Белые Свентовидовы мечи выскользнули из рук, издав печальный звон. В предсмертном стремлении Свенельд вырвал из горла коварную стрелу, раздирая жилы. Из дыры хлестанула кровь. В тот же миг Бермята, точно оправдывая прозвище, встал на колени и с яростью послал клинок в живот богатыря. Старик рухнул на камни, увлекая следом врага.
      Тот отпустил рукоять:
      - Теперь ты мертвее мертвого, - молвил воевода, с трудом поднимаясь на ноги.
      Свенельд молчал, единственный глаз берсерка вспыхнул и потух. С уголка губ змейкой скользнула багряная влага.
      Ему что-то кричали, но опьяненный дешевой кровью Бермята не внимал крикам. Пошатываясь, переступая через трупы дружинников, устлавшие дно предательского ущелья Перуна, воевода брел навстречу гибели. Бермята вздрогнул от чистого звука спущенной тетивы. Он ощутил сильный, ломающий ребра, удар в грудь.
      Варяг всадил в мерзавца стрелу длиною с два локтя.
      Жгучая боль пронзила все естество. Судорожно ловя воздух ртом, Бермята снова услышал, как бы издали, быстро нарастающий посвист и ... Тьма сомкнулась над ним.
      Лицо варяга просияло от жестокой радости. Какой-то смелый киянин ринулся на помощь воеводе, но древко затрепетало у него в горле точно над воротом кольчуги. При этом последнем выстреле тетива лопнула, и Фредлав скользнул вниз по тропе, туда, где корчились изуродованные тела преследователей. Он хотел успеть к заветному мечу. И варягу это вполне удалось, хотя рана на боку кровоточила все сильнее и нога не слушалась его.
      - Великий Один! Я иду! - крикнул Фредлав, воздев оружие к небесам...
      Но слышал ли его сам "отец павших"?
      * * *
      Недоступная преследователям призрачная тропа, по которой пролегла колдовская нить Пряхи, уводила Ольгу все дальше и дальше. Кот бежал впереди. Подчас девушке казалось, что зверь не просто опережает в том беге магический клубок, а еще и подгоняет шарик когтистой лапой, точно ведет какую-то вечную игру.
      Кругом, вздымая к небу верхушки могучих елей, высился заповедный Лес. Баюн прошмыгнул вслед за нитью меж толстых, точно столетний полоз, корней. Она пыталась не отстать. Кот сходу проломился сквозь низенький молодняк, утопая в нем, так что виднелся лишь кошачий хвост. Нить вывела к топкому болоту, коварно поросшему всякой всячиной, точно лес заманивал своих обитателей. Клубочек прыгнул через трясину, над ней возникла белесая пелена, волшебная пелена того самого молочного цвета, что и вся тропа.
      - Ничего не бойся! Ступай следом! - мяукнул Баюн, и она послушалась.
      Оглянулась - пелена рассеялась, да и сама тропа таяла, и вот уж от нее не осталось и следа.
      Путь лежал в один конец.
      - Нам уже не вернуться! - крикнула девушка зверю, с трудом поспевая за Баюном, который круто свернул налево.
      Проводник ловко прыгал с кочки на кочку, с пригорка на пригорок.
      - Не пужайся, сказал! Будешь девица в целости и сохраности. Хоть места и впрямь жуткие, да, зато никто не догонит! А ежели и догонит - пожалеет о том крепко!
      Он снова свернул в сторону и Ольге почудилось, что даже сам Баюн заплутал, но это ей только казалось.
      Уж совсем стемнело и сколь ни смотри по сторонам - хоть глаза выколи, ни зги не видать, разве лишь саму волшебную тропу, серебрящуюся синими капельками росы, ночными светлячками или, может, самими звездами.
      Огоньки-то ночные завсегда душами считали. Стараниями русалок души эти на небо возносятся. Если увидит кто такой огонек, значит понесла русалка душу усопшего в сад небесный Ирий.
      - Неужели, я умираю, - подумала Ольга, обессиленная круговоротом событий и впечатлений.
