Всякий раз, когда я что-нибудь делаю, я думаю о моем брате и понимаю, что он сделал бы это лучше меня. Этот кошмар длится уже двадцать три года. Нельзя сказать, что меня это так уж сильно расстраивает - скорее, отрезвляет.
      Вот, к примеру, сейчас я еду поездом №1458 из Нанси, у меня отпуск, первый за три месяца.
      Служу я простым вестовым, тогда как мой брат был младшим офицером запаса, ел в офицерской столовой и приезжал домой на каждый уик-энд. Ладно, проехали. Так вот, о поезде. Когда я пришел в свое купе (а я заранее заказал билет на место лицом по ходу движения), там уже сидела какая-то тетка, разложившая на коленях пяльцы с вышивкой. Я промолчал. Сел напротив нее, с трудом запихнув свой огромный рюкзак в багажную сетку. Еще в купе была девушка - довольно милая, она читала роман о муравьях. В углу ее рта я заметил прыщ. Жаль, в остальном малышка была вполне ничего.
      Я отправился в вагон-ресторан за сэндвичем.
 
      А вот как бы все происходило, окажись на моем месте мой брат: он бы улыбнулся этой тетке самой обаятельной из всех своих улыбок и показал бы ей билет - прошу прощения, мадам, нет, возможно, это я ошибаюсь, но мне кажется, что… И она залебезила бы перед ним - ах, простите, ах, извините! - лихорадочно собирая свои вещички, и быстренько пересела бы на свое место.
      Из-за сэндвича он бы закатил грандиозный скандал, сказав, что за 28 франков -нет, ну действительно! - они могли бы положить кусок ветчины потолще, и официант в смешном черном жилете немедленно поменял бы ему бутерброд. Я точно знаю, я видел брата в действии.
 
      С девушкой он бы повел себя еще более изощренно. Просто взглянул бы на нее так,что она сразу бы поняла, что заинтересовала его.
      Но при этом она бы точно знала, что он заметил и ее прыщик. И ей бы уже было нелегко сосредоточиться на муравьях, и она не стала бы сильно выпендриваться, если бы…
      Но все это, конечно, произошло бы, только если бы он захотел.
      Потому что в любом случае унтер-офицеры путешествуют обычно первым классом, а у девушек в первом классе вряд ли бывают прыщи на лице.
 
      Я так и не узнал, произвели ли на эту птичку впечатление мои военные ботинки и бритая голова, потому что почти сразу заснул. Нас сегодня опять разбудили в четыре утра и отправили на гребаную пробежку.
      Марк, мой брат, пошел в армию, отучившись три года на подготовительном отделении Инженерной школы. Ему было двадцать лет.
      Я же отправился исполнять свой гражданский долг, когда после двух лет обучения получил диплом техника высшего разряда, перед тем как приступить к поискам работы в секторе электронной промышленности. Мне уже стукнуло двадцать три.
      Кстати, завтра у меня день рождения.
 
      Это мама настояла, чтобы я приехал. Я не очень-то люблю дни рождения - вырос уже. Но для нее - что ж, ладно.
      Мама живет одна с тех пор, как отец бросил ее в день девятнадцатой годовщины, их свадьбы, сбежав с соседкой. Это было сильно, ничего не скажешь.
      Мне трудно понять, почему она так ни с кем и не сошлась. А ведь она могла бы, даже и сейчас может, но… не знаю. Мы с Марком говорили об этом однажды и решили, что она просто боится. Не хочет рисковать, опасается, что ее снова могут бросить. Какое-то время все к ней приставали, чтобы записалась в Клуб одиноких сердец, но она не захотела.
      С тех пор мама взяла в дом двух собак и кошку, так что, сами понимаете… С таким зверинцем найти приличного мужика… «Миссия невыполнима!»
 
      Мы живем в Эссонне, неподалеку от Корбея, в маленьком домике у национальной автострады №7. Ничего, место спокойное.
      Мой брат никогда не говорит «домик»- только «дом»,так шикарнее.
 
