Баку. Президентский дворец. Президент Илья Агаев сидит в своем кресле.
      Камердинер доложил: посол России видеть вас желает.
      – Пусть войдет.
      Прошелся по ковру посол, остановился напротив Президента.
      – Господин Президент! Я всегда к вашим услугам. Россия с Азербайджаном братья, мы старые друзья. Уже не будет войн.
      – Это я знаю без тебя. Политика моя иная, более миролюбива.
      – Но я пришел не только по такому делу.
      – Поконкретнее, у меня времени в обрез.
      – О, Президент! Позвольте сделать предложение вашей дочери. Ведь так она мила, прекрасна. Будет прекрасная партия с сыном нашего премьера.
 
      Очень долго Илья вглядывался в посла, ничего не отвечая.
      – Ступай (задумчиво), а я подумаю.
      Посол уходит, камердинер докладывает: Ваша сестра, господин Президент.
      – Пусть войдет.
      Входит сестра Президента, Светлана. Президент подставил свою щеку сестре, потом пристально смотрит на нее.
      – Еще обижена ты на меня, сестра? Хотел бы оправдание твое услышать я и от тебя, Светлана.
      – О чем ты говоришь, мой брат. Твой грех я сердцем отгадала. Ты поступил ужасно, и через грех ты править стал.
      – А что? Я поэтому и добр, ибо я нечист. Я не возомнил себя безвинным, борец невинным быть не может. Кто перед собой поставил цель, тот вытеснить другого должен. Безгрешным может быть отшельник, но это не мое призвание.
      – Ты все такой же брат, как в детстве. Везде, всегда, над тобой зловещая тень. Не властны мы уйти от прошлого, Илья! – мокрыми от слез глазами посмотрела на него Светлана.
      Сестра ушла. Улыбаясь, Президент прохаживался в кабинете. Вдруг камердинер доложил: «Господин Президент, народ Вас видеть хочет. Одним глазом на Вас взглянуть желает».
      На улице был слышен шум. У стен дворца толпа стояла, все с плакатами, транспарантами. Они любили своего президента, народ хотел повидать его сблизи.
      Несколько полицейских стали кричать: Назад! Назад! Нельзя!
      Президент выглянул из окна, рукой им помахал. Буря оваций встретила сверху его появление. Все скандировали, приветствовали своего короля.
      В зале Президентского дворца продолжался званый вечер. Рядом с Ильей находились его вельможи. Тут был весь цвет столицы, собрались сливки Баку. Здесь была и Клеопатра Каспия, необходимые глупцы, гарнирные чиновники, государственные шуты, пожилые дамы, борющиеся со старостью, писатели, банкиры и послы. Был званый вечер. Чавкая посудою, все ели – пили.
      Здесь был и Сулейман. Он проник сюда под видом хитреца – шута. Взглянув на них, он полушепотом бормотал себе под нос:
 
      ''О люди! Что еще вам надобно? Слава, деньги, золотишко – у вас сполна все есть. Аха! Гарантия, спокойствия вы хотите. А без того вам рай не рай! А я не верю в этот скучный рай. И в высший свет я не буду вхож.
      Пусть! Мне нужен свет лишь потому, чтоб сеять там разврат и смуту. Я чинуш азербайджанских знаю. Их Евангелие гласит вот так:*Делитесь, и не судимы будете.*Ох лакейщина*!*Ах казенщина*! ''*.
 
      Илья Агаев жил с любимым псом Абрамом. Надежным другом был ему Абрам: рычал и лаял, ел шашлык, да пил шербет. Однажды приказал Илья сшить Абраму костюм с галстуком, и на глаза надеть ему очки – хамелеон.
      Боялись все Абрама, боялись жаловаться на него. Он иногда кусался, но никто его не трогал. И вот на этом званом вечере пес подсел к одной красивой даме. Она была женой министра. Абрам подсев к ней, откусил ее пирог.
      Увидев это, Илья засмеялся от души, а затем заставил даму доесть тот откусанный пирог. Все ахнули, застыли, но пикнуть не сумели. А дама счастлива была, что слопала объедки пса – Абрама, в конце сказав: ''как сладок съеденный кусок', она вином его допила.
      Чуть подальше от него стояли вельможи Президента. Они обсуждали нового президентского шута – Сулеймана. Старый шут скончался, но ему на смену преемник вызвался мгновенно. Это был Сулейман. Он был смел и дерзок. Он подслушивал разговоры членов правительства.
 
