Кульминационный пункт эксперимента был уже позади. Внутреннее сопротивление, сдерживающая волевая сила сникали…

«Все они на марше, – подумал он, – ничто их уже не остановит. Дальнейшее от меня не зависит… Надо убираться отсюда…»

Лихорадочным взором следил он за полом в своей лаборатории. Весь пол перед ним шевелился, содрогался, словно в конвульсиях. По нему ползли странные змеи, стремившиеся со всех сторон к единственной норе… Змеи черные, змеи серые, змеи красные… Казалось, они возникают из бесконечности и в бесконечность уходят…

Он осторожно прикрыл двери лаборатории, повернул ключ в замке, нажал кнопку вызова лифта. И, лишь когда коробка лифта понесла его вниз, по «костной ткани», когда он почувствовал себя свободным от контролирующих лучей «мозга» и осознал, что даже человеческий глаз не грозит ему здесь, в мчащемся лифте, – вот тогда-то и рухнула плотина его сдержанности. Закрыв лицо руками, он напрасно пытался сдержать слезы. То были слезы солдата над телом убитого товарища, стыдливые слезы седого ученого, пожертвовавшего ради высшей цели всеми результатами своего труда, плодом всей своей жизни в науке…

«Борзую», воздушный автобус-вертолет, он застал буквально на старте, за несколько секунд перед взлетом. От быстрого бега Ли задыхался, но его ввалившиеся глаза сияли, а на душу снизошел радостный покой – так бывает с мужчинами, когда счастливая судьба сталкивает их с замечательной женщиной, одной из тех, чья стойкость поражает мужчину, заставляет его склониться перед женским нравственным величием, признать его, превосходство над мужским… Такой именно женщиной оказалась вдова несчастного Гаса. Мужество и выдержка, с какими она приняла ужасное известие, наполнили сердце Ли новой силой и уверенностью в победе…

Воздушный автобус был почти пуст. Это удивило доктора Ли. На недоуменный взгляд пассажира, стюардесса ответила нервным смешком.

– Люди стали бояться летать! – Она произнесла эти слова, даже не ожидая вопроса.

– Ах, вот как! Отчего же? – осведомился пассажир.

– Разве вы не слушали радио? Все утро передавали такие известия, что просто… Впрочем, послушайте-ка сами…

Она включила бортовой телевизор. На экране возник аэрофотоснимок большого города, который казался очень знакомым, – он чем-то напоминал Венецию. Послышался голос диктора:

«Новый Орлеан. Как выяснилось, прорыв защитной дамбы произведен былс помощью большого гидротехнического агрегата, оставленного на ночь без надзора, в 20 милях к югу от Батон Ружа. Инженеры гидротехнической службы полагают, что агрегат был, возможно, пущен в ход вредителями около полуночи и что он до тех пор автоматически вгрызался в тело плотины, пока не пробил его и сам не был смыт хлынувшими водами. Первоначально размеры бреши не превышали 8 футов, но напор воды из Миссисипи расширил место прорыва до 200 футов. На улицах вдоль канала и во всей нижней части города наводнение достигло 10 футов над поверхностью земли. Продолжаются работы по эвакуации населения. Правительство мобилизовало все технические средства для устранения прорыва. Убытки исчисляются в 50 миллионов долларов. Число погибших превысило 500. В истории Нового Орлеана такого наводнения еще не бывало».

На экране замелькали новые аэрофотоснимки. Опять город, на этот раз словно разрушенный тяжелой бомбардировкой.

«Нью-Йорк. Крупная авария на главной трассе нью-йоркского водопровода произошла сегодня утром, на рассвете, причем магистральная линия пострадала сразу в семи точках, в нижней, части Манхеттена. Здесь в результате аварии рухнуло здание отеля Уолдорф-Астория, а также семь других высотных зданий вдоль Парк-авеню. Под угрозой разрушения находятся универсальный магазин Мэйси и публичная библиотека на 42-й улице. Прекращено движение поездов подземки. В районе Центрального парка жители охвачены паникой. Эвакуация населения ведется по плану.

