Дмитрий Гаврилов
      Дар Седовласа
      (Примечание: в связи с пожеланием одного издательства устаревшие и "особо сложные" слова в тексте выделены звездочкой, объяснение им дано в скобках после соответствующего абзаца. При печати авторский комментарий выносится в нижний колонтитул страницы)
      Часть первая. ЧЕРНЫЙ ВОЛХВ
      ПРОЛОГ
      Велико поле Волотово, достопамятно его требище* - груда Велесу, богу мудрому, богу древнему да черному. Сто шагов налево - Гостомыслов холм покат. Сто шагов направо - Буривой лежит здесь, князь, не шелохнется. Ныне поле то быльем поросло, а в прежние времена, всякий словен, что сбирался в дальний путь, сворачивал сюда принести дань Водчему да Стражу троп.
      (* - место, где приносились жертвы, требуемые богу)
      На восток, где встает солнце красное, из самого Господина Великого Новогорода по дороге на вятичи шел перехожий люд - кто с овном, кто с буренкой, кто с иной требою. И не раз пролилась жертвенная кровь у груды каменной. Стояла та зловещая скала на перекрестке алатырем, да издревле утратила она свою изначальную белизну. Мирные требы нес купец да варяг кровь бычачью принимал навий бог во исполнение справедливого суда и праведной мести.
      (* - навий бог - "хтонический", бог Нижнего мира, отец и пастырь мертвых)
      День шел на убыль. Усталое светило, завершая привычный бег, неумолимо клонилось за виднокрай. Кровавые не греющие лучи, точно прощаясь, скользнули по одинокой скале, и ее длинная тень накрыла человека, застывшего при жертвеннике.
      ... Ругивлад наполнил каменную чашу до краев, теперь все его помыслы были посвящены одной заветной цели. Алатырь медленно впитывал жизненную влагу: багровую, ярую, дымящуюся на холодном воздухе Серпеня. По телу пробежала дрожь. Бледный, как мел, он преклонил колени и зашептал:
      - К суду Твоему и помощи Твоей прибегаю, Великий! Не дай свершиться беззаконию, не дай Кривде осилить Правду! Помоги мне, Владыка путей... Век служить тебе стану!
      Только вымолвил, слышит:
      - Карр!
      Волхв быстро обернулся, вскочил. Рядом с капищем высилось толстое да кривое ореховое дерево - человек задрал голову, с риском вывихнуть шею. Огромный, черный, как смоль, ворон, наблюдал за ним с вершины.
      - Никак, услыхал меня, Навий бог?! - обрадовался Ругивлад, - Никак, самого Велеса посланник?!
      Он хотел подойти, но птица, тяжело махнув крылами, сама спустилась на ветку пониже.
      Ворон, и впрямь, не прост. Клюв у него железный, ноги медные, глаз огнем горит, не простым огнем, колдовским.
      - Кар! - снова молвила вещая птица и сверкнула оком - Каррр...! Обидчик твой, словен, далеко ныне, и справиться с ним не просто будет.
      - Где ж искать его, супостата!? Не откажи в милости, мудрый Ворон!? Ты - всем птицам старший брат ...
      Ворон повернул голову и зыркнул другим глазом. Промолчал. Но человек не в первый раз прибегал к волшебству и ведал, требуется спросить трижды:
      - Где найти подлого убийцу! Как сыскать его!
      - Каррр... Ныне путь твой лежит в Киев-град! Там судьбу обретешь, коли не глуп, а дураком уродился - голову потеряешь! Каррр...! Там все узнаешь! ... А теперь ступай, волхв, отсюда, не мешкая, больно жертва твоя хороша... Что дальше будет - не для очей смертного...
      - Спасибо на верном слове! И поклон хозяину твоему! - отозвался Ругивлад и, махнув на прощание, скорым шагом двинулся прочь.
      "Пожалуй, я еще успею к закрытию застав," - решил словен. Он-то помнил, завтра в Славне его будет ждать старый приятель, сотоварищ самого Дюка Волынянина, что собирается в Киявию. Хотя кошель Ругивлада оказался пуст, герой не сомневался - быстрая, как чайка, и стойкая на самых страшных речных водоворотах лодья вскоре примет его на борт. Времена нынче пошли неспокойные, а клинок и вещее слово ценились теперь превыше злата, как иной талан.
      "Уж мы вьем, вьем бороду
      У Велеса на поле...
      Завиваем бороду
      У Влеса да на широком..."
      - Будет с кем путь коротать, - вздохнул он.
      "У Велеса да на широком,
      Да на ниве раздольной,
      Да на горе покатой..."
      - доносилась издалече милая сердцу песня жнецов.
      Ведь не даром скотий бог учил пращуров землю-мать пахать да злаки сеять, да солому жать на полях страдных. Потому и ставили селяне ужинистый сноп в жилище, потому и чтили Велеса как Отца Божьего.
      ГЛАВА 1. ДАР СЕДОВЛАСА
      - Где старшой?
      - А сам кто будешь? - откликнулся новгородец и недоверчиво посмотрел на хлопца сверху вниз.
      - Я-то? А с той деревни и буду! - был ему ответ. Белобрысый щуплый пацан кивнул в сторону холма, где и в самом деле виднелось какое-то селение.
      - Зачем тебе? - удивился мужик.
      - У вас - корабь, у нас - быки, - пояснил малец. - Староста прислал.
      - И то верно. Гляди! Вона Фредлав... - указал новгородец.
      Паренек проследил за его рукой...
      - Ага!
      На пригорке стояли двое. Первый - среднего росту, бородатый, варяг* в богатом кафтане да с лихо заломленной шапкой.
      (* Варяги - наемники, телохранители, что сопровождали купцов в заморских странствиях, а подчас и сами водили караваны, разбогатев. В то же время летописные варяги - общее имя прибалтийских славянских племен, произошедшее от названия племени варингов (варнов, варинов), селившихся на юге Ютландии, на землях Мекленбурга. Варины упомянуты Тацитом (1 век. н.э.). По-видимому сами варинги немало ходили морем ("вар"- вода).
      Внимание мальчика приковал второй. Высокий, с сажень, еще молодой мужчина, слегка сутулый, как это часто бывает среди долговязых. Одежда из черной кожи неизвестного зверя очень шла к бледному небритому лицу. Платье дополняли столь же черный плащ и широкий пояс. Пластины, отливающие металлом, крепились на груди и плечах, превращая одёжу в доспех. Но, главное, меч! Меч с три, а то и все три с половиной локтя был под стать фигуре воина и придавал ей зловещий вид.
      - Ну и жердь! - хмыкнул мальчишка.
      - Сопли подотри, мужиченка! - ответил новгородец, - То не Фредлав. Наш старшой - который ладный да ухватистый. А этот мрачный - то не наш, чужак, одним словом.
      - Так бы сразу и говорил, - пацан ковырнул в носу, подтянул веревку, что служила ему поясом, и деловито зашагал выполнять поручение односельчан.
      - Ну, спасибо, Фредлаф! Мне поспевать в Киев надобно, а вы по непогоде провозитесь не один день...- сказал Ругивлад, хлопнув друга по плечу.
      - Тебе виднее, но "тише едешь - дальше будешь", - отозвался варяг.
      Они обнялись.
      Бросив оценивающий взгляд на жилистого, худощавого словена, Фредлав остался доволен таким осмотром и добавил напоследок:
      - Ступай-ка просекой, никуда не сворачивая. Верст через десять с гаком выйдешь к пристани, а там прямая дорога. Так в Киев и доберешься. Да будет с тобой Один* и его Удача!
      (* Один, Вотан, Воден - верховный бог скандинавского пантеона согласно Эддам, правитель Асгарда, владыка Вальхаллы, владелец мира мертвых, бог письменности и магического знания. Харбард - Седобородый, Игг - Ужас - одни из сотен имен Одина).
      - Не поминай лихом! - молвил словен и, пристроив меч за спиной, двинулся в указанную сторону.
      Не сделав и сотни шагов, он обернулся. Нет, он не верил в худую примету. Но Фредлав уже забыл про Ругивлада и торопил своих корабельщиков, чтобы успеть до темноты.
      - Живей, ребятушки! А ну-ка, навалились! Взяли!
      Лодью вытащили на брег. Дружно поднимая то один, то другой борт, подвели оси с колесами. Купленные на время волока быки, взревели, но, покорные нелегкой судьбе, потащили сооружение лесом. Волов подгоняли частыми громкими криками опытные в таких делах кривичи из ближнего селения.
      Словен знал, путь проторен давно, сама княгиня-мать весен сорок назад отважилась его проверить. Она поднялась по Днепру до волоков у Гнездова, и, очутившись в Западной Двине, направилась к другому волоку, уже в Ловать. Так и вернулась в родную сторону, на Ильмень. На сей раз все было иначе.
      Фредлав вел судно руслом Десны, в которое они попали, оставив позади Угру. Но у варяга были какие-то дела в Чернигове, а словену не терпелось поквитаться с обидчиками. Потому он избрал самую короткую из всех дорог к стольному городу, и их пути с другом разошлись.
      Сам Фредлав - полукровка. Отец варяга некогда покинул Свейскую землю в поисках счастья и обрел его вместе с любовью за морем в Гардарики, на родину он так и не вернулся. Мальчишками, Фредлав да Ругивлад не раз дрались на палках, и хвала богам - ни единожды на мечах.
      - Старый друг - лучше новых двух, и это верно...- думал словен - А все-таки я доберусь быстрее...
      Уже не оглядываясь, он продолжил путь, но не одолел и трех верст, как стало темнеть. Небо налилось пунцовыми тучами, такими тяжелыми, что даже могучие стрибы* во главе с Посвистом с трудом гнали их на юг.
      (* - духи воздуха, упомянутые в Слове о Полку Игореве, "ветры, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами")
      - Не видал такого, чтобы месяц Серпень грозил! - подивился путник.
      Впрочем, пока на землю не упало ни единой капли, а небесные громады приобрели пунцовый оттенок. И загрохотало, сперва где-то далеко, потом все ближе и ближе... Ярая молния разодрала сгустившуюся темноту, полоснула по лесу, затем еще и еще...
      - Серчает Перун! Как бы не зашиб! - подумал Ругивлад.
      Но всякий знает, спрятаться в грозу под дерево - верная погибель, Громовник любит смелых, и тех, кто следует прямой дорогой - не трогает. Потому словен продолжал идти просекой.
      Опять громыхнуло. Грудь на грудь сошлись в схватке небесные воители. Бьются не за живот, а за честь, но селянам - страхи да охи. Свирепеет Перун, что не может достать Велеса* молотом. Смеется лукавый бог над немощью простоватого громовержца. Быстрый, словно мысль, ускользает он от извечного соперника, а бывает - как даст в ответ своим жезлом, как вытянет Перуна по спине - только держись.
      (* Велес, Волос, Власий - один из самых древних индоарийских богов, сначала, как бог охоты, затем скотоводства и богатства, покровитель земледельцев, бог волшебства, бог мудрости и творчества, покровитель магических искусств, повелитель зверей. Он - властитель и проводник мертвых, посмертный судия. В православии соотнесен с Николаем Угодником )
      Ругивлад недолюбливал метателя молний, как не терпел он тупой самоуверенной силы, и тех, кто возвышал ее над разумом. Ругивлад ненавидел перуновых служителей, разоривших все прочие капища, в стремлении возвысить своего бога - непокорным на груди выжигали громовой знак. Тучегонитель платил бы словену той же монетой, если б счел его за противника.
      С неба не упало ни капли - не к добру сие, не к добру! Не сбылась, знать, пословица стародавняя:
      "Гонит Перун в колеснице гром с превеликим дождем. Над тучею туча взойдет, молния осияет - дождь и пойдет".
      Внезапно, сама земная твердь содрогнулась до основания и заходила ходуном. Раздался страшный скрежет, по ту и другую сторону просеки повалились столетние сосны. Буйные ветры пробили в небе брешь, устремились вниз и принялись играть в догонялки, бросив путника наземь. Раскаты, однако, стали затихать, они следовали с такими перерывами, будто Перуновой колесницы полетела ось или захромал коренной.
      Сквозь нескончаемый вой Стрибожьих внуков, что так и ярились по земле, словен услыхал стон. Сперва он никак не мог понять, откуда:
      - Воды! Пить мне! Пить подай!
      - Да, тише, вы! Неугомонные! - взмолился молодой волхв ветрам.
      Но альвы* не поняли его.
      (* Альвы, эльфы - духи стихий в германской мифологии, в то же время древняя раса существ, внешне похожих на людей. Альвы не любят прикосновения холодного железа, хотя сами искусные мастера. Их можно увидеть, обладая особым колдовским зрением. В русской мифологии нет слова "альв" или "эльф", но герой наш прибыл из тех мест, где именно так называют духов. Да, и кто же ветра-стрибы и веи, как не духи воздуха? Вспомните о Хозяйке Медной Горы, что вполне соответствует эльфийской княгине из Горы. Огневушка-Поскакушка одна из Народа Огня. Наконец, водяные - духи колодцев, рек, озер - разве это не Народ Вод? Русалки, мавки, лесунки, вилы, полевицы... - словом, славянское язычество знает немало подобных примеров. )
      Ругивлад ведал, есть разные духи. Светлые альвы дружественны богам и людям. Темные - не то что враждуют с кем-то, а просто свыклись с первозданным сумеречным жилищем. На белый свет их калачом не заманишь. Фредлав сказывал, что небесные альвы обликом прекраснее солнца, а темные чернее смолы, хотя ни тех, ни других с роду не видывал. Стрибы - так и вовсе невидимки, поди - угляди!
      - Пить подай!
      Стон доносился из глубины леса. Вот, опять!
      - Воды! Пить мне!
      "Зашиб-таки кого-то, громила!" - выругался про себя герой и, перебравшись через стволы поваленных зеленых гигантов, углубился в чащу.
      Ветра предпочли резвиться на просторе и не преследовали смелого человека.
      - Пить подай! Воды! - снова услышал Ругивлад.
      На пригорке, раскинув руки, лежал мощный старец. Не старик - великан! Одна ладонь его, судорожно сжимая и разжимая пальцы, рвала мох, густо покрывавший пригорок. Во второй - был крепко зажат длинный и, наверное, тяжелый посох с яхонтом на конце. Сей камень никак не вязался с грязными, прожженными до дыр серыми одеждами пилигрима. Голая грудь старца тяжело вздымалась. На ней во всю ширь багровел овальный след, какой случается только после хорошего удара булавой или боевым молотом о доспех.
      Ругивлад приблизил флягу к губам раненого, туда влезло бы полведра, но старик живо опростал ее. У него было смертельно усталое, но все-таки довольное лицо победителя. Копна седых нечесаных волос и лопата бороды внушали почтение к годам.
      Он медленно открыл очи, и словен, едва заглянув в них, отшатнулся и выронил флягу.
      Дед приподнялся, что-то глухо проворчал и запахнул одежды, так, чтобы никто не увидел следы от удара. Затем оперся на посох, показавшийся теперь словену настоящим копьем, и выпрямился, восстал, точно от сырой земли да воды колодезной прибыло невероятной силищи. А росту он оказался великого. Макушкой Ругивлад едва доставал старцу до подбородка.
      Неожиданно земля разверзлась под ними, и началось стремительное падение вниз, вниз... В самую бездну, в самую тьму! Следом поползли и ухнули в пропасть опавшие листья, сучья, ветки, хвоя... Мелькнули змеями корни.
      - Ах ты, черный колдун! Вот так угораздило! - только и успел подумать Ругивлад, а под ногами снова была твердь - холодный, как лед, камень, и ничего более.
      - Спасибо, добрый молодец! Не оставил меня в беде! - сказал старик, отряхивая лохмотья.
      - Не за что! - буркнул словен, но прикусил язык.
      Тяжелый бас Старца, отразившись в сводах глубинной пещеры, наполнил пространство. У Ругивлада аж мурашки пошли по коже.
      Он сделал охранительный знак.
      - Не стоит бояться, Ругивлад! - улыбнулся ведун.
      - А я и не страшусь! - отвечал словен, уже ничуть не удивившись, что незнакомец назвал его, - Но береженого Род бережет!
      Ведовство, как учили волхвы, - особый дар, ниспосланный богами. И тот, кто разумел волшебный язык первозданного мира, кто мог, наблюдая, мудро толковать всякие проявления его, начиная от трели птицы и журчания ручейка до лунного затмения, мерцания звезд и прочих примет - этот человек становился вровень с дарителями. Он не только помнил истинные имена, но и получал право давать их вновь. "Ведать" означало владеть высшим знанием, которое связывало ведуна, его род с могучими стихиями и Правью, таящейся за всем сущим.
      - Если прознал мое имя - не откроешь ли свое? Иль, опасаешься?
      - Отчего же! - отвечал колдун, улыбаясь, и продолжал, нараспев, - Я Тот-кто-идет-вперед и Тот-кто-идет-назад, я - Тот-кто-распознает-обман и Тот-кто-с-длинным-копьем... Звать меня - Длинная Борода, но проще - именуй Седовласом!
      "А что, ежели и впрямь спросить Его?!"
      Не успел словен так подумать, как потянуло в сон. Ругивлад клюнул носом. Веки налились свинцом:
      "Врешь, колдун! Нас не так-то просто взять!" - решил словен.
      Но стоило лишь на пару мгновений сомкнуть ресницы - а может и не на мгновений - и Ругивлад всей кожей ощутил, все вокруг пропитано древним, неподдающимся никакому противодействию колдовством. Повеяло могильным холодом, смертный почуял - подземный мир меняется...
      И вдруг, Дрема отступил, в сон больше не тянуло, а очам предстало...
      - Прах Чернобога*!
      (* Чернобог - бог Нави, бог Нижнего Мира и мертвой, но ожидающей нового превращения, природы. Его капища по-видимому находились близ Чернигова. Один из эпитетов Велеса, посмертный судья. В Авесте есть точное соответствие паре Чернобог-Белобог - это Ангхро-Манью и Ахура-Мазда).
      Сколь бы неожиданными не оказались превращения, Ругивлад успел выхватить меч быстрее. На троне торжественно восседал старый кудесник, по такому случаю одетый в грубую черную суконную хламиду. Он был бос, огромные белые ступни, столь же белые длинные костлявые пальцы, смертельно бледное лицо под зловещей тенью глубокого капюшона придавали сходство с навием. Сверху падал тусклый зеленоватый свет.
      - Мне известно, что за дело у тебя в Киеве, - невозмутимо продолжал Старый Старик, будто и не пытал доселе гостя, - Но было бы неплохо, если б ты рассказал все с начала! Так сподручнее будет уважить и твою просьбу. Я добра не забываю.
      Вот тут-то, почувствовав на себе испытующий взгляд чародея, герой и пожалел, что связался с ним.
      - Присаживайся! - продолжил Седовлас, зевая, и указал на скамью, невесть откуда появившуюся в зале.
      Ругивлад недоверчиво потрогал клинком дерево.
      Стена пещеры подалась в сторону, три зеленых безобразных карла внесли блюдо, полное всякой всячины. Колдун выбрал себе большое краснобокое яблоко, и в широкой ладони кудесника оно заиграло всеми цветами радуги. Не церемонясь, старик вонзил в плод перламутровые волчьи зубы. Брызнул сок. Дед довольно крякнул и благосклонно кивнул слугам - те удалились.
      - Что же ты, молодец, не ешь, не пьешь? Али брезгуешь? - осведомился он, смакуя плод.
      - Прости, хозяин! Кусок в горло не лезет... Ты послушай-ка мою историю с самого истока. Мне таиться боле нечего. Я ведь беглец, но бегу от себя! С тринадцатой весны за мной повелось - сеять лишь тьму и разрушение. Сеять там, где их просто быть не должно. Все красивое, что попадалось на глаза, становилось в них мерзким, безобразным и безжизненным. Вернее - казалось мне таким, но если бы дело было только в этом. Я отталкивал тех, кто мог бы стать мне друзьями. Собаки спасались от меня, как чумные, и жалобно выли. Цветы, что я дарил, вскоре чахли и засыхали. Тогда я решил, что отмечен даром, который хуже самого уродливого иного клейма, я понял, что влеком страшной волной ненависти и смерти. Со временем ее хищная мощь грозила вырасти, неминуемо поглотив и моих ближних, и врагов. Воистину, то был черный дар.
      Хозяин слабо улыбнулся, но прерывать гостя не стал. Ругивлад и так с трудом подбирал нужные слова, будто бы блуждал в закоулках памяти, как в дремучем лесу.
      - Дар являл себя не всегда, - поправился рассказчик, - Случалось, я прозревал и даже мог одолеть чудовищные мысли, что роились в измученном мозгу, но и тогда был бесконечно одинок. Я пытался всегда проникать в суть вещей, хотя зачем это нужно - сейчас уже не пойму... Бывали и светлые дни. В дни прозрений я любил. Мы знали друг друга с детства. Но любовь всегда противостоит холодному уму и противна всякой иной премудрости. Отдавшись любви, я перестал бы владеть собой, а всякий суд над чувством есть ложь по отношению к любимому человеку, даже из желания блага.
      Ругивлад прервал речь и глянул на колдуна, но тот все так же улыбался в бороду и молчал. Тогда, собравшись духом, человек продолжил историю...
      - Страх, что настанет миг, и невозможно будет победить себя. Миг, когда возобладает треклятый черный дар, а несчастную избранницу захлестнет навья Сила. Страх заставил меня отказаться от девушки. Я решил уехать, скрыться, исчезнуть, чтобы разобраться, чтобы очиститься. А любимая не слишком горевала о таком повороте дел. Ей достался простой хороший муж, кажется богатый, и уже попробовавший не одну такую. В четырнадцать лет девушка готова стать матерью. Роду нужны воины, а живучее потомство можно получить лишь от сильного мужика. Я же, мальчишка, отдался знанию и с тех пор поставил рассудок над сердцем...
      * * *
      Парень рос смышленым, схватывал налету, родичам на радость да на изумление. Ему исполнилось четырнадцать, когда, по настоянию дядьки Богумила, отплыл с новгородскими лодьями за море. Туда, где стояла волшебная таинственная Аркона, где расстилалась мифическая Артания*. Туда, где непреступной твердью вознесся над Варяжским морем белый холм Свентовита** и великий Храм.
      (*Аркона - город на о. Руян, совр. Рюген. Знаменитейший культовый центр славян на Западной Балтике. Уничтожен данами в 1168 году. Ральсвик крупнейший славянский город-вик (порт) на Рюгене. Мы отождествляем с землями западных славян Арту из персидских исьточников ( Авеста, Видевдат,1, 16-19) и Артанию - из арабских сочинений. ** Свентовит, Световит, Святовит верховный бог неба и света у западных славян и новгородских словен, бог богов. Во многом схож с греческим Аполлоном. Оба стреловержцы, стрелы их световые лучи, и того и у другого имелся выдающийся во всех отношениях Храм, где жрецы прорицали будущее - Дельфы и Аркона).
      Легенды о Руяне-острове слагались неспроста. Владевшие им руги имели такую грозную славу, что, заслышав одно это имя, спасался в шхерах и дан, и мурманин*, и свей. То было могучее и никем не покоренное доселе племя. Средь прочих славян их знали как непобедимых рьяных воинов, обретших дух зверя. Потому тот остров и называли, кто - Руяном, а чаще - Буяном. Жрецы ругов слыли настоящими чародеями. Потому и чтили в Арконе волхва превыше вельможного князя. Там юнцу предстояли долгие годы ученичества. Там он мог получить истинное имя.
      (* мурманин - так словене называли выходцев из Норвегии, даны и свеи прежнее название германских племен, населявших территорию Дании и Швеции)
      Знакомый купец, желая услужить Богумилу, поклялся скорее сгинуть, но доставить его племянника к самой гавани Ральсвика. Старый волхв торопил подняться по Волхову к Ладоге без хлопот можно было разве весной при высокой воде. Словене скоро миновали студеные волны озера Нево, над которым рыщут в поисках поживы неутомимые ветра-стрибы. Наконец, в неделю при попутном ветре достигли Выжбы. От прежних обитателей сей земли - готов - осталось лишь название. Словене осели тут издавна, постепенно отвоевав у некогда грозного соседа столь важный и удобный на торговых морских путях остров. А от него до Буяна рукой подать, коли Посвист не взбеленится.
      Ветер как раз был северный, когда на торговые лодьи Новагорода, словно коршун из-за туч на белу лебедь, вышел Свей. Быстроходные шнеки появились внезапно, едва Готланд желтоватой полосой растянулся за кормой. Свейские корабли ринулись наперерез, двигались они легко и ходко, даже спустив парус - несколько мощных гребков и... Словом, когда словене заметили врага, викинги уж близились к борту борт и были готовы к яростной схватке.
      Пронзительный свист множества стрел слился с гулом каждой тетивы, и мороз заледенил кожу. Ругивладу казалось - все целятся прямо в него и непременно попадут! Хотелось упасть на дно и больше не вставать.
      Числом свеи едва ли серьезно превосходили новгородцев. Но рухнул навзничь кормщик, франциска* врубилась ему в грудь, ломая ребра. Пытаясь закрыть купца щитом, повалился, пронзенный стрелами, рослый телохранитель...
      (* франциска - боевой топор германских воинов, клинок которого сверху и снизу образует кривые загибы. В случае надобности употреблялся и как метательное оружие.)
      Затем сцепились.
      - Руби кошки! - услышал он страшный крик.
      Орали Ругивладу, полагая, что на большее хилый юнец не годен. Стряхнув оцепенение, близкое к обмороку, судорожно ухватился за топор. Железко высекало икры, но багры держали. Крючья намертво скрепили оба корабля.
      Заскрипели мостки, превращая палубы в арену одной кровавой сечи.
      В отчаянии он обернулся. Да тут уж не разобрать, кто свой - кто чужой! Словенские варяги, верные клятве, "умереть, но не выдать нанимателя", рубились отчаянно, хотя потеряли половину своих. Свеи наседали, напористо, лихо, умело, уверенные в близкой победе.
      Долговязый новгородец, ловко уклонился от секиры, перехватил запястье противника. Кулаком, точно кувалдой, он огрел зарвавшегося викинга, сгреб в охапку, швырнул в воду. Ругивлада умыло солеными брызгами. Яро сверкнул клинок, удачливый враг достал силача косым ударом, в который раз окровавив металл. Парень бросился под ноги викингу и тот, перелетев через словена, ударился о скамью. Нож новгородца с чавканьем по самую рукоять вошел в свея, пригвоздив к палубе.
      - Вот и сочлись! - услыхал Ругивлад.
      Но и сам долговязый уже не встал. Он откинулся к борту, удерживая кишки, выползающие сквозь ужасную рану.
      Внезапно, в разгар боя, не замеченная ни словенами, ни свеями, справа от шнека, выросла новая лодья. По высокому борту этого крупного судна в страшном молчании, предвкушая упоение сечи, стояли обнаженные до пояса воины с горящими от ненависти глазами. Их загорелые тела были расписаны могучими рунами. Руги!
      Откуда взялись? Не наше дело. Видно, сами боги послали!
      Палубу тряхнуло от удара. И разом с десяток свирепо рычащих бойцов ринулось в гущу схватки. Так на силу нашлась мощь, а на умение - мастерство. Дикую ватагу вел Лютогаст. Грозный воин, чьим именем по одну сторону моря пугали детей, а по другую, славянскую, боготворили. Казалось, сам осьмирукий Ругевит* вселился в него! С такой мощью и скоростью разили клинки, повергали, сносили головы, рассекали непрочную плоть, собирая богатую жатву. И с Лютогастом была сама Удача.
      (* Ругевит - семиликий бог войны у ругов, кумир стоял в г.Карензе (Корница) на Рюгене. Он имел восемь мечей и был исполинского роста. Истреблен епископом Абсалоном в 1168 г. По нашему представлению Яровит и Руевит - имена одного и того же рьяного бога войны).
      На шнеке свеев прикончили быстро, тела торопливо сбрасывали за борт, но на лодье, где находился Ругивлад, еще кипел яростный бой. Безысходность придала врагу и силы, и упорства. Купец дрался храбро, но тяжелая секира снесла ему пол-лица. Ругивлада вывернуло, он ухватился за живот, споткнулся о мертвое тело и растянулся на липких от крови и мозгов досках... В тот же миг на юношу кинулся бородатый кряжистый воин с прямым норманнским мечом. Ругивлад швырнул в него первое, что попалось под руку: кисть, еще теплую, со скрюченными пальцами. Воин уклонился, тут же меж ними возник кто-то из воев Лютогаста. Викинг как-то ловко повел оружие вверх. Нежданный спаситель, дрогнув всем телом, стал оседать. Но смазанное, почти неуловимое движение железа достало и его противника. Свей так и рухнул с клинком в шее, из рассеченных артерий струями хлестала алая кровь.
      В страхе от полной беспомощности словен склонился над бойцом, что отдал свою жизнь за жизнь незнакомца. Руг пытался что-то вымолвить, но тщетно, с губ слетал только хрип.
      - Руг... - прошептали замирающие уста. - Руг... волод...
      Парень приблизил ухо к хладным губам павшего.
      - Ругивлад... - послышалось ему.
      - Ругивлад, - ответил он и продолжил торопливо. - Тебя зовут Ругивлад?.. Отныне это мое имя! Я не посрамлю его. Твои братья - мои братья, а сестры - мои сестры. Я буду опорой в старости твоей матери и защитой сыну...
      - Научи... его...! - выдохнул руг.
      "Но сперва всему научусь сам!"- трезво рассудил парень и кивнул.
      Впрочем, эти последние слова предназначались не ему. Рядом на колено опустился Лютогаст, прощаясь с мертвым соратником. Витязь перевел взор на смущенного словена, но юноша встретил этот пронзительный взгляд, не опуская глаз. И этот новый Ругивлад почуял, как расправляются плечи, как неистово бьется в груди сердце, точно вместе с именем принял и гордый дух павшего.
      * * *
      - Решив убежать, я убедил себя в том, что нет Любви без корысти, продолжал Ругивлад, - Люди врут, когда говорят, что "любят".
      - Или хотят обманываться, - поправил Седовлас, принимаясь за новое яблоко.
      - Скажи, колдун, разве можно осознавать Любовь!? Нет! Только чувствовать! И заветные слова "я тебя люблю", включают толику разума, как добиваться ответного чувства.
      - А другой любви ты и знать не желал, - подтвердил старик, лицо хозяина заметно порозовело, а от яблока и огрызка не осталось.
      - "Почему я обязан следовать по пути, предначертанному родом и богами?" - эта мысль не давала мне покоя. Так я усомнился в непререкаемом законе своего смертного племени. Но разве можно все время идти наперекор судьбе? Рано или поздно человек останавливается, и выбрав - превращается в раба этого выбора. Меня учили лучшие волхвы Арконы, день и ночь я вчитывался в черты и резы, но этим лишь усиливал разочарование. Я постигал секреты мастеров клинка и открывал тайны волшебного искусства. Я встревал в самые безумные предприятия. И там, где в девяти случаях из десяти иной бы не уцелел - мне везло... Я странствовал, следуя советам учителей, и повидал немало.
      Седовлас усмехнулся, но и тут ничего не сказал. Похоже, эта бравада весьма занимала старика. Ругивлад поначалу не приметил злой усмешки и продолжал, слегка покачиваясь в такт собственным словам, подчиняясь их ритму. Седовлас топил улыбку в бороде, но когда пальцы кудесника стали как-то странно постукивать по рукояти трона - словен осмелился еще раз глянуть на хозяина. Тот мигом прекратил дробь и кивнул.
      - Увы! Истина всегда рознится с воображением, - горько вздохнул Ругивлад. - Дар требовал жертв, того требовало познание моего черного дара. Я вернулся в Аркону и был на грани помешательства, мне не удалось очиститься - я был верен себе, дар был верен мне. Верховный жрец Свентовита, Велемудр, счел мои метания зрелостью: "Истинный волхв должен сомневаться всегда. Но он непоколебим, когда творит заклятие! Тот, кто покоряет себя самый сильный воин. Постарайся использовать свои способности по назначению. Здесь тебе не найти покоя. Если не можешь никому помочь, то хотя бы не приноси вреда!" И я оставил Храм.
      - Лишь немногие своим стрибом жить умеют! - отозвался Седовлас.
      - Как мне избавиться от непрошеного подарка, как мне прекратить эти жалкие потуги моего ума над тем, что разумеют только боги? Я не желаю, чтобы моя разумная любовь принесла кому бы то ни было зло! - отвечал словен.
      И тут колдун захохотал, раскатисто, задорно, точно приглашал человека повеселиться с ним:
      - Тысячи мудрейших сотни лет бьются над этой задачкой, но до сих пор не нашли ответа! Ромеи говорят: "Истинный человек должен быть несчастлив, иначе это уже не человек!" И я смеюсь над ними, потому что одинаково ценны и счастье, и несчастье, судьба и лихо, чет и нечет, добро и зло. Как волхвы Арконы не научили тебя таким простым вещам? Вот мой совет: ежели ты хочешь быть выше смертного естества, если ты жаждешь хоть на шаг приблизиться к божественному знанию и величию - не смотри на свое естество, как на несчастье! Не гляди на несчастье - как на зло! Нет ни зла, ни добра! Есть только высшая цель и то, что ей противостоит. Выжившие из ума жрецы Свентовита в чем-то правы. То, что достойно уничтожения, следует разрушить!... А если где-то и совершен злой поступок, он непременно, в конце концов, уравновесится добрым делом...
      * * *
      - Эк, вымахал? - удивился Богумил, когда посыльный шагнул в горницу, и даже наклонившись, чуть было ни расшиб лоб о притолоку.
      - Да святится великий Свентовит! Будь здрав, мудрейший! - выпалил парень. - Скверные вести из Киева.
      Сказал, да и умолк на полуслове.
      - Как же, ждем! - молвил в ответ тысяцкий, нервно перебирая тронутою сединой бороду.
      Богумил молча кивнул доверенному:
      - Хвала Велесу, я обогнал их! Ночью кияне сбились со следа, но князев уй* скоро будет здесь. У вас нет в запасе и дня. Худые дела творятся и в Киеве, и в Чернигове, и по всей земле славянской. Много крови будет, чую.
      (* уй - дядя, в данном случае Добрыня Малкович, прозванный Краснобаем, брат Малуши, ключницы княгини Ольги, матери Владимира, сын Малка Любечанина, помогал племяннику насаждать культы Перуна и Христа, и утверждать власть Киева над землями свободных славян, последний раз упоминается в летописях в связи с разорением Новгорода под 989 г.)
      - Не бывать тому, чтобы мать да отца поимела. Никогда Господин Великий Новград не покорится Киеву! Никогда Югу не владеть Севером! - воскликнул Угоняй.
      - Тише, воевода! - спокойно произнес верховный волхв - Реки дальше!
      - Едет Краснобай, да дружина его, а с ним еще Владимиров верный пес, Бермята. И он ведет войско. Все воины бывалые, у всех мечи остры да булатны. Хотят кумиров наших ниспровергнуть. Хотят снова вознесть веру чуждую!
      - Уж не Перунову ли? Ишь, какие скорые. Еще тлеют кумиры Рожаниц да Родича, а они снова тут объявились! Не пустим врага в Новгород, нехай за Волховом себе скачет. Попрыгает да помается - и назад повернет.
      - Ты дело говори, воевода!? - нахмурился Богумил, хотя сам недолюбливал Краснобая, а особливо его выкормыша стольнокиевского. "Третий десяток разменял, а всё равно - мальчишка, да еще злопамятный и честолюбивый. Не почтил ни Велеса, ни Свентовита, а объявился жрецом Громометателя" - злился он.
      - Как ворога отвадить? Выстоим? Али прогнемся? - продолжал волхв.
      - Думаю я, - разобрать мост, а лодьи да на наш берег переправить. Выиграем время - ушкуйники вернутся, и варягов с Ладоги вызовем.
      - А коль пожгут супостаты торговую-то сторону? - осмелел посыльный.
      - Что они, дурни? От того народ еще злее станет. Правда, купчишки наши - эти заложить могут. Всюду поплавали, всем пятки да задницы лизали. Вот откуда предательство да измена будет, - развивал свою мысль тысяцкий.
      - Прикажи бить набат, Угоняй! - молвил Богумил. - Немедленно учиним вече. Буду говорить с новгородцами!
      Тысяцкий поклонился верховному жрецу и спешно покинул палаты. Посыльный топтался, как несмышленый конек. Богумил хмуро посмотрел на него, неожиданно, улыбнулся - лицо просветлело. Он поманил посланца, тот все так же нерешительно приблизился.
      - Садись, молодец - продолжал Богумил, - Знаю, устал с дороги, но время не терпит. Сам сказал.
      - Истинно так, не терпит, владыко!
      - Хочу отписать я племяннику грамотку, ты и повезешь бересту.
      На столе он нашел еще совсем новое стило и несколько свитков.
      - Здрав будь, Ольг! Слово тебе шлю. Лучше убитому быть, чем дать богов наших на поругание, - медленно начал говорить Богумил - Идут враги к Новому городу. Молимся, жертвы приносим, чтобы не впасть в рабство. Были мы скифы, а за ними словены да венеды*, были нам князи Словен да Венд. И шли готы, и за ними гунны, но славен был град. И ромеи были нам в муку, да били их дружины наши. И хазары жгли кумирни, но разметал их Ольг, коего звали Вещим. А прежний князь Гостомысл, что умерил гордыню свою, тем и славен. Как и прежде, в тресветлую Аркону, отчизну Рюрикову, слово шлем. Спеши в Новград! Купец златом богат, да умом недолог - предаст за серебряник. Будет киянин, чую, смерть сеять и богов наших жечь. Суда Велесова не убежать, славы словен не умалить."
      (* Венеды (ваны - вандалы - венды - венеты - вентичи - вятичи вятичи) - от "вено"- сноп, оседлые западно-славянские племена 6 в. до н.э.нач 1 тыс. н.э., частью смешались с германцами, частью, спасаясь от германской экспансии, перебрались на Русскую равнину земли (вятичи). В тексте романа встречаются разные написания этого общего названия множества славянских племен. Любопытно, что со временем сонорный звук "н" исчезает из слова "венеты", а "е" возвращается к исходному "а-я" - мы говорим вятичи, а не вентичи. "По разным же местам венеди, или вандали, разно имяновались, яко поморяне или померане, лебузы, гавелане, гевельды и гевелли, синиды, цирципаны, кишины, редари, толеисы, варни, варини, герули, верли, абортрыты, поляби, вагри, рани ..."( Татищев В.Н., История Российская, ч.2, собр. cоч. Т.IV, ч. 2. 33, М. 1995)
      Едва удалось подвести черту, как за окном тяжелым басом, торжественно и мрачно, гулко и зловеще зазвучал вечевой колокол.
      * * *
      "Есть только высшая целесообразность!" - Ругивлад и сам не раз приближался к этой убийственной мысли. Но впервые сия бесстыдная и нагая истина прозвучала вот так из чужих уст.
      - Что до любви, молодец, успокойся! - продолжал Седовлас, - Она, как Лихо, как "То, Не Знамо Что", о котором все говорят, да никто толком не встречал. Ты страстно любил ее? Ну, эту, свою первую... И теперь столь же страстно ненавидишь? Ты стал на путь волхва - так не прощай же слабостей никому, а в первую очередь себе и тем, кто заставил тебя выказать слабость.
      Ругивлад хотел что-то возразить, но властным знаком руки старец остановил человека.
      - Сильно чего-то желая, впечатлительные юноши так увлекаются, что уже воображают себя обладателем этих надежд. Поэтому ты и прекратил все попытки обольстить свою любовь. А когда мы не делаем того, что от нас ждут, этим пользуются другие. Бабы любят, чтобы их добивались, девушку интересует само действо ухаживания - и значит, все твои мечты остались мечтами. Плох тот мужчина, что не возжелал бы соединиться с женщиной, пусть даже для пользы рода, а не по любви. Это тогда, вообще, не мужчина. Бойся прогневить Велеса и сына его, Ярилу*! Боги не станут тебе помогать, если их заповеди нарушены.
      ( * Ярила (зап.-слав. Яровит) - бог нарождающегося солнца, бог возрожденной природы, бог-воин, покровитель молодых и брачующихся. В православии назван как св.Егорий и Егорий Храбрый)
      - Осознание того, что я - просто кобель тут же дает о себе знать, едва встретишь красивую женщину. Ведь, плох и тот человек, а в особенности волхв, если не сумеет подавить в себе влечение, коль оно угодно только роду одному, и не более. Не мудрый ли Велес усомнился во всемогуществе Рода*? - возразил Ругивлад колдуну.
      (* Род - всеобъемлющий Бог Вселенной у славян, сама Вселенная и ее Творец, все прочие боги-лишь ипостаси или имена Рода. Полный аналог Рода Рудра - Высшее божество ведического пантеона, предшественник Шивы).
      - Эк поддел? - усмехнулся Седовлас.
      - Я знал, на что шел, и сопротивлялся кобелиной любви, как умел, а сам остался в проигрыше... Меня коробит при одной мысли, что моя женщина оказывается ущербным существом по имени "баба", которое я буду использовать ради своих идей. Но ведь: если я не стану этого делать, то баба использует меня, а это уж полное безобразие! Так, неужели, любовь - это лишь красивая приманка, изобретенная богами? Неужто, цель их - чтобы кобель обрел суку? Даже если мы поладим с женой, порядком попривыкнув друг к другу, но утратив при этом ярость былого чувства, то буду чувствовать себя гадко, потому что возьму с нее больше, чем дам? - развивал мысль словен.
      - Если ты волхв, значит, обречен искать. Хотя итог поиска - сомнение во всем! - еще раз прервал Ругивлада черный колдун и продолжал. - Племя смертных обречено продолжать животный свой род, не задумываясь над такими сложностями. Лад и Лада установили этот закон, и на Руси давно никто не смел его преступить! Община должна жить, племя должно восполняться новыми пахарями, воинами, охотниками и теми, кто разделит с ними в свою очередь брачное ложе или росистое поле в купальскую ночь. Ты же, парень, много лет гостил в чужих краях и впитал всю западную дурь, какую только было можно проглотить. Создай богиню - и, дай срок, убедишься в жалком подобии любимой женщины своей мечте, стоит протереть глаза. Так нет же! Герой мигом выдумывает новый кумир для воздыхания, хотя только что проведал этот порочный путь. Безумие и есть отсутствие ума! Что же может быть извращеннее, глаголя о звездах, тереться друг о друга телесами той же ночью? Все эти разговоры о воссоединении, слиянии в единое целое, конечно, пустая болтовня. Но если бабе хорошо, и тебе хорошо - почему бы и нет?
      - Ты прав, колдун! Мне гораздо ближе те, которые скорее принесут себя в жертву, ничего не требуя взамен. Но стремление души разбивается брызгами о пороги рассудка, потому сомнительно существование любого чистого чувства. И если одна отдает cебя во имя рода-племени, то другой вынужден принимать хотя бы из уважения традиции, - вспыхнул Ругивлад.
      - Кто знает... кто знает... - Седовлас улыбнулся такой горячности и повел уже совсем иной разговор.
      - На место неразделенной любви приходит ненависть. Интерес сменяется безразличием. И все это временно! Ныне, чую, у тебя есть дело, святое дело, где не надо сдерживать ни Силы, рвущейся наружу, ни ненависти, оседлавшей эту Силу. Ты помог мне, и не останешься в накладе. Проси, чего пожелаешь!
      - Я еще долго бы не вернулся в Новгород, если б не дурные вести, молвил тогда словен, немало обрадовавшись, что разговор получил такой оборот.
      Он так охотно начал его, и вот сейчас - словно все жилы навий вытянул вымотался, выдохся, устал.
      - Слышал ли ты о волхве Богумиле? - не то чтобы спросил, а так просто вымолвил он, все еще переводя дух.
      - Кто же не знал верховного жреца? - невозмутимо отвечал Седовлас, будто бы и не понял уловки словена. - Умел он поболе, чем нынешние. Да, слух прошел, зарезали старика!?
      - Если бы только слух! - опять вспыхнул Ругивлад, - Я ему, что сын, и долг мой - наказать убийц!
      Седовлас выжидающе молчал, лишь сверлил молодца своим неимоверным взглядом, но тот боялся встретиться с ним.
      - Руны не открыли мне имен - наверное, даже здесь я колебался, вправе ли творить суд. Видишь! Сам себя порой боюсь... Так, сумеешь ли ты, отец, открыть их имена?
      - Дело привычное - отчего же не взяться? - Седовлас довольно потер ладони, разминая пальцы - Я, поди, дольше твоего волхвую. И это все, о чем ты просишь?
      - Коль поможешь и догнать обидчика - я в долгу у тебя буду.
      - Изволь, Ругивлад! Но смотри - единожды дав, держи слово свое. А дважды дав - сверши боле того! Придет время - я ведь долг стребую... Не хитру, ни горазду меня не миновать, - пригрозил старый кудесник.
      - Мое слово твердо и клятвы помню! - отвечал словен уверенно.
      Тогда Седовлас, приступив ко второму, такому же сочному и большому, яблоку, продолжил:
      - Прими-ка от меня еще три дара! Вот тебе, молодец, мелок! Очерти круг - и ни одно оружие, нацелившись, не сможет поразить подло, исподтишка! Ни одна тварь не сумеет подобраться незамеченной... Ни один тайный, подлый удар не попадет в тебя.
      Словен ощутил в левой ладони тряпицу.
      - Иной враг увертлив и быстр, а на своих двоих его не догонишь! Вот тебе мой второй дар!
      В правой ладони очутился какой-то корешок. Когда ж присмотрелся, оказалось - свистулька!?
      - Свисток не простой, а особенный! - наставлял Седовлас, - Трижды может подсобить. Трех знатных скакунов вызывает свист, а шибче, разве, вольный ветер да еще молот Перуна. Ну, а сейчас, могу и до самого Киева подбросить не жалко!
      - Это как, подбросить? - не сообразил Ругивлад и решил глянуть на колдуна еще раз, больно взор у чародея памятный.
      Но тот исчез, испарился, будто не было на свете, и лишь бас Седовласа еще громыхал в сводах таинственной пещеры:
      - Грусть-тоска путника - одиночество. Дам тебе я, молодец, попутчика, не простого, а смышленого. Ты корми, пои его, да не балуй слишком! Справим мы твое дельце. А пока - жди, я сам тебя найду! ...
      Изумленный Ругивлад шагнул вперед. Огляделся - никого! На троне, где только что философствовал Седовлас, зияла пустота, еще более пустая, чем его сердце, сердце черного волхва. И подземный мир снова стал меняться, поворачиваться, тускнеть, расплываться... Мгновение - он стоял уж среди осеннего сумеречного леса, который поскрипывал одеревеневшими мускулами.
      Ругивлад потянул носом, впитывая все запахи ночи.
      Полное ярко-желтое светило царило высоко в небесах. Но и оно едва пробивало тяжелую мокрую бахрому могучих елей.
      - Самое время лунному богу, - подумал словен, отыскав его средь макушек вековых древ.
      И тут что-то шелохнулось сзади.
      Обернулся, но в этот раз за меч хвататься не спешил - чутье подсказывало, то не враг вовсе. Лешака он бы враз учуял, больно вонючий, да и человека с такой близи - непременно.
      В темноте вечнозеленой хвои вспыхнули два изумрудных огонька, и Ругивлад услышал приятный, медоточивый голос: "Первым делом не плохо бы перекусить? Скверно ждать неизвестно чего на голодный желудок!"
      - Только б на дорогу выбраться! - подтвердил Ругивлад, припоминая намеки колдуна.
      - Нет ничего проще! Эти места я знаю, как свои когти. До Киева уж лапой махнуть - ко вторым петухам доберемся. Есть там одна корчма. Вот и пошумим перед дальней дорогой?
      - Валяй, мудрый попутчик, только без глупостей! - ответил Ругивлад, решив ничему не удивляться.
      - И пугаться не надо. Доверяй тому, кто первым заговорит из тьмы! Хотел бы напасть - ты бы валялся тут к небу пузом!
      Словен вздрогнул.
      - Пригнись!
      Вверху зашуршало. Посыпались иголки. Кто-то волосатый тяжело прыгнул ему на спину, едва не сбив с ног.
      - Убери хвост! Чихну - мигом слетишь! - предупредил Ругивлад, когда говорящее животное устроилось на плечах пушистым теплым воротником.
      - Мррр... А ты горб-то разогни! - отозвался зверь.
      - Как же? Жрать надо меньше! Навязался на мою шею! - зло ответил словен.
      - Кощей несчастный! - фыркнул кот, - Кожа, да кости!
      Ругивлад понял, что препираться - себе дороже выйдет. Он покосился на попутчика. Котяра сверкнул глазищами и зевнул - не иначе, вел род по прямой от самых диких тигров.
      - Терпи! Авось, в князи выйдешь! - добавил зверь.
      - С моим-то носом и "в князья"? - отшутился Ругивлад, распрямляя спину, а сам подумал, - Ромеи, нет, не нынешние, а прежние, считали, что нет, и не может быть, ничего совершенней человеческого тела. И даже боги вроде бы творили их по своему образу и подобию. Право, слишком самоуверенное суждение! Этот мохнатый пролаза, небось, тоже мнит себя образцом красоты.
      - Не, скромничай! - мурлыкал зверь, - Нос как нос. Не клюв же? Так, поломан немножко... в двух-трех местах. Никак из-за бабы?
      - Еще чего? Много чести!
      - Дурак! Может, только ради бабы и стоит! - возразил кот.
      - Ах, мощи Кощеевы! Растяпа я! - спохватился Ругивлад.
      - Ась? - не понял усатый попутчик.
      - Флягу-то свою я у норы Седовласовой оставил!
      - Вспомнил?! Ха! Теперь тебе до нее не один день топать. Ну, да ничего, она все одно пустая была, - обнадежил кот.
      ГЛАВА 2. СЛУЧАЙ В КОРЧМЕ
      Словен небрежно очертил "колдовской круг" и теперь проклинал себя за торопливость. Сквозь призрачную ткань волошбы просачивались не только аппетитные запахи, но и будничный шум.
      Ругивлад скупыми глотками попивал медовуху, тщетно пытаясь усыпить память. Он расположился в углу корчмы за приземистым дубовым столиком, и звуки, на которые в другом расположении духа не обратил бы внимания, нагло вторгались в размышления: "Нет защиты от случайной брани, волошба спасает только от предсказуемого, как если бы это была предательская стрела иль метательный нож".
      Но вряд ли кто всерьез посмел беспокоить героя, ибо длинный меч, небрежно прислоненный к стене рядом, надежней любой магии оберегал покой владельца. На столе дремал, основательно нализавшись мяун-травы, величавый усатый лесной кот, и только слепой не заметил бы, как прогнулись доски под тяжестью животного. Изредка зверь зевал, обнаруживая белые, острые, крепкие клыки, а затем, слегка пристав, переворачивался на другой бок под скрип возмущенной утвари.
      "Управляться с послушной стихией, будь то вода или воздух, земля и руда, снег и лед - в силах и обычный человек, - рассуждал словен. - Он использует подручные средства, на худой конец - то, что дали ему боги от рождения - те же руки. Ими он покоряет и древо, и камень. Волхв умеет кое-что сверх того, ибо понимает - и меч, и борона, и самая пустая в мире кружка - это всего лишь части языка, на котором Род говорит со своими детьми. Медовуха, благодаря пустоте чаши, уравнивается с тем, кто пьет, и все это "черты и резы" пропойцы".
      Ругивлад сделал еще глоток...
      "Пахарь пользует знаком "соха" землю и тем хранит себя и родню. Он сам и его орудие, и ячмень, им взращенный - то "письмена" земледельца. Однако, подлинно божественным языком может быть лишь что-то гораздо более всеобщее и это руны!" - так учил Ругивлада стрый Богумил, так наставлял он своего наследника.
      Отца мальчик и не помнил, но сказывали, пропал в дальних странах. Мать померла через год. Дядя заменил ему родителя, и семья Богумила стала его семьей. Сперва жили в Ладоге, но когда Богумила избрали верховным жрецом перебрались в Новгород... Потом его, совсем еще ребенка, провожали в Артанию, далекую, заморскую, таинственную... Потом он учился, долго, мучительно и упорно, чтобы быть таким, как стрый - знающим, ведающим, мудрым. По меркам десятого века - тридцать лет - это больше, чем зрелость.
      Словену теперь было тридцать три, но едва он получил черную весть, как горечь утраты, а за ней и страстное желание отмстить убийцам всецело овладели им, как мальчишкой. За долгие годы ученичества молодой волхв научился сдерживать первый порыв, но на этот раз хлынувшие рекой воспоминания только бередили душу. Мастера Лютогаста, что не раз помогал ему добрым советом, в ту пору в Арконе не оказалось. Оно и к лучшему - вдруг, да и отговорил бы! Родичей этим всё равно не воротишь, а ненависть - не то чувство, что вправе вести молодого волхва и зрелого человека по жизни. Сердце не может брать верх над рассудком. И не для того ли Ругивлад покинул родину, не для того ли он служил Храму, чтобы покорять волею самые темные, самые низменные мысли и чувства?
      Отхлебывая глоток за глотком, словен возвращался к событиям и совсем еще вчерашним, как взывая к небесным и подземным судьям, проклиная неторопливый западный ветерок, он в три недели добрался до Новагорода. Он тогда не скупился, подгоняя корабельщиков, но угрозы и деньги его истощились, едва лодья достигла пристани.
      Седые воды Волхова туда-сюда бороздил не один десяток вертлявых лодочек. Свейские шнеки, ладные словенские лодьи, киянские струги и кочи самых северных широт выстроились вдоль пологого брега по левую сторону, где кишел самый разный приезжий народ. Тут можно было встретить и чубатого руса с Днепра, и бородатого викинга, здесь бранились с прижимистыми словенами разодетые в пух и прах горячие восточные гости. Красивые длиннополые кафтаны, белоснежные холщовые рубахи, строгие черные веретья - все смешалось в кутерьме, царившей на берегу. А с Торговой стороны уж доносился знакомый гул вече.
      Великий град еще не оправился от пожаров, уцелел разве Прусский конец. То здесь, то там стучали топоры и ладно ходили пилы. Ругивлад широким шагом мерил дощатые мостовые, удивляясь разительным переменам. Вот здесь, на том самом месте - вспоминал герой - двадцать весен назад он поджидал ее, свою первую и настоящую...? Хотя нет! О боги, нет в мире постоянства! И Ругивлад продолжал путь, а комок уж подступал к горлу - где-то рядом, у вечевой площади пал на сыру землю старый Богумил, сраженный предательской рукой. Чьей?
      Он удивлялся себе, потому как, свершив жертву на Волотовом поле, стал сразу хладен, словно полоз. Холоден и расчетлив. Не иначе, чуть жертвенный нож полоснул по горлу несчастного ягненка, а на алатырь хлынула кровь вместе с ней в мрачные навьи подземелья утекла и душевная боль, казавшаяся невыносимой, и неудержимая ярость, совсем было помутившая разум мстителя...
      Словен вспоминал, но хотел забыться.
      - Хреновая медовуха! - прошептал Ругивлад себе под нос, отметив приближение корчмаря.
      - Что еще угодно гостям? - осведомился расторопный хозяин корчмы с лицом похожим на хитрую морду хоря.
      Кот зевнул, прищурил глаз и провел острым когтем от начала до самого конца берестяного списка, прибавив совсем тихо что-то о самой медленной в мире черепахе. Хозяин был порядком измотан, чтобы удивиться такому чревовещанию, а может, он повидал на своем веку еще и не таких посетителей от стола хитрец отошел, как ни в чем ни бывало, уверив гостей, что им сейчас все подадут. Ему ли не знать, что такое черепаха, когда давеча княжий дядя заказал из нее суп? И судя по всему, остался доволен.
      - Но я, гм... - замялся Ругивлад.
      - Называй меня просто - Баюн*! А не нравится, так Гамаюном кличь - не обижусь! - промяукал кот.
      (* Баюн - слав. гамаюн, говорун. Сладкоречивый ученый кот, сказывает сказки да зубы путникам заговаривает. Известен по многим легендам, например "Матюша Пепельной", "Перышко Финиста Ясна сокола" или "Поди туда - не зная куда, принеси то - не знамо что")
      - Замечательно! - улыбнулся словен, - Так вот, Баюн, с прискорбием сообщаю - кошель мой пуст, как никогда!
      - Можно и без прискорбия! - отвечал зверь, - Пустое, я знал, на что иду.
      - Это ты о чем?
      - Если ничего не произойдет, мы мирно поедим, - пояснил Баюн, - а потом нас вышвырнут, зато с полным брюхом. Я всегда так делаю, если не терпится пропустить одну-другую кружечку. Впрочем, столь высокородного героя никогда не посмеют выставить за дверь.
      - Подлиза! Чтобы я еще когда-нибудь ходил по кабакам! - ерничал словен.
      - Правильно, лучше сдохнуть на дороге с голоду, крепко получив по башке от ветряной мельницы! - невозмутимо продолжил его мысль собеседник, - И помилосердствуйте! Разве ж это кабак? Здесь Корчма! - и Баюн подмигнул человеку, - Лучшее из заведений княжества. Кушай спокойно, нам пока ничего не грозит и торопиться-то особенно некуда! Ты ж хотел ждать Седовласа? А он никогда и никуда не спешит.
      - Подслушивал?
      - Сильное эхо.
      - Схватить бы за хвост, да об стену? - усмехнулся словен, но он преодолел и это искушение.
      Продолжая разглядывать пестрое общество, Ругивлад решил хорошенько расспросить собутыльника о Киявии, стране, куда забросила судьба, а вернее, собственное недомыслие, где он хотел поискать справедливости.
      Два волосатых и худых человека в лохмотьях забивали досками из красного дерева огромную ушастую дыру в стене корчмы. Вездесущий хозяин успевал наполнить постояльцам чаши, рассчитать их не без выгоды для себя, и рассказывать занятные былички о мужском достоинстве и женской чести:
      - Едет как-то Илья по лесу, глядь - избушка стоит, а там бабка сидит у окна. Сама старая, беззубая. Илья ей: "Приюти, мол, путничка?" "Изволь, молодец! Только в хате места мало, так не обессудь - ступай-ка на сеновал! Да ежели ночью к тебе дочка моя заглянет, станет приставать - гони ее прочь, дурочка она". Поблагодарил Илья старуху и пошел себе ночевать. Только задремал - скрипнула дверь, богатырь приоткрыл глаз и обомлел. Девица! Нагая! Груди - во! Бедра - во! "А и славный ты богатырь, Илья! Не хочешь ли, чтобы я тебя и перстами и языком в трепет привела?" - говорит. Илья сам не свой, на заставе он баб давно не видывал: "Желаю!" - отвечает. А она ему рога лосиные строит и кажет: "Ммеэ! Ммеэ..."
      Лихие молодцы покатывались со смеху, а иной из них сообщал такие подробности, что смех превращался в ржание. Проворные девочки-подростки меняли блюда, улыбаясь завсегдатаям.
      В другом углу корчмы располагался купец со своими варягами. Телохранители сперва мрачно поглядывали на жизнерадостных киян, но душистые крепкие медовые напитки развязали бы язык кому угодно.
      - Мужики! А що такое "висит да мотается, всяка за него хватается"?
      - Хе-хе!
      - Не "хе-хе", лопух, а рушник!
      Вскоре у них за столом пошло такое бахвальство, что хозяин поспешил проведать - не надо ли чего именитому гостю.
      Кутерьма быстро наскучила Ругивладу, и он, как советовал Седовлас, взялся за мелок, огораживая угол от остального мира ...
      - Глянь, какой праздник жизни! - мяукнул кот, очищая баранью лопатку, По мне, если есть добрая выпивка и мягкое мясо - это уже немало. Конечно, готовят здесь не то, что в княжьем тереме! Ну, да ничего, и у Красна Солнышка на пиру побываем! ... И как ты, парень, можешь вкушать эту гадость?
      Зверь понюхал кашу и презрительно отвернулся.
      - Ого, а вот это уже интересно! - мяукнул кот и навострил уши.
      - О чем это они? - спросил Ругивлад, тронув Баюна за хвост.
      - Ш-шш! Слухом русская земля всегда будет полниться, - ответил тот и принялся намыливать языком когтистую лапу.
      - Похоже, в Берестове еще одной бабой станет больше... Ну, силен мужик!... Теперь никому от вятичей проходу не будет. Неужто, девки в Киеве перевелись? ... - долетели и до него отрывки разговора.
      Два мужа, убеленные сединами, терпеливо слушали третьего, еще совсем молодого и горячего дружинничка, а речь его более походила на хулу:
      - Видано ли дело - дружбу водить с печенегами? Давеча княжий дядя привел в терем ихнего хана, Ильдея.
      - Говори, хлопец, да не заговаривайся! Не может того быть, чтобы Красно Солнышко Ильдея привечал! К тому Ярополк, старший сын Святославов, был ласков, не посмотрел, что Ильдей - кровник.
      - То куда ранее началось, - вставил второй муж, - Разве не помните, как воевода Претич со степными гадами лобзался? Так, могу поведать.
      И получив молчаливое согласие, он продолжил:
      - Когда степняки пришли к стенам киевским в первый раз, князь наш в Переяславцах силу копил. Затворилася его матушка во граде со внучатами, Красно Солнышко тогда вельми молод был, ему и десяти весен не минуло. Обступил Куря-печенег Киев, и нельзя из него ни весточки послать, ни сбежать, было ворога великое множество, такое, что нельзя из Лыбеди-реки горсть воды черпнуть. Голодно киянам, изнемогать стали. И решено было, коль в неделю помощи не пребудет - отдаться на милость поганых. Да по счастью выискался у наших смекалистый хлопец, умел по степному гуторить. "Берусь, говорит, - весть ко русичам доставить". Снял он свои портки, да пошел по мелководью прям на печенегов - те дивятся: "Що такое?". Он им и глаголет, мол - ищу коня. Те и пропустили. Так парень без штанов и явился пред светлые очи Претича да речет ему: "Коль не подступите завтра к Киеву - кияне хотят предаться печенегу". Взял тут Претич дружину свою хоробрую, посадил на лодьи, и ай-да по Днепру до самого Киева. Приказал он трубить громко в трубы и бить в бубны, дабы поняли ханы - идет рать великая. Подступил он со дружинушкой к Киеву, да и взял к себе на лодью княжичей. С той поры Владимир наш Красно Солнышко сильно обязан Претичу. Посылает Куря-печенег слуг, узнать - что за войско ныне прибыло. А воевода и глаголет: "То еще не сама рать, она уж следом поспешает и ведет войско князь Святослав". Испугался тогда хан, да и в ответ: "Будь мне друг, храбрый воевода! Пусть царит вечный мир между нами!". Да протягивает он Претичу саблю вострую, стрелы каленые, да подводит ему скакуна буланого. Наш-то Претич не лыком шит - он снимает брони, подает Куре меч и щит. Знал бы Претич, что тем клинком глава Святославова и срублена! ... Так вот, Ильдей - родич Кури. Потому и не может быть, чтоб Красно Солнышко поганого привечал.
      Ругивлада не сумел дослушать историю - взгляд остановился на трех дюжих воинах, что показались в дверях. Хозяин занервничал, быстро сунув что-то под прилавок. Остальные поутихли и, вроде бы продолжая кутить, на деле - искоса наблюдали за происходящим.
      Городскую стражу ввели при Владимире. Как водится, блюстителей порядка недолюбливали, и завидев бердыши, сплевывали под ноги. Миновав пару столов, поскрипывая да позвякивая бронями, стражники очутились как раз в том углу, где Ругивлад и кот не спеша приканчивали утку запеченную с яблоками.
      - Видать, чужеземец, ты прибыл к нам издалека...- растягивая слова молвил старший, и его красный сапог с загнутым верх мыском оказался точно на линии, вычерченной колдовским мелом.
      - Мир велик, я из славного Новагорода...- ответил Ругивлад и глянул на клинок, словно обещая тому скорую потеху - только руку протяни..
      - Ты будешь Ольг, племяш того Богумила, коего прозвали Соловьем? бесцеремонно продолжил второй стражник.
      - Если это и так, то зовут меня все-таки иначе! - рукоять меча удобно легла в ладонь.
      - Следуй за нами!
      - А в чем моя вина?
      Cтражник замялся с ответом, наблюдая, как неимоверных размеров кот, показав лоснящуюся жирком спину, тяжело спрыгнул вниз и, вздохнув, полез под стол.
      - Не заплатил гостевую пошлину - и в Новгороде тысяцкий тебя обыскался! К тому же ты занимаешься черным колдовством! - он глянул на круг и еще раз провел по нему ногой, - А таких в Киеве не любят, ибо всем известно, что во-первых, речами колдуны влагают в сердца горожан смрадные вожделения, злобу и ненависть. Во-вторых, завладев сердцем, они отнимают у людей разум. И наконец, твои собратья напускают болезни, портят девиц и скот. Этого вполне хватит! - молвил старший и, сделав знак помощникам, шагнул вперед.
      - Лукавит, пес. Меня никто не мог заметить, тут явно что-то не так! сообразил Ругивлад.
      "Вот, мой юный друг, подходящий случай, чтобы проявить свои способности!" - прошептал кто-то удивительно знакомый чуть ли не в самое ухо.
      - Что до порчи красных девиц - я бы поспорил! - ни прибавив, ни убавив голоса, сказал он, а довольная остротой корчма громыхнула, - И скажите на милость, где я перешел вашу сраную границу!
      - А в ножки тебе не поклониться?! Добром не хочешь - силком поведут... Хватай его, парни! Ты у меня слезами кровавыми умоешься! - рявкнул старший, багровея на глазах.
      Рука метнулась к поясу, да словен оказался быстрее. Он навалился на столик, резко и сильно двинул вперед. Клинок, оставив узилище, сверкнул ослепительной молнией. Стражник мигом отступил, и тут же оценил длину Ругивладова меча, проводив его движение изумленным взглядом. Железо легонько чиркнуло по груди, срезав перевязь плаща.
      Миг - и противников разделял поваленный на бок стол... Благим матом заорал Баюн, которому отдавили хвост... Стражники проворно отскочили, и хоть держали бердыши наперевес, на лицах читалось замешательство.
      - Великий Род - свидетель, не я это начал?
      Неистовая навья сила рванулась наружу. Она требовала жертв. Промедлил бы хоть мгновение, она сожрала бы его изнутри:
      - Либо ты, либо они! Защищайся! И оставь-ка Вышнего в покое, у него дел невпроворот! - снова предупредил Седовлас.
      - Нападайте или прочь с дороги, мерзавцы! - прорычал Ругивлад.
      - Вперед, олухи! - крикнул предводитель, и те разом бросились на Ругивлада, пытаясь достать наглого чужака своим неуклюжим, но безусловно опасным оружием.
      Внезапно странник очутился меж ними. Меч застонал, металл яростно вспыхнул, предвкушая поживу. Точно змея, клинок укусил одного в бок, а второму рассек ляжку. Никто не уследил, как это произошло, настолько неуловимы и скупы были движения. Настолько безупречным казалось оружие в разрушительной звонкой ярости.
      Старший быстро отступил к дверям и выскочил на улицу.
      Ругивлад ринулся следом, чтобы вытрясти из него душу. Но на пороге поджидали еще двое, и не с бердышами, а с мечами. А за ними маячил еще один бородач с секирой, готовый вмешаться в схватку без приглашения.
      - Да, это западня!
      Уловив движение за спиной, то поднимался один из раненных, словен сделал пол-оборота, меч плашмя пришелся по шелому стража. Мужик свалился, как подкошенный.
      Перепрыгнув через тело, кот метнулся к окну. Он стрелой пролетел мимо упитанного, богато одетого постояльца, что спешил боком-боком поскорее убраться из корчмы. Богач отпрянул.
      - Ты наступил мне на ногу! - взревел один из варягов на купца.
      - В душу* ему, нахалу заморскому! - взвизгнул кто-то из ближних купчишки.
      (* в душу - удар в грудь, на кулак выше солнечного сплетения)
      - Сперва отведай-ка русского квасу, умник! - на голову подстрекателя в миг обрушилась кружка с хмельным напитком.
      - За что ты его, Сидор?
      - Он мне не нравился! - ответил бугай, как ни в чем ни бывало, и вторую кружку опрокинул уже в глотку.
      Но за бедолагу-купца вступились. И началось... По подолу, да в подвяз! Под ложку, да в душу!*...
      (* по подолу - по голени, в подвяз - в живот, под ложку - в грудь)
      Отпихнув вдрызг пьяного завсегдатая, который лез целоваться, словен в два прыжка очутился на крыльце. За спиной трещала мужицкая кость, и не она одна... Да как трещала - Ругивлад ненароком оглянулся.
      Прозванный Сидором ухватился за скамью, поднапрягся, потянул ее, следом приподнялась половица...
      Визг. Вой. Звон заморских, только-только купленных у ромеев стекол и треск битой посуды...
      Выскочив наружу, словен оказался один против четырех.
      - Продолжим! - крикнул он им и тут же принял яростный удар молодого стражника на клинок.
      Резко развернулся и уклонился от второго. Меч рассек воздух в вершке от груди. Воины столкнулись, один упал, а неуловимый словен ловко полоснул другого поперек спины, рассекая броню и кожи. Движения снова были скупы и некрасивы.
      Не верьте досужому сочинителю, что распишет схватку от зари до зари. Ради красного словца не забудет он про искры, да богатырский мах. Не бывает красивой смерти, хоть чары ее велики. Истинный поединок - это несколько мгновений. На княжьем дворе не раз и не два сходились шлемоблещущие дружинники. Народ потешить, девиц позабавить да себя показать. Но подлинный воин знает, что в сече хорош даже самый подлый, самый коварный удар. Настоящий бой не ведает пощады - потому ни один берсерк не способен научить своему искусству с мечом в руках.
      Едва только в корчме заслышали перезвон - часть посетителей решила поглазеть на стычку. Хозяин был немало обрадован таким оборотом и, уж вскоре, выбираясь из жуткой свалки, постояльцы обсуждали то один, то другой богатырский замах, не помня зла:
      - А как он тебе по микиткам-то, по микиткам*! - шумно выдыхал один.
      - Ну, я в долгу не остался. Вона как салазки-то** утирает. Будет знать Сидора Долговязого! - довольно дышал второй.
      (* по микиткам - т.е. по бокам, ** салазки - по губам)
      - Эй, чужак! Сзади! - крикнули Ругивладу.
      Он хоть и чужак, а не любили кияне, когда один - против всех.
      На словена ринулся крепкий, ладно сбитый бородатый воин с боевой секирой.
      "Это уже не стражник. Оружие не то, да и вид не холуйский! Левая рука ближе к концу топорища, правой держит за середину," - успел подумать Ругивлад.
      Косым ударом сплеча, вкладывая в него всю могучую силу, бородатый киянин должен был бы разрубить противника. Но вдруг, с неменьшей силой и невероятной быстротой словен отвел ужасный удар. Оказался сбоку от врага. В то же мгновение острие клинка вонзилось бородачу прямо в глаз. Проникло в мозг и на вершок вышло с затылка.
      Сраженный медленно повалился на спину, увлекая Ругивладово оружие и самого словена за собой.
      - Э, нет! Так не пойдет, приятель! Теперь ты мертв, и за живых не цепляйся! - Ругивлад наступил противнику на горло и с усилием выдернул меч.
      Во-время! Удача едва не стоила жизни. От глубокого выпада бердыша, что подобрал главарь, словен ушел уже чудом. Обожгло предплечье. Царапина разозлила. Острым мыском он с размаху дал в поджох* поднявшемуся было молодому киянину. Стражник рухнул всем телом в придорожную пыль. И Ругивлад остался один на один с главным обидчиком.
      (* поджох - удар под горло)
      - Кто тебя послал, сволочь!
      Предводитель стражников молчал, внимательно наблюдая за Ругивладом. Бердыш, судорожно сжатый в трясущихся ладонях воина, тоже смотрел точно в сторону словена. Наконец, он сбивчиво заговорил:
      - Мы здесь по приказу дяди пресветлого князя, свет-Малховича. И ты, чужак, зря вздумал ему перечить.
      - А вот это не твое собачье дело!
      - Утром к хозяину пришел какой-то старик и сказал, что в городе объявился племянник Богумила... Нам приказали вести тебя на княжий суд: "Пусть Красно Солнышко сам решит, кто виноват, а кто прав!"
      - И из-за этого сыр-бор? - неожиданно молвил Ругивлад - Пошел вон!
      Опустив меч, словен двинулся назад в корчму, где остались нехитрые пожитки, предоставляя широкую спину под удар. Тени на земле резко сместились. Упав на колено, он круто повернулся. Нырнул под мелькнувшее над головой топорище, и вогнал клинок точно меж пластин! Железо по локоть вошло в живот предводителя стражи ...
      - Ой, потешил старого! Неплохая работа! - положил ему руку на плечо Седовлас.
      - Я не хотел этого... - соврал Ругивлад, и сам понял, что лжет.
      Словен слизнул с губ чью-то соленую до невозможности кровь и посмотрел на колдуна.
      - Стоило медлить... Поцарапали! Ну да ничего, шрамы украшают мужчин. Подходяще! Идем!
      - Так, это ты, Старик, навел на меня стражу? Ну, конечно же! Мел...
      - А хоть бы я! Разве, недоволен? - усмехнулся Седовлас - Так бы и искал убийц бедного Богумила, а теперь они сами нашли тебя. Не ищи их и впредь, но будь всегда наготове. Я сдержал пол-слова - сдержи и ты, хотя бы половину!
      - Сперва, я хочу выпить чарку на пиру у стольнокиевского князя.
      - Еще успеется. Желать здесь могу только я! - и очи кудесника грозно сверкнули.
      Он распахнул черный снаружи плащ, оказавшийся кроваво-красным изнутри, а когда вновь сложил - они стояли все в той же пещере. Там ничего не изменилось, только несколько светильников разрезали ее надвое. Зеленое пламя чадило, на стены ложились причудливые косые тени.
      Вернее, стояли Ругивлад, да увязавшийся за ним Баюн, а Седовлас восседал на троне, и ворон, поблескивая железным клювом, что-то каркал своему господину.
      - Тебя, кот, наш разговор не касается. Довольно, что в прошлый раз провел меня. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали... Ну, да отрывать его тебе я не стану, пригодится на досуге... А пока, сосни маленько!
      Зверь картинно зевнул и растянулся у ног словена, погруженный в дрему.
      Сомнительно, правда, что оно было действительно так. Кошка не только гуляет, но и спит когда и где ей вздумается. Да и какое заклятие подействует на волшебного кота по имени Баюн?!
      ГЛАВА 3. КНЯЖИЙ ПИР
      Как у князя да Володимира стольнокиевского шел весел да почестен пир. За столом сидели бояре да гости богатые, старшие гридни да лучшие дружиннички. Над палатой витали аппетитные запахи жаркого, щедро сдобренного черемшой да всякими восточными пряностями. Мясо готовили здесь же, на виду у пирующих. Туша гигантского вепря, обильно сдобренная пряностями, привлекала голодные взоры вновь прибывших. Раскаленные угли весело потрескивали да постреливали.
      Фарлав, окончив историю, как третьего дня он в Авзацких горах одним махом сразил семиглавого Горыныча, недовольно обернулся и цыкнул на отроков, чтоб поторапливались. Рассказ отнял не меньше сил, чем страшная битва.
      - Вечером ты баял, у него было три башки! - поправил вояку Ратмир.
      - То я на трезву голову сморозил! - ответил Фарлаф и опрокинул еще чару.
      Из Златой Палаты то и дело выбегали младые слуги с большими блюдами полными костей и объедков. Прочие ловко сновали меж званных гостей, подливали им зелена вина, впрочем, редко удостоившись за такую услужливость да сноровку похвалы или благосклонной улыбки.
      Рыбу ломали руками, подчас не снимая перчаток, хотя тут же лежали вилки да ножички византийской работы - подарок ихнего базилевса* нашему светлому князю.
      (* - титул греческих императоров, "великий")
      Горки перепелов быстро таяли, а кубки еще быстрее пустели. Под столами шныряли собаки, то одной, то другой изредка доставалась кость. Впрочем, они были сыты и нуждались скорее в человеческой ласке. Одна борзая положила молчаливому Ратмиру на колени умную длинную морду.
      - Прежде жрецы молвили, не гоже, мол, до Волхова дня звериное мясо есть! А я им в ответ - раз князь сказал, значит, можно! И все тут! - громко объяснял тучный боярин двум своим соседям.
      - И все же, не гневил бы я Волха*! - возразил говоруну мрачный, как туча, воевода, сидящий по ту сторону стола, и потом добавил про себя - Да князю не советовал бы.
      (* Волх, Волхов, Волховец - сын Ящера, выступал, как бог-оборотень, бог охоты подобный Велесу, возможно, и войны и наживы, указания на него есть в "Слово о Полку Игореве", былинах о Волхе Всеславиче и Садко, Первых Новгородских летописях, как Вук-Огненный Змей описан у сербов. Вероятно, владелец вод.)
      - А, Волчий Хвост! Не иначе родню почуял... Слышите! Мне Людота, наш кузнец, таков капкан справит, в него оборотень попадет - не выберется.
      - Ты пьян, боярин! Видано ли дело на пиру у князя богов наших старых поносить, - то уже Претич одернул не в меру болтливого сотрапезника, - Я Волха не раз впереди себя видал. Вот на радимичей ходили - там и видал.
      Асмунд, что соседствовал с Претичем, кивнул. Седой, но по-прежнему непокорный чуб съехал на гладкий, отшлифованный всеми ветрами лоб древнего витязя.
      Неугомонный боярин хватил кулаком по столу. Подпрыгнули блюда, и в них подскочила снедь:
      - Я князю верный пес, и раз Красно Солнышко говорит - старым богам до нас нет дела, так оно и есть. А все эти кудесники только на то и пригодны, что самородки да клады искать.
      - Нет, бояре! - снова молвил Волчий Хвост, - Мне Асмунд сказывал, что в прежнее-то время были волхвы и покруче, особенно один. Звали его Вещим. Так ли, Асмунд?
      - Вещий Одр? Он наших кровей, нордманских! У него была хорошая Удача, вклинился в разговор бородатый ярл Якун, готовый всюду поддержать честь викинга, - А словене хелги* Одра затем и пригласили, чтоб наряд учинил судил бы и рядил по чести да совести.
      (* хелги - титул скандинавских вождей, "священный". Это дало основания некоторым ревнителям христианства перевести языческое имя Ольга, как "святая")
      - Уф! Сидел бы, мурманин, да не болтал глупостей! - отрезал Асмунд, и его могучая грудь заходила ходуном. - Вот где они у меня за сто лет мурманские эти разговоры... - жилистая ладонь стиснула горло. - Подивитесь, люди? Вещий-то Олег, да не русич?
      Викинг не стал оспаривать слова древнего богатыря и заметно помрачнел, но его настырный земляк, сидевший подле, коварно спросил:
      - А скажите-ка мне, с какой это радости Одр назвал пороги на Днепре* нашими именами? Да и с ромеями он писал договор, так одни ярлы его и поддержали тогда! И щит на вратах их стольного города нашей, норманнской работы будет. Хвала Одину, хелги ныне пирует с ним в Вальхалле**!
      ( * пороги на Днепре - сцена на пиру у князя Владимира является пародией на спор норманистов и славянофилов. К аргументам в пользу скандинавского происхождения руси первые необоснованно относят якобы норманнские имена днепровских порогов, имена первых князей и вождей, подписавших договора с греками и т.д., ** Вальхалла - в скандинавской мифологии место в городе богов-асов, Асгарде, где живут павшие героиэйнхерии из дружины Одина. Палаты Одина, где эйнхерии весело проводят время).
      - Ой, мурманин, чёй-то ты шибко грамотный, как я погляжу! - разъярился Волчий Хвост, так что шрамы на лице побагровели.
      Но Асмунд остановил его, прижав к столу ладонь боярина:
      - Пущай себе сказки сказывает, жалко, что ли?
      - Так, ведь потом, чую, поздно будет! Они, ведь, свеи проклятые, так все повернут... - кипел боярин.
      - А что? Всякое может случится... - спокойно проговорил Асмунд.
      - Оно конечно! Все они мастера - русь возносить. А как ринется вражина на землю нашу - за каждый взмах меча деньгу потребуют! - продолжал мысль Волчий Хвост.
      - Сам-то что, не рус будешь? - возразил Якун.
      - Ты, ярл, конечно, многое перевидел... - задумчиво молвил Претич, - А видал ли ты, Якун, как ходил Волчий Хвост один да на сотню супротивников? То-то!
      Гости враз уставились на героя, оценивая да прикидывая: погрузнел, постарел Волчий Хвост, но все так же крепок в седле, да и под руку ему не попадись - надвое разрубит!
      - А Ольг - то вообще имя не киянское, а русское, и русы все - свеи! не унимался собрат Якуна.
      - Это я-то свей?! - рявкнул Волчий Хвост.
      - Ну, да! А то як же!? И та злая гадюка, что куснула Олега - тоже, небось, ихних свейских кровей, - ехидно заметил Претич и расхохотался.
      - Не скажешь ли, воевода, правда - умер Вещий от яда? - спросил кто-то из молодых, но уже допущенных к Княжьему столу.
      - А я почем знаю! Вон, Асмунда и вопрошай! Ведаю только - у кого два кургана, может, ни в одном из них и не лежит. Кто говорит, схоронили Вещего на Щоковице. Дескать, змея князя защекотала*. А иные брешут - помер он на Ладоге, ну, ильменские-то словены свезли тело на Волотово поле - там и курган имеется.
      (* Щековица - один из холмов, на которых стоит Киев, названная в честь брата Кия - Щеко, щекотать - искусать)
      - Мужики! Хватит о грустном? Было, да прошло... А вот, говорят, в дремучих лесах, что к востоку, у жупана вятичей, Владуха, есть дочка-краса. Тоже Ольгою зовут, - раздался чей-то голос.
      - Русы в лесах у ванов*? Не может того быть! - отрезал Якун.
      (* ваны - боги у древних германцев, противники небесных богов - асов, отождествляются рядом исследователей с вятичами, в средневековом источнике "Круге Земном" Ванахейм - страна Ванов - расположена по берегам Дона)
      - Плевать. Когда мы с Красным Солнышком на них ходили, - продолжал боярин, не чтящий прежних богов - еще девчонка..., а уж тогда князю приглянулась. Сейчас, должно быть, расцвела девица?
      - О бабах, так о бабах! - кивнул Асмунд, клюнул носом, еще... и погрузился по щеки в капустную горку, сооруженную на блюде умелым поваром.
      - Старый хрыч! А все туда же! - буркнул викинг, ломая толстое крылышко надвое.
      - Хватит врать-то! Нет никаких вятичей с тех пор, как там Муромец побывал. Вышиб он мозги ихнему жупану* - они и разбежались, - бросил кто-то из богатырей, - Мимо проклятого Соловья не было ни пешему проходу, ни конному проезду, ни зверю прорыску.
      (* жупан - титул предводителя племени вятичей, распространен у западных славян, например у чехов, вятичи летописные сами пришли "из ляхов")
      Он бы еще долго расписывал дерзости диких вятичей, но его оборвали.
      - Это еще бабка на двое сказала! Чего тогда Бермята спешно в дорогу собирался? Не успел на севере Новгород усмирить - так снова на восток пошел, - возразил, пыхтя и сопя, грузный Претич.
      - Чужой Удаче* завидуешь, воевода?
      (* Удача - одна из Сил Судьбы. "Как характеристика конкретного человека, Удача - это то, что ему дано. И если говорить о язычестве, то Удача - это то, что дано богами. Таким образом, если говорить о нордической Традиции в целом, Удача - это некая сила, определяющая жизнь человека, его успех и неуспех, его счастье и несчастье. На Северо-Западе Европы Удача мыслилась основным достоянием человека - князь, обладавший обширными землями, золотом и большой дружиной, но - плохой Удачей, не стоил ничего перед простым воином, чья Удача была хороша").
      - Мне тоже, поди, славы не занимать! А на востоке в бою ее не сыскать! Это вам не каганы с кагановичами... - на него испуганно глянули.
      Затем стали коситься на Красно Солнышко, поскольку и самого князя зачастую звали великим каганом. Воевода не заметил промаха, а Владимир вел беседу с дядюшкой и, скорее всего, тоже пропустил несуразицу.
      - Это вам не ляхи да угры, - продолжал Претич, поучая молодежь, - То свои, единокровные, единоверные. И смирить их не просто будет. Можно помыть ноги в Мраморном море, только рыб жалко... Можно поставить столб Перуну посреди Царьграда... Иль забить им, ромеям, чтоб не вылазели, врата крест на крест. Но сколь не ходи в дремучие леса вятичей - не сыскать там славы, а только смертушку.
      - Во-первых, они сами из ляхов, пришлые они! Ну, и во-вторых, мы сперва поглядим, чего тысяцкий наш, Бермята, сыщет, а уж опосля о славе поговорим, поспорим! А в-третьих, коль Новград утихомирил - с лесными дикарями как-нибудь справится... - обернулся князь и скрестил полупьяный взгляд с заметно погрусневшим взором воеводы.
      И Претич отвел глаза. Потупился да насупился. Но что с молодого-то взять?
      Владимир был хорош собой. С бритой головы набок падал длинный черный хохол, а в левом ухе так и сверкала золотая серьга с крупным рубином. Видом он, как отмечали старики, невольно подражал отцу. Но не знали они, не ведали, что ненавидел прежнего князя всей душой - как, мол, у русого он такой чернявый народился. Рубаха алого шелка, распахнутая чуть ли не до пояса, обнажала смуглую мускулистую грудь, густо поросшую волосом. Женам и наложницам это нравилось. Но пока что ни одна из первых не опустилась в княжеское кресло подле Владимира. Ни одна из вторых не сумела усладить ненасытного мужчину настолько, чтобы прогнал из Берестова всех прочих баб и оставил единственную. В том Берестове, между Угорским селом и горой Зверинец, располагались заветные "хоромины" князя.
      Вобщем, Претич смолчал и решил приналечь на лебедя. Блюдо только что оказалось перед ним, поставленное услужливым отроком, и они столкнулись с царственной птицей нос к носу:
      - Да ты, голубь мой, не лебедь будешь? Гусь ты лапчатый, вот ты кто!
      А тут еще подскочи шут гороховый, да зазвени бубенцом над самым ухом.
      Претич отмахнулся, тот грянулся об пол, задрыгал кривыми ногами.
      - Ой, крепка, крепка рука! Не намяли бы бока! - услыхал воевода, но и тут виду не подал, зато отыгрался на гусятине - возьми, да и сверни ему, гусю, шею.
      - Добре! - похвалил князь. - А ну, Тимошка-лиходей! Гряньте-ка нам что-нибудь разэтакое!
      Мгновение, и средь рядов, где пировали именитые гости, уж лихо ломались пестрые скоморохи, припевая:
      Пошел козел по воду, по воду, по воду,
      Разгладивши бороду, бороду, бороду,
      Он ножкою топанул, топанул, топанул,
      На козыньку морганул, морганул, морганул.
      Коза сено хрупает, хрупает, хрупает,
      А козел козу щупает, щупает, щупает.
      Внезапно, терем содрогнулся от хохота. Бояре да гости недоуменно переглядывались, всяк кивал на соседа.
      - Ну-ка, Волчок! - кликнул князь скорого отрока, - Что за шум? Уж не Муромец ли с заставы возвращается?
      - То Лешка, Поповский сын, бахвалится. Знает, хитрец, что в палате Серебряной он всегда верх возьмет, вот и ходит там, аки петух... - сказал дородный чернобородый вельможа.
      Был то княжий дядя по матери, собственно, сам прозванный Краснобаем. Гости знали - неспроста занимал он почетное место по правую руку Владимира. Неспроста пристало к нему прозвище. Был еще жив Святослав, когда новгородцы стали требовать себе княжича - тут Малхович и надоумил. Просите, мол, Володимера, меньшого сына. Пока доверчивые словене сообразили, что к чему они с племянником уже сидели в Новгороде и копили рать, привечая варяга да мурманина.
      - А не слыхал ли, племянник, что давеча приключилось? - усмехнулся вельможа, и не дожидаясь ответа продолжил, - Ехал Алексей наш чащей. Смотрит - баба, голая и зеленая на ветке сидит, качается. Ноги длинные, груди высокие, и остальное все при ней, словом.
      - Никак лесунка! - брякнул Фарлаф.
      - Точно! Она самая и была, - подтвердил Малхович, - Алеша - малый не промах, слезает с коня богатырского и к ней. А лесунка-то прыг в траву и наутек! Ну, Лексей, шелом - в одну сторону, копье - в другую, и, не мешкая, следом. Припустилась зеленая, словно заяц, бежит - подзадоривает: "Догонишь - потешишься! Догонишь - потешишься!". И так мужика разобрало, что совсем голову потерял. Торопится богатырь и, представьте себе, настигает беглянку. Только он ее за ручку, а лесунка в нору - шасть! Хотел было наш Алеша сигануть за ней - не успел. Вылезает из той норы леший. Здоровый, мохнатый и злой, а дубина у него ... Дубина в лапе - не приведи Вышний. И рычит: "Догоню - потешусь! Ох, догоню - потешусь!"
      - Да, полно вам, дядюшка, - поморщился Владимир, не любивший, когда при нем честили его богатырей - То вряд ли Попович. Он, конечно, баламут, но не дурак. Сперва бы выпил да закусил при нашем столе, при княжьем. А уж хмельной - тогда, верно, пошел бы себе бахвалиться.
      Стол для богатырей, менее знатных подвигами, был накрыт во второй палате, Серебряной. Оттуда и в самом деле доносился такой дикий хохот да гомон, что начисто заглушал голоса более именитых бражников. Обычно старательный и услужливый Волчок на этот раз куда-то исчез. Владимиру пришлось кликнуть младого гридня, он стоял за креслом, оберегая тылы господина. Этот оказался проворнее...
      - Ну, что там стряслось? - нетерпеливо спросил Владимир.
      - Не прогневайся, княже! Гость заморский диковину кажет, а все богатыри твои аж стонут от смеха.
      - Так, зови сюда скорей гостя ентого с его диковиной! Поглядим и мы, потешимся.
      Гридня, как ветром, сдуло.
      Тут вернулся и Волчок.
      - Прости меня, княже, - молвил он, - больно диковина хороша. Загляделся я... Не гневись.
      В Серебряной палате вновь громыхнуло, а в дверях показалась исцарапанная морда Чурилы.
      - Да, что такое? Не тяни, дурак! Говори толком! - отвечал князь в нетерпении.
      - Там кот ученый да речистый в таврели* играет, и никто с ним совладать не может, - отвечал Волчок. - На щелчок играет, как зверь играет! Потому, Красно Солнышко, образа у твоих дружинничков когтями исполосованы. Затем договорились рухом штраф отвешивать. Как кто продует, кот хвать за таврель и в лоб его, да еще кричит при этом: "Э-эх, рухнем!" Чурила-то Пленкович сел было супротив, да теперь встать не может, эдак его паршивец огрел. Сейчас никому уж не охота "рухать", а котище последнее серебро у дружинушки вычищает. Рахте повезло - зверь согласился на ничью. Конечно, Добрыня свет Микитович, сын премудрой Амелфы, мог бы справиться, но тот опять же с Муромцем на заставе. Ведь Добрыня единственный, кто у них читать-писать умеет.
      (* таврели (тавлеи, мерилз, кнефатафл) - настольная игра у славян и германцев, упомянута в русских былинах и "Старшей Эдде")
      И он живо представил себе славного витязя - высокого, широкоплечего, темнорусого, с красивым открытым лицом и незабываемым сиянием добрых глаз.
      - Отчего же единственный? Да и где мать его таврелям-то обучилась - уж не в диких ли лесах вятичей, в сельце своем захолустном? Рязань, кажись, именуется... - буркнул Владимиров дядя.
      Он недолюбливал Добрыню Никитича и не упускал случая подложить свинью великому богатырю.
      - Мало в Киеве умелых? Вот, скажем, Рахта? А сам-то Микитич королю германскому продул - это и Муромец подтвердить может.
      Волчок хотел возразить, что Власилиса, дочь Микулы - та тоже, хоть и баба, да у волхвов не училась - а самого князя победила, сорвав таланный куш. Не даром она женка Ставра. Если "с тавром" - все одно любимица скотьего бога. Но поразмыслив, что Красно Солнышко этому напоминанию не обрадуется, Волчок прикусил язык.
      Насчет Рахты Владимир все и так знал, сам не раз коротал с ним часы за доской. Тот и впрямь мог не то что переиграть, но даже и перепеть самого Добрынюшку, настолько был смышлен и голосист.
      - И чего он хочет за кота, ентов гость заморский? - осведомился князь.
      - Говорит, дело у него к тебе, светлый, - ответил слуга, - а цены не называет, - уточнил он. - Так чего? Впустить?
      - Зови, зови его сюда... - приказал Владимир, и обернувшись к дяде добавил, - Мне диковина нынче позарез нужна. Будет чем потешить красу-девицу. Глядишь, слезки-то у дикарки и высохнут. Авось, и посговорчивей станет!? А то Бермята бересту прислал... Пишет - сущая ведьма.
      - С неуступчивыми бабами у нас разговор короткий! - подхватил Малхович и огладил пышную бороду, - Тут мне скоморошина задачку задал: "Пятеро держат, да пятеро пихают, да двое гадают: верно или нет?"
      - Э, дядюшка! C бородой твоя загадка, - усмехнулся Владимир.
      - Никак ведаешь? - расплылся его дядя в улыбке.
      - Це ж нитка с иголкою!
      - Ха! Ну, а коль один гадает? - не унимался княжий стрый.
      - Это швея одноглазая попалась, - ответил уже довольный князь и осушил полную чару.
      Гость стоял в дверях. На плече у него сидел мохнатый кот и гордо посматривал по сторонам. Это на какое-то время избавило иноземца от необходимости класть земной поклон Владимиру, был одет он не по-киевски, скромно да во все черное.
      Князь тем не менее приветливо улыбнулся гостю и сделал знак приблизиться. Тот двинулся меж рядов. Кот, распушив хвост, все также покачивался на плече чернеца. На когте толстой кошачьей лапы висел тугой кошель, и зверь поигрывал им.
      Палата затихла, только Фарлаф продолжал обгладывать кость, срывая с нее остатки мяса желтыми зубами. Всецело поглощенный этим, он не обратил на нового гостя должного внимания. А стоило!
      Когда Ругивлад проходил мимо, направляясь к княжескому креслу, кот изловчился и свободной лапой выхватил у Фарлафа предмет его страсти. Сделал он это так быстро и умело, что едок непонимающе заморгал.
      Зала вздрогнула от смеха и криков:
      - Ай, да котяра! Вот так хват!
      В дверях толпились бражники Серебряной палаты, не решаясь переступить порог, однако, им было интересно, что же еще сумеет вытворить заморский зверь.
      Ругивлад ссадил Баюна и положил поклон хозяину, положил по-писанному, как учили еще отроком чтить старшего. Как велит обычай ругов вежливый, поклонился и на все четыре стороны.
      - Здравствуй, светлый князь! Принимаешь ли заезжего молодца? - просто сказал он, и ощутил на себе со всех сторон любопытные взгляды.
      - Ты откуда, гость нежданный, как зовут тебя, как величают? Какого ты роду-племени? - по обычаю вопрошал князь.
      - Ныне имя мне Ругивлад будет, роду я словенского, не заморского. А пришел свет Владимир-князь с самого Велика Новагорода, поискать на Кривду Справедливости, на обидчиков моих поискать управу.
      - Лжешь незваный гость! - выпалил Краснобай, да аж с места вскочил.
      Князь холодно глянул на Ругивлада, потом на дядю.
      - Дозволь продолжать, князь? - молвил первый.
      - Брешет, Красно Солнышко, гость негаданный! - оборвал второй словена, - Звать его не Ругивлад. Кличут его Ольгом, сам он с Ладоги. И презренный волхв новгородский Богумил, сладкоречия ради нареченный Соловьем, что смущал народ словами дерзкими - то его стрый будет.
      - Погодите, дядя! Здесь мне спрашивать, а ему отвечать.
      - Что он может сказать, злодей, когда давеча в корчме убил шестерых твоих стражников! Не за что убил, а по ярости...! - гремел Краснобай Малхович.
      Да и все зашумели, загудели, иные богатыри повскакали с мест.
      - Так ли это? Правду ли речет наш дядя? - разгневался Владимир.
      - Так, да не так! Лукавит вельможа, Красно Солнышко, - спокойно отвечал Ругивлад. - Все с ног на голову поворачивает. Стража на меня с бердышами полезла, есть тому свидетели. А шел я просить суда праведного, суда над убийцами старого Богумила. Им про то известно стало... А разбойники эти, по всему видать, - тысяцкий, Бермята-тать, да сам Малхович, Краснобаем прозванный.
      - Ты говори, словен, да не заговаривайся! На кого руку подымаешь? На людей княжьих? Богумил супротив меня народ мутил, и кара его заслужена! За него виру не дам, да и боярам своим не позволю! - твердо сказал князь.
      Приметив, как заходили желваки наглого пришельца, Владимир едва уловимо кивнул кому-то на том конце залы. Но и там уже заметили, что гость, при последних словах князя, побледнел как сама смерть.
      Словен пересилил ярость:
      - А я и не прошу откупа, Красно Солнышко! Я справедливости ищу по старинным нашим обычаям. Видано ли дело - златом за кровь родную принимать?
      Владимир хватанул ладонью по столу, и черные глаза владыки грозно сверкнули:
      - Тем обычаям срок давно истек! Справедливость на Руси - это я. И каков княжий суд правый, ты, гость непрошеный, узнаешь ныне! ... Есть ли здесь словам его свидетели, что грозила стража смертью гостю Киева!? - гаркнул князь на всю палату.