      Мой брат никогда не смирится с тем, что он родился не в Париже.
      Париж. Только о нем он и говорит. Думаю, лучшим днем его жизни был тот, когда он купил себе свой первый проездной на пять зон. А по мне, что Париж, что Корбей - без разницы.
      Одна из немногих вещей, которые я усвоил в школе, это теория великого философа античности, который говорил: «Главное - не место, где находишься, а состояние духа, в котором пребываешь».
      Помнится, он написал это одному своему другу, который захандрил и хотел уехать путешествовать. Так вот, философ ему написал - в общих чертах - что, мол, не стоит, ты ведь потащишь с собой все свои заморочки. В тот день, когда учитель все это нам рассказал, моя жизнь изменилась.
      Это было одной из причин, почему я выбрал профессию, в которой надо работать руками.
      Предпочитаю, чтобы «думали» мои руки. Так проще.
 
      В армии встречаешь кучу придурков. Я живу бок о бок с такими типами, каких в своей прежней жизни даже представить себе не мог. Я сплю с ними в одной казарме, умываюсь в одной ванной, ем за одним столом, иногда даже дурачусь вместе с ними, играю в карты - но все в них меня бесит. И дело тут не в моем снобизме, просто в этих парнях нет абсолютно ничего интересного. Я не о чувствах, говорить об эмоциях было бы просто оскорбительно, я имею в виду чисто человеческую ценность.
      Я понимаю, что говорю коряво, но если попытаться выразить мою мысль одной фразой, то получится, что, если любого из этих парней поставить на весы, то стрелка, конечно, отклонится, но на самом деле они не весят ровным счетом ничего…
      В них нет ничего, что можно было бы счесть реальным и весомым. Они - как призраки, прикоснись к ним, и рука пройдет насквозь, наткнувшись лишь на бурлящую пустоту. Хотя они, конечно, заявят тебе, что попробуй только их тронь - мало не покажется.
      Пшик, пшик.
      Вначале у меня была бессонница из-за всех их немыслимых жестов и слов, но теперь я привык. Говорят, армия меняет человека, так вот меня она сделала еще большим пессимистом.
      Я не готов поверить ни в Бога, ни в еще какую Высшую Силу, потому что невозможно сознательно создать то, что я каждый день наблюдаю в казарме Нанси-Бельфон.
 
      Забавно, но я заметил, что мне особенно нравится размышлять, когда я еду поездом или электричкой… Хоть что-то хорошее в армейской жизни…
      Прибывая на Восточный вокзал, я всегда втайне надеюсь, что меня кто-нибудь будет встречать. Глупо ужасно. Знаю ведь прекрасно, что мама в такое время еще на работе, а Марк - не из тех, кто попрется на вокзал, чтобы нести мой рюкзак, - и все равно жду, как полный кретин.
      Ну вот, я снова в пролете. Прежде чем спуститься по эскалатору в метро, я в последний раз окидываю взглядом платформы, так просто, на всякий случай… На эскалаторе рюкзак, как всегда, кажется мне вдвое тяжелее.
      Как бы мне хотелось, чтоб кто-нибудь где-нибудь ждал меня… В конце концов, это не так уж и сложно.
      Ладно, пора бы уж мне добраться домой да всласть пособачиться с Марком, а то от всех этих мыслей у меня голова вот-вот лопнет. Выкурю-ка я пока сигарету на перроне. Это запрещено, я знаю, но пусть только попробуют что-нибудь сказать, я суну им в нос военный билет.
      Я охраняю Мир, га-аспада! Я встал сегодня в четыре утра ради Франции, мадам.
 
