Он не успел договорить. Виталий, выхватив наган, сразу выстрелил ему в шею. Хорошо смеется тот, кто стреляет последним. Хлопок был мощный, такой мощный, что во дворе залаяли собаки. Все произошло за секунду, в течении которой весь коридор был залит кровью. Пуля разорвала Харламову шею, и чуть не оторвала ему голову. Голова свисала с окровавленного туловища, с которого сильной струей текла кровь, орошая всю прихожую. Некоторые капли попали на брюки Виталия. Лай собак усиливался. Виталий протрезвел. ''Надо уходить', подумал он, и перепрыгнув через окно на другую улицу, скрылся.
      У Виталия было странное ощущение. Да, он убил человека, застрелил как пса. Но он был спокоен, даже рад. "Еще на одного негодяя стало меньше', весело подумал про себя Виталий. Он резко вдруг вспомнил про Милену. Вот сейчас бы увидеть ее, а? И тут же поменяв маршрут, направился в сторону ее дома. Она жила недалеко. Только сейчас Виталий понял, что он по - настоящему пьян. Он шатался и икал. Во рту как будто кошки посрали. Нет, я должен ее увидеть, ДОЛЖЕН!!! Он постучался в их дверь. Открыла дверь сама Милена. ''Что случилось, почему ты в таком виде?', спросила она. ''Может, впустишь в дом?'' ответил Виталий. Они сидели в ее комнате. Милена уже простила Виталия взглядом. Обычно летом, она оставалась одна, так как ее мать отдыхала на даче, за городом. Ей нужен был свежий морской воздух.
      Виталий внимательно смотрел на Милену. Она молча сидела у кровати, и смотрела себе под ноги. Ее пышная белая грудь и широкие бедра его возбудили.
      - Что с тобой, Витя?
      - Ничего, я просто выпил немного.
      - Дело не в этом, ты, по-моему, всегда пьян. Ты какой-то другой, ты изменился. У тебя лицо стало другим. Что-то случилось?
      "Неужели она права. Может, это влияние метафизики, или астрального давления. Не шутка все-таки, человека убить. Наверное я изменился, я это чувствую. Надо в зеркало посмотреть.''
      - Давай, раздевайся.
      - Чего? Ты что, дурак.
      - Раздевайся Милена, я тебя очень прошу (он начал икать). Нет времени на медленные танцы.
      - Да? Какой умный.
      Он резко привстал, вытащил наган, и приставил ей ко лбу. При виде пистолета, глаза Милены увеличились в три раза. Она страшно испугалась.
      - Я сказал раздевайся, сучка.
      Она начала быстро снимать сарафан через голову. Тело ее было белое. Виталий, отложив пистолет в сторону, приблизился к ней. На ней были одни трусики, она приятно пахла. Какие-то новые духи, то ли московские, то ли... Быстренько юркнув в постель, она укрыла себя тоненькой простыней. Он, спотыкаясь, начал раздеваться. Милена привстав, помогала ему. ''Я сам', резко ответил он. Начал ее дико трахать. Таким она его никогда не видела, она только успевала произносить, "золотой мой, что с тобой, молодец, мой песик''. А он, схватив ее за волосы, грубо насиловал. ''Ну что, сука, как тебе сейчас, хорошо?', входя в нее, орал Виталий. "Потише, потише, ... ', задыхаясь говорила Милена. "Заткнись, тварь еврейская', повернув ее лицом вниз, и схватив за ее локоны, мощно ее протыкал. Будто кувалдой били по железу, по сторонам разлетались брызги пота. Он понимал ее и с полу стона. Уже потом Виталий признался, что в этот момент, т.е. в постели, на месте Милены он представлял молодую жену Юры, своего соседа.
      Виталий вставил ей до упора и застонал, отлив в нее вероятно литр спермы, наполнив этим все ее тело. Вопли стихли, наступила тишина.
