Прежде чем избавиться от казенных ноутбука и мобилы (почти наверняка навсегда), я выписал на обрывок бумажки все остававшиеся там номера телефонов и электронные адреса. Среди прочего - полдюжины адресов, с которых в течение этого месяца на мой мейл-бокс приходили не поддающиеся прочтению и конвертации письма.
      Первое из них, помнится, я получил, будучи в Стамбуле, второе, кажется, в Афинах. С тех пор без какой-либо регулярности, но до последнего момента письма, состоящие из бредовых наборов самых разных символов (почти никогда не повторяющихся), продолжали появляться у меня в почтовом ящике.
      Поначалу, понятно, никакого значения я им не придавал - мало ли спама и прочего хлама носит по Сети? - но чем дольше эти шифровки мне приходили, тем более загадочно смотрелись. По крайней мере, за всю мою прежнюю практику пользования е-мейлом ничего подобного не случалось.
      Сейчас, сидя в самолетном кресле (лету было два часа ноль-ноль минут), я глубокомысленно изучал этот список - без надежды обнаружить в нем систему, конечно: от скуки. Адресов в итоге набралось семь («мессиджей» с них пришло десять). Помечены они были индексами самых разных стран: и точка ru, и uk, и de, и fr (Франция), и es (Испания). На пару последних я даже написал - что-то вроде: «Ваше письмо не читается, попробуйте еще раз в другой кодировке» - без малейших, естественно, последствий…
      По мере нашего снижения разрывы в облаках попадались все чаще, на воде (когда внизу впервые стало что-то видно, мы летели над морем) свет и тень располагались громадными бесформенными пятнами. Почти сразу замаячила неровная береговая линия. Отчетливо желтели проталины отмелей, крошечные суда растаскивали куда попало белые пенные следы разной длины и толщины. Устье большой реки (Темза, сэр?) в сплошных терминалах, разноцветная лоскутная безлесая земля.
      Бетонные поля аэропорта Станстед заставлены были самолетами преимущественно двух расцветок - синей и оранжевой, Ryanair и EasyJet: находящийся далеко от города, более дешевый для перевозчика, чем прочие лондонские, аэропорт освоили интернет-авиакомпании. От терминала к аэровокзалу шло некое метро без машиниста, неожиданно напомнившее один из эпизодов культовой «стрелялки» «Дюк Ньюкем» - в которую мы, молодые, дружные и полные циничного идеализма, рубились лет десять назад.
      В громадном неуютном ангаре аэровокзала Айгарс Климовс встал в очередь к стойке с надписью: «Для граждан ЕС». За барьерчиком, отделяющим толпу к КПП под вывеской «Все прочие», означенные прочие, суетясь и корячась, заполняли на коленке какие-то анкетки (нам, причастным благ и не нуждающимся в визе, такого - о чем вы? - не требовалось). В подавляющем большинстве эта соседняя очередь состояла из негров и монголоидов, а едва ли не все толкущиеся в ней белые говорили по-русски. И в этом была безусловная логика.
      На «шаттл-басе» я доехал до вокзала Виктория и понял, что предоставлен самому себе. По телефону никто меня не востребовал. Денег оставалось всего ничего, но не на скамейке же было ночевать - я привычно пошел искать «вписку», мрачно прикидывая, что при здешних ценах как раз на одну ночь мне налика и хватит. Ни фига - отельчик Normandie Suite возле Гайд-парка на 165 Knightsbridge предложил неожиданный вариант: сообразить на троих «flat», и его стоимость - 50 фунтов в сутки. То есть это было нечто пансионного типа - действительно с квартирами вместо номеров: две комнаты плюс кухонный закуток с плитой и всей утварью. Причем спальных мест целых пять: две двухъярусные кровати, одна - простая. В соседи мне предложили пару французских студентов самого раздолбайского вида - чуть ли не антиглобалистов: мне было по барабану, пацанам тем более.
      За стойкой ресепшна распоряжался почти по-вертин-ски фиолетовый негр, на подхвате у него была вялая блондинка из Литвы (по-русски со мной говорить не стала: то ли не хотела, то ли впрямь не умела; по-английски сообщила, что в Лондоне четвертый год и что город, мол, трудный для жизни). Постель стелила совсем молодая полька по имени Мария.
      Французы, Ксавье и Доминик, тут же свалили. Я тупо попялился в телевизор (в кабельном меню обнаружился порнушный канал, один-единственный - «Гей-Тиви»: на что намекаете?), выдул две бутылки «Гиннесса» и двинул наружу сам.
