Гарри ГАРРИСОН

ЗИМА В ЭДЕМЕ

Пролог: Керрик

Жизнь стала нелегкой. Очень многое изменилось, многие умерли, зимы стали намного длиннее. Так было не всегда. Я ясно помню лагерь, где я вырос, помню три семьи, которые там жили, длинные дни, друзей, хорошую еду. Во время теплых сезонов мы разбивали лагерь на берегу большого озера, кишащего рыбой. Мои первые воспоминания связаны с этим озером; глядишь поверх спокойной воды на высокие горы, поднимающиеся над озером, видишь их вершины, покрытые первым снегом наступающей зимы. Когда белый снег покрывал наши палатки и траву вокруг них, наступало время, когда охотники уходили в горы. Я спешил вырасти, мне очень хотелось охотиться на оленей и на гигантских оленей вместе с остальными охотниками.

Тот простой мир вместе с его простыми удовольствиями исчез навсегда.

Все изменилось – не в лучшую сторону. Иногда я просыпаюсь по ночам и желаю, чтобы никогда не случалось того, что случилось. Но это всегда глупые мысли, а мир таков, какой он есть, изменившийся теперь во всех отношениях. То, о чем я так много думал, как о целом мире, всего-навсего было крошечным уголком действительности. Мое озеро и мои горы – это только самая маленькая часть этого большого континента, который простирается к востоку к огромному океану.

Я кое-что знаю и о других, существах, которых мы называем мургу, и я научился ненавидеть их до того, как я увидел их. Если у нас кровь теплая, то у них – холодная. У нас на голове есть волосы, а охотники отпускают великолепные бороды, также и животные, на которых мы охотимся, имеют теплую кровь и мех или волосы. Совсем не так у мургу. Они холодные, гладкие, покрытые чешуей, у них есть лапы с когтями и зубы, чтобы резать и рвать, они огромные и ужасные, этого достаточно, чтобы их бояться и ненавидеть. Я знал, что они обитают на юге в теплых водах океана и на теплых землях. Они не могут переносить холод, поэтому они нас не беспокоили.

Все, что так ужасно изменилось, никогда не станет прежним. Я несчастлив оттого, что приходится осознавать, что наш мир всего лишь маленькая частица йиланского мира. Мы живем на севере огромного континента. А к югу от нас, по всей территории кишат только йиланы.

И это очень плохо. За океаном есть более огромные континенты – и там совсем нет охотников. Никого. Но зато есть йиланы, только йиланы. Весь мир принадлежит им, за исключением нашего крошечного уголка.

Теперь я вам расскажу самое худшее о йиланах. Они ненавидят нас, так же как и мы ненавидим их. Это не имело бы значения, если бы они были только огромными, неразумными животными. Мы бы оставались на холодном севере и полностью игнорировали бы их. Но среди них есть такие, которые могут быть такими же умными, как охотники, и такими же свирепыми, как охотники. И их число неисчислимо, но достаточно сказать, что они заселили все земли этого огромного мира.

Я знаю все это только потому, что я был захвачен йиланами, вырос среди них, учился у них. Первый раз я испытал ужас, который с годами потускнел, когда убили моего отца и всех остальных. Когда я овладел языком йилан, я стал одним из них, забыл, что я был охотником, даже выучился называть моих людей устозоу грязными существами. Так как все законы и порядки среди йилан спускались сверху, я очень хорошо думал о себе. Потому как я был близок к Вайнти, эйстайи города, его правителю, я и на себя смотрел как на правителя.

Город Альпесак, выросший на этих берегах, основанный йиланами, которые пришли сюда из-за океана из их далекого собственного города, потому что зимы становились с каждым годом все холоднее. Тот же самый холод, что привел моего отца и других тану на юг в поисках пищи, послал через море и йилан.

Они вырастили свой город на наших берегах и, когда обнаружили там тану, они убили их. Также как, тану, не раздумывая, убивали йилан.

Многие годы я об этом ничего не знал. Я вырос среди йилан и думал так же, как и они. Когда они развязывали войну, я смотрел на врага как на мерзких устозоу, а не на тану, моих братьев. Это изменилось только тогда, когда я встретил пленного Херилака, саммадара, вождя тану, который понимал меня намного лучше, чем я сам себя. Когда я разговаривал с ним, как со своим врагом, отчужденно, он разговаривал со мной как с равным себе. Как только вернулся ко мне язык моего детства, на меня нахлынули воспоминания о той теплой предшествующей, жизни. Воспоминания о моей матери, о семье, о друзьях. Среди йилан нет семей, нет грудных детей среди яйцекладущих ящериц, нет намека на дружбу там, где правят эти холодные женщины-ящеры, где мужчины-ящеры отстранены от всего на протяжении всей их жизни.

Херилак убедил меня в том, что я был тану, а не йиланом, поэтому я освободил его и мы сбежали. Сначала я жалел об этом, но пути назад не было. Потому что я напал и чуть не убил Вайнти, ту, которая управляла. Я присоединился к саммадам, семейным группам тану, чтобы убежать от нападения тех, которые были когда-то моими товарищами. Но теперь у меня другие товарищи и такая дружба, о которой я никогда не знал, когда был среди йилан. У меня была Армун, та, которая пришла ко мне и открыла мне то, о чем я никогда не знал, пробудила во мне чувства, о которых я ничего не знал, пока жил среди представителей чужой расы. Армун, которая родила нашего сына.

Но мы живем под постоянной угрозой смерти. Вайнти и ее воины беспощадно расправлялись с саммадами. Мы боролись – и тогда побеждали, порой даже захватывая их живое оружие, стреляющие палки, которые уничтожают существ любого размера. С помощью их мы могли вторгаться на юг, питаясь мургу, убивая тех, кто нападает на нас. И снова бежали, когда Вайнти и ее неистощимое войско приходили из-за моря, находили нас и нападали на нас.

В то время оставшиеся в живых ушли туда, где нас невозможно было преследовать, за покрытую снегом горную цепь, на земли, расположенные там.

Йиланы не могут жить среди снегов, и мы думали, что были в безопасности.

А мы и в самом деле были в безопасности очень долго. За горами мы нашли тану, которые занимались не только охотой, а еще выращивали урожай в долинах, затерянных среди гор, умели делать горшки, тканую одежду и много других удивительных вещей. Они – саску, и они – наши друзья, потому что просят Бога, чтобы он послал им мастодона. Мы привели к ним наших мастодонов, и мы и эти люди были как будто одним народом. Жизнь была хорошей в долине, где жили саску. Пока нас снова не обнаружила Вайнти.

Когда это случилось, я понял, что мы не можем больше бежать. Как загнанные в ловушку животные, мы должны повернуть назад и бороться. Сначала меня никто не желал слушать, потому что никто не знал врага так хорошо, как я. Но наконец они догадались, что йиланы ничего не знают об огне. Они могли бы узнать, что это такое, если бы мы принесли факел в их город.

Мы так и сделали. Сожгли их город Альпесак и заставили оставшихся в живых вернуться в их собственный мир, в их собственные города, расположенные за морем. Это было хорошо для тех, кто остался в живых, среди них была Энги, ставшая моим учителем и другом. Она не считала убийство единственным выходом, как другие, она повела за собой группу «Дочерей жизни», которые верили в святость жизни. Как бы хотелось, чтобы они были единственными, кто остался в живых.

Но Вайнти тоже выжила. Это существо пережило гибель своего города и уплыло в открытое море на урукето, огромном живом судне, которое использовали йиланы.

Вот что случилось в прошлом. Сейчас я стою на берегу моря, усыпанного пеплом от бывшего города, и думаю о том, что будет теперь, что нужно сделать в ближайшие годы.

Глава 1

Боги с небес могут смотреть с удовольствием вниз на охотников – но это холодное созерцание, которое не может зажечь огонь.

(Поговорка тану) 

Буря утихала, постепенно уходя в море. Полоса дождя делала невидимым урукето, который был очень далеко. Он снова появился на горизонте, как только дождь кончился, теперь он уже уплыл намного дальше, напоминая черного призрака на фоне белых пятнистых волн. Низкое вечернее солнце прощупывало своими лучами клочья облаков и обливало красновато-коричневым цветом урукето, еще резче выделяя очертания верхнего плавника. Наконец он совсем скрылся из виду, став невидимым в наступающих сумерках. Херилак стоял на берегу моря у самой воды, потрясал копьем вслед урукето и с горечью кричал:

– Они все должны умереть, никто не должен остаться!

– Бойня закончена, – устало сказал Керрик. – Все кончено, все сделано, мы победили. Мы убили мургу, сожгли город.

Он указал на дымящиеся деревья позади них.

– Ты отомстил. За каждого из твоего саммада, которого они убили, ты сжигал нескольких мургу… Ты сделал это. За каждого убитого охотника, женщину, ребенка ты убивал по мургу. Этого достаточно. Теперь надо забыть о мертвых и вспоминать о живых.

– Ты разговаривал с одним из них и разрешил ему уйти. Копье дрожит в моей руке – ты не хорошо поступил, сделав это.

Керрик знал, что и другие сердиты на него, и в нем самом разгоралось негодование – но он сдерживал себя. Они все устали, события дня совсем выбили их из сил. И он должен помнить, что Херилак дал слово не убивать Энге, пока он говорил с ней.

– Для вас все мургу одинаковы, все должны быть убиты. Но она была моим учителем – она отличается от них. Она говорит только о мире. Если бы мургу послушали ее, поверили ей, эта война бы давным-давно кончилась.

– Они вернутся, вернутся, чтобы отомстить, – высокий охотник все еще был охвачен гневом, потрясая запачканным в крови копьем в сторону удаляющегося все дальше и дальше врага, его глаза были красными от дыма так же, как и наконечник копья от крови.

Оба стражника были покрыты копотью, их русые бороды и длинные волосы были усыпаны кусочками золы.

Керрик знал, что в Херилаке говорила ненависть, желание убивать мургу, убивать без конца. Но Керрик также знал, какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что Херилак также говорил правду. Мургу, йиланы, которые были их врагом, вернутся. Вайнти позаботится об этом. Она еще жива, а пока она будет жить, не будет покоя, не будет мира. Когда он все это представил себе, силы тотчас покинули его и он покачнулся, опираясь на копье, и тряхнул головой, чтобы отогнать жуткие видения, которые прошли перед его глазами. Он должен забыть Вайнти, забыть мургу, забыть их всех. Вдруг крик, как молния, пронзил черную завесу его мыслей, он отвернулся и увидел охотника саску, Керидамаса, который обращался к нему из черного пепелища Альпесака.

– Там мургу, еще живые, пойманные в ловушку. Херилак с криком мгновенно повернулся, но Керрик успел ухватить его за руку.

– Не надо, – тихо сказал он. – Опусти копье. Дай я сам взгляну на них. Где-то эта бойня должна прекратиться.

– Нет, никогда, только не с этими существами. Но я не пущу в ход свое копье, потому что ты все еще маргалус, наш военный советник, который ведет нас в борьбе против мургу, и я до сих пор подчиняюсь твоим командам.

Керрик устало повернулся, и Херилак последовал за ним, когда тот через тяжелый песок прокладывал себе дорогу к сожженному городу. Он ужасно устал и хотел только отдыхать, но не мог. Неужели йиланы все еще Живы? Это казалось невозможным. Как фарги, так и йиланы умерли, когда умер их город – было похоже, будто всё полностью вычистили, разрушили, как карточный домик. Когда гибнет город, йиланы страдают от необратимых перемен – это он видел сам, и это всегда заканчивалось смертью. Но, да, были исключения, возможно, что кто-то мог еще жить. Это могли бы быть Дочери Жизни, они умирают не так, как другие. Он должен был это увидеть сам.

