- Я… это… Ну… я хотел извиниться… Попросить у вас…
      - Что ты хотел у меня попросить, мой мальчик?
      - Прощения…
      - Да я давно тебя простила… Ты ведь сам не верил в то, что тогда говорил, но все же будь поосторожнее. Надо бережнее относиться к людям, которые к тебе расположены… В старости сам убедишься, что таких совсем мало…
      - Знаете, я думал о том, что вы мне вчера сказали, и понял - чтоб у меня язык отсох! - что вы правы…
      - Конечно, я права… Я хорошо знаю стариков - знаешь, сколько их вокруг меня…
      - Ну тогда, э…
      - В чем дело?
      - А в том, что мне некогда всем этим заниматься - искать место и все такое…
      - Хочешь, чтобы я взяла хлопоты на себя?
      - Знаете, я могу заплатить…
      - Не начинай снова грубить, дурачок. Я все сделаю, но сказать ей должен ты. Тебе придется объяснить Полетте ситуацию…
      - Вы пойдете со мной?
      - Пойду, если хочешь, но ей и так прекрасно известно мое мнение на этот счет… Я ее давно настраиваю…
      - Нужно подыскать что-нибудь классное, так ведь? Чтобы комната была хорошая и чтобы обязательно парк…
      - Знаешь, это будет очень дорого стоить…
      - Насколько дорого?
      - Больше миллиона в месяц…
      - Ох… погодите, Ивонна, вы в каких деньгах считаете? У нас теперь евро в ходу…
      - Ах да, евро… Ну а я уж как привыкла, так и считаю, и за хороший интернат придется выложить больше миллиона старых франков в месяц…
      - Франк…
      - …
      - Это… это все, что я зарабатываю…
      - Тебе следует зайти в собес и попросить пособие, узнать, какая пенсия была у твоего деда, и подать документы в Совет на помощь, выделяемую иждивенцам и инвалидам.
      - Но… Она ведь не инвалид…
      - Может, и так, но ей придется разыграть спектакль, когда они пришлют инспектора. Полетта не должна выглядеть слишком бодрой, иначе вы почти ничего не получите…
      - О черт, вот ведь хрень какая… Простите.
      - Я заткнула уши.
      - Я никогда не сумею заполнить все эти бумажки… Может, расчистите для меня площадку, хоть чуть-чуть?
      - Не волнуйся, в следующую пятницу я буду в Клубе, уверена, все получится!
      - Спасибо, мадам Кармино…
      - Да не за что… Это самое малое, что я…
      - Ладно, ладно, мне пора на работу…
      - Я слышала, ты теперь шеф-повар?
      - Кто вам сказал?
      - Госпожа Мандель…
      - А…
      - Она до сих пор не забыла кролика по-королевски, которого ты приготовил для них в тот вечер…
      - Не помню.
      - Зато она помнит, уж ты мне поверь! Скажи-ка, Франк…
      - Да?
      - Я знаю, это не мое дело, но… Твоя мать…
      - Что моя мать?
      - Не уверена, но, возможно, нужно с ней связаться… Она могла бы взять часть расходов на себя…
      - Теперь уже вы грубите, Ивонна… И не потому, что вы плохо ее знаете…
      - Люди иногда меняются…
      - Не она.
      - …
      - Только не она… Ладно, я уже опаздываю, пошел…
      - До свидания, мой мальчик.
      - И…
      - Да?
      - Постарайтесь найти что-нибудь подешевле, ладно?
      - Посмотрю, что удастся сделать, и сообщу тебе.
      - Спасибо.
 
      В тот день стоял такой холод, что Франк был даже рад вернуться на раскаленную кухню к своим каторжным обязанностям. Шеф пребывал в хорошем расположении духа. От посетителей отбою не было, кроме того, он только что узнал, что в одном из журналов вскоре будет напечатан положительный отклик на его заведение.
      - В такую погоду, дети мои, будет спрос на фуа гра и хорошее вино! Конец салатам, зелени и прочей ерунде! Баста! Мне нужны красивые и сытные блюда, и я хочу, чтобы клиенты уходили от нас «тепленькими»! За дело! Подбавьте жару, дети мои!
 