      Нет, так все-таки нельзя… Я остановился в двух шагах от своей гостиницы на углу Knightsbridge и Brompton Road, вертя башкой. Я хоть и не антиглобалист, но… Справа в перспективе Brompton - гигантский универмаг Harrods (не то собор, не то вокзал по виду), прямо за спиной - дорогой магазин Burberry с рекламной шалавой метров шести высотой, от угла и вперед - непрерывной чередой, без пауз: Swarovsky (наипонтовейшие украшения), Hugo Boss, Karen Miller, Jigsaw (все - одежда), TieRack (сумочки), Benetton, H amp;M (опять одежда), The Body Shop (косметика), Lloyds JSB (кажется, банк), Kookai (женская одежда), The Money Corporation (что-то, сами понимаете, финансовое), Harvey Nicols (одежда), казино в первом этаже небоскреба, Pellini Uomo (одежда), Persian Handmade Modern amp; Antique Rugs, оно же Belgravy Carpet Gallery (персидские ковры - например, за 1650 фунтов), Milano (мужская одежда), Please mum (детская оджеда), High and Mighty (одежда для длинных и жирных), Azagury (женская обувь), Yvette (женская одежда), Emma Somerset (вечерние наряды), Rachel Elbaz (наряды и аксессуары), Zibba (экзотические наряды), Cesary (мужская одежда), Shirley of Hollywood (белье), Harvie amp; Hudson (одежда), The Red Fort (якобы индийское барахло: шкафчик за каких-то 830 фунтов, статуя льва за 1050, деревянная колонна за 1815, а также два слона, кажется, каменных, с ушами и хоботами - за 1980 паундов каждый)…
      Транспортная космическая система «Спейс шаттл» проектировалась в США еще с конца шестидесятых - использовавшиеся тогда (как, впрочем, и до сих пор) одноразовые ракеты-носители были неэкономичными и мало кто сомневался, что будущее за космическими челноками. В январе 1972-го проект «Шаттла» был одобрен, в 1977-м опытный образец «Энтерпрайз» совершил полеты в атмосфере, а 12 апреля 1981-го года челнок «Колумбия» поднялся на орбиту. После четвертого полета «Колумбии» (27 июня - 4 июля 1982-го) ТКС - единственная по сей день из подобных, «доведенная до ума», - была принята в эксплуатацию.
      Построили пять кораблей (включая никогда не выходивший в космос «Энтерпрайз»). К началу 1986-го «Шаттлы» совершили уже 24 полета - челнок «Челленджер» должен был совершить двадцать пятый. 28 января корабль взорвался на 79-й секунде после старта.
      Президентская комиссия установила, что виноваты были соединения сегментов твердотопливных ускорителей. При нагрузках на старте, вызывающих определенный изгиб ускорителей, продукты сгорания прорывались через соединения заднего и центрального сегментов. Обычно соединение с двумя специальными кольцами самоуплотнялось, и ничего не происходило. Но в ночь перед запуском «Челленджера» произошла ледяная буря, кольца обледенели и сделались недостаточно эластичными. Через образовавшуюся щель стало вырываться пламя, достигшее одной из распорок, фиксирующих ускоритель. Тот повернулся и пробил топливный блок с водородом и кислородом. Мгновенный взрыв уничтожил корабль с семью членами экипажа.
      После этой катастрофы «Шаттлы» не летали два с половиной года. Ускорители доработали, вместо погибшего корабля построили шестой - «Эндевор». Впрочем, эта ТКС так и не решила своих основных задач - не обеспечила быстрой оборачиваемости кораблей и удешевления запусков (каждый - включая стоимость наземного обеспечения - обходился примерно в миллиард долларов). Тем более вся программа оказалась под вопросом (и в конечном итоге - свернута совсем) после того, как в феврале 2003-го погиб еще один челнок - первым вышедший некогда на орбиту.
      Это был 113-й полет «Шаттла». «Колумбия» стартовала 16 января 2003-го, пробыла на орбите 16 дней, а 1 февраля примерно в 8: 15 утра по времени Восточного побережья начала спуск. В 8: 51 она вошла в воздушное побережье США над Калифорнией. Ее посадка во Флориде была намечена на 9: 16.
      Около девяти, летя над Техасом на высоте 63 километра со скоростью 20 000 км/ч, «Колумбия» стала разваливаться в воздухе. Обгоревшие обломки и кости семи астронавтов раскидало по всему Техасу.