– Мы обнаружили их, когда они шли от одного из полусожженных деревьев, – сказал Керидамас. – Убили одного, но другие тут же повернули назад. И только Симмаго подумал, что лучше тебе самому увидеть их, убить их, маргалус.

– Да! – сказал Херилак, поворачиваясь, и гримаса жуткой ненависти исказила его лицо. Керрик устало тряхнул головой.

– Сначала давайте посмотрим, кто они, перед тем, как мы их убьем. Или еще лучше, давайте возьмем живьем. Я поговорю с ними, потому что есть такое, о чем я должен знать.

Они пробирались по черной безжизненной земле, между еще дымящимися деревьями и мимо обожженных трупов. Их путь пролегал через амбесед, центральную площадь для собраний, и Керрик остановился, его передернуло от ужаса при виде трупов йилан, разбросанных везде. Они совсем не обгорели и не имели повреждений, однако все были мертвы. И все до одного вытянулись, повернув головы к дальней стене амбеседа. Керрик посмотрел в ту же сторону – там был трон власти, где сидела Вайнти, теперь пустой и безжизненный. Фарги и йиланы, по-видимому, должны были броситься сюда, перепрыгивая друг через друга, ища защиты у эйстаа, правительницы. Но она ушла, место власти опустело, город умирал. Они тоже умерли вместе с городом.

Керидамас пробирался вперед, перешагивая через разбросанные трупы, за ним шел Керрик, онемевший от шока. Все до одного были мертвы. Что-то надо было с ними делать до того, как они начнут разлагаться. Очень много трупов надо было хоронить. Ему необходимо было что-то придумать.

– Там, впереди, – сказал Керидамас, указывая копьем.

Симмаго лез в разбитый и обгоревший дверной проем, пытаясь проникнуть внутрь в кромешную темноту. Когда он увидел Керрика, он указал на труп йилана, который лежал перед ним на земле, и перевернул его ногой. Керрик взглянул на него – затем нагнулся, чтобы лучше рассмотреть в угасающем свете. Несомненно, место было ему знакомо. Это был ханале, место, где жили самцы.

– Это самец, – сказал он. – Те, что спрятались внутри, тоже самцы.

Симмаго в изумлении уставился на трупы. Как и большинство тану, он не мог поверить, что эти злые мургу, с которыми они сражались, которых убивали, были самками.

– Этот бежал, – сказал он. – Самцы не сражаются, и, вообще, они ничего не делают. Они все заперты в этом месте.

Симмаго все еще был озадачен.

– Почему они не умирают как другие?

«А действительно, почему? – думал Керрик. – Самки умирают, потому что умирает их город, это для них равносильно изгнанию. Что-то происходит с ними, когда они покидают город. Я точно не знаю, что. Но этого достаточно, чтобы умереть, доказательства этому можно видеть вокруг. А так как самцы содержатся отдельно и в какой-то степени всегда отвержены городом, они не умирают вместе с другими».

– Они умрут на остриях наших копий, – сказал Херилак. – И очень быстро, до того, как успеют спрятаться в темноте.

– Ночью они не передвигаются, и вы это знаете. И никакого другого выхода нет из этого места. Теперь давайте перестанем убивать и прекратим все разговоры об этом и до утра отдохнем. Давайте поедим, попьем и поспим.

Никто с этим не согласился в душе. Керрик нашел на обгоревшем дереве водянистый плод, утоляющий жажду, и показал всем, как из него надо пить. Еда у них кончилась, но усталость была сильнее, чем голод, и они сразу же заснули.

Но только не Керрик. Он устал не меньше остальных, но мысли, которые одолевали его, не давали ему заснуть. Последние облака проплыли над ним, и появились звезды. Потом он задремал, а когда очнулся, утренняя заря разливалась по небу.

Вдруг сзади себя он услышал шорох, и в постепенно усиливающимся свете утренней зари он увидел Херилака и нож в его руке. Он тихо шел к входу в ханале.

– Херилак, – позвал Керрик, резко вскочив на ноги. Охотник огромного роста быстро обернулся, лицо его было искажено гневом. Минуту он размышлял, потом заткнул нож за пояс, повернулся и прошествовал к своему месту. Керрик не мог передать словами ту душевную боль, которая терзала его. Вместо того, чтобы уменьшить его переживания, гнев Херилака и его собственная ненависть к убийствам, казалось, только усиливали их. Возможно, все это быстро бы прошло. Возможно. Его мысли были тревожны в то время, когда он утолял жажду водяным плодом. Предстояло еще много сделать. Но, во-первых, ему надо было убедиться, что в ханале действительно оставались йиланы. Он устало посмотрел на свое копье. Неужели оно еще может пригодиться? Вполне возможно, что в ханале могли быть живые самки, которые ничего не знали о разрушении города. Он взял копье и поднял его перед собой, пробираясь через обгоревшую и покоробившуюся дверь.

Здесь были одни почерневшие руины. Огонь прошелся по всему помещению и сквозь тонкие доски. В воздухе стоял тяжелый запах дыма, а также горелого мяса. Держа копье наготове, он шел вдоль залы, единственной части ханале, которую он когда-то видел, до поворота в конце ее. Выжженная дверь вела в большую палату – где еще сильнее чувствовался запах горелого мяса. С потолка падал довольно сильный свет, который открывал глазам ужасающую картину этого помещения. Почти у его ног обгоревшая и мертвая с широко раскрытым ртом лежала Икеменд, хранительница ханале. Позади нее в беспорядке лежали трупы ее питомцев. Помещение было просто забито ими, обожженными, как и труп их хранительницы.

Керрик отвернулся, содрогаясь, и направился дальше. Это была целая вереница комнат и коридоров, сообщавшихся между собой, в основном обгоревших и разрушенных. Но дальше дерево было зеленее, эта часть помещения была, очевидно, недавно выращена и огонь лишь слегка коснулся ее. Миновав последний поворот, он очутился в комнате, стены которой были закрыты роскошными шторами, а на полу были разбросаны мягкие подушки.

Прижавшись к дальней стене с выпученными от страха глазами и отвисшими челюстями, сидели двое молодых самцов. Они застонали, увидев его.

– Это смерть, – сказали они и закрыли глаза.

– Нет! – громко крикнул Керрик. – Изменение состояния. Глупость самцов – это подчинение настоятелю.

Они широко раскрыли глаза от изумления.

– Говорите, – приказал он. – Здесь есть еще кто-нибудь?

– Существо, которое говорит, показывает острый зуб, который убивает, – простонал один из них.

Керрик опустил копье на циновки и отошел от него.

– Больше никто никого не убивает. Вы здесь одни?

– Одни! – взвыли они одновременно, и их юношеский страх и страдание изменили окраску их рук. Керрик еще сдерживал себя, так как тупость этих существ возмущали его.

– Слушайте меня и молчите, – приказал он. – Я – Керрик, сильный и отважный, чье место рядом с эйстаа. Вы слышали обо мне.

Они кивнули в знак согласия: возможно, они, будучи в одиночестве, ничего не знали о его борьбе. Или, еще проще, они об этом уже забыли.

– Теперь ответьте на мой вопрос. Сколько вас здесь?

– Только мы, – сказали они. – Мы здесь играли в игру. Другие нас искали. Я был там. Элинман спрятался вместе со мной, а Надаске – за дверью. Но остальные так и не пришли больше. Что-то случилось. Было очень тепло и хорошо, потом вместе с клубом дыма стали проникать сюда неприятные запахи, что вызвало боль в глазах и в горле. Мы позвали на помощь Икеменд, но она так и не пришла. Мы боялись выходить наружу. Я сильно испугался, они назвали меня Имехей, что мне очень подходило, но Элинман – очень смелый. Он повел нас. То, что мы увидели… я не могу говорить об этом, так как это было слишком жутко. Мы хотели уйти из ханале, несмотря на то, что это запрещено, и Элинман сделал это, но завизжал, и мы бросились назад. Что будет с нами?

Действительно, что будет с ними? Верная смерть, если они попадут в лапы охотников. Они воспринимали их только как мургу, хладнокровных, с клешнями и зубами, как врагов. Но Керрик их видел такими, какими они были на самом деле: нуждающимися в покровительстве, глупыми существами, едва умевшими следить за собой. Он не мог допустить, чтобы их убили; в конце концов, Он устал убивать.

– Оставайтесь здесь, – приказал он.

– Мы боимся и хотим есть, – заявил Имехей. Его имя Имехей означало «нежный, если дотронуться». Это была достаточно верно. А другой, Надаске, – «выглядывающий из-за ограды». Они были как дети, хуже, чем дети, потому что они никогда не становились взрослыми.

– Тишина. Я приказываю. У вас здесь есть вода, и вы довольно упитаны, чтобы немного потерпеть без еды. Вы не уйдете из этого помещения. Мясо вам принесут. Вы понимаете?

Теперь они притихли, выражая беспрекословное послушание, потому что они снова были под присмотром, ими командовали, за ними следили. Самцы! Он поднял копье и оставил их там.

Пробрался через лабиринт этого сооружения, и, когда появился, его уже ждал Херилак. За ним стояли остальные охотники, в то время как Саноне и его саску держались в стороне.

– Мы уходим, – сказал Херилак. Теперь он сдерживал свой гнев, его сменяла холодная решимость. – То, зачем мы сюда пришли, уже сделано, мургу и их гнездо уничтожены. Нам здесь больше нечего делать. Мы возвращаемся в саммады.

– Вы должны остаться. Надо выполнить кое-какую работу…

– Только не тану. Ты был нашим вождем, Керрик, и ты повел нас против мургу, и мы преклоняемся перед тобой за это, и мы слушались тебя. Теперь, когда мургу мертвы, ты больше не можешь командовать нами. Мы уходим.

– Ты был выбран, чтобы сказать за всех остальных, сильный Херилак? – сказал сердито Керрик. – Я не припомню таких выборов. – Он повернулся к охотникам. – Херилак говорит от всех вас – или у вас есть возражения?

Некоторые из них, заметив его гнев, отвернулись, но саммадар Сорли вышел вперед.

– Мы все обдумали. Херилак говорит правду. Нам здесь делать нечего. Что сделано – то сделано, и мы должны вернуться в наши саммады до зимы. Ты тоже должен идти, Керрик, твой саммад находится на севере, а не здесь.

Армун. При одной мысли о ней этот город смерти казался ничем. Она была его саммадом, она и ребенок, и он чуть было не присоединился к ним, чтобы отправиться на север. Но позади Сорли стояли Саноне со своими саску, и они не сдвинулись с места. Керрик повернулся к ним и заговорил.

– Мы говорили между собой тоже и не закончили наш разговор. Мы впервые пришли сюда, здесь очень много всего, на что стоит посмотреть и о чем стоит поговорить – и мы вовсе не разделяем мнения возвращаться на морозный север, что собираются сделать тану. Мы понимаем их. Но мы ищем нечто другое.

– Еще не поздно, – сказал Керрик, поворачиваясь лицом к охотникам. – Мы должны сесть, покурить, посовещаться. Надо вынести решения.

– Нет, – сказал Херилак. – Решения уже приняты. То, зачем мы сюда приходили, уже сделано. Сегодня мы возвращаемся.

– Я сейчас не могу расстаться с вами. – Керрик почувствовал напряжение в своем голосе, надеясь, что другие этого не могли заметить. – Это также и мое желание вернуться. Там – Армун, мой саммад, и все же я не могу идти с вами.

– Я буду помогать Армун, – сказал Херилак. – Если ты сейчас не можешь идти с нами, она будет в полной безопасности в моем саммаде, пока ты не вернешься.