      Спустя час, Виталий, довольный и умиротворенный, шел по улице Нижней Хребтовой. Он весело улыбался прохожим, особенно молодым незнакомым девушкам. Вдруг он заметил огромную толпу людей, численностью около 500 человек. Это был митинг. Толпа стояла перед бронетранспортером и аплодировала какому-то оратору. Кругом стояла конная милиция, были слышны крики: "Ура, да здравствует Советская власть! Ура''. ''Ничего суки, я и до вас доберусь', сказал про себя Виталий. Посмотрев на оратора, он в нем узнал Кирова. Потом посмотрел еще раз. С такого близкого расстояния он никогда его не видел. Ему что-то померещилось. Виталий стоял на таком удобном месте, что и Киров его видел. И Виталию показалось, что Киров ему моргнул. Что?! У него екнуло сердце. Это он, Бабатов! Нет, не может быть. В этот момент один маленький мальчик усиленно дергал его за рукав. Виталий обернулся. "Чего тебе?'' ''Вот дядя, это вам', мальчуган передал записку и скрылся. Виталий развернул записку:
      ''Витек, за мной следят, я рву когти. Не хочу оставшуюся жизнь прожить на даче показаний. Оказывается, провокатором был Ионесян. Мразь редкая. Это он взорвал Аншелиса. Харламов не виновен. Хорошо что я успел тебе сообщить. Ты лучше уезжай из Баку. На пару месяцев. Может потом будет лучше. Папа ''
      По сердцу Виталия прошелся холодок, он уронил записку. Маленькая бумажка парила в воздухе и легла на землю. В мыслях у Виталия произошел сбой, разлад, он отказывался понимать, что происходит. Но его разбудили бурные овации. Он поднял голову. Народ аплодировал Кирову. А Киров в этот момент думал: "войте, кричите, почувствуйте себя моложе на миллион лет''. Виталий подошел поближе к бронемашине, и тоже, даже истерично, начал ему хлопать. В этот момент к нему подошли двое в штатском:
      - Товарищ, только тихо, без паники. Пройдемте с нами.
      Он абсолютно не сопротивлялся, даже улыбнулся. Чекистам даже показалось, что Виталий Керамиди, член террористической организации, в момент ареста почему-то обрадовался. Последний раз он сказал только это: ничего, зацветут еще мои деревья в саду.
      ЭПИЛОГ
      29-го августа 1920-го года Сергей Киров писал Ленину письмо.
      '' Дорогой Владимир Ильич. Пишу Вам из Баку. Странно здесь все, Вы знаете.
      Старость всегда осуществляет мечты юности. Примером может служить Джонатан Свифт, который в молодости построил дом для умалишенных, а на старости лет и сам поселился в нем. Вот и я, мечтал о Кавказе, точнее о Закавказье, и теперь обречен. Что мне делать? Вы скажете, займись делом! Но каким? Телок всех здесь я перепробовал, как говорится, жили - были девочки, но сами виноваты! Вина и водку всю вылизал, всю коноплю здешнюю выкурил. Скуриваться начал уже. Может мне представить новые доказательства печального ничтожества человека? А может прославиться, наподобие астролога, открывшего новые пятна на Юпитере или на Луне. Лучше помолчу.
      У меня здесь нет никакой возможности веселиться. Наслаждение уже в кишках сидит моих, оно меня разочаровывает. А в саму возможность я влюблен. Где бы мне найти и покурить такую коноплю, которая дурманила бы меня, как "возможность". Жаль конечно, Владимир Ильич, что двери счастья отворяются к сожаленью изнутри, а не внутрь, иначе напором, силой, или ударом ноги я открыл бы эти двери. Азербайджан для меня как горький напиток, и мне еще приходиться принимать его медленно, как микстуру, как капли, через пипетку. Ненормальный здесь народ, товарищ Ленин. Развлекаться и то не умеют по человечески, прилично. Ничего не умеют, я повторяю, НИЧЕГО. Народ полностью безмозглый, к тому же алчный. Любят деньги больше своих родителей и детей. Да и тратить они их не умеют. К тому же эта серая азербайджанская толпа на самом деле какая то тупая и наивная до омерзения. Они прощают буквально все, даже если ты им открыто сделал пакость. Мне кажется это связано не столько с их добротой, сколько отсутствием разума, интеллекта.
      Короче говоря, долгие страданья, в конце концов, воспитают из меня тирана, деспота. Это я Вам обещаю.
      Я просто вынужден терпеть и работать, чтоб не стать чужим временем года и выпасть из течения жизни. Не хочу много болтать, многоречивому завидует только немой. Возможно, даже я скоро покончу с собой, из чувства самосохранения. В общем, надоел я Вам, Ильич.