      Причиной назвали повреждение термоизоляционного покрытия на левом крыле. Через пять месяцев после катастрофы комиссия, расследовавшая ее обстоятельства, озвучила версию - потом подтвержденную, - что еще на старте от топливного бака оторвался кусок обшивки (по консистенции напоминающей пенопласт). На скорости 220 м/сек этот фрагмент «размером с чемоданчик-дипломат» ударил в крыло и повредил его. Хотя такие же куски отрывались и ранее, в этот раз на спуске при огромных динамических и термических нагрузках крыло разрушилось - а за ним и весь корабль…
      С таким выводом тут же стали спорить. Оспаривалась даже версия внешнего воздействия, вызвавшего повреждение термостойкого покрытия (говорили еще о метеорите и «космическом мусоре»). Выдвигалось, например, предположение, что во время спуска на левом крыле заклинило элерон, корабль не вышел на оптимальный угол атаки, начался разогрев не рассчитанной на это верхней поверхности крыла и грузового отсека с кислородно-водородными батареями… Факт то, что роковыми для всей сумасшедшей сложности и дороговизны системы могли стать единственная миллиметровая щель между конструктивными элементами крыла и каждый градус угла атаки. Или кусок пенопласта. Или - в свое время - ледяная буря…
      Всего - не учтешь.
      Теперь у меня было ощущение, что я несколько дней кряду безуспешно умножал два на два… Действительно же все на поверхности - и общность, и выводы.
      Можно сколько угодно убеждать себя в обретении власти над реальностью: природой и социумом. Cтроить сколь угодно большие и сложные механизмы, сочинять сколь угодно хитроумные программы… Всего - не учтешь. Извержения, айсберга, куска пенопласта, чьей-то рассеянности, чьей-то глупости… Потому что есть логика, расчет, формулы, математическое понятие вероятности - а есть везение и невезение.
      Объективно вероятность угодить в шесть катастроф, во всех уцелеть, а потом выиграть «лимон» на первый в жизни лотерейный билет насчитывает множество нулей после запятой и ни в какие расчеты закладываться не может. Но хорвату Фране Шелаку повезло, а атлантам при всем их легендарном могуществе и «Гинденбургу» при всех мерах безопасности - нет…
      Стояла глубокая ночь, но было светло - едва ли не светлее, чем в июньском Питере: низкая облачность отражала бесчисленные городские огни, небо получалось серо-розовато-сиреневым, еще и в разноцветных проплешинах от интенсивной подсветки зданий и лазерных лучей. Грязная Темза с обильным мелким мусором непонятным образом двигалась против течения.
      …Никогда не будет рационально устроенного мира: все равно, видится ли он пацифистской благодатью, как гуманистам начала прошлого века, или judenfrei нибелунговым царством, как идеологам нацизма. Мир - да, постижим, упорядочиваем и прогнозируем - но только до определенного предела. Гипертрофированные амбиции кончаются всегда одинаково: политические, технические или научные.
      …Речная рябь чуть смазывала продолговатые параллельные отражения огней современной застройки Южного берега. Сияя и переливаясь, там громоздило в беспорядке стили и конструкции нечто под вывеской «Sea Container House». Вдоль моей, северной, набережной на приколе - длинным рядом - спали антикварные пароходы…
      Я вспомнил Руммеля, Галтунга, всех этих передовиков современной научной мысли, про которых писал мне Виталик. Тех, кто пытается математически просчитывать, моделировать на компьютере социальные процессы. Чьи идеи, видимо, Белянин и довел до логического предела, если не абсурда.
      Я подумал, что Володька, носившийся с европейским (в смысле - западным) рационализмом, наверняка сказал бы что-нибудь вроде того, что эти ребята представляют тип европейского мышления в абсолюте. Что это так по-западному - распространять естественно-научный понятийный аппарат и методологию на все сферы реальности. На человека. Хотя бы - на человека коллективного. Для затравки…
      (Володька считал, что настоящая Европа началась тогда, когда появились естественные науки (и наоборот). В современном то есть виде появились - но, по Володьке, до научной революции Коперника - Декарта - Ньютона представления о мире и возможностях познания были абсолютно иными. Вовка говорил, что наука в современном, сиречь западном, представлении - это именно естественные науки. Именно они стали для обобщенных европейцев единственным настоящим инструментом освоения реальности - как мы, обобщенные европейцы, теперь понимаем процесс освоения и трактуем реальность.)