      Слившись с этой искрящейся дорогой, Ольга представила себя той магической нитью, которой следовала в неведомое. Куда там? Она и есть этот глупый маленький клубочек-огонечек, беспомощная вещица, игрушка в громадных мохнатых лапах колдовского зверя. Чародейство продолжалось. Девушка летела над землей, плыла студеными водами, сгорала в огненном вихре костра, что зажгла однажды на беду меж собой и своим избранником...
      И тут ночь. Снова ночь, и вновь непроглядная тьма, в которой она очутилась уже в полном одиночестве. Погасла нить. Размыты лунные дроги. Да кот-чаровник сбежал он нее, несчастной.
      Но когда Ольга совсем уж отчаялась, ей померещился тусклый едва уловимый свет... Вытянув руки, ощупью, она стала пробираться вперед, желая поскорее развеять страхи и сомнения - не грезятся ли эти слабые белые лучики. Словно мотылек, она поспешила к чудотворному источнику.
      - Ярче, ярче! Свети! Свети! - захотелось крикнуть ей, и она закричала, а лучики восходящего солнца заплясали, очерчивая контуры громадных покляпых стволов и ветвистых крон, засеребрились нитями, да соткали из ничего призрачного всадника.
      И сам он белый, и одет в белое, белый конь под ним, да и сбруя на том скакуне - светла. Скачет призрак мимо... Не осмелилась девушка окликнуть витязя, припустилась за ним, а сама-то от страха дрожит - ведь от него такой свет разливается, что глаза слепит. Так, от деревца к дереву, от кустика к кустику, от кочки к кочке - выбрела девица из Леса вслед за призрачным водчим на поляну. Тут и след всадника того пропал. Вышла и видит - стоит дивный терем, а вкруг него точно Коло двенадцать столпов поставлены, и верхушки их головами венчаны, золочеными и брадатыми. И в глазах у них, видать, огонь теплится.
      А сидит под окошком на скамеечке дородная женщина, вся одета она в дорогую парчу да бархат. И огненно-рыжая копна волос по плечам ее разметалась. Сидит рукодельница, нить вяжет, да вертится и стучит пред ней колесико, и предатель-котище ходит тут себе, выгибается, в глазки пряхе той заглядывает, да о ножку хозяйскую трется и мурлычет.
      Подошла Ольга поближе. А хозяйка точно знает, что она уж рядом, но на девицу не смотрит.
      Как велит обычай вежливый, положила девушка земной поклон, говорит:
      - Здравствуй, хозяюшка!
      А Пряха-рукодельница и в ответ:
      - И тебе почтенье, краса-девица!
      - Не дозволишь ли, матушка, водицы испить!
      - Что ж, просьба нехитрая, - отвечает хозяйка, да и личико-то как повернет к просительнице.
      Ольга ахнула.
      Глубокие зеленые слегка раскосые глаза Пряхи насмешливо разглядывали ее.
      - Вижу, признала! Выходит, была у моей меньшой сестрицы? Добро! молвила кудесница, - Ну, пойдем в избу, все лучше, чем под окном стоять. Колесо мое пусть само пока повертится-покрутится... Эй, избушка, говорит, - встань, как Влас поставил, ко мне передом, а к лесу задом!
      Терем покряхтел, покряхтела, да и развернулся.
      Оглянулась девушка на пороге - смотрит, въезжает во двор другой всадник. Сам он красен, и одет в платье алое, да и конь ему под стать - а солнце в зенит вошло. Не стала она ни о чем хозяйку спрашивать, хоть интересно ей - аж невмоготу.
      Ступили в дом - Ольга ахнула. То не избушка, как хозяйка рекла, то не просто терем, как ей мерещилось, это ж Княжьи палаты красные! Ой, и порядок тут, и уютно здесь. Бела печь сама пироги печет, метла сама пол метет. В каждом углу по снопу спелой пшеницы, Велес-житник третьего дня, как минул. Словом, все, на что ни глянь в доме том лучше лучшего. Ольга мигом оценила и вкус и твердость хозяйской руки.
      А Пряха следом идет, следом идет, улыбается. Да и кот-Баюн не лыком шит, он вперед спешит и в кошачий ус ухмыляется:
      - Жрать охота, Матушка-Яга! Уж с утра росинки маковой в пасти не держал!
