К тому же ты занимаешься черным колдовством! - он глянул на круг и еще раз провел по нему ногой, - А таких в Киеве не любят, ибо всем известно, что во-первых, речами колдуны влагают в сердца горожан смрадные вожделения, злобу и ненависть. Во-вторых, завладев сердцем, они отнимают у людей разум. И наконец, твои собратья напускают болезни, портят девиц и скот. Этого вполне хватит! - молвил старший и, сделав знак помощникам, шагнул вперед.
      - Лукавит, пес. Меня никто не мог заметить, тут явно что-то не так! сообразил Ругивлад.
      "Вот, мой юный друг, подходящий случай, чтобы проявить свои способности!" - прошептал кто-то удивительно знакомый чуть ли не в самое ухо.
      - Что до порчи красных девиц - я бы поспорил! - ни прибавив, ни убавив голоса, сказал он, а довольная остротой корчма громыхнула, - И скажите на милость, где я перешел вашу сраную границу!
      - А в ножки тебе не поклониться?! Добром не хочешь - силком поведут... Хватай его, парни! Ты у меня слезами кровавыми умоешься! - рявкнул старший, багровея на глазах.
      Рука метнулась к поясу, да словен оказался быстрее. Он навалился на столик, резко и сильно двинул вперед. Клинок, оставив узилище, сверкнул ослепительной молнией. Стражник мигом отступил, и тут же оценил длину Ругивладова меча, проводив его движение изумленным взглядом. Железо легонько чиркнуло по груди, срезав перевязь плаща.
      Миг - и противников разделял поваленный на бок стол... Благим матом заорал Баюн, которому отдавили хвост... Стражники проворно отскочили, и хоть держали бердыши наперевес, на лицах читалось замешательство.
      - Великий Род - свидетель, не я это начал?
      Неистовая навья сила рванулась наружу. Она требовала жертв. Промедлил бы хоть мгновение, она сожрала бы его изнутри:
      - Либо ты, либо они! Защищайся! И оставь-ка Вышнего в покое, у него дел невпроворот! - снова предупредил Седовлас.
      - Нападайте или прочь с дороги, мерзавцы! - прорычал Ругивлад.
      - Вперед, олухи! - крикнул предводитель, и те разом бросились на Ругивлада, пытаясь достать наглого чужака своим неуклюжим, но безусловно опасным оружием.
      Внезапно странник очутился меж ними. Меч застонал, металл яростно вспыхнул, предвкушая поживу. Точно змея, клинок укусил одного в бок, а второму рассек ляжку. Никто не уследил, как это произошло, настолько неуловимы и скупы были движения. Настолько безупречным казалось оружие в разрушительной звонкой ярости.
      Старший быстро отступил к дверям и выскочил на улицу.
      Ругивлад ринулся следом, чтобы вытрясти из него душу. Но на пороге поджидали еще двое, и не с бердышами, а с мечами. А за ними маячил еще один бородач с секирой, готовый вмешаться в схватку без приглашения.
      - Да, это западня!
      Уловив движение за спиной, то поднимался один из раненных, словен сделал пол-оборота, меч плашмя пришелся по шелому стража. Мужик свалился, как подкошенный.
      Перепрыгнув через тело, кот метнулся к окну. Он стрелой пролетел мимо упитанного, богато одетого постояльца, что спешил боком-боком поскорее убраться из корчмы. Богач отпрянул.
      - Ты наступил мне на ногу! - взревел один из варягов на купца.
      - В душу* ему, нахалу заморскому! - взвизгнул кто-то из ближних купчишки.
      (* в душу - удар в грудь, на кулак выше солнечного сплетения)
      - Сперва отведай-ка русского квасу, умник! - на голову подстрекателя в миг обрушилась кружка с хмельным напитком.
      - За что ты его, Сидор?
      - Он мне не нравился! - ответил бугай, как ни в чем ни бывало, и вторую кружку опрокинул уже в глотку.
      Но за бедолагу-купца вступились. И началось... По подолу, да в подвяз! Под ложку, да в душу!*...
      (* по подолу - по голени, в подвяз - в живот, под ложку - в грудь)
      Отпихнув вдрызг пьяного завсегдатая, который лез целоваться, словен в два прыжка очутился на крыльце. За спиной трещала мужицкая кость, и не она одна... Да как трещала - Ругивлад ненароком оглянулся.