      …Строго говоря, не в том дело (сказал бы Володька, будь он тут) - гений данный конкретный ученый Белянин или прожектер, сработает его программа или нет. А в том, что мы - европейцы в широком понимании - обречены соваться с рациональным инструментарием даже в те области, где таковой по определению неприменим. Пытаться так или иначе подчинить принципиально недоступное. В том числе (так или иначе) - расчислить интуицию. Cмоделировать случайность. Учесть неучитываемое. Предсказать непредсказуемое.
      …Чернявая молодежь орала по-испански. Под мостами в изобилии дрыхли бомжи: респектабельно, в спальниках - впрочем, запашок стоял, как во всем мире (the same shit everywhere). Обзорное колесо London Eye (точь-в-точь велосипедное, диаметром за сотню метров, подсвеченное по ободу), неподвижное, естественно, посреди ночи, вдруг на какую-то минуту ожило, закрутилось… опять замерло. Такие бессознательные движения во сне…
 
      Не в том мораль, думал я, переходя (look rigt… look left…) Victoria Embankment за вокзалом Черинг-Кросс, хорош данный - европейский, грубо говоря, - подход, или нет. В конце концов, все, что меня окружает, - следствие этого подхода… А в том - что тоже ограничен.
 

 
      Не сразу, но разобравшись в схеме «трубы» и системе зон, я сел на ветку в Ричмонд. Станция Kew Gardens значилась предпоследней. Турникеты тут стояли не только при входе в метро, но и при выходе (в «Кью» они не работали, и повторную проверку проводил здоровый негр).
      Мостик над рельсами, улица меж особнячков. Билет за десять фунтов. За входом - пруд с фонтаном (позеленевший античный мужик давит зеленого же змия). Погода стояла самая идиллическая, но народу в будний день было мало. Smoking kills - так это звучит здесь: долбя сигарету за сигаретой, я бродил по дорожкам действительно премилого парка. Парк как парк. Я понятия не имел, чего от него ожидал.
      Забрел в треугольную с торца стеклянную оранжерею. Из песка и щебенки торчала пустынная флора странного вида. Pelarnonium panculatum - извилистый, под стать названию, стволик по пояс, клочки листьев на длинных гибких веточках. Стеклянный ящик с камнями, из которых высовывались, едва от камней отличимые, Chierdopsis speciosa, Conoftum fraternum, Cheridopsis cigrattifera. Ботаническая латынь читалась как сатанистские заклинания.
      Все это впрямь мало походило на растения. Зубастые листья Aloe valombe с Мадагаскара, извилистые шипастые побеги Coronne des epines. Aloe divaricata, смахивающее на восточное древковое оружие «волчья метла». Didierea trollii - некий осьминог в колючках, криво распластанный по земле…
      Снаружи два мохноногих тяжеловоза волокли телегу с чилдренами. Деревья с плакучими кронами до земли, деревья с бурыми (не потому что осень - а «по жизни») кронами, хвойные с извивающимися ветвями… Когда-то я пообещал Варьке свозить ее в Лондон - и взял ответное обещание поводить меня по Кью-Гарденз…
      Перед стеклянным пеналом Palm House - длинный ряд вздыбленных каменных геральдических монстров: единороги, соколы, грифоны, львы - все разные, каждый посвящен какому-то монарху. Я с отчетливым усилием провернул металлическую ручку входной двери. Тяжелый влажный жар вывалился навстречу, налег.
      Plumera rubra. Pashysta Cuys lutea. Ixara abb. chinensis. Одновременно гулкая и вязкая акустика. Зеленая каша. Episcia, Calliandra haematochephala, Chamaedorea alternans. Мгновенно вспотев, я снял куртку, закинул на плечо. «Banana» Mussa Ice Cream - какое, к черту, мороженое в таком пекле?.. И даже не пекле - вареве… Capparis Lanceolata. Отчетливый стук капель по листьям. Justicia umbrosa. Дышишь - словно втягиваешь ноздрями и ртом мокрую горячую вату. Alpina Purpurata «Eileen Macdonald», Ceratozamia hildae, Fiscus elastica «Decora». Из специальных насадок на трубах под потолком через определенные временные промежутки несколькими дымными струями бьет с надсадным шипением водяная пыль.