      Хочу быть добрым, поэтому считаю себя злым. Я ненавижу Азербайджан и его народ. Их дежурную рабскую улыбку я тоже не выношу. Когда народ не имеет голоса своего, это чувствуется даже при пении гимна. Эх, если бы этих козлов отпущения можно было бы еще и подоить. Оф!!!! В Азербайджане можно собирать только одно - манатки! Я хочу в Польшу или на Украину, куда Вы мне обещали.
      Все! Заклинаю Вас, уберите меня отсюда, я спиваюсь и становлюсь курвой от наркоты.
      Непременно жду ответа. Ваш Сережа''.
      12-го сентября того же года Ленин ответил Кирову письмом на письмо.
      "Получил Ваше письмецо, за что сердечно благодарствую. А Вы милейший, очень кудряво пишете! Ой- ой - ой! Но Сергей Мироныч, батенька, о чем Вы говорите? Вы что, отдыхать туда поехали? Что ты гонишь, ямщик!?! О неважном положении в Азербайджане я знаю еще раньше вас, Сережа. Разведка доложила, батенька. Но и у меня что-то тут со страной происходит.
      Перед карликами надо склонять голову еще низко. И запомни, лучше всех подножки ставят именно карлики. Это их уровень. В крайнем случае, намажь кляп медом и заткни им пасть. Пусть жрут.
      Если Ваша мать родила бы Вас на корабле, то Вы что, старались бы быть его кормчим, хотели бы остаться в море навсегда? Иль как? В этом случае у Вас нет ничего общего ни с кораблем, ни с морем. Понятно вам? Лошадь не хвалится, не гордится своей конюшней и сбруей, а птица своим гнездом. И тебе следует гордиться не своим жильем, а разумом. Ежели он у тебя есть то, этот разум - то. Запомни, Серый, мечта рабов - это рынок, толкучка, где можно купить себе господ, хозяев. Умей себя преподнести.
      Ну все Серега, все!!! Не хочу писать долго, а то у чекистов устанут глаза. Все! Приеду, уволю к еб... матери!!! Устанавливай там советскую власть как мачту, как флаг. Понял?!
      Ильич.
      P. S. Мне тоже опыт часто подсказывает застрелиться. Так что, не огорчайся, главное не нервничай. Почитай этот стишок, он тебе нужен и полезен.
      ''Я ломаю скалистые скалы
      В час отлива на илистом дне,
      И таскает осел мой усталый
      Их куски на мохнатой спине''.
      Сергей Киров смял письмо в руке.
      - Блин! Х... лысый, надоел уже он мне. Эй, Жалил, а ну позови ко мне этого грека, я соскучился по нему.
      Через минут 10 в кабинет Кирова ввели Виталия Керамиди. Он поправился, румянец на щеках, и одет был ничего.
      - Ну, Витек, как настроение?
      С этими словами Киров достал из кармана уже забитый косяк, зажег его, сильно затянулся, потом еще и еще. Глаза его расплылись, осоловели. Он позвал:
      - Эй, Жалил!
      Вновь вошел тот смуглый парень в коричневом френче.
      - Жалил, принеси то, что вчера он кушал (указал на Керамиди). Ясно?
      - Так точно, Сергей Мироныч.
      Через минуту Жалил принес в руках миску, изнутри которого страшно несло дерьмом. Он положил эту миску прямо перед Керамиди. Киров растягивая слова, медленно пробурчал:
      - Ну все, давай жри, жрать я сказал! Если каждому давать по заслугам, своего дерьма не хватит.
      И Виталий Керамиди, взяв ложку в руки, начал есть то, от чего так дико воняло. Он ел так, будто кушают гречневую кашу, или плов. Жалил отвернулся, ему плохо стало.
      На обеих руках Керамиди отсутствовал большой палец, а сам он вечно молчал, ничего не говорил, только по детски улыбался.
