43

Шли дни, мрачные, лишенные всякой надежды. Мой друг мало говорил и почти не спал. Дни, свободные от слежки за Гудини, он проводил в непонятных походах по министерствам. Периоды взрывной энергии перемежались с моментами полнейшего отчаяния. Тогда он уходил к Алистеру Кроули или оставался на Бейкер-стрит и искал вдохновения в кокаине, но не находил в нем ничего, кроме беспокойства и сомнений.

Однажды утром, когда я писал эпизод этой повести, он решительно вошел в гостиную. Его глаза сверкали. Он вернулся с очередной административной встречи и казался очень довольным.

– Я наконец получил авторизацию, Ватсон.

– Авторизацию?

– Теперь я имею право просмотреть архивы судьи Ричмонда.

– Но зачем вам это?

– Я надеюсь отыскать в них два или три интересных момента, а может быть, и решение этой задачи.

Перо вздрогнуло в моей руке, на лист бумаги упала огромная черная клякса.

– Что?.. Как вы пришли к этому заключению?

– Благодаря вам нам стало известно, что убийца, одержимый местью, стремится заставить страдать тех, кто когда-либо причинил ему зло. У кого могут быть причины мстить судье?

– У того, кто был осужден этим судьей!

– Совершенно верно, Ватсон. Поэтому вполне вероятно, что убийца фигурирует в списках лиц, которых судья Ричмонд отправил в тюрьму, и что он мстит тем, кто приговорил его. И тайна будет раскрыта. Сбежавший из Миллбэнк мстил Ричмонду! Но пока это всего лишь гипотеза. Теперь нужно удостовериться…

Я поспешил надеть пальто, поняв, что наступил решающий момент в расследовании.

– Вдвоем нам будет лучше. Я буду сопровождать вас, Холмс.

– Очень любезно с вашей стороны, Ватсон. Это дело будет не таким трудным, как наши предыдущие вылазки.

Архивы суда высшей инстанции Лондона!

Я и представить себе не мог, что подобное место существует. Это был мир тайный и глухой. Мир, скрытый от естественного света. Святая святых лондонской юриспруденции скрывалась под сантиметрами вековой пыли. Там были тонны досье, разложенных по полкам, затерянных в десятках мрачных галерей. И еще целые кипы досье в каждом закоулке. Бесконечные ряды задушенных шнурками документов. Будто кто-то хотел заставить их молчать. И повсюду странная смесь запаха пыли и плесени, вызывающая непреодолимое желание чихнуть. Ад для больных клаустрофобией. Здесь, покрытая паутиной, хранилась память о преступлениях. Ее охраняла целая армия малокровных служителей с кожей цвета пергамента.

Зная, что у нас есть авторизация, мы уверенно обратились к одному из служителей храма.

– Добрый день. Меня зовут Шерлок Холмс, а это мой друг, доктор Ватсон, – начал мой друг.

Человек без рук и ног остался неподвижным, как восковая статуя в музее мадам Тюссо. Я несколько раз постучал, тщетно пытаясь скрыть нетерпение.

– Нам бы хотелось ознакомиться с архивами судьи Алана Ричмонда.

Человек-окаменелость не шевелился.

– Сонная болезнь, – диагностировал Холмс. – Идемте, Ватсон, мы и сами разберемся.

Сам того не зная, Холмс вернул жизнь служащему.

– Куда вы направляетесь, господа?

– Мы только что вам об этом сказали, – заметил я, – но вы спали.

– Я не спал, я работал.

– Разница не слишком велика, чтобы ее заметить.

Последовала череда административных действий, неимоверно сложных и непонятных. Нас отводили к людям, контролирующим документы доступа, затем доступ к документам контроля доступа к документам контроля, или что-то вроде того. Нам пришлось заполнить десятки формуляров и подписать бесчисленные бумаги. Для того чтобы проделать все это, мы прошли по бесчисленным мрачным и затхлым коридорам, по местам Г которые спроектировал архитектор, явно испытывавший слабость к лабиринтам. Мы не единожды поднимались по лестницам, несколько раз терялись, ошибались дверью. Мы повстречали двух или трех посетителей, которые, казалось, блуждают здесь с незапамятных времен, и вдохнули жизнь в бесчисленное число служащих, парализованных хроническим отсутствием деятельности. Наконец мы вернулись в пункт нашего отправления, сами не поняв, как.