      Fiscis Sagittata «Variegata». Одежда облипала тело. Ardisia solanacea, Hibisys dayi. Плюс тридцать по Цельсию на воткнутом прямо в грунт термометре: не так вроде много - но влажность… «Banyan tree» Ficus benghalensi с оплавленным стволом, обтекающим воздушными корнями. Я вытирал пот с морды. Alpina mutica - толстая колонна с острым луковичным набалдашником. Ylang-Ylang - двухметровый обрубок. Звездный плод, Star Fruit. Нерегулярный пандан, Pandanus irregularis, с пупырчатым стволом. Зингибер спектабиле - торчащее из земли на полметра нечто среднее меж большим микрофоном и пагодообразной гроздью древесных грибов-паразитов. Галлюциноз. Loulu palm (pritchardia hillebrandi) - супербутыль, гиперсвекла с корой в длинных вертикальных трещинах, клинки листьев - веерами. Апельсиниум нидус, какой-то сморщенный ананас прилип к стволу. Cycas rumphil - кружева, морщины. Delirium tremens. «Arrow root» (maranta arundinacca), Costus, Phaphidophorea engleriaristtolochiatrilobatacabadapalm…
      По винтовой металлической лестнице (конденсат на белых, проржавевших местами перилах) - вверх. С каждым шагом жарче. Галерея по периметру стеклянного павильона. Банная парилка. Гигантские листья подпирают стеклянный потолок. Удушье.
      По винтовой лестнице - вниз, ниже уровня земли. Marine Display. Полумрак, тихо, холодно. Катабазис.
      Потусторонние формы, цвета, ритмы, в которых вне времени колышутся водоросли, дышат венчиками медузы. Наросты, полипы, пузырьки…
      Sacchorhiza polysihides. Amen.
      Без мыслей, ощущений и движений я сидел на скамейке. На спинке было написано: «Светлой памяти Валерии Лапидус („Питерс“) от ее мужа Ли и от ее матери». По небу прокатывались пузатые лайнеры - на Хитроу.
      Прорезавшийся наконец Артур по телефону велел мне быть в шесть в Сохо.
      Район оказался одновременно злачным и туристическим, полным кабаков и секс-шопов. По узким улочкам, под прямым углом, но в прихотливом порядке, мелко-мелко нарезавшим кварталы, в изобилии шлялись «пингвины» и цветные. Пара негров с дредами дежурно осведомилась у меня, не по части ли я girls.
      У некоего паба Nell’s все засидела и забросала рюкзаками молодежь хипповато-туристического пошиба. За столиком развалился парубок в заляпанной краской спецовке и неимоверно грязных сапогах, держа у обоих ушей по мобиле и разговаривая по ним одновременно. Какую-то из улиц перегородила стилизованная арка - видимо, обозначающая вход в здешний Чайна-таун: монголоиды и китайские забегаловки и впрямь попадались частенько.
      Я довольно долго проходил кругами, ища Руперт-стрит - в доме 61 по ней находился индийский ресторанчик Masala Chat, где на мое имя был зарезервирован столик. Найдя, зайдя, назвавшись и усевшись, я оказался справа от двери у высокого окна-витрины - как на ладони (само узкое помещение уходило в глубь здания). Я понял, что посажен тут специально - для идентификации: наверняка Белянин раздобыл (через того же Латышева) мою фотку и теперь хотел убедиться, что я - это я. (Опять-таки: если все это делает действительно Белянин А….)
      Условия для наблюдения, причем такого, чтоб не засекли cамого наблюдателя, были прекрасные: мимо по улочке пер народ, кто-то торчал у стен, а прямо на кабак выходила еще одна улочка, перпендикулярная - тоже не безлюдная. Чуть наискось от меня щедрая вывеска предлагала XXX-video, DVD, CD, aromas, а также Live Show за пять фунтов. Билеты на последнее продавал за открытой стойкой пузатенький, усатенький, мелкобуржуазный сукин сын в желтом пятнистом галстуке с булавкой.
      Запахи внутри кабака стояли самые аппетитные, но было не до еды. Удивив не подавшего виду вежливейшего индуса-официанта, я взял только бутылку красного хаус-вайна за 9, 95 и принялся ждать. В двух метрах от меня на улице активно и явно нетрезво общались меж собой три маргинальных негра: один отсыпал подходящим время от времени тоже малопрезентабельным субъектам что-то из пакетика, другой - старый, пропитой, бородатый - щеголял в уродливейшей шляпе и высоких ботинках, третья - девка неопределенного пола - не выпускала изо рта сигарету.