      Только потом, спустя пару дней, Жалилу стало ясно, что Виталию Керамиди вырвали язык, он не мог говорить. А уже потом он признался своему другу из охранки, Арифу, что Киров, находясь под дурманом наркоты, часто кормил узников своим говном, или мочой. Во - первых, ему жаль было выбрасывать свое дерьмо, а во - вторых, он таким образом пытая своих врагов, искал в них свои мысли. И редко кто не подчинялся его капризам. Все узники ели его дерьмо, и пили его мочу. Очень жить хотелось всем. Сколько раз Ариф вызывал врача, который ставил диагноз острого расстройства желудочно-кишечного тракта у узников.
      В постели Милена лежала с Арифом. Они отдыхали, курили, говорили тихо, почти шепотом, хотя дома никого не было.
      - Ну и придурок же этот твой Виталий.
      - Да, может быть. Я его отговаривала, как могла. Не помогло.
      - Если хрен в голове, медицина бессильна, запомни это Милена.
      - И все таки, я его люблю.
      - Кого?
      - Витю (загрустив).
      - Ну все, начинается. Короче, спасибо тебе, ты нам очень помогла. Эту банду надо было ликвидировать, но мы не знали каким путем. В общем спасибо. Кстати, деньги, которые ты мне дала на прошлой неделе, я верну, обязательно верну. Слово чекиста.
      После этих слов Ариф поцеловал Милену в щечку, стал одеваться, и вышел из комнаты. А Милена молча и грустно смотрела ему вслед.
      Виталий Керамиди если бы знал, что его Милена уже давно пошла по рукам чекистов, то видимо от ужаса вновь заговорил бы. Как говорят в народе, от любви к ненависти, один шаг и один раз. Налево.
      ГЛАВА 4
      1932-й год Янош Кадар
      В конце 19-го века в Азербайджане, в Баку, был настоящий нефтяной бум. Многие семьи стекались, собирались сюда зарабатывать деньги, открыть свое дело, быть при деньгах. Поляки, немцы, русские, армяне, татары, и многие другие приезжали в столицу Азербайджана, или в его пригород, бросали здесь якорь, обосновывались надолго.
      И вот, в 1919-м году, в одной немецкой семье, в семье нефтяника Виктора Беккера, родился мальчик. Его назвали Александром. Уже в самом детстве он увлекался книгами, любил много читать, думать, а, чуть повзрослев, уже мечтал, даже бредил разведкой, спецслужбой. Он уже болел шпиономанией. Его кумиром был великий нелегал Рихард Зорге (он был их соседом в Баку), который впоследствии и замолвил за этого мальчугана словечко в НКВД. Пацана взяли туда на неопределенную, никому неизвестную пока работу.
      Янош Кадар был президентом Венгрии больше 30-ти лет, с 1956-го по 1988-й год. Но как он поднялся на эту вершину для многих секрет, даже для самих венгров. А ведь этого, разумеется, могло бы и не быть. Малейший шаг влево или вправо, и все, его, т.е. будущего короля уже нет. Одно дуновение ветра может полностью определить судьбу человека, даже самого что ни на есть неординарного. Я думаю, еще можно успеть рассказать вам некоторые подробности о жизни Яноша Кадара. Еще не поздно.
      Летом 1933-го года, на берегу Дуная, маленький 14-ти летний мальчик по имени Тибор, издевался, надругался над парнем по имени Янош, который был старше его на несколько лет. Тибор (правда, при поддержке своих взрослых друзей) влез на спину Яноша, поскакал на нем как на коне, ну, или как на ишаке, потом слез с него у высокой скалы. Потом Янош как по приказу повернулся к Тибору спиной, своей попой, нагнулся, а Тибор дал ему мощный пинок, под зад, и Янош рухнул в Дунай, в воду. Маленький мальчик развлекался, издевался над ним как хотел, как ему вздумается.
      Золтон Кереки был идейным коммунистом. Он верил в социализм, бредил им, он ему снился каждую ночь в розовых тонах. Шел 1932-й год, в Будапеште стояла теплая весна. Погода шикарная, свежая, добрая. Золтону в то время было около сорока лет, и он уже успел дважды отсидеть в тюрьме. Женатым он не был. ''Что, шлюх мало что ли?', отшучивался он. В то же время он был грабителем. Грабил магазины, квартиры, банки, и большую часть награбленного переправлял на нужды коммунистов. Это был уже закон, это была его доля, воровская доля. Его налеты отличались неслыханной дерзостью. За пазухой у него вечно был револьвер, так что он ходил по улочкам Будапешта очень уверенно. Он привык, чтобы его боялись. А его боялись, точнее не его, а револьвер, когда он его показывал. Какая разница, ради чего бояться человека, ради его оружия или должности. Главное бояться, вот и все.
