Недавно я видела сон. Мы собираем черешню в саду, кругом светло, все течет, вода в речке бежит, вдали в мелководье женщины моют ковры.
      Вдруг один мужик, грязный такой, черный, замызганный, подходит с тачкой, убирает мусор с берега. Я услышала голос сбоку: кто – то шепчет мне, а кто, не знаю.
      'Ты знаешь кто это?' – говорит мне голос.
      'Нет. А кто это?' – спрашиваю я.
      'Это пророк Иисус'.
      Я чуть не проснулась, но сон продолжался.
      'А почему он в таком виде?' – спрашиваю я.
      'Да надоело ему в раю. Ему тоже хочется чего – то нового'. А вот птица, видишь?'
      Я подняла глаза кверху, увидела белого красивого аиста, он клевал инжир.
      'Это знаешь кто?' – спросил голос, указывая на аиста.
      'Нет'.
      'Это Гитлер. Ему уже надоел ад'.
      И все, я проснулась. Я не поняла, кто это мне говорил, но сон я запомнила. Вот так вот. Все в жизни приедается, ничто в природе не застывает, любой процесс бесконечен.
      Все течет, все движется, все зарождается и все уничтожается. Все вещи находятся в движении, неподвижности быть не может.
      Все меняется, образуя новые формы, а появление этих новых форм и исчезновение старых – это не творчество Аллаха, а результат естественно – исторического развития.
      Фотон превращается в электрон, после чего рождается материя из чистой энергии, и таким образом зарождается чистое движение.
      Никогда и нигде не бывает абсолютно покоя и равновесия.
      Скажем, стол, или телевизор покоятся по отношению к Земле, но они движутся вместе с Землей вокруг ее оси, вокруг солнца.
      Но в тоже время в столе, в телевизоре происходит внутри молекулярное движение.
      Пустые бредни о вечном покое в раю или вечном адском мучении являются относительными, ибо ПОСТОЯННОГО ничего нет.
      Бог – это безличное начало, и оно находится не за пределами природы, а слитно с ней. Бог растворен в Природе, так как Бог и
      Природа – это почти синонимы.
      Надо закопать все предвзятые и привычные понятия о Боге и установить достоверную истину. А истина должна быть агрессивной, она должна претендовать на власть. Истина подтверждается не практикой и опытом – хотя и ими тоже иногда – а ясностью и отчетливостью наших понятий.
      После этих слов Рота достала большую розовую клизму, поставила на стол. Клизма напоминала мужской половой орган.
      Хира искоса поглядела на Роту. Купейный вагон продолжал свое движение. Та так та так – та так та так.
      – Рота…ты как себя чувствуешь?…
      – Нормально. А что?
      – Ты на что намекаешь вообще?
      – В смысле?
      – На что ты намекаешь этим? – указала на клизму.
      – Я совсем не намекаю!
      – Так я тебе и поверила! Такая женщина остается с беззащитной девушкой наедине и ни на что не намекает!?
      – Да у меня и в мыслях ничего не было!
      – Правильно, мыслей не надо, если все делается инстинктивно!
      – Что все?
      – Ты меня изнасилуешь!?
      – Ты ненормальная?
      – Первый раз слышу, чтобы перед тем как изнасиловать, проверяли интеллектуальный коэффициент!
      – Не собираюсь я тебя насиловать! Сейчас буду спать!
      – Значит, ты будешь спать, а я должна всю ночь нервничать?
      – Почему?
      – Потому что у меня предчувствие!
      – Оно обманывает!
      – Предчувствие меня еще ни разу не обмануло!
      – А сейчас оно бессовестно лжет!
      – Вот предчувствие говорит, что ты ко мне будешь приставать!
      – Я отвяжусь!
      – Мазохистка какая-то!
      – Я не мазохистка! Я интеллектуальная женщина!
      – Попроси, чтобы проводник перевел тебя в другое купе!
      – Проводника нет на месте!
      – Наверное, он тоже кого-то насилует! Целый вагон насильников!
      Хоть выпрыгивай в окно!
      – Ну, хорошо, что мне сделать, чтобы ты успокоилась?
      – Изнасилуй меня, чтобы я дальше ехала спокойно!
 