      Прозванный Сидором ухватился за скамью, поднапрягся, потянул ее, следом приподнялась половица...
      Визг. Вой. Звон заморских, только-только купленных у ромеев стекол и треск битой посуды...
      Выскочив наружу, словен оказался один против четырех.
      - Продолжим! - крикнул он им и тут же принял яростный удар молодого стражника на клинок.
      Резко развернулся и уклонился от второго. Меч рассек воздух в вершке от груди. Воины столкнулись, один упал, а неуловимый словен ловко полоснул другого поперек спины, рассекая броню и кожи. Движения снова были скупы и некрасивы.
      Не верьте досужому сочинителю, что распишет схватку от зари до зари. Ради красного словца не забудет он про искры, да богатырский мах. Не бывает красивой смерти, хоть чары ее велики. Истинный поединок - это несколько мгновений. На княжьем дворе не раз и не два сходились шлемоблещущие дружинники. Народ потешить, девиц позабавить да себя показать. Но подлинный воин знает, что в сече хорош даже самый подлый, самый коварный удар. Настоящий бой не ведает пощады - потому ни один берсерк не способен научить своему искусству с мечом в руках.
      Едва только в корчме заслышали перезвон - часть посетителей решила поглазеть на стычку. Хозяин был немало обрадован таким оборотом и, уж вскоре, выбираясь из жуткой свалки, постояльцы обсуждали то один, то другой богатырский замах, не помня зла:
      - А как он тебе по микиткам-то, по микиткам*! - шумно выдыхал один.
      - Ну, я в долгу не остался. Вона как салазки-то** утирает. Будет знать Сидора Долговязого! - довольно дышал второй.
      (* по микиткам - т.е. по бокам, ** салазки - по губам)
      - Эй, чужак! Сзади! - крикнули Ругивладу.
      Он хоть и чужак, а не любили кияне, когда один - против всех.
      На словена ринулся крепкий, ладно сбитый бородатый воин с боевой секирой.
      "Это уже не стражник. Оружие не то, да и вид не холуйский! Левая рука ближе к концу топорища, правой держит за середину," - успел подумать Ругивлад.
      Косым ударом сплеча, вкладывая в него всю могучую силу, бородатый киянин должен был бы разрубить противника. Но вдруг, с неменьшей силой и невероятной быстротой словен отвел ужасный удар. Оказался сбоку от врага. В то же мгновение острие клинка вонзилось бородачу прямо в глаз. Проникло в мозг и на вершок вышло с затылка.
      Сраженный медленно повалился на спину, увлекая Ругивладово оружие и самого словена за собой.
      - Э, нет! Так не пойдет, приятель! Теперь ты мертв, и за живых не цепляйся! - Ругивлад наступил противнику на горло и с усилием выдернул меч.
      Во-время! Удача едва не стоила жизни. От глубокого выпада бердыша, что подобрал главарь, словен ушел уже чудом. Обожгло предплечье. Царапина разозлила. Острым мыском он с размаху дал в поджох* поднявшемуся было молодому киянину. Стражник рухнул всем телом в придорожную пыль. И Ругивлад остался один на один с главным обидчиком.
      (* поджох - удар под горло)
      - Кто тебя послал, сволочь!
      Предводитель стражников молчал, внимательно наблюдая за Ругивладом. Бердыш, судорожно сжатый в трясущихся ладонях воина, тоже смотрел точно в сторону словена. Наконец, он сбивчиво заговорил:
      - Мы здесь по приказу дяди пресветлого князя, свет-Малховича. И ты, чужак, зря вздумал ему перечить.
      - А вот это не твое собачье дело!
      - Утром к хозяину пришел какой-то старик и сказал, что в городе объявился племянник Богумила... Нам приказали вести тебя на княжий суд: "Пусть Красно Солнышко сам решит, кто виноват, а кто прав!"
      - И из-за этого сыр-бор? - неожиданно молвил Ругивлад - Пошел вон!