      Малхович хищно зыркнул из под густых бровей, что сходились на переносице, в притихший на миг зал.
      - Я - свидетель, - поднялся было какой-то здоровяк, но неразумного дернули за рубаху, и он прикусил язык.
      - Ты с ума сошел, Сидор! Красно Солнышко запретил ходить в корчму! Там на втором этаже можно такое подцепить, что век не отвяжется, - цыкнул на простоватого богатыря его сосед с характерным бесформенным носом.
      Если второй этаж был столь опасен, то вожделенный погреб с бесчетными рядами бочек и кувшинов, манил богатыря с прежней силой.
      - Мррр... Я тоже могу, гм, свидетельствовать! Стражники твои хамы, хамы, хамы... - замяукал Баюн, который уже давно сидел за столом и успел затолкать в пасть длинную копченую рыбину.
      Князь аж глаза выпучил.
      - Красно Солнышко, вот это она, диковина, и есть! - восторженно зашептал Волчок на ухо Владимиру.
      Богатыри, что приготовились уж вязать Ругивлада по первому намеку, обалдело уставились на говорящее животное. Кот меж тем опростал чашу зелена вина, лапой вытер усы и объявил:
      - Так и быть! Щас спою!
      Засмеялся Владимир-князь, следом за ним и вельможный Краснобай, и Претич. Стали гости да бояре диковину заморскую нахваливать, приговаривая:
      - Ну, потеха, ну и забава!
      - Принесите-ка говоруну наши гусельцы яровчаты! - молвил князь, промокая слезящийся глаз.
      - Тута они, Красно Солнышко! Я уже сбегал!
      Заграбастал кот у Волчка инструмент и завелся, растекаясь сладким медом...
      Замурлыкал чаровник, заговорил нараспев, и повел он чудную речь на разны голоса про Ивана-дурака, да про дочку его, Красну Шапочку, и про свояка их Колобка Горбунка, да про злую мачеху, Марью Моревну, прекрасную королевну. Как плыли они мимо острова Буяна, да терпели бедствие у Лукаморья, где молния в щепы разбила дуб... За княжьим креслом что-то звякнуло. Рухнул гриднь, крепившийся до сего момента. Повалились со смеху бояре да служивые. Осилить кошачье наваждение сумел разве Асмунд, и то лишь потому, что давно спал. Даже Ильдей, печенежский хан на службе у Владимира, не столь сведущий в традиции впечатлительных русов, утирал слезы и повторял: "Бедная девочка...!" Рыдала, обнявшись, приворотная стража. Седобородый ярл и Волчий Хвост до хрипоты спорили, кому досталась златая цепь да кто первым ограбил царство славного Салтана. Мурманская теория победила. Никто не заметил, куда исчез дерзкий гость. Следом за ним пропала и коварная зверюга. Но долго еще над Златой и Серебряной палатами не стихал сумасшедший смех Фарлафа, который отправился на выручку Снегурочке. Лишь к вечеру раздосадованный князь сумел-таки вытолкать взашей Волчка и иже с ним - слуги оживленно обсуждали международное положение Тридевятого царства.
      ГЛАВА 4. РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
      Колесница Сварожича* не одолела и половины зримого пути.
      (* Сварожич - сын бога Сварога, мироустроитель, известен под разными именами- Радегаст - у западных славян, Радигощ - у вятичей, Даждьбог - у восточных славян, возможно, Сварожичами именовали и Хорса, и Семаргла - у юго-восточных.. Нет сомнения в том, что Даждьбог - это Свет-Сварожич, Цицерон называет отцом Аполлона Вулкана, т.е. Гефеста, последний в Ипатьвской летописи сотнесен со Сварогом. Вероятно, западные славяне почитали Даждьбога под именем Радегаст, чей Ретринский Храм был весьма знаменит: "В земле ретарей есть город по имени Riedegost. В городе нет ничего, кроме храма, искусно построенного из дерева. Стены его извне украшены чудесной резьбой, представляющей образы богов и богинь. Внутри же стоят стоят рукотворные боги,... на каждом нарезано его имя. Главный среди них - Сварожич" - сообщал еще в 1018 году Дитмар, епископ Межиборский (Титмар Мерзебургский). Второй Сварожич - Огонь ("И огневи молятся, зовут Сварожицем" из "Слова Христолюбца").
      Проселочной дорогой шли двое. Впрочем, это было не совсем так, ибо на двоих была лишь одна пара ног. Встречные селяне снимали шапки и сторонились, о чем-то перешептываясь:
      -Руг! Руг! - и провожали путников удивленными взглядами.
      Первый - высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти, а то и поболе, сухощавый, но вовсе не тощий, одетый во все черное. Красивое лицо с тонкими чертами и выражением достоинства отличал особенный, пронзительный взор, в котором, однако, угадывалась тоска, хоть углы губ были сморщены легкой улыбкой. Через плечо путник перекинул обширный плащ, на другом восседал второй - крупный и столь же черный, как хозяин, зеленоглазый и красноязыкий кот. Большой полуторный меч за спиной говорил сам за себя. Зверь изредка зевал, но заснуть так и не мог из-за постоянной тряски.
      - К чему семимильные шаги? Тише едешь - дальше будешь! - последнее слово кот произнес так пискляво, что Ругивлад аж скривил лицо, порядком заросшее колкой щетиной.
      - Не мешай!
      - Что, мысля замучила? - насмешливо спросило животное.
      - Гордость не позволила бы мне лизать пятки, а прежде, наверное, брезгливость. С каких это пор на честной Руси завелись рабы? Вот, хотя бы те двое, что в корчме...?
      - С тех пор, как нашлись покупатели. Гордость, может, и не позволила, но на помощь пришел бы твой желудок. Никто не в силах побороть могучий голод. И много ли ты видел в жизни, чтобы судить кого-либо? А сейчас не плохо было бы поскорее смотаться отсюда хоть к самому Чернобогу, хоть к его матери или даже бабке, если имеется. После того, что ты натворил, найдется немало охотников за твоей глупой головой.
      Они тогда замешкались в городе. Покинув княжьи палаты, словен первым делом двинулся на Бабий торжок. Там он без труда сумел бы скрыться средь купеческого люда, втиснувшись в крикливое скопище. На торжище издревле стоял кумир Велеса, покровителя путников. Миновав Подольские ворота, по Боричеву спуску он добрался бы до Подола. Но это не входило в планы. Оставив слева урочище Кожемяки, Ругивлад обогнул Хоривицу, перебрался на тот берег Глубочицы, а после и через неспешную Оболонь, где потерялся всякий его след. Так что если кто и вздумал отомстить дерзкому чужестранцу - пришлось бы немало потрудиться.
      - Да, неплохо погуляли в стольном городе! - мяукнул Баун.
      - У князя - это целиком твоя работа, не прибедняйся! - возразил словен коту.
      Навстречу им попалось еще два селянина.
      - Велес в помощь! Не подскажите ли, добрые...? - обратился было он к ним.
      Мужики покосились на чудовишных размеров кота, благосклонно улыбнувшегося им во всю пасть, шарахнулись в сторону, как ошпаренные, и бросились наутек.
      - Вроде, я сказал все правильно, - удивился словен и пропустил мимо какую-то умную мысль попутчика.
      - Понял теперь, безалаберный руг? Хорошо хоть - на третьи сутки дошло, а то я совсем испугался... Ты ж не по-людски говоришь, не по-людски и думаешь, вас с колдуном послушать - с ума спрыгнуть можно.
      - Не бранись, с брани едучи - и без того тошно! - отозвался словен.
      - Руг...аешься ты, на то и у рогов учился! Скоро бодаться начнешь! Князь-то Велеса чтить не велел, кумира ему не поставил...
      - А плевал я на такого князя! Перун в пути не помощник! - зло молвил Ругивлад и задумался.
      "И впрямь, что только в языках не случается?! Звали их руянами, ранами звали, звали ругами, рутенами, то бишь русинами, и даже рогами, рогатыми, стало быть!" - вспоминал словен имена того знаменитого племени, что владело Буяном и Арконой.
      - Ты-то может, и плевал, а вот им под князем жить да жить. Он - и судия, и отец родной, - не унимался кот.
      - Слезай, довольно я тебя тащил! - притворно сердито ответил Ругивлад, спихнув толстого самоуверенного зверя на каменистую твердь дороги.
      - Не кипятись, приятель! - мяукнул Баюн, - Если меня не подводит слух, а это совершенно исключено, кто-то скачет нам навстречу! Может - посыльный, а может - разбойник!
      Теперь и словен заслышал иноходь.
      Из-за поворота на взмыленной лошади к путникам наперерез вылетел всадник. Маленький и изящный наездник на громадном разгоряченном животном. Лошадь взвилась на дыбы, чуть не сбив Ругивлада, и, вдруг, стала, как вкопанная. На него брызнуло пеной, в нос ударил въедливый пот, пар сипло рвался сквозь широко раздувающиеся ноздри.
      Кот выгнулся дугой и зашипел что-то на счет старой кобылы...
      Наездник склонился к шее благородного скакуна, и, еще миг - упал бы на землю. Но словен подхватил безусого воина и бережно уложил в выцветшую на исходе бабьего лета траву. Серпень-то уж давно окончился, а третьего дня настал Велес-рябинник.
      На воине был остроконечный шелом с выступом над переносицей. Кольчужные кольца, ловко прилаженные к убору, спускались серебристой чешуей на плечи. Колчан за спиной оказался пуст. Единственное оружие, оставшееся при витязе, обоюдоострый боевой топор. Железко расширялось к низу и к верху, образуя загибы.
      И подивился словен отточенности юного лица, белоснежной мягкой коже, тонким бровям.
      - Прах Чернобога!
      У него возникло незнакомое ему чувство растерянности и смущения пред этим щуплым пареньком, почти ребенком. Говорят, что волхвы, если чему и удивляются, вида казать тому не должны. Сметение было мимолетным - нечаянный спаситель взял лошадь под уздцы и, отведя в сторону, оставил мирно пастись. Вернувшись, он застал кота, сидящим на груди незадачливого всадника. Зверь, спрятав когти в мягких подушках лап, размеренно и методично справа налево и слева направо бил незнакомца по щекам, надеясь привести в чувство.
      - Ну, что! - поинтересовался Ругивлад, наблюдая за его усилиями.
      - Устал маненько! - отозвался Баюн.
      Но волхв не расслышал. На дороге вновь заклубилась пыль. Среди лязга и звона железа, ржания и хрипа загнанных лошадей пред ним возникло семеро в знакомой красно-коричневой одежде блюстителей закона.
      - Ольга! Ольга! - рявкнул один из преследователей.
      - Милости просим, ребята, к нашему шалашу! - приветствовал компанию Ругивлад, любовно поглаживая руны на мече.
      Лежавший доселе без чувств незнакомец пошевелился. Приподнял голову шелом моментально соскользнул наземь, обнажая стройную шею и девичью косу.
      - Мощи Кощеевы! - снова выругался Ругивлад, - Вечно эти бабы лезут не в свое дело! Эй, кот, чего им надо!?
      Но Баюн уже картинно валялся верх лапами и не подавал признаков жизни. Если бы Ругивлад не успел привыкнуть к кошачьему шутовству, то подумал бы, что бедняга и впрямь издох.
      - На пиру княжьем тебе повезло - ловок ты морочить да глаза отводить! Во второй раз такие шутки не проходят. Но нам нет сейчас дела до тебя, чернец. Господин наш, Владимир-князь милостив. Отдай девчонку, и мы тебя не тронем! - сказал предводитель семерки.
      - Не понимаю! - сделал знак Ругивлад, он с трудом разбирал их язык, столь непохожий на словенский.
      А корчма? Корчма иное дело, там всякий народ толпится, там всякая речь слышна.
      Прежде, чем ему удалось что-то еще добавить, Ольга вскочила и кинулась к своему скакуну. Трое спешились и рванулись было за ней. Ругивлад преградил стражам дорогу и угрожающе повел мечом.
      - Нехорошо?! Семеро мужиков на одну бабу?! - пожурил он киян.
      Вои не слушали. Молодчики разом бросились на дерзкого проходимца.
      "В сторону, дурни, в сторону! Я сниму с него глупую голову!" - крикнул один из всадников. Подчиненные подались назад. Но едва их главарь навис над словеном, тот исчез. Ругивлад нырнул под брюхо скакуна, взрезая сухожилия. Конь споткнулся, хрипло заржал... И упал, увлекая наездника, судорожно перебирая копытами.
      Немедленно на чужака устремился второй. Франциска поляницы* расколола не в меру ретивому череп. Брызнули мозги. Вид кровавой жижи привел Ругивлада в бешенство. По коже пронеслась дрожь. Словен ощутил ненависть каждой клеточкой тела. Клинок яростно рванулся, едва не выскользнув из ладони, рубанул, рассекая кольчуги наскочивших киян...
      (* поляница - так на Руси называли женщин-воинов, ближайший синоним амазонка)
      Он ловко выбил меч из руки первого, цветасто помянул Чернобога и вогнал железо под ребра на ладонь. Враг рухнул. Словен тут же прозевал основательный удар плашмя в грудь и ощутил, как в тело, пронзив толстую кожу рубахи, впились звенья и пластины брони. Следующим выпадом он сам достал врага, проколов плечо. Тот скорчился. Резко обернувшись, точно ветку от дерева, он по самый локоть отхватил руку ярому молодцу, что было устремился к Ольге. Первый раненный воспользовался этим и хотел уж обрушить на чужака неимоверный по силе удар сзади, но меч разрубил пустоту. Рукоять словенова клинка врезалась в лицо, выбив зубы и переломав нос, превратив его в кровавый сгусток.
      Рьяный, пьяный от свежей крови, меч стонал. Металл радостно звенел, принимая удар за ударом, и вновь устремлялась за горячей жизненной влагой. Пел и волхв. Да нет, он кричал, он хрипел этот давно сложенный нид*. Зловеще, надсадно, грозно...! Степь дрожала в такт заклятьям.
      (* нид - магический стиль искусства скальдскапа - стихосложения, используемый для подавления, низвержения, это могущественное средство насылания порчи.
      И потемнело. Вкруг чернеца, напротив, возникло едва уловимое кровавое свечение. Волна всемогущей Силы, имя которой - Навь, захлестнула Ругивлада. С неведомых высот рванулся вниз колючий холодный ветер и вдавил в землю, но черный волхв устоял, как было с ним не раз. Ругивлада ласкала родная стихия...
      Лошади пали на колени, иные опрокинулись в агонии на бок. Стражников раскидало. Кто отлетел шагов на двадцать и остался недвижим. Двое, что стояли прямо перед Ругивладом, схватились в неописуемом ужасе за головы. Чтобы не слышать! Не видеть! Не быть! Согнулись,... наконец, свалились замертво, орошая пожухлую траву кровавой рвотой. В воздух поднялись тучи песка и камней, вознесенные вихрем, что бушевал вкруг того места, где улыбаясь, стоял черный волхв. Все смешалось. Трупы, трупы, трупы...
      Рукавом отер лицо. На зубах скрипела пыль.
      Огляделся. Никого!
      - Я здесь, - замурлыкал кот, и только тут Ругивлад почувствовал, что с ногой приключилась какая-то неприятность.
      Действительно, зверь висел на сапоге, крепко уцепившись за кожу всеми четырьмя лапами, и не говорил до сих пор только потому, что для верности использовал еще и челюсти.
      - Я-то здесь, а вот девушка, боюсь, беседует с предками. А ты дурак! Дурак! И шутки твои - дурацкие!
      - Замолкни! - прервал Баюна словен, но тот не послушался.
      - А, еще щевелится? Ну, Доля ей благоволит! - мяукнул кот и указал когтем в сторону.
      Ругивлад проследил взглядом в указанном направлении:
      - Хвала богам!
      Да! Ольга была жива, чего нельзя было утверждать о преследователях. По счастливой случайности в мгновенья навьего торжества девушка оказалась у Ругивлада за спиной. Словно предугадав черное колдовство, она первой упала на землю и укрыла голову плащом. Ей повезло, Ольга нырнула под чудовищный вал уничтожения, тогда как остальные просто захлебнулись тьмой и лежали тут.
      Правда, и предводитель молодчиков еще шевелился. Ругивлад присел рядом. Из носа и ушей умирающего тоненькими струйками стекала кровь, он хрипел и стонал. Словен заглянул в открытые, полные смертельного ужаса кроличьи глаза:
      - Кто послал! Говори, и ты, может быть, останешься жив! - сказал он, тряханув киянина.
      - Дивица... - прохрипел раненный.
      - Что девица? - повторил Ругивлад.
      - Князь хотел ее... - пробормотал киянин.
      - И что...?
      Но холоп не договорил. Он испустил дух.
      Ругивлад выпрямился и было глянул, как там девушка.
      - Ну, чего уставился-то! - рассердилась Ольга, вытряхивая из-под кольчуги песок, расшнуровывая одежды на груди.
      - О чем это она балакает? - не уловил Ругивлад.
      - Не смотри, говорит! Отвернись, говорит! - пояснил Баюн, он лапамисмахнул пыль с ушей и теперь вылизывал шерстку.
      - Больно мне надо на тебя глазеть! - заметил словен, отирая холодный пот со лба, и отвернулся.
      Но тут он явно погрешил против истины, и сам понял это.
      - Веселенькая история! Кажись, она - дочка Владуха, жупана Домагощенских вятичей! - подмигнул Ругивладу кот, - Наш поход приобретает особый смысл.
      - Тебе-то почем известно?
      - Да, в корчме болтали. Там завсегда свежие новости. А кияне горазды языком-то молоть...
      - Ой, киска! А ты умеешь говорить? - удивилась Ольга.
      - Не киска я, не киска. Кот! Но, всё равно, - приятно такое внимание!
      Ругивлад улыбнулся.
      Тут девушка обернулась, и, поклонившись в пояс, произнесла, видно, какие-то слова благодарности. Но герой не расслышал, любуясь красавицей. Шелковистые длинные девичьи волосы, снова нарушив хитросплетения косы, разметались по ветру. Пленительная, и в то же время застенчивая, улыбка ослепляла. Кот терся о ножку воительницы и урчал от удовольствия.
      Ольга деловито вытерла франциску сухой травой, и, как ни в чем ни бывало, спрятала оружие.
      - Не хотел бы получить этой железкой по голове, - признался Ругивлад, подавая ей собранные у киян стрелы.
      - Как зовут-то тебя, витязь?
      - Я Ругивлад с Новагорода, правда, давно не был в родных краях, и потому словенская речь кажется мне сейчас чудной.
      - Это ничего, пройдет. А меня Ольгою кличут! - зажурчал ее голос.
      Кот, получив изрядную порцию женской ласки, пожалел спутника и, пустился в переговоры с "вельможной" особой.
      Пред ними и в самом деле была единственная дочь Владуха. Две недели назад гуляла Ольга по лесу с подружками, грибы собирали да красный лист осенний. Отстала она от своих, тут-то и повязали тати. Видать, привычное это для них дело, резвы лошади унесли похитителей от погони. Два дня не видела белого света. С мешком на голове, то поперек седла, то в лодке, то на телеге. От духоты и голода девушка потеряла сознание, а очнулась связанной в палатке, в лагере у киян. Немая черноволосая рабыня дала ей напиться. Затем вошел знатный боярин...
      - Я наговорила гадостей, не помня себя от стыда и гнева. Он тоже был взбешен и сказал, что если бы не господин, женщиной которого мне предстоит стать...
      - Вот мерзавец! - не выдержал Ругивлад.
      - ... он бы и сам со мной потешился. А потом бы отдал конюшим на забаву! Я пыталась испугать злодея местью отца - не в обычаях вятичей прощать супостатов да насильников. Но он только рассмеялся в ответ и заявил, что именно этого и ждет от лесных дикарей, и потому он здесь. И еще боярин сказал, если не стану есть, они на моих глазах забьют до полусмерти ту немую женщину... Но здесь я и не пыталась перечить, нужно было восстановить силы.
      Лагерь снялся. Кияне тронулись в обратный путь. Я насчитала их несколько десятков, но, наверное, воинов было куда больше. Они шныряли по окрестным селам да деревням, собирая полюдье.
      С меня сняли веревки, но держали на цепи, крепив оковы к столбу. Я молилась всем богам, каких только знала! И даже самому Чернобогу, чтобы он покарал моих мучителей. Да, видно, и среди киян есть добрые люди. Однажды ночью я проснулась от звука, будто на землю что-то упало. Затем еще... Я открыла глаза... В палатку бесшумно вошла та женщина.
      - Я помогу тебе! - сказала рабыня, и предупредив мое удивление, добавила. - Пусть они так думают! Безголосой твари - меньшее внимание...
      Затем она достала из волос какое-то украшение и занялась замком.
      - Хоть ты чужого языка и племени, но над тобой никто не посмеет надругаться, как это сделали некогда со мной... Ты свободна, спеши! Я убила стражу. Каждый тать рано или поздно получит по заслугам - не на этом, так хоть на том свете.
      - Кто меня похитил? Куда меня везут? - спросила я.
      - А ты, глупая, не догадалась? В Берестов, к Владимиру Киевскому. А начальствует над киянами сам тысяцкий - Бермята! Запомни это имя.
      Мы выбрались наружу. В темноте споткнулась о мертвеца. Один воин лежал с перерезанным горлом, у второго в пахе по самую рукоять сидел нож. С того, что поменьше, я сняла кольчугу и шелом, потом мы пробрались к лошадям.
      Нас заметили и окликнули. Женщина что-то ответила им, а затем пропели тетивы, и сторожа подняли тревогу. Стрела впилась ей под самое сердце.
      - Владимир! Бермята! - были ее последние слова.
      - Какая удача, вот хотя бы второй! Он-то мне и надобен! - обрадовался Ругивлад.
      - Сначала мне удалось сбить погоню со следа, ведь я направилась в сторону Киева. Они этого не ожидали и догнали меня лишь надысь*. Остальное тебе известно...- окончила Ольга историю, - Но только как нам быть теперь? Позади поля ровные, а впереди - леса дремучие, да и лошади пали.
      (* надысь, одно из старославянских числительных прошедшего времени с привязкой к сему дню и числу. Надысь, т.е. сутки назад, нонче - предыдущее текущему время суток, давеча - полдня назад, вечор - прошлые сутки вообще, намедни - больше суток назад)
      - Ну, с этой бедой мы как-нибудь управимся, - загадочно усмехнулся Ругивлад.
      Вспомнил волхв про диковины Седовласовы. Да использовать без крайней нужды не хотелось - может, опять какой подвох. Вдруг, случится та же оказия, что и с мелом?
      Кот фыркнул, точно угадав его мысли.
      Но Ольга удивилась, она подняла длинные ресницы, внимательно рассматривая словена. Под этим вопросительным взглядом карих глаз в душе Ругивлада проснулся бесенок и принялся подначивать хозяина.
      Герой смекнул, что чудо Седовласа, коли правильно сработает, немало поднимет его в глазах девицы. Рука сама собой скользнула за пазуху и нашупала чародейскую свиристелку.
      - Гляди! Я мигом сыщу нам трех коней! Да таких, что быстрее ветра домчимся куда пожелаешь! - похвалился он.
      -Тысячу раз подумай, прежде... - взмолился Баюн.
      Но слово - не воробей! Вылетит - не поймаешь! Сказано - сделано!
      Ругивлад поднес к губам волшебную свистульку и трижды дунул. Он расчитывал, что один сканун Седовласа даже останется про запас. А кота надо посадить в заплечный мешок, чтобы впредь не кусался и не царапался...
      Пронзительный свист, хотя Ругивлад уж давно перестал дуть, почему-то не прекращался. Напротив, с каждым мигом он становился все громче и от того нестерпимее.
      - Глядите! - крикнула Ольга и указала куда-то в небо.
      Незадачливый герой поднял глаза, и приметил точку... Даже не точку, а птицу... Гигантскую трехголовую птицу... Вихрь снова поднял в воздух кровавый песок. Ругивлад прикрыл девушку плащом. Крупинки застучали по ткани. Он прищурился, с трудом различая сквозь клубы пыли контуры длинношеего скакуна. Махина снижалась, гул нарастал. Бух! Зазвенело, забренчало, заскрипело, пахнуло дымом.
      В сотне шагов они увидели громадного змея, одетого в новенькую серебристую чешую.
      - Видать, птенец, - предположил словен, но время для острот он выбрал неподходящее.
      - Я тебя, хвастун, предупреждал!? Пеняй же на себя! - взвизгнул Баюн.
      - Глупости, ничего страшного! - бодрился Ругивлад, хотя проклинал себя самыми погаными ругательствами, какие знал.
      Ольга спряталась за широкой спиной своего недавнего спасителя. Он держал меч наготове. Кот выгнулся дугой, шерсть стала дыбом, зверь устрашающе шипел, хотя сам трусил отчаянно.
      Неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, змей направился к путникам. Средняя голова спустила через ноздрю пар и, разинув пасть осведомилась:
      - Коня вызывали?
      Только тут Ругивлад разглядел на спине своего полного здоровья и радости "детища" две причудливых корзины, скорее два мешка или сумки. Вертикально, как горбы, они произрастали прямо среди бронированных пластин и зубцов.
      - А ты сомневался! - обернулся он к коту.
      Тот фыркнул.
      Гигантская рептилия галантно распластала у ног спутников перепончатое крыло. Оно мало походило на сходни, но Ольга бесстрашно ступила на эту бородавчатую лестницу и стала карабкаться наверх.
      - Обожди! Я первый! - закинув меч за спину, словен быстро и уверенно взобрался на дракона и, уцепившись за зубец попрочнее, спустил девушке ремень.
      Кот, не видя разницы между змеиным телом и древесным стволом, очутился на драконе самым естественным образом.
      - Полетели, малыш! - приказал Ругивлад, совершенно освоившись.
      Змей не сдвинулся с места.
      - Моя твоя не понимай! Ты ему по-нашему, по-волшебному! - подсказал Баюн.
      - Земля, прощай! - вспомнил Ругивлад материнскую сказку.
      Косолапя, смяв по дороге какие-то колючие кусты, змей хорошенько разбежался. Затем он расправил крылья и, взмыв в воздух, стал быстро набирать высоту. Земля ухнула вниз, а пыльная торная дорога обратилась в едва различимую тропку.
      Не успел словен порадоваться: "Хвала Велесу! Дело, мол, налаживается!", а змей-то возьми, да и зависни под самыми облаками. Ни туда, ни сюда стрекоза проклятая.
      - Ну, ты! Зеленое! Пшел вперед!
      - Как же, пойдет он? - язвительно мяукнул кот. - У тебя, волхв, или память отшибло, или учили тебя не по-нашенски.
      - Ах, да! В добрый путь! - продолжил волхв.
      И что же? Полетели...
      ГЛАВА 5. ГРОМ СРЕДЬ ЯСНОГО НЕБА
      В змеиной сумке было тепло и уютно. Правда, кот наотрез отказался туда лезть, а устроился меж гряды широких зубцов, что шли вдоль драконьего хребта и сходили на нет только к самому кончику хвоста. Девушка вела себя на редкость хладнокровно, и словен, полагая летучих чудовищ не такой уж большой редкостью, поначалу не придал этому спокойствию никакого значения. Его забавляли змеиные головы. Ящерица сама выбирала дорогу и не нуждалась в понуканиях. Коренная держала направление, правая и левая головы не смели возражать и помогали средней, как могли на поворотах..
      Впечатлений хватило бы и на опытного воина! Пару раз окликнув Ольгу, он почуял, что творится неладное. Смертельно бледное лицо спутницы и судорожно сжатые девичьи пальцы подтвердили догадку.
      - Воды, прах Чернобога!
      Левая башка медленно развернулась и выпустила из пасти теплый, слегка отдающий серой, поток. Кота, не ждавшего эдакой напасти, просто смыло, и он едва не полетел вниз, но, к счастью, уцепился всеми имеющимися средствами за складки змеиной кожи. Девушка, хвала небесам, пришла в себя и что-то прокричала волхву по-тарабарски сквозь свист ветра. Он понял, разве - на сей раз это не слова благодарности.
      - Варвар, что ты делаешь! С ума спрыгнул что ли? - зашипел кот.
      Дракон разогнался и пронзил холодное облако. Небесная влага ринулась к земле проливным дождем. Казавшиеся бесконечными степи под змеиным брюхом сменились густыми лесами.
      Кот оставил ядовитые замечания при себе и забрался к Ольге погреться.
      А Ругивлад снова и снова возвращался к разговору с Седовласом.
      * * *
      - Что ж, парень! Я угадал твой недуг.
      В то время, как одна часть людского племени изо всех сил стремится к Жизни, к воплощению себя в грядущих поколениях самым примитивным образом, вы, герои-воздыхатели, упорно сопротивляетесь неизбежному, обладая поразительной волей к Смерти.
      Ты нравишься мне, молодец, своей непокорностью. Будь это кто иной, я не стал бы попусту терять время безо всякой надежды втемяшить хоть каплю здравого рассудка.
      Влечение к кобеля к суке после воли к жизни является первой, самой грозной и беспощадной из созидательных сил. Но с неизмеримой простотой и легкостью любовное влечение может перетекать на противоположный конец Мировых Весов. Там оно превращается во всемогущую и непреодолимую великую силу разрушения, отрицания, смерти.
      Справедливости ради скажу, по моему разумению - влечение и любовь вещи суть разные. Вот лежит усатый лесной кот. Спроси его о времени - он не знает о чем речь. Животные не ведут ему счет подобно вам, людям. И хоть любовь к женщине беспрерывно поглощает время и мысли людей, составляя, в конечном счете, подноготную всякого побуждения мужчины, это чувство не может идти ни в какое сравнение с весенним призывным мяуканьем. Любовь женщины к мужчине есть не более чем стремление возместить свою ущербность, заполучив ребенка. Вдвоем они заткнут за пояс любого мудреца, ибо устами матери говорит Лада, а устами мужа вещает Род. Женщина знает чего она хочет, а вот мудрец никогда, иначе ему и не считаться мудрецом.
      - Любовь постоянно занята изуверской работой по уничтожению. Ежесекундно поощряет она на самые сомнительные дела. Это Сила, что разрывает прочнейшие связи, но тут же опутывая новыми. Любовь к женщине разрушает самые крепкие клятвы, самую лучшую и бескорыстную дружбу, что тогда твердить о братских узах. Не нынешний ли князь киян, чтобы заполучить жену брата, заманил Ярополка в ловушку? Хоть и болтают - изменяла грекиня, - между делом добавил Седовлас и продолжил, - Смущая точнейшие, гениальнейшие умы, коверкая эти неповторимые инструменты творца, не стесняясь своей наготы, непрошеной гостьей проникает любовь со всякой всячиной и в пещеру к волхву-отшельнику, и на княжий совет... От богатого она жаждет в жертву богатство, от владыки - положение, молодость требует от верного героя.
      Но скажи мне, словен! Что все эти жертвы пред истинной, настоящей Любовью!? Вот загвоздка? Какое странное, какое неразрешимое с первого взгляда противоречие? Одной рукой Любовь попирает жизнь, другой - дарит ее, воссоздает, рождает. Дошедшее до исступления чувство, неодолимая тяга друг к другу двух любящих людей есть уже третье новое существо, еще и не человек дите, которое могут произвести на Белый Свет... И которое рожают. Даже безо всякой любви! Так, дескать, между исполненными страсти взорами вспыхивает искра бессмертия.
      Глупцы! Скульптор, используя куда более грубый материал, чем людская плоть, оставляет глубокий след в истории. Волхв, копаясь в пыли пещер, извлекает крупицу знания и сим подарком остается в памяти серых наследников. - Седовлас усмехнулся. - Хотя ничего нет хуже идеи мудреца переложенной в пустые головы. Боян находит единственно правильные слова... И скульптор, и волхв, и боян в своем неосознанном потакании бессмертию значительно последовательней и разумнее чем прочие люди. Применительно к смертным об уме говорить вообще затруднительно... А все началось с глупой мечты, которую Род и Лада, вечные поборники Воли к Жизни, внушили человечеству под видом блага и наслаждения, сочетания приятного с полезным!
      Я тот, кто поставил под сомнение эту Волю, и потому я тот, кто вершит ее. Выбирай, или ты падешь на жертвенник собственных страстей, или последуешь по пути, на который уже вступил, когда не подчинился неумолимому закону жизни - Любви!
      Ругивлад молчал, он не знал, что ответить Седовласу. Избегал он и страшного взгляда своего покровителя, но тут не удержался и поднял глаза.
      Очи Старика были черны, как ночь, бездонны, как сама пустота! И все же там, в этом ничто, в кромешной тьме, он обнаружил саму первозданную мощь. В неимоверных очах была такая древняя, никому не подвластная стихия и столь глубинная, существующая с начала всех времен магия, что молодой волхв ужаснулся им. То были очи бога, а никакого не колдуна... Промедли человек еще миг, и он потерял бы себя навек, но Седовлас сам закрыл веки, большие, тяжелые, с длинными густыми ресницами.
      - Ну, что, волхв! Повезло тебе нынче? - усмехнулся Старик, - Хорошо, когда твои желания совпадают с моими намерениями. Пока это так - удача не оставит тебя, и лишь одна преграда будет вечно стоять на жизненном пути - ты сам.
      - Когда я слышу слово "судьба", моя ладонь ложится на рукоять меча! осмелел молодой волхв.
      - Этого что ли? - за спиной заметно полегчало, клинок очутился в руке Седовласа, - Нет, герою иной меч надобен.
      Старик преломил металл посередине, будто тростинку, и вышвырнул обломки.
      - Вот кладенец, достойный дела, которому служит! - и Седовлас вонзил ореховый, подобный копью, посох в обсидиановый пол пещеры, - Не расставайся с ним! И тогда Враг, несомненно, найдет тебя, да сам погибель сыщет. Помни это!
      Стены загудели, застонали, запричитали... Дерево менялось на глазах, обретая металлический блеск, прямизну и красоту, насколько может быть прекрасной сама Смерть.
      Герой заворожено смотрел на превращение. Воины той сказочной эпохи, а уж волхвы тем более, относились к чудодейственному оружию с превеликим почтением, веря в его особую, колдовскую силу.
      - На клинок нанес я крепкие знаки, - продолжал чародей, - Коль вспыхнут руны, и рукоять обожжет хладом - враг уже близко! А коль случится меча лишиться - ты скажи: "Ну-ка, кладенец, сослужи службу!". Он мигом вернется к тебе, - добавил Седовлас.
      - Да будет месть моя так же беспощадна, как остер твой клинок!
      - Пусть так и свершится! - донеслось в ответ.
      И Седобородый вновь ударил острием колдовского меча об пол. Металл зазвенел, завибрировал, пещера загудела. Дрожала каждая жилка, трепетали мускулы. Ругивлад протянул руку, и клинок сам прыгнул в ладонь. Едва человек сжал хладную рукоять - время потекло вспять. Звон обернулся яростным завыванием вьюги, а взору предстало море, бескрайнее море пламенеющее белым огнем. Мир Яви перестал существовать, но взгляд волхва направляла чья-то могучая воля, и взор проникал все дальше и дальше в прошлое, раздвигая пределы. Над морем разлилась молочная пелена, умиротворяя неистовую стихию. Но вот и она стала постепенно рассеиваться. Ему послышались чьи-то крики. Лязг металла. Скрипело дерево. Плескалась вода. И Белый Хорс* ослепил очи смертного...
      (* Хорос, Хорс - бог солнечного диска, упомянут в русских летописях, "Слово о полку Игореве": "Всеслав князь людем судяше, князем грады рядяше, а сам в ночь волком рыскаше; из Кыева дорискаше до кур Тмутороканя, великому Хорсови волком путь прерыскаше". Есть он и в "Слове и откровении святых апостолов" и "О идолах Владимировых" из поучений против язычества и прочих аж 16 века:"... иные по оукранiамь молятся емоу проклятым болваном Переноу, Хорсоу, Мокши, виламь..."("Слово о покаянии" по списку XIVвека согласно Словарю церковно-славянскаго языка А.Х.Востокова) Приветствуя Хорса, славяне водили хороводы и строили ему Святилища - хоромины, хоромы. В православии ассоциируется с Георгием Победоносцем. С его именем, вероятно, связаны в русском языке такие слова хорошо, хорувь, хор, бог миропорядка, связанного с ходом солнца. Хорс и Даждьбог соотносятся как греческие Гелиос и Аполлон. Бог Нави мог именоваться в противоположность ему Черным Хоросом.)
      * * *
      ... Солнце безжалостно светило в глаза. Краснобай глянул из-под руки. Впереди толпились горожане. Он махнул - дружинники теснее сомкнули щиты, изготовив оружие. Новгородский люд попятился.
      - Что собралися? Мы разор никому чинить не желаем! Выдайте Киеву обидчиков! - увещевал Малхович.
      - Как же! Второй раз не купишь! - отзывались словене.
      - Нет тебе веры, злодей!
      - Ты по что кумирни осквернил, боярин?! - кричали с той стороны.
      - Лгут ваши жрецы, потому и противны князю! Нет на Руси иного хозяина, окромя Владимира Святославича! Покоритесь, несчастные! - вторил вельможе Бермята.
      Но словене уже не слушали. В киян полетели камни. Один просвистел над ухом тысяцкого.
      - Пеняйте ж на себя, неразумные! - молвил Краснобай.
      Воины медленно двинулись вперед, выставив копья, дружинники оттесняли толпу на берег. Но их стремление натолкнулось на завалы из бревен и досок. Град камней усилился. То тут, то там падали ратники, иной срывался в Волхов, под дружное улюлюканье новгородцев, и оглушенный, шел ко дну - крокодилу на прокорм.
      - Не бывало такого, чтобы мать, да отца поимела! Никогда Великий Новгород не покорится Киеву! - услыхал он голос Богумила
      - Ничего, и до тебя доберемся, старик, - успокоительно заметил Малхович.
      Тут к вельможе протолкался испуганный посыльный, одежда висела на нем клочьями, и лишь за шапку мужика пропустили к Добрыне:
      - Беда, светлейший! - выдохнул посыльный. - Народ совсем рассвирепел! Дом твой разорили, усадебку разграбили - сын Константин поклон шлет и молит о помощи! Без подмоги ему не выстоять!
      - А, псы! - выругался Добрыня Малхович.
      Дружинники шарахнулись в стороны.
      Развернул коня, что есть силы врезал по ребрам. Скакун взвился от жгучей боли, но всадник усидел, сдавив рассеченные шпорами до крови бока, и еще раз хлестанув коня, погнал его, словно не перевалило за пятьдесят.
      - Эко припустился, гад! Смотри, портки не потеряй! - заорали словене.
      Княжеские вои стеной сомкнули щиты. Бермята похаживал за рядами дружинников, выжидая, когда у новгородцев кончится запас камней. Тяжелые копья били особо рьяных - не прорвешься, да только и сам - ни шагу.
      - Постоим, словены, за богов наших! - тысяцкий Угоняй воодушевлял своих людей.
      Тут подоспели кияне-лучники, они стали за копейщиками, готовые в любой момент обрушить на толпу десятки жалистых стрел.
      - Ослобони, батюшка! - не выдержал сотник, - Нас и трехсот нет, а их тьма - сомнут, растопчут.
      - Князь велел. Отступить - что голову сложить! - зло отозвался воевода.
      - Пусть порадуются! Они мосты разберут и спокойные будут, а мы-то в ночь бродом и на тот берег... Да еще пара сотен подойдет!
      - Это ты хорошо придумал! Голова! Вели отступать! - решился Бермята, все разглядывая ту, запретную сторону, где толпились бунтари.
      ...Так и вышло. Врага не устерегли. Кияне ворвались в город, убивая направо и налево. Вскоре они уж ломали ворота в Богумилов двор. Самого волхва дома не было - держал совет с Угоняем.
      Ударил набат. Воздух огласился ярыми криками. Богумил и тысяцкий выскочили наружу. С Волхова потянуло гарью. Бравые крики и проклятия, топот, цоканье копыт, звон доспехов, глухие удары, плач ребенка и стенание матери все смешалось воедино.
      - Они уже в городе! Проворонили, дураки! - Угоняй в отчаянии рванул седую бороду.
      Те кто был при нем в суматохе высыпали следом, на ходу затягивая пояса. Воины оправляли куртки из толстой кожи с нашитыми на них кольцами, вытаскивали мечи да проверяли тетивы.
      - Нередко и великие умники могут совершать самые гнусные поступки! отвечал Богумил, - Я к народу, друже! Ты ж держись, как можешь!
      Прихрамывая, волхв заспешил к потайной калитке...
      Бермята свирепел. Он знал, что новгородцы упрутся. Но ведал воевода также, что словене отходчивы. Ан нет! Третьи сутки бунтуют, всю Русь баламутят! Так бы взял не полтысячи, а втрое больше.
      ... Доски не поддавались, трещали, но держали. Сквозь пробитую брешь злодеи увидали хозяйку, то была младшая сестра Богумила. Тетка Власилиса, властная, как тот, в чью честь назвали, умело распоряжалась прислужниками. Словене молча поджидали супостатов, готовя топоры да рогатины.
      - Жгите! - приказал Бермята.
      Через тын полетели смоляные факела на длинных древках. В ворота били все яростней. Подсаживая друг-друга кияне лезли на стену, кто-то срывался, иные прыгали вниз уже по ту сторону тына - их встречали ладными, дружными ударами.
      Крыша занялась. В тот же миг петли да засовы не выдержали, под мощным натиском створки подались. Кияне, бросив бревно, ринулись в проход. Первые же рухнули под топорами словен, но их мигом затоптали следом бегущие воины. Дружинники, подгоняемые зычным голосом конного начальника, высыпали во двор, сминая новгородцев. Те отчаянно защищались, но силы были неравные.
      - Хозяйка! Уходи!
      - Как же, вас только оставь - хлопот не оберешься! - задорно крикнула Власилиса, поднимая окровавленный топор.
      Справа и слева падали дворовые, слуги и ближние. Враги зло наседали, и вскоре им удалось оттеснить последних защитников к крыльцу. Загудели луки, взвизгнули стрелы.
      - Берегись!
      Отрок бросился к Власилисе, прикрывая ее, и тут же грянулся на ступени, пронзенный коротким копьем. Она успела проскользнуть в приоткрывшуюся дверь - лязгнул замок. Остроносая племянница испуганно ткнулась в грудь.
      - Не бойся, родная! Это не страшно! Там тебя мамка с папкой встретят!
      Кровля полыхала, вниз летели обугленные доски. Горницы заволокло серой душной пеленой.
      - Ну, что? - услыхала ведунья голос старшего.
      - Заперлась, стерва! Больно дверь ладная да тяжелая.
      Власилиса зарычала, словно раненая волчица.
      - Сожри ее Огнебог! - выругался тот же голос, - Время теряем! Добейте остальных, и все на площадь! Богумил снова народ мутит...
      - Будет сделано, батюшка!
      - Знаю я этих новгородцев. Им бы только поорать, а как запалим мы склады да амбары - тут же разбредутся спасать пожитки!
      Конный отряд Малховича ворвался в город следом за дружиной Бермяты. Дорогу преградила стена огня, по дощатой улице, пламенея, расползалась смола.
      - Вперед! За Киев! За Владимира! - прохрипел Краснобай.
      В черных дымах угадывался редкий строй воинов, что успел собрать тысяцкий. Дрогнули тетивы. Забились в муках израненные обожженные кони, калеча и сминая пеших соратников. Всадники яростно ринулись сквозь языки пламени. Многие были сражены новыми меткими выстрелами и рухнули вместе с лошадьми, но те, кто мчался за ними, проскакали по телам павших и врезались в неплотный строй словен. Они раскидали линии защитников и хлынули по улице вниз, прямо к вечевой площади. За конным отрядом бросились и остальные.
      - Mужайтесь, ребятушки! - кричал Угоняй, отбивая удар за ударом, - Не пустим супостата!
      По всей улице кипела яростная схватка. Душераздирающие крики людей, стоны и ржание мечущихся лошадей, звон клинков и скрежет рвущихся кольчуг. На Угоняя набросилось шестеро. Он защищался с великим трудом - годы не те. По всему было видно, что им приказали взять бунтаря живым. Но и тогда он показывал яростную храбрость и поразительное ратное умение. Старик стоял непоколебимо.
      Его меч свистнул, взлетел и рухнул серебристой волной. Шелом на враге раскололся, череп хрустнул, в стороны плеснуло кровью и серой кашицей. Кияне отступили, Угоняй утер бороду, но передышки не последовало. На него бросился молодой и рьяный дружинник. Парня выдали глаза, тысяцкий прочитал, куда удар, он ловко поймал движение стали, неуклюже развернулся и снова окровавил меч. Противник дернулся и повалился набок. От плеча до плеча быстро расползалась алая полоса. Наскочившему второму - Угоняй тут же подсек колено не прекращающимся волнистым движением тяжелого клинка, третьему стремление металла рассекло кисть.
      Тысяцкий проклинал дозорных, но еще надеялся, что там, на вечевой площади, волхв сумеет воодушевить земляков. Даже если бы это было так, не видать ему ни Богумила, ни старухи своей, ни внучат. Стрела угодила в плечо, а едва различимую щель между изрубленными пластинами доспеха.
      - Держись, старик! - крикнул ему кто-то.
      - Уходите! Со мной кончено! - прорычал он в ответ.
      Плечистый новгородец заслонил тысяцкого щитом, в который ткнулись еще две стрелы, но тут же рухнул, пораженный копьем в живот.
      Перчатка мешала. Угоняй потянулся к плечу, ломая древко. На него налетели, сбили с ног и смяли, выкручивая руки назад. Превозмогая тяжесть, мощный старик в какой-то миг отшвырнул, разметал ретивых воев. Кто-то занес над ним рукоять, пытаясь оглушить, но тысяцкий перехватил врага за кисть, повел, выгнул и с хрустом вывернул руку из сустава. И тут громадный всадник с размаху обрушил на старца ужасный удар секиры...
      Площадь гудела. Никто друг друга не слушал. Все попытки Богумила воззвать к землякам тонули в бушующем море страстей. К жрецу протиснулся малец, перемазанный сажей, через спину наискось шел кровавый след:
      - Худо, дедушка Богумил! Кияне по всей реке жгут дворы, горит Великий Город! Твоих тоже порешили...
      - Будь он проклят, Краснобай! Покарай его боги!
      В тот же миг справа и слева два отряда всадников с дикими криками на всем скаку врезались в толпу. За ними звенели копьями пешие ратники. Дикая мешанина метущейся стали, снова кричащие и плачущие навзрыд люди. Трепещущие в судорогах тела.
      - Пожар! Караул! Горим! - заорали со всех концов на разные голоса.
      И тысячные людские массы вдруг стали расползаться, словенское озеро стыдливо утекало сквозь узкие улицы, и Бермята не мешал его стремлению. Площадь быстро пустела. Пыль обратилась в кровавую грязь. Всюду валялись трупы задавленных и посеченных горожан. Хрипели умирающие, стонали раненные.
      Богумил в бессилии воздел посох к небесам, но вышние боги не слышали своего служителя.
      - Быдло и есть быдло! Что с них возьмешь? - рассмеялся вельможа, посматривая свысока в сторону беспорядочно мечущихся горожан.
      Расторопный конюший придержал скакуна. Малхович ступил на землю, умытую славянской кровью. Сюда же подъехал и Бермята. Его вои шли плотным строем, выставив копья, вытесняли люд в проулки и гнали вниз к Волхову. Над городом повисла серая дымная пелена.
      - Ну, что? Взяли Угоняя? - спросил вельможа.
      - Не гневись, светлейший! Больно крепок оказался! Гори он в пекле! выругался Бремята.
      - Проклятье тебе, боярин! Будь проклято семя твое, киянин! - замахнулся на вельможу Богумил, но ударить не успел.
      Краснобай с яростью ткнул старика ножом под бок, предательское железо вошло в тело по самую рукоять. Богумил охнул, выронил корявый посох, ухватился за одежды убийцы и стал медленно оседать. Тот отпихнул старика, верховный жрец рухнул на колени, но подняв быстро хладеющие персты, трясущимся пальцем все же указал в сторону Малховича:
      - Внемлите, Подземные судьи! И ты, внемли, жестокий Вий! Веди мстителя!
      - Я приду! Я слышу, отче! - крикнул Ругивлад, что было сил, и очнулся.
      * * *
      - Шёл, да куда пришёл ныне - не ведаю? Вернее - прилетел... - закралась горькая мысль.
      Око Свентовита отрешенно взирало на смертных из-за серых клубящихся туч.
      - Это наши места! Это Лес вятичей! Вон Зушь бежит, а то - Ока ветвится! - обрадовалась Ольга.
      "Надо же! Долетели!?" - подивился Ругивлад, примечая большое городище над левым берегом Оки и рогатый холм на противоположном берегу.
      - Домагощ! - молвила девушка, указывая на крепость*.
      (* Домагощ - город вятичей, упоминается в Ипатьевской летописи под 1147 годом, стоял на берегу Оки, северо-западнее Мценска, предположительно основан в 8 в. н.э., когда в район Зуши из западной Европы переселились племена вятичей, вытеснив создателей мощинской археологической культуры).
      - А ну, поглядите-ка туда! - предупредил их Баюн - Рано зараделись!
      - Куда? Ты пальцем покажь!
      - У меня когти, дурень! Да, вон туда посмотри!
      С четверть версты, слева от них, по небу неслась колесница, влекомая тройкой рыжих коней с огненными гривами. Оставив позади тучу цвета свинца, она почти поравнялась со змеем. Люди увидали и возничего, лихого, столь же рыжего, как и его скакуны, бородатого громилу в доспехе. Мужик, держа вожжи в одной руке, злобно ухмылялся, понукая свою тройку, а другую руку он то и дело заносил назад, затем, словно сбиваясь, выбрасывал вперед, примериваясь да прицеливаясь. Наконец, это ему удалось! И хотя змей поддал жару и вырвался вперед, его уже догоняла какая-то вертящаяся штуковина, наполняя небо страшным гулом.
      Ольга судорожно стиснула пальцы и закрыла глаза. Для нее это и впрямь было слишком. Она горячо и страстно молилась Великой Матери - Макощи*, что всему отмеряет свои срока...
      (* - Макошь, Макош, Мокуша - древнейшее праславянское божество эпохи матриархата, Великая богиня прядущая Судьбу, при православии культ Макоши выродился в почитание Параскевы. Макошь, Доля и Недоля - три сестры, подобные мойрам, паркам, норнам. Они первичны, неумолимы, их нельзя обмануть. Макошь старшая из сестер, в русских заговорах выступает как Богородица. МА- мать, кощ - жребий. В русских сказках известны три Ягишны, прядущие пряжу и снабжающие героя (героиню) путеводным клубком, т.е. нитью судьбы. Это дало основания автору далее потексту романа отождествить Макошь с Ягой (Матушкой Игг). Если Макошь, как Яга, управляет погодой и ветрами, то понятна трансформация Макоши в Мокушу, т.е. мокрую, Мать Дождей. Височные украшения вятичей есть ни что иное, как символическое отображение плодородия при соединении Неба и Земли, посредством вод).
      - Лучше бы Додолу вспомнила! - подсказал кот. - Как никак - это ейный муженек пожаловал!
      - Сворачивай! Сворачивай! - заорал кот рептилии. - Ты ж еще недавно по-нашенски понимал?
      - А...! - девушка пронзительно вскрикнула, когда змей содрогнулся всем телом и, потеряв все летательные навыки, круто ринулся вниз.
      - Прах Чернобога! Что это было!
      - Сто мышей мне в глотку! Перун, мать его! - разозлился кот, и погрозил богу лапой вслед. - Погоди, Громовик, когда-нибудь встретимся на узкой дорожке!
      Но ответом им был раскатистый громоподобный хохот, который по мере удаления колесницы постепенно стихал. За ней, оставляя белесый след, помчалась обратно вертящаяся штуковина и была на лету подхвачена радостным и полным удали рыжебородым богом.
      - Ох, и вмажемся! Представляю, какая там будет большая плюшка! Плюшка из меха и чешуи! - острил кот, верный себе, поглядывая вниз.
      - Как ты? - обернулся Ругивлад к Ольге.
      - Хорошо... - по слогам произнесла она, хотя, наверняка, храбрилась.
      В мгновения невероятных змеиных выкрутасов в воздухе спутница обронила островерхий шелом, и теперь волосы развевались за спиной, придавая девушке разительное сходство с ведьмой.
      - Хватит на девицу-то пялиться! Успеешь еще! - заорал кот - А ну, полезай на хвост, а я тебе помогу! Род не выдаст - Кощей не сьест! Авось, совладаем!
      Змей, между тем, беспомощно планировал в сторону чащи. Встреча с молотом Громовика не прошла даром.
      - Падаем! Мама моя родная! - ошалело мяукнул кот заплетающимся от страха языком, - И зачем ты меня на Свет родила! Зароди меня в зад!
      Да, теперь их стремительное снижение все больше и больше походило на падение, лишь слегка сдерживаемое полностью неподвижными, но все еще раскрытыми змеиными крыльями.
      - Жаль, веселая ящерка была! - сказал Ругивлад..
      Убедившись, что девушка по-прежнему крепко держится в змеиной сумке, хоть и белее мела, он стал пробираться вдоль зубцов поближе к хвосту змеюки. Кот двинулся за ним. Выправить накренившееся чудовище удалось с трудом, но помогло это мало. Земля быстро и неотвратимо приближалась. Корявая зеленая поверхность исключала любую мягкую посадку, будь даже змей цел и невредим.
      Словен зажмурился. А дальше был удар и тьма, тьма...
      Очнулся герой от странного ощущения в кончиках пальцев. Осторожно приоткрыл глаза. Яркий солнечный свет едва не ослепил, но лучики запутались в ресницах. Ольга, удобно устроив его голову у себя на коленях, то тут, то там покалывала ладонь шипом, надломив ветку боярышника.
      Девушка приветливо улыбнулась, освобождая ему руку. Словен мгновенно вскочил!
      Его тут же скривило от боли. Волхв ухватился за молоденькую рябину, та выгнулась дугой.
      - Плохо дело! Ну, да ничего, где наша не пропадала! Я бывал и не в таких переделках. Авось, выберемся и на сей раз! - успокоил Ругивлад спутников.
      Присев наземь, он приложил ладони к колену и заговорил нараспев, покачиваясь вперед-назад:
      - На море на Окияне, на острове на Буяне лежит бел горюч камень. На сем камне изба таволоженная, в той избе стоит стол престольный. На сем столе сидит девица. Не девица сие есть, а сама Мать Богов, Пресветлая пряха* небесная - Макощ. Шьет она, вышивает золотой ниткой, ниткой шелковою. Нитка, оборвись, кровь, запекись, чтоб крови не хаживати, а тебе телу не баливати. Сему делу конец, конец, конец...
      (* пряхи - образ трех сестер является общим для индоевропейской мифологии. По тексту романа так именуются три богини -Доля, Недоля, Макошь, хотя, вероятнее всего наши предки говорили о них еще как о рожаницах. Пряхи - это богини судьбы. У германцев их называли норнами, у греков мойрами, у римлян - парками. По счастью сохранились следы прях и в русском фольклоре, а прежде всего в заговорах. О божественном происхождении трех сестриц из славянского эпоса говорит тот факт, что в позднейшем православном переложении этого образа, одна из дев - Ма-ТЕРЬ Божья, т.е. сама по себе троична. Вероятно, в языческую пору она называлась бы - Макошь. С зарождением новой жизни и судьбой связана Баба-Яга - древнейшая Богиня Праматерь. Подчас в русских сказках мы встречаем еще ее двух сестер Ягишн. Характерно, что герой или героиня получают от них в подарок путеводный клубок, сродни нити Ариадны, вспомните известный миф в переложении А.Афанасьева под названием "Перышко Финиста ясна сокола").
      Ольга с любопытством смотрела на молодого волхва. Одного этого взгляда было бы достаточно, чтобы Ругивлад исцелился, но он закрыл глаза.
      - Да, у тебя там все давно прошло! - вмешался кот, - А если нет, так мы звери простые, не гордые - могём и зализать!
      - Нет уж, спасибо! У вас не язык - а точильный камень.
      На какое-то время боль утихла. Словен снова поднялся на ноги. Чуть поодаль лежало то, что еще недавно именовалось змеем.
      - М-да... Ну и дока Седовлас!
      Несомненно, чудище было мертво. Да и жило ли оно когда-нибудь? Прорванная в нескольких местах толстыми сучьями чешуя походила теперь на шелуху, какая остается после беличьего завтрака. Она все еще скрывала какие-то внутренности, но те смахивали скорее на детали сложного механизма, сработанного искусными карлами, чем на органы животного. Изодранные перепонки вмиг одеревеневших крыльев сохраняли форму, приданную им при первом и последнем знакомстве с верхушками вековых деревьев.
      - Вот и я дивлюсь! Колдовство! - молвила Ольга.
      - Не худо бы разузнать, где её город, Домагощ разэдакий..., и где холм с раздвоенной вершиной, что мы видали сверху. Потом выберем путь, - заспорил Ругивлад с котом.
      - Это мне, что ли искать городище? - недовольно продолжил Баюн, отрываясь от истинно кошачьего ритуала, доселе он вылизывал мех.
      - Конечно! Или ты полагаешь, что я или девушка лазаем лучше тебя?
      - Старость - не радость! - вздохнул Баюн и, показывая чудеса ловкости, начал быстро карабкаться по стволу суковатой сосны.
      - Учти! Всю смолу я потом заставлю тебя съесть! И шкуру мне тоже, будь ласков, расчеши! Чтоб пушинка к пушинке была! - донеслось сверху.
      - Лезь! Лезь! И без разговоров!
      - Если б кошки были б мышками, то не догадались бы нипочем... Ага! Зрю!
      - И что ты видишь? - крикнул словен снизу.
      - А ты заберись ко мне - вместе поглядим! - отозвался зверь.
      ... Миновали редколесье и углубились в чащу. Густые ели с громадными лапами, стелющимися по земле, стволы, поросшие седым мхом, все лишь подчеркивало вечный полумрак, царящий здесь испокон веков. Языческое царство обступило их со всех сторон. Кот вызвался поискать тропу и убежал. До городища, казалось, рукой подать, но вот уже начало смеркаться, а конца и края нет дремучему лесу. Стих птичий пересвист. Желтая трава отяжелела от росы, вечный труженик - муравей давно спрятался в груде иголок и веток.
      Внезапно у словена возникло ощущение тревоги, да нет, уже не тревоги, он уловил опасность, смерть, таящуюся где-то совсем рядом. Чутье редко подводило Ругивлада, но оно никак не складывалось, не вязалось с окружающей беззаботностью. Ругивлад предостерегающе поднял руку.
      Ольга остановилась, уложив стрелу на послушную одному движению тетиву.
      Хвоя, обильно усыпавшая землю, в десяти шагах от путников зашевелилась и начала вздуваться, подобно тесту. Ругивлад взялся за меч. Колдовские руны, нанесенные умелой рукой на железо, вспыхнули и погасли. Порождение нижнего мира - клинок почуял своего...
      Волосатое бурое существо вылезало из норы. Массивное, состоящее из одних мускулов туловище, безобразная клыкастая морда с острыми, стоящими торчком ушами, и глаза... О эти глаза! В сумраке леса они светились недобрым желто-зеленым огнем.
      -А ведь, мог оттяпать ему башку...? - удивился себе Ругивлад.
      Но поздно рассуждать. Лесной великан поднялся над травами и кустарниками, недовольно рыча. Двусаженный, неуклюжий и еще более ужасный, чем показалось в первый миг. Ольга пронзительно вскрикнула:
      Чудище развернулось и стало принюхиваться. Еще немного и оно углядело бы хрупкую и нежную лакомую добычу. Отвлекая существо от Ольги, Ругивлад выступил из укрытия:
      - Иди сюда, моя лапочка! ...
      "Были бы в Скандии - сказал бы, что лесной тролль, а так - леший и есть!" - мелькнула мысль, даже в минуты опасности волхв оставался верен себе.
      Чудовище, Ругивлад приходился ему по пояс, наконец, увидев добычу, радостно осклабилось. Свисавшая до колен лапа тролля потянулась к воину, показывая внушительные когти. Клинок словена был подобен молнии, но, звякнув о шкуру нечисти, оставил только узкую кровавую полосу. Лесун дико взревел. Человек отскочил. В тот же миг нога, толщиной в вековую сосну, обрушила яростный удар туда, где только что находилась столь желанная добыча. Чудище опять неистово зарычало, запрыгало, да так что деревья загудели, а с вершин посыпались шишки.
      Было бы время - следовало поискать более уязвимое место для удара. Да, вот назло - все заклятия вылетели из головы! Помнил лишь одно, которое только разжигало аппетит.
      - Бежим! - крикнула Ольга.
      Тролль снова обернулся и получил стрелу прямо в грудь. Но это оказалось для него чем-то вроде укуса комара.
      - О боги! Как глупо!
      В тот же миг что-то огромное и не менее мохнатое упало на лешака, подмяло великана и принялось рьяно драть лапами. Шерсть летела клочьями, лешак попытался вскочить и стряхнуть с себя дерзкого врага, да не тут-то было. Когти нечаянного помощника оказались покрепче и поострее иной стали.
      Не дожидаясь окончания поединка, подхватив ношу Ольги, Ругивлад бросился за девушкой сквозь ельник. Вслед неслись нескончаемые завывания и вопли лесуна, обиженного эдаким обращением. Словен и сам поминал Чернобога, но даже прихрамывая, он двигался достаточно быстро, чтобы видеть Ольгу впереди. Трещали сучья, ветки хлестали по лицу, а корни норовили змеями ухватить беглецов за резвы ноги.
      Лес огласился победным душераздирающим кошачьим криком, и все смолкло. Остановились. Ругивлад припал ухом к земле, а Ольга опустилась в изнеможении на траву, ненароком порвав серебристую паутинку... Нить подхватило ветерком, еще несколько мгновений она трепетала, наконец, сорвалась, чтобы умчаться в неизвестные края.
      - Спасибо, чужеземец. Я снова обязана тебе жизнью! Ты смелый! - молвила девушка, переводя дыхание.
      Ругивлад посмотрел на нее, чуть помедлил, наконец, заставил себя отвести глаза:
      - Любой словен поступил бы также.
      - А вот и я! - промурлыкал кот, уложив к ногам Ругивлада что-то бурое и сочащееся кровью.
      Пальцы Ольги испуганно скользнули на рукоять франциски. Баюн усмехнулся и выгнул спину под ладонью глупого человека.
      - Ба, неужто с неба свалился? - обрадовался ему словен, все-таки знакомство с волшебным котом разнообразило жизнь.
      - С него самого!
      - А это что за пакость? - Ругивлад тронул бурое ногой.
      - Трофей, понимаешь ли! Добыча, как это принято у подлинных охотников, - юродствовал зверь.
      Перед ним лежало большое ухо с острыми мочками.
      - Ничего, - смутился Баюн. - Новое отрастет! Будет знать наших!
      Девушка поднесла палец к губам, замерла. Кот тоже насторожился, и Ругивлад изготовил клинок привычным движением. Ольга взялась за лук, последовав его примеру.
      - Конный отряд, шагов за двести. Их тридцать с лишним человек, сообщил кот.
      - Видать, заметили дозорные нашего Змея Горыныча, вот и выслали богатырей порубать гадючку, - предположил словен.
      - Я чувствую - это отец!
      Ругивлад изумленно глянул на нее. Он натолкнулся на ответный взгляд пронзительных девичьих очей, прекрасных, как божий день. В нежных тонких губах девушки мелькнула таинственная, непостижимая чарующая улыбка, одна из тех, что меняют судьбы мира. Словен вздрогнул всем телом, но промолчал, верный себе, он решил отложить разбирательство до лучших времен.
      - Лишь у жупана Домагоща из всей округи есть столько верховых лошадей. Больше есть, разве что, у "главы глав", - объяснила она, но ему еще не все было ясно.
      Мгновения ползли в тягостном ожидании... Но вскоре их окликнули. А затем на поляну выехало десятка три высоких светловолосых воинов, вооруженных по последнему велению неспокойного времени. Островерхие с наносником шеломы, из-под бармицы - рыжеватые кудри. Длинные, заостренные книзу щиты, перекинуты за спину. Некоторые имели при себе тяжелую боевую секиру с широким полукруглым железком и длинной рукоятью с низким пахом. Как отметил словен, одетые в прочную и дорогую чешуйчатую броню, дружинники двигались на редкость легко и свободно. Каждый воин носил поясной, почти в два с половиной локтя, меч, имевший крепкий и легкий клинок с двумя лезвиями, что шли от основания до трехгранного острия, и долой посередине.
      Вот всадники подались в стороны, и вперед выехал предводитель, среднего роста, бородатый, с обильной сединой в косматых волосах.
      Он не по годам легко соскочил с коня и бросился к Ольге.
      "Отец!" - воскликнула она, моментально утратив черты валькирии и превратившись в кроткое, любящее дитя.
      Пред ними стоял жупан местных вятичей - Владух.
      - Ну, и хвала Роду! - заключил кот.
      ГЛАВА 6. ПРОРОЧЕСТВО ИНДРИК-ЗВЕРЯ
      ... Наконец-то, его ждали!
      Ругивлад ускорил шаг, оставив позади гостиный двор, еще не выветривший запах смолы и опилок, он направился к заветной башне на холме, где была назначена встреча.
      - Град, что тесто подымается! - подумал словен, оглянувшись и невольно сравнивая нынешнее строительство со всем, что видел на Западе.
      А избы вятичи строили в два яруса, с просторным гульбищем, вкруг всего жилища шел широкий помост с перилами, к удовольствию девиц и их ухажеров. Не редко здесь можно было бы приметить то одну, то другую молодуху с неизменными семечками, а то и целым кругом подсолнуха. Каждый двор был огорожен со всех сторон высоким острым кольем, и подпрыгни Ругивлад, он углядел бы разве только досчатые крыши.
      По улице, заползавшей круто вверх, ему попадались горожане, мужики все крепкие, рослые, да и женщины им под стать. Многие приветствовали героя, молчаливым кивком, ибо слух о чудесном спасении Ольги скоренько облетел Домагощ.
      Вот хоромина самого Волаха - местного воеводы. На миг словен остановился, любуясь красотой - там, где встречались скаты, шла толстая, но тоже деревянная, полоса с нанесенными на нее искуссными резами, удивительным ленточным плетением да причудливыми зверьми.
      Вершины домов, как отметил словен, местные венчали петушиной головой, веря, что Радигош* не оставит милостью кров, где чтут его любимца.
      (* Радигош, Радегаст, Радигощ, Сварожич - одно из высших божеств западных славян, верховное божество у лютичей-ретарей. Защитник от непрошеных гостей, бог плодородия. Сопоставим по своим функциям и внешнему виду кумира с Митрой и Даждьбогом. Из арабских источников известно, что вятичи, пришедшие "из ляхов" поклонялись Огню, а на территории их земель было несколько городов именованных Радогощ, это дало основания сблизить его с Огнем-Сварожичем, сходные функции есть и у Митры)
      Так говорил и волхв Станимир. Он охотно принял у себя чужестранца. И долгими вечерами старик подробно расспрашивал младшего собрата про далекую и таинственную Аркону, о которой столько слышал, но где ни разу ни бывал.
      - Веруешь ли в мощь светлого Радигоша, брат!
      - Верую, брат! Но и черный Велес не менее могуч!
      - Истину говоришь... Хоть и служим мы разным богам, а выходит, всё равно - единому Роду.
      Пришелец постарался убедить Станимира, что не соперник ему. Похоже, старик это сразу понял. Кто поклоняется Тьме - не станет класть требы священному Огню,
      Свободное время, принятый Владухом с распростертыми объятиями, герой гулял по окрестным лесам. Ольга сопровождала его. Ей не стоило труда внушить отцу, что чужак будет полезен роду.
      - Сам Радигош посылает нам столь доблестного воина, как твой Ругивлад! - заметил жупан, внимательно выслушав дочь.
      - Почему это "мой"? - вспыхнула Ольга.
      Но Владух не ответил на выпад и продолжал:
      - Неспроста Бермята самолично к нам в леса пожаловал. Видать, это он и нанял печенегов, что тебя похитили. У них уж в крови дурной навык - ходить на вятичи за полоном. Татей мы словили, а вот этот подлец ушел... И непременно явится к лету, да не с сотней, а "тьмой". Если правда все то, что болтают о князе киевском - не уймет он свою похоть, не умерит гордыню! Бермята при нем тысяцкий... Правда, иной раз случается - при добром господине плохой слуга али советник. Странные дела творятся во Киеве сначала поубивали волхвов, теперь же взялись грамоте народ обучать! У нас, у славян, всегда так - лихая голова рукам покоя не дает. Поживем - увидим!
      Ты говоришь, чужеземец сведущ в ратном деле и знается с колдовством? Своди-ка его к Станимиру, и коль волхв не против, убеди остаться своего Ругивлада... И не надо злиться! Не бывает лишним добрый клинок. А там, глядишь, осядет, остепенится...
      И одна по обабки боле не ходи. Смотри у меня, дереза! Хвала Радигошу, все пока счастливо складывается... Но впредь учти! За тобой будут неотступно следить. Хотя бы тот же Дорох. Тебя прощает лишь то, что у нас стало одним богатырем больше. Я уж начал сомневаться в благосклонности богов - будто Сварожич и забыл про нас, будто небожители обессилили.
      - Я уверена, отец, он поможет! Ругивлад говорит, его волшебные силы не совсем те, к которым мы привыкли. Я видела, ему повиновался змей! А как он разметал киян...! - затараторила Ольга.
      - Да будет Род с тобой! - ответил Владух, - делай, как знаешь... Но к Станимиру ты чужака все-таки своди - мало ли что!
      Неожиданно, Ругивлад обнаружил, что девушка проявляет чрезмерную ревность к их ежедневным прогулкам. Молодой волхв объяснил это той непохожестью, что принес он, чужеземец, в порядком однообразный мир племени. Поначалу словен и не льстил себя никакими надеждами. Да, сперва, и не желал таких надежд! Пришелец неизвестно откуда, один, как перст. Без крова и рода, что случится с ним завтра - не понятно ни Белбогу*, ни Чернобогу. Он исчезнет внезапно, возможно, против собственной воли, и чутье безошибочно подсказывало черному волхву, как это произойдет.
      (* Белобог (Белбог)- Белый Свет, благой бог природы. Белый бог - это соперник Черного бога, обладающий атрибутами белизны или Света. Как и Черный бог, он относится к богам старшего поколения, однако Белый бог противостоит миру мертвых и смерти. В той же степени, как и Черный бог, связан с зарождением новой жизни и судьбой, он участвует в творении Мира, либо препятствует порче мира. Блага в мире от Белобога - это просветитель, который добывает и дарит людям и иным богам знания. Белый бог является в наш мир из своего мира, чтобы совершенствовать его, в соперничестве с Черным богом обретая целостность и снимая собственную ущербность. Иногда Белый бог ассоциируется с молодостью, а Черный бог - со старостью, также иногда Белый бог обладает подчеркнуто светлым (зорким) взглядом, а Черный бог полностью или частично "слеп".)
      "Женщины любят таких, с которыми надежно, спокойно," - думал Ругивлад. - "Они завлекают легковеров в сети, обещая верность, требуя верности взамен. Мужчина хочет верить - что его будут любить и слушаться до могилы, женщина жаждет полного подчинения себе мыслей и желаний мужчины, к чему бы они не направлялись. Мужчина способен ревновать любимую только к сопернику, более или менее удачливому, женщина ревнует ко всему, что умаляет власть ее чувств, а значит, к его знанию, знанию мужчины, и тем более знанию черного волхва."
      Но сколь бы ни последователен был Ругивлад в ограждении себя от несущей смятение страсти, столь хитра и настойчива сама страсть, в конце концов она найдет лазейку в любых неприступных крепостях, столь беспощадна эта страсть, когда стены падут.
      Хотя жупан был немало рад, что племя заполучило столь удачливого воина, он не мог позволить чужаку жить в своем тереме. И честь немалая, какой не удостоился даже сын Буревида, "главы всех глав". И дочь на выдане - "Волосом светити быть девице"! А присутствие в доме холостого мужика, к тому же иноземца - мало ли что судачить начнут.
      На пиру по случаю счастливого избавления Ольги Ругивлад блестящим образом оправдал мысли Владуха:
      - Мой меч будет на твоей стороне!- сказал он жупану, - Обидчик Ольги мой кровник. Если боги допустят, я сумею еще и отомстить! Но что такое клинок, когда мне подвластны силы во сто раз могущественными? Правда, они требуют некоторой подготовки, а для того мне нужен дом или хотя бы мастерская...
      Воевода Волах пробурчал, что даже дряхлеющий Станимир обходится жалкой лачугой, а молодому волхву зазорно требовать себе лучшее. Ольга вспыхнула и хотела уж одернуть воеводу, намекнув о законах гостеприимства. Жрец Сварожича, приглашенный на тот же пир, не обиделся с виду, но посоветовал жупану отдать своему черному собрату давно пустующий дом на самой окраине городища, через стену от слободы.
      - Не гоже мне, герой, пытать о секретах твоего искусства. Есть у нас в Домагоще просторные палаты. Может, они сгодятся? Когда-то, я в ту пору еще пацаном бегал, а вон, Станимир, уже волховствовал, двор сей предназначался для гостей заезжих. Но беда с ним! Поселилась там темная сила. Видать, зараза иноземная. Пакость всегда из-за границы приходит! Какой-нибудь купец завез, да так и бросил. Словом, никто уж много лет в гостинном дому жить не может. Хотел спалить - да вот, Станимир отговорил. Дескать, злыдни по всему городищу разбегутся и станут творить лихо добрым селянам. Так и стоит пустой двор, и всяк обходит ныне его стороной. Коль сумеешь справиться со злыднями - двор твой. Не получится - будем думать.
      - Да, где это видано, батюшка, чтобы гость службу служил? Али не показал себя чужестранец, когда выручал меня из боярских уз? И не он ли защитил вашу дочь от лесуна? - горячо вступилась за спасителя Ольга.
      Но Ругивлад прервал ее.
      - Я службы, владыка, не боюсь. Мне, чем опасней дело - тем оно милее, продолжал он, украдкой глянув на девушку.
      Ольга улыбнулась и покраснела.
      - Одно не понятно, - словен мигом отвел взор, - неужто, Станимир сам не опробовал свое искусство?
      Старый волхв укоризненно покачал головой и ответил:
      - Как же, ворожил и я, да толку чуть. Рядиться со злыднями может, разве, черниг*. Я ж - беляг.
      ( * черниг - тот, кто следует дорогой Чернобога, беляг - жрец Белобога)
      Ругивлад не стал боле испытывать терпение старика, поклонился ему, поклонился и жупану поясно.
      - На том и порешили, - подвел черту Владух, - Коль сумеет молодец управиться с темной силой - тот гостиный терем и двор при нем будут Ругивладовы.
      Когда герой поведал о деле коту, Баюн расправил усы, подмигнул зеленым глазом и успокоил озадаченного волхва:
      - И в голову не бери! Не печалься, сладим мы со злыднями, коли они шуткуют. Только вот, ни разу еще не слыхивал, чтобы эта погань вместе с купцами путешествовала. Уж не смеются ли жупан со Станимиром? О тараканах знаю, о клопах наслышан, да и блохи...
      Кот вцепился в шубу на брюхе, щелкнул клыками:
      - Вот тебе, проклятая!... Но чтобы злыдни?
      - Будем надеяться, что ты этих парней ловишь столь же успешно, как и мышей, - ответил словен.
      Сказано - сделано. В тот же день, еще не начало смеркаться, Ругивлад и неизменный кот, направились к проклятому всеми жилищу, чтобы осмотреться заранее. Пол-Домагоща со страхом и интересом глядело им вслед, но словен обернулся только один раз, когда почувствовал, что щедрая девичья слеза по нему уж падает на землю. Они как раз миновали терем Владуха.
      В мешке у волхва был мел Седовласа, он не слишком дорожил подарком, помня лиходейство черного колдуна и происшествие в Корчме. Но на такой случай вещица нужная! На языке у Баюна скопилось немало колкостей, и котяра тоже не очень горевал, когда та или иная острота вдруг да вылетала из говорливой пасти. При таком сумеречном настроении хозяина сгодилась бы любая.
      Прежний гостиный терем, не в пример новому, был окружен, как и многие дома городища, еще добротным частоколом, сквозь который вела лишь одна калитка. Она скрипнула и нехотя пропустила молодого волхва. Кот прошмыгнул следом и, сев среди двора, принялся высматривать опасность. Человек доверился звериному чутью и ожидал решения Баюна, хотя, для пущей убедительности, достал клинок и поглядывал на руны - те не светились.
      - Приступим, помаленьку! - объявил Баюн, - Ступай-ка к колодцу, да задобри его хозяина. Пригодится!
      Каждому волхву известно, вода - одна из пяти стихий, а пятая - град, и заручиться поддержкой Колодечника не мешало бы. А еще сказывал арконский учитель Велемудр, что у самых древних колодцев царица русалок воду живую хранит. Любая душа не оживет, на небо не попадет без напитка этого волшебного, русалкой с небе принесенного.
      Но этот источник был самый обыкновенный.
      Ругивлад вывел на бревнах мелом знак воды, затем начал медленно вытравливать цепь на себя, под скрипучее стенание вертушки. Та пошла на редкость живо - ведра, конечно, не было. Он пробормотал обещание непременно почистить вместилище живительной влаги.
      - Угу! - донеслось из темноты.
      Развязав тряпицу, волхв поделился с Колодечником нехилым комком соли дабы ее взял, а пресну воду взамен дал. Во глубине что-то булькнуло, ухнуло и... затихло. "Жертва принята!" - понял словен, и тут внимание его привлек невнятный шепоток, доносившийся сзади:
      - Дядя Дворовой, приходи ко мне, не зелен, как дубравный лист, не синь, как речной вал; приходи таким, каков я сам - и тебе яичко Рода дам.
      Он оглянулся и замер. Кот сидел на крыльце. Пред ним, вытянувшись в струнку, на задних лапках стояла ласка и поблескивала черненькими глазенками. Волхв почуял, не простая она, а не иначе как сам Дворовик вышел честь хозяевам отдать.
      - Худо, значит? - донеслись до словена отрывки доверительной беседы.
      - Заднее не бывает! - пропищала ласка, - Жрать совсем нечего, особливо зимой. Мыши - и те смотались к соседям. А мне нельзя. Я за двором глядеть поставлен.
      - Мышей обеспечим! Это я тебе, как честный кот обещаю! И закрома пустыми не останутся, так Амбарному и передай! Я тут порядок наведу! мяукал Баюн - Скотинкой разживемся. Будет мохнатый зверь да на богатый двор, пои, корми его, рукавичкой гладь, расчесывай.
      - Передай, чтоб на Великие Овсени, хоть какое, но угощение было! попросила ласка.
      Баюн хитро глянул в сторону остолбеневшего героя и заверил:
      - Всенепременно! Лично прослежу! Но и ты, братец, давай, Гуменника-то верни, нам без овина-то несподручно... А мы ему за то ведро пивка поставим, и чего тянуть, прямо на Волха и поставим. И коль разохотится - на Сречу тоже будет ему пиво.
      - Сделаем! - пискнула ласка и юркнула куда-то.
      - Вижу, с водяными договорился, - по-хозяйски отметил кот, - Пошли в хату! Трошки пошукаем до пенат, пока солнце не село.
      - И точно, лучше днем беседовать, - согласился волхв с ученым зверем.
      - Только ты, молодой ещо, и вперед батьки в пекло-то не лезь. Я в терем первым войду.
      - Другой бы спорить стал, а я всегда - пожалуйста! - ответил волхв и уступил Баюну дорогу.
      Но кот и не думал проникать в пустой дом через дверь. Он хорошенько разбежался и мигом очутился посередине отвесной, сложенной из толстенных бревен, стены терема. Подтянувшись на когтях, Баюн вскарабкался на второй ярус, где с трудом протиснул свою спинищу и то, чем она заканчивалась, меж прутьями балясин.
      Даже весьма тренированному воину взобраться вот так сразу не удалось бы без шеста или на худой конец - крепкой веревки. Запасливый волхв ее и прихватил. Уже скоро он также был наверху. Приоткрыв ставни клинком, запустил туда кота. Зверь бесшумно скользнул внутрь горницы. Немного погодя он появился опять и, прокашлявшись от пыли, махнул человеку лапой:
      - Давай сюда!
      Пенаты встретили новых хозяев в терпеливом молчании. Никто, и даже всемудрые боги, еще не слыхал, чтобы тени говорили. Всякому известно - у них нет тела, а значит, и языка. Самую длинную обычно звали Глумицей, чуть поменьше - ту кликали Поманихой; Стень и Настень - под этими именами почитали оставшихся сестриц.
      Баюн обратился к ним с пространной речью, но не расслышали. Раз у теней нет языка - то нет и ушей.
      Горница была просторна, да не пуста, тут стояли массивный стол и пара широких лавок. В углу, поднимаясь с первого яруса, высилась ладно сложенная печь.
      Кот придирчиво обнюхал скамьи и успокоил человека:
      - Клопов тут нема, спать можно...
      - Какие клопы? Все с полвека как вымерли, - поддержал его Ругивлад.
      - Тебе почивать, - мне-то что?...Ну, чего застрял? Спускайся!
      ...Вниз вела скрипучая лестница с шаткими перилами. Пару раз словен чуть не загремел по ступеням, но сумел-таки устоять на ногах. Руны на мече по-прежнему ни о чем его не предупреждали.
      Внизу комнат оказалось много, но Баюн уверенно повел волхва в самую большую, аккурат под горницей наверху.
      - Чую, никакими злыднями здесь и не пахнет! - высказался Ругивлад.
      - Хорошо чуешь, волхв! Главное, нутром, али еще чем? Гляди, тебя тоже кой чему научили? Злыдни бы изгрызли тут все, испакостили бы стены, то, знаю, их любимое занятие, подпалили бы потолок лучиной. Ан нет! Все на своих местах, порядок, хотя и пылища. Гляди - даже чашки и миски на полках сохранились.
      - Я и гляжу, - поддакивал словен, осматривая основание печи, - Ктой-то здесь обитает. И этот кто-то очень не любит непрошеных гостей, - добавил волхв, сунув в запечную темень клинок.
      Руны высветились, но погасли. Он кивнул коту, а сам, раздвинув табуреты и скамьи, достав мел Седовласа, принялся старательно вычерчивать на полу круг. Кот усмехнулся в усы, но ничего не сказал - полез за печь, чихая и фыркая. Зашуршало, заскрежетало. Полетела черная пыль. Наконец, он выбрался оттуда, весь в паутине, и занялся собственной шубой.
      - Будем ждать полуночи, - ответил зверь на немой вопрос словена.
      Так они и сделали. Волхв устроился на табурете внутри колдовского круга. Положив меч на колени, он изредка посматривал на древние витиеватые руны - не засверкают ли вновь. Кот же вскарабкался под самый потолок на полку и замер там в засаде, так что Ругивлад не слышал даже звериного сопения.
      Ожидание выдалось томительным, тягостным, долгим. Прогорланили последнюю вечернюю песнь домагощинские петухи. Уж давно смерклось, словен начал клевать носом, когда вспыхнули знаки на клинке. Что-то заскрипело, и повеяло, как из подгреба.
      - Вот она, темная сила явилась, - сказал волхв.
      - Когда-то называлась Сквозняком, - пошутил кот.
      - Кто! Кто посмел тревожить старого! - загудело в печной трубе.
      - Да, ладно, пугать-то! Выходи! Разговор имеется, - предложил Ругивлад.
      - Кто ты таков, чтобы с тобой говорить! Дерзкий человечишка! Ну, держись! - вновь прогудел голос из печи.
      В сей же миг нехитрая утварь, имевшаяся в комнате, пустилась в пляс. Взмыли вверх табуреты, устоял лишь тот, на котором сидел волхв. Завертелись, закружились горшки и глиняные миски, а откуда ни возьмись выскочил голик и принял участие в хороводе, вздымая клубы пыли.
      Нараспев волхв начал читать заклятие:
      - Ах, ты гой еси, домовая Кикимора, выходи-ка из горюнина дома скорее, а не то задернут тебя калеными прутьями, сожгут огнем-полымем и черной зальют смолою...
      - Ты ругаться, мерзавец! Ну, ужо мы не из пугливых, - донесся другой писклявый голосок из темного угла, и в Ругивлада полетел драный валенок.
      По счастью, круг Седовласа в этот раз сдержал натиск, как домовая пакость ни бесновалась, и словену не досталось ничего из того, что выпало на голову кота.
      За зверем охотилась кадушка с явными намерениями окатить хвостатого тухлой зеленой водицей. Да еще завалящая ендова бренчала при каждом ударе о столь же медный, как и она сама, лоб Баюна. Кот изловчился и, сыграл в лапту, отбил эту посудину лапой. Увернулся - и кадушка промазала, впечатавшись в стену, она разлетелась по досточкам.
      Голоса страшно завывали, ныли, пищали, причитали и ухали наперебой.
      Огрызаясь на голик, который нет-нет, да и прохаживался по толстой спинище, Баюн продвигался к печи, откуда доносился наибольший шум.
      Наконец, он прыгнул! Раздался визг, точно голосил малолетний ребенок!
      Спустя мгновение котяра, освещая дорогу глазищами, выволок из темноты отчаянно отбивающегося коротышку. Ростом старикашка был с поларшина, о то и меньше, рыжая взлохмаченная шевелюра и едва различимые брови. На нем сидел неказистый драный тулупчик, обещавший и вовсе превратиться в лохмотья стараниями Баюна.
      - Ах ты, окаянный! Пусти мого мужика! Ишь чего удумал! - вооружившись все тем же нахальным веником, на кота наскочила худая маленькая деваха, с белым лицом курицы, и лишь длинные черные волосы не позволяли спутать ее с дворовой птицей.
      - Брысь, кикимора! - рявкнул кот, удерживая выскочившего было Домового когтистыми лапами.
      Берегиня сообразила, что ей самой не сладить с лютым зверем и, швырнув в кота голик, она обратилась к словену:
      - Мил человек, унял бы ты хищника. Задерет, ведь, мужа мого ненароком?
      - Мужика-то как звать?
      - Сысуем кличут.
      Ругивлад сделал коту знак, чтобы тот слегка отпустил когти. Баюн фыркнул, но не ослушался. Домовому заметно полегчало. Он перестал трепыхаться и вопить, в тот же миг утварь, летавшая в воздухе вокруг, грянулась об пол, да так, что остались одни осколки и щепочки.
      - Никак, одичал! - юродствовал Баюн, - Или того хуже - рехнулся на старости лет! Вона сколько всего переколотил.
      - И ты бы рассвирепел за полвека-то, - уже совсем миролюбиво сказал Сысуй, - Мне бы, старому, на угольках поваляться! Золою бы горяченькой больные ножки растереть. Так, печь который год не топлена. Я ж не злыдень по натуре - а лишь из необходимости.
      - Ну, это мы мигом! - заметил волхв.
      Взявшись за кремень и кресало, что всегда носил на поясе, он принялся высекать искру...
      - Давно бы так, - согласилась Кикимора, подсаживаясь к печи и протягивая к пламени длинные паучьи пальцы, - А ведь, я тебя помню, коток! Бывало, такие сказки загибал, что с утра до вечера слушали...
      Она мечтательно завела глаза, но Баюн смолчал. Кот - не ворона, да и домовой - не сыр с маслом.
      Волхв знал, кикиморы рождаются, как и обычные дети, только отец у них один - пенежный змей. Залетит такой к своей любимице в избу через печную трубу, принесет злато-серебро. Для него она ставит в печи щи да кашу, на худой конец яичницу, а забудет - осерчает змей и спалит дотла. Заскочит эдак, потешится, а на завтра - милая уж брюхатая ходит. И на седьмой месяц выкинет девочку, такую, что волхвы содрогнутся. Подхватит огненный змей дитенка, унесет на самый край света, куда - не ведомо. Только старые люди говорят - там живет Древний Старик, напоит он девочку медовой росой, жена его - Матушка яга - расчешет Кикиморе волосы гребнем злаченым, кот-баюн ей на гусельках песенку сыграет - заснет маленькая в хрустальной колыбельке. Очнется деваха, словно бабочка, скинув кокон - и знает она все то, о чем Кудесник да женка его вещая поведали ей. Но не порхать берегине в поднебесье - будет она подругой Домовому, станет век с ним под печкой коротать, не старея боле, но и Света Белого не видя.
      А про пенежного-то змея Ругивладу еще тетка Власилиса сказывала быличку:
      - "Как во граде Лукорье летел змей по поморию, града княгиня им прельшалася, от тоски по князю убивалася, с ним, со змеем, сопрягалася, белизна ея умалялася, сердце тосковалося, одному утешению предавалася - как змий прилетит, так ее и обольстит". И чтобы избавиться от пенежного, продолжала тетка-ведунья, - надо заткнуть в терему все щели мордвинником, да и говорить трижды такие слова: "Тебя, огненный, не боюся. Ладу в пояс поклонюся. Ладе уподоблюся, во узилища заключуся. Как мертвяку из земли не вставати, так и тебе ко мне не летати, утробы моей не распаляти, а сердечку моему не тосковати. Заговором я заговариваюсь, железным замком запираюся, пеленою Макоши покрываюся!"
      Всегда и во веки веков будут петь у нас по деревням, прося Рожаниц о помощи:
      Благослови, мати,
      Ой мати, Лада, мати
      Весну закликати!..
      - Значит так!
      Ругивлад вздрогнул, писклявый голос кота вернул его в действительность.
      - Коль озорничать бросите, - учил Кикимору Баюн - все пойдет чинарем. На Просинец мужику твоему - кашу, а тебе - на Масленицу будет угощение.
      - Тогда все семь дней. На Встречу можно поменьше, Заигрыш - тут надобно добавить. В Лакомый денек - сам Род велел, но особенно, когда Разгуляй к концу двинется! Там очень прошу!
      - Уважим! Не обидим! - согласился волхв.
      - Вот и ладненько, - продолжала Кикимора, загибая пальцы, - В Тещины вечера - сам забудешь, есть кому напомнить...
      - Да, я, Кикимора, не женат пока.
      - А это, брат, не порядок! Не порядок! - вставил Сысуй, и заворочался, кот еще ослабил когти - Без бабы никак нельзя. То ж погибель прямая Домовому!
      - Вот, и я про то же, - закивал котяра.
      - Поговорите еще, - рассердился Ругивлад, - Пост у меня ныне.
      - Ты послушай, мил человек! Я, почитай, седьмой век коротаю, и всякое повидал. Терем мы поправим - это не беда. Дыры законопатим, на оконца сперва пузырь натянем, потом и о зерцале могем покумекать. Короче, в Лютене жарко станет. Завтра проси жупана дать тебе в помощники Творило - то самый толковый да рукастый мужик на городище. Вдвоем мы с тобой не управимся, а холода наступают скоро. Двор, я так понимаю, тоже обустроят, у тебя найдутся помощники порасторопнее. Но нам, духам, уют потребен, а кто его сумеет сотворить, как не простая баба. Ты на худышек, да вертушек не смотри - они ни фига в семейной жизни не соображают и от них дому одно разорение. Ты заведи нам хозяюшку... Отчего, спрашивается, мы тут за полвека озверели? Дому тоже нужна женская забота да ласка, а на гостином то дворе - одни гулящие ошивались...
      - Вот ведь пристал. "заведи"!? То ж не корова какая? Ладно, придумаю что-нибудь, - успокоил волхв Сысуя.
      - Значит, ударили по рукам!? - осведомился у Кикиморы более практичный Баюн.
      ... Словом, на другой день Ругивлад вернулся ко двору жупана цел и невредим. Станимир похвалил молодого волхва. Ольга не скрывала радости и восхищения. Но средь прочих голосов даже тугой на ухо словен различил полный зависти шепоток ее чернявого ухажера - Дороха.
      * * *
      - Наверное, твой господин несчастен? - заговорила Ольга с котом.
      - У меня нет хозяина! - гордо промурлыкал Баюн.
      - Извини, я и забыла, что воля в крови у вашего племени, - смутилась она.
      - Но если ты о Ругивладе, то он и в самом деле несчастен. Чудовищное честолюбие сыграло с ним злую шутку. Так что не жалей его! Сам виноват и от страданий лишь испытывает наслаждение. А что, хищница вышла на охоту?
      - Я не понимаю?
      - Да, ладно врать-то! Я дивиц насквозь вижу! Что ты - ведьма, может батюшка не приметить, иль какой влюбленный остолоп! А у тебя меж тем все на лбу написано...
      Ольга загадочно улыбнулась. Затем, вдруг, схватила кота за шкирку, и с трудом приподняв, поднесла звериную морду к лицу:
      - А вот это еще бабка надвое сказала!
      - Сказала - так сказала! Но зачем же сразу лапать? Дурень, он и есть дурень, - заговорил разумный кот,- Кто не пожелал отдаться на милость Лады, тот должен пойти хотя б к Ругевиту на поклон.
      - Разве любовь и сила так мешают друг другу? - спросила Ольга и опустила зверя, разгладив мех на загривке.
      - У нас, обычно, совмещают, - согласился Баюн, почесав лапой за ухом Ругивлад искал тайное знание. Но не меньшую власть имеют вполне нормальные вещи. Конечно, парень добился бы и славы, и богатства, и женщин, но этого ему мало. А по мне - лучше сразу отбросить когти, чем такая жизнь.
      - Мне не нравятся умники, которые стремятся сделать людей иными, чем они есть на самом деле - уязвлено произнесла Ольга, - Нельзя подчинять себе человека против его воли, какие бы добрые намерения при этом не двигали бы тобой! Боги мудры, и единственная подлинная власть - это любовь.
      - Она ваша и целиком ваша, коварные, - мявкнул кот. - К тому же, любовь - обоюдоострый меч. Кто жаждет ее - сам надевает оковы. И потому любовь есть предрассудок... Знал я одну кошечку, так она, мерзавка, бросила меня с двумя котятами...
      - Нельзя же вечно бояться? - прервала воспоминания кота девушка, - Но теперь-то он обладает своим знанием, раз вызвался помочь нам?
      - Уж что верно, то верно. Как разойдется, как разойдется... Близко не подходи - зашибет. А потом жалеет, ох жалеет... Как мужик мужика, я его не понимаю. Мррр... Знание получишь только в борьбе, но Любовь познается лишь в несчастье.
      - Ты, оказывается, тоже большой умник?!
      - Я это не в первый раз слышу, милая. Все мы немного ученые, - так ответил Баюн, фыркнул и гордо удалился по зубчатой стене частокола, подняв пышный хвост трубой.
      Кто-то бесшумно подошел сзади. Ольга заметила приближение по тени на камнях, быстро обернулась.
      - Здравствуй! Да хранит тебя Макощ! - приветствовал девушку Ругивлад, Что за сплетни поведал этот бессовестный пожиратель мышей?
      С тех пор, как словен нежданно-негаданно вошел в жизнь Ольги, а жупану Владуху вернул уж совсем было потерянную дочь, минуло дней десять. На дворе уж стоял месяц Велесень. Близился праздник Волха, за ним следовал Ляльник, когда всякому жениху должно, переодевшись в звериные шкуры, неузнанным подобраться к самому крыльцу невесты. Родичи нареченной обычно делали вид, что мешают жениху, а нередко и впрямь спускали псов. Незадачливый парень должен был успеть укрыться - иначе, собаки могли расстроить свадьбу в тот год. Коль парень оказался прыток - играли свадьбу по первому снегу. И пели девушки, обращаясь к Радигошу: "Батюшка-Сварожич, покрой землю снежком, а меня женишком!"...
      - Сплетни - не сплетни, а кое-что поведал! - улыбнулась Ольга словену.
      - И ты ему поверила? - улыбнулся и он в ответ.
      Их взгляды встретились, и Ругивлад замялся под девичьим взором, а может загляделся, несчастный безумец, как в лучах солнышка блеснул вдруг шелк волос.
      Она была чиста и невинна. Казалось, сама охотница-Зевана* сошла на землю. Златотканную ленту по девичьим вискам украшали серебряные кольца, каждое из которых было в семь лопастей с руной на каждой. Ругивлад без труда читал эти хитросплетения оберегов. Вот, скажем, центральная - это сдвоенный знак Лося, а по краям - обычные символы двух лосих. Свей бы сказал, что это руны Альгиз. Кто творил такую красу - знал свое дело. И если Ольга носит этот амулет - она под защитой рожаниц и мудрой супруги Велесовой - Макоши.
      ( * Зевана, Девана - богиня охоты у поморских славян)
      Самые крайние знаки - свастики, и пусть никогда не закатится для нее солнышко. Еще две руны - Сварожича, могучие символы Фрейра*, мощные знаки Инг. Как дитя идет на смену родителю, так девица в положенный срок становится матерью. И боги благоволят ей. И все новое от нее.
      (Фрей(р) - в скандинавской мифологии бог-ван, принятый в сонм богов Асгарда, сын Ньерда, щедрый бог плодородия и урожая, возможно бог Света, князь светлых альвов. Его славянское имя - Даждьбог или Радегаст. Вепрь его священное животное (как и у индуистского бога Вишну, близкого по функциям, ср.русс. - весна).
      Но право, волхв слишком увлекся - ему бы смотреть не на височные колечки, а на девушку!
      Ольга не успела ответить словену. Подбежал Кулиш:
      - Храни тебя боги, Ольга-прекраса! Здрав будь, славный Ругивлад! Владух слово шлет - охота будет на зверя лютого. Не желаешь ли потешиться? выпалил отрок.
      Отец Кулиша, Манило, был при жупане старшим дружинником, случалось ему заманивать в непролазные болота врага, а причиной тому - удивительно искусство пересмешника. Раз услышав чей-то голос мог воин без труда вторить ему. Да как похоже вторить! Ни в жизнь не отличишь - Манило ли то шуткует, али всамделишный то звук.