      Стоял майский вечер, было около 8-ми часов. Вечерело, небо стало розовым, даже красноватым. У Золтона было чудесное настроение. Он улыбался. ''Пойду - ка я к Дунаю, встречу закат. Посмотрю как солнце гаснет, а солнце пусть посмотрит, как затухаю я', думал про себя Золтон Кереки. И тихо напевая песню пошел к реке.
      Я помню время золотое,
      Я помню сердцу милый край,
      День вечерел, мы были двое,
      Внизу, в тени шумел Дунай.
      Яношу Кадару в то время было 20 лет. Он был худощавый, работал помощником машиниста, был не женат, кое-как сводил концы с концами. Бывало так, что Янош питался сухими корочками хлеба, выставленными на перилах балкона для голубей. А запивал он их своими слезами. Желудок сосало, надо же было его чем-то заполнить.
      Янош стоял у могилы отца. 17-го мая, он каждый раз посещал кладбище, ставил цветы на отцовской могиле. Но сейчас даже денег на цветы не хватило, и Янош просто пришел проведать, посмотреть, не заросло ли там бурьяном, или еще чем-то. Отец у него скончался 3 года назад. Это было для него ударом, но затем обрадовался. Он освободился, семейные узы уже не мешали ему. Да и среди девушек одно время пользовался успехом. Ведь сирота с квартирой находка для любой девушки. Хотя Янош не хотел жениться. Человек не должен продлевать свой род, если он еще не самореализован, не самовыражен. Иначе это отразится и на детях. Правда, потом его квартиру отняли за неуплату, вот он и оказался на улице. Постояв минут 20 перед надгробной плитой, Янош собирался уходить домой. Он жил теперь в маленькой однокомнатной лачуге у вокзала. В принципе, его дом практически ничем не отличался от кладбища. Так же тихо, мрачно, страшно одиноко, и главное никакого просвета. Дома он часто отключал свет, он любил темноту. При темноте разлука как бы удалялась, она выла уже за дверью. Вообще дома бедняков стоят на колесах, они готовы в любой момент уехать в неизвестном направлении.
      Вдруг он сзади услышал голос, ''эй парень, а ну сними часы. Да ты, ты, да поскорее, живо!''. Янош опешил. На нем были часы, единственная память от отца. Причем часы хорошие, швейцарские, старинные. Но перед ним стояли трое крепких парней. Это были хулиганы, промышляли по дворам, кладбищам. Особенно по кладбищам, они часто туда захаживали, где возможно были захоронены их враги. Они хотели в этом убедиться лично. А возможно там лежали те, кто должен был бы сидеть. В общем, они его окружили.
      - Ребята, не надо, это память от отца. Вот он, его могила...
      Ему не дали досказать. Удар пришелся под глаз. Он, схватив руками ушибленное место, рухнул на сырую землю, будто вратарь, прыгнувший за мячом. Лежа, он получил еще один сильный пинок в живот, и сжался как ежик Короче, часы у него отняли. Кто - то из хулиганов крикнул,
      - Эй, Тибор, он уже готов, давай начинай.
      Пацан лет 13-ти от роду, подошел к лежащему на сырой земле Яношу, присел на коленки, расстегнул свои брюки, точнее ширинку, достал уже возбудившуюся свою пипиську, и дал ее в руки Яношу. Тот испуганным и изумленным видом начал покорно одной рукой массировать член этого мальца, а другой закрыл своей лицо. Два раза этот Тибор ударил по щеке Яноша, чтобы тот более умело мастурбировал ему член, на что Янош четко реагировал, и настойчиво ему мастурбировал. Наконец Тибор кончил ему в руки и на грудь. Хулиганы еще немного посмеялись и ушли. Маленький Тибор поплелся за своими старшими товарищами, как сын полка.