      Хлопнула Мать Яга в ладоши, да зовет:
      - Верные мои слуги! Сердечные мои други! Все что есть в печи - то на стол мечи!
      Явились тут две пары рук и принялись за работу. Бойко работа спорилась. Вскоре стол уж был готов.
      Напоила Яга гостью, накормила, и коту молока парного досталося. А сама хозяйка рядом сидит, ни о чем Ольгу и не спрашивает, и еды никакой не пригубила.
      Колесо за окном стучит:
      - Тики-таки, тики-таки... Тик-так.
      - А то ваш кот будет? - осмелела девушка.
      - Мой, разбойник! Днем он мастер в гулючки игрывать, а ночью сказки баить без умолку. Опричь мужа мово никого не слушает.
      Только молвила, и не слышно Колеса, а за окнами аж все потемнело, точно гроза надвигается.
      - Ох, не иначе муженек пожаловал! Ты, красна-девица, схоронись-ка на печи! Лежи там покудова, да не дыши! И покуда хозяина не уважу, не показывайся ему на глаза. Больно зол он нынче. Ишь как непогода разыгралась, - рекла хозяйка, точно исполняя ритуал.
      Спряталась Ольга, а самой интересно.
      Дверь скрипнула, затем девушка услышала мерный топот толстых кошачьих лап, да визг, тормозящих на поворотах когтей.
      - Уже здесь, озорник! - пробасил кто-то.
      Раздалось сладоточивое мурлыканье, потом и вовсе - урчание...
      - Здравствуй, Мать! Чегой-то у нас человечьим духом пахнет? - вновь послышался этот глубокий, неестественно проникновенный низкий голос, от которого аж стены задрожали и дернулась в сторону испуганная каменная печь.
      - Да, где ж тут живому-то быти? Одних мертвяков и водишь! Ты, Отец, походил по Белу Свету - дух и пристал к тебе, - отвечает Мать Яга.
      Стало Ольге совсем любопытно, она занавесочки пораздвинула, да и глядит в щелочку. Увидала молодица хозяина, и оторопела - до чего страшен. То был могучий старец, косая сажень в плечах. Голову деда с длинными косматыми седыми власами венчал серебристый овод, окладистая борода спускалась лопатой на мощную грудь. Орлиный нос придавал лицу черты хищника, а еще у Старика были мохнатые, сходящиеся на переносице, белые, как снег брови. И лишь только она отметила это, как взор Бога проник в самую душу. Кабы не подсматривала - ни за что б не вынесла взгляда этих кошмарных очей. В них ярилась Сила, в них таилась такая великая мощь, что и подумать страшно какие беды по земле пойдут - вырвись она на свободу. Каков же должен быть хозяин, коль носит ее в себе?!
      Но, видать, Матушка-Яга, была не из тех жен, что страшатся прогневать мужа:
      - Ах ты, Седая Борода! Разве ж можно так! Я привычная, вроде, но и то не по себе стало? Уж напустил, напустил дыму! Да! Колесо мое, дурень, мигом запусти, как оно себе вращалось! И впредь - чтоб не лапал, о чем не ведаешь!
      - Подумаешь! Ну, приостановил немного. Всяк проказит на свой манер. А чего оно все тики-таки, тики-таки? - оправдывался седовласый, - На тебе, пожалуйста!
      Старец хлопнул в ладоши и чудо - за окном вновь застучало, заскрипело, понеслось Колесико.
      - Надо бы смазать чуток! - ухмыльнулся хозяин, и от него пахнуло рыскучим зверем, лучшим из охотников, что недавно забил добычу.
      - Смазать? Это дело! Только зубы мне на заговаривай, а лучше-ка ответь, изверг - чем таким околдовал ты парня одного несчастного!? Имя ему будет Ругивлад? Роду не распутать твои заклятья.
      - Где бы он был, герой, кабы не Дар?
      - Ах, вот оно что? - всплеснула Мать-Яга руками.
      - Ничего, не пропадет! Меч я тому словену ладный справил. Может, вспомнишь - им я Свентовиту пятую глупую башку оттяпал?!
      - Я молю Рода, что волхву не все про клинок твой ведомо.
      - Так оно и есть. Молодой ещо, обо всем знать!