…

 
      Теодор усевшись верхом на осетрине, несся по ночной Москве. Ночь звездная, полумесяц блестел ярко. Он пролетал над домом Президента
      России. было поздно, полночь. Он повернул голову осетрины вниз, шлепнул ее по острому горбу, и они тихонько влетели в спальню четы
      Путиных. Теодор поудобнее расселся в кресле перед двуспальней кроватью.
      Он расставил локти к бокам, стал приглядываться в кровать. Его естественно никто не видел.
      Роскошное трюмо, рядом кресло – качалка. На стене висит картина
      Айвазовского.
      И прямо перед Теодором супружеская чета Путиных занималась сексом.
      Президент России поставив Людмилу раком, входил в нее с размаху.
      Иногда покусывал ей беленькую спинку, хватал ее за волосы, и пихал в нее свою погремуху.
      Она слабо постанывала, а он продолжал свои движения взад вперед.
 
      Теодор слышит диалог чего – то с чем – то. Эти сигналы поступали с постели, из интимных мест супругов. Эти звуки шли конкретно оттуда, из влагалища Людмилы, где ковырялся Путинский фаллос.
      – Как я устала от тебя, ты так тверд.
      – Это еще что? Вот когда кончу, я твердею больше.
      – Ой что ты, что ты? Не пугай меня! Потише, нежно, что ты прям!
      – Терпи, терпи, родимая.
      – Я хочу окунуться в твой нектар. Когда ты выплюнешь его?
      – Осталось мало, жди и верь.
      – Но мне же больно, матка рядом.
      – А мне что делать? Принимай товар. Уже готовлюсь.
      – Но где же он, не вижу.
      – Не отвлекай, я весь напряг.
      – Ты в венах весь, и конусообразный.
      – А ты влажна как лес после дождя.
      – Не смей так глубоко входить, до матки ты не доплюнешь никак.
      Будь разнообразней, стенки трогай.
      – Лови товар, болтай поменьше.
      – Да, да, уже плюешься, гад и сволочь.
      – Ну все. У -у-у-у.
 
      Неожиданно Путин задрожал, уперся на ее плечи, и глухо прорычав, кончил.
      Через пять секунд он лег на спину, супруги оба лежа на спине, глядели в потолок.
      Они разумеется, не знали, не ведали, что в спальне прямо сбоку сидит Теодор. Они его не видели.
      Теодор направил прибор в их сторону, и стал явственно слышать, о чем думают про себя Владимир Путин и его жена Людмила.
      Он думает: оф…хорошо кончил.
      Она думает: ну как так можно, он стареет.
      Он думает: а завтра мне встречаться с Лукашенко. Какого хрена я о нем щас вспомнил?
      Она думает: что бы такое сделать? Побезобразничать хочется.
      Он думает: кажись, ништяк я ее трахнул. Хотя ощущения уже не те, при оргазме особенно. Нет уж, надо найти себе любовницу. Хотя бы
      Шарапову эту. Или Курникову. Нет, она шалава. Лучше Шарапова. А еще лучше попробовать с мужиком. Разве нет? А хули? Раз – не пидораз!
      Кого бы выбрать а?
      Она думает: принесут ли мне утром духи 'Сакэ'? Уй блин, как пукнуть хочется.
      Он думает: а дочка Каримова вообще то ничего, нет? Вот бы я ей зафиндючил в попу! Жаль, что я правитель. Но ничего, вот решим вопрос с Грузией, а потом уж можно отдыхать.
      Она думает: нашелся бы один мужик с размером сантиметров тридцать пять. Вот радость то была бы! Я ему член отрезала бы, пихнула бы себе сюда, и жила бы с ним всю жизнь. А то этот Добби со своей пипеткой забодал меня.
      Он думает: скоро отдых, отпуск мой…Куда бы полететь отдыхать?
      Мда…уже спать хочется…
      Она думает: пойду попью сочку.
      Людмила Путина развернувшись, присела на краешек кровати, накинула на себя розовый халатик, сказав Путину 'Я щас, попью сочку, приду', вышла из спальни.
 