      Янош еще минут 10 пролежал на земле. Противно, мерзко, гадко. Посмотрел на свою липкую от спермы руку, где были часы, и тут же слезы выступили на глаза. Жить не хотелось. Даже ворона на кладбище недовольно каркнула, мол, это мое место, а не ваше, уходите отсюда. Он вспомнил отца, посмотрел на его надгробную плиту. ''Зачем жить, зачем? Сегодня же утоплюсь', решил точно про себя Янош, поцеловал могилу отца, и пошел к реке Дунай. Этот эпизод окончательно довершил и без того грустный антураж его жизни.
      Живые редко выходят из игры, за черту жизни, хотя им это необходимо, чтобы посоветоваться со смертью, со своей совестью.
      Дунай - мощная река, глубокая, широкая и страшная. Сколько людей там утонуло, сколько шлюпок шло ко дну, один Бог знает. Да и утопиться в Дунае можно без проблем. Через каждые почти 100 метров над Дунаем пролегали мосты. Они, как радуга, как ободок огибают реку с двух берегов. Так что, обвяжи свои ноги, и прыгай с моста, как говорится, добрый вечер, что и собирался делать Янош. Он обвязал свои ноги веревкой, руками поднялся на перила, и уже собирался прыгнуть в черный поток воды, и в этот самый момент, сзади, чья то рука мощно его оттолкнула назад. Он рухнул на спину так, что его позвоночник от этого удара болел еще лет пять.
      - Ты что парень, зачем это? Ведь мир прекрасен, взгляни на мир!
      Янош лежал на земле с обвязанными ногами и равнодушно глядел на Золтона. Тот присел и начал развязывать ему ноги.
      - Это грех, парень! В ад попадешь. Лучше живи и жди своего часа, пока тебя они сами не позовут. А если хочешь, то я возьму тебя к себе. Мне и так нужен помощник. Тем более такой отчаянный.
      Янош освободился от веревок и глядел в сторону. Он молчал, он еще не понимал, что этот человек по имени Золтон только что спас ему жизнь.
      - Решай сам, парень. Вон там город Будапешт, а там - Дунай, пустая вода, где ты хотел умереть. Там смерть, там ничего нет, а здесь Будапешт. Здесь и радость, и горе, и смех, и плачь, но зато, здесь жизнь. Здесь жизнь парень, пошли.
      Золтон так заманчиво пригласил его за собой, что Янош решительно встал и поплелся за ним. Будто у него был выбор. Вдали, за рекою, догорал оранжево-красный закат, как в стране восходящих закатов.
      Они подружились крепко. Золтон учил Яноша жизни, и надо признаться, Янош Кадар был неплохой ученик, он все схватывал на лету.
      - Запомни Янош, главное в жизни уметь перенять, заимствовать. Смотреть и видеть разные вещи. Смотри в оба - третьего не дано. Умей перенимать от людей все лучшее, прислушивайся к любому совету. Это не их совет, это оттуда. (Показал на небо) Это от Бога.
      - А я слышал, что не все то с неба, что сверху.
      - Глупец! Когда жизнь борьба, то и тренеров много. Не слушай их. Все увиденное применяй в жизни. Это главное.
      Стояла жара, июль месяц. Они загорали на пляже у реки. Рядом с ними были красивые молодые девушки. Обе были такие сексапильные, что невдалеке от них лежал на песке старик лет 75-ти, и не мог оторвать свой взгляд от этих красоток. Вообще, венгерки всегда отличались особой красотой. И когда эти стройные девицы очень красиво и трогательно исполнили прямо у берега народный танец чардаш (с выделыванием менуэтов и различных па), то уже весь берег начал смотреть на них, а у того старика потекли слюнки, как у коровы с диагнозом бруцеллез. ''Да, танцы - это вертикальная демонстрация горизонтального желания''. Золтон заметив любопытство старика, улыбнулся.
      - Что, отец, нравится? Могу одолжить. Справишься? Хе-хе...
      Вся молодежная компания разразилась хохотом.
      Старику не понравилось такое обращение со стороны молодежи. Он привстал и вплотную подошел к ним. Золтон и его друзья продолжали сидеть на песке.
      - Молодой человек, вам должно быть стыдно. Я старый человек, мне под 80 лет. Как вы разговариваете со мной? Вы доживите до моих лет, потом уже...