      Глава здравоохранения.
 
      "Пока за мной стоят в Москве, намерен высосать я все с Азербайджана.
      Пусть гибнет мой народ от липовых лекарств. Хоть это и немой народ, он говорить не может. Тюрьмы я не боюсь, туда я все равно не сяду. Крайняк меня уволят. Ну и что? Собрал я целую квартиру денег. А так, пока сижу на троне медицинском, и буду дальше загребать я жар''.
 
      Госсоветник и управделами. ''Мне все равно, кто Президент, сижу я крепко в своем кресле. Пусть будет шахом даже несовершеннолетний. Подумаешь, какая ерунда! Главней всего – моя семья, мой сын, мой брат, моя жена. А так, пусть Президентом будет даже негр. Толпе без разницы, кому отдать свой голос''.
 
      Главный ученый – академик, аристократ.
 
      ''Что не по мне – того и нет. Чего не знаю я, тому значит не быть. Устал я жить в библиотеке. Поеду за рубеж, возьму оттуда что-то, и по приезде попытаюсь претворить я это здесь. Мне говорят, не правильно мол – это, менталитет – де, здесь другой. А мне плевать, что говорят, мой вклад в историю страны я вижу только в этом''.
 
      Главный банкир. ''Да мне бы только во время смотать свои удочки. Собрал я деньжат как надо, уйти красиво не желаю. Мне по фигу отныне все, боюсь я небо в клеточку увидеть. А остальное ерунда, суета и мелочь. Мне лишь бы во время удрать''.
 
      Министр Обороны. ''Мне надоело играть в игры. С армянами мы воевать не будем, это ясно.
      Не ясно мне только одно. Пока не буйствует народ, пора бы дать нам результат, иначе, толпе что мы ответим? Хотя, забота эта не моя, пусть думает об этом президент. Но если он не видит туч над головой, то я отказываюсь понимать все это. Ведь я же вижу тучу, вижу громНо тс, спокухакакое дело мне до этой нации''.
 
      Главный парапсихолог – ясновидящий страны (говорит вслух Илье). ''Все будет хорошо, мой Президент. Не вижу я пока преград в твоем дворце. Ты будешь властвовать еще пару десятков лет''.
 
      Камердинер опять доложил: проситься Сулейман Рагимов.
      – Скажи, пусть войдет.
      Вошел Сулейман. Его там знали, как Сулейман Рагимов. Низко поклонился, поздоровался, чувствовал от волнения свое бьющееся сердце.
      – Что ты расскажешь мне теперь, мой милый Сулейман? – (Озираясь по сторонам) Не все так гладко вокруг вас, как кажется, мой Президент.
      – У меня врагов уж нет. Судьбу с Москвой я связать намерен снова. У меня с Москвой заглюченный договор, именно заглюченный. Я не боюсь того, кто говорит, что думает. Ведь я же демократ. Охотно я прощаю им их писанины, речи.
 