Из Гарлема поступают вести о беспорядках и грабежах.^ По приблизительному подсчету, 7 миллионов людей остались без питьевой воды. Автоцистерны с водой, направленные из Нью-Джерси в пострадавшие районы, встречают в пути серьезные препятствия, так как владельцы частных автомашин целыми семьями покидают город. Вследствие затопления подвальных этажей Центрального железнодорожного вокзала и «Пенсильвания стэйшен» поезда Нью-йоркской центральной железной дороги могут эвакуировать жителей лишь начиная от 163-й улицы, а поезда Пенсильванской дороги доходят только до Нью-Джерси. Таким образом, пропускная способность этих железных дорог снижена на 30% против нормальной. А.С.Мориэрти, руководитель отдела здравоохранения нью-йоркского муниципалитета, заявил на пресс-конференции, что катастрофические повреждения главной магистрали вызваны нарушением работы телеуправляемых вентилей. По причинам еще не известным инженерам вентили вдруг полностью закрылись около 5 часов утра. Вследствие одновременного выхода из строя сигнальных систем службы технической безопасности насосы высокого давления не прекратили работы. Этим и было вызвано в закупоренной системе такое давление, что одновременные повреждения линии почти на всем протяжении магистрали носили характер настоящих взрывов. Первый взрыв произошел как раз под памятником Колумбу. Перед лицом столь серьезной катастрофы губернатор Нью-Йорка Грин объявил в городе с 10 часов утра чрезвычайное положение.

Чикаго. Разразившаяся в городе катастрофа, связанная с выходом из строя всей канализационной’ системы, час от часу нарастает, принимая все более угрожающие размеры. Так как инженеры все еще не в силах преодолеть радиоактивную зону, возникшую вокруг атомной электростанции, и она продолжает питать током канализационную насосную систему, работающую по неизвестным причинам в обратном направлении, Чикаго быстро превращается в клоаку. Потоки жидкости из уборных, ванн и кухонь затопляют квартиры. Пожарная охрана получила более двух миллионов отчаянных вызовов от жителей, борющихся с отвратительной жижей. Лишь в нескольких местах рабочим удалось перекрыть трубы: в канализационную сеть были спущены тонны цемента, чтобы создать пробку в системе и ослабить опустошительный потоп.

Несмотря на то что часть труб удалось закупорить, улицы наводнены сточными водами, бьющими из домов. Эти воды просачиваются постепенно в озеро Мичиган, откуда берется питьевая вода для Чикаго. Руководитель отдела здравоохранения предостерегает население об опасности эпидемий.

Специалисты-физики из чикагского университета, мобилизованные в помощь чикагским инженерам коммунального, хозяйства, разъяснили, что счетчики Гейгера показывали в 2 часа утра опасную концентрацию гамма-лучей в районе атомной электростанции. Проведена эвакуация всех сотрудников станции. Почему насосы продолжали работать даже после выключения тока и почему они вдруг заработали в обратном направлении, до сих пор не разгадано. Профессор Виндельбанд, представитель чикагских атомных физиков, заявил, что затрудняется объяснить эти явления…

Вашингтон. Столица наводнена всевозможными слухами. На быстро мрачнеющем фоне мировой политики самой последней новостью является объявленная Мексикой мобилизация. Официальное объяснение, данное по этому поводу мексиканским послом Ривадивия, гласит, что мобилизация вызвана намерением прекратить нелегальную иммиграцию. Охваченные паникой толпы американских граждан беженцев, преимущественно из Нового Орлеана, приближаются, как передают, к мексиканской границе по суше и по воде. Министерство внутренних дел, по слухам, готовит протест. Но цепь катастроф в самой метрополии затмевает все прочие события. Хорошо осведомленные круги Вашингтона сообщают: в высших правительственных сферах упорно говорят о том, что события последних 48 часов неопровержимо свидетельствуют об активной деятельности в стране большого числа иностранных агентов.

