Этот дом мы сняли еще и по той причине, что в нем была огромная гостиная. Когда мы убрали всю мебель и забили ею гараж, гостиная стала нашим театром. Ее разгородили занавесами, раздвигавшимися и сдвигавшимися от одного нажатия на кнопку. Мы с Анжелиной, сидя в кресле перед сценой, служили благодарной публикой. И смотрели, как техники под руководством Гриссини готовят аппаратуру к “Исчезновению свинобраза”.
      Все выглядело довольно просто. На сцене перед задним занавесом возвели двустенную клетку из металлических брусьев. В плане она образовывала треугольник. Одна сторона – занавес, две другие – металлические решетки.
      Нас Гриссини удостоил вниманием лишь после того, как техники получили щедрый магарыч и разрешение отправляться восвояси.
      – Для фокуса все готово, – объявил он. – Дело только за свинобразом.
      – Это довольно хлопотно, – сказал я. – А нельзя ли при демонстрации использовать другое существо?
      Он поразмыслил, затем указал на Анжелину.
      – Конечно, большое и грозное животное чрезвычайно усугубляет эффект. Но в целях демонстрации сгодится и она. Прошу, дорогая.
      Гриссини и мою жену скрыл занавес, а через минуту я увидел их в клетке.
      – Вы должны стоять совершенно неподвижно, – предупредил он. – Что бы ни происходило, не двигайтесь. Понятно?
      – Вполне. Я буду как статуя.
      – Хорошо. Когда я делаю фокус по всем правилам, свинобраз скован цепями и не шевелится. Итак, начинаем.
      Он скрылся за занавесом. Анжелина сложив руки на груди, терпеливо ждала, когда Великий Гриссини выйдет на сцену и поклонится публике, то есть мне. Я ответил бурными и продолжительными аплодисментами.
      – Леди и джентльмены, – заполнил гостиную его усиленный электроникой голос, – вы только что видели, как униформисты заключили опасного свинобраза... простите, очаровательную леди в эту клетку. Она изготовлена из несокрушимых стальных брусьев. – Гриссини постучал волшебной палочкой с металлическим наконечником по прутьям решетки. Они звякнули, как и полагается несокрушимым стальным. – Вы видите крепкие замки и цепи, которые удерживают на месте огромного зверя. – Замки и цепи присутствовали, чего нельзя сказать о свинобразе. – Бежать из этой клетки невозможно.. ну, разве что с помощью волшебства. Волшебства, которое вас изумит и поразит. Держитесь за стулья!
      Громом раскатилась дробь невидимых барабанов и оборвалась на последнем крещендо. В тот же миг на клетку упал черный покров. Он висел одну-единственную секунду, потом Гриссини сдернул его.
      – Анжелина! – вскричал я.
      Она исчезла. Клетка была пуста. Я вскочил и ринулся вперед.
      – Спокойствие! – громовым голосом рявкнул Гриссини. Я остановился и сел. – Это же всего-навсего фокус.
      Почему же с меня ручьями льется пот?
      Пока факир уходил за занавес, мне огромного труда стоило усидеть на месте.
      Он появился, ведя под руку Анжелину. Оставаться в кресле я уже не мог, подбежал к ней и заключил в объятия.
      – Что произошло? – спросил я.
      – Не знаю. Кругом; было совершенно темно, пока не появился мистер Гриссини н не вывел меня. А ты что видел?
      – Ничего. На мгновение упал покров, и ты исчезла.
      – А мне не казалось, что я исчезла. Или что меня передвигали. Вообще ничего не заметила, кроме темноты. – Она посмотрела на улыбающегося фокусника. – Что вы сделали?
      Он поклонился и картинно раскинул руки.
      – С удовольствием расскажу, поскольку вы собираетесь участвовать в этом представлении. – Улыбка стала еще шире, и он театрально ткнул пальцем вверх. – Все благодаря зеркалам.
      Боюсь, в ту минуту мы с Анжелиной были способны только на то, чтобы показать Великому Гриссини наши миндалины.
      Он велел нам посмотреть на металлическую решетку в упор.