      - Так, ведь, Дар его поисконее?! - продолжала корить мужа Яга.
      - Он лишь части часть, а потому и не вполне тот подарок, о котором все думают. Просто внутpи волхва есть такое, что и ведет по пути особенному. Давно я парня приметил, и дар черный с младых лет холил. И не к чему эти бабьи разговоры! - стукнул хозяин кулаком по столу, - Как сказал - так и будет! "Делай, что должен" - и назад ему хода нет, пока не воссоединит разрозненное! Дареное не дарится.
      - Но, ведь, случается, что теряют, старый! Ты все можешь! А он и сам как-нибудь без подарков-то разобрался! - взмолилась к мужу хозяйка.
      - Чтоб кто-то потерял, надо сперва найти охотника - подобрать! отрезал Седобородый.
      - Есть такая охотница! - молвила девушка, выдав себя.
      - Эх, Мать! Уж не один век вместе, а не научилась-таки мужика своего обманывать! - укоризненно бросил Старец Яге, - Выходи-ка на Свет, красна девица, дай я на тебя полюбуюсь!
      Делать нечего, спустилась Ольга с печи, да так и встала, и слова не в силах молвить, точно обмерла.
      - Говоришь, согласна Дар мой Черный да Навий на себя принять? А хорошенько ли поразмыслила, девонька, прежде чем речь держать? Слово - не воробушек, назад не воротится! Ведаешь ли, кто я таков есть? - спросил Бородатый и как зыркнет на нее филином.
      - Ты Злодей, старик! Скверный Шут! Погубитель ты! - отвечала Ольга, и сама от смелости опешила.
      - Верно, девочка! Угадала, - послышался ей голос Матушки-Яги.
      - Так пойдем-ка со мной, во двор выглянем - может одумаешься... пригласил Седобородый.
      Он и шага не сделал, а уж на крыльце стоят.
      Видит Ольга - мимо терема тени призрачные следуют, всяк, кто ни проходит мимо - хозяину кланяется. И спешат они толпами к реке великой. Ее девушка раньше и не приметила. И туман стелится над теми водами, а может смрадный дым клубится там. Тут ей и вовсе страшно стало, потому как Седая Борода еще длинный острый посох взял, и путь нелюдям указывает. Мол, туда ступайте. Смотрит она, что чертами навии на людей похожие, только вот странность, будто слепцы это, а не зрячие. И толкутся, точно убогие. Но лишь посохом взмахнул Колдун - так они дорогу и приметили.
      И запел Старик тулу*, зарокотал тяжелым басом, и Пространство содрогнулось да ходуном заходило, а по реке, и отсюда видать, валы покатились пенистые:
      (* тула - здесь цитируется дословный перевод знаменитого перечня имен Одина из "Речей Гримнира" (пер. В.Тихомирова) - его обличий, что соответствуют различным свойствам бога)
      Я - Скрыт под Маской
      и Путник-Странник,
      Вождь мне имя, тож Шлемоносец,
      Друг и Сутуга,
      Третей и Захватчик,
      Высокий и Слепый,
      Истый, Изменный,
      Исторгатель,
      Радость Рати и Рознь,
      тож Одноглазый, тож Огнеглазый,
      Злыдень и Разный,
      Личина и Лик,
      Морок и Блазнь,
      Секиробородый, Даятель Побед,
      Широкополый, Смутьян,
      Всебог и Навь-бог,
      Всадник и Тяж-бог,
      вовек не ходил я
      средь человеков,
      своих не меняя имен.
      ...
      Я ж в битве Губитель;
      Ярый, Равный,
      Высочайший, Седовласый
      Посох и щит для богов.
      - Ты сойди-ка вниз, красна девица, - говорит хозяин ей, - Поздоровкайся со знакомцами, ну, а лучше, попрощайся.