      Опустив меч, словен двинулся назад в корчму, где остались нехитрые пожитки, предоставляя широкую спину под удар. Тени на земле резко сместились. Упав на колено, он круто повернулся. Нырнул под мелькнувшее над головой топорище, и вогнал клинок точно меж пластин! Железо по локоть вошло в живот предводителя стражи ...
      - Ой, потешил старого! Неплохая работа! - положил ему руку на плечо Седовлас.
      - Я не хотел этого... - соврал Ругивлад, и сам понял, что лжет.
      Словен слизнул с губ чью-то соленую до невозможности кровь и посмотрел на колдуна.
      - Стоило медлить... Поцарапали! Ну да ничего, шрамы украшают мужчин. Подходяще! Идем!
      - Так, это ты, Старик, навел на меня стражу? Ну, конечно же! Мел...
      - А хоть бы я! Разве, недоволен? - усмехнулся Седовлас - Так бы и искал убийц бедного Богумила, а теперь они сами нашли тебя. Не ищи их и впредь, но будь всегда наготове. Я сдержал пол-слова - сдержи и ты, хотя бы половину!
      - Сперва, я хочу выпить чарку на пиру у стольнокиевского князя.
      - Еще успеется. Желать здесь могу только я! - и очи кудесника грозно сверкнули.
      Он распахнул черный снаружи плащ, оказавшийся кроваво-красным изнутри, а когда вновь сложил - они стояли все в той же пещере. Там ничего не изменилось, только несколько светильников разрезали ее надвое. Зеленое пламя чадило, на стены ложились причудливые косые тени.
      Вернее, стояли Ругивлад, да увязавшийся за ним Баюн, а Седовлас восседал на троне, и ворон, поблескивая железным клювом, что-то каркал своему господину.
      - Тебя, кот, наш разговор не касается. Довольно, что в прошлый раз провел меня. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали... Ну, да отрывать его тебе я не стану, пригодится на досуге... А пока, сосни маленько!
      Зверь картинно зевнул и растянулся у ног словена, погруженный в дрему.
      Сомнительно, правда, что оно было действительно так. Кошка не только гуляет, но и спит когда и где ей вздумается. Да и какое заклятие подействует на волшебного кота по имени Баюн?!
      ГЛАВА 3. КНЯЖИЙ ПИР
      Как у князя да Володимира стольнокиевского шел весел да почестен пир. За столом сидели бояре да гости богатые, старшие гридни да лучшие дружиннички. Над палатой витали аппетитные запахи жаркого, щедро сдобренного черемшой да всякими восточными пряностями. Мясо готовили здесь же, на виду у пирующих. Туша гигантского вепря, обильно сдобренная пряностями, привлекала голодные взоры вновь прибывших. Раскаленные угли весело потрескивали да постреливали.
      Фарлав, окончив историю, как третьего дня он в Авзацких горах одним махом сразил семиглавого Горыныча, недовольно обернулся и цыкнул на отроков, чтоб поторапливались. Рассказ отнял не меньше сил, чем страшная битва.
      - Вечером ты баял, у него было три башки! - поправил вояку Ратмир.
      - То я на трезву голову сморозил! - ответил Фарлаф и опрокинул еще чару.
      Из Златой Палаты то и дело выбегали младые слуги с большими блюдами полными костей и объедков. Прочие ловко сновали меж званных гостей, подливали им зелена вина, впрочем, редко удостоившись за такую услужливость да сноровку похвалы или благосклонной улыбки.
      Рыбу ломали руками, подчас не снимая перчаток, хотя тут же лежали вилки да ножички византийской работы - подарок ихнего базилевса* нашему светлому князю.
      (* - титул греческих императоров, "великий")
      Горки перепелов быстро таяли, а кубки еще быстрее пустели. Под столами шныряли собаки, то одной, то другой изредка доставалась кость. Впрочем, они были сыты и нуждались скорее в человеческой ласке. Одна борзая положила молчаливому Ратмиру на колени умную длинную морду.
      - Прежде жрецы молвили, не гоже, мол, до Волхова дня звериное мясо есть! А я им в ответ - раз князь сказал, значит, можно! И все тут! - громко объяснял тучный боярин двум своим соседям.
      - И все же, не гневил бы я Волха*! - возразил говоруну мрачный, как туча, воевода, сидящий по ту сторону стола, и потом добавил про себя - Да князю не советовал бы.
