К тому же взаимосвязь пространства и времени делает такого рода военные действия попросту непрактичными. Когда каждого солдата, оружие и паек приходится поднимать из гравитационного колодца планеты и перевозить через космос, расход энергии становится чудовищным, спрос на транспорт — невозможным, а стоимость — невероятной. Если к тому же агрессор сталкивается при высадке с решительным противодействием, вторжение попросту становится невозможным. И это внутри солнечной системы, где планеты, по галактическим масштабам, практически соприкасаются. Мысль о военных действиях между планетами различных звездных систем еще более невероятна. Однако то, что я видел, еще раз доказывало, что нет ничего невозможного принципиально, если люди захотят взяться за это достаточно энергично. А такие вещи, как насилие, война и кровопролитие, все еще имеют страшную привлекательность для таящегося насильственного потенциала человечества, несмотря на длительный период мира и стабильности. У меня возникла мысль, внезапная и угнетающая.
      — Вы говорите, что было совершено успешное межпланетное вторжение? — спросил я.
      — Больше, чем одно. — Когда он это говорил, на его лице появилась недобрая улыбка.
      — А вы и Лига хотите видеть эту практику прекращенной?
      — Прямо в точку, Джим, мой мальчик.
      — А я — тот сосунок, которого выбрали для этого поручения?
      Он протянул руку, взял сигару из моих пальцев и бросил ее в пепельницу, а затем торжественно пожал мне руку.
      — Это твоя задача. Ступай туда и победи! — В такие минуты шеф предпочитал обращаться ко мне на «ты».
      Я вырвал руку из его предательского пожатия, вытер, пальцы о штанину и снова ухватил свою сигару.
      — Я уверен, что вы позаботитесь о том, чтобы мне были обеспечены самые лучшие похороны, какие только может позволить себе Корпус. А теперь не соблаговолите ли вы выжать из себя несколько деталей, или вы предпочитаете завязать мне глаза и выстрелить мной в односторонней грузовой ракете?
      — Спокойствие, мой мальчик, спокойствие. Ситуация представляется совершенно ясной. Об этом мало говорилось в средствах массовой информации из-за окружавшей эти вторжения определенной политической смутности, плюс жесткой цензуры рассматриваемых планет. Согласно нашей реконструкции — очень хорошие люди погибли, добывая эту информацию, — ответственность за это несет планета Клизанд, третья планета в системе Эпсилон Индейца. Вокруг этого солнца вращаются по своим орбитам около двух десятков планет, но только три из них пригодны для обитания. И обитаемы. Клизанд прибрал к рукам две братские планеты несколько лет назад, но мы не сочли нужным бить тревогу. По-настоящему мы встревожились, когда стало фактом, что они увеличили размах: межзвездные завоевания, считавшиеся до этого невозможными. Они завоевали еще пять планет в близлежащих системах и, кажется, подумывают о большем и лучшем. Мы не знаем, как они это делают. Но они, кажется, научились это делать. У нас есть агенты на завоеванных планетах, но они узнали очень мало ценного. Было принято решение — заверю тебя, на самом высоком уровне: ты встал бы и отдал честь, если бы я назвал тебе имена некоторых участвующих в этом людей, — что мы должны отправить человека на Клизанд докопаться до корней проблемы в стоге сена и разрубить гордиев узел.
      — Я думаю, что эта идея самоубийственна, даже если не принимать во внимание содержащуюся в ней смешанную и отвратительную метафору. Вместо этого мы могли бы…
      — Ты отправишься. От этого тебе никак не открутиться, Скользкий Джим.
      Я все же попытался. Но ничего не вышло. Мне дали копию всех имеющихся материалов, запись языка на кору головного мозга и отмычку к скоростному кораблю-разведчику, который должен был доставить меня туда, куда нужно. Мрачный вернулся я в нашу квартиру, где Ангелина, устав заниматься своими волосами, метала нож в установленную у противоположной стены мишень размером с голову. Даже нижним броском после быстрого выхватывания клинка из ножен она безошибочно поражала черное пятно любого глаза.
