Билл в сердцах пнул ведро. Затем та же участь постигла стул, который разлетелся в щепки.
      Не то чтобы Билл был так уж недоволен жизнью, хотя, вообще говоря, имел для этого все основания. Застрять чёрт знает где, на этой паршивой базе снабжения! Ему, Герою Галактики, заниматься самой чёрной из всех чёрных работ! При мысли о своей былой славе он засопел от жалости к самому себе. Дойти до того, чтобы разъезжать на погрузчике и подавать в трюмы кораблей, уходящих в дальний космос, громадные коробки с бумагой двойного назначения: с одной стороны наждачной, с другой — туалетной, и горе тому, кто не позаботится прочесть инструкцию на коробке!
      Однако какой бы хреновой ни была нынешняя работа, его куда больше волновала совсем другая, глубоко личная проблема. Правая ступня у него чем дальше, тем больше превращалась в камень и уже почти не слушалась. Он снова засопел и в ярости изо всех сил топнул ногой, после чего с трудом вытащил её из дыры, которую пробил в полу.
      На первых порах это была вполне приличная ступня. Билл даже начал привыкать к тому, что на ней столько лишних пальцев. Но когда она начала превращаться в камень, это было совсем из рук вон. Точнее, из ботинка. Она уже весила килограммов пятнадцать и с каждым днём становилась все тяжелее. Ощущение было такое, словно повсюду таскаешь за собой бетонный блок, а стоило привести её в движение — она так и норовила во что-нибудь врезаться. Все, кто работал на базе, старались держаться от Билла подальше, а роботы-ремонтники ходили за ним по пятам, как механические собачки.
      Билл подумал, что утрата важных частей тела уже стала входить у него в привычку. Эта мысль повергла его в глубокое уныние, и он смахнул с ресниц непрошеную слезу. Собственную левую руку он потерял не по своей вине, когда зарабатывал себе лавры Героя Галактики. Ничего не поделаешь, на войне как на войне. К тому, что вместо левой руки Биллу пришили правую — очень симпатичную, надо сказать: раньше она принадлежала одному его дружку, приятно иметь что-то от него на память, — Билл уже привык и даже немного с ней сроднился. Он испытывал к этой руке какую-то особую привязанность и постоянно выдумывал для неё всякие смешные занятия.
      Но вот эта ступня — дело совсем другое. Своей родной ступни Билл лишился в порыве самосохранения, пытаясь спасти остальные части тела от ещё более печальной судьбы во время отчаянной схватки с чинджерами.
      Официальная версия командования гласила, что на этих полоумных чинджерах и лежит вина чуть ли не за все ужасы, какие только случались когда-либо во Вселенной. Если верить слухам, эти существа, пресмыкающиеся по самой своей природе и безнадёжно погрязшие во всевозможных пороках, имеют рост больше двух метров и по утрам пожирают на завтрак детишек. С соусом «табаско». Однако Билл-то знал цену этим слухам. На самом деле чинджеры ростом всего сантиметров двадцать, не выше, и пока космическая пехота не принялась истреблять их направо и налево, не питали ни малейшей склонности к насилию. Они миролюбивы и дружелюбны, неглупы и необыкновенно способны к обучению, а соуса «табаско» терпеть не могут. Кончилось же все тем, что Император впутался в межгалактическую войну, лишь бы его армия не сидела без дела, а у Билла оказалось две правых руки, бетонный блок вместо ступни и контракт на несение службы, автоматически продлевающийся по истечении срока.
      Собственно говоря, это была не первая ступня, пересаженная Биллу. Но все предыдущие тоже оказались на редкость неудачными. Пожалуй, кроме первой — огромной куриной лапы. Билл испытывал к ней, ну и, конечно, она к нему, довольно-таки прочную привязанность. Но хотя разрывать песок в поисках червей такой ногой было очень удобно, она никак не влезала в ботинок, и на ней постоянно натирались мозоли. Может быть, в том, что новая ступня понемногу превращается в камень, никто и не виноват. От судьбы не уйдёшь.
      Билл распахнул дверь ногой и вслед за ней влетел в кабинет доктора Кромсайта.
      — Могли бы постучать, рядовой! — взвизгнул доктор из-под стола. — Я решил, что мы подверглись атаке противника.
      — Да ни один чинджер, если он не совсем спятил, и смотреть не станет на этот паршивый склад, — ответил Билл, тормозя ногой по полу, чтобы остановиться. — У меня дело посерьёзнее.
      — Неужели на этот раз что-то с носом? — с надеждой в голосе поинтересовался доктор, выползая из-под стола и стряхивая со своего кресла щепки от высаженной двери. — Носы — моя специальность.
      Возможно, это объяснялось тем, что у самого доктора сморкальник был как у муравьеда — длинный, торчащий далеко вперёд, с раструбом на конце и ноздрями, зияющими, как две мрачные, густо заросшие волосами пещеры. Он направил свой внушительный хобот на Билла и фыркнул.
      — Хотите, чтобы я обследовал ваш нос?
      — Только если таким способом вы сможете узнать что-нибудь о моей ступне. Посмотрите на неё, док! Она стала ещё тяжелее.
      — Ступнями я сыт по горло, — снова недовольно фыркнул доктор Кромсайт, похлопывая пальцем по своему носу, отчего тот смешно затрепыхался в воздухе. — Эти крохотные розовые пальцы, которые торчат во все стороны и шевелятся без всякого толка... Нет уж, мне подавайте нос. Перелом хряща! А воспаление пазух! А зловонный насморк! Да если врач не разбирается в носах, он вообще дальше своего носа не видит!
      — У меня пальцы уже больше не розовые и совсем не шевелятся. Они как гранитные. Док, надо что-то делать.
      — А если подождать? — предложил доктор и оглушительно чихнул: в кабинете всё ещё стояла пыль, заполнившая его после того, как Билл разнёс в щепки дверь. Порывом воздуха Билла отнесло на метр назад.
      — Подождать? — завопил Билл. — Я таскаю за собой целый валун, а вы говорите — подождать?
      — Попробуйте отнестись к этому как к научному эксперименту. Будьте мужественны, — попытался успокоить его доктор Кромсайт, схватив из коробки, стоявшей на столе, огромный клок ваты и изо всей силы высморкавшись. Билла обдало мелкими ватными хлопьями. — Может быть, со временем это распространится дальше. Немного погодя в камень превратится ваше колено. Потом вся нога. А там и сами знаете что — это же страшно интересно! И возможно, даже обе правые руки, которыми вы так гордитесь. В конце концов, может окаменеть и ваш нос! Как учёный я никогда бы себе не простил, если бы упустил возможность наблюдать такой любопытный случай.
      Билл молча смотрел, как доктор, согнувшись пополам, борется с приступом чиханья, которому не предвиделось конца. Наконец, когда тот проглотил целую пригоршню таблеток от аллергии, Билл решил, что с этим пора кончать. Настало время браться за дело всерьёз.
      — Как рядовой, страдающий окаменением ступни, я вышел из строя, — заявил Билл, поперхнувшись на слове «строй». — Как штатный врач базы вы, согласно присяге, обязаны обеспечивать пригодность каждого солдата на этой базе к строевой — кхе! — службе. Как я могу встать в строй, если за мной волочится такой валун?
      — Мне очень нравятся ваши клыки, — сказал доктор Кромсайт. — Как бивни у слона. Только вот по час; и носа со слоном никому не сравниться.
      Грубая лесть не возымела действия на Билла, хоть он и был весьма высокого мнения о своих восьмисантиметровых клыках, которые достались ему в наследство от Смертвича Дранга. Билл был убеждён, что стоит ему оскалить клыки, как вид у него становится необыкновенно угрожающим.
      — Я хочу новую ногу! — оскалил он клыки. — Я хочу в строй! — солгал он.
      Устрашённый скрежетом его клыков, доктор неохотно кивнул.
      — Как вы сами правильно отметили, тут у нас не самая горячая точка театра боевых действий. — Доктор Кромсайт достал из стола новую коробку ваты величиной с небольшой гробик. — А поэтому запчастей сюда завозят очень мало. Там, где я проходил службу до сих пор, у нас рук и ног было как грязи, пиписок — целые ящики, а ушей — мешки. Здесь ничего этого нет. А носы? Вы бы видели, какая у меня там была коллекция: любого сорта, формы, размера! Был даже один...