Уолтер Винчелл, живший уже много лет на покое, в этот час национального бедствия добровольно вернулся на политическую арену, чтобы предложить родине свои услуги. Он выступил с сенсационным обвинением по адресу ФБР; по словам Винчелла, Федеральное бюро расследований и есть тайный подстрекатель этих актов саботажа, так как оно подкуплено иностранным золотом в целях расширения антиамериканской деятельности. Однако ему возражает Дру Пирсон, широко известный обозреватель и комментатор, ветеран журналистики. Он выступил перед микрофоном из госпиталя Уолтера Рида. Врачи серьезно опасались инсульта у восьмидесятилетнего оратора, когда последний, дрожа от волнения, но с присущим ему, невзирая на возраст, темпераментом напомнил слушателям:

«Еще тогда, в 1945 году, я предсказывал, что Адольф Гитлер, укрывшийся в Патагонии, будет готовить новое нападение на Соединенные Штаты! Предсказание мое до сих пор сохраняет силу!..»

– Достаточно с вас? – осведомилась стюардесса.

Ли кивнул.

Медленно вращая подъемными винтами, воздушная «Борзая» опустилась на крышу автобусной станции. Через 15 минут Ли опять стоял перед отцовским домом. А ведь он совсем недавно думал, что больше не переступит его порога.

Ни один мускул не дрогнул на морщинистом старческом лице, дубленом, как седельная кожа, когда генерал увидел сына.

– Опять ты, Семпер? Что ж, входи! Безотчетно Ли младший ощутил, что отцу приятно его видеть. Видимо, после той встречи между ними осталась какая-то недоговоренность и отец рад возможности устранить ее.

– Знаешь, – сказал Ли старший, когда негнущиеся ноги вновь привели его к столу с подносом, на котором стояли бутылки и дрожали рюмки, – знаешь, эти четыре стены я окрестил именами старых друзей. Все они мертвы… И бывает, что, когда я с ними заговариваю, они не отвечают на мои вопросы. Тогда меня радует, если завернет кто живой… Только не вообрази, будто я на старости лет ополоумел или вовсе спятил.

– Что ты, отец! Это от одиночества.

– Как бы там ни было, а есть много людей, куда более тронутых, чем я. Вон рядом живет женщина, старая дева. Нынче утром прибегает ко мне, кричит благим матом: у нее, мол, пылесос взбесился, гоняется за хозяйкой по всему дому. Слушай, сын, а ведь правда гонялся! Не видал я еще такого. Знаешь, одна из этих дурацких модных автоматических штук, которые будто бы сами делают всю работу в доме. Прихожу, вижу: трещит, Носится по всем комнатам, точно у него гнездо шершней под кожухом. Напугал несчастную старуху до смерти!

– Как же ты поступил, отец?

– А что я мог поделать? Я не механик; смотрю – нет ни шнура, чтобы выдернуть, и ничего, что можно было бы отключить. Я сходил за своим пистолетом и застрелил эту проклятую штуку.

– Ты ее застрелил?

– Ну, ясно. Попал, как говорится, в самое яблочко! Во всяком случае, эта взбесившаяся штука так и осталась на месте. И, знаешь, старая дура подает на меня в суд – зачем я пристрелил ее пылесос! – требует возместить ей убытки. Вот она, благодарность!.. Что это ты вздумал прилететь?

Ли младший почувствовал немалое облегчение. Успех утренней охоты привел отца в благодушное настроение: он был готов в виде исключения выслушать и понять сына. Быстро и точно, со всей воинской четкостью, на какую был способен, он доложил отцу о событиях, примерно как на фронте адъютант докладывает обстановку генералу. Очень скоро старик начал взволнованно расхаживать из угла угол. Отблеск старой боевой доблести зажегся; в притупленном взоре его бледно-голубых глаз» он повернулся к сыну.