      - Ну, вот, и конец свиданию! - развела девушка руками и выразительно глянула на словена.
      - Не понимаю, как можно убивать зверей, если мяса вдоволь? - удивился Ругивлад.
      - Он нападает первым. Он пожирает жертву. Да и Волх-охотник на носу.
      - Что же это за "крупный зверь"? - уточнил он.
      - Индрик, отвратительное, страшное создание!
      - Ну, это еще не повод для убийства! Рыскучий зверь на то и создан, чтоб добычу вкушать.
      - Человек человечиной брезгует, а Индрик... - Ольга снова так взглянула на молодого человека, что он осекся, и поклонившись, последовал за Кулишом, чтобы присоединиться к охотникам.
      В душе словен не одобрял эдаких затей.
      - Будь осторожен! - все-таки донеслось издалека, - Он уже съел многих храбрых воинов.
      - Волх не выдаст - Индрик не скушает! Всегда приходится чем-то жертвовать, - посмеялся Ругивлад.
      Они спустились во внутренний двор крепости, где неподалеку от врат городища собрались ловчие и загонщики, всего около сорока человек.
      Ругивлад давно обратил внимание, что вятичи строят, совсем как на Поморье. Самые нижние и толстые бревна крепостной стены укладывали на поперечные лаги. Затем их присыпали землей и снова перекладывали сверху бревнами, у которых зачастую даже не обрубали сучья, смотрящие вниз. Это придавало сооружению необходимую жесткость. Стена Домагоща, возведенного на крутом берегу Оки, возвышалась саженей на шесть-семь, да сажени три с половиной была она и в толщину.
      Отрядом командовал уже знакомый словену Волах - правая рука жупана, сухощавый, жилистый и подвижный. Он строго глянул на чужака - глаза воеводы были серовато-пепельные:
      - Ты с нами? Тогда держись меня, чужеземец...
      Часть охотников уже седлала коней, и хоть Ругивлад сумел бы управиться со скакуном, он счел разумным присоединиться к пешим. Все вятичи были в броне, будто кияне или печенеги стояли у ворот, а вооружены кто копьем, иной - рогатиной.
      - Зверь и в самом деле представлял серьезную опасность, - смекнул Ругивлад.
      Он мигом оценил широкое, плоское на обе стороны острое перо рогатины, под которым находилось яблоко, а за ним тулея, насаженная на искепище..
      Движимый дурным предчувствием Ругивлад прихватил меч Седовласа. Насмешливые взгляды некоторых ловчих, не знакомых в деле с таким "неуклюжим" оружием, словена не смутили. На пояс он прикрепил длинный и узкий полый ремень, набитый изнутри маленькими свинцовыми слитками. Их словен подобрал накануне в кузне...
      Колесница Сварожича уже оставила позади половину своего дневного пути. Погода стояла прохладная, легкий ветерок то и дело давал о себе знать. Увлекшись наблюдением за окрестностями, Ругивлад едва не вскрикнул, когда нечто мягкое и пушистое шлепнулось ему на плечи.
      Кот, а это был он, зевнул во всю пасть и замяукал:
      - Еле догнал! Ну, и куда наш путь лежит?
      - Да, на Индрик-зверя, эка невидаль! - беззаботно бросил словен.
      - Индрик вам не хухры-мухры! Я бы согласилься на кого-нибудь помельче?
      Ругивлад не расслышал. Он пытался понять, каким образом их сравнительно немногочисленный отряд сможет прочесать огромную территорию, заросшую труднопроходимым лесом. Загонщиков просто не было. Может быть, охотники собираются подманить зверя? Вскоре выяснилось, что словен недалек от истины. вятичи, наученные горьким опытом предыдущих столкновений, неплохо усвоили повадки хищника. На нескольких глухих лесных тропинках, где Индрик-зверь чаще всего творил свои кровавые дела, предполагалось расставить ловушки. Впереди медленно едет "приманка", одинокий, якобы дремлющий путник, вооруженный лишь зачехленным луком. За ним на расстоянии выстрела бесшумно следуют пешие воины. Зверь не сможет разом справиться с наездником, который будет настороже. Мигом подоспевшие спутники быстро решат исход схватки. Кроме того, часть верховых охотников должна была просто рассеяться по лесу, чтобы в случае необходимости примчаться по звуку охотничьего рога, или самим передать такой сигнал.
      Лес вокруг дышал первозданной красотой, Пущевик холил свою зеленую шевелюру.
      Ругивлад, обделенный Волхом по части предвкушения добычи, предпочел не бегать за Индриком, а поджидать его, гада ползучего, в укромном месте. Разводящий отвел чужаку полянку, на которую выходило аж целых четыре тропы. Словен бросил взгляд в спину быстро удалявшегося вятича, и только тут сообразил, что у него-то самого нет не только сигнального рожка, но и дорогу обратно он не скоро отыщет самостоятельно, разве жребий поможет. Оставалось положиться на кота, но того словно ветром сдуло.
      Солнце между тем закатилось за тучи, но оставшись в привычном полном одиночестве, Ругивлад не долго проклинал себя за нерасторопность. Он подошел к раскидистому, коренастому дубу, что рос на отшибе поляны, и прислонился к стволу, передвинув меч поудобнее. "Охотники опытней меня и первыми найдут чудовище, а я выйду на их зов... " - успокоил себя Ругивлад и погрузился в мечты.
      Его грезы улетучились, напуганные слабым шорохом. Моментально присел, огляделся:
      - Ого! Великая Мать!?
      Это было невероятно красивое животное! Такого он еще не видывал; хотя и много слышал о нем от англов, гостивших в Арконе.
      Ощутимо крупнее обычной лошади, мускулистей и крепче, оно совершенно не проигрывало в грации. Длинный конус рога гармонично смотрелся на выпуклом лбу. Существо жевало травку и, казалось, не замечало притаившегося человека. Это представлялось весьма странным, Ругивлад находился с подветренной стороны. А ветерок, с тех пор как отряд покинул Домагощ, усилился и теперь осмеливался играть верхушками деревьев. "Может, у него насморк?" усмехнулся словен, - "Будет жалко, если такой красавец вдруг станет добычей той отвратительной твари! Хотя, судя по всему, ты в силах за себя постоять".
      Единорог подошел совсем близко, и Ругивлад с восхищением следил, как переливаются мускулы под его неправдоподобной, ослепительно белой шкурой. Созерцание едва не стоило жизни!
      Резвым скачком зверь покрыл три четверти разделяющего их расстояния и ударил Ругивладу рогом в грудь! Он пригвоздил бы словена к дереву, да незадачливый охотник, успел шарахнуться в сторону..., не удержался на ногах и кубарем прокатился по земле. Увернувшись от не менее страшного удара копытами, Ругивлад выпрямился. По рунам на клинке стайкой пробежали зеленые огоньки.
      Единорог больше не нападал. Он стоял, чуть наклонив упрямую голову с выставленным вперед костяным оружием, и следил за противником. Взгляд был, как у хищника, а на белках глаз резко выделялись вертикальные зрачки. Ругивлад, отступая за дерево, тоже посматривал на существо, которое, вдруг, приоткрыло пасть и заговорило взвешенно:
      - Ты есть человек. Ты - поедатель мяса. У тебя оружие в руках. Ты пришел в лес, чтобы убивать. Но ты сам останешься тут, человек! - и, чуть склонив голову на бок, единорог бросился на героя.
      Ругивлада слегка смутили слова животного. Он и в мыслях никогда не держал на единорогов зла. Но словен понимал, это обстоятельство ему сейчас не зачтется. Второй выпад его врасплох не застал. Волхв спрятался за ствол, целя зверю мечом по шее, но промахнулся. Существо тоже. Острие рога скользнуло по железу и распороло словену кисть. Копыта оставили глубокие вмятины на земле, однако Ругивлад сохранил свой череп в целости. Противники обошли дерево кругом и опять замерли. Стоило попытался решить дело полюбовно. Возможно ласково волхв принялся внушать зверю:
      - Уходи! Я здесь не ради охоты, а чтобы защитить моих братьев от хищника. Он нападает первым. Посмотри, разве на охоту ходят с мечом!? Это чудовище может скушать и тебя!
      И они снова дали круг...
      - А кроме меча у тебя ничего нет? - толи спросил, толи подумал вслух единорог, не сводя гипнотического взгляда с человека.
      - Почти ничего! - ответил он.
      - Что значит, почти?!
      - Это тебя не касается, животное! Ты мне надоел. Ну что, разойдемся по-хорошему?
      - Ладно! - согласился тот.
      Зверь повернулся к охотнику задом и неторопливо, пощипывая травку, пошел в чащу. У Ругивлада, что называется, упал камень с души, он облегченно вздохнул, и, выйдя из-за укрытия, глядел вослед уходящему противнику. Все-таки единорог был очень изящен...
      ...Кусок дерна, вырванного с корнями трав, метко брошенный задними копытами коварного существа, попал ему прямо в лоб. По щеке потекла коричневатая водица. Вслепую он рухнул на траву, кувыркнулся и выставил над собой клинок, напрягая мускулы. Расчет оказался верным, Ругивлад почувствовал сильный удар в плечо, точно суковатой дубиной. Затем горячая и соленая кровь недруга брызнула в лицо, смывая грязь... Туша давила к земле, но воин кое-как вывернулся, откатился, встал, пошатываясь, и осторожно приоткрыл глаза...
      Индрик-зверь стоял на согнутых коленях и продолжал медленно оседать вниз, грудью на колдовской клинок Седовласа. На спине, не спеша, прорастало железное острие. Тоненькие струйки крови, темной и вязкой крови медленно поползли от белоснежным бокам Индрика и вновь слились в большой луже под брюхом. Но голубые глаза существа оставались ясными.
      Оно косилось на победителя и монотонно бормотало:
      - Человек, ты - убийца! Человек, твоя кара будет ужасной! Ты губитель, ты губитель и сеятель вражды!
      Индрик менялся на глазах... Это уже не единорог, а тот великий воин, он некогда подарил словену и жизнь, и имя... Это жрец великого Свентовита, умирающий с ужасом в глазах... Воевода, умоляющий о пощаде... Дорох, сын жупана с Радогоша... И снова обличье сползло с тела, а пред Ругивладом лежал труп Ольги... Нет! Это не она, а кто-то еще, из того мира, из прошлого... Со стоном воин вырвал меч из... Из груды копошащихся желтых личинок, и, о чудо! Пред словеном валялся, истекая кровью, все тот же единорог, символ чистоты людских помыслов, подрагивая в конвульсиях.
      - Индрик-зверь мертв! - раздался глубокий и сильный голос за спиной Но жив ли ты сам?
      - Кто здесь?
      - К сожалению, сейчас, Ругивлад, мы с тобой не сможем долго говорить, а после наша беседа пойдет не о том. Но если хочешь - задай мне какой-нибудь вопрос. И только один! - невозмутимо продолжал голос.
      Ругивлад огляделся. Никого! И лишь когда он перевел взгляд на противоположный край поляны, то заметил в нескольких саженях над поверхностью, средь древесных ветвей, бело-голубой силуэт. Незнакомец стоял в развилке дерева как-то неестественно легко, так солнечный зайчик зависает на стене, и Ругивлад мог бы поклясться, что спрыгни собеседник вниз, он не упал бы, а поплыл в воздухе, словно былинка. Казалось, силуэт этот столь же чужд этому миру, как одинокий лист, скользящий по глади озера, чужд воде.
      Так они стояли, рассматривая друг на друга, пока белое божество не начало заметно таять в тусклых осенних солнечных лучах. Только тогда, опомнившись, Ругивлад закричал:
      - Откуда ты меня знаешь?
      Фигура вновь выкристаллизовалась из пространства, на этот раз уже внизу, шагах в десяти от словена. И вроде бы даже обрела плоть, но на самом деле она все так же колыхалась над пожухлыми травами, внушая суеверный страх.
      - Я многое ведаю, Ругивлад! И мне ли тебя не знать? Ты упырь, хотя и похожий на человека. Нет, тебе не нужна горячая кровь жертвы. Есть на белом Свете люди, которые либо дают, либо отнимают душевные силы. Ранее ты утолял свою разрушительную суть тем, что приходил на курган кумира. Именем его тебя и назвали - Ольг. Ты не застал Вещего, но он оказался твоим незримым учителем, сам того не желая и не подозревая о твоем существовании. Вслед за ним ты усомнился в мудрости богов. Ты брал взаймы пламень его слов, мощь образов, что сохранили волхвы. Но не спешил возвращать, а обрушивал на собственную голову, как ковш колодезной воды! И воспитав великие силы для борьбы, ты ушел в себя, презрев не только светлых богов, но и смертных. Ты никогда не любил людей, тебе было скучно и лень. А они в отместку отвергли тебя. Так всякого отступника настигает одиночество.
      Холодный пот струился по лбу волхва, но он не прерывал незнакомца, хотя внутри снова тлела злоба, впервые за эти последние дни. Рукоять меча нервно подрагивала, и Ругивлад не желал унять эту спасительную дрожь и то, что за ней последует.
      -... Дар жизни свойственен всем вещам, всем существам, но одни развивают его, другие, наоборот, расходуют на мелочи - в поисках богатств, вина, развлечений, сомнительных удовольствий и удовлетворения похоти. Одни сгорают, одарив ближних на сотни весен вперед небывало щедро, другие и не зажгли светильник. Поначалу, о Ругивлад, ты искренне наделял окружающих теми качествами, какими они не обладали. Тебе хотелось, чтобы и другие могли все то, что можешь ты. И велико же было разочарование, когда обнаружилось - это не так. Ругивлад же мерил всех по себе и подсознательно требовал даже от любимых невозможного. Мало иметь разум и дух, мало иметь рожденные от них идеи. Надо уметь понимать других, надо учиться любить других и делиться с ними, не скупясь! Не надо бояться потерять себя!
      - Сразу видно, незнакомец, что тебе не приходилось биться головой о камни. Поэтому ты, зануда, сейчас легко рассуждаешь о высоком и бескорыстном служении...
      - Но вместо того, чтобы подавить чувство исключительности и медвежье упрямство... - продолжил, не возражая молодому волхву, собеседник, - ты стал обворовывать всех и вся, вытягивая жизненные силы из любого встречного, и так преуспел в этом воровстве, что когда испугался - было уже поздно. Нет, ты ощутил страх не за себя, потому что еще испытывал привычные для человека чувства благодарности, привязанности, может, любви... Я дам тебе совет, хотя ты ему не последуешь. Уходи от вятичей и как можно скорее! Уходи, и оставь тех, кто тебе дорог...! Ты не в силах совладать с собой! - божество пристально разглядывало Ругивлада, словно решая, добавить ему или нет.
      - Разве не упрямство делает человека человеком!? Ты упрекнул меня в трусости и предательстве. Но я, трус, беглец и предатель, остаюсь на сей раз до конца, до самого Исхода, каким бы он ни оказался.
      - Развязка будет ужасной, можешь мне поверить. Что ж, до скорой встречи! - фигура вновь стала растворяться.
      -Кто ты?...
      -Тебе повезло, это был сам Радигош, Хранитель очагов нашей земли... услышал он в ответ.
      Оглянулся. Раздвигая ветви, на поляну вышел Волах.
      - Ого!? Удача дважды улыбнулась тебе!? Как это ты ловко завалил Индрика!? - восхищенно добавил обычно невозмутимый воевода.
      - Гм... Неужели я был непочтителен с богом?
      - Выходит, что так. Вроде того. Но он милостив и не обидчив, - ответил Волах, и, предупредил возможный вопрос - Редко кому удается вот так встретиться с Радигошем. Некогда Хранитель дал мне силы жить. Поговаривают, он не всегда был богом. Но об этом в другой раз, чужеземец!
      Волах потянул носом и, сняв с перевязи охотничий рожок, протрубил сигнал сбора.
      Встревожился и Ругивлад. Взмыли ввысь крикливые птицы, затрещала и понеслась от ветки к ветке пестрая сорока. Один за другим рогу воеводы вторили протяжные звуки.
      С дерева, вокруг которого Индрик-зверь гонял словена, слез Баюн, только сейчас он был не черным, а полосатым, толи линять начал, толи цвет менял, как хотел. Слез и вразвалочку подошел к охотникам. Кот обрелся лесных мышей, разбуженный, он недовольно ворчал и просился на руки. И Ругивлад весьма порадовался явлению приятеля. А вскоре кот заурчал, получив свое.
      - Лес горит! Это неспроста! Что думаешь, волхв!? - спросил воевода, и послюнявил палец.
      - Надо спешить в крепость, дел будет невпроворот! Я не верю в случай.
      - Вот и я смекаю. Подожгли какие-то супостаты. Уходим!
      Они понимающе переглянулись. Волах перевел взгляд на кота.
      - Куда уж нам? - всхлипнуло животное, забираясь словену на плечо.
      Справа и слева слегка потрескивало и поскрипывало. Клубы обтекали ветки, змеей огибали стволы дерев, протягивая дымные серые пальцы к людям.
      Навстречу троице из чащи высыпали охотники, послушавшись призывного рожка воеводы. Сверив счет людям, тот быстро и четко раздавал приказы.
      Супротив лесного пожара не поможет молитва. Выход один. Валить, пока есть силы, деревья на пути огня - лишить пламя богатой жатвы. Но коль неизвестно - где горит, как горит - надо выбираться прежним путем, и чем скорее - тем лучше!
      Заслышав, что словен покончил с Индриком, его принялись поздравлять, искренне радуясь такой удаче. Ведь, нынче это Удача всего Домагоща! Но никто не осмелился прикоснуться к двуличному чудищу. Убито не ради поживы - пусть едят его падальщики! Волах тоже не скупился на похвалу, но умолчал о встрече с Хранителем. И герой охоты не проронил о том ни слова, да и не время сказки сказывать.
      По верхушкам сосен быстрее молнии Перуна припустились белки, в ту же сторону прошмыгнули полосатые бурундуки.
      В каких-то десятках шагов уж во весь голос трещали опаленные сучья, выплевывая в воздух остатки влаги.
      На поляну вылетел очумелый вепрь, шкура на нем дымилась. Люди бросились врассыпную, но кабан исчез, проломившись сквозь кустарник.
      - Это знак Радигоша! - крикнул Волах и повел отряд следом.
      Ругивлад видал и не такой страх, но ускорил шаг, еле поспевая за воеводой. На шее висело не менее пуда кошачьего мяса.
      Ноги нес в одном направлении, мысль текла вспять. Он возвращался к странной встрече. Голос божества разбередил память, детскую память. Вновь, как и прежде, маленький Ругивлад сидел на кургане и слушал удивительные истории древнего Богумила о делах давным-давно минувших дней. И вел рассказ мудрый Богумил, как рядил словен призванный Рюрик-князь, а после него был Вещий Ольг и правил он тридцать лет да три года. Затая дыхание, мальчик внимал старцу, а тот уж подступал к самому страшному, как возложил князь ногу на череп коня:
      - От сего ли лба смерть мне придет?
      И не мог поверить отрок, что жизнь обрывается вот так просто, вот так внезапно и глупо. Он, Ольг-Ругивлад, старался тогда во всем походить на легендарного тезку. Отрок пытался даже говорить с ним, но Вещий спал смертным сном и не слышал зова. Порою и живые не понимают живых, хоть кричи им в самое ухо...
      - Эй, волхв! О чем задумался!
      Окрик вернул его к действительности. Поджариться, точно глухарь на углях, было б еще глупей.
      - Никак смерти случайной ищешь? На Радигоша надейся, да сам не плошай! - добавил воевода.
      Часть вторая. ПРЕДНАЧЕРТАНИЕ
      "Кровь течет по горам и холмам,
      Бурным льется потоком,
      И солнце сквозь кровавый пар
      Глядит багровым оком... "
      ("Хольгер Датский", баллада)
      ГЛАВА 7. ВНУКИ СВАРОЖИЧА
      - Радигош, Радигош! - вспоминал волхв.
      Радигощ - так по-другому именовался великий Ретринский* град с его знаменитейшим Храмом, что на землях лютичей - в ученическую бытность словен гостил и там. Святилище воздвигли в незапамятные времена во славу Сварожича. Радегаст! Вот как звучало в тех краях имя Сварогова сына.
      (* Ретра (Радегаст) - культовый центр лютичей-ретарей, известный Храмом Радегаста-Сварожича, сожжен германцами в 1147 году во время крестового похода против язычников. Бронзовые изображения богов лютичей и ритуальные предметы из Ретринского храма были найдены в земле деревни Прильвиц в конце 17 века. Фигурки покрыты славянскими руническими письменами).
      Град был вельми многолюден, хотя стоял средь никем нетронутых лесов. Из древа были и крепостные стены, поставленные правильным треугольником. В каждую сторону открывались врата, двое из которых оставались доступными всякому, а сквозь третьи, самые малые, восточные, можно было попасть к озеру. Храм Радегаста - тот вовсе обосновался на острове - всюду окружали его глубокие воды. На остров вел широкий деревянный мост, который зачастую держался наплаву, составленный из нескоьких плотов.
      Ругивлада и Лютогаста не сразу пропустили туда. Лишь узнав, что они прибыли с самой знаменитой Арконы, служители пригласили гостей принести свою жертву и испросить предсказаний. Не последнюю роль тут сыграло и обаяние Учителя, которое следовало бы именовать истинным словом - магическая сила. Лютогаст, герой всегда это чувствовал, был из тех редких людей, с которыми не хотелось расставаться, людей, чье присутствие постоянно вдохновляло на неодолимое, из тех - у которых спорилось любое, даже самое заковыристое дело...
      Храм имел десять врат и был выстроен гигантским кругом. Ничего, кроме этого капища на острове не было. Стены его извне оказались украшены причудливыми изображениями богов и богинь, а внутри, в полный человеческий рост возвышались удивительные бронзовые кумиры, и при каждом читалась та или иная руна, посвященная божеству. Верховный жрец пояснил ругам, что когда жителям угрожает смертельная опасность и предстоит жестокая битва то выходит из вод озера громадный вепрь Сварожича. Но к счастью в те годы враг только помышлял о нападении, и Ругивладу не пришлось встретиться со зверем...
      Дымило долго, пока, наконец, не пошел дождь... Подобрался огнь к самым стенами Домагощинским, оголил холмы с севера - глянул воевода сверху, головой покачал: "Спасибо, Ока подмогла Дождьбогу!"
      Едва последняя капля небесной влаги упала на землю, словен отправился посмотреть: нельзя ли перенести на двор, что он теперь занимал с дозволения жупана, достаточное количество угля. На гари волхв обнаружил серебристые лужицы очень мягкого, но весьма тяжелого металла. Не вдаваясь в разъяснения, Ругивлад просил Владуха отправить к выжженым холмам побольше людей и повозки для сбора слитков, что тот и сделал.
      Подоспел День Волха - охотника. Станимир собрал вкруг себя детишек и учил их, и внушал им:
      - Есть еще на свете ладны воины, постигшие премудрость Волхову, мудрость серого да волохатого. И не даром идут сказители по Свету Белому, и не даром поют славу Ему:
      Обернется он да волком рыскучим,
      Побежит, поскачет лесами дремучими,
      Ай, побъет великана сохатого,
      Да и беру спуску нет.
      А и соболи да барсы - то любимый кус,
      Он и русым заюшкой да кумой не побрезгует,
      Волх всегда поит-кормит дружину хоробрую,
      Оденет в соболя да барсы,
      И на смену шубы останутся.
      Обернется Волх гнедым Туром,
      Не простым Туром - золоты рога,
      Побежит по царству Венедскому:
      Он на первый скок на целу версту скачет,
      За другой-то скок - уж не видят Его.
      Обернется Волх ясным соколом,
      Полетит Финист далеко на море:
      А и бьет он гусей да лебедушек,
      Да и уткам, птицам Кощным, спуску нет.
      Он напоит-накормит дружинушку славную
      А и все у Волха яства переменные,
      Переменные ества, сахарные!
      Били вятичи по осени резву дичь, а под середину Овсеня промышляли зверя пушного, зимой же ловили на покрытых толстым льдом Двине да Оке всякую рыбу, подкараулив у проруби. Летом в дело шла сеть, - щедры были водяные.
      Год выдался урожайным и на ячмень, и на лен, Радигош щедро одаривал поля светом и дождями. "Скотий бог" не давал медведю баловать - овцы плодились на диво шелковистые, потому жены ткали разную пестрядь с затейливым клетчатым рисунком. Эти шерстяные одежды высоко ценились иноземцами.
      Купцы, переплыв Готское море, поднимались к истокам батюшки-Дона, откуда волоком попадали в Упу. Потому и процветало Волово городище близ Дедославля*. Залы в тереме Владуха были увешаны бронзовыми щитами, в которые можно было глядеться, как в воду. Ольга и рассказывала, что чудесные щиты они выменяли прошлым летом как раз на знаменитом торжище, куда ежегодно наведывались богатые персы.
      (* Дедославль, Дедилов - легендарный город вятичей, располагался по мнению ак. Б.А.Рыбакова между Упой и Доном, юго-восточнее Тулы. Первое упоминание в Ипатьевской летописи под 1146 г.)
      Сами заморские гости, жили-то они за Гирканским морем, землю вятичей называли - Вантит. К северу помещали они Славию, к западу - Киявию, а на самых пределах земель славянских, что на заходе, лежала мистическая Аркона. Арабы писали так:
      "Русы состоят из трех племен, из коих одно, ближайшее к Булгару, а царь его живет в городе под названием Куяба, который больше Булгара. Другое племя, наиболее отдаленное от них, называется Славия. Еще племя называется Артания, а царь его живет в Арте. Люди отправляются торговать в Куябу, что же касается Арты, то мы не припоминаем, чтобы кто-нибудь из иностранцев странствовал там, ибо они убивают всякого иноземца, вступившего на их землю. Они отправляются вниз по воде и ведут торг, но ничего не рассказывают про свои дела и товары, и не допускают никого провожать их и вступать в их страну. Из Арты вывозят черных соболей и свинец".
      Артанцы слыли неплохими металлургами. Бронзовые статуи, изготовленные славянами, не уступали изяществом форм ромейским скульптурам. На Аркону чрез Варяжское море с дальних островов бритов везли олово, которое во все века традиционно путали со свинцом. Олово меняли на янтарь.
      Мастерам кия и на земле вятичей почтение особое. Каждый род имел своего оружейника, а иногда, редко, но встречались мастера не менее умелые, чем знаменитый киянин Людота. Старшего из вятичей звали Творилой. Особо любила сего искусника детвора, ибо не было такой диковины, такой чудной игрушки, что не сварганил бы добрый мастер, начиная от деревянного меча или детского лука и заканчивая вертушками да жужжалками.
      - Вот так клинок у тебя, словен! - не скрывал восхищения Творило, любовно разглядывая металл.
      Управляться с полуторником, точно с простым мечом, мог разве очень высокий воин. Ругивлад, к счастью, не мог пожаловаться ни на рост, ни на крепость длинных рук.
      - Да, особенный! - подтвердил он, - Сколько уж крови выпил, сколько вражины порубил - а ни одной зазубрины? Что еще скажешь?
      - Нет, Ругивлад, такого кузнеца, чтоб на творение рук своих не поставил бы клейма! Знатный меч особливо знаки любит. Клейма я тут не вижу. Выходит не человек его справил, а могучий бог!
      - Вот и я так думаю, - грустно вымолвил словен.
      Издревле вятичи ведали тайны металла. Видно достались секреты им от самого небесного Творца. Чтили Сварога и Сварожича за неделю до конца Грудня и еще пару дней в Большие Овсени, когда обновляли пламень в печах во славу Огнебога.
      И рек древний Станимир, поучая малышей, да не худо бы и всем послушать:
      -...Сварога - Деда богов, что ожидает нас, восхваляем. Сварог - старший бог Рода божьего и Роду всему - вечно бьющий родник. Как умрешь, ко Сварожьим лугам отойдешь, ибо он есть Творец, а прочие - суть сыны Его. Потому и молим Сварога со Сварожичем средь огней наших и хлябей наших и просим Его, ибо он - источник хлеба нашего и есть бог Света, Бог Прави и Яви, - вещал старец.
      И рассказывал мудрец, как поймал раз сей Кузнец Черного Змия, да прищемил ему язык клещами огненными, да стал охаживать Гада кулаком, что кувалдою киевой. И делили они с Ящером* Землю Матушку, справа Навь легла слева Явь простерлась. Так прошла межа великая, а по ней бежит ныне река Смородина. Кто воды мертвые переплыл - назад не вернулся, но и нечисти из-за той реки нет пути на Белый Свет. Так-то оно было!
      (* Ящер - мировой змей, на нем лежит и поворачивается Земля. Прародитель всех прочих змеев. Мидгарский Змей (Ёрмунганд)- в скандинавской мифологии сын Локи, чудовищный змей, на которого опирается Земля, аналогичен по функциям славянскому Ящеру. У авестийцев - Ажи-Дахака. Пекельное божество Ясса - Яжа - Яша известно по средневековым польским поучениям против язычества).
      Ругивладу удалось без особых хлопот собрать десятка два искусников. На помощь жупана он не уповал, но работу очень скоро наладил, как должно. Волах дал всем строгий наказ - слушать чужеземца, точно его самого. Поведал словен воеводе про разные хитрости да придумки, вот и смекнул старый вояка - польза будет городу великая. Так двор Ругивлада превратился в настоящие мастерские.
      Наследники Сварога знали дело к несказанной досаде Медведихи - красивой дородной бабы, которую воевода подвязал заведовать нехитрым хозяйством чужеземца. Сама-то Медведиха в минувший год потеряла сына - увел проклятый кочевник, да муж ее сгинул где-то в Муромских лесах несколько весен назад. По дурости нанялся вятич охотником, да не простым, а за головами человечьими.
      Пусть и за татями гонялся Медведихин муж, а пословицу древнюю забыл: не рой яму другому - сам в нее попадешь!
      Словом, была баба ныне не у дел, и работа с легкой руки Волаха пришлась как раз по ее стати. Женщина мигом показала мастеровитым мужикам, кто здесь хозяйствует, и те слушались ее во всем, окромя своего кузнечного дела. Медведиха баловала умельцев квашеной капустой, да с кислой морошкой, иной раз блинчиками с медком. Но чужестранец, хоть и был моложе самого юного кузнеца на десяток лет, как слыл нелюдимым, таким им и остался. Ругивлад строго настрого запретил бабе прибираться в верхних покоях, где даже ночами, при лучине, что-то себе колдовал, но в хозяйские дела не лез и по вопросам "куда чего нести" да "где что разложить" всех отправлял к ней. Медведиха слушалась молодого волхва, особенно после того, как словен отдал ей "на обзаведение" половину серебра, некогда выигранного котом в таврели. Баба гордилась ученым пришельцем, хотя ничего не смыслила в волховании. Она же готовила еду и самому волхву, который оказался на редкость неприхотлив: житного чужеземец почти не ел, брезговал и мясом, хотя позволял себе рыбу и яйца. Чаще всего чужак вкушал сочиво - отварную пшеницу и ячмень с медом, но без масла. Поговаривали, то ли в шутку, а может и всерьез, оно уходило на свечи, кои жег пришелец в немереных количествах. Но то были враки - для таких целей у словена имелся пчелиный воск, что он раздобыл у бортников на пасеке. К слову, и мед у них выдался в этот год знатный, вкусный да пряный, на радость детишек.
      Нередко бортни устанавивали на деревьях, тогда толстому и тяжелому лесному хозяину не полакомиться дармовым медком. Бортник ловко поднимался по стволу, и, прикрепив себя сыромятными ремешками, выдалбливал полость, называемую бортней. Ульи же обычно делали из спиленных деревянных колод, что нередко поднимали под самую крону, и не одну штуку, а сразу несколько.
      Как-то за работой Кулиш, сынок Манилы, располосовал себе бок, Медведиха никак не могла остановить кровь - повязка промокала. Хотели нести отрока к Станимиру, но на счастье Кулиша словен как раз вернулся от воеводы и сумел заговорить рану, не хуже иного знахаря, посыпав ее измельченными листьями мяты да подорожника:
      "На море, да на Окияне, на острове да на Буяне Седовлас стоит, рудой крови велит: "Ты, кровь-руда, стой - кладу запрет на тебя с листвой! Ты, руда-кровь запекись - с раны не растекись!"
      С тех пор местные зауважали иноземца, благодарил и Манило, да Станимир, осмотрев шрам Кулиша, похвалил словена. После памятного случая с Домовым это была вторая похвала старика за осень. Удостоиться такой чести доселе никто не мог.
      Целебную траву, понятно, собирал не он, ведь гостил в Домагоще недавно - выручила Ольга, что знала и цветок, и корешок. Зато словен сам готовил отвары, и пользовал ими себя как изнутри, так и снаружи. Черные одежды и нелюдимость прочно закрепили за молодым волхвом прозвище "Черниг". Так именовали темных кудесников, осевших в дремучих Черниговских лесах, где искали они покоя от сует обыденной жизни. Впрочем, естества своего волхвы не сторонились, и коль приходила к ним, бывало, женщина, пораженная бесплодием, но желавшая иметь дитя - никто не смел ей отказать в этом чуде, иначе гнев Черного бога непременно бы настиг такого служителя.
      А с запада и с юга слетались вести одна хуже другой. Разведчики сообщали о необычайном оживлении в стане печенегов да о посольстве к ним киевского воеводы Бермяты. И вспоминали ратные мужи, как ярились пожарищами светлые летние ночи, как вспыхивали факелами деревни, сгорая одна за другой дотла. Но даже старики сходились в мнении - никогда еще Домагощу не угрожала столь серьезная опасность.
      - Будет дело мечам! - поговаривали они, - Ждите кочевника летом! Непременно нападет!
      Налетят степняки - пожгут слободы да поселки, повытопчут поля. По осени-то им уже не добраться, разве только лазутчики, а зимою - верная смерть. И лишь только просохнут тропы да дороги после вешних гроз - вот тогда и явится незваный гость из степей задонских.
      Несмотря на запрет отца, Ольга частенько выбиралась за стены городища говорила, что к бабке-ведунье.
      - И не боишься, глупая, в такую пору по лесу бродить? - удивился Ругивлад.
      - Вот еще? - возмутилась девушка, - Да, я теперь и не одна?!
      Словен ощутил, как по всему телу пробежала дрожь. Но только это она сказала:
      - Каррр! Карр! - раздалось с верхушек елей.
      - Плохая примета! Ворон, хоть и живет до триста лет - это навья птица. Дурное накликает! Уйдем скорей отсюда!
      - Ты иди, а я мигом догоню, - смутился Ругивлад.
      Дернув плечиками, Ольга двинулась по тропе, что вела к Домагощу. Стены уж обозначились средь паутины веток.
      Волхв зашептал, проникая колдовским взором в лесную темень. Точно внявь мольбе, стремительно набежавший ветерок предательски разворошил густую хвою. Но чернец и не думал улетать. Клюв блеснул металлом. Самоцветами сверкнули зоркие вороновы очи, и Ругивладу почудилось, что это все те же неимоверные чародейские глаза Седовласа.
      - Будь ты проклят, вестник Чернобога!!! Не по мою ли душу? Никак Хозяин должок требует? - судорожно заметались мысли.
      - Каррр! Здррравствуй, паррень! Седовлас весть прррислал! Беррмята печенега ведет!
      Прослышав о тысяцком, к которому у него был кровавый счет, Ругивлад заметно повеселел.
      - Коль этот меня найдет - второго уж сам настигну! - подумал он.
      - Берррегись ррруг! Берреги Ольгу! Пррроворрронишь! - каркнул и снялся чернец, взмыл выше самых старых елей, и уж не докличешься, от чего ж ее беречь, родимую.
      Напуганный этими последними словами, Ругивлад припустился за девушкой, и нагнал почти у самых ворот Домагоща.
      - Гляди, потеррряешь! - неслось ему вслед.
      - Ну, и ловок же ты ворон пугать! - рассмеялась она.
      * * *
      На следующий же день пророчество колдуна стало самым ужасным образом сбываться.
      - Хороший у тебя клинок, Ругивлад! - похвалил Волах.
      Он знал, что говорил, ибо немало повидал на своем веку. Не укрылось от воеводы и то, что владение полуторным мечом требует немалого ратного искусства, силы и выдержки. Им можно бить и колоть, наступать, используя как секиру, защищаться, удерживая врага на расстоянии, словно копьем. А значит, тот, кто носит такое страшное оружие многого стоит.
      Мощь клинка и секиры растянута вдоль лезвия. Один верный удар - у врага нет либо руки, либо головы. Одно ловкое секущее движение - и широкая рана обескровит противника. Таким мечом можно еще и колоть, удобно перехватив длинную рукоять либо одной, либо обеими руками.
      - А что, словен? Не покажешь ли военное умение? - подначивал воевода.
      - Дел невпроворот! Но коль душа просит - изволь!
      - Сам-то я стар на потеху, разве только всерьез! А вот молодые рвутся в бой...
      - Это кто ж?
      - Да, Радогощинские!
      Узнав это, Ругивлад еще раз помянул добрым словом Седовласа.
      Приближался срок вечевого сбора. Ольгин батюшка мог лишиться прежней власти, если б вдруг Совет родов переизбрал жупана. Хоть правил он мудро, да на все были причины. Жупан тревожился из-за назойливых слухов о любви стольнокиевского кагана к дочери. Местные также трепались, что кабы отдали Владимиру Ольгу - печенег бы мимо прошел. Этому слуху немало способствовал Буревид, глава всех глав. Раздосадованный явной неуступчивостью соседа, он и подначивал старых людей. Молодые горой стояли за правителя. Грозил раскол, ведь Дорох из рода радогoщинских вятичей с юных лет засматривался на дочь Владуха, а та вроде бы не желала такого жениха. И неспроста Буревид отправил сына в Домагощ - за Владухом глаз да глаз нужен. Теперь его отпрыск то и дело захаживал на двор жупана и строил глазки Ольге. Владух выиграл от этого мало. Выборы перенесли на год. Коль будущей осенью молодые сыграли бы свадебку - у него был бы жребий остаться на новый срок.
      Средь приближенных Дороха словен не знал никого. Приглашение - показать воинское искусство его не удивило. Он прозревал какой-то подвох и был настороже.
      - Ты зря согласился! - сказала Ольга, узнав о состязании - Они опытные воины и сами, кого хочешь, научат!
      Слушать о воинском искусстве из уст женщины - скверное занятие, но Ругивлад помнил, как ловко иная управляется и с луком, и с метательным топором, а потому ответил:
      - Иногда стоит поразмять кости. Не волнуйся! Все - что ни делается на Белом Свете - к лучшему. Они сами напросились!...
      Биться предстояло на ратном дворе, где всецело властвовал бывалый воевода. Иной раз здесь сходились грудь на грудь, стенка на стенку молодые дружинники. Нередко, отрабатывая движения, то одному, то другому из них, приходилось сталкиваться с истыми мастерами своего "ремесла". После этих состязаний Станимиру и Медведихе хватало работы. Хорошо хоть старые вояки упражнялись палками!
      Вдоль частокола стояли мишени - срезы толстой липы, размалеванные рудой. Волах подозвал туда соперников, чтобы обговорить условия боя. В таких случаях выбор оставался всегда за тем, кого вызвали на круг.
      - Как станем ратиться? - спросил Ругивлад, разглядывая противников.
      Он прекрасно помнил о предупреждении Ольги. Двое были и в самом деле едва ли моложе его, третий - громадный детина, пудов на десять, юнцом тоже не выглядел.
      - До первой крови! - ответил рослый усатый воин, вооруженный тяжелой секирой.
      Прозевай словен хоть один удар - второго бы не потребовалось.
      - До первой крови! - огласил Волах договор и махнул рукой, чтобы воины оттеснили толпу зевак.
      Сшиблись. Здоровяк расправил широченные плечи и шагнул к чужаку. Ольга закрыла глаза ладонями.
      Кожи брони заскрипели, железа заскрежетали. Ругивлад пригнулся, уходя от могучего вятича. Секира неудержимо пронеслась на головой. Следом дернулся и противник.
      Словен распрямился и влепил ему плашмя по боку. Секира совершила обратный путь. Ругивлад волчком уклонился от страшного удара. Противнику было нужно лишь мгновение, чтобы остановить боевой топор, но чужак оказался еще быстрее. С разворота он полоснул здоровяка по другому боку - от глубокой раны спасла броня - и возник за спиной радогощинца, готовый нанести смертельный удар.
      Зеваки засвистели. Ольга приоткрыла глаза, пытаясь сквозь веки углядеть победителя. Привычные к затяжным показательным поединкам, широкому маху и дружному звяканью мечей, зрители недоумевали.
      Обрадовался разве сам здоровяк, отвечая на дружеское рукопожатие словена своим, не менее крепким и искренним.
      - Вот это по-мужски! - заключил Волах.
      - Как станем ратиться? - спросил он следующего противника, все звали его Хортом.
      Вянтич оглянулся на Дороха и глухо ответил:
      - До первой крови!
      - До первой крови! - громко крикнул воевода и дал знак.
      По слухам этот воин редко разочаровывал публику. Меч у Хорта короче и легче, но сам он - левша. На правой руке - шит. Ругивлад не любил ближний бой. Ниже словена на пол-головы, Хорт казался более подвижным. Он устремился на чужака, обрушивая шквал коротких расчетливых ударов. Однако словен удачно защищался мечом.
      Вот клинок вятича взлетел. Сверкнул молнией. С шипением рухнул вниз. Он почти уж достал словена, но тот ловко отскочил в сторону. Уклонился от разящего железа и нанес ответный удар.
      Зловещее острие метнулось к приоткрывшейся на миг груди. Звякнуло. Хорт не менее ловко отразил выпад шитом, и снова ринулся вперед.
      Он успевал дважды взмахнуть коротким оружием. Первый раз, рассекал воздух, второй раз - натыкался на меч противника. Рука отяжелела. Все чаще и чаще вятич опускал щит, все сильнее и яростней были удары чужака.
      Хорт сделал молниеносный выпад. Его короткий клинок чиркнул по пластинам Ругивладовой куртки, не причинив, однако, словену никакого вреда. Наконец, вятич потерял терпение. Он отшвырнул бесполезную защиту, изрубленную до неузнаваемости, и постарался достать искушенного словена неуловимым финтом.
      Но Ругивлад парировал, да так, что в руках у Хорта остался обломок. Чешуя на груди расползлась. Воин яростно выругался.
      - Есть! - крикнул воевода, прекращая схватку.
      Вянтича спасла ладная кольчуга. Но она была рассечена от плеча до живота. Второй удар, будь это настоящий бой, стоил бы Хорту жизни. Со слюнявых губ его срывалось клокотание. Словен, напротив, казался свеж, точно и не вступал в схватку.
      - Как станем ратиться? - произнес он ритуальной фразу, и поглядел на третьего - верзилу.
      - Давай-ка на кулаках! - ответил тот, срывая войлочную рубаху.
      - Пока стоят на ногах! - провозгласил воевода.
      - Я из тебя дух вышибу! - пообещал вятич.
      Толпа радостно загудела, предвкушая потеху.
      Противник разоблачился по пояс. Плотное, масивное тело, которое и красивым-то не назовешь. Толстые, словно бревна, руки, а бедра не уже плеч. Он сутулился, но даже тогда казался повыше долговязого словена. Эдакая неуклюжесть при всем избытке веса была обманчива. По опыту кулачного боя Ругивлад знал, что хотя такой боец и не слишком полагается на удары ногами, он необычайно вынослив и могуч.
      Ольга надула шеки. Да, чужак не бугрился мышцами. Сухощавый, если не тощий, он явно проигрывал вятичу в силе. Хотя, девушке не нравились толстяки, но продолговатые мускулы словена особого впечатления не производили.
      Вдох. Противник медленно, но уверенно двинулся вперед.
      Выдох. Два удара - в душу! По микиткам!
      - Да, это скала - не человек! Не дыши!
      Вянтич постарался сгрести Ругивлада, полностью используя преимущество в весе.
      Не тут-то было. Вдох! Словен уклонился, обтекая бойца, извиваясь, ускользая от смертельного захвата.
      Выдох! Раскачным ударом, заваливая кулак, скручивая корпус, он достал великана в подвяз*, и снова выскользнул, точно водица. Не дыши!
      (* в подвяз - удар в живот)
      Невозмутимый противник изменил себе. Дождавшись, когда чужак ринется в атаку, он встретил его прямым, молниеносным выпадом в грудь. Ругивлад отлетел, едва удержавшись на ногах.
      Зрители неистово и восторженно закричали, подбадривая своего.
      Пропусти словен еще такой удар - растянулся бы на земле. Противник бил без предварительного замаха. Вдох! Выдох! Не дыши! Завалить же бугая почти невозможно.
      Вдох. Сделал рывок под удар противника, скручивая плечо по косой вниз. Тут же, на выдохе, слевой неожиданно вмазал богатырю по виску, окровавив кулак.
      - Совсем другое дело! Не дыши!
      Когда уходил, едва не получил локтем. Размашистый скол - это конец!
      Теперь удары следовали один за другим, со свистом они расскекали морозный воздух. С потной кожи валил пар да стекал вонючий пот. Хриплое дыхание разозленного вятича заглушало крики зевак. Словен уходил шатуном, он маялся, заваливаясь то вправо, то влево. Всем казалось - чуть-чуть, и Ругивлад не сдюжит. Но чужаку везло, и он держался на ногах. Стонали отбитые бока. После косого на поражение гудело в ухе. Из рассеченной брови глаз заливала соленая жижа, она стекала по усам на подбородок, но, липкая, не падала наземь, а скользила на кадык..
      Вдох! Собравшись, Ругивлад высоко и резко вывел колено. Противник всей тушей устремился на увертливого чужака - теперь не уйдет! Выдох! Словен быстрее тура ринулся навстречу, вкладывая в удар все силы. вятич высился уж настолько близко, что риска провалиться не было. Брык с притопом ошарашил богатыря, отбросил далеко назад. Он потерял равновесие, закачался, ловя пустоту руками и тяжело грянулся наземь.
      Подоспевший словен протянул павшему руку. Зрители оценили его шаг дружными криками:
      - Хвала победителю! Победителю слава!
      И словен мог поклясться богами - Ольга была не последней в этом восторженном гаме!
      Проигравший нехотя принял ладонь и с трудом поднялся, оглядывая горожан. Странно! Никто не винил его. Напротив, воевода приветливо стукнул богатыря по плечу, мол, такие, брат, дела.
      Умение побило силу.
      - Ты ранен!? - испуганно воскликнула Ольга, подбежав к словену, Погоди! Я сейчас! - она приложила к мокрому от едкого пота и крови лбу белый платок.
      Материя тут же впитала и то, и другое.
      - Пустяки! Бывало хуже! Само пройдет! - но прикосновение было самым приятным.
      Пальцами другой руки девушка ненароком гладила его непокорные жесткие волосы. Грязные капельки устремились по запястью и достигли локотка. Разбитыми пухлыми губами словен умудрился провести по ее мягкой коже. Там осталась кровавая полоска.
      - Несчастный! - укоризненно бросила Ольга, - И кому нужно это геройство?!
      - Мне? - улыбнулся Ругивлад.
      * * *
      Время шло своим чередом. По первому снегу Станимир велел народу собраться на поля, да каждой бабе принесть горшок с печной золой. Все было в точности исполнено. И шел старый волхв по полю, да сыпал он золу по ветру, приговаривая:
      - Свята земля наша! Носишь ты нас, кормишь и поишь! Отдохни на зиму! Роди много и обильно! Храни тебя Радигош!
      И следом ступали жены, повторяя верные слова, славя Великую Мать.
      А как ударил первый мороз - развели средь колодезной площади огнище из соломы. Станимир заставлял детишек босыми прыгать сквозь языки пламени.
      - Агу, Агу, Агуня! Коснись ноги! Храни от враги! Абы ноженькам тепло было, абы Мара не трогала! Агу, Агу, Агуня! - ягал волхв.
      Затем он и сам проходил сквозь огонь, завершая очищение в Костре-Кострыне. И пока живет человек - в нем горит пламя Огнебога!...
      Кот, вел себя, как последний распутник, улучшая местную породу. Зверь раздобрел, к зиме поменял мех, что впрочем не мешало пушистому хищнику разорять беличьи гнезда, гонять зайцев, потрошить тетеревов и задирать уже одним царственным видом дворовых псов.
      Ругивлад в суматохе дел стал реже гостить у жупана. Первое время Ольга прощала иноземцу, смешно сказать, такое невнимание к себе, но ничто не длится вечно. Этот слепец, по ее мнению, не видел или делал вид, что не замечает весьма откровенных взглядов девушки.
      Нет! Ругивлад не был слепым. Испытывая живейшее наслаждение и необъяснимый трепет от одного девичьего взгляда, от единственного прикосновения, словен понял, что попал в самый приятный и долгожданный плен. Вот только рассудок прирожденного волхва не мог принять эдакой напасти. И потому герой тщетно пытался в ежедневной работе утопить эту губительную для себя и для нее страсть. Умения кропотливо работать ему было не занимать. Но волхв только предполагал, чем это влечение грозит, звезды же располагали...
      Уже который раз он опаздывал на "свидание", обещая превратиться в злостного прогульщика:
      - Ты бы хоть поел чуть-чуть, а то, гляди - протянешь ноги! - упрекала словена Ольга, в очередной раз застав его за каким-то "важным" делом.
      - Нельзя быть рабом своего желудка, иначе - станешь рабом женщины.
      - Что ж, верно! По-моему ты куда охотней искал бы сейчас по холмам свои камни, чем слушал бы меня. Не так ли?
      - Ну, что ты!? Хотя в одном, Оля, ты, безусловно, права: я ищу, но не камни... На мертвое мне везло всю жизнь. Видишь... - он протянул ей ярко желтые кристаллы - ... Гораздо сложнее найти себя!
      - И как, успешно? - скривила губки Ольга.
      - Иногда на это уходит целая жизнь.
      - Слишком заумно, - язвительно заметила она, но смягчившись, тут же добавила - Извини, меня укусила сегодня злая муха.
      - Расскажи о себе! - неожиданно прервал ее Ругивлад, а затем, почувствовав стеснение, чего в присутствии других женщин с ним давно не случалось, добавил - ... О себе и своем народе.
      - Ты ищешь себя, словен, а желаешь знать о чужих людях?
      - Не потешайся! Я и сам хотел бы ведать, к чему стремлюсь. Ну, ладно, дело не клеится - пора бросать. Куда отправимся? Может, на Оку?
      - Мы делаем успехи, - вновь снизошла она до "похвалы", - Но сегодня, думаю, нам нет смысла куда-то идти. У тебя и без того в голове каша работай себе, я не стану больше мешать.
      - Нет, отчего же?!
      Ругивлад упрямился, он понял почему. В этой суровой, хотя по-своему прекрасной лесной стране у него не было ни единого близкого человека, кто, может, и отчасти, но понял бы словена. Ни одного, кроме хрупкой и непостижимо мудрой для своего возраста девушки. Так Ругивлад перешел к обожествлению Ольги, одарив ее образ тем, чем девица в действительности не обладала. По опыту прошлых влюбленностей герой знал, что ум и красота чрезвычайно редко совмещаются в одной женщине, Род не терпит излишеств, и поэтому такое чудо вдвойне опасно. Опасно чем?
      Зловещие приступы ненависти, между тем, не повторялись. Он и не вызывал их. Честные и благородные вятичи, которым, казалось, было чуждо всякое чувство зависти и корысти, вернули Ругивлада к полноценной жизни во славу племени и на благо ему. К слову, они даже не запирали на ключ сундуков, в которых хранили вещи.
      Вставая поутру, герой был снова рад веселому птичьему пересвисту. Купаясь в хладных росах и туманах, Ругивлад вновь и вновь испытывал удивительную бодрость и легкость. С необъяснимым наслаждением он слушал, как шумят кроны вековых деревьев, полнил грудь живительным хвойным ароматом. И Ольга была с ним.
      Но все же, как волхв, он знал - Тьма подстерегает жертву на узкой тропе, и, улучив момент, вдруг изловчится да прыгнет на плечи. Ведал он также, что самая главная и непобедимая Тьма сидит внутри нас.
      * * *
      На Ярилу Зимнего славили Коровича* с сыном. Затем через десять дней настали Большие Овсени, и мосты на Оке заледенели, словно в песне. Приближался Коляда**, а с ним и месяц Студень вступал в свои права.
      (* Корович - иное имя Велеса. Коровичами себя почитали те, кто производил род от Велеса. Ас Один также потомок небесной коровы, которая вылизала его деда из первородной скалы, возможно, аналога Алатыря, ** праздник замнего солнцестояния, современные 22-25 декабря)
      Манило, который помнил добро, зазвал к себе Ругивлада. Добряк был столь неотвязчив, что уломал-таки молодого волхва отведать удивительной браги-суряницы. Опростав второй али третий по счету березовый корец, словену и впрямь стало неплохо. Развязался язык и у дружинника, Манило охотно поведал свой секрет - жил бы в Киеве, тотчас бы обогатился.
      Брагу заваривали на сене с житной соломой. Пару дней хозяин кидал в бочки раскаленные камни, затем, когда брага поспевала, добавлял сухого терну, да с полтора ведра порослого ячменя, да жита с прожаренным хлебом, и груш с яблоками, да меду хмельного с листом смородиновым. Поднималась пена тогда Манило лил молока и немного масла, а после бросал яблочный лист. Брагу цедил он через клок овечьей шерсти... Словом, никто в Домагоще не готовил суряницы вкуснее Манилиной.
      Зима выдалась снежной да вьюжной. Но с самого Зимнего Ярилы суровый Отец Его все ж прибавлял дня на волос, предвещая неминуемое торжество света и жизни.
      На последний день Коляды Станимир созвал к себе детишек и всю ночь рассказывал им о временах минувших стародавних. Так подошел и Старый Велес, когда всякий счел своим долгом вывернуть одежду наизнанку. Ольга, обычно скорая на выдумку и забаву, веселая и непобедимая в своем озорстве, сумела-таки вовлечь Ругивлада во всю эту кутерьму с переодеванием, но вдруг на Бабьи каши куда-то исчезла. Праздник этот знали издревле, как день Рожениц и повивальных бабок, не иначе - девица вершила где-то таинства в кругу подруг, чествуя Матушку-Ягу. Он не расспрашивал Ольгу, а она не проговорилась. Еще с неделю после того настали ночи Похищений, и Ругивлад сумел-таки увести со двора жупана его дочь, оставив Дороха с красным носом.
      Чудное творилось в Домагоще на двенадцатый день Просиньца. Замело так, что дверь не открыть, а иные дома и вовсе - по самую крышу. Ругивлад особо не переживал, Запечник не надул - в тереме было тепло, и Медведиха порадовала Сысуя обещанной кашей. Волхв творил свои ученые дела, сидя наверху, когда на крыльце, оно по счастью было высоким, постучали. Женщина, коротавшая стужу за прядью, не рискнув отворить сама, кликнула словена. Да тот уж и сам спешил по скрипучей лестнице вниз.
      То была Ольга, краснощекая, смешливая и словоохотливая, несмотря на мороз.
      - Принимай гостью!
      Он впустил девушку, и уж почти затворил дверь, как вдруг на улице померещились ему белые сани, запряженные четверкой столь же белоснежных коней с длинными седыми гривами. Правил ими высоченный Старик в дорогой шубе, да почему-то без шапки. Впрочем, у него не было и рукавиц, словно не лютовал нынче по земле вятичей зимний холод, а стояло лето. Поперек саней лежал длинный хрустальный посох. Сивый обернулся к застывшему в ужасе Ругивладу, глянул из-под мохнатых бровей, и погрозил волхву пальцем.
      Он узнал Водчего, но завертела, закружила вьюга - и глядь - ни Седовласа, ни коней его дивных белоснежных...
      - Да, закрой ты, лиходей! Оленьку застудишь! Эка вьялица разыгралась! прикрикнула на героя Медведиха, принимая у девушки шубейку и теплые рукавички.
      - Мне-то что? Это он весь синий! - рассмеялась она, - Кто там, Ругивлад?
      - Ехал в санях Сивый, просил ночлега. Обещал приехать в мае на телеге, - проговорил волхв, но не похоже, чтобы он шутил.
      - Не гоже это на Морозкин-то день по улицам бегать! - досталось от Медведихи на орехи и дочери жупана, - Не к добру!...
      Станимир гадал по звездам, и, на Сречу, объявил, что Зима заплачет в этот год рано. Так оно и вышло. Не успел начаться Лютень, Скотий бог, преодолев лень, сшиб с нее рога. Жители городища принялись молить Коровича о своих телушках. Словом, к исходу Масленицы, когда Баюн напомнил волхву о словах Кикиморы, и в печной трубе летали блины, ярынь стала брать свое.
      ГЛАВА 8. ВРЕМЯ НА СЛАБОСТЬ
      Словен сидел неподвижно, словно статуя, напряженно вслушиваясь в ритм сердца - благо, сквозь толстые стены не проникал будничный шум городища. Но даже увлеченный таким занятием, он внезапно ощутил дрожь по коже. Предчувствие не обмануло волхва. Скрипнули ждавшие масла петли, и на пороге, словно подгоняемый лучиками радостного солнца, возник милый силуэт. Право же, стоило вскочить, надо было сделать хоть шаг навстречу, но словен испугался мимолетного порыва и еще ниже склонился над столом. Осторожно, на цыпочках, чтобы не вспугнуть какую-нибудь очередную умную мысль, витавшую в голове волхва, Ольга приблизилась. Как бы бесшумно она ни ступала - он чувствовал каждый ее шаг. Глянула через плечо.
      Пред ним стояло несколько вещиц, прозрачных, как вода в ручейке, и любопытная девушка поначалу приняла их за игрушки. Диковинка напоминала кувшинчики, поставленные друг на друга. Сквозь стенки был виден белесый песок, равномерно, тоненькой струйкой стекающий из одного сосуда в другой.
      - Четыреста двадцать один! - произнес Ругивлад, убрав руку с запястья.
      - Здравствуй! Ты весь в делах? - приветствовала гостья хозяина.
      - Доброе утро! - задумчиво ответил он, - Проверишь меня?
      - Ого, впервые слышу, чтобы Ругивлад попросил о помощи слабую и беззащитную девушку! И чем же я могу помочь?
      - Мне надо поговорить со Временем, но оно меня пока не понимает! Никому не нравится, когда его заключают в темницу и заставляют бегать от стенки к стенке .
      - О, Ругивлад - великий волхв, если решился на такой разговор! Коло* не со всяким знается... - уважительно заметила она.
      (* - Коло - время, круг, счет по солнцу, коловорот. Персонификацией Времени является бог Коляда, праздник которого знаменует окончание одного цикла и возобовление другого временного цикла. Вероятно, слова календарь и колдовство (колядование) однокоренные)
      - Пустяки, я буду сыпать песок, а ты считай до тех пор, пока не кончится.
      - Ой! Какая прелесть? - воскликнула Ольга, когда он высыпал на ладонь горсть твердых, словно камень, росинок.
      - Стекло! - сказал Ругивлад и, отложив одну капельку, спросил. Сколько это будет?
      - Один! - ответила девушка.
      -Великолепно! А этих сколько? - и он выложил на ее миниатюрную ладонь две бусинки.
      - Один да один! - последовал ответ.
      Здесь молодому волхву пришлось крепко призадуматься. Ольга не понимала его, тогда как мастера, помогавшие словену в работах, безо всяких способностей к ведовству, находили общий язык. Да будет с ними Сварог! Наверное, это происходило только потому, что чужеземец давал за меру более привычный предмет, не желая и слушать "на глазок пристрелямши". Один раз Ругивлад использовал длину шага, отмерив ее веревкой, в другой - за нее приняли стрелу жупана.
      Девушка любовалась кусочками стекла. Ему почему-то стало жаль Ольгу, хотя все женщины одинаково склонны к безделушкам, и она не составляла никакого исключения. Словен пообещал тут же заменить ставни в тереме жупана на прозрачное чудо. Он сдержал слово, впрочем, мальчишки через несколько дней всё равно разбили диковинку вдребезги и растащили по частям, чтобы с благоговением хранить. Девицы в этом озорстве не отставали от пацанов.
      Вскоре, также не без удивления для себя, молодой волхв выяснил, что те руны, коими пишут на севере, не во всем похожи на знаки вятичей. Девушка ведала их начертание, и тут же показала символы словену, выводя ножом прямо на земле:
      - Лишь немногие читают руны, единицы задумываются над их вторым, истинным, колдовским смыслом. Сама я мало знаю об этом. На старинном оружии ранее писали рунами, ведая тайну волшебного знака, но мы ныне лишь перерисовываем. Поэтому они и не столь действенны, - объяснила девушка, как могла.
      Вообще, вятичи с завидной методичностью пользовались многим, чего не понимали. А разве это удивительно?
      - Да, ты меня не слушаешь?!
      - Разве?
      Почувствовав прямой и точный взгляд немигающих зеленых глаз, направленный в переносицу, она смутилась. Сегодня Ольга была еще прекрасней, чем вчера, может, из-за того, что сердилась, но Ругивлад отметил для себя это необъяснимое явление. Он никогда не интересовался человеческой природой, предпочитая иметь дело с чем-то более простым, что в случае ошибки не кричало от боли. И вот попался в самые крепкие силки, самый сладкий плен, когда волей-неволей надо постичь секрет своего очаровательного мучителя.
      -... И были знаки эти даны нам Велесом, и каждый прежде знал их имена. Но со временем люди утратили истинный смысл, они назвали руны вновь. Лишь немногим открывают тайны древние черты и резы...
      Резы! "Руна - это рана твоя, это рана и на теле божьем. Сто раз подумай, прежде чем нанести ее, но тысячу раз подумай - прежде чем стереть!" - так учили волхвы Арконы.
      - Откуда ты знаешь? - поразился словен.
      - Глупости, - сказала Ольга, довольная, однако, таким замечанием, Бабушка сказывала... К тому же ты - способный ученик!
      - У меня единственный и неповторимый учитель.
      Девушка холодно улыбнулась, но сделала вид, что пропустила лесть мимо ушей.
      - К чему это ты?
      - Да так, просто у тебя очень древнее, звучное и красивое имя, Оля.
      - Глупый, ты просто очень много и совсем непонятно думаешь! - она указала на широкий непокорный лоб словена.
      - Ты считаешь, Ругивлад холоден и безразличен?
      - Я ничего не ...
      И он старался изо всех сил подавить в себе тот небывалый прилив нежности, какой может быть только у ребенка к матери, и у мужчины к любимой.
      Первые в здешних землях песочные часы пришлось подарить дочери жупана, все последующие, впрочем, тоже не отличались точностью. В минуты уединения сердце Ругивлада билось слишком медленно, а когда мастерскую, это подобие палаты мер и весов, посещала Ольга - в висках стучало неистово, и рассудок ничего не мог поделать. Словен проклинал все на свете, но похоже, лукавил. Он ждал - вот-вот войдет! Он желал, чтобы она пришла. И Ольга не заставляла ждать.
      - Неужели, это боги подарили мне встречу с Тобой? Кто же еще, если при одной мысли о девушке я оживаю, а все плохое, злое, мрачное отступает... И можно вздохнуть свободно, полной грудью?! Вновь и вновь радоваться всему, что есть на Белом Свете!
      Увы, люди часто исчезают внезапно и бесследно, уходят те, кого искренне и безумно любишь. Жаль, что осознание этого настигает оставшихся слишком поздно. И с каждым таким расставанием уходит жизнь, надежда, и черствеет душа, меркнет свет.
      Счет времени вели по солнцу, и даже когда светило скрывалось за тучами, внутри каждого жителя лесной страны тикал изумительный маятник, который не давал сбоев. Воинов учили чуять с малолетства.
      Но вот, как-то раз затеял Волах беседу, неспроста затеял, хитрый воевода.
      Речь тогда зашла о прежних походах вятичей за славой да златом. И бывалый воин не столько рассказал, сколько спел свою историю. Песнь была откровенно груба и безыскусна:
      За горизонт дорога моя, путь тернист и долог.
      Храбрых новая манит земля, и первым среди них Волах.
      Мне двадцать, я ловок и силен. Чего еще парню надо?
      Смел, удачлив, крепок в седле... И Карин любимая рядом.
      "Ты молод, Волах, и никому на родине не известен...
      Если ж смел - иди в ту страну" - сказал отец невесты
      "Славу честным клинком добудь, меч твердой рукой согрей!
      Коль стрелу не получишь в грудь - будет Карин твоей.
      Сотня лучших ушла в поход. Годы у них впереди!
      Да Велес всех к себе призовет, вернется только один.
      Вот поле, в нем высокий лен, всем травам трава.
      Тот лен луной посеребрен, и воина голова.
      Тайной окутана гибель бойцов - ирий принял души,
      Кто остался не прячет лица и тайны покров нарушит.
      Нас вел жупана первый сын, парня звали Ольгер.
      Он Лихо лесное шутя победил, но сбился отряд с дороги.
      Вдруг, враги со всех сторон подло на вендов напали,
      И кровь лилась из ран ручьем, но побили немало тварей.
      Уж половина сотни легла, и за нею - восемь,
      Но Волаха не достала стрела, и нечисть мира просит.
      "Чтобы представить вас королю, свое откройте имя,
      Сложите у входа в замок броню- всех, как гостей, он примет.
      Хозяин щедр и справедлив, златом одарит героев.
      Пейте же, в чаши вина разлив, и откуп берите с собою... "
      Волах Ольгеру говорит: "Что-то он мирно настроен?
      Но кто над врагом твоим царит, тот сам, не иначе, ворог.
      С ним я хлеба не преломлю. Знаться с врагом не стану...
      Заклятием в цепи нас закуют, коль имена узнают...
      Мы славно бились и год минул, как вышли в этот поход.
      Не верь врагу, он силой не взял, поэтому нагло врет... "
      Усмешка мелькнула в густой бороде: "Что жизнь пред судьбой и роком?
      Но если вернемся, слыть тебе, Волах, плохим пророком... !"
      "Я- Ольгер, это - бесстрашный Дир. Кто о Йоне не слышал?... "
      В крепость сорок вошло вслед за ним, да ни один не вышел.
      За горизонтом лежит та земля, но двери - на запорах.
      Лишь одного отпустила она, и это был Волах.
      Вернулся Волах на землю отцов - Карин в живых уж нет.
      Ему говорят: "Ваш поход длился десять лет... !"
      Для тебя, Волах-герой, Время, как год, пронеслось,
      Ну а милой, желанной твоей долг исполнить пришлось...
      В Карин жупана сын второй влюблен без памяти был,
      Он Владухом звался. Пять лет прошло - и руку ей предложил.
      Не сгинет гордый вендов род... Не радуйтесь, враги!
      Чудную дочь на свет Карин на гибель вам родит!
      Рассказ мой близится к концу. Я мертвой не судья,
      И Волю к Жизни никому переступить нельзя.
      Не тронул ни яд, ни клинок, ни огонь и моря соленый шквал.
      Лишь треклятое волшебство убило меня наповал.
      "Прими, как есть! Таков удел!" - явился Радигош,
      "Другую женщину возьми, хоть счастья не найдешь!"
      - Черный пепел Карин был развеян ветрами - Ольге не вышло и года. Может, потому я и люблю Олю, как дочь. Но у меня своя семья! Я выполнил волю жрецов и завет Сварожича!
      - Неподходящее имя - Карин! Так назвав девочку, волхвы заранее определили ей судьбу. Карна - богиня скорби. Странное вершат боги в мире этом, - согласился с ним словен.
      Он прикинул, и оказалось, что Ольге девятнадцать.
      - Говорят, была одна женка в Ромейской земле. Она своего мужика ждала не десяток весен, а целых двадцать. Врут, наверное. Нет такой бабы, чтобы двадцать лет без мужика обходилась. Ровно столько же было и моей Карин, когда мы расстались - угадал Волах его мысли, - Но еще я тебе вот что скажу. Всех женщин можно разделить просто. Есть откровенные дуры. Есть гулящие. Есть такие, к которым не приведите боги попасть под сапожок, и есть особенные, таких мало. Это не мешает той, кого мы, пьяные от любви, наивно превозносим и называем ладой, превратиться либо в стерву, либо в дуру.
      - Но это, также, не мешает дурам и стервам поумнеть, а шлюхам насытиться, - возразил Ругивлад.
      - Долго же будешь ждать. Мой тебе совет - выбирай дуру или шлюху, и оставь даже мысль о дочери жупана!
      "Ага! Вот, стало быть, ты о чем!?" - смекнул молодой волхв.
      - Вы друг другу - не пара, - продолжал воевода, - Мало ли других...? Так ты всегда останешься умным в сравнении с дурой, и не умрешь от внезапного предательства гулящей девки, ибо знаешь, кто она есть на самом деле.
      - Но отдать ее Дороху? - сквозь зубы прошипел словен.
      - Хотя этот молокосос и злит меня, их брак укрепит единство племени. Жупан Домагоща породнится с главою глав Буревидом! Будет помощь против печенегов да киян.
      Дорох! Словен живо представил чернявого, гладко выбритого, на манер киянина, соперника. Ну, нет! Только не этот! Буревидова отпрыска побаивались, и порой ему спускали с рук вольности, за которые другого парня высекли бы прилюдно.
      - Брак сделает ее несчастной! Волах! Это желание главы? Да! Это он прислал тебя говорить?
      Старый витязь отвернулся.
      - Никакой помощи вы не получите - разве не ясно! - попытался убедить он воеводу, - Кто собирал с вятичей дань в угоду Киеву? Буревид! А разве вас победили хоть раз в открытом бою? Что-то не слышал об этом. Нет! Ни Олег, ни Святослав, ни Владимир. Все они договаривались с "главою глав"!
      - Худой мир лучше доброй войны, - возразил ему Волах.
      - Владимир хитер и опасен. Если какая-то мысль, даже самая невероятная вдруг запала ему - горы свернет, да не своими руками. Ныне киевский князь собирает земли. Он не полезет в ваши леса, хватило и прошлого похода. Ему неохота вновь грязь на болотах месить. Но вот печенега натравит - и никуда не денетесь, пойдете Киеву на поклон.
      - Все равно. Что такое счастье девицы рядом с благополучием рода? упрямствовал воевода.
      - А сказал, "не чаешь в ней души"?!
      - И еще раз повторю. Ты бы лучше к Медведихе погляделся. Вот хозяйка, так хозяйка! Стара?
      - Ну и шутки! Она ж меня раздавит. Да и мужика своего все еще ждет, и ждать будет, думаю, до смерти, не в пример некоторым. Несчастная она баба.
      Он живо представил ее себе, высокую, с пухлыми ручищами, румяную, раскрасневшуюся на морозе. Такая, как говорится, коня на скаку остановит... Да, что коня? Неспроста Медведихой кличут.
      - Вам, молодым, худышек подавай... Вон, Млада - еще не так толста, и глаз на тебя положила, - подначивал словена Волах.
      То была единственная подруга Ольги, и даже какая-то отдаленная родня. Но глупа, ох и глупа девица! Смешливая да говорливая не в меру. И что такое это "не толста еще" в сравнении с гибким станом дочери жупана?
      - Пока у меня два кровника на Белом свете - мне никак с бабами нельзя знаться! Зарок дал! - попытался отшутиться словен.
      - Ладно! Считай - не получился у нас разговор! - сдался воевода и зашагал прочь.
      На следующий же день, выгадав свободные часы, словен спешил к месту долгожданного свидания. Путь пролегал близ моста чрез речушку, что несла прозрачные воды в саму Оку. Еще только заслышав плеск, Ругивлад ощутил знакомый холодок за спиной. Он мигом выхватил меч, руны отливали ярким зеленым огнем.
      - Чего прятаться-то? Портки не отсыреют?
      Из-под моста вылезли трое. Он тут же узнал первого. Радогощинцы! Все не терпится свести счеты!
      Вятич, одетый в броню, держал неизменную секиру. Других он не видел доселе, не иначе - свежее пополнение. Один сжимал обеими ладонями рукоять большого топора. Второй вовсе был в маске, оружия не доставал, но за спиной торчали целых две рукояти.
      Воин с топором сделал стремительный рывок, обогнав соратников. И этот отчаянный натиск заставил словена попятиться.
      Ругивлад знал - глупо размениваться на мощные, рубящие удары сплеча, если в руках полуторник. Это требует и усилий, а главное - времени. То, как словен держал меч, обмануло бы кого угодно. Враг принял его открытую стойку за неуверенность. Топор свистел справа и слева, но Ругивлад держался на безопасном расстоянии и в ближний бой не лез.
      Рьяный воин напирал, его противник уворачивался, ускользал, не нанося ни единого удара. Внезапно, коварный клинок ринулся снизу верх. Седовласов металл рассек кожи и пластины, точно масло. Искоса прорубила ребра и выглянула наружу со спины. По инерции воин обрушил на противника еще один страшный удар топора, но то было предсмертное рвение. Ругивлад легко ушел в сторону. Одновременно извлекая меч из оседающего тела, он устремил клинок на подоспевшего секироносца.
      В следующее же мгновение холодное железо нашло поживу. С быстротой молнии неудержимый клинок Седовласа полоснул налетевшего врага. вятич рухнул с перебитой ключицей, роняя оружие. Ругивлад мигом отпихнул секиру ногой, чтобы тот не перехватил левой. Круто развернулся, углядывая последнего из наемников.
      Но третий, державший лицо под маской, казался во сто раз опаснее прежних противников. Боец с двумя клинками был сравнительно невысок. Он не вступал в схватку, а только наблюдал. Словен поманил этого ратоборца рукой, но вятич не принял приглашения, и поднявшись на мост, как ни в чем не бывало зашагал на ту сторону.
      - Догнать бы, прах Чернобога!
      Хриплое дыхание выдало врага. Левой он работал не хуже, чем правой. Ругивлад ловко принял на меч ужасный по силе удар секиры. Не будь это дар Седовласа, клинок бы неминуемо преломился! Тут же он рухнул на колено, нанося свой, гораздо более страшный. Смазанное движение железа пропороло живот, кишки выпали на молоденькую траву. Следом рухнуло и тело.
      - Скверно, приятель! Очень скверно! - заметил Ругивлад, вытирая о рубаху наемника лезвие.
      Бросив меч за спину, тяжело ступая, он продолжил путь.
      * * *
      ..."Странник следует выбранной тропой... И вдруг, о чудо, дивный цветок! Лесная роза цепляет за края одежды. Иной бы прошел мимо, но ты, сдается мне, остановишься и будешь долго любоваться красой. А хватит ли у тебя терпения поливать сей цветок и ухаживать за ним каждый день? Если это так - дерзай! И тогда, быть может, Ругивлад затмит славу грека, что вылепил себе женщину по своему разумению. Глина была мертва и податлива. А роза? Беспокойное и капризное диво! Как чувствительно оно к настроению нового садовника! Оно загадочно - и тем интересней поглядеть на плоды трудов. Но даже я не решусь предсказать исход... " - так напутствовал Седовлас молодого волхва.
      Он усмехался, и эта хищная улыбка на фоне непроницаемого колпака так и стояла перед глазами словена.
      "... Вы разные. Она не признается в слабости. Холодностью и неприступностью, что сродни шипам, - вижу - девушка ввергнет тебя в бездну суеты. Являя силу и кажущуюся самостоятельность, та, которую ты встретишь, останется на самом деле беззащитным и хрупким созданием. Когда женщина всерьез увлечена - она всё равно не мечтает так, как может придумывать себе мужчина. Платят оба!
      Ты никогда не был садовником - шагал, спасался, путал след. Но от себя не убежишь, мимо - не прошмыгнешь. Все. Дальше некуда! Разве так уж неощутимо созданное силою мысли? Идея, Слово, одна единственная Руна творят Вселенную, они рождают и убивают миры... Вдруг твой будущий дом и удел садовника в самом деле хороши и покойны? "
      Так молвил Седовлас, когда они расставались на пороге колдовского жилища. Об этом Ругивлад вспомнил только сейчас, следуя за уверенной проводницей.
      Городище давно скрылась за ветвями деревьев. Лес едва примерил пестрый летний наряд. С недели три назад, на Рода-Ледолома, когда Станимир по обычаю поил народ знатными медами из своих запасов, а земля пыхтела, освободившись от снегов - не было ни листочка. На Дажбо* - то здесь, то там можно было заметить шустрого жаворонка, и все уже зеленело. А нынче, точно угадывая приближение праздника Весеннего Ярилы - лес шелестел своими новыми одеждами, и птицы вторили ему, торжествуя победу Живы над Марой.
      (* Дажьбо, Даждьбог - бог света у восточных славян, щедрый бог плодородия, сын Сварога, по функциям близок к Аполлону Таргелию и Гераклу, а также скифскому Таргитаю, скандинавскому Фрейру, западно-славянскому Радегасту-Сварожичу, иранскому Митре, ведийскому Вишну).
      Смеркалось. Но вдруг да и взлетала к кронам юркая пичуга, еще вся в дневных хлопотах.
      - Мы правильно идем? - обеспокоено спросил словен.
      Девушка не ответила.
      - Молчание - золото. Да, сочетание ума и красоты опасно, - пробормотал Ругивлад, но Ольга не расслышала.
      Проводница свернула на едва приметную тропу и, казалось, еще более убежденная в своей правоте, повела словена в сторону, куда они до сей поры не забирались. Глядя на стройные девичьи ножки, на то, как легко ступает Ольга по усыпанной хвоей и прорезанной корнями земле, Ругивладу невольно вспомнилась невероятная воздушная походка Хранителя очагов - Радигоша. Можно было подумать, что и Ольга перелетает с места на место, словно добрая волшебница леса.
      - Эй, молодец, не отставай! - вдруг засмеялась она.
      Скоро показался вросший в землю, покрытый мхом сруб. Потянуло дымом, и через пару мгновений девушка вывела Ругивлада на поляну. Пред замшелым строением, вросшим в землю, горел костер, и ветки слегка потрескивали, будто переговаривались с остальным лесом, жалуясь на незавидную судьбу. У огня сидела незнакомая женщина, сгорбленная прожитыми годами, которые, однако, сохранили на лице черты былого величия и очарования. Покачиваясь из стороны в сторону, она то и дело бросала в пламя какие-то сухие травы и напевала что-то очень знакомое Ругивладу еще с детских лет.
      - Здравствуйте, бабушка! - поздоровалась Ольга.
      - А, внученька! И ты здравствуй! А я-то уж думала - совсем позабыла старую? - ответила та приветливо, - Почитай, с самых Бабьих каш не слыхала о тебе.
      Ругивлад молча поклонился старушке. Она благосклонно кивнула ему, с интересом разглядывая чужестранца.
      - Я пришла тебя молить о помощи!... - тихо начала Ольга.
      Пока они переговаривались, герой настороженно вглядывался в сгустившиеся сумерки. К концу месяца Лады, который здесь именовали цветнем, смеркалось уже поздно. Вот заухал лупоглазый филин. Снялся с вершины ели и плавно опустился на крышу избушки.
      - Филин! - сказал Ругивлад по-венедски.
      - Дурень! - раздалось в ответ.
      - Он не болтливый! - заметила старуха.
      - Оно и видно.
      Филин совсем осмелел и спикировал вниз, прямо на подставленное колдуньей запястье, одетое в кожу. Надулся, как шар, распушил перья и пробубнил что-то еще, опровергая мнения.
      - Иные люди - под стать лошадям, резво бросаются словами, точно скачут безудержно. Бабушка немного колдует... - донеслись до него обрывки фраз Ольги.
      Он и сам это отлично знал. Раза два-три, когда у городищенских молодиц обещали быть тяжелые роды, Станимир посылал Кулиша за ягой-повитухой. Само слово "ягать" и значило - громко кричать, отгоняя всякое лихо да собачью старость. И чего, казалось, ей орать-то - древней кудеснице? Стало быть, есть с чего! Не иначе, оборачивалась яга* рожаницей, переживая вместе с молодицей торжественный момент появления первенца на Белый Свет. Только ее, ягу, и слышала Макощ.
      (* яга (баба-яга) - древнеславянская берегиня рода и богиня смерти, помощница героев, хтоническая ипостась пряхи Макоши, возможно жена Велеса или его женская ипостась, как богиня рода, точно также, как Фригг, вращающая колесо, - женская ипостась Одина. Характерно, что в русских сказках герою зачастую помогает или старый старик, давая клубочек, или баба-яга, занятая пряжей. Один, подобно ведьме из сказок типа "Спящая красавица", способен усыпить героиню уколов шипом (т.е. веретеном). Обращает на себя внимание сходство хейти Одина - Игг и имени жены его - Фригг, с именем Яги. Возможно "Яга" близко этимологически к Ящеру, Яше - славянскому Мировому змею. Предполагается связь Яги с диалектным "ягать", т.е. достигать некоего трансового состояния, и хотя ягали повивальные бабки, ягать могли и пахари. Несомненна связь Яги с огнем (Агни), ибо она припекала младенца в печи. Материнское бессознательное заигрывание с малышом "Агу-Агу" есть призывание огня, защитить от напастей дитятко)
      - Понятно! - поспешил согласиться молодой волхв.
      Но ни о чем уже не думал, кроме как об опасности, которую ясно чувствовал, да никак не мог сообразить, что же это за напасть.
      - Присаживайся к огню, добрый молодец! - кивнула Ругивладу колдунья, приглашая чужестранца и его дрожащую от чего-то спутницу к костерку. - Кыш, мохнатый! - погнала она филина
      Ольга, присела на траву подле котла, еще горячего, и принялась что-то помешивать в нем, Ругивлад опустился по другую сторону пламени, положив рядом неизменный меч. Филин недовольно расхаживал тут же.
      К небу летели искры. Словен поглядел им вслед и застыл, завороженный. В темной вышине вспыхивали красными точками и тут-же гасли навсегда миры и вселенные, рожденные от этого костра.
      - Я прекрасно знаю, что такое время, пока не думаю о нем. Но стоит задуматься, и вот я уже не знаю, что такое Время, - прошептал Ругивлад.
      - Молодость не вечна, она лишь - исток старости, Жизнь вообще временна, и то, что родилось рано или поздно должно погибнуть, - отвечала девушка, Но не вечна и Смерть! - продолжала она, воодушевляясь, - И как вышел срок Жизни, выйдет срок и Смерти, чтобы настало новое Время.
      Он внимательно посмотрел на Ольгу, но ничего не сказал в ответ.
      - Так к чему же уповать на этот круговорот, раз ничего не изменить? Зачем мучаться от одной мысли, что ничего не поменять...? Вечность - удел богов, а мы обречены на Жизнь, как стремление к Смерти! И чем больше ты терзаешь себя, глупый, тем вернее шагаешь по дороге Велеса к Его вратам!
      Колдунья направилась в дом, но вскоре вернулась с серебряным кубком, что сразу бросилось в глаза при всей убогости жилища. Вязкий малиновый напиток бурлил и кипел, завоевывая внимание словена чудным, непостижимым ароматом. Время от времени старуха черпала из котла свое зелье, дула на варево - пробовала.
      Старая наставница Ольги чем-то напомнила словену родную тетку знаменитую ведунью. Как-то раз, ровно после смерти матери, ему едва исполнилось три года, Ругивлад сильно недужил, и повез его Богумил к сестре. Еще совсем мальчонкой был, но по обычаю стрый уже успел посадить племянника на деревянного конька да срезать прядь русых волос.
      Детские впечатления отрывочны. Никто не знает, когда они явятся опять и надо же такому случиться, при встрече с древней бабушкой Ругивлад снова ощутил себя малышом.
      Сперва Власилиса вытолкала прочь Богумила, и в жарко натопленной избе остались лишь две сподручные бабы, ведунья, да ее хворый племянник. Распустив волосы, опытная в таких делах женщина уверенными движениями привязала его к хлебной лопате, - теткины подруги не мешали ей. Как раз напротив - знали, что творят. С их помощью ведунья трижды поднесла племянника к разверзнутой утробе печи, туда, где бушевало пламя Огнь-ягуня. Живой, святой, всеочищающий Огнебог - враг черной Мары-Смерти.
      - Агу! Агу дитятко! - ягала тетка Власилиса.
      Впоследствии он узнал, что обряд сей, посвященный Макощи, именуется припеканием, и очень немногие жены в силах вершить его. Лишь та, которая сама не раз познала жар любви, способна отвоевать жизнь у смерти, а здоровье - у хвори.
      ... - Еще не время! - сказала Ольга, посмотрев на звезды, и забрала кубок у старухи.
      Та молча согласилась и снова начала подбрасывать в огонь травы, напевая ведомые ей заклинания.
      Сперва тихо, едва различимо, затем громче, отчетливей... И вот уж, изначально похожая на колыбельную, буйная песнь погнала вялую кровь по жилам, точно вешний Ярила проталкивает воды сквозь ледяные преграды.
      Ругивлад не знал сейдовской* магии хоть и не презирал ее, он старался прогнать наваждение, но у него ничего не получалось. Он всеми силами сопротивлялся этому искусно сработанному заклятию, пытаясь сохранить ясность рассудка. Волхв ведал - все ведьмы на свете пошли от злокозненного бога. Так вещали древние эрили, не раз забредавшие в Аркону.
      (* сейд - известны две основные формы древней магической практики: galdr (гальд) и seidr (сейд). "Гальд - это магия заговоров, смесь поэзии и чародейства... Занятие сейдом ввергало того, кто его практиковал, в состояние временной слабости, что делало этот вид магии неприемлемым для воинов; и действительно, заниматься сейдом было предоставлено женщинам. Есть, например, чисто женский способ окрашивания рун, пред которым бледнеют мужские. "Один раз в месяц, в течение почти недели, в соответствии с естественным циклом из тела женщины выделяется кровь. Это явление, несвойственное мужчинам, чаще ошибочно рассматривается как стигмат нечистоты, чем как обновление природой собственного потенциала. И, тем не менее, женские регулы почти повсеместно расцениваются как источник огромной магической силы. Большинство мужчин впадают в растерянность при столкновении с этим совершенно естественным феноменом. То, что о регулах можно забыть, когда их нет, что их можно эффективно сдерживать, когда они приходят, - это недоступно пониманию среднего мужского рассудка. То, что это явление обретает магический смысл, якобы делает его в чистом виде порочным, привнося оттенок непристойности и сексуальности в восприятие его мужчиной" (F.Aswinn. La magie du Seidr//IRMIN, Nо4, 1995). До нашего времени сохранилось выражение "кричать, как сейдовская баба" - речь идет о ведьмах, которые якобы в Вальпургиеву ночь (1 мая) слетались на Лысую гору и проводили свои оргии, но это позднее чуждое языческому осмысление древней магии)
      "Найдя на костре
      полусгоревшее
      женщины сердце,
      съел его Локи;
      так Лофт зачал
      от женщины злой;
      отсюда пошли
      все ведьмы на свете".
      Фредлав верил, самой страшной дочери Локи, хромой Хель*, принадлежит Нижний мир, а сама она - Смерть. Но разве можно равнять его прекрасную Ольгу с черной колдуньей?
      (* Хель - скандинавская богиня смерти, и мир, которым она правит. Последнее тождественно Пекельному царству славян. Однако, это вовсе не "ад по-язычески", а скорее "аид". Часть тела Хель мертва и безобразна, вторая прекрасна, это дает еще большие основания сравнивать Хель с Ягой)
      Чародейская песнь прервалась внезапно. Старуха в последний раз швырнула Огню пук молодых, только народившихся трав. Зелень зашипела, выбрасывая сок, моментально возносившийся к небесам.
      Ни с того, ни с сего Ругивлад затеял рассказ о детстве, о том мире, который знал и любил, но покинул и увы, навечно, ведь прошлого не воротишь. Он напевал незатейливые мелодии словен. Он будто бы желал выговориться раз и навсегда, хотя многое Ольге было просто не понятно. А колдунья - та и вовсе сама себя усыпила, потратив всю Силу на сейд.
      Ведьмовские глубокие девичьи глаза гипнотизировали. Не способный избавиться от их чар, Ругивлад прервал рассказ... И почти погрузился в их томительную пучину. Тонкая сильная женская рука неожиданно протянула из тьмы кубок с зельем. Безвольный, он принял это питье...
      Но в тот момент, когда Ольга уже торжествовала победу, в этот миг, похожий на вечность, холод проклятого меча обжег ему ладонь. Страшным, непонятным для себя усилием воли, Ругивлад поднял тело над землей, потом стал на колено...
      - Пей! Пей и ничего не бойся!
      Девушка тревожно глянула на Ругивлада и заметила, как изуверски искажено лицо волхва.
      Он слышал голос Ольги как бы издалека.
      Рассудок поставил воина на ноги. В голове заметно прояснилось.
      - Никак, терлич-травка? - усмехнувшись, Ругивлад выплеснул остатки волшебного напитка в огонь, огладил усы.
      Ольга недоуменно глянула на него. Зелье не действовало.
      - Очень вкусно! - сказал Ругивлад, да и он ли это был.
      Внутри вели смертный бой две силы: "О, великие боги! Что же вы творите? Неужели, вы ошиблись? Я не могу принять этой жертвы! Она совсем не знает меня! Я недостоин..." - восклицал один Голос. "Опоить вздумала, чертовка! Окрутить решила!" - вопил второй.
      Словен пришел бы в отчаяние, если бы ведал, к чему приведет эта опрометчивая мысль, единственная опрометчивая и несуразная мысль. Но к счастью, он этого пока не знал. Ну разве не глупость принять любовное снадобье за дурман? Да и что страшного могло случиться, если бы не колдовской меч?
      Они вернулись к крепости, на обратном пути не проронив ни единого слова. Только на выходе из леса Ольга молвила:
      - Наверное, я скоро огорчу тебя, Ругивлад, - и отвернулась.
      Густые ветки скрывали звездноенебо.
      Знал бы он, что это первое грозное предзнаменование обрушившегося на него проклятия?! Но с обычным для влюбленных легкомыслием, а ведь, он все-таки был влюблен, Ругивлад начисто отмел мысль о близком расставании.
      В воротах дочку поджидал рассерженный отец. Было далеко за полночь.
      ГЛАВА 9. НЕ НАЙТИ ТЕБЕ ПОКОЯ
      С утра у Ругивлада вновь появились неотложные дела - со средней Оки пришла лодья, груженая известняком. Словен просил Волаха доставить камень в слободу, туда же подвозили уголь, собранный после памятного всем лесного пожара. Печи выложили на славу еще по весне, начертав на них Руну Огня. Хозяйки положили творог его небесному подателю.
      Владух с недовольством взирал на эти непонятные приготовления, но воевода убедил жупана щедро одарить мастеров - лишь бы дело спорилось. Пришлось расплатиться и с гончарами. Чужеземец потребовал не менее сотни прочных глиняных сосудов, и когда те заговорили о раскраске, он, по мнению Ольги пожадничал - горшки остались горшками.
      Сметливый Кулиш и опытный Творило во всем помогали молодому волхву. Под их присмотром на стену городища с трудом подняли конструкцию бронзовых щитов. Жупан и здесь был против, не понимая, с какой стати он должен оголять стены терема, и только Ольга убедила в последний раз согласиться с Ругивладом. Кулиш неустанно трудился над бронзой, поддерживая сверкающую красу, поскольку за ночь она теряла в блеске.
      Странное зрелище открылось бы непосвященному и на дворе Ругивлада. У стены мастерской стояло три здоровенных чана. В одном - булькала смола, в другом - кипело масло, в третьем, самом таинственном, - на дно оседали какие-то кристаллы.
      Станимир никогда не слышал, чтобы охранительное волшебство требовало таких приготовлений. Он поделился сомнениями с Волахом, но бывалый воевода намекнул старику, чтобы тот не лез не в свое дело, а лучше - усердно бы молился Радигошу. На редкость сговорчивый Станимир так и делал. А лишь какая-то напасть поразила яблони в садах - и у него хлопот прибавилось. Священным огнем да серым дымком пользовал волхв, отгоняя беду.
      Старик неплохо разбирался и в разных целебных снадобьях. Прежде мог залечить даже глаз, пробитый печенежской стрелой, и обещал молодому собрату на Купалу показать, где растет разрыв - да плакун-трава.
      Увы, как раз теперь, в каждодневных заботах и суете, словен уже не мог забыть о девушке! Удивительным видением неотступно следовала она за влюбленным и днем, и ночью. Да, свои наивные сны он более не назвал бы кошмаром! Молодой волхв так свыкся с фантастической явью, что не променял бы этот сказочный образ ни на какой другой. Пожалуй, словен мог покончить с собой, если б вдруг усомнился в совершенстве любимой. Между тем сама Ольга ходила, как говорится, под боком. Хотя думал и чувствовал Ругивлад одно, говорил молодец совсем другое.
      Тщательно поразмыслив о досадном случае с напитком Любви, он понял, что вел себя, как последний болван. Каждое утро, тайком словен пробирался к терему жупана. Кот отвлекал псов. Горница Ольги находилась высоко, окном смотрела в сторону вятического леса, и герою пришлось немало поломать голову - как прицельно, быстро и незаметно забросить туда букет ландышей. Проделывал он этот трюк со свойственной для сумасшедших изобретательностью. Но хитрое приспособление вряд ли стоит описывать - нормальный вручил бы цветы, этот извечный символ восхищения и преклонения, из рук в руки. Получил бы взамен нежный взгляд или застенчивую улыбку, за которой скрывается такое коварство и такая уверенность в своих чарах, что влюбленный моментально бы излечился от страсти раз и навсегда, ведай он о том.
      Нормальный подарил бы не прячась и не смущаясь! Но кто не знает влюбленных героев? У них мозги не только сдвинуты на бок, но и вывернуты наизнанку. Им бы поиграть, словно детям, в таинственность, им бы пострадать в уединении и совершенно извести себя - только тогда сообразит герой, что сглупил. А лодья уплыла. И скачут герои по свету навстречу новым глупостям, но чаще после бурных и непродолжительных объяснений их относят на погост.
      Впрочем, минуют века и еще найдется немало великих шутников, выдумщиков и мечтателей. Спасибо им, за этот ненавязчивый обман, за наивную детскую сказку в справедливость любви, которая чужда высшей целесообразности. Иначе, жить стало бы, просто, скучно.
      * * *
      Русалья неделя была прямо перед купальским праздником. Девицы-красавицы браслетики снимали, рукава длинные распускали, словно в птичек превращалисьлебедушек. То ль в птичек, а может и в русалочек.
      В эти ночи завивали дивам веночки, да и откуп, одежку русалкам дарили. А веночек-то завивали, чтобы хлопцы приветили, да и заклятие это брачное, в веночке красный любовный цветок - мольба к Лели да Ладе суженного найти. Вешали им в русалочью неделю нитки, пряжу, полотенца, рубашки на ветви "плачущие", согнутые к самой водице. Оттого берегиням речным хвост рыбий и пригождался - одежу умыкнуть. С хвостом плавать веселее.
      Берегинями, как пояснял отроку Ругивладу некогда волхв Велемудр, русалок звали еще и потому, что помогали к берегу добраться. А берег-то берегом и называется потому, что спасались на нем из воды.
      А коль найдется суженный - там и до свадебки недалече, не оскудет на детишек род вятичей. Больно росу любили русалки, где пробежит, пролетит одна такая - там и урожай поболе. А где плодородие, там и свадебка, и достаток, да и семейство сытое.
      Не одни девицы могли помощь от русалок сыскать, парни о том тоже не забывали. Трудное это дело для парней было. Дружина собиралась русальная, ночевали вне дома, говорить не могли, ни словечка. Зато неделю целую если в какой дом придут и вокруг больного или немощного хоровод с прыжками учинят, тот и будет здоров силой русалочьей. Да еще если веночек себе на голову, в знак уважения к русалочке, надеть не забудут.
      Но девушек русалочки больше любили. Какая девица нечаянно помрет до свадьбы, той на всю русальную неделю могли и жизнь во плоти человеческой вернуть, правда побаивались таких оживших девиц вятичи да словене. И после русальной седьмицы ритуальные похороны таким "русалкам" снова устраивали, дабы не смущали народ. Чучело их жгли или в воду бросали, впрочем, у словен на Ильмене - так, у ругов арконских - эдак, да и в других местах славянских по-разному.
      ... Работы по обороне городища шли своим чередом. Однако в тот день, в самое начало недели русальной, словен долго не мог найти Ольгу. Только кинув верные руны, он, наконец, прояснил вопрос. Знаки показали, "молодость идет за жалостью к старым". Когда ж черный волхв разложил руны пирамидой, пытаясь проникнуть в завтрашний день. Ответ не предвещал ничего утешительного. Священные символы предостерегали владельца! Многие из них оказались перевернуты.
      - Доброе утро! Я так соскучился по тебе! Не примешь ли Ярилин знак. Посмотри, как он полноцветен, как душист! - начал Ругивлад, чуть помедлив.
      Он вообще медлил достаточно и злоупотреблял благоволением Доли, так что "чуть" не считается. Странная слабость в ногах и ватные руки, словен слышал собственный голос как бы издалека.
      - Сомнительно, чтобы это было на самом деле, - ответила она, не принимая венок, - К тому же, сегодня последняя встреча! И я рада...
      - Почему?
      Оглянулся, но, в то же время, примечая, как непокорный локон прядью струится по ее виску. Лес был пуст, и даже колдунья, доселе утешавшая "внученьку", куда-то пропала.
      - Скоро узнаешь!
      - А сейчас никак нельзя?! - настаивал он.
      - Чудной ты? У иных героев столь сильна мечтательность, что порою притуплен слух и заиндевелое сердце. Они не видят сослепу даже того, что происходит в двух. Отец выдает меня замуж, по законам вятичей дочь не может перечить родителю.
      Земля исчезла из-под ног. Он очнулся в пустоте, легкие жадно хватили воздух.
      - И кто ж избранник? - спросил Ругивлад, задохнувшись глотком, сдерживая проснувшуюся боль и ярость.
      Вот, только венок оказался смят и уничтожен, еще мгновение назад радуя глаз.