      — Дай я повешу фото Инскиппа, — предложил я. — Оно будет более интересной мишенью для тебя: все же какое-то удовлетворение ты получишь.
      — Этот злой старик посылает моего мужа на задание?
      — Этот старый грязный козел добивается, чтобы меня убили. Задание настолько секретное, что я не могу рассказать о нем ни одной живой душе, особенно тебе. Так что вот документы, прочти их сама.
      Пока она была занята этим, я сунул, запись клизандского языка в штамп-машину. Такая машина переписывает материал прямо на кору головного мозга без скучного и отнимающего много времени любого учебного процесса. Первая сессия займет примерно полчаса, после чего последует дюжина подкрепляющих сессий. К концу я заговорю на этом языке, заработав дополнительно адскую головную боль от этого электронного щупанья моих синапсов. Однако пока машина работала, обучающийся пребывал в полной бессознательности, а я именно этого жаждал в данный момент.
      Я надвинул шлем на уши, устроился на кушетке и нажал кнопку. Прошло какое-то время, и Ангелина осторожно сняла с меня шлем и в тот же миг вручила мне пилюлю. Я проглотил ее и не открывал глаза, пока не утихла боль. Мягкие губы поцеловали меня.
      — Они пытаются убить тебя, но ты им не позволишь. Ты посмеешься над ними и победишь, а в один прекрасный день займешь место Инскиппа.
      Я чуть приоткрыл глаз и увидел торжествующее выражение на ее лице.
      — Явлюсь домой со щитом или на щите? Грудь в крестах или голова в кустах? Ты будешь беспокоиться обо мне?
      — Все время. Но такова уж участь женщин. Я, разумеется, не могу стоять на пути твоей карьеры…
      — Я и не знал о ней, пока ты мне только что не сообщила.
      — …и сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе.
      — Ты не сможешь отправиться со мной по очень важной и выпирающей причине.
      — Я это знаю. Но в душе я все время буду с тобой. Как ты собираешься высадиться на эту планету?
      — Поднимусь на борт своего сверхшустрого корабля-исследователя, быстро минуя радарный экран, ворвусь в атмосферу и…
      — И тебя распылят на атомы. Вот, почитай-ка этот рапорт. Его написал уцелевший с последнего корабля, попробовавшего такой подход.
      Я прочел рапорт. Он производил крайне гнетущее впечатление. Я швырнул его обратно в кучу других.
      — Предупреждению внял. Похоже, эта планета милитаризирована до предела. Держу пари, у них даже домашние животные носят мундиры. Переть вот так, напролом, значит подходить к ним на их собственных условиях, конкурировать с ними в области, где они лучше всего организованы. А вот против чего они не организованы, так это против маленького обмана, изящного воровства, гладкого подходца, прикрывающего хитрую атаку. Проскользнуть, проникнуть, действовать и искоренять.
      — Мне это что-то начинает не нравиться, — нахмурилась моя любовь. — Ты позаботишься о себе, Джим? Я не думаю, что беспокойство пошло бы мне сейчас на пользу.
      — Если ты желаешь беспокоиться, то беспокойся о судьбе этой несчастной планеты, на которую спустили Скользкого Джима: ее завоеваниям конец, можно считать, что с ними покончено.
      Я звонко поцеловал ее и вышел; моя голова была высоко поднята, плечи расправлены, и я очень желал хоть на минуту, хоть на одну десятую секунды быть столь уверенным в себе, как разыгрывал. Задание будет очень тяжелым.