      – Сейчас все произойдет открыто, без черного покрова. Смотрите внимательно. Абракадабра!
      Мгновенно и бесшумно промежутки между брусьями превратились в зеркала. Мы с женой изумленно переглянулись. Фокусник счастливо рассмеялся.
      – В брусьях скрыты зеркальные полоски. Выдвигаются по сигналу радиопередатчика. Зрителям клетка кажется пустой, поскольку они смотрят на отраженный в зеркалах голубой занавес. И пока они сидят, разинув рты, ассистенты уводят свинобраза, зеркала исчезают, и на этот раз клетка действительно пуста. Не правда ли, просто и в высшей степени эффектно?
      – Разит наповал, – кивнул я.
      – Совершенно с вами согласен, – заметил Кайзи, отворяя лично мною запертую дверь и входя в гостиную. – Джим, вы потратили кучу моих денег, и у меня возникло вполне естественное желание посмотреть, чем вы тут занимаетесь. Я читаю ваши ежедневные отчеты и, разумеется, отчеты моих агентов. Вы уверены, что цирк имеет отношение к кражам?
      – Компьютерные программы не лгут. Мы составили перечень краж. Я дал компьютерам задание изучить и сопоставить малейшие детали всех преступлений. Мы прочесали файлы новостей, тщательно проанализировали расписания космопортов и аэропортов. Встречались довольно похожие эпизоды. Из горы данных, которую мы добыли и проанализировали, удалось извлечь только одно обстоятельство, связанное со всеми преступлениями. В каждом городе выступала цирковая труппа. То есть труппы были разные, но на манеже обязательно появлялся некий силач по имени Пьюссанто.
      Пришел черед Великого Гриссини таращиться на нас, изумленно раскрыв рот.
      – Пора сделать антракт. – Анжелина вежливо взяла его под руку и увела со сцены. – А заодно и горло промочить.
      – Мысль здравая. – Кайзи уселся в кресло и пригладил мягкий мех утреннего костюма. – И все же она не решает главной проблемы: я трачу большие деньги и жду утешительных результатов. Если уж на то пошло, я готов вас материально стимулировать. То есть придержу ежедневные выплаты, пока вы не войдете в контакт с подозреваемым силачом.
      – Вы не посмеете!
      – Помилуйте, отчего же? Статья шестая, восемнадцатый параграф нашего договора.
      – Что-то я не припоминаю такого параграфа. – У меня перед глазами живо встала горестная картинка: крылатые банкноты улетают в ночную мглу.
      – Припомните, если повнимательнее прочтете документ, на котором стоит ваша подпись. Копия контракта при вас?
      – Нет. Она в банке.
      – Разумная предосторожность. Ничего, я прихватил свою – подумал, вдруг вам захочется взглянуть.
      Он достал из мехового бумажника документ – на сей раз не шедевр полиграфии, а обычную принтерную распечатку. Я пробежал текст глазами и победоносно воздел копию контракта над головой.
      – Я прав! В шестой статье всего семнадцать параграфов!
      – Да неужели? – Кайзи выглядел сбитым с толку. Но тут он склонился над бумагой и ткнул пальцем в конец семнадцатого параграфа. – А на это что скажете?
      Я заморгал.
      – Похоже на чернильную кляксу.
      – Внешность обманчива. – Он достал из саквояжа медную трубу и вручил мне. – Поглядите в микроскоп.
      Я поглядел. Все равно обыкновенная клякса.
      – Это потому, что он настроен на четырехкратное увеличение. Поставьте-ка на четыреста.
      Я нашел регулировочное колесико, покрутил и снова посмотрел. Клякса превратилась в текст, в восемнадцатый параграф. Меня надули.
      – Не отчаивайтесь, – посоветовал Кайзи. – Просто работайте энергичнее, и все будет хорошо. Вдохновитесь мыслью о кругленькой сумме, которая накапливается на вашем депоненте.
      – Уже вдохновился. И уже работаю. Энергично. Мой агент связался с “Большим Бигтопом” и подписал контракты. Скоро я поступлю в труппу. Как раз накануне премьеры на Феторре.