—Если бы не утреннее происшествие, я принял бы всю историю за бред сумасшедшего. А сейчас дело ясно, как божий день; если сопоставить факты, похоже, сын, что ты нащупал колоссальную чертовщину! Знаешь, что я им. устрою? Призову к оружию мое ополчение. Поведем правильную осаду, предъявим «мозгу» ультиматум, заставим ответственных за это дело преступников отключить ток. А если нужно, атакуем весь район и возьмем его штурмом.

На это Ли младший категорически возразил:

– Отец, ты этого не сделаешь! Во-первых, «мозг» так защищен, что у ополченцев нет шансов на победу. Во-вторых, это значило, бы развязать гражданскую войну… Послушай, ведь военный министр – твой старый друг. Садись в первый же самолет на Вашингтон. Не говори министру ничего такого, чему он не поверит. Скажи ему чистую правду, а именно что некая враждебная сила угрожает телеавтоматическому управлению – всей нашей боевой техникой. Пусть прикажет удвоить посты у ракетных баз дальнего действия и временно выключить автоматику. Пусть обяжет командиров выполнять только те приказы, что исходят непосредственно из Вашингтона. Величайшая опасность заключена не в наших внутренних неполадках: с ними мы быстро справимся, если план мой удастся. Опасность в другом; если хоть одну-единственную атомную ракету по ошибке выпустят и она угодит в чужую столицу-весь мир будет ввергнут в атомную войну. А этого-то как раз и хочет «мозг», и это-то надо любой ценой предотвратить. Согласен ты это сделать, отец?..

Даже много лет спустя Ли не мог понять, как случилось, что их взаимоотношения с отцом изменились столь удивительным и неожиданным образом. Перед лицом опасности, грозящей стране, сын обращался к отцу, как старший к подчиненному. И отец не рассуждая повиновался сыну.

– Семпер, – сказал он, – я всегда считал тебя в военных делах безнадежным идиотом, но я ошибался, сынок, прости меня. А теперь дай-ка я схожу за плащом и шляпой. Ты велел такси подождать? Ладно! Скажи шоферу: пусть на полном газу везет на аэродром.

…В пять часов вечера вертолет-автобус из Феникса с доктором Ли на борту опустился на летном поле города Цефалона. Там ждала его Уна, очень побледневшая, но очень красивая. Она схватила Ли за руку и повела на другую сторону поля, к ангару, где стоял ее маленький вертолет.

– Войдемте, – сказала она. – Я мерзну, и… мне не хочется, чтобы вас видели.

Она не включила свет в кабине, очевидно чтобы скрыть волнение. Прошло несколько минут, пока она овладела собой и заговорила с той простотой и ясностью, которую он знал и ценил. Он чувствовал, каких усилий ей стоит сохранять самообладание.

– Я захватила для вас чемодан, Ли, со всякой всячиной, самой необходимой. И немного денег взяла с собой, – потом можете выслать их сюда, чеком… И… вот вам ключи от моего вертолета. Летите в Мексику. Оттуда вам вольно будет вернуться в Австралию или куда угодно, но только немедленно оставьте Штаты. Я не могла дать вам этот совет по телефону, да и вообще не вправе давать его, но знаю, что обязана сделать это.

Вы сейчас в опасности, в большой опасности. Почему? Не знаю точно, но Говард, видимо, усомнился в вашей лояльности. Похоже, он считает вас к тому же тронутым, потерявшим рассудок. Говард уже принял меры: он велел повторить экспертизу на вашу служебную пригодность. Он уже высказал Бонди и Мелличу подозрение по поводу вашего психического состояния, а вы знаете, что это за субъекты, в особенности когда предстоит угодить такому авторитету, как Скривен… Уж будьте покойны, они найдут у вас что-нибудь, дадут такой поворот экспертизе, какой угоден начальству. Они объявят вас душевнобольным, Семпер, и запрут в сумасшедший дом.