      Мое планирование операции было детальным, приготовления — сложными, расходы — огромными. Я выжимал из Инскиппа не один визгливый крик боли из-за стоимости этой затеи и должным образом эти крики игнорировал, продолжая подготовку. В петле-то предстояло оказаться моей шее, а не его, и я ограждал все ставки, какие мог, чтобы гарантировать свое выживание. Но разработка даже самого совершенного плана в конечном итоге приходит к завершению, последние детали утрясаются, отдаются финальные команды. И барашка ведут на бой. База! И вот я, явившийся нагим в этот мир, сижу в баре межсистемного лайнера «Кзинеттава»; передо мной стоит стакан со спиртным, в пальцах стиснута сигара. Объявление о том, что через час мы приземлимся на Клизанде, я слушал нагим — фигурально выражаясь, конечно. Потребовались сила воли и крепкая самодисциплина, чтобы заставить себя оставить дома все предметы незаконного характера. За всю свою жизнь я никогда этого не делал. Никаких минибомб, газовых капсул, пальцевых буравчиков, подслушивающих устройств. Ничего. Нет даже отмычки, которая всегда была закреплена на ногте большого пальца моей правой ноги. Или… Я скрипнул зубами, подумав об этом, и посмотрел по сторонам. Сидящие за столами с решительным видом налегали на не облагаемое налогами спиртное, и никто не смотрел на меня. Вытащив бумажник, я коснулся его верхнего шва. И ощутил некоторую жесткость.
      Память — вещь обоюдоострая: она и открывает и затуманивает. Мое собственное подсознание боролось против меня. Только мой разум испытывал какой-то энтузиазм относительно высадки на Клизанде без каких-либо незаконных предметов. Я сильно сжал бумажник определенным образом, и крошечная, но невероятно прочная отмычка упала на мою ладонь. Произведение искусства. Я повосхищался ею, а затем поднял свой стакан в знак прощания. По пути назад в свою каюту я бросил ее в мусоросборник. Она полетит дальше вместе с кораблем, в то время как я высажусь на этой исключительно негостеприимной планете. Все доклады и опросы показывали, что на Клизанде живут самые придирчивые таможенники во всей вселенной. Контрабанду попросту нельзя было провезти туда. Поэтому я и не пытался. Я был всего лишь тем, кем я был на вид. Коммивояжером, представителем фирмы «Фанциолетто-Мушуар Лимитед», производящей самое убийственное оружие. Фирма существовала, и я был ее представителем, и никакое самое тщательное расследование не могло доказать обратное. Пусть попробуют!
      Они попробовали. Высадка на Клизанд смахивала на оформление в тюрьму. Я и кучка других сошедших скатились по трапу в серое помещение зловещего вида. Мы сбились в кучку под оком бдительных и основательно вооруженных охранников и стали ждать.
      Привезли наш багаж и свалили поблизости. Ничего не происходило, пока трап не был убран и корабль не отбыл. И тогда нас начали вызывать по одному. Я оказался не первым и был рад этой возможности изучить местные типажи. Все они были безразличны к нам — топали сапогами, перебирали свое оружие, держа подбородки высоко поднятыми. У них у всех мундиры были одного цвета, который на первый взгляд — и ошибочно — можно было принять за очень невоенный оттенок карминового, пурпурно-красного. Но я очень быстро сообразил, что это был почти точный цвет крови, полуартериальной — голубой, полувенозной — розовой. Достаточно мерзкий цвет, и было трудно удержаться от того, чтобы периодически на него не поглядывать. Все охранники были здоровенными парнями с выпирающими челюстями и свинячьими глазками. На них были шлемы из черного фибергласа со зловещими черными забралами и прозрачными лицевыми щитками, которые могли опускаться и подниматься. Каждый имел при себе гауссовку — многоцелевое и особо смертоносное оружие. Его мощные батареи накапливали впечатляющий заряд. Когда нажимали на спуск, в стволе генерировалось сильное магнитное поле, разгоняющее снаряд до скорости, не уступающей скорости снаряда любого другого оружия с реактивными патронами. Но гауссовка имела то превосходство, что обладала более высокой скорострельностью, была абсолютно бесшумной и стреляла любыми снарядами, от отравленных иголок до разрывных пуль. Корпус получал рапорты об этом оружии, но мы никогда не видели ни одного образца. Я запланировал как можно скорее исправить эту ошибку.