      (* Волх, Волхов, Волховец - сын Ящера, выступал, как бог-оборотень, бог охоты подобный Велесу, возможно, и войны и наживы, указания на него есть в "Слово о Полку Игореве", былинах о Волхе Всеславиче и Садко, Первых Новгородских летописях, как Вук-Огненный Змей описан у сербов. Вероятно, владелец вод.)
      - А, Волчий Хвост! Не иначе родню почуял... Слышите! Мне Людота, наш кузнец, таков капкан справит, в него оборотень попадет - не выберется.
      - Ты пьян, боярин! Видано ли дело на пиру у князя богов наших старых поносить, - то уже Претич одернул не в меру болтливого сотрапезника, - Я Волха не раз впереди себя видал. Вот на радимичей ходили - там и видал.
      Асмунд, что соседствовал с Претичем, кивнул. Седой, но по-прежнему непокорный чуб съехал на гладкий, отшлифованный всеми ветрами лоб древнего витязя.
      Неугомонный боярин хватил кулаком по столу. Подпрыгнули блюда, и в них подскочила снедь:
      - Я князю верный пес, и раз Красно Солнышко говорит - старым богам до нас нет дела, так оно и есть. А все эти кудесники только на то и пригодны, что самородки да клады искать.
      - Нет, бояре! - снова молвил Волчий Хвост, - Мне Асмунд сказывал, что в прежнее-то время были волхвы и покруче, особенно один. Звали его Вещим. Так ли, Асмунд?
      - Вещий Одр? Он наших кровей, нордманских! У него была хорошая Удача, вклинился в разговор бородатый ярл Якун, готовый всюду поддержать честь викинга, - А словене хелги* Одра затем и пригласили, чтоб наряд учинил судил бы и рядил по чести да совести.
      (* хелги - титул скандинавских вождей, "священный". Это дало основания некоторым ревнителям христианства перевести языческое имя Ольга, как "святая")
      - Уф! Сидел бы, мурманин, да не болтал глупостей! - отрезал Асмунд, и его могучая грудь заходила ходуном. - Вот где они у меня за сто лет мурманские эти разговоры... - жилистая ладонь стиснула горло. - Подивитесь, люди? Вещий-то Олег, да не русич?
      Викинг не стал оспаривать слова древнего богатыря и заметно помрачнел, но его настырный земляк, сидевший подле, коварно спросил:
      - А скажите-ка мне, с какой это радости Одр назвал пороги на Днепре* нашими именами? Да и с ромеями он писал договор, так одни ярлы его и поддержали тогда! И щит на вратах их стольного города нашей, норманнской работы будет. Хвала Одину, хелги ныне пирует с ним в Вальхалле**!
      ( * пороги на Днепре - сцена на пиру у князя Владимира является пародией на спор норманистов и славянофилов. К аргументам в пользу скандинавского происхождения руси первые необоснованно относят якобы норманнские имена днепровских порогов, имена первых князей и вождей, подписавших договора с греками и т.д., ** Вальхалла - в скандинавской мифологии место в городе богов-асов, Асгарде, где живут павшие героиэйнхерии из дружины Одина. Палаты Одина, где эйнхерии весело проводят время).
      - Ой, мурманин, чёй-то ты шибко грамотный, как я погляжу! - разъярился Волчий Хвост, так что шрамы на лице побагровели.
      Но Асмунд остановил его, прижав к столу ладонь боярина:
      - Пущай себе сказки сказывает, жалко, что ли?
      - Так, ведь потом, чую, поздно будет! Они, ведь, свеи проклятые, так все повернут... - кипел боярин.
      - А что? Всякое может случится... - спокойно проговорил Асмунд.
      - Оно конечно! Все они мастера - русь возносить. А как ринется вражина на землю нашу - за каждый взмах меча деньгу потребуют! - продолжал мысль Волчий Хвост.
      - Сам-то что, не рус будешь? - возразил Якун.
      - Ты, ярл, конечно, многое перевидел... - задумчиво молвил Претич, - А видал ли ты, Якун, как ходил Волчий Хвост один да на сотню супротивников? То-то!
      Гости враз уставились на героя, оценивая да прикидывая: погрузнел, постарел Волчий Хвост, но все так же крепок в седле, да и под руку ему не попадись - надвое разрубит!