      На вокзале в Корбее тоже никого… Это уже полное свинство. Может, они забыли, что я приезжаю сегодня вечером?…
      Пойду пешком. Общественный транспорт осточертел! Все общественное обрыдло.
      По дороге встречаю парней, с которыми учился в школе. Они не лезут с рукопожатиями, оно и понятно - солдат все опасаются.
      Я захожу в кафе на углу моей улицы. Если бы в свое время я не проводил здесь столько времени, у меня было бы меньше шансов оказаться через полгода клиентом Национального бюро по трудоустройству. В свое время меня гораздо чаще можно было увидеть за этим вот игровым автоматом, нежели на школьной скамье… Я дожидался пяти часов, когда обычно сюда подтягивались все те, кто целый день слушал трепотню преподавателей, и продавал им мои бесплатные призовые партии. Им это было выгодно: за полцены они приобретали не просто партию, но и шанс вписать свое имя в список чемпионов.
      Все были довольны, а на вырученные деньги я покупал свои первые сигареты. Клянусь, в такие моменты я сам себе казался королем. Королем придурков.
      Хозяин кафе говорит мне:
      - Ну как?… - Все еще в армии?
      - Угу…
      - Вот и хорошо! - Угу…
      - Заходи ко мне как-нибудь вечерком после закрытия, поболтаем… Я-то служил в легионе, то было другое время… Нас вот так запросто в увольнение не отпускали… Нет, это я тебе говорю…
      И он отправился за стойку вспоминать войну, старый алкоголик.
      Легион…
      Я устал. У меня ноет спина от этого чертова рюкзака, лямки которого больно врезаются в плечи, а бульвар все никак не кончается. Когда я наконец добираюсь до дома, калитка заперта. Нет, ну это уже полный абзац. Я готов заорать от злости.
      Я на ногах с четырех утра, я тащился в вонючих вагонах через полстраны, может, с меня на сегодня хватит?
      Хоть собаки меня ждали. Бозо визжит и чуть не воет от радости, Микмак скачет как заведенный, подпрыгивая на три метра в высоту… Вот это я понимаю, радушный прием!
      Я перебрасываю рюкзак через забор и перепрыгиваю сам, как в детстве. Собаки бросаются ко мне, и я - впервые за много недель - чувствую себя лучше. Итак, значит, есть на этой маленькой планете хоть кто-то, кто любит меня и ждет. Ко мне, мои сладкие! Да, ты самый красивый, моя умница…
      Свет в доме не горит.
 
      Ставлю рюкзак у своих ног на коврик и начинаю искать ключи, которые лежат где-то на самом дне под тоннами грязных носков.
      Собаки бегут впереди меня по коридору, я хочу зажечь свет, но электричества нет.
      Ч-ч-черт, черт, черт, черт…
      И тут я слышу голос моего придурка-братца Марка: ~ Мог бы не ругаться при гостях… В доме по-прежнему темно. Я спрашиваю:
      - Что за хрень такая?…
      - Нет, ну ты неисправим, рядовой второго класса Брикар. Говорят тебе, кончай ругаться! Ты не в казарме, вокруг тебя не деревенщина, так что следи за своим языком - иначе я не зажгу свет.
      Свет зажигается.
      Только этого мне не хватало. Все мои дружки и родственники выстроились в гостиной с бокалами в руках и поют хором «С днем рождения, тебя!», а над ними сверкают разноцветные гирлянды.
      Мама говорит:
      - Мальчик мой, да поставь же наконец этот рюкзак.
      И протягивает мне бокал вина.
      Со мной впервые такое проделывают. Думаю, я выгляжу сейчас законченным идиотом.
      Я пожимаю всем руки, целую бабушку и тетушек.
      Добравшись до Марка, хочу дать ему тумака, но он не один, а с девушкой. Обнимает ее за талию. А я с первого же взгляда понимаю, что влюблен.
 