      — Пас Ратунков! — крикнул кто-то, и я шевельнулся, оживая, так как вспомнил, что так зовут меня по легенде. Я замялся, колеблясь, и один из охранников, топая и чеканя шаг, подошел ко мне. Уверен, что он приделал к каблукам металлические набойки для увеличения милитаристического эффекта. Я поймал себя на том, что жду, когда сам получу пару таких сапог. Клизанд начинал мне нравиться.
      — Вы — Пас Ратунков?
      — Он самый, сэр, к вашим услугам, — ответил я на его родном языке, предусмотрительно сохраняя иностранный акцент.
      — Заберите свой багаж. Идите за мной.
      Он развернулся, а я имел безрассудство окликнуть его.
      — Но, сэр, чемоданы слишком тяжелы, чтобы унести их все сразу.
      На этот раз он пронзил меня холодным взглядом, не предвещающим ничего хорошего, и с намеком поправил свое оружие — гауссовку.
      — Тележка, — буркнул он наконец и ткнул пальцем в противоположный конец тюремного двора.
      Я покорно пошел за тележкой. Это была моторизованная тележка-платформа, катившаяся на маленьких колесах. Я быстро погрузил на нее свои чемоданы и поискал взглядом своего гида. Он стоял у открытой двери, а палец его теперь был даже ближе к спусковому крючку, чем раньше. Электромотор завыл на высшей скорости, и я галопом понесся за этой штукой к двери. Началась проверка. Как легко это сказать. Звучит так же просто, как: «Я бросил атомную бомбу, и она жахнула». Это была самая детальная и самая тщательная проверка, какие я когда-либо проходил, и я был счастлив, что первым нашел ту самую отмычку. В антисептической комнате с белыми стенами ждало десять человек. Шестеро взялись за мой багаж, в то время как оставшаяся четверка взялась за меня. Первое, что оно сделали, это оставили меня в чем мать родила и бросили под флюороскоп. Спустя несколько секунд они уже совещались над крупным снимком пломб в моих зубах. Было единогласно решено, что одна из них подозрительно велика и имеет несколько необычную форму. Появился набор зубоврачебных инструментов зловещего вида, и они в миг единый эту пломбу извлекли. Покуда зуб снова заполняли цементом — отдам им должное, весьма квалифицированно, — старую пломбу долбанули спектроскопом. Они не выглядели ни разочарованными, ни ликующими, когда оказалось, что это обычный металлический сплав, используемый дантистами. Обыск продолжался. Пока они зондировали мою нежно-розовую личность, один из инквизиторов произвел пачку документов. Большая часть их представляла псиграммы, отправленные после моего заявления относительно высадки. Они связались с фирмой «Фанциолетто-Мушуар Лимитед», моими работодателями, и получили все подробности, касающиеся моей работы. Хорошо, что все это было законным. Я правильно ответил на все вопросы, вставив неуместные звуки только дважды, когда физическое изучение касалось чувствительных мест. Эта часть проверки, похоже, прошла хорошо: по крайней мере, досье было закрыто и отложено в сторону. Пока все это происходило, я мельком прослеживал судьбу своих чемоданов. Они пострадали больше, чем я. Каждый из них был открыт и опустошен, их содержимое разложили по белым столам, а чемоданы затем были методично разъяты на куски. На очень маленькие куски. Швы были распороты, замки сняты, ручки рассечены. Полученный в результате этого хлам был разложен в пластиковые мешки, снабжен ярлыками и оставлен на хранение. Несомненно, для последующей более тщательной проверки. Мою одежду осмотрели довольно поверхностно, а затем отложили в сторону. Я скоро выяснил, почему: просто я не увижу ее вновь, пока не покину планету.
      — Вам будет выдана хорошая клизандская одежда, — объявил один из моих инквизиторов. — Носить ее — одно удовольствие.
      Я в этом очень сильно сомневался, но предпочел хранить молчание.