…

 
      Рота сидела на пуфике в большой светлой комнате, напротив нее стоял молодой парень, лет 26. Он был в самом ущербном виде, с недельной щетиной, чуть наклонившись вперед, смотрел на Роту, как пес на хозяйку. Он был высокий, худой, на кожу светлый, но волосы черные, кучерявые. Звали его Феликс.
      В руках у него были алые розы. Красивые, в дорогой упаковке, в плетеной корзиночке. Он робко передал ей цветы, она холодно сказав
      'мерси', отложила их на маленький столик сбоку. Затем вновь стала разглядывать его. Феликс отводил от нее глаза.
      Такое ощущение, будто он чего – то или кого – то ждал, глаза напуганные, часто осматривался, резко оборачивался, будто его окликнули.
      Рота сидела с полным правом, курила сигарету через мундштук, иногда поглядывала искоса на Феликса, иногда на дым, который выпускала изо рта.
      Потом набрала в рот воздух, как бы готовясь к прыжку, изрекла.
      – Феликс, а если я сейчас разденусь до гола, отдамся вам, и что?
      Что после этого то? Опять вы меня не поимеете?
      – …М-мм..Дорогая Рота. Я больной, поэтому я не могу быть с женщиной. Мне стыдно, да (краснея), но это так. Так, так, – он выпустил пар, тяжело выдохнул.
      – Странный вы молодой человек…
      – …Я знаю это, знаю (перебивая), но я никак не могу собраться с мыслыми: то я занят, то они.
      – Лаура! – крикнула в коридор Рота.
 
      Появилась молодая девушка лет 25 – 26. Небольшого роста, пухлая как пирожок, пышка, светлая, с турецкой челкой.
      – Лаура, обед готов? – спросила Рота. Лаура кивнула. – Накорми пожалуйста нашего гостя Феликса. Он с дороги, голоден, принеси что нибудь выпить. Живо!
      – Будет сделано, ханум, – Лаура выбежала прочь.
      – Присядьте Феликс, – она знаком указала Феликсу на кресло.
      Феликс уселся за стол. Он жутко покраснел, стараясь не глядеть на
      Роту, она же пристально рассматривала его.
      'Парень как парень, но что – то в нем не то'.
      Через пять минут Лаура занесла в саласке в гостиную обед, помогала ей ее младшая сестра Алина.
      Сестры – служанки разложили на круглом столе баварский салат, пражский шницель, гречку с шампиньонами и жаренным луком, картофельное пюре с клюквой, минеральную воду, зеленый чай, и фирменное пиво 'Тинькофф'.
      – Готово, ханум, – обратилась Лаура к Роте.
      – Спасибо Лаурочка. Все, отдыхайте. Кстати, идите домой, у вас, кажется завтра мероприятие. Готовится надо, – улыбнувшись, крикнула вдогонку служанкам. Дверь закрылась, Рота перевела взгляд на
      Феликса. Тот иногда поглядывал на горячую еду, потом тут же оборачивался к окну, как бы боясь показаться голодным.
      – Не стесняйтесь, Феликс, кушайте, кушайте, – она пригласила его отведать обед, и сама присела к столу. Заткнула салфетку в горло, и начала есть гречку. Феликс взял вилку, начал пробовать салат.
      Некоторое время молча ели.
      Потом Рота откинулась на спинку кресла, закурила.
      – Феликс, скажите, вы любите скачки?
      – …В смысле играть?
      – Да нееет. В смысле скакать. Скакали ли вы на коне?
      – Н-нет, не приходилось. Ну может, в детстве, в деревне у дедушки. У меня дедушка был боевой мужик, у него была своя конюшня, сабля, ружье. Во мужик был! – гаркнул Феликс, и тут же оробел под насмешливым взглядом Роты.
      – А отец у вас кем был? – выпустила дымок.
      – О-о! Отец мой был репрессирован. Он был революционер. Три жены у него было. Три! Это официально. Я от третьей жены. Во мужчины были раньше, не то что сейчас, – Феликс разошелся, не замечая своего голоса. – А мой дядя, дядя Славик, в Австрии был профессором
      Университета, заведовал кафедрой. И это в Австрии, это вам не
      Советский Союз…
      – …А ну подойди сюда. Подойди, не бойся, – перебив его, поманила к себе пальчиком.
      – Я? – он опешил и сразу побледнел.
      – Ну не я же. Кроме тебя тут никого. Иди, иди.
 