      Камилла с трудом спускалась по лестнице. Все тело ломило, голова раскалывалась от чудовищной мигрени. Словно кто-то воткнул нож; ей в правый глаз и медленно проворачивал его при каждом движении. На первом этаже ей пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Ее била дрожь, она задыхалась и уже собралась было вернуться, но поняла, что просто не сумеет сейчас вскарабкаться на восьмой этаж, уж лучше она потащится на работу. В метро она по крайней мере сможет сесть…
 
      Во дворе она столкнулась с медведем. Это оказался ее сосед, облаченный в длинную шубу.
      - О, простите, мсье, - извинился он, - я… - Он поднял глаза. - Камилла, это вы?
      У нее не было сил отвечать, и она проскользнула у него под рукой.
      - Камилла! Камилла!
      Она уткнулась лицом в шарф и ускорила шаг. От проделанного усилия у нее мгновенно закружилась голова, и ей пришлось прислониться к билетному автомату.
      - Камилла, вы в порядке? Боже мой, но… Что вы сделали с волосами? И как ужасно вы выглядите… Просто чудовищно! А ваши волосы? Ваши чудесные волосы…
      - Мне нужно идти, я уже опаздываю…
      - Но на улице собачий холод, дорогая! Почему вы без шапки, так можно умереть. Возьмите хотя бы мою…
      Камилла попыталась улыбнуться.
      - Она тоже принадлежала вашему дяде?
      - Черт побери, конечно, нет! Скорее, прадеду - тому, который был рядом с маленьким генералом во время русской кампании…
      Он нахлобучил шапку ей на голову.
      - Хотите сказать, эта штука побывала под Аустерлицем? - попыталась пошутить Камилла.
      - Именно так! И на Березине, увы, тоже… Как вы бледны… Уверены, что хорошо себя чувствуете?
      - Просто немного устала…
      - Скажите, Камилла, у вас наверху не слишком холодно?
      - Не знаю… Ладно, я… Я пойду… Спасибо за шапку.
 
      В вагоне метро ее развезло от тепла, она заснула и проснулась только на конечной. Пересев на поезд, идущий в обратном направлении, она надвинула медвежью папаху на глаза, чтобы вволю поплакать от отчаяния и усталости. До чего отвратительно вонял этот старый мех…
 
      Когда она наконец вышла на нужной станции, холод мгновенно пробрал ее до костей, и она вынуждена была присесть на скамейку на автобусной остановке, а потом прилегла и стала просить парня, стоящего рядом, найти ей такси.
 
      Она доползла до своей комнаты и рухнула на матрас. У нее не было сил даже раздеться. В какое-то мгновение она подумала, что сейчас умрет. Кто об этом узнает? Кого это огорчит? Кто ее оплачет? У нее был жар, ее трясло, пот заливал тело, мгновенно превращаясь в ледяной саван.
 

      В два часа ночи Филибер встал, чтобы попить воды. Кафельный пол на кухне был ледяным, ветер злобно бился в окно. Он постоял, глядя на пустынный проспект и бормоча под нос обрывки детских стишков… Вот и пришла зима, убийца бедняков… Термометр за окном показывал -6є, и он не мог не думать о маленькой женщине наверху. Интересно, спит она или нет? И что бедняжка сотворила со своей прической?
      Он должен был что-то сделать. Потому что не мог просто так ее там оставить. Но и решиться на что-либо было нелегко - ведь его воспитание, его хорошие манеры, его деликатность, наконец…
      Прилично ли беспокоить девушку среди ночи? Как она это воспримет? И потом, возможно, она не одна… А если она лежит в постели? О нет… Об этом он предпочитал даже не думать… Ангел и дьявол бранились друг с другом на соседней подушке - точь-в-точь как в комиксах о Тентене .
      Впрочем… Персонажи выглядели несколько иначе…
      Промерзший ангел говорил: «Послушайте, да она же умирает там от холода, эта малышка…», а другой отвечал, сложив крылья: «Знаю, друг мой, но так не поступают. Вы проведаете ее завтра утром. А теперь спите, прошу вас».
      Он выслушал их перепалку, не вмешиваясь, перевернулся с бока на бок десять, нет - двадцать раз, потом попросил их умолкнуть и в конце концов отнял у болтунов подушку, чтобы не слышать их голосов.
      В три часа пятьдесят четыре минуты он начал искать в темноте свои носки.
 