      - А Ольг - то вообще имя не киянское, а русское, и русы все - свеи! не унимался собрат Якуна.
      - Это я-то свей?! - рявкнул Волчий Хвост.
      - Ну, да! А то як же!? И та злая гадюка, что куснула Олега - тоже, небось, ихних свейских кровей, - ехидно заметил Претич и расхохотался.
      - Не скажешь ли, воевода, правда - умер Вещий от яда? - спросил кто-то из молодых, но уже допущенных к Княжьему столу.
      - А я почем знаю! Вон, Асмунда и вопрошай! Ведаю только - у кого два кургана, может, ни в одном из них и не лежит. Кто говорит, схоронили Вещего на Щоковице. Дескать, змея князя защекотала*. А иные брешут - помер он на Ладоге, ну, ильменские-то словены свезли тело на Волотово поле - там и курган имеется.
      (* Щековица - один из холмов, на которых стоит Киев, названная в честь брата Кия - Щеко, щекотать - искусать)
      - Мужики! Хватит о грустном? Было, да прошло... А вот, говорят, в дремучих лесах, что к востоку, у жупана вятичей, Владуха, есть дочка-краса. Тоже Ольгою зовут, - раздался чей-то голос.
      - Русы в лесах у ванов*? Не может того быть! - отрезал Якун.
      (* ваны - боги у древних германцев, противники небесных богов - асов, отождествляются рядом исследователей с вятичами, в средневековом источнике "Круге Земном" Ванахейм - страна Ванов - расположена по берегам Дона)
      - Плевать. Когда мы с Красным Солнышком на них ходили, - продолжал боярин, не чтящий прежних богов - еще девчонка..., а уж тогда князю приглянулась. Сейчас, должно быть, расцвела девица?
      - О бабах, так о бабах! - кивнул Асмунд, клюнул носом, еще... и погрузился по щеки в капустную горку, сооруженную на блюде умелым поваром.
      - Старый хрыч! А все туда же! - буркнул викинг, ломая толстое крылышко надвое.
      - Хватит врать-то! Нет никаких вятичей с тех пор, как там Муромец побывал. Вышиб он мозги ихнему жупану* - они и разбежались, - бросил кто-то из богатырей, - Мимо проклятого Соловья не было ни пешему проходу, ни конному проезду, ни зверю прорыску.
      (* жупан - титул предводителя племени вятичей, распространен у западных славян, например у чехов, вятичи летописные сами пришли "из ляхов")
      Он бы еще долго расписывал дерзости диких вятичей, но его оборвали.
      - Это еще бабка на двое сказала! Чего тогда Бермята спешно в дорогу собирался? Не успел на севере Новгород усмирить - так снова на восток пошел, - возразил, пыхтя и сопя, грузный Претич.
      - Чужой Удаче* завидуешь, воевода?
      (* Удача - одна из Сил Судьбы. "Как характеристика конкретного человека, Удача - это то, что ему дано. И если говорить о язычестве, то Удача - это то, что дано богами. Таким образом, если говорить о нордической Традиции в целом, Удача - это некая сила, определяющая жизнь человека, его успех и неуспех, его счастье и несчастье. На Северо-Западе Европы Удача мыслилась основным достоянием человека - князь, обладавший обширными землями, золотом и большой дружиной, но - плохой Удачей, не стоил ничего перед простым воином, чья Удача была хороша").
      - Мне тоже, поди, славы не занимать! А на востоке в бою ее не сыскать! Это вам не каганы с кагановичами... - на него испуганно глянули.
      Затем стали коситься на Красно Солнышко, поскольку и самого князя зачастую звали великим каганом. Воевода не заметил промаха, а Владимир вел беседу с дядюшкой и, скорее всего, тоже пропустил несуразицу.
      - Это вам не ляхи да угры, - продолжал Претич, поучая молодежь, - То свои, единокровные, единоверные. И смирить их не просто будет. Можно помыть ноги в Мраморном море, только рыб жалко... Можно поставить столб Перуну посреди Царьграда... Иль забить им, ромеям, чтоб не вылазели, врата крест на крест. Но сколь не ходи в дремучие леса вятичей - не сыскать там славы, а только смертушку.