      Он робко сделал два шага к ней.
      – Ближе! – она так скомандовала, что тот приблизился вплотную, и встал перед ней на уровне ее красивого личика. Рота запустила руку ему в промежность, ухватила его простату, стала сжимать ее больно.
      – Ай…уй…- стал кричать Феликс.
      – Терпи, парень, терпи, ты болен, а я тебя лечу, – она продолжала свои движения, пальцами рук больно массируя ему меж ног. Она достала оттуда черный пучок, с размером в яблоко, внезапно пучок превратился в черного воробушка, упорхнув, улетел прочь.
      Феликс с испугу поперся назад. Рота, окончив процедуру, встряхнула руки, откинулась на спинку кресла, Феликс еще на три шага отошел от нее назад, к столу.
      – Ты свободен, Феликс, через два дня уже сможешь переспать со своей невестой. Кстати, а она красива. Рота держала в руках большую фотографию, на ней красивая девушка, высокая блондинка, писанная красавица. Алые губки, крупные глаза, тонкие ресницы. Рота внимательно рассматривала ее.
      – Мдя…Блондинка может комплексовать из-за своего интеллекта, если у нее маленькая грудь…
      Феликс съежился, сделал шаг к Роте.
      – Ну, что еще? – она подняла глаза на Феликса.
      – Рота, дорогая, она мне уже не верит, считая меня импотентом.
      Неизлечимым импотентом. Она знает про мою болезнь, и я уже избегаю с ней постельной близости. Поговорите с ней пожалуйста, Рота, – он скрестил руки перед собой как в мольбе.
      – А что я ей скажу? Что мне сказать? – глаза ее стучали.
      – Похвалите меня, скажите, что я здоровый человек, – он ужасно покраснел.
      – А она ведь спросит, откуда я это знаю? А, я поняла. Мне надо сказать, что ты сейчас меня трахнул, да? Я правильно поняла тебя, мой милый? – она улыбалась, стреляла глазами окончательно смутившегося Феликса. Рота с минуту подумала, поглядела в большое окно.
      – Феликс, скажи честно, ты ее бил когда нибудь? – пристально посмотрела на него.
      – …Н-да…Это было пол года назад. Я ее ударил в лицо, по ее щеке пошла кровь. Но вообще – то кровь ей идет.
      Рота достала мобильный телефон.
      – Говори номер. Феликс продиктовал ей номер своей невесты.
      Рота набрала номер, и заговорила:
      – Если б люди летали как птицы
 
Если б крылья за спинами бились
То какие просторы позиций
Перед нами для секса открылись!
Мы б летали надменно и гордо
Отрицая земную опору
Соответственно больше комфорта
Доставляя себе и партнеру
И порою я громко рыдаю,
Мне обидно что люди не птицы
И что крылья у нас не мелькают
А мелькают одни ягодицы.
 

…

 
      В большом светлом зале собралось много людей. Тут были и студенты, и врачи, и военные, и инженеры, короче говоря, люди всякие.
      Теодора тут знали как Чарли. Он собрал всех людей сюда для проповеди, и они пришли сюда поговорить о наболевшем. Раскрыться, открыть сердце свое.
      В углу у большого окна с желтыми занавесками стояла белая рояль.
      За ней сидела Рота, и очень тихо играла 'Лунную сонату' Бетховена.
      Люди под музыку слушали Чарли, он как император поднял правую руку вверх, и тихо сказал:
      – Знайте сначала одну истину: в жизни есть Бог, но есть и дьявол.
      Поверьте люди. Я видел и того, и другого. Больше я ничего добавить не смогу.
      После этих слов некоторые лица в зале порозовели, зрачки расширились. Толпа численностью 9-10 человек расступилась перед ним, а он прошел на середину комнаты, стал за телевизором. Он окинул всех острым взглядом, затем изрек:
      – Я вас научу быть магами, мистиками, вы будете сверх людьми, но если вас интересует рецепт, для этого вы не должны врать. Вы должны рассказать всю правду о себе, о своей жизни.
 