      Дрожа от страха и холода, Ольга приблизилась к призрачным толпам. Прямо на нее шагал седой одноглазый воин. Тело его было так иссечено, что представляло собой одну рану, сплошную рану с запекшейся коркой крови. Навий брел к реке, и единственное око мертвеца было столь же черно и пусто, как Тьма, разверзшаяся по ту сторону заветных вод. Следом, не приминая травы, ступал несостоявшийся тесть - она признала Буревида с трудом. У жупана, вернее у того, кто им когда-то являлся, была начисто снесена половина лица. Третьим знакомым оказался именитый боярин, да только, вот само прозвище она забыла, и сколь ни старалась - не могла назвать. Под сердцем у мертвеца торчали обломки двух стрел, а рваная рана, точно от когтей бера, легла через грудь.
      И тогда Ольга вновь обернулась к Седовласу, и ужаснулась, узрев Его истинный лик...
      - Говорил же Радигошу, что силенкой он слаб! Не Ему, князю альвов, со мной Силою меряться! - раздался голос бога.
      ГЛАВА 21. НАВЬ ИДЕТ
      - Тяга Земли! Тяга земли! Будь она неладна. Вон, Святогор, тоже думал превозмочь, а нет - не вышло, сам в камень обратился! - под стать перелескам мелькали мысли.
      Словен не щадил ни себя, ни кобылиц. Пятнистая пала, едва Девичье гульбище скрылось за обзором. Он пересел на гнедую и погнал, сливаясь с ней воедино. Но вот вдали померещилась темная полоска. Пустив лошадь шагом, словен прищурился. Заходящее слева солнце еще вполне освещало нивы, и волхв узрел темно-зеленую полосу могучих деревьев без конца и края. Чем ближе он подъезжал, тем шире и шире расползались дубравы, а вскоре и вовсе густой, непролазный лес преградил путь.
      Спешился. Вечерело. В ночи тропу уж не сыскать, а соваться по такой темени да в самую чащу - бррр...! Заслышав журчание, он пошел на звук и вскоре набрел на болотце - не болотце, ручеек - не ручеек. Волхв решил остановиться здесь и спутал ноги лошадям. Вскоре уж весело потрескивал огонек - первый защитник от напасти.
      Его слегка подташнивало - не ел, поди, со вчерашнего дня. А зря, зря отказался - Царь-Девица дело советовала! Он обследовал седельные сумки печенегов, и найденные черствые лепешки, уже мало пригодные для сытого, вполне удовлетворили измученного человека. Ругивлад решил, что завтра сменяет одну лошаденку в ближнем хуторе на какую-нибудь снедь.
      Волхв потянулся к рунам, но предательски нахлынувшая усталость смежила веки. С трудом разодрав слипающиеся ресницы, словен подбросил веток в костер и извлек на свет последний, совсем иссохший пучок встань-травы. Нес с самой Арконы - говорили, она и мертвого поднимет. Нередко стебли вшивали в щит. Во время сечи, закусив его край, воин обретал новые силы, он мог довести ярь схватки до неимоверной, доступной, разве, богу войны.
      Расходовать запас не хотелось, но на следующий день предстояло отмотать немало поприщ. Разделив листья на две равные доли, Ругивлад бережно завернул одну в ту же тряпицу. Вторая быстро таяла. В полузабытьи словен шевелил губами, но сознание волхва устремилось, как водится, в иные пределы. Там, в неясных снах, томительном сказочном полубреду он бился, как неразумная птица в силке, который расставил сам для себя. Что ж, и у воздушных кораблей случаются роковые пробоины!
      Больно! Точно раскаленным железом по голому мясу: "Мне тяжело с тобой! Уходи! Оставь меня в покое!" - вновь и вновь истязали память героя жестокие Ольгины слова. Было ли это минутным настроением, а может, только лишь из желания подзадорить сорвался с милых губ смертный приговор.
      - Я не связывал тебя никакими обещаниями, а если что-то вдруг неосторожно молвила сама - Ольга свободна от этого! Если б ты только знала, какая изощренная мучительная пытка придумана и исполнена тобой?! Я сдержу слово, и не моя вина, если надежды и мечты, увы, не осуществлятся. И сделал бы все, что ни попросишь, но вместе с тобой уходят Счастье и Удача. Наверное, и Жизнь? Ты убегаешь пугливой ланью по таинственным, недоступным тропам. Невесомая, ты ступаешь в прибрежную пену, но вечные морские воды скрывают след...