Я сунул под нос сонному церберу несколько подписанных, проштампованных, завизированных бумаг, показав все, что мы собрали за время нашего кругосветного путешествия.

– На этот раз мы сможем просмотреть эти чертовы архивы?

Человек-торс и глазом не моргнул.

Удар кулака невиданной силы внезапно обрушился на стол рассыльного. Десятки бумаг поднялись вместе с клубом пыли и опустились в беспорядке. Я еще никогда не видел Холмса в таком гневе. Его лицо, обычно непроницаемое, заставило меня содрогнуться. Оно стало пунцовым, вены на шее напряглись до предела. Кровь в висках пульсировала так, что могла в любой момент вырваться наружу.

Покрытый плесенью и пылью человек, забившись в глубь кресла, заговорил болезненным голосом:

– Я думал, что вы в курсе.

– Что еще? – взревел мой товарищ.

– Сегодня все закрыто.

Холмс приблизился к конторскому служащему так близко, что я испугался, как бы он не впился зубами в его нос. Тот вцепился в стол, дрожа всем телом.

– Но для вас мы можем сделать исключение.

Малокровный служащий сполз с кресла. Я обнаружил, что у него есть ноги и что он умеет ими пользоваться.

– Следуйте за мной, господа, – пробормотал он голосом умирающего, достал из кармана ключ и открыл дверь, расположенную всего в нескольких метрах от его стола. Лицо моего друга расслабилось, когда он увидел полки.

– Все здесь, – уточнил писака, – расположено по годам. И каждое досье пронумеровано по дате процесса.

Холмс повернулся ко мне.

– Я же говорил, Ватсон, что приемный персонал – только вопрос психологии.

Затем он обратился к служащему:

– Где досье, относящиеся к судье Ричмонду?

– Они среди других, в хронологическом порядке.

– И нет никакой возможности найти их сразу?

– Только просмотрев каждое досье, одно за другим.

Было очевидно, что понятие о времени у нас разное. Холмс жестом прогнал служащего. Тот вышел на носках, опустив голову.

Там были сотни, а может, тысячи досье. Мы поняли, что потребуются годы, чтобы отыскать те, что относятся к судье Ричмонду, а еще годы на то, чтобы их просмотреть. Искать иголку в стогу сена!

Рассуждения Холмса были верны. Я чувствовал, что мы еще никогда не были столь близки к разгадке. Но мы столкнулись с проблемой технического характера – нехваткой времени. Мы покинули это место с чувством крайнего разочарования. Теперь только чудо позволит нам найти ключ к тайне.

44

Мне казалось, что неизвестная опасность, возможно, сверхъестественного характера, витает вокруг меня, невидимая и грозная. Все было враждебным. Беспокойные тени метались по темным углам моей комнаты. Я видел, как они кривлялись, плели жуткие рисунки при моем появлении. Ночь за ночью мое убеждение усиливалось. Что-то замышлялось за моей спиной. Что-то ужасное и неизбежное.

В тот вечер, как и в любой другой, я закрылся в комнате и запер дверь на задвижку. Но страх не покидал меня. При малейшем шорохе, малейшем скрипе лестницы я просыпался и оставался без движения, с комом в горле, устремив глаза на потолок. Было ли это всего лишь следствием жара? Или страх был вызван интуицией?

В разгар ночи я услышал чье-то дыхание прямо у моей двери. Сквозь дверь проникал свет. Значит, в гостиной кто-то был.

Я переборол страх и на цыпочках подошел к двери. Согнувшись вдвое, я приложил глаз к скважине замка, дрожа от страха.

Я зажал рот рукой, чтобы не закричать. Но зрелище, открывшееся моим глазам, не было ужасным, скорее даже приятным.