Вы поняли меня? Грозящая вам участь хуже смерти! Понимаете ли вы, что выход у вас один – бегство!.. Я не знаю, когда назначена экспертиза – эта расставленная вам западня. Бога ради, Семпер, бегите, пока не поздно. В любой момент может подойти детектив, взять вас под руку, а тогда…

– Что тогда? – прервал ее Ли. – Я ко всему готов… Но спасибо вам, Уна, и за это сообщение, и за вашу заботу… Да, в Австралию я собираюсь, мое место там… Но собираюсь не нынче вечером. Я подготовил большой опыт, результат его – уже не в моих руках. Тем не менее я чувствую, что просто удрать не могу. Нельзя, не должен! Это;… ну, вроде солдатского долга на фронте. Придется держаться до последнего.

Она смотрела на него широко открытыми глазами.

– Я так и думала! – произнесла она тихо. – Я знала, что едва ли смогу помочь вам. Но попробовать была обязана!

В следующий миг, раньше чем Ли успел опомниться, она выпрыгнула из вертолета и захлопнула дверцу. Еще несколько секунд он слышал ее торопливые шаги по мерзлой траве аэродрома. Они отдавались металлическим эхом от стен ангара.

Когда он ощупью, в потемках, отпер дверь, кругом стояла тишина. Ноги точно сами несли его к отелю. Он вызвал машину из гаража Мозгового треста. Достигнув Центральной станции, в лифте поднялся к своей лаборатории, центру восприятий 36.

Отперев дверь, он осмотрелся. Казалось, ничего не изменилось под световыми конусами неоновых ламп, с тех пор как он восемь часов назад покинул это помещение. Только по полу больше не ползли змеи по направлению к отверстию… Но само оно еще зияло в стене. Ли решил навести здесь некоторый порядок. Раз до сих пор никто не проведал об эксперименте, зачем оставлять следы, которые впоследствии. позволят обо всем догадаться?

Ли завинтил крышку на штуцере, задвинул на место дверцу, возвратив стене ее обычный вид. Он подобрал с пола все поленья, Заботливо уложил их кучкой. Он и сейчас напоминал ребенка, собирающего свои игрушки п0д конец длинного дня… Седой, бесконечно усталый ребенок, настолько усталый, что глаза его слипались! Он еще раз осмотрелся и нашел, что работа его завершена. На светящихся Панелях все кривые, контролируемые «мозгом», упали до нулевой черты. Они лежали в прострации, как мертвые. А на экранах еще метались несколько растерянных тыловиков, отставших от гигантского похода; какой-то несчастный муравьиный король бродил по ящику; несколько инвалидов «рабочих» уставились невидящим взором в лицо близкой смерти: их труд на земле был окончен!..

Ли взглянул на часы: 10.00. Он выключил свет и запер дверь, за которой оставалась зияющая пустота, еще так недавно бывшая его лабораторией. Больше он ее не увидит. Спускаясь на лифте, он чувствовал только страшную усталость.

Непрерывные телефонные звонки вырвали его из глубокого колодца снов… Ли не узнал женского голоса в трубке; голос этот буквально атаковал его:

– Кто у телефона? Я прошу доктора Ли. Это доктор Семпер Ф.Ли из Канберры? Вы ли это, в конце концов, доктор?

– Ли слушает.

– Я разыскиваю вас по всему «мозгу», доктор Ли. Разве вы забыли о нашей договоренности? Вы же знаете, это по поводу проверочной экспертизы на служебную пригодность… Врачи уже давно ждут. Говорит Вивиан Леги. Разве вы меня не помните?

– Еще бы, конечно, помню! – Образ болтливого ангела-хранителя, опекавшего Ли во время первой поездки на эскалаторе по внутренним системам «мозга», сразу воскрес в памяти ученого. – Я помню, что должен явиться к вам во второй половине дня. Я не забыл, приду.

– Но, доктор Ли, время уже наступило! Четыре часа! Здоровы ли вы, доктор? Ваш голос звучит как-то странно.

Ли стал уверять ее, что чувствует себя отлично и немедленно отправится к медикам. «Еще удивительно, – думал он, – что они так долго оставляли меня в покое!»