      Золтон его перебил:
      - Постой, постой отец. Значит, тебе 80 лет и я должен тебя уважать? Да за что? За твои бездарно прожитые годы? За твою жизнь, прожитую зря? Скажи, за что же тебя уважать? Что ты сделал такого в жизни, чтобы обратить на себя внимание? А? И если ты достойно ответишь, то я поклонюсь тебе. А, за что?
      Старик опешил, его взгляд остановился, он как бы задумался и только сказал:
      - У меня сын такого возраста как ты...
      - Ну и что, отец, ну и что? Он тоже будет весь в отца! Ворона живет 200 лет, а соловей -15. И что? Кого больше уважают, а, отец? Иди, иди отсюда. Ты ненужный материал, таких, как ты, раньше при Цезаре, просто уничтожали. Для умной мысли глупая голова - зоопарк! Зачем таким как ты кушать хлеб или пить воду. Все равно все уходит в унитаз. А!? Ха-ха!!!
      Слова Золтона были яркие, как огонь в ночи, поэтому сначала все притихли, потом усмехнулись, другие отдыхающие подошли поближе и прислушались. Чуть подальше стали перешептываться пожилые женщины с дочками. А старик? А что старик! Он понурив голову, ушел прочь. Даже не ушел, а будто превратился в большую тряпку, и, вытирая песок, убрался. Но слова Золтона сильно подействовали на Яноша. Он потом долго думал над ними, думал об отце своем, о дедушке, которые тоже, видимо, зря прожили жизнь.
      Янош вообще любил думать, рассуждать, осознавать, но последующие события развивались с такой скоростью, что ему не оставалось времени даже думать. Через год он попал в переделку, где был убит Золтон Кереки, его предводитель и наставник. Да и смерть была непростой.
      В последнее время Золтон многому научил Яноша. Даже товарищи Яноша твердили ему, мол, ''тебе повезло, что дружишь с Золтоном. Это же чудо природы, супер -знаменитость''. Хороших людей гораздо больше, чем живых. За те деньги, которые они "добывали", Янош успел купить себе неплохую квартирку в центре Будапешта. Он научился стрелять, грабить, пить водку, трахаться с женщинами. И всему этому научил его Золтон Кереки, идейный и несгибаемый коммунист. Янош в любом своем поступке мысленно ориентировался на Золтона. Он преклонялся перед ним. Сидел тихо рядом и смотрел ему в глаза, как преданный пес. Как бы ждал приказа, очередную установку. И в то же время Золтон как бы окрылил Яноша, но подрезал ему ноги. Янош не мог оттолкнуться от земли, чтобы взлететь.
      В ту ночь, 20-го августа 33-го года, они вдвоем оказались на пустынном берегу Дуная, и там они неожиданно очутились в плену обычных бандитов, среди которых Янош узнал своих старых обидчиков, этого гаденыша Тибора. Янош так разозлился и где-то обрадовался этой встрече, что даже забыл, что они, эти бандиты, втрое превышали численностью Яноша с Золтоном. Их окружили, и Золтон не успел выхватить револьвер, пуля уличного бандита пробила ему висок. Он упал на песок как веревка, которую отпускают. Даже ничего не успел сказать, просто шевелил губами как рыба. Это были последние его слова. А у Яноша эта банда просто отобрала оружие, даже не избила его. Просто опять этот мерзкий мальчик Тибор, который уже чуть повзрослел, и член у которого стал потолще, дал ему в руки. Янош испугавшись, вновь начал массировать пульсирующий член Тибора, где последний уже начал пытаться вводить его в рот Яноша. Но тот упорно отказывался опускаться на этот уровень. В итоге Тибор как и год назад, кончил ему на ладонь, а потом уже в ухо, и затем заставил намазать сперму на лицо, как крем, как косметику, что Янош и сделал. Янош оглох на одно (вот это самое ухо), и будучи впоследствии Президентом страны, слышал только на одно ухо, перепонка другого уха была травмирована якобы от спермы Тибора. И вот тут действительно происходит нечто мистическое. Представьте себе, Яноша Кадара не тронули даже пальцем, даже пощечину не дали ему. Его просто опустили, точнее опустил этот мальчик Тибор. А взрослые хулиганы ничего ему не сделали, просто со стороны глядели, как этот маленький Тибор издевается, тешиться над ним. Золтон Кереки, от имени которого банкиров и директоров магазинов бросало в трепет, на деньги которого существовала ком. партия Венгрии, был убит дешевым хулиганом, который крал велосипеды и бутылки, грабил прохожих, обворовывал посетителей кладбищ. Короче говоря, обыкновенный шмурдяк. Ну и жизнь. Кто-то предложил прикончить и Яноша, но их главарь, мерзкий тип в клетчатой рубашке, посмотрев на Яноша, сказал:
      - Не надо, и так трупов хватает. Этого убивать не надо, слышите! Он и так уже не живет. Убирайся отсюда, быстрей, а то передумаю. И Янош быстро ретировался с берега, каждую секунду ожидая сзади выстрела. Но выстрела не последовало, он остался жив.