      — Погодите! — оскалился Билл с особой свирепостью. — Что же, значит, мне так и не избавиться от этой каменюги?
      — Перестаньте корчить рожи! — вскричал доктор. — Вы действуете мне на нервы, и операция может закончиться неудачно. Такая операция — дело чрезвычайно тонкое. Этому учатся не один год!
      — Так у меня будет новая нога?
      — Более или менее. У снабженцев вышла какая-то путаница в накладных, и они зачем-то отгрузили мне восемьдесят три ящика регенерирующих ножных почек. Этой дряни у меня тысячи штук, так что одной я, пожалуй, могу для вас пожертвовать. Хотя, на самом деле мне очень хотелось бы посмотреть, не превратится ли в камень ваш нос.
      — Так принимайтесь за дело! — проворчал Билл, которому осточертело повсюду волочить за собой окаменевшую ступню. — Где тут у вас операционная? Подготовка понадобится? Какой наркоз? Мне больно не будет?
      Доктор поставил на пол посреди кабинета какой-то ящик и нажал на кнопку с надписью «РАЗОГРЕВ».
      — Когда зажжётся зелёная лампочка, суньте ногу вон в ту дырку, что на крышке. Я дам вам руку.
      — На что мне ваша рука, мне нужна нога! — завопил Билл. Но тут зажглась зелёная лампочка, Кромсайт вцепился ему в ногу и затолкал ступню в дыру.
      — Это просто небольшая профессиональная шутка, — усмехнулся доктор. — Мы, врачи, несмотря на внешнюю невозмутимость и хладнокровие, на самом деле иногда не прочь пошутить.
      Наперекор всякой логике Билл почувствовал, что ему будет жаль расставаться со старой ступнёй. Лишние пальцы на ней были совсем недурны. А когда она превратилась в камень, ей стало очень удобно припирать двери, чтобы не закрывались, и отшвыривать с дороги всякие мелкие предметы.
      — И когда начнётся операция? — спросил Билл, заранее скрипнув зубами в предвидении долгой, сложной и наверняка мучительно болезненной процедуры.
      — А она уже окончена, — гордо объявил Кромсайт. — Взгляните!
      Билл вытащил ногу из дыры. Ему сразу бросилось в глаза, что ступни у него теперь вообще нет.
      — Вы кретин, а не доктор! — завопил он, размахивая в воздухе культёй. — Где моя ступня?
      — Да ведь вы же и хотели от неё избавиться, разве нет?
      — Но я хотел, чтобы мне её на что-нибудь заменили! А теперь там ничего нет! — со слезами в голосе воскликнул Билл.
      — Теперь там регенерирующая ножная почка военного образца системы «Марк-1». Посмотрите получше, рядовой!
      И действительно, на конце культи сидела крохотная розовая почка, размером и формой больше всего похожая на варёную фасолину.
      — Неплохо сработано, согласитесь! — Доктор стоял надутый от гордости, его красный нос болтался в воздухе, как спелый помидор на кусте. — Можно, я оставлю себе вашу старую ступню? Из неё получится отличное пресс-папье.
      Билл выпучив глаза смотрел на крохотную почку. Она по-прежнему была больше всего похожа на варёную фасолину.
      — Конечно, вы не должны наступать на эту почку, пока ступня не отрастёт, — предупредил Кромсайт, протягивая ему костыли. — Мне очень жаль, но не могу же я вернуть вас в строй в мгновение ока. Придётся вам потерпеть, пока она будет расти.
      — И долго? — радостно ухмыльнулся Билл, примеряя костыли, которые оказались сильно помятыми и размеров на двенадцать меньше, чем надо.
      — Боюсь, что довольно долго. Нельзя торопить матушку-природу.
      — Это ужасно, — слукавил Билл, живо представив себе многие недели освобождения от службы, целые месяцы безделья, долгие годы окончательного выздоровления. — Я очень огорчён, что не смогу сразу же пойти в бой. Наверно, меня теперь навсегда спишут в нестроевые?
      — Это дело командора Кука, — отвечал доктор. — Отнесите ему вот эту записку и не забудьте сказать, что мне нужна новая дверь.
      Покидая кабинет доктора Кромсайта, Билл чувствовал, что стал килограммов на пятнадцать легче. Но не прошёл он и полпути к апартаментам командора Кука, как у него началась нестерпимая боль в спине: костыли были уж слишком коротки.
      Командор стоял у окна, сложив за спиной руки, и глядел вдаль. Билл попытался было отдать честь, но запутался в костылях и рухнул навзничь, как жук, перевёрнутый на спину. Командор выпучил глаза на это отвратительное зрелище, но потом решил сделать вид, что ничего не заметил.
      — Вольно, рядовой, — скомандовал он. Как обычно, на нём была полная парадная форма, включая саблю, ружьё, шарфы, аксельбанты, кнут и медали, которые раскрывались наподобие медальонов — внутри хранились презервативы. Все это венчала пышно расшитая золотом треуголка.
      Командор отвернулся от барахтавшегося на полу рядового и вздохнул.
      — Каким одиноким чувствуешь себя на вершине власти, — пробормотал он. — Взгляните в окно, рядовой. Что вы видите?
      — Звезды, сэр, — отвечал Билл. — Из этой дыры больше ничего и не увидишь.
      — Звезды, говорите? Что ж, такому близорукому тупице, как вы, наверное, и не дано видеть ничего, кроме звёзд. Но я вижу там славу! Да, славу — и борьбу! Великое противостояние человечества и чинджеров. Жестокие битвы, изобилующие славными подвигами и героическим самопожертвованием. Каждый день смотреть в глаза смерти, выполнять свой долг, подвергать испытанию своё мужество — ведь верно?
      — Так точно, сэр, — отвечал Билл, от души надеясь, что ничего подобного ему не предстоит.
      — Превращать мальчиков в мужчин, девушек в женщин, трусов в героев, кошек в собак. Только перед лицом смерти ощущаешь всю полноту жизни. Конечно, кое-кому в силу обстоятельств приходится оставаться в тылу, чтобы обслуживать тех, кто сражается на передовой. Без нас, интендантов, нашим доблестным воинам не устоять перед противником. Возьмите хоть туалетную бумагу — вы, рядовой, когда-нибудь задумывались о том, какое стратегическое значение она имеет?
      — Никак нет, сэр, — отвечал Билл, и ему уже не в первый раз пришла в голову мысль: а все ли дома у командора?
      — Завезём слишком много туалетной бумаги — и им придётся выбрасывать за борт боеприпасы или топливо, чтобы освободить для неё место. Завезём слишком мало — и они вместо того, чтобы драться, будут тратить все своё время на поиски заменителей. Из-за туалетной бумаги мы можем проиграть войну. Подумайте, мой сын, — целая грандиозная операция может кончиться неудачей из-за того, что им пришлось освобождать место для туалетной бумаги!
      Билл подумал и решил, что у командора, должно быть, и впрямь не хватает шариков.
      — Принимая решение об отгрузке туалетной бумаги, командир берёт на себя огромную ответственность. Стоит чинджерам подсунуть нам хоть одно подложное требование на неё, и дело может кончиться истреблением всей нашей армии.
      Билл кивнул, уже твёрдо убеждённый, что у командора на чердаке не все ладно.
      — Подумайте, какое значение имеет каждый десятичный знак. Стоит поставить не туда запятую... Послушайте, что у вас с ногой? Это не вы тот идиот, который постоянно здесь у меня что-нибудь ломает?
      — Доктору Кромсайту нужна новая дверь, — поспешно сказал Билл. — И ещё он велел передать вам вот это.
      Командор Кук взял записку и принялся читать её, сокрушённо качая головой и недовольно шевеля губами, когда ему попадалось трудное слово.
      — Меня, наверное, нужно числить больным, — продолжал Билл, не теряя времени даром. — Лучше всего мне отлежаться как следует, пока ступня не отрастёт снова, а на это, к сожалению, может понадобиться изрядное время.
      Командор нахмурился.