      В голосе моем звучала роковая решимость. Кайзи ни к чему знать, что я освоил еще не все заявленные фокусы. А также что здесь, на развлекательной планете, нет ни одной свинобразьей фермы. К тому же факт остается фактом: до сих пор Кайзи был добрым и щедрым работодателем, и мне не хотелось его разочаровывать. Пусть даже это требовало некоторой скупости по части правды.
      Короче говоря, если он оказался способен натянуть нос старине ди Гризу, то и старина ди Гриз вправе кое-что оставить в загашнике.
      – Позаботьтесь о том, чтобы не опоздать к открытию сезона, – сказал Кайзи. – Ради нашей обоюдной выгоды. Увидимся на премьере.
      Он удалился так же внезапно, как пришел, а я огляделся в поисках Анжелины. Как там насчет упомянутого ею возлияния?
      Анжелина и Гриссини сидели и болтали в саду, в крытом портике. Я подошел и скорее с вожделением, чем с простой благосклонностью устремил взор на полный до краев запотевший бокал. Он поджидал меня. Одним глотком расправясь с его содержимым, я сказал:
      – Бальзам на мои раны!
      Анжелина вопросительно подняла изящные брови.
      – Похоже, кого-то из нас вдруг разобрала жажда. Проблема с Кайзи?
      – Так уж и проблема... Хотя радоваться особенно нечему. Ты ведь знаешь, в последние дни он мне подбрасывал деньжат. Похоже, чернильная клякса на контракте позволяет Кайзи приостанавливать выплаты, когда ему этого захочется. И вот – захотелось. Но он обещал возобновить отчисления, как только мы поступим в цирк.
      – Клякса? – удивилась Анжелина.
      – Только для невооруженного глаза. Под лупой она превращается в кошмарный параграф.
      – Значит, тем важнее то, о чем мы говорили, пока ты беседовал с Кайзи. Я имею в виду сроки.
      – Подготовиться полностью все равно не успеете. – Гриссини поднес бокал ко рту и глубоко вздохнул. – Схватываете вы на лету, но этого недостаточно.
      Я потупился и постарался выглядеть в глазах маэстро скромным.
      – Я позабочусь о том, чтобы в вашем репертуаре было достаточно фокусов и трюков. Но все же “Исчезающего бойспраута” вам не осилить.
      – Но как же без него? Это ваш коронный номер! Почему мы его не осилим?
      – Ну, главным образом потому, что у нас нет бойспраута. – Как всегда, логика Анжелины была убийственной. – Я думала над этим, но трудно подыскать восьмилетнего мальчугана. К тому же это противозаконно.
      – Когда я выступал, передо мной такой проблемы не стояло, – припомнил фокусник. – Гриссини – большая семья, и всегда удавалось найти маленького кузена или племянника. Увы, все они выросли и рассеялись по дальним уголкам галактики.
      – А нельзя ли обойтись без мальчика? – упорствовал я.
      – Ни в коем случае! На этом-то и построен фокус. Мальчика сажают среди публики, чтобы вызвался в нужный момент добровольцем. “Исчезающего бойспраута” я всегда приберегал напоследок, как долгожданный номер под занавес. Для начала встряхивал свою огромную крылатку. Взлетали голуби, выскакивали два кролика. Восторженная публика вопила и аплодировала. Я поднимал руки над головой, звучали оглушительные фанфары и громовой раскат. Зрители не умолкали. Я обращался к ним: “Вот он, момент, которого ждали все. Найдется ли среди вас бойспраут в мундирчике?” Всегда находилось несколько. “Ну-ка, – говорю, – покажитесь!” Дети вскакивали на ноги. “Идите сюда! – кричу. – Кто первым заберется на сцену, тот вместе со мной будет демонстрировать следующий фокус, а еще получит двадцать кредитов”. Малыши кричали и отпихивали друг дружку. А мой помощник сидел в первом ряду, поблизости от ступенек. Он тоже вскакивал и устремлялся к сцене. При этом налетал на людей, даже на ноги наступал. То есть всячески доказывал, что он обыкновенный маленький зритель, а никакая не подсадка. Я просил его принести корзину, опустить на пол передо мной. Брал кусок веревки и бросал в корзину. Мальчик терпеливо ждал. И вдруг раздавалась сверхъестественная музыка. Я делал над корзиной магические пассы, веревка выныривала и без всякой поддержки, извиваясь змеей, поднималась в воздух. Казалось, мой мальчик поражен ничуть не меньше остальных. Я махал ему рукой, и он проходил позади меня к корзине. А музыка – все громче, напряженнее... Возьми веревку, говорил я, и мальчик боязливо пятился. Я делал пасс, и у него выпучивались глаза, а все мышцы деревенели. И вот он уже полностью под моим контролем. Что я ни прикажу, все исполнит в точности. Я машу рукой, ион хватается за веревку. И лезет по ней.