      - Во-первых, они сами из ляхов, пришлые они! Ну, и во-вторых, мы сперва поглядим, чего тысяцкий наш, Бермята, сыщет, а уж опосля о славе поговорим, поспорим! А в-третьих, коль Новград утихомирил - с лесными дикарями как-нибудь справится... - обернулся князь и скрестил полупьяный взгляд с заметно погрусневшим взором воеводы.
      И Претич отвел глаза. Потупился да насупился. Но что с молодого-то взять?
      Владимир был хорош собой. С бритой головы набок падал длинный черный хохол, а в левом ухе так и сверкала золотая серьга с крупным рубином. Видом он, как отмечали старики, невольно подражал отцу. Но не знали они, не ведали, что ненавидел прежнего князя всей душой - как, мол, у русого он такой чернявый народился. Рубаха алого шелка, распахнутая чуть ли не до пояса, обнажала смуглую мускулистую грудь, густо поросшую волосом. Женам и наложницам это нравилось. Но пока что ни одна из первых не опустилась в княжеское кресло подле Владимира. Ни одна из вторых не сумела усладить ненасытного мужчину настолько, чтобы прогнал из Берестова всех прочих баб и оставил единственную. В том Берестове, между Угорским селом и горой Зверинец, располагались заветные "хоромины" князя.
      Вобщем, Претич смолчал и решил приналечь на лебедя. Блюдо только что оказалось перед ним, поставленное услужливым отроком, и они столкнулись с царственной птицей нос к носу:
      - Да ты, голубь мой, не лебедь будешь? Гусь ты лапчатый, вот ты кто!
      А тут еще подскочи шут гороховый, да зазвени бубенцом над самым ухом.
      Претич отмахнулся, тот грянулся об пол, задрыгал кривыми ногами.
      - Ой, крепка, крепка рука! Не намяли бы бока! - услыхал воевода, но и тут виду не подал, зато отыгрался на гусятине - возьми, да и сверни ему, гусю, шею.
      - Добре! - похвалил князь. - А ну, Тимошка-лиходей! Гряньте-ка нам что-нибудь разэтакое!
      Мгновение, и средь рядов, где пировали именитые гости, уж лихо ломались пестрые скоморохи, припевая:
      Пошел козел по воду, по воду, по воду,
      Разгладивши бороду, бороду, бороду,
      Он ножкою топанул, топанул, топанул,
      На козыньку морганул, морганул, морганул.
      Коза сено хрупает, хрупает, хрупает,
      А козел козу щупает, щупает, щупает.
      Внезапно, терем содрогнулся от хохота. Бояре да гости недоуменно переглядывались, всяк кивал на соседа.
      - Ну-ка, Волчок! - кликнул князь скорого отрока, - Что за шум? Уж не Муромец ли с заставы возвращается?
      - То Лешка, Поповский сын, бахвалится. Знает, хитрец, что в палате Серебряной он всегда верх возьмет, вот и ходит там, аки петух... - сказал дородный чернобородый вельможа.
      Был то княжий дядя по матери, собственно, сам прозванный Краснобаем. Гости знали - неспроста занимал он почетное место по правую руку Владимира. Неспроста пристало к нему прозвище. Был еще жив Святослав, когда новгородцы стали требовать себе княжича - тут Малхович и надоумил. Просите, мол, Володимера, меньшого сына. Пока доверчивые словене сообразили, что к чему они с племянником уже сидели в Новгороде и копили рать, привечая варяга да мурманина.
      - А не слыхал ли, племянник, что давеча приключилось? - усмехнулся вельможа, и не дожидаясь ответа продолжил, - Ехал Алексей наш чащей. Смотрит - баба, голая и зеленая на ветке сидит, качается. Ноги длинные, груди высокие, и остальное все при ней, словом.
      - Никак лесунка! - брякнул Фарлаф.