      А на кого сердиться, как не на себя?
      - Можно подумать, что последние дни ты проспал, как медведь в берлоге! Что тебе его имя?
      - Я был слишком занят приготовлениями к войне, а она не за горами, чтобы вникать в подобные мелочи.
      - Ах, вот как!? Тогда...
      - Ну, что тогда?
      - Ничего... - она поднялась, чтобы уйти.
      - Подожди! - он схватил ее за руку, - Я не все сказал! Мне нет дела до того, кто твой жених, но лучше бы ему поберечься.
      - Не понимаю!
      -Ты все прекрасно понимаешь! Я, конечно, не так ловок по части женщин, и, наверное, чудаковат.
      - Скорей уж нелюдим, будто филин...
      - Я не умею строить глазки и ластиться, когда это необходимо. Вероятно, зря, и следовало бы поучиться обольщению. У Ругивлада хватит гордости уничтожить всякого, кто посмел бы встать на пути, и ты это заешь. Глупо наступать на одни грабли дважды... Было бы время, я разобрался в своих чувствах - продолжал он, - Но раз такого времени нет, я постараюсь его выиграть... Короче, он будет убит, а за ним любой другой, а дальше следующий, скольких бы ты не подставила. Вспомни слуг Бермяты на дороге! Тут я придумаю что-нибудь поизящнее и позрелищней, твой папаша будет доволен! Я все сказал.
      - Тебе бы колодезной водой обливаться - холодный душ немало помогает! А то мы очень грозные...! И почему ты, чужеземец, вбил в голову, что я тебе принадлежу?!! Иди и разбирайся... Ты мне без-раз-ли-чен. Пусти! Пусти руку! - гневно потребовала Ольга.
      Oх, и не ко времени заиграла кровь гордых вятичей!
      -Ну, нет! Другого случая объясниться не будет!
      В этом он был прав, сам того не подозревая.
      - Отпусти! Ищи себя, ищи кого угодно. Жить - это значит желать, а как желать то, чего не знаешь. Трус!
      -Я знал, этим кончится. Тихо ты, разъяренная кошка! Девчонка! Что ты видела в жизни? Что ты знаешь о ней? Человек не для того создан, чтобы вот так просто пройти от рождения к смерти! Неужели ты хочешь быть, как твои подруги? Ах, да, они уже все брюхатые ходят. Родят. Воспитают. Однажды вечерком их мужик напьется, да и побьет женушку. Она в слезы. Но против воли рода не попрешь. Стерпится - слюбится. Любовь зла - полюбишь и козла. Вырастит сыночка - уже толстая, руки красные, глаза слезятся. Вот стрелы пролетели - и, ага! Мужика убили. И прямая ей дороженька за ним. И так каждый раз, каждое поколение. А дите-то, дите! Ну, выросло. О нем уже все наперед известно. Девчонка - играет в куколки, потом хороводики, затем целуется на сеновале, играют свадебку... Пацан - бегает с палкой, потом уже с луком, затем в ночное... Первый поцелуй, свадебка, детишки, надо семью кормить... Пошел к дружкам - выпили. Заявился домой, жена в слезы, но сапоги снимает, и ложится подле него, и жалеет, и плачется в плечо. Судьбина их такая, горькая. Но боги тут ни при чем - это волхвы сочиняют! А я так не могу, и такого я не желаю! Может, нам удастся вырваться из этого круга? Должен ведь его хоть кто-то разорвать!
      - Не тебе, чужеземец, сомневаться в мудрости Рода. Как ты вообще смеешь кого-то судить? Молодые затем и рождаются, чтобы заботиться о старых. Старые умирают - уступив дорогу молодым. Ты, как жалкий торгаш, боишься прогадать! Я ведаю, может, и меньше твоего, но могу сказать точно, что не будет тебе покоя никогда! Вечным странником, вечным чужаком скитаться тебе до самой смерти, если та пожалеет и явится к тебе, отягощенному ведами, но избавленному от чувства любви. Прощай! - выпалила Ольга.
      От неожиданности Ругивлад ослабил хватку. Озадаченный, он разжал пальцы, словно выпустил из рук синюю птицу Удачи. Ольга вырвалась и бросилась в лес, роняя на травы тут и там похожие на росу прозрачные соленые капельки. Они скользили по листьям и, падая, с печальным звоном разбивались о землю...
      Еще вчера он мог упивался ее близким присутствием, ловя дыхание и малейший жест, произнося на все лады милое имя! Еще вчера, кабы маленько решимости, он сумел бы передать ей тот восторг, то необъяснимое всесильное чувство, что сродни блаженной беспомощности!? Сколько раз был случай поделиться с девушкой тем, как боготворил и безмерно возносил ее в грезах и мечтах!? И как он понял, что беззащитен пред Ольгой! Но осознание этого напротив, еще сильнее, привораживало Ругивлада.
      - Все кончено!
      - Лопух, - ласково произнес Баюн, который по старой привычке подслушивать, весь этот разговор провел, свернувшись в клубок на крыше ведьминского дома.
      Женские слезы выведут любого из равновесия.
      - Бросаться в омут - так с головой, грубиян! Живо за ней! - рявкнул зверь.
      Ругивлад, спохватившись, кинулся было вслед, но тут отрывисто и грозно прозвучал сигнал сбора, нарушив первозданную тишину вятических лесов.
      * * *
      Совет, на который пригласили и Ругивлада, проходил в празднично убранных палатах жупана. С десяток вождей и старейшин толпилось здесь, ожидая Владуха. Прибыл даже Родомысл - вождь из Дедославля, и по такому случаю, говорили, сам Буревид оставил Радогощ*.
      (* Радогощ - на его роль претендуют два городища - это либо Погар на реке Судость (притоке Десны) к западу от Трубчевска и к северу от Новгорода Северского, либо это собственно Радогошь на реке Нерусса к северу от Севска и к западу от Крома)
      Враг стоял у ворот в страну вятичей, по Дону уж пылали городища, а озверелые от крови печенеги насиловали женщин и резали скот.
      - Дорогу, дорогу! - в залу вошел воевода и с ним несколько воинов.
      Быстрым шагом мимо следовали, доверительно переговариваясь, Владух и глава всех глав. Их сопровождали Станимир и Ольга, немного погодя вошел и лихой Дорох с двумя старшими воинами из Радогоща ...
      Радигоша?! Да, Радигоша! Нет, не того великого, что в земле лютичей-ретарей!
      Когда Вятко* и Радим повели свои роды на восток и осели от верховий Днепра до самой Волги - венедские городища сохранили прежние имена. Так произошло с селением Клещин, что на Плещеевом озере. Суздаль - град Силезский, соперник Ратибора, опустел там, на левом бреге Одра, но вновь воскрес в Залесье. Первобытным обитателем здешних земель было племя мерян, возле которого по нижней Оке жила мурома, а дальше к востоку за Окою мордва. Славяне, шедшие с Радимом и Вяткой, да кривы с северянами, двинувшиеся следом, потеснили нынешних соседей, но места хватило всем. Повздорили тогда славяне разве с киянами-русами, да извечным своим врагом хазарами. Вот как вещали об этом арабы:
      (* Вятко - легендарный праотец вятичей, вместе с Радимом привел западных славян "из ляхов" на Русскую равнину в 5-7 вв. н.э. Радим положил начало роду радимичей, покоренных Владимиром незадолго до описываемых событий).
      "... И Славянин пришел к Русу, чтобы там обосноваться. Рус ему ответил, что это место тесное. Такой же ответ дали Кимари и Хазар*. Между ними началась ссора и сражение, и Славянин бежал и достиг того места, где ныне земля славян. Затем он сказал: "Здесь я обоснуюсь и легко отомщу им!" И та земля обильна. И много занимаются они торговлей..."
      (* - хазары, козары - тюркский кочевой народ, живший в Прикавказье и на Севере Каспия 6-10 вв. н.э., принявший иудаизм ок. 830 г. н.э. Совершали неоднократные набеги на земли славян. Киевские поляне вплоть до 880 года платили хазарам дань. Разгромлены в результате походов Вещего Олега и Святослава Игоревича).
      ... Гости расступились. Ругивлад тоже посторонился. Воевода, поднял руку, и Ругивлад снова поймал себя на мысли, что языки, да и вообще знаки, крайне разнообразны, но без сомнения строятся по единому ряду. Решив на досуге поразмыслить на этот счет, молодой волхв приготовился слушать Владуха.
      Собравшиеся по зову жупана образовали круг, где поставили одиннадцать кресел, покрытых шкурами животных. Три высоких, остальные - поменьше. По левую руку Владуха сидела прекрасная Ольга, по правую руку - многоопытный Волах, рядом с ним отвели место Ругивладу, а трясущийся от старости Станимир, одетый в пурпур, сел подле дочери жупана. Могучий Родомысл на высоком кресле был точно напротив Буревида, при котором находился его сын, неизменно улыбчивый Дорох, вырядившийся в алые одежды. Последний не сводил с Ольги глаз, а та отвечала ему игривой улыбкой. Жрец Сварожича тоже улыбнулся в ответ на поклон своего молодого собрата, хотя Ругивлад поклонился вовсе не ему. Разделяя соперничающие кланы, следом заняли места два незнакомых угрюмых бородатых типа в броне. Они, как истуканы, просидели весь Совет, но так ничего и не сказали. Вероятно, то были сотники Домагощинской жупы.
      Родомысла сопровождал степенный муж, и по тому почтению, с которым вождь из Дедославля и все прочие общались с ним, словен понял что это на Совете немалая величина, и скорее всего тоже волхв, но в прошлом - знатный воин. У старца через все лицо шел ужасный шрам и не было одного глаза. Носил он грубую серую шерстяную суфь, в какую одеты разве перехожие калики, истязающие себя по каждому подходящему поводу, и росту оказался немалого, едва ли ниже словена или того же Родомысла.
      Первым заговорил жупан:
      - Не думал, не гадал я встретиться со многими из вас ныне, но Доля распорядилась иначе. Орды проклятых печенегов жгут наши села. Черная беда идет на нас из-за Дон-моря. Не успеет Хорс и двух раз закрыть глаза степняк будет уже под стенами городища. Они выбрали подходящее время - Перун только набирает силу. А завтра - Змеиный день. Нас мало, и мы не можем, как встарь, сойтись с жестоким врагом в чистом поле. Впрочем, кое-что для него мы приготовили. Пришелец из северных стран - Ругивлад, чье умение не уступает волшебству древних, на стороне вятичей. Но врагов очень много, очень...! На каждого воина выпадет по семь противников. Все что я могу выставить - это пять сотен, из которых две привел Дорох.
      - Если бы владыка Дедославля,- продолжил жупан - пришел не один, а со своими воинами! Но вожди восточных родов берегут силы для другого случая?
      При этих словах Родомысл побагровел, но взял себя в руки и промолчал. Однако, Владух еще не окончил:
      - Не стоит надеяться, что в схватке с печенегами мы обескровим себя, а вам останется прийти на пепелище и пожать плоды, я не хотел бы в то верить, предательства.
      - Это ложь! - не выдержал Родомысл.
      Волах непроизвольно схватился за пояс, но на переговорах вятичи сидели безоружными.
      - Если мы не устоим, то печенеги сожрут вас в один присест, - и бровью не повел жупан, хотя слышал каждое слово, - Не в наших обычаях шептать за спиной, и вот, пред главою глав я бросаю обвинение в лицо! Оправдывайся, Родомысл, если можешь!
      Вождь дедиловских вятичей поднялся. Это был муж средних лет, с косую сажень росту и на первый взгляд неуклюжий. Рыжие люди поздно седеют, но зато быстро, если начали. Из-под густых бровей на Владуха глянули с нескрываемым презрением пронзительные глаза.
      - Ты отказал моему сыну выдать за него Ольгу, и это возмутило наш род. Те, что не пожелали прийти и защитить Домагощ, в этом, наверное, не правы. Но не стану же я гнать людей силком!? Поговаривают, что и ныне твоя дочь источник бед. Неспроста печенеги идут к Домагощу! Я не привел ни одного воина, но лишь потому, что не желаю взаимной резни! Иначе не поручился бы за твою жизнь, Владух... И за жизнь счастливого избранника... - тут он на кого-то посмотрел, но Ругивлад не понял, кому же адресован взгляд.
      - Поэтому я и прощаю те необдуманные слова. Обида не должна брать верх над разумом, а мы чтим законы гостеприимства, - парировал Владух.
      - Я не привел воинов, но явился сам, не уклоняясь и не прячась! продолжал говорить Родомысл, распаляясь- Не пройдет и дня, как обнажу клинок под стенами замка в числе простых дружинников... У тебя, Владух, не будет причин упрекнуть меня и в трусости, и в неверности клятве. Сын мой будет сражаться рядом и не посрамит славы предков, если ранее не получит удар в спину! - отомстив таким образом, Родомысл сел на прежнее место.
      Ругивлад вычеркнул сына дедиловского вождя из своего незримого свитка и погладил кота, что дремал у него на коленях. Тот заурчал и промурлыкал что-то о Троянской войне, но словен его не понял.
      "Если не этот, то кто? Жалко было бы убивать парня только лишь из-за того, что он должен составить пару Ольге! Да и стоит ли вообще кого-то убивать из-за девчонки и убиваться самому? Ну да, это хорошо рассуждать, если голова в порядке! А когда по уши влюбился...?! В конечном счете - я не бык и не олень, чтобы преломить рога на забаву племени."
      Слово взял бывалый Волах. Лицо воеводы хранило печать невозмутимости. Волах еще раз добрым словом помянул Ругивлада в связи с охотой на Индрика. Чужеземца никто из высоких гостей прежде не видел, а все "магические" приготовления под его руководством велись в строжайшей тайне. Взгляды обратились на чужака, чье имя вторично всплыло на Совете. Старец, коего привел Родомысл, буквально просверлил героя своим единственным оком, но ничего не сказал.
      Затем Волах по обычаю отдал дань союзу всех родов. Польстил Дороху, который первым привел дружину, и у него на то были свои причины...
      Долго и невнятно излагал свои мысли Станимир, уповая на богов. Он также помянул про змеиные свадьбы, и про то, что хорошо бы выиграть время, пока они не минуют. Ругивлад слушал в пол-уха, все это ему было хорошо известно. Словенам и русам никогда в такие дни не везло. Лишь под конец старик оживился:
      - Собирайтесь силой, братья наши, племя за племенем, род за родом! Боритесь с ворогом на земле нашей славной, как и надлежит всем нам биться. Здесь и умрите, но не поворачивайте назад! И ничто вас не устрашит, и ничего с вами не станется, потому что вы в руках Сварожьих. И он поведет вас во всякий день к схваткам и сражениям многим.
      Собрание одобрительно зашумело.
      Но тут Буревид, подхватив мысль древнего волхва, осторожно высказался за переговоры с кочевником, чтобы неблагоприятные во всех отношениях дни прошли.
      - Бывало же, мирились с ханами!? Вот и прежний киевский князь Ярополк, сперва ходил на печенегов, имел с них дань. А на следующий год хан Ильдей уже на службу ему кланялся. Мы бы тоже уломали степняка, если бы не помешали горячие головы! И не было бы Суздаля, этого топора над головой. Да и мурому приструнили бы...
      - Надо и честь знать! - возразил ему Родомысл, - Не может быть ряда с таким подлым врагом. Да не затупятся копья наши о щиты печенежские!
      - Отчего же не может!? Вон, нынче-то князь киевский, целуется с ним, даром что отца Владимира, Святослава, головы лишили, - вякнул Дорох.
      - Не для того я избран главою, чтобы лилась кровь вятичей! Лучше худой мир, чем любая война! - поддержал сына Буревид,- И можно завидовать стольнокиевскому кагану! Он-то вряд ли позабыл о кровной мести, да зато киян своих одним словом оборонил от неприятеля. Но раз печенег у стен Домагоща давайте, сначала, покажем ему, где раки зимуют! А с побитым и мир почетнее можно заключить. Потому я и привел две сотни ратников, копье к копью, топор к топору - все удалые молодцы...
      Гром грянул средь ясного неба.
      Ольга, единственная женщина, допущенная к Совету, вдруг встала, сопровождаемая восторженными взорами мужчин - их скучные разбирательства мало интересовали девушку. Она нашла глазами чужестранца, презрительно улыбнулась, а потом наклонилась и нечто прошептала Владуху. Тот повеселел и согласно кивнул:
      - А дабы скрепить союз между нами и родами Запада пред кровавой сечей, я объявляю о помолвке дочери моей Ольги и великого воина, вождя Дороха, сына могучего Буревида.
      - Нет! Остановитесь! - перекрыл поздравления чей-то голос, больше походящий на рык раненого барса.
      - Кто это сказал!? - все стихло, Владух нахмурил брови, подозрительно рассматривая Родомысла.
      - Я! И повторю снова! - Ругивлад нагло вышел в круг кресел.
      Он быстро приветствовал по обычаю высокое собрание и обернулся к главе всех глав.
      - О, Дорох! Ругивлад просит тебя отказаться от столь великой чести, которой ты, наверное, достоин! Мне не хотелось бы доводить дело до драки!
      - Чужестранец сошел с ума! - заметил жених отцу.
      - Мечтал бы в это поверить, Дорох! - откликнулся Ругивлад, он был туговат на ухо, но не настолько, чтобы не расслышать насмешки, - Девушка не любит тебя!
      - Это не важно, - разозлился Буревид - Главное, ее отец согласен! Да и дочь, как я понимаю, тоже.
      - Ольга сама выбрала суженного, - подтвердил Владух сурово.
      - Вот как! В таком случае перед небом и землей говорю - люба мне дочь Твоя! И не отдам ее никому, будь это сам Чернобог! Всемогущие боги! Дорох получит ее только через мой труп!
      При этих словах черный волхв глянул на девушку, но та излучала такой холод, что он чуть было не пожалел о сказанном. Зная об изменчивости женского характера и непревзойденном самообладании Ольги, которое под стать лицемерию, он тут же постарался придать себе как можно менее угнетенный вид.
      - А знаешь ли ты, чужестранец, что за невесту полагается вено? Чем же сумеешь ты выкупить нашу дочь? Дорох отдает нам городище со слободою... Чем похвалишься, Ругивлад?
      Тут встал одноглазый незнакомец из Дедославля. Все замолчали.
      - Если молодец чует в себе Силу, ты бы, Владух, дал ему ту задачку, о которой я говорил. Боги отвернулись от людей. Не будет ни русам, ни вятичам, ни словенам покоя, до тех пор, пока печенежские ханы пьют из черепа Святослава! Много храбрых витязей пытали судьбу, но ни одному не улыбнулась Доля. Коль чужак сумеет добыть злосчастный кубок - лучшего мужа для твоей дочери и не сыскать! Коль вятичи вернут череп великого князя его сыну - это будет лучшим поводом поискать мира с Киевом.
      Так он сказал и сел на прежнее место.
      - Я верну прах Святослава! И кто бы ты ни был, отче, клянусь Велесом, непременно узнаешь о том! - ответил Ругивлад.
      - Довольно! - воскликнул Буревид, который по праву главы всех глав и гостя мог прервать местного жупана, - Моему сыну брошен вызов! Он принимает его и готов биться с зачинщиком любым оружием! Вплоть до смертельного исхода!! Немедленно!!! Сейчас же!!!!
      - Отлично, пусть каждый выберет оружие по вкусу! - сказал Ругивлад.
      Собрание снова зашумело. Владух колебался. Ольга, свершив свое черное дело, поднялась и исчезла в боковой комнатке. Среди возникшей сумятицы Волах шагнул к словену и, по-дружески положив ему руку на плечо, тихо заметил:
      - В роду Буревида превосходные воины. Они легки, подвижны и выносливы, хотя порою горячи и вспыльчивы до невозможности. А главное, как большинство людей, облеченных властью, хитры и мстительны! Ты поступил опрометчиво!
      - Он уже мертвец! - загадочно выразился Ругивлад, - Что самое смешное, я почти не знаю этого парня. Так, что-то мельтешил по углам, да похабничал за выпивкой в кругу собутыльников. Если только тот странный ратоборец в маске...?
      - Ну, если на его счет ты уверен, знай - Владух вне себя! Большое дело идет прахом. Убей ты Дороха сейчас - воины, пришедшие с ним, предадут нас. Давай, отложим поединок!
      - Мне все равно! С мечом ли, безоружный ли, пеший или на коне, я всегда к услугам Дороха и иже будут за ним. Ужели, Владух пожертвовал счастьем своей дочери ради каких-то выгод?
      Воевода оглянулся и продолжил еще тише, так что посторонний не услышал бы и звука:
      - Я ж предупреждал, парень! Эх, молодость! Ольга сама ускорила развязку, но в конечном счете ее никто бы и не спросил. Вожди западных родов не в пример нам богаты. К тому же, у них до сих пор процветает многоженство. У многих гарем не хуже, чем у киевского князя. У Дороха уже есть жена, двое ребятишек...
      - Зачем ты мне все это говоришь?
      Дух разрушения, прочно поселившийся в теле черного волхва, науськивал. И словен с великим трудом поборол жгучее желание разнести всю избу-говорильню по бревнышкам.
      - А это сам соображай, герой! Я совсем не против, если ты укоротишь Дороха на голову. Право, он много себе позволял, и полезного в этой голове не много, - ответил воевода и заглянул ему в глаза, но что-то увиденное в них заставило Волаха тут же отвести взор.
      - Ты был бы совсем не против, если бы спровадил чужака за тридевять земель? Не так ли, Волах? Нам нечего делить!
      Два дюжих сотника придерживали вконец взбесившегося жениха. Жупан и Буревид спорили, гости, брызгая слюной, орали на хозяев, радогощинцы отвечали тем-же. Размеренный ход собрания нарушился... Стоял страшный гвалт, и только одноглазый старик, что придумал сходить за черепом Святослава, невозмутимо и даже отрешенно посматривал на крикливое сборище со стороны.
      - Кто это? - спросил Ругивлад воеводу, встретившись с незнакомцем взглядом.
      То был взор посвященного. Словен мог бы поклясться, что под грубыми одеждами скрывается учитель Лютогаст.
      - Мудрено же ныне узнать его! - отвечал Волах уже громче, - Десять лет назад, возвращаясь от ляхов через Киев, наши купцы подобрали близ Родни израненного старого воина. Вокруг лежало не менее трех десятков супротивников. Он в одиночку расправился с убийцами, хотя получил в грудь стрелу, а в спину нож. То был некогда великий боец! Верни ему Велес хоть на день молодость - уверен, остался бы цел! Слыхал ли ты о Свенельде?
      - Как не слыхать? Слухом вся широка Русь полнится! Но никто не знал, куда он сгинул после смерти князя Ярополка.
      Противоречивые слухи о судьбе белого воина доходили и в Аркону. Соратник Старого Ингвара стал еще при жизни легендой! Всадник Свентовита, в молодости он навечно покинул священный остров, чтобы верой и правдой служить наследнику Рюрика.
      - Свенельд сотворил нам немало зла, как впрочем и его воспитанник, князь Святослав. Но он же разметал богами проклятый Каганат! За то ему от всех вятичей вечная благодарность! Кто как не сам Свенельд помог нам справиться с киянами семь лет назад? Владимирова рать продралась сквозь Брянские леса чуть ли не до самого Крома*. Да куда им дальше-то податься? Сам посуди! ...По уши вывалялись в грязи и вернулись восвояси.
      (* Кром - крупный город вятичей на реке Крома, притоке Оки)
      Теперь Свенельд доживает век в Дедославле. Туда не дотянется рука Киева. Он уже давно не поднимал меча и, говорят, вновь посвятил себя богу Света. Лишь одна мысль не дает этому древнему богатырю покоя - вина пред учеником и старшим сыном. Святослава не воротишь, Люта тоже... Но хоть так...
      - Хорошо, а если бы я победил в поединке? - не сводя взора с ретивого жениха, спросил словен.
      - Девушка осталась бы за тобой. Но, повторяю! Ты нажил смертельного врага, который рано или поздно подкараулил бы тебя в укромном местечке с подручными. Таких надо либо резать на месте, либо убегать сломя голову.
      "Уже пробовал!" - вспомнил словен, и в нем проснулось запоздалое чувство благодарности к Волаху.
      - Выбирай - получить ли ножом в брюхо или расправиться со змеиным гнездом сейчас? Как только ты поразишь Дороха, если, конечно, сумеешь, на тебя навалится вся его родня, - пояснил воевода.
      - Не хотелось бы кого-то убивать зазря! Было бы глупым делать это неизвестно ради чего, а особенно из-за бабы! - соврал черный волхв и уличил себя в спасительной лжи.
      Но Волах ничего не ответил, задумавшись о своем.
      Наконец, жупан восстановил тишину.
      - Добрый совет дал мудрый Свенельд! Не гоже, что враги позорят прах доброго витязя! Если пепел Победителя хазар упокоится в земле - боги вернут благоволение! Коль завтра отразим печенега - Ругивладу ехать к синему морю и вершить службу. И сроку ему даю до Больших Овсеней. И если службу свою справит, то и будет выкупом за Ольгу.
      Буревид хотел возразить, но жупан еще не окончил:
      - Обычай меж тем велит предоставить выбор жениха всесильному Роду. Коль вернется Ругивлад - оскорбленный им сын Буревида может вызвать зачинщика на поединок. Да свершится все, как завязано Пряхами!
      ГЛАВА 10. ЯРОСТЬ ЗЕМЛИ ВАНТИТ
      ... Всю ночь Ругивлад не мог сомкнуть глаз. Ему так и не удалось объясниться с Ольгой. Да словен и не стремился к этому сейчас. Женщинам более по нраву либо победители, либо калеки. Потому он твердо решил разделаться с соперником.
      Обитатели крепости, прослышав о решении Владуха, старались теперь с неизмеримо большим усердием избегать встречи с Ругивладом, напуганные его смелостью на минувшем Совете. Некоторые и не скрывали враждебности, то были сподвижники Буревида. Только Волах, который плел, судя по всему, собственную сеть, заглянул под вечер в горницу Ругивлада. Воеводу терзали худые предчувствия. Вскоре он ушел на стену, проверять посты, а герой снова остался в одиночестве, даже вечный насмешник и утешитель влюбленных Баюн куда-то исчез.
      Ночь выдалась душной, Ругивлад ожидал грозу. Несколько раз доносилось испуганное ржание лошадей, а крики стражи отгоняли полудремоту. Незадолго до рассвета Ругивлада разбудил надсадный вой. Казалось, сотни волков вышли на охоту и затянули похоронную песнь по будущим жертвам. В ответ заревел рог, послышался топот людей, лязг стали. Ругивлад выскочил за дверь.
      Причитали бабы и ныли испуганные детишки. По улице бежали воины, многие были полуодеты и плохо вооружены. Никто толком не мог ничего объяснить. "Вояки!" - презрительно заметил словен, но вспомнил, что не в Арконе, а среди вятических лесов.
      Во широком дворе пред теремом жупана старшие разбивали воинов на группы и отправляли в разные участки крепости. Владух во главе сотни выезжал за ворота. Около тридцати ратников построились, ожидая приказа. Рядом с ними Ругивлад углядел воеводу и отпрыска Буревида, они о чем-то иступлено спорили. Не успел черный волхв подойти, как Дорох резко повернулся и в ярости бросился со двора.
      - Что произошло?
      - Мальчику не понравилось, как я отдавал распоряжения его людям, раздраженно бросил Волах, - А единственный выход - это объединение сил. Сейчас не время для упреков! Каким-то тварям удалось незамеченными вскарабкаться ночью на стену. Они затаились и ждали подхода головного отряда. Но мы не лыком шиты! Степняков заметили раньше. Тогда эти гады попытались открыть ворота, но часть печенегов перестреляли, как куропаток, а за оставшимися - идет охота. Они зажаты в ходе, что принизывает стену по всей окружности. Возьми с собой человек пятнадцать и займись этим!
      - Все сделаю, воевода! Так, кого брать?
      - Эй, Серый Хорт! - крикнул Волах крепкому темно-русому воину.
      Вянтич обернулся.
      - Чужак пойдет с вами!
      Хорт кивнул. Его люди один за другим погрузились в недра крепости сквозь черную дыру потайного лаза.
      Идя по запутанным переходам, Ругивлад недоумевал, почему Волах отправил его с Хортом. Из всех домагощинских воителей, именно он, да может еще и сам чернявый отпрыск Буревида, невзлюбил нашего словена с первого взгляда и держал себя неприкрыто враждебно. Однажды их показательный бой чуть не перерос в настоящий, но вмешалась Ольга, и все обошлось. Волах прекрасно знал о перепалке, видел собственными глазами. Возможно, он рассчитывал примирить противников, но такой поступок выглядел крайне легкомысленным со стороны опытного воеводы. Либо Волах просто забыл о размолвке, либо у него не оказалось ни кого под рукой, или он, напротив, решил избавиться от одного из них, а то и от двух сразу.
      ...Шли, но никого пока не встретили. Проход то сужался, то расширялся вновь. Ругивладу с его ростом было тесно в тоннеле. Пахло сыростью и тлением. Белые корневища опутывали потолок. Так добрались к лазу, выводящему на колодезную площадь. Там отряд встретил сын Волаха со своей группой. Они узнали, что спустившиеся было сюда печенеги получили отпор.
      Теперь лазутчикам всё равно конец, хотя пять или шесть степняков скрылись в темноте тоннеля чуть дальше, и трое среди них ранены. вятичи потеряли двоих, печенеги, запутавшись в хитросплетениях хода - в три раза больше.
      Серый Хорт расставил свежих воинов, а остальным приказал спешить к вратам под начало воеводы. Сам он, да еще четыре ратника, сменив факела, продолжили преследование, желая убедиться, что враг и в самом деле ушел.
      Ругивлад двинулся вслед. А если вспомнить, что девушкам нравятся именно безрассудные - поведение Ругивлада можно как-то объяснить.
      Ход, прорубленный неизвестными мастерами, уводил все глубже и глубже, лестница была завалена трупами невезучих кочевников. Затем спуск кончился, а отряд оказался в большой для подземного помещения круглой зале со сводчатыми известняковыми сводами. Из нее в противоположные стороны вели два ответвления.
      - Вы туда, направо, до Оки им не добраться! - приказал Хорт троим, а сам вместе с Ругивладом и еще одним молодцем, свернул налево.
      Выбранный ход, вначале широкий, заметно сузился, потолок опустился ниже. Пришлось идти гуськом. Ругивлад, замыкавший движение, уже начал подумывать о возвращении, как вдруг раздался тонкий, дрожажий крик. Воин, шедший впереди, как сквозь землю провалился. Колодец? Ловушка была столь глубока, что под тяжестью брони несчастный мгновенно пошел ко дну. Спутники не успели ничего предпринять.
      Безуспешно пытаясь вытащить беднягу, Ругивлад и Хорт поменялись местами, так что оказались по разные стороны злополучной ямы. Словен наклонился, одного взгляда было достаточно - все попытки спасти товарища тщетны. Но это и сохранило самому Ругивладу жизнь. Меч Серого Хорта высек сноп длинных желтых искр из стены подземелья, приблизительно там, где мгновение назад находилась голова спутника. Волхв инстинктивно подался в сторону, больно ударился о выступ. Рост мешал ему.
      - Ну что ж, - сказал Хорт, - вот и мы, наконец, можем выяснить отношения. В лесу при пожаре я облажался. Здесь нам никто не помешает!
      И тогда Ругивлад заговорил нараспев, растягивая слова, низким, леденящим сердце голосом, так его учили, так он поступал в совершенно особых случаях. Дуновение Нави погасило факела. Словен плел колдовскую паутину нида. Волхв слышал, как учащенно забилось сердце врага. Хорт наугад, еще не привыкнув к темноте, рубанул ее. Пару раз Хорт почти достал противника, свечение рун выдавало волхва. Но словену удалось парировать. Он продолжал читать нид, а тот уж вершил дело...
      Вянтич решил отступать в проход за спиной, и попятился туда. Он полагал, в темноте Ругивладу не миновать злополучного колодца, если вздумает преследовать.
      - Постой, чужеземец! Не надо! - выдавил Хорт, и пал, удушенный своим коварством.
      Горлом хлынула кровь.
      ... Когда волхв выбрался на поверхность бледнее смерти, у ворот его с интересом поджидал Волах.
      - Как дела? - начал было воевода, но осекся под тяжелым взглядом Ругивлада.
      - Кого ты мне подсунул в провожатые?
      За стеной уж слышался звериный ор иноземцев, звон металла и ужасный скрежет, дикое ржание скакунов, испробовавших копья.
      Тут заскрежетали металлические звенья и створки врат отверзлись. На взмыленных лошадях в крепость ворвался потрепанный отряд Владуха. Воевода поспешил навстречу.
      - Враг здесь! Имя ему - Тьма! Они окружили городище. Мы напоролись на головной отряд... - прохрипел Владух, неуклюже сползая с седла.
      Он не договорил и стал оседать на землю. Волах едва успел подхватить раненного. Из плеча жупана торчала длинная печенежская стрела. Не разжимая рук, Волах повернулся к воинам и громко, но неразборчиво выругался. Подбежавшие трое приняли тело и понесли к терему.
      Мгновение спустя около него хлопотала, по-бабьи причитая, Медведиха. Ольга, подобно воину облаченная в кольчугу, металась рядом. Дорох, как мог, утешал ее. Очнувшись, Владух выпрямился и, цыкнув на баб, тяжело поднялся к себе. На лестнице, поддерживаемый дочерью, он остановился. Было от чего! Доносившиеся отовсюду лязг оружия и крики перекрыл звук, будто десять ящеров одновременно испустили дух. Все замерли.
      Появился Кулиш. Мальчишку трясло, заплетающимся от страха языком он невнятно пересказал увиденное.
      Часть стены Домагоща высилась над крутым обрывом. Дозорные приметили на реке движение. Они кликнули Кулиша, это им приказал еще вчера воевода. Парень, не долго думая, последовал наставлениям чужеземного волхва и вывалил в воду со стены полтора десятка дырявых в днище сосудов. Ругивлад приготовил их заранее. Из Окских глубин взметнулись разозленные до невозможности водяные и принялись, по словам Кулиша, топить вражеские лодки.
      - Это что-то!
      - Ты цел?
      - Цца-а-арапнуло малость! Ничего! До свадьбы заживет! - Кулиш слабо улыбнулся и присел на камень.
      Ночная вылазка планомерно перетекала в штурм. Взять Домагощ наскоком врагу не удалось. Утром силы Яви растут.
      - Владух сильно ранен. Боюсь- стрела отравлена! Яд медленно проникает в него, а жупан и слышать о том не хочет, - сказал Станимир, появившись на лестнице, - Но, что это было?
      - Да, словен разбудил Водяного царя! А владыка вод разбираться-то не стал! Взял всех, кто подвернулся! - усмехнулся Волах, но потом, повернувшись к чужаку, сказал уже совсем серьезно, - Ругивлад, постарайся еще раз помочь нам, чем только сможешь! Бери столько людей, сколько сочтешь необходимым! Вот тебе знак, кто не подчинится - убей на месте!
      И Волах протянул жезл, наконечник которого украшала искусно вырезанная голова вепря. То был символ Сварожича.
      Ругивлад ополоснул лицо в стоящей здесь же, во дворе, бочке и хотел идти - подобрать помощников, у него был кое-кто на примете. Но тут столкнулся с Ольгой! Следом за ней шествовал неизменный Дорох. Молодой волхв, раздосадованный этим, все-таки поздоровался. Она прошла мимо, скривив губки, но Дорох откликнулся:
      - Будь здоров, Ругивлад! Еще встретимся.
      - Непременно буду, чтобы вскоре пожелать тебе покойной ночи. Этим я, боги свидетели, заслужу еще большую немилость у девицы - да нам не привыкать!! - и, подмигнув Ольге, словен удалился.
      Напускная веселость волхва в миг улетучилась, как только он отошел на приличное расстояние, с которого девушка не разглядела бы, что с ним творилось. Ну, знаете, эти герои сами не ведают, чего хотят! На них не угодишь!
      - Право, друг мой, не стоит мрачно смотреть на мир. Ты не из тех, кого первая косичка сведет с ума. Мы еще поборемся! - обнадеживающе заметил Голос.
      И волхв согласился с ним. Промедление - смерти подобно.
      Перехватив у грудастой селянки кувшин с водой и глотнув пару раз, он поспешил на Южную стену - лишь бы не расправиться в припадке ревности с Дорохом. Еще успеется, да и Ольгин жених не прост - обеирукий. С таким ухо держи остро!
      На стене гордо реяли боевые стяги родов и сотен Домагоща. Вой, скрежет, монотонный звон спускаемой тетивы и накатывающийся волнами посвист неотразимых перистых смертей. Лучники собрались отменные - первой стрелой они с двухсот шагов били врага в глаз, а пять последующих, длинных, в три локтя, уже гудели в воздухе, с неизменным успехом настигая очередную жертву. Но пока особого искусства от них не требовалось, окрестные луга были черны вражьей силой.
      Так и в песне поется:
      "Нагнано той силы много-множество,
      Как от покрику от человечьяго,
      Как от ржания лошадинаго,
      Унывает сердце человеческо..."
      Волах, уже верхом, отдавал последние распоряжения, вселяя уверенность в соратников ледяным спокойствием. К нему бросилась Ольга и пожаловалась на отца:
      - Он приказал себя окольчужить.
      - Настоящего воина не удержать в постели!
      - Ты, просто, хочешь занять место жупана!
      - Он и только он - наш законный правитель. Воин сам защитит себя, а коли суждено погибнуть - на то Воля Макощи.
      - Хорошо сказано, воевода! - отозвался жупан, появившись на крыльце Встретимся в Ирии! Делай, что должен сделать!
      В самом деле, вождь был одет в новую кольчугу, что охватывала не только тело, но и ноги до колен. Судя по всему, она была легка, почти невесома, но частые кольца свидетельствовали о неимоверной прочности.
      За Владухом стоял Станимир и разводил руками
      Близ девушки все вертелся женишок, даже в минуты боя веселый и полный желаний. Он нес какую-то похабщину, Ольга делала вид, что слушает все это, но ей было не до любовных словечек. Владух грозно нахмурил брови, да в перепалку с дочкой не вступил, а поддерживаемый телохранителями начал обход защитников Западной стены. За ним следовал Родомысл с сыном. Они выполнили обещание.
      Ревение, ржание, дикое гиканье, воинственный клич - накатывались волнами и снова стихали. Не умолкали разве стоны сотен раненных.
      Подозвав Творило, словен отобрал еще восемь помощников. Как он и думал, вятичи выполняли указания чужеземца без особого рвения, пока Ругивлад не ткнул под нос зловещий знак воеводы. Дело пошло живей! Чаши двух метательных механизмов вскоре были снаряжены горшками, полными какой-то дрянью. Адские снаряды воняли серой, смолой и жженым маслом. Опасаясь черного колдовства, ратники подносили их, вытянув руки далеко вперед, и воротили нос. Сказать по чести, чародейством тут и не пахло. А если и было оно, так вовсе не то, о котором помощнички думали.
      Последнее, о чем позаботился волхв особо, чтобы ни одна юбка не мельтешила у его людей перед глазами.
      Убедившись в исправности конструкции из натертых до блеска щитов, Ругивлад осмотрелся. Он приметил сверху заметно поредевший отряд Волаха, что уходил от следовавшего по пятам скопища печенегов. При взгляде со стены уловка воеводы была понятна даже ребенку. Чтобы добраться до Западных ворот необходимо миновать узкое "горло". На стенах по обе стороны притаились лучники и пращники, готовые в тот момент, когда противник попытается ворваться в городище на плечах преследуемых, обрушить на врага град смертоносных снарядов и стрел. Теперь и ему пришло время заняться штурмующими, натиск которых вятичи отражали уже с трудом.
      То здесь, то там на край ложились длинные лестницы. Вверх карабкались низкорослые скуластые и смуглые воины в кожаных доспехах, вооруженные легкими кривыми мечами. Женщины выплескивали на них кипящее масло, а рослые кузнецы лили вниз свинец. Срывались. Падали, обожженные и изувеченные, но тут же поспевала новая волна. Мужчины встречали неприятеля секирами. Сверху летели камни, бревна, дротики, пущенные неопытной юношеской рукой. Печенеги не оставались в долгу. Вспарывая воздух, визжали стрелы. Выбив сноп искр, одна ткнулась в бронзовый щит, едва не проткнув Кулиша. Мальчишка выругался.
      Ругивлад поднял взгляд. Небо безоблачно - дневное светило беспрепятственно посылало лучи. Сосредоточившись, словен плавно потянул рычаг... Солнечный зайчик, размером с корову, притаился на ханском шатре. Взвизгнули механизмы.
      - Совсем неплохо, чужеземец! - похвалил древний Свенельд.
      Он появился на стене одетым в броню и будто сбросил с плеч десятки лет.
      "Греческий огонь" жадно пожирал войлоки неприятельского стана.
      - Помнится, видывал я уже такое. Давненько это было, правда. Но ума не приложу, волхв, как ты выведал у ромеев их секрет?
      - То уж моя забота, князь. Но я бы не справился без Творилы - на прошлой неделе пристреляли место.
      - Добро! - еще раз похвалил Свенельд, не обратив внимания на громкий титул, - Тогда, подпали-ка гривы вон той сотне, что мчится в обход! Коли глаза мои не лгут - ведет их сам Ильдей!
      - Ничего себе глаза? Сам-то, поди, в три раза меня старше?
      - Раньше люди и крепче втрое были, не то, что нынешнее племя, - молвил Свенельд загадочно, но расспрашивать древнего воина сейчас Ругивлад счел неуместным.
      Печенеги приметили, как на стене снова что-то ослепительно вспыхнуло, точно солнце разверзло очи. Обугленные трупы и предсмертные хрипы сгорающих лошадей!...
      - Слава взору Сварожича! - грянули ратники.
      По совету опытного Свенельда он метнул еще несколько пекельных "снарядов"... С ужасным свистом огненные ядра понеслись в гущу неприятелей. Обезумевшие люди катались по земле, тщетно пытаясь сбить пламя. Печенеги отхлынули, но до защитников уж долетел запах горящей плоти.
      Хан смекнул в чем дело - раз в силе Сварожич, покровитель непокорных туземцев, никому не выдержать пламенного взора его очей...
      На покрытых пеплом южных подступах остались лишь стрелки. Они лихо гарцевали на мохнатых лошаденках в чистом поле, дожидаясь глупца, который бы загляделся на их скок. Такой, к сожалению, находился средь молодых. Желая поспорить в искусстве стрельбы с опытными воинами, то один, то другой славянин, нет-нет да и выцеливал увертливого врага. Но не успевал вятич отпустить тетивы, как в горло или грудь кусала его ядовитая печенежская гадина, и он срывался вниз под горестный стон женщин. Но теперь враги стреляли против солнца.
      - Сумеешь ли ты передвинуть свои катапульты? - спросил Свенельд.
      - Увы и ах! Это не сделать быстро, я ж не Архимед какой!
      - Кто это? Почему не знаю?
      - Один хитрый грек был в прежние времена.
      - Тогда поспешим к Северным вратам. На этот раз печенеги перехитрили, и теперь неуязвимы для твоих умных механизмов, - молвил одноглазый воин.
      Ругивлад, стараясь не мешать сновавшим тут и там защитникам крепости, каждый из них знал свое дело - решил во что бы то ни стало найти Ольгу. Он последовал совету воеводы и направился вдоль стены на Северный конец. Там не стихал гул яростной сечи. Подоспевшего Кулиша словен оставил при машинах.
      Руны на мече вспыхнули и засветились, предостерегая. Металл, точно зеркало, отразил три фигуры. Воины настойчиво преследовали чужеземца. Он узнал телохранителей Дороха. Волхв круто развернулся и крикнул:
      - Здорово, братцы! У вас ко мне дело?
      - Смерть чужаку!
      Он уклонился - в вершке над ухом просвистел нож. Неистово рыча, убийцы разом бросились на словена. Но кто-то из негодяев споткнулся, другой приотстал... С каждым случается, хотя волхв и шевелил губами.
      Ругивлад принял на меч размашистый удар третьего. Крепкий парень попался. Словен неуловимым движением отвел устремленное в грудь острие и внезапно оказался за спиной врага. Клинок разрубил кольчугу и, повизгивая от удовольствия, пустил кровь.
      - Скверная рана, но ты сам напросился! - заметил волхв.
      Тут подоспели еще двое. Они слаженно атаковали чужака. Словен одним движением парировал коварные удары, утекая, извиваясь, огибая бойцов.
      Один, не удержавшись, сам напоролся на зловещий дар Седовласа. Не в силах кричать, враг хрипел, клинок вонзился в шею. Захлебываясь кровью, воин осел на бревна. Во второго угодила "случайная" стрела. Боец безуспешно пытался выдрать ее из бока. В следующем ударе не было никакого изящества. Меч Ругивлада со страшной силой обрушился на врага. Голова раскололась, словно спелая тыква, и вятич замертво рухнул с высокой стены. Ругивлад глянул вослед.
      Проклятье! Печенеги сумели тараном высадить Северные врата. Бой кипел всюду. И на улицах, и на стенах и под ними шла яростная сеча. Ряды защитников таяли, как снег по весне. Он видел сверху, как на городище из-за леска неудержимо надвигается серая конная масса печенегов. Степняки успешно преодолели вал лошадиных и человечьих трупов, утыканных во множестве стрелами и устремились к захваченному проходу. Там по-прежнему шла кровавая схватка. Громоздились горы хладеющих тел, подрагивающих в конвульсиях.
      Внезапно, павшие ожили! Вскочили, кинулись навстречу лаве с леденящим кровь боевым криком. Казалось, их ждет немедленная смерть. Но славяне присели. Нырнули под скакунов, подсекая ноги и распарывая брюхо несчастным животным. Едва всадник слетал на землю, на нем оказывался вятич и коротким движением добивал ненавистного врага.
      - Русь! Русь! - таков был клич берсерков Арконы.
      Именно он неожиданно грянул внизу.
      - Русь! - воскликнул словен, и от этого ярого крика кровь закипела в венах.
      Славяне вторили: "Вятко! Вятко!". И меткие стрелы десятками косили степняков.
      Ругивлад заметил неистового богатыря. Он дрался один с десятью противниками, ловко отражая удары наседавших печенегов двумя неестественно белыми прямыми клинками. Высокий и статный, этот воин то стоял твердо, словно могучий вяз, то пускался кружить, насколько это позволяли тела, трепещущие в предсмертном стремлении. Ругивлад вспомнил, что где-то уже встречал этот удивительный цвет. Но размышлять некогда! Он бросился навыручку. Минуя диковинного воина, обтекая его, через северную брешь в крепость вливались все новые и новые враги. Словен кинулся в самую гущу схватки, заботясь не о том, чтобы непременно убивать, а лишь бы калечить. Черный меч радостно принял на себя этот труд. Клинок Седовласа отсекал кисти, вскрывал жилы, впивался в непрочную плоть смертных. Справа и слева на трупы валились трупы. Средь них возвышался Родомысл, с каждым неуловимым ударом боевого топора к ногам вятича падал сраженный враг.
      Груды изрубленных тел покрывали улицы города. Кровь, фонтаном бъющая из ран, обратила землю в сплошное месиво.
      Печенег налетел на словена, целя коротким кривым мечом в горло. Но ему достался слишком искуссный и страшный противник. Ругивлад не дожидался удара, он быстро уклонился. Колдовской клинок взметнулся, сверкнув молнией. Хладное железо разрубило голову, отсекая следом руку по самую лопатку.
      - Кровь за кровь! - прохрипел словен.
      Следующего степняка он достал секущим ударом через грудь, прыгнул в сторону, обрушивая дар Седовласа на ближайшего врага и тут же принимая на меч новый сулейманов клинок.
      Могло показаться, что какая-то волшебная сила охраняет словена от печенежских мечей и стрел. Но то лишь казалось его соратникам. Он пропустил сильный удар в спину, потом в грудь. Волхв отметил их как данность, но живя боем, не мог уже остановиться. Броня плотно облегала плечи и тело. Грязные ручейки сочились из-под пластин. Рубаха уже сто раз взмокла и липла к коже. Струйки едкого пота стекали со лба, смывая запекшуюся кровь. Шлем брошен не привык, больно тяжел. Налетевший ветер рвал волосы. Меч сам увлекал руку, а Ругивладу приходилось лишь сдерживать клинок, иначе бы вырвался. И он тоже вертелся ваьюном, отражая удары, сыпавшиеся, казалось, со всех сторон.
      Сплетение разноязыких криков, испуганное ржание, кровавый клубок человеческих тел. Здесь, захлебываясь кровью, плевались, проклинали, крушили и резали. Здесь корявые пальцы находили вражье горло, а нож - мягкое брюхо.
      Сквозь застилавший глаза кровавый туман он видел Волаха и жупана, плечом к плечу витязи рубились с кряжистыми степняками из ханской сотни. Кольчуга жупана была рассечена в двух-трех местах, и кровь ручейками стекала по ней. Левая рука у Владуха висела, как плеть. Перебили ключицу. Предводителю особое внимание!
      Ольга с бледным лицом, и сломанный лук в руках. Дорох, поражающий противника в горло хитрым ударом... Затем было еще что-то, привлекшее внимание словена, и еще, но все это он потом плохо помнил... Млада в разодранных одеждах, и Медведиха, принявшая на вилы сладострастного печенега. Родомысл в такой же, как и сам Ругивлад, окровавленной броне и с громадной секирой на плече.
      Удары рождали ритм, даже не ритм - то была слышимая лишь ему, черному волхву, мелодия схватки. Виски пульсировали в такт. Ругивлад стал подпевать бою, в то же время, меняя темп, взвинчивая его до невозможности... Он танцевал, меняя партнеров каждый раз, когда они ему пытались помешать! За ним не поспевали... Только хладный, как град, дар Седовласа, вторил черному волхву! Он выводил Песнь Сечи!! Упоенно, самозабвенно, восторженно, неистово!!!
      * * *
      Очнулся словен от боли. Вокруг была знакомая и незнакомая горница, в которой существовали голоса без тел.
      - Тогда сын Ильдея и говорит: "Пришла пора посчитаться! Тебе конец!" да как размахнется бичом. А Свенельд встать-то после удара не мог, так он толкнул клинок в сторону печенега. Меч послушный. Ему довольно оказалось, вошел гадине в живот по самую гарду.
      - Хорошо сквитались они! Скучать теперь Ильдею без любимца! А верно, что... ?
      - Правда, правда! Откуда еще может быть у Свенельда такое оружие, кроме как от Радигоша? Поговаривают, что Свенельд-то некогда прибыл в Киев из тех же краев... Только он светлый, а этот - чернец.
      - Жаль, правда, Кулиша - трудновато пареньку будет без отца!. А еще больше жаль самого Манилу - пропал мужик.
      Ругивлад лежал в своей горнице на лавке, только теперь на нее кто-то заботливо постелил шкуру бера. Доска, утыканная гвоздями, валялась в углу. Стол был чист от сосудов и колб. Кот прихорашивался, сидя на табурете. У отверстия с витой лестницей, змеей сползавшей вниз, сидели двое, один неловко клонил на бок перевязанную голову.
      - А, волхв! Наконец, очнулся... А мы испужались. Ну и сыпал же ты заклятиями в бреду... Хозяйка!
      Ольга быстро вошла в комнату.
      "Значит, это с ее легкой руки посторонние проникли в мастерскую?! Медведиха бы не посмела!"
      - Ну, мы пошли... - осторожно начали воины и кубарем скатились вниз по ступенькам под холодным взглядом Ругивлада.
      Он с трудом привстал с ложа.
      - Отец погиб, - молвила Ольга, и точно хладным железом ранил его этот голос.
      Узкая бледная полоска сжатых девичьих губ. Казалось, уж никогда они не познают ни поцелуя, ни улыбки.
      ГЛАВА 11. "НА КРУГИ СВОЯ..."
      "За каждым волхованием, несомненно, стоят законы всего сущего. И наши обряды - лишь отражение рун этих законов, - размышлял Ругивлад, поглядывая, как тело Владуха, иссеченное печенежским оружием; возносят на вершину уже почти сложенного костра, - Знаки слагаются в слова, которыми мы читаем Священные Тексты, великую книгу Рода."
      Павших было много, очень много. Городище обезлюдело на треть. Смерть не разбирала, кто из Домагоща, кто с Радогоща. В огненном смерче взовьются герои искрами, и ведомые своим жупаном предстанут пред очами Великого Водчего. А живые махнут на прощание рукой и пожелают радости в заоблачных высях, и пращуры примут на небесных полях сынов и внуков, и заключат в отческие объятия. Все родичи встретятся вновь, а неостывший прах и пепел положат начало новому кургану... Сколько их уже здесь, на землях непокорных славян? Но частичку пепла все ж положат вятичи под порог - да хранит же родитель детей в доме сем!
      Сверх собственной головы не прыгнет никто. Ругивлад старался это проделать. Получилось. Но толку чуть! Мысли роились, словно пчелы, перелетали с места на место, срывались и этим беспорядком мучили его:
      - Мы разные. Ее удел - домашний уют, веселый смех детей, теплые шкуры на скамьях... Неотесанный муж, которого за буйный нрав побаивалась, но могла бы крутить им, как захочет.
      Конечно, желание счастья порой толкает на поиски чего-то лучшего! Оно у каждого свое. И пути-дороги к нему разные. Почему же я не могу жить, как все, как они? Почему я обречен вечно шагать куда-то, когда вот эта девушка?! Вот она, чудная лесная родина! Чего еще надо, Ругивлад? Почему так тяжело? Зачем эти мысли? В чем мое счастье? А разве можно быть счастливым и свободным, стесняя волю другого?...
      Ты противен Ольге по сути! Она считает - окончательно злых созданий нет, но когда на родичей лезет из Степи тьма печенегов - не колеблясь берется за лук и стрелы. Счастье Дороха - в породистых лошадях с богатой сбруей, в веселом хмельном застолье, в красавице жене. И он рвется безоглядно к желанной цели, и берет то, что ему хочется, не подозревая о существовании в мире иных Сил. Вероятно, он прав! Может, и она права!? Надо жить проще!
      Но почему я не нахожу в этом ничего такого, что удержало бы от простого убийства? Как смею я вмешиваться в размеренную смену времен и поколений?...
      Покойный Владух, мир его праху, тоже желал счастья дочери, но старался выдать ее замуж, ради спокойствия жупы. Он свершил бы сущую нелепицу ... Если я убью Дороха и женюсь на Ольге, то стану одним из многих, поправ ее чувства и свободу. Если я не уничтожу этого молодца - изменю себе снова, ибо отныне в ответе за девушку по праву самозваного героя...
      ... Пламя лизнуло небо. На север неслись свинцовые облака. Следом рванулись ввысь души усопших, они летели в обетованный Ирий*, там обретают покой и вечность, только там находят люди забвение. Но в Самый Последний День они вернутся на землю и примут участие в Битве Любви и Смерти.
      (* Ирий, вырий - Верхний мир, владение светлых богов древних славян, иногда его ошибочно называют "славянским раем". Однако, он гораздо ближе по смыслу к скандинавской Вальхалле или даже всему Асгарду. В ирий попадают героически сражавшиеся воины, там находится чертог Громовика (сварга согласно РигВедам - чертог Индры) или бога - Сварога).
      - Пусть не печалятся Родичи! Все у нас идет, слава Роду! Дай Бог им доброй жизни на полях у Сварги! - громко сказал Станимир, плеснув в огонь из кубка, - Хвала Радигошу!
      - Родичи милые, то-ж вам, тятя и мамка! Все вам Отцы и Прадеды, Пращуры и Щуры! - поддержал Свенельд, и тоже выплеснул кубок, лишь пригубив его.
      - Гуляй, народ Домагощинский! Живы будем - не помрем, а представимся так на Том Свете жизнь, поди, краше нашей будет! - весело крикнул Волах.
      Заиграли рожки да сопелки, зазвенели бубны. Хозяйки раздавали пироги направо и налево. Мальчишки без счета били куриные яйца - чье крепче выйдет.
      А чего горевать? Роды небесные восполнятся новыми воинами, новыми женами, прибавится у вятичей заоблачных заступников, глядишь, и в этом Свете от напастей отобьемся.
      - За старых верных товарищей!
      - За Удачу! За лучший Удел!
      * * *
      Однажды из уст Верховного жреца, Велемудра, там, на Арконе ему довелось услышать такое, что долго не давало черному волхву покоя:
      Началом Всему явилось Ничто - Пустота и Безмолвие.
      И не было ни единого Слов. Ни Рода, ни Руны Единой.
      Было Все сразу и, значит, совсем Ничего.
      Все и Ничто - их связала Воля Рода знаком всеобщим.
      Воля Рода - то сила Всего и свобода Ничто.
      Воля к Ничто - венчана Смертью, то суть Чернобога.
      Вечная тяга к творению и созиданию - Рождение само,
      Это стремление к Жизни и Жизни начало.
      Белого бога веленье - Жизни служить.
      А в бесконечной борьбе Сил этих грозных
      Коло катилось и Стриба* простерся.
      И друг-друга сменяли они, бег свой затеяв.
      Все ныне сущее есть лишь заздравная речь,
      Что произносит Безмолвие в честь и во славу себя самого.
      Льется сквозь весны и пустоту мировую многоголосие...
      Вечность и Жизнь шествуют, гордо за руки взявшись...
      И круговерть эта есть колыбель неистребимого Рода.
      Род наполняет духом тела, Водчий связует живых и умерших,
      (* Стрибог, Стрибо, Стриба - бог-отец, стрый, старый бог, дед ветров. "Слово Иоанна Злотоуста... како первое погани веровали в идолы и требы им клали..." говорит о нем, как о божестве неба, воздуха и ветра. Вероятно, одно из имен высшего бога славян - Рода или сторона Рода, как отца богов. Его день - суббота. Не случайно, суббота - родительский день. В поздних источниках изображался в виде одной головы, приобретая хтонические черты типа Вия. Связан с Лунным Культом, постоянное поминание Стрибога рядом с Даждьбогом - солярным божеством, наводит как раз на эту мысль: "кумирьскую жертву ядять... верують Стрибога, Даждьбога и Переплута, иже вертячеся ему пiють в розех" (Лет. рус. лит. т.IV, 99, 108-9)
      Все в мире этом - вместилище Духа Его.
      Все в этом мире - лишь откровение Ничто,
      Иль разговор Черного с Белым Владыки,
      Что воплотились, как Навь, Разрушение, Ненависть, Злоба
      И всемогущая Власть, Притяженье Любви!
      - Неужто, ненависть, жажда мщения порождает такое стремление к смерти, что даже случайная вспышка ведет в пропасть всякого, кто ждал и жаждал любви? Слабость стоящих по краям этой пропасти - есть верный слуга Чернобога. Сколько бы мне не говорили, что Ненависть отступает пред Любовью, бегство не влечет за собой приход Любви. Мертвое, увы, не вернется к жизни, - поделился он с Учителем своими мыслями
      - Оказывается, и твой ум бессилен перед чарами древних! - улыбнулся белый волхв.
      - Выходит, что так! - подтвердил он, - В чем же смысл, если круг замкнут?
      - Не знаю, никто еще не ответил на этот вопрос однозначно, да и вряд ли сумеет сделать это правильно! Мир такой, каков он есть, не лучше и не хуже. Мы должны принимать его таким, и не в силах исправить предначертанное. Смысл жизни - просто, в ее продолжении.
      -А не в том ли, чтобы когда-то разорвать этот порочный круг?
      - Ой, ли? Всякий обязан вернуть роду долг. Жизнь должна порождать только Жизнь. Это долг перед отцами и дедами, перед павшими на полях и холмах земли родной, перед теми, кто щедро полил ее кровью, но сберег славные корни.
      - Между жизнями пролегла память людская. И кто сохранит эту память лучше, как не волхв, отказавшийся от Жизни...
      * * *
      Курган покидали столь же шумно, с песнями да музыками, оставив до утра на траве священные дары богам да пищу духам предков. Коль найдут ее завтра нетронутую - знать, прогневали вятичи пращуров.
      Ругивлад и Волах отстали от всех, закончить важный разговор. Отныне ни один вятич не посмел бы назвать словена чужаком. Отныне они были связаны воинскими узами неразрывно!
      - ...Жупан погиб, а на его место рвутся ставленники Радогоща, продолжал мысль воевода.
      - По правде сказать, не хотелось бы вмешиваться в ваши дела. Но я беру на себя Дороха! Конечно, если бы Ольга и в самом деле предпочла его, я и бровью не повел бы! Но девчонка решила позлить меня... Я твой союзник, воевода!
      - Мне надоели вечные передряги и стычки за право вершить волю племени. И я, Волах, положу предел вседозволенности вождей! Иначе - орды кочевников неминуемо поглотят нас.
      - По-моему, они здорово получили?
      - Разве Степь успокоится, пока на пути стоит Лес?
      - Делай, как знаешь, но что же Ольга?
      - Я гляжу, по уши влюбился! Обычай велит дождаться, когда ты принесешь обещанное вено. И после поединка с Дорохом - девушка твоя. Но сын Буревида, да и сам глава всех глав, рвутся в бой. Было бы спокойнее не иметь такого долга за плечами! За полгода многое может случится.
      - Пусть назначат время и место?
      - Оно уже выбрано. Биться будете пешими. Любым оружием. До смерти.
      - Тем лучше. Честь не позволяет ни вятичу, ни ругу брать девушек своей крови силой. Но смерть настигнет всякого, кто осмелится посвататься к ней, пока я буду в отъезде!
      - Взаимность - вещь редко встречающаяся, - горько молвил Волах, -. Женщина полагается на инстинкт. Если бы ей предоставили право выбора, она легла бы под того, от кого хотела бы ребенка. Баба ущербна, поверь моему опыту, и особенно не переживай о том, поступаешь ли ты достаточно благородно. О каком благородстве может идти речь, если они предают на каждом шагу?
      - Это уже мое дело. А сейчас я покину тебя. Мне стоит хорошенько выспаться перед поединком, - отвечал словен, и получив молчаливое согласие, шагнул в сгустившиеся сумерки.
      Он поднялся в горницу и предался неотвязчивым мыслям о девушке. Образ Ольги неотступно преследовал молодого человека, но так ли молод он был? Порою Ругивладу казалось, что он старик, что ему тысячи лет.
      "Вот Ольга бьется с печенегами в проломе крепостной стены, пуская стрелу за стрелой, непостижимая в сочетании жестокости и очарования. Вот, она протягивает кубок с вязким таинственным напитком. Мечтательная, лукавая улыбка. Глаза, словно гордые звезды. Воздушный гибкий стан и упругая грудь. Да, неужто, девушка достанется какому-то Дороху? Самоуверенному, хамоватому, пусть и богатому? За его плечами - род. Ну, а за моими?"
      Нет горше бабьей доли! Сколько уже их перевидал Ругивлад? Морщинистых, красных от вечного стояния у очага, где кипит грубая похлебка... Во что превратятся ее нежные руки? Родив троих-пятерых, женщины быстро стареют, едва доживая до сорока пяти. Полные, с дряблой кожей и отвислыми грудями, потерявшие все божественное, что имели изначально.
      Кто не сомневается - тот не волхв, но иногда и сомнение губительно! Он отпил из кувшина трав, и это обещало успокоить вконец взбесившиеся мозги, где один голос спорил с другим:
      - К чему ей мудрость и знания древних? Только лишь затем, чтобы идти по дороге, предопределенной изначально? Влачить жалкое существование на поводу у неумолимых богов. Она не подозревает о своей участи! И, неужели, люди ничего не в силах предпринять против Недоли, которую сами уготовили себе? Уготовили потомкам, слепо потакая судьбине?! - говорил один внутренний голос.
      - Ну, и пусть каждый живет по своей вере. Живите так, как того заслуживаете! А что можешь дать ей ты взамен пути, на который толкает ее уязвленное самолюбие? Освободишь Ольгу от притязаний Дороха, а что далее? Может высшая мудрость в том и заключается, чтобы принимать все так, как оно есть? И не страдать от напрасных сомнений, в конечном счете боги мудрее смертных. Не волноваться, а сразу положить голову на плаху, - возражал ему другой голос.
      - Гибельно, если она последует за мной, но еще большим злом будет оставить всё на своих местах, - находил, что ответить, Первый.
      - С другой стороны - далась тебе Ольга? Вон их сколько вокруг? - не унимался Второй.
      - Но я - не такой, как все, и сделаю то, что должен, по своему разумению, наперекор обычаю! Он и существует, чтобы меняться.
      - Пусть, ты силен, Ругивлад, но будет ли правильным употребить твою силу здесь? Кто дал право решать тебе, что Ольге во благо, а что нет?
      - Но я люблю ее!
      - Тогда, откажись от этой девушки!
      - Нет!? Довольно я побыл несчастным воздыхателем! Надо знать меру всякому сомнению! - победил черный волхв.
      - Мрррр... - это кот выгнулся дугой в окне терема, а за ним во все небо расплывалась желтым блином полная луна.
      - Кис! Кис! - позвал человек друга, такого же свободного и одинокого, как и он сам.
      - Чего кис-кис, да кис-кис? У тебя тут ни мяун-корня нет, ни печенки!
      - Опять к Медведихе ластился?
      - А где еще накормят бедного зверя?
      - Ладно, дружище. Посоветоваться надо. Я ждал тебя.
      - Ну, если так - выкладывай, что на душе... - протянул Баюн, он сел на задние лапы и принялся ковыряться длинным когтем в пасти, как ни в чем ни бывало. - Только, вот никак не пойму - чем же вы эти месяцы с дочерью жупана занимались? - с издевкой добавил кот, сплевывая невкусный хрящик.
      - Чем занимались - тем и занимались, - отрезал Ругивлад, - не твое кошачье дело!
      - Ну, страдай, страдай! - продолжил котяра, - Баба, она и есть баба, а вовсе не луч света в темном царстве. Вам, смертным, а особенно волхвам, вредны несбывшиеся надежды! Чудак ты, Ругивлад, - издевался Баюн.
      - Чудной всегда совершает нелепости на сторонний взгляд, а все поражаются бессмысленности его дел. Куда безопасней быть обычным, быть "как заведено испокон веков", подстраиваясь под тот образ жизни, что тебе предложило племя, как тебя воспитал род, и проследовать весь жизненный путь в общей колее. Знать заранее, что случится в будущем: колыбелька, ученичество, первая кровь в бою ли, на охоте ли, затем влюбленность и женитьба на совсем другой, волоки да пахота, семья, дети, старость, отбрасывай когти...
      - Э... - сказал Баюн, - Не нравится мне, парень, твое настроение. Если решил погубить этого, как его там, Дороха, так и нечего страдать на эту тему. Дело житейское, не ты его, так он тебя...
      За окном заорала кошка, и мохнатый бабник заторопился: "Ладно, мне надо тут. Пора как-то личную жизнь устраивать. Не мальчик уж. Зван в гости..."
      Словен шагнул к окну и распахнул ставни.
      Кот мигом прошмыгнул между ними и растворился в ночи.
      Даже если бы Ругивлад забылся тем сладким сном, что бывает только у детей, он знал, что пробуждение вернет его в неизменную действительность... Надо было, конечно, хорошенько выспаться, и все-то это разумно на словах - а на деле, поди - поробуй, когда Ольга так и стоит перед глазами.
      Видения мимолетны, приятные грезы наяву, чуть он задремал, сменились кошмаром: дымящиеся руины городища на берегу моря, она, одна одинешенька, потом вдалеке какие-то фигуры в красном...
      Он говорит во сне, говорит с девушкой так, как не посмел бы наяву, но спящему уже ничего не воспрещается. А в ответ лишь: "Мне тяжело с тобой, Ругивлад. Когда ты рядом - опускаются руки и жить совсем не хочется. Уходи! Ты не нужен мне..." Затем, грузно перевалившись через борт лодьи, он видит Фредлава и еще каких-то прежних, знакомых ему с детства людей. Воины толкают судно в море, прочь от берега. Киль оставляет на песке глубокий след. И корабль уходит, а он, черный волхв, не ведая покоя, снова уплывает куда-то от своей любви и призрачного счастья, и проклятый меч Седовласа за спиной, и одежды в крови...
      * * *
      Ругивлад проснулся в холодном поту, но быстро взял себя в руки. Наваждение снял, окунув голову в ведро с водой. Так-то лучше!
      Внизу кто-то свистнул.
      Роняя капли на досчатый пол, словен двинулся ко все еще распахнутому окну.
      Условный сигнал повторился.
      - Иду!
      Возблагодарив который раз мастеров Арконы, словен любовно огладил свою темную броню, изумительную по легкости и прочности. Сборы заняли несколько мгновений. Ругивлад прихватил клинок и крадучись, осторожно, чтобы не потревожить Медведиху, ее комнатушка была на первом этаже, спустился по лестнице к Волаху.
      - Я готов. Пошли! - сказал он, поглаживая рукоять колдовского меча.
      * * *
      Верный гридень застыл у дверей в покои светлого князя: "Красно Солнышко велел никого не пущать! У него Совет нынче!" - остановил он посыльного Волчка, и сколь тот ни просил стража, приворотник твердил свое "не велено" и стоял насмерть.
      Ох, не поздоровилось бы им, кабы потревожили по дурости мужей за государственным-то делом. Но по счастью ни гридень, ни Волчок так и не узнали, о чем же совещались Владимир, да Добран Малхович за дубовыми тяжелыми дверьми палаты.
      - Хочу напомнить, дядюшка! Это ты, а никто другой, советовал нам прошлой осенью - повременить.
      - Советовал, и могу еще раз повторить свои слова. Нельзя в болота по осени соваться. По таким дождям лишь грязь месить, а вернулись бы ни с чем.
      - Мы бы и не полезли! Говорил я - не Бермяте к печенегам бы ехать. Ты, воевода, на дело скор, да на слово слаб. Уж ты бы, дядюшка, сумел их расшевелить.
      Бермята стоял, потупив очи, на душе у него было пасмурно. Ильдей обещался разорить Домагощ и доставить дочку жупана непорченой в условленное место. Там кияне бы лихо отбили девушку у степняков, явившись спасителями. За то Ильдею обещана была круглая сумма и милость Киева. Вспоминая прежнюю дружбу с Ярополком, это для него оказалось бы очень кстати.
      Многие ханы предлагали услуги, усмотрев в Ильдее соперника, но Владимир, ловко играя на их распре, оставил все, как есть.
      - Ты бы подумал, племянничек, сперва, что дружина недовольна. Ругают тебя молодцы в Корчме... - продолжил вельможа.
      Никто, кроме Малховича, не смел говорить с Владимиром в таком тоне, но князь хорошо знал, чем обязан дяде, и сносил подобные упреки стойко.
      - И за что нонче кроют князя стольнокиевского?
      - Раньше - за то, что Киев да Новгород усмирил, целуясь с варягами...
      - Так, где они теперь, эти варяги? - усмехнулся князь.
      - Ныне - за то, что милуешься с печенегами!
      - Не их песьего ума дела! - нахмурился Владимир, и его пальцы, все в дорогих перстнях, сжали поручни княжьего кресла. - Предо мною едины - и русич, и словен, и печенег! Мне нужнее сейчас послушный слову Киева кочевник, чем вольный варяг. Глянь, ромеи какую державу отгрохали? Наша тоже не хилой будет - дай срок! И пусть покорятся власти моей дикие вятичи. Им однажды удалось меня провести - ну, да я ученый стал. Пусть теперь с печенегом ратятся - ни единого дружинника на них не поведу - сами ко мне прибегут и в ножки поклонятся: "Спаси, мол, Красно Солнышко, от степняков!" Я державу строю, и всяк, кто супротив двинется - пожалеет. А с печенегами будет так же, как и с варягами... - не договорил он и рубанул рукой наотмашь.
      - Но речь не о том, - неожиданно продолжил Владимир, шумно вздохнув. Видишь, воевода, с ума схожу по красной девице! Все из рук валится который месяц! Давно со мной такого не случалось! Как ты посмел ее тогда упустить?
      - Не вели казнить, светлый князь! Дозволь слово молвить! - поклонился Бермята.
      - Да кто тут о казни-то поминал? Реки!... - нетерпеливо бросил Владимир, хотя уже не раз слышал эту историю.
      - Слугам моим удалось выкрасть девушку из-под самого носа Владуха. Двое суток уходили они от погони, меняя лошадь на лодку, лодку на телегу, а там и снова верхом... Так и довезли дивицу в лагерь. Мы тут же тронулись в обратный путь и совсем уже достигли стен Киевских, оставался один переход, как ей посчастливилось бежать. Помогла девице эта чернобровая стерва, ну, как ее... Забыл имя. Мои слуги преследовали беглянку, но она перехитрила. Направилась не к своим, а в ту же сторону, что и прежде - в стольный град! Поздно сообразили, и ее след грозил затеряться. Был у меня почтовый голубок, так я бересту на лапку повязал - и в небо! Вот, свет-Малхович и подтвердит получал он весть, али нет.
      - Все верно! - продолжил княжий стрый - Я разослал людей по всем торным дорогам близ Киева, семеро не вернулись. Их нашли вскоре. Мертвыми? И знахари твои сказы вели - смерть они приняли от большого Страха! Лошади тоже оказались мертвы, но рядом обнаружили чужие следы. Один - маленький, словно ступал юноша, то скорее всего девчонка, обутая в черевья. Второй - большой, незнакомый. Рахта, что лешего тебе ловил, сказал, таких сапог в Киеве не кроят, словенская, говорит, скрня. А третий след и вовсе звериный. Вот тогда и понял я, кто перебежал нам путь.
      Глаза Владимира вспыхнули на миг, но как вспыхнули - так и погасли:
      - Дальше дядюшка молви!
      - Было там еще и странное, и жуткое. Печать драконьих лап и полоса от его хвоста. Сперва мы решили, мол, дружиннички перепугались поганого змея да испустили дух. И впрямь, это большая редкость по нашим временам! Последнего Кожемяка пришиб пару-тройку лет назад... Но разве лошади мрут от страха-то? Это, во-первых. И, во-вторых, змей не тронул ни человечину, ни конину, ни кота, ни чужака! Мы знаем, что дочь Владуха благополучно вернулась к отцу остается удивляться ее храбрости. Значит, твой незваный гость ведал, как рядиться с чудищем. Этого не удавалось ни Илье, ни тезке моему - все они непременно лезли в драку.
      - Да, знаю, знаю я! Почитай, шестой раз слышу. Будь неладен тот чужак с котом своим заморским! Бог поможет - свидимся! Не поможет - всё равно найдут его, - разозлился Владимир.
      Затем, глядя на Краснобая, он добавил:
      - Надо ж было вам прилюдно Богумила порешить? Теперь получается, чужак - и мой кровник! ... - А бабу, во что бы то ни стало, найдите! И живой, ты слышишь, дядя? Целкой, нетронутой притащите ее ко мне! Я все сказал.
      * * *
      ... Волхв Станимир в кромешной тьме, ощупывая стены, поднимался по крутой лестнице. Чтобы задобрить Домового да женку его, старик еще загодя, напросившись к Медведихе в гости, вроде подлечить бабе зубы, поставил за печь крынку с молоком. Раз нынче духи не мешают, значит, сошло с рук непрошеному гостю.
      - Да, собственно, чего я перетрусил? - решил он, вскарабкавшись наверх. - Это еще неизвестно, воротится ли чужестранец. Боги на этот счет ничего не поведали.
      Освоившись в горнице, Станимир, двинулся маленькими шажками к столу и засветил масляную лампу.
      - Чудеса! - пробормотал волхв. - Сработана не по-нашему.
      Обычно светильню делали из глины в виде конического стояка, открытого снизу. К верхней ее части примазывали глубокое блюдце для масла, варганили их как и прочую посуду на круге и ставили прямо на стол.
      У этой лампы была еще и вторая плошка, на которую масло стекало. Глина тоже была какая-то белесая, а не горшечная, незнакомая вятичу.
      - Лампа-то почти не чадит! - продолжал восхищаться Станимир. - А свету дарит больше!?
      Волхв огляделся. На стену комнаты за столом, неимоверно гладкую и черную, точно от копоти, ровными строками ложились незнакомые руны. Были они местами стерты. Связность символов была нарушена.
      - А парень-то умен! - ворчал Станимира под нос.
      Потом следовали какие-то колонки, крестики и черточки вперемешку со стрелочками. Он достал длинный свиток бересты и тщательным образом начал перерисовывать угольком эти новые для него значки, решив на досуге, если удастся, разобраться.
      - Гм... Гхм... Мда.
      Волхв вернулся к столу, где в ряд лежали церы - дубовые дощечки, покрытые тонким слоем воска и несколько свинцовых писал. Острые с одной стороны, они были толстыми и закругленными с противоположного конца. Как только записи становились ненужными, этой стороной писала, по-ромейски "стиля", слегка разогретой, воск разглаживали, а значит, можно было писать по нескольку раз на одной и той же дощечке.
      Доски скреплялись в тома. Он понял, что не успеет... И заплакал...
      - Старость - не радость! А у мальчишки - все впереди! Годы размышлений, годы ошибок и прозрений, и он сумеет гораздо больше, чем предшественники.
      - О боги! - прокряхтел старик и вновь склонился над дощечками.
      Да, эти руны не говорили с ним. Он даже провел по строкам чуткими пальцами, погладив восковую гладь.
      В нем шевельнулось чувство опасности. Ему казалось, что незримый коварный враг накидывает сверху невероятно прочную сеть волшебных символов, и старик, на всякий случай, еще раз коснулся оберегов, коими служили когти петуха и клык вепря.
      Если бы в этот момент несчастный Станимир очутился на улице, то он, наверное, различил бы вдалеке перезвон клинков, но волхву нет дела до воинских забав, его забава куда увлекательней.
      ГЛАВА 12. ГНЕВ НАВИ И МИЛОСТЬ РАДИГОША
      ...Дорох, оберукий, как и воевода Домагоща, мягкими и осторожными шагами приближался к словену. Ругивлад тоже двинулся ему навстречу, нисколько не смущаясь пойманного мимолетом укоризненного взгляда Волаха.
      Тот-то ведал, соперник словена не раз и не два участвовал в таких смертельных схватках один на один, и настолько приноровился к своему парному оружию, что, пожалуй, мог бы рассчитывать на легкую победу. Но вот поединщик выдался не из местных.
      Дорох ругался цветасто, совсем непонятно для словена, молодой волхв с трудом улавливал смысл этой брани, развесистой, как дикий шиповник, ругани, понятной каждому пацану Домагоща, но не ему, словену по рождению и ругу по воспитанию.
      Вдох. Задержка. Выдох.
      Внешне Ругивлад казался еще более спокойным, чем сытый, разомлевший на скале под лучами теплого солнышка, полоз. Дорох жаждал иного - разозлить, заставить ошибится, а иная оплошность может стать роковой.
      Снова вдох. Задержка. Снова выдох.
      "Попробую, раз и тебе этого хочется!" - решил Ругивлад, отводя первый удар и моментально уворачиваясь от второго. Но злость не приходила, и только когда противник помянул про разные женские достоинства Ольги, которых словену, понятно, не видать, как своих ушей...
      - Зачем она тебе, Дорох? Что ты можешь ей дать? - скорее прорычал, чем сказал, он.
      Проклятье! Сбил дыхание, незамедлительно прозевав меткий удар в левый бок. Впрочем, пластины держали.
      - Дурак! С бабами надо по-простому! Что она мне даст! - ответил Дорох и выругался, получив в предплечье.
      - Квиты! - закипело внутри.
      Шагах в тридцати от места поединка стояли Волах, как-то вдруг повзрослевший Кулиш и еще несколько воинов из сторонников Ругивлада. По другую сторону поля виднелся стяг радогощинской жупы. Там, возле поваленного толстого дерева, расположились столь же немногочисленные доверенные Дороха и его отца.
      Воевода выбрал раннее утро и лесную поляну в глуши, желая избежать возможных стычек и окончательного раскола. Присутствующие должны засвидетельствовать - поединок велся по всем правилам, и никто третий не вмешался в сугубо мужской разговор двух женихов. Каждый из них обещал, что не примет помощи со стороны и воспользуется в поединке только тем оружием, что принес с собой. Буревид не слишком опасался за жизнь сына. По его мнению, чужак, оскорбив "главу всех глав", выбрал неподходящую участь. А ведь мог бы убираться к Чернобогу - и остался бы цел! В Радогоще уже готовились к торжествам по случаю свадьбы. Прежние соратники Владуха, хоть чужеземец и снискал в минувшей битве уважение и славу, тоже не особенно верили в его победу. Были, однако, и такие, кто не сомневался в исходе, всячески потакал поединку, а теперь горько раскаивался в содеянном. Воевода стоял бледнее смерти в ожидании воистину страшного. Он-то видел, что чужак щадит Дороха и забавляется с ним, незаметно подводя врага к развязке.
      ... Бой продолжался с переменным успехом. Они несколько раз обменялись ударами и теперь были куда осторожнее. Противники кружили по полю, гоняли друг друга по колено в тумане, стелившемся у самой земли. Долговязый Ругивлад к удивлению коренастого низенького Дороха ничуть не проигрывал ему в ловкости. Однако у словена оказался окровавлен бок, а вятич то и дело опускал вниз задетую руку, и по ней также струилась кровь.
      - Не устал, словен? - усмехнулся Дорох.
      Звякнув о клинок Седовласа, один его меч скользнул вниз и съехал к гарде, зато второй едва не достал врага в живот.
      - Куда там? Только разогрелся! - зло пробормотал Ругивлад, парируя.
      Вдох. Задержка. Выдох.
      - Нет, ты все-таки устал!
      Довольный этим Дорох вновь принялся подначивать противника, сам не подозревая, что делает:
      - Слабеешь, чужак!? Бабы любят веселых, сильных! Бабам нужны мужики, у которых стоит, как кол. Да, куда тебе, от одной-то каши? Ты, чужак, и самого простого, как видно, не умеешь... И недели не пройдет, а я введу Ольгу женой в отчий дом! Впрочем, ты этого уже не увидишь, чужак!...
      Выдох! Откат! Вдох!
      - Вот, и она!
      Дорох резко подался назад и поднял меч к небесам в приветствии, при этом он посмотрел куда-то за плечо Ругивлада.
      - Меня не проведешь!
      Вдох! Задержка! Выдох!
      - Пора! Иначе этот мерзкий тип всегда будет портить жизнь скромникам! подумал черный волхв.
      - Не может быть? - удивился Дорох, когда почувствовал "это".
      Словно чья-то костлявая когтистая лапа схватила мозг и стала мять, безжалостно и последовательно, все сильнее и быстрее.
      "Что это! О, кощеево отродье! Пусти меня!" - он дико вскрикнул и выронил оружие, ставшее во сто крат тяжелее.
      На месте поединка бушевал смерч. Высокие травы скрутило и смяло, иные выдернуло с корнем. Вертелись ветки и прошлогодние листья. Стихия завывала, растирая все в труху.
      Уворачиваясь от листвы, вятичи силились разглядеть - что происходит там, где сошлись эти двое. Нет!" - сквозь свист и рев ветра донесся крик "Пощади!" Буревид узнал этот голос, он бы узнал его из тьмы других. И он бы бросился на зов сына, но друзья повисли на нем, точно псы на вепре, ибо все видели, что этот чужак-словен "благородно" воткнул полуторник в землю перед собой.
      Воткнул и скрестил руки на груди...
      Последнее, что Дорох разглядел затуманенным взором, как странно исказилось лицо врага. В нем уже не было ничего человеческого. Оно являло кошмарную маску, глазницы испускали зеленоватое свечение. Отродье Нави улыбалось, попирая жизнь, его жизнь, жизнь Дороха, ускользавшую навеки сквозь черную пустоту, распахнувшуюся голодной пастью. Столб неведомой, неодолимой Силы ударил Дороха в грудь!
      И он рухнул, сраженный, к ногам противника, будто в разверзнувшуюся бездну.
      - Пощади!
      - Поздно! - ликовал черный волхв, стоя на самом Пороге, но нисколько не пугаясь того, что творилось.
      Он ждал этого освобождения, желал его! Ругивлад дышал полной грудью, ибо разрушительная мощь, напоенная кровью жертвы, на время покинула свою обитель. Она оставила служителя, но надолго ли?...
      Воевода и тот не сразу понял, что произошло, он заворожено смотрел на внезапно возникший призрачный конус, который быстро вращался вкруг чужеземца. И даже когда Ольга, невесть откуда взявшаяся, вбежала в этот круг и пропала в вихре, даже тогда Волах не шевельнулся, и никто не двинулся, околдованный навью.
      А ведь, мгновение, и подумают - мерещится же всякая всячина.
      Лес давно угомонился, омертвели травы и утих листопад. Словен так и стоял, скрестив руки на груди.
      Буревид первым подошел к трупу сына и в невыразимом ужасе отпрянул. Волосы стали дыбом у видавшего виды бойца при взгляде на исковерканное тело. С левой стороны в грудной клетке зияла брешь, а рядом валялось маленькое, дымящееся и вздрагивающее сердце. Никакое, известное вятичу, оружие, не наносило таких страшных ран. Жилы по всему телу были разорваны, лопнули зрачки, а язык вылез наружу, и рот кривился в гримасе. На три шага вокруг все было кроваво-красным от выплеснувшеся в единый миг руды.
      - О боги! - взмолился словен к небожителям.
      Пав на колени, Ругивлад в отчаянии склонился над бездыханной Ольгой. Он припал бы к ее груди...
      - Неужели... ?
      Но крик:
      - Берегись! - то был Волах, заставил его обернуться.
      Медленно, слишком медленно. Он был бы убит десять раз и поплатился бы головой за эту роскошь, непозволительную для воина, но простительную для влюбленного.
      Воевода с трудом отвел размашистый удар секиры, предназначавшийся словену.
      Его воины навалились на Буревида и выкручивали руки, медленно и верно, отбирая топор.
      - Навь идет! Навь уже тут! - бормотал жупан, тряся головой, словно сумасшедший.
      - Думай, что говоришь! Все мы под защитой владыки - Радигоша! А разить в спину, как последняя сука, каждый умеет! - выругался Волах, но, видно, сам уж не верил в сказанное.
      - Нет никакого Радигоша! Боги оставили нас! Мальчик мой... Бедный мальчик мой!
      - Все видели, он опустил меч! - зло возразил воевода.
      Кулиш пытался перевязать Ругивлада, но тот, истекая кровью, стоял на коленях пред телом девушки и молчал. Он ничего и никого теперь не слышал. И он не видел ничего и никого, кроме несчастной девушки. По щеке словена тихо сползала одинокая слеза.
      Буревида, наконец, скрутили и оттащили в сторону. Волах озабоченно покачал головой, воевода уже давно приучился не спешить даже в самых неожиданных случаях. "Слабый!" - сказал он и опустил девичью руку на траву, где сверкала кровавая роса.
      - Ныне ты вершитель законов, Волах! Предаю себя на суд нового жупана! громко сказал словен.
      И Кулиш и те, что стояли за ним, громко вторили:
      - Да здравствует жупан Волах!
      - Справедливости! - вопили сторонники Буревида, некоторые взялись за мечи.
      - Я убил ее, и мне уже все равно, - тихо добавил Ругивлад, но его никто не слышал.
      - Она жива! - раздался чей-то трубный голос, отразившийся эхом под сводами могучих дубов.
      Все обернулись.
      И Волах первым преклонил колено.
      - Я думал, мои правнуки не относятся к маловерным! - то был сам Хранитель, Радигош.
      Величественная осанка бога подавляла. Враждующие, поспешно склонились пред ним, вслед за воеводой. Единственный, кому этого не пришлось делать, был коленопреклоненный Ругивлад. Он и так бледнее смерти что-то шептал у распростертого на земле тела, сгорбленный и сломленный своим преступлением.
      - Она жива! - повторил Радигош, простирая руку пред собой.
      - Убирайся! Я не звал тебя! - непонимающе прорычал черный волхв, поднимая глаза на Хранителя.
      В самой глубине души, а она, как известно - потемки, готовилась к прыжку какая-то скрученная доселе в узел "ядовитая" упругая гадина. Словен пытался бороться, но настолько обессилел, что рассудок вот-вот уже был готов признать поражение.
      - Отойди! Или ты хочешь, чтобы девушка и в самом деле умерла!? властно сказал Радигош, он стоял уже рядом, - Прочь! Иначе - ищи ее у Велеса!
      Ругивлад поднялся с колен, но подчиниться не спешил. Нет, ему совсем не хотелось перечить Сварожичу, но желанное и пугающее похмелье, всегда возникавшее после проявления этой навьей мощи, похмелье, к которому он давно привык и научился не замечать, на этот раз оно с неожиданной легкостью смяло сознание. Ругивлад не понял приказа.
      Радигош слегка нахмурился, и, внезапно, онемевшие ноги словена сами увлекли виновника на четыре шага назад. Затем бог склонился над телом. Из руки Хранителя пролился сказочный, алый свет и сразу же вокруг Ольги появилось переливающееся божественное сияние достойное Вечности, а воздух наполнился незнакомыми, удивительными ароматами.
      Но, тщетно. Сияние ослабло и стало затухать, пока совсем не померкло.
      Лес пахнул сыростью.
      - Волах, ты отнесешь ее к Станимиру. Я дам ему Силу! - озабоченно произнес Хранитель, но вздохнул облегченно, когда девушка пошевелилась.
      Ругивлад хотел было броситься к ней, уловив слабое движение, но властная длань Белого бога остановила его порыв.
      - Не буди ее, черниг! Сейчас она уже спит. Не тревожь благой сон!
      Потом Радигош обратился к остальным:
      - А вы, внуки мои, возвращайтесь в крепость и готовьтесь к новой битве! Единство вам еще понадобится!
      - Я тоже вернусь, Волах! - яростно крикнул словен - И я добуду череп Святослава, как обещал! Клянись и ты, что с Ольгой ничего не случится!
      - Страшнее того, что было? Нет, не случится! - молвил в ответ Волах.
      Он скрестил взор со взглядом чужестранца и, увидев в зеленых глазах Ругивлада муку, ужасную муку, равной которой не ведал, добавил:
      - Мы будем ждать. Ступай!
      Легким, не приминающим траву шагом, Хранитель подошел к победителю и взял его за руку. В то же мгновение Ругивлада потерял чувство реальности происходящего, будто мир повернулся к нему спиной. Люди куда-то пропали, на поляне не осталось никаких следов схватки, а в потемневшем небе вспыхивали первые робкие звезды, знаменуя ночь.
      - Где мы? Волах, должно быть, унес ее?
      - Нет! - возразил Хранитель - Здесь еще никого не было! Все случится завтра, а я дарю тебе целый день.
      Рука Радигоша была жесткой и горячей. Казалось, через нее в уставшего, смертельно уставшего волхва вливается поток дивной, созидательной энергии.
      - Так вот... - тут Хранитель произнес слово, которое когда-то давно, там, в далеком детстве, служило Ругивладу именем, так называла его мама, Ты немедленно уйдешь от вятичей. Я советовал это уже в первую нашу встречу, а сейчас и так все понятно. И уйти тебе придется не простившись.
      - Но ведь я уничтожил его?
      - Это несомненно.
      - А Ольга?
      - Ее бы ты тоже убил, но с ней все будет в порядке. Об этом я позабочусь! Только убирайся поскорей! Каждый час промедления увеличивает мощь Нави, я не просто так дарю тебе эти сутки, но вскоре уже ничем не смогу помочь, ... и ей тоже, если не покинешь эту землю. Я успел на сей раз, но завтра... ! Ты уйдешь немедленно! Это лучшее из всего, что Ругивлад может совершить ради любви.
      Тут Радигош отпустил руку словена и поднял глаза. Они были совершенно обычные, синие, и только их поразительная детская ясность никак не вязалась с лицом Хранителя.
      - Когда-то я тоже, гм..., в некотором роде был человеком. Если хочешь, мне искренне жаль тебя. А вот и твой попутчик!
      Ругивлад проследил за взглядом бога и заметил, как из воздуха медленно выкристаллизовывается воткнутый в землю рунический клинок, с повисшим на гарде котом. Зверь выглядел так, будто съел деревянную мышь и сейчас тщетно пытался ее переварить.
      - Все помыкают бедным котом, как хотят. Надоело! - сказал Баюн - Прошу учесть, иногда во мне просыпается тигр.
      Неожиданно котище стал расти, надуваться, увеличиваться в размерах. Вот он стал с добрую рысь, вот уже похож на крупного барса. Иссиня черный мех кота сменился на голубоватый. Клыки неимоверно вытянулись, и взор не предвещал Радигошу ничего хорошего. Еще миг, он бы прыгнул на Хранителя.
      - И почему бы тебе, черный волхв, не испробовать свои кошмарные способности на Седовласе? Может, этим ты от них избавишься? - продолжил Радигош невозмутимо.
      - Ну, нет, я так не играю! - обиделся кот.
      Казалось, оборотничество волшебного кота не произвели на бога никакого впечатления.
      - Глупец! Неужели ты столь несведущ в смерти, что надеешься исцелить её! - бросил кот Хранителю. - Тебе это не удастся!
      Радигош улыбнулся словену еще раз и махнул ему рукой на прощание.
      - Зато я сведущ в девчонках. Поживем - увидим!
      Затем он бесстрашно повернулся к зверю спиной и, не спеша, зашагал себе вглубь леса.
      - Коты, между прочим, тоже благородные! Я - не шавка какая-нибудь. Я не нападаю со спины и не кусаю за пятки, пора бы это знать! - ёрничал Баюн.
      - Я ухожу, Радогош! Но пусть ждут меня к Великим Овсеням! И тогда уже ничто и никто не сумеет меня остановить, - твердо сказал Ругивлад.
      Но бог уже ничего не ответил герою.
      Ссутулившись, Хранитель ходил с поляны своей невозможной походкой, медленно растворяясь среди деревьев. Только зычный голос его продолжал звучать так ясно и отчетливо, будто он по-прежнему находился рядом: "Я дарю тебе эти сутки, но вскоре уже ничем не смогу помочь, ... и ей тоже, если не покинешь эту землю."
      Голос стих. Ругивлад, как прежде, пристроил за спиной меч. На траве валялся все тот же черный кот. Зверь решил отложить разбирательство с Радигошем до лучших времен. Поглядывая на словена, Баюн фырчал: "Ты бы лучше на нем попробовал свои способности... " И зло сверкал зелеными глазищами.
      Ругивлад улыбнулся: "А что? Это тоже мысль! Но как ретиться* на Радигоша?..."
      (* ретиться - т.е. сердиться)
      И он направился в сторону, прямо противоположную Хранителю, прихрамывая от резкой боли, отдававшейся в боку. Повязка под одеждой разбухла от сочившейся крови, и теперь каждый шаг давался раненому не без усилий. Словен прижал к ране ладонь - так легче. Но боль всё равно отдавалась в ногу, и хромота придавала путнику еще более зловещие черты...
      Кот изрядно прибавил в весе. Тащить его на себе человек не собирался, да Баюн и не просил. Он семенил следом и бурчал под нос:
      - Мальчишка и есть мальчишка! Тоже мне, Сварожич нашелся. Голова - она не только для того, чтобы шапку носить...
      Ругивлад уходил, уходил все дальше и дальше, туда, где его ждали новые удары, туда, где он будет наносить их сам, не заботясь о последствиях, лишь бы на миг очиститься от Силы, что составила его сущность. Он шел, и звезды безразлично взирали на этот путь свысока. Холодные маленькие звезды на вечном небе. Травы расступались пред ним и вновь смыкались за спиной странника.
      Тишь...
      Но она была нарушена звуком его тяжелой поступи, и кровавый след влачился за посланцем Седовласа. Кровь падала в пыль. Пыль скатывалась в шарики. По этому следу, таких, как Ругивлад, всегда найдут гончие псы.
      Как говорят мудрецы, обычно немногословные: либо все - либо Ничего. Ему досталось второе. И слуга ему - он, Ругивлад.
      Молись, волхв! Взывай к Силам, богам... К кому угодно. Но духи не внемлют мольбам! Ты сам им ровня и пеняй на себя!
      Он знал это, и продолжал дорогу во тьму. И это было его право!
      "Волшебство любви всегда противно магии, где каждый получает по заслугам, хотя невозможно и предположить, что Лада всегда несправедлива!" думал пришелец из ниоткуда и путник в никуда.
      И уходил все дальше и дальше...
      Часть третья. ПРАХ СВЯТОСЛАВА
      "Каждый мужчина должен получить свой шанс стать героем, убить нескольких великанов, добыть любимую девушку и побыть богом, пусть ненадолго, но обязательно почувствовать себя ответственным за вселенную..."
      (Лестер Дель Рей, "День гигантов")
      ГЛАВА 13.
      КАК РУГИВЛАД НАПОЛНИЛ КОШЕЛЬ
      Свет настойчиво дергал веки за ресницы. Он послушался солнышка.
      - Небывальщина какая-то!
      -Гии! Гии! Ара у! - непонятное создание склонилось над ним и что-то призывно лепетало на загадочном языке.
      Зашуршало, затопало...
      - Где это я? - подумал он, открыв второй глаз, и приподнялся на локте.
      - Ор ог! - ответил кто-то, хотя герой не выражал изумление ни единым словом.
      - Что? - спросил он уже вслух.
      - Ог! Ог!- повторил тот же голос.
      Контуры проступали и вновь расплывались, рождая замысловатые образы ...
      Существа походили на диво, сошедшее с прежних ромейских амфор. Если бы не обилие конечностей, их с полным правом можно было причислить к ныне вымершему племени кентавров. Создания разглядывали ... Стоп! А кто он?
      - Э ор йо? - вопрошающе посмотрел тот, что поменьше, на ту, что была побольше.
      Бесстыдно торчащие четыре сочные груди позволили так решить.
      - Йо ро го! Гоар! - последовал ответ.
      Он вскочил.