      — В моей части нет места солдатам-инвалидам. Чего доброго, вы будете думать только о своей почке и отгрузите слишком много туалетной бумаги нашим частям, которые мужественно сражаются на передовой, а из-за этого презренные чинджеры, того и гляди, возьмут верх.
      — Да, мне лучше всего отлежаться, — вкрадчиво подтвердил Билл с искренней надеждой. — Это, конечно, для меня большая жертва — не участвовать в боевых действиях бок о бок с товарищами, но я заставлю себя лежать спокойно, стисну зубы и как-нибудь удержусь.
      — Что-то мне не нравятся эти разговоры о том, чтобы лежать спокойно. Есть в них что-то подрывное. Попробуйте предложить что-нибудь ещё, — сказал командор. — Что-нибудь более подходящее для честолюбивого идиота вроде вас.
      — Я мог бы сидеть и пересчитывать коробки, когда их будут грузить, — тут же нашёлся Билл. — Я здорово считаю.
      — Нет. Пожалуй, я переведу вас в ВП.
      — Куда-куда? — переспросил Билл.
      — В военную полицию, кретин, — сказал командор. — Завтра в спасательную операцию отправляется «Баунти» с командой из отъявленных уголовников. Им нужен военный полицейский. Вы официально объявлены Героем Галактики — это как раз то, что нужно, чтобы держать их в руках.
      — Прошу прощения, сэр, но я думаю, что особой необходимости во мне там не будет. Двигатель Блотера позволяет прибыть на место мгновенно. Мне просто нечего будет делать.
      — Как раз наоборот. «Баунти» — это вам не какая-нибудь последняя новинка. По правде сказать, это тихоход, космическая «Мария Челеста» — всего лишь примитивная ремонтная баржа с приспособленным к ней фазовым двигателем. Корабль отправляется в район беты Дракона, где наши героические войска недавно вели тяжёлые бои. Там повсюду дрейфует множество железного лома и покалеченных космолётов, которые надо подлатать и снова пустить в дело.
      — А зачем посылать туда уголовников? И меня?
      — В этом-то вся прелесть. Сразу решается множество проблем. Отправив туда всех заключённых, я освобождаю гауптвахту и избавляюсь от лишнего балласта. На фазовом двигателе большую скорость не разовьёшь, так что пока вы доберётесь до беты Дракона, у них кончатся сроки заключения, и они смогут сразу приступить к работе. А у вас тем временем отрастёт ступня, и вы будете готовы вернуться в строй.
      Командор отвернулся к окну.
      — Я вам завидую, — произнёс он голосом, полным лицемерия. — Может быть, вам даже доведётся побывать под огнём. Конечно, вооружение на ремонтной барже не ахти какое, так что если вы всё-таки доберётесь туда и вступите в бой с противником, шансов у вас будет немного. Какая героическая гибель! Как я вам завидую!
      Билл хотел было предложить ему поменяться местами, но удержался.
      — Поскорее бы уж, — проворчал он, понимая, что выхода всё равно нет.
      — Утром явитесь на «Баунти». Капитан Блайт будет вас ждать. Билла охватили недобрые предчувствия.

      «Баунти» был не из тех космолётов, служить на которых считается большой честью, а судя по тому, что Билл слышал о капитане Блайте, он тоже был не подарок. Тем не менее Билл хотел произвести на капитана хорошее впечатление и старательно отдал ему честь обеими правыми руками. При обычных обстоятельствах это неизменно производило потрясающее впечатление, но на сей раз эффект был подпорчен: чтобы совершить этот сложный манёвр, Биллу пришлось бросить костыли, и он самым недостойным и позорным образом грохнулся на пол.
      — Значит, мне прислали калеку-полицейского. Замечательно, — скривился капитан Блайт, хмуро глядя на Билла, который тщетно пытался встать. Капитан был широк в плечах, осанист, крепок и толст — невероятно толст, Билл никогда не думал, что такое вообще возможно. Капитан явно любил поесть. Много. И часто. С добавкой после каждого блюда.
      Капитан недовольно оглядел Билла с ног до головы: — Одной ступни не хватает, правых рук две. Чёрт знает что. А вы не скажете, что это за штуки торчат у вас изо рта?
      — Клыки, сэр, — ответил запыхавшийся Билл, с трудом поднимаясь на ноги.
      — Очевидно, имплантанты, — произнёс чей-то голос от двери. — В стандартный комплект Homo sapiens они не входят. Конечно, не исключено, что это результат генной инженерии или, может быть, атавизм. Никогда не следует ставить окончательный диагноз, исходя лишь из внешних признаков.
      — Достаточно, Кейн, — сказал капитан, вновь неуклюже поворачиваясь всей своей объёмистой тушей к Биллу. — Господи, с чем только мне не приходится мириться! — пожаловался он и понюхал кокаина. — Команда из уголовников и один-единственный бывший солдат, скорее всего алкоголик и безусловно опустившийся тип, который должен держать их в руках. Не говоря уж о мерзком андроиде — моем заместителе по научной части, который ничего не может сказать без тысячи оговорок, даже если от этого будет зависеть напряжение в его аккумуляторах. Да, ужасно одиноким чувствуешь себя на вершине власти, особенно если, кроме тебя, вокруг нет ни единого нормального человека. И к тому же скука ужасная.
      Билл оглянулся. Андроид показался ему куда более похожим на человека, чем капитан, и уж наверняка гораздо более нормальным. Что было не так уж трудно.
      — Явился для несения службы, сэр, — рявкнул Билл. — Если вы скажете, где у вас «губа», я проверю наличие заключённых.
      — Какая там «губа»? — недовольно засопел капитан. — И не орите, как зарезанный. На ремонтных баржах никакой «губы» не бывает. Эти уголовники и есть наша команда. А вы должны держать их в руках и обеспечивать порядок, иначе я в самом деле устрою здесь «губу» специально для моего так называемого полицейск-ого. Ясно?
      — Так точно, сэр, — отозвался Билл, подбирая свои костыли.
      — Проведите этого солдата в кубрик, Кейн, — сказал капитан. — Я буду ждать его у себя к обеду, как только мы отшвартуемся от этой паршивой базы.
      Билл промолчал, отдал честь одной рукой, как полагается по уставу, и заковылял по коридору вслед за андроидом.
      — Замечательная вещь наука, сэр," — льстиво сказал он, решив не упускать случая задобрить начальство и стараясь не отставать. — Настоящее благословение для человечества. И польза от неё немалая. За всё время моей службы это первый корабль, где на борту есть настоящий учёный, хоть и андроид. Надеюсь, что не обидел вас, сэр. Кое-кто из моих лучших друзей — возможно, тоже андроиды. Я, правда, не уверен, что мне доводилось встречаться с андроидами. Я даже не знаю, как отличить андроида, — разве что они как-нибудь скверно пахнут или светятся в темноте. А иначе и не угадать.
      — Прошу не титуловать меня «сэр», — произнёс Кейн с ледяным безразличием, которым отличаются все настоящие андроиды. — Капитан Блайт может произвести меня в любую должность, какую ему будет угодно, но на самом деле я штатский до последнего транзистора. Для вас я — гражданин Кейн, и будьте любезны обращаться ко мне только так, расист вы тупоголовый.
      — Пожалуйста, как вам будет угодно. Но мне хотелось бы узнать одну вещь, если это не покажется вам с моей стороны неделикатным. Вы не... Ну, в общем, вы не из этих...
      — Нет, — Кейн покачал головой и тяжело вздохнул. — Нет, я не из этих киберпанков. Из-за них про всех нас, андроидов, идёт дурная слава. Прежде всего, они крайне драчливы, а я терпеть не могу насилия, кроме, конечно, тех случаев, когда обстоятельства не оставляют иного выбора. Кроме того, они обожают подключаться к напряжению в 220 вольт, и от этого у них горят логические схемы. Они без этого не могут — неудивительно, что глаза у них вечно остекленевшие, а микросхемы сцинтиллируют в ультрафиолетовом диапазоне. Вы можете видеть, что уши у меня не проткнуты, волосы подстрижены и подкрашены по моде, а ногти чистые. С тех пор как выпустили модель Гибсон-IV с форсированным приводом да Винчи, киберпанков уже больше не производят, но нам, порядочным андроидам, ещё долго ходить с этим несмываемым пятном на репутации. Здесь налево.