      Хлопаю Марка по плечу, киваю на девушку и спрашиваю:
      - Это мой подарок?
      - Размечтался, придурок!
      Я снова перевожу взгляд на нее.В животе у меня происходит что-то странное. Она красавица, и мне плохо.
      - Ты ее не узнаешь? - Нет.
      - Да это же Мари, подружка Ребекки…
      - ???
      Она говорит мне:
      - Мы были вместе в летнем лагере. В Гленане, помнишь?
      - Нет, мне очень жаль. - Покачав головой, я оставляю их. Мне надо выпить. Срочно.
      Помню ли я?! Занятия парусным спортом мне до сих пор снятся в кошмарах! Мой братец - лидер, любимец всех воспитательниц, загорелый, мускулистый, ловкий. Он ночью прочел брошюру о том, как ходить под парусом, и с первого раза все понял, Мой брат принимал картинные позы и улюлюкал, пролетая над волнами. Мой брат никогда не падал в воду.
 
      Девчонки с их томными взорами и маленькими грудками, у которых все мысли были только об одном о предстоявшей прощальной вечеринке.
      В автобусе каждая из них написала фломастером свой адрес на его руке - а он притворялся, что спит. Некоторые даже плакали на глазах у родителей, глядя, как Марк идет к нашей машине.
      А я… У меня была морская болезнь.
 
      Я прекрасно помню Мари. Однажды вечером она рассказывала подружкам, что застукала пару влюбленных голубков, когда те обжимались на пляже, и слышала, как хлопают трусики девушки.
      - Как это «хлопают»? - спросил я, желая ее смутить.
      А она посмотрела мне прямо в глаза, ухватила трусики за резинку прямо через платье, оттянула и отпустила.
      Хлоп.
      - А вот так, - ответила мне Мари, не отводя взгляда.
      Мне было одиннадцать.
      Мари.
      Помню ли я… Хлоп…
      Вечеринка шла своим чередом, мне все меньше хотелось говорить об армии. Чем реже я смотрел на Мари, тем больше мечтал к ней прикоснуться.
      Я слишком много пил. Мама метнула в меня неодобрительный взгляд.
      Я отправился в сад с несколькими одноклассниками. Поговорили о кассетах, которые собирались взять в прокате, о машинах, которые никогда не сможем купить. Майкл вот установил в своей «106-й» шикарное стерео.
      Отдал почти десять тысяч - чтобы слушать «техно»…
      Я уселся на железную скамейку. Мама каждый год заставляет меня ее перекрашивать. Говорит, она напоминает ей сад Тюильри.
      Я курил, глядя на звезды. Я плохо знаю, как они называются, но при любой возможности ищу на небе те, что мне известны. Вообще-то, я знаю всего четыре.
      Это еще одна вещь, которую я упустил на каникулах в Гленане.
      Я заметил Мари издалека. Она мне улыбнулась. Я разглядывал ее зубки и форму сережек.
      Садясь рядом, она спросила:
      - Не возражаешь?
      Я промолчал, потому что у меня снова заныл живот.
      - Ты правда меня не помнишь?
      - Неправда.
      - Значит, помнишь?
      - Да.
      - Что именно?
      - Помню, что тебе исполнилось тогда десять лет, что твой рост был 1 метр 29 сантиметров, что ты весила 26 кило, что годом раньше у тебя была свинка - тебя осматривал врач. Я помню, что ты жила в Шуази-ле-Руа и поездка к тебе на поезде обошлась бы мне в 42 франка. Я помню, что твою мать звали Катрин, а отца - Жак. Я помню, что у тебя была морская черепашка по имени Канди, а у твоей лучшей подруги -морская свинка Энтони. Я помню, что у тебя был зеленый, с белыми звездами, купальник и сшитый мамой халатик с твоими инициалами. Я помню, как ты плакала однажды утром, не получив с почтой письма. Я помню, что в последний вечер ты приклеила блестки на щеки и вы с Ребеккой исполняли номер под музыку «Grease»…
      - Черт, да у тебя просто феноменальная память!!!
      Она становится еще красивее, когда смеется. Она откидывается назад. Сует ладони подмышки, чтобы согреться.
      - Вот, - говорю я и начинаю снимать свой огромный толстый свитер.
      - Спасибо… а как же ты? Замерзнешь ведь!
      - Обо мне не беспокойся.
      Она теперь смотрит на меня совершенно иначе. Любая девушка поняла бы то, что она поняла в этот момент.
      - А еще что ты помнишь?
      - Помню, как ты сказала мне перед корпусом «Оптимистов»,что мой брат - хвастун.
      - Да, правда, а ты ответил, что это не так.
      - Потому что это не так. Марку многое легко дается, но он этим не бахвалится. Он просто это делает, и все.
      - Ты всегда защищал брата.
      - Так это же мой брат. Кстати, ты теперь тоже видишь в нем гораздо меньше недостатков, разве нет?
      Она встала, спросив, можно ли ей оставить у себя мой свитер.
      Я улыбнулся в ответ. Я был счастлив, как никогда, - несмотря на все трудности и мерзости моей жизни в данный конкретный момент.
      Подошла мама, а я все улыбался, как полный болван. Она объявила, что будет ночевать у бабушки и что девочки должны спать на втором этаже, а мальчики - на третьем…
      - Мам, мы вообще-то уже не дети, все будет в порядке…
      - И не забудь проверить, в доме ли собаки, прежде чем закрывать на ночь дверь, и…
      - Ну, мама…
      - Конечно, я волнуюсь - вы все слишком много пьете, а ты вообще безобразно напился…
      - Теперь не говорят «напился», мама, говорят - «расслабился». Так вот, я расслабился…
      Она ушла, пожимая плечами.
      - Надень хоть что-нибудь, замерзнешь.
 