      Я шел, движимый непонятной силой притяжения, к девушке, прекрасной и неповторимой, точно Любовь и Мечта. Словно норна*, ты вязала нить... Так, может, твой клубок волшебный? А в этих нежных пальцах чья-то судьба?
      (норны - триада богинь судьбы в скандинавской мифологии. Три корня у Мирового Ясеня, Имя ему, например, Иггдрасиль, "вечно он зелен, над источником Урд".
      там же явились три девы провидицы,
      там поселились под древом они:
      первая Урд,Верданди тоже (резали жребья),
      а третья - Скульд:
      судьбы судили,жизни рядили,
      всем, кто родится,узел нарекали...
      (20 , "Прорицание вельвы" пер. В.Тихомирова)
      Имена трех сестер трактуют так: Урд(р) - судьба, в смысле "история жизни", или "прошедшее, установленное"; Скульд - "долг", то, что, возможно, предстоит, но случится совсем не обязательно, если ты не сделаешь, что должен сделать; Верданди - "настоящее", "то, что есть", "присутствующее". С пряхами мы встречаемся и у кельтов и у древних греков. Узлы норн (узелковая письменность - одна из древнейших) - это отметины на нити судьбы. Интересны устойчивые выражения из современного русского языка - "ему(ей) на роду писано". Уж не Родом ли? Или вот еще - "связать две судьбы", "так судьбой предписано"!")
      Высшее счастье в том, чтобы служить любимому человеку! Больше нет сомнений! И эту грозную великую силу я имел глупость отрицать? Но, всемогущие боги! Неужели, излечившись сам, я привил Ольге смертельную болезнь недоверия? И ты поверила в недолговечность, изменчивость всяких чувств?! Я хотел бы пасть к твоим коленям, и, обхватив, коснуться упрямым лбом, чтобы вымолить прощение. Ведь, единственное, в чем виновен - что не такой я, как ты представила.
      И я оживал, исцеленный одним лишь твоим взглядом. Прости! Я слишком пожалел себя, узнав, что прекрасная звезда бросает вечный свет на кого-то другого. И Дорох мертв!
      Люди стремятся на свет, дорога волхва всегда в потемках. Увы! Безмерное честолюбие и жажда мести снова влекут меня против всех. Теперь я слепо бреду за Чернобогом, чтобы рано или поздно сломать себе шею...
      Очнулся он от ужасного грохота. Вскочил. Меч радостно прыгнул в ладонь, предвкушая забаву. Лошади испуганно бились. На востоке, где все ждали явления Красного Хорса, полыхали зарницы. Громы приближались, небо клубилось черными тучами.
      Костерок тлел, угольки мерцали, отдавая последнее тепло. Словен швырнул туда остатки веток, но влажные, они не занялись.
      - Снова ни капли! Не к добру это! Не к добру! - подумал он, взглянув вверх.
      В тот же миг клинок стал меняться. Металл потерял блеск, по нему пробежали трещины, железо оделось в зеленоватую кору. Плоское стало округлым, меч вдруг сильно вытянулся, потяжелел... Да то и не клинок более? Он держал в руках посох - длинный, неуклюжий, словно копье.
      Снова пророкотали громы и разверзлось небо. Над дремучим бескрайним лесом вспыхнул яркий рыжий огонек. Загудели ветра, стрибы гнули макушки елей да сосен, предвещая явление своего воеводы.
      Огонек разгорался. Еще миг, опалив верхушки деревьев, раскатисто громыхая, мимо пронеслась удалая колесница Перуна. Бог лихо развернул тройку и, сжигая травы, она уж неслась по долам и полям. Громовержец правил, а за его мощной спиной угадывался ослепительно белый силуэт Хранителя - Радигоша.
      Рука крепко сжала посох, холодный, как железо. Дерево слегка подрагивало в нетерпении. Дрожали и мышцы. Трепетала каждая жилка. Ругивлад почувствовал, что его странное оружие, точно вампир, тянет жизненные соки из недр. Он испугался. Словен хотел отшвырнуть зловещий дар, но посох словно прирос к ладони. Напротив, пальцы сомкнулись теснее и еще глубже вдавили острие в землю. Волхва захлестнул поток непознанных, неподвластных никому, кроме Него, могучих сил. В очах потемнело. Ругивлад едва устоял на ногах.