– Я не могу сейчас уйти отсюда. Еще не настала пора, надо кое-что обдумать. – Он говорил им вслед. Решение было принято, разговор был окончен. Битва завершилась, и охотники снова были свободны. Они снова шли за Херилаком по тропинке между деревьями. И ни один из них не обернулся, ни один тану.

Керрик стоял и смотрел, пока последний из них не скрылся из виду. Он почувствовал, что основная часть его ушла вместе с ними. Что превратило его победу в его поражение? Ему хотелось последовать за ними, умолять их вернуться, и, если они не захотят, он присоединился бы к ним по пути, который вел к Армун и к его жизни.

Но он не сделал этого. Что-то очень сильное держало его здесь. Керрик знал, что он принадлежал Армун, тану, потому что он сам был тану.

Однако он говорил с глупыми самцами йиланов, приказывал им как йилан, почувствовав в себе силу и власть. Неужели это могло его держать? Неужели он и в самом деле чувствовал себя как у себя дома в этом разрушенном городе, как будто он никогда не жил в саммадах на севере?

Он разрывался на две части и не мог решить, не мог только стоять и смотреть на сожженные деревья, терзаемый чувствами, которых он не мог понять, с трудом переводя дух.

– Керрик, – сказал голос, будто бы доносившийся с далекого расстояния, и он понял, что это разговаривал с ним Саноне. – Ты все еще вождь. Какие будут твои приказания?

В глазах старика было понимание, жрецы саску могли угадывать секреты других. Возможно, он знал о переполнявших Керрика чувствах лучше, чем он сам. Намного лучше.

Предстояло очень много сделать. Он должен был сейчас отогнать от себя все мысли об Армун.

– Нам нужна вода, – сказал он. – Я покажу вам пастбища, где пасутся животные. Я уверен, что они не все захоронены. И нужно что-то делать с трупами умерших.

– Бросить в реку, пока они не начали разлагаться, – угрюмо сказал Саноне. – Их вынесет течением в открытое море.

– Да, надо заняться этим. Я вам приказал, а теперь выберите тех, кто пойдет со мной. Я покажу им место, где можно найти животных. Мы наедимся – а после этого нам предстоит сделать много дел.

Глава 2

Те, кто плывет на гребне самой высокой волны, могут только утонуть в самом глубоком желобе.

(Краткое изречение йилан)

Эрефнаис отдала приказания всем членам экипажа оставаться внизу, когда урукето выплыл в открытое море. Но сама она осталась на верхушке плавника, когда начался шторм. Прозрачные пленки закрывали ее глаза от усиливающегося дождя. Иногда сквозь ливень ей удавалось на миг увидеть сожженный город, клубящийся дым над ним, безжизненный берег. Увиденное настолько врезалось в память, что она могла видеть все очень ясно, даже когда вновь и вновь начинался дождь; могла бы это видеть всегда. Она оставалась на своем посту, пока не стемнело, пока урукето не замедлил ход, его до рассвета должны были нести волны. Только тогда она устало спустилась вниз, к основанию плавника, где провела всю ночь на посту рулевого.

Когда забрезжил рассвет, Эрефнаис сбросила с себя накидку, которой укрываются во сне, и устало поднялась на ноги. Старая рана в спине причиняла ей боль, когда она медленно пыталась пробраться на внутреннюю сторону плавника, чтобы занять пост наблюдателя. Утренний воздух был прохладным и свежим. Все облака после вчерашней бури рассеялись, и небо было чистым и ясным. Плавник покачивался по мере передвижения урукето, набирающего скорость в нарастающем свете утра. Эрефнаис посмотрела вниз, чтобы проверить, занял ли рулевой свой пост, потом снова перевела свой взгляд на океан. Перед самым носом урукето волны покрылись рябью и пеной, потому что впереди плыли два плезиозавра. Все походило на обычное путешествие.

Но, однако, все было иначе. Темные мысли, которые Эрефнаис держала где-то глубоко в себе, пока спала, теперь снова пробудились в ней и охватили ее. Ее большие пальцы сжимали толстую кожу урукето; острые когти на ногах глубоко вонзились в кожу урукето. Инегбан наконец прибыл в Альпесак, она способствовала этому, и Альпесак вырос очень сильным. И умер в один день. Она видела это и не понимала: в течение всей ее жизни на море она никогда не слышала про огонь. Теперь она все знала об этом. Он был горячим, горячее солнца, он потрескивал и ревел, и от него отвратительно пахло, и он душил всех, кто приближался к нему, становясь более ярким, а потом совсем черным. И убил город.

Небольшая горстка оставшихся в живых, от которых несло запахом огня, лежала внизу. Остальные йиланы и фарги были мертвы, как и их город, мертвые в мертвом городе, который остался позади. Дрожь пробежала по ее телу, и она решительно посмотрела вперед, боясь обернуться назад, иначе она увидела бы снова место страданий. Если бы это был ее город, она тоже умерла бы, как и другие, также, как и те, которых не коснулся огонь, но они умерли, потому что умер их город.

Но теперь она столкнулась с другими проблемами. Внизу была ученая Акотолп, которая все еще держала за руку самца, которого она втащила на урукето. Но с тех пор Акотолп не сдвинулась с места, она сидела в неподвижном молчании, даже если к ней обращались. Она совершенно игнорировала мольбы и стоны самца, просившего отпустить его. Что же можно было с ней сделать? И что делать с теми, что остались в живых? Что же делать? Наконец, она должна считаться кое с кем еще, чье имя никто не называл.

Эрефнаис вздрогнула и медленно обернулась, в то время, как Вайнти забиралась во внутреннюю часть плавника. Казалось, что, думая о ней, Эрефнаис мысленно вызвала ее – единственное существо, которое она хотела видеть этим солнечным утром.

Не обращая внимания на присутствие командира, Вайнти встала с тыльной стороны плавника и уставилась на пенящийся кильватер. Эрефнаис было известно о ее действиях, и, несмотря на страх, она тоже повернулась и тоже посмотрела в сторону горизонта. Небо там было темнее. Оставшиеся ночные сумерки, а возможно, буря, но скорее всего, это не могло быть ни сушей, ни городом. Это было очень далеко от них, чтобы суметь хорошо разглядеть. Один глаз Вайнти развернулся в сторону капитана. Эрефнаис заговорила:

– Когда ты вошла на борт, Вайнти, ты молчала и до сих пор молчишь. Они – мертвые?

– Все умерли. Город тоже умер.

Даже несмотря на весь ужас, которым были проникнуты ее слова, Эрефнаис обратила внимание на ее странную манеру говорить. В ее тоне не было превосходства или, наоборот, чувства равенства с другими, но вместо этого было какое-то безразличие и скука, что воспринималось очень необычно. Казалось, что она была одна и вслух говорила самой себе свои мысли.

Эрефнаис хотела промолчать, но, несмотря на это, заговорила, вопрос вырвался у нее невольно.

– Огонь – откуда он пришел?

Холодная маска Вайнти растаяла в один миг, и ее тело затряслось от нахлынувших на него чувств. Она так широко раскрыла рот, одновременно выражая ненависть и страх смерти, что ее сознание помутилось.

– Устузоу, которые пришли, устузоу с огнем… их ненависть, его ненависть… Смерть. Смерть. Смерть.

– Смерть, – резко прозвучал голос, руки по инерции приняли оборонительную позицию. Эрефнаис только услышала звук, потому что сзади нее взбиралась Энге.

Вайнти могла видеть ее и хорошо понимала, в каждом ее жесте был яд.

– Дочь смерти, ты и все твои Дочери Смерти должны вернуться в тот сожженный город. Лучшие из йилан, которые умерли, заслуживают, чтобы их взяли сюда, к тебе.

В своем гневе она говорила как равный с равным, как эфенселе с эфенселе, член эфенбуру с членом эфенбуру. Если вы выросли в море с другими и оказались с ними в одной группе, вашем эфенбуру, то на это никогда не обращалось внимания; так же, как на воздух, которым дышат.

По отношению к другим членам группы ты являешься эфенселе в своем жизненном эфенбуру. Но Энге не могла принять этого.

– У тебя плохая память. – Она сказала это, ни в коем случае не желая кого-либо оскорбить, как высший из высших низшему из низших.

Эрефнаис, стоявшая между ними, застонала от ужаса, ее гребень сначала покраснел, потом стал оранжевым, когда она бросилась прочь. Вайнти отпрянула назад, как от сильного удара. Энге была безжалостна.

– От тебя надо было отречься. Твой позор лежит на мне, и я отвергаю тебя, как эфенселе. Твое безрассудное стремление убить Керрика – устузоу, всех устузоу, вместо этого разрушило гордый Альпесак. Ты приказала подлой Сталлан уничтожить мое окружение, убить моих товарищей. Начиная с яйца времени, на свете не было таких, как ты. Лучше бы ты никогда не появлялась из моря. Если бы нашему эфенбуру суждено было бы погибнуть в сыром безмолвии, включая и меня, это было бы гораздо лучше, чем то, что произошло.

Кожа Вайнти сначала покраснела от гнева, когда Энге говорила, но быстро потемнела, так как ее тело перестало дрожать. Теперь ее страх был упрятан внутрь, чтобы воспользоваться им, когда это будет необходимо, – а не растрачивать его напрасно на это недостойное существо, которое когда-то было с ней на равных.

– Оставь меня, – произнесла она, потом отвернулась в сторону моря.

Энге тоже отвернулась, она тяжело дышала, ей было стыдно за себя, за непростительный гнев. Это было совсем не то, во что она верила, что она проповедовала другим. С большим усилием она уняла дрожь в конечностях, погасила яркие краски, выступившие на ладонях и гребне. Только когда она была непреклонна, подобно камню, и необщительна, как Вайнти, тогда она могла позволить себе говорить. Внизу была член экипажа, управляющая урукето, рядом с ней была командир экипажа. Энге вытянулась вперед и издала звук, означающий, что она собирается говорить.

– Эрефнаис, разве не хотела бы ты иметь удовольствие присоединиться к нам, идущим за вожаком?

Эрефнаис с неохотой поднялась наверх, при этом не забывая о молчащей Вайнти, которая отвернулась от них и уставилась на море.

– Я здесь, Энге, – сказала она.

– Прими мою благодарность и благодарность всех остальных за то, что ты спасла нас от гибели. Куда ты держишь путь?

– Куда? – повторила вопрос Эрефнаис, и вдруг ей стало стыдно.

Хотя она и была командиром, однако она совсем не думала о том, куда направляется урукето. Она выпалила всю правду, сопровождая это едва заметными жестами, как будто хотела извиниться.

– Мы бежали от огня, в открытое море, наш курс, как и всегда, лежит на восток, в Энтобан. Это было сделано в панике, неосознанно, а не по продуманной команде.

– Отгони от себя стыд – ты спасла всех нас, и мы благодарны тебе. Энтобан – это место, куда мы прибудем. Но в какой город?

За вопросом тотчас же последовал ответ.

– Домой. Где находится моя эфенбуру, где этот урукето вышел в море. Окруженный морем Икхалменетс.

Хотя Вайнти все еще пристально смотрела на вздымающиеся волны, один глаз она повернула в сторону говорящих. Ей очень хотелось обратить на себя внимание и принять участие в беседе. Но только одна Эрефнаис смотрела в ее сторону.

– Икхалменетс – это не Энтобан. Почтенная Эрефнаис, прошу тебя взять курс на Месекей.

Эрефнаис услышала ее просьбу, но очень вежливо дала понять, что не собирается менять курс. Вайнти сознавала, что ее трудно убедить в ее упорстве, и поэтому промолчала. Были и другие пути к месту ее назначения, а прибыть туда она должна.

Месекей был огромным городом, расположенным на берегу большой реки, богатой всякой живностью и растительностью, и далекой от холодного севера. Более того – там ей могли помочь больше, чем в каком-либо другом городе, в войне против устузоу. Будущее казалось беспросветным, когда она думала о нем; в ее оцепеневшем мозгу не было ни одной мысли.