      Я выкурил три сигареты, дав себе время подумать, и отправился к Марку.
      - Эй…
      - Что?
      - Мари…
      - Что?
      - Оставь ее мне.
      - Нет.
      - Я сломаю тебе челюсть.
      - Нет.
      - Почему?
      - Потому что сегодня ты слишком много выпил, а мне необходимо сохранить в полной неприкосновенности мою ангельскую физиономию - я в понедельник работаю.
      - Почему?
      - Потому что делаю доклад о взаимовлиянии газов в замкнутом пространстве.
      - Что-что?
      - Так-то вот.
      - Соболезную.
      - Да ладно.
      - Ну, а Мари?
      - Мари? Она моя.
      - Вот уж не уверен.
      - Да что ты понимаешь!
      - Я чую - шестое чувство рядового-артиллериста.
      - А вот хрен тебе.
      - Слушай, мне сейчас мало что светит. Да, я кретин, знаю. Но давай найдем компромисс хотя бы на сегодняшний вечер, ладно?
      - Я думаю…
      - Думай быстрее, не то я совсем спекусь.
      - Думаю о настольном…
      - Что-о?
      - Мы сыграем на нее в настольный футбол.
      - Не слишком галантно.
      - Это останется между нами, гребаный джентльмен, отбивающий чужих подружек.
      - Идет. Когда?
      - Сейчас. В подвале.
      - Сейчас?!
      -  Yes , sir .
       -Ладно, только кофе себе сварю.
      - И мне тоже…
      - Конечно. И даже не стану писать в твою чашку.
      - Чурбан ты армейский.
      - Иди, разогревайся. И попрощайся с ней.
      - Отвянь.
      - Не бойся, я ее утешу.
      - И не надейся.
      Мы выпили обжигающий кофе прямо на кухне. Марк пошел в подвал первым. Я сунул ладони в мешок с мукой, думая о маме, которая жарит для нас свиные отбивные в панировке. Знала бы она!
      Потом мне, естественно, захотелось писать - ну ни фига себе, как теперь идти в сортир с руками, обсыпанными мукой? Да, тяжелый случай…
      Прежде чем выйти на лестницу, я нашел взглядом Мари, чтобы взбодриться и настроиться на победу, поскольку на флиппере я непобедим, а вот настольный футбол - это, пожалуй, конек брата.
      Играл я позорно. Мука, призванная бороться с потом, превратилась в мерзкие белые катышки, облепившие мне пальцы.
      Кроме того, Мари и все остальные присоединились к нам при счете 6:6, и тут я сломался. Я чувствовал ее присутствие у себя за спиной - и ладони предательски скользили по рычагам. Я ощущал аромат ее духов - и забывал о своих нападающих. Услышав ее голос, я пропускал гол за голом.
      Когда брат довел счет до 10 в свою пользу, я смог наконец обтереть руки о собственную задницу - джинсы побелели от муки.
      Марк, негодяй, смотрел на меня с искренним сочувствием.
      «С днем рождения», - поздравил я себя.
      Девушки заявили, что хотят спать, и попросили показать им их комнату. Я объявил, что лягу на диванчике в гостиной, чтобы спокойно прикончить бутылку, и попросил меня не беспокоить.
      Мари посмотрела на меня. А я подумал - останься она ростом в метр двадцать девять и весом в двадцать шесть кило, я бы спрятал ее себе за пазуху и повсюду таскал бы с собой.
 