      …Ну ладно. Допустим. Я понял, что имел в виду Белянин по телефону (зачем он позвонил мне в Нюрнберг и настоял на встрече), - что хотели ему посредством моих отчетов сказать ОНИ ВСЕ… Но у меня по-прежнему никак не сходилось - вполне отвлеченные философствования и откровенный, опасный, травматичный, убийственный криминал…
      Бутылка потихоньку пустела, никто не объявлялся. Стало темнеть. Толпа снаружи густела, цветных прибывало. Огромный негр сгреб и закрутил по воздуху крошечную белую девицу. Подъехал полицейский мини-вэн, коротко стриженные копы в белых рубашках и бронежилетах что-то беззлобно выясняли через окно у лохматых черномазых асоциалов. У стойки лайв-шоу топтались совсем молодые белобрысые он и она - оба коротенькие, пухлые, безобразные, - мялись, потом вошли. Подъехал другой ментовский микроавтобус (много народу и полиции - что ж, ясен выбор Артуром времени и места), та самая черная недо-девка шустро подбежала к его окну, наглейшим образом протянула ладошку - мент, ухмыляясь, подал.
      Зазвонил мой «Сименс».
      - Юрий? Все в порядке? Выходите и идите налево. Я буду вам говорить по телефону, куда идти…
      Пражский цирк повторялся. Я шел с трубой у уха, сворачивая по команде в очередные переулки, стремительно утрачивая ориентацию. Хотелось оглядываться и озираться, но я себя удерживал. В районе явно начиналась самая жизнь. Хватало и громких, и экспансивных, и бухих-задутых - но никакой особой агрессии не чувствовалось. Впрочем, и я уже стал отвыкать от российских стереотипов…
      - Здравствуйте, Юрий. - Телефонный голос раздался как-то неправильно… я замешкался, неслышно нагнавший хмыкнул слева, предъявил вяловатую руку: - Артур. Давайте еще налево…
      Это был впрямь он - Белянин с фотки из Интернета. Я почему-то не думал, что он окажется высок - но Артур если и был ниже меня, то совсем чуть. Я заметил, как он водит глазами по сторонам - то ли кого-то выискивая, то ли пытаясь что-то про себя решить.
      - Дальнейшие планы? - спрашиваю.
      - Куда-нибудь зайдем… где народ есть… там поговорим.
      Народ, кстати, был во всех попадающихся заведениях - причем в избытке. Большинство было даже забито. Артур косился то на одно, то на другое, пару раз обернулся. Шел он быстро, но особой нервозности в нем не ощущалось.
      - Скажу сразу - я здорово на вас рассчитываю, - признался я. - А то мне осточертело ничего не понимать.
      - А я - на вас. - Он посмотрел без улыбки: коротко, но внимательно. - … Ну вот хотя бы сюда, - кивнул на очередное заведеньице («Эндрю Эдмундс»), от которого улице достались только дверь c окном.
      Мы свернули к нему, выглядывая свободные места. Притормозили, готовясь пропустить выходящих - дверь как раз открылась изнутри. Я повернул голову вправо… то ли бессознательно привлеченный движением на периферии зрения, то ли по наитию какому… Велосипедист там ехал, за нами следом, параллельным примерно курсом - и тоже притормозил: чтобы не налететь на нас (так мне в первое мгновение показалось). Метрах в четырех каких-то притормозил, если не меньше… В каске велосипедной, молодой вроде парень - я не успел толком заметить. Ничего я, собственно говоря, не успел заметить, тем более - понять: но почему-то мгновенно пригнулся, шарахнулся, вякнул, кажется, Артура толкнул…
      Пистолет у него был, у велосипедиста. С глушителем. Неведомо, когда и откуда вытащив, он держал его в правой неприметно, у бедра, и направлял в нашу сторону… Пожалуй, разглядеть это я был не должен. Но разглядел вот как-то. Или задним числом додумал - потому что впечатлений и воспоминаний об этих нескольких и десятке последующих секунд у меня почти не сохранилось…
      Дважды упруго хлопнуло - Артура бросило на меня: в этот момент Белянин находился почти между нами; а в следующий я был уже в дверях ресторанчика: я практически нырнул туда головой, отталкивая того, точнее, тех, кто выходил, - этот/эти и помешали велосипедисту прицелиться толком: третья пуля хряснула в дверной косяк - в каких-то наверняка сантиметрах от меня…
      Почему я шарахнулся именно внутрь - а не побежал по улице?.. На улице он бы меня точно пришил (то есть это я потом понял - а тогда прыгал совершенно «от балды»). Да и в кабаке - будь у кабака другая планировка или будь он посвободнее… Но здесь, наверху, оказалось совсем тесно - единственный узкий проход между несколькими занятыми столиками.