      Зала была большая, холодная. Люди расселись по краям на стульях, все смотрели друг на друга.
      Чарли сидел на середине, люди образовали полукруг. Он взглянул на всех, окатил взглядом, потом выговорил:
      – Что – ж, начнем по часовой стрелке. Тебя как звать то? – обратился он к молодому мужчине в серой куртке.
      – Омри.
      – Омри? Прекрасно. Теперь расскажи нам Омри о своей жизни. Но чтоб не было безмыслия и бессмысленности.
      – Хорошо, – согласился тот.
      – Начинай. Так, все слушаем очень внимательно!
 
      Омри задумался малость, посмотрел вверх, потом под ноги и начал свой пересказ.
 
      'Я помню свое детство, оно было ярким, солнечным, сочным, красочным. Это было при дошкольном возрасте, где – то 5 – 6 лет мне было. Отдыхал в Нальчике, Кисловодске, Минводах, мне было так хорошо, так прекрасно, что я даже сегодня вспоминая те дни, хочу закричать от избытка счастья и отсутствия проблем.
      Но я знал, я был уверен, что это еще не счастье, счастье меня ждет впереди. Это просто отрезок жизни, как бы определенный период, предварительный этап перед большими делами, которые меня ждали впереди.
      Потом я пошел в школу, учился нормально, даже хорошо. Не то чтобы отлично, отличником я не был.
      Школа есть школа. Там было все: драки, враки, дружба, ссоры, первая любовь, первый поцелуй, короче говоря, все первое.
      Да, были дни, когда мне было очень хорошо, даже отлично, классно, я сам себе говорил: вот это жизнь, вот это дни! А что могло быть лучше для 15- 16 летнего пацана? И притом пацана времен СССР, начала
      80 годов.
      Кино, театры, мороженное, футбол, первая любовь, дискотека, ну и так далее. Каникулы в Москве, Ленинграде, Тбилиси, море, маевки, уикэнды, и проч. Все это было в избытке, сполна.
      Но все же я был уверен, что это все не то, это цветочки, журнал так сказать, основное кино меня еще ждет впереди.
      ''Какой толк радоваться в детстве, в школьном возрасте, надо беречь свою радость для более достойных дней и достижений''.
      Потом наступила более взрослая, или вернее сказать, самостоятельная пора в моей жизни. Я поступил в Бакинский университет, стал студентом исторического факультета.
      Безусловно, я стал взрослее, собраннее – как мне казалось тогда – любознательнее, четче мыслил, действовал, и тому подобное.
      Пошли солидные дискотеки, вечера, посиделки. Первая водка, сигарета, первый секс, первые поездки в молодежные туристические лагеря, походы, и так далее и так далее.
      Было здорово, впечатления хоть отбавляй. Не скрою, было шикарно!
      Я повидал все, все абсолютно.
      Представьте себе лагерь в Латвии в лесу, на берегу красивого озера, типа наш Гей Гель.
      И вот там молодежная компания, туристов примерно 300 человек, из них 270 (!) девушки – причем неплохие девушки: грудастые, жопастые – остальные парни. А из парней где-то половина – алкоголики, не бабники. Они только пили водку, играли на гитаре, опять пили водку, засыпали, чтоб проснуться и заново пить и играть на гитаре.
      Ну и судите сами: на одного молодого парня приходилось около 8-9 девушек. Никакой конкуренции.