Он брился, одевался и размышлял о том, что в ближайшие два часа судьба его решится. Очевидно, наступает конец. Он уже испытывал нарастающее нервное напряжение, и все же одна мысль поддерживала его перед встречей с врачами. «Я спал 16 часов подряд. Это чудесно, и никто у меня их не отнимет. Мои аккумуляторы снова подзарядились. Теперь, может быть, и удастся выдержать то, что предстоит!»

В вестибюле отеля ему подали телеграмму. Прислана она была из Вашингтона, без подписи. «Задача выполнена», – прочел Ли. Это порадовало его.

– Молодчина старик! – подумал сын. – Сделал свое дело лучше, чем я!

Пока автомобиль мчался песками пустыни, Ли проглядел утренние газеты. «По-прежнему никаких следов президента Вандерслоота!» – гласили заголовки. Заметки сообщали о новых и новых опустошениях, постигших страну за ночь. На этот раз серия катастроф разразилась на западном побережье США. Вражеские силы словно задались целью блокировать все порты страны. Ли, стиснув зубы, читал о бесчисленных жертвах «мозга», о погибших женщинах, детях…

Добравшись до Центральной станции, он осмотрелся, ища в толпе признаки повышенной активности. Но ничего такого не заметил. Из лифтов, как всегда, выходили ученые мужи, завершившие свой дневной труд в различных центрах восприятий. У всех был спокойный, самодовольный вид, все важно держали портфели с бумагами, словно бизнесмены после удачных сделок… Будь с «мозгом» что-то неладное, картина была бы другая. Ли это понимал. Он прошел мимо эскалаторов. Они по-прежнему двигались по предначертанным маршрутам, как звезды движутся по своим орбитам, ничья посторонняя воля, казалось, не потревожила этот нерушимый порядок.

«Если бы «ант-термес» сделали свое дело, – подумал Ли, – то по меньшей мере должны бы суетиться ремонтники. Возможно, показался бы огонь и была бы объявлена пожарная тревога… Или мой план сорван?»

Он не рискнул больше медлить и осматриваться. Какое-то чувство говорило ему, что кто-то гонится за ним по пятам; он уже ощущал себя в западне, откуда нет спасения. Невидимые соглядатаи следили за каждым его шагом. Кто эти соглядатаи? Он не знал. Может быть, это органы чувств «мозга»; они, должно быть, вмонтированы здесь повсюду. А может быть, за ним шпионит вон тот служащий, уборщик с электрическим полотером, наводящим блеск на пол из линолеума. А вернее всего, вон тот одинокий господин со связкой книг под мышкой, ожидающий лифта…

Короче говоря, поднимаясь наверх, к центру восприятий 27, Ли испытывал угнетающее чувство поражения. Прошло уже почти тридцать часов с тех пор, как он ввел полчища «ант-термес» в нервную систему «мозга». Всепожирающая и всеразрушающая армия! Что с ней? Тут напрашивалось множество ответов: может быть, лигнин в нервных путях «мозга» чем-то отравлен. Ведь у него не было времени подвергнуть жидкость анализу. Может быть, ремонтники именно этой ночью пополняли запасы жидкости как раз в данном секторе и его армия утонула? Может быть, какой-нибудь контрольный орган с самого начала следил за операцией и обезвредил насекомых? Пока нападающие не достигнут глубинных участков системы, существенные функции «мозга» не понесут особого ущерба. Какой же он дурак, что пожертвовал бедными маленькими тварями, противопоставив их всемогуществу машинного бога! Уна правильно сделала, отказавшись от него! Ибо кто он теперь, как не рыцарь печального образа в ржавом панцире, выехавший на своем Росинанте против ветряных мельниц…

Вивиан Леги почти насильно втащила его в приемный покой.

– Врачи ждут вас битых два часа! – встретила она его упреками. – Такого у нас еще не бывало! Как вы могли забыть? Да вы и меня совсем забыли! Тот раз вы были так любезны, так милы, я думала, вы меня куда-нибудь пригласите. Вам бы я не могла отказать… Должна в этом признаться, раз уж вы такой недогадливый… А теперь – долой ваше пальто!