      Илья Агаев был с Сулейманом на тонкой и деликатной ноге. Не как со всеми.
      – А говорят, бывать войне – сказал Сулейман, внимательно высматривая Илью.
      – Бывать, так бывать. Слишком часто разговоры принять мы рады за дела.
      – Но важным людям важны вздоры. Нам по плечу посредственность одна.
      – Война не вздор. И если быть войне, то я готов пролить не розовую, а красную кровь.
      – Подчините мне войска, я сумею победить наших врагов. Я перережу армян всех до одного. Я будто лев, иль тигр, и жду я стаю зебр в пустынях Африки. Жду, но не дождусь!
      Илья Агаев с интересом посмотрел на Сулеймана, их глаза встретились.
      Сулейман смотрел не приятно. Это был не его взгляд, выражение глаз было напускное, не настоящее. Это была маска.
      – Спасибо Сулейман (улыбаясь). Но ты же не военный! Теперь Азербайджан надолго огражден от всяких войн. Не люблю я воевать, люблю выигрывать я только. Незыблем мой престол. Как пишется в стихах:
      Войной на азербайджанцев не надо идти в будущем, Каким бы сильным войско наше не было:
      Сама земля их с ними заодно в бою. *-*Но мой правитель! Так не бывает, что все Вам как бы братья. Друг от друга прячут братья даже табак, не то, что земли. Какие братья? Мой правитель! Мне кажется, в лице страны какой – то нам нужен враг.
      – Какой же именно страны, мой умный Сулейман?
      – Хотя бы выберем Москву. Армения с Ираном будут в скобках. А главный враг – Россия, точнее, ее имперские амбиции.
      – И что же это даст нам?
      – Как что, как что, мой президент? За нас горою встанет сама Америка, а Турция вообще полюбит нас. США – это гора, гора Казбек, Эльбрус, и даже Джомолунгма!
      – Идея хороша. Но что-то мне еще сказать ты хочешь? Не договариваешь, твои глаза мне подсказали это. Так говори ты без извилин, я слушаю тебя.
      Он сердцем чувствовал неладное. Сулейман рассказал об Имаме. Это известие раздражило Илью. Он стал нервно закручивать усы.
      – Нашелся ваш брат! Сюда он мчится! И требует своего!
      – Как? Самозванец?!
      Илья Агаев начал нервничать, из глаз его брызнул гнев. Он стал прохаживаться по кабинету взад вперед, из угла в угол, как лисица в клетке, как птица прыгает с одной стенки на другую. Он был ушиблен, придавлен, и черная тревога все больше сосала его сердце. Он почувствовал много мук впереди и заботился, как бы их обойти.
      Чуть дальше его стоял Сулейман. Президент посмотрел в окно. За окном море, Каспий. Море было как полированная жаровня, светилась розовым светом, отражая последние лучи солнца. Президент покусал губы, повернулся.
      – Значит, говоришь, в Губе этот самозванец? – протянув слово «самозванец».
      – Так точно, господин Президент.
      – А почему еще он не убит, или хотя бы не арестован? Что вы медлите?! – крикнул Президент.
      – Наших ребят мы уже послали в Губу. Сегодня с этим самозванцем будет кончено.
      – Ну – ну Я буду от вас ждать вестей.
 
      Сулейман пошел гулять по парку в сторону вокзала. Оставшись один, наедине с собой Президент рассуждал:
      «Не понял? Что за чушь? Какой еще Имам? Убить! Казнить! Хоть я не Мир-Джафар, но я не Эльчибей. Против воли придется быть строгим. Одной любовью решался я править, планировал быть демократом. Да и Запад давит на меня, как давят виноград, чтоб получить вино. Но я не сумею этим удержать людей, мне зубы показать пора! Я много лет с собою спорил. Да, я не чист душою, но этого я не позволю. Отец мой породил на свет своих змеенышей, и я их не признаю никогда».
 
      Губа. Центральный сквер утопал в зелени и деревьях. Пели на деревьях соловьи, грачи. Был слышен трель кузнечиков.
      Но гудела и толпа, собрались в парке жители района. Кругом шум и ропот.
      Во главе толпы стоял Имам. Только что местные граждане голыми руками схватили несколько полицейских, которые пытались задержать Имама. Их обезоружили, прижали их к стенке и земле, как прижимают всякую домашнюю скотину, чтобы резать их для мяса. Минут через 15, с одним из главных сотрудников полиции беседовал Имам. Тот прибыл в Губу арестовать его, но стал арестантом сам. Он стоял перед ним, вытянутый в струнку, склонив свою головку вниз, но всем своим существом выжидая мгновенья на что нибудь понадобиться. Имам на него смотрел взглядом победителя.
      – Ну, значит арестовать меня ты прибылТак, так
      – Простите меня, мой господин, мне приказали просто. Я не смел возражать, иначе не видать мне пагонов генерала.
      – Аха Ты будешь мне служить?
      – Конечно, мой господин. Буду, буду! Ой как буду!
      – Тогда и будешь генералом. Запомни, мой будущий генерал. Революционером надо быть, не только будучи оппозиционером, но и будучи правителем.
      Полицейский поклонился очень низко.
      – А теперь ступай, и рядом находись. Возможно, будешь нужен.
 