      Мы там пробыли около месяца, я думал, что нахожусь в раю. Все было рядом, все совершенно.
      Девушки, шашлыки, бадминтон, ночные танцы, костры, в общем, все!
      Это кайф! – кричал я.
      И все же опять я мыслил: нет, мол, все еще впереди, натуральное счастье меня ждет через несколько лет, когда я, скажем, окончу
      Университет, буду работать, женюсь, защищусь, и прочее и прочее.
      В принципе, по большому счету все так и получилось. Прошли года, я окончил Университет, тут же устроился на работу в Проектный
      Институт 'Азибурнефтегаз', получил первую зарплату, купил себе часы
      ''Ракета'' – помню до сих пор – устроили пьянку с друзьями в честь этого, а спустя несколько месяцев поступил в аспирантуру в
      Политехнический Институт.
      Аспирантура – это вообще отдельный разговор.
      Именно аспирантом я впервые столкнулся со многими вещами, с которыми я был не знаком до сих пор.
      Мои научные статьи стали печататься в журнале 'Нефть и Газ', я вращался в солидных научных кругах, лично сам самостоятельно научился заваривать чай, меня этому научили именно в аспирантуре.
      К тому же должен сказать, аспирантура – это единственное время, когда ты сам действительно принадлежишь себе самому и никому другому. Студент зависит от педагога, педагог от своего начальника, от графика занятий, а аспирант зависим только от себя, он практически никому неподотчетен.
      Аспирантское время было объективно яркое, красивое, свободное, мы все делали просто так, как бы невзначай, и все сходило с рук.
      Но я продолжал думать, что мой счастливый час еще не наступил, он еще впереди. ''Еще будет праздник в моей деревне!'' – кричал я в своем сердце.
      Потом я женился, защитился, уже жил отдельно от родителей, в центре Баку, статьи мои публиковались в научных журналах, сборниках, все шло хорошо.
      Ну что может быть лучше?
      Молодая семья, живет отдельно, имеет финансовую поддержку, постоянную работу и так далее. Да все нормально! Нееет, это еще цветочки, все лучшее впереди, за горизонтом, куда я стремлюсь.
      Я искренне верил, что мои лучшие дни, мой звездный час еще не настал.
      Был даже период, когда я работал в двух местах: в коммерческом банке и институте. На то время это было более чем престижно. 27 летний парень совмещал работу в двух солидных ведомствах, успевал преподавать и заниматься банковской деятельностью.
      Но прошли дни, месяцы, у меня родился первенец.
      Кстати, когда он родился, мой внутренний голос шептал мне: кричи, ори, радуйся, вот оно, счастье! А я продолжал спокойно смотреть вперед, за моря, за леса, и ждать своего истинного счастья.
      И вроде бы дождался! Я поступил работать в органы КГБ республики, стал чекистом.
      Ну все, это финиш! Ну что могло быть выше этой должности для парня, которому было 29 лет и который ждет не дождется своего счастья.
      Я стал работать в органах, стал военным, стал тем, о чем в принципе мечтал с детства.
      Какой пацан не хотел стать чекистом? И опять двадцать пять! И вновь я стал думать, что это еще не само счастье, это всего лишь прелюдия, дифирамб, вступление, но не оно, не счастье, будь оно не ладным это счастье.