Несмотря на недовольство медсестры, оба врача встретили пациента любезно, со всей профессиональной вежливостью. Придвигая к столу свою грозную аппаратуру, они болтали напропалую. Исчезновение президента: что он, Семпер Ли, об этом думает? Жив или мертв президент? Кошмарные катастрофы по всей стране: каковы их причины? То ли иностранные агенты, то ли подпольное движение в стране? Не полагает ли доктор Ли, что в Америке быстро нарастает протест против техники, усилившийся с тех пор, как снова пошла вверх кривая безработицы? Приведет ли нынешний международный кризис к войне? В этом случае самым безопасным местом на Земле, бесспорно, окажется «мозг», не так ли? А все же, если подумать о гражданском населении… будет ведь не менее 40–50 миллионов убитых. Ужасно, а? В состоянии ли доктор Ли концентрировать свое внимание на обычной работе теперь, в эти тревожные дни? Если да, то, очевидно, лишь ценой большого нервного перенапряжения. Это они знают по себе! Доходишь до полного падения работоспособности, не так ли? Да, уже по внешнему виду доктора можно судить о переутомлении. Круги под глазами, известная возбужденность. Много ли вы потеряли в весе за последнее время? Похоже, что да, а ведь при такой конституции это недопустимая роскошь. Страдаете ли бессонницей?.. Очевидно, требуется настоящий, длительный отдых!..

Он отвечал машинально, односложно, почти невпопад. Они ведь играют с ним, как кошка с мышью. Все их вопросы заданы неспроста, они рассчитаны на внушение… Однако это мало его тревожило. Все было ему безразлично, раз в самом главном он побежден, да и прекрасный сон о большой любви тоже развеян.

Опять приблизился к его груди огромный диск – тяжелый, как надгробная плита, излучатель лучей-щупалец. Свет погас, началась возня незримых паучьих ножек, их кружение по телу. Вибрационные лучи «мозга», обладающие странной гипнотической силой!.. Инстинкт самосохранения противился опыту, побуждал Ли вскочить, броситься на врачей, сделать отчаянную попытку к бегству. Но, проникая под кожу, лучи оказывали на мускулатуру парализующее действие, хотя сознание оставалось ясным. В работе всей аппаратуры было что-то зловещее! Она, как вампир, высасывала жизненные силы пациента. Слабое сияние радиоламп проникало сквозь перфорированные стенки агрегата, и этот единственный источник света казался насмешливым дьявольским оком, а постные, пустые голоса у изголовья звучали бесовской издевкой:

– Расслабьте мускулатуру, доктор Ли, дайте себе полный отдых, дайте волю вашим мыслям, думайте, о чем хотите. Ведь это самая обычная проверка, наша повседневная рутина. Вам на этот раз не о чем беспокоиться, мы не будем настраивать ваши мысли на определенную сферу. Вы за это время изучили устройство «мозга» и знаете, как он работает. Транспонирование ваших мыслей в зримые образы сейчас начнется… Ведь у вас в лаборатории, как нам сказали, аппаратура схожа с этой. В какой мере она оправдывает себя для ваших целей, для изучения этих ваших «ант-термес пасификус»?.. Поразительно, какого эффекта можно добиться лучами-разведчиками при исследовании чувственной сферы! Можно подумать, что «мозг» – это нечто гораздо большее, чем простая машина, не правда ли? По характеру своего поведения «мозг» кажется прямо-таки живым существом, с выдающимися умственными способностями и даже с собствен’ ной волей. Разве не так, доктор Ли?

Ли не отвечал. Он сосредоточил все внимание на собственных неприятных ощущениях. Его диафрагма трепетала, как птичье крыло; призрачные пальцы исполняли пиццикато на струнах его артерий, подбираясь все ближе и ближе к сердцу. «К чему отвечать, – думал он. – К чему вообще говорить что-нибудь? Ведь их слова, их вопросы – это часть все той же западни, куда меня завлекают, и любое ответное слово они истолкуют по-своему. Для чего они с таким усердием играют эту врачебную комедию?»