      Лес зашелестел листвой, заскрипел могучими вековыми стволами, закачал зелеными макушками. Голова закружилась, неуверенно он сделал пару шагов. Прямо из-под ног испуганной стайкой выпорхнули маленькие птички.
      - Не бойся, го! Мы не сделаем тебе ничего плохого! - понял словен.
      Оглянулся. "А, они еще здесь? И это не сон!?"
      - Кто вы? - он потянул время, пытаясь ощутить за плечами привычный холод рунического меча.
      - Э, да ты не слышал о полканах*! Это мой сынок, а я его мамаша, стал быть, - то ли сказала, то ли подумала самка, указывая на теленка.
      (* полкан - "полу"-"конь", славянская версия кентавров. У поминания о кентаврах в русской письменной традиции начинаются с 11 века. Известны многочисленные изображения кентавров, например на стенах Дмитриевского собора во Владимире (1194 г.) или на стенах Георгиевского собора в Юрьеве-Подольском (1230 г.). Кентавра крылатого называли Китоврасом. Он приобретает крылья, причем последние располагются не в области плечевого пояса лошади (как у некоторых парфянских изображений), а за спиной человеческого торса. Такой кентавр обычно изображался в короне (Новгород 1336 г.). Полкан нередко изображался в виде получеловека-полупса с дубиной)
      - В самом деле? - ощупывая затылок, он начал кое-что понимать.
      Меча не оказалось, но для верности волхв "почесал спину". Да, обезоружен! В чем-чем, а в сообразительности отказать ему было нельзя.
      "Давненько я не получал так крепко! Голова раскалывается!" - подумал Ругивлад, пытаясь восстановить цепь событий.
      -Почему вы так ...?
      - "Мыслим", а не "говорим"? Никто не знает "почему", но на Краю Степи... - при этом она махнула правой верхней лапой, куда-то в сторону, и путешественник мог лишний раз убедиться, что не спит, - ... На краю степи тебя вряд ли кто-нибудь понял. А здесь, у перепутья, где уже не чаща, но еще и не Степь, все языки и наречия смешались чудесным образом - я давно перестала удивляться. Понимаем мы, понимают и нас...
      "Ах, да! - появились некоторые проблески.
      Вечор они с котом забрели в какую-то усадьбу. Жил там боярин Стоич, из новых, не из местных. Таких теперь много по славянским землям. Было сему достойному мужу далеко за пятьдесят. Жил старик по-простому, как и положено вояке на покое. Служил он верою и правдою Святославу, затем служил Ярополку, довелось ходить на радимичей и при нынешнем князе, Володимере. Да принял рану боярин на поле брани, и до сих пор не оправился. Владимир наградил селом, да пожаловал шубу с плеча - честь немалая, разве Муромец такого удостоился и Микитич Добрынюшка.
      Встретил боярин путников хлебом-солью, накормил, напоил да уложил почивать. Наутро, после не менее сытного завтрака, стали хозяин да жена его молодая расспрашивать гостя: откуда идет, далеко ли путь держит. Все им интересно, места Черниговские глухие. Бывает, иная весть сюда много недель спешит-торопится, да никак не доберется.
      Хозяйка пошла за Стоича не то чтоб по любви, а по жалости, да из благодарности. Как-то отбил ее боярин у лихих людей. Не убоялся шестерых, а сам был один, да израненный - так женщина и осталась с ним весны коротать. Жили тихо, с соседями ладили, мужиков Стоич судил-рядил по справедливости. И все бы ничего, да вот каждое лето с середины Кресеня до самого Китовраса* повадился кто-то на поля посевы топтать, траву мять. Селу убыток, боярину разор сплошной. Терпели, терпели селяне, да и к Стоичу: "Коли владеешь нами - оборони луга и поля!". Делать нечего - как нынешнее лето приспело, травы налились силою, вышел боярин со слугами в ночной дозор...
      (* Китоврас - существо, напоминающее кентавра, славянское название зодиакального Стрельца)
      Приметил Стоич стадо. Чай, не в первый раз врага выслеживать. Но больно чудной супостат оказался. Вежливо попросить непрошеных гостей: "Поищите, мол, иные нивы!" - боярин не решился, может, соседа подставить не хотел, а может испугался впервые.
      - Правильно сделал, - отметил Баюн, - В брачную пору и кобылы, и люди одинаково твердолобы.
      Вот тогда, чтобы отплатить Стоичу добром за хлеб, за соль, за заботу и ночлег, словен вызвался уладить дело. Кот отговаривал человека. Но если волхв уперся - никакой гамаюн не переспорит. Ругивладу и самому было интересно посмотреть на живого полкана. Много он слышал о загадочных созданиях, а видеть доселе не приходилось.
      Ну, и свиделись, будь они неладны!
      - Еще бы немного, и череп расколол, злодей!
      Теленок нетерпеливо бил о землю копытом и неуклюже чесал левой нижней пятерней затылок, в правой верхней лапе у существа была увесистая дубина. Его мамаша отгоняла надоедливых насекомых хвостом и застенчиво прятала глазки.
      Некоторое время спустя Ругивлад угощался дарами леса и пил во славу отца этого семейства. Пировали под сенью старого морщинистого вяза, вооружившись по случаю знакомства парой кружек с полведра, не меньше. Особенно усердствовал старик, тогда как герой незаметно сливал драгоценную брагу в сторону. Нижней частью старейшина стада походил на мерина-тяжеловоза, но верхней части необъятного туловища позавидовал бы сам Муромец. На мощную грудь кентавра спускалась окладистая тронутая сединой борода. Густые нечесаные космы верховного полкана охватывал серебряный венец. На лошадиных "коленях" хозяина красовался шитый златом том.
      - Ты, мил друг, прости мого маленького! Зашиб он тебя по глупости. Думал - охотник. Бабам, когда телятся, нужен покой. Моя старуха еще ничего, а молодняк просто бесится. А ты, знать, неспроста искал встречи?
      - Еще бы. Сам напросился... - украдкой словен посмотрел на меч.
      Парой верхних лап Полкан бережно держал клинок, разглядывая таинственную руническую надпись. В правой нижней лапе у старейшины была кружка, а левой - он листал страницы.
      - Пустяки! - улыбнулся в бороду Полкан, не поднимая глаз, - До свадьбы заживет.
      - До свадьбы, конечно! - согласился волхв, хотя предчувствовал, не видать ему Ольги, как своих ушей.
      - Эй, мать! У меня пусто!
      На зов папаши прискакала старшая жена. Как и прежде, красуясь пышными грудями пред человеком, она буквально гарцевала под сладострастные взгляды сородичей, что паслись неподалеку... Но кобыла была не про них, пока вожак в силе.
      - Когда я не прав, так и говорю! Мне жаль, что пострадали поля твоего друга. Больно травы хороши! - продолжил Полкан, протягивая гостю его оружие рукоятью вперед, - Занятная, кстати, вещица! Помнится, встречал я уже героя с этой штуковиной. И звали его... Вот память-то дырявая... Кажись, Персом? А может, Арсом? Перием? Арсием? Ну, не важно! Жизнь его была ярка, но коротка. Вел он роды свои из-за южных гор в нынешние киянские, тогда киммерийские степи, и всяк склонялся пред этим мечом. Хотя сперва то был клинок подземного Эрмия. Чую, и погиб герой из-за меча своего.
      Разминая суставы разом на всех четырех мощных, как у сельского костоправа, ладонях, Полкан сладко зевнул и продолжил:
      - Не советовал бы вот так запросто носить это проклятое всеми богами оружие. Надпись на нем лжива. Железо смочено ядом Медузы.
      - А кто таков этот Эрмий*? - спросил Ругивлад, подозревая недоброе.
      (* Эрмий, Гермес - бог-олимпиец, быстрый, как мысль, проводник воли Зевса. Он отводит души умерших в безрадостное царство Аида, смыкая своим колдовским жезлом мертвые очи усопших. Гермес - бог изворотливости, богатства, магии, древнего знания. Он одолжил Персею-Арию чудесный меч, чтобы тот убил Медузу-Гаргону. Отец Пана, Эроса и Логоса. Подобно Локи, Гермес обладает крылатыми сандалями-скороходами. Он покровитель путешественников и пастухов, прадед Одиссея).
      - Надо ж!? Дожил-таки я, старый, до счастливого дня, когда имя это ни о чем не говорит! Хвала Великой Кобыле! Ну, если тебе и впрямь интересно слушай сюда... Эрмий в прежние времена был вельми знаменит в той южной стране, которая населена ромеями. Люди приносили требы к каменным грудам, считая, что от них нарождаются ребятишки, и потому груды сии именовали эрмами. Порушить столпы считалось ужасным святотатством и могло иметь роковые последствия. Ну, да речь не об том... Сам бы Эрмий от этого обрезания не пострадал. Он никогда не был евнухом. Полный лукавства и вожделений бог тешился с самой Афродитой. Вы ее то Ладой, то Прией кличете. А сынка от потехи той Купидой назвали.
      - Вон, в стольном-то граде Киян, говорят, храм стоял, - поддержал разговор Ругивлад. - Владимир ихний большой любитель до баб и девок. До тысячи баб у него выходило, для услады уд, стало быть, да и жен семь-восемь было, кияне считать устали. Ему ли богине любви честь не воздать? С размахом отгрохал, да беда, пришлось сносить. Больно уж сестра кесаря ромейского приглянулась, да и честь царская - не каганская. Ромеи уперлись - ломай хоромы Ладины, и без того бабу ромейскую не отдавали никак, хоть умри.
      - Да, кто ж устоит-то, когда хочется... - рассмеялся Полкан. - Вот и я, как видишь, не сумел, - молвил Полкан, кивнув на свое семейство, - Особенно неистово проказил Эрмий по весне. И всяк, кто бесится в эту пору в пляске на траве или в постели обязан ему. И зверь, и человек! Ведь он не разбирает - у кого копыта, а у кого персты.
      - Но, по-моему, у тебя, почтенный Полкан, есть и то, и другое! возразил кентавру словен.
      - В том-то и дело. Дый, что правил богами в ту пору, говорит Эрмию: "Нет у тебя власти над полканами, они - не скотина какая-нибудь!" А тот ему в ответ: "Коль с хвостом - все одно скотина". Вот тогда племя наше его и возненавидело. Видано ли, чтоб полкан тянул ярмо? Что мы, бараны? Ах, да! Помнится, освежевал он как-то раз кучерявого, и, ну, на шкуре той золотом чертить... Слыхал поди? Из-за руна такая котовасия случилась - аж подумать страшно. Словом, ромеи препоручали скотьему богу стада, а коль недостача украсть у соседа милое дело. И не было лучшего ворюги, чем Эрмий. Ему это раз плюнуть! Прикажет Луне не светить - и ничего ты с ним не поделаешь в потемках, потому как он еще и Лунный бог. И через это дело, - кентавр поднял кверху палец, - на всех баб сильное влияние имел - и на тех, что с хвостом, и на тех, которые о двух копытах, бесхвостых. Подружиться с Эрмием можно, и дружба его, слыхал, счастье приносила. Как сейчас - не знаю. Он ведь случай может и так, и эдак повернуть. Скачешь, бывало, по нивам раздольным, орешь во все горло: "Жизнь прекрасна!", а он тебе камень под копыта сунет - и не заметишь... Так что, иная дорога зеркалом, а бывает - скатертью. Сам Эрмий непредсказуем, когда добр - то справедлив и судит по чести, и в бедах великих - он первейший покровитель. Но можети такую пакость сотворить - век не отмоешься! Запорошит глаза или усыпит вовсе - это для него тоже пустяковина. Но особенно нужна помощь Эрмия, коль надо кому отмстить, немало героев погибло с его легкой руки, хитростью да обманом никому не сравниться с этим поганцем.
      Тут к ним приблизилась девочка-телушка - пятнистые бока, покачиваясь, придавали походке особое очарование:
      - Деда! А что такое "поганец"? - спросила она нежным голоском.
      - Где твоя мать!? - рассердился Полкан, - Я же предупреждал, что рано дитям средь взрослых ошиваться. "Поганец", маленькая - это слово нехорошее теперь, князь-то киян все с ног на голову поставил, а народ его дурь подхватил с такой же дури.
      На поляну, громыхая копытами, высыпало стадо полканских мужей. Кентавры были вооружены громадными, с косую сажень луками. Имелись и увесистые сучковатые дубины. Они что-то кричали на тарабарском языке, и герой ничего не понял, да и не пытался понять, он размышлял об услышанном. Волхва занимали старинные руны, которые создатель меча (Уж не Эрмий ли?) разместил на клинке.
      - До сих пор он служил верой и правдою, а иного у меня нет. Выбирать не приходится! Но что же здесь написано? - поинтересовался волхв.
      - Надпись оружие магией древних владык наделяет! А начертал на мече мастер безвестный: "Зло, доведенное до исхода, да воплотится во благо! Было оно концом - станет началом всему". Ложь! Никогда еще зло не рождало ничего путного!
      - Что означает эта большая руна? - Ругивлад провел пальцем по странному знаку, напоминавшему Z.
      - Не знаю? Да и руна ли? Скорее - знак ремесленника, - удивился в свою очередь мудрый Полкан, еще более внимательно рассматривая символ у основания клинка, которое оружейники обычно называют пятой, - Я бы не стал долго раздумывать, а вышвырнул бы железку куда подальше! Да чую, так просто от нее не избавиться. Меч всюду найдет тебя! Ведь, если это клинок Эрмия - помни, ты играешь в плохую игру с самим богом Смерти! Звали его ловкачом и изворотливым, докой и хитрым пролазой, звали его - быкокрад и сновидений вожатый, разбойник, подглядчик в двери да ночной соглядатай. Мало веселого в знакомстве с ним, хотя он плут, но в итоге Эрмий всегда смыкал мертвые очи у жертвы, чтобы вести ее сквозь врата к земным пределам. А назад возвращения нету!
      ... С ними поравнялся молодой мускулистый полкан в бронзовых доспехах, лапы его по локоть были в густой рыжей шерсти. Он завел с предводителем беседу. Как заметил Ругивлад, всякий разговор, даже у полканов, о людях и вспоминать не надо, начинался с ритуальных выражений, ни к чему не обязывающими затем - о погоде и здоровье, о корме и семье.
      - Прощай, странник! Пора расставаться. Степь снова зовет нас, поднялся старейшина, обнаруживая под крупом меж лошадиных ног полное сил мужское естество, - Не забывай о том, что услышал!
      - Да будут богатыми на жере... на ребятишек твои жены, почтенный Полкан! - вымолвил волхв, косясь на "чудо".
      - Можешь передать боярину, сюда мы боле не вернемся, зорить не станем. И осторожнее с мечом! Мне-то уже всё равно - я века отжил. А вот за детишек боязно стало! Избавься от клинка, едва представится случай! Здесь настоящее может помочь колдовство, а не забавы, чем промышляют неразумные волхвы. Главное - выбрать единственно верное, нужное слово и произнесть в должное время и в правильном месте.
      - О чем это ты, почтенный? А разве есть места неправильные?
      - Много, ведь неправильное место - где правила не выполняются... Дар Эрмия черен и страшен, освободиться от него можно только там, где получил! И вернуть меч сумеешь лишь тому, кто его дал, не спрашивая!... Прощай!
      - Может, также, найдется безумная и добровольно согласится разделить твою незавидную судьбу?! - донеслось уже издалека под перестук копыт.
      Ругивлад понял мало, но вдаваться в тонкости не стал. Ловить же чужие мысли, как то проделывали новые знакомые, молодой волхв не умел. Нежно погладив хладный металл, словен двинулся в обратный путь. Вяз одобрительно заскрипел. В тени густой листвы могучего лесного великана вспыхнули и погасли два зеленых огонька.
      - Никак леший? - приметил словен и зашагал еще быстрее.
      Чу! Остановился, прислушался... И скорее почуял, чем расслышал, следом кто-то крадется.
      Тетка, да приветит ее Велес, любила, когда вокруг собиралась пытливая ребятня. Лечила скотину, пользовала змеиными ядами, принимала роды, но никто в роду не умел лучше ведуньи сказывать истории.
      - Тетка Власилиса, вчера ты обещала по хозяина лесного?!
      - Что ж, ведаю и про него. Слушайте, пострелята.
      Лесун обычно живет в самой глухой и непроглядной чащобе, но только минует половина велесеня - провалится он под землю до самой весны. А напоследок расшалится, зверье распугает да разгонит по логовищам, поломает деревья, завалит ими дороги прямоезжие. Ежели увидите филина в дупле старой вербы- то обязательно леший. Не пугайте его свистом- вихрем пронесется птица-демон над полем- поутру скирды разбросаны да разметаны. А коли лесовик бушует - ничем, кроме доброй буренки его злость не унять. Лучше остаться без одной коровы, чем без целого стада.
      - А Богумил говорит, супротив Лешего одна головешка поможет! - прервал он тетю.
      - Много знает твой Богумил, - улыбнулась она, - Ну, сказываю дальше!
      Когда же встретится лесовик с другим лешим - обязательно игру затеют. И нет у них иного богатства, окромя зверья да птицы звонкоголосой. Всякий охотник знает - коль пропала дичь лесная - значит местный леший ее в кости и проиграл, от того и стараются задобрить лесного хозяина.
      Раскрыв рот, затаив дыхание, слушали Власилису веснушчатые племянники, внимал и он, Ругивлад - маленький, несмышленый, слабый.
      -Еще мой дед сказывал: "Чуть солнцеворот начнет поворот, пойди ночью в лес да сруби осину, чтоб упала макушкою прямехонько на восток. Затем стань на том срубленном пне и посмотри позади себя промеж ног, приговаривая: "Дядька леший, покажись не бурым бером, не совою лупоглазою да не елью жаровою, а таким, каков я есть, покажись!"...
      Позади снова скрипнуло. Словен мигом выхватил меч, изготовился к нападению. Никого!
      - Чтоб тебя Шут забрал! - выругался волхв.
      - Мррр! Зачем же так сразу? - Баюн, ловко перескочив через куст, подбежал к Ругивладу и, вытянув хвостище трубой, требовал ласки.
      - Тьфу, напасть! А что как я не сдержался бы?
      - Тебе, парень, подлечиться бы родниковой водой? Холодная, она от всего помогает...
      - Это точно, - горько усмехнулся черный волхв.
      * * *
      "Только считается, что всяк правит на свой манер, а на самом деле одна власть похожа на другую по сути. Пришедшие на гребне народного возмущения правители, скинув предшественника, твердят нам о справедливости и почитании традиции. Но затем, утвердившись на троне, стараются еще более изощренными средствами превратить подвластный им народ в стадо недоумков, какими легко управлять. И человек, позволяя надругательство над свободой становится достоин правителя. Все повторяется на кругах истории.
      Остаются и боги, меняя имена и личины. Они по-прежнему могущественны, но суть одна - их вершины, их глубины доступны только дерзким. Кто такие боги - это те, что обрели полную и безраздельную власть над собой и обстоятельствами, но видно, она и есть сама Неволя."
      Размышления Ругивлада прервал корчмарь, приблизившийся к столику. За хорошую плату он обещал свести с нужными людьми. В прошлое посещение этого заведения волхв не расплатился, и цена была, действительно, велика.
      Но словен не поскупился, стремясь расположить хитрого хозяина к себе. Ругивлад с процентами возместил убытки от той, ставшей знаменитой на весь Киев, попойки, когда шестеро стражников так и не просохли. А чтобы не продал - вручил неплохой залог в счет будущих услуг. К этому кот прибавил свои уверения в дружбе и клятвенно обещал хозяину корчмы оторвать руки-ноги, если вдруг вздумает надуть.
      Впрочем, черный волхв не особо горевал бы, случись еще одна драка, потому что навь, копившаяся в душе, рвалась наружу и только ждала подходящего случая. Он истязал себя мыслями, от которых другой бы либо спился, либо свихнулся. Но с кем же еще разговаривать волхву, даже черному, и собенно черному, как не с самим собой?
      "В толпе для правителя, восседающего на троне, все лики схожи. Все похожи на один.
      Сколь ни именуй себя Солнышком - вся твоя сила в их безликости, а попадись богатырь - и меркнет твое сияние, самодур. Таких лучше держать на заставе, на выселках.
      Подлинный же властитель замкнут, волхв не нуждается в подтверждении собственной силы, унижая тех, кто вокруг. Нет снаружи ничего того, что бы не существовало в нем самом. Но разве, чтобы оценить чистоту вод горного озера, не стоит ли окунуться в такое дерьмо, что запомнилось навсегда? Многие задавались этим вопросом. И вместо лесной пещеры или кельи отшельника ждут волхва дороги. Там проверит он выстраданные мысли. И зачем? Чтобы снова, оставшись в одиночестве, творить очередные безумства?"
      - Все скифы* были родом кияне! - ударил кто-то кулаком по столу, да так, что кружки подпрыгнули вверх.
      (СКИФЫ - 8. до н.э. - 3. н.э., общее название скотоводческих ирано-славянских племен, обитавших от Западного Причерноморья (агафирсы, гелоны) до самого Каспийского (Гирканского моря) - массагеты. Успешно воевали с киммерийцами, персами, македонянами и римлянами, основали Парфию. Ассимилировались с оседлыми племенами венедов и сколотов, частью поглощены волной сарматов, дали начало славянскому этносу. Хотя вероятнее всего сарматы - те же скифы, просто обучившиеся сыромятному способу выделки кожи. Название скифов по-видимому происходит от искаженного греч."скити" например совр.русское-скитаться, Скифию именовали еще Скуфией, а скутти (сакс.) - скот. Сколоты - самоназвание некоторой части скифов согласно Б.А.Рыбакову - праславянское оседлое племя, скифы-пахари.)
      - С чего бы это вдруг? - не поверили ему.
      - Про Киявию и ныне ромеи говорят - Скуфь Киевская.
      - Так, значит есть еще какая-то другая Скифия, - резонно отметил Ругивлад из своего угла.
      На него оглянулись, оглядели с ног до головы, как несмышленого пацана, пьяным взором и объяснили:
      - Чудак ты, братец! Сам посуди, приехал к нам в Тьмутаракань ихний волхв... Кажись, Геродором звали, а может, Дероготом? Встретился тут ему киянин, он и спрашивает: "Откуда, мол, ты?". Мужик и отвечает: "С Киева!". А Дерогот глухой, небось, понял, что "скиев" - значит, скиф. Вот с тех пор и говорят про скифов, а на самом-то деле все они нашенские.
      - Где ж ты, Туполоб, видал, чтобы в Тьмутаракани кияне водились. Там сейчас одни пархатые козары спасаются... - возразили шибко грамотному богатырю подстрекатели.
      Коль пошла такая тема, волхв решил благоразумно промолчать. И правильно сделал. Всяк спор хорош к месту, а этот - и вовсе после штофа.
      В предсмертной записке Богумил тоже называл себя потомков скифов. Ругивлад хранил бересту на груди, не раз перечитывал заветные слова, хотя помнил их уже наизусть: "... были мы скифы, а за ними словены да венеды, были нам князи Словен да Венд." Скифская земля раскинулась от гористой Фракии до самого Гирканского моря, которое часто теперь называли Хвалынским. С кем только не сражались пращуры? Били кимров, ратились с персами - из рода в род передавали легенды о том, как один великий завоеватель, чьи лошади уже готовились осушить море-Окиян, едва не сгинул вместе со всем войском в бескрайних скифских степях. Не даром, знать, возносились богатые жертвы священному мечу! Не зря славили Великую Мать, коль жены народили славных воинов!
      А потом явились ромеи, а за ними и готы, потом конными массами ярились по всей степи гунны... Ну, и где ж все они теперь? А Скуфь Киевская стоит, да и стоять будет.
      - Дураки вы все, а еще умными прикидываетесь! - не унимался кто-то из собутыльников - Скифы - это просто сыромятники, скифы - это наше прозвище! Предки издревле мяли кожи, а ромеи как пришли на Русское море, так и, не разобравшись, обозвали нас. "Скуфис или скифис" по-ромейски и есть кожа. Скитались мы тогда в широких степях, а как греки понаставили городищ завели торг, первым делом у нас скот и покупали. А когда научились русичи первыми выделывать-то ее сыромятным образом - тут и совсем сарматами кликать стали...
      Связи "по кулинарной части" при дворе Владимира очень пригодились хозяину корчмы. Ему не стоило особого труда выудить через своих доверенных столь нужные волхву сведения. Не прошло и дня с момента прибытия Ругивлада в Киев, а он уже знал, где искать кочевья хана Куря, дядюшки Ильдея. По рассказам Свенельда герой знал, что к юго-востоку от земель вятичей, примерно в десяти днях пути от славянских пределов, есть гора. Там собираются на Совет водители печенежских орд, а таких было восемь. Четыре кочевало в степях, примыкающих к Русскому морю, остальные обретались в излучине Дона при Готском море, которое именовали еще Меотийским.
      Полностью подтвердил эти слова хозяин корчмы, недавно вернувшийся в свое веселое заведение:
      - Болтают, есть за Сафат-рекой великий вал, прозванный Стеною Слез и Отчаяния. Печенег, как известно, не строит городищ, но на сей раз Куря, убийца Святослава, там прочно обосновался. Стан Кури именуют Песчаным. Тысячи пленных день и ночь возводят вкруг него стены, и бесконечна их работа. Такую изощренную пытку придумал хан рабам. Ветер рушит созданное все повторяется заново. Шатер хана посреди, сотни лучших воинов стерегут покой хозяина и повелителя. Смеется жестокий степняк: "Коль построите велик вал повыше этих скал - все пойдете по домам!" Да никому пока не посчастливилось из несчастных...
      Ругивладу в этот раз было чем расплатиться, хотя серебро, выигранное котом, давно кончилось. В дороге, как читатель уже знает, подвернулась доходная служба, которую он и выполнил со свойственной каждому герою долей безрассудства. Боярин Стоич щедро отблагодарил гостя и спасителя, поэтому, даже после расчета с хозяином корчмы и покупки коня, в кошеле у Ругивлада еще позвякивало серебро. Воины севера обычно не воевали верхом - лошадь была еще более дорога, чем в Киявии, а снаряжение и того дороже. Святилище Арконы содержало лишь триста всадников. Вятичи в дремучих лесах придерживались тех же обычаев - сражались пешими, хотя на рать добирались где верхом, а где и вовсе, спускались по рекам на лодьях. Волхв привык полагаться на пару резвых ног с меньшим риском свернуть себе шею, но на сей раз не оставалось ничего другого, как пересесть на спину еще более скорого существа.
      - По лесным-то дорогам сгодился бы верховой лось, - вслух размышлял кот, - но в степи лосей нет, оленей постреляли. Будем брать коня, даже двух!
      Минул уж лунный месяц с тех пор, как словен оставил Домагощ...
      Он собирался было покинуть хлебосольное заведение, но тут приметил упитанного воина, рисующего в воздухе какие-то знаки костью, с остатками мяса на ней.
      - Сон меня одолевать стал, как сейчас помню, аж за три версты. Ну, думаю, котище где-то близко. Надел я тогда на голову три шелома, да иду себе, а ноги-то еле волочатся. Где не иду - там ползу вовсе. И снова иду...
      - Фарлаф! Да як же ты ползешь, когда у тебя такой курдюк? - потешались над толстяком собутыльники.
      - Плохо на пустой желудок ползется! - добавил кто-то из угла корчмы.
      - Еще бы! - согласился богатырь, обгладывая индюшачью ногу - Старушонка мне с собой лишь куриные окорочка положила.
      - Тяжелы, знать шеломы на пустой-то голове, - донесся тот же голос.
      Вокруг заулыбались, хотя и не так уверенно, но Фарлаф в то время вылил в глотку штоф медовухи и пропустил замечание. Язык еще более развязался, и он продолжил героическое повествование с новыми силами:
      - Гляжу - столп высокий, а на нем зверь сидит невиданный. Увидал и меня, поганец, да как прыгнет на плечи. Вмиг один колпак разбил, вот и второй - разодрал, уж за третий шелом принялся и совсем было достал.
      - Ух! Ну, а ты-то что? - подначивали богатыря завсягдатаи корчмы.
      - А я как скину кота на землю, да как дам ему промеж глаз прутом-то железным.
      - Тут из кота и дух вон, - ляпнул кто-то.
      - Как же, "дух вон"! Ему этот прут нипочем, сломался прут железный о лоб кошачий.
      - Твердолобый, стало быть, кот попался тебе! - опять раздалось из угла.
      Это Ругивлад платил Баюну за прежние насмешки.
      - Ты, знай меру, волхв! Что положено Велесу, не положено Сварожичу, возразили ему живо из-под стола.
      Впрочем, словен по-прежнему думал о своем, и помешал Фарлафу не со зла:
      "- Ну, какого рожна, Ругивлад, ты вбил в голову мысль о своем уродстве? - шептал ему внутренний голос.
      - Как же! Не я ли прибил Дороха на глазах у Ольги? А что он мне сделал? - винил себя Ругивлад
      - Дорох - не пара дочери Владуха! - возражал тот же голос.
      - А я ее об этом спросил? - терзался словен. - Есть такие бабы, что любят насилие над собой, и при этом испытывают наслаждение. Ядрит - знать любит! И по какому такому праву вторгся я в чужую жизнь, порушил чью-то судьбу?
      - А не долг ли волхва, хранителя знания, вершить судьбу там, где того требует его ум, - оправдывал его этот всезнающий, тот, который в черепке, в душе, или где-то там еще... - Надо ли вмешиваться, если тупость попирает тонкость чувств? Можно ли сидеть в углу? Вот, ты сидишь, а этот желудок, величиной с человека, самодовольно орет, глумясь над скромностью тишины и уюта. Кто не любит тишины - тот презирает одиночество, кто не терпит уединенности - тот не может быть свободным.
      - О, рассудок, враг мой! Вечно тебя что-то не устраивает."
      - Ну, а дальше-то чего было? - толкали Фарлафа собутыльники.
      - Хвала богам, остался у меня оловянный прут. Стал я зверюгу по бокам охаживать, стал Баюна как Сидорову козу угощать, - разошелся Фарлаф, сопровождая быличку резвыми жестами, глядя на которые, кота и впрямь следовало пожалеть, - А ему сперва и это мало оказалось. Он мне про Фому, да про Ерему, да про царевну-лебедь и всякую там белку, что золотые яйца несет.
      - Тогда уж, орехи, - поправил рассказчика тот же голос.
      - Они самые. И осилил-таки я его! Неможется коту - стал просить, уговаривать. Все сробить обещал, о чем ни попрошу.
      Хозяин заискивающе посмотрел на Ругивлада, но было поздно. Кот, до сей поры дремавший у словена на коленях, вскарабкался на скамью, выгнул спину, разминая толстые лапы, да как прыгнет на варяга.
      - Ну-ка котик, покажи бахвальщику страсть большую, чтоб век помнил.
      Баюн о кольчугу варяжскую когти точит - на Фарлафа прилаживает! Желает котяра белу грудь ему разодрать, да сердце отведать!
      Вскочил богатырь, даже стол опрокинул, а кот сидит на нем и орет благим матом:
      - Посторонись! Посторонись! Зашибет!
      Хотел было Фарлаф схватить зверя за хвост, но разве такого поймаешь. Еле спасся он от напасти, вспомнил - не любят кошки воды, и ну себя пивом-то поливать из кружек. Что за шиворот пролилось, что на пол, но и Баюну досталось. Выпустил зверюга бахвальщика, а тот и рад - ноги в руки да наутек.
      - Ты видал? Ну, ты видал? - обиженно ворчал котище.
      - Не любо - не слушай, а врать не мешай! - усмехнулся волхв, - Пора и нам!
      - Поспешай медленно, - получил он едкий ответ.
      - Так что? Торная дорога нам теперь через Козарские, то бишь Жидовские ворота, и до самых Меотийских степей... - молвил Ругивлад и протянул Баюну тряпицу. - На, оботрись! Сильно пивом разит! Не иначе - по уши в братину лазил...
      - Нет уж, спасибочки! Мы как-нибудь языком обойдемся, - ответил котофей.
      С улицы донеслось сочное:
      -Ммее...!
      В дверях возникла рыжая козлиная голова. Хозяйским оком дереза оглядела присутствующих, трясанула бороденкой и остановила сердитый взгляд на рослом, могучем воине, который моментально повернулся спиной и втянул голову в плечи.
      - Сидор! - окликнули богатыря собутыльники, - По твою душу! Пора! Женка караул прислала.
      - Эрмий! Эрмий! - сказал себе Ругивлад. Едва коза появилась на пороге, мысли его потекли в иное русло. - И впрямь! Тоже был рыжий! Друг Фредлав, как что не так - всегда его поминает, Локи зовут рыжего у мурманов. Варяг говорит, это и есть кузнец всех бед на земле. И не сыскать в светлом Асгарде* большего чернеца средь богов, чем извечный сеятель раздоров, наветчик и обманщик. Он виновник распрей, но ни одно сколь-нибудь значимое дело не обходилось без Локи. Асы не раз попадали из-за него в беду, но часто он же выручал их своей изворотливостью...
      (*Асгард - небесный город скандинавских богов "асов", мир светлых богов, Верхний мир, ему соответствует славянский Ирий)
      * * *
      Кот вызвался постеречь скакуна, и Ругивлад обещал мохнатому спутнику вскорости вернуться.
      Бабий торжок встретил волхва неласково. Может, отвык от толчеи. Куда там захолустному Домагощу до стольного града?
      Он мигом почуял неладное, едва смешался с толпой. Торговля шла на редкость грубо. Куда девалось купеческое радушие? Его то и дело пихали в бока, оттесняя от прилавков. Приказчики орали, мальчишки визжали. Степенные киевские матрены так и норовили придавить выпуклостями, да округлостями. Словен с великим трудом протиснулся к оружейникам. Здесь было поспокойнее, но в воздухе висела все та же нервозность.
      - Не подскажешь ли, добрый человек!? Что стряслось в Киеве? - обратился он к старшему из кузнецов, что безуспешно предлагал одетому в кожи воину боевой топор - Смотрю на торжище - дивлюсь! Неужто, беда какая приключилась?
      - Ты, чужеземец, наверное, давно не гостил в стольном городе? - отвечал оружейный мастер, - А того не знаешь, не ведаешь, что свалили на Бабьей площади кумир Велеса. Под самый корень подрубили! А еще срыли по всему Киеву груды в его честь поставленные.. И нет теперь никакой подмоги нам от "скотьего бога". Пустая торговля - суета, а все без дохода! Озлобился князь на жрецов - немало голов полетело, а уж столпов - без счета.
      - Вот оно что? Выходит, зря я сюда топал, поклониться Водчему пред дальней дорогой?
      - Нет удачи ныне ни купцу, ни страннику. Печенеги совсем обнаглели! Разграбили богат караван самого Дюка Волынянина...
      - Спасибо, кузнец! Пойду я, поспешать надо! - недослушал Ругивлад.
      - Дорогу! Дорогу!
      Он обернулся. Хорошо, что ростом вышел! С того конца торжища, расталкивая толпу, к оружейной лавке продирались стражники.
      - Вот Нелегкая повела! И вроде мел кончился! И свисток дурацкий потерял!
      "Лукавый Локи злобен нравом и очень переменчив! Он превзошел всех людей той мудростью, что зовется коварством!" - так рассказывал Фредлав о своем Чернобоге. Эта фраза мигом всплыла у волхва в памяти, едва он сопоставил недавнее крушение кумира и ту легкость, с которой слуги Краснобая доселе находили его.
      Не долго думая, словен перемахнул через прилавок, растолкал оторопевших подмастерьев, и, выскочив с другой стороны оружейни, растворился средь киевлян.
      - Держи! Хватай его! - заорал было какой-то мальчишка, но кузнец отвесил неразумному подзатыльник, и тот умолк.
      Правда, стражники были совсем рядом.
      - Малец, ты кричал?
      - Ну, я? А чего, нельзя?
      - Поговори еще! Куда он побежал?
      - А вон туда! - кивнул пацан совсем в другую сторону.
      - Всыпать бы вралю по первое число, да некогда! - выругался главарь, и махнул рукой - Живо за мной!
      - Дорогу! Дорогу!
      ... Кот живо сообразил, только глянув на волхва, что дела плохи. Наскоро попрощавшись с хозяином корчмы, Ругивлад взлетел в седло. Кот прыгнул следом и вцепился всеми лапами в толстые кожи словенской рубахи.
      - Спятил!? - рявкнул человек на зверя.
      - Сам такой! - нашелся кот, - Неча по улицам шастать!
      Конь рванулся, закусил удила, и ринулся, точно чумной, по быстро пустеющей улице.
      - Если не успеть к воротам - ночью перевернут весь город, а княжьего обидчика сыщут! - подумал словен.
      На счастье словена, Киев и впрямь был великим городом. Самый проворный посыльный из Золотой палаты, будь у него на ногах даже волшебные сапоги Локи, не опередил бы волхва теперь.
      К вечеру селяне стремились под защиту мощных крепостных стен. Преодолевая встречный поток скрипящих телег, тяжело нагруженных повозок и разноцветных кибиток, оставив по боку калик и странников, просителей и торговцев, Ругивлад вскорости очутился у Козарских врат.
      Теперь предстояло отвести стражникам глаза, коль станут их пытать - кто да куда выехал. Иметь на хвосте погоню - мало радости! Проход оберегали пятеро. Один - старый, наверное, начальник. Пара приворотников оглядывали вьезжающих. Двое других пристально осматривали тех немногих, кто покидал Киев.
      Волхв представил женские руки, гибкие и тонкие, точеные девичьи персты, слегка придерживающие повод. Белая кожа, ни единой родинки. Он вообразил, как русые локоны спадают на плечи, его плечи, и переплетаются, рождая длинную косу. Словен явственно ощутил, что спереди прибавилось - острые груди вызывающе натянули платье. Бедра раздались настолько, что пришлось сесть иначе - свесив стройные ножки, обутые в сафьян.
      - Эй, краса-девица? Не боязно ли на ночь в дорогу отправляться? окликнул Ругивлада усатый стражник.
      - Мне тут недалече будет! - проворковал волхв, еще более вживаясь в образ.
      - А то, смотри! Смена скоро! Могу и проводить, ежели что? - разохотился мужик, положив горячую ладонь на щиколотку улыбчивой поляницы.
      - Отстань, негодный! Я сама от кого хочешь отобъюсь! Но, пошла милая!
      - Ну и баба! - расслышал словен уже за спиной, - Правду люди говорят, есть женщины в русских селениях!
      - Угу! - ответил другой приворотник, - Я бы, например, на ночь глядя через леса поостерегся...
      ГЛАВА 14.
      НЕ ВСЯКУЮ ГОЛОВУ ЖАЛКО ПОТЕРЯТЬ
      В горнице царила прохлада. Трое мужчин вели неспешную беседу.
      Первым говорил Волах, что день назад получил из рук Станимира венец жупана. Так решил Совет родов, решил назло мстительному Буревиду, который, казалось, помешался после гибели единственного сына.
      - Я дал слово чужаку. Как смею нарушить его? Еще пару недель назад ты, волхв, утверждал, что девушке нельзя не то что ходить, но даже сидеть.
      - Мне слышен глас Сварожича, Волах. Уж не тебе сомневаться в могуществе Радигоша! Хранитель открыл мне - страшная опасность грозит всем нам. Нет, не одним вятичам! Всем смертным! Ибо, пока по тропам земли идет Ругивлад - это ступает сам Чернобог. С каждым днем мощь Нави растет. Если мы промедлим страшное рабство у печенегов окажется пустяком в сравнении с тем, что чужак способен натворить. Он не ведает о своей Силе, он слепое орудие! - так убеждал жупана Станимир, и ужас все еще прятался в его глазах.
      - Чужеземец немало помог нам. Нельзя отплатить черной неблагодарностью, даже если все сказанное тобой - истина.
      - Поверь, Волах, это самое лучшее, что мы сумеем сделать для черного волхва! Ныне он ищет прах Святослава, завтра встретит кровников, а что будет потом? К чему направит он свою неукротимую темную мощь, - возразил жрец.
      - А что посоветуешь ты, мудрый Свенельд? - обратился Волах к древнему одноглазому воину, сидящему от него по другую руку.
      - Когда я увидел чужака впервые, меня поразила Тьма в его очах. Я старше вас обоих и повидал немало. Отправляя словена за проклятой чашей - у меня не было сомнений, он добудет ее. Так ли важно, что для этого предстоит свершить? Печенеги - мои враги, они и ваши враги. Я остался в Домагоще, чтобы принять из его рук драгоценный прах, как оправдание прожитой жизни. Но сейчас, Волах, даже единственным глазом, я вижу гораздо больше, чем открывает сам Радегаст! Многие весны и лета назад я служил при Великом Храме. Война, поединок, честный бой - другое дело, но Свентовит не выносит кровавых жертв, коими я как-то раз осквернил святилище Арконы. Мне пришлось покинуть остров, породивший и воспитавший меня. Я примкнул к князю Игорю. Хотя даже теперь, и особенно сейчас, уже на закате лет, я слышу глас Свентовита - помощь Тьмы никто не получает даром. Не получит ее и Ругивлад! Навь потребует от служителя новых жертв, с каждым разом все больше и больше. Станимир прав!
      - Так, как же вы, опытные, убеленные сединами мужи, советуете мне отдать на заклание любимое чадо Владуха? - изумился глава Домагоща.
      В то же миг кружка в его руке просто лопнула, окатив Волаха брызгами сурьи.
      - Стоит ли много жизнь девушки пред благом всего племени? - невозмутимо спросил старый волхв. - Да, ты и сам знаешь это! Пока Ольга здесь, киевский князь не оставит попыток натравить на нас Степь. Пока она в пути соглядатаям труднее и сыскать ее, чтобы погасить неуемное княжье вожделение, - продолжал Станимир. - Да и Ругивлад не вернется, если Ольга найдет его. Она сильна, я чувствую это! Так сказал Радигош, творец и вершитель жизни. И ничто не устоит пред ее силой, разве только сама Навь. Пускай они встретятся еще раз! И я не знаю, кто победит. Она устояла пред Навью дважды.
      В это мгновение слово старого волхва звучало столь убедительно, что было похоже на глубокий, всепроникающий глас Хранителя. Волах не решился спорить дальше, но не отказал в удовольствии проворчать:
      - Как же тогда Сварожич, столь сильный, могущественный, справедливый не разделается с Ругивладом сам?!
      - Никакое волшебство не сравнится с чудесами, что творим мы, смертные! - молвил Свенельд, - Боги рано или поздно уйдут, как удалился на покой даже сам Род, а мы, люди, останемся! И еще. Думаю, зажился я на Белом Свете. Не гоже воину Свентовита умирать в постели. Я поеду с девушкой и разделю ее участь. Я знаю, кто нам поможет или даст совет.
      - Добро, Свенельд. Отговаривать бесполезно - ты сам себе хозяин, и у меня нет власти над тобой. Так, не возьмешь ли кого из воинов на подмогу?
      - На верную смерть никого не возьму, разве лишь того паренька. Он и так себе места не находит, как отца пленили. А маленький отряд приметить труднее, - отвечал Свенельд, сверкнув единственным глазом.
      - Не отдам я Кулиша! Кто, как не он, знает тайны чужеземца.
      - Ничего он не ведает. Твой волхв, - Станимир опустил очи, - вона сколько сидел над его берестой - ничего не разобрал. А с метательной машиной Творило и один управится.
      - Нет! Из мальца добрый воин выйдет, а так, погибнет парень и пресечется род Манилы, - отпирался Волах.
      Станимир согласно кивнул.
      * * *
      - Милая, нельзя к ним! Ну, куда же ты! Волах шибко гневаться будет! Медведиха загородила дверной проем, расставив руки.
      За ее могучей, округлой во многих местах фигурой едва угадывался силуэт Ольги.
      - Всё равно пусти!
      - Да, что же с тобой поделаешь! Ну, ступай!
      Невысокого роста, сложенная, как богиня, прекрасная в гневе, девушка могла бы в этот миг соперничать с самой Зеваной. Заплетенная в косу волна мягких темно-русых волос, спускавшаяся ранее до самой талии, а теперь, собранная в узел, пряталась под легким шеломом. Ольга, одетая словно безусый молодой дружинник, только на ногах у ней были черевья, прошла мимо оторопевшей от такого напора Медведихи и оказалась в горнице. Волах встал, приветствуя ее. Подслеповатый Станимир даже не взглянул в сторону Ольги, точно был виновен в чем-то. Тяжело поднялся и Свенельд, расправляя широкие богатырские плечи.
      - Добром прошу, Волах! Дай мне уехать! Тошно здесь, да и вам спокойнее будет.
      Новый жупан удивленно посмотрел на волхва - неужто и тут поспел, старый хрыч!?
      Не дождавшись ответа, Волах махнул рукой:
      - Не могу я тебя неволить, дочка, - так он называл Ольгу с тех пор, как погребальный костер унес в Светлый Ирий душу прежнего жупана, - Но помни! Опасность будет грозить повсюду. Не вышло бы худо!
      - Хуже, чем теперь, не станет! Буревид винит меня в смерти сына. Киевский князь домогается моей любви. Чужестранец обещался вернуться за мной к Великим Овсеням. Но я не достанусь никому, я выбрала свой путь.
      - Страшно? - спросил ее Свенельд.
      - Вот еще, - храбрилась она.
      - Тогда, может, нам по дороге? - подмигнул он единственным глазом.
      - А ты со мной поедешь? - удивилась она.
      "Все, успокоилась девка," - подумал Волах.
      - Куда, коль не секрет, конечно, - слегка улыбнулся Свенельд.
      - Я скажу. Только скорее, - кивнула ему Ольга.
      - Так тому и быть, - сказал Волах, положив ладонь на стол и давая понять, что беседе конец.
      Еще не началась седьмица, как древний витязь и с ним девушка покинули Домагощ.
      * * *
      Ехал бы себе Ругивлад, ехал, не сворачивая, да раскинулось перед ним широкое поле. А на поприще том рать лежит побитая, печенежская рать, иноземная.
      - Эй, есть кто живой! Кто побил войско большое?
      - Дурак ты, а еще волхвом называешься. Во-первых, не "побил", а подавил! - отозвался кот, высунув морду из заплечного мешка, - Это только в сказках раненные сто лет кряду могут на поле валяться и путь указывать. Разве ослеп? Воронье трупам глазки повыклевало, тление всюду и смрад стоит. Двинулись! Какое тебе дело до горемык? Любопытство замучило?
      - Ты сидишь там? Вот и сиди, помалкивай! - ответил словен зло, но сам подумал, - А ведь, прав, кошак. Хоть и балаболка, а умен, зараза!
      - Угу! - послышалось в ответ, и кот притих.
      Тронулись дальше, да проехали недалеко. Ветер снова донес запах разлагающихся трупов. Вторая пажить пред ними открылась, больше первой. Глядь, и здесь рать лежит, будто раздавленная, лошади да люди вперемешку. А меж трупов и костей рыскают степные звери.
      Осмотревшись, Ругивлад приметил вдалеке здоровенный камень. А у скалы той, вроде, всадник. Может, читает что, а может - думу думает? Подъехал ближе и диву дался - то совсем не камень, и не холм какой, а голова великанская! Лежит себе, точно сенная копна, да храпит.
      Витязь, заслышав иноходь, мигом обернулся. Вынув долгомерное копье из ноздри спящей Головы, он направил оружие в сторону быстро приближающегося Ругивлада и прикрылся шитом.
      - Как звать-величать тебя, воин? Чьих родов будешь? - окликнул богатырь проезжего.
      Сам витязь с ног до головы был закован в дорогие тяжелые доспехи. Островерхий шелом и характерная роспись на щите выдавали если не земляка, то и не иноземца. Он выглядел молодо - широкое, румяное лицо, бычья шея, могучие плечи, и в седле богатырь сидел, словно влитой.
      - Я из славного Новагорода, а путь держу из Венедских краев. Звать меня Ольгом, но не ошибешься, коли назовешь Ругивладом. А ты кто?
      - Из Индии говоришь? Бывал я в Индии у тамошнего князя. Богатая, славная южная страна, - миролюбиво отозвался витязь, опуская копье, - Имя мне Русалан, сын я Святозаров, но с некоторых пор кличут отчего-то Ерусланом Лазаревичем, и я не обижаюсь.
      - Ты что-то путаешь, богатырь! Венедия далеко на севере будет, а иначе зовут ее Вандалией.
      - То другая Индия, Северная, - отозвался богатырский скакун, - Меня, кстати, Орошем Вещим кличут.
      - Гляди-ка, и впрямь вещий! - вроде бы удивился Ругивлад, тогда как у самого в мешке дрыхал доселе говорливый кот, но кошачий храп, отдававшийся в спине дрожью, заглушала исполинская голова. - Где такого сыскал, Святозарич?
      - Где сыскал - там уж нет. Слыхал, разве у Ильи Муромца, славного богатыря киевского, есть такой же - Бурушка Косматушка. А как обрел я Ороша - то история целая. Люблю ее рассказывать! Коль не спешишь - могу поведать.
      - Что ж, можно и привал устроить? - согласился Ругивлад, которому после стольких дней пути выпала удача поговорить с человеком.
      - А это что за чудо? - спросил он, косясь на живую скалу, и все еще не решаясь спешиться. - Многое перевидел, но такого не встречал еще.
      - Да это Росланей! Мы с ним старые знакомые! - сказал Святозарич, сам немало обрадованный, что есть с кем словом обмолвиться, конь, понятно, не в счет.
      Спящая голова пугала размерами. Лицо великана было пепельно-землистого цвета, поэтому издали его можно было принять за каменную глыбу. Кожу покрывал толстый слой грязи. Неухоженные волосы были в репьях. Птицы сновали в густой, как заросли, копне в поисках живности. Чудовищные ноздри вздымали пыль при каждом выдохе...
      Богатырь, как ни в чем ни бывало, скинул шелом, отложил и щит. Копье к голове прислонил - чего с ней станется. Ругивлад подивился его беспечности, потому сел к голове не спиной, как витязь, а лицом... Достал флягу. Русалан принял ее с поклоном.
      - Хороша водица! - молвил он, пригубив. - Отведай-ка и ты из моей.
      Обычаю были соблюдены, и ничто не мешало богатырю продолжить занимательный рассказ, чем он и не преминул воспользоваться.
      - Мой стрый, Святозар, был славным витязем Картаусова королевства аланов, - говорил витязь, ломая лепешки надвое. - Я ж его единственный наследник - нет иных детей у отца да матушки. Мне три весны минуло, а уж грамоту разумел, да книжки читывал, что и в десять лет не ведают. В буках тех про Руса сказано, что силен был князь и хорош собой. Вот и стал я на Картаусов двор побегивать, да с детьми боярскими в русов поигрывать, да по младости, несмышлености уж шутил я с ними шутки нехорошие. Пришли бояре к отцу, да слезно молят: "Уйми, Святозар, ты сына. Мол, в великой обиде на него мы и дети наши малые! В играх твой Рус удержу не знает, кому руку вывернет, кому ноги вывихнет."
      С тех пор и пристало ко мне прозвище - Еруслан. Как встречу кого, сниму шелом:
      - Я Рус, алан!
      А мне в ответ:
      - Ну, здоров! Живи еще сто лет, Еруслан.
      Сперва обида брала. Сейчас свыкся.
      Я, про тот разговор услышав, приходил к батюшке, в ноги ему кланялся, говорил тятеньке таковы слова: "Вы, не гневайтесь на меня, родители, не держал я на детей боярских злого умысла, и вины вашей в том нету. Видно, время мне Белый Свет повидать да себя показать. Достать бы меч булатный по руке, да коня бы еще иноходного! Я доспехи-то и булат-клинок подберу, а скакуна-то для меня на конюшне не нашлось богатырского. Всех, говорю, до единого испытывал. Руку брошу на холку - так сразу на коленки падает". Вот батя меня и послал, а послал далеко... На луга заповедные, где табунщик-Фрол сторожил коней, иноходцев чудных, необъезженных. Фрол мне в ответ, что есть такой конь. Богатырский, всамделишный! Когда воду пьет - на озерах волны ходят, а всхрапнет - так шишки в лесу падают...
      - Да, ладно, загибать-то! - молвил снова Орош, пощипывая травку, - Все было не так! Это я поддался, а не ты взнуздал! Вспомни, сколько раз на задницу валился, прежде чем круп вскарабкался...
      У Святозарича аж дыхание перехватило от наглости, ухватив за узду, он притянул к себе конскую морду. Орош невозмутимо глядел человеку в глаза и все так же мерно жевал.
      - Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! - разозлился витязь, вскарабкиваясь в седло.
      Он взялся за нагайку, но Ругивлад, пожалев болтливого коня, решил повернуть беседу вспять.
      - Ладно, прощевай, богатырь. Мне пора.
      - Зря, а то мы еще бы посидели! Я б тебе все про эту голову порассказал... - огорчился Русалан.
      И богатырь вновь глубоко сунул копье в нос великану, а точнее тому, что от него осталось.
      - Что за шут такой! - взревела голова, приоткрывая глаз. - Мало я вас, окаянных подавил, так кто-то еще уцелел?
      Конь под Ругивладом взбрыкнул, но волхв усидел, а вот Орош Вещий даже ухом не повел. Любопытный кот выглянул из мешка и уставился на говорящее диво.
      - Не кипятись! То снова я, Русалан Святозарич! - ответствовал смелый богатырь.
      - Какого шута надобно! Не видишь, почиваю! - буркнул Росланей, но уже не так грозно.
      - Шлепнул я обидчика твоего, ну ентого, как его...
      - Огненного щита, что ли?
      - Его самого. Так голову и снес, пусть теперь безголовым походит. Ой, прощения просим... Да больно много у хана воинов оказалось. Не совладать одному. Ты бы подсобил малость, Росланей! А? Спишь снова?
      Ответом служил раскатистый храп.
      - Сматываем удила, - мяукнул кот Ругивладу, - Чую, они без нас лучше договорятся. Каково сердить голову, ты и сам видел.
      Словен тронул коня, и махнув витязю на прощание, пожелал ему удачи. Но Святозарич сосредоточенно ковырял копьем в исполинской ноздре и потому не ответил.
      - Просыпайся, Росланей! Мне надо к тестю свому поспевать на выручку, а тут такое дело. Для тебя же стараюсь! - донеслось из-за спины.
      Голова чихнула.
      Оглянувшись на велетов* чих, волхв не сразу приметил Ороша. Вороной лежал на боку, силясь подняться. В десятке шагов за ним, весь в пыли, ползал на четвереньках в поисках шелома Русалан, выбитый из седла. Витязь проклинал все на Свете.
      (* велет - великан, исполин, велетами называли Дубыню, Горыню и Усыню)
      - Ну, покатили, покатили! - согласилась голова, - Только потом меня расчешешь и умоешь! Я ж не Колобок какой. И чтобы без обману, знаю тебя, Лазаревич!
      Когда Ругивлад обернулся последний раз, Еруслан был уже далеко. Орош Вещий мерил степь богатырским скоком, а следом за всадником катился, подпрыгивая, громадный камень, пыхтя и ругаясь, когда что-либо попадалось на пути.
      - Это лишний раз доказывает, что одна дурная голова не дает покоя другой голове, а вовсе не ногам! - вставил зверь.
      - Бывает же такое, - согласился волхв, и усмехнулся при мысли о хитросплетении судьбы, сам-то он ехал за мертвой головой Святослава.
      - Глядишь, где-нибудь и все оставшееся бегает, и давит себе людей без разбору. Этот-то хоть смотрит. Отсюда следует, что именно отсутствие головы не дает ногам покоя, - продолжил Баюн.
      - Ладно, проехали и забыли. Давай о чем-нибудь более насущном.
      Лишь слегка придерживая поводья, словен снова доверился умному скакуну.
      - О насущном заказывали? Изволь! Скажи мне на милость, чем тебе не угодила Ольга? Что ты так долго копался в чувствах? Надо же, прорвало. Не слишком ли ты многого хочешь от бабы?
      - Я ничего от них не требую.
      - Тогда, мой милый, ты уже дважды дурень! - едко заметил кот, - Стоит ли усложнять жизнь?
      - Создавать богинь, а после развенчивать их. Воздвигать преграды, и героически потом преодолевать. Благодарю покорно, горький опыт уже имеется, - молвил словен, - Но если тебе интересно, пожалуйста! Чтобы понравиться мне, девушке не надо стараться выглядеть умней, чем она есть на самом деле.
      - Эк, куда хватил! Невыполнимое условие, - прискорбно мурлыкнул кот.
      - Не стараться выглядеть красивей, чем это уже сделано природой. Красоту не померяешь и не взвесишь. Красота человека, а женщины в особенности, - не познаваемы. Для одного - и милее не сыскать, для другого уродина.
      - Мда. По счастью я не задумываюсь над эдакими сложностями.
      - Поэтому ты просто кот, хоть и балаболка, каких поискать.
      - Я - Кот. И не нахожу в этом ничего оскорбительного!
      - Наконец, девушка, должна ценить свободу. Иначе, как она поймет ту жертву, что приносит мужчина во имя любви. Да, страсть безусловно освобождает человека на время от мрачных мыслей, но очнувшись после первой схлынувшей волны, придется выполнить все прежние дела, если не поздно.
      - Теперь я понял, чего ты так боишься! Временности чувства. Увы, ничто не вечно под луной.
      - Может и так. Зато когда я перестану предугадывать исходы и считать меру успеха, так сразу пойму, что полюбил по-настоящему!
      Рукоять меча отливала холодом, такой же холод рождал туман, заполнивший широкую балку. По дну оврага протекала небольшая речка. Спускаясь к воде по склону, конь насторожился, фыркнул кот. Ругивлад присмотрелся. В студеной голубизне, у самого бережка бесстыже нежилась ключанка. Ее синеватые волосы мягкими волнами ниспадали на полупрозрачную округлую грудь. Большие синие глаза внушали любовь и желание, а свежие синие губы неодолимо влекли всякого, кого вдохновляет Прия, богиня весны и страсти. Невозможно было отыскать более нежную кожу, более роскошные бедра, не говоря обо всем остальном, ниже которого серебрилась чешуя.
      - Иди ко мне, храбрый воин! - позвала русалка, - Я покажу то, чего у тебя нет!
      - А у тебя оно есть? - похабно заметил кот.
      - Обижаешь, выдра сухопутная! Конечно есть! - рассердилась ключанка и поправила груди.
      - Ну, парень, сам решай! - ухмыльнулся Баюн.
      - Чего решай? - не понял словен.
      - Уважим хозяйку, али так переправимся?
      Русалка захохотала, дала ладонью по волнам - их окатило студеными брызгами.
      - Иди же ко мне, любимый! - заслышал он долгожданный голос.
      Сам того не желая, Ругивлад выпустил повод и, цепенея, шагнул к воде, где, свесив ножки, на камне сидела Ольга.
      - А я бы повременил! - промурлыкал котяра, и зацепил когтистой лапой его доспех.
      - Брысь отсюда! Крыса ушастая! - не выдержала водяница.
      - За крысу ответишь!
      Но волхв уже сбросил наваждение. Полупрозрачная фигура утратила знакомые черты. И казавшиеся еще мгновение назад самыми желанными, теперь они пугали человека.
      - Я венков тебе не дарил! Не обессудь, Ключана - нам поторапливаться надо!
      - Вот козел! - услыхал он.
      Обиженно плеснув хвостом, русалка исчезла в волнах, словно и не было...
      Есть во Славии, да и Киявии тоже, русалий праздник. И почитаем он по всем городам и весям. Ведомо каждому волхву - русалочки бывают разные. Родятся одни из дождя, солнцем озаренного, да от росы. Были с крыльями русалочки, как птицы, а были и с хвостом рыбьим. Небо-то славяне окияном небесным рекли. Вот и летали русалки с небес на землю. Все в перышках, а как переселились на океаны, реки, моря земные, они перышки скинули, и хвостом рыбьим обзавелись. Какие из них на небе остались - те с перышками, с крыльями, все порхают. А какие русалки приглядели себе для жилья речки, озера лесные - те полурыбами стали. Русалочки-полуденницы, те по ржи бегают, по полю. Польют весной дождем землю, достаток в домах будет, но и разгневаться они могут, тогда бурю нашлют.
      - То ж русалка иная была - соображал Ругивлад, - речная. Не знался он доселе с народом вод, вот и подзабыл, чему учен был прежде арконским волхвом Велемудром. - Есть у нее, говорят, гребень волшебный, так, спасибо, что не вытащила. Волосы свои зеленые она им украшает и расчесывает. Гребнем тем сети шибко жадных рыбаков рвет, и жернов мельничный, катаясь на нем при луне, попортить может. Чтобы воду в реке ее зазря не мутил. С гребнем этим и в лесу жить русалочка может, без водицы любимой. Но горе тому парню, который подсмотреть за русалкой сумеет, как за девкой деревенской. Защекочет его до смерти, коль подманит. Тут или ноги уноси, или из белены-полыни сухой порошок ей в глаза кидай - очень она его не любит.
      Но если пожалеет кого русалка и полюбит, - учил Велемудр, - будь то хоть парень, хоть девка, и случись с ним смерть лютая, заплачет она над ним. А слезинки ее - вода живая, жизнь дарующая.
      - Эта не заплачет! - мяукнул кот. - Эта злая русалка, и неча жалеть, спасибо, ноги унес.
      - Угу! - отозвался, наконец, словен. - Спасибо, кот! Чего-то я совсем раскис! - молвил Ругивлад, когда они, мокрые и усталые, вскарабкались на склон.
      - Все об Ольге думаешь, несчастный! А не кажется ли тебе, волхв, что ты убедил себя в предначертании, и получил его согласно своему же настроению? Если это так - ты еще больший дурень, чем я полагал. Твоя ненаглядная колечко - то в самый прорубь кинула, вот нам русалка-то и явилась, стерва.
      - Оставь ее имя в покое. Лучше, послушай! Нет ли кого поблизости?
      - Совсем голову потерял, - буркнул Баюн.
      Да, с мозгами у волхва и впрямь было что-то не в порядке! За сотни верст от девушки, заслонившей ныне весь мир, Ругивлад складывал ей длинные письма. Чтобы увековечить его бредни не хватило бы никакой березы, даже если такая и попалась средь бескрайних полей и редких дубрав.
      Он называл Ольгу добрым, милым, беспечным другом. Беспечным потому, что позволила некогда приблизиться и заговорить.
      - Прогони сейчас же! Окончательно! Бесповоротно! Исправь оплошность, что свершила, раз поманив! А может, ты сделала это, поддавшись милосердию? Так, прогони, но во имя того же милосердия убей меня сразу! Эти сплетенные тонкие персты, ломкие запястья, естество мягкой нежной кожи... Эти обворожительные белизной плечики и тихий девичий лепет подсказывают несчастному - умереть тебе, Ругивлад не вдруг, а изрядно помучившись...
      Все, что есть в мире от Белбога, теперь открывалось словену в удивительном свете простоты, чистоты и ясности. Словно какие-то невидимые, незримые оку смертного лучи исходили от потерянной любимой, с легкостью преодолевая далекие расстояния. И он ловил лучики, питаясь их неестественным огнем. Он вспоминал сияние ее очей, карих бездонных, колдовских. И Ругивлад был по-своему счастлив этим таинственным взором, ради которого можно сделать все, пьян и счастлив. Рассудок твердил влюбленному, что она смертная во плоти и крови, но нечто выше разума обожествляло девушку.
      И снова в грезах Ругивлад беседовал с Ольгой, убеждая приснившуюся почти что заоблачную диву в том, чего не посмел бы молвить девушке. А она исчезала, ускользала, ловкая, невесомая, неуловимая:
      - Так, не отказывайся от этого венца, моя милая! Может, так оно и есть, просто, ты забыла, зачем сошла на Землю? Не потешайся, это слишком серьезно, чтобы смеяться надо мной! А впрочем, нет, улыбайся! Если я не могу развеселить мою задумчивую подругу, то пускай хоть помешательство Ругивлада придаст ей немного веселости. Прав тот книжник, что сравнивал девушку с непрочитанной берестой, но эта не имеет конца. Я смотрю на знаки, да не могу начитаться. Они слишком слабы, чтобы передать те чувства, которые переполняют глупое сердце. Ты находишь, Ругивлад болен? И болезнь эта, как и всякая другая легкая влюбленность, вскорости пройдет? Тогда представь себе, что в свои тридцать с лишним весен я никому не говорил таких слов. Они, между тем, всегда были со мной и ждали, ждали мига, пока не выплеснулись наружу с удивительной силой, да так внезапно, что тебе, вдруг стало не интересно. Знай, грубый корявый язык не способен отразить и малой толики того, о чем спорят мой истерзанный рассудок и сердце. Нет и не будет предела этому восхищению и любованию твоим изящным, стройным телом, шелковистостью мягких длинных волос и странной, чарующей улыбкой на притягательных губах. Никакие цветы, никакие яхонты, никакие слова, ничто в мире не способно вознаградить Ольгу за то, что ты, сама не подозревая, подарила Ругивладу, путнику-страннику, нищему чужаку. И это, несмотря на все ухищрения, уже не сумеешь отнять. Вот, не подумал бы никогда, что буду такое говорить кому-нибудь.
      Я разрываюсь на две части - наивного ребенка, верящего в Истину, а вторая моя сущность - черный волхв. Стоит, однако, представить, что ты рядом, и Тьма отступает, кусая локти. Твои холодные тонкие персты слегка касаются моей ладони - уже одно это удерживает ту вторую страшную суть, которая так крепко вцепилась в меня. Неужели, это только сон? И по спине пробегает дрожь, как я подумаю, сколько тьмы я еще сумею породить в этом светлом мире.
      Лишившись тебя, я обрету былое единство, но перестану существовать, как глупый мотылек без света лампы. И потому я боюсь такой утраты. Мне необходимо постоянно видеть Ольгу, говорить с ней, ловить дыхание, касаться рук и подносить к губам драгоценные хрупкие пальчики, согревая их поцелуями. Впрочем, это не отрезвит безумца. Оля, Оля, Оля! Трижды повторяю дорогое имя моей ненаглядной. Что случилось со мной? Так, пусть и тебя поразит мой недуг, пусть и Ольга отведает лакомого сумасшествия, и тогда, наверное, поймет меня и простит, если в чем-то провинился.
      Снова и снова, как в бреду, он слышал насмешливый девичий голос, при звуках которого неожиданная слабость подкашивала колени, у Ругивлада перехватывало дыхание, а все вокруг было исполнено восторженной волшебной легкостью. А он клял себя почем свет стоит, ибо не мог быть слабым, особенно теперь.
      Порой ему слышалась тихая незатейливая мелодия, человек подпевал ей, складывая то балладу, а то и колыбельную. И сумасшедший, он сам баюкал свою мечту, упиваясь мгновениями покоя.
      - Но как же пробудить тебя, моя спящая княжна, чтобы вновь ощутить близость заманчивого локона над маленьким терпеливым ухом, щекотание вызывающе пушистой русой косы? Что сделать мне, дабы испить из чудесных чистых источников этих очей? Как долгожданный яд, утром и вечером, ночью и днем...
      А сон рано или поздно обрывался, рассудок вступал в свои права, и снова была Явь, ничем неотличимая он Нави.
      - Только пытливый ум рождает героев из толпы тех, кто живет чужим умом. Порядок, особенно государственный - это всегда стеснение свободы. Но и свобода не может, однако, быть полным безвластием. А власть в своем вечном стремлении попрать чью-то свободу далеко не так умна, какой себя мнит. Разум - свойство вольных, - так рассуждал Ругивлад, покачиваясь в седле.
      - Свобода, Разум, Власть, Любовь, а вместе - это Воля. И не советую, о волхв, я с этой Волей спорить! - нараспев промурлыкал Баюн, решив во всем следовать привычкам. Словен не стал ему отвечать, но мысли потекли в ином русле:
      - Конечно, Воля! Вот та "Сила", что связует умы воедино. Она - Водчий людского рассудка в беспорядке мироздания. Правильнее сказать, что Воля и есть сам Бог. Но ничего нового, я, кажется, не открыл. Мы вообще ничего принципиально нового для Воли не открываем, да и не можем это сделать. Все уже имеется в закоулках Сущего. Ромей Платон заметил как-то: "Называя вещи, мы подражаем их сущности". Только "подражаем", словно пению птицы. Сколько имен ты Богу не давай, он к этому безразличен и тем свободен от смертных?
      Конь оказался на редкость понятливым и не нуждался в понукании, на вторые сутки пути они уже превосходно понимали друг-друга, и волхв был доволен покупкой. Вдали померешилась длинная скальная гряда, скакун уверенно направился к ней. Словен положился на чутье животного. Он не сомневался, что конь легко найдет проход, а сам вновь погрузился в размышления:
      - А вот, и нет! Нарекая кого-то, присваивая кому-то или чему-то имя, я, лично я, волхв Ругивлад, уже участвую в простейшем событии истории. И то, какое имя родится из моих уст, скажем для ребенка, - это повлияет на всю его дальнейшую судьбу. Так каждый ответственен за имена, что он дает, но волхв более других, ибо обучен называть...
      - Ну, а ентого ты как наречешь? - заорал кот, - Смотри, куды правишь, раззява!
      Конь рванулся, едва не скинув седока.
      - Провалиться мне сквозь землю! На этот раз - он настоящий! - не унимался кот.
      Кошмарный скалистый змей, перебирая короткими передними лапами, сползал на дорогу. Справа и слева над проходом нависли Сорочинские горы. Тропа резко сужалась и терялась где-то впереди, огибая утес, в боку которого чернела пещера - змеиное логово.
      Змей грозно шипел. Медленно, но неуклонно он извлекал из норы кольцо за кольцом. Глаза чудовища были безжизненно ужасны, Ругивладу почудилось, что гад может убить одним только немигающим взором. К счастью какая-то заблудшая овца, а может, столь же неосторожный путник, уже распирали змеиный желудок. Словен решил, что сытая змея не нападет.
      Более благоразумный кот вмиг очутился на крупе скакуна и с перепугу выпустил когти. Конь взбрыкнул.
      Словен вылетел из седла, не успев и вскрикнуть, но быстро вскочил, а меч словно сам скользнул в руку.
      Обезумевшее от страха животное ринулось прочь - вцепившись в гриву, на нем чудом держался усатый наездник.
      Змей бросился к самонадеянному волхву с неожиданной стремительностью. В воздухе пронеслась темно-зеленая извивающаяся молния. Тупая морда с узкими щелочками ноздрей метила точно в грудь. Уклониться словен не поспел. Страшный удар швырнул его в дорожную пыль. Замутненным взором Ругивлад углядел, как враг, снова неспешно, тяжело, но верно, подтаскивая толстое тело, приближается к оглушенной жертве, чтобы обвиться вкруг и прикончить ее в смертных тисках объятий.
      Перекатившись, как учил Лютогаст, словен постарался встать. Это удалось ему с великим трудом. Его шатало, ребра стонали, тупая боль застилала все прочие ощущения. От нового выпада Ругивлад ушел с трудом, а будь змей слишком голоден - это был бы его последний бой, но удача улыбнулась словену.
      Он оказался сбоку от противника. Пока гад разворачивался, волхв уж оседлал змеиное тело. Меч с силой опустился на бронированную бородавчатую шкуру аспида. Хладное железо вклинилось в едва различимую щель меж пластин. Клинок со свистом врезался в безобразную плоть, окрасив чешую алой рудой.
      Но то была лишь царапина. Змей поднялся над землей, опершись на кольца своего продолговатого туловища. Рывком он постараясь сбросить наземь дерзкого человечишку. Словен едва удержался - обдирая пальцы, он обхватил извивающуюся шею. Змей тут же повалился на бок. Волхва бы раздавило, но он вовремя соскочил с опасного "скакуна".
      Гадина вывернулась, нанося удар толстым, словно бревно, хвостом. Ругивлад подпрыгнул, под ногами что-то чиркнуло. Приземлился. Сверкнул металл - клинок по локоть погрузился в змеиное тело. Он налег на меч, проталкивая глубже. Кладенец вершил черное дело, выпивая из врага Силу.
      Второй удар ужасного хвоста был более метким. Человек отлетел, больно ударившись о скалу спиной. Змей навис над обезоруженным словеном разевая пасть, полную острых, как ножи, зубов, но в боку у него по гарду сидел дар Седовласа. Еще немного - чудовище бы раздавило словена, но в тот же миг стало оседать, заваливаясь назад, будто под шкурой ничего больше не было. Тяжело дыша, Ругивлад опустился на каменистую твердь. Чуть погодя, сквозь гул и бешеный стук в висках, он расслышал цоканье копыт.
      - Эко ты его отделал? - промурлыкал Баюн, стекая с коня вниз.
      - Он тоже не лыком шит. Все ребра, гад, переломал.
      - Пустяки! Героям положено страдать. Скидавай броню - лечиться будем!
      - Сказать - проще, чем сделать.
      - Экий ты бледный, волхв!
      Но Ругивлад, проваливаясь в пустоту, уже ничего не слышал.
      * * *
      - Ответствуй, Ругивлад! - спрашивал Высокий* мастер, - Что есть Триглав?
      (* Высокий, Равновысокий, Третий - описанные автором обряды посвящения имеют под собой реальную основу, если обратиться к Старшей и Младшей Эдде, то можно заметить, что эта триада имеет как земных прототипов (три жреца-мастера, задающие вопросы или отвечающие на них), так и небесных (три имени Одина). Вероятно, у славян были схожие обряды.
      - То великое единство! - отвечал он, - То колено рода божьего. Ибо нет прочнее традиции, чем от отца к сыну, а от деда к внуку. Триглав - это древний, зрелый и младой.
      - Добро усвоил речи ученые! Так, поведай нам, Ругивлад, о таинстве, что минувшие дни обращает в настоящие, а их - в грядущее завтра, - вопрошал Равновысокий.
      Собравшись с мыслями, слегка робея, юноша держал ответ пред вторым из мастеров:
      - Мир так устроен Родом, что Навь всегда сменяется Явью, а, затем, наоборот - свет меркнет и вновь сгущается тьма. Лишь захотел он так - и вмиг случилось. Удалился Род от дел, и потому, то уж прошлое нынче. Сидит Род дивом, безмолвствуя, на самой макушке Мирового Древа, и никто не знает, слышит ли он, видит ли он, что творится. Сила Рода была безмерной, она высшая, древняя и первая. Лишь он ведает свою силу до конца, смертным же нет дела до непознанного.
      Есть великий Бог - сама воля Рода, воля жить и возрождаться, воля умереть и упокоиться. Он страж и властитель перекрестков, и никто не минует его. То мудрый Велес, и когда так зовут его, он навий бог, что готовит мертвое к грядущей жизни. Потому он еще сивый мороз, и холод - его стихия
      Будет весна, это знает каждый селянин, и явится тогда сын Велесов, Яровит. Позовет парней и девчат яроваться в хороводы, затеет горелки да игры костровые - слюбятся смертные, и жизнь старая породит новую. Прольются вешние воды на луга и нивы - восстанет Мать Сыра-земля ото сна, взойдут брошенные загодя семена, и вновь зацветет все кругом.
      Мороз ругается с Ярилой, отец ретится с сыном. Прежнее всегда спорит с грядущим. Минувшее все умиротворяет, стирая грани, а новое - манит и будоражит да пробуждает от смерти. Сойдутся боги - точно Навь сшиблась с Явью в буйной сече, но и тот и другой есть справедливый Велес, и то таинство Триглава. Каждой весной молодой Ярила сменяет сивого Мороза, а новый Велес заступает на место старого, но вскоре все повторяется.
      Куда ж, казалось, на Ярилу-то Зимнего сеять? Овсени на дворе, солнце идет на убыль, вот-вот ударят морозы. Но ведут селяне братьев меньших на снег и кажут им где созвездие Лось*. Накормят скотину досыта, напоят, ублажат. B Велесовы дни снова досыта кормят они рогатых лучшими снопами. Кинет старый человек топор поверх стада крест на крест, а сын-то к нему подойдет и в ноги поклонится, приговаривая: "Батька Власом уважай, будет добрый урожай". Так каждый родич должен чтить пращуров, так Ярила кланяется отцу своему Велесу.
      (* Лось - Лесная Корова, созвездие Большая Медведица, небесные чертоги Велеса. На русской вышивке Лосихи отождествлены Б.А.Рыбаковым с Рожаницами. Фигура между Лосихами - Макошь.)
      Чествуем его мы и в Ярилин Велик день. В разгар Цветеня выйдут первые пахари орать да ярить. И гонит селянин скот во поле, и кладет дань бескровную богу скотьему и сыну его ярому. Должен каждый волхв нивы обойти, да окликнуть покровителей: "Буй-тур ты наш храбрый! Ой, спаси скотинку добрую в поле и за полем, в лесу и за лесом, от волка хищного, от медведя лютого, от зверя лукаваго!"
      И не тронет хозяин лесной ни телушку, ни быка. Он их выведет из чащи, коль заплутают, и к самому дому доставит, где чтут его и потому себя коровичами тоже кличут. Так водит он, пастырь, наших пращуров на лугах Ирийских, на полях кощных.
      - И еще думаю, мастер, неспроста волхвы на Коляду по трое в избу заходят, - продолжал урок Ругивлад, - Сам видал, когда мал был. Чудными мне тогда казались. Ныне вижу - мудрость то стародавняя. Шел первый волхв очень стар в черной шубе, шерстью наружу, лохматый, страшенный. Шел с сумой через плечо, а в ней-то зерно, одно к одному, наливное, крупное, ярое. А другой, что вторым был - в рыжей шерсти, могучий и широкий, у него целых две сумы. Третий заходил - в белой шубе, совсем молод он, и сопель гудела в суме третьего, да не время ей до весны.
      - Что ж, ладно речешь, юноша! - приступал к испытанию Третий мастер, Ты ответь нам, тогда, отчего кличут Велеса Туром буйным. Коль сумеешь найти отгадку - ты минуешь первый порог. Лютогаст и Велемудр тобой не нахвалятся, да не главное для волхва - ратиться. Я подсказал Ругивладу тропочку! Выведет ли она на дороженьку?
      - По весне всяк зверь ярится, - ответствовал словен. - Бер, покинув убежище, голоден и зол. Тур не терпит соперников и одного за другим бросает наземь в едва заметную ярь. Так мужи неистовые сходятся в лютой схватке проведать силушку, где мечи ломаются булатные - там на кулак находится кулачище. Пляшут ряженные и скоморохи в масках турьих, подзадоривая да подначивая. Все они под покровом водчего Велеса, который "велий есть", ибо по воле его смерть уступает жизни, а покой - яри.
      Кратка молодость, не может смертный вечно яриться, вот и Яровит, великий воин, уснет смертным сном, чуть минует праздник Купалы и закрутится новый солнцеворот. Но пока рвется на свободу буйна сила - ничто не сумеет ее победить. Рьяный берсерк в краткие мгновения сечи равен Яру, и не даром чтит он любимца Велеса, и зовется именем его подлинным, и носит в себе дух его. И никому не устоять супротив берсерка, кроме другого буй-тура. Так и волхв, обращаясь к богу, становится им самим.
      - Что порешим, братья? - спрашивал Третий у двух иных мастеров, Высокого да Равного Высокому.
      - Вельми речист, словно соловей, но добрый молодец растет! Пусть идет себе, и да пребудут с ним боги! - молвили те.
      - Ступай Ругивлад, но помни - даже в ярости жалко терять голову! напутствовал словена Третий мастер, выпуская из пещеры.
      И шел себе, юноша, и думал он о вещах чудных. Что иной народ идет супротив другого, а не ведает темный - одним богам молятся. Король данов тот одарил Храм Свентовита белыми конями, а думает, будто умилостивил светлейшего аса - Хеймдалля*. Вот и свейские конунги гостили - те клали требы Велесу, точно своему Вальфёдру**, а потом почтили кровью вепря венедского Радегаста, именуя его лучшим из ванов - Фрейром.
      (* Хеймдалль - в скандинавской мифологии светлейший из асов, Белый Ас, зоркий бог света, живет в небесных горах и стережет проход в Асгард по Радужному мосту. Владеет волшебным рогом (Гьяллархорном), в который затрубит, когда приблизится Рагнерёк - кульминация Сумерек Богов, последняя битва. Родоначальник одного из поколений людей. Соотносится с асом Локи, как Белобог с Чернобогом. Имеет много общего со Свентовитом.
      ** Вальфёдр - божественный псевдоним Одина, "Отец Павших". Противоположное по смыслу имя Одина - Альфёдр, "Всеотец". В Велесовой Книге* говорится о том, что славяне почитали как отца божего Велеса. Почти дословное цитирование этих строк осуществлено автором в "Прологе". Славянское имя Одина и как навьего бога и как светлого бога - Велес. Хейти божественный псевдоним, иносказательное определение имени бога. Считалось, что произнося истинное имя, человек устанавливал связь со своим кумиром, чем тревожил божество и мог впасть в немилость. Дочери "отца ратей" валькирии - в скандинавской мифологии богини-воительницы. Незримо летают они над полем боя и принимают последний вздох убитого героя, с тем, чтобы доставить избранного в Вальхаллу)
      Лишь волхвам да вождям доступно ныне древнее знание, лишь калики да бояны слагают былички о делах давних и сами же в них верят, и заставляют силой слов верить в эту придумку честной люд.
      * * *
      Через Сорочинские скалы путники перебрались с большим трудом, пестрые они, да больно острые.
      - Просто чудом коня схоронил, - радовался словен, - Кабы знать, где проход - не полез бы ни в жизнь напрямик.
      Заржал и скакун, когда, одолев последний склон, пред ними расстелились чистые поля, которым, казалось, нет ни края, ни конца.
      Изумился словен раздолью широкому, как не дивился уж давно - просто любовь награждает человека совершенно иным зрением.
      - Вот она какая, земля-красавица! Видывал я дальние моря, видывал чащи лесные, бывал в горах высоких да снегах. Не встречал лишь я доселе степных просторов. Говорят, что князь Владимир, Красно Солнышко, хоть и нравом крут, да не дурень вовсе - то с его руки, по его велению сторожат заставы богатырские эту землю от печенега, да хазарянина.
      Не успел он так подумать, как почуял, дрожит земля. Огляделся волхв, не видать ли беды какой - и точно, слева на обзоре замаячили два силуэта. Присмотрелся - скачут витязи, блестят долгомерные копья, скачут - не иначе по его душу.
      - Да, Шут с вами! - думает, взял и свернул навстречу.
      Всадники это заприметили, и их кони умерили богатырский скок.
      - Эй, кот! Тут гости пожаловали, ты подсоби мне, если что! - тряхнул он мешок.
      - Раскинь мозгами, а уж потом буди по пустякам! - донеслось оттуда, То, не иначе, дозор киевский. Будут сумы осматривать, на лапу просить. Вот и смекай!
      - А ты не в курсе, кошачья шкура дороже веверки*?
      (*веверка - белка, белью же называли шкуру горностая)
      - Нахал, а еще волхвом называешься! Ты пальцем в небо ткнул, и там бы неприятность нашел! Степь вона какая - одно слово, степища, да и то угораздило нарваться.
      Скоро воины приблизились настолько, что словен сумел их хорошо разглядеть. Оба были высоки и статны, у того, что постарше, доспех показался ему проще, но надежнее. Кабы колол, наверное, уложил бы такого не сразу. Второй носил богатую злаченую броню, она выглядела поновее, наметанный глаз волхва не различил на ней никаких следов не то что ремонта - даже удары еще не ложились на нее.
      - Кто таков будешь, путник-странничек!? Ты откуда держишь путь и куда тебе надобно? - окликнул Ругивлада тот, что помоложе.
      - Погоди-ка! - прервал молодого сотоварища второй, - Если уж по писаному, так это нам сперва представляться надо. Мы стоим заставой крепкою на краю печенежской степи. А и могучи на Руси богатыри, но сильнее нет атамана нашего, храброго Ильи Муромца. А помощник ему первый - Добрыня Микитович, что из славной земли вятичей. Добры молодцы наши дружинники, все единой клятвой повязаны: "Не пропустим ни пешего ворога, вору конному нет пути на Русь. Зверь рыскучий мимо не проскользнет, сокол высь не пронзит незамеченным". Так, чего же ты, проезжий, стороною следуешь, не заглянешь на заставу богатырскую, не развяжешь тороки, не предъявишь сумы переметные, не почтишь атамана славного с есаулами?
      -----------
      - Я скажу вам по чести, по совести, мне таить от вас нечего, - говорил им тогда словен, - Сам я буду из Велика Новагорода, а гостил я давеча на земле славной вятичей. Нынче путь лежит в Степь печенежскую к хану ихнему Куре-басурманину. А везу я супостату диковинку от самого князя стольнокиевского - сильно дикого кота говорящего.
      - Вот так встреча! Никак земляки! Я ж со Славны буду. Только говор у тебя не нашенский, не словенский говор у тебя, путник.
      - Да, чего с ним лясы точить! - взялся за копье молодой, - Повели к Олешке! Там и спрашивать станем!
      - Яки пес на своих не бросайся - зелен ты еще! То ж не на Киев едет, а с Киева, - приструнил соратника бывалый витязь.
      - Я с Прусского конца, земляк, да по морю ходил немало, - объяснил Ругивлад, покосившись на клинок, но руны молчали.
      - То-то и смотрю, лицо знакомое. Уж, не Велимудров ли ты сын?
      - Он самый, но отец мой лет уж тридцать как в Ирии. А ты знал его, богатырь? - спросил Ругивлад, повнимательнее вглядываясь в собеседника.
      - Как не знать! Славный он воин, вот только погиб зазря в морях чужедальних. Я мальчонкой был - Велимудр мне лодьи резал, так и плыли те кораблики по седому Волхову, а назад не возвращались... Брат-то его старший, стало быть, дядя твой, Соловьем прозванный - слыхивал, нынче он в большом почете, мил богам и вольным людям новгородским.
      - В таком почете, что убит ножом предательским. Но об том не хочу молвить, то моя боль великая.
      - Все там будем, земляк. Извини ты меня, служба цепная. Я-то в родном городе, почитай десять весен не гостил. Значит, говоришь, дело у тебя? Диковина заморская? А ну, покажи!
      - Мне что? Больно зверь дикий - кабы беды не случилось! - отвечал Ругивлад, запуская руку в мешок.
      - Дырявая у вас граница, друзья мои! Дырявая! - промурлыкал кот, и зевнул, прикрывая лапой пасть.
      - Надо же? По-нашему брехать умеет? - поразились богатыри.
      - Уж, кто брешет, так только не я! У вас там по тылам печенежские рати бегают, да башка Росланеева за ними гоняется! Ну, чего глаза раззявили, да рты выпучили? Броня крепка и кони наши быстры? - заговорил их чаровник.
      - Мы чего? Мы ничего, - отвечал молодой, смущенно, поддашись мурлыканью лихоимца.
      - Атаман до Киева подался, боярскую измену изводить, и Добрыня с ним. Третий год почитай жалование не плотют, подножным кормом живем, все развалено, разбазарено! - забедовал молодой, - А в головах ныне Лешка, поповский сын, есаул наш - он и недоглядел.
      - Так, какого рожна вы мозги полощите? Сдалась нам застава! А ну, где здесь ближайший брод? Чай, не мальчик уж - не охота мне в Сафат-реке шкуру мочить, - продолжал Баюн чародейство начальственным тоном.
      ГЛАВА 15.
      КУДА МОЖНО ЗАБРАТЬСЯ, ШАГАЯ ЗА КЛУБКОМ
      Владимир склонился над доской. Фигуры из кости неизвестного животного говорили, будто у него, зверя дивного, два хвоста, спереди и сзади, - были позолочены. Таврели князю подарил богатый персидский гость, да называл их почему-то шатрангом, Владимир приказал мастерам выточить игру по образу и подобию заморской забавы. Когда высочайшее повеление исполнили - таврели начали триумфальное шествие по Киявии. Не было в столице такого боярского двора, где бы не держали на всякий случай клетчатую доску про запас. Глядишь - заглянет светлый князь, Красно Солнышко - будет чем высокого гостя потешить.
      Сам Владимир догадывался о подобном лизоблюдстве, ибо толком играть в таврели умели немногие. Он же слыл весьма сильным игроком, хотя подозревал, слуги уступали господину из боязни.
      Пуская кровь даже родным братьям, бабьей крови князь стеснялся. Поэтому, если не спалось, а у баб его многочисленного гарема, как на зло, месячные, коротал Красно Солнышко такие ночи за партией с Рахтой.
      Этот старался изо всех сил и лебезить не умел, словом рос настоящим богатырем, за что князь Рахту и жаловал. Неплохо разбирался в защите и Волчок, но отрок не посмел бы напасть на боевые порядки хозяина. С десяток дружинников, обученных Добрыней Микитичем, как-то раз на торжественном приеме в честь Царьградского посла побили иноземных мастеров по всем статьям. Перевес киян был настолько велик, что с тех пор князь и впрямь гордился слугами, а все победители удостоились чести пировать в Серебряной палате.
      Сам Микитич как-то сразился с одним германским конунгом. Подробности партии знал разве Муромец, тоже весьма неплохой игрок. Илья был несдержан на язык и под большим секретом проговорился в узком кругу, то-ли Сухмату с Бояном, а может, молодому дружиннику Рахте, что Добрыня-то Микитич ту первую битву на доске как раз проиграл в пух и прах. Богатырь долго дулся на атамана, но было поздно, миф о непобедимости Микитича развеялся, как дым. Муромцу верили в дружине, вот только всякий раз, игрывая с ним, богатырь Рахта почему-то просил Илью вновь поднапрячь память и восстановить подробности великого боя:
      - Ты опять победил, Илья! - молвил Рахта и вздыхал, - Неужели, я так никогда и не смогу тебя обхитрить.
      - Обмануть меня не долго, - соглашался бывалый воин, - но только не в шатранге! Разве что Мишатка Потык... Но с тех пор, как мы его с Добрыней из камня-то вновь в человека обратили - он забыл не то что таврельные начала, а даже названия фигур.
      Тут Муромец явно погрешил супротив истины. Если Потык и лишился какой-то памяти, то Илья-то должон помнить, кто да как им с Микитичем помогал.
      - А что за Добрыню скажешь, Ильюша? - вновь спрашивал кто-то из дружинничков, подначивая, - Ведь он, сказывают, тоже в шатранге силен? Давеча и песню пели, как он короля немецкого обыграл?
      - Обыграл? - удивлялся Илья, - Он в первый раз королю проиграл! И то позор для русов!
      - Но опосля же два раза побеждал?
      - Ну и что? Ведь одиножды продул! А германец-то скажет, что не однажды! Вот и учись после этого...- отвечал Илья, уверенный в своей правоте.
      - А я научусь! - вторил Рахта Муромцу, - И будет еще за мной победа!
      - Тогда покрепше Велесу молись, парень! - соглашался Илья.
      Сам он скотьего бога не чествовал, да и тот, скорее всего, не жаловал Муромца, больно имя у атамана поганое, ненашенское было имя. Потому история с Потыком стала всем известна лишь со слов правдивого Добрыни Микитовича.
      Была у Потыка молода жена, лебедь белая. Сущая ведьма, кожа, да кости и внутри - крокодил, но мужики, вроде Мишатки по молодости и дурости, только на таких худыщек и купятся. Не даром и Марьей ее звали. Сама-то хазарянка, а мужика, как водится, русича отхватила. Прибрала Марья к руках хозяйство Потыково. Муж во всем бабу слушается, во всем ей потакает, души не чает в жене молодой. И столь он ей покорен стал, что до смерти надоел Марье муженек. Решила она извести Потыка, предала молодца. Побежала кудесница за тридевять земель с полюбовником, а слух распустила, что похищена.
      Потык скоренько в дорожку снарядился, с братьями названными Ильей да Добрыней простился. Он просил было подмоги, но те отвечали:
      - Не честь-то нам хвала молодцам ехать за чужой женой вослед. Отправляйся-ка ты один, Потык! А едь-ко, ничего не спрашивай, коль застанешь ты их на чистом поле - отсеки похитителю буйну голову.
      Видели Илья с Добрынею, как Потык на коня садился, да моргнуть не успели, его и след простыл. Нагнал женку с похитителем в чистом поле, спали полюбовники во шатре, обнималися. Не поднялась у Потыка рука богатырская - а срубил бы он злую голову. Просыпалася Марья - лебедь белая, говорила мужу прежнему речи сладкие, что силком увез ее супостат. Наливала Мишатке зелены вина, добавляла ведьма питей сонных. Выпивал чару Потык, да и падал он на сыру землю.
      Тут будила Марья полюбовника - отсеки, мол, Мишатке, неразумну голову. Но, видать, и у того совесть имелась:
      - Да ах же ты, да Марья лебедь белая! Не честь-то мне хвала молодецкая сонного то бить, что мертвого. А лучше он проспится - протрезвится, дак буду бить я его силою.
      Как эта тут Марья лебедь белая
      Взимала тут Мишатушку Потыка,
      Как бросала его через плечо,
      А бросила, сама выговариват:
      А где-то был удалой добрый молодец,
      А стань-то бел горючий камешок,
      А этот камешок пролежи да наверху земли три году,
      А через три году проди-ко он сквозь матушку,
      Сквозь сыру землю.
      - Век бы лежать Потыку твердью хладной, - расссказывал Добрыня Микитович, - Да на счастье на Мишаткино прибежал во Киев его верный конь. Увидали мы с Ильей скакуна Потыкова - вмиг смекнули, что беда с братом названым приключилася. Седлал Илья Бурушку-Косматушку. Садились мы на добрых коней, да ехали след угоною. Выезжали мы во чистое поле, то не наша степь басурманская, а Мишаткин верный конь наперед бежит. Да не видать, не сыскать братца названого...
      Опечалились богатыри, закручинились. Глядь - выходит Старик со сторонушки:
      - А здравствуйте-ко, добры молодцы, а и старый казак Илья Муромец, да и тебе привет, Добрыня Микитиныч!
      Витязи и не знают, кто он таков - зато Старик про них ведает.
      - Род вам в помощь, зеркалом путь! А не возьмете ли меня во товарищи?
      Призадумались богатыри: отказать Древнему - не учтиво, с собой звать так не поспеет за конями дедушка. "Шут с ним!" - думают, и взяли калику во товарищи.
      Пошел с ними рядом перехожий, сперва возле них, а после и совсем обогнал. Семенит себе Старик, не торопится, а кони богатырские спешат - не поспевают. Стали Илья со Добрынею просить попутчика, чтоб не так быстро шагал. Тут калика и останавливается, да говорит им такие слова:
      - Что же вы, витязи, прошли мимо брата названого, молодого Мишатки-то Потыка? Ну, теперь вертаемся...
      Приводит Старик братов к бел-горючему камешку.
      - А скидайте-ка вы, богатыри, с плеч подсумки,
      А кладите вы броню на сыру землю.
      Тут лежит ваш названый брат.
      И заклятье на него крепкое положено.
      А кто-то этот здынет да камешок,
      А кинет этот камень через плечо,
      Тот Мишатку-то Потыка и ослободит.
      Соскочил-то тут с коня Добрынюшка Микитич-он,
      Хватил этот камень, здынул его,
      Здынул-то столько до колен-то он,
      А больше-то Добрынюшке не по силушке,
      И бросил он этот камень на сыру землю.
      Подскакивал ведь тут Илья Муромец,
      Здынул он этот камень до пояса,
      Как больше-то Ильюшенька не мог здынуть.
      Как этот Старый Старик тут подхаживал,
      А этот-он ен камешок покатывал,
      А сам он камешку выговаривал:
      - А где-то был горючий белой камешок,
      А стань-ко тут удалый добрый молодец,
      Подлекчись-ко, Потык, лекким-лекко!
      Взымал-то ен, словно перышко, да кидал через плечо,
      А позади там стал удалой доброй молодец.
      - Тут я Старца ентого выспрашивал: "Как звать! Как величать тебя, дедушка!? Сколько лет хожу по белу свету, а таких могучих не видывал?! завершал быличку Добрыня, - Говорил тогда нам Старый Старик, ответствовал, что всяк именует его по-своему, но чаще называют Седовласым - так оно и есть. Как молвил - только мы его и видели...
      - Ну, а что же Мишатка-то? - интересовались молодые дружинники.
      - Чего ему будет? Плюнул он, да нашел жену себе новую, не чернявую златокосую, не сварливую - терпеливую, не хазаринку сыскал себе - нашу, русскую. Если Потык и лишился через такой оборот памяти, то не всем же в таврели игрывать! - заключил Микитович грустно.
      Наблюдая за персидской забавой, недоумевал разве один княжий волхв. При дворе его оставили лишь за то, что хорошо зубную боль лечил. Так старик говорил, что забава сия совсем не заморская, что издревле игрывали в таврели на Руси, а шатрангу и слыхом не слыхивали, но так и не сумел доказать своих слов. А поверил ему разве мурманский ярл, но при этом убеждал собеседников таврели занесли на Русь варяги, и сами эти варяги ихнего роду, и пошла игра сия не иначе как от великого Одина и его асов. Родич ярла даже вспомнил пару строк из древних северных сказаний, но мурманов тоже высмеяли, а сами песни их объявили новейшим сочинительством.
      Нет худа без добра! Дряхлый волхв, коему смех людской по глухоте слышен не был, завел в свою келью мурманских витязей и долго расспрашивал их про то, да про се, щедро угощая стоялыми медами. Отрок, что служил при волхве писцом, спешил занести истории на буковые доски. Покачиваясь, ярл вещал нараспев словами великой Эдды:
      "Селились Асы
      на Идавёлль-поле,
      дома и храмы
      высоко рубили,
      ремесла спознали,
      горны раздули,
      снасти ковали,
      казну и утварь,
      играли в таврели,
      весело жили,
      злата имели
      всегда в достатке."
      - Только из злата были таврели!? - восхитился молодой писец.