      — Это религиозный символ? — спросил другой, державший кончиками пальцев, вытянутой руки фотографию.
      — Это фото моей жены.
      — Разрешаются только религиозные символы.
      — Она для меня все равно, что ангел.
      Они немного поломали над этим головы, а затем неохотно разрешили мне иметь снимок. Не то, чтобы мне разрешили иметь при себе столь опасную вещь, как оригинал. Нет, его поспешно унесли и вскоре вернули мне фотокопию. Мне показалось, что на ней Ангелина хмурилась. Впрочем, скорее всего это было лишь мое воображение.
      — Все ваши личные вещи, удостоверение и так далее будут возвращены вам перед отбытием, — холодно уведомили меня. — Во время своего пребывания на Клизанде вы будете носить местную одежду и соблюдать местные обычаи. Вот ваши личные принадлежности… Вот ваше удостоверение личности.
      Я схватил его, радуясь тому, что мне гарантировано существование, все еще нагой и начинающий замерзать.
      — Что находится в этом запертом чемодане? — крикнул один из проверяющих, и голос его зазвенел, как лай гончей, напавшей на след. В нем звучала надежда. Все остальные прекратили работу и окружили меня, когда мне протянули для проверки инкриминируемый чемодан. Выражения их лиц указывали, что любой данный мной ответ будет признанием в преступлении, а за сим последует смертная казнь.
      Я позволил себе раболепно закатить глаза.
      — Господа, я не сделал ничего плохого… — заныл я.
      — Что в нем?
      — В нем оружие.
      Раздались приглушенные возгласы, а один из них принялся что-то искать взглядом — наверное, пистолет, чтобы казнить меня на месте. Я продолжал, заикаясь:
      — Но, господа, вы должны понять… Именно по этой причине я и прилетел на вашу замечательную планету. Моя фирма «Фанциолетто-Мушуар Лимитед» — старый и многоуважаемый производитель оружия. Мы специализируемся в области военной электроники. Это образцы. Некоторые — крайне чувствительны. Открывать можно только в присутствии специалиста по вооружению.
      — Я специалист по вооружению, — заявил, шагнув вперед, один из моих мучителей.
      Я еще раньше заметил его, обратив внимание на лысую голову и зловещий шрам, стянувший глаз в вечном подмигивании.
      — Рад с вами познакомиться, сэр. Я — Пас Ратунков.
      Мое имя не произвело на него впечатления, и он не назвал своего.
      — Если мне можно будет получить мое колечко с ключами, я открою этот чемодан и продемонстрирую вам его содержимое.
      Они развернули видеомонитор, чтобы записывать ожидаемую информацию, прежде чем разрешили мне приступить. Я отпер крышку и откинул ее. Специалист по вооружению прошелся пылающим взглядом по лежащим внутри в мягких гнездах образцам. Я пустился в объяснения.
      — Моя фирма — создатель и единственный производитель мины с механизмом памяти и взрывателя близости. И нет в мире мины столь компактной, как наша, и столь многоцелевой.
      Чтобы вытянуть взрыватель из гнезда, я воспользовался пинцетом. Взрыватель был не более булавочной головки.
      — Это самый миниатюрный взрыватель, предназначенный для применения в небольшом оружии типа пистолета. Выстрел активирует взрыватель, который затем детонирует заряд в пуле, когда та приблизится к мишени на заданное расстояние. А вот это — взрыватель другого типа, предназначенный для более тяжелого оружия, скажем, для ракет.
      Они нетерпеливо подались вперед, когда я вытащил облатку Пам-IV и принялся расписывать ее исключительные достоинства.
      — Эта конструкция способна сопротивляться невероятным нагрузкам в тысячи «же», мощным ударам. Она может быть запрограммирована заранее на любую специфическую цель и тогда детонирует лишь при приближении этого объекта. Модель содержит селективные цели, которые предотвращают взрыв при приближении дружественных объектов. Она по-настоящему уникальна.