      Полоска света под ее дверью придала ему мужества.
      - Мадемуазель Камилла… - совсем тихо произнес он. И повторил чуть громче:
      - Камилла? Камилла? Это Филибер…
      Ему никто не ответил. Он сделал последнюю попытку, прежде чем отправиться восвояси. Он был уже в конце коридора, когда до него донесся какой-то полузадушенный всхлип.
      - Камилла, вы там? Я беспокоился о вас и… Я…
      - …Дверь… открыта… - простонала она.
 
      В ее каморке стоял лютый холод. Он с трудом протиснулся в дверь: мешал матрас, тут же споткнулся о кучу тряпок и опустился на колени. Приподнял одно одеяло, потом другое, старую перинку и обнаружил наконец ее лицо. Она была вся в поту.
      Он положил ладонь ей на лоб.
      - Да у вас высоченная температура! Вы не можете здесь оставаться… И одной вам быть нельзя… А где ваш камин?
      - … не было сил передвинуть…
      - Вы мне позволите забрать вас отсюда?
      - Куда?
      - Ко мне.
      - Не хочется двигаться…
      - Я возьму вас на руки.
      - Как прекрасный принц? Он улыбнулся.
      - Ну вот, теперь из-за жара у вас начинается бред… Он оттащил тюфяк на середину комнаты, снял с нее тяжеленные башмаки и как можно осторожнее взял ее на руки.
      - Увы, я не такой сильный, как настоящий принц… Э-э-э… Не могли бы вы попытаться обнять меня за шею?
      Она уронила голову ему на плечо, и он поразился терпкому запаху, исходившему от ее затылка.
 
      Похищение красавицы выглядело совсем не героически. Филибера заносило на поворотах, и он чудом не падал на каждой ступеньке. К счастью, он сообразил взять ключ от черного хода, так что спускаться пришлось всего на три этажа. Он прошел через кладовку, кухню, раз десять чуть не уронил ее в коридоре, но в конце концов все-таки уложил на кровать своей тетушки Эдме.
      - Послушайте, я должен вас чуточку раскрыть… раздеть… Я… Ну, вы… Знаете, это так неловко…
      Она закрыла глаза.
 
      Ладно.
      Филибер Марке де ла Дурбельер попал в критическую ситуацию.
      Он вспомнил о подвигах предков, но Конвент 1793 года, взятие Шоле , мужество Катлино и доблесть Ларошжаклена внезапно показались ему ничтожными…
 
      Разгневанный ангел сидел теперь у него на плече со справочником баронессы Стафф под мышкой и разглагольствовал, не закрывая рта: «Итак, Друг мой, вы очень собой довольны? Ах, наш доблестный рыцарь! Поздравляю… И что теперь? Что ты теперь будешь делать?» Филибер пребывал в полной растерянности. - Пить…- прошептала Камилла.
      Ее спаситель ринулся на кухню, но там его поджидал второй брюзга - сидел на краю раковины, болтая ножками: «О да! Вперед, славный рыцарь! А как же дракон? Вы разве не собираетесь сразиться с драконом?» «Да заткнись ты!» - выпалил Филибер. И сам себе удивился, но на душе стало легче, и он с легким сердцем вернулся к постели больной. Оказывается, выругаться не так уж и трудно. Франк был прав. Взбодрившись и повеселев, он напоил ее и, собрав волю в кулак, раздел.
 