      - Точно! Она самая и была, - подтвердил Малхович, - Алеша - малый не промах, слезает с коня богатырского и к ней. А лесунка-то прыг в траву и наутек! Ну, Лексей, шелом - в одну сторону, копье - в другую, и, не мешкая, следом. Припустилась зеленая, словно заяц, бежит - подзадоривает: "Догонишь - потешишься! Догонишь - потешишься!". И так мужика разобрало, что совсем голову потерял. Торопится богатырь и, представьте себе, настигает беглянку. Только он ее за ручку, а лесунка в нору - шасть! Хотел было наш Алеша сигануть за ней - не успел. Вылезает из той норы леший. Здоровый, мохнатый и злой, а дубина у него ... Дубина в лапе - не приведи Вышний. И рычит: "Догоню - потешусь! Ох, догоню - потешусь!"
      - Да, полно вам, дядюшка, - поморщился Владимир, не любивший, когда при нем честили его богатырей - То вряд ли Попович. Он, конечно, баламут, но не дурак. Сперва бы выпил да закусил при нашем столе, при княжьем. А уж хмельной - тогда, верно, пошел бы себе бахвалиться.
      Стол для богатырей, менее знатных подвигами, был накрыт во второй палате, Серебряной. Оттуда и в самом деле доносился такой дикий хохот да гомон, что начисто заглушал голоса более именитых бражников. Обычно старательный и услужливый Волчок на этот раз куда-то исчез. Владимиру пришлось кликнуть младого гридня, он стоял за креслом, оберегая тылы господина. Этот оказался проворнее...
      - Ну, что там стряслось? - нетерпеливо спросил Владимир.
      - Не прогневайся, княже! Гость заморский диковину кажет, а все богатыри твои аж стонут от смеха.
      - Так, зови сюда скорей гостя ентого с его диковиной! Поглядим и мы, потешимся.
      Гридня, как ветром, сдуло.
      Тут вернулся и Волчок.
      - Прости меня, княже, - молвил он, - больно диковина хороша. Загляделся я... Не гневись.
      В Серебряной палате вновь громыхнуло, а в дверях показалась исцарапанная морда Чурилы.
      - Да, что такое? Не тяни, дурак! Говори толком! - отвечал князь в нетерпении.
      - Там кот ученый да речистый в таврели* играет, и никто с ним совладать не может, - отвечал Волчок. - На щелчок играет, как зверь играет! Потому, Красно Солнышко, образа у твоих дружинничков когтями исполосованы. Затем договорились рухом штраф отвешивать. Как кто продует, кот хвать за таврель и в лоб его, да еще кричит при этом: "Э-эх, рухнем!" Чурила-то Пленкович сел было супротив, да теперь встать не может, эдак его паршивец огрел. Сейчас никому уж не охота "рухать", а котище последнее серебро у дружинушки вычищает. Рахте повезло - зверь согласился на ничью. Конечно, Добрыня свет Микитович, сын премудрой Амелфы, мог бы справиться, но тот опять же с Муромцем на заставе. Ведь Добрыня единственный, кто у них читать-писать умеет.
      (* таврели (тавлеи, мерилз, кнефатафл) - настольная игра у славян и германцев, упомянута в русских былинах и "Старшей Эдде")
      И он живо представил себе славного витязя - высокого, широкоплечего, темнорусого, с красивым открытым лицом и незабываемым сиянием добрых глаз.
      - Отчего же единственный? Да и где мать его таврелям-то обучилась - уж не в диких ли лесах вятичей, в сельце своем захолустном? Рязань, кажись, именуется... - буркнул Владимиров дядя.
      Он недолюбливал Добрыню Никитича и не упускал случая подложить свинью великому богатырю.
      - Мало в Киеве умелых? Вот, скажем, Рахта? А сам-то Микитич королю германскому продул - это и Муромец подтвердить может.
      Волчок хотел возразить, что Власилиса, дочь Микулы - та тоже, хоть и баба, да у волхвов не училась - а самого князя победила, сорвав таланный куш. Не даром она женка Ставра. Если "с тавром" - все одно любимица скотьего бога. Но поразмыслив, что Красно Солнышко этому напоминанию не обрадуется, Волчок прикусил язык.
      Насчет Рахты Владимир все и так знал, сам не раз коротал с ним часы за доской. Тот и впрямь мог не то что переиграть, но даже и перепеть самого Добрынюшку, настолько был смышлен и голосист.
      - И чего он хочет за кота, ентов гость заморский? - осведомился князь.
      - Говорит, дело у него к тебе, светлый, - ответил слуга, - а цены не называет, - уточнил он. - Так чего? Впустить?