      Мы с Анжелиной кивали, зачарованные рассказом. Я живо представил, как мальчик лезет по веревке, изумляясь этому ничуть не меньше зрителей.
      – И вот, – драматически интонировал Гриссини, – мальчик добирается до верхнего конца веревки. Музыка обрывается оглушительным громом литавр, и я всплескиваю рукой. И в тот же миг мальчик пропадает, исчезает, а обмякшая веревка падает в корзину. Я переворачиваю корзину, веревка вываливается. И все. Я кланяюсь. Занавес.
      – Чудесно, – сказала Анжелина. – В чем же фокус?
      – Вам его не показывать, а потому и знать ни к чему.
      И никакая лесть не убедила его передумать.
      – Я вам не расскажу. Зато раскрою загадку “Левитирующей леди”. Сегодня утром прибыла аппаратура, пойду устанавливать. – Он повернулся к Анжелине. – Вы купили черное платье, о котором я упоминал?
      – Да.
      – Замечательно. Если соблаговолите надеть его сейчас, перейдем к следующему номеру.
      Я остался в одиночестве. Гриссини возился с аппаратурой, Анжелина переодевалась. Я пил. Разумеется, в меру. Только для того, чтобы поднять настроение, испорченное коварным мошенником Кайзи. Мне ведь уже понравилось звонить по утрам в банк.
      – Божественно!
      Платье заслуживало этой похвалы. Оно было черное, бархатное, длиной до пят, с изумительно глубоким вырезом, и ткань развевалась, когда Анжелина поворачивалась.
      – Сойдет, – бросил из дверей Великий Гриссини. – Ну что ж, начнем. Я должен объяснить Анжелине ее роль. – Он глянул на часы. – Джим, приходите к нам ровно через полчаса.
      – Будет сделано. – Я тоже посмотрел на часы, потом на бутылку. Пожалуй, бокал-другой поможет мне скоротать вынужденный досуг. В наш домашний театр я возвратился изрядно навеселе. На этот раз голубой занавес не закрывал авансцену. Она была пуста, если не считать трех больших кубов. Волной накатывала музыка, предвещая выход Гриссини. И вот магистр на сцене. Он поклонился, а публика, то бишь я, неистово захлопала.
      – Благодарю вас, леди и джентльмены, благодарю. А сейчас вам необходимо подготовиться к потрясающему чуду, которое обязательно вас изумит, зачарует и заставит теряться в догадках. – Он один за другим повертел кубы, демонстрируя, что у каждого отсутствуют две противоположные грани. Кубы были черны снаружи и белы внутри. В руке у факира появилась волшебная палочка, и он провел ею внутри каждого куба, показывая, что они полые.
      – Простенькие четырехгранные конструкции, совершенно пустые. Сейчас я их поставлю вот так.
      Волшебная палочка исчезла, руки фокусника освободились. Он поднял первый куб и перенес на середину сцены. Потом переместил остальные. Получилась платформа. Снова я увидел волшебную палочку. Гриссини постучал ею по кубам и еще раз помахал внутри каждого. Затем повернулся и поклонился.
      – А теперь, леди, джентльмены и почетные гости, прошу поаплодировать моей очаровательной ассистентке.