      Потом дом затих. Один за другим погасли окна, то тут, то там слышались приглушенные смешки.
      Мне казалось, что Марк с ребятами прикалываются - скребутся в дверь к девчонкам.
      Я свистнул собакам и закрыл входную дверь на ключ.
 
      Заснуть не удавалось. Ничего удивительного.
      Я курил, лежа в темноте, освещаемой лишь огоньком горящей сигареты. Потом услышал какой-то шум. Вернее, шорох, словно кто-то зашуршал бумагой. Сначала я решил было, что это возится одна из собак. Я позвал:
      - Бозо?… Микмак?…
      Ни ответа, ни привета, но звук усилился, причем к шороху добавился странный призвук - как будто скотч отклеивают.
      Я сел, протянул руку, чтобы зажечь лампу.
      Я брежу. Мари - голая - стоит посреди комнаты, прикрывая тело бумажками подарочных упаковок. На левой груди у нее - голубой листок, на правой - серебряный, на руках - нарядная веревочка. Крафтовая бумага, в которую мама завернула мотоциклетный шлем - подарок мне на день рождения, служит Мари набедренной повязкой.
      Она идет по комнате, ступая по обрывкам подарочных упаковок, мимо полных пепельниц и грязных стаканов.
      - Что ты делаешь?
      - А что, непонятно?
      - Ну… вообще-то не очень…
      - Ты разве не сказал, что хочешь получить подарок к дню рождения?
 
      Продолжая улыбаться, она обвязала талию красной тесемочкой.
      Я как ужаленный вскочил с дивана и закричал:
      - Эй, эй, не увлекайся!
      Произнося эти слова, я спрашивал себя, что они означают: не прячь свое тело, оставь его мне, прошу тебя?
      Или: давай притормози, знаешь, меня по-прежнему укачивает, а завтра я уезжаю в Нанси, так что, сама понимаешь?…
 

      Лучше бы мне пойти спать, но я не могу.
      У меня трясутся руки.
      Думаю, мне следует написать что-то вроде отчета.
      Я умею это делать. Раз в неделю, по пятницам после обеда, я составляю отчет о проделанной работе для Гийемена, моего шефа.
      На сей раз я составлю отчет для себя самого.
 
      Я говорю себе: «Если изложить все подробно, в деталях, если очень постараться, то, закончив и перечитав, можно будет хоть на пару секунд представить себе, что главный герой данной истории кто-то другой, не ты. И тогда, возможно, тебе удастся объективно оценить случившееся. Возможно».
      И вот я сижу перед своим ноутбуком, которым обычно пользуюсь только по работе. Слышно, как внизу шумит посудомоечная машина.
      Жена и дети давно легли. Дети наверняка спят, жена - точно нет. Она меня караулит. Пытается понять, в чем дело. Думаю, она напугана, потому что уже знает, что потеряла меня. Женщины чувствуют такие вещи. Но я не могу лечь, прижаться к ней и заснуть - и она это знает. Я должен написать все это прямо сейчас - ради тех самых двух секунд, которые, возможно, окажутся поворотными в моей судьбе… если получится.
 