      — Да вы на них ничуть и не похожи, — быстро вставил Билл, лихо маневрируя на костылях, чтобы повернуть за угол. — Вы учёный, объективный наблюдатель загадочных явлений природы. Ни у одного киберпанка не хватит терпения соблюдать строгую дисциплину мышления, которая так необходима для научного исследования.
      — Благодарю вас — я полагаю, что это комплимент, хотя у меня и есть некоторые сомнения, поскольку возможности вашего мозга весьма ограничены, — сказал Кейн. — Но вы, вероятно, несколько переоцениваете мою квалификацию. Моё главное занятие — растения. Здесь направо.
      — Что-что? — переспросил Билл, ковыляя за Кейном. — Растление? — Перед его мысленным взором вереницей пронеслись обычные солдатские воспоминания о пьяных эксцессах и упущенных возможностях.
      — Да нет, я ботаник. Выращиваю растения, понимаете? Здесь налево.
      — Ах растения, — Билл подавил разочарование. — Ну, растения — это тоже неплохо. Они почти как люди, только двигаются медленнее. Я сам когда-то немного занимался растениями. Учился на техника-удобрителя.
      — Очень интересно, — сухо произнёс Кейн таким тоном, как будто зевнул, и лениво поднял бровь.
      — Тогда жизнь была куда проще, — грустно продолжал Билл, не обратив никакого внимания на явное отсутствие интереса со стороны андроида: его вдруг ни к селу ни к городу охватила ностальгия по родной планете Фигеринадон-II. Ему вспомнились пахота, сев — эти благородные занятия, которые роднят человека с землёй; правда, ему почему-то не пришли на ум ни постоянная ломота в спине, ни нескончаемое созерцание качающегося перед глазами ржавого крупа робомула. В своё время он так и не закончил заочного училища техников-операторов по внесению удобрений, а недолгую работу на полях орошения в Гелиоре старался вообще никогда не вспоминать.
      — Мы пришли, — сказал Кейн.
      — Это кубрик? Какой роскошный!
      Они стояли в громадном пустом помещении. Это был ремонтный отсек, в котором вполне мог бы поместиться космолёт среднего размера. Сейчас все оборудование было сдвинуто к стенам, и посередине оставалось огромное свободное пространство.
      Не совсем, впрочем, свободное: по полу тянулись сотни грядок, где росли какие-то кустистые зелёные растения.
      — А что это за дрянь в кубрике? — недовольно спросил Билл. — Да тут не повернёшься. Придётся все это выкинуть и...
      — Придержите язык, — посоветовал Кейн. — Это капитанская оранжерея.
      Он повёл Билла вдоль грядок.
      — Это его хобби, на котором он просто помешан. Не смейте трогать!
      Билл вынул изо рта сочный побег и воткнул его обратно в грядку.
      — Вкус тошнотворный, — сказал он. — А что это такое?
      — Abelmoschus humingous, — ответил Кейн, нахмурившись и приглаживая рукой почву вокруг побега, который надкусил Билл. — Вам это растение, вероятно, более знакомо под тривиальным названием «окра». Вот эта разновидность — окра высокорослая, — когда созревает, становится довольно сочной, хотя растёт лучше всего на песчаной почве. Однако она не любит, когда её начинают жевать до достижения полной спелости.
      — А это что? — спросил Билл, подойдя к соседней грядке: его продолжали одолевать воспоминания сельскохозяйственной юности.
      — Abelmoschus gigantis, или окра хрустящая, — ответил Кейн. — Совсем неподходящее название, на мой взгляд: она ничуть не хрустит. Кроме полужидкой каши, из неё ничего не получится, как её ни готовь.
      — А вон там что?
      — Abelmoschus abominamus — окра медовая. На вкус — вроде скипидара. Капитан её очень любит.
      — Ну ещё бы. А вон та?
      — Abelmoschus fantomas — окра банановолистная. Известна своими инсектицидными свойствами, а также совершенно незабываемым вкусом.
      — А всё остальное? — Билл обвёл огромное помещение широким жестом одной из своих правых рук — той, что от чернокожего.
      — Окра, окра и снова окра. Четыреста тридцать две грядки окры. Для простого любителя капитан предаётся своей страсти с исключительным размахом. Конечно, самую трудоёмкую работу за него приходится делать мне, так что на его долю остаётся не так уж много. — Кейн издал высокий визгливый звук, означающий у андроидов неудовольствие. — Вы себе не представляете, сколько приходится тратить времени, чтобы внести удобрения на все четыреста тридцать две грядки. Нет, этого вы себе представить не можете. Не говоря уж о прополке, прореживании, поливе...
      Внезапно над головами у них с потрескиванием зажглись тысячи кварцевых ламп. Температура мгновенно поднялась градусов на тридцать, и у Билла изо всех пор брызнули струйки пота.
      — А это ещё что? — спросил он, задыхаясь от зноя.
      — Полдень, — пояснил Кейн с улыбкой, в которой не было ни тени юмора. — Точно вовремя. На нашем корабле порядки строгие. Между прочим — это важно скорее для вас, чем для меня, — через тридцать секунд мы стартуем. Ах, как быстро летит время, когда находишься здесь, рядом с растениями! Советую немедленно лечь на этот мешок с перегноем, иначе вас расплющит в лепёшку, и вы будете годны только на компост.
      Билл едва успел плюхнуться плашмя на мешок с вонючим перегноем, как начались перегрузки, возраставшие с каждой секундой и угрожавшие превратить его в готовый компост. Он лежал, хрипя и хватая ртом воздух, но всё шло сравнительно благополучно, пока мешок не лопнул и Билл не погрузился с головой в его зловонное содержимое.
      — Я больше не могу! — вскричал он. — Какая вонь!
      — Привыкнете, — улыбнулся Кейн, стоявший рядом: его скелету из вольфрамовой стали перегрузки ничем не грозили. — Через несколько дней чувствовать запах перестаёшь. Знаете, это замечательное удобрение. Растения его просто обожают.
      — Я его ненавижу! — заорал Билл, хотя, по правде сказать, в данный момент он ещё больше ненавидел фазовый двигатель. Этот давно устаревший способ передвижения в космосе вышел из моды уже черт-те когда, одновременно с запонками и бритыми головами. Что за глупость — барахтаться в компосте, когда современный двигатель способен без всяких неудобств перенести вас куда угодно в одно мгновение!
      — Где моя каюта? — простонал Билл, с трудом поднимаясь на ноги и отряхивая с себя комья плохо просеянных гниющих остатков. — Мне надо немедленно принять душ и выбросить эту одежду. Впрочем, пожалуй, я сначала задержусь на минуту-другую, чтобы очистить желудок.
      — Не успеете, — радостно пропел Кейн, склонившись над грядкой и привычными, уверенными движениями прореживая побеги окры. — Капитан ждёт нас к обеду.
      — Но...
      — На нашем корабле порядки строгие, — усмехнулся Кейн. — Все по правилам и по часам. А сейчас как раз время обеда.
      Вспотевший и запыхавшийся, Билл сидел за капитанским столом и с опаской поглядывал на свою тарелку. На ней возвышалась кучка вареной окры, а рядом — такая же кучка тушёной окры, которая на вид почти ничем от неё не отличалась. Билл попробовал откусить кусочек жареной окры, но чуть не сломал себе клык. Всё, что стояло перед ним, либо представляло собой жидкую кашу, которую иначе как ложкой и есть нельзя, либо было жёстко до полной несъедобности. Он вздохнул, потянулся за своим бокалом и выпил глоток свежего сока окры.
      Капитан, подозрительно принюхиваясь, посматривал на Билла с таким же выражением лица, как Билл — на тарелку с этой так называемой пищей. Кроме них, за пиршественным столом сидели Кейн и старший помощник капитана мистер Кристиансон, прибывший в последний момент на борту персонального космолёта с императорским гербом. Из всех четверых только у капитана на тарелке было что-то ещё кроме окры.
      — А что, здесь всегда так пахнет? — спросил мистер Кристиансон, вытаскивая из-за кружевного обшлага надушённый платок и помахивая им перед носом. — Запах в точности как от корабля-мусоросборщика.