      Я осторожно положил взрыватель обратно и опустил крышку чемодана. По рядам зрителей прокатился счастливый вздох. Это было именно то, что им в самом деле нравилось. Специалист по вооружению взял чемодан.
      — Он будет возвращен вам, когда его понадобится продемонстрировать.
      Проверка без былого энтузиазма плелась к концу. Взрыватели были кульминацией обыска: ничто другое не могло сравниться с этим. Они немного поразвлекались, выжимая тюбики и опустошая банки в моем выборе предметов туалета, но и это они делали без души. Устав от всего этого, они все свалили в кучу и швырнули мне новую одежду.
      — Четыре с половиной минуты на одевание, — сказал инспектор на выходе.
      — Принести чемоданы.
      В любом случае моя одежда не была тем, что можно было счесть чем-то супермодным. Нижнее белье и все такое прочее было скучного серого цвета. Сделано это было из материала по виду и на ощупь воспринимавшегося, как смесь отходов, мусора и наждачной бумаги. Я вздохнул и натянул все это на себя. Верхнее одеяние было похоже на комбинезон и придавало мне вид гигантского мутанта осы из-за широких поперечных черно-желтых полос. Ну что ж, если хорошо одетые клизандцы носят такие наряды, то и я буду это носить. Впрочем, не скажу, чтобы у меня был большой выбор. Я взял два чемодана с острыми ручками, врезавшимися мне в ладони, и вышел через единственную открытую дверь.
      — Машина, — произнес стоявший снаружи охранник, указывая на стоявший поблизости экипаж с прозрачным верхом без шофера.
      — Я буду рад воспользоваться машиной, — кивнул я с улыбкой. — Но куда мне ехать?
      — Машина знает. Залезайте.
      Да, здесь обитали не самые остроумные собеседники в галактике. Я бросил в машину свои чемоданы и сел. Дверца, засопев, закрылась, загорелся ряд огоньков на роботе-водителе. Мы тронулись вперед, и тяжелые ворота распахнулись перед нами. И еще одни, и еще, каждые достаточно толстые, чтобы замуровать подвал банка. Миновав последние ворота, мы вылетели на открытое пространство, и я зажмурился от удара солнечного света. С превеликим интересом смотрел я на пролетавший мимо пейзаж. Клизанд, если этот безымянный город был его образцом, являлся модернизированным, механизированным и деловым миром. Шоссе заполняли грузовики и легковые автомобили, все явно управляемые роботами — очень уж четко они соблюдали дистанцию, двигаясь с весьма впечатляющей скоростью. Пешеходные дорожки имелись по обеим сторонам и пересекали улицы над головой. Мелькали магазины, вывески, люди, мундиры. Мундиры! Это короткое слово не может охарактеризовать окружавшее меня медализированное и многоцветное великолепие. Все носили мундиры разных цветов, которые, должно быть, обозначали войска и службы разного рода. Но среди них не было ни одного в желто-черную полоску. Еще одно препятствие, поставленное на моем пути, но я выбросил это из головы. Когда ты тонешь, разве тебя взволнует, если тебе на голову выльют еще одну чайную ложку воды? В этом деле ничто не обещало быть легким. Моя машина вырвалась из стремительного уличного потока, нырнула в туннельный вход и остановилась перед весьма изящно разукрашенной дверью. Над входом было начертано золотыми буквами: «ЗЛАТО-ЗЛАТО», что по-клизандски может быть прочитано как «ЛЮКС». Это была приятная неожиданность. Представительный швейцар в позументах и золоте кинулся открывать дверцу, но тут же замер и скривил губы, увидев мою одежду. Он отпустил ручку двери и ушел, громко топая, а его место занял некий индивид с бычьей шеей в темно-сером мундире. На обоих плечах у него были маленькие серебряные знаки различия: скрещенный нож и боевой топор. А пуговицами служили серебряные черепа. Не очень ободряющий вид.