      Начну с самого начала.
      Я устроился работать на фирму Поля Придо 1 сентября 1995 года. До этого я работал на его конкурента, но там было слишком много мелких раздражающих моментов - например, дорожные расходы оплачивались с задержкой в полгода! - так что в один прекрасный день я взял да и уволился к чертовой матери. Почти год я сидел без работы. Все думали, что я буду торчать дома, изнывая в ожидании звонка из бюро по трудоустройству.
      А мне это время запомнилось как один из лучших периодов моей жизни. Я смог наконец заняться домашними делами. Сделал все, чего так долго и безуспешно добивалась от меня Флоранс: повесил карнизы для штор, оборудовал душ в задней части дома, взял напрокат мини-трактор, перекопал весь сад и посадил новый замечательный газон.
      По вечерам я забирал Люка от няни, и мы шли за его старшей сестрой в школу. Я готовил детям обильные полдники с горячим шоколадом. Не с «Несквиком», а с настоящим какао, от которого у них на мордочках оставались роскошные усы. Перед умыванием они с восторгом разглядывали себя в зеркале, радостно слизывая сладкие следы.
      В июне, осознав, что малышу скоро придет пора расстаться с мадам Леду и отправляться в детский сад, я начал искать работу всерьез и в августе нашел место.
      В фирме Поля Придо я работаю торговым представителем и отвечаю за все Западное побережье. У него огромное предприятие по производству свиных деликатесов. В общем, он колбасник,промышленного размаха.
      Гениальное изобретение папаши Придо - это его свиной окорок, упакованный в красно-белую клетчатую салфетку. Ну да, конечно, и ветчину эту делают на заводе, и пресловутую «крестьянскую» холстину производят в Китае, но именно своим «окороком в салфетке» Поль и прославился, что подтверждают все маркетинговые исследования. Спросите любую хозяйку, бодро толкающую продуктовую тележку между стеллажами супермаркета, с чем ассоциируется у нее имя «Поль Придо»,и она без запинки ответит вам - с «ветчиной в салфетке», а если вы попросите ее развить мысль, она добавит, что ветчина эта лучше всех других из-за своего неповторимого вкуса «настоящей деревенской свинины».
      Браво! Снимаю шляпу перед артистом колбасного дела.
      Чистый годовой доход составляет тридцать пять миллионов.
 