      Он сердито взглянул на Билла и отправил в рот полную ложку вареной окры в соусе.
      — А у меня почему-то нет соуса, — сказал Билл. — Может быть, с какой-нибудь приправой эта штука пойдёт лучше. Передайте, пожалуйста, хрен.
      — У меня на корабле порядки строгие, — сказал капитан Блайт, отрезая большой сочный ломоть от своего бифштекса. — У каждого свои полномочия и ответственность, и точно так же у каждого свои привилегии, распределяю которые, разумеется, я сам. Это абсолютно необходимо для поддержания должной дисциплины. Вы видите, что мистер Кристиансон, будучи старшим помощником, имеет полный доступ к судку с приправами, а также получает за едой вино. Кейн тоже имел бы право на вино, но не на приправы; впрочем, обмен веществ у него такой, что он не может употреблять спиртное. Насколько я понимаю, алкоголь как-то не так действует на его управляющие схемы. А жаль, вино у нас отменное.
      — А я? — спросил Билл, не спуская глаз с вина и прихлёбывая кислый сок окры.
      — Поскольку вы стоите ближе всех к рядовым членам команды, вы получаете в основном такое же довольствие, как и они, — сказал Блайт, разломив булочку и подбирая ею остатки картошки с мясным соусом. — Мой опыт свидетельствует, что так вам будет легче с ними управляться. Не зажиреете и будете от этого только злее. Тем не менее, поскольку вы единственный рядовой на борту, не отбывающий наказания за преступление, я решил, что вы всё же имеете право на кое-какие блага. Это будет напоминать вам о вашем привилегированном положении.
      — Блага? Говорите скорее, какие! — нетерпеливо выговорил Билл, живо представив себе бифштекс, а может быть, даже жирную, сочную свиную отбивную.
      — Пока вы ничем передо мной не провинитесь, будете получать десерт, — сказал Блайт с широкой улыбкой.
      — Десерт?
      — Пончики с джемом, — пояснил Кейн. — Я думаю, после окры они вам придутся по вкусу. Хотя мои потребности в пище весьма ограниченны, даже я ем их с удовольствием. Особенно с малиновым джемом.
      — Но только один пончик, — сказал Блайт, грозя Биллу вилкой. — Мистеру Кристиансону и Кейну полагается по два, мне — шесть, поскольку я чувствую себя очень одиноким на вершине власти. Но имейте в виду, рядовой: прежде чем получить десерт, вы должны доесть всё, что у вас на тарелке. Я бы поторопился, будь я на вашем месте, от чего упаси меня боже.
      Билл поглядел на стоявшее перед ним неаппетитное месиво. Жир от жареной окры застыл на тарелке сероватой лужицей. Билл глотнул ещё сока и повернулся к старшему помощнику.
      — Извините меня, сэр, — сказал он, хитро меняя тему разговора и отвлекая от себя внимание, — а где было ваше последнее место службы?
      Форма на старшем помощнике была щегольская, а расшитую позументами грудь покрывали медали. Напудренный парик сидел на нём немного набекрень, но это только придавало ему лихости. Так же, как и косоглазие, свойственное, как известно, многим королевским семействам.
      — Место службы?
      — Ну да. Служили где? — пояснил Билл на случай, если такое понятие окажется слишком сложным для убогого офицерского мозга. — Ну, на каких кораблях? — Он сунул в рот покрытую застывшим жиром жареную веточку окры. — Может, я знаю кого-нибудь из той команды. Тогда получится, что мы с вами некоторым образом отчасти вроде как однокашники, — продолжал он в наступившем молчании. Увидев, что на него никто не смотрит, он сунул несъедобный кусок себе под салфетку и поднёс ко рту ложку слизистой вареной окры. — Я ведь много кого знаю, — гордо добавил он.
      — Это мой первый корабль, — сказал мистер Кристиансон, подвинув к себе судок с приправами и щедро накладывая себе поверх окры острого соуса и тёртого сыра. — Мой дядя просто слышать не хотел, чтобы я получил капитанский чин, не побывав хотя бы в одном рейсе. Лично я считаю, что это очень старомодный взгляд на вещи, но раз уж дядюшка Джулиус так на этом настаивает, я решил, по крайней мере, попробовать.
      — Дядюшка Джулиус? — Воспользовавшись тем, что на него опять никто не смотрит, Билл спустил комок тушёной окры себе в сапог.
      — Он четырехсотдвенадцатиюродный брат Императора по боковой линии, — похвастал Кристиансон и залпом выпил бокал вина. — До сих пор ему удавалось уберечь меня от учебной муштры и освободить от всех этих сложных экзаменов, которые полагается сдавать для производства в офицеры. Знатное происхождение всё же даёт кое-какие преимущества. Но он потребовал, чтобы я совершил хоть один космический рейс, прежде чем получу в своё командование космолёт. Глупость, конечно, после того как моё семейство добровольно, под страхом смерти, пожертвовало императору столько денег на ведение войны с чинджерами, — но надо так надо. Кстати, вам ещё никто не говорил, что от вас ужасно воняет?
      Билл стряхнул с себя ещё несколько прилипших комков перегноя и бросил взгляд в иллюминатор. Там медленно отплывала вдаль база снабжения. Слишком медленно. Рейс обещал быть долгим.
      Обед оказался ещё более долгим. Биллу удалось избавиться от всего, что было у него на тарелке, распихав несъедобные куски окры по карманам и укромным местечкам и ухитрившись даже переложить несколько штук на тарелку Кейна, когда тот отвлёкся. В конце концов с окрой было покончено, и он накинулся на свой пончик с малиновым джемом с такой жадностью, словно это был самый последний обед в его жизни.
      Кейн объяснил Биллу, как ему найти свою каюту, и он отправился туда, слизывая с губ остатки джема. Капитан Блайт небрежно заметил, что Биллу давно пора принять душ и что, если Билл этого не сделает к тому времени, как они увидятся в следующий раз, он самолично запихнёт его в шлюз, где Билл будет дышать вакуумом до тех пор, пока не усвоит хотя бы самых элементарных правил личной гигиены. Или что-то ещё в том же духе.
      Билл открыл дверь каюты, которая, насколько он понял, была отведена ему, и разинул рот, увидев, что на одной из двух коек сидит какой-то гигант ростом метра в два с половиной и весом килограммов на сто сорок. В руках он вертел настольную лампу, сгибая и разгибая её кованую подставку, словно та была из мягкой резины.
      — Прошу прощения, ошибся каютой, — быстро сказал Билл, проворно пятясь.
      — Ты полисмен, что ли? — буркнул этот медведь.
      — В общем, да, — ответил Билл с деланной улыбкой, продолжая пятиться.
      — Ни хрена ты не ошибся, — заявило чудище, откусив от лампы подставку и сплюнув обломки на пол. — Мы с тобой, значит, будем соседи.
      — Меня зовут Билл, — сказал Билл, неуверенно входя. — Рад познакомиться.
      — Я Мордобой, — буркнул горилла. — Ничего себе клыки. Постой, у тебя, что ли, обе руки правые?
      — Верный глаз, — подтвердил Билл.
      — И никак одна от черномазого! — рявкнул Мордобой.
      — Такая уж досталась, — заискивающим тоном сказал Билл, протискиваясь со своими костылями к свободной койке. — Ты из команды? А за что получил срок? — Ему пришло в голову, что не худо сменить тему. Оказалось, что тоже худо.
      — За убийство. Топором! — прорычал Мордобой, широко ухмыльнувшись и обнажив имплантированные собачьи клыки длиной сантиметров в пять, остро заточенные напильником.
      — Ну, со всяким бывает, — сказал Билл.
      — Отрубил обе ноги полисмену и бросил его на снегу, чтобы сдох от потери крови.
      — Понимаю, — сказал Билл. — И такое в жизни случается.
      — У него-то были две ноги. А у тебя одна. Можно управиться вдвое быстрее.
      — Имей в виду, что на этом корабле снега нигде нет, — возразил Билл. — И в ближайшем будущем не ожидается, я слышал прогноз.
      — Эта твоя чёрная рука — что-то она мне напоминает, — пробурчал Мордобой. — Что-то давнишнее.