      Эдакое внимание со стороны некогда могущественного жреца и мурманам пришлось по душе. Вскоре они свели волхва со своим земляком, что знал немало таких распевок наизусть. И закралась дерзкая мысль в мудрую голову, что не есть ли Сварга Небесная этот самый их хваленый Асгард, и не та ли это Валльхала, кою он Ирием зовет. Но о прозрении волхв промолчал, решив обмозговать все на досуге.
      А повел искусник скальдскапа* речь о знаниях древних, о великой стуже, да о битве небожителей, и о том, как сгинут бессмертные боги, но воплотятся вновь в своих потомках. И золоченые таврели, как лучшее из погибшего, прошлого мира, сохранят асы да ваны в мире грядущем, народившемся заново.
      (* скальдскап - магическое искусство кельтских и германских певцов слагать и декламировать скальдические "стихи". Скальды - здесь это сословие скандинавских жрецов, владеющих магией рун и искусством поэзии. Драпа скальдический стиль, используемый для восхваления, воодушевления, хвалебный двустрочный слог... Рунхент - скальдический размер, в котором помимо аллитераций и внутренних рифм есть конечные рифмы).
      Только Красну Солнышку те песни без надобности. Нет утешения в чудесных сказках, когда плоть иного просит. Вот и в эту ночь Дрема ленился, и сон к князю никак не приходил, да настроение у Владимира выдалось под стать игре. Рахта разошелся не на шутку и грозил обрушить мощь черных фигур на непрочные ряды воинства светлейшего.
      В массивную дубовую дверь опочивальни осторожно постучали.
      Рахта схватился за меч. Вздрогнули клевавшие носом по углам горницы воины, разом превратившись в верных псов, готовых положить за господина жизнь.
      - Кого там Чернобог принес? - бросил Владимир, обдумывая ход.
      - Добрые вести, племянник! - отозвался Краснобай, просовывая голову в дверной проем.
      - Настолько добрые, что ты, дядя, сам поспешил о них сообщить? удивился князь, двинув таврель.
      - Добрые, но секретные, - подтвердил вельможа, показавшись в дверях целиком.
      Он выпятил грудь, огладил пышную черную бороду, едва тронутую сединой, исподлобья глянул на стражников. Подхватив бердыши, те охотно оставили свои места и потопали вон.
      - Завтра доиграем, Рахта! Ступай! - молвил Владимир, протягивая богатырю белу руку для лобзания.
      Дождавшись, когда удачливый дружинник притворит за собой дверь, Малхович приблизился к постели, где на пуховых подушках развалился племянник, и поклонившись, продолжил:
      - Человек мой с Радогоща речет, дикие вятичи давеча все перессорились, едва победили Ильдея. Наш старый знакомый, этот словен из Ладоги, убил на поединке Буревидова наследника. Голова-то вятичей вне себя и готов на все, лишь бы отомстить.
      - Удобный повод, чтобы поправить наши дела на востоке, но личного желания Буревида маловато. Ни единого воина не двину отродясь на болота, ни один воин Киева больше не прольет в эту грязь своей драгоценной крови пусть, наконец, Ильдей покажет, на что он горазд.
      - Все складывается - хвала небесам! Чужеземный волхв, разметавший печенежские отряды под стенами Домагоща, ныне покинул вятичей. А недели три спустя новый жупан удалил от себя и дочь Владуха.
      - Продолжай, - Владимир жадно схватил рассказчика за руку.
      - Дружины Бермяты стерегут пути, так что вскоре тебе доставят и Ольгу, и насмешника с чудесным котом.
      - Добре! Утешил ты меня, дядюшка! Проси, чего пожелаешь - все исполню, что в моих силах. А силы есть немалые.
      - Просьба моя пустяшная и никаких трудов не потребует, - отвечал Краснобай, - Прикажи, племянник, тотчас, как схватят волхва того молодого предать его смерти лютой. То же прикажи сделать и с провожатыми Ольги, если таковые найдутся.
      - Гм! Чую, просишь, ты больше, чем говоришь. Ну, да я от слов своих не отступлю! Только кота мне привези - вельми речами красив. Да, и с пленницы пусть глаз не спускают - волос с ее головы упадет - ты, дядя, в ответе будешь. Не посмотрю, что родичи. Так-то оно лучше!
      - Было бы неплохо, кабы волхвы твои архангелу Илие, да Перуну своему, хвалы пропели. Завтра праздник.
      - То по нашим старым обычаям... А вообще, я так кумекаю - на Вышнего надейся, но сам не плошай! - отвечал Владимир, но потом добавил, примирительно, - Все сделают, был бы толк! Они, почитай, осьмой день готовятся.
      - Сделают ли? После того, что я им учинил в Новом городе - у волхвов зуб вырос. Половину в Волхов загнал, других каликами по свету пустил, засомневался Малхович.
      - Вот ты и заверь стариков, что дожить им век будет спокойнее, коль сговорчивыми станут. Ступайте, дядя, мне недосуг о том на сон грядущий раздумывать. И так все ночи тревожные, душные - как вспомнишь чего нехорошее - так и гложет меня изнутри. Я бы к травникам подался - так вы ж их с бермятой всех распугали, один лишь остался. Но он глух, точно тетерев, особенно по ночам...
      Как прозорливо заметил князь, его дядя и впрямь знал куда больше, не так прост был Краснобай, каким казался племяннику - может, в чародействе тоже что-то соображал, может, служили ему лучше, чем Владимиру. А проведал он, к своему ужасу, что едет ныне дорогами русскими древний витязь Свенельд. И у старца сего еще хватит сил посчитаться и за сына, и за воспитанника, и за друзей погибших. Буревид, съедаемый ненавистью, сам объявился в стане Бермяты и поведал воеводе всю свою историю с глаза на глаз. А врать ему не к чему - на все пойдет, лишь бы стереть Домагощ с лика земного. Ну, с этим Киев решил не спешить, а вот богатыря Свенельда словить не мешало бы. Бермята, крепко повязанный с Краснобаем прежними злодействами, не замедлил прислать гонца с берестой. Сам гонец, понятно, черты да резы не разумел. Кем бы он был ныне-то, Бермята, кабы не покровительство Малховича? Но даже сам Владимир не подозревал, куда там воевода, какие тайны скрывает черная душа стрыя княжьего.
      Оставив племянника, Краснобай первым делом велел разыскать Свенельдова младшего сына - Мстишу, да не спускать с него глаз. Вдруг, отец захочет повидать, каков вымахал, - тут его и поймают. Говорили, что богатырь отбыл по дороге на древлян, взыскать с них очередную дань.
      Наконец, вельможа затворился в тереме, приказав слугам никого к нему не пускать под страхом смерти, а отвечать: "Отъехал, мол, ранехонько к сынку своему в Новый Город!" Такой ответ не вызвал бы нареканий. Там у дяди князя был двор побогаче киевского - отгрохал еще в ту пору, как пробрался к словенам опекуном малолетнего Володимера. Да и сын Малховича - ныне тысяцкий в Новгороде. Если бы опосля вельможа появился на княжьем пиру - так, какой спрос с холопьев?
      * * *
      Белый Хорос, бог дневного светила, три раза открывал очи, прежде чем Ольга и Свенельд миновали Домагощинские леса, а после и вятическое Ополье. Три раза ночевали они у костра, ибо опытный воин не хотел, чтобы кто-либо из местных, если бы просились на постой, навел охотников на их след. А такие найдутся - в том бывалый Свенельд не сомневался.
      К исходу четвертого дня, накануне полнолуния, было решено свернуть на Черниговскую дорогу, что и вела из вятичей до самого Чернигова. Смеркалось, когда руг постучал в крепкие ворота усадьбы, стоявшей на холме средь роскошных лугов. Недалече тускнело огоньками захудалое сельцо.
      Забрехали псы, затем кто-то вышел на крылечко и, уняв сторожей, окликнул прохожих.
      - Нам бы водицы испить, хозяин! Да еды какой, я щедро заплачу.
      - Сколько вас?
      - Сосчитай по одному - не ошибешься! Я, да со мной дочка будет. Кабы не она, не напрашивался бы. Нам ночлег не к чему, коль ягненком разживемся, только путь-дорогу укажи - и наш уж след простыл.
      - Добрых людей и пустить не жаль. Этот дом всегда приютит путников, отвечали из-за ворот, - И куда вам на ночь ехать? Оставайтесь на постой, места всем хватит!
      Затем послышалось какое-то звяканье, шарканье. Ольга посмотрела на Свенельда, но тот успокоил ее. Он еще не был настолько глух, чтобы не различить поступь хромого, к тому же одного.
      Дверца калитки приоткрылась, хозяин двора разглядывал путников через образовавшуюся щель. Они не торопили.
      - Всемогущие боги! Свенельд? - в проем им навстречу грузно шагнул человек.
      Спутник Ольги отпрянул - в руке мигом оказался меч.
      Девушка успела отметить, что хозяин и сам в летах, хотя гораздо моложе руга. У него оказалось смелое, мужественное лицо, а ворот рубахи обнажал жилистую шею, да так, словно она просилась под удар.
      - Стоич? Вот так встреча! - изумился Свенельд, опуская клинок.
      Боярин, названный Стоичем, поклонился воину и молвил:
      - Что же мы на пороге стоим? Пожалуйте в дом! Жена! Чего есть в печи все на стол мечи! ...
      - Мир тесен. А слух был, что ты смерть во поле нашел. Да, хвала Роду, не всякий слух верен! Ну, будь здрав, Свенельд! - сказал Стоич, роняя голову на грудь, и Ольга поняла, что еще пара кружек, и язык хлебосольного хозяина совершенно ему откажет.
      - Почти нашел, да, слава Велесу, потерял ее там же, - горько усмехнулся Свенельд.
      - Дела давние, не сподручно мне расспрашивать. Да живу в такой глуши, что любая история кормит разум многие месяцы. Одичал я здесь совсем, но, оно и хорошо. Стар стал. Тоскливо мне в Киеве - не смог принять порядки новые!
      - Рано на покой собрался, Стоич. Еще успеешь повоевать, даром что хром, силы в тебе пуще прежнего, - ответил ему Свенельд, пригубив из кружки.
      - Ой, гости дорогие, да что же вы не пьете, не едите! - хлопотала у стола хозяйка, - Вот грибки соленые, вот оладушки крапивные, вот пироги с капустою.
      - Спасибо, хозяйка, за хлеб и за соль!... Добрая у тебя женка, а нам поспевать надобно. Продашь ягненка-то?
      - Да, ведь, ночь на дворе, Свенельд! У меня дом просторный. Ну-ка мать, постели гостю, а дочке тоже комнатку отведем, - забеспокоился Стоич.
      - Нет, больно служба срочная, - отозвался Свенельд, и поднялся из-за стола, но затем снова сел, и опрокинув кружку до дна, продолжил, неожиданно - А коль смерть доведется принять мне в скором времени, так знай, друже - в гибели князя моей вины нет! То не иначе супостат Краснобай, сын Любчанина, уведомил печенега. Он за племянника горой стоял, да завидно стало, что во Киеве не Владимира посадили. Знаю, и не такое способен, злыдень. Не послушал меня Святослав, сгинул по гордыне своей. Да и я учил от смерти не бегать. А как подступили дружины варяжские к Родне-городу, прислал Малхович человека к Ярополку: "Нет твоей вины в смерти Олеговой! Виноват во всем коварный Свенельд, воевода твой!" Так вещал посол речами сладок, что совратил-таки сына Святославова, подговорил со мной расправиться. В ту пору при Ярополке печенеги обретались Ильдеевы, клятву ему на мече давали. Он и выслал их следом, числом тридцать воинов. Все лежат теперь во степи, да волки их кости гложут. Вот и весь мой сказ, боярин! Разумей, кто я ныне. Так что, дай ты нам скотинку, и поедем мы подобру, поздорову. Не поминай лихом, Стоич!
      * * *
      - Но почему Радигош так уверен во мне? Почему я, а не иная? - молвила Ольга, выслушав рассказ старого Свенельда.
      - Ты первой столкнулась с Навью. Лицом к лицу! И выстояла! Ты осталась жива! - ответил спутник, прислушиваясь, но ничто, кроме звука копыт, да слабого блеянья несчастного ягненка, задыхающегося в мешке, не тревожило тишь.
      - Значит, Ругивлад все-таки плохой человек? О, как я винила себя в той ужасной смерти Дороха!
      - Судя по нему, вершить злое чужак желал менее всего. Но какое-то проклятие тяготеет над словеном, снять которое сумеешь лишь ты, - вымолвил он, вглядываясь в едва различимую тропу под копытами вороного, и оговорился - Если вообще его можно снять!
      - По силам ли мне? Я у бабушки лишь четыре весны в ученицах ходила.
      - Тебе не потребуется ворожба. Так вещал Радигош, коль волхв не путает. И впрямь будет разумнее нам испросить совета у богов помудрее его. Готова ли ты, девица? - спросил Свенельд и добавил, нахмурившись, - Гляди - отступать поздно будет!
      - Знаю о том. Я давно готова! - ответила она, глянув в бледное, как смерть, одноглазое лицо древнего воина.
      Неожиданно, лес расступился. Кони вынесли их по раздавшейся в ширь дороге во чистое поле. Росой серебрились густые травы, в каждой капле отражался огромный светло-желтый лунный диск.
      - Время приспело! Вон и распутье, - проговорила Ольга, тронув гнедого.
      Вороной Свенельда шагом двинулся за ним.
      - Ну-ка, еще раз, девочка! Что тебе велела колдунья-то?
      - Как настанет полнолуние, дочка, выйди ты в светлу ночь на росстань, пересказывала Ольга вещание старухи, - Встань у груды каменной, принеси дань-почесть Велесу. Он хозяин всех путей, на земле ли, под землей ли, да и в небе. Принеси жертву Яге-матушке, неумолимой супруге его, рыжекудрой Владетельнице Колеса. Брось клубок перед собой, - куда он покатится, туда ты и ступай! Иди, точно следом, да не упускай из виду! По сторонам не оглядывайся, - пропадешь! Приведет тебя клубочек мой к порогу божьему. Там совет найдешь, коль слово искала. Там покой обретешь, коль жизнь не мила стала.
      - Думаю, если кому и окончить с Живой счеты - не тебе, а мне старому! Но совет надобен, - вымолвил Свенельд, останавливая коня. - Гляди-ка, какой здоровенный камень! Плоский. Точно самого Сварога* наковальня.
      (* Сварог - бог-творец и небесный кузнец, имя бога Сварога могло произойти от древнеиндийского слова "сварга". Слово это составное, морфема "свар" означает небо или свет, а морфема "га" трактуется как "действие, хождение". Санскритское "svaru" означает "стрела", а стрелы бога сопоставляют либо с лучами света, либо с молниями, что тоже есть небесный свет или огонь. Существует еще одна версия происхождения имени "Сварог" от древнеиндийского "иствар" - истина. Творог - это земной символ облаков Сварога и его "небесных хлябей". Сыном Сварога назван Даждьбог ("Солнце царь сынъ Свароговъ еже есть Дажьбог"). Согласно поздней греческой традиции христиане отождествляли Сварога с Гефестом. Не вызывает сомнения связь Сварога-Кузьмы (Cварожича-Демьяна) с кузнечным делом, т.е. неким ремеслом, почитавшимся магическим на заре овладения металлом: "В время его царства упали клещи с неба, и начали ковать оружие, прежде того палицами каменными бились" (ПСРЛ, т.2, Ипатьевская летопись, М., 1998.). Как кузнец выковывает судьбы.)
      Вот и девушка подумала о кузнеце, вот и вспомнила, сердечная, как молила Вышнего, как творила ворожбу в Лялин день, жениха провораживая:
      - А идти мне из двери в двери; в три двери, из ворот, да в ворота; в трое врат! Выйти мне в чисто поле к самому синему морю! А на море том, на Окияне, на острове на Буяне стоят две кузни незыблемы. Куют свадебки там Сварожич да со Сварогом. Ты, Сварожич-кузнец, не куй белого железа, а прикуй доброго молодца кожею, телом, сердцем, с русыми кудрями да зелеными глазами. Не сожги ты, пламень, орехового древа, а сожги ты ретивое сердце в добром молодце! В естве бы не западал, в поле бы не загулял, в питье бы не запивал, во сне бы не засыпал, с людьми бы не забаивал, в сече бит бы не бывал, во всем меня бы почитал и величал, светлей светлого месяца, красней красного солнышка, милей отца, матушки, роду и племени. Ключ - небо, замок - земля. Скуй мне судебку, небесный кузнец!
      ... Спешились. Ольга дрожащей рукой достала из седельной сумки клубок, который в лунном свете показался ей будто из серебра. Шерсть поблескивала и бросала на девичье лицо причудливые блики.
      - Ругивлад как-то рассказывал об одной женщине, заморской княжне. Она спасла своего героя, подарив ему вот такую вещицу. Он шел за нитью и сумел избежать всех ловушек, что устроили враги.
      - Может, и придумал волхв - может и нет! Да только нам отступать нельзя. Возьми! - Свенельд протянул Ольге широкий, острый, как бритва, нож.
      - Он такой беззащитный! - произнесла девушка, поглядывая на связанное по ногам маленькое кучерявое блеющее существо.
      Ягненок распластался на камне. Бока вздымались, он жадно ловил холодный ночной воздух.
      Молодая ведьма распустила косу. Ветер растормошил волосы, и они змеями колыхались на ветру. Засмотрелся старый Свенельд на дивицу.
      Почему так поведлось - всем замужним бабам запрещалось выходить за порог, коль без платка. Волос - бог любовной силы, он правит страстями. Любая скрутила бы чужого мужика в бараний рог, коли дала б ему знать таким образом о желании, призвав этого владыку.
      Ольга что-то горячо и страстно шептала, но Свенельд не разбирал слов. Единственное око старого воина уже холодно и отрешенно разглядывало жертву. Наконец, девушка занесла нож над головой. и...
      - Я не могу, Свенельд! Не могу! Он живой, он смотрит на меня! Я...
      - Живо в седло, трусиха! Я сейчас, - оборвал старик Ольгу, принимая у нее оружие.
      Рука его много раз за долгую, полную приключений и опасностей жизнь разила быстро и умело, вот только ныне чуть не дрогнула. Он обернулся. Девушка с испугом взирала на страшного одноглазого воина, застывшего пред жертвенным камнем.
      - Помоги нам боги! - молвил древний воин и одним движением перерезал горло трепыхавшемуся малышу.
      Черная дымящаяся жижа полилась по камню, стекая на землю. Холодная твердь потрескивала. Еще мгновение - Свенельд был в седле.
      Ольга, размахнувшись, бросила клубок на мокрую от крови траву. Тот вспыхнул и засветился волшебным лунным светом, а потом, вдруг, подлетел на месте, завертелся, разматывая нить и... И покатился, перепрыгивая через кочки и обегая кусты, словно живой.
      - По сторонам не оглядывайся! Пропадешь! - услышала она чей-то голос.
      Но Ольга и не подумала бы этого сделать - гнедой уверенно нес ее над нивами, и колдовская путеводная нить горела у скакуна под копытами. Порою девушке чудилось, что впереди, на огромном призрачном скакуне, скачет кто-то Третий, но проверить это никто бы не сумел. Как не смог бы ни один самый быстрый на Свете конь угнаться за черным призрачным всадником - ночь кругом.
      - Глупости! Кому тут еще быть! - успокаивала она себя, - А что звук такой - так ведь на вороного и гнедого восемь ног приходится.
      Свенельд не отставал от Ольги, благо, след был хорошо различим, но пару раз он не удержался, и обернулся на проносившиеся мимо тени.
      - Великая Мать!
      Стук копыт заглушил возглас, у него возникло неясное предчувствие... Да нет! Он был уверен, что кони скачут совсем не по земле, а будто бы под ними дерево. Корень исполинского древа, каких на свете просто не сыскать! Словно подтверждая эту догадку, вороной оступился, заскользил... Но корень, хвала Садовнику, оказался столь широк, что Свенельд удержал скакуна в каких-то аршинах от бездны, в которой мерцали звезды.
      Клубок катится да катится, нить его тянется да тянется. Всадники следом спешат, поторапливаются...
      Долго ли, коротко ли поспевали они - никому не ведомо. Стал клубочек совсем-совсем маленьким, точно яичко перепела, не видать его, да и нитка тускнет стала. А может, просто, рассвело? След вывел людей к развалинам какого-то гигантского строения, впрочем, от него и остались-то, разве громадные врата, сквозь которые куда-то вверх вела мраморная лестница.
      У самого входа в таинственное святилище путники заметили женщину, и она приветливо улыбалась смертным. Свенельд вздрогнул. Он ведал, где ныне очутился. Теперь он знал, кому принадлежал волшебный клубочек и что это за Иггдрасиль*, с которого он чуть не сорвался давеча в звездную пропасть. Еще бы ему этого не понять, всаднику Свентовита, прошедшему все ступени посвящения.
      (* - Иггдрасиль - в скандинавской мифологии Мировое Дерево, Ясень, пронизывающий и связующий всю Вселенную в одно целое. Во многом напоминает Священный Дуб славян. Представляется автору деревом множественных путей и исходов, деревом мифологической логики и самой Историей Наверное, именно так ведуны-прорицатели предвидели грядущие события ).
      - Приветствуем тебя, Великая Мать Судеб! - воскликнул Свенельд, преклонив колено. - Славьтесь вовек, мудрые девы рока! Не гневайтесь на нас, что нарушили ваш покой. Вышло то без злого умысла.
      Волшебница, снова улыбнулась, и Ольга, не замедлившая последовать примеру седовласого воина, заметила в руке ее что-то блестящее и продолговатое. Когда она вновь подняла глаза, то вмиг осознала, с кем имеет дело.
      Это было веретено, и на нем, так по крайней мере людям казалось, блестела та самая путеводная нить, что ввела смертных в обитель Великих богинь. Молодая, высокая, светлоокая, в пурпурных одеяниях, плавностью и легкостью движений Пряха напоминала Хранителя.
      - Здравствуй, дочь гордых вятичей! Здравствуй и ты, Свенельд-воин. Видать, признали меня. Я - Доля ваша!
      К людям приблизились три, не менее обворожительные, чем сама Ольга, девушки в тонких зеленых одеждах. Были дивы столь соблазнительны, что даже старый Свенельд с трудом удержался от искушения - ущипнуть одну из них, но он оробел пред богиней. Лицом, цветом глаз, статью они были похожи одна на другую, точно капли воды из Источника Судеб, а может, Свенельду только показалось. Жрицы вынесли три серебряных кубка, где шипел и пенился чудесный напиток, а также совсем непостижимые для привыкшего к грубой пище воина кушанья.
      - Пей, дочь моя! В нем вся сила Земли! - молвила Пряха.
      Она взяла у служительницы кубок и протянула Ольге:
      - Здесь вам ничто и никто не посмеет угрожать. Ведаю, привела вас нужда великая. Рады мы помочь всякому, кто попал в беду, только помощь эта не всегда обернется благом.
      Девушка, доверчиво принимая напиток, нечаянно коснулась руки богини. Кожа была обжигающе горяча. Живительное, чудодейственное тепло разлилось по телу, заглядывая в каждый уголок, в каждую клеточку израненной Навью души.
      Владычица и сама пригубила из чаши, взглядом приглашая подозрительного Свенельда последовать ее примеру. Он так и сделал. И чудо! Кости перестали ныть, затекшая спина распрямилась, словом, всю усталость как рукой сняло.
      - Оставьте скакунов тут. О них позаботятся.
      Младая Пряха знаком предложила путникам следовать за ней в святилище, или то, что казалось таковым. Едва Ольга и старый воин переступили порог, как явь обернулась к людям совсем иной стороной. Тишь, величие и торжественность, царящие здесь, всколыхнули у Свенельда воспоминания о Великом храме Свентовита, при котором прошли детство и юность.
      Тишину нарушали лишь плеск и журчание чистого источника, скользящего с неизмеримой высоты по ослепительно белой скале, да отзвук тяжелых шагов старого Свенельда. Его спутницы ступали бесшумно, едва касаясь волшебной лестницы, уводящей ввысь. Сводов у святилища просто не было. Как не оказалось и стен, если смотреть изнутри. Свенельд не верил глазам - в сознание смертного не укладывалась такая бесконечность.
      По правую и левую сторону таинственной дороги гордо вздымали ветви к солнцу первородные сады. Под одной яблоней, мурлыкая, валялся на спине пятнистый барс, гоняя в воздухе большую бабочку, но это была только игра. На ступени выскочила лань и удивленно глянула на людей крупными карими глазами. Впереди резвились маленькие пушистые полосатые зверята, очень похожие на белок. Они свистели незатейливые песенки и не обращали никакого внимания на толстого полоза, что дремал тут же, свернув смертоносные кольца. Изредка на Свенельда и Ольгу слетали живительные капли того странного водопада, того удивительного Родника, который стремительно нес свои воды уже где-то над головой. И волшебная прохлада вместе с влагой ниспадала на сей благословенный мир, куда двум смертным приоткрылась дверь.
      Восхождение, впрочем, было недолгим. Вскоре они достигли просторной беседки, колонны которой поросли диким виноградом. Но когда Ольга оглянулась - земли там, внизу, не оказалось, она пропала из вида. Рваные свинцовые облака неслись с юга на север, сгущая мрак над ее родиной, страной лесов и озер. А здесь, на вершине, все по-прежнему цвело и радовалось жизни, не зная времени.
      Свенельд, впитавший с молоком матери чувство опасности, тоже посмотрел назад, это бывает полезным иногда, чтобы отчетливей вообразить будущее, дабы не забыть обо всем на свете.
      - Высоко же мы забрались!
      Волшебница пригласила Ольгу и ее верного спутника войти в чудесную беседку. Возможно, здесь отдыхали все из тех немногих отважных, кто решился поговорить с самой Судьбой, выслушав предсказание. Девушка опустилась на скамью, свитую из ветвей, а старый воин расположился на ступенях лестницы, что уходила в бесконечность, на дороге, что вела в сказочное никуда.
      Виноград карабкался по колонне, заползал на купол, и уже оттуда клонил вниз полные соком грозди. Младая Пряха предложила гостям отведать ягод, а сама исчезла.
      По обычаю извинившись пред деревцем за боль, Свенельд сорвал сочные дары и протянул Ольге, хотя сам рассчитывал на что-то куда более питательное. Да, разве осмелится он охотиться в волшебных садах? Девушка, заметно проголодавшись в пути, охотно приняла в ладони спелые, душистые грозди, затем ее правильные коралловые зубки надкусили нежную кожицу волшебных ягод, брызнул сок. Ей стало сладко и покойно.
      Ольга наслаждалась беспечностью, царившей вокруг, ее уже не волновали, как Свенельда, мысли о завтрашнем дне и предстоящем возвращении. Ей хотелось, чтобы так было всегда, как здесь, как сейчас, в загадочной беседке под Источником Прях. Сладкая, сладчайшая истома овладела всем девичьим телом.
      Она вышла наружу, едва не задев спящего Свенельда, и присела на зеленую шелковистую траву. Старик дремал, уронив голову на колени. Не допуская и тени мысли, что пища отравлена, девушка еще раз с беспокойством взглянула на древнего воина, но и ее веки, словно повинуясь чьей-то воле, смежились. Она пыталась сопротивляться чарам, но побежденная волшебством, тоже уснула. Последнее, правда, что могла углядеть Ольга сквозь слипающиеся ресницы - это крошечный прозрачный человечек. Он приложил к губам столь же маленькую трубочку и дул в нее, целясь девушке в воображаемую точку меж очей. Там, где сходятся надбровные дуги, она и впрямь ощутила приятный холодок: "Что же, пусть так и будет, если вы хотите..."
      - Дело сделано, госпожа! - молвил альв, отвешивая поклон Доле.
      - Спасибо, Нокке, - ответила волшебница и добавила, - Спи, бедное дитя!
      ГЛАВА 16.
      КРЕПКИ УЗЛЫ НА НИТИ ПРЯХ
      Пробудившись ото сна, Ольга с удивлением обнаружила, что укрыта легким, но теплым покрывалом из неизвестной ей серебристой ткани. Свенельд спал, как убитый, на ступенях бесконечной лестницы, по которой, быть может, им еще предстояло долго идти. Даже птицы, и те не нарушали мудрого покоя, царящего ныне на вершине Прях. Вот только неугомонный ручей во глубине яблоневого сада по-прежнему нес в долины хрустальную божественную влагу. Скинув одежды, обнажив стройный стан, девушка шагнула в студеный поток, испытав несказанное блаженство за все минувшее время с тех пор, как они оставили Домагощ. Вода и впрямь оказалась ледяной, точно Тур с серебряным копытцем уже побывал здесь раньше срока.
      Маленькие худенькие плечики, белоснежные руки, упругая девичья грудь, плоский живот, округлые бедра - все трепетало в водах этого удивительного источника. Ручей журчал, брызгался, щедро делясь с девушкой первозданной радостью бытия. В таком неописуемом состоянии восторга и застал Ольгу приход Доли. Та улыбнулась смертной и спросила:
      - Хорошо ли почивала, дочь моя?
      - Сном младенца! - ответила Ольга и приветствовала кудесницу низким поклоном, не стыдясь наготы.
      Она быстро оделась и, приблизившись к владычице, поцеловала ей руку.
      - Нам многое открыто про тебя, и потому не утруждайся напрасным пересказом. Ты хочешь спросить нас о многом, но что-то мешает? Скромность делает девушке честь. И все же, раз ты преодолела страх, последовав за клубком Пряхи - победи и смущение, оно сковывает слова!
      - Что со мной? Найду ли я то, что потеряла?
      - Идем! Мы заглянем в грядущее, коль ты и в самом деле решилась сразиться с посланцем Чернобога. Но сперва о прошлом, ведь, без него нет и настоящего. Делай все, как я скажу, и ничего не бойся! А сейчас, закрой глаза и открой глаза!
      Ольга так и сделала. Теперь они находились в просторном пустом зале, впрочем, оглядеться девушке не пришлось. Волшебница усадила ее на край мраморного ложа и приказала положить ладони на колени. Сама кудесница встала рядом. Опустив кисть в громадную чашу, она молвила:
      - Следи за звуком! Считай звук!
      Зазвенел сладкозвучный колокольчик, но делал он это размеренно, выверяя мгновения и паузы:
      - Динь-динь, динь-динь!
      На десятом ударе холодные мокрые пальцы Пряхи заскользили по девичьему лицу, начиная со лба, от бровей и до самого кончика подбородка. А колокольчик все также ритмично исполнял свою партию:
      - Динь-динь, динь-динь!
      Вот персты коснулись глаз, вот очерчен контур маленького прямого носика. Все повторялось, звенел колокольчик, мокрые пальцы не спеша скользили... Она и сама не поняла, сбившись со счета, на каком же ударе провалилась в небытие, но голос предсказательницы девушка слышала отчетливо. Та повторяла нараспев, может и не повторяла, а только какой-то глас, очень похожий на голос самой Ольги, вещал ей:
      "На беду тебе встретился путник в Ничто.
      Хоть он молод на взгляд, но ему сто веков.
      Сам возводит преграды и бьется о них,
      Кто душою - ребенок, рассудком - старик.
      Пусть силен и коварен, ученый и шут,
      Но он Времени раб, словно тлеющий трут.
      Кто с судьбой всегда на ножах - тот беглец,
      но ему не сбежать!
      Потому и неиствует злоба в груди,
      Потому и страшатся Рогволда враги,
      Потому и тебя он навек потерял,
      Потому не нашел он того, что искал!
      Волхв в гордыне своей не признается нам,
      Одержим и безумен, кровь льется из ран...
      И в бессилии себя побороть
      лижет раны да пьет эту кровь."
      ...- Что ты с ней сделала? - воскликнул Свенельд.
      Битый час руг искал спутницу в тенистых волшебных садах Прях, пока не обнаружил вход в ту часть святилища, где властительница Доля "спрятала" Ольгу от его глаз.
      - Стой, где стоишь, Свенельд! И не смей входить с мечом! - услышал он и застыл на ступенях.
      Но и оттуда вся зала была как на ладони, и воин, разглядев среди мрамора, белое, как мел, лицо Ольги, немного успокоился.
      - Я же сказала, витязь - здесь вам никто не угрожает. Она слышит то слово, какое хотела бы услышать. Очередь за тобой, Свенельд!
      - То, что было со мной - я и так знаю. Ну, а что случится - того не миновать, со временем станет ведомо и это, - отвечал старый воин.
      - Мудрые речи. Тогда оставь нас и приготовься к дальней дороге. Вскоре понадобятся все твои знания и весь твой опыт, - посоветовала кудесница.
      - Далеко ходить не надо, память со мной всегда! - отозвался суровый Свенельд, но вложил меч в ножны.
      - До свидания, витязь, нам еще предстоит последняя встреча - да не признаешь меня в тот час. Ступай! Ты найдешь судьбу у Готского моря.
      Ольга смотрела пророческие сны. Ей грезился громадный песчаный вал, за которым словно в самую бездну спускались круги, и бесконечные толпы пленников брели по ним во тьму. В тряпье и рванине, в грязи и шерсти, и лица их не выражали боле ничего человеческого. Били барабаны, толпы выстраивались в колонны и снова шли, шли... Вниз, вниз! Случалось, кто-то вырывался из строгих рядов и пытался одолеть песчаную стену, но то был Вал Отчаяния. Вдруг, она, совершенно отчетливо, представила себе какую-то сухощавую фигуру в черном. Она стояла на самом дне гигантской песчаной воронки, а вокруг по-прежнему копошились пленники. Девушка попыталась разглядеть лицо незнакомца, да капюшон плаща скрывал лик, только зеленые глаза светились в тени мрачной одежды. По кому же этот траур?
      И тут края песчаного конуса начали осыпаться, осыпаться, а пленные и их стражи карабкались вверх, но накатывающиеся желтые волны возвращали всех назад. Черная фигура раздвоилась, растроилась, она множилась, рождая близнецов. Закипел бой, ужасный по жестокости и бессмысленности. Демоны не щадили никого, но на них и кидались все, по щиколотку, по пояс, по горло в смертельном песке, а всё равно бросались в страстном порыве - укусить, загрызть, растерзать в клочья. Чернецы делали свое дело, вертелась кровавая мясорубка, а пустыня смыкалась над головами дерущихся... Кто-то рванул за плечо, вовлекая в сумасшедшую, бешеную сечу. Прочь!
      - Это он! Я узнала! - воскликнула Ольга, но больше уже ничего не видела, она очнулась.
      - Ты и так проведала многое. Не всякая смертная сумела бы выстоять, соприкоснувшись с самой Навью. Тебе это удалось. Только ты сумеешь усмирить посланца Черного бога, он и сам того хочет, - разъяснила Пряха.
      - А что же Вы, могучие и древние боги не смирите эту Силу? - удивилась Ольга.
      - Она должна быть! Так установлено Родом. Навь можно успокоить, но победить ее невозможно - так устроен мир. Иди же, дочь вятичей! Пусть враг не спасется от твоих не знающих промаха стрел, но пощади больного, исцели раненного, не тронь того, кто способен испытывать боль, - так молвила богиня, едва они покинули залу и шагнули в густой, невесть откуда принесенный в эти заоблачные сады туман.
      В руках у Доли вновь возник клубок волшебных нитей.
      - Но как? Как я, такая маленькая и неразумная справлюсь с тем, против чего не смеют выступить даже небожители? Я должна ему отдаться? Да?
      - Не он ли отказался от тебя? Так и не задавай глупых вопросов. Когда вы с ним встретитесь - все и решится само собой, к радости или к горю. То и мне не открыто, и даже сестра моя старшая ничего про то не ведает. А если и ведает - не скажет. Коль захочешь найти своего героя - вот тебе клубочек, бросишь его наземь - и ступай следом. Ты ведь этого желала, и за этим приходила. Прощай! Мы не скоро с встретимся.
      С этими словами Пряха вдруг стала медленно растворяться средь утреннего тумана, пока совсем не утонула в нем златокудрым видением.
      Кто-то потерся о плечо, она вздрогнула, но то оказался гнедой. Мокрым, шершавым языком конь лизнул руку. Свенельд уже был в седле. Он молчал. Молчала и Ольга.
      Когда туман рассеялся, и они огляделись - кругом была бесконечная степь, и ничего, кроме этой голой незнакомой степи, чуждой всякому северянину.
      - Знать, Пряха что-то да умеет? - нарушил тишину старый воин.
      Ольга молча согласилась с ним.
      - Перед дальней дорогой не плохо было бы подкрепиться, - предложил Свенельд, - Кони, я смотрю, сыты. И на том, спасибо! Да и в сумках полно овса. Но зато я голоден, как волк.
      Заботливая женка Стоича положила им немного вяленного мяса, да ячменные лепешки. Они оказались на удивление свежими, так что первое время путникам было чем утолить голод. В флягах булькала чистая родниковая вода, отведав которой, и девушка и Свенельд заметно приободрились.
      - Спускаться вниз было бы тяжко. Я мечтала остаться там навсегда, наконец, вымолвила девушка.
      - Уж я догадался о том, - усмехнулся старик, прибирая на ладонь крошки со скатерки, - Двинулись, что ли?
      - Чародейство! - только и сказала Ольга, разглядывая клубочек Доли.
      - Ладно, ты думай пока, кидать тебе его али нет. Нам бы какую примету сыскать, чтоб знать, прямо ли едем. Поскорей бы солнышко выглянуло!
      * * *
      Человек богатой души, усмотрев рядом подобие своей мечте, помещает этот образ в самое сердце. Там он живет уже независимо. Там, в непонятых глубинах он испытывает волшебные превращения, какие вовек не случились бы здесь, снаружи. Лягушка сбрасывает бородавчатую кожу, сраженный людской злобой воскресает, неизведанные пространства мироздания умещаются в крохотной песчинке, клеточке с серым веществом.
      "Ты вдолбил себе в голову, что не можешь жить без Ольги. Но, ведь, живешь!? Да и та ли это девушка, чей портрет рисуешь каждое свободное мгновение в неуемной памяти? Не обманывайся! Отражение во много крат лучше к нему ты приложил себя, то светлое, что в тебе осталось, детские сны под колыбельную матери... Об Ольге же позаботились обстоятельства, в просторечии их и зовут Судьбой," - слышалось волхву.
      Уж сколько раз он подумывал решить все сомнения одним движением лезвия и пуститься в сладкое последнее плавание по реке забвения!
      "Разве не высшее предназначение женщины, ее предначертание - служить вечным источником вдохновения? И одно то, что Ольга способна удержать тебя, Ругивлад, на пути разрушительной, ниспровергающей работы - одно это доказывает реальность девушки. Вот ведь, точно вырвали изнутри что-то легкое и нетленное! Может, это и есть душа?" - размышлял он.
      - Душа? У тебя? Откуда она взялась? - отозвался кот.
      Ругивлад по привычке всех одиноких людей говорил вслух и совсем забыл о существовании зверя.
      - Я, наверное, излишне откровенен?
      - А с собой так и надо. Кто ж тебя еще сумеет выпороть? И по спине! И по спине! И пониже, и повыше! Вообще-то, ты столько всего болтал, и так заумно, что скромному коту захотелось жрать. Вот уже третьи сутки, волхв, как ты терзаешь бока этого благородного скакуна, да тиранишь собственную задницу. Ведь, ездок ты посредственный, это прямо скажу. А я хочу жрать! Много и долго! Пусть это грубо и не столь возвышенно, я - кот. И если помнишь, приставлен к тебе только для того, чтобы доводить всякую умную мысль до конца.
      - Да ты на себя посмотри! Тебе поститься и поститься!
      - Я сделан из мяса и костей, а не из железа. И хотя за эти месяцы сильно привязался к тебе - ты величайший жмот!
      - Каждый волхв жмот, - не соврав, ответил Ругивлад и начал пристально всматриваться вдаль, где заметил какое-то движение.
      Баюн не увидел этого, потому что морда его, торчащая из мешка, глядела в прямо противоположную сторону. Это не мешало зверю вещать, упражняясь в насмешках:
      - Я тебе нравлюсь, волхв?
      - Ты ж не красная девица. Допустим, да, - улыбнулся себе Ругивлад.
      - Так, можно ли быть таким жмотом с тем, кого любишь? - поддел его зверь.
      - По этой причине, кот, я и боюсь любить. Вот и выходит, что я слуга своей непобедимой гадкой трусости.
      - Дай мне пожрать, несносный, - взмолился тот.
      - Все о своем? Ну, вот взберемся на тот холм - пообедаем, - успокоил словен попутчика.
      - Можно подумать, мы завтракали! - обиделся Баюн.
      Густые травы смыкались за спиной всадника, скрывая след. Степь шептала, точно молила небеса о влаге. Некогда проезжая дорога, ныне - едва заметная узенькая тропа круто вздымалась, заползала на склон и терялась в ковылях, выцветших под взглядом лучезарного Хорса. На холме высилась массивная каменная баба, обдуваемая всеми ветрами. Она более чем наполовину вросла в землю и, наверное, могла бы так стоять до скончания времен, если бы не дожди, которые обещали окончательно смыть с нее все человеческие черты, обратив в груду.
      "Вот она - судьба! Так и девушка, прекрасна, пока невинна, а привяжи к дому, да поставь хозяйкой - и неподражаемая флейта мигом обратится в балалайку, сама того не заметит. Нежные слова, вздохи да ахи, страдания под крылечком, цветы да веночки - все это еще не любовь, а только лишь внимание мужика к красивой вещи на торжище, обзавестись которой страсть как хочется. Зажиточный покупатель выбирает дорогой товар, но не от того, что это действительно нужно - зато он будет выглядеть лучше среди прочих, подобных себе купцов. Вещь недолговечна, она надоедает - заменяют иной. Образ же любимой хранят в сердце, в худшем случае - в памяти, но им живут, с ним и умирают. Любовь - это помешательство без прозрения, это состояние больной души, но совсем не купля и не продажа. Вера стоит вне рассудка, и потому она - безумие. Любить искренне, по-настоящему, можно только ту, которая одной веры с тобой. Мы разные с ней - и даже если этот поход закончится удачей, как смею я воспользоваться законами рода, коль они столь несовершенны?"
      - Что, волхв, приумолк, али беду какую почуял? - спросил котофей, запихивая в пасть последний ломоть вяленного мяса, - А вот не хочешь ли загадочку - развеяться?
      Баюн был сыт, а потому и заботлив.
      - Ты сожрал все наши запасы.
      - Не беда, завтра кого-нибудь поймаю. А может, нас кто-то словит? Разница не великая... А загадка-то простая! Что такое "сзаду да в рот"?
      - Яйцо это, куриное! - не задумываясь ответил волхв, - Ладно, тут и заночуем! - молвил он затем, обтирая усталого скакуна.
      Мысленно словен похвалил себя, что давеча на Пучай-реке до отказа наполнил меха. Конь пил за семерых.
      В полумраке мир изменил очертания. Странными казались длинные стебли, будто вырастали из шелестящей густоты бесчисленные тонкие тела. Вилы, скользя в росистой траве, затеяли пляс. В лунных бликах чудилось, множество влажных блестящих глаз смотрит отовсюду, и в очах этих настойчивая, но призрачная нежность, а тысячи, тысячи гибких рук, взметнувшиеся средь ночной мглы, колышутся волнами на бескрайних степных просторах. Завороженный, Ругивлад так бы и сидел на склоне, любуясь движением трав, да с удовольствием вдыхая свежий запах ночи, но меч, что лежал на коленях, вдруг вспыхнул рунами, а по лезвию побежал серебристый огонек.
      Он вскочил, резко обернулся и обомлел...
      - Матерь родная! Никак Полевица!?
      У нее была восхитительного пшеничного цвета кожа, твердые, высокие острые груди, упругие ягодицы. О, несравненная девичья стать! Широкие бедра и прочие прелести могли свести с ума любого, сколь-нибудь подвластного плотским утехам. И вожделение сочилось из всех пор чаровницы.
      - Иди ко мне, воин! - позвала она взглядом, обещая такие ласки, что не снились ни одному смертному.
      Поддавшись чарам, словен выронил меч и шагнул навстречу. Властительница притянула к себе человека и впилась в холодные уста северянина. Язычок русалки, глубоко проникнув ему в рот, жадно слизывая слюну. Тело пахло полем, степной травой и пашней, синеглазым базиликом и клевером. Руки сами собой вдруг сомкнулись вокруг тонкой талии. Длинные пушистые волосы щекотали ладонь. Еще миг, и он ощутил, как падает в глубокие нивы, и не нужно больше ничего, ничего на свете. Нежные пальцы полевицы направляли легкий бег его губ, так они спустились до талии, до первых изгибов бедер и живота. Русалка отвечала прерывистым дыханием, в котором проскальзывало воркование. Кожей он ощутил сладкие спазмы ее прекрасного тела, и от этого непостижимо радостного чувства в нем проснулась волна наслаждения. Она вздымалась и подхватывала, и несла их... пока розовый стяг зари не взвился над бескрайней степью и стало невыносимым ощущение конца.
      * * *
      - Ночь дремлет - бодрствует любовь? - ухмыльнулся котяра, - Ну-ну! Сенява кого хочешь соблазнит! Так что, ты не переживай! Одной бабой больше одной меньше... - утешил он, и запел вдруг, затянул, загорланил...
      На гряной неделе Русалки сидели.
      Ой рано й ру!
      Русалки сидели,
      Поутру, когда словен забылся в детском сне, полевица исчезла. Лишь измятые травы помнили о событиях дня минувшего.
      - Не надо о грустном! Я чувствую себя предателем. Лучше кумекай, как нам с печенегом управиться! - отозвался Ругивлад.
      - Нет, очего же? Разобрало меня на пение! Теперь, терпи - "щаз ещо запою":
      У ворот береза зеленая стояла,
      Зелена стояла, веточкой махала,
      На той на березе Русалка сидела,
      Русалка сидела, рубахи просила:
      " Девки-молодухи, дайте мне рубахи!
      Хоть худым-худеньку, да белым-беленьку!"
      - Ou iia a?inu yoi aaei, io, ia?aniae e ia?aniae. E oiio ?, iia aiaeiy... E coau iia ia caaiaa?eaae, eieu ieeaeie oeo?inoe eciuneeou ia ii?aou! - iiaae ?acaiai? neiaai.
      - А чо? Aiaeiy - iia oi?a aaaa, e ana o iaa, eae o ?aiueiu, iaai iieaaaou... ?acaa ia oae? - ianiaoeeai i?iiyoeae caa?u. - A i oeo?inoe? Coa?ay oooea лo?oa iiaie. Скажешь, есть у тебя иноземное диво для ихнего хана...
      - Дважды сработало, но, чую, в третий раз это нам не поможет, возразил Ругивлад.
      - Слушай сюда, парень, да запоминай! Как сменяешь меня на чашу - кончай пировать с печенегами, а скачи обратно путем-дорогой. Я тебя нагоню. И не вздумай выручать - знаю, "за друга в огонь и воду"! Мне сбежать от них - раз плюнуть!
      - Больно приметы плохие, кот. Помнишь нищенку?
      Пару дней назад, когда они перебрались через Сафат-реку, встретилась Ругивладу на дороге женщина. Нельзя сказать, что она была красива, но и безобразной словен ее бы не назвал. Одетая в лохмотья, сидела себе в пыли, не обращая на путников никакого внимания. Нищенка прижимала к груди спеленатого младенца, и, уставившись невидящими глазами в горизонт, напевала колыбельную:
      Есть поверье на Руси: "Коль счастлива мать
      Суждено ей прежнее время повстречать."
      Понарошку "Дочки-матери" игра
      Вот свою дочурку нянчить мне пора:
      Розовое личико, глазки-огоньки...
      Ах ты моя маленькая! Спи родная! Спи!
      Песню колыбельную мама напоет,
      А за нею следом сладкий сон придет...
      Он в тебя проникнет теплым молоком,
      Беззаботным, ласковым будет этот сон!
      Вырасти красавицей, моя крошка-дочь!
      Дни, недели мчатся, убегают прочь
      Ты губами цепко мне сжимаешь грудь,
      Но как выйдешь замуж - маму не забудь!
      Пусть весь Свет завидует - будет у тебя
      Маленькое, хрупкое, милое дитя...
      - Не подскажешь, милая, далеко ль до Песчаного Стана? - спросил нищенку Ругивлад, но та не ответила.
      Он спешился, поделиться с убогой своей нехитрой едой, как вдруг заметил, что ребенок на руках ее мертв, и уже давно. Несчастная нянчила маленький трупик. Чуть поодаль словен приметил тело селянина. Мужик лежал, широко раскинув руки, в одной ладони еще был зажат топор, а в груди, средь разорванного веретья, сидело две стрелы.
      Волхв повидал немало смертей, но впервые она предстала пред ним во всей своей бессмысленности и уродстве. Ругивлад, разостлав скатерку, положил к коленям сумасшедшей одну из фляг, три лепешки и кусок мяса. Нищая не притронулась. Тогда он подобрал крому, валявшуюся тут же, и сунул туда нехитрые дары. Проголодается - авось, найдет!
      Он уже был в седле, когда кот зашипел, а меч, вдруг, обжег хладом спину. Волхв внимательно осмотрелся. Степь пустынна - не иначе, враг затаился на пути.
      - Шш-ш! Брысь негодная! - снова угрожающе зашипел Баюн.
      Мех на звере стал дыбом, а пушистый хвост стал нервно хлестать по спине скакуна.
      - Дело нечисто! - понял Ругивлад, и начал читать запасенный по такому случаю стих.
      Чем отчетливей были заклинания, тем яснее становился и взор. Вскоре он различил черные полупрозрачные ткани, витавшие в воздухе, а затем и хозяйку зловещих одежд, что кружила, прихрамывая, возле нищенки с ее мертвым ребенком. В руке у колдуньи он заметил веретено с черной нитью, и если бы еще присмотрелся, то увидел бы, что нить постепенно опутывает жертву. Рукоять рунического меча сама прыгнула в ладонь, клинок дрожал и гудел, знаки мерцали зеленоватым пламенем. В сей же миг ведьма обернулась, их взоры скрестились.
      - А, словен? Право, не знаю, как мы не встретились доселе! - молвила женщина в черном, продолжая отматывать нить.
      Она была прекрасна, пышные волосы, темные, точно вороново крыло, ниспадали на плечи. Кожа незнакомки казалась белее самых чистых снегов. Если бы не хромота, волхв смело бы мог сказать, что нет в целом Свете красивее ее. Да, вот еще очи! Очи ведьмы оказались столь же черны, как незабываемые глаза Седовласа. Пусты и безжизненны, как сама смерть! И не было в них ничего, кроме косой да нелегкой. Ругивлад отвел взор.
      - Что сделала тебе, Кривая, эта несчастная.
      - Экий ты любопытный, волхв! Ехал, так и езжай себе дальше!
      - Боюсь, она права, парень! - вдруг посоветовал кот, - Нам не стоит задерживаться!
      Ругивлад тронул коня, но оглянулся еще раз. Нищенка лежала у дороги, все так же прижимая к груди драгоценную ношу. Темная Пряха махала ему вослед, и рваные нити колыхались на ветру.
      - До встречи, волхв! - донеслось вдруг.
      И смертный испугался. Страх, великий и непобедимый Страх пред незнаемым обуял человека. Он сдавил бока скакуну, и тот рванул по голой степи, словно мысли всадника передались коню.
      * * *
      Оставив многие версты позади, Свенельд и его очаровательная спутница очутились пред скалистой грядой, которую пронизывал, судя по всему, единственный в этих местах проход. Разнуздав коней, старик сказал, что переждут здесь ночь. Опрометчиво было слишком полагаться на выносливость скакунов, если не дать и им передохнуть. Древний воин недоверчиво поглядывал в сторону ущелья, нависшего над проходом. Ольга нарезала пучки выцветшей травы, скупо разбросанной по пустоши, задав корм животным. Теперь следовало бы позаботиться и о себе. Запасы еды подошли к концу, еще хуже обстояло дело с водой, а рассчитывать на их скорое пополнение в незнакомой местности не стоило и подавно.
      - Гляди! - воскликнула девушка, заметив крылатую тень, перемахнувшую с одной скалы на другую.
      - Вижу! Не вспугни! - подтвердил Свенельд и взялся за лук.
      - А может, не надо?
      - Сперва говорит "смотри", а затем - "не стоит"... - буркнул Свенельд.
      - Тогда, пошли вместе! Мне одной оставаться страшно, - с надеждой в голосе предложила она.
      - Да, что ж с тобой поделаешь? Идем, но ступай как можно тише, прошептал воин и начал, словно кошка, выслеживающая неразумного воробья, осторожно взбираться по гряде.
      Им не мешало бы подстрелить любое бегающее, прыгающее или летающее на ужин, но на сей раз старания оказались напрасными. Едва люди вскарабкались на скалы, с тем расчетом, что если бы птица вздумала выпорхнуть - ей не миновать бы вертела, как воздух огласил предсмертный хрип скакуна. Очень часто охотник напротив обращается в дичь. Девушка хотела кинуться на выручку, у виска нервно забилась синяя жилка, но старик предупредил порыв:
      - Не мытьем, так катаньем. Нет худа без добра. Кто бы там ни был - мы обеспечены кониной, а до моря Готского - рукой подать.
      - Я не посмела бы убить коней! Это, как предательство, а друзей - не предают.
      - Поэтому я и рад, что кто-то сделал нам маленькое одолжение, - ответил практичный Свенельд, - И с этим благодетелем не худо было бы познакомиться, пока он не сцапал нас безо всяких церемоний.
      - Ты нарочно бросил их! Теперь я понимаю! - вспыхнула девушка, но воин и бровью не повел.
      Тонкие губы Ольги исказила усмешка, убийственная, если бы Свенельд обратил на нее внимание. Но он вслушивался в опасность, он впитывал тревогу и был слишком напряжен, чтобы заметить подобные ужимки. В мозгу вспыхивали и гасли образы врагов, с которыми ему довелось встретиться на своем длинном веку. Нет, ни один из них не подходил под тот набор звуков и запахов, что уловил мужчина. Более всего Свенельд недоумевал по поводу отменной базарной ругани, что доносилась с места кровавого пиршества. А в этом уже никаких сомнений не было, чавканье порою заглушало раздающуюся брань.
      - Га-га, га-га! Га-га! Га-га!
      - Теперь скорее! Или они оставят нас без мяса!
      - Вот уж, спасибо! Сам ешь! - обиделась она, но стрела послушно покинула колчан.
      - Эко диво, так уж диво! - огорчился Свенельд, рассматривая врагов из-за скалы, - Преследовать черного колдуна - не самое милое занятие, но что ужаснее воевать с бабами? Может, договоримся полюбовно?
      - Да, кто же там? - изумилась девушка, нагнав старого воина, и в свою очередь выглянула из-за укрытия.
      Стая крикливых пернатых созданий обгладывала круп бедного вороного. Обычные человеческие голова и пышная грудь удивительным образом переходили в тело птицы. Рук у них вовсе не было, но крылья, блещущие медью в лучах заходящего светила, достигали в размахе косой сажени, а то и больше. Четырехпалые лапы, как выяснилось тут же, венчали острые, словно кинжал, когти. Мощными нижними конечностями гарпия рвала тушу, выламывая ребра и кости с кусками дымящейся плоти, затем отлетала в сторону и терзала поживу, обнаруживая при этом длинные клыки. Они выступали над нижней губой, и когда чудовище обсасывало лакомые места, то было особенно заметно.
      Одна из клуш предводительствовала стаей. Когда, едва обглодав кость, то одна, то другая гарпия кидалась в драку за свежий кусок, эта чинно сидела в сторонке. Шипение, звон, визг, пух... Да-да, кое-где на теле птиц и в самом деле проглядывал серый пушок, но вообще, гарпия казалась совершенно неуязвимым существом из-за своей брони, перышко к перышку.
      - Тяжко им, должно быть!? - предположила Ольга.
      - Ты их еще пожалей. Ладно, пошел на переговоры. Сиди тут, и постарайся не промазать, коли мы не сойдемся характерами. Бей точно в голову.
      Она кивнула и снова взялась за лук.
      - Хлеб да соль, девушки! - поздоровался Свенельд, приблизившись.
      Лесть с точностью стрелы попала в цель.
      - Здорово, дед! Присаживайся! - ответила приветливо старшая, по-птичьи восседая на голове гнедого, валявшегося тут же.
      Его пока не трогали - держали про запас.
      Свенельд принял приглашение, опустившись рядом на землю. Краем глаза он еще раз пересчитал подружек. Их было шесть.
      - Твои лошадки-то ?
      - Мои, стало быть... - завязался разговор.
      Ольга с интересом наблюдала, как по зову предводительницы пернатые твари, оставив трапезу, сгрудились в кучу, и что-то оживленно обсуждали. Но она облегченно вздохнула, когда Свенельд, повернувшись к гарпиям спиной, зашагал обратно. Вскоре он был уже рядом. Птицы разрешили воину забрать сумы, благо, что предпочитали парить голышом.
      - И что? Милашки не склонны к дележу?
      - Отчего же? Мы вполне договорились. Гагана, так зовут их старшую, принесла от имени стаи искренние извинения. Одна загвоздка! Никто не смеет беспошлинно миновать ущелья. Подают чаще натурой, это они взяли и без нашего согласия, а кроме всего прочего - свежими сплетнями. Что может быть милее и приятнее для сердца пернатой тетки, как не бабий треп?
      - Но, но! Не очень-то!
      - Из правил, конечно, бывают исключения, но они лишь подтверждают общий неутешительный итог, - поклонился Свенельд.
      - И в чем загвоздка? - недоумевала Ольга, вскинув брови...
      - Мы согласны! - крикнул воин подружкам издали и подтолкнул девушку, а сам еле слышно прошептал ей, - Заговори этим дурам зубы, а я уж позабочусь, чтобы нас не съели.
      - Век будут помнить, старые сплетницы! - так же тихо ответила Ольга и не спеша двинулась к стоянке, - Ишь, раскудахтались! - подумала она, расслышав, как птицы наперебой обсуждают ее женские достоинства,
      Понятно, что себя клуши почитали верхом совершенства.
      Гагана выплюнула хрящик, икнула и прикрикнула на стаю:
      - Ну, тихо там! А то перья повыдергаю!
      Сообразила медноперая, коль девица обидится - не видать им с подружками свежих сплетен, как своих яиц.
      - Значит так, красна девица! Коли твои истории будут убедительны, но стары - мы вас, - она снова икнула, - слопаем!
      - А если - и стары, и плохи? - съязвила девушка.
      - Тогда мы вас сожрем не слушая! - хохотнула одна из гарпий, но ей крепко дали в бок, и она замолкла на полуслове.
      - Как бы не так? - разозлилась Ольга, но покосившись на медное перо, что, точно нож, вонзилось в голову гнедого, вслух заметила, - А коли вы устанете слушать?
      - Что ж? - Гагана сплюнула, - Половина клячи - ваша, и ступайте на все четыре стороны. По рукам?
      - Тогда уж по ногам? - усмехнулась Ольга, а Гагане ответила - Идет! Усаживайтесь поудобнее!
      И она начала рассказ, чуть-чуть заикаясь от волнения и мысли об озорстве, каковое решила учинить: "Жила-была маленькая девочка, и звали ее..."
      Стая прекратила гонять въедливых насекомых - гарпии оказывали одна другой маленькие услуги - и расселась вокруг сказочницы, взяв в кольцо.
      Воспользовавшись этим, Свенельд извлек из переметных сумок склянку с маслом, какие-то тряпки и разложил стрелы пред собой. Как ни прочны перышки у птичек, а супротив огня ни один зверь, кроме саламандры, не полезет! Еще через некоторое время, нарубив колючий сухой кустарник, что покрывал гряду, ему удалось запалить костерок, совсем неприметный за скалой. Не даром старик положился на хитроумие и красноречие спутницы - хищницы так увлеклись повествованием и, пожалуй, дернул одну такую за хвост - и то не заметила.
      - Во, заигрывает! Во, заигрывает! - ляпнула одна из птиц.
      - А где живет твоя бабушка? - продолжала Ольга воодушевлено и подмигнула Гагане.
      - Крутой чувак! - сказала Гагана, позвякивая когтями и переминаясь с лапы на лапу.
      Увлеченные историей птицы еще ближе пододвинулись к рассказчице. Кружок сомкнулся. Тут Ольга уловила немалый интерес не только к бедной девочке и ее не менее несчастным родственникам, но и к себе, потому что медное птичье крыло скользнуло вдоль девичьего бедра...
      - Тук-тук! Кто там! - продолжала она, сделав вид, что не заметила поползновений.
      Звон наполнил ущелье, одна из гарпий вывалилась из тесного кольца слушательниц, лапами кверху, и распластав крылья. Это Гагана, укрощенная волшебной силой искусства, наказала потаскуху, вступившись за Ольгу.
      - Бабушка! А почему у тебя мужские руки? - приблизились они к кровавой развязке.
      - Гляди, гляди! Во, кобель! Рот с таким не разевай! - затараторила умудренная жизнью птица и поправила отвислую грудь.
      - Да, тише ты, Скопа! Слушать мешаешь! - цыкнули на нее.
      - Ну и поделом, дурочке! Все они такие, мужики! - высказала общее мнение Гагана.
      - Так, еще не конец! - поправила Ольга, - Ведь, мимо шли охотники!...
      - Так ему, кобелю рожалому! - воскликнула Скопа, и в восторге застучала крылом о крыло.
      Зазвенели и другие, что молотом по наковальне.
      - Ну, чего? Полетели, бабы? - глянула на сестриц Гагана.
      - И как это он к ней: "Вот это перышки! Вон какой носок!" - кудахтала Скопа...
      Так и снялись, рассекая вечерний воздух могучими крылами. Так и полетели, горлицы медноперые.
      ГЛАВА 17.
      ПОЛЕ ТЫСЯЧИ РУК И КОТ ИЗ МЕШКА
      "Давай, Ругивлад, спокойно поразмыслим, какого дурака ты свалял, по уши влюбившись в тобой же созданный образ по имени Ольга. Начнем хотя бы с того, что если девушке и приходит в голову некая удачная, острая мысль, она никогда не будет развита до конца. А коли девушка и потратит кое-какое время на ее обдумывание, то после первой же заминки откажется от всякого продолжения. И что бы ты ни говорил об Ольге, ни одна женщина не сумеет посмотреть на мир с нескольких сторон, ни одна не представит себе его общности и многообразия, как это способен сделать мужчина! Словом, равенства тебе, Ругивлад, не добиться! А собственной ущербности, находясь рядом, гордая дочь Владуха не потерпит.
      Женщине не хватит ни постоянства мышления, ни выдержки, ни решительности. И, значит, мой милый, ты попросту поддался на ее чародейство. Ты поверил, глупец, что твою возлюбленную мучают те же вопросы, на которые тщетно ищет ответы Ругивлад.
      Мужчина желает познать, но Ольга-то хочет, как и всякая другая, только одного - быть познанной. Не способная к рассудительности, девушка желала последовательности в поступках от тебя. Этим неустанным требованием женщина и вдохновляет каждого мужчину на невозможное! Этим она восполняет собственную ущербность. Так, скажи Ольге спасибо, но не принимай всерьез девичьи речи - ты говоришь сам с собой."
      Вот как размышлял герой, не ведая покоя и сна. И впору было бы пожалеть его, но правильно говорят - "Богу - богово, а кесарю - кесарево!" Право, ведь никто не виноват в том, что человек совершенно обделен известным чувством юмора.
      - Будь ты непоследователен в мыслях и желаниях, Ольга презирала бы тебя, Ругивлад. Стремятся лишь к тем, кто умеет что-то такое, чего не в силах сделать другие. И если бы ты уступил покойнику Дороху - ее презрение не преминуло бы обратиться в бич. Сразившись с ним - ты поступил верно. Поединок есть то подтверждение ценности Ольги, которого она так тщетно искала у тебя. Этим же объясняется вечная тяга женщин к словоизлияниям. Словоохотливость и неспособность хранить сколь-нибудь значимые секреты, вечное хихиканье в кругу подружек, когда девушка поверяет сердечные тайны, ловя завистливые взоры - все это игра, все это торговля. Торговалась и она, как бы подороже продать себя.
      Верно подметили волхвы, женщина может забыть что угодно, но только не ту глупость, которую шептал ей влюбленный. Что до ее занятий под присмотром мудрой старухи и те умности, которые она твердила наизусть - девушка ни во что не ставит все известные ей мужские увлечения. Ольга занималась этим лишь из желания понравиться, глупец! Она бы делала все по-своему, если бы не признавала за тобой, как мужчиной, то, чего сама лишена.
      Ты, Ругивлад, реже, чем следовало, подтверждал в глазах Ольги ее ценность, ведь любимый человек - не должен стать предметлм торга - думал ты, и ошибался. Оказалось, иная лесть может стоить человеческой жизни. Не так ли? Особенно, произнесенная вовремя. Ты сделал хуже, ты попытался убить Дороха, того, кто чаще других напоминал Ольге о ее несравненной красоте. Он мертв - и безмерная жалость захлестнула девушку. Но к убитому ли? А вдруг, к себе? Дело еще можно было бы поправить, коль подыскать ей нового утешителя. Но если бы ты смалодушничал, оставив Дороха в списке живых, то перестал бы быть в ее глазах героем. Любой расклад, бедняга Ругивлад, не оставлял тебе ни единого достойного выхода. Как учит жизнь, ничего совершенного в мире нет и быть не может...
      - Совсем оглох? Так, я могу вылечить! - рявкнул на волхва кот, до половины выбравшись из заплечного мешка.
      - Что ты орешь! Неужто Сумерки Богов настали?
      - Скоро настанут, олух, если ты не прекратишь копания в себе. Нас уже битый час преследует эта троица, - кот указал когтем на фигуры, выросшие на песчаном холме слева.
      - Знаю. Так, ведь не трогают пока! Лошадки у них низкорослые, шеломы да брони не блестят - знать из кожи. Мы на верном пути, кот! Это никак печенежские дозорные. А не трогают потому, что едем сами к волку в логово.
      - Доходчиво объяснил, - промяукал Баюн, - Да прийти в себя не мешало бы. Одному мне не справиться. Малость подсобить - это я всегда готов, но работенка тебе предстоит не из легких! Сам напросился.
      Словно расслышав, что речь идет о них, печенеги начали спускаться со склона, наперерез Ругивладу. Он не торопился предупредить это движение.
      - Далеко ли путь держишь, чужестранец! - хрипло спросил один из печенежских воинов, приблизившись настолько, что волхв сумел заглянуть в большие, хищные глаза и прочесть там неподдельное удивление.
      Двое других застыли тут же, нацелив на странника острые стрелы.
      - Еду я из русских земель к шатру великого хана Кури. Везу ему диковинку из дремучих лесов. Слышал я, скучает храбрый вождь - так у меня есть чем потешить славного властителя! Не скажешь ли, витязь, как мне найти его стан?
      Обстоятельный и вежливый ответ вполне удовлетворил печенега. Перекинувшись парой фраз с напарниками, он вновь повернулся к волхву:
      - То, что повелитель наш велик - это ты верно заметил. Слава о нем идет по всей Степи. Коль желаешь предстать пред светлые очи хана, тебе лучше будет ехать с нами. Как солнце станет в зените - мы уж доберемся.
      На том и порешили.
      Кот не проронил из мешка ни звука, понятно, не окликнул его и Ругивлад.
      Печенеги молча взяли чужака под опеку, двое пристроились сзади, один старший, с которым договорился словен, ехал чуть впереди.
      Стало припекать, хотя на исходе Червеня Хорс уже не столь силен, когда вдали, на фоне черной полоски скал, волхв различил очертания циклопического вала. Но отсюда он казался совсем маленьким, словно крепость на морском бережку. И только приблизившись на четверть поприща Ругивлад сумел по достоинству оценить его громаду.
      - Вот он какой, Вал Отчаяния!?
      * * *
      - А, ничего девочки! - бросил Свенельд, когда худшие предположения не оправдались, и клин гарпий скрылся в багровых облаках, - Одна мне глазки так и строила, так и строила...!
      - Сказала бы я, да не поверишь! - рассердилась девушка, - А вот конину есть не стану!
      - Куда денешься? - усмехнулся воин, подбирая медные перья, - Авось, на ножик метательный сгодятся, - добавил он.
      Ольга не ответила, но не без досады вспомнила, что дома ныне празднуют Медового Даждьбога-Спасителя. Небось Медведиха пироги печет вкусные, маковые, чтоб Мара проклятая стороною дом обходила. А тут тебе конину предлагают! Решительно, она не готова для походной жизни, но ведь, терпит же!
      - Я хочу пить!
      Свенельд передал девушке флягу, где плескались остатки воды.
      - А ты? - спросила Ольга, еще не пригубя.
      - Можем поменяться! - предложил старик, протягивая ей чашу с теплой лошадиной кровью.
      В эту минуту он стал чем-то похож на матерого хищника. Ольга уловила запах пота, отдаленно напоминавший мускусный, столь острый, что не составило бы труда даже с закрытыми глазами определить, где древний воин находится, кабы вздумал отойти.
      Бабушка учила Ольгу, что запахи весьма коварны - тот, кто их издает, сам своего запаха не ведает. Но охотник должен помнить об этом, потому он подкрадывается к добыче с подветренной стороны.
      - Ругивлад тоже ведь имел какой-то аромат, но я забыла, - думала девушка, - Волхв вечно возился со своими мерзкими склянками. Но подходил он ко мне совершенно особо. И приближение чужака само уже было волшебством... Дорох - этот чем-то мазался - от него вечно шел запах амбры, не лишенный пряности. Купил, конечно, у восточных гостей, там, на Дедиловском торжище. Мужчины ни в чем не знают меры... Ах, какие были у Дороха волосы! Красивые, гладкие, черные. Мне они всегда нравились. А Ругивлад, этот безумный косматый бородач. Внешне он мало отличался от моих земляков...
      Она вспоминала, как, увлекая словена одной из бесчисленных быличек, сама не уловила момент, когда он завладел ее рукой, стал медленно поглаживать кожу. Затем его губы слегка коснулись ладони и ощупали каждую ямку меж тонких пальцев. Это было ошеломляюще! Нежная игра серебряными кольцами, такой же серебристый, смазанный лунный свет и мерцание внимательных зеленых глаз.
      Девушка не заметила, как спустилась в царство Дремы. Свенельд, окончив, разделывать тушу, закопал останки поодаль. Руг нарезал конину узкими полосами и разложил на раскаленных камнях, окружавших костер. Он еще долго сидел у огня, поворачивая сочные ломти - мяса хватило бы надолго, но вот вопрос - далеко ли лежит их путь. На него мог ответить разве клубок Прях, да кинуть его на землю Ольга все не решалась.
      Глядя сквозь пламя, Свенельд погрузился в воспоминания. Он не отказывал себе в этой маленькой слабости, поскольку ничего, кроме них, у древнего воина не осталось. Он вновь перенесся на далекий остров, где двадцать лет, с самого рождения, постигал премудрость боя и искусство беседовать с духами.
      Наиболее простым стилем единоборств, которым можно было бы при желании овладеть параситу*, являлся "Огненный Волк". Сын всадника и сам всадник Свентовита, он любил огненную стихию превыше иной.
      (* парасит - низший чин религиозного служителя при языческом храме)
      Едва мальчику исполнилось четыре весны, отец посадил его на ослепительно белого коня. В семь - мать рассталась с сыном, которого отдали на воспитание Старшему из параситов великого Храма.
      Он был вынослив и ловок, и менее всего юнца интересовали "черты и резы", которыми, по настоянию учителя, ему предстояло овладеть. Не проходило и вечера, чтобы собравшись тесным кружком вкруг древнего седого совсем уже слепого волхва, мальчики бы не услышали красивую легенду из прошлого.
      Днем проходил он совсем иную науку - имя ей было "выживание". Воином-оборотнем надо родиться, и потому, когда миновали еще четыре весны очень немногие были допущены к первейшим ритуалам великих бойцов Арконы. Так начинался круг, именуемый "Дух Волка". Он длился три лета, а следующие два года у юноши уходили на постижение звериных премудростей и изучение владения различным оружием. Сей круг звался "Волей Волка". В пятнадцать волхвы выбирали среди юных параситов самых одаренных. Каждый из них продолжал изучать магические искусства Севера, получая наставника, и это время знали как "Истина Огня". Молодые мужчины, ступая в покои Свентовита, давали клятву - не знать тело женщины до тех пор, пока не окончится их ученичество при Храме.
      Ему открылись секреты превращения мертвого в живое и наоборот. Он постиг тайны врачевания и овладел внутренней силой. Он ведал тайные и явные имена богов и духов. Немало дней требовалось на то, чтобы пройти Девять Пещер, а вместе с ними и Великое Испытание, кое устраивали всякому, кто достигал двадцатилетия.
      Молодой Свенельд надолго запомнил тот день, когда спустившись под землю, он очутился пред Тремя Мастерами. Эти старцы и решали - достоин ли он большего. Высоким именовали первого, и Навь стояла за ним. Другой звался Равным Высокому, он воплощал собой Явь. Третий был Высочайший, он следил, чтобы суд явился справедливым, он и сам Суд. И вместе они были Единым, и все волхвы слушали старцев, не смея перечить.
      - Расскажи ты, нам, юноша, отчего говорят мудрые: "Изъян у доброго сышешь, а злой не во всем нехорош", - вопрошал Высочайший - Как ведут спор господин трижды светлой Арконы и Черный властитель?
      - Я отвечу Вам, отцы, то, что ведаю, а коль ошибусь - вы меня поправите, - молвил им Свенельд, собираясь мыслями, - Бел Свентовит, вечно юный, и этим тревожит от темного бога, старого старца, хоть оба они изначальны, Род сотворил их первыми. Наш Свентовит лучший из лучших, он родитель живущих, лик его - красное солнце и златом светятся чудные бога чертоги, легко отыскать, где его терем стоит.
      Седовласым зовут Чернобога, Навь стихия ему, и потому он Владелец Павших, Душ Исторгатель и Морок, Губитель в битвах и Рознь. Сеет Черняг по земле раздоры, но подвластна ему чернота и на вечном небе, и в мире подземном, где обретаются тени чтодневно в битвах убитых, и посреди. Ибо ничто не уйдет от смерти, когда Свентовита смыкаются веки, и он отвращает сияющий лик.
      Вещий ворон, рыскучий волк да змей подколодный - слуги Навьего бога и ему сыновья. Но не сравниться вороне с орлом, хорт не догонет златорогого тура, и светлый воин сразит ползучего гада. Падальщик - ворон, часто волкам достаются трупы, рыщут по свету псы Чернобога, мертвых алкая, а змея обретает жилище в черепе конском. Сокол летит в поднебесье, тур мчится стрелою, поля рассекая, а воину стыдно таиться в пещерах.
      Темен Черняг, а Свентовиту все видно с престола, зрит он миры и деянья людские, но ведома суть им обоим. Оба они над древами корпели, судьбы не имевших, оба рождали Иваса и Иву - первых людей. Блага и знанье щедро дарит Белый бог, скуп и коварен извечный его супротивник, и вредит он людям немало...
      Одолев Девять Пещер в двадцать с небольшим, Свенельд мог с гордостью называться молодым Мастером. Он сумел бы подняться и выше, но неодолимая страсть к немой жрице Матери Сырой Земли, чье святилище находилось неподалеку, всецело завладела им. Тот год выдался несчастливым и для него, и для возлюбленной. Как червь точит могучий дуб, так корысть съедает человеческое нутро и заполняет душу. Среди параситов нашелся завистник, который не замедлил рассказать обо всем волхвам. Предатель поплатился жизнью, некстати поскользнувшись на пороге Свентовидова Храма, и то оказался куда более тяжкий проступок, чем любовь к служительнице Великой Матери. Свенельда изгнали.
      В ту пору на острове гостили новгородцы. Князь их, Ингвар, о чем-то вопрошал вещих да подыскивал на Ружном буйных воинов, отдавая дань памяти своего великого отца.
      От того, что при Храме учили неповторимому искусству боя, остров именовали еще Руяном, а бывало и Буяном, под сим названием он и вошел в память народную да заговоры волшебные.
      Так пересеклись судьбы Свентовидова всадника и Ингвара. Молодой витязь увязался за словенским вождем, а вскоре стал при нем воеводою и правой рукой князя. Так он покинул Аркону, чтобы больше не вернуться туда никогда...
      Не раз и не два спасал своего покровителя воин Арконы. Горяч был Рюрикович, горяч и упрям. Три весны воевали его дружины с уличами - еле осилили. Ходил Свенельд с князем и на ромеев, и на хазар, служил престолу русскому верою и правдою. Возвысил Ингвар воеводу, одарил землями широкими, да вот беда, после Свенельду и позавидовал. Может, кто сказал ему, что де жена князя, тоже Ольга, неравнодушна к славному витязю.
      Словом, так случилось, что возле Ольги в смертный Игорев час, не осталось никого, кроме Асмунда, да того же Свенельда. Души не чая в малолетнем сыне, отдала княгиня Святослава в руки храбрых мужей Арконы. Асмунд, как старший и более опытный, стал при нем дядькой, Свенельд остался воеводою.
      Давно то было! Очень давно! Эх, старость - не радость...
      * * *
      В эту ночь Ольга проснулась, разбуженная восхитительной мелодией хрустальноголосых колокольчиков. Музыкант исполнял партию с удивительным изяществом, а звуки лились столь неподражаемые, что девушка невольно открыла глаза и осмотрелась. Млечный путь звездной рекой стремился в черную даль, прочь от ужасного нагромождения скал. Волны свободной, легкой, незатейливой мелодии, нахлынув, отбегали, но лишь для того, чтобы с новой силой ринуться в душу и заворожить, околдовать и увлечь беспечную красавицу вятических лесов. Ольга забыла о всякой осторожности, вдруг она так и не проснулась, а лишь очутилась в чьем-то чужом и вечном сне. Говорят же, что люди и то, чем они живут - это сон всесильного Рода.
      Редкие кусты вереска подставляли едва уловимому ночному ветерку слабые листочки, и он ласково гладил поросль, благословляя травы. В их тихом шелесте девушке и почудилась божественная, неземная музыка. Она навевала легкую лень, увлекая за собой все ночные страхи и сомнения, она несла покой и безвременье.
      В воздухе, невдалеке от стоянки, сгустилась молочная пелена - то пряди Волосынь* коснулись земли. Девушка заметила, как из небесного молока выкристаллизовался незнакомый силуэт и заскользил вниз под все те же божественные переливы и сладкоголосый перезвон. Ей сразу бросилась в глаза растрепанность и бесшабашность этого удивительного путника, что шагал себе вниз по одной из серебристых троп, как ни в чем не бывало. Незнакомец носил серый, подобный паутине с запутавшимися в ней звездами, плащ. Он шел, как-то сильно согнувшись, выставив голову вперед, высоко поднимая короткие слегка кривоватые ножки, а от того выглядел уродцем. Но вскоре девушка поняла, что его ступни даже не касаются лунной пыли, из которой сложилась тропа, а как бы отталкиваются от пустоты. Он приближался, а вместе с карлом ей навстречу спешил звон чудесных колокольчиков.
      (* - Волосыни - созвездие Плеяд, однако по тексту романа именно это название применено к Млечному пути - Волосожарам, Волосьям жен Велесовых, т.е. Числобог спускается на землю по одной из прядей Волосынь).
      Да то и не карлик! Как раз напротив, незнакомец был гибким и тощим, словно жердь. Он подкатил на прозрачном, как стекло, колесе, чьи хрустальные спицы приводил в движение длинными худыми ногами. Удерживая равновесие, незнакомец стряхнул с одежды, коей действительно был грязный, изрядно потрепанный плащ, звездную пыль и снял шляпу:
      - Три, два, один! Добрая ночь, дитя! Не так ли?
      Ольга опешила и смогла лишь согласиться с ним:
      - В эту пору все ночи такие...
      Тут она снова замешкалась, так как не сумела ответить на простой вопрос: "Сколько же лет страннику?" Будь он старик, она бы обратилась к нему "дедушка", если бы незнакомец выглядел молодо - назвала бы "красным молодцом", но длинноволосый мужчина на хрустальном колесе не был ни стар, ни молод, он вообще не имел возраста, а потому Ольга немного испугалась. Немного, ведь не гарпия же это! Две ноги, две руки... Одет, правда не по-нашему, да, может, варяжский гость! К тому же - это только сон...
      - Не будем терять времени! Один, два, три! У меня под полой заяц, который пригодился бы тебе, дитя!
      Ольга знала, зайцы бывают белыми и серыми, еще иногда солнечными, но этот уродился на свет черным, как ночь. Хозяин хрустального колеса полез рукой под лунную материю и вытащил оттуда что-то большое, мягкое, пушистое. Оно моментально расправило четыре лапы и хвост, да фыркнуло, едва опустившись на траву.
      Незнакомец улыбнулся, Ольга улыбнулась в ответ, существо на проверку оказалось котом, который уморительно чихал и фырчал, пытаясь освободиться от засевшей в густой шкуре всякой небесной всячины.
      А хрусталь все звенел, и звуки его, колокольчиками, этими маленькими озорными музыкантами, тревожили тишь мертвого плоскогорья:
      "Из ночи соткан день,
      А потому - любите ночь!
      У сказок - добрый конец,
      Иначе - это быль..."
      -Грустная песенка, - заметила девушка, осмелев.
      - Что же в ней грустного? Шесть, семь, восемь!
      - Время течет, и все меняется.
      - Время стоит на месте, а текут события, - возразил незнакомец.
      - Вот так и путешествуете? - вежливо спросила она.
      - А разве плохо?
      - Ладно! Подвез! И кати себе дальше, ума палата! - подал голос Баюн, прокашлявшись, - А то совсем ей мозги запудришь!
      - Так, кто же он? - изумилась девушка.
      - Чему тебя только старая ведьма учила! Это ж Повелитель Чисел! Слыхала, наверное, - продолжал кот, гнусавя и передразнивая, - "Священные Числа правят миром..."
      И тут она, действительно, вспомнила слова того священного гимна, что частенько заставлял учить отроков дряхлый Станимир:
      "Сюда ты придешь,
      И тут же служитель откроет врата,
      И пустит тебя
      В прекрасный сей Ирий.
      Течет Ра-река там,
      Она разделяет небесную Сваргу и Явь.
      И Числобог наши дни здесь считает.
      Он говорит свои числа бога,
      Быть дню Сварожьему, быть ли ночи,
      Время ли спать,
      Поскольку он Явий
      И сам в божьем дне".
      - Ну, мне пора! Я и так задержался! - молвил Числобог и крутанул что-то ногами.
      Колесо зазвенело, затренькало, завертелось все быстрее и быстрее, да так, что, покачиваясь из стороны в сторону, стало медленно и уверенно взбираться вверх по Млечному пути, оставив по боку неясные очертания скал, увлекая ввысь своего водителя.
      - Где ж мне равняться с вами, - подумала Ольга, глядя ему вслед, но затем, словно спохватившись, крикнула, - Не откажешь ли в ответе, мудрейший? Где нынче Ругивлад, черный волхв? Я невеста его!
      - За поворотом Судьбы! - услыхала она.
      - Будь счастлива! - донеслось мгновения спустя уже из какого-то звездного скопления.
      - Хорошо вам, герои, парить в небесах! На нашу долю выпадают вполне земные заботы, - промолвила Ольга.
      - Любая девушка становится такой, какой ее видят мужчины, - возразил ученый кот, - Вернее такой, какой они хотят видеть возлюбленную. Свенельд, это он там спит, если глаза не врут? Твой спутник снисходителен, ты заменяешь ему убитого сына. Но всё равно, для него ты баба, которая обязана чистить рыбу и готовить мясо. Ругивлад просто втюрился в тебя - а у глазах влюбленного - каждая покажется богиней... Для меня ты - источник пищи и тепла. Эти насекомые жутко кусаются! Ну, будь хорошей девочкой - почеши спинку! - мурлыкал усатый нахал.
      Ольга схватила было зверя за шкирку, но одумалась и положила Баюна, где взяла:
      - И что, по-твоему, мне следует сделать, если я хочу остаться собой!?
      - Прежде всего - отпустить меня!... Спасибо, - добавил кот, приземлившись. - И это молодая ведьма, постигшая секреты ворожбы, спрашивает бедного Баюна?
      - Ведьмой мне быть не приходилось, но сейчас... - Ольга вскинула руки к небу, и рассмеялась, вспомнив, как неуклюже колдовал Ругивлад тогда на дороге, сотворив трехголовое чудовище.
      - Э! Осторожнее! Не подпали мне шкуру! Она единственная в своем роде.
      Но уже вскоре зверь оставил юродство, он выгнул спину и тихонько заурчал, довольный ласками. Ольге очень хотелось расспросить Баюна о том, что давно не давало покоя, но он свернулся на груди клубком и задремал, утомленный своими путешествиями. Девушка не поверила усатому обманщику, уши его по-прежнему хищнически ходили на макушке, выискивая опасность. Имея такого сторожа, можно было спать спокойно, если она вообще просыпалась...
      - Очнись! Ольга, очнись!
      Девушка открыла глаза. Над ней склонился Свенельд, он был уже полностью готов и тревожно поглядывал в сторону ущелья.
      - Доброе утро! - потянулась она.
      - Ты чуешь тревогу!? В воздухе повисла смерть! Здесь находиться опасно. Давай-ка быстро перекусим, да и уходим!
      - А где кот?
      - Какой кот? - не понял старик.
      - Значит, это только сон? - огорчилась девушка и увидела, как Свенельд ловко орудуя ножом, разделывает закопченную конину.
      - Как бы не так, - промурлыкал Баюн, облизываясь.
      - Вот и он!
      - Ну, Свенельд! Не жадничай! Я голоден, вечно голоден! Мне, пожалуйста, вон то ребрышко, - немало не смущаясь, зверь показал острые белые клыки.
      - Погоди, а где же твой хозяин? Где Ругивлад, черный волхв?
      - Почем я знаю! - с ожесточениемя чавкая, кот разделывался со своей долей, - Дайте пожрать спокойно! Когда я ем - я глух и нем.
      Девушка глянула на Свенельда, тот подцепил на острие ножа дымящийся аппетитный ломтик и отправил в рот. Все-таки подобное злодейство было для нее через чур. Ольга порылась в переметных сумах и нашла обломки лепешек, они и составили завтрак. Древний воин ел методично, пережевывая конину маленькими порциями. Кот кромсал мясо, наклоняясь мордочкой к куску так, что когда левая часть кошачьей челюсти уставала, Баюн поворачивался другой стороной и продолжал трапезничать, блаженно закатывая глаза. Наконец, он прекратил жевать, и, уже вылизывая роскошный иссиня-черный мех, зверь вступил в перепалку со Свенельдом.
      - Я сыт, благодарствуйте! Но, честно говоря, мясо не дожарено! Оно с кровью, и разит как сапог печенега. Где вы умудрились подобрать бедных лошадок?
      - Поел - и помалкивай! Тоже мне, стряпуху нашел! - грубил в ответ Свенельд, укладывая куски в мешок про запас.
      Тут Ольга и поняла, что вечером ей-таки придется отведать конины, если не посчастливится в дороге.
      - И заруби на носу! Терпеть не могу кошек, особливо говорящих!
      - Много ты их видал, одноглазый!?
      - Будешь возникать - мяса не проси! - окончил мысль Свенельд и перебросил поклажу за спину.
      - А ты, старче, будешь мне хамить, - отвечал Баюн, - так ничего не скажу вам про то, где сейчас ваш словен. Хоть до следующей весны бродите ничего не найдете!
      - Ну, котик, не сердись! - успокаивала волшебного зверя Ольга, Расскажи, где ты оставил Ругивлада - не он ли тебя прислал?
      Ущелье гарпий лежало перед ними, проход был куплен ценою в два коня и сказку на ночь. Кот побежал вперед, далее следовал Свенельд, девушка замыкала шествие, с луком наготове и солидным запасом гарпийских перьев на поясе. Баюн обещал поведать свою историю, как только минуют опасное место. По ту сторону ущелья Свенельд рассчитывал сделать привал, но случай распорядился иначе.
      Совершенно неожиданно кот, вырвавшийся далеко вперед, вернулся и прыгнул девушке на руки, изображая великий ужас. Он заикался и не мог связать двух слов. Древний воин приказал Ольге затаиться и указал на камень, из-за которого просматривалась вся тропа, сам же он продолжал продираться сквозь высокий колючий кустарник, нисколько не заботясь о производимом шуме. Наконец, старик скрылся из виду, оставив за собой узкий проход. Вот уже стихла поступь шагов, а затем и вовсе настала мертвая тишина...
      Ругивлад любил тишину, Ольга это знала.
      - Кроме этого он, наверное, ничего и никого не любил! - думала она, Разве, еще изредка что-то напевал себе под нос. Нет! Ему никто не нужен! Холодный, злой человек. А ты злишься на него, дурочка! Как это он ловко переиначил твое имя: Ольга, Оля, Ляля... У него низкий и хриплый голос, который напрочь исключает всякий спор. Он умел говорить убедительно, но не о том, вечно не о том. Словен из породы молчунов. А вот Дорох - этот напротив, разговорчив и словоохотлив. Он подхватывает любые твои слова, но с такой податливостью, что просто неприятно... Зато, Дорох умел улыбаться, он хорошо улыбается, с ним весело и беззаботно, а чужак постоянно думает о чем-то своем, и заставляет тем самым думать тебя, глупая. С ним тягостно, но к Ругивладу меня всегда манила некая недосказанность и таинственность. Только ли? Дороха-то я видела насквозь, мне ясны все его глупые слова и желания... Вот, он что-то шепчет мне на ухо, я смеюсь, потому что щекотно, этот прохвост слегка касается губами шеи, с риском вывалиться с крыльца. Краем глаза я замечаю Ругивлада, он притаился, он выжидает... Ну, и пусть смотрит, так ему, истукану, и надо! Я смеюсь еще громче, Дорох целует меня. Это уж слишком! Куда же он делся? А, уходит!... Я возвращаю поцелуй. У Дороха мокрый подбородок, я ощущаю на губах ни с чем не сравнимый вкус мужского пота. Но почему таким эхом отзываются эти шаги?
      - Скорее, дура! Иначе поздно будет! - орал кот, тормоша Ольгу лапой за край рубахи.
      Миновав заросли, она снова выбралась на едва заметную тропу, кот уверенно семенил впереди.
      - Не отставай! - мявкнул он и припустился черной тенью средь камней и трав.
      Девушка не скоро нагнала юркого зверя, но, увидев, как Баюн затормозил всеми четырьмя лапами у крутого спуска, сама еле удержалась, чтобы не скатиться вниз.
      Отсюда открывался вид на унылую желтую долину. Вдалеке маячили песчаные холмы, да и все вокруг было погружено в песок, колкий и холодный. У подножия горы, где столь внезапно окончилась тропа, сидел Свенельд, он усиленно работал руками, разгребая всепоглощающую зыбь.
      - Я сейчас! Я здесь! - крикнула она и поспешила спуститься. Это не заняло бы и двух мгновений, но Свенельд, заслышав шум наверху, оглянулся и крикнул:
      - Берегись! Тут кругом смерть!
      Осторожно ступая по рыхлой коварной среде, девушка стала пробираться к нему на подмогу, но сделать это было труднее, чем подумать. Ноги проваливались в пески по колено, один раз что-то противное, костлявое и когтистое мертвой хваткой вцепилось в лодыжку.
      - Мама! - Ольга вскрикнула от неожиданности, но кот, более легкий, устремился к ней и яростно куснул Это.
      Тщетно, враг еще сильнее сжал бедную ножку.
      - Следы останутся на всю жизнь! - подумала девушка.
      По счастью Свенельд оказался уже рядом. Сверкнул металл. На поверхности валялась кисть, обрубок дергался и трепетал, орошая песок густой кровью. Несколько капель попало девушке на щеку, но она не заметила этого - вокруг творилось ужасное. Казалось, целое войско силой каких-то причин вдруг оказалось погребенным под слоем губительного песка. Тем, кого накрыло сразу, повезло больше, чем отчаянно боровшимся за жизнь - их ожидала медленная и мучительная казнь. Всюду, куда достигал взор, она видела лишь руки со скрюченными пальцами да головы с грязными кровавыми дырами вместо глаз. Бывало, до людей доносился крик о помощи, то падальщики, расхаживая среди останков, делали свое дело.
      - Пить! - раздалось совсем рядом.
      Усилия Свенельда, наконец, увенчались успехом. Он выволок на поверхность какого-то человека и медленно, осторожно, чтобы не причинить раненному боль, перевернул на спину.
      ГЛАВА 18. ДУХИ ЧУЖДЫХ ПЕСКОВ
      Оставшись один, Краснобай разоблачился до пояса, обнажив еще весьма и весьма привлекательный для женщин торс. Стянув дорогие красные сапоги с острыми, загнутыми кверху мысами, зло швырнул их в угол.
      - Спокойно! Только успокойся! Надо решаться - иначе будет поздно.
      На столе слуги оставили кувшин с любимым дорогим вином из Корсуни. Год назад вельможа там неплохо погулял и приказал вывезти в Киев несколько бочек. Хлебнув прямо из кувшина, Малхович подошел к окну и сквозь щель в неплотно прикрытых ставнях глянул во двор. Стражи исправно несли службу. Дворовые ходили на цыпочках и вели себя тише мыши. Никто не посмел бы нарушить покой разгневанного хозяина. Однако, Краснобай решил дождаться сумерек, а пока он занялся необходимыми приготовлениями для задуманного таинства.
      Вернувшись вглубь светлицы, вельможа направился к самому темному углу и надавил на одну из гладких, ничем неприметных досок. Стена подалась, и он, сдвинув искусно сработанную дверцу, скрылся в потайной комнате. О ее существовании больше не знал никто. Мастеров, возводивших терем, по приказу Краснобая удавили, тогда еще Святослав был жив - зятек несостоявшийся.
      Содержимое комнаты тоже не предназначалось для чужих глаз, хотя терем строили с расчетом, что из нее открывался вид на Днепр, и раздолья, расстилавшиеся за рекой. В лунную ночь здесь бывало светлее, чем днем, если приоткрыть занавес, скрывавший единственное окошко. Как раз днем Краснобай думал входить сюда реже всего.
      В покоях не было ни скамьи, ни стола, ни кровати, пол был устлан черной материей. Такая же плотная, непроницаемая для лучей ткань покрывала алтарь, составленный из двух больших и гладких камней, лежащих посреди комнаты. По углам стояли светильни, полные дорогого масла, которое совсем не коптило. Если бы их зажгли сейчас - то можно было бы разглядеть, при алтаре, вокруг него лежали предметы, укутанные в разноцветный шелк. Каждый имел свое особое место. Камни поддерживали пятый предмет, также скрытый под коноватым покрывалом, но в очертаниях угадывалось блюдо с чем-то большим и округлым на нем.
      Человек, раздевшись уже донага, запалил огонь, притворил потайную дверь и опустился на колени подле алтаря. Он развернул один из свертков и накинул на себя белоснежную суконную мантию, рукава которой едва достигали локтей, а низ платья расширялся колоколом. Положив руки на колени и закрыв глаза, он вознес к небесам какую-то молитву, а затем обратился к загадочным вещам, по очереди извлекая их из-под шелка и приговаривая шепотом.
      Первым оказался черный шнур - и смертный тут же опоясал себя:
      - Сделанный, чтобы измерять! Созданный, дабы связывать! Прочнейшим будь, ты, Шнур, мной сплетенный! Такова моя Воля и да будет так!
      Затем опоясанный обратил лик на Север, для чего ему пришлось развернуться к алтарю спиной, и отбросил шелка черного цвета - под которыми оказался искусно сработанный свинцовый пентакль.
      - Йуд, Йебешас, Йуд! - молвил он и положил символ Земли на прежнее место уже ничем не прикрытым.
      Обратившись на Запад, маг, прошептал:
      - Йуд! Йам! Йуд!
      С этими словами он поставил справа от себя медную чашу, полную влаги, а под ней оказались голубые шелка.
      Оставаясь лицом к алтарю, то была южная сторона, склонившись над ним, посвященный торжественно сдернул кроваво-красный шелк с жезла и кадильницы, что лежали вместе.
      - Нун! Нур! Нун! - таковы были слова, прозвучавшие в тишине.
      Теперь предстояло обратиться на Восток, что он и не замедлил сделать, обнажая кинжал, укутанный в желтые ткани и указывая им налево.
      - Реш! Руах! Реш! - сказал человек, заклиная воздух.
      И точно, в комнате заметно похолодало, может сквозняк, а может и сам Рафаил соизволил заглянуть на огонек.
      Он прислушался, нет, решительно ничего!
      Как поведал Бермяте оскорбленный Буревид - чужеземец был в ладах с духами огня, не даром он так просто спалил стан Ильдея под стенами Домагоща. Михаэл с пылающим мечом вряд ли бы откликнулся на призыв сейчас.
      Малхович знал также, что кровнику удалось непостижимым образом договориться со змеем, и значит, альвы воздуха также покровительствовали врагу.
      Не укрылось от Краснобая и то, как на помощь осажденному городищу вятичей пришли все водяные Оки. Потому он не осмелился молить о помощи Гавриила.
      Была лишь одна стихия, союзом с которой Ольг из Ладоги не посмел бы хвалиться.
      Все эти мысли пронеслись в воспаленном мозгу княжьего уя, едва явился гонец Бермяты. Ныне он вступал в царство Каббалы* во всеоружии, чтобы закабалить подходящего Духа Земли. Маг решил воспользовавшись мощью самого Ориила. Для того предстояло выполнить очень хитрый и опасный обряд Пентакля.
      Не все ритуалы были ему ведомы. Чему-то научили хазарские колдуны, когда Святослав, еще будучи при голове, опрометчиво отправил "свояка" с посольством в Каганат, высмотреть и вызнать о его силах. Что-то Краснобай узнал с детства от матери - Малки, а кое-что выведал сам.