Несомненно, должно было наступить время, когда эта безвыходность пройдет и она снова сможет думать о будущем. В это время неплохо было бы находиться в городе среди друзей. И в Икхалменетс можно было бы найти другой урукето. Должен же быть какой-то выход.

Друзья там – враги здесь. В этой безысходности такой факт принимал угрожающие размеры. Энге и Дочери Смерти все еще были живы, в то время как те, кто заслуживал жизни, теперь лежали мертвые. Этого не должно было случиться – не должно быть вообще. Здесь в море ничего невозможно изменить. Она была одна против них. Не от кого было ждать помощи: ни от Эрефнаис, ни от ее экипажа. На суше это все бы изменилось. Как она могла бы все это изменить? Она вернулась к действительности и запрятала глубоко свои мысли в своем холодном теле.

Позади нее Энге знаком показала командиру, что она хочет удалиться, и стала спускаться вниз.

Когда она добралась до основания плавника, она взглянула на неподвижную фигуру Вайнти, потом вдруг инстинктивно почувствовала, что разум ее интенсивно работает. От него исходило нечто жуткое, черное и жестокое. Вайнти никогда не изменить своих целей, никогда. Эти мысли охватили Энге так сильно, что ее конечности задрожали, несмотря на ее попытки контролировать себя, это даже можно было заметить по слабому фосфоресцирующему излучению, исходящему от нее. Она отогнала от себя эти мысли и медленно пошла сквозь полутьму. Она прошла мимо неподвижной Акотолп и ее жалкого компаньона к маленькой группе, прижавшейся к стене.

Акел встала навстречу ей, но затем подалась назад, когда та приблизилась.

– Энге, идущая за вождем, какое несчастье заставило так дрожать твои конечности, что я даже испугалась, когда ты подошла так близко?

Энге смутилась и принесла извинения.

– Преданная Акел, то, что я чувствую, не должно волновать ни тебя, ни других. – Она посмотрела вокруг на четырех оставшихся Дочерей Жизни и своими жестами показала, как ей приятно находиться среди своих друзей.

– Когда-то нас было много. Теперь каждый из вас мне намного дороже, чем если бы вас было множество. Если мы выжили в то время, когда все другие умерли, я чувствую, что на нас возложена миссия и нам дана сила, чтобы нести эту миссию. Об этом мы поговорим в другой раз. Есть и другие дела, которые необходимо сделать в первую очередь, – прижав большие пальцы к грудной клетке она тяжело вздохнула. – Страдания, которые я принесла с собой, исходят не от меня. Теперь я хочу разобраться в причине, которая повлекла за собой эти страдания.

Она отыскала темный угол за пузырями с консервированным мясом, где ее никто не смог бы увидеть, затем легла лицом к живой стене урукето и погрузилась в неподвижное молчание. После того как она таким образом устроилась, ее мысли снова вернулись к Вайнти. Мысли, которые одолевали ее изнутри, никак не нарушали ее внешнего спокойствия.

Вайнти, в ней столько ненависти. Теперь, когда Энге окончательно утратила привязанность к своей бывшей эфенселе, она могла увидеть ее такой, какая она была на самом деле. Темная сила, порождающая зло. И вот когда она это поняла, стало ясно, что первый шаг Вайнти, сделанный из этой кромешной тьмы, будет против Энге и ее товарищей. Они жили там, где умерли другие. Они скажут свое слово в Икхалменетсе, и то, что они скажут, будет не в пользу Вайнти. Сопоставив причину и следствие, она поняла, что они должны умереть, и ничего яснее и очевиднее не могло быть.

Известно, что опасности можно избежать, угрозам можно противостоять. Надо было составить план. Первое – самое легкое. Выжить. Она встала и пошла к другим. Акел и Эфен приветствовали ее, а Омал и Сатсат спали, впав в коматозное состояние, в котором они находились на протяжении всего путешествия.

– Просыпайтесь, пожалуйста, нам надо поговорить, – сказала Энге, затем подождала, пока те не зашевелились и не стали ее внимательно слушать. – Мы сейчас не можем рассуждать, поэтому я прошу вашего согласия и повиновения. Вы сделаете то, о чем я прошу?

– Мы слушаем тебя все, – сказала Омал, и другие выразили знаками согласие.

– Вот что мы будем делать. Когда четверо спят, пятая должна всегда быть начеку, потому что нам угрожает большая опасность. Это должно быть сделано. Одна из нас всегда должна охранять спящих. – Она посмотрела вокруг, и все выразили понимание и согласие.

– Значит, все хорошо. А теперь, сестры мои, поспите, а я посторожу вас.

Энге сидела в том же неподвижном положении, когда Вайнти спустилась вниз с плавника. Все ее тело от головы до хвоста передернуло от ненависти, когда она перехватила наблюдающий за ней взгляд Энге. Та не ответила ей – и даже не отвернулась. Безмятежность ее взгляда раздражала Вайнти все больше и больше, поэтому она вынуждена была лечь подальше от Энге, повернувшись спиной, чтобы успокоиться.

Это было очень необычное путешествие по воде; потому что все на борту были настолько шокированы гибелью Альпесака, что пытались во сне забыть об этом ужасе, просыпаясь только для того, чтобы поесть, а потом снова заснуть.

Энге спала, когда показалась земля; но она уже успела отдать приказания.

– Вот он, зеленый берег Энтобана, – сказала Сатсат, слегка дотрагиваясь до Энге, чтобы разбудить ее.

Энге знаками выразила огромную благодарность и молчаливо ждала, пока не наступило время, когда командир осталась одна на верхушке плавника: она присоединилась к ней, и они вместе смотрели на линию белых волнорезов, контрастно вырисовывающихся на фоне зеленых джунглей.

– Мне бы хотелось узнать, – просигнализировала Энге, и Эрефнаис дала понять, что информация принята.

– Мы смотрим на берег теплой и вечной Энтобан. Но известно ли, какое именно место побережья мы видим?

– Где-то здесь, – сказала Эрефнаис, крепко держа морскую карту большими пальцами одной руки, отмеряя расстояние вдоль берега.

Энге внимательно посмотрела на карту.

– Нам нужно проследовать дальше, на север, вдоль берега, – сказала Эрефнаис. – Затем, минуя Йебейск, к островному городу Икхалменетс.

– Не будет ли это дерзостью, если бы я попросила командира показать мне теплый Йебейск, когда мы подплывем ближе?

– Я свяжусь с вами.

Прошло не менее двух дней, прежде чем они доплыли до города. Вайнти тоже заинтересовал Йебейск, она стояла на дальнем конце плавника, в то время как Эрефнаис и Энге оставались в противоположной стороне.

Было далеко за полдень, когда они проходили мимо высоких деревьев, мимо золотых изгибов песчаного берега, окружающего город со всех сторон, мимо крошечных рыбацких лодок, возвращавшихся домой после дневного лова. К удивлению, Энге, которая перед этим испытывала сильное любопытство, проявила ко всему едва заметный интерес. Окинув все долгим взглядом, она поблагодарила за полученную информацию и спустилась вниз. Вайнти не выдержала и метнула в ее сторону взгляд, полный ненависти, потом снова принялась разглядывать берег.

Утром она услышала, как один из членов экипажа обратился к командиру, и не смогла подавить свой гнев, который сотрясал ее тело. Она должна была об этом знать – должна.

– Они ушли, Эрефнаис, все пятеро. Когда я проснулась, я увидела, что спальные места пусты. Их здесь нет: ни внутри урукето, ни на плавнике.

– Ничего больше не заметили?

– Ничего. Мне пришлось сегодня встать раньше всех, чтобы занять свое место у руля. Это мистика какая-то…

– Нет! – Вайнти закричала так громко, что все от нее отшатнулись. – Мистика в том, что я не предвидела того, что должно было случиться. Они знают, что в этом вольном городе Икхалменетсе им ждать нечего. Они ищут укрытия в Йебейске. Поворачивай назад, Эрефнаис, и направляйся прямым курсом туда.

В голосе Вайнти звучал приказ, ее тело воплощало власть. Однако Эрефнаис и не думала подчиняться, она стояла неподвижно и молчаливо. Члены экипажа, как вкопанные, внимательно слушали и наблюдали, поворачивая глаз к одной из говорящих.

Вайнти всем своим видом выражала настойчивость, власть и ярость. Она, как грозовое облако, парила над маленьким командиром. Но Эрефнаис была горда и непреклонна.

Все зависело от ее собственной воли. Ею руководили не просто какие-то внутренние силы, заставляющие делать наперекор. Энге всегда была добра к ней и никогда не обижала ее – хотя она совсем немного знала о Дочерях Жизни, и тем более не проявляла почти никакого интереса к ним. Но она твердо знала, что пора прекращать убийства. Их было достаточно. И было очевидно, что все коварные помыслы Вайнти подразумевали смерть.

– Мы пойдем дальше. Мы не вернемся назад. Это распоряжение командира, отданное пассажиру.

Потом она повернулась и пошла прочь, подчеркивая своей хромотой чувства удовольствия и превосходства, которые выражались в каждом ее движении.

Вайнти была неподвижна от гнева, бессилие парализовало ее. Она не командовала здесь и не командовала нигде, это глухим эхом отозвалось в ней – она даже не могла применить силу. Члены экипажа не допустят этого. Она замкнулась, пытаясь побороть гнев внутри себя. Надо руководствоваться логикой, должен победить холодный ум. И нужно было смириться с тем, что в этот момент абсолютно ничего невозможно было сделать. Энге и ее последовательницы на какое-то время скрылись от нее. Но это не имело никакого значения. Рано или поздно, они снова встретятся, и справедливость непременно восторжествует. К сожалению, сейчас никоим образом невозможно было повлиять на командира урукето. Все это были пустяки, которым не стоило придавать особого значения. О чем ей следовало сейчас подумать, это о городе Месекей на берегу реки и о важных делах, которыми ей надо было заняться. Если она собиралась достичь своих целей, то ей нужен был продуманный план, а не безрассудный гнев. Впервые за всю свою жизнь она держала свой гнев в узде и удивлялась новому приливу сил благодаря этому. Устузоу, который все это сделал, нарушил ее спокойствие и обратил ее в существо, требующее восстановления справедливости. Керрик и его устузоу сделали ее такой. Это невозможно забыть. В дальнейшем она будет постоянно сдерживать свой гнев, что бы там ни было. Пока не придет время. Ненависть, хранимая как сокровище, оставалась ненавистью, становясь все сильнее, прячась в глубине ее существа. И однажды она будет выпущена на волю. Подумав об этом, она расслабилась, и тело ее стало снова прежним. Она огляделась вокруг и обнаружила, что она одна. Эрефнаис была внутри плавника с членами экипажа, занятыми своими делами, остальные находились в коматозном состоянии и спали. Вайнти посмотрела на то место, где спали Энге и ее подруги. Теперь эта свободная территория не значила ничего для нее. Это снова были просто спальные места. Она опять удержала свое тело и эмоции под контролем. Позади в темноте почувствовалось какое-то движение, и она совершенно ясно могла слышать звуки, указывающие на желание пообщаться. Только теперь она вспомнила о присутствии здесь толстой ученой с самцом. Она подошла к ним.

– Помоги беззащитному существу мужского пола, о великая Вайнти, – умолял пленник, корчась от боли, потому что Акотолп держала его мертвой хваткой.

– Я знаю вас по ханале, – сказала Вайнти, удивляясь нытью этого существа. – Ты – Эсетта, Который поет, не так ли?