      Проработав в органах 9 лет, я уволился, буквально оттуда убежал, даже сбежал.
      Но я себя успокаивал: все хорошо, все нормально, спокойно, это было не мое, это не мой хлеб, все еще впереди, я жду свой шанс.
      Потом я стал писать книги, статьи, всякие очерки. Меня приняли в
      Союз писателей, взяли на работу в информационное агентство, я стал получать по тем меркам хорошую зарплату, сотрудничал с некоторыми газетами, получал гонорары, размещал на Интернет сайтах свои произведения, был ''свободным художником'', делал то, что хотел.
      ''Ни этого ли ты хотел?''
      Тем не менее, я заново принялся ждать своего часа, глубоко был уверен, что это все не сама программа. Просто на просто вступление, в моей жизни введение уж слишком затягивается, это все черновик, а я хочу беловик, сам акт, саму песню.
      В агентстве я проработал долго, очень долго. Продолжал сотрудничать с газетами, журналами, меня уже знали, мне платили, я стал более – менее известным в некоторых кругах.
      Но это меня не устраивало, я ни этого хотел, желал. Спинным мозгом чувствовал впереди запах успеха, я ожидал его. Поэтому, тратить энергию на мелочи не хотел.
      Годы проходили, я становился уже известным, меня читали, обсуждали, покупали мои произведения и так далее и так далее.
      Параллельно я участвовал в различных проектах, хотел выиграть тендер, чтоб поехать в США, Венгрию с целью проводить научные исследования.
      И вот, это произошло! Я прошел по экзамену, сдал ''Тойфл'', и меня направили в Штаты.
      Ну все, вон оно, мое счастье!
      АМЕРИКА! Ну наконец то! Я долго ждал тебя Нью-Йорк!
      Я был наполнен счастьем, как покрышка воздухом, боялся лопнуть, берег себя.
      И вот собрался в путь, за океан. Шутка ли, переплыть океан?
      Тщательно собирал свои чемоданы, упаковывал вещи и двинулся в дорогу. Прибыл, какое прибыл, прилетел в аэропорт на своих крыльях, и транзитом через Стамбул в Нью-Йорк.
      Летел 15 часов, надоело, я измочален, сколько можно летать?
      И вот мы в Америке. Небоскребы, статуя свободы как бы хочет прикурить с неба. С открытым ртом глядел на это все я.
      Прошли таможню, оформили документы, и поехали гулять по городу.
      Не прошло и трех часов, как меня нагло ограбили два негра.
      Они нахрапом на меня наехали, взяли за шиворот, впихнули меня в грязный коричневый подъезд одного старого коричневого домика, и как назло рядом никого, все повымирали.
      Один меня ударил в живот, я склонился в бок, другой обшмонал меня, потом еще третий негр подоспел, и стал ножом вертеть перед моими глазами. Пару раз все же он кольнул меня в бок, я почувствовал у печени горячую жидкость, это была моя кровь.
      Негры убежали, сквозанули с моими деньгами. Искать ветра в поле или в Штатах я уже не хотел.
      Но я не падал духом, ведь я этого хотел. Вот оно – мое счастье! Я этого желал, вот она – Америка! Другого счастья впереди уже не будет. Я себя готовил, даже лелеял именно для США, и вот дожил. Меня ножом пырнули, обокрали, ободрали до последней ниточки. Хорошо еще, что не изнасиловали.
      Счастье, ты меня слышишь, точно слышишь? Так вот, раскрой уши, я повторять не буду.
      ИДИ ТЫ В ЖОПУ, СЧАСТЬЕ! Я ''его''!'
 