Голоса у изголовья звучали тише, будто отдалялись:

– Осторожно с реостатом, Меллич. Кажется, транс уже наступил.

– Да, я помню его анализ. У него высокая чувствительность. Лучи действуют на этот тип быстрее.

У ног пациента засветился экран, придвинутый к операционному столу. Бледный свет заплясал на экране; подобно северному сиянию, он вспыхивал молниями, перекатывался волнами, дрожащими дугами. Танец световых волн попадал в лад с ритмом вибраций, струившихся из аппарата на грудь пациента, и оттуда в мозг… Эти вибрации, отдаваясь в сознании, подхватывали мысли пациента, как облетевшие осенние листья, и кружили их… Дьявольская круговерть терзала душу, леденила кровь распростертому, беззащитному человеку. Это был все тот же смертельный страх перед пыткой инквизиции, страх, который и в средние века и в наше время преследует всякого, чья судьба предрешена заранее и уже ни правдивое признание, ни ложь не в силах ничего изменить.

Светящиеся облака на экране стали принимать форму, превращаться в картины, образы. Вот гигантский осьминог, неясный, внушающий ужас; такое чудовище, выползающее из недр затонувшего корабля, может увидеть водолаз на дне морском; на противоположной стороне экрана возникло новое фантастическое существо – круглое, многорукое, излучающее свечение и похожее на символ солнца у древних ацтеков. Оба чудовища сблизились; осьминог охватил щупальцами светящийся диск и затмил его свет, как туча, заволакивающая солнце. Казалось, он высасывает свет из тела жертвы. Все бледнее становилось свечение, все чудовищнее разбухал осьминог, пока окончательно не поглотил солнце.

А тогда со всех сторон на раздувшееся тело осьминога полезли змеи. Неожиданно вся картина изменилась: допотопные чудища превратились в классическую статую Лаокоона; титанического сложения мужчина вступил в борьбу с питонами, но те сдавили его своими кольцами. На экране осталась только голова титана, величавая, как голова Моисея, изваянная резцом Микельанджело, но искаженная страданием и со змеиной петлей вокруг шеи. Голова великана, задыхаясь, открыла рот, и оттуда ударили длинные языки пламени.

Ли разобрал позади приглушенные голоса:

– Бог ты мой, Скривен, конечно, прав.

– Да уж будьте покойны! Маниакальная одержимость; классический случай, типичнейший из всех, какие приходилось видеть.

– А что нам еще требуется?

– По-моему, ничего больше. Он готов. Кончен. Постепенно выключайте реостаты…

Сумасшедшее крещендо вибраций постепенно смягчалось, ослабевало. Кружение вихря пошло вширь, и в центре вихрящейся воронки образовалось подобие вакуума. Одного Ли не понимал: почему лучи-щупальца не стали для него смертельными? Почему «мозг» не убил его, когда лучи добрались до сердца? Теперь, после этой проверки, «мозг» знал все, и Ли ежеминутно ждал смертельного удара в сердце, ждал конца. Но разве и так, при любом обороте, это не конец?

Загорелся свет. Ли, близоруко моргая, увидел лица врачей. Пока он вытирал со лба пот смертельного страха, врачи, наклонясь над ложем, внимательно наблюдали за ним.

– Доктор Ли! – начал Меллич. – Нам с вами предстоит серьезный разговор. Вы сами видели эти картины, и нам нет смысла вдаваться в подробности, потому что вам, наверное, знакомы те древнейшие символы, которыми оперирует ваше подсознание. Вы страдаете сильным и редкостным, неврозом, доктор Ли. Я готов даже назвать его маниакальной одержимостью. В скрытой форме он был установлен еще предыдущим анализом. Однако психические барьеры, воздвигнутые вами против собственного невроза, связанного с пережитой вами войной, окончательно рухнули.