      Труп Золтона через день вытащили со дна Дуная, Янош присутствовал при этом. Труп был синим, а из дырки в голове синяя речная вода выливалась как из крана.
      Янош потом долго думал, интересно, почему меня не убили, очень интересно. Ведь если бы там вместе с Золтоном и его бы пристрелили, то эти же самые бандиты остались бы живы, не понесли бы наказание. И история Венгрии возможно развивалась бы по-другому.
      В 1945-м году Янош Кадар был назначен начальником полиции города Будапешта, и применив все оперативные меры покончил с уличными хулиганами и бандитами, среди которых он узнал убийцу Золтона. Только этот гаденыш Тибор куда то делся, испарился, затерялся. Ведь столько лет прошло. Сколько не пытал и не истязал в застенках тех хулиганов, но все бес толку, Тибор так и не нашелся. И все же Янош Кадар надеялся, чувствовал, что с Тибором ему еще предстоит встреча в будущем (он был прав). Даже на улице, находясь и выступая на трибуне, будучи в толпе, он внимательно всматривался в лица людей, пытаясь случайно встретить Тибора. Он ему уже готовил особую казнь. Янош запомнил Тибора, особенно то, как он уверенно курил коноплю, при этом гордо держался, и выглядел много старше своих лет. Взгляд у него был суровый, даже холодный. Вспоминая это все, у Яноша даже пропадал интерес к возможной встрече с Тибором. Боялся он его.
      Через год, когда Янош Кадар со своей охраной прогуливался по центральному парку Будапешта, он и его свита резко притормозила. Янош Кадар увидел того старика, над которым много лет назад на побережье Дуная издевался Золтон. Он узнал его. Старик был еще жив. Правда, он сильно сдал, появилась дряхлость, опирался на трость, но все же он жил. Даже восклицательный знак, одряхлев и состарившись, становиться вопросительным знаком. Кадар подошел к старику, тот сидел на скамейке в сквере. В руках у него была маленькая книжонка.
      - Отец, вы узнали меня? Это я помните? И Кадар в двух словах напомнил старику ту сцену, где 13 лет назад покойный Золтон опортачил бедного старика перед их девицами. Но больше всего удивило Кадара то, что этот старик еще был жив. Худо-бедно, но он живет, ходит, дышит. Ему сейчас должно было быть около 90 лет. Старик вначале ничего не вспомнил про то, что ему сказал Кадар. Он вообще не понимал, что это вдруг к его более чем блеклой персоне обратили внимание знатные люди. Человек 20 солидных чиновников столпились у скамейки и никак не могли понять, что хочет от этого ходячего трупа шеф полиции Будапешта. Лишь в конце беседы все - таки старик вспомнил, наконец, и еле произнес.
      - Да, да, сынок, помню. Твой дружок оскорбил меня, сказал, что я зря жил, зря дышал. Я вспомнил, да. (Улыбаясь, смотрел вниз). Но я и сейчас живу, видимо, зря. Но зато я живу, я вижу солнце. И, поверь мне сынок, я еще поживу на этом свете. Хотя бы я так докажу свое место в жизни, растягивая свой биологический потенциал. А твоему другу с его - то горячим сердцем, вряд ли прожить столько. Пара и терпения не хватит. Кстати, где он, я его часто во сне вижу. Он мне снится. Главное, он подходит с дыркой в голове и опять что-то говорит мне. Я не разберу что. Не умер ли он, а, господин?