      Исаак с Сулейманом шушукались у здания. Сулейман уже вернулся в Губу, побывав у правителя Азербайджана. Было утро, 10 часов. Они делали зарядку. Исаак поднимал гантели, Сулейман работал эспандером. И на ходу беседовали.
      – Нет, Сулик, это безбожно, это слишком богохульно. Ты перегибаешь палку, так нельзя.
      – Что!? Ох ты послушай меня. Ты вокруг оглянись, и посуди сам: разве природа не создала изначально два разных вида людей? Скажи, разве у всех людей одинаковый голос, одинаковая кожа или походка, одинаковые вкусы?
      Скажи, разве одинаковы их стремления? У многих людей даже нет стремления. Они бесцельны, как кукушки.
      Никто меня не убедит, что эти различия – случайны, или тут сыграло свою роль воспитание. Глупости!
      Кто либо мне сможет доказать, что находясь в чреве матери, раб и господин неотличимы друг от друга. Мол, эти эмбрионы одинаковы. Я взвесил все, все факты, элементы. Проанализировал результаты анатомических исследований. И вот вывод: нет никакого сходства между детьми из двух разных слоев общества. (Несколько раз подряд растягивал эспандер перед грудью).
      Предоставь их самим себе, пусти на самотек, и ты увидишь, что ребенок из высшего общества думает и видит по другому, чем люмпен, крестьянин. И ты поразишься несходству их чувств и ощущений.
      А теперь проведи такое же исследование над животными (с одышкой). Возьми какаду и сокола. Какаду – самая мыслящая и умная птица из всех летающих существ. Сокол же – наоборот, тупая птица. Тем не менее, сокол парит выше, летит быстрее.
      Но нет от этого проку! Сколько бы он не летал, он брошен на произвол природы.
      Какаду же рядом с человеком. Ему лететь не надо, нет необходимости.
      Живет он как царь в клетке, кушает голландский сыр, слушает он джаз, и даже учит слова. И так будет всегда. А сокол добывает себе пищу сам, летая в одиночестве.
      Обычный человек – это просто вид, который чуть выше шимпанзе. Шимпанзе, в отличие от человека умеет прыгать по деревьям. Между ним и человеком из высшего класса – огромная пропасть.
      Так для чего установила Природа столько различий и оттенков? Неужели одинаковы все растения? Конечно же, нет. Разве все животные обладают одинаковой силой или похожи друг на друга внешне? Тоже нет. Разве тебе придет в голову сравнивать жалкий кустарник с величественным тополем, дворнягу с гордым сенбернаром, сиамского кота с обычной котярой?
      Вспомни латинскую пословицу:
      Homo homini lupus est.
      Человек человека съест.
 
      Ох (положил на землю эспандер, и начал отжиматься с земли). Видишь, сколько различий в одном только виде, так почему не признать такие же различия между людьми? Имаму место не на троне! Где угодно, но не там.
      – Не понял а разве не ты сам заварил эту кашу с самозванцем?
      – Я! Да, я заварил. Но я не думал, что будет так серьезно. Да, ты прав!
      Мы далеко зашли. И в плане трона, президентства я точно вижу то, что Имам – это человек с улицы. Он не родился с жопой, годным для трона. Это не высший класс, это не порода.
      Пойми, наконец, что если Природе было угодно, чтобы мы по рождению принадлежали к высшему классу человеческого общества, надо извлекать выгоду и удовольствие из своего положения и давить на чернь. Заставлять служить нашим страстям и прихотям.
      Так что, пошли. Пошли, пошли! Сейчас сам убедишься.
 
      Закончив утреннюю зарядку, Сулейман уверенно зашагал в сторону бывшего Райкома. Исаак поплелся за ним. Они оба пошли по размытой ночным дождем дороге. Небо было грязно малиновым, висело низко.
      Сулейман подошел к площади, там еще шумела толпа. Она требовала увидеть нового короля своими глазами. Сулейман приблизился поближе, поднялся на трибуну, облокотился о барьер, стал кричать.
      – Люди! Слушайте же меня! Только что мы из Баку получили известие.
      Президент отрекся от престола. Уже он не Президент! Да здравствует Имам!
      Поприветствуем же нашего нового правителя, Имама. Ура!
      Народ молчал. Стало тихо. Сулейман посмотрел в сторону Исаака, искал его взглядом, но не увидел. Сулейман стал дергаться.
      – Эй, вы, толпа! А ну кричите, да здравствует Имам!
      Молчал народ.
 
ВскочилиСтолпились
Слетела посуда
Как мертвая груда,
Застыли и ждут
И отперлись двериИ черные звери
По лестнице темной идут!
 