      Он и не заметил, как подкатила колесница. Рыжекудрый великан тяжело спрыгнул на зеленую ярь. Земля заходила ходуном. Следом легко соскользнул Сварожич.
      - Старый знакомый! - проревел Перун, - А ты, братец, говорил, что Седобородый сам сюда пожалует? Испужался? Струсил!? Поединщика выставил!?
      - Ну, здравствуй, черный волхв! - проронил Радигош.
      - Я говорил, что вернусь, и держу слово, Хранитель! - сказал, и не узнал собственного голоса.
      В нем угадывались навьи басы, слова гулко отзывались в пространстве.
      - Неужели, смертный, не ведаешь, кто ведет тебя по жизни? Ужель, не понял, человек, что все беды на земле славянской отныне - твоих рук дело?
      - Я - черниг! И наши пути-дороги разные. Ты верши белое волшебство, а уж колдовать я стану!
      - Молодой ешо, зеленый! - ухмыльнулся Перун, - Где тебе с богами сладить? Поворачивай, навье отродье! На Русь хода нет! А то, как с молотом познакомлю - не обрадуешься!
      Гиганты! Боги светились могуществом, за ними и Сила, и магия, за ними века!
      - Положу на одну ладонь - другой прихлопну! - похвалялся Перун, Только мокренько будет!
      Но что это? Он, вроде, и ростом не ниже, да и в плечах пошире. Тело бугрилось мускулами, грудь распирала навья мощь. Словен пристально глянул на Радигоша. Глянул и прочел в глазах Сварожича не страх, а самый настоящий ужас.
      Он вырастал на глазах, он становился выше и выше, в нем восставало бессмертное Нечто!
      - Но-но! Не очень-то! Что ежели девицу твою ненаглядную Владимиру сосватаю? - брякнул Громовик.
      - Не успеешь! - прошипел он, воздев посох.
      Копье ринулось к Перуну с быстротой гадюки. Звякнуло! Пробив панцирь, острие глубоко вонзилось в широкую грудь могучего бога.
      Страшный крик потряс мир до основания. Силач дрогнул всем телом, глаза вылезли на лоб. Бог ухватился было за дерево, но магический посох, скользнув из раны, вновь очутился в ладони смертного. Человека ли? Ключом ударила ярая кровь. Громовик мгновение непонимающе глядел на нее, еще недавно уверенный в собственной непобедимости. Потом он зашатался и рухнул на руки брата.
      - О Великий Род! Навь идет! Навь уже тут! - воскликнул Радигош, с трудом удерживая гиганта.
      Перун оперся на борт колесницы, охнул, оси скрипнули.
      - Кажется, сквитались! - пробасил волхв, - Прочь с дороги!
      - Ну, нет, чернец! Только ты, да я! Больше никого! Выходи силой меряться! - Сварожич сжимал ослепительно белый прямой клинок и наступал на дерзкого.
      Гневом пылали очи Хранителя, а меч, казалось, доставал до небес.
      - Нам вечно ратиться, Беляг! Это глупая затея! Но коль сердце просит изволь! - у него был кошмарный, чужой, низкий голос, - Изволь, мы потешимся!!!
      Ругивлад пытался замолчать, но губы сами бросали в воздух колдовские слова. Древо ослепительно блеснуло и погасло. Столь же непокорная ладонь сжимала рукоять длинного черного меча. С лезвий на землю стекал мерцающий зеленоватый свет.
      И Навь сошлась с Явью.
      Клинки скрестились, оглушительно звеня. Словен играючи отвел удар, обрушивая свой. Парировал и Хранитель. Сделав обманный выпад, бог круто развернулся, но еле успел отскочить от сверкнувшего, как змеиная чешуя, черного оружия. Меч Сварожича пламенел, рассекая сгустившуюся мглу.
      Ругивладу стало нестерпимо жарко. Да ему ли?
      - Воды! Воды, будь он неладен, Радигош!
      Взметнулись росы. Зашипели. От могучих тел повалил пар. Сварожич снова полыхнул огнем, волхв поднял темную волну студеной влаги. Нимб бога померк. Колдовской клинок ринулся в брешь хитрой защиты, но его белый собрат, кованный самим Сварогом, предупредил выпад.