      Я изо всех сил захлопал в ладоши, не сомневаясь, что любой зритель на моем месте точно так же встретил бы появление Анжелины. Она ступала неторопливо и безмятежно, и чарующе улыбалась, и махала восторженным толпам, состоящим, разумеется, из меня одного.
      Под спокойную мелодию Гриссини взял Анжелину за руку и подвел к рампе. Они поклонились, затем вернулись к кубам. Анжелина медленно и осторожно села на средний куб, затем закинула ноги и улеглась на все три ящика. И улыбнулась зрителям, подпирая ладонью подбородок. Юбка свешивалась и была черна, как смоль, на фоне белых внутренних поверхностей кубов. Гриссини делал пассы, его волшебная палочка снова исчезла.
      Он нагнулся и выдернул из-под Анжелины средний куб.
      Я изумленно ахнул, как ахнул бы на моем месте любой зритель. Анжелина лежала как лежала, совершенно неподвижно, хотя средняя часть ее тела лишилась опоры.
      А потом я ахнул еще громче – Гриссини выдернул куб из-под ее локтя, и она повисла в воздухе. В довершение всего он убрал и третий, последний куб.
      Когда факир отвернулся, Анжелина улыбнулась мне и помахала рукой. Я хлопал так, что даже руки заболели.
      Под мои аплодисменты и под крещендо Гриссини поднял над головой металлический обруч и грохнул им об пол – дескать, убедитесь, какой он крепкий и цельный. А затем повел им вдоль тела Анжелины, доказывая, что она действительно висит в воздухе.
      Мои руки онемели от восторженных хлопков. Обруч скользнул назад и со стуком покатился за кулисы. Музыка оживилась, фоку сник один за другим вернул кубы на место. Затем помог Анжелине спуститься и поклонился вместе с ней. Я вскочил на ноги, чтобы заключить ее в объятия.
      – Моя волшебница! – воскликнул я. – И не больно тебе было висеть на проволоке?
      – Никакой проволоки. Ты же видел, как проходил обруч.
      – Видел и ничего не понял. Настоящая магия?
      – Скажем так: настоящая иллюзия.
      Гриссини вышел из гостиной. Я заметил, что направился он к портику. Фокусыдело утомительное. А может, старик не желал слышать, как раскрывают его тайны.
      – И все-таки не понимаю, как это удалось. Может, дело в кубах?
      – Нет. Они в точности такие, какими выглядят. Прочное дерево. Устанавливаются, как ты помнишь, рядком. Потом, как ты помнишь – мой выход.
      – Это незабываемо!
      – И привлекает внимание. Гриссини идет по сцене встречать меня, и луч прожектора движется за ним. Вот тут-то и делается фокус, а не в тот момент, когда он убирает кубы.
      – Ну, конечно. Многие фокусы делаются задолго до того, как их показывают. Публика смотрит на тебя и на Гриссини и не смотрит на кубы. Тут-то все и происходит.
      Я направился к кубам, лежащим на сцене у черного занавеса. Фокус был столь хорош, что я лишь в футе от себя разглядел тонкую черную платформу, висящую в воздухе. Она-то и поддерживала Анжелину.
      – Но это все равно волшебство! Не может она просто так висеть!
      Я рассмотрел платформу, заглянул под нее, провел по ней руками.
      И обнаружил прочный черный стержень. Он торчал из занавеса. И, несомненно, крепился к скрытой там прочной раме. Меня осенило:
      – Все ясно! Когда он обходил сцену, а затем укладывал кубы, платформы здесь не было. Она появилась, лишь когда он пошел навстречу тебе и за ним поплыл луч юпитера. В темноте выдвинулся стержень, несомненно управляемый по радио, и поместил платформу над ящиками. Публика ее не видит, потому что она черна, как и наружная поверхность коробок. Ну, а обруч? Он прошел вдоль твоего тела...
      – И назад, – напомнила она. – Он достаточно широк.
      – Все ясно! Обруч уперся в брус, и его пришлось возвращать. Тем же путем.
      Мы пошли поздравить Гриссини. Он по обыкновению пожал плечами и напомнил, грозя пальцем:
      – У вас мало времени, а научиться надо сочень многому.