– Вайнти – значит «всегда первая», так как она помнит имена всех, от самых ничтожных, до самых великих. Но теперь жалкий Эсетта плачет, потому что ему теперь не о чем петь. Это большое существо, которое сейчас держит меня, вызволило меня сквозь дым и смрад, от которых было больно дышать, чуть не утопило меня, когда мы приближались к урукето, и теперь держит меня в своих железных тисках, что причиняет мне невыносимую боль. Я умоляю, поговори с ней, попроси ее, чтобы она отпустила меня, пока не онемела совсем моя рука.

– Почему ты не умер? – спросила Вайнти с присущим ей грубым беспристрастием.

Эсетта отшатнулся и завизжал:

– О великая Вайнти, почему ты хочешь, чтобы такой несчастный, как я, умер?

– Я не хочу, просто все остальные умерли. Храбрые йиланы из Альпесака. Выброшенные своим мертвым городом для того, чтобы умереть вместе с ним.

Даже когда она говорила, Вайнти почувствовала, как на нее накатывается всесокрушающая волна страха. Они умерли, а она – нет. Почему? Она сказала Сталлан, что это случилось из-за их ненависти к устузоу. Разве не так? Неужели этой причины было достаточно, чтобы остаться в живых, когда другие умерли? Она смотрела на Акотолп в тот момент, когда эти темные мысли охватили ее, и только в первый раз поняла, что сейчас испытывает ученая.

Сомневающаяся – В Жизни Избегающая Смерти – Акотолп работала во многих городах, поэтому у нее не было разрушающей жизнь привязанности к какому-нибудь единственному городу. Но она была ученой и знала, что в результате отторжения смерть наступает немедленно. Вот из-за чего в ней происходила суровая борьба. Усилием воли она оставалась до сих пор среди живых. Сознание этого придавало силы Вайнти. Если эта толстуха усилием только одной воли могла жить, то у нее, Вайнти, была еще сила воли эйстайи, правительницы, которая позволяла жить и выживать – и править снова. Все еще было впереди.

Перед невидящими глазами Акотолп, полными страха глазами самца Вайнти подняла вверх сжатые кулаки, выражая таким жестом будущую победу, тяжело ступая по упругой поверхности, широко расставив пальцы ног. Стон страха проник в ее сознание, и она посмотрела вниз с нарастающим удовольствием на перепуганного Эсетта; тотчас же появилось желание.

Она склонилась и своими сильными пальцами высвободила запястье самца от мертвой хватки ученой. Его бесконечные звуки благодарности быстро сменились стонами, так как она всем своим телом прижала его к стене, причиняя ему боль, и бесцеремонно навалилась на него. Напряженные мускулы Акотолп никогда не расслаблялись, но ее ближайший к ним глаз медленно поворачивался, чтобы видеть эту сплетенную пару. Но еще медленнее менялись черты ее лица, по которым невозможно определить его выражение.

После этого Вайнти погрузилась в глубокий коматозный сон до самого утра. Когда она проснулась, то первое, что она увидела, – это с трудом пробирающуюся толстую фигуру ученой внутрь плавника. Вайнти огляделась кругом, но самца не увидела: несомненно, спрятался от нее. Она слегка шевельнулась, когда с юмором подумала о том, что, пробудившись, была взволнована мыслью об Эсетте. Урукето перекатывался, когда сталкивался с большой волной, и луч яркого солнечного света, отражаясь от плавника, освещал внутреннее помещение. Солнце было теплым и восхитительным, и Вайнти проснулась окончательно, поднимаясь, зевая и потягиваясь. Луч солнца упал на нее, и она пошла к плавнику, медленно забралась на самую его верхушку. Акотолп стояла там, ее глаза от яркого солнца вытянулись в узкие щелочки на ее круглом лице. Она взглянула на Вайнти и почтительно ее встретила:

– Иди погрейся на солнце, добрая Вайнти, и получи наслаждение, когда я буду благодарить тебя.

Вайнти приняла приглашение. Наслаждение – вот первопричина. Акотолп переплела вместе свои толстые большие пальцы и начала говорить в духе непринужденной дружеской беседы:

– Я благодарю тебя, сильная Вайнти, потому что твой личный пример способствовал спасению моей жизни. Научная логика управляет моим существованием, но я слишком хорошо знаю, какую роль играет тело независимо от умственного контроля. Я знаю, что приказания эйстайи, правительницы, могут в одно мгновение вызвать необратимые изменения в йиланах, что ведет к неминуемой смерти. Потом я увидела, когда все умирали в трагическом Альпесаке, что смерть города тоже может привести к таким же последствиям. Когда я поняла, что происходило, я испугалась за себя, несмотря на мои превосходные знания, испугалась, что я тоже могла бы быть смертельно поражена. Мне помогло выживание самца. Если он должен был остаться живым, значит, в живых должна, была остаться и я. Вот почему я крепко сжимала его руку своей рукой, пока я боролась за свою жизнь. Потом пришла ты и взяла его от меня, и ко мне вернулись сознание и зрение. Я увидела тебя пышущей жизнью, такой женственной, что я получила от тебя силу и знала, что моя жизнь вне опасности. Я благодарна тебе за свою жизнь, сильная Вайнти. Я в твоем полном распоряжении: я твоя фарги и сделаю все, как ты прикажешь.

В этот самый момент большая волна качнула урукето, и полное тело Акотолп вдруг резко повело в сторону. Вайнти удалось дотянуться до нее и взять за руки, чтобы предотвратить падение; она удержала ее и выразила искреннюю благодарность за сказанное как равный равному.

– Теперь это я благодарю тебя, великая Акотолп. Мне предстоит многое сделать и преодолеть длинный путь. Мне нужна будет помощь. Я приветствую тебя как моего первого последователя в деле, которое я должна довести до конца.

– Я с удовольствием возьмусь за это, Вайнти, я готова выполнять все твои приказания.

Они в унисон покачивались, когда урукето преодолевал огромную волну: тень на миг поглотила солнце. Они подняли глаза и Акотолп выразила радость видения. Это был действительно красивый вид, которым стоило любоваться. Они пересекли устье великой реки, по обеим сторонам которой простирались лимонно-зеленые джунгли. Там, где река впадала в океан, образовывались высокие волны, которые перекатывались у берега и пенились. И здесь бесчисленное множество эстекелей, птеродактилей охотилось за рыбой. Они неуклюже опускались на волны, складывая свои огромные, покрытые пухом крылья, глубоко погружая в воду свои длинные клювы, пока над водой не оставались видны лишь костные отростки на затылочной части головы. Другие высоко парили медленными кругами, оставляя на воде длинные тени. Эти существа издавали хриплые крики, которые становились все громче и громче по мере приближения к ним урукето.

– Смотрите, смотрите! Они сами взмывают в воздух! – в восторге крикнула Акотолп. – Я изучала этих животных. Если внимательно посмотреть на них, то можно заметить, что размах их крыльев очень велик, а ноги их настолько коротки, что эстекелы не могут взлететь, кроме как из устья реки, подобно этому. Здесь образовываются высокие волны, которые катятся навстречу ветру, а не от него, как это всегда бывает. Поэтому эстекелы, наевшись досыта, взмывают с гребня волны, как бы подхваченные ветром, и оказываются в воздухе. Замечательно!

Вайнти не разделила энтузиазма ученой по отношению к этим пропитанным зловонным запахом рыбы, покрытым мехом летающим существам. Они ныряли очень близко, и от их пронзительных криков болели уши. Она оставила Акотолп наверху, а сама спустилась вниз и заснула, несмотря на сильную качку.

Весь оставшийся путь она проведя таким образом – в коматозном, неподвижном состоянии; и даже, когда Эрефнаис послала к ней одну из своих помощниц сообщить, что они достигли острова и вскоре отправятся в Икхалменетс, она еще спала.

Вайнти забралась на плавник, чтобы увидеть, что океан позади них пуст. Им понадобился почти целый день, чтобы от берегов Энтобана доплыть до этого архипелага, затерянного в морских просторах. Они теперь проплывали мимо большого острова, в центре которого возвышалась гряда высоких гор. Вершины их были покрыты снегом, окутаны кольцами облаков и омыты проливными дождями – угрюмые напоминания о зиме, которая была для них всех самым лютым врагом. Эти скалистые острова были расположены намного ближе к северу, и, вопреки желанию Вайнти, она ощутила холодок при мысли об этом. Ей очень хотелось покинуть это место как можно скорее.

А стоит ли? Они сейчас направляются в Икхалменетс, который со всех сторон окружен морем, в город, огражденный зелеными джунглями, со всех сторон которого лежал золотой песок побережья, а над всем этим возвышались покрытые снегом вершины гор. Это было место их назначения. Она посмотрела на снежные шапки горных вершин острова, долго и неподвижно рассматривала их, одновременно вынашивая и хорошо обдумывая новую идею. Возможно, их прибытие в Икхалменетс, в конце концов, было верным решением.

Глава 3

Эс эт иго калой, тувот эт фрейназмал.

За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

(Подлинная марбакская поговорка)

В полдень они поели, после того как саску убили и освежевали одного из оленей из загона. Керрик нашел камни и сделал кострище в расчищенном месте перед входом в ханале, потом принес сухое дерево с берега. В разрушенном городе они могли где угодно разбить свой лагерь – но ему хотелось быть поближе к оставшимся в живых йиланам. Если охотники саску по своему характеру не были вспыльчивы и горячи и у них не было таких быстрых копий, как у тану, они все равно ничего не должны знать о двух самцах. Смерть вновь вернется, если он не будет бдительным.

К тому времени, когда охотники вернулись, он уже развел костер, и ложе из горячих и тлеющих углей было готово для оленьей туши. Но все были настолько голодны, что не могли ждать, пока мясо будет готово, отрывали полусырые куски и усердно их пережевывали. Керрику досталась по праву печень, но он поделился ею с Саноне.

– В этом месте очень много нового и интересного. Это стоит посмотреть, – сказал пожилой мужчина, старательно облизывая дочиста свои жирные пальцы перед тем, как вытереть их о свою одежду. – И также много загадок, которые требуют разрешения. Интересно, а среди всех остальных животных здесь есть мастодоны?

– Нет, здесь только мургу, холоднокровные, привезенные сюда из-за океана.

– Но ведь мы едим этого оленя, он же не мургу?

– Олени, как и гигантские олени, были пойманы и разведены здесь. Но в дальних краях, откуда пришли Те – Которых – Мы – Убили, водятся только одни мургу.

Саноне медленно пережевывал эту идею одновременно с очередным куском печени.

– Мне не нравится думать о земле, где живут только мургу. Но это место за океаном, о котором ты говоришь, является, конечно, тоже частью мира, который создал Кадайр, когда топнул ногой и в разные стороны разнес на части скалу. Из скалы он вытолкнул наружу все, что мы видим, и все, что мы знаем: вытолкнул оленя и мастодона, и мургу. Вот причина всему. Вот причина – поначалу мы пришли в это место, и вот другая причина – почему это место находится здесь. Мы должны все это учесть, пока не поймем всего этого. Все, что касалось мира, существующего вне Божественной вселенной, начинает приобретать большее значение.

Когда Саноне говорил об этом как мандукто, Керрика волновали более земные проблемы, о которых тоже надо было думать. Самцы в ханале должны быть накормлены. И что потом он будет делать с ними? Зачем он взвалил на себя заботу об их существовании? Если бы он не вмешался, они бы очень быстро умерли – для этого нашлось бы предостаточно добровольцев. Он жалел эти глупые создания, но он чувствовал, что были другие причины, чтобы сохранить им жизнь. Он подумает об этом позже. А сейчас их надо накормить. Ни в коем случае нельзя давать им приготовленное мясо – запах дыма будет вселять в них страх.