      — Ну, она у меня тоже порядочно сколько времени.
      — Ага, вспомнил. Был такой здоровенный лоб в пехоте, Тембо звали, — прохрипел Мордобой. — Никогда мы с ним не ладили.
      — Мы-то с тобой поладим, я уверен, — с надеждой намекнул Билл. Он прекрасно помнил, как в том ужасном бою Тембо взрывом разорвало в клочья и как сам он, очнувшись, увидел, что ему пришили оставшуюся от Тембо руку. Но это он решил держать про себя.
      — Достал он меня своими проповедями. Только сглаз наводил. Хотел его замочить, только об этом и думал. А его куда-то перевели, пока я сидел на губе за какую-то хреновину, не помню уж за что. Так с тех пор его и ищу. Пусть только тронет меня своей черномазой ручищей — враз оттяпаю.
      Билл взглянул на свою правую руку — ту, чёрную, — и увидел, как она сама собой сжалась в кулак. И тут он окончательно понял, что рейс будет долгим-долгим.

      Более мерзкой рожи, чем у Мордобоя, Билл не встречал за всю свою жизнь — до того момента, как минут пять спустя в дверях появилась Рэмбетта.
      Роста она была среднего, как и полноты, и образование имела тоже среднее. Но больше ничего среднего в ней не было. Её голубые глаза горели ярким пламенем, а аппетитные выпуклости стройной фигуры едва виднелись под надетыми крест-накрест портупеями с целым арсеналом ножей и прочего устрашающего оружия.
      — Где этот наш полицейский, Мордобой? — рявкнула она хриплым голосом. — В четвёртом ремонтном отсеке какая-то хреновина.
      — Военную полицию на этом корабле представляю я, мисс, — отозвался Билл, с ужасом разглядывая гигантский изогнутый ятаган у неё за поясом. — Меня зовут Билл.
      — А меня — Рэмбетта, — представилась она и, взглянув на нижнюю половину его тела, расхохоталась. — Похоже, у тебя кое-чего не хватает?
      Билл испуганно осмотрел себя — нет, «молния» застёгнута. Он облегчённо перевёл дух, чувствуя, как обильно выступивший было пот приятно холодит лоб.
      — А, это вы про мою ступню? Док сказал, она отрастёт.
      — Но клыки у тебя ничего, — заметила Рэмбетта, протянув руку и игриво потрогав один из них пальцем. — Ладно, беритесь-ка за работу. Мордобой, захвати топор. Ларри что-то там опять выдумал, не пришлось бы применить строгие меры.
      — Ну, кайф! — радостно ухмыльнулся Мордобой, вытаскивая из-под койки громадный топор, каким только двери высаживать, и со свистом размахивая им в воздухе. — А то он у меня давно без дела валяется.
      Билл растерянно посмотрел на острое, как бритва, лезвие и заметил на нём как будто пятнышко ржавчины. Впрочем, не нужно было обладать слишком буйным воображением, чтобы подумать: а не капля ли это засохшей крови?
      — Давай, Билл, пошевеливайся, одна ступня здесь, другая там! — сказала Рэмбетта с лукавой усмешкой.
      — Ха-ха! — покатился со смеху Мордобой. — Во даёт! Ха-ха! Билл ничего смешного в её словах не заметил, но молча заковылял вслед за наводящей страх парочкой, размышляя о том, что такое можно увидеть только в армии — когда заключённые вооружены до зубов, а у приставленного к ним полицейского вместо оружия только пара помятых костылей с резиновыми наконечниками. Он решил, что первым делом надо будет поскорее раздобыть себе оружия, и побольше.
      Ремонтные отсеки располагались несколькими этажами ниже, и Билл с трудом поспевал за Рэмбеттой и Мордобоем. Он уже начал жалеть, что расстался со своей окаменевшей ступнёй. При всех неудобствах она могла служить хоть кое-каким оружием. Этот Ларри, должно быть, изрядный фрукт, если, по мнению Рэмбетты, Мордобою недостаточно будет просто цыкнуть разок, чтобы привести его в чувство.
      — А кто такой Ларри? — спросил Билл.
      — Да тоже уголовник вроде нас, отбывает срок на этой посудине, — ответила Рэмбетта, сворачивая направо.
      — Что же он такого натворил?
      — Вполне может быть, что и ничего, — сказала Рэмбетта. — Понимаешь, он клон.
      — Не понимаю, — сказал Бил.
      — Их трое: Ларри, Моу и Кэрли. Все трое клоны. Три горошины из одного стручка. Три жёлудя с одного дуба. Один из них залез в главный компьютер базы и выписал всему личному составу по увольнительной на выходные. Отпечатки пальцев у них одни и те же, и рисунки сетчатки одинаковые, так что выяснить, который из них нашкодил, начальство не смогло. И срок влепили всем троим. Вроде семейной путёвки в санаторий.
      — Что-то не очень это справедливо, по-моему.
      — Ты давно в армии, Билл?
      — Да, пожалуй, даже слишком.
      — Так что ж ты, не знаешь, что ли, — какая там может быть в армии справедливость?
      Биллу оставалось только печально вздохнуть в знак согласия. Когда они вошли в четвёртый ремонтный отсек. Мордобой что-то угрожающе проворчал, бросив нежный взгляд на свой топор. Отсек был не меньше того, где выращивалась окра, только здесь не было никаких грядок — вместо них стояло множество разных громоздких механизмов. Билл подумал, что после окры они просто радуют глаз.
      — Сюда, — сказала Рэмбетта, спускаясь впереди всех по металлическому трапу. На полу отсека стояла группа людей, которые о чём-то спорили.
      — Хочешь верь, хочешь нет, только Ларри — это тот, который размахивает ломом.
      Билл с готовностью поверил: уж если не везёт, так не везёт.
      — Вон туда он убежал, — возбуждённо кричал Ларри. — И я не зря погнался за этим животным, говорю вам, что не зря. Что я, дурак, что ли?
      Ларри был тощий светловолосый человечек с резкими, угловатыми чертами лица, изборождённого таким множеством трагических морщин и морщинок, что Билл сразу понял: у этого срок пожизненный. Моу был точь-в-точь похож на Ларри, а Кэрли — на Моу, который был вылитый Ларри, и так далее.
      — Это все ты виноват, — сказал Моу, а может быть, Кэрли. — Разинул рот и упустил его.
      — Кто это разинул рот? — вскричал Ларри, а может быть, Кэрли. — Ей-богу, надо было отцу в своё время разбить пробирки, где вы росли, и даже не дожидаться, пока клетки начнут дифференцироваться. И как это получилось, что я оказался с вами в родстве?
      — Ты отца не трогай, — сказал Кэрли, а может быть, Моу. — Животное где-то вон там. Надо что-то делать.
      — Все разворачиваемся в цепь и прочёсываем отсек, — приказала Рэмбетта. — Надо найти животное.
      — Ну уж, только не я, — откликнулся рослый мускулистый негр, мотнув головой. — Меня не считайте.
      — Все, я сказала! — возразила Рэмбетта, взмахнув одним из своих ножей самого зловещего вида. — К тебе это тоже относится, Ухуру. Это приказ Билла — он у нас представляет военную полицию. Верно, Билл?
      — Хм... Ну да, — отозвался Билл, тщетно пытаясь понять, кто тут Ларри, кто Моу, а кто Кэрли: когда Ларри бросил лом, все они перепутались. Ему показалось, что лом подобрал Моу, но, возможно, это был Кэрли.
      — Кто струсит и уйдёт в кусты, на неделю сядет на хлеб и воду. Верно, Билл?
      — Не меньше. Трусам здесь не место, — подтвердил Билл. У него появилось сильное подозрение, что лом подобрал сам Ларри, специально чтобы его запутать. Морочить голову полицейским — традиция давняя и прочная.
      — Вперёд! — воскликнула Рэмбетта. — Искать везде! Билл встрепенулся, бросил один костыль и схватил гаечный ключ из инструментального ящика. Все разошлись в разные стороны, и он остался один с гаечным ключом в одной руке и костылём в другой. Окинув взглядом огромный опустевший отсек, он осторожно двинулся вперёд, стараясь не производить лишнего шума.