      — Я Паков, — громыхнула эта давящая на психику фигура, — ваш телохранитель.
      — Рад с вами познакомиться, сэр, очень рад.
      Я вылез из машины и, неся, следует заметить, сам свои чемоданы, последовал за мрачной спиной моего сторожевого пса в кулуары отеля — именно отелем и оказалось это здание. Мое удостоверение было принято с максимальной невежливостью, мне неохотно выделили номер, а потом принудили явно не симпатизировавшего мне боя показать мне дорогу. Мы пошли. Мой статус теоретически уважаемого инопланетного торгового представителя давал мне доступ в первый класс, но это не значило, что мне там должно было понравиться. Моя осиная раскраска клеймила меня как чужака, и именно за чужака они собирались держать меня. Покои были роскошными, кровать — мягкой, «клопы» присутствовали в изобилии. Звуковые и оптические, они были встроены не только в каждый осветительный прибор, но и в арматуру. Каждая вторая выпуклость на изобилующей таковыми мебели была микрофоном, а камеры включались, следя за мной своим глазами-бусинками, когда я передвигался. Когда я зашел в ванную побриться, оптический глаз смотрел на меня сквозь слегка посеребренную поверхность зеркала, и еще один оптический наблюдатель был вмонтирован на конце моей зубной щетки — несомненно, чтобы следить за секретными устройствами, таящимися в моих коренных зубах. Все очень эффектно. По их мнению. Но меня это заставило рассмеяться. Правда, я постарался превратить смех в фырканье, чтобы, мой терпеливый телохранитель ничего не заподозрил. Он шлепал за мной, куда бы я ни пошел в этих просторных апартаментах. Я не сомневался, что он будет спать в моей постели у меня в ногах, когда я отправлюсь на боковую. Ну, им все это мало поможет! Любовь смеется над технарями, равно как и Джим ди Гриз, который невероятно много знает, если вы извините мне кажущуюся нескромность, о подобной публике. Это был случай массированного перебора. Да, тут было множество «клопов», но что же вы будете делать со всей этой информацией? Компьютерные системы будут совершенно бесполезны в ситуации с наблюдениями вроде этого. А это означает, что огромный штат человеческих существ будет следить, записывать, анализировать. Есть предел числу людей, которым можно поручить такого рода работу, потому что с увеличением их неминуемо приходишь к геометрической прогрессии со сторожами, сторожащими сторожей и так далее, пока никто не будет заниматься ничем иным, кроме этого. Я был уверен, что за мной будет постоянно следить большой штат: иностранцы здесь достаточно редки, как не насладиться предоставившимся случаем. «Клопами» будут кишеть не только мои покои, но и улицы, по которым я буду обычно проходить, здания, в которых я буду бывать, машины и тому подобное. Но весь город нельзя клопизировать, да и не было причин делать этого. Все, что должен был делать я, это какое-то время играть свою роль послушного коммивояжера — до тех пор, пока не найду возможности покинуть «клопизированные» районы. И сварганить план, который позволит мне полностью исчезнуть, коль скоро я вырвусь из поля зрения наблюдателей. У меня будет только один шанс на это. Составленный план, каким бы он ни был, должен сработать с первого раза, или же я стану очень мертвой крысой. Чтобы я ни делал, Паков всегда был тут как тут и следил за каждым моим движением. Он следил за мной, когда я отправлялся спать, а утром, когда я просыпался, взгляд этих маленьких твердых глаз был первым, что я видел. Паков будет устранен первым, но до тех пор его постоянное присутствие расслабляюще действует на тех, кто за мной следит. И пусть они расслабляются. И я тоже старался выглядеть расслабившимся, хотя таковым не был. Я старательно изучал город, выискивая ту крысиную нору, которая была мне нужна. На третий день я нашел ее. Это была одна из многих возможностей, рассмотренных мной, но она показалась мне наилучшей. Я составил соответствующий план и в ту ночь позволил себе улыбнуться в темноте, отходя ко сну. Я уверен, что улыбка эта была замечена инфракрасными камерами, но что можно прочесть по улыбке? Четвертый день начался как и все предыдущие — с поданного в номер завтрака.