      Большую часть времени я провожу за рулем служебной машины. 306-я модель «пежо», черная, с изображениями веселой хрюшки по бокам.
      Люди понятия не имеют, что такое жизнь на колесах по долгу службы.
      Обитатели мира дорог бывают двух видов: это, так сказать, праздноездящиеи мы - труженики руля.
      Жизнь на колесах складывается из целого ряда вещей. Во-первых, это твои отношения с машиной.
      Будь то малолитражка или же огромный немецкий полуприцеп, не важно: садясь в машину, ты оказываешься у себя дома. Внутри тебя встречают твой запах, твой собственный беспорядок, твое сиденье, которое раз и навсегда приняло форму твоей задницы, и никакие насмешки тут неуместны. Особая статья - бортовая рация, вещь в себе, безграничное загадочное королевство со множеством функций и команд, в которых мало кто до конца разбирается. Я редко ею пользуюсь, включаю, если уж только запахнет жареным.
      Вторая составляющая нашей жизни - проблема питания. Харчевни «Белой лошади», придорожные ресторанчики, забегаловки «Ковчега». Блюда дня, кувшинчики дешевого вина, бумажные скатерки. Бесконечная вереница лиц - все эти люди, которых ты встречаешь там и никогда больше не увидишь вновь…
      И попки официанток, известные все наперечет, изученные досконально, оцененные и расклассифицированные лучше, чем в «Мишлене».
      А еще - усталость, привычные маршруты, одиночество и мысли, одолевающие тебя в дороге. Одни и те же, навязчивые и беспредметные.
      Растущее брюхо, ну и шлюхи, конечно, куда без них.
      По сути, это целая вселенная, и между ее обитателями и всем остальным человечеством высится непреодолимая стена.
      Так вот, в общих чертах моя работа заключается в том, чтобы объезжать владения хозяина.
      Я работаю в тесном контакте с товароведами продовольственных магазинов и супермаркетов. Вместе с ними я разрабатываю стратегию продвижения нашей продукции на рынке, определяю перспективы продаж, организую презентации.
      Лично мне все это представляется чем-то вроде прогулки по улицам под ручку с красивой девушкой, достоинства которой ты расхваливаешь окружающим на все лады, словно подбирая ей достойную партию.
      Но пристроить продукцию - это еще полдела, главное, чтобы ее грамотно продавали. Поэтому при случае я всегда проверяю продавщиц, смотрю, как представлен наш товар на витрине, где именно и в каком виде; раскрыта ли холщовая тряпица, как в телерекламе, не заветрились ли наши сосиски, разложен ли паштет по горшочкам на старинный манер, подвешены ли колбасы связками - так, словно их только что сделали и выставили на просушку. И то, и это, и еще многое другое… Никто не обращает внимания на такие мелочи, а между тем именно они и отличают продукцию Поля Придо от всех остальных на рынке.
      Знаю, я слишком увлекся описанием своей работы, а ведь должен рассказать совсем о другом.
      Сегодня я занимаюсь свининой, но мог бы продавать помаду или шнурки. В моей работе мне нравятся общение с людьми, обсуждение проблем и поездки по стране. Главное для меня - не торчать целый день в офисе, чувствуя за спиной постоянное присутствие начальства. От одной только мысли о кабинетной работе я впадаю в тоску.
      В понедельник, 29 сентября 1997 года я встал без четверти шесть утра. Бесшумно собрался, чтобы жена не ворчала. Только и успел что быстро принять душ - времени оставалось в обрез: зная, что все равно придется заезжать на заправку, я хотел успеть проверить давление в шинах.
      Кофе я выпил на заправке «Шелл». Терпеть этого не могу - от запаха дизельного топлива в сочетании с ароматом сладкого кофе меня всегда начинает подташнивать.
      Первая встреча была назначена на половину девятого в Понт-Одемаре. Я помог сотрудникам «Перекрестка» обустроить стенд для демонстрации нашей новой продукции в вакуумной упаковке - новинка, которую наши специалисты разработали в соавторстве с одним известным шеф-поваром. (Знали бы вы, сколько он запросил за то, что его портрет в колпаке будет фигурировать на упаковке!)
 
      Вторым пунктом назначения была промышленная зона Бург-Ашара, туда мне нужно было попасть к десяти.
      Я слегка опаздывал, да еще и туман над автобаном никак не хотел рассеиваться.
      Я выключил радио, потому что хотел спокойно пораскинуть мозгами.
      Меня беспокоил предстоящий разговор - я знал, что тут мы столкнемся с серьезным конкурентом, и ни за что на свете не хотел провалить дело. Так сильно задумался, что едва не проскочил поворот.
      В час дня мне позвонила жена - она была в совершеннейшей панике:
      - Жан-Пьер, это ты?
      - А кого ты ожидала услышать?
      - Боже мой… У тебя все в порядке?
      - Да к чему все эти вопросы?
      - Из-за аварии, конечно! Я уже два часа пытаюсь дозвониться тебе на мобильный, но они говорят, что все линии отключены! Два часа я схожу с ума, как полная идиотка! Я уже раз десять звонила тебе на работу. Черт бы тебя побрал! Мог бы и сам позвонить, ты совсем обалдел от своей работы…
      - Постой-постой, не кричи! О чем ты говоришь, объясни.
      - Об аварии, которая произошла утром на А-13. Ты разве не по ней собирался ехать?
      - Да о какой аварии?
      - Не-ет, я действительно рехнусь!!! Это ведь ты слушаешь целыми днями «Франс Инфо»!!! Только об этом столкновении все и говорят. Даже по телевизору! О чудовищной аварии, которая случилась сегодня утром недалеко от Руана.