Я увидел самое красивое и светлое создание, какое мне доводилось видеть. Женщина необыкновенной красоты, одетая, как принцесса из сказки, стояла посреди гостиной, окруженная почти нереальным светом. Рыжие волосы каскадом спадали на изящные плечи. Тело, обнаженное, как в запретном сне, было совершенно. Никакой художник, скульптор, никакой мастер в мире и представить себе не мог такой гармонии изгибов и пропорций. Нет такого слова, чтобы передать полноту этой картины. Только высшее существо могло создать такое чудо. Но у меня появилось странное чувство, будто я видел это создание в другой жизни.

Она повернулась и оказалась напротив меня. На короткое мгновение мне показалось, что она направляется к моей комнате. Но нет. Просто оптический обман. Она не могла меня видеть. Лучезарная улыбка осветила ее лицо. У нее не было возраста, не было прошлого. Она символизировала вечную юность. Ее глаза сверкали как два изумруда. Она была похожа на великолепную Ирэн Адлер. Но это не она. Эта женщина пришла из другого мира. Была ли она призраком? Или одним из двойников, в существовании которых нас убеждал Кроули?

Внезапно небесное создание сделало несколько шагов в сторону и скрылось из поля моего зрения. Она заметила мужчину, который сидел в кресле спиной к ней. Я понял, что она заговорила с ним. Он поднялся, потянулся и повернулся к моей двери, и я рассмотрел его лицо, когда оно озарилось светом свечи.

Холмс!

Не говоря ни слова, он взял коричневатый каучук и вытянул левую руку. Его вены были усыпаны крошечными темными точками. Профессиональным движением он затянул жгут. Его вены вздулись. Он взял шприц и ловким движением вонзил иглу.

Я не смог сдержать сдавленного крика. Холмс и прекрасное создание резко повернулись к моей двери.

– Проклятие! – вскричало создание. – Кто-то наблюдает за нами!

Холмс выронил шприц, тот разбился. Он выбежал из комнаты, будто боясь чего-то.

Девушка подошла к моей двери. Я так и стоял, согнувшись вдвое, по спине пробежал холодок, я не мог двинуться с места. Она, как безумная, пристально смотрела на меня. Я дрожал с ног до головы. Она схватилась за ручку двери, безуспешно пытаясь проникнуть в мою комнату.

Внезапно из ее груди вырвался хриплый стон, хрип, будто она задыхалась. Она забилась в конвульсиях, охваченная яростным спазмом, пыталась распрямиться и смотрела на меня теперь с яростью, исказившей ее лицо.

Я до крови искусал губы, чтобы не взреветь от того, что я видел. Создание расслабилось. Ее кожа увяла, позеленела, прорвалась в нескольких местах, обнажив кость, распространяя смрад, настолько омерзительный, что я не мог больше дышать. Я видел, как ее черты превратились в гнилой вонючий ком, сначала показался череп, потом позвонки и ребра. Ее гнилой живот разорвался.

Я стоял, охваченный ужасом, как в тех кошмарах, когда знаешь, что нужно бежать без промедления, но вдруг коченеешь, парализованный неимоверным ужасом.

Жидкость просочилась под мою дверь, кипящая, как змеиная слюна. Она разлилась вокруг меня, как заразная болезнь. Это была не кровь, а тошнотворная желчь, гниющая смесь самых отвратительных миазмов.

Вздрогнув, я проснулся. Ледяной пот покрывал мое лицо и тело. Тошнота подступала к горлу. Все это казалось таким реальным.

Этот кошмар содержал в себе элементы моих прошлых снов. Действующие лица и ситуации необязательно были теми же, но сообщение, адресованное моему подсознанию, было неизменным: страх, неконтролируемый и непонятный страх. Страх чего-то близкого, обычного. Я чувствовал опасность всеми фибрами души, не будучи в состоянии определить и назвать ее.

Холмс был как-то связан с этим страхом. Но был ли он жертвой или виновным?

45

С лестницы донесся знакомый шум.

– А вот и Лестрейд, – заметил я.

– Нет, – ответил Холмс, – это определенно Самюэль Боктон, директор «Фантастики».

– Откуда у вас такая уверенность?

Ему не хватило времени ответить мне. Дверь гостиной отворилась, и на пороге возник Самюэль Боктон, сопровождаемый, словно тенью, раскрасневшейся миссис Хадсон.