Он отрезал несколько кусков сырого мяса от передней части оленьей туши, затем прошел сквозь разбитую дверь в ханале. Трупы все еще лежали там и уже начали смердеть. Их надо убрать до наступления темноты. Когда он подошел к сохранившейся части помещения, он услышал пение, хотя звуки в отдельности сами по себе ничего не значили. Он стоял, незамеченный у входа в залу и слушал, как Имехей пел грубоватым мужским голосом. Эта печальная песня сразу же напомнила Керрику о том далеком дне, когда Эсетта пал после смерти Алипол.

Они свободны,
А мы сидим взаперти,
Они греются на солнце,
А мы лишь видим тусклый свет…
Они отсылают нас на берег,
Куда сами никогда не ходят… 

Имехей прервал пение, когда увидел Керрика; затем, увидев мясо, которое принес Керрик, засиял от радости в предвкушении еды. Они оба ели с жадностью, их мощные челюсти и острые конусовидной формы зубы быстро перемалывали пищу.

– Вы знаете Эсетту? – спросил Керрик.

– Брат по ханале, – быстро произнес Имехей, но с большим интересом добавил: – Еще есть мясо?

Керрик подал отрицательный знак, который означал, что мясо принесут позже, затем спросил:

– Здесь был еще один самец, Алипол, вы знали его? Он был моим другом.

– Имехей недавно прибыл сюда из Энтобана, – сказал Надаске. – Что касается меня, то я был уже здесь, когда Алипол впервые появился в ханале до того, как он ушел на побережье.

– Он работал в основном при помощи больших пальцев рук, чтобы делать вещи необыкновенной красоты. Вы знаете об этих вещах?

– Мы все о них знаем, – прервал Имехей. – Кроме того, в нас нет силы, жестокости, грубости и женственности. Мы знаем, что такое красота.

Тотчас же он, как только закончил говорить, повернулся в сторону и отодвинул одну из драпировок с орнаментом, чтобы приоткрыть нишу в стене. Встав на цыпочки, он подтянулся и взял оттуда статуэтку из проволоки и протянул ее Керрику.

Это был ненитеск – возможно, тот же самый, которого Алипол показывал ему в тот далекий, теплый день. Щит, отогнутый кверху и назад, три острых, направленных вперед рога, глаза, сияющие как драгоценные камни. Имехей с гордостью протянул статуэтку, и Керрик, взяв ее, повернул так, чтобы на нее падал свет. В этот момент он почувствовал такую же радость, как и в тот раз, когда Алипол впервые показал свою скульптуру. Вместе с радостью он испытывал горечь, потому что Алипол был давно уже мертв. Сталлан послала его на берег, где он нашел свою смерть. Сталлан тоже умерла, от этого он ощущал какое-то удовлетворение.

– Я возьму ее, – сказал Керрик, и тут он увидел их жесты, выражающие ужас.

Имехей осмелился даже придать женственный оттенок своим движениям. Керрик все понял. Они воспринимали его как самца, весь город знал о его принадлежности к мужскому полу, и это их изумляло, но теперь он вел себя слишком грубо, как самки. Он попытался исправиться.

– Вы неправильно поняли. Я всего-навсего хотел бы взять эту прекрасную вещь, но она должна остаться здесь в ханале, где Алипол намеревался хранить ее. Эсекасак, приближенной охраны больше нет, теперь вся ответственность ложится на вас. Охраняйте и берегите ее.

Они не могли утаивать свои мысли, даже не делали попытки. Оторванные от мира, где они были лишены всякой ответственности, они, с которыми обращались как с молодыми фарги, вышедшими из океана и не умеющими говорить, – как могли они стать какими-то другими, если на самом деле они были такими, какими они есть. Теперь они пытались понять эту новую идею. Сначала отшатнулись от нее, потом приняли ее и, наконец, возгордились. Когда Керрик увидел все это, он начал постепенно понимать, почему они остались в живых. Не благодаря самим себе, а благодаря ему. Благодаря его эгоистичным побуждениям. Он был тану, но в равной степени он был и йиланом. Особенно отчетливо он это осознавал, разговаривая с самцами, и он не мог избавиться от этого и не мог стыдиться этого.

Когда он говорил с ними, его мысли возвращались к жизни, к той части его разума, что принадлежала йилану. И не только разума, но и всего его существа.

Он был таким, каким он есть. Керрик – тану, Керрик – йилан.

– Вода у вас есть, еды я еще принесу. Ни в коем случае не покидайте этого помещения.

Они выразили знак согласия и приняли указания, продемонстрировав при этом истинно мужское единодушие. Он улыбнулся при их утонченном проявлении силы. Единственная мысль, что он вел себя подобно самке, быстро вернула его на свое место. Они начинали нравиться ему по мере того, как он постепенно осознавал, что скрывалось за их любезными манерами.

Потрескивали брошенные в костер кости. Саску с переполненными желудками дремали на солнце. Саноне посмотрел на Керрика снизу вверх, когда Керрик подошел и сел рядом с мандукто.

– Есть вещи, о которых я должен поговорить с тобой, священник саску, – сказал сухо Керрик.

– Я слушаю.

Керрик собрался с мыслями перед тем, как снова заговорить.

– Мы сделали то, зачем пришли сюда. Мургу мертвы, они больше не представляют угрозы. Теперь ты можешь взять своих охотников и вернуться в свою долину к вашим людям. Но я должен остаться здесь – хотя причины для этого только сейчас становятся ясными. Я – тану, но я также принадлежу к йиланам, то есть к мургу, которые вырастили это место. Здесь есть бесценные вещи, бесценные для тану. Я не могу уйти, не взглянув на них, не думая о них. Я имею в виду смертоносные палочки, без которых нам мургу никогда не победить.

Он замолчал, потому что Саноне поднял руку, чтоб перебить его.

– Я слышу все, что ты говоришь, Керрик, и начинаю понимать кое-что из того, что меня так волновало. Все представлялось недостаточно ясным, но теперь все это становится на свои места. То, что я могу понять сейчас, когда Кадайр признал форму мастодона и очертил мир, он тяжело ступил на скалу и оставил свой след глубоко в твердой скале. То, что нам нужно, – это истина, с которой мы должны следовать по указанному пути. Этот путь привел тебя к нам, и ты привел с собой мастодона, чтобы показать нам, откуда мы пришли – и куда нам предназначено идти.

Карогнис, бог зла, послал мургу, чтобы они уничтожили нас, но Кадайр, бог небес, послал мастодона, чтобы провести нас через заснеженные горы к этому месту, чтобы отомстить им. И они уничтожены, и это место горело, но оно не сожжено. Ты ищешь здесь истину, это означает, что ты тоже, как и мы, следуешь по пути мастодона.

Теперь я могу понять, что наша долина была лишь временной остановкой, пока мы ждали, когда Кадайр проложит тропу к нам. Мы останемся в этом месте, остальные саску присоединятся к нам.

Так как Керрик с трудом улавливал смысл сказанного Саноне – глубина знаний мандукто была недосягаемой для него, – он с энтузиазмом приветствовал это решение.

– Конечно – все, что я хотел сказать здесь, в Альпесаке, столько всего, что одному человеку не понять этого за сто жизней. Ваши люди, которые шьют одежду из растений, делают камни из мягкой грязи, они все узнают об этих штуках в Альпесаке. Город еще поживет.

– Ты своим звукам и движениям придаешь определенный смысл? Это место имело название?

– Это место было названо местом тепла и солнечного света, я не знаю, как это сказать поточнее на саске, наверное, так: «Пески, лежащие вдоль побережья океана».

– Дейфобен, или золотой пляж. Хорошее название. Хотя иногда бывает трудно даже мне, воспитанному на таинствах и их разгадывании, представить себе, что мургу могут говорить, а эти звуки, которые ты издаешь, на самом деле являются языком?

– Да. И им не так легко овладеть. Керрик, чьи мысли сейчас были заняты йиланами, не мог утаивать страдания, которые переполняли его. Саноне с пониманием кивнул.

– На тропе Кадайра был отпечаток ступни – это не так легко понять. А теперь расскажи мне о захваченных в плен мургу. Почему мы не убиваем их?

– Потому что мы воюем не с ними, так же как и они не хотят причинять нам вред.

Это самцы, и они почти никогда не покидали это помещение, фактически они были заключены в тюрьму самками. Я могу говорить с ними, и они относятся ко мне по-дружески, совсем не так, как к охотникам. Это я чувствую. Самое важное состоит в том, что они могут помочь нам лучше узнать этот город, потому что по сравнению со мной они являются его частью.

– Тропа Кадайра вечна, и все существа идут по ней, даже мургу. Я поговорю с саску. С твоими мургу ничего плохого не случится.

– Саноне – мудрейший из мудрых – прими благодарность от Керрика.

Саноне кивнул и принял похвалу как должное.

– Теперь я пойду поговорю с охотниками, чтобы сохранить жизнь этим мургу. А потом ты мне покажешь Дейфобен.

Они бродили до тех пор, пока совсем не стемнело, и тропу едва было видно перед собой, затем они вернулись к костру перед ханале, который как будто приглашал их; восхищались стадами животных на полях – и им было приятно узнать, что совсем немного этих животных уничтожено. Они ели фрукты, пока не стали липкими от сладкого сока, с ужасом смотрели на ненитеска и на бронированного онэтсенсаста, купались в теплых водах золотого пляжа. Пока они любовались живой моделью города, неповрежденной, хотя, несмотря на укрытие, прозрачный потолок был сожжен, Керрик с изумлением смотрел на мебель. Как этот город вырос за последние несколько лет с тех пор, как он его покинул. Его голова была переполнена воспоминаниями и картинами увиденного настолько, что с того самого момента, как они ушли из саммадов, он даже ни разу не вспомнил об Армун и о лагере, затерянном в снегах на далеком севере.

Лагерь был обычным лагерем, расположенным на излучине реки. И снова рано выпавший снег как одеялом укрыл землю и сковал льдом реку. Здесь палаток было больше, чем раньше, когда всех мастодонов из разных саммадов объединили в одно стадо. Они трубили в холодный воздух и пытались откапывать траву из-под снега, но травы не было. Но они были упитанные и сытые, несмотря на недостаток корма, потому что для них были заготовлены ветви молодых деревьев, собранных осенью. Тану тоже хорошо питались. Здесь можно было увидеть дымящееся мясо и сушеный сквид, и даже припасенное консервированное мясо мургу на случай, если в нем возникнет необходимость.

Дети играли в снегу и в деревянных ведрах носили снег в палатки, чтобы вытапливать из него воду. Все шло хорошо, хотя женщины и дети чувствовали отсутствие охотников.

В саммадах были не все. Да, были старики и плаксивые молодые охотники, которых оставили, чтобы те охраняли саммады. Но другие ушли далеко на юг, где с ними могло случиться все, что угодно. Старый Фракен завязывал узлы на веревках, и он знал, сколько прошло дней с тех пор, как они расстались, но это ничего не означало. Сделали они то, зачем пошли туда? Или они все умерли? Эта мысль, которая была совсем крошечной после того, как они ушли, разрасталась день ото дня, пока не стала похожа на грозовую тучу, нависшую над всеми своей черной массой. Все женщины собирались вокруг, когда Фракен вонзал в сову маленькие штучки и бросал сову на мышиные кости, пока не появлялось будущее. Все было хорошо, уверял он их, они победили, все было хорошо.

Они хотели это услышать от него, поэтому они смотрели за тем, чтобы ему доставались самые нежные и мягкие куски жареного мяса, которые он мог бы прожевать своими старческими зубами. Но по ночам в темноте прежние страхи возвращались. Охотники – где же охотники?