      – Прекрасно, отлично! А тебя как зовут? – спросил Чарли.
      – Йот.
      – А фамилия?
      – Троянов.
      – Йот Троянов? Прекрасно.
      – Говори, Йот Троянов. Только искренне.
      И Йот Троянов начал рассказывать.
 
      'Это был то ли 1976 год. Стояли солнечные дни, я жил тогда в пятом микрорайоне Баку. Все было так, как в детстве советской эпохи.
      Кругом русские, евреи, армяне, многонациональность, везде повсюду цветет сирень, пахнут олеандры, сам аромат был иной, не то что сегодня.
      Мне было чуть больше 10 лет, гонял мяч во дворе, шарили по деревьям, стреляли из рогаток по воробьям, и проч.
      Мне врезалась в память одна маленькая сцена: я спускался с крыш гаражей, спрыгнул вниз, а там две большие белые шахматные фигуры: конь и ферзь.
      Буквально через три дня уже около школы я увидел другие фигуры, ладью и пешку.
      Я отвлекся малость, но эти фигуры для шахмат имели мне кажется какое – то значение, не суть.
      И вот в де дни запомнился мне один бомж. Прошло достаточное время, но как бы меня не тошнило, я часто думаю об этом бомже.
      Как ни странно, но бомжи в СССР тоже были, не взирая на благодатную вроде бы атмосферу вокруг.
      Этот бомж был грязным, двигался в лохмотьях, на нас он не смотрел, только изредка, когда кем – то (или мною) пущенный мяч пролетал мимо него.
      Он оглядывался, садился на бордюре у дороги, доставал грязными руками из своей черной сумы нечто съедобное и начинал трапезу прямо на улице.
      От него даже на расстоянии несло смрадом, мочой.
      Окружив его, мы смотрели на него как на дикое животное.
      А потом кто – то из пацанов не выдержав бросал в него камешек, или песок, бомж злился, но пока он вставал или оборачивался, нас уже не было там, уже рвали когти.
      В принципе мы выросли перед его глазами, и он старел перед нами.
      Очень долгие годы он бродил около нашего двора. Я помню, он не был седым, а потом, спустя пару лет заметил седину у него на висках, а на белых его волосах прыгали мошки.
      Так прошло еще пару лет.
      И вот тут случилось то, ради чего я все это рассказываю. Это был май месяц 1976 года. Все стоит перед глазами, как будто произошло вчера.
      Мы с мальчишками часто шли на карьер купаться. Это в районе нынешнего автовокзала.
      Карьер был полон зеленой воды, был глубоким. Иногда мы прыгали со скалы в воду. Со стороны выглядело красиво. Барахтались, плавали, шутили.
      А рядом с этим ''пляжем'' шла стройка, не знаю точно, что строили там, но знаю, что строили какой то объект. И каждый раз пузатый лысый прораб на своей белой ''шестерке'' приезжал к стройке, осматривал ее, давал указание рабочим, платил им со своего кармана, считал деньги своими жирными, налитыми пивом пальцами, садился в машину и уезжал.
      Иметь собственную машину на тот момент было редкостью, даже роскошью, поэтому, как только толстый прораб отходил от своей машины, мы подбегали к ней, рассматривали ее, обсуждали магнитофон через стекло и так далее. Заметив приближающегося прораба, мы тут же ретировались оттуда.
      Короче говоря, мы уже привыкли видеть этого пузатого строительного чина рядом с карьером, местом нашего постоянного отдыха. Весь сезон купания, начиная с мая месяца, заканчивая сентябрем.
      И вот в тот день, вновь искупавшись (нас было четверо), мы загорали под палящим майским солнцем у скалы и увидели того прораба.
      Как обычно, он припарковал машину и пошел искать рабочих. Но их не было там в тот день.
      Мы даже сами среди ребят обсуждали, мол, а где же рабочие? Прораб искал их тщетно, безрезультатно. Кто – то из нас даже хотел крикнуть ему, мол, рабочих нет здесь, зря ищите их тут! Но промолчали потому, что наше внимание привлек тот самый бомж. Появление его тут было неудивительным, бомжам везде свобода, для них шлагбаума нет.
      Мы притаились, затаили дыхание, наблюдали со скалы, как бомж украдкой шел за прорабом. Короче говоря, раскрыв рты, смотрим живое интригующее кино.
      Сначала бомж спрятался за вагончиком, потом за огромным тополем, прораб в это время рассматривал проделанную рабочими работу: вырытый котлован, сваи, рядом аккуратную кладку кубиков, чуть дальше лежали мешки с цементом и пр.
      И вот тут сзади бомж налетел на прораба и ударил его красным кирпичом по голове. У меня чуть не остановилось сердце, мы слышали даже свои пульсы, настолько мы все замерли, окаменели, интенсивно моргали друг другу.
      Прораб тут же упал ниц, а бомж добивал его, он также бил его тем же кирпичом по макушке. Я этого не видел, мы тут же стали одеваться, и убежали оттуда прочь. Причем одевались на ходу, бегом, кто что успел, и Алик (один из пацанов) успел увидеть, как бомж добивал прораба, он и рассказывал нам с одышкой, мол, прораб лежал уже в луже собственной крови, а бомж хладнокровно добивал его. Да, это кошмар! Мы онемели от ужаса, и поклялись никому об этом не рассказывать.
      На следующий день вся округа рассказывала об убийстве. Классрук в школе сообщил нам всем: убили некоего прораба стройки, ударом по голове, тот потерял много крови, скончался на месте. Но что странно, заметил классрук, по словам следователей, машину его не тронули, и ключи от машины тоже оказались в кармане, и бумажник был на месте, а там 150 рублей, или около того.