      Радигош отскочил, тяжело дыша:
      - Это Он сам! Никакой смертный не выстоит супротив моей стали! Да, сделай же что-нибудь, рыжий увалень! Разгони своих коров!
      Перун еле-еле вскарабкался на скамью:
      - Держись! Поутру навья мощь убывает!
      - Вспомнил наконец-то!
      Дар Седовласа вновь обрушился на белого бога. Тот взревел, грянулся наземь. В сей же миг там стоял чудовищный вепрь! Златая щетина на загривке цепляла свинцовые облака, страшные клыки белели острыми утесами. Колдовской клинок словно рогатина скользнул по червонной бронированной шкуре, не оставив и отметины.
      Громовик огрел скакунов огненным кнутом, и те взмыли в поднебесье.
      - Свинья от Дуба ни на шаг! - вырвалось у волхва.
      Секач бросился на человека, выдыхая воздух, точно кузнечные меха, но очутился пред громадным мохнатым Зверем. Одним ударом лапы Бер-Ругивлад раскровил свинное рыло белого бога, вепрь взвизгнул, повалился, но тут же вскочил, и вновь ринулся в атаку. Он бы распорол медведю брюхо, но Бер ухватил-таки кабана за клык, второй лапой вздевая врага над полями и лесами. Радигош захрипел, вырываясь из смертельных объятий. Хрип сменился громким петушиным криком.
      Гигантский петух взлетел на медвежью голову и принялся клевать супостата. Как ни старался бер стряхнуть солнечную птицу - тщетно. С каждым ударом Зверь становился все меньше и меньше. Настал и его черед оборачиваться. Ударился Бер оземь и взмыл к облакам навьим посланцем. Иссиня черный ворон разверз над лугами мощные крыла. Петух прыг да прыг! А вверх ни на сажень. Ворон на него налетает, железным клювом бьет - глядишь, совсем изничтожит.
      - О, брат мой, Светлый Хорс! Уйми злодея! - взмолился истерзанный Радигош.
      И точно. Ветра, не ослушавшись небесного воеводы, погнали черные стада на запад. Ярое око бросило взор на земные владения. Понеслись стрелы-лучи, опрокинули ворона, бросили вниз. Словен рухнул в мягкие припорошенные травы.
      Перекатился, восстал, изготавливая клинок. Да противника и след простыл. По полю, усыпанному белым пухом, мчались лошади.
      - Выпутались, негодницы? - изумился он.
      Но было что-то более удивительное, колдовской металл искажал мир, и оттуда, из запредельного, на волхва глянуло незнакомое лицо молодого старика, седого, как лунь.
      - Толи видится мне, толи чудится? Может в жилах навь беснуется? И проспал-то одну ночь, а получается, целую жизнь?
      Он хотел стряхнуть предательский снег, не тут-то было.
      - Торропись, РрРугивлад! Тетеррря! Судьбу прроворрронишь! - на покляпой совсем уже голой березе, что стояла недалече, сидел неизменный вестник Седовласа, - Делай, что должен!
      Едва прокаркал чернец - вновь тучи по небу телушками. И не видать за ними светила, и снова ни лучика.
      - Легко сказать - поспешай! Смотри, лес какой!? А что за ним неведомо...
      - Так спрашивай, дурррень! И ответ сыщется... Каррр! - махнул крылами, снялся - и поминай, как звали.
      - Спросим! За все спросим! - прошептал человек.
      Наломав сучьев, он приласкал огонь. Затрепетало, заалело пламя игривыми языками. Огонь, который земной, милее сердцу, чем поднебесный.
      Ругивлад расстелил плащ и, разоблачившись по пояс, подсел к костру. Руны привычно шершавили кожу. Он скрестил ноги, крепко выпрямил спину, слегка прикрыл веки и высыпал стафры разом пред собой. Одни знаки тускнели, другие вообще не проступили, но были и такие, что сразу бросились в глаза, багровея кровью.
      Тогда волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие еще морозный воздух. Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю - выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскален, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола.
      Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Ругивлад достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мертв! А за этим следовало прозрение - знаки складывались в слова, события - в историю...