Армун так боялась, что Керрик умер, что вскакивала по ночам, жадно хватая воздух, прижимая к себе ребенка. Разбуженный и испуганный Арнхвит громко кричал, пока его не успокаивали, приложив к теплой молочной груди. Но ничто не могло утешить Армун, которая лежала, охваченная страхом, не смыкая глаз до самого утра, пока внутри палатки сквозь шкуры не начинал прокрадываться слабый свет. Ее одиночество отступало. Мальчик показал на ее рот и засмеялся. Потом его смех перешел в плач от боли, потому что она своей проворной рукой быстро отвесила ему шлепок, это снова всколыхнуло в ней воспоминания, которые она прогоняла от себя. Хотя она и не отдавала себе в этом отчета, она снова прошла через весь лагерь, прижав ко рту сложенную вдвое оленью шкуру, чтобы прикрыть образовавшуюся трещину на губе. Будущее без Керрика, холодное и одинокое, – этого невозможно было вынести.

Потом не переставая шел снег на протяжении многих дней, равных приблизительно количеству пальцев на обеих руках; снег, который скапливался в огромные сугробы, покрывавшие все вокруг. Когда наконец вновь появилось солнце, то в этом белом заснеженном мире стало невозможно определить, где кончается земля и начинается река. Мастодоны сердито мычали, выдыхая при этом белые облака пара на фоне бледно-голубого неба, и утаптывали ногами снег.

Армун укутала Арнхвита в несколько слоев оленьих шкур перед тем, как подвесить его к своей спине. Палатку занесло снегом до самого верха, и ей пришлось вырыть лаз, чтобы выбраться на свет. Появлялись другие женщины, окликали друг друга. Никто не позвал Армун. Гнев сменил отчаяние, она прикрепила ребенка ремнями к спине и пошла прочь от палаток, чтобы найти покой и не слышать вопросов, которые только лишь дразнили ее. Снега было по пояс, но она была сильной, да и вообще на свежем воздухе было очень хорошо. Арнхвит что-то лепетал за ее спиной, казалось, он радовался свободе вместе с ней.

Армун шла до тех пор, пока палатки не скрылись за деревьями, и только тогда она остановилась и перевела дух. Перед ней расстилалась белая равнина, на самом деле это была вовсе не равнина, а замерзшая, покрытая снегом река. Вдали вдоль реки передвигались какие-то черные точки, и она вдруг пожалела, что пришла сюда, так далеко, одна. У нее даже не было ни хесотсана, ни ножа. Даже если бы у Армун было оружие, она никогда бы не справилась с дикими голодными хищниками. Точки приближались, и она повернулась, чтобы бежать, но вдруг остановилась.

Их становилось все больше и больше, вытянувшись в одну линию, они шли и шли.

Охотники! Разве это возможно?

Не двигаясь она наблюдала за их приближением, пока не стало очевидно, что это действительно были охотники, одетые в кожи и обувь для снега. Один из них шел впереди, этот огромный неуклюжий человек был никто иной, как Херилак. Он прокладывал дорогу и вел всех за собой.

Она прищурила глаза, чтобы получше разглядеть, который из них был Керрик, ее сердце так билось, что, казалось, как будто оно вот-вот разорвется. Она громко засмеялась и помахала им рукой. Они, должно быть, увидели ее, потому что воздух рассекло их победоносное улюлюканье.

Она не могла сдвинуться с места, она только ждала с нетерпением, пока они приближались, пока не стала отчетливо видна покрытая инеем борода Херилака, пока он не услышал ее крик.

– Керрик, ты где?

Херилак промолчал как и все, следовавшие за ним. Армун качнулась и чуть не упала.

– Он мертв! И я мертва! – пронзительно закричала она, когда Херилак подошел совсем близко.

– Нет. Керрик жив и здоров. Битва выиграна.

– Тогда почему же он не отвечает мне? Керрик! Она с трудом передвигалась по снегу, чтобы обойти большого охотника, но он остановил ее, схватив одной рукой.

– Его здесь нет. Он не вернулся с нами. Он сейчас в сожженном городе мургу. Он просил меня, чтобы я позаботился о тебе я моем саммаде, и я сделаю так, как он просил.

– Керрик! – завыла она и попыталась высвободиться из его объятий. Но это было бесполезно.

Глава 4

В одно мгновение слова Херилака прогнали прочь все страхи Армун. «Он не вернулся с нами. Он в сожженном городе мургу. Он просил меня, чтобы я позаботился о тебе в моем саммаде, и я сделаю так, как он просил». Мир был суров для нее, и было бы лучше не представлять его в более худшем свете.

Молча она отвернулась от охотников и устало потащилась сквозь снег назад, к своей палатке. Они не отставали от нее и по мере продвижения кричали в сторону лагеря, ожидая ответных криков из саммадов и прибавляя шаг.

Армун слышала все это – но она не обращала никакого внимания, потому что она прислушивалась к далекому, более громкому внутреннему голосу ее мыслей. Жив. Он был жив. Он не вернулся с другими, но у Керрика, вероятно, была для этого веская причина. Она спросит об этом у Херилака, но немного позже, после того, как пройдет возбуждение, связанное с возвращением домой. Ей достаточно было знать, что Керрик вел их за собой в сражение и что сражение окончилось победой. Мургу наконец уничтожены. Теперь бесконечная война закончилась. Он вернется к ней, и они будут жить, как живут все остальные охотники. Уверенная, что ее никто не слышит, она с радостью громко разговаривала сама с собой, а Арнхвит радовался за ее спиной.

Позже, когда ребенок спал, она вышла из палатки и прислушалась к возбужденному разговору женщин. Они говорили о том, как охотники сожгли город мургу, убили мургу, всех до единого, и вернулись теперь с победой. Она пошла вдоль протоптанных в снегу дорожек к палатке Херилака. Он стоял у палатки и в этот самый момент собирался войти, когда увидел ее. Она окликнула его, и он неохотно обернулся.

– Я хочу поговорить с тобой, Херилак. Я хочу расспросить тебя о Керрике.

– Он остался там, у мургу, об этом я тебе уже говорил.

– Ты не сказал мне, зачем он это сделал и почему не вернулся с другими.

– Он не захотел. Возможно, ему там с мургу нравится больше, чем здесь. Возможно, он больше мургу, чем тану. Там остались в живых несколько мургу, и он не пожелал их убить и не разрешил нам. После нашей победы мы ушли оттуда и вернулись сюда, потому что нас тянуло туда, где наши семьи.

Она испытала неприятное чувство, и вместе с ним в тот же миг вернулись к ней ее прежние страхи.

– Он сказал, когда он вернется?

– Уходи, я устал от разговоров, – сказал Херилак, повернулся и вошел в палатку, плотно закрыв за собой вход.

Гнев, охвативший Армун, тотчас же прогнал ее страх.

– А я не устала! – крикнула она так громко, что люди обернулись к ней. – Выходи, Херилак, и расскажи мне обо всем, что случилось. Я хочу знать все.

Молчание охотника привело ее в ярость, и она дернула кожи палатки. Но он плотно скрепил их изнутри. Она хотела выкрикнуть все, что она думала о нем и его поведении, но передумала. Это только вызвало бы изумление у наблюдавших за ней людей. Были и другие способы, чтобы узнать правду о том, что произошло. Она развернулась, и стоявшие рядом охотники отвернулись от нее, чтобы ее гнев не обрушился на них. После этого она медленно пошла между палатками к саммаду Сорли. Там она нашла Сорли, сидящим у костра с охотниками его саммада, по очереди раскуривавшими глиняную трубку. Армун подождала, пока все не сделали затяжку и не отложили трубку в сторону, только потом она шагнула вперед. Она все еще была разгневана, но теперь ей удавалось контролировать себя.

– Я знаю, каким долгим и трудным был ваш путь.

Сорли. Вы и ваши охотники, разумеется, устали и нуждаетесь в отдыхе.

Сорли небрежно махнул рукой.

– Охотник, который не может пройти охотничьей тропой, не охотник.

– Мне приятно это слышать. В таком случае, великий охотник Сорли не очень устал, чтобы поговорить с Армун.

Сорли сузил глаза, когда посмотрел на нее, чувствуя, что так или иначе он попал в ловушку.

– Я не устал.

– Хорошо, потому что моя палатка далеко отсюда в снегу, а там есть кое-что, что я должна показать тебе.

Сорли осмотрелся кругом, ожидая от кого-нибудь помощи, но вокруг не было никого, кто мог бы оказать ее.

Трубка была вновь зажжена, и никто из охотников не смотрел в его сторону.

– Хорошо, идем к твоей палатке, но уже поздно и надо кое-что сделать.

– Вы очень добры к одинокой женщине. – Больше она не проронила ни слова, пока они не оказались в ее палатке.

Она плотно закрыла за ним оленьи шкуры, затем обернулась и указала на спящего ребенка.

– Вот то, что ты должен был увидеть.

– Ребенок?..

– Сын Керрика. Почему он не вернулся с остальными к своему сыну, своей палатке, не вернулся ко мне? Херилак не хочет говорить об этом и вообще избегает меня. Теперь ты будешь об этом говорить.

Сорли осмотрелся по сторонам, но не нашел никакого повода улизнуть. Он вздохнул.

– Дай мне попить воды, женщина, и я расскажу тебе все. Между Керриком и Херилаком происходило что-то неладное.

– Вот, попей. Я знаю об этом, но ты должен мне сказать, почему это произошло.

Сорли вытер губы изнаночной стороной рукава.

– Причины этого мне неизвестны. Я расскажу тебе, что произошло. Мы сожгли место, где жили мургу, а мургу, которые не погибли в огне, тоже умерли, я не знаю почему. Они мургу, и потому непостижимы. Некоторые из них бежали на какой-то штуке, которая плавает. Керрик разговаривал с мургу и не позволил Херилаку убить их. Он позволил им уйти. Потом мы нашли еще несколько живых мургу, которых Керрик тоже не позволил убить. Херилак был вне себя от гнева из-за этого и не захотел больше там оставаться. И пожелал сразу уйти. Дорога назад была долгой, мы знали это, потому было принято решение уходить.

– Но Керрик остался там? Почему? Что он сказал?

– Он говорил с Херилаком, я не слушал их, очень трудно сейчас вспомнить. – Сорли неуклюже передвинулся на мехах и выпил еще воды.

В глазах Армун отражались отблески огня, она едва сдерживала себя.

– Ты должен рассказать мне больше, храбрый Сорли, смелый Сорли. Ты очень сильный, ты расскажешь мне, что произошло в тот день.

– Мой язык говорит правду, Армун. Керрик говорил о делах, которые надо было непременно сделать в том месте, но я мало понимаю в этом. По-видимому, саску это поняли, они остались, когда мы ушли. Мы вернулись вместе с Херилаком. Мы выполнили все, за чем ходили туда. Путь назад был очень долгим…

С минуту Армун сидела с опущенной головой, потом встала и открыла вход.

– Благодарю тебя, Сорли, за то, что ты все это рассказал.

Он колебался, но она молчала. Ему нечего было больше добавить. Он заторопился и вышел в надвигающуюся темноту ночи, радостный, что теперь был свободен.

Армун снова плотно закрыла вход в палатку, добавила дров в огонь и села рядом.

Ее лицо было мрачным от гнева. С какой легкостью все эти храбрые охотники отвернулись от Керрика. Они шли за ним в сражение, а потом бросили его. Если саску остались с ним, то, по-видимому, он просил и охотников тану остаться с ним.

В этом городе мургу должно было быть что-то очень важное, настолько важное, что это даже вбило клин между двумя вождями. Это должно выясниться немного позже.

Зима кончится, а весной Керрик вернется. Вот что произойдет весной.