      Сделать это оказалось нелегко, укутана она была как капуста. Сначала он снял с нее пальто, джинсовую куртку, потом один свитер, другой, водолазку и наконец что-то вроде рубашки с длинными рукавами. Так, сказал он себе, рубашку оставлять нельзя, она насквозь промокла… Ладно, тем хуже, я увижу ее… Ее… Лифчик… Ужас! Святые угодники! Она не носит лифчика! Он рывком натянул простыню ей на грудь. Хорошо… Так, теперь низ… С этим он справился спокойнее, он действовал на ощупь, под одеялом. Филибер изо всех сил потянул за джинсы. Благодарение Богу - трусики остались на месте!
      - Камилла, вы сумеете сами принять душ?
      Она ему не ответила.
 
      Он обреченно покачал головой, отправился в ванную, налил в кувшин горячей воды, добавил несколько капель одеколона и вооружился махровой варежкой.
 
      Мужайся, солдат!
 
      Он отвернул простыню и начал обтирать ее - сначала робко, едва касаясь варежкой кожи, потом все смелее и энергичнее.
      Он протер голову, шею, лицо, спину, подмышки и грудь - что поделаешь, надо, значит, надо, тем более что «это» и грудью-то можно было назвать с большой натяжкой! Живот и ноги. Со всем остальным - Бог свидетель! - она разберется сама… Он отжал варежку и положил ее Камилле на лоб.
      Теперь ему понадобится аспирин… Он так сильно дернул на себя ящик кухонного буфета, что все его содержимое высыпалось на пол. Ч-ч-черт! Аспирин, аспирин…
 
      Франк стоял в дверях, почесывая живот под майкой.
      - Уй-я-я-я, - зевнул он, - что здесь творится? Что за бардак?
      - Я ищу аспирин…
      - В шкафу…
      - Спасибо.
      - Голова болит?
      - Нет, это для подруги…
      - Для девчонки с восьмого этажа?
      - Да.
      Франк захихикал.
      - Погоди-ка, ты был с ней? Ходил наверх?
      - Да. Пропусти, пожалуйста.
      - Постой, поверить не могу… Значит, ты наконец оскоромился!
      Пока Филибер шел по коридору, в спину ему звучали насмешки Франка:
      - Она тебе что, с первого же раза мигрень закатила? Ну, парень, ты влип…
 
      Филибер закрыл за собой дверь, обернулся и вполне явственно произнес: «Заткнись сам…»
      Он подождал, пока таблетка растворилась, и побеспокоил Камиллу в последний раз. Ему показалось, что она прошептала слово «папа…». Аможет, просто пыталась объяснить, что больше не хочет пить. Он ни в чем не был уверен.
      Филибер снова намочил варежку, отдернул простыню и на мгновение застыл.
      Лишившийся дара речи, напутанный и очень гордый собой.
      Да, гордый собой.
 

      Камиллу разбудила музыка U2. Она решила, что все еще у Кесслеров, и снова попыталась заснуть. Мысли путались. Нет, нет, ерунда какая-то… Ни Пьер, ни Матильда, ни их горничная не могли вот так, на полную катушку, врубить Боно. Что-то здесь не сходится… Она медленно открыла глаза, застонав от страшной головной боли, и несколько минут привыкала к полумраку, пытаясь хоть что-нибудь опознать в комнате.
 
      Да где же она, наконец? Что с ней случилось?…
 
      Она повернула голову. Все ее тело протестовало и упиралось. Мышцы, суставы и тощая плоть не желали совершать никаких движений. Она сжала зубы и слегка приподнялась. Ее била дрожь, она снова покрылась липким потом.
      Кровь стучала в висках. Мгновение она сидела не двигаясь, с закрытыми глазами, дожидаясь, когда утихнет боль.
 