      Над ним нависали переплетения металлических трапов, переходов, тельферов, толей и всяких прочих приспособлений, за которыми был почти не виден потолок. Толстые цепи огромными петлями свисали вниз, как паутина, сотканная гигантскими пауками, и тихо позвякивали, покачиваясь взад и вперёд.
      Билл подумал: а хватит ли ему гаечного ключа, чтобы справиться с этим.., с этой...
      Вот незадача! Он не имел ни малейшего представления, что это за чудовище, которое он ищет, и даже какой оно величины. Есть ли у него зубы? А когти? С хлебницу оно ростом или с танк? А ведь оно могло притаиться где угодно! Его прошиб холодный пот, и дело стало ещё хуже: теперь оно может выследить его по запаху!
      Может быть, какое-нибудь жуткое инопланетное существо, все в чешуе, в этот самый момент прячется за ближайшим углом, готовое кинуться и растерзать его в клочья. Может быть, какой-нибудь смертоносный жук-богомол непомерного размера сейчас глядит на него с высоты своего огромного роста, примериваясь, чтобы нанести удар. Билл живо представил себе и ещё кое-какие варианты — например, гигантских муравьёв или ядовитых ос величиной с человека. Проклятое воображение! Дрожа от страха, он огляделся по сторонам. Вот вляпался! Потом он двинулся вперёд, решив, что так опасность будет меньше.
      Повернув за угол, он взглянул вверх. На лицо ему откуда-то упала капля воды, за ней другая. Пол под ногами был мокрый и скользкий. Вода попахивала окрой.
      Перед Биллом тянулся длинный ряд шкафчиков. Они были плотно закрыты, только у одного дверца была чуть приотворена. Билл осторожно приблизился.
      Где же все остальные? Билл никогда ещё не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным. В отсеке стояла тишина, как в могиле, — слышно было только негромкое металлическое позвякиванье цепей, размеренное падение капель и чьё-то хриплое дыхание.
      Хриплое дыхание?! Сердце у Билла заколотилось, как отбойный молоток, и он подумал, что уж теперь спрятавшееся там чудище непременно его услышит. Крепко стиснув в одной из своих правых рук гаечный ключ, Билл приготовился концом костыля отворить дверцу. Он затаил дух, и хриплое дыхание тоже смолкло. Он сделал выдох, и оно возобновилось. Эхо? Он снова затаил дух. На этот раз хриплое дыхание стало громче и превратилось в рычание.
      Внезапно дверца распахнулась настежь и что-то мокрое и склизкое залепило Биллу все лицо, лишив его всякой возможности видеть, что происходит. Потом на него обрушилась чья-то тяжёлая туша, и он кубарем полетел на пол. Вокруг невыносимо запахло псиной.
      — Помогите! — завопил Билл, захлёбываясь слизью. — Мне пришёл конец!
      — Билл нашёл пса! — послышался голос Ларри, а может быть, Моу или Кэрли. — Ну и вонь!
      — Пса? — переспросил Билл, утирая с лица собачьи слюни. — Пса?
      — Вообще-то на корабле полагается иметь кота, — объяснила Рэмбетта. — Но котов в наличии не оказалось, и нам выдали вот этого. Мерзкое животное. Его зовут Рыгай.
      Билл сел и уставился в угрюмые глаза огромной овчарки-ублюдка. У неё была разноцветная, как у гиены, шерсть, которая лезла огромными клочьями. На оскаленной морде застыло выражение полной тупости, а из пасти свисал длиннейший язык и обильно текли слюни. Пёс ещё раз щедро облизал Биллу физиономию и весело замахал хвостом.
      — Ты Рыгаю понравился, — сказал рослый негр, протягивая Биллу руку и помогая ему встать. — Значит, ты исключение из правила, потому что никто из нас с ним и рядом стоять не желает. Меня зовут Ухуру, рад с тобой познакомиться. Похоже, теперь у тебя будет собачка.
      — Что у меня будет? — переспросил Билл.
      — Смотри, чтобы он в каюте сидел на твоей половине и носа ко мне не совал, — проворчал Мордобой, который стоял рядом, опершись на свой топор. — Только увижу его у себя на койке — сразу ноги оттяпаю, чтобы больше тут не вонял. А потом и за тебя возьмусь.
      — Да, от него попахивает, — согласился Билл. — Спасибо за предложение, Ухуру, только мне собака вовсе не нужна.
      — Зато ты ему нужен. Таков уж закон природы, ничего не поделаешь, — многозначительно заметила аппетитная миниатюрная женщина. — А есть ещё один закон природы, по которому Рыгай вечно катается в куче компоста в капитанской оранжерее. Его оттуда просто не отгонишь. Разве что у тебя это, может быть, получится.
      — Спасибо, — сказал Билл. — А как тебя зовут?
      — Киса, мой мальчик. А тебя?
      Она провела изящными пальчиками по своим коротко стриженным светлым волосам и сделала глубокий вдох, продемонстрировав Биллу возможности своей фигуры. Он решил, что она ничуть не похожа на опасную преступницу.
      — Билл. Через два "л". Так обычно пишут это имя офицеры. — Тут Билл вспомнил о служебном долге и, приняв строгий вид, подобающий представителю военной полиции, спросил: — А ты за что сидишь?
      — Они говорят, что я дезертировала. Ушла в самоволку. Слиняла. Отвалила.
      — А что, разве нет?
      — Конечно, нет. Просто моя магнитная карточка размагнитилась, когда я её су-нула в сломанный автомат для разлива виски, и я не смогла отметиться на работе. А так я всё время была на рабочем месте, за своим столом.
      Долг есть долг, и Биллу пришлось на некоторое время отвлечься от Кисы.
      — А ты, Ухуру? Что ты такого натворил?
      — В обвинительном заключении было написано, что я взорвал сиротский приют, — с широкой улыбкой ответил тот. — Ужасно люблю баловаться с порохом.
      — С порохом? — переспросил Билл, взглянув на мускулистые руки рослого негра. — Приют? Вместе с детишками и всем прочим?
      — Это мне пришили, — сказал Ухуру. — На самом деле я случайно уронил самодельную шутиху в выгребную яму офицерского сортира. Взрыв получился отменный, но никаких сирот поблизости не было, только дерьмо полетело да один лейтенант перепугался до полусмерти.
      — А ты, Рэмбетта?
      — Говорят, я представляю опасность для общества — подумать только! И все по недоразумению, из-за сущей мелочи.
      — По недоразумению?
      — Один сержант пригласил меня с ним пообедать. «Как романтично», — подумала я, ведь я была так молода и невинна. Он обнимал меня, осыпал поцелуями мои нежные губы, гладил меня по.., ну, в общем, в этом роде. Сгорая от стыда и трепеща от робости, я пригрозила, что, если он не перестанет, я ему кое-что отрежу. Он немного испугался, но не перестал, и пришлось мне положить этому конец. Он и в больнице-то пролежал всего каких-то два месяца. Я не виновата, ведь это была самозащита. Стоило поднимать шум из-за такого пустяка!
      — Пожалуй, не стоило, — согласился Билл. — Ларри, а ты?
      — Спроси у Моу.
      — Моу?
      — Спроси у Кэрли.
      — Кэрли?
      — Я ничего не знаю. А знал бы что-нибудь, свалил бы на Ларри. Или на Моу. Насколько мне известно, никто из нас ни в чём не виноват, просто нам не повезло. Конечно, я могу говорить только за себя. Не помню, чтобы мы трое когда-нибудь были одинакового мнения, не важно о чём. Ларри туп как бревно, а Моу — позорное пятно на нашем родословном древе.
      — Похоже, что все это не такие уж серьёзные нарушения, — сказал Билл. — Если это вообще нарушения. Думаю, что никаких осложнений в этом рейсе у нас не будет. Нужно только всем вести себя паиньками до самой беты Дракона. Вот и все.
      Пёс Рыгай всей своей тяжестью прислонился к здоровой ноге Билла и издал неприличный звук. Билл машинально погладил его вонючую голову, но тут же отдёрнул руку и вытер пальцы о штанину.
      — А я? — спросил Мордобой. — Ты про меня забыл.
      — Как раз пришла твоя очередь, приятель, — вкрадчиво сказал Билл. — Ты-то что натворил на самом деле?