      Разумеется, он был прав. Я располагал одной-единственной неделей. Все эти дни я трудился не покладая рук, не брал в рот хмельного и спал урывками. И вскоре научился ловко доставать больших птиц прямо из воздуха и сотнями вытаскивать платочки из пустой тубы. Я тренировался с аппаратурой для подвешивания человека, что особенно нравилось Анжелине, и мастерски освоил этот фокус. Я даже постиг искусство читать записки из зрительного зала, прижимая их неразвернутыми ко лбу.
      Научившись, я был на седьмом небе от счастья. Раньше, видя это диво на сцене, я неизменно приходил в восторг. А все оказалось так просто! Вы прижимаете ко лбу сложенный клочок бумаги, произносите имя приславшего записку зрителя, и он откликается. Ответив на его вопрос, вы разворачиваете записку и читаете ее вслух для сверки, затем отбрасываете и берете следующую. Отвечаете и на нее, а затем разворачиваете и прочитываете вслух под аханье публики. Дело в том. что первый зритель – подсадка, и никаких записок он вам не присылал. Зато благодаря ему вы получили возможность прочитать настоящую записку. Вы постоянно обгоняете публику на один вопрос. Чудо? Отвлечение внимания!
      Прошла неделя, и вот наши чемоданы уложены, билеты куплены. Пора в путь-дорогу. И пора снова зарабатывать деньги. С тех пор как Кайзи Ткнул меня носом в микроскопический параграф контракта, я нес убытки, и это причиняло невыразимые мучения.
      Когда мы прощались, Великий Гриссини вовсе не выглядел великим.
      – А все-таки славно было вновь постоять на сцене, – сказал он с тяжелым вздохом.
      – Остаюсь навеки вам благодарен. Вы уж простите, что все так быстро кончилось. – Я отвернулся, чтобы не видеть тоску в его глазах.
      – Берегите себя, – сказала Анжелина.
      Он скривился.
      – Пускай меня берегут “Счастливые Гектары”. – Особой радости в его голосе я не услышал.
      У меня рука не поднялась нанести задуманный удар.
      – Послушайте, – сказал я, – мне выпала великая честь поработать с вами и чуточку скрасить вашу жизнь. Поверьте, вам не придется об этом жалеть.
      – Что вы имеете в виду?
      – Деньги. Еженедельно вы будете получать чек. Хватит и на еду получше, и на выпивку поприличней, и на все маленькие радости, ради которых стоит жить. Его это потрясло. Он сощурился.
      – В чем подвох? Почему вы это делаете?
      – Потому что он хороший человек, – ответила Анжелина.
      – Так уж и хороший, – пробормотал я. – Признаюсь, столь исключительная щедрость не входила в мои планы. Скажем так: я внял голосу сердца.
      – О, черт! – Анжелина была растеряна. – Джим, о чем мы вообще говорим?
      – Видишь ли, я собирался платить и дальше, но лишь за тайну “Исчезающего бойспраута”. А сегодня вдруг понял: в моем послужном списке нет ни одного случая шантажа. И я уже слишком стар, чтобы за него браться. Так что живите на пенсии в свое удовольствие и поминайте меня добрым словечком по вечерам, в час коктейля.
      Я свистнул. Загудели моторчики, чемоданы поехали за нами.
      – Не верю! – крикнул Великий Гриссини нам вслед.
      – Поверьте, – сказала Анжелина. – Старина ди Гриз только с виду кремень, а сердце у него нежное.
      – Если не прекратишь меня нахваливать, я покраснею.
      Я поцеловал жену в щеку.
      Когда я подошел к такси, позади отворилась дверь коттеджа.
      – Я вам скажу, – произнес факир. – Я решился.
      – Лайнер ждать не будет, – предостерегла Анжелина.
      – Это и минуты не займет. Вы бы сами могли догадаться, когда я сказал, что мальчик заходит мне за спину. На секунду он исчезает с глаз публики. Отвлекай внимание!
      – И тут кое-что происходит. -Я обрадовался. – Но что?