      Исаак упорно работал над своими духами. Сидел на даче в Нардаране, смотрел в окно, усиленно трудился. До их изготовления уже осталось мало.
      Перебирал, наливал, смешивал в склянках, ставил их в микроволновку, потом опять спаривал, смешивал, смотрел под микроскопом. Потел, пыхтел, слишком усердно работал.
      Он взглянул в сторону моря, вышел на веранду. На него пахнул морской бриз. Вдруг Исаак резко вспомнил своего деда Меера. Помнится, как после войны, сидя на этой веранде, дед ему рассказывал про один случай, который с ним приключился в конце 70 годов. А точнее, случилось это весной 1978 года.
      Дело было так. Однажды дедушка Меер шел по городу Баку. Озираясь по сторонам, он с удивлением смотрел, как сильно изменился родной город с того времени, когда он в нем был последний раз. Старик был не похож на своих ровесников.
      Он выглядел моложе своих лет, осанка еще была гордой, да и одет он был не в пример нашим старикам. Старик был необычным, больше походил на иностранца, но еврейские черты лица его выдавали. Проборчик, аккуратно стриженая бородка клинышком (как у Ленина), усы вразрез, дорогой костюм, шляпа-котелок.
      Он прогуливался по праздничному городу, по главной его улице, но девятое мая старик за праздник не считал. Он с иронией смотрел на то, как праздновали этот день. В основном это была молодежь, которая пришла на площадь, чтобы познакомится и выпить. В ушах стоял звон разбитого бутылочного стекла, кое – где шли драки. «Нет уж, это не для меня, – подумал немолодой мужчина. – Пойду в Нагорный парк, на фуникулере. Давно я не был там». Это был Меер Елизарович.
      Как все-таки в его стране жизнь изменилась. Там где он жил сейчас, у него была своя машина, да и на такси ему хватило бы денег, но все же решение было принято ехать на фуникулере. Меер Елизарович дождался «своего автобуса» и тихо доехал до нужной остановки. Потом на фуникулере поехал наверх.
      Пахло клево от него. Он весь хрустел, лощенным был. Пассажиры оборачивались на него, и в фуникулере и в автобусе. Так он и доехал до парка.
      Парк был немного запущен, но его аллеи остались на своих местах, осталась такой же самая первая планировка. Даже каменные лавочки были на тех местах, где были. Вот только они были тяжелые и без спинок.
      Дойдя до нужной лавки, на которой он любил сидеть с друзьями, сел. Рядом сидел один мужик, читал газету. Увидев Меера Елизаровича, он принюхался, потом удивился, вытаращил глаза, и ушел оттуда прочь.
      Закурив, Меер Елизарович достал из кармана деревянный футляр и вынул из него пистолетный патрон. Пристально всматриваясь в него, старика потянуло в воспоминания. Патрон рисовал в его мыслях картины прошлых лет
 
      ***
 
      Меер Елизарович открыл глаза, в горле стоял ком. Сглотнув воздуха, старик сделал глубокий вздох. Выдохнув, он услыхал приближение какой-то шумной компании. Шло человек десять, девушки и парни. Они громко галдели, увидев старика, переглянулись и направились в его сторону.
      Скамейка была достаточной, чтобы разместить на ней всю компанию и Меера Елизаровича.
      Молодежь смеялась громко, и делали все, для того чтобы разозлить какого-то незнакомого деда. Дед не обращал на них внимание, а потом и вовсе встал и собрался уйти, как вдруг к всеобщей радости встал их заводила.
      Он подошел к деду со спины и плюнул ему на шляпу. Меер Елизарович не мог поверить, что его так унизили. Спокойно сняв свой котелок, он выбросил его в урну, стоявшую возле лавки. Затем достал из кармана жилетки золотые часы, поглядел на них и быстрой походкой зашагал в глубь парка.
      – Бля, часы золотые!!! – просиял недоносок, плюнувший на деда.
      – Намек понял, – сказали еще двое, слезая с лавки.
      Девушки пытались уговорить их не делать глупостей, но все же они поспешили догнать деда, пока тот не скрылся из виду. Странное дело, как только они его догоняли, он исчезал, как только теряли из виду – появлялся. Погоня продолжалась около двух минут.
      В конце концов, как показалось им, старик был окружен. Он стоял, держа руки в карманах на остатках какой-то беседки.
      – Дед, отдавай часы, – грозно сказал обидчик. – Останешься цел. Бля, как от тебя шикарно пахнет! Чем это ты надушился?
      Меер Елизарович стоял с каменным лицом, буравя взглядом троицу. Наглой походкой обидчик пошагал в сторону деда. Следом направились двое его друзей.
      Вдруг дед полез во внутренний карман, что вызвало у недоносков улыбки.
      Они остановились. Но вот бывший разведчик вытащил не то, что они ожидали. Это были не часы, а старый трофейный «маузер». Западня была что надо!