      — Да ноги оттяпал полисмену, — ухмыльнулся Мордобой. — Вот этим топором.
      Билл с трудом проглотил слюну и робко улыбнулся.
      — Правда, у меня была уважительная причина, — широко улыбнулся Мордобой, вскинув топор на плечо.
      — Ну конечно, — с облегчением сказал Билл.
      — Достал он меня совсем, — улыбнулся Мордобой ещё шире. — И к тому же у него был такой паскудный вонючий пёс.

      Билл ткнул ложкой в остатки тушёной окры у себя на тарелке. Она уже остыла и консистенцией напоминала перезрелый сельдерей, который сначала подержали в ядерном реакторе, а потом оставили гнить на солнце.
      Вот уже пять недель он сидел на окре, и конца этому видно не было. Сейчас он был бы рад даже гнусной баланде, которой их кормили в казарме, — всё-таки разнообразие. Немного утешало его лишь одно: ступня наконец начала отрастать. Плохо только, что отрастала она как-то странно. Цвет у неё был не розовый, как полагается, а серый. К тому же на ней не видно было ни малейших признаков пальцев — просто серый комок чуть меньше кулака размером. Но она, по крайней мере, уже достаточно выросла, чтобы на неё можно было кое-как ступать, и Билл отложил костыли — он надеялся, что навсегда. Пусть понемногу растёт дальше. Чего у солдата сколько угодно — так это времени.
      — Ну и как команда, рядовой? — спросил капитан Блайт, жадно пожирая свиную отбивную.
      — Всё в порядке, сэр, — солгал Билл.
      Он уже твёрдо усвоил, что не следует раскачивать лодку. Только на прошлой неделе он робко сообщил капитану, что, по мнению команды, давно пора внести какие-нибудь изменения в меню. Кончилось это полным фиаско: Билл был на три дня оставлен без пончика с джемом, а команде пришлось целый день поститься. Моральное состояние от этого ни у кого лучше не стало.
      Сказать по правде, команда становилась угрюмой, злобной, раздражительной и сварливой. Это по чётным дням. А по нечётным она была упрямой, ворчливой и мрачной. Даже в самые благоприятные моменты то один, то другой начинал капризничать. А Билл, оказавшись между двух огней, проклинал собственное невезение, окру и преступное прошлое подопечных.
      Остаток раскисшей окры Билл спрятал в карман. У его новой собаки оказалось, пожалуй, единственное достоинство: Рыгай любил окру, просто души в ней не чаял, при виде её начинал скулить и пускать слюни самым отвратительным образом. Если не считать Кристиансона и Кейна, пёс был единственным существом на борту, которое могло вынести эту гадость. Кристиансон, конечно, мог съесть всё, что угодно, а что касается андроида, то никто не знал, имеется ли у него вообще орган вкуса, а если да, то насколько на него можно положиться.
      Меньше всего Биллу требовалась собака, но отделаться от Рыгая ему было не суждено — по крайней мере, в этом рейсе. Никто, кроме него, не желал иметь с собакой никакого дела. Её спасало только одно — у неё хватало инстинкта самосохранения на то, чтобы оставаться на той половине каюты, которая досталась Биллу. Мордобой часами сидел, поглаживая свой топор и не сводя злобного взгляда с жалкого пса. Исключительно овощная диета ничуть не способствовала улучшению его настроения.
      — Тли, — сказал Кейн, когда начали раздавать пончики. — И ещё маленькие зелёные гусеницы. Прошу прощения, капитан.
      — Не может быть! — взревел капитан. — Опять?
      — Это естественный процесс в таком закрытом помещении, как у нас на корабле, — сказал Кейн. — Здесь нет хищников, которые бы их истребляли.
      — У меня полный корабль хищников, — возразил Блайт, протягивая руку за вторым пончиком. — Билл, соберите снова бригаду для борьбы с вредителями.
      — А что, если попробовать перец? — предложил Билл. — Дома, на ферме, мы уничтожали вредителей смесью мыла с перцем. Это легче, чем собирать их поодиночке. Мы всегда так делали, когда я был молодой...
      — Никому не нужны эти ваши дурацкие деревенские воспоминания, — презрительно сказал Блайт. — Легче! Кто сказал, что это должно быть легче? Заключённым никакие послабления не положены. Есть преступление, должно быть и наказание.
      — Это экологически безопасно — чистая органика, — продолжал Билл с надеждой: он опасался, что команда просто повесит его за ноги, если он снова попытается заставить их собирать козявок вручную.
      — Я не желаю, чтобы мои растения опрыскивали перцем, — заявил капитан. — Это испортит их тонкий и нежный вкус.
      Билл решил оставить при себе очевидное возражение: сам капитан окры никогда и в рот не брал, а значит, не мог иметь никакого представления о её вкусе. Она могла бы стать куда более съедобной, если бы как следует сдобрить её перцем. Даже мыло пришлось бы тут только кстати.
      Билл оказался прав в своих предчувствиях: команда пришла в ярость, когда он сообщил, что предстоит аврал по защите растений от козявок. На этот раз его спасло только то, что капитан предупредил: те, кто откажется, будут до конца рейса подвергнуты одиночному заключению, кормить их станут соком окры, щедро разведённым водой, а срок наказания будет вдобавок удвоен.
      — Нельзя ли хоть свет убавлять, пока мы тут работаем? — спросил Ухуру, обнажённый до пояса и покрытый потом.
      — Я говорил с Кейном, — ответил Билл. — Он не против, но капитан сказал, что изменение светового цикла погубит весь эксперимент.
      — У меня спина болит, — простонала Киса, нагибаясь над грядкой с скрой, чтобы дотянуться до вредителей, укрывшихся посередине. — И если хотите знать, я на стороне букашек. Пускай бы ели себе эту зелёную мерзость сколько угодно.
      — Скажи спасибо, что на окру не напали трипсы, — заметил Билл. — Или белые мушки. Они такие крохотные, что пришлось бы снимать их с листьев пинцетом.
      — Ну, тли тоже не с собаку размером, — сказал не то Ларри, не то Моу, не то Кэрли. — Очень трудно снимать её с листа, чтобы его не сломать.
      — Не вздумайте повредить растения! — заорал Билл, вспомнив, как один сломанный стебель обошёлся им в пятьдесят кругов бегом вокруг палубы "Б" в полной выкладке.
      — Да бросьте вы жаловаться, — сказал Мордобой ухмыляясь. — Мне давить козявок по душе. Почти так же занятно, как проламывать черепа. Жаль только, гусеницы такие маленькие, очень трудно им, гадам, лапки отрывать.
      — Нам ведено их давить, а не мучить, — заметила Рэмбетта.
      — Кому что нравится, — ответил Мордобой, держа в руке гусеницу и сладострастно глядя, как она корчится. — Интересно, каковы они на вкус.
      — Фу! — сказала Киса. — Как можно есть козявок?
      — А это чистый белок, — вставил Кэрли, а может быть, Ларри. — Они, должно быть, повкуснее окры.
      Впрочем, возможно, это был Моу.
      Мордобой, довольно посмеиваясь, принялся сгребать в кучу раздавленных козявок с оторванными ногами. Билл содрогнулся.
      — Нет, так мы войну не выиграем, — сказала Рэмбетта; кидая в ведро очередную тлю. — Хотела бы я знать, какое отношение имеет эта охота на козявок к избавлению Вселенной от проклятых чинджеров.
      — Точно, — поддержал её Ухуру, поймав гусеницу. — Иногда я подумываю, что, пожалуй, не стоило устраивать этот взрыв. Чтобы мне, боевому ветерану, собирать с листьев козявок! Нам следовало бы драться, а не прохлаждаться в садике.
      — Ну, не знаю, — сказал Билл. — Может быть, эти чинджеры не так уж и плохи.
      — Ты что, шутишь? — возмутилась Киса. — Это же чудовища. Кровожадные машины для убийства. Они едят детишек на завтрак. Сырыми. Ты уж не струсил ли?
      — Я просто подумал — может быть, нам стоило бы попробовать их понять, — сказал Билл. — Знаете, вступить с ними в диалог или что-нибудь в этом роде.