      Этот обряд Малхович не просто любил, он его чувствовал. Взяв в руки свинцовый пентакль, на котором проступали едва заметные символы, человек стал похаживать возле алтаря. Двигался он так, что земляной знак Севера всегда сменялся воздушным символом Востока, а не наоборот. Стал похаживать да приговаривать:
      (* Каббала - древнеиудейская магическая система, предполагающая в том числе заключение договора с демоном или иным духом, чтобы заставить его работать на себя. Считается, что формировалась в 7-13 веках. Ее последователи одинаково преследовались и христианской церковью, и строгими последователями иудаизма. Поскольку дядя Владимира хазарянин по крови и жил в хазарском каганате, а хазары исповедовали иудаизм, он мог приобщиться к тайнам каббалы)
      - О Ты, стоящий у начала времен, ты, который и Мать, и Отец Всему, Ты, скрытый за сенью небесной, твоим именем святым Господним Адонай, именем тайным твоим Цафон, истинным именем твоим Йуд-Хе-Вав-Хе, - вибрировал голос посвященного, - заклинаю и умоляю! Даруй мне силу и зрение видеть то, что недоступно иным в твоем скрытом Свете!
      Прошу Тебя, как ученик Твой смиренный! Ниспошли архангела Своего Ориила сопроводить меня, раба твоего, на пути тайном! Отправь ангела Своего Форлоха, чтобы защитил меня, раба твоего, на дороге полной загадочного.
      Пусть правитель Земли, властный князь Церуб, волей Вечного Йуд-Хе-Вав-Хе укрепит силы тайные и добродетели сего Пентакля, дабы мог использовать его к вещей славе Господа моего, Адонай!
      Затем маг поднял кинжал и остановившись лицом к Северу принялся медленно вычерчивать в воздухе пентаграмму Земли:
      - Святым именем Господа моего, держащим стяги Севера, вызываю тебя, Ориил. Явись! И да вольется мощь в сей Пентакль. Дай ему Силы покорять земные творения, как повелевает Он!
      Положив кинжал обратно, маг обеими руками приложил Пентакль к груди и завершил вызывание духов Земли:
      - О, могущественные князья, я заклинаю вас и прошу услышать нижайшую просьбу слуги вашего быть здесь. Одарите ж Пентакль мощью, коей обладаете!
      Покончив с этим он обошел алтарь, каждый раз останавливаясь возле магического орудия и взывал к властителям стихий и святейшим ангелам, ибо на земле все они обретали единство. Нааоэм отвечал за сверкание Земли, ангел Энфра следил за водой, Энбоцод правил воздушными потоками. Последним, вернувшись на север, смертный обратился к Энроаэму:
      - О правитель плотных сторон! Заклинаю тебя! Будь здесь! Одари Пентакль мой той магией, что подвластна тебе, чтобы мог я править духами, для которых ты есть Бог!
      Едва он произнес эти слова, как почувствовал, что свинец весит в сто раз больше, чем было до этого. Он наливался сказочной силой, он заряжался недоступной никому, кроме посвященного, энергией. Властители оказались сегодня щедры, а через Пентакль она вливалась в самого человека, хитрого раба осмелившегося потревожить непостижимое.
      Наконец, он сорвал коноватое покрывало с предмета, что лежал на самом алтаре. Под ним оказалась скрюченная фигурка младенца, искусно вылепленная из красной глины.
      - Именем Йуд-Хе-Вав-Хе! И да поможет мне Ориил! - воскликнул маг, выводя на лбу ребенка-голема надпись острым углом Пентакля.
      Оно соответствовало словенскому - "ПРАВДА".
      Едва маг начертал последний знак, глазенки малыша открылись и непропорционально великая голова глиняного существа стала медленно поворачиваться в сторону дерзкого смертного.
      * * *
      - Кого там Шут принес?
      Приоткрыв веки, еще не оправившись после тяжелой ночи и короткого сна, Краснобай глянул на дверь опочивальни, в которую кто-то долго и настойчиво стучал.
      Аккуратно стучал, даже как-то застенчиво.
      - Хозяин! Не гневись! Дозволь ответ держать! - узнал он голос старого слуги.
      - Как ты посмел, песья твоя душа?
      - Мне все одно помирать, так уж лучше от суда твоего, чем от ручищ Муромца. Он приехал в Киев засветло, с ним Добрыня, который Микитович. Я сперва-то не признал - все в пыли, одежа драная, и кони в грязи да косматые. Мы Илье: "Пущать не велено!". Так он ворота внизу выломал, за тугой лук разрывчатый взялся - полосы булатные, рога медные, тетивы шемаханских шелков! Стоит средь двора, постреливает, а каждую калену стрелу вострую заговаривает: "Вы летите ко высоким кровлям, сшибайте с теремов боярских златы маковки!". А еще тот Муромец вопит: "Собирайтесь, люди нищие! Подбирай, голь перекатная золотые маковки! Неси в кабак, пей вино, ешь калачей досыта! Я боярский заговор повыведу! Я измену в Киеве под корень изведу!". И об чем это он - понять не можем, но только шибко гневается, все тебя видеть домогается.
      - Сейчас, спущусь! Вели платье красное подать. А Илье с Добрынею выкати бочку зелена вина - пусть угостят голь перекатную, - буркнул Краснобай.
      - Корсуньского?
      - Совсем дурак? Обойдутся бессарабским.
      Приоткрыв ставни, вельможа выглянул во двор. Средь него высилась скала, две скалы, поблескивая металлом. Да, нет! То не горы толкучие - не иначе, сами гости нежданные, Муромец со Добрынею.
      - Погоди, Илья, треба все миром решить! - увещевал друга богатырь. Говорил я, надобно идти к князю!
      - Умный ты, Добрынюшка! Но вот так бы и прибил на месте, кабы не был мне братом названым. Ты удержишь руку, да сердце не смиришь! - басил в ответ Муромец.
      - Фьють!
      Каленая стрела насквозь прошибла ставеньку. Кабы не была она прочна и толста - боярин поплатился за любопытство.
      Выругавшись, Краснобай поспешил вниз. Он прибыл вовремя. Илья успел вышибить днище у бочки и даже опрокинуть штоф, а то и два. Стражники, да телохранители Малховича жались по углам. Никому не хотелось попасть под горячую руку могучего атамана.
      Хоть Добрыня был не столь крепок, как друг - но никто в Киеве не сумел бы одолеть Микитича в честном бою. Высокого росту, ладный, темные русые волосы - на молодца засматривались красны девицы, да что там девицы - и хозяйки улыбались богатырю.
      - Илья!? Добрыня? Какими судьбами в Киеве? Мы-то думали, вы на заставе, ворога стережете? Неужели, беда какая на Русь идет? Ты бы вестового прислал, Илья... - двинулся Краснобай к Муромцу, раскрывая объятья.
      - Я с тобой не лобзаться пришел! Нутром чую, зреет в стольном граде заговор! У меня на заставе ни шиша нет! Жалование за три года не плочено, кони свежие да сменные не дадены! Подножным кормом живем, боярин! Что во степи поймаем - то и вкушаем, - свирепо продолжал Муромец, уклоняясь от рук Малховича.
      Но тот все-таки обхватил богатыря за плечи, насколько это вообще было возможно, и положил голову на широкую грудь.
      - Ну, хорош! Хорош! Я сюды не целоваться ехал... - уже более миролюбиво бормотал смущенный Илья.
      Благоразумный Микитович поспешил на помощь атаману:
      - Да, хранят тебя боги, князь Малхович! Нам на полпути встречался Бермята. С ним дружина славная. Так все на них сидит новехонькое. Кони у них сытые, и про каждого смена имеется. И каленых стрел запас в тулах, и провианта на неделю вперед. Мы же третий год стоим в Степи, защищаем рубежи Киевские от печенега - а никакой помощи из града стольного и не видывали.
      Сказал, да и подивился, больно стар дядька Владимира стал. Весь высох, пожелтел, под глазами круги синие, пальцы, прежде пухлые и налитые силой, теперь странно вытянулись и придавали сходство с пауком.
      - Никак, сильно зашибает боярин! - прикинул Микитич.
      - Знаю! Все знаю, свет Добрынюшка, - обратился к нему Краснобай, раскрывая и тезке объятия, - Времена ныне тяжелые, неурожайные. Ни радимичи, ни вятичи, ни древляне лохматые полюдья не дают. Уклоняются, поганцы, от налогов. А на крайнем западе ратились мы с ляхами, да друзья наши прежние долгов не спешат отдавать - вот и пуста казна княжеская. Сами у Царьграда выпрашиваем. Вы уж, богатыри бывалые, затяните туже пояса. Чем сумеем поможем. Я самолично прослежу, чтоб в самом необходимом застава ваша ущерба не знала. А коль был у бояр кособрюхих умысел - ту измену я изведу, повыкорчеваю... Да, что же мы на крыльце-то стоим, сядем-ка за стол, осушим-ка братину вина зеленого!
      - С дороги не мешало бы в баньку, - проговорил Илья, покосившись на бочку - Да, больно пить охота! Только ты, князь, эту гадость можешь псам отлить, у них и то, наверное, от такого живот пучит.
      - Есть у меня, богатыри, вино всамделишное, заморское, не в пример бессарабской кислятине, - отвечал Краснобай, увлекая воинов за собой в терем, - Так, где это вам воевода встретился?
      - Уж виднелись вдали Сорочинские кряжи, выехали мы на чисто поле глядь - там лежит сила печенежская. Вся побитая, да подавленная. Как же думаем, проморгали? Сокол мимо не пролетит незамеченным, а чтоб орда степняков? - заговорил доверчивый Илья.
      - Так, то, может, кто из ханов с Ильдеем схватился - они ж ныне данники Киева и служат Красну Солнышку почище некоторых. Вот, беда, меж собой не ладят! - обеспокоился Краснобай.
      Идут они эдак, а Добрыня-то Микитович все по сторонам посматривает, да на обзаведение угрюмо поглядывает. Только шаг через порог в другую горницу а там по стенам развешаны богатырские доспехи да оружие разное, все серебром горит, переливается червонным золотом. А тулы с ножнами да рукояти мечей дорогими каменьями изукрашены. Входят они в гостиную, глядь - стол винами, медами и всячиной разной заставлен. Притворил Краснобай дверь, и снова к Добрыне Микитичу:
      - И много ли степняков порубано?
      - Нет, князь! По ним будто скала проехала, там не сеча и не рать была, - ответил Добрыня Микитович и довольно улыбнулся, видя такое беспокойство тезки.
      Сам он не верил ни в какие союзы с басурманами, а потому только радовался при каждом случае, когда исконным врагам доставалось на орехи.
      - Вот у тех-то гор Сорочинских мы Бермяту и встретили. Он, выходит, гнался за кем, все нас о девице одной расспрашивал. Не признал, должно быть, торопился. Мы в ответ, что не худо бы поздоровкаться с атаманом, что давно уж женщин не пробовали. Бермятины воины насмехаться стали, горемычные: "Не отсохло ли, мол, у старца за ненадобностью". И пошли эти шуточки соленые, а сами - юнцы безусые. Ну, Ильюша и не сдержался, - пояснял Добрыня. - Кабы я руку-то богатырскую не отвел - не поздоровилось бы и воеводе.
      - А вот это зря. Как так можно - на людей княжих с кулаками? - еще больше расстроился Краснобай, - И что, не видали вы той девицы?
      - А чего они первые полезли? Ни одной бабы за три года! Так и помереть можно, посуди сам! - расхохотался Илья и дружески стукнул хозяина по плечу, так, что тот еле устоял на ногах.
      - Дак, и это дело поправимое, Ильюша! - скорчил вельможа улыбку.
      - Ты, Илья, запамятовал, небось, - поправил атамана доходчивый Микитич, - До Перунова-то дня еще полмесяца было, а вдруг вбегает Лешка и кричит: "Быбы! Бабы идут!". Я думаю, чего-то он перепутал - и точно, скачут во чистом поле поляницы, только пыль столпом. Так, наши богатыри, кто в чем был - все за ними...
      - Это ж, Царь-девица, - уточнил Илья, мечтательно заведя глаза.
      - Дивица она, а не девица, - ответил Добрыня, а Малхович вновь усмехнулся.
      Верно приметили люди, что ежели три мужика собрались за столом, то разговор у них все об одном и том же.
      * * *
      - Как звать тебя, молодец!? Ты какого роду-племени, да с чего очутился здесь? - спросил Свенельд незнакомца.
      Но, как живо поняла Ольга, сделал он это скорее для того, чтобы отвлечь раненного от мучительной боли. У спасенного ими в правом боку сидела печенежская стрела. Причем били в спину, железко выглядывало чуть ниже последнего ребра, а обломок, лишенный оперения, торчал сзади.
      - Пить, во имя всего светлого!
      - Терпи, воин - может в князи выйдешь! - молвил старый Светельд, надрезая и без того драную рубаху близ раны, - Воды у нас нет. И коль ты мужик - терпи!
      - Звать меня Фредлавом, - сбивчиво заговорил спасенный, пока случайный лекарь осматривал бок, - Я буду вольный человек с Ладоги, свободного варяжского роду. А лодью вел ныне из Славии к Русскому морю. Зиму коротал в Киеве, а по весне, когда без лишних хлопот можно миновать тернистые пороги, вышел на Царьград. Везли мы базилевсу ихнему бобра да рыжей кумы знатный мех, куницу да черна соболя. А еще везли мечи с самого Новагорода, да Людота, то кузнец киянский, мне десяток подбросил... Ох! Ты полегче, старик - так и помереть можно!
      Но Свенельд не ответил.
      - А дальше-то что было? - спросила Ольга Фредлава, отвлекая его.
      Варяг скрипнул зубами, но продолжил:
      - Сам я принадлежу к тому великому товариществу, что на Венетском взморье зовут волынью. Наш глава - славный Дюк из Волина, то-бишь Венеты*. Честь ему и хвала! Славен Дюк Венедич силой-храбростью, да и тем, что пораздвинул раз горы толкучие. С тех-то пор на Киев-град стала дорога прямоезжею. Я ему был помощником первым. Да, видать, нынче прахом тот союз никому не миновать чар Лелиных. Полюбил вожак красну девицу, а она-то люба самому князью киевскому. Словом, бросил Дюк дела купеческие, ищет он на страсть управу... Ах! Старик, старик!
      (* Венета, Волин, Волынб - собирательное название нескольких городов, основанных венедами, например совр. Волин в Польше, Висбю, т.е Выжба на о.Готланд, Венеция, Вена и др. Упоминаемые в русских сказках Индия и индийские цари на проверку оказываются Венедией, Вендией и вождями западных славян (см. например, былину о Дюке Степановиче и сказку "О храбром Еруслане Лазаревиче..."). Волынь из былины о Дюке по нашему мнению есть город Волин-Узнов, описанный Адамом Бременским.)
      - Ничего! Уже скоро! - молвил Свенельд, и зашептал, зашептал древний, заговорил скоренько так. - Во имя Триглава Великаго, к трем стреловержцам взываю я, к Сварогу, что кует стрелу, к Дажбо, сыну его, что кладет на тетиву, да к самому Стрибе, он несет стрелу. Не от Стрибы, не от Посвиста пришла сия стрелочка каленая - от врага лютаго, печенега проклятого. Как пришла - так выходи стрела, из Фредлава на уклад, да на железо и на масло! Тенись, не ломись и не рвись!
      Кот, что валялся себе в теньке, приоткрыл сонные глаза и хотел было вставить какую-то гадость, но смолчал.
      Фредлав нервно сжал ладонь спасителя и продолжил:
      - Шли мы по Дан-реке. Уж совсем было спустились к Русскому морю, да не судьба моим товарищам искупаться в черных водах. Удача оставила нас!
      Редкая стрела долетит до середины той великой реки - потому, как заметили мы разъезд печенежский, так сразу решили убраться подальше от берега. Смешно, если бы сорок здоровых мужиков не выгребли бы? Да и летела лодья по течению. Вдруг по борту правому вижу я из мутной-то воды морда страшная поднимается! Лошадиная ли, змеиная ли - не ведаю. И шея-то у гада гибкая, а с хорошую сосну в обхвате будет! Не успели опомниться мои товарищи, змей башкой твердолобой как ударит нашу лодочку! Чуть надвое не расколол, страшилище. Все, кого прочь не вынесло, взялись за луки да секиры острые. Но стрелы от брони змеиной поотскакивали.
      Изловчился я, да поразил гада в самый глаз. Промахнуться было сложно, очи чудо-юдовы с тарелку округлостью. А когда он разинул пасть - в ход пошли дротики, впиваясь в красную мякоть ужасного языка.
      Змей глубоко нырнул, а потом как даст еще раз в борт! И точно пробоина! Приказал я править снова к берегу, так он навис тушей над лодьей и рухнул всей тяжестью. Судно в щепы!
      Начал гад пожирать моих товарищей, кого перекусывал, кого целиком смолотил - на песок мы выбрались втроем. Печенеги уж поджидали, словно знали о том, точно чудо-юдо у них на довольствии. Да, трудно взять нахрапом вконец озверевших мужчин! Мы мечтали подороже продать свои жизни. Я уложил наземь троих, прежде чем петлю накинули. А потом уж ничего не помню... Проклятье!
      - До ста лет проживешь, варяг! Удача вернулась к тебе вновь! Вот стрела - сохрани на память! - молвил Свенельд, подавая Фредлаву извлеченную из тела погибель, - А теперь, ну-ка, прикуси ее, чтоб перед бабой не стыдно было!
      Раскалив в пламени кончик ножа, он прижег кровавую рану со спины. Зрачки у варяга расширились, да стрелу чуть не расщепил. Затем, положив Фредлава, Свенельд повторил все то же с другой дырой, где хлюпало и пузырилось.
      - Ну, вот, и ладно! Твоя очередь, девица!
      Свенельд поднялся на ноги и с трудом разогнул спину, годы брали свое.
      - Видать, старик, не миновать мне моста Калинова, - проговорил варяг.
      - Все там будем, да рано ты собрался на ту сторону. Погоди, еще детей наплодишь - тогда ступай себе, хоть в Пекло*!
      (* Пекло - Пекельное царство, Нижний мир, противоположный Сварге, имеет три уровня (Золотое, Серебряное и Медное царства), куда после смерти по старости или болезни попадают люди. Вход в Пекельное царство закрывает Алатырь-камень. Более правильное наименование - Кощное царство, ибо в слове "пекло" отражено чуждое язычеству представление об аде. "Камень-алатырь, никем не ведомый, под тем камнем сокрыта сила могуча, и силе нет конца." Если алатырь - от слова алтарь, т.е. светлый камень или жертвенный камень тогда понятно, почему справляя на нем требы можно было приобщиться к тем или иным божественным делам. Алатырь-камень бел-горюч, горюч он от того, что вытекает из-под него река, и если он жертвенник - это река Смерти, ибо кровь, струящаяся по нему осквернила бы любые иные воды, кроме Смородины-реки).
      Ольга подсела к варягу и отерла тряпицей пот. Затем она возложила тонкие холодные персты ему на лоб и заговорила, затараторила, запричитала:
      - О, Великий Велес, все, чем виновен пред Тобой сей человек, словом, делом, помышлением. Ты, как милостивый, прости ему это и дай Фредлаву мирный и покойный сон. Ты, Хранитель душ и тел наших, мы возносим Тебе хвалы и славу Тебе поем! Отними же боль Фредлавову, ибо он верный помощник Твой на земле и исполнитель заветов Твоих, о мудрый Велес! Услышь мой голос, Волос! Волос! Не быть боли в белом теле, красной руде, буйной голове..."
      С этими словами девушка срезала у себя прядь и вложила в руку Фредлава.
      - Ты красивая! - успел вымолвить он, засматриваясь на младую ведунью, Как звать, милая!
      - Ольгою, - ответила она, улыбнувшись.
      Когда варяг заснул, укрытый сребристым покрывалом Прях, Свенельд отправился собирать поживу для огня. Продолжать поиски словена, имея такую обузу, они уже не могли.
      - Да и куда деться без воды, без лошадей? - раздумывал он, - Разве, чародейский клубок! Уж он-то выведет из западни. Но захочет ли того баба? Хоть и говорят, боги желают того же, но, по всему видать, здесь их намерения впервые разошлись.
      Подбросив веток в огонь, чтобы озноб не доконал варяга, он и сам подсел к жаркому пламени, погреть старые косточки. Свенельд вспоминал Волынь, ибо не раз и не два бывал там с волхвами по делам Храма, сопровождая учителей. А писали о чудесном граде Дюковом первейшие враги славян вот что:
      "При устье реки Одры находится великий Волин, или Узнов, знаменитая пристань, куда съезжаются окрестные народы - варвары и греки. Он, без сомнения, самый большой из всех градов Европы, в нем обитают славяне вместе с другими народами. Саксонские пришельцы также пользуются равным правом сожительства с коренным населением его, но под условием не обнаруживать, живя там, веры своей чуждой. Весь же народ тамошний еще предан заблуждениям язычества, но несмотря на то, трудно найти относительно нравов и гостеприимства людей честнее и благодушнее. Город богат товарами всех северных стран, он имеет все, чего ни спросишь приятного и редкого. Из него в короткий срок суда ходят с одной стороны в Дымин, с другой в Семландию, которой обладают пруссы. Сухим путем от Лабы достигнешь Узнова на седьмой день пути, а чтобы доехать до него морем, надо сесть на корабль в Старграде, из Волина ж, плывя под парусами, на день четырнадцатый приходишь к Ладоге, Руси"
      Свенельд знал, неприступной крепостью высится Волынь на пределах земель славянских, но не ведал он, не гадал, долго ли стоять так отпущено. Это прозрели разве небожители.
      Ольга растормошила дремавшего после утренней пробежки кота, чтобы тот порассказал ей о своих злоключениях. События мчались сегодня вприпрыжку и вот, наконец, остановились, словно увязли в песке времени.
      - Ах, да! Раз обещал - изволь. Потешу я тебя историей, вот только конец у нее огорчительный, как вижу, - промяукал Баюн.
      Зверь почесал лапой за ухом, и его пышные усы, обычно торчащие во все стороны, опустились вниз.
      * * *
      - Вот она, гора печенежская, о которой Свенельд сказывал. Вот он какой, Вал Отчаяния! - смекнул волхв, опытным взглядом оценивая высоту песчаной стены.
      На самом деле сооружение имело форму громадной подковы, внутри которой правильными кругами стояли просторные шатры. Подле каждого находились рослые смуглые копейщики. Почти у всех были изогнутые сулеймановы мечи. Арабы славились оружием, а Куря, видать, жаловал восточных купцов.
      Въезд располагался так, что все жаркие степные стрибы обрушивались на стену, а за ней царило безветрие. На самой вершине сооружения он приметил ряд лучников. Спускаясь к центру Вала, за ним следовал второй ряд и третий. А меж ними в рванине и тряпье брели бесконечные вереницы рабов. Израненные, измученные, голодные, грязные. У каждого на спине был мешок, полный сыпучего материала, они-то и обновляли Вал Отчаяния. Казалось, нет на свете более безумной и бесполезной работы, чем эта. Следуя мимо, Ругивлад пытался вглядеться в их лица, но увы, в мутных глазах он не прочел ничего, кроме обреченности. Обнаженный до пояса шаман бил в бубен, пленные двигались по кругу, послушные его воле.
      - Вот, мы и у цели, чужеземец! - сказал провожатый, - Хан ныне пирует с родичами да сотниками. Ему уже доложено о твоем приезде, но если хочешь лицезреть нашего повелителя - меч ты обязан оставить при входе.
      - Изволь! - усмехнулся Ругивлад, передавая полуторник.
      В последний миг он заметил, что руны на клинке светятся недобрым злым зеленым огнем, но делать было нечего.
      Воины подхватили мешок с диковинным котом и потащили вслед за гостем. Словен изумился - еще вчера возил звереныша за спиной, а сейчас два здоровяка еле волокут котяру.
      На площадке перед шатром в пыли валялись пленные, связанные по рукам и ногам. Одежды на них еще не светили прорехами - знать, поймали недавно. Люди ожидали незавидной участи.
      - Ольг! - услышал он знакомый голос, но не обернулся и прошел мимо, хотя сомнений не было - то, конечно же, Фредлав.
      Вот где Кривая да Нелегкая свела!
      Их останавливали два или три раза. Осматривали, оглядывали, может, только не ощупывали, прежде чем, миновав последний занавес, Ругивлад не явился пред очи хозяина.
      Шатер был убран богато. Мягкие пушистые ковры делали шаги бесшумными. Пировавшие сидели кругом. Точно напротив входа на возвышении развалился хан. Разноцветные полупрозрачные ткани танцовщиц, скользящих пред гостями, позволяли разглядеть всевозможные прелести женского тела, если бы он того пожелал. Рабыни ловко сновали меж гостями - серебряные да златые блюда со всевозможными яствами, стояли точно там, где ступала иная стройная ножка. За гостями, также кругом, застыли безмолвные стражи. Истуканы, волхв принял их сперва за светильни.
      Куря был поджарым, сухощавым мужем, который, однако, уже перешагнул порог старости. Кожа на его лице имела какой-то желтоватый оттенок, а при тусклом свете выглядела просто дряблой. При хане слева сидел красивый, еще молодой мужчина с правильными чертами лица, у этого кожа казалась посветлее, чем у смуглых печенегов. Тонкие усы огибая уголки губ обращались в короткую острую бородку, но при этом подбородок точно под нижней губой был гладко выбрит. Ругивладу показалось, он уже где-то видел этого вождя. Все, кроме хана и его наперсника, оказались одетыми так, точно через миг им уже быть в седле и скакать, выполняя веление господина, за тридевять земель. Однако, оружия при них тоже не было!
      Куря провел рукой, приказавл танцовщицам убраться прочь. Они убежали, скрылись, умчались, точно неуловимые тени.
      Ругивлад низко поклонился хозяину, не погнушался словен, положил он поклоны и его сотрапезникам. Воины, сопровождавшие чужеземца - те вовсе упали ниц и поцеловали ковер, оставив мешок в покое.
      - Здравствуй, великий хан! Да будут щедрыми к тебе боги! Пусть табуны твои никогда не оскудеют! Пусть жены твои подарят миру еще много храбрых джигитов! - приветствовал печенега волхв.
      - Правдивые речи милы моему сердцу, но сладкие речи вредят моему слуху, - отвечал Куря, - Эй, слуги! Поднесите воину чашу! Тот, кто смел люб нам, даже если это враг.
      В руке у хана появился большой злаченый кубок, но Ругивлад стоял слишком далеко, чтобы в деталях рассмотреть его. Не успел он о том помыслить, как Куря сделал знак приблизиться. Следом за гостем поволокли и мешок. Волхву поднесли чашу с каким-то белым шипящим напитком, ту же жидкость налили в кубок, подставленный ханом. Затем стали обносить иных гостей. Это успокоило Ругивлада. Руны, что он кинул накануне, не сулили яда, хотя предвещали неприятную встречу со старым знакомым. А еще говорили они о взбесившейся земле, но волхв не сумел истолковать хитрые знаки.
      - О мудрый хан! В жизни не пробовал такого изумительного напитка! воскликнул словен, и он не погрешил против истины, - Никакое молоко на моей родине не веселит душу?
      - Это потому, что вы, словены, не умеете доить лошадей, - ответил ему довольный своей шуткой хозяин.
      Затем он трижды хлопнул в ладоши. Тогда воины, сопровождавшие доселе гостя, покинули шатер, а родичи и сотрапезники Кури приумолкли.
      - Так, что у тебя за дело ко мне, молодец? Али шутишь? Смотри, я смеюсь редко, и при этом всегда последним, - промолвил Куря, оглаживая бороденку и нехорошо улыбаясь.
      - Есть у меня, хан, в мешке диковина. Для тебя старался - непролазные леса исходил, пока поймал!
      Сзади Ругивлад почувствовал движение, но обернуться сейчас и показать печенежскому вождю спину было равносильно тяжкому оскорблению. Поэтому он начал отступать, по-прежнему глядя в лицо хана и так добрался до мешка.
      - Дозволь показать диковинку, мудрый хан!
      - Дозволяю! - проговорил Куря и глянул на того молодого вождя, что сидел при нем слева.
      Странно знакомый Ругивладу басурманин ответил таким же взглядом.
      - Ну-ка, чудо из мешка, покажись-ка нам, сделай милость! - проговорил волхв.
      Но не успел словен развязать горловину, как на него навалились шестеро дюжих печенегов и ловко скрутили руки за спиной. Петля сдавила горло, и судя по всему, та же веревка опутывала ноги. Вот в таком плачевном, скрюченном положении его и застал кот, продирая заспанные глаза.
      - Щас спою! - мяукнул он - Только выпить бы чего! Глотка пересохла!
      Но начать чародейство зверю не пришлось. Грянули оглушительные бубны и барабаны, грянули так внезапно, что иные гости поперхнулись и попадали на ковер. Даже если б Баюн и завел гармонь - он старался бы напрасно.
      Оставив Ругивлада, так что тот повалился на бок и мог наблюдать за происходящим уже лежа, шестерка расторопных слуг набросилась на сонного кота. Один запихивал морду назад в мешок вонючим сапогом, четверо держали за бока, а последний ловил момент, чтобы как только кошачьи уши скроются в темноте, завязать коварный узел. Наконец, под усиливающийся надсадный вой рогов, их потуги увенчались успехом.
      Валяясь на ковре, крепко связанный, с риском сломать спину, словен изогнулся и увидел, как восемь дюжих молодцев с трудом выволокли проклятый мешок. В тот же миг по знаку хана музыканты прекратили шуметь.
      Молодой наперсник Кури сошел с возвышения и склонился над врагом - на вид ему, казалось, весен сорок, но может, и меньше:
      - Не признал меня, Ольг из Ладоги? А ведь, мы старые знакомые. Ловко ты провел нас на пиру у Владимира! Да, видно, рыбак из тебя хреновый. Какая же щука на одну блесну дважды позарится? Я - Ильдей! ... Поднимите его!
      Слуги приподняли волхва и поставили на колени. Голова пленника оказалась заведена далеко назад. Выпирал кадык, петля не пускала, и приходилось косить глаза, чтобы видеть приятного во всех отношениях собеседника.
      - Ты умрешь не сразу, Ольг! Ты еще ответишь за гибель лучших воинов! Там, под Домагощем, я уж совсем было поверил в свое бессилие. Да, видно, удача ныне на моей стороне. Зря, ой, зря ты погубил сына Буревидова.
      - Предатель! - прошептал Ругивлад.
      - Напротив! Он просил передать тебе, словен, что отныне станет причиной всех твоих бед. Это он сообщил нам о твоей службе. И когда ты будешь умирать - вспомни о славном Сером Хорте, вспомни об убитом Дорохе.
      - Погоди, племянник! - подал голос Куря, - Уговор дороже денег! Забери диковину да вези коназю Владимиру. А герой мне останется, я на него тоже ловить думаю, а поймаю я красну девицу!
      - Берегитесь, дядя! Договор, конечно, дороже, но не вышло бы худо... Владимир таких шуток не прощает, а силы у него немалые.
      - Плевал я на русов с их каганами. Это ты, молодой, все вьешься при троне Владимира. Мы, старики помним еще славные времена, когда каганы нам не только руки готовы были лизать. Ступай, ступай! Вези своего борова, а об герое нашем не беспокойся.
      Ильдей приблизил ненавистное лицо и потрепал связанного Ругивлада по щеке, их глаза встретились:
      - Будь здоров, умник! Не скучай!
      - Со мной не соскучитесь.
      Ильдей пнул ногой в живот. Внутри все подпрыгнуло и отозвалось острой болью.
      Прошипев еще что-то на прощание, хан вышел вон. Послышался скрип колес.
      Под издевки гостей стражи потащили скрученного Ругивлада к возвышению, где сидел Куря, и бросили на ступени.
      - Стало быть, чужеземец, тебе понадобилась моя чаша? Нечего сказать хороший выкуп за девицу! А вот я беру их так, беспошлинно! - сказал и заржал, словно мерин, - И твою возьму!... Ха! Чего шепчешь?
      - Не видать тебе моей суженой, хан, как своих ушей! - ответил волхв, силясь разорвать путы.
      - Ну, да! Погеройствуй! Твоя невеста в двух переходах отсюда будет. Как ты полагаешь, захочет ли девица спасти женишка? С ней Владимир-коназ не справился, ну да я знаю средство пуще прежних. Не захочет, знать, глядеть на мучения любимого...
      - Эх, Волах! Вот и надейся на честное слово! - досадовал Ругивлад, Ой, ты Мать-Сыра Земля, не дай без славы сгинуть! О Великий Велес, помоги! Ну-ка, кладенец, сослужи службу! Поруби вражьи головы! - прошептал волхв.
      - Эй, слуги! Заткните ему глотку, да сторожите пуще глаз!
      - Погоди, хан! Перехитрил ты меня! Не позволишь ли напоследок хоть одним глазком подивиться на чашу знаменитую? - взмолился словен.
      - Могу и выпить предложить, да только ум тебе ныне не потребуется, ответил Куря и поднес к его лицу, совсем-совсем близко что-то округлое и белесое.
      Это был череп, окованный красным златом. То был заветный прах Святослава.
      ГЛАВА 19. ВСЯ МОЩЬ ЗЕМЛИ
      - Значит, Ругивлад в плену? - она закрыла лицо руками.
      - Гм, боюсь, что хуже! - промурлыкал кот, - Сама видишь, здесь и пленных-то не осталось, не то что степняков, не иначе - буря в пустыне. Вот, только кажется мне, что ваш Фредлав знает больше. Как очнется - можешь спросить. Да, хватит, хватит реветь, дурочка! Ну, пропал покамест волхв без вести - так, не умер же. Я скажу - не тот это парень, чтобы так просто сгинуть.
      Вчерашняя конина выглядела недожаренной, но, боясь оскорбить Свенельда, Ольга отведала кусочек. Она так устала за минувший день, что подавила брезгливость. Кот выпросил самый сырой кусок - от этого, как он пояснил, шкура станет еще пушистее.
      - Как же ты сумел улизнуть от басурман? - спросила она зверя.
      - Пустяки, - отмахнулся лапой Баюн и неопределенно продолжил, - кликнул дядюшку на колесе и сказал - "Поехали!"
      - А, очнулся! - протянул Свенельд, положив руку на лоб раненого, - Жара нет! На-ка, поешь! Ты, должно быть, сильно голоден.
      - Спасибо, старик, да я повидал нынче такое, что ничего в горло не лезет.
      - А я говорю - ешь. Силы тебе еще пригодятся!
      - Скажи, варяг! Не встречался ли тебе некто Ругивлад? Такой высокий, худой, бородатый? Весь в черном... Его сцапали пару дней назад, - бросилась Ольга к раненному.
      Тот удивленно глянул на девушку и промолвил:
      - Знал я одного Рогволда. Росли вместе. И встретились давеча на беду. Жаль! Принял он лютую смерть! Но звали его всегда Ольгом, а второе имя получил он за тридевять земель - в самой Артании. Мы столкнулись неожиданно, - продолжал Фредлав недавно прерванную историю, - Спутников моих, забыл сказать, убили там же, на берегу. Но я - счастливчик. Когда толстый смуглый степняк уж наклонился ко мне перерезать горло - его окликнул предводитель: "Постой, то видать сам купец будет! За него мы получим неплохой выкуп!". А затем он спросил, путая печенежские и наши слова, могут ли мои родичи отсыпать им за жизнь и свободу один-другой мешок золота. Я ответил, что они не столь богаты, но серебра не пожалеют. Наверное, этот ответ был так похож на правду, что они решили оставить меня до поры до времени. "Везите этого к Горе, в Ильдеев шатер! Да передайте на словах, что торговля пленными все-таки выгоднее, чем закапывать их заживо в песок!" велел предводитель степняков. Меня хорошенько связали да бросили поперек какой-то норовистой кобылы. Сколько ехали - не ведаю, я часто терял сознание. Видать, мы не сразу двинулись в обратный путь, а еще долго кружили в ожидании новой поживы. Помню, что ночевали раза два, а то и три. Словом на третьи или четвертые сутки, когда я совершенно обессилел, мы очутились близ громадного вала. Песок высился на сотни саженей. Наверное, то и была знаменитая гора Куря, которую в Киеве зовут стеной отчаявшихся.
      Ильдей пировал, потому меня швырнули к иным пленникам, что валялись напротив ханского шатра. Предводитель отряда приказал напоить нас. Наверное, не хотел, чтобы загнулись на глазах владыки. Подбежала чернобровая печенежинка ... Тут я и углядел своего дружка. Он гордо шествовал по Стану, а за ним два степняка волочили здоровый мешок. Вот уж не знал, не гадал, что Ольг тоже в варяги подался!? Впрочем, он был не похож на себя, и я сдуру окликнул человека. Но тот и не вздрогнул. Ну, думаю, почудилось !
      * * *
      - Можно и выпить, - ответил хану Ругивлад, чуя, как подкравшийся полозом холодный, словно лед, дар Седовласа, едва касаясь кожи, режет толстые веревки.
      - Изволь, последнее желание обреченного - для меня закон! - сказал печенег и подозвал слугу, чтобы тот наполнил зловещую чашу.
      В тот же миг волхв резко выпрямился за его спиной, сжимая в руке колдовской меч. Слуга от неожиданности аж выронил кувшин и попятился, ахнули гости. Невозмутимые доселе телохранители бросились к возвышению, но словен предупредил их. Он схватил низкорослого хана за волосы. Клинок оказался у горла Кури, там, где ходил кадык.
      - Скажи своим жлобам, пусть убираются вон.
      - Убейте его! - прохрипел Куря.
      - Смелым у нас почет, - похвалил волхв печенега, - Ты сам этого хотел.
      Сталь взвизгнула, предвкушая богатую жатву. Клинок вскрыл ханское горло от уха до уха. Все произошло очень быстро, мгновенно! Вряд ли кто ожидал от пленного, еще миг назад связанного по рукам и ногам, такой прыти.
      Пихнув еще трепещущее тело в одну сторону, словен бросился в другую, швыряя в воздух яростные слова заклятья Ругевита, безжалостного семиглавого бога ругов. Он ощутил на губах солоноватый привкус. Он всегда жалел, что не научился хранить одежды в чистоте. Вся грудь, весь его доспех, все лицо было в крови врага. Но сейчас это казалось даже приятным.
      Очутившись в самой гуще печенегов, из которых во всеоружии были разве стражи, черный витязь Арконы не испытывал стеснений. Пред глазами так и стояла нищенка с мертвым младенцем на руках и ее муж со стрелами под сердцем. Со сверхестественной быстротой клинок рванулся к долговязому степняку, распарывая грудину и живот. Наскочивший второй получил рукоятью по зубам. Хрустнуло. Степняк рухнул с переломанной челюстью. Третьего достал в пах. Прыгнул, опрокидывая светильни.
      Он давно заметил, злодейский меч живет особой жизнью! Казалось, ничто не способно устоять пред мощью Седовласовой стали. Когда воин колол, меч был длинным, когда обнажал - он становился короток, когда поднимал - легок, и уж если рубил - клинок казался тяжел, словно датская секира.
      Вкруг волхва завертелась кровавая бойня. Еще один враг поскользнулся в луже крови. Удар меча пришелся на затылок. Обезглавленный труп покатился вниз. Кто-то схватил словена за ногу, и он едва не прозевал яростное движение сулейманового меча сзади. Присел - выдох, задержка, вдох! И с разворота всадил клинок в живот бойкого противника. Тут же искоса повел железо - его окатило кровью, отпихнул мертвеца ногой.
      Падали раненные да изувеченные, громоздились трепещущие тела. Ругивлад исступленно валил печенега за печенегом. Степнякам чудилось, неуловимый чужак танцует, выбирая себе пару, каждый раз, когда пляска смерти того требовала. Да он уж был не один, этот дикий свирепый воин с искаженным лицом. Семь проклятых чернецов! Похожие один на другого, словно вороны на поле брани, семь смертей в едином клинке! В роковые минуты сечи руг был сильнее, быстрее, искуснее, изощреннее. Сам Перун не справился бы с ним!
      - Арррха! - издал он леденящий кровь боевой крик ругов, и зловещий меч Седовласа раскроил еще одну неразумную голову от макушки до губ.
      Отталкивая друг друга, басурманы повалили к выходу. Навстречу им продиралась внешняя стража, заслышав шум сквозь толстые войлоки. Снаружи могло показаться, что в шатре печенежского вождя идет веселый пир. Гости вынесли воинов назад...
      Но один степняк все-таки остался. Он прикрывал резвое отступление сородичей, направив в сторону чужеземца плоский изогнутый сулейманов меч. Ругивлад поспешил покончить с печенегом, но опытный воин неожиданным, поистине звериным движением, избежал удара и сам перешел в наступление. Обманным секущим ударом словен заставил противника податься влево, а затем один за другим сделал два страшных выпада. И все же клинок степняка отразил и эти колющие движения с не меньшим изяществом. В следующий же момент разве Удача спасла Ругивлада от стремительной стали. Кончик вражеского меча чиркнул от виска до подбородка, щеку залило соленой влагой. Печенег отскочил, и тут дар Седовласа сам кинулся к врагу, ловко обогнув защиту, клинок на половину ладони вошел в горло.
      Черный волхв наклонился и поднял с залитых кровью персидских ковров то, за чем явился сюда. Верх черепа был снесен по самый лоб, внутренность блистала серебром. Пустые впадины глаз позволяли владельцу, обхватив чашу ладонями, удобно припадать к плескавшейся внутри хмельной влаге. В верхней челюсти мертвой головы еще чудом держались остатки почерневших зубов, нижняя - вообще отсутствовала, а вместо нее там было золотое предчашие.
      - Не обижайся, Святослав! - он бесстыдно пропустил сквозь мертвые глазницы ремень и через плечо приторочил чашу к спине.
      Ругивлад ринулся к выходу. Он столкнулся с двумя столь же рослыми степняками. Едва бросив взгляд на чужеземца, враги подались назад и кинулись наутек. Ярость Нави переполняла его. Волхв рубанул мечом по какому-то столпу, что поддерживал своды. По дереву поползла трещина, словно оно было давно трухлявым изнутри. Не успел словен выбраться наружу, как шатер за спиной стал медленно складываться и оседать.
      * * *
      - Я опешил, когда он возник рядом и одним рывком освободил меня от пут. Среди этого песка и пыли не хотелось уже ничего, кроме смерти. И тут - на тебе, как снег на голову!
      ... Ольг обернулся, - продолжал рассказ Фредлав, - У него было лицо одержимого, ужасное лицо. И я понял, такого уже ничто и никто не остановит на пути: "Здоров будь, друже! Времени нет! ... У тебя один жребий из тысячи! ... Попробуй рвануть через стену, когда я начну..." - так говорил он, отражая удары.
      Освобожденные, мы присоединились к нему. Я подхватил у мертвеца оружие и хотел стать спина к спине.
      - Нет! Бегите, что есть мочи, други! - то ли приказал, то ли попросил он, - Беги Фредлав! Дуй отсюда! Промедли одно мгновение - я не поручусь за твою жизнь!
      - Что ты задумал, Ольг!?
      - Не зови меня так, имя мое - Ругивлад. Оно дадено в бою, с ним и помру, коль повезет. А что я задумал!? - отвечал он, укладывая секущими ударами одного степняка за другим, - Щас вот спою напоследок и отправлюсь в Пекло, к старушке Хель! - рассмеялся он. - Да, куда же вы лезете! По одному, по одному! ... Убирайся же ты, несчастный - не видишь, мне все труднее сдерживать Его! Я проклят на этом Свете!
      Налетел степняк, он неуклюже ткнул копьем. Я перехватил древко, басурман не удержался и упал, его тут же пригвоздили к земле. Взлетел в седло и рванул удила, так что коняга взревел от боли. Стрелы понеслись вдогонку, одна достала, но сперва я не чувствовал боли.
      Я слышал голос, его голос. Ругивлад пел, а эхо подвывало, скакун в ужасе несся прочь, опрокидывая встречных. Но басурманам было уж не до меня. Обезумевшим лица, мечущиеся тени, рабы в лохмотьях. Люди падали на колени и вздевали руки к небу.
      Обернулся, мне показалось, что стены гигантского цирка стали медленно оседать, как рушился ханский шатер. Со всех сторон волнами тек песок, увлекая и печенегов, и плеников. Он стекал туда, где еще недавно стояла палатка Кури. Теперь там высилась лишь худая черная фигура Ругивлада. Железо в его руке светилось мертвящим холодным зеленым огнем. И рядом моим другом вырастали темные воины, похожие на него статью - это рана давала о себе знать...
      ... Я почти выбрался, края громадной песчаной подковы распахивались, навстречу степям. Но тут и они начали завораживающее движение вниз. Стены схлопнулись, преградив путь, и песчаный вал покатил мне навстречу. Я, и те степняки, что увязались следом, очутились в ловушке. Мы все попались! И в тот миг уж не стало ни друзей, ни врагов - каждый сам за себя.
      Я почуял, как земля уходит из под ног. Какой-то надсадный свист. Ржание гибнущих лошадей. И смерч, могучий, неудержимый смерч вздымает кверху. Я решил поддаться ему и оставил несчастное животное. Подбросило! Завертело! Но мне все-таки посчастливилось вскарабкаться на конус оседающей горы. Я ринулся по склону вниз, сломя голову. Волна душного песка подхватила и понесла, понесла... И дальше уж ничего не помню, други, - окончил сказ Фредлав.
      - Тебе бы отлежаться, парень, денек-другой, - молвил Свенельд, - да нет у нас на то времени. Ищем мы, теперь искать уж бросили. Зато и про нас ловец найдется. Идти-то сможешь?
      Небо заволокло серыми тучами, Баюн тревожно посматривал наверх.
      Ольга тихо заплакала, тогда кот ткнулся мокрой мордой в соленые девичьи ладони и утешал, как мог.
      - Ну, вот еще сырость развела. Не печалься! Может, все к лучшему обернется! Никто не видел парня мертвым.
      - Но и живым-то уже не увидит... - зарыдала она.
      - А не вспомнишь ли, варяг! Он ничего тебе не говорил о Чаше? - кто о чем, а Свенельд тоже думал о своем.
      - Да, была у него какая-то штуковина за спиной... А что?
      Так, сам не подозревая, Ругивлад выполнил свою давнюю клятву.
      - О, Святослав! То истинно княжеская тризна! Ему удалось! Ты слышишь, девочка! Ему все-таки удалось! Теперь я свободен, теперь все счеты кончены.
      И не успел он вымолвить эти слова, как в вышине грозно и торжественно пророкотал гром, а немного погодя на иссохшую от Любви по Небу Землю упали первые капли долгожданного дождя.
      * * *
      Чаша болталась за спиной, притороченная ремнями. Какие, к Шуту, приличия!
      Эхо, многократно отразившись, вторило тяжелому басу. Волхв кричал, а оно вопило на семь разных голосов. Но Ругивлад знал, что как только мощь Нави выплеснется до дна - наступит похмелье, и тогда ему не спастись. Голос вибрировал, дрожал и клинок. Выпивая чужие жизни! Впиваясь гадюкой меж толстых кож!! Рассекая мышцы и сухожилия!!! Танцу Ругевита его научил сам Лютогаст. Ученик превзошел Мастера.
      По лагерю метались обезумевшие люди. Но лишь те, кто оказался рядом с ханским шатром, могли предположить, что виною царящего безумия - чужеземец. Черная броня его была окровавлена. В руках северянина плясал длинный меч, собиря богатый урожай. Надсадная песнь сквозь хрипы и стоны призывала стихию Земли. Песчаная воронка сужалась с потрясающей быстротой. Мчались по кругу кобылы. На словена уж обращали внимание не больше, чем на любого другого. Каждый пытался заполучить скакуна. Животные не давались... Брат резал брата в жестоком стремлении - успеть. Кто бы теперь мог помыслить, что этот одержимый, этот бесноватый чужестранец, неистовый вопль которого уже порядком заглушали шипение и шуршание песчаных лавин, есть причина всех зол?
      Все! Выдохся! Глотка пересохла!
      Ругивладова скакуна и след простыл. Увели поганые! Но ему удалось-таки словить чью-то каурую, метавшуюся в смертельном испуге от стены к стене. Расшвыряв степняков, он получил удар в широкую спину. Нож угодил в драгоценную чашу. Отпихнув врага, словен ринулся прочь с гиблого места. Но не тут-то было!
      Навстречу неслась желтая зыбучая масса. Она захлестнула, перевернула его, вышибив из седла, и поволокла назад. Последнее, что успел словен накинуть на голову свой темный плащ. А дальше - завертело, закружило, точно взбесились все духи этой выжженной солнцем и проклятой Лесом земли.
      ... Очнулся он от того, что рукоять волшебного меча обожгла ладонь, предвещая опасность. Душно, очень душно. Какая тут к Шуту опасность, когда шевельнуться нет мочи. Превозмогая неимоверную тяжесть, что давила сверху, он все-таки постарался это сделать.
      - Хорошо, хоть, руки-ноги целы, - решил словен, - Теперь бы еще не перепутать, где верх, а где низ - и порядок! Да, котяру жаль, смышленый звереныш был - служить ему в Киеве ко всеобщей потехе. Ну, если выкарабкаюсь - это мы поглядим.
      Песок к изумлению Ругивлада стал легко подаваться вверх, и надежды на спасение у волхва прибавилось. Вот только отчего рукоять клинка все жгла ему пальцы неимоверным холодом? Почуяв влагу, он кое-как приблизил рукоять к губам и лизнул. Так и есть, живительные ледяные капельки приятно стекли по языку в пересохшее горло.
      И тут неизмеримая силища подбросила героя вверх, разметав песчаную тюрьму! Ругивлад не успел сообразить, кому же обязан спасением, как шлепнулся на горячую поверхность и вновь стал быстро погружаться в степное "болото". Он утоп почти по пояс, когда, было совсем ослепший от яркого света, стал различать детали, окружавшие его. Первым, что попалось на глаза, оказалась громадная голая человеческая ступня неестественно красного цвета. Волхв присмотрелся получше - так и есть! Стопа имела продолжение, она принадлежала гигантской столь же голой ноге без малейших признаков на поросль.
      - Никак, баба? - мелькнула у него шальная мыслишка.
      В тот же момент красная великанская рука устремилась к нему с высот и вырвала из плена, сдавив чудовищными перстами грудь и плечи.
      - Прах Чернобога! - воскликнул Ругивлад.
      Ему всегда нравилась эта несуразица, превратившаяся со временем в излюбленную брань. Еще похлеще звучало "Кащеевы яйца", но сейчас не до шуток.
      Каждый палец на той руке был толщиной с лодыжку обычного человека. Еще мгновение и он разглядел лик спасителя! Но увидев его, волхв пожалел себя. Образом и подобием голем полностью походил на создателя. На Ругивлада смотрело бородатое глиняное лицо княжеского дяди, Малховича. На лбу существа он заметил резы, там явственно обозначилось пять символов. Там красовалось "ЕМЕТН".
      Глянув вниз, словен сообразил, что находится на высоте не меньше семи-восеми косых саженей. Голем стоял на губительном песке, словно не весил и фунта. Земля не перечила порождению Нижнего мира.
      Повертев человечишку, голем хорошенько осмотрел его, точно сравнивал с чем-то. Гигант радостно осклабился, показав кошмарный язык, весь в пупырышках с хорошую бляху для плаща.
      Ругивлад ведал, такие великаны не живут собственной жизнью. Они лишь верно служат господину и создателю, выполняя его волю и питаясь его магической силой. А творцам своим големы всегда, по сведениям словена, доставляли массу хлопот. Во-первых, они росли, словно на дрожжах, и значит, не могли похвастаться долговечностью. Вылепленный младенцем, голем через семь дней достигал потолка. Он был услужлив и предан, как верный раб, но такая маленькая неприятность грозила хозяину разоблачением. Маги, практикующие каббалу, справлялись с недостатком просто - они возвращали големов к истоку, имя которому - глина. Из нее-то и вылепил Саваоф праотца иудеев и хазар Адама, а вот Род, не мудрствуя лукаво, шел себе по небу, да швырял груды каменные наземь - от тех столпов народились славяне, хотя и не все - наследники сильно могучего богатыря Ивасика-Телесика почитали Иву-мать. Из Ясеня выстругал первого германца Один, хотя деда его Небесная Корова все-таки вылизала из Алатыря.
      Чем выше големы росли - тем сложнее ими было управлять. В том и заключалась вторая из хлопот. Ибо что-то приказать созданию земли можно, только дотронувшись до его лба, а темечко-то поднималось и поднималось, и уж не допрыгнешь, не доскочишь! выходило, что голем, выпущенный на свободу, мог исполнить лишь одно поручение. Сам великан слыл тугодумом, хотя изредка попадались весьма умные парни. Сказывали, что некий раввин из Любека слепил помощника, чтобы защитить членов своей многочисленной общины. На голема возложили почетную обязанность совершать ритуальные убийства, и о нем шла дурная слава. Глиняный человек превосходно справлялся с обязанностями, да вот как-то раз, когда на дворе стояла пятница, старый раввин забыл обратить детище в глину. В субботу он, понятно, тоже не пошевельнул и пальцем - день спустя разгневанный чем-то голем развалил дом хозяина, и тот погиб под обломками вместе со всей семьей. Долго собратья покойного ловили нечисть. Наконец, им это удалось, загнав верзилу в пруд, они подплыли к нему на лодке и алебардой выскребли на лбу разбушевавшегося голема одну из букв, ибо "МЕТН" значило - "мертв".
      Бока снова сдавило, да так, что затрещали ребра.
      - Осторожней, тупая скотина! Я ж не каменный!
      Довольный находкой великан не ответил добыче, да он и не мог того сделать. Голем заторопился на север - Хорс бороздил небо справа от них. Прижимая к груди руку с пленником, размахивая другой, гигант широкими шагами мерил равнину, скоро они оставили полпоприща позади. Волхв еще раз глянул вниз. Длинная тень голема протянулась с востока, там чернел скалистый кряж, на запад, туда, где синело Готское море. Ах, если бы он знал, что в тот самый утренний час по другую сторону скал растревоженная мудрым Свенельдом проснулась его ненаглядная Ольга!
      Но толку-то? Дотянуться до заветного темени голема не было никакой возможности. Кое-как ему удалось высвободить руку с кладенцом, но верный клинок ничем бы не помог, бессильный против Сил Земли, ибо был ею рожден. Разве только... А почему бы и нет! Вот только как дотянуться до чаши? А она и не нужна! Благо, изрядно пыли скопилось под рубахой.
      Словно угадав мысли пленника, голем изменил хватку. Теперь он держал Ругивлада за ноги, с риском раздавить бедра. Спасибо, что не головою вниз!
      Словен был свободен по пояс, чем и не преминул воспользоваться. Ругивлад ослабил ремни, по которым чаша стала медленно сползать, пока не оказалась в таком положении, что он ухватил драгоценную ношу свободной рукой. Бросив полуторник за спину, он черпнул песчаную пыль из лона Святославова черепа. Ее оказалось вполне достаточно. Тогда волхв поставил сосуд на чудовищный палец голема и, крепко удерживая его правой рукой, приблизил к губам левое запястье... Ему последние месяцы столь часто пускали кровь, что еще одна-другая кружка - не играло роли. По счастью и Ругивлад не оставался в долгу.
      Замесив в чаше грязь, он не старался заговорить рану. Ругивлад боялся, что заклинание подействует и на ту живительную влагу, что уже пролилась из жил. Потому словен принялся изо всех сил вертеться в кулаке у голема, насколько каменная десница позволяла это сделать, и орать, так громко, что вскоре охрип.
      К радости волхва великан расслышал писк и поднес длань к глазам, недоумевая, как эдакая козявка осмеливается возникать. Герой только этого и ждал. Черпнув прах, сварганенный на крови, да призвав Велеса, помощника во всяких бедах, Ругивлад изловчился и метнул грязь прямо в лоб тупого, как пень, голема. Удача не изменила волхву. Глиняная масса угодила точно в зловещую надпись, и вместо слова "истина" на красном темени гиганта ныне значилось "мертв". Голем застыл, лишь глаза его какие-то мгновения еще жили, удивленно моргая.
      Ненавистное, доселе гладкое и блестящее лицо глиняного Краснобая высохло. По всему телу порождения Ориила ползли трещины. Они угрожающе расширялись. Колосс пошатнулся. Чудовищная лапа, занесенная было для следующего шага, отвалилась по колено. Куски красной глины и тут, и там падали на выжженную летним солнцем степную траву. Окаменевший голем вздрогнул и начал крениться на бок.
      Вскоре все было кончено. Скатившись по рыхлому склону глиняной груды, волхв постарался не выронить драгоценную ношу, что столь необычным образом спасла ему жизнь.
      - Вот и говорите мне после этого, что знаки не вершат людские судьбы, улыбнулся он и рухнул на землю, счастливый и усталый.
      Однако рубаха по локоть уже была влажной, и за словеном снова влачился кровавый след.
      Сняв широкий полый кожаный пояс, волхв стал доставать из него одну за другой потемневшие березовые плашки, на которых едва проглядывали черты древних рун. Так и должно быть, взор посвященного сам выделит необходимые символы, а чутье подскажет, какие из них ныне действуют. За ними на свет показалась тряпица с пожухлыми стеблями встань-травы, которые волхв тут же запихнул в рот - кислые. При поясе по счастью сохранился и кошель с остатками серебра.
      - Надо будет в ближайшем селе запастись чистой одежой. Эко вымазался.
      Как-то давно, еще в свою ученическую бытность, Ругивлад спрашивал Лютогаста: "А что же думают о волхвах те, кто презирает наших богов!" Такой вопрос он мог задать только лишь ему, ибо ни с кем из прежних воинов Арконы не сошелся так близко.
      - Они думают, что мы очень везучие люди, - отозвался Лютогаст.
      Со временем парень понял справедливость слов учителя.
      Каждый вдох давался сквозь стон, ныла спина, дала о себе знать и та старая рана, что он получил в поединке с Дорохом. Ноги не слушались словена, но он был вполне доволен собой, и на душе стало на удивление легко и покойно.
      - Да, мой милый Ругивлад, при таком раскладе тебе не скоро разыскать Ольгу! - усмехнулся он, но тут же добавил, - Ничо! До свадьбы все заживет.
      Вдалеке раскатились громы. А здесь, на краю Степи, небесная синь расстилала ультрамариновое покрывало без малейших намеков на прорехи в нем.
      - Хоть в чем-то голем удружил!
      На горизонте волхву уж мерещились первые робкие дубравы. До них, пожалуй, придется ползти и ползти, если сейчас же не взяться за досадные ссадины и ушибы. Раздеться стоило немалых трудов...
      Когда боли поутихли - он обратился к рунам за советом. Хочешь получить верный ответ - учись спрашивать. Кто помнит, не портя, кто помнит, не путая, тому они будут во благо - коль понял, так пользуйся!
      Немногим давалось это искусство, а еще меньше оказалось тех, кто ведал сразу несколько рунескриптов* - словен был из таких. Знаки пришлось метать прямо на землю. Он закрыл веки, и воззвав к Велесу, задал вопрос, наконец, волхв бросил стафры** пред собой.
      (* Рунескрипт - последовательность рун, руническая система, ** стафр известно три нордических образца для изготовления рун. Хлутр - жребий для предсказания, талисман. Теин - ветка или прут с целыми словами. Стафр - это табличка, плашка или отдельный символ с сакральным значением).
      Первой ему на глаза попалась руна Коня, свеи называли ее Еhwaz, за нею следовала руна Истины, которую северяне посвящали однорукому Тюру*. Шаг за шагом Ругивлад прозревал грядущее, и с каждым прочтенным резом ему становилось ясней, почему крепки узлы на нитях прях. Почему ни один меч, даже колдовской клинок Седовласа, не посмеет разрубить их. А если попытаться?
      (* Тюр - в скандинавской мифологии бесстрашный однорукий бог побед, сын Одина, ранее бог неба, сходный с Дьяусом и Зевсом, нашим Дыем-Дивом)
      Нет! Он не преступит чрез великий закон, древнейший из всех законов обычай кровной мести. Зло должно быть наказано злом, а Тьма, столкнувшись с Тьмой обратится в Свет. Знаки вещали, что у него есть лишь один путь, и чтобы достигнуть следующей развилки, где представится выбор - надо приблизиться к своему узлу во всеоружии. Иначе не распутать!
      Незадолго до скорбной вести из Новагорода словен хотел поступить в ученичество к жрецам самого Триглава. Они свершили ритуал гадания, и вороной трижды переступил скрещенные копья - показывая волхвам, что мудрецы не ошиблись в выборе ученика. Боги советовали принять Ругивлада. Вот тогда Высокий поведал словену быличку о мурманском конунге Хаконе и скальде Торлейве - на остров стекались слухи со всего Варяжского моря. Едва словен уловил суть истории, его тут же перестало удивлять, что именно в храме особо заинтересовались таинственным случаем. Теперь же он понял до конца - отчего жрец, угадывая его будущее, оказался столь откровенен.
      А дело было так. Драк Торлейва выбросило на скалы неподалеку от усадьбы Хакона. Конунг приказал отобрать у корабельщиков их богатые товары, судно сжег и повесил всех спутников скальда. Только ему и удалось скрыться. Возблагодарив Одина за спасение, Торлейв просил великого аса помочь свершить месть. Переодевшись бродягой, скальд пробрался в палаты конунга, когда у того шел пир. Там он получил разрешение сказать во славу Хакона сочиненные по такому случаю стихи. Хозяину сперва почудилось, что нищий и впрямь чествует его.
      Но тут на конунга напал ужасный зуд, и он сообразил, с кем имел несчастье столкнуться лицом к лицу. Торлейв между тем приступил к главной части нида. Как помнил Ругивлад, были там вот какие слова:
      "Туман поднялся с востока,
      Туча несется к западу,
      Дым от добра сожженного
      Досюда уже долетает..."
      В палатах, где пировали гости Хакона, стало темно, словно непроглядной ночью. Едва запалив факела, все увидели, что сам Торлейв исчез. Зато оружие, висевшее по стенам, пришло в движение, и тогда многие были убиты, а конунг свалился без сознания на руки сына. У него вылезла вся борода, отгнили волосы по одну сторону пробора и от всего тела шел такой смрад, что к Хакону никого не допускали. А через неделю на побережье высадились даны, и кто-то намекнул ярлу: "Избавиться от напасти ты сумеешь лишь умилостивив владыку Асгарда - отдай ему наследника!". Парня зарезали, Хакону слегка полегчало, даже викинги, прослышав о великой жертве, отступили.
      Но безмерно коварство Вальфёдра! На следующий же день, когда по случаю счастливого избавления снова шел пир, при дворе сыноубийцы явился высокий одноглазый да седобородый прорицатель. Сперва слуги не хотели пускать старца, но он прошел мимо не спросясь, только рты разинули.
      Как водится, пошло за столом бахвальство, а старик с краю сидит, да в бороду посмеивается, а слова не вымолвит. Завидел его Хакон и ну подначивать:
      - Отчего ж молчишь, Седая Борода, ничем не похвалишься? И то правда! Чем ты нас удивишь? И нет у тебя, старого, хуторов со усадьбами, сел с приселками. Нет, видать, и платья цветного, да камней яхонтовых! Нет жены красавицы! Да и роду ты незнаменитого. Что и есть - седина в бороде да плащ ветшалый.
      Усмехнулся гость, опростал ковш, да не малый ковшик, с зеленым вином. Отвечает обидчику:
      - Усадебки мне, ярл, без надобности. А села с приселками - все мои. Да казна у меня несчетная, а и род мой подревнее любого будет. И хвалиться тем - что муку молоть. Есть у меня жена верная, всяк ее в свой срок встречает, но не каждого привечает. Что же до бороды - то верно приметил. У тебя никогда длинней не вырастет, потому как умереть ярлу ничтожно в яме для свиней от руки плешивого раба!
      Предрек да пропал старик бесследно, как и Торлейв. С тех пор Хакон трясется от страха - смерти ждет.
      - Такая кара будет пострашнее стали, - размышлял черный волхв, приближаясь шаг за шагом к заветным тенистым дубравам, - Надобен, разве, повод, чтобы проникнуть в логово Краснобая. И такой найдется у меня за спиной! Вот и сгодится чаша Святославова!
      Он насторожился. Ему послышался перестук копыт. Только странный это был звук, не иначе, скакал иноходец. И точно, вскоре он уже различил смутно знакомый силуэт всадника, могучего рослого воина, закованного в богатырский доспех, что поблескивал в тусклых красных лучах заходящего светила. И огромного вороного под седоком звали Орошем Вещим.
      Руны никогда не лгали, можно врать лишь себе!
      - Будь здоров и удачлив, Русалан Святозарич! - хрипло выкрикнул волхв.
      Орош проницательно глянул на давнего знакомого. Волхв уловил взгляд, но таиться, тем более от коня, у него не было нужды. За Вещим скакуном послушно бежали кобылы. Он насчитал их с десяток.
      - Здорово, словен! Не чаял вновь с тобой встретиться! Куда путь держишь? - ответил Святозарич на приветствие, и потом, приглядевшись, добавил - А постарел-то, постарел - голова совсем седая? Эко тебя угораздило!
      - До Киева мне надо бы, и поскорее! А что седая - так пыль дорожная, не иначе.
      - Чего ж пути топчешь? Бери любую лошадку! Давеча кто-то крепко потрепал степняков, их кобылицы тут табунами снуют - а наездников нет.
      - Спасибо, богатырь! Век услугу помнить буду! - Ругивлад не стал медлить и выбрал пятнистую, в яблоках.
      - Уж не ты ли, словен, виной тому? - продолжал Русалан, рассматривая одежу и изрядно потрепанную броню спутника, всю в ссохшейся кровавой грязи.
      - Он! Он! - подтвердил Орош, - Чую печенками, мало кому удается выжить после встречи чернигом!
      - Ба? Так, ты еще и волхвуешь, мужик? - обрадовался Русалан - Да, тебе же цены нет! А ну, поеду-ка и я до Киева - давненько не пировал у Владимира. Все дела-дела. По дороге и расскажешь!
      - Что ж, вдвоем сподручнее, Святозарич. Но мне так поспешать надо, что, боюсь, загоню я кобылку!
      - И Шут с ней, словен! Их вон сколько. Тут у меня одежа кой-какая имеется про запас - так примерь... Все лучше, чем в кровище ходить.
      Платье пришлось Ругивладу почти впору, хотя рядом с плотным Святозаричем волхв выглядел сухим и тощим.
      Спустя недолгое время Еруслан и словен мчались на север, и топот копыт разносился на многие версты окрест. Случалось, они сбавляли скок, дав роздых лошадям, и тогда Русалан говорил без умолку, да Орош ему поддакивал, а волхв кивал и соглашался - думал же он о своем. Вещание верного коня напомнило ему шуточки Баюна. Где-то теперь котяра пропадает? Но зверь и сам бы о себе позаботился - Ругивлад давно понял это.
      Оставалась Ольга - и невозможность увидеть милый лик, невозможность прикоснуться к ней доводила словена до исступления.
      Мчались во весь опор..., но даже топот не вполне заглушал словоохотливого Русалана. Видать, намаялся один-одинешенек степь бороздить. Словно отвечая на эту невысказанную мысль, богатырь повел речь о царстве Огненного Щита - Пламенного Копья, куда занесла нелегкая, и про то, как добыл раз живую и мертвую водицу, о чуде-юде Днепровском, коему срубил на днях башку, и про жену Марфу Вахрамеевну, что осталась дома на сносях.
      - Так, чего же ты, богатырь, по миру-то едешь? Она, небось, заждалась тебя, у окна сидючи? - удивился Ругивлад, погоняя.
      - И я ему об том же! - отозвался Вещий Орош, он теперь скакал налегке, и потому немного опережал наездников.
      - Ты, видать, словен, не женат, - предположил Русалан.
      - Нам, волхвам, не положено! - отвечал герой.
      - Мудрые вы, волхвы, однако! Чего свою жизнь губить! - одобрил Святозарич.
      Так и скакали они чистым полем, только пыль вилась столбом за молодцами. Сколько поприщ позади оставили - не считали. А сколько впереди не смеряешь, пока не минуешь...
      На вторые сутки, поутру, глядь - раскинулся чудный сад, глазом не охватить. А в саду шатры шелковые стоят, и смех доносится. Водят во саду девушки-красавицы хороводы, шутки шутят, в игры игрывают, да песни разные напевают.
      - Стой, словен! - не выдержал богатырь, - Дай роздых лошадям! Они, чай, не железные!
      - Не могу, мне в Киев надобно! - напомнил Ругивлад.
      Не успел вымолвить, как из сада наперерез кто-то вырыснул. Пригляделся волхв - скачет к ним богатырка-поляница, на коне точно влитая сидит. Удало скачет да скоренько.
      Поравнялись они. Русалан скакуна придержал, словену пришлось сделать то же самое.
      Святозарич на девицу глядит - не наглядится. У ней личико румяное, русы косы до пояса, а глаза у поляницы соколиные, да и брови у нее черна соболя.
      Думал, волхв, реченька где журчит - нет, то молодка речи повела:
      - Что ж вы, славные богатыри, все мимо торопитесь - ко мне в Стан не свернете? Чего коней терзаете? И покойно здесь, да и уютно тут, а столы от ества да вин ломятся!
      - Спасибо, молодица, на добром слове, - ответил Ругивлад, - да еду я друзей из беды выручать, и пока не найду их - кусок в горло не полезет.
      Оглядела поляница волхва, как по сердцу ножом повела, да и снова к нему:
      - Что за недосуг? Не спеши ехать, торопись коня накормить, коль сам сыт.
      А Русалан смотрит на молодку - глаз не оторвет. Улыбается ему девица, подмигивает:
      - Ужели, не развеете скуку мою смертную, не потешите душу беседою!?
      Размяк Святозарич. Обернулся к волхву и молвил:
      - Ты, словен, езжай себе, коль дело не терпит! Я, пожалуй, останусь. Вон, Ороша накормлю-напою, да и сам перекушу малость.
      - Вольному - воля, - заметил Ругивлад, трогая повод.
      - Извини, мужик! - услыхал он сзади, - Как остепенишься - сам все поймешь!
      - Пропал парень! - подумал волхв, оглянувшись.
      Орош Вещий и гнедая скакали бок о бок.
      - Надо бы Марфе Вахрамеевне бересту чиркнуть! - добавил он про себя.
      - Будешь в Киеве, герой, - вторил Еруслану девичий голос, - так передай привет атаману славному, Илье Муромцу! Мол, Царь-девица поклоны шлет, да надеется на скору встречу!
      - Ну, это вряд ли? - усмехнулся волхв, поскольку ровным счетом ничего не знал о возможностях старого казака, но видел Русалана, изрядно стосковавшегося по женским ласкам.
      И это была все та же тяга земли.
      ГЛАВА 20. ДАР СЕДОВЛАСА
      На путников обрушились косые, колкие и холодные струи дождя. Но сильные ливни и стихают быстро. По склону, прямо из ущелья гарпий, вниз стремился мутный грязевой поток. Воды мощными волнами выплескивались на равнину, вымывая песок, оставляя лишь голые камни. О, нет! То не твердь земная - это трупы людские, это страшная месть Свенельдова за друзей сгинувших, да за князя святорусского Святослава Игоревича.
      Поверхность оседала, обнажая мертвые тела печенегов и их недавних пленников да рабов - никого не пощадила Навь. И только тут девушка поняла, чего так счастливо избежала, раз встретившись с чужестранцем. Поле тысячи рук, приняв живительную влагу, обратилось на версту вдаль и вширь в поле тысячи мертвецов.
      Ольга, стряхнув с плащей влагу, разложила их на камнях просушиться. Ливень переждали - и хвала Сварожичу!
      Кот вылизывал шерстку.
      - Разумеешь, варяг, что за место? - спросил Фредлава Свенельд, обтирая тряпицей свои небольшие прямые мечи.
      - Теперь догадываюсь. До синего моря рукой подать. Вот так и идти, вдоль кряжа. За полдня, коль ничего не случится, будем на берегу.
      - А что же случиться должно?
      - Эх, старик, предчувствие у меня нехорошее.
      - Вот и я недоброе чую, только никак не пойму - что это. Кабы нам волхва сюда завалящего! А я-то все растерял, - проговорил Свенельд, укладывая нехитрую поклажу в мешок.
      - А я на что? - вклинился в их разговор котяра, пытаясь забраться в ту же суму поверх вещей.
      - Ого! Кот!? Да еще и говорящий!?? - не поверил Фредлав, приподнимаясь на локте.
      - А ну, брысь отсюда! Волка - ноги кормят, - буркнул Свенельд, не обращая на зверя ни малейшего внимания, - Ты бы, девица, приструнила своего дружка, а то совсем обнаглел.
      Вытерев слезы, Ольга взяла кота на руки и ответила:
      - Он и впрямь баять умеет. Мы тогда на змее летали, так кот дело советовал.
      - И сейчас могу дельное слово вставить, коль Свенельд ругаться не будет! - мяукнул кот, вполне удовлетворенный таким оборотом.
      - Как! Свенельд? - еще больше удивился Фредлав, - Говорили, что пропал он, чуть Ярополка прирезали.
      - Потому и убили, что я пропал! - нехотя ответил старик, - А ну, давай, тоже, подымайся! Нечего лясы точить, рана-то пустяковая.
      И он протянул варягу крепкую, широкую ладонь.
      - Коли, братцы, жить не наскучило - поспешайте к морю. Чую, идут по следу охотнички. Тут всю ночь воняло магией, нехорошей волошбой, не нашенской - даже я такой напасти не ведаю. Не иначе - колдует кто из новых, а в песках нам не найти управы на врага. Хоть Сварога моли, хоть Сварожичей - все одно, что мне под хвост.
      - Так, и разговаривать нечего, двинулись! - ответил угрюмо Свенельд, Ты, девица, ступай вперед, да на нас не шибко оглядывайся! Мы с Фредлавом в тылах поковыляем, ну, и встретим кого надобно.
      Они не одолели и пары верст, когда Ольга поняла, что с Фредлавом им так скоро к морю не выбраться. Похоже, старый руг знал о том с самого начала, но он брел сзади, стиснув зубы, да раненного поддерживал, и поклажу нес тоже он. Девушке стало стыдно. Она выпустила кота и кинулась к нему, но бледный, как смерть, Свенельд так зыркнул на спутницу, что та мигом остановилась.
      - Все, привал! - проговорил старик и едва не уронил Фредлава на скользкую глинистую землю, - Ничего! Бывало и хуже! - обнадежил он.
      В тот же миг незыблемая скала в двадцати шагах от них содрогнулась от мощного удара, такого, что пошла трещинами, да и развалилась под нескончаемый рокот эха на острые и высокие куски. Пахнуло степью.
      В проем шагнул рыжий великан, был он по пояс обнажен и чудовищные мускулы так и перекатывались под блестящей от пота бронзовой кожей силача. В волосатом, поросшем рыжей шерстью кулаке гигант сжимал громадный молот, вот только рукоять у оружия длиной не вышла.
      - Спасайся, кто может! - заорал кот и юркнул в Ольгин мешок.
      Девушка упала ничком наземь.
      - А кто не может? - спокойно спросил Свенельд, прикрывая очи рукой, ибо светило выплыло из облаков, да не в пользу усталым путникам.
      - Ну, а кто не может, - прогремел Голос, - принимайте гостей!
      Ольга дрогнула всем телом, она приоткрыла один глаз. И снова ей стало стыдно за себя.
      - Трусиха!
      Мужчины стояли, загораживая Ольгу от непрошеного грубияна. Фредлав опирался на серый валун, в другой руке у варяга был один из мечей Свенельда.
      Превозмогая страх, девушка заставила себя подняться. Рыжий хохотал во все горло. Его так позабавила троица смертных, что не мог удержаться.
      - Чего надобно? - крикнул Свенельд, и в это мгновение солнце вновь забежало за тучку.
      - Тебя, смертный и надо! - грохотал великан, - Больно уж ты мне приглянулся! И дружина моя заждалась Свенельда! Ступай за мной!
      И только тогда Ольга узнала гиганта. Это ведь он, словно одержимый, несся на колеснице, влекомой огнегривыми кобылицами! Так, вот чем он сшиб несчастного кроткого Змея?
      - Ты надо мной не властен, Перун! Я не слуга тебе ныне, да и не был им никогда! - снова крикнул Свенельд.
      - Знаю, что не властен - потому и пришел! Выбирай, старик - либо вечная молодость во моей небесной рати, либо - лютая гибель под мечами Бермяты и вечный Покой Нави?
      - Ах, вот зачем ты здесь? Чуял же я напасть - не знал, какую.
      - Тут скоро охотники на вас наедут. Им в объезд не одно поприще скакать - не перескакать... Но уж больно князь за девицу эту просил! Вельми речисты волхвы княжьи, ладно пели жрецы - не устоял я, - насмехался Громовик, - Вот мне и захотелось удружить, как мужик мужикам! Батюшка Перун, причитали, подмогни жену князю добыть! Он нас, мол, по миру пустит, коль не вступишься. Жалко их, стариканов!
      Ольга покраснела от гнева, она бы даже сказала Перуну обидные слова, но кот, проявив воровскую натуру, в то время копался в мешке и бубнил несуразное - снаружи выглядывал только пушистый хвост. Ей пришлось ухватить зверя за этот предмет его вечной гордости и хорошенько тряхнуть.
      - Ну, зачем же вымещать зло на бедном, маленьком котенке! Ты поди-ка навесь оплеух этому увальню! - возразил Баюн на грубость, вися вниз мордой, в лапах зверь крепко сжимал подарок Пряхи.
      - Так, что, Свенельд? Слово за тобой! Последнее слово, старик! - гремел Перун.
      - Я устал и хочу Покоя, - тихо ответил древний воин, - Я выбираю Навь!
      От такого слова бронзовый загар Громовика заметно потускнел, ореол Силы, окружавший бога растаял. Перун как-то грустно глянул на человека сверху вниз, махнул рукой, а затем повернулся к смертным спиной и зашагал себе вглубь желтой от песка равнины, словно обиженный ребенок.
      - Ну, тогда, прощай! - донеслось до них на выдохе.
      Фредлав молчал, молчал и Свенельд, кто бы мог подумать, что бога столь легко раздосадовать.
      - Эгей! Славяне! Тут просвет имеется! - вдруг услышали они и разом обернулись в сторону ущелья, которое отразило чьи-то неосторожные слова.
      - Похоже, враги наши совсем рядом! Ваш Тор* не обманывал! - буркнул Фредлав, присев на валун.
      (* Тор - бог грома и молний у древних скандинавов)
      - То, варяг, мои противники, а ты здесь ни при чем, - ответил Свенельд и протянул руку за вторым мечом.
      - Нет, старик! - возразил ему Фредлав, - Вы меня не бросили, и я вас не покину.
      - Я зажился на Этом Свете, и это мне пора на Тот! - молвил Свенельд в ответ, а затем было совсем неуловимое движение, и меч снова оказался в руке владельца.
      - Ловко! Я и не приметил! - восхитился варяг, - Но это дело не меняет, мне и как очевидцу не жить, а если даже не приметят - совесть замучает. На пару мы их немало с собой захватим! - спокойно и мужественно продолжил он Я буду с тобой до последнего удара меча! До последней капли крови!
      Отринуть человека, давшего такую клятву, никто бы не посмел.
      - Шут с тобой! Вместе помирать веселее, но как начну - ты подале от меня держись, - согласился древний руг.
      - Я бы, Свенельд, на твоем месте не торопился, - мяукнул кот, указывая на клубок, что был в руках у Ольги.
      Девушка утирала слезы.
      - Нет, Оленька, то лишь твоя дорога, нам на нее не ступить. Я знаю, что говорю, - заторопился Свенельд, видя, что та хочет ему перечить, - Ведь не даром был я Свентовиту всадником. Кое-что смыслю в волшебном. Давай, прощаться!
      Она подбежала к старику и, встав на цыпочки, хотела поцеловать в щеки, но получилось - в лоб, и то была дурная примета. Воин провел рукой по ее мягким волосам, словно извиняясь за что-то, но, отшатнулся внезапно и сказал уже твердо:
      - Оставь Фредлаву лук и стрелы, и франциску свою оставь, - чую, жаркое будет у нас дельце!
      Едва коснувшись щек варяга, Ольга сложила пред ним снаряжение.
      Кот прошелся у ног Свенельда, подняв хвост и потерся о сапог. Старик в первый и последний раз погладил зверя, а потом подтолкнул, мол, беги скорее.
      Заметно потемнело. Небо подернулось дымкою. Красноватое солнышко торопилось к горизонту.
      Размахнувшись, девушка бросила пред собой переливающийся всеми цветами радуги шар. Он подпрыгнул, ударившись оземь и устремился вперед, оставляя кривой, блистающий на серых песках тонкий след, который стал тут же расползаться, растягиваться, теряя в яркости. Создавалось впечатление, что это клубится лунная пыль с плаща Числобога.
      - Не отставай! - мяукнул Баюн и резвыми скачками бросился за подарком Доли, словно за мышью.
      Она еще раз обернулась. Свенельд, обнаженный по пояс, с двумя ослепительно белыми мечами в руках, уходил вглубь Перунова ущелья, тело древнего воина оказалось испещренным могучими рунами. Следом за ним двигался, прихрамывая, варяг, в правой руке он сжимал лук, за плечами Фредлава в колчане о чем-то перешептывались стрелы, а может, это ветер трепал оперение ...
      * * *
      Кумир Ругевита издревле стоял на Ружном в самом центре града Корницы. Столп был глубоко врыт в землю и с четырех сторон окружали кумира пурпурные ткани, трепещущие волнами на ветру. Поговаривали, что многие века назад, когда руги отразили готонов, во славу бога войны сотворили они это чудо. Прежде тут рос крепчайший дуб, теперь дерево обрело семь ликов. И семь мечей в ножнах висело на поясе Ругевита, а осьмой держал он в одной из поднятых к небу рук. У Свенельда два клинка, но силой заклятий и тайных ритмов, он сумеет приблизиться к совершенству божества. Пусть, ненадолго! Пусть... Руг ведал, что эта схватка для него последняя, но отогнал прочь такую ненужную мысль, достойную юнца. Делай, что должен, воин!
      Фредлав, шагая сзади, размышлял о том, что не гоже ему, сыну викинга погибать имея в руках такое подлое оружие. Топор - это конечно дело, но неплохо раздобыть при первом же случае киянский клинок. Если мечишко сварганил Людота - это еще веселее выйдет.
      Свенельд насчитал с десятка два вражеских воинов, наверное, их было и больше, поскольку Перуново ущелье оказалось не столь широким, и отряд преследователей весьма растянулся. К тому же дно его, усыпанное валунами и обломками скал, разнесенных Громовым молотом, вынудило киян вести скакунов под уздцы.
      - Эй, кто там!? А ну, стой, ребята! - кликнул передовой.
      Свенельд выпрямился. Здесь проход вздымался вверх и от того руг казался еще выше. В этот миг он был титаном.
      - Бермята, старый пес! Ты узнаешь меня!
      Все, кто находились во главе колонны, задрав головы, уставились на обнаженного по пояс седого одноглазого бойца.
      - Я знаю тебя! Ты Свенельд! - откликнулся грузный боярин, пыхтя и сопя.
      - И я тебя знаю, клянусь молотом Перуна! - проговорил кто-то, расталкивая столпившихся дружинников.
      - Ах, вот кому мы обязаны! Буревид!? Так, чего лясы точить?
      Кияне шарахнулись в разные стороны, он прыгнул вниз...
      Помышлял ли воин в тот миг о скорой смерти? Это едва ли. Ибо когда, готовясь к сече, Свенельд напевал старинное заклятье, все мысли устремлялись к тем широтам, где разум и дух слиты воедино. И в нем просыпался Дух Бера, могучего беспощадного зверя - одного из Трех Священных, сопутствующих богу ругов, богу войны. Он был молод - и любил Буйного Тура. Когда Свенельд повзрослел - ему нравился Волк, в том тайном воинском умении преуспел, да не про него теперь. Ныне - он старый бурый шатун, отощавший по зиме, которого нахальные шавки выгнали из берлоги. И идея убийства, разрушительная навья идея, всецело овладевала воином-оборотнем.
      Его место среди неприятеля. Тут можно разить направо и налево. Здесь когти пронзят хилую человечью плоть и раздерут на части. Здесь надо разить, как ложится лапа, две лапы - его страшные мечи. Клинок пропитан Духом Зверя! Воин и металл - единое целое! Он несется, снося кисти, рассекая чешую кольчуг, выпивая жизни из тела гончих псов, обступивших бера.
      И руг вертелся в последнем Танце, он рычал, он стонал и плакал, хохотал, как безумный, отражая чужие удары и нанося свои. Клинок рубанул податливое мясо, скользнул кому-то в пах, второй - полоснул чью-то спину. И вновь закружился медведь!
      И летят в стороны собаки, наткнувшись на сверкающую волну стали, а киянам чудится, что неистовый бер* неуязвим. И всюду, где прошелся косолапый, лежат трупы, корчатся враги. Каждый, кто посмел танцевать с ним в паре - принял смерть или рану. Колотую иль рубленную, первую или последнюю. Кровь! Пот! Грязь! Корчащиеся в предсмертных муках люди и кони...
      (* бер - истинное имя медведя у славян, сохранилось слово "берлога", т.е. логово бера).
      Варяг, зачарованный пляской берсерка, с детским восторгом наблюдал за сечей. На руга налетел дюжий киянин. Меч Свенельда рассек наплечник и перерубил ему руку. Вторым ударом берсерк вогнал клинок в живот врага, острие вышло с той стороны, подрезав хребет.
      Но даже у бера силы не беспредельны. Про то знал и Фредлав. Он не посмел вступить в схватку. В священные мгновенья брани взор оборотня застилает туман, и ему видится все в ином свете. И кем бы стал Фредлав в том зверином мире бера? Варяг видел - Свенельд слабеет, понимал, еще вот-вот придет и его черед. И он тоже сделает все, что должен!
      Громадные когти неистового Зверя наискось прошлись по груди Бермяты. Он отлетел в сторону. Располосованная медвежьей лапищей броня вмиг покраснела. Воевода, удерживая обеими руками меч, пал на камни и не шевелился. Здесь лежал и Буревид, предатель, он погиб одним из первых и рухнул с расколотым черепом, не успев спрятаться за спины киевских дружинников. Казалось, еще чуть-чуть и Свенельду удастся вырваться из смертельного кольца охотников. Но на смену павшим, молодым и рьяным, подоспели новые - опытные и хладнокровные, что шли в конце колонны. Эти знали - на бера ходят с рогатиной, а на берсерка, с которым не справиться в ближнем бою, есть иная управа.
      Истребив и покалечив с два десятка киян, уставший израненный руг был беззащитен пред градом стрел, устремившихся к нему. Какие-то он отбил, от других успел уклониться, но одна оказалась хитрей и увертливей старого воина. Каленая поразила медведя под горло, отбросив назад, к глинистой отвесной стене. Зверь захрипел, зашатался... Животное обличие стало сползать с него, являя киянам старого витязя.
      Стрелок поплатился мгновенно - неожиданно зазвенела тетива Фредлавова лука. Смерть гадюкой впилась в глаз. Варяг больше не медлил. Стрела пропела песнь, она была столь неудержима, что вонзившись в грудь другого киянина, прошила воина насквозь. Прежде, чем Фредлава углядели, на земле валялись еще трое. Остальные попрятались за камни, да валуны, не рискуя приблизиться к умирающему берсерку.
      Белые Свентовидовы мечи выскользнули из рук, издав печальный звон. В предсмертном стремлении Свенельд вырвал из горла коварную стрелу, раздирая жилы. Из дыры хлестанула кровь. В тот же миг Бермята, точно оправдывая прозвище, встал на колени и с яростью послал клинок в живот богатыря. Старик рухнул на камни, увлекая следом врага.
      Тот отпустил рукоять:
      - Теперь ты мертвее мертвого, - молвил воевода, с трудом поднимаясь на ноги.
      Свенельд молчал, единственный глаз берсерка вспыхнул и потух. С уголка губ змейкой скользнула багряная влага.
      Ему что-то кричали, но опьяненный дешевой кровью Бермята не внимал крикам. Пошатываясь, переступая через трупы дружинников, устлавшие дно предательского ущелья Перуна, воевода брел навстречу гибели. Бермята вздрогнул от чистого звука спущенной тетивы. Он ощутил сильный, ломающий ребра, удар в грудь.
      Варяг всадил в мерзавца стрелу длиною с два локтя.
      Жгучая боль пронзила все естество. Судорожно ловя воздух ртом, Бермята снова услышал, как бы издали, быстро нарастающий посвист и ... Тьма сомкнулась над ним.
      Лицо варяга просияло от жестокой радости. Какой-то смелый киянин ринулся на помощь воеводе, но древко затрепетало у него в горле точно над воротом кольчуги. При этом последнем выстреле тетива лопнула, и Фредлав скользнул вниз по тропе, туда, где корчились изуродованные тела преследователей. Он хотел успеть к заветному мечу. И варягу это вполне удалось, хотя рана на боку кровоточила все сильнее и нога не слушалась его.
      - Великий Один! Я иду! - крикнул Фредлав, воздев оружие к небесам...
      Но слышал ли его сам "отец павших"?
      * * *
      Недоступная преследователям призрачная тропа, по которой пролегла колдовская нить Пряхи, уводила Ольгу все дальше и дальше. Кот бежал впереди. Подчас девушке казалось, что зверь не просто опережает в том беге магический клубок, а еще и подгоняет шарик когтистой лапой, точно ведет какую-то вечную игру.
      Кругом, вздымая к небу верхушки могучих елей, высился заповедный Лес. Баюн прошмыгнул вслед за нитью меж толстых, точно столетний полоз, корней. Она пыталась не отстать. Кот сходу проломился сквозь низенький молодняк, утопая в нем, так что виднелся лишь кошачий хвост. Нить вывела к топкому болоту, коварно поросшему всякой всячиной, точно лес заманивал своих обитателей. Клубочек прыгнул через трясину, над ней возникла белесая пелена, волшебная пелена того самого молочного цвета, что и вся тропа.
      - Ничего не бойся! Ступай следом! - мяукнул Баюн, и она послушалась.
      Оглянулась - пелена рассеялась, да и сама тропа таяла, и вот уж от нее не осталось и следа.
      Путь лежал в один конец.
      - Нам уже не вернуться! - крикнула девушка зверю, с трудом поспевая за Баюном, который круто свернул налево.
      Проводник ловко прыгал с кочки на кочку, с пригорка на пригорок.
      - Не пужайся, сказал! Будешь девица в целости и сохраности. Хоть места и впрямь жуткие, да, зато никто не догонит! А ежели и догонит - пожалеет о том крепко!
      Он снова свернул в сторону и Ольге почудилось, что даже сам Баюн заплутал, но это ей только казалось.
      Уж совсем стемнело и сколь ни смотри по сторонам - хоть глаза выколи, ни зги не видать, разве лишь саму волшебную тропу, серебрящуюся синими капельками росы, ночными светлячками или, может, самими звездами.
      Огоньки-то ночные завсегда душами считали. Стараниями русалок души эти на небо возносятся. Если увидит кто такой огонек, значит понесла русалка душу усопшего в сад небесный Ирий.
      - Неужели, я умираю, - подумала Ольга, обессиленная круговоротом событий и впечатлений.
      Слившись с этой искрящейся дорогой, Ольга представила себя той магической нитью, которой следовала в неведомое. Куда там? Она и есть этот глупый маленький клубочек-огонечек, беспомощная вещица, игрушка в громадных мохнатых лапах колдовского зверя. Чародейство продолжалось. Девушка летела над землей, плыла студеными водами, сгорала в огненном вихре костра, что зажгла однажды на беду меж собой и своим избранником...
      И тут ночь. Снова ночь, и вновь непроглядная тьма, в которой она очутилась уже в полном одиночестве. Погасла нить. Размыты лунные дроги. Да кот-чаровник сбежал он нее, несчастной.
      Но когда Ольга совсем уж отчаялась, ей померещился тусклый едва уловимый свет... Вытянув руки, ощупью, она стала пробираться вперед, желая поскорее развеять страхи и сомнения - не грезятся ли эти слабые белые лучики. Словно мотылек, она поспешила к чудотворному источнику.
      - Ярче, ярче! Свети! Свети! - захотелось крикнуть ей, и она закричала, а лучики восходящего солнца заплясали, очерчивая контуры громадных покляпых стволов и ветвистых крон, засеребрились нитями, да соткали из ничего призрачного всадника.
      И сам он белый, и одет в белое, белый конь под ним, да и сбруя на том скакуне - светла. Скачет призрак мимо... Не осмелилась девушка окликнуть витязя, припустилась за ним, а сама-то от страха дрожит - ведь от него такой свет разливается, что глаза слепит. Так, от деревца к дереву, от кустика к кустику, от кочки к кочке - выбрела девица из Леса вслед за призрачным водчим на поляну. Тут и след всадника того пропал. Вышла и видит - стоит дивный терем, а вкруг него точно Коло двенадцать столпов поставлены, и верхушки их головами венчаны, золочеными и брадатыми. И в глазах у них, видать, огонь теплится.
      А сидит под окошком на скамеечке дородная женщина, вся одета она в дорогую парчу да бархат. И огненно-рыжая копна волос по плечам ее разметалась. Сидит рукодельница, нить вяжет, да вертится и стучит пред ней колесико, и предатель-котище ходит тут себе, выгибается, в глазки пряхе той заглядывает, да о ножку хозяйскую трется и мурлычет.
      Подошла Ольга поближе. А хозяйка точно знает, что она уж рядом, но на девицу не смотрит.
      Как велит обычай вежливый, положила девушка земной поклон, говорит:
      - Здравствуй, хозяюшка!
      А Пряха-рукодельница и в ответ:
      - И тебе почтенье, краса-девица!
      - Не дозволишь ли, матушка, водицы испить!
      - Что ж, просьба нехитрая, - отвечает хозяйка, да и личико-то как повернет к просительнице.
      Ольга ахнула.
      Глубокие зеленые слегка раскосые глаза Пряхи насмешливо разглядывали ее.
      - Вижу, признала! Выходит, была у моей меньшой сестрицы? Добро! молвила кудесница, - Ну, пойдем в избу, все лучше, чем под окном стоять. Колесо мое пусть само пока повертится-покрутится... Эй, избушка, говорит, - встань, как Влас поставил, ко мне передом, а к лесу задом!
      Терем покряхтел, покряхтела, да и развернулся.
      Оглянулась девушка на пороге - смотрит, въезжает во двор другой всадник. Сам он красен, и одет в платье алое, да и конь ему под стать - а солнце в зенит вошло. Не стала она ни о чем хозяйку спрашивать, хоть интересно ей - аж невмоготу.
      Ступили в дом - Ольга ахнула. То не избушка, как хозяйка рекла, то не просто терем, как ей мерещилось, это ж Княжьи палаты красные! Ой, и порядок тут, и уютно здесь. Бела печь сама пироги печет, метла сама пол метет. В каждом углу по снопу спелой пшеницы, Велес-житник третьего дня, как минул. Словом, все, на что ни глянь в доме том лучше лучшего. Ольга мигом оценила и вкус и твердость хозяйской руки.
      А Пряха следом идет, следом идет, улыбается. Да и кот-Баюн не лыком шит, он вперед спешит и в кошачий ус ухмыляется:
      - Жрать охота, Матушка-Яга! Уж с утра росинки маковой в пасти не держал!
      Хлопнула Мать Яга в ладоши, да зовет:
      - Верные мои слуги! Сердечные мои други! Все что есть в печи - то на стол мечи!
      Явились тут две пары рук и принялись за работу. Бойко работа спорилась. Вскоре стол уж был готов.
      Напоила Яга гостью, накормила, и коту молока парного досталося. А сама хозяйка рядом сидит, ни о чем Ольгу и не спрашивает, и еды никакой не пригубила.
      Колесо за окном стучит:
      - Тики-таки, тики-таки... Тик-так.
      - А то ваш кот будет? - осмелела девушка.
      - Мой, разбойник! Днем он мастер в гулючки игрывать, а ночью сказки баить без умолку. Опричь мужа мово никого не слушает.
      Только молвила, и не слышно Колеса, а за окнами аж все потемнело, точно гроза надвигается.
      - Ох, не иначе муженек пожаловал! Ты, красна-девица, схоронись-ка на печи! Лежи там покудова, да не дыши! И покуда хозяина не уважу, не показывайся ему на глаза. Больно зол он нынче. Ишь как непогода разыгралась, - рекла хозяйка, точно исполняя ритуал.
      Спряталась Ольга, а самой интересно.
      Дверь скрипнула, затем девушка услышала мерный топот толстых кошачьих лап, да визг, тормозящих на поворотах когтей.
      - Уже здесь, озорник! - пробасил кто-то.
      Раздалось сладоточивое мурлыканье, потом и вовсе - урчание...
      - Здравствуй, Мать! Чегой-то у нас человечьим духом пахнет? - вновь послышался этот глубокий, неестественно проникновенный низкий голос, от которого аж стены задрожали и дернулась в сторону испуганная каменная печь.
      - Да, где ж тут живому-то быти? Одних мертвяков и водишь! Ты, Отец, походил по Белу Свету - дух и пристал к тебе, - отвечает Мать Яга.
      Стало Ольге совсем любопытно, она занавесочки пораздвинула, да и глядит в щелочку. Увидала молодица хозяина, и оторопела - до чего страшен. То был могучий старец, косая сажень в плечах. Голову деда с длинными косматыми седыми власами венчал серебристый овод, окладистая борода спускалась лопатой на мощную грудь. Орлиный нос придавал лицу черты хищника, а еще у Старика были мохнатые, сходящиеся на переносице, белые, как снег брови. И лишь только она отметила это, как взор Бога проник в самую душу. Кабы не подсматривала - ни за что б не вынесла взгляда этих кошмарных очей. В них ярилась Сила, в них таилась такая великая мощь, что и подумать страшно какие беды по земле пойдут - вырвись она на свободу. Каков же должен быть хозяин, коль носит ее в себе?!