– Этот господин… – начала наша хозяйка, прижав кулаки к бедрам и опустив глаза на грязные ботинки нашего посетителя.

У Боктона был взгляд загнанного волка. Его кожа казалась бронзовой. В правой руке он держал конверт. Я еще никогда не видел его в таком возбуждении.

– Пришло с курьером! Сегодня утром! Это ужасно!

Холмс указал на кресло.

– Что произошло?

Боктон попытался восстановить дыхание. Он протянул конверт Холмсу.

– Читайте!

Мой друг начал читать.

«Моя работа подходит к концу. Завтра, в воскресенье, я нанесу последний удар. Когда я войду в комнату, будет полная луна. У меня будет впереди вся ночь, чтобы исполнить мою прекрасную работу. Луч бледного света осветит ее красивое лицо. Я посмотрю на нее в последний раз, как смотрел на всех остальных. Я снова увижу испуганное лицо маленькой Мэри Кинсли, пятерых сирот, бедной старушки Эммы Варне, дочери леди Барнингтон и прекрасного малыша судьи Ричмонда.

Я медленно введу в ее вену парализующий яд. Укол, возможно, разбудит ее, но она не сможет ни крикнуть, ни позвать на помощь. Будет слишком поздно, яд уже подействует. Она откроет глаза, ошалелым взглядом посмотрит на меня. Она все поймет, но будет нема, будто принимая свою жестокую судьбу.

Она не будет мучиться, по крайней мере, не будет мучиться сильно. В любом случае она не сможет это выразить».

Холмс сглотнул и продолжил бесцветным голосом:

«Затем я положу ребенка ей на живот. Ужас сведет ее лицо. Быть может, это заставит ее в последний раз вздрогнуть. Инстинкт сохранения, а также материнский инстинкт. Что бы там ни было, я сделаю ей следующий укол. Я всегда смогу успокоить ее, если первой дозы окажется недостаточно.

Я подложу много подушек под ее голову, чтобы она смогла наблюдать за медленной агонией ее ребенка, как за спектаклем. Какую прекрасную сцену я предложу ее вниманию! Надеюсь, она будет мне признательна. Мне, которому не суждено было увидеть, как рождается мой собственный ребенок.

Конечно, я не забуду взять немного ее крови и перелить в сосуд, ведь я проделывал это и с другими. Это позволит мне любоваться моим творением до конца моих дней.

Наконец, завершив дело, я выйду сквозь стену в пустоту моего существования.

После моего ухода несчастная всю ночь будет истекать кровью, окруженная тишиной и парализованная страхом, созерцая свой вспоротый живот.

Однако я не монстр. Не думайте, что меня забавляет убивать невинных. Я всего лишь выполняю свое предназначение. Поскольку Бог не услышал мои молитвы, я стал искать справедливости у дьявола. Я сломаю жизнь тем, кто сломал мою. Он убил мою несчастную Эмили, мою нежную, хрупкую возлюбленную, с огненно-рыжими кудряшками и взглядом, полным надежды. Я хочу, чтобы он познал ад. Смерть – слишком мягкое возмездие для подобного убийцы.

Его несчастная жена расплатится за него.

Может быть, она еще будет в сознании, когда он увидит ее ранним утром, с пустыми глазами, будто она подверглась чудовищному ритуалу. Она умрет под беспомощными взглядами ничтожных спасателей. Вы же сами говорили, что бессильны против дьявола, мистер Холмс!»

Миссис Хадсон перекрестилась и торопливо вышла из гостиной, оставив посетителя в грязных ботинках, принесшего весть о смерти.

Последовала непроницаемая тишина. Я попытался собраться с мыслями.

– Какой ужас, Холмс. Он собирается убить беременную женщину.

– Все намного хуже, Ватсон. Если верить ему, несчастная будет наблюдать за смертью собственного ребенка, вынутого из чрева раньше срока.

Самюэль Боктон достал из конверта большой красочный рисунок и дрожащей рукой протянул его Холмсу.

– Это пришло вместе с письмом.

Мой друг некоторое время изучал рисунок при помощи лупы и содрогнулся.

– Бог мой, какая жуткая реалистичность.

Он обреченно опустил лупу.