      - Зови, зови его сюда... - приказал Владимир, и обернувшись к дяде добавил, - Мне диковина нынче позарез нужна. Будет чем потешить красу-девицу. Глядишь, слезки-то у дикарки и высохнут. Авось, и посговорчивей станет!? А то Бермята бересту прислал... Пишет - сущая ведьма.
      - С неуступчивыми бабами у нас разговор короткий! - подхватил Малхович и огладил пышную бороду, - Тут мне скоморошина задачку задал: "Пятеро держат, да пятеро пихают, да двое гадают: верно или нет?"
      - Э, дядюшка! C бородой твоя загадка, - усмехнулся Владимир.
      - Никак ведаешь? - расплылся его дядя в улыбке.
      - Це ж нитка с иголкою!
      - Ха! Ну, а коль один гадает? - не унимался княжий стрый.
      - Это швея одноглазая попалась, - ответил уже довольный князь и осушил полную чару.
      Гость стоял в дверях. На плече у него сидел мохнатый кот и гордо посматривал по сторонам. Это на какое-то время избавило иноземца от необходимости класть земной поклон Владимиру, был одет он не по-киевски, скромно да во все черное.
      Князь тем не менее приветливо улыбнулся гостю и сделал знак приблизиться. Тот двинулся меж рядов. Кот, распушив хвост, все также покачивался на плече чернеца. На когте толстой кошачьей лапы висел тугой кошель, и зверь поигрывал им.
      Палата затихла, только Фарлаф продолжал обгладывать кость, срывая с нее остатки мяса желтыми зубами. Всецело поглощенный этим, он не обратил на нового гостя должного внимания. А стоило!
      Когда Ругивлад проходил мимо, направляясь к княжескому креслу, кот изловчился и свободной лапой выхватил у Фарлафа предмет его страсти. Сделал он это так быстро и умело, что едок непонимающе заморгал.
      Зала вздрогнула от смеха и криков:
      - Ай, да котяра! Вот так хват!
      В дверях толпились бражники Серебряной палаты, не решаясь переступить порог, однако, им было интересно, что же еще сумеет вытворить заморский зверь.
      Ругивлад ссадил Баюна и положил поклон хозяину, положил по-писанному, как учили еще отроком чтить старшего. Как велит обычай ругов вежливый, поклонился и на все четыре стороны.
      - Здравствуй, светлый князь! Принимаешь ли заезжего молодца? - просто сказал он, и ощутил на себе со всех сторон любопытные взгляды.
      - Ты откуда, гость нежданный, как зовут тебя, как величают? Какого ты роду-племени? - по обычаю вопрошал князь.
      - Ныне имя мне Ругивлад будет, роду я словенского, не заморского. А пришел свет Владимир-князь с самого Велика Новагорода, поискать на Кривду Справедливости, на обидчиков моих поискать управу.
      - Лжешь незваный гость! - выпалил Краснобай, да аж с места вскочил.
      Князь холодно глянул на Ругивлада, потом на дядю.
      - Дозволь продолжать, князь? - молвил первый.
      - Брешет, Красно Солнышко, гость негаданный! - оборвал второй словена, - Звать его не Ругивлад. Кличут его Ольгом, сам он с Ладоги. И презренный волхв новгородский Богумил, сладкоречия ради нареченный Соловьем, что смущал народ словами дерзкими - то его стрый будет.
      - Погодите, дядя! Здесь мне спрашивать, а ему отвечать.
      - Что он может сказать, злодей, когда давеча в корчме убил шестерых твоих стражников! Не за что убил, а по ярости...! - гремел Краснобай Малхович.
      Да и все зашумели, загудели, иные богатыри повскакали с мест.
      - Так ли это? Правду ли речет наш дядя? - разгневался Владимир.
      - Так, да не так! Лукавит вельможа, Красно Солнышко, - спокойно отвечал Ругивлад. - Все с ног на голову поворачивает. Стража на меня с бердышами полезла, есть тому свидетели. А шел я просить суда праведного, суда над убийцами старого Богумила. Им про то известно стало... А разбойники эти, по всему видать, - тысяцкий, Бермята-тать, да сам Малхович, Краснобаем прозванный.