      — Ого, а я сегодня что-то голоден, — сказал я сердито глядевшему на меня Пакову. — Возможно, это веселое настроение, свойственное вашей планете, так на меня действует. Знаете, я охотно съел бы еще что-нибудь.
      И съел. Второй завтрак. Поскольку не знал, когда мне в следующий раз удастся перекусить. Вот я и решил заправиться как можно лучше. Последовала стандартная рутина. Мы вышли из отеля в назначенный час, и нас уже ждал автомобиль с роботом-водителем. Автомобиль сразу же поехал по обычному маршруту в военное министерство, где я недавно демонстрировал достоинства взрывателей фирмы «Фанциолетто-Мушуар Лимитед». Было уничтожено немало мишеней в различных условиях. Все это было неплохим развлечением. Сегодня предстояло это дело продолжить. Мы выехали из туннеля на главную магистраль, некоторое время ехали по ней, а потом свернули на боковую улицу, которая вела к нашей цели. Уличное движение здесь было малоинтенсивным — как всегда, — и не было видно пешеходов. Превосходно. Мелькала улица за улицей, я чувствовал, как затягивается знакомый узел напряжения. Все или ничего, Скользкий Джим, вот мы и начали…
      — Ап-чхи! — Я надеялся, что это прозвучало достаточно реалистично. Я потянулся за носовым платком. Паков подозрительно взглянул на меня и подобрался.
      — В нос попало немножко пыли, знаете, как это бывает, — объяснил я. — Скажите, вот там, это не уважаемый ли генерал Трогбар? — Я указал своей свободной рукой.
      Паков был очень хорошо обучен, его глаза лишь на мгновение стрельнули в сторону и тут же вернулись ко мне. Но это мгновение и было тем, что мне требовалось. В носовом платке у меня был завязан столбик монет, единственное оружие, которым я мог обзавестись под бдящим оком властей. Я собрал его, монету за монетой, ночью под одеялом. Моя правая рука, взмахнув твердым столбиком, ударила по короткой дуге, кончавшейся на скуле Пакова. Он обмяк с приглушенным стоном. Он еще падал, когда я подал сигнал аварийной остановки, перегнувшись через сиденье машины и ударив по нужной кнопке. Мотор заглох, тормоза сработали, и мы с визгом остановились. Не далее чем в дюжине шагов от избранного мною места. В яблочко. В тот же миг я выскочил и побежал. На пульте контроля уже наверняка пылал сигнал тревоги
      — в машине была масса всевидящих глаз. Силы врага были пущены в ход в тот же миг, что и мои. Все, чем я располагал, это секунды, может быть минута свободы, прежде чем налетят солдаты и схватят меня. Хватит ли времени? Опустив голову, я на всех парах нырнул в узкий проход служебной улицы, который тянулся позади ряда зданий и выходил на другую улицу. Здесь работали роботы, грузившие бачки с мусором, но они игнорировали бегущего человека, то бишь меня, поскольку были они простейшего типа М, не запрограммированные ни для чего, кроме такой работы.
      А вот погонщик роботов — другое дело. Он был человек и держал электронный хлыст, который применялся для того, чтобы роботы пошевеливались. Хлыст щелкнул, обвившись вокруг моего тела, и от удара тока у меня защекотало в боку. Удар был, мягко говоря, шоковым, но в тот момент я едва почувствовал его. Напряжение было не слишком высоким, потому что хлыст предназначался для взбадривания роботов, а не для того, чтобы варить вкрутую их мозговые цепи. Я ухватился за хлыст в тот момент, когда он ударил, и с силой рванул его на себя. Все это, разумеется, происходило в полном соответствии с планом. Я видел этого погонщика роботов и его бригаду каждый день в этом самом месте, когда мы проезжали мимо: Клизанд любил свою рутину.