      Она вновь осторожно приоткрыла глаза и обнаружила, что лежит в очень странной кровати. Дневной свет едва просачивался через щелочки во внутренних ставнях, скрытых тяжелыми бархатными гардинами, наполовину соскочившими с карниза и уныло свисавшими по обе стороны окна. У противоположной стены красовался мраморный камин, увенчанный древним зеркалом. Стены спальни были затянуты тканью с цветочным рисунком, но тонов Камилла различить не могла. Повсюду висели картины. Одетые в черное мужчины и женщины на портретах, казалось, не меньше Камиллы были удивлены ее присутствием в этой комнате. Она повернула голову к ночному столику и заметила красивейший резной графин, а рядом - стеклянный стаканчик из-под горчицы «Скубиду». Она умирала от жажды, но не решилась налить себе воды из антикварной посудины - кто знает, в каком веке ее наливали?
 
      Да где же она, черт побери, и кто притащил ее в этот музей?
 
      К подсвечнику был прислонен сложенный вдвое листок: Я не решился побеспокоить вас сегодня утром и отправился на работу. Вернусь к семи. Ваша одежда на кресле. В холодильнике утка, в изножье кровати - бутылка минеральной воды. Филибер.
      Филибер? Что она забыла в постели этого парня?
      Караул.
 
      Она собралась, пытаясь восстановить в памяти невероятную картину вчерашнего ночного загула, но вспомнила только бульвар Брюн, автобусную остановку и какого-то типа в темном пальто, которого умоляла вызвать ей такси… Неужели это был Филибер? Нет, но… Да нет, конечно, не он, она бы вспомнила…
 
      Кто-то выключил музыку. Она услышала шаги, ругательства, хлопнула одна дверь, потом другая, и все стихло. Наступила тишина.
      Ей до смерти хотелось писать, но она выждала еще несколько минут, прислушиваясь к малейшему шуму и ужасаясь самой мысли о том, что придется сдвинуть с места свои несчастные кости.
      Она откинула простыни и приподняла одеяло, показавшееся ей тяжелее дохлого осла.
      Ее пальцы поджались от соприкосновения с полом. На краю ковра стояли кожаные шлепанцы. Она встала, поняла, что на ней куртка от мужской пижамы, сунула ноги в тапочки и накинула на плечи свою джинсовую куртку.
      Осторожно повернула ручку двери, оказалась в огромном, метров пятнадцать в длину, и очень темном коридоре и отправилась на поиски туалета…
 
      Нет, это шкаф, здесь - детская с двумя кроватками и старой-престарой лошадкой-качалкой. А тут… Она не знала… Возможно, кабинет? На столе перед окном было так много книг, что они загораживали свет. На стене висели сабля, белый шелковый шарф и вдетый в латунное кольцо конский хвост. Настоящий лошадиный хвост. Странноватая реликвия…
      Ура! Вот он, сортир…
      Щеколда и ручка слива были из дерева, а толчок, учитывая его возраст, наверняка повидал не одно поколение задниц в кринолинах… На секунду у Камиллы зародились сомнения, но оказалось, что все функционирует идеально. Когда она спустила воду, раздался ошеломляющий шум. Прямо грохот Ниагарского водопада…
 
      У Камиллы кружилась голова, но она продолжила путешествие в поисках аспирина и вошла в комнату, где царил неописуемый бардак. Повсюду была разбросана одежда, вперемешку с газетами, журналами, пустыми бутылками и ворохом бумаг: квитанции, чеки, инструкции от бытовых приборов и грозные уведомления из Казначейства. На прелестной кровати эпохи Людовика XVI валялось безобразное пестрое одеяло, а на маркетри ночного столика - курительные принадлежности. Здесь пахло хищником…
      Кухня в самом конце коридора оказалась холодной, серой и унылой, черные плитки бордюра оттеняли выцветший кафель стен. Рабочие поверхности столов были из мрамора, шкафчики пустовали. Ничто - разве что древний холодильник - не наводило на мысль о том, что дом обитаем… Она нашла упаковку лекарства и опустилась на пластиковый стул. Высота потолка завораживала.