      Но, видать, Матушка-Яга, была не из тех жен, что страшатся прогневать мужа:
      - Ах ты, Седая Борода! Разве ж можно так! Я привычная, вроде, но и то не по себе стало? Уж напустил, напустил дыму! Да! Колесо мое, дурень, мигом запусти, как оно себе вращалось! И впредь - чтоб не лапал, о чем не ведаешь!
      - Подумаешь! Ну, приостановил немного. Всяк проказит на свой манер. А чего оно все тики-таки, тики-таки? - оправдывался седовласый, - На тебе, пожалуйста!
      Старец хлопнул в ладоши и чудо - за окном вновь застучало, заскрипело, понеслось Колесико.
      - Надо бы смазать чуток! - ухмыльнулся хозяин, и от него пахнуло рыскучим зверем, лучшим из охотников, что недавно забил добычу.
      - Смазать? Это дело! Только зубы мне на заговаривай, а лучше-ка ответь, изверг - чем таким околдовал ты парня одного несчастного!? Имя ему будет Ругивлад? Роду не распутать твои заклятья.
      - Где бы он был, герой, кабы не Дар?
      - Ах, вот оно что? - всплеснула Мать-Яга руками.
      - Ничего, не пропадет! Меч я тому словену ладный справил. Может, вспомнишь - им я Свентовиту пятую глупую башку оттяпал?!
      - Я молю Рода, что волхву не все про клинок твой ведомо.
      - Так оно и есть. Молодой ещо, обо всем знать!
      - Так, ведь, Дар его поисконее?! - продолжала корить мужа Яга.
      - Он лишь части часть, а потому и не вполне тот подарок, о котором все думают. Просто внутpи волхва есть такое, что и ведет по пути особенному. Давно я парня приметил, и дар черный с младых лет холил. И не к чему эти бабьи разговоры! - стукнул хозяин кулаком по столу, - Как сказал - так и будет! "Делай, что должен" - и назад ему хода нет, пока не воссоединит разрозненное! Дареное не дарится.
      - Но, ведь, случается, что теряют, старый! Ты все можешь! А он и сам как-нибудь без подарков-то разобрался! - взмолилась к мужу хозяйка.
      - Чтоб кто-то потерял, надо сперва найти охотника - подобрать! отрезал Седобородый.
      - Есть такая охотница! - молвила девушка, выдав себя.
      - Эх, Мать! Уж не один век вместе, а не научилась-таки мужика своего обманывать! - укоризненно бросил Старец Яге, - Выходи-ка на Свет, красна девица, дай я на тебя полюбуюсь!
      Делать нечего, спустилась Ольга с печи, да так и встала, и слова не в силах молвить, точно обмерла.
      - Говоришь, согласна Дар мой Черный да Навий на себя принять? А хорошенько ли поразмыслила, девонька, прежде чем речь держать? Слово - не воробушек, назад не воротится! Ведаешь ли, кто я таков есть? - спросил Бородатый и как зыркнет на нее филином.
      - Ты Злодей, старик! Скверный Шут! Погубитель ты! - отвечала Ольга, и сама от смелости опешила.
      - Верно, девочка! Угадала, - послышался ей голос Матушки-Яги.
      - Так пойдем-ка со мной, во двор выглянем - может одумаешься... пригласил Седобородый.
      Он и шага не сделал, а уж на крыльце стоят.
      Видит Ольга - мимо терема тени призрачные следуют, всяк, кто ни проходит мимо - хозяину кланяется. И спешат они толпами к реке великой. Ее девушка раньше и не приметила. И туман стелится над теми водами, а может смрадный дым клубится там. Тут ей и вовсе страшно стало, потому как Седая Борода еще длинный острый посох взял, и путь нелюдям указывает. Мол, туда ступайте. Смотрит она, что чертами навии на людей похожие, только вот странность, будто слепцы это, а не зрячие. И толкутся, точно убогие. Но лишь посохом взмахнул Колдун - так они дорогу и приметили.
      И запел Старик тулу*, зарокотал тяжелым басом, и Пространство содрогнулось да ходуном заходило, а по реке, и отсюда видать, валы покатились пенистые:
      (* тула - здесь цитируется дословный перевод знаменитого перечня имен Одина из "Речей Гримнира" (пер. В.Тихомирова) - его обличий, что соответствуют различным свойствам бога)
      Я - Скрыт под Маской
      и Путник-Странник,
      Вождь мне имя, тож Шлемоносец,
      Друг и Сутуга,
      Третей и Захватчик,
      Высокий и Слепый,
      Истый, Изменный,
      Исторгатель,
      Радость Рати и Рознь,
      тож Одноглазый, тож Огнеглазый,
      Злыдень и Разный,
      Личина и Лик,
      Морок и Блазнь,
      Секиробородый, Даятель Побед,
      Широкополый, Смутьян,
      Всебог и Навь-бог,
      Всадник и Тяж-бог,
      вовек не ходил я
      средь человеков,
      своих не меняя имен.
      ...
      Я ж в битве Губитель;
      Ярый, Равный,
      Высочайший, Седовласый
      Посох и щит для богов.
      - Ты сойди-ка вниз, красна девица, - говорит хозяин ей, - Поздоровкайся со знакомцами, ну, а лучше, попрощайся.
      Дрожа от страха и холода, Ольга приблизилась к призрачным толпам. Прямо на нее шагал седой одноглазый воин. Тело его было так иссечено, что представляло собой одну рану, сплошную рану с запекшейся коркой крови. Навий брел к реке, и единственное око мертвеца было столь же черно и пусто, как Тьма, разверзшаяся по ту сторону заветных вод. Следом, не приминая травы, ступал несостоявшийся тесть - она признала Буревида с трудом. У жупана, вернее у того, кто им когда-то являлся, была начисто снесена половина лица. Третьим знакомым оказался именитый боярин, да только, вот само прозвище она забыла, и сколь ни старалась - не могла назвать. Под сердцем у мертвеца торчали обломки двух стрел, а рваная рана, точно от когтей бера, легла через грудь.
      И тогда Ольга вновь обернулась к Седовласу, и ужаснулась, узрев Его истинный лик...
      - Говорил же Радигошу, что силенкой он слаб! Не Ему, князю альвов, со мной Силою меряться! - раздался голос бога.
      ГЛАВА 21. НАВЬ ИДЕТ
      - Тяга Земли! Тяга земли! Будь она неладна. Вон, Святогор, тоже думал превозмочь, а нет - не вышло, сам в камень обратился! - под стать перелескам мелькали мысли.
      Словен не щадил ни себя, ни кобылиц. Пятнистая пала, едва Девичье гульбище скрылось за обзором. Он пересел на гнедую и погнал, сливаясь с ней воедино. Но вот вдали померещилась темная полоска. Пустив лошадь шагом, словен прищурился. Заходящее слева солнце еще вполне освещало нивы, и волхв узрел темно-зеленую полосу могучих деревьев без конца и края. Чем ближе он подъезжал, тем шире и шире расползались дубравы, а вскоре и вовсе густой, непролазный лес преградил путь.
      Спешился. Вечерело. В ночи тропу уж не сыскать, а соваться по такой темени да в самую чащу - бррр...! Заслышав журчание, он пошел на звук и вскоре набрел на болотце - не болотце, ручеек - не ручеек. Волхв решил остановиться здесь и спутал ноги лошадям. Вскоре уж весело потрескивал огонек - первый защитник от напасти.
      Его слегка подташнивало - не ел, поди, со вчерашнего дня. А зря, зря отказался - Царь-Девица дело советовала! Он обследовал седельные сумки печенегов, и найденные черствые лепешки, уже мало пригодные для сытого, вполне удовлетворили измученного человека. Ругивлад решил, что завтра сменяет одну лошаденку в ближнем хуторе на какую-нибудь снедь.
      Волхв потянулся к рунам, но предательски нахлынувшая усталость смежила веки. С трудом разодрав слипающиеся ресницы, словен подбросил веток в костер и извлек на свет последний, совсем иссохший пучок встань-травы. Нес с самой Арконы - говорили, она и мертвого поднимет. Нередко стебли вшивали в щит. Во время сечи, закусив его край, воин обретал новые силы, он мог довести ярь схватки до неимоверной, доступной, разве, богу войны.
      Расходовать запас не хотелось, но на следующий день предстояло отмотать немало поприщ. Разделив листья на две равные доли, Ругивлад бережно завернул одну в ту же тряпицу. Вторая быстро таяла. В полузабытьи словен шевелил губами, но сознание волхва устремилось, как водится, в иные пределы. Там, в неясных снах, томительном сказочном полубреду он бился, как неразумная птица в силке, который расставил сам для себя. Что ж, и у воздушных кораблей случаются роковые пробоины!
      Больно! Точно раскаленным железом по голому мясу: "Мне тяжело с тобой! Уходи! Оставь меня в покое!" - вновь и вновь истязали память героя жестокие Ольгины слова. Было ли это минутным настроением, а может, только лишь из желания подзадорить сорвался с милых губ смертный приговор.
      - Я не связывал тебя никакими обещаниями, а если что-то вдруг неосторожно молвила сама - Ольга свободна от этого! Если б ты только знала, какая изощренная мучительная пытка придумана и исполнена тобой?! Я сдержу слово, и не моя вина, если надежды и мечты, увы, не осуществлятся. И сделал бы все, что ни попросишь, но вместе с тобой уходят Счастье и Удача. Наверное, и Жизнь? Ты убегаешь пугливой ланью по таинственным, недоступным тропам. Невесомая, ты ступаешь в прибрежную пену, но вечные морские воды скрывают след...
      Я шел, движимый непонятной силой притяжения, к девушке, прекрасной и неповторимой, точно Любовь и Мечта. Словно норна*, ты вязала нить... Так, может, твой клубок волшебный? А в этих нежных пальцах чья-то судьба?
      (норны - триада богинь судьбы в скандинавской мифологии. Три корня у Мирового Ясеня, Имя ему, например, Иггдрасиль, "вечно он зелен, над источником Урд".
      там же явились три девы провидицы,
      там поселились под древом они:
      первая Урд,Верданди тоже (резали жребья),
      а третья - Скульд:
      судьбы судили,жизни рядили,
      всем, кто родится,узел нарекали...
      (20 , "Прорицание вельвы" пер. В.Тихомирова)
      Имена трех сестер трактуют так: Урд(р) - судьба, в смысле "история жизни", или "прошедшее, установленное"; Скульд - "долг", то, что, возможно, предстоит, но случится совсем не обязательно, если ты не сделаешь, что должен сделать; Верданди - "настоящее", "то, что есть", "присутствующее". С пряхами мы встречаемся и у кельтов и у древних греков. Узлы норн (узелковая письменность - одна из древнейших) - это отметины на нити судьбы. Интересны устойчивые выражения из современного русского языка - "ему(ей) на роду писано". Уж не Родом ли? Или вот еще - "связать две судьбы", "так судьбой предписано"!")
      Высшее счастье в том, чтобы служить любимому человеку! Больше нет сомнений! И эту грозную великую силу я имел глупость отрицать? Но, всемогущие боги! Неужели, излечившись сам, я привил Ольге смертельную болезнь недоверия? И ты поверила в недолговечность, изменчивость всяких чувств?! Я хотел бы пасть к твоим коленям, и, обхватив, коснуться упрямым лбом, чтобы вымолить прощение. Ведь, единственное, в чем виновен - что не такой я, как ты представила.
      И я оживал, исцеленный одним лишь твоим взглядом. Прости! Я слишком пожалел себя, узнав, что прекрасная звезда бросает вечный свет на кого-то другого. И Дорох мертв!
      Люди стремятся на свет, дорога волхва всегда в потемках. Увы! Безмерное честолюбие и жажда мести снова влекут меня против всех. Теперь я слепо бреду за Чернобогом, чтобы рано или поздно сломать себе шею...
      Очнулся он от ужасного грохота. Вскочил. Меч радостно прыгнул в ладонь, предвкушая забаву. Лошади испуганно бились. На востоке, где все ждали явления Красного Хорса, полыхали зарницы. Громы приближались, небо клубилось черными тучами.
      Костерок тлел, угольки мерцали, отдавая последнее тепло. Словен швырнул туда остатки веток, но влажные, они не занялись.
      - Снова ни капли! Не к добру это! Не к добру! - подумал он, взглянув вверх.
      В тот же миг клинок стал меняться. Металл потерял блеск, по нему пробежали трещины, железо оделось в зеленоватую кору. Плоское стало округлым, меч вдруг сильно вытянулся, потяжелел... Да то и не клинок более? Он держал в руках посох - длинный, неуклюжий, словно копье.
      Снова пророкотали громы и разверзлось небо. Над дремучим бескрайним лесом вспыхнул яркий рыжий огонек. Загудели ветра, стрибы гнули макушки елей да сосен, предвещая явление своего воеводы.
      Огонек разгорался. Еще миг, опалив верхушки деревьев, раскатисто громыхая, мимо пронеслась удалая колесница Перуна. Бог лихо развернул тройку и, сжигая травы, она уж неслась по долам и полям. Громовержец правил, а за его мощной спиной угадывался ослепительно белый силуэт Хранителя - Радигоша.
      Рука крепко сжала посох, холодный, как железо. Дерево слегка подрагивало в нетерпении. Дрожали и мышцы. Трепетала каждая жилка. Ругивлад почувствовал, что его странное оружие, точно вампир, тянет жизненные соки из недр. Он испугался. Словен хотел отшвырнуть зловещий дар, но посох словно прирос к ладони. Напротив, пальцы сомкнулись теснее и еще глубже вдавили острие в землю. Волхва захлестнул поток непознанных, неподвластных никому, кроме Него, могучих сил. В очах потемнело. Ругивлад едва устоял на ногах.
      Он и не заметил, как подкатила колесница. Рыжекудрый великан тяжело спрыгнул на зеленую ярь. Земля заходила ходуном. Следом легко соскользнул Сварожич.
      - Старый знакомый! - проревел Перун, - А ты, братец, говорил, что Седобородый сам сюда пожалует? Испужался? Струсил!? Поединщика выставил!?
      - Ну, здравствуй, черный волхв! - проронил Радигош.
      - Я говорил, что вернусь, и держу слово, Хранитель! - сказал, и не узнал собственного голоса.
      В нем угадывались навьи басы, слова гулко отзывались в пространстве.
      - Неужели, смертный, не ведаешь, кто ведет тебя по жизни? Ужель, не понял, человек, что все беды на земле славянской отныне - твоих рук дело?
      - Я - черниг! И наши пути-дороги разные. Ты верши белое волшебство, а уж колдовать я стану!
      - Молодой ешо, зеленый! - ухмыльнулся Перун, - Где тебе с богами сладить? Поворачивай, навье отродье! На Русь хода нет! А то, как с молотом познакомлю - не обрадуешься!
      Гиганты! Боги светились могуществом, за ними и Сила, и магия, за ними века!
      - Положу на одну ладонь - другой прихлопну! - похвалялся Перун, Только мокренько будет!
      Но что это? Он, вроде, и ростом не ниже, да и в плечах пошире. Тело бугрилось мускулами, грудь распирала навья мощь. Словен пристально глянул на Радигоша. Глянул и прочел в глазах Сварожича не страх, а самый настоящий ужас.
      Он вырастал на глазах, он становился выше и выше, в нем восставало бессмертное Нечто!
      - Но-но! Не очень-то! Что ежели девицу твою ненаглядную Владимиру сосватаю? - брякнул Громовик.
      - Не успеешь! - прошипел он, воздев посох.
      Копье ринулось к Перуну с быстротой гадюки. Звякнуло! Пробив панцирь, острие глубоко вонзилось в широкую грудь могучего бога.
      Страшный крик потряс мир до основания. Силач дрогнул всем телом, глаза вылезли на лоб. Бог ухватился было за дерево, но магический посох, скользнув из раны, вновь очутился в ладони смертного. Человека ли? Ключом ударила ярая кровь. Громовик мгновение непонимающе глядел на нее, еще недавно уверенный в собственной непобедимости. Потом он зашатался и рухнул на руки брата.
      - О Великий Род! Навь идет! Навь уже тут! - воскликнул Радигош, с трудом удерживая гиганта.
      Перун оперся на борт колесницы, охнул, оси скрипнули.
      - Кажется, сквитались! - пробасил волхв, - Прочь с дороги!
      - Ну, нет, чернец! Только ты, да я! Больше никого! Выходи силой меряться! - Сварожич сжимал ослепительно белый прямой клинок и наступал на дерзкого.
      Гневом пылали очи Хранителя, а меч, казалось, доставал до небес.
      - Нам вечно ратиться, Беляг! Это глупая затея! Но коль сердце просит изволь! - у него был кошмарный, чужой, низкий голос, - Изволь, мы потешимся!!!
      Ругивлад пытался замолчать, но губы сами бросали в воздух колдовские слова. Древо ослепительно блеснуло и погасло. Столь же непокорная ладонь сжимала рукоять длинного черного меча. С лезвий на землю стекал мерцающий зеленоватый свет.
      И Навь сошлась с Явью.
      Клинки скрестились, оглушительно звеня. Словен играючи отвел удар, обрушивая свой. Парировал и Хранитель. Сделав обманный выпад, бог круто развернулся, но еле успел отскочить от сверкнувшего, как змеиная чешуя, черного оружия. Меч Сварожича пламенел, рассекая сгустившуюся мглу.
      Ругивладу стало нестерпимо жарко. Да ему ли?
      - Воды! Воды, будь он неладен, Радигош!
      Взметнулись росы. Зашипели. От могучих тел повалил пар. Сварожич снова полыхнул огнем, волхв поднял темную волну студеной влаги. Нимб бога померк. Колдовской клинок ринулся в брешь хитрой защиты, но его белый собрат, кованный самим Сварогом, предупредил выпад.
      Радигош отскочил, тяжело дыша:
      - Это Он сам! Никакой смертный не выстоит супротив моей стали! Да, сделай же что-нибудь, рыжий увалень! Разгони своих коров!
      Перун еле-еле вскарабкался на скамью:
      - Держись! Поутру навья мощь убывает!
      - Вспомнил наконец-то!
      Дар Седовласа вновь обрушился на белого бога. Тот взревел, грянулся наземь. В сей же миг там стоял чудовищный вепрь! Златая щетина на загривке цепляла свинцовые облака, страшные клыки белели острыми утесами. Колдовской клинок словно рогатина скользнул по червонной бронированной шкуре, не оставив и отметины.
      Громовик огрел скакунов огненным кнутом, и те взмыли в поднебесье.
      - Свинья от Дуба ни на шаг! - вырвалось у волхва.
      Секач бросился на человека, выдыхая воздух, точно кузнечные меха, но очутился пред громадным мохнатым Зверем. Одним ударом лапы Бер-Ругивлад раскровил свинное рыло белого бога, вепрь взвизгнул, повалился, но тут же вскочил, и вновь ринулся в атаку. Он бы распорол медведю брюхо, но Бер ухватил-таки кабана за клык, второй лапой вздевая врага над полями и лесами. Радигош захрипел, вырываясь из смертельных объятий. Хрип сменился громким петушиным криком.
      Гигантский петух взлетел на медвежью голову и принялся клевать супостата. Как ни старался бер стряхнуть солнечную птицу - тщетно. С каждым ударом Зверь становился все меньше и меньше. Настал и его черед оборачиваться. Ударился Бер оземь и взмыл к облакам навьим посланцем. Иссиня черный ворон разверз над лугами мощные крыла. Петух прыг да прыг! А вверх ни на сажень. Ворон на него налетает, железным клювом бьет - глядишь, совсем изничтожит.
      - О, брат мой, Светлый Хорс! Уйми злодея! - взмолился истерзанный Радигош.
      И точно. Ветра, не ослушавшись небесного воеводы, погнали черные стада на запад. Ярое око бросило взор на земные владения. Понеслись стрелы-лучи, опрокинули ворона, бросили вниз. Словен рухнул в мягкие припорошенные травы.
      Перекатился, восстал, изготавливая клинок. Да противника и след простыл. По полю, усыпанному белым пухом, мчались лошади.
      - Выпутались, негодницы? - изумился он.
      Но было что-то более удивительное, колдовской металл искажал мир, и оттуда, из запредельного, на волхва глянуло незнакомое лицо молодого старика, седого, как лунь.
      - Толи видится мне, толи чудится? Может в жилах навь беснуется? И проспал-то одну ночь, а получается, целую жизнь?
      Он хотел стряхнуть предательский снег, не тут-то было.
      - Торропись, РрРугивлад! Тетеррря! Судьбу прроворрронишь! - на покляпой совсем уже голой березе, что стояла недалече, сидел неизменный вестник Седовласа, - Делай, что должен!
      Едва прокаркал чернец - вновь тучи по небу телушками. И не видать за ними светила, и снова ни лучика.
      - Легко сказать - поспешай! Смотри, лес какой!? А что за ним неведомо...
      - Так спрашивай, дурррень! И ответ сыщется... Каррр! - махнул крылами, снялся - и поминай, как звали.
      - Спросим! За все спросим! - прошептал человек.
      Наломав сучьев, он приласкал огонь. Затрепетало, заалело пламя игривыми языками. Огонь, который земной, милее сердцу, чем поднебесный.
      Ругивлад расстелил плащ и, разоблачившись по пояс, подсел к костру. Руны привычно шершавили кожу. Он скрестил ноги, крепко выпрямил спину, слегка прикрыл веки и высыпал стафры разом пред собой. Одни знаки тускнели, другие вообще не проступили, но были и такие, что сразу бросились в глаза, багровея кровью.
      Тогда волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие еще морозный воздух. Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю - выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскален, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола.
      Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Ругивлад достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мертв! А за этим следовало прозрение - знаки складывались в слова, события - в историю...
      Ругивлад жадно хватал морозный воздух, он задыхался. Клубы дыма окутывали родной дом... но то было в иной, нездешней яви, то осталось в прошлом. Закашлялся. Сознание судорожно цеплялось за приметы, не пуская назад. Волхв глотнул, набрав полную грудь, он старался еще, хоть на мгновение, удержаться там, в Сбывшемся...
      - Месть! Месть! Богумил, Власилиса! Я отомщу, я уже иду! - крикнул словен.
      * * *
      - Эко оглушил! - заслышал он женский смех.
      Ладонь легла на рукоять. Поднялся рывком, настороженно озираясь. По ту сторону пламени колыхались черные полупрозрачные ткани. Высокая женщина, волосы - что воронье крыло, насмешливо смотрела на волхва, поигрывая веретеном в длинных и тонких бледно-синих пальцах.
      - Старая знакомая!? - не поверил он. - Здравствуй! Ты за мной? Чего так скоро?
      - Погоди еще! Успеется! - усмехнулась Пряха, - Я узлы не про тебя одного вяжу! Что стоишь, как пень? Али испугался?
      - Смерть уже ничто не значит! - еле слышно молвил волхв, - Но хотелось бы напоследок с кровником посчитаться!
      - Поквитаешься! Я не против, - ответила Недоля, путая нить, - Пока Владыке должен, пока он долг не стребует - тебе моя меньшая сестра благоволит. Я не властна.
      - Тогда зачем пришла?
      - Есть один интерес! И коль сговоримся - покажу тебе дорогу на Киев, снова улыбнулась Черная Пряха.
      Налетел ветерок. Змеями взметнулись пышные волосы, взволновались одежды. Будь это Ольга - бросило бы в жар, но при одном взгляде богини ему стало холодно.
      - Говори, что за служба?
      - Я плету узлы не про тебя одного, - снова повторила Пряха, - Ведаю, прах везешь кагану киевскому - не простой череп, родительский.
      - Верно! Будет мир промеж киян да вятичей!
      - Будет мир? - рассмеялась женщина, - Что ж, коль так его назвать согласна! А служба многого не потребует. Как войдешь в покои красные, станет князь тебя испытывать. Всяк правитель яда опасается. Ты испей тогда из рокового кубка! Выпей, герой, не брезгуя! Примирись чрез влагу хмельную с обидчиком! Пустят чашу по кругу - побратаетесь вы с кровником...
      - Не бывать тому! Нет промеж нас согласия! Кровь за кровь! - вскипел словен.
      - Неразумный смертный? Кому перечить удумал? Только чашу вы с врагом осушите - я явлю слова заветные, стародавние руны крепкие. Ты строку вслед за мной повторяй! Вере своей не изменишь! Ступай!
      Сказала, да и пропала, кудесница!
      Ругивлад повел ладонью, отгоняя наваждение потаенным знаком. Вроде, полегчало... Нет ее, Кривой!
      А лес-то совсем белесый. Стоит, подрагивая пожухлыми листьями. И уж, вроде, не столь дремуч да непролазен. Словно приглашает в гости...
      Словить кобылиц стоило немалого труда, но вскоре путник вступил на звериные тропы, держа пару на коротком поводу. Шелест сухих листьев, готовых свершить последний полет, приглушал звук копыт. По краю леса росли могучие, раскидистые дубы, но чем глубже, чем дальше проникал словен, тем больше ему попадалось высоких сосен. Казавшийся светлым и прозрачным для лучей бор неожиданно навис вечнозелеными кронами над головой, и вокруг заметно потемнело. Человек выбрал направление, как подсказывало ему чутье. Лошади давно перешли на шаг, словен вглядывался в черноту и не видел никакого просвета. Одно время ему чудилось, что там, впереди, бор расступается, но близился вечер, а вокруг лежал все тот же девственный лес.
      И вдруг справа от маленького отряда, наперерез ему, рванулась громадная тень. Гнедая Ругивлада припустилась крупной рысью, чудом выбирая дорогу среди деревьев. Он не мешал, но с тревогой посматривал назад, пришлось отпустить повод, каурая и еще одна кобылица мчались, выпучив глаза, как от великого страха.
      Ездок из волхва был посредственный. Заметив, как его лошадь сворачивает влево, словен попытался выправить путь, но она заупрямилась.
      И неспроста! Массивное черное тело взметнулось над ним, опрокидывая гнедую, а вместе с ней и Ругивлада на усыпанную хвоей промерзшую землю. Человек вылетел из седла, и если бы не отменная реакция, он переломал бы кости. Но, хвала богам, приземлился на ноги и выхватил меч, углядывая, как с жалобным ржанием кобыла медленно повалилась набок и забилась от ужаса и боли. Мимо, точно бешеные, проскакали каурая и вторая запасная.
      Удержать взбесившихся лошадей он не сумел бы при всем желании. По ту сторону едва различимой звериной тропы раскаленными угольями вспыхнули злые глаза. Чудовищный пес выступил из мрака и приближался в грозном молчании, оскалив пасть. Шерсть на загривке стояла дыбом. Еще миг, и кошмарная тварь снова прыгнула. Ругивлад отпрянул, принимая хищника на меч. Стремление хладного железа вспороло брюхо ретивому псу. Он едва не достал человека лапой, но шлепнулся, взвизгнул, заскулил жалобно и вдруг завыл, призывая стаю. Удар был таков, что мог выпустить из пса не одно ведро крови, но к изумлению волхва - не пролилось ни капли.
      - Но боль ты все-таки чувствуешь! - утешился он.
      Пес опять зло сверкнул глазищами и канул в темноту.
      Словен обратился к кобылице. Могучая шея гнедой была разодрана острыми когтями, там нервно пульсировали артерии и кровь горячими ручьями пробиралась под брюхо. Лошадь хрипела, жизнь истекала вместе с дымящейся багровой влагой, омывающей полусгнившие листья. Сверкнул клинок. Ноги гнедой судорожно дернулись, черный фонтан ударил из перерезанного горла.
      В темноте снова завыли, теперь на разные голоса. Казалось, свирепые псы окружают со всех сторон. Ломая ветки, обдирая одежду и кожу, он рванулся прочь через густой кустарник. Вожделенный кубок, упрятанный в мешок, мотался на боку, а за спиной уж чавкало и хрустело. Человек помчался наугад, стараясь как можно дальше убежать от места зловещего пиршества.
      Изредка он останавливался, прислушиваясь, нет ли погони. Ветер слегка подталкивал в спину, и вот донес едва различимый, но быстро приближающийся зов трубы. За ним следовал совершенно невообразимый шум, вырвавшийся из недр колдовского леса, словно страшная буря ломала и валила столетние сосны. Нарастая волной, звук обернулся вдруг топотом несущихся вскачь обезумевших коней. Вновь затрубили рога, пронзая ночь звериным ревом.
      В жилах застыла кровь. Он впился глазами в зловещую темень. По косогору прямо на него мчался конный отряд. В бешеном азарте всадники пришпоривали вороных. Скакуны едва касались земли копытами, из ноздрей валил дым, глаза пылали зеленым огнем. И Ругивладу захотелось, как тогда, в далеком детстве, в мгновения страшного морского боя, упасть на землю ничком и вцепиться, что есть силы в обмороженную траву да корявые корни. Казалось, еще чуть-чуть собьют с ног! Ухватят! Увлекут за тридевять земель, в никем непознанные дали. Кошмарное видение и впрямь могло поколебать мужество не то что героя, а даже бога.
      Далеко впереди, опережая охоту, гигантскими скачками мчался огромный мохнатый волк, серебристый, как роса, с большими глазами, отливающими в полусумраке холодным лунным светом.
      Зверь остановился, не добежав до человека каких-то десяти шагов. Их взгляды встретились, скрестились, и словен обмер, зачарованный мутным, обволакивающим взором Врага. Но, видно вспомнив о чем-то светлом, он гордо выпрямился, прислонился к толстому дереву и угрожающе повел мечом. Ругивлад позволил бы растерзать себя на части, но не показал бы спину.
      Следом на склон вырыснул громадный всадник в забрызганном грязью и кровью плаще. Ругивладу почудилось, что у его черного, как уголья, коня шесть ног. Лица не разглядеть, оно скрывалось под широкими полями шляпы, только взлохмаченная седая борода Дикого Охотника ложилась на могучую грудь. Одна за другой на склоне, чуть поодаль, возникали фигуры навиев. У многих поперек седла свисала добыча, шевеля конечностями. Но что это была за дичь, волхв не сумел разглядеть, потому, как предводитель обратился к человеку с такими словами:
      - Я вижу, парень, ты не робкого десятка! Мои ловчие перестарались! Мне не нужны твои клячи!
      Красноречивое молчание служило ответом.
      От толпы отделилась фигура. Главарь сделал знак. Отрок с бледно-синим лицом подвел волхву каурую, вторая лошадь тоже вела себя на редкость смирно. Принимая повод, словен нечаянно коснулся холодной, как лед, ладони навьего прислужника. Глянув пристальней, он увидел голые костяшки пальцев.
      Ругивлад отдернул руку, отшатнулся и наставил на предводителя колдовской меч.
      - Руны-то на клинке даже не мерцают!? - поразился он.
      Охотник громко рассмеялся, словно почуял обескураженность смертного, захохотали и его подручные. Седобородый пришпорил, оглушительно свистнув. Волчище прыгнул, вмиг одолев десятки саженей, и растворился во тьме. Шестиногий скакун взвился, сорвался со склона и ринулся прочь, увлекая за собой всю Дикую Охоту. С ярыми криками и завываниями нечисть промчалась мимо и буреломом покатилась вслед за водчим в самую чащу дремучего леса.
      * * *
      Ольга очнулась от прикосновения чего-то мокрого и шершавого. Открыла глаза. Кот лизал щеку. Шершавый мокрый язык. Из пасти пахнуло рыбой. Повела рукой - пушистый мех приятно ласкал ладонь.
      И все кругом было теплое, да пышное. Приподнявшись на локте, она хотела осмотреться, но белый занавес, окружавший кровать со всех сторон, мешал это сделать. Оказалось, что девушка лежит на мягкой, ладно взбитой перине, подле нее сидит, усмехаясь в усы, Баюн, и мурлыкает себе под нос одну из бесчисленных песенок, слова которой ускользают, как вода меж пальцев.
      - Где я? Чья это опочивальня? - обратилась она к зверю.
      - Известно, чья! Но уж не князя Владимира... А где бы ты хотела оказаться?
      - Не знаю.
      - Ну, тогда полежи чуток еще, да подумай о том, а я за хозяйкой-Макощью слетаю. И не плачь ты, Рода ради - я тебе помогу!
      - Так, это сама она будет? - не поверила Ольга.
      - Опомнилась, глупая! - ухмыльнулся кот. - Одни зовут ее Ягой, а другие - Великой Матерью, в ее руках все судьбы, потому она и Макощ*. Ну, не скучай тут, покамест сбегаю.
      (* "ма" - мать, "кощ" - случай, счастье, жребий)
      Кот бесшумно спрыгнул вниз и исчез, слегка всколыхнув полог. Ольга уронила голову на подушки и хотела разреветься, но в сей же миг пух, лебяжий пух взмыл над нею и закружился, точно снежинки, отвлекая от мрачных мыслей. Удивившись, девушка приподнялась и стала внимательно осматривать кровать, где почивала. Ей померещилось теперь, что перина - совсем не перина, а огромное белое облако, и стоит лишь слегка ударить по нему, как взметнутся над чужедальними землями да заморскими странами пушистые, точно мех Баюна, великие снеги.
      - Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? - спросила Яга Ольгу.
      - Тепло, матушка, тепло! - молвила она, хотя внутри все похолодело при мысли, что ей вновь предстоит свидеться с Седовласом.
      - Долго ж ты спала! А я уж думала, уморил тебя колдун старый! Но, не бойся, все страшное позади ныне...
      - Они ушли? - спросила Ольга, да и украдкой в окно глянула.
      - Они всегда тут проходят, милая, - послышался ответ...
      И все так же стучало Колесо, и снова за окном щебетали пичуги, а на столе румянились горячие пироги, что Яга достала из печи.
      - Спасибо, матушка, за угощение, за доброту, за ласку, но пора мне!
      - Погоди, девица! Поспешай медленно! Неспроста сестра моя меньшая дала тебе клубочек. И то, что она рекла - сбудется. Здесь, милая, Перекресток всех путей! Здесь все дроги рано иль поздно встречаются. И героя твоего надо здесь дожидаться.
      - Так, ведь, мертвый-то он мне не к радости, матушка! Отпустите! Родом Вышним молю! - не выдержала она.
      - Да, куда же ты пойдешь, краса-девица? Не слыхала, чай? Заколдованный твой суженный и нет такой мощи в мире, чтоб вот так запросто дара черного лишить! Даже я - и то не могу в том мужу перечить...
      - Коль не в силах Дар одна снести, - отвечала Ольга, - как сумею, разделю я несчастье его горькое. Упросите, матушка, мужа своего - тошно мне здесь, гибельно! А вдвоем, и беда - не беда.
      - Глупое дитятко! Кто ж тебе сказал, что сюда одни мертвяки сходятся? Здесь герои обретают пристанище - отдохнут мужи от подвигов ратных, залечат раны кровавые, да сердечные раны затянутся - и идут они вновь в Белый Свет... - слушала Ягу Ольга, раскрыв рот.
      А кот как прыгнет на подоконник, да как замурлыкает:
      - Ты, старая, совсем белены объелась! Тебе, Макощ, что век, что год все едино. Вот, красавица, день-другой почивала, а у них там в Венедской стороне месяц минул. Герои-то сюды приходят, но вот назад вертаются не скоренько! Да и каждый раз их там, в Свете, иначе называют ...
      - Вот память-то дырявая! Ладно, - махнула хозяйка рукой, - так и быть! Чем смогу - помогу, но помощь моя тож не к веселью будет.
      Поставила она пред девицей тарелочку, а сверху положила яблочко, краснобокое:
      - Ты катись, катись мое яблочко наливное! Да по блюдечку, да по самому краюшку! Покажи нам, что на Свете делается! Все ль сбывается по написанному, все ли ладно в миру?
      Покатилось, побежало яблочко. Круг за кругом оно описывает, сделав круг, на место прежнее возвращается ... Вместе с ним и мир вертится, и стирает грани, и уж не разберешь - где Явь, а где Навь.
      Только вдруг пригрезилось девице - вновь у ласкова у князя стольнокиевского, самого Владимира Красно Солнышко пированьице идет, гремит почестен пир. Для бояр его думных, для ярлов заморских, для могучих русских богатырей. И багрян Хорсов лик, дело близится к вечеру, а застолье то в самом разгаре. Сидят гости пьяны-веселы, брагу пьют да вина сладкие. Глупый хвастает молодой женой, а богат человек - златой казной. Кто-то хвастает старой матушкой, сильный - ухваткою богатырскою. Лишь один вельможа Малхович хмурый сидит, думу думает, медов не отведает. Сам Владимир князь по гридне по столовой похаживает, черный чуб поглаживает, да и спрашивает он дорогого дядюшку: "Что, мол, дядя, не едите вы, не пьете, не кушаете? Али чарой слуги обнесли, али беду чуете?"
      А в ответ ему слышатся таковы слова, что, мол, делу - время, а потехе час. Что не к месту пиры, да гуляния, когда с юга вести нежданные, когда гибнут зазря добры молодцы...
      - Вот так человек порой - и собой хорош, и речи ведет красивые, а нутро у него хуже навьего, - сказала Яга, - Пора спасать героя твоего!
      - Мой теперь и стар, и изувечен. Ладно говорить он никогда не умел. Ну, а черный дар его не от Белбога будет - одна надежда на тебя, Макощь-Матушка.
      - Кто об чем, а бабы - все о добрых молодцах! - захохотал Седовлас.
      Ольга за ведовством и не приметила, как и когда очутился здесь чародей, и, несомненно, ни одна девичья мысль от старца не ускользнула.
      Тяжелыми усталыми шагами хозяин измерил горницу.
      - Стало быть, против меня, темного и бессердечного козни строите? Ой, нехорошо, мать! А что ежели я осерчаю - тогда как?
      Ольга молчала, молчала и хозяйка, лишь колесо её постукивало за окном.
      Но Он и не искал ответа, потому что знал Все:
      - В любом Творении моя доля - ровно половина. Та самая половина, что никак не удовлетворится собой. Я вел твоего героя по жизни с самого рождения. Он мог бы достигнуть большего, но такова уж природа смертных - им не жить без любви. Осознав свое одиночество до конца, даже самые могучие из них погибают, лишившись ее.
      Ругивлад бежал от людей, не желая причинять им боль, а выходит спасался от себя, заключая собственную душу в узилище. Он был моим орудием, самым непокорным из всех. До сих пор никто, получив Дар, не смел ему так сопротивляться, как то делал всю жизнь твой любимый. И он преуспел в ослушании. Хотя от любви до ненависти - один шаг, и ровно столько же от ненависти до любви.
      Я проверял вас. И больше ни тебя, девица, ни волхва твоего пытать не стану! Проси чего пожелаешь, проси не лукавя - все так и сбудется... Загадай про себя желание!
      - Ну, и хвала Роду! - заключила старшая Пряха, гладя маленькую, хрупкую, вздрагивающую в рыданиях Ольгу по шелковистым волосам.
      И черный кот, довольно урча, терся о ножку.
      - Что мурлычешь, бездельник? Пора в обратный путь? - сказала Макощ, Самой-то гостье не поспеть!
      - Я поведу ее! - заслышали они юный голос, - Одолжишь сандали?
      - А, сынок? Давненько не захаживал! - обрадовался Седовлас.
      - А что мне с мертвяками делать? Я ж не извращенец какой? - отозвался собеседник.
      - Все такой же остряк! Весь в меня! - похвалился Седовлас.
      Видит Ольга за окошком толи юноша стоит пригожий, а может - красна девица. Не бывает таких ладных!? Белы кудри спадают на плечи, да и кожа белее снегов.
      - Ступай! - кивнула Пряха, - Этот точно выведет, куда надо, хоть и большой путаник! Он затем и прибыл.
      - Эй, мать! Куда черевья запропастились? - бурчал Седовлас, перебирая какой-то хлам в массивном сундуке.
      Тут же из под широкой ладони старца выпорхнула, может, птица, а, может, и не птица. За ней и вторая! Кот прыгнул. В когтистых лапах трепыхалась крылатая сандаль.
      - Гули! Гули! Гули!- позвала хозяйка другую.
      Черевичка послушно села на руку, заворковала.
      Баюн уж прилаживал первую на девичью ножку. Она пришлась как раз в пору. Только вторую надели - как замашут крыльями, Ольга едва устояла.
      - Цыц! Будете озорничать - все перья повыдергаю! - пригрозил кот.
      Седовлас вывел гостью на крылечко, где сидел-посиживал юноша.
      - Гм! А ты ничего? - задумчиво проронил парень, разглядывая девушку.
      - Не про тебя она! Не про тебя! - успокоил его хозяин, а затем, обернувшись к Ольге, прибавил - Все, что просила - сбудется! В том не сумлевайся!
      - Прощайте! - отвечала она, потупив очи.
      - До свидания! - усмехнулся Седовлас.
      Едва Ольга сделала шаг с крыльца - мир закружился, стирая грани, а она запорхала мотыльком в пустоте. Сгладились все черты, затем и вовсе стало темным-темно.
      - Не бойся! - вспыхнула белая звездочка.
      - Ничего не бойся! - вспыхнула другая.
      - А я и не страшусь! - возразила она, пытаясь направить свой полет.
      - Храбрая девушка! - отозвался белый юноша, протягивая руку, - Держись!
      - Удивительно! - думала Ольга, - Вроде, и парень, а ладонь-то девичья?
      - Мне другой не полагается! - улыбнулся проводник, - Ну, что? Полетели?
      - Полетели?! А куда? - недоумевала она.
      - На Свет! - ответил бог.
      И тут же в ужасающей звездной пустоте пролилась дивная, ни с чем несравнимая по простоте мелодия. А к ней были слова - может, это пел её юный водчий, а может, девушке только казалось, что он исполняет песнь. Не все ли равно! Да и какие это были слова? Сколько не пыталась запомнить - они ускользали быстрее.
      И звездочки танцевали в такт незатейливым звукам невидимой дуды.
      ГЛАВА 22. ГДЕ СХОДЯТСЯ ВСЕ ПУТИ
      Воздух корчмы был наполнен дивными запахами, от которых у путника аж слюнки потекли. Хозяин, завидев у дверей высокую фигуру черного волхва, мигом разобрался с каким-то словоохотливым посетителем и поспешил к словену. Дела в последнее время шли неважно, князь прижимал торговцев налогами, те повышали цену. Волей-неволей, владельцу заведения не оставалось ничего, кроме как следовать их примеру. От того завсегдатаев сильно поубавилось, и приход щедрого чужеземца сулил удачу.
      С порога Ругивлад оглядел общество, но кроме неизменного Туполоба Долговязого, пившего горькую, он не увидал ни единого знакомого лица.
      - Каким судьбами в наших краях? - обрадовался хозяин, провожая словена к столику, хотя не минуло и четырех месяцев, как они виделись в последний раз, и вопрос говорил лишь о традиционном хлебосольстве.
      - Эко разукрасили!? Да, врагам, видать, мало не показалось? - добавил он, украдкой посматривая на лицо Ругивлада, по которому от седого виска и до самого подбородка шел косой багровый шрам
      - Мне нужны свежие слухи, а лучше - вести! - гость рухнул на скамью и добавил, - А тебе, как я погляжу, пригодились бы молодые кобылицы. Так, их у меня две. Бери одну - во дворе стоят привязанные, а другую я про себя пока оставлю! Да принеси чего-нибудь пожрать - устал, как пес!
      - Каши? - хозяин скорчил гримасу, - Прощения просим, недоглядел больно пересолена ...
      - К Шуту твою кашу! - рявкнул Ругивлад.
      - Вот это другое дело! Давно бы так! - усмехнулся тот и спешно удалился сделать необходимые распоряжения...
      - Ну, что слышно в стольном городе? - спросил словен, когда хозяин вернулся, а с ним принесли и всякую всячину.
      - Все помаленьку. Давеча приехал из Степи хан Ильдей, да на княжий двор. А ему от ворот - поворот. Князь, мол, в Берестове баб ядрит, а дядя его никого не принимает, сильно недужит. Ильдей стал орать, что у него известия важные, но никому он их не доверит, окромя самого Краснобая Малховича. Варяги такого паскудства от печенега терпеть не стали, да и погнали прочь. Рассвирепел хан, те, кто с ним были тоже за мечи похватались! Но тут сходит с крыльца сам княжий уй*, весь скукоженный, старый, да спрашивает: "Что за дело к нему?". "Вот диковинка заморская, - отвечает хан, - Ее Красно Солнышко хотел иметь у себя." И точно - восемь степняков волокут мешок, да ставят посреди двора. Краснобай хану ручкой так делает, мол, чтоб приблизился. Ильдей как пошептал боярину на ушко - тот в лице переменился. "Несите, - говорит, - диковину в гридню, да и оставьте нас с ханом наедине."
      (* уй - дядя)
      - А дальше-то что было?
      - Об том мне уж потом Волчок порассказал, под большим секретом. Князь, когда по бабам едет, он с собой наших-то богатырей не берет - сраму меньше, а охраняют его те же мурманны. Так что в тот день Волчок был не при хозяине, а стоял у палат и все слышал.
      - Чего ж он у дверей-то подслушивал?
      - А пес его знает, - ответил хозяин и продолжил, - Может, Красно Солнышко не шибко дяде-то своему доверяет? Вот и приставил верного молодца смотреть да доглядывать. Стоит эдак, да слышит, как Малхович все по горнице похаживает, да половицы-то под ним все поскрипывают. Потом тихо стало, Волчок к скважине глазком - и смотрит, смекает. А Ильдей и говорит: "Ну-ка, чудо из мешка, покажись-ка нам, сделай милость!" И веревки развязывает. Выскочили тут из мешка два ката с дубьем и ну печенега потчевать, только палки и посвистывают. Княжий дядя по стенке, по стенке, боком, боком, а потом - шасть в дверь, чуть глаз не вышиб... И наутек! Только его и видели. Набежал тут народ, слуги да прислужницы - смотрят все, дивятся, а двое из мешка знай молотят хана, словно горох на току. Он им: "Смилуйтесь! Добрые молодцы, пощадите неразумного - озолочу!" А жлобы не слушают, все Ильдея по хребту, да по ребрам охаживают. Прибежали ханские сподручные на выручку, но каты ухватистые, им степняки по грудки будут - измолотили и этих, только кости потрескивали. А как вышибли они дух из печенегов - так и скрылись с глаз долой, и мешок тот пуст остался.
      - Добрые вести, хозяин! - похвалил Ругивлад, - А что, не слыхать ли в Киеве о славном купце, Дюке Волынянине?
      - Так, слухом о нем вся земля полнится. Дело пытаешь?
      - Да, есть у меня плохие новости, - стоит ли самому на рожон лезть, не знаю... Так где нынче Краснобай-то обретается, говоришь?
      - Разве я об том толковал? В Берестов и подался, наверное. А Волынянин, между прочим, тоже про него спрашивал - все управу на холопов княжеских искал.
      - Что так? - насторожился Ругивлад, предчувствуя неладное.
      - Тут на днях в Киев вслед за Ильдеем три Бермятиных слуги прибыло. Слух пошел, что сгинул воевода в Степях, а те воины - последние из его отряда будут. И везли они с собой четвертого, пленного, израненного варяга, который по их словам Бермяту к праотцам и отправил. Как Дюк увидал его, так всех своих баб бросил - кинулся к Владимиру, но не тут-то было. Красно Солнышко в ответ, что варяга судить он станет судом княжеским
      - Ну, хозяин, сегодня ты превзошел самого себя!
      Волхв высыпал в пухлую руку киянина остатки серебра:
      - Это тебе в придачу к лошадке, да за то, чтоб о нашем разговоре никому не болтал - знаю я тебя!
      - Уж об том не стоит и беспокоиться. Может, комнату? - осведомился потрясенный такой щедростью делец.
      - Ты достань мне лучше каличье платье потемнее да попросторнее, ответил словен, осушая кружку, - И еще найди мне гусельки яровчатые!
      - Гусли справлю. Да, где ж сыскать одежу черную? Тут белое, да цветастое платье не найти - гонят нынче перехожих из града стольного! А уж чернига в Киеве приветить - особая смелость нужна! Ищут тебя, словен.
      - Пусть их! Не в первый раз, - отмахнулся Ругивлад.
      - Правда, знаю на Щековице блаженного. Живет там - так он из темных, кажись?
      - Добро, у него и спрошу!
      - Не беспокойтесь! Будет сделано все, как хотите! - подтвердил хозяин, провожая щедрого волхва.
      Сказывали, Вещий Олег завещал схоронить себя на Змеиной Горе. Не от того ли, что почел ядовитую рану за знамение свыше? Вряд ли! Издревле тут стояло капище Волоса, а потому, оказаться к навьему пастырю поближе - и впрямь почетно. Пусть даже не на этом Свете, а на Том!
      Перекинув полы плаща через руку, по-мальчишески, скачками, Ругивлад взобрался по пыльным глинистым ступеням наверх и застыл в изумлении. Было от чего удивляться. Ему открылся величественный вид на громадный город! Киев рос на глазах, возводили белокаменные стены, поднимали купола, Почайна пестрела разноцветными парусами.
      Но едва он вспомнил родной Новгород, дымящиеся руины, сожженные пристани, разоренные слободы - вновь вспыхнула ярость в груди, и бешено забилось сердце в предчувствии скорой мести.
      * * *
      Киевляне любили светлого князя. Ловок государь, да удачлив! И в бою ему счастье, да и на ложе - не оплошает.
      Расправившись с Ярополком, не проходило и года, чтобы Владимир не воевал. Верная клятвам русь обрушилась на ляхов и отбила Перемышль с иными градами. Затем Красно Солнышко пошел на вятичи, а уж в следующее лето ринулся снова на запад, взяв земли ятвягов.
      Пока удача за вождем - и войско с ним!
      Минул год - князь обрушился на радимичей и возложил на них дань пуще прежней. Киев процветал, дружины полнились новыми воинами, ищущих бранной славы. Им не пришлось долго ждать - семилетие правления Владимир с дядей отметили в походе на сербов да болгар. Доля ни разу не спутала нить - с Дуная воротились отягощенные пленниками и рабами.
      А в иное лето, примирившись со вчерашними супротивниками, дружины Владимира расправились с ромеями, следом досталось и хазарам. Одно имя русов наводило ужас на окрестные племена и народы. Царьградские владыки запросили вечного мира.
      И очень кстати! Под водительством Богумила восстал Новгород, жрецы вообще слишком много себе позволяли - пришлось двинуть на словен Бермяту. Сорвался и Малхович, шибко опасаясь за жизнь сына, Констанина.
      Нынче всех усмирили! Держава, как водится, строилась на большой крови...
      - Что, дядя, не ешь, не пьешь, не кушашь? Али чарой слуги обнесли, али беду чуешь? - захмелев, князь полуобнял вельможу на зависть боярам.
      - Делу - время, племянник, а потехе - час! Не ко времени ныне пиры да гуляния!
      - Иной раз слушаю я и дивлюсь! Не учили разве - казна пуста, мошна тощая - делай вид, что все спокойно в Киеве? Народу только того и надобно, знать - есть над ним голова, а при ней руки крепкие да цепкие. Эх, кабы мне сейчас все злато Царьградское?
      - Уж тогда и воевать незачем! Больно шедр ты, Владимир! Все раздал налево - направо. А деньга счет любит. Не рачительно пиры водить, коли воям уж нечем платить!
      - Сходили б, дядя, к нашим, киевским волхвам - глядишь, какой травы бы дали, - посоветовал Владимир, глядя старику в глаза.
      Под ними синели круги с красными прожилками, точно вельможа не просыхал, но он напротив не притрагивался ни к ествам, ни к медам. Да и кожа на лице стрыя казалась высохшей, пожелтевшей, морщинистой, точно вот-вот и Велес откроет пред ним скалу Алатырь. Но Владимир знал, что в ближайшее время дядя на Тот Свет ни ногой - есть дела поприятнее.
      - Совет и впрямь хорош! Да моя вера того не позволяет? - подумал вельможа.
      - А потом бы нам еще поразвеяться - знать, не увяла в чреслах сила богатырская?! - предложил племянник.
      - Не увяла! Не увяла! - поспешил согласиться Малхович, - Вот только беды переживем - и тряхну стариной!
      А напасти возникали одна за другой. Волчий Хвост сказывал, что в лесах киевских заприметили Дикого Охотника, и это всегда предвещало худое время. Сам вельможа не верил ни в Волха, ни в какого-другого местного божка. Но вот надо же! Сперва рассыпался в прах кусок той глины, из которой он лепил краснотелого слугу. Выходит, самым непонятным образом кровный враг его совладал с големом... Да, хвала Ориилу, сгинул под Горой! Затем дурацкий случай с Ильдеем, который вез кота, а привез на погибель ката. И, наконец, проклятый Свенельд, уйдя в мир иной, прихватил двадцать пять лучших воинов, включая верного Бермяту. Девчонки и след канул, хотя, если заплечных дел мастера не переусердствуют - что-то можно выудить из того варяга, он некстати сопровождал зазнобу князя.
      Впрочем, бывшую зазнобу, потому как Красно Солнышко положил ныне глаз на царьградскую прынцессу, а про дочку Владуха и думать забыл.
      Столование было еще вполпира, а гости еще вполпьяна, когда к креслу Владимира приблизился Волчок и давай шептать Красну Солнышку, что заехал на славный княженецкий двор волынский гость - Дюк из Вендии. Привязал он, дескать, коня богатырского к столпу точеному, да идет сейчас по палатам скорой поступью. Приворотников ни о чем не спрашивает, а придверников-варягов прочь отталкивает. И стоит уж, видать, у самой гридницы, с ним же калика перехожая-переброжая, а при нем гусельцы яровчатые.
      Вмиг помрачнел князь, посуровело лицо. Те, кто по праву и левую руку сидели - поутихли.
      - Шут бы их взял! - молвил тихо Владимир, а кому надо - тот слова услышал.
      - Так, что, светлый князь? Пускать? Али взашей прогнать? - осторожно шепнул Волчок.
      - Видишь, дядя! Какие обиды терплю! - обернулся Владимир к Краснобаю, Да, уж, коль пришли, гнать несподручно... Зови обоих! - бросил он посыльному.
      - Что за обиды?
      - Как привезли того виновника смерти Бермятиной, так повадился к нам за варяга просить его первый товарищ - Дюк Волынянин. Мне бы послать наглеца куда подальше, но купец с венедской гильдии был бы очень кстати.
      - Ты правильно поступил! Надо купца приветить, он еще пригодится. Едва унял Муромца с Добрыней - жалование им задержали!? - ответил вельможа, оглаживая изрядно поседевшую в последние дни бороду.
      - Смотри! Илье, да ватаге его плати исправно, корми лучше лучшего! Не посмотрю, что родичи! Я державу строю...
      Тут вошел в палату сам заморский гость. Была на нем шубка голевой парчи, приукрашена скатным жемчугом, приобсажена самоцветными каменьями. Сапоги у варяга - зелен сафьян, носок остер и пята кругла.
      А за Дюком следом нищий калика - на нем черный пыльный плащ, под плащом веретья грубые, и лицо тот калика под капюшоном скрыл, только одни глаза и светятся. Снял Дюк сорочинскую шапку, приунизанную красным золотом, да поклон положил собранию, поясной положил, по-ученому. Следом и калика в пояс поклонился...
      - Уж как здравствуешь, Владимир стольнокиевский! Привет тебе, солнце наше красное! И поклон тебе, князь Владимир Святославович!
      - Добро пожаловать, удалый молодец! - нехотя улыбнулся князь гостям.
      Вот пошли Дюк да калика к самому престолу Красна Солнышка. Широко шагал Дюк, а калика еле поспевал, прихрамывая. Гридня столовая высока да длинна, не миновал Волынянин и полпути, как встал со скамьи кленовой Чурила Пленкович и дорогу им загородил.
      - Ай же ты, Владимир Красно Солнышко, уж позволь мне с боярином речь держать!
      - Изволь, Чурила! - кивнул довольный князь.
      - Помнишь, славный, как прибыл во Киев сей купец-боярин, ты его спрашивал: мол, какой дорогой следовал, мой волыньский гость. Отвечал тебе, Красно Солнышко, гость негаданный, что езжал он путем прямохоженным. Так, в глаза нам врал Дюк, насмехался! Над тобой, светлый князь, издевался. Как от Венедии богатой до самого града стольного прямоезжая дорога заколодела, замуравела. Ведь на том пути три заставы - три преграды есть на дороге той. А ни пешему, ни конному прохода нет.
      - Ты Чурила малость перепил, - отвечал тогда волыньский гость, - Ныне есть дорога прямоезжая! На заставе первой я побил зверье! На второй заставе змей порубил, покончил! Как подъехал к третьей заставе - глядь, там сходятся горы толкучие... Пораздвинули мы с другами горушки. Езжай смело богат-купец! Веди свой караван! Хочешь - в Вендию, а хошь - на острова Оловянные? Так-то.
      Быть бы меж варягом и Чурилой столкновению, да вперед тут вышел калика. Он плечиком случайно двинул - так Пленкович под смех гостей на скамейку сел, да в зобу дыханье сперло у хулителя.
      - Ах ты, калика перехожая! Кто таков, чтоб гостей моих толкать! разозлился тут Владимир, - Как смеешь, чернец, с головою покрытой предо мной стоять?
      - Это, князь, мой спутник! - говорил Дюк примирительно, - Не сердись, светлый, на несчастного. Больно лицо у него попорчено, так, чтоб взоры не смущать, он и прячет шрамы рваные.
      - Раны красят мужчин, но коль он таков скромник - пусть хотя бы сыграет гостям, пусть потешит их. Усладит слух - награжу, не доставит радости пусть пеняет на умение! ...
      Тронул тогда калика звонкие струны и повел рассказы дивные про старинные времена, о князьях былых. Прославлял, негодник, Великий Новгород! Но так речисто славил, былинник, что все заслушались!
      Кто ж не помнил прежде о Словене? Он и заложил крепость гордую при истоке из Ильмень-озера. Тем и славен первый князь. Не сыскать мудрей волхва, не найти счастливей воеводы! Шли несметные полки славян, шли на запад, да на север. А в походах пили пращуры - осушали реки бурные. Стереглись тевтоны соседа, дорожили готы миром.
      Как рождались по земле славянской дети - были взяты все ко двору княжьему. И велел их Словен воспитывать, точно родные ему, со старанием. И росли люди верные, да учили воеводы ревностно, особливо с юных лет не искать доли легкой, а пытать судьбу, не щадя трудов.
      Хладно море Варяжское, суровы его покорители. Нет житья словенам - то поморянин нагрянет, то рыжий свей. И обрушился князь на противников. За Словеном шли сыновья его, а при них-то млады сотоварищи. Стал владыкою стран полуночных Словен, князем стал над князьями, и привлек сердца щедростью да правосудием. С тех-то пор земли на севере прозвались Славию.
      А особливо чествовал князь тех мужей ратных, что проливали кровь за него. Щедро награждал, но и жестоко наказывал. Он не жалел себя, но и не щадил тех, кто шел за ним. И тогда разделил Словен полночные земли на пять частей да вручил их достойным людям, на которых надеялся, и имел над всеми свое попечительство. Сам же князь собрал многочисленный флот и ходил до самого батюшки-Дона, воевать водою и сушею народ скифский. Вслед за ним и Север шел на Юг. В покоренных селениях и городищах ставил он столпы великие: "Словен завоевал сию страну честным оружием".
      На четырнадцатом году по устроении Великого Новагорода возвращался он из свейской стороны. Старый был, слепый был, и принял смерть на берегу быстротекущей Мсты-реки. Над могилою дружины Словеновы пригоршнями насыпали велик курган, украшали его трофеями...
      Затуманились очи княжеские. Сам не свой сидит Владимир-князь, говорит:
      - Пой еще, гость мой - калика!
      - Я сыграю, князь! - отвечает певец. - Прикажи подать зелена вина, и потешу я слуг твоих ратных да бояр вельможных.
      - Добро! Эй! Вина гостям!
      И вновь закружилось, завертелось веселие на пиру на княжьем. Гости досуха напивались, наедались они достыта, и опять пошла у них похвальба промеж собой. Иной хвастает несчетной казной золотой, другой хвастает резвым скакуном, третий об удаче своей молодецкой толкует. А об калике все забыли. Сидит Дюк угрюм - ничто не радует купца.
      - Ты чего, гость Волынский, не ешь, не пьешь, безутешен сидишь. Отчего ничем не хвалишься? Иль не нравится тебе мой богатый пир? - спросил князь, Ну-ка, скоморошина! Потешь-ка нас песнею!
      И послушные желанию Владимира грянули разноцветные скоморохи, разодетые в бабье платье. Громко, фривольно грянули, под дружный смех гулящих мужиков:
      Полюбил меня Микитка-водовоз,
      Да повалил на кучу, на навоз.
      По навозу я каталася,
      А Микитке не давалася!
      Отвернулся гость заморский от шутов гороховых:
      - Ай, прости ты меня, Красно Солнышко! Но ества на столах мне не в радость, и былички - не к заботам. Да скажи, сделай милость - ты судил ли моего товарища?
      Как он спросил, так гости приумолкли.
      - Я сужу, Дюк, по чести и по совести! - с расстановкой выговаривал Владимир, а взор его блестел от гнева, - В том виновен Фредлав, что напал варяг на дружинников моих. Но коль скоро в том не имел он корысти и стоял один супротив десяти - я варнака помилую. Отпущу Фредлава на все четыре стороны, коль положит кто за него велик заклад. Слово мое княжеское крепкое - каждый знает, и от слова своего не отступлюсь!
      - Я поставлю за него таков заклад! - отвечал Дюк Волынянин.
      Только он это вымолвил, из угла дальнего темного вставал калика. Говорил чернец такие речи:
      - А и мудрый ты, Владимир князь! Видно, славен тот варяг, что против десяти выстоял. Неужели, Дюк, да не выручим мы храбра молодца? Ты не примешь ли, Красно Солнышко, в тот велик заклад и мою долю - злату чашу, что несу с собой из чужих земель? Больно тяжела ноша для перехожего - пусть послужит она делу доброму.
      Стали гости над нищим насмехаться, громче всех Фарлаф да Чурила Пленкович:
      - А откуда ж у тебя, чернец, столько золота? Не ограбил ли кого в чистом поле?
      Но князю уж больно чашу охота было увидать, он и кивнул калике:
      - Я приму твою долю в заклад Дюков - но сперва покажи, коль похвастался! Смотри, гости мои и так на золоте едят...
      Как достал переброжий диковину - так у насмешников челюсти и поотвисли.
      - Говорят, Владимир князь, не простая моя чаша - всяк, кто к ней прильнет - либо прошлое узрит, либо грядущее! Только для глотка немало нужно смелости.
      Видать, поддел хитрец кагана русского. Верно знал калика, что с младых лет съедает Красно Солнышко честолюбие. Да, разве, уступит, князь кому на пиру святое право первого?
      Сказал так чернец и с поклоном подал кубок государю Киева.
      * * *
      Стал Владимир заклад разглядывать да осматривать - нет ли тут какого подвоха, не удумал ли калика худого. Волчок, стоявший у престола, приметил, как дрогнули руки господина, едва большие пальцы угодили в какие-то темные дыры на белесой округлой стенке чаши. Отверстия скорее всего для этого и были предназначены, вот располагались только как-то странно. За широкими дланями слуга не усмотрел, что в самом деле держит Красно Солнышко, лишь видел, как серебрится внутренность сосуда, да снизу выглядывает червонное предчашие.
      Рядом с князем оказался и Краснобай Малхович, зашептал он племяннику:
      - Слышал я, греки вельми искусны в ядах! Что как нутро у кубка отравлено - пусть сперва гость отведает. Этим и честь ему окажешь, этим и себя обережешь...
      Владимир зачарованно разглядывал зловещий залог - он не был столь суеверен, но в даре сем князь и впрямь находил нечто непознанное, недоступное сознанию. Указательные пальцы легли в небольшие ямочки висков, здесь кость была отполирована до блеска.
      - Ты, как всегда, прав, дядя! - ответил он и, обернувшись к Волчку, приказал, - Ну-ка, наполни сей кубок, да поднеси дарителю! Мы желаем пить с тобой, калика!
      - Это великая честь, князь! И коль будущее мне пригрезится - ты услышишь песнь о том...
      - И то дело! - облегченно вздохнул Краснобай.
      - Пусть же отныне твоя чаша служит братиной - и опосля князя в перву очередь пить дозволяю дяде нашему и мудрому советчику! - молвил Владимир, возвращая калике сосуд, полный зелена вина.
      Он смело принял дар обратно, и, слегка плеснув на пол - то была дань подземным богам - припал к чаше.
      - Ох, и хмельные вина у тебя, светлый князь! - проговорил Ругивлад, откидывая капюшон.
      - Брага добрая - с самой Корсуни! - согласился с ним Краснобай.
      - Гм! Больно мне твое лицо знакомо, калика!? - удивился Владимир, пристально рассматривая седого путника, а затем добавил, - Так, что же ты зришь?
      - Выпей, Красно Солнышко! В странах, где я хаживал, из кубков сперва пьет сам хозяин, дабы гость не подумал лишнего... Ты пей - и сам все увидишь!
      Князь был не робкого десятка, и слова перехожего опять задели за живое, поэтому он не заставил себя ждать, да и в горле от царившего на пиру напряжения пересохло. К тому же калика и впрямь поглотил немало браги, а ничего - стоит на ногах, не шелохнется.
      Вино было ароматным, в желудке разлилось приятное тепло.
      Но лишь только Владимир приложился к кубку и сделал жадный глоток таинственный черный гость запел, легонько трогая струны. И в пророческой песне* были такие строки, что навсегда врезались в память всех сидевших на том княжьем пиру:
      (* Пророческая песнь - эддические песни есть магические ритуальные тексты, заклятия. Ругивлад использует знаменитое "Прорицание вельвы", намекая на "все тяжкие" Владимира по языческим понятиям и предсказывая, что семя Владимира, его сыновья и внуки истребят друг друга, приведя славян к неутешительному итогу. Собственно - это есть его проклятие, последствия которого гораздо более страшны по своей разрушительности, чем все прежние навьи дела Ругивлада).
      "Я прозреваю, как грозные реки несут
      Изменников мертвых, убийц и предателей,
      Тех также, что жен соблазняли чужих...
      И Ящер глодает тела охладелые,
      И Волк рвет погибших на части,
      Поймете ли весть мою?
      ...
      В распре кровавой брат губит брата;
      Кровные родичи режут друг друга:
      Множится зло, полон мерзости мир.
      Век секир, век мечей, век щитов рассеченных,
      Вьюжный век, волчий век!"
      Услыхал то Владимир, чуть хмельную брагу не расплескал:
      - Ах, черный скоморошина! Как посмел, ты, пес, петь хулы! Как смел испортить пир князю киевскому!? Эй, слуги мои верные! Вы гоните-ка взашей калику перехожую!
      Набежали было слуги княжьи, и прогнали б они калику, не милуя. Но хвать его, да хвать, а чернец увертлив был. Так ретивые и попадали.
      - Погоди, князь! - в ответ ему Ругивлад, - Я уйду, а загадочка-то моя останется неразгаданной. Позволь еще слово молвить!
      - Гнать его! Довольно! Наслушались! - завопили бояре со своего стола.
      - Выслушай, княже! - заглушали их богатыри, сидящие за другим столом.
      - Не любы нам такие сказочники! - вторил Краснобай племяннику и тоже из чаши отхлебывал. - Кабы не был он гостем - оставил бы здесь буйну голову!
      Поднял Владимир руку - мигом стихло в гридне столовой, сразу все утихомирились:
      - Молви, калика. Говори свою загадку, но смотри - как бы слово твое последним не оказалось!?
      - Благодарствуй, Красно Солнышко! А задачка моя легонькая: "Как рядиться по правде русской с тем губителем, что целуется с жертвою. Как по суду княжьему поступать с сыном, что пожирает прах отцов?"
      - Это, калика переброжая-перехожая, загадка не хитрая! - отвечал Владимир-князь, - Чести нет тому губителю, жизни нет такому сыну! Верно ль, други, я сказал?
      - Верно речешь, княже! - закричали гости да бояре, богатыри да купцы киевские.
      Только Дюк один промолчал.
      - Верно князь, - похвалил черный волхв, - Вот оно мое слово последнее, на том и прощай!
      Поклонился честному собранию на четыре стороны, повернулся, да зашагал вон.
      - Стой! Держите его, слуги верные! - услыхал Ругивлад голос боярина.
      - Он хотел провести тебя, светлый князь! - говорил Малхович, - Да только я признал окаянного. Это ж Ольг из Ладоги!
      Ругивлад круто повернулся и глянул в ненавистное лицо кровника.
      Бросилась к волхву стража, да он как крикнет:
      - Все назад!
      Они и посторонились, на князя посматривают.
      Протянул черный волхв персты к престолу и сказал еще громче:
      - Угадал ты верно, Красно Солнышко! Но того не знаешь, не ведаешь, что ты сам и есть тот сын! А губитель - это дядя твой, ну а чаша - то прах Святославов.
      Только вымолвить успел, распахнулись двери, ставни в гридне столовой повылетали. И полуночный стриба один за другим принялся задувать факела... Кинулись слуги окна закрывать, а ставни хлопают, друг о дружку бьются, рукам не даются.
      - Это точно! - продолжал Ругивлад в полутьме, - Я Богумилов отмститель, но есть Суд повыше моего, посуровее княжеского. Не убежать от него ни хитрому, ни гораздому. Посмотри, Краснобай, Он теперь за тобой стоит!
      Обернулся вельможа, за ним оглянулся и сам князь, да гости именитые все на дядю княжьего уставились.
      Вдоль стены Золотой палаты шли двое. Гордо шествовали призрачные навии своим чередом, двигались фигуры, и не было у них тени. Даже при тусклом свете единственного факела, что уцелел от нашествия ветров, все заметили это. И узнал Владимир князь тех двух навиев. Обмануться трудно, ведь лицом он с первым витязем схож - те же черты, та же стать, тот же чуб непокорный на лоб брошен. А второй-то пестун Святославов верный - он проходит мимо боярина, и пусты его очи и темны они, да и все кругом чернее черного.
      - Претич! Глянь! Уж не Свенельд ли сам? - спрашивает князь.
      - Он, государь! - отзывается воевода.
      - Асмунд! Здесь ли ты? - смотрит Владимир в зал.
      - Тут я, княже! - древний воин в ответ, - А другой-то никак ваш батюшка!
      И вскричал Краснобай, словно зверь загнанный, выхватил он из под одежд кинжал, искусно спрятанный, да кинулся на призраков. А только их железо не ранит, не сечет - всяк удар мимо проходит. Вроде и во плоти, а на деле сама пустота. Так и человек, бывает - собой пригож и речи ученые говорить умеет, а нутро у него гнилое - хуже навьего.
      И стояли богатыри русские. И молчали гости именитые. И дрожали бояре кособрюхие, когда встретилось прошлое с будущим, когда шли те герои погубленные, да метался безумный властолюбец - их подлинный убийца...
      Мрак, окутавший княжий терем, не мог помешать волхву. Хитросплетения залов и комнат не сумели обмануть того, кто прошел посвящение в девяти подземных пещерах священного острова. Ругивлад спустился во двор и, миновав рослых приворотников, зашагал по мощеной тверди киевских улиц.
      - Не скажешь ли, старик? Что там князь наш, Владимир Красно Солнышко? окликнул один из стражников словена.
      - Чего ему сделается? Все пирует, - ответил словен дружиннику, и не оглядываясь, прихрамывая, двинулся в сторону Почайны.
      Но не успел он сделать и десятка шагов, как чьи-то холодные тонкие персты застенчиво коснулись его локтя...
      Рядом, на мощеной тверди улицы, стояла девушка ослепительной красоты. Ее волосы, со спадающей на плечо косой, венчала диадема с великой руной Макощи.
      Ольга улыбнулась:
      - Здравствуй, странник! Куда путь держишь?
      * * *
      Робкие лучики проснувшегося светила заскользили по водной глади, окрасив ее в розовые тона. Утренний ветер полнил парус. Богумил сказывал, есть у вея большие крылья, да только пара из них свободна - остальные сложены. Потому как, открой он все крыла, ярилась бы по земле невиданная буря...
      - Куда ж ты теперь, друже? - окликнул Ругивлада Фредлав, - Может, погостишь у нас, а по весне и на свой остров вернешься?
      - Нельзя мне в Нова-городе оставаться, - спокойно возразил словен, Больно князь злопамятный да сластолюбивый. Не простит он мне, да и Константин-тысяцкий, ни боярина, ни девицы. И не один я теперь! Прощай! Велес даст - свидимся.
      Варяг глянул ему вслед. У пустой пристани, там где на водах седого Волхова качалась Дюкова лодья, стояла девушка ослепительной красоты. Ее волосы, со спадающей на плечо косой, венчал древний серебряный убор, кольцами струящийся с висков, точно сама Макощ сверкающими дождями спускалась с высот на землю.
      Едва словен спустился к мосткам, девушка бросилась ему навстречу. Он подхватил ее, закружил неуклюже, прижав к себе крепко-крепко. И прошептал на ухо - этого ни Дюк, ни Фредлав, конечно, не расслышали:
      - Повтори! Сейчас же повтори, о чем ты Его просила?
      - Я сказала Ему, любимый, что хотела бы умереть в тот же день и тот же час, как и мой будущий муж.
      Долго стояли они, прижавшись друг к другу. Еще раз махнув влюбленным рукой, варяг отправился в город, но все-таки не удержался и оглянулся.
      Нежно высвободившись из объятий спутницы, мужчина скинул плащ. В руках словена что-то ярко блеснуло, отразив первые робкие лучики дневного светила, восставшего ото сна. Ругивлад размахнулся и...
      Это яркое да блещущее, описывая круги, устремилось от него прочь, пока, наконец, не ухнуло со стоном в глубокие омуты великой реки.
      ЭПИЛОГ.
      Немалый вышел срок с тех пор. Никто не слыхал о черном волхве и его спутнице.
      Разве только знающие люди сказывали, что недалече от свейских пределов, в мурманском местечке Несьяр как-то жил-поживал один кузнец. Был он вдов, женку его через чахотку прибрала к себе хромая старуха Хель, да и детей у кузнеца того не было. Сыскать себе вторую такую бабу не сумел, а иная и не нужна. Так и бедовал вдовцом на хуторе, хоть нельзя сказать о нем, что был кузнец слишком стар.
      По хозяйству мужику иногда помогала младшая сестра, которую он выгодно выдал замуж пару весен назад. При нем же с некоторых пор стали замечать хуторяне и какого-то мальчонку, смышленого, но худющего и к тому же немого. На расспросы кузнец отвечал всем, что мальчишка тот приблудный, и сам нашел пацана на берегу, видать разбило в щепы какое судно, а он имел удачу спастись. Кто мальчик и откуда - никто не знал, так как сам бедолага поведать им не мог. Сестра считала это скорее достоинством, чем недостатком, и кузнец соглашался с ней, полагая немоту выкормыша за печать богов. Он надеялся, что отрок принесет с собой счастье, да, наверное, прогадал.
      Хуторяне по-своему жалели горемычного, хотя приютил паренька именно кузнец. Найденыш служил у него, как водится, на подхвате. Сверстников мальчуган дичился и частенько сиживал на хладных скалах высокого фьорда, да с неимоверной тоскою смотрел вдаль.
      Удача не шла, судьба не улыбалась, и стал кузнец с горя крепко выпивать, порою он не мог найти свою кузню. И тогда мальчик помогал хозяину, как умел - едва они добирались до скамьи, юнец стаскивал с кузнеца мокрые сапоги все в грязи и соли, а затем прикрывал благодетеля теплой мохнатой шкурой бера. Наутро, когда мужик просыпался, злой и разбитый - найденыш стойко сносил от него все те невинные обиды, что может выдержать детское сердце. Несмотря на все это излишне набожная сестра кузнеца прозвала-таки пацана маленьким язычником, ибо ни когда никто на хуторе не видал, чтобы немой мальчик клал Господу крест. Да селяне глядели на это сквозь пальцы, и кузнецу тоже на таки мелочи было откровенно наплевать. Немощь стерегла юнца от прочих напастей, виною которым уже не боги.
      И вот однажды в сильную непогоду, на дворе тогда был вторник, под самый вечер в дверь к кузнецу постучали:
      - Кого там бес несет? - буркнул мужик, потянувшись за своим молотом на всякий случай.
      - Добрый человек, пусти усталого странника переночевать? - ответили из-за дверей.
      - А ну, малый, - приказал кузнец, - сходи, посмотри- сколько их там притаилось?
      Спрыгнув с лавки, мальчонка подбежал к затянутому мутным пузырем узкому оконцу и некоторое время всматривался в темень, затем он показал хозяину два пальца.
      - Что ж ты, странничек, один просишься? А дружка-то своего не позовешь?
      - Это точно, хозяин, мой верный конь и правда лучший друг мне, чем иной человек! Возьмешься ли ты поутру подковать его? Я не останусь в долгу и щедро расплачусь! - рассмеялись за дверью.
      Кузнец почесал затылок и глянул на немого пацана, тот кивнул, словно подтверждая слова нежданного гостя.
      - Ну, открывай тогда, да поживее, растяпа! - выругался мужик, - Не видишь, путник наш промок!
      Мальчик с большим трудом отомкнул тугой засов и пропустил неизвестного внутрь.
      - Спасибо, Иггволод*, и здравствуй тысячу лет! - услышал хозяин жилища - Будь мил, позаботься о моем боевом скакуне.
      (Иггволод, Иггивлад - оно из ряда летописных имен, на варяжский манер звучало бы как Ингевлад, Инегельд, Ингвальд. Дословно - ведущий Игга. Игг Ужас - одно из имен Одина-Велеса, созвучное с женскими именами Фригг, Инга, Игга, Яга. Герой романа Дмитрия Гаврилова и Владимира Егорова "Падение Арконы". Имя Ругивлад образовано по тому же принципу. У восточных славян его имя звучало бы - Рогволод, а у скандинавов - на их лад, Рагнвальд)
      - Откуда ты, путник, знаешь, что этого хлопца кличут Ингеальдом, когда он слова вымолвить не в силах, да и знака вычертить не научен? - подивился кузнец.
      - Мы, странники, много чего знаем. Каждый достоин имени, даже последняя тварь, а уже человек и подавно. Да, ты, хозяин, сперва бы обсушил меня, накормил-напоил, потом и расспрашивал.
      - Прости, незнакомец! Что это я в самом деле? - спохватился кузнец, ибо всяк, будь он мурманин, свей али венд, должен чтить законы гостеприимства.
      Сказано - сделано, не успел Иггволод, промокший, как мышь, вернуться, а хозяин уж выложил на стол угощение. Оно вряд ли могло удовлетворить изысканный вкус, но тому, кто голоден тот ужин показался бы несказанно богатым.
      Гость скинул длинный с капюшоном серый плащ и кузнец развесил одежу на веревке у очага. Тут он сумел, наконец, рассмотреть своего незнакомца. Это был сухощавый высокий мужчина лет сорока пяти, скорее всего воин, о том свидетельствовала пустая левая глазница и некоторая хищность в чертах лица. Рыжеватые косматые волосы странника стягивал серебристый обруч с руническими резами, тут кузнец мог вполне положиться на немалый жизненный опыт и взгляд мастера, словом он был готов поклясться, что от самой Уппсалы до Вендских пределов вряд ли сыщется наследник Вёлунда*, способный сварганить эдакое украшение. Рыжая с проседью окладистая борода незнакомца закрывала бычью шею, раздваиваясь на конце вилами, и спускаясь на мощную грудь. Разворот могучих плеч и толстые, словно поленья, руки викинга говорили о неимоверной силе. Но ночной гость, не иначе, был из знатных, потому как персты незнакомца венчали богатые перстни, а уж кто-кто, кузнец разбирался в том получше любого из хуторян.
      (*Вёлунд - в германской мифологии волшебный кузнец, создатель магических талисманов, как и Фрейр - он князь светлых альвов, но скорее всего Велунду подчинены альвы огня, а Фрейру - альвы света. Известен по эддической "Песне о Вёлунде" и ряду англо-сакских преданий)
      Странник на удивление совсем ничего не ел, зато пил он немеренно и совсем не хмелея.
      - Где ж ты был прошлой ночью? - спросил кузнец гостя, слегка робея, и сам не понял, почему.
      - Да, недалече тут - в долине Медальдаль.
      - Ну, сочиняй, да не знай меру! - осмелел хозяин, полагая, что чужеземец все-таки пьян. - Этого никак не может быть. Видать, ты большой шутник, Странник! До нее неделя пути - не меньше.
      - Все может статься, - возразил гость резонно - Но у меня, как помнишь, славный конь, единственный в своем роде!
      - Так твоему скакуну впору летать! - захохотал кузнец.
      - И я ему о том же говорил! - весело ответил тот, ничуть не обидевшись.
      Выпили раз. Стукнули кружки. Выпили еще. А потом еще.
      Инегельд, который, быстро управился с чудесным скакуном, сидел тихо в уголке и теперь во все глаза смотрел на ночного гостя.
      - А ну, хлопец! Подь сюда! - поманил кузнец.
      Видя, что хозяин изрядно пьян, Иггволод с опаской подошел поближе.
      - Так, ты у нас Ингеальд? - погладил Торвильд мальчугана по голове- Имя чудное?
      - Обычное имя. Варяжское! - уточнил незнакомец.
      - И откуда ты про то все знаешь? Может, ведаешь, кто родичи?
      - Отца твоего хлопца звали Ругивладом, а мать - Ольгою. Была она поляницей, стала женою верною.
      - Не звучит. Не звучит...- молвил кузнец и уронил голову на стол.
      Проницательно глянув на выпивоху, его ночной гость вдруг усадил ребенка к себе на колено и, взяв за тонкие ручонки, сказал то ли ему, то ли себе:
      - Ну вот! Пора все заново начинать! Поедешь со мной?
      - Поеду! - улыбнулся гостю мальчонка.
      - Тогда помни - тебе путь до конца пройти надо!
      Утром работалось кузнецу из рук вон плохо, подковы выходили из-под молота столь огромными, что таких на хуторе еще никто не видывал. Казалось мастеру, вроде их и четыре, а вроде - и все восемь! Ковал мужик, да зарекался:
      - Надо меньше пить!
      Когда же кузнец их примерил, то они пришлись скакуну как раз впору.
      - Бывают еще чудеса на Белом Свете! Пожалуй, я поверю, что с эдакими копытами он обставит любого коня, - молвил кузнец, - Но откуда ж ты тогда приехал, незнакомец, и куда держишь путь?
      - Явился я с севера и пока гостил тут, в Норвегии, но думаю податься ныне в Свейскую державу, а оттуда - в Хольмгард. Я много ходил морем, но теперь снова надо привыкать к скакуну. Тебе он по нраву?
      - Я не смыслю в хороших лошадях, - уклончиво ответил кузнец, а сам подумал, что вопрос этот неспроста.
      И вот удача! Ночной гость оправдал его предположения:
      - Слушай, хозяин! Мне подходит твой мальчуган. Я возьму его с собой.
      - Как это так? - не понял мужик, но от предчувствия удачи у него по спине побежали мурашки.
      - Мы поняли друг друга, - продолжил незнакомец, - Ты назови цену, я готов выкупить этого хлопца.
      - Видишь ли, - отвечал кузнец, - человек я неученый. Если мой Ингеальд и в самом деле готов услужить, то ничего я с тебя не возьму. Грех наживаться на убогом, и неволить мальчика не стану! Думаю, разве, на старости лет трудно мне придется без хорошего помощника.
      - Молодец, хозяин! - похвалил кузнеца одноглазый гость, да и снял с пальца золотой перстень с изумрудом, - Возьми! Пусть это несколько скрасит твое одиночество! Зови мальчишку - нам пора в путь!
      Кузнец отправился за пацаном, но про себя отметил такую странность, что чужестранец, еще вчера рыжебородый, ныне сед, как лунь, и лет ему на взгляд совсем немало. Впрочем, он не долго размышлял над эдакими перевоплощениями, поскольку прошлым вечером изрядно перебрал - могло померещиться и не такое.
      Сияющий Иггволод занял место впереди незнакомца, крепко держась тонкими белыми пальчиками за повод. Конь укоризненно глянул на людей добрыми синими глазами.
      - Не притворяйся, бездельник, что тяжело. Ни в жизнь не поверю тому, усмехнулся всадник.
      - Где же ты собираешься быть к вечеру? - спросил кузнец.
      - Мне нужно на восток, я буду в Спармерке, не успеет и стемнеть, ответил гость.
      - Это уж верное бахвальство, туда и за семь дней не добраться...возразил кузнец своему недавнему гостю. - Да, чуть не забыл! Как зовут тебя? Потому, явись отец ребенка - соседи болтливы - что мне надо ему рассказать?
      - Слышал ли ты о Харбарде*, кузнец?
      (* Харбард - Седая или Длинная борода. Одно из имен Одина из знаменитого перечня имен Эдды, тождественное иносказательному поминанию Велеса, как Седовласа. Известна также Эддическая "Песнь о Харбарде", в которой Один под именем Харбарда соревнуется в уме с Громовиком Тором. По нашему мнению это одно из оснований признать существующим противостояние Велеса и Перуна у славян. Эпилог романа опирается в общих деталях на "Сагу о посошниках" и позволяет автора отослать любопытного читателя к другому нашему роману - "Падение Арконы", где Иггволод-Инегельд выведен в качестве главного героя. Там же читатель познакомится подробнее с историей западных славян и Храма Свентовита, где ходил в учениках наш герой - Ругивлад. В эпилоге нами использован мотив Эдды, что Один (Велес) подстраивает смерть любимцам, дабы скорее заполучить их в свои покои, на то он и Навий бог)
      - Еще бы, Седовласа у нас часто поминают.
      - Теперь ты можешь его видеть. И если снова мне не веришь - так смотри!
      Мужик только рот открыл, а таинственный гость пришпорил коня, и тот перелетел через высокую ограду, ничем не задев ее. Да уж колья той ограды были в восемь локтей.
      - О родителях мальчика не беспокойся. Их больше нет среди живых, они умерли в один день. Уж мне ли это не знать! - услышал кузнец сквозь грохот копыт...
      Так сказывают старые люди, но правда ли это иль небыль - никому не ведомо, кроме того Седобородого, что у нас на Руси зовут Велесом.
      1992-1994, 1999 гг.
      ДОПОЛНЕНИЕ.
      РУГИ и РУСЬ (ругии, раны, роги, руяны) - славянское племя, владевшее островом Рюген и сопредельными территориями на материке, одно из ряда других племен руси. Впервые упоминается историком Тацитом в 98 г. как германское: "44. За лугиями живут готоны, которыми правят цари, и уже несколько жестче, чем у других народов Германии, однако еще не вполне самовластно. Далее, у самого Океана, - ругии и лемовии..." ("О происхождении германцев"). Главный город руян Аркона - последний оплот язычества пал под ударами данов в 1168 году. Раны упомянуты у различных германских хронистов в начале второго тысячелетия. Гельмольд, "Славянская хроника": "Ране, у других называемые руанами - это жестокие племена, обитающие в сердце моря и сверх меры преданные идолопоклонничеству. Они первенствуют среди всех славянских народов, имеют короля и знаменитое святилище. Поэтому, благодаря особому почитанию этого святилища, они пользуются наибольшим уважением и, на многих налагая иго, сами ничьего ига не испытывают, будучи недоступны, ибо в места их трудно добраться. Племена, которые они оружием себе подчиняют, они заставляют платить дань своему святилищу, жреца у них почитают больше, чем короля. Войско они направляют, куда покажет гадание, а, одержав победу, золото и серебро относят в сокровищницу своего бога, остальное же делят между собой." Адам Бременский, "Деяния священников Гамбургской церкви": "Один из (этих) островов зовется Фембре. Он лежит против области вагров, так что его можно видеть из Альдинбурга (Старогорода)... Другой остров (Руян) расположен напротив вильцев (Волин, лютичи). Им владеют ране, храбрейшее славянское племя. Без их решения не положено ничего предпринимать в общественных делах: так их боятся из-за их близких отношений с богами или скорее демонами, которым они поклоняются с большим почтением, чем прочие" (Magistri Adam Bremensis gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum. Ed. B. Schmeidler, 3. Aufl., Hannover, 1917, S. 257-260.) Если ругии и были когда-то германоязычными, то на рубеже 1-2 тысячелетий - говорили на словенском языке (т.е. том же, что и новгородцы). Герард Меркатор, "Космография": "На острове том живали люди-идолопоклонники, люты, жестоки к бою, таковы вельможны, сильны, храбрые воины бывали... Язык у них был словенский..."
      Под именем руси (русы, рось, росы) - они же роги или ругии, в романе подразумевается "сословие" профессиональных лучших воинов в славяно-германских племенах 1 тыс. до н.э.- 1 тыс н.э. либо сами эти племена. Русь как племя участвовала в призвании "варягов". Т.е. русь Приильменья решила призвать русь варяжскую: "862 (6370). Положивше совет, поидоша за море к варягом русь, сице бо тии звахуся ВАРЯЗИ РУСЬ, яко се друзии зовутся свие, друзие же урмани, ингляне, друзии гути, тако сии. Реша РУСЬ, ЧУДЬ, и СЛОВЯНЕ, И КРИВИЧИ, и вси: "Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да поидите у нас княжити и владети." Сопоставить ругов и русь нам позволяют такие свидетельства: Княгиню Ольгу германские хроники называют "регина ругорум", но ни разу не называют ее "регина русорум". Однако, Ольга - княгиня русичей. Таким образом руги и русы - это одно и то же имя, но разная транскрипция. В "Житие..." Оттона Бамбергского сказано, что "руги еще имеют имя русинов (или рутенов) (С-TH) и страна их называлась "Русиния" (Рутения)" или Русь. Оттон Бамбергский помещает своих рутенов как раз на том месте, где поморские славяне, которых он крестил. Иордан, ("Романа", 344.) называет знаменитого вождя Одоакра "genere Rogus". Рутены это общее название всех славян Южной Балтии.
      ОТ АВТОРА
      "Так пусть же книга говорит с тобой
      Пускай она, безмолвный мой ходатай,
      Идет к тебе с признаньем и мольбой
      И справедливой требует расплаты.
      Прочтешь ли ты слова любви немой?
      Услышишь ли глазами голос мой?"
      (Уильям Шекспир, Сонет №23)
      Европейцы пронесли сквозь века блестящие образцы культуры языческого прошлого, например, такие как Эдда, Красная и Белая Книги, пряди и саги, баллады и скальдические песни. Если бы мы решили вдруг окунуться в загадочный мир Старшего Народа, то посчитали бы разумным обратиться именно к этим первоисточникам. Славянам повезло меньше. Из-за своего вечного разгильдяйства они не уберегли Традицию от наносного. Но и под чужеродным слоем мы, конечно же, найдем свидетельства былого величия исконной культуры. Роман "Дар Седовласа" - это попытка вернуться в славянскую Традицию, опираясь на известные мотивы древнегерманской и древнеиранской, а иногда и гре+ческой мифологии. Особенностью романа является обилие традиционных имен, хотя многие из них удивительны для слуха того, кто свыкся с мнением о всеобщей православности России. То, что мы называем ныне Традицией или язычеством, было для наших далеких предков такой же действительной жизнью, как для нынешнего верующего стало делом разумеющимся явление святых и ангелов. Имена богов, духов, героев служили магическими ключами для перехода от мифа к мифу, от истории к истории, от века к веку. Имя бога или руны, стоящие за ними легенды и сказки, связывали воедино личное пространство каждого язычника и культурное пространство семьи, рода, племени. Как для физика или математика множитель перед формулой, особый коэффициент, функция есть не более чем средство управления объективной реальностью, так и для язычника мифы были особой формой мышления, руководством к действию.
      Стилистическая особенность романа в том, что боги и один из главных героев, волхв Ругивлад, говорят здесь вполне современным языком, тогда как остальные персонажи, как предполагается, в плане языка соотносятся со своим временем. Я намеренно использовал этот прием, чтобы еще больше подчеркнуть одиночество героя и несоответствие эпохе. Богам и волхвам положено быть непонятыми, так происходит со всяким, кто опережает время. Роман выстроен таким образом, что каждый более или менее значимый персонаж имеет своего антипода. Молодые герои и героини противопоставлены персонажам зрелым, и в свете философии романа тем более страшно неизбежное превращение юности в старость, а чувства в рассудок: Хрупкая, таинственная Ольга совершенно не походит на Медведиху, дородную, простую, хозяйственную бабу, чья тайна уже давно разгадана. Честный и благородный Свенельд противостоит образу беспринципного и коварного Краснобая. Фредлав - Владимировой челяди, бесшабашный рыжий Перун и самоуверенный белый Радигош не имеют ничего общего с черным циничным Седовласом... Я постарался также устранить некоторый налет слащавости, характерный для описаний богатырского удела, равно как уйти от однозначной оценки образа главного героя - кому-то он покажется злодеем, кому-то страдальцем. Ругивлад сопоставляется с каждым из персонажей, это проявляется как во внешнем, так и во внутреннем мире. Совершенная пародия на словена - его спутник, кот Баюн. Чувственная юная дочь Владуха - не чета углубленному в себя, холодному, излишне рассудительному герою. Достигший вершин бога Седовлас - это будущее Ругивлада, если бы он нашел Силу пройти по своему пути до конца.
      "Дар Седовласа" - это любовный роман. Изначально я предполагал эпиграф:
      "- Если человек хочет следовать богам, то его любовь должна быть такой же свободной, как у них, - а вовсе не как неодолимая сила, давящая и раздирающая нас. Но странно, чем сильнее она завладевает своими жертвами, чем слабее они перед нею, в полном рабстве своих чувств, тем выше превозносятся поэтами эти жалкие люди, готовые на любые унижения и низкие поступки, ложь, убийство, воровство, клятвопреступление..."
      Отчасти согласившись с Иваном Ефремовым и его героиней - Таис Афинской, не хотел бы навязывать это мнение читателю и не стал предпосылать вывод своим размышлениям. Достигнув последней главы, каждый сделает его по своему разумению. Вопреки действительности, на то он миф, я постарался привести героев к возможно более счастливому исходу. Миром движет мечта, мир храним надеждой!
      С первых страниц я описываю Ругивлада как прямую противоположность князя Владимиру. Первый - бледнолицый, русоволосый аскет, путник, ищущий знания, волхв, скованный своими идеями и верой в богов, он тот, кто служит идеям; второй - смуглый, черноволосый, страстный, не верящий в бога, облеченный властью совсем иного рода, он из тех, кому служат "аки псы". Ругивлад на пути мести совершает преступления, ужасаясь этому, вся его жизнь на страницах романа - это сопротивление Черному дару. Ругивлад - одиночка и олицетворение свободы личности, хотя именно в этой свободе и кроется его недуг. Владимир, воспитанник своего дяди, перешагивает через трупы отца, братьев, верных слуг, живя в свое удовольствие. Красно Солнышко - признанный лидер и воплощение государства, которое он строит, не считаясь с людскими жизнями. Этот подход никак не согласуется с тем радужным, но далеким от исторических реалий, описанием святого Владимира Крестителя, то тут, то там появляющимся в отечественной литературе.
      Порою мной используются традиционные триады, это, например, сестры пряхи, три волхва-учителя, посвящающие в сан. При более пристальном взгляде читатель обнаружит тройственность пути: ученика, стремящегося стать волхвом или воином зрелого воина и умудренного волхва (или бога), утратившего пылкость юных. Судите сами, насколько интересны эти логические цепи. Поэтому, лишь намекнув о них в предисловии, я оставляю это поле деятельности критикам. Я скромно надеюсь, что несмотря на реки крови, текущие по страницам моей истории, роман послужит не только развлечению, как это часто происходит.
      В заключение хотелось бы поблагодарить моего друга и зачастую соавтора Владимира Егорова, который подсказал образ Радигоша и Индрик-зверя, особая благодарность Ренату Мухамеджанову - первому редактору и читателю романа, а также Антону Платову (Иггволоду), Алексею Наговицыну(Велемудру), Александру Жилко(Велемиру) и Сергею Пивоварову(Святичу) за полезные обсуждения на тему Традиции.
      С уважением. Дмитрий Гаврилов (Иггельд)
      gavrilovd@mail.ru, д.095-235-9101, 425-9679, р 2907058
      Авторская аннотация:
      Если "Волкодава" Марии Семеновой окрестили русским Конаном, то автора романа "Дар Седовласа" на электронных конференциях Интернета за глаза прозвали "русским Муркоком".
      Действие романа разворачивается во времена былинной Киевской Руси. Главный герой, новгородец Ругивлад, двадцать лет обучался волшебным искусствам у волхвов далекой Арконы на острове Рюген (Буян). Всем вышел парень, и статен, и смекалист, но таинственный и ужасный дар Чернобога-Велеса не дает герою покоя. Неожиданное известие о смерти родичей заставляет его вернуться на землю отцов. Тщетно ищет Ругивлад справедливости в Киеве, и потому вступает на страшный путь кровной мести. Сумеет ли герой очиститься от проклятого Дара? Устоит ли он пред искушениями? Читателя ждут встречи с могучими былинными богатырями, князем Владимиром, котом Баюном, древними богами - Велесом, Перуном, Радегастом, пряхами-Ягишнами. То, что мы называем ныне язычеством, было для наших далеких предков такой же действительной жизнью, как для нынешнего верующего стало делом разумеющимся явление святых и ангелов. Многие традиционные для сказок персонажи в этом романе названы своими истинными именами, автор постарался удалить налет былинной слащавости, и в его книге даже Илья с Добрынею - люди не без недостатков.
      "Мне роман понравился. Он сильный, добротный, цельный, и чувствуется, что писался не наспех", - вот мнение о романе "Дар Седовласа" известного писателя-фантаста Юрия Александровича Никитина.