      – Он останавливается. Его скрывает моя крылатка. Вот почему я всегда оставляю этот номер на конец представления. Когда он заканчивается, падает занавес. Но прежде, чем он поднимется снова, мальчик успевает убежать за кулисы. Я кланяюсь.
      – Но если не он поднимается по веревке, то кто?
      – Никто. Нет никакой веревки над корзиной, это изображение. В тот момент, когда мальчик заходит мне за спину, я включаю проектор. Передо мной тотчас появляется голографическое изображение веревки. Помните, настоящий мальчик скрывается от публики за моим плащом. А в следующий миг из-за меня выходит голографическое изображение мальчика и поднимается по голографической веревке. И исчезает, как может исчезнуть лишь изображение. А изображение веревки падает в корзину. И остается только настоящая веревка на дне.
      – И тут опускается занавес, – со смехом добавила Анжелина, – и довольные зрители расходятся по домам.
      – Пора и нам честь знать, дорогой магистр. Великий Гриссини, вы действительно великий.
      На сем мы и расстались. Он – кланяясь, мы – смеясь. Под занавес жизни он дал великолепное представление.

      Как только мы оказались на борту лайнера, которому выпала честь доставить нас в Феторрскорию, эйфория от последнего представления Великого Гриссини испарилась. Мы так и не решили одну из серьезнейших проблем. Должно быть, Анжелина увидела мой злобный оскал. Она попыталась меня развеселить, но ничего путного из этого не вышло. В моей черепной коробке плясали мысли о свинобразах. Да разве могу я допустить, чтобы исчезло одно из этих чудесных созданий, даже будь оно в моем распоряжении?
      – Что скажешь о бокале шампанского перед ленчем?
      Из моего пересохшего горла вырвался хрип, и Анжелина похлопала меня по руке.
      – Да, милый.
      – Тогда – в “Звездный бар”!
      Тут пискнуло сигнальное устройство коммуникатора и засветился экран.
      – Ну, конечно, – фыркнул я и состроил кислую мину своему отражению в зеркале. Это было несложно – я как раз причесывался. – Сейчас нам прочтут нуднейшую лекцию о применении спасательных средств. – Ошибаешься, – возразила подошедшая к экрану Анжелина. – Это от Джеймса. Ниже все подробности. Он договорился, чтобы нас встретили, как только пройдем таможню. Некто Игорь, владелец грузовика. Игорь знает, куда нам надо ехать. Еще Джеймс желает удачи и всего наилучшего.
      Она нажала кнопку принтера, и машина выдала распечатку.
      – Он подготовил для нас полное расписание.
      – Наш мальчик! – с любовью и воодушевлением отозвался я. – А сейчас – шампанского!
      “Звездный бар” вполне оправдывал свое название. Потолочным сводом служил огромный хрустальный купол, за ним раскинулась космическая тьма в желтую крапинку. Впрочем, я очень сомневался, что в корпусе звездолета прорубили окно только для того, чтобы пассажиры имели удовольствие посмотреть на космос. Нет, это был фокус, и не из плохих. Мы попивали шампанское и строили планы. Я делал заметки на листе с посланием от Джеймса. Если звездолет не выбьется из расписания, а законы космической механики позволяют на это рассчитывать, мы прилетим на Феторр всего за день до открытия циркового сезона. Свинобразье ранчо примерно в пятистах километрах от космопорта, еще двести километров до Феторрскории. Если и успеем, то впритык.
      – Твоя правда, но что поделаешь?
      – Ничего. А потому давай отложим тревоги на потом.
      Я сунул лист в карман, осушил бокал и отодвинул бутылку.
      – Надо извлечь из полета максимум пользы, то есть постоянно упражняться. Без похмельной дрожи в руках.
      – А как же стаканчик перед сном?
      – Это святое. Я не намерен записываться в абстиненты.
      Дни проходили быстро. Я упражнялся, пока мои пальцы не приобрели змеиную изворотливость. В последние дни перед отлетом Анжелина взяла на себя все покупки. Тогда я не осознавал, сколь хлопотное это дело – все мое внимание было отдано фокусам. Однажды она появилась из спальни, когда я отрабатывал очень сложную карточную манипуляцию.