Армун постоянно старалась себя чем-нибудь занять, чтобы быстрее проходила зима и не так сильно чувствовалось отсутствие Керрика. Арнхвиту шел второй год, и он был очень несчастлив оттого, что был вынужден сидеть в палатке. Армун заготовила и выделала куски самой нежной оленьей шкуры, раскроила их, а затем сшила их нитями из кишок, и получилась одежда для Арнхвита. Когда детей его возраста матери носили на спине, Арнхвит играл и кувыркался в снегу.

Как правило, других детей кормили грудью до четырех-пяти лет. Арнхвита отняли от груди на втором году, Армун не обращала внимания на недобрые взгляды и крикливые замечания женщин; ее всегда считали чужой, она всегда была отверженной. Она знала, что они завидовали ее свободе и кормили грудью своих детей, чтобы предохраниться от беременности. Поэтому в то время, когда их дети висели у них за спиной и сосали пальцы, Арнхвит рос сильным и стройным. И он жевал жесткое мясо своими крепкими зубками.

Однажды в холодный солнечный день, когда в воздухе еще не пахло весной, она с маленьким Арнхвитом, который старался не отставать от нее, пошла прочь от палаток. Теперь она всегда брала с собой копье, если уходила далеко от саммадов, и она с радостью подумала, что копье было при ней на этот раз. Впереди среди деревьев что-то издавало плачущие звуки. Она подняла копье перед собой и ждала, готовая к нападению. Арнхвит, широко раскрыв глаза и не произнося ни звука, прижался к ее ноге, когда она попыталась выяснить, что это было. Она увидела следы, которые шли со стороны тропы, человеческие следы. Она опустила копье и пошла по этим следам, раздвигая покрытые снегом ветви деревьев, за которыми скрывался мальчик. Он повернулся к ней и перестал всхлипывать. Он тер руками лицо, залитое слезами и перепачканное кровью.

– Я знаю тебя, – сказала Армун, пытаясь рукавом вытереть слезы на его щеках. – Ты из саммада Херилака. Тебя зовут Харл?

Мальчик кивнул, и глаза его наполнились слезами.

– Не хочешь ли ты как-нибудь вечером прийти ко мне, посидеть у костра и рассказать про сову, которую ты убил?

Когда она произнесла это, он снова начал ныть, закрывая голову руками. Армун подняла его на ноги и стряхнула с него снег.

– Пойдем-ка в мою палатку. Тебе надо выпить чего-нибудь горяченького.

Мальчик отшатнулся назад, не желая никуда идти, пока Арнхвит не взял его за руку. Они вернулись к палатке, при этом оба держались за руки Арнхвита.

В палатке Армун бросила душистую кору в горячую воду и дала ее выпить Харлу. Арнхвит тоже захотел выпить немного воды, но тут же выплюнул из-за сильного запаха, и она потекла по подбородку. После того как Армун смыла кровь с лица Харла, она села и показала на его синяки.

– Расскажи мне, откуда они у тебя, – сказала она. Пока Армун молча слушала, Арнхвит заснул у нее на коленях. Вскоре она поняла, почему Харл заплакал при упоминании о сове.

– Я не знал, что это была сова. Это был мой первый лук в жизни, моя первая стрела; мой дядя Надрис помог мне их сделать. Саммадар Керрик сказал, что я поступил хорошо, потому что существо, которое я убил, было не настоящей совой, а совой мургу, и ее следовало убить. Это было тогда, а теперь алладьекс говорит, что этого нельзя было делать. Убить сову – это грех. Он сказал моему отцу об этом, и теперь мой отец бьет меня и не разрешает сидеть у огня, когда холодно.

Мальчик снова всхлипнул при мысли об этом. Армун осторожно дотянулась до эккотаза, чтобы не разбудить спящего ребенка, взяла пригоршню и протянула Харлу сладкой ягодно-ореховой пасты. Он с жадностью проглотил ее.

– Все, что ты сделал, – правильно, – сказала она. – Старый Фракен не прав. Маргалус Керрик знает о мургу, он знал, что это была сова мургу, знал, что ты правильно сделал, убив ее. А теперь возвращайся в свою палатку, расскажи своему отцу о том, что я рассказала тебе. Все, что ты сделал, было правильно.

Ветер усиливался, поэтому ей пришлось плотно закрыть вход в палатку после того, как мальчик ушел. Старый Фракен ошибался чаще, чем угадывал.

С тех пор, как ее родители умерли, с тех пор, как она осталась одна, она все меньше и меньше думала о Фракене и его гаданиях по совиному помету. Керрик всегда смеялся над Фракеном и его совиными рвотными средствами и помогал ей избавиться от страха перед стариком. Он был стар и глуп и причинял одни неприятности, как это случилось с мальчиком.

Позже той же ночью она проснулась, ее сердце от ужаса застучало, потому что кто-то скреб с наружной стороны палатки. В темноте она поднялась, стала искать копье, как вдруг услышала, что чей-то голос назвал ее имя.

Армун раздула огонь, затем угли, добавила дров и откинула шкуру, закрывающую вход в палатку. Харл пробрался внутрь, держа перед собой лук и стрелы.

– Он бьет меня, – сказал мальчик. На этот раз он не плакал. – Мой отец побил меня собственным луком, когда я рассказал ему о нашем разговоре. Он не захотел это слышать. Он закричал, что Керрик знал все о мургу, потому что сам был наполовину марагом…

Его голос затих, и он опустил голову.

– Так же, как и ты, – сказал он. – Потом он меня снова побил, и я убежал.

Армун была вне себя от гнева, не из-за себя, она слышала и худшие оскорбления.

– Старый Фракен не может читать будущее. А твой отец настолько глуп, что слушает подобную чушь. Керрик спас саммады. Теперь его нет с нами, и они готовы быстро забыть о нем. Сколько тебе лет?

– Это моя одиннадцатая зима.

– Слишком взрослый, чтобы тебя бить, слишком молод, чтобы быть охотником и бороться. Ложись вон там, Харл, пока твой отец не кинется искать тебя. Я расскажу ему о мургу!

Утром Армун вышла из палатки и пошла мимо палаток саммадов, прислушиваясь, о чем говорили женщины. Речь шла о пропавшем мальчике, которого разыскивали охотники. «Хорошо, – подумала она, – от того, что мужчины постоянно валяются без дела около своих палаток, они только толстеют».

Она подождала, пока солнце не опустилось к горизонту, и остановила первую попавшуюся женщину:

– Иди к палатке Нивота и скажи ему, что мальчик Харл нашелся и он в моей палатке. Поторопись.

Как она и ожидала, женщина особенно не торопилась, так как по дороге она останавливалась с другими женщинами и рассказывала им обо всем – это и было нужно Армун. Она вернулась к палатке и сидела в ней до тех пор, пока ее не позвали снаружи. Она вышла и плотно закрыла за собой оленьи шкуры.

У Нивота на щеке от старой раны был шрам, который придавал, лицу хмурый вид, его настроение в тот момент соответствовало выражению его лица.

– Я пришел за мальчиком, – грубо сказал он. Позади него собралась толпа людей, которые наблюдали за всем, происходящим с большим интересом.

– Я – Армун, а это – палатка Керрика. Как тебя зовут?

– Уйди с дороги, женщина, мне нужен мальчик.

– Ты снова его будешь бить? Не ты ли говорил, что Керрик наполовину мараг?

– Насколько я знаю, он полностью мараг. Я побью мальчика, что он несет всякую чушь, и тебя побью тоже, если ты не отойдешь.

Она не сдвинулась с места, а он шагнул вперед и толкнул ее. Это было его ошибкой. Он должен был помнить о том, что произошло, когда она была помоложе и они звали ее Проворной, Как Белка. Ее крепко сжатый кулак пришелся точно ему по носу, и он упал в снег. Когда он все-таки с трудом поднялся на колени, кровь стекала по подбородку, тут она ударила еще раз в то же самое место. Толпа это громко приветствовала, как и Харл, который выглядывал в щель между задернутых оленьих шкур палатки.

Охотники не поднимают на женщин руку, особенно если это чужие женщины, поэтому Нивот не знал, что делать. У него даже времени не было подумать об этом. Армун была ростом с него и более разгневана, чем он. Он едва ускользнул из-под града ее ударов. Толпа начала постепенно расходиться, сожалея о том, что такой интересный поединок кончился.

А кончилось это вот чем: Харл остался в ее палатке, и никто не осмелился прийти за ним; более того, этот вопрос даже не обсуждался в присутствии Армун. Мать Харла умерла прошлой зимой от голода, а отец, судя по всему, совсем не занимался мальчиком. Армун была рада его компании, и на этом дело кончилось.

Весна была поздней, она почему-то теперь всегда была поздней, и когда наконец лед на реке треснул, поплыл вниз по течению в виде огромных льдин, Армун все смотрела на восток, ожидая Керрика.

С каждым днем становилось все труднее и труднее управлять своими чувствами, и, когда уже распустились цветы, она оставила Арнхвита с Харлом играть на берегу реки, а сама отправилась к Херилаку.

Он сидел около своей палатки и грелся на солнце, прикрепляя к своему луку новую тетиву, чтобы отправиться на охоту, которую они все предвкушают. Когда она заговорила с ним, он только кивнул ей и продолжал заниматься работой, не поднимая головы.

– Лето наступило, а Керрик еще не вернулся.

В ответ он что-то невнятно проворчал. Она посмотрела вниз на его склоненную над работой голову и еле сдержала себя.

– Пришла пора путешествовать. Если он не придет ко мне, я сама пойду к нему. Я попрошу нескольких охотников, которые знают дорогу, сопровождать меня.

Не последовало никакого ответа, она собралась что-то сказать, но Херилак поднял голову и посмотрел на нее.

– Нет, – сказал он. – Никаких охотников, и ты никуда не пойдешь. Ты в моем саммаде, и я запрещаю тебе это. А теперь уходи.

– Я хочу уйти от вас, – закричала она. – Уйти от вас, из этого саммада и отправиться в родные места. Передай им…

– Я повторяю тебе еще раз: уходи, – сказал он, поднимаясь на ноги и возвышаясь над ней. Это был не Нивот. Она не смогла бы справиться с Херилаком, а он не стал бы ее слушать. Разговор был окончен. Она повернулась и пошла прочь от него, к реке, села и стала смотреть, как мальчики играют и кувыркаются в молодой зеленой траве.

От Херилака нельзя было ждать помощи. К кому же обратиться? Оставался один-единственный человек, на которого она могла рассчитывать. Она пошла к его палатке и нашла его там одного.

– Ты – Ортнар, и ты единственный, кто остался в живых из первого саммада Херилака, ты был в этом саммаде до того, как его уничтожили мургу.

Он кивнул в знак согласия, удивляясь ее визиту.

– Это был Керрик, который освободил вашего саммадара, когда его схватили мургу, Керрик, который вел нас за собой на юг, когда у нас не осталось пищи, который повел всех на борьбу с мургу.

– Я все это знаю, Армун. Для чего ты мне все это говоришь?

– Тогда ты знаешь, что Керрик все еще на юге, и я должна быть вместе с ним. Проводи меня к нему. Ты же его друг.

– Да, я его друг. – Ортнар огляделся но сторонам, потом тяжело вздохнул. – Но ничем не могу тебе помочь. Херилак нам сказал об этом и сказал, что ты никуда не пойдешь.

Армун посмотрела на него с недоверием.

– Ты – маленький мальчик, который мочится в штаны с перепугу, когда говорит Херилак? Или ты охотник, который принадлежит к тану и поступает так, как сам считает нужным?

Ортнар не обратил внимания на оскорбление, отмахнувшись от нее слегка рукой.

– Я – охотник. Однако тот первый саммад, который был уничтожен, связывает крепкими узами меня и Херилака. И эти узы невозможно разорвать. И никогда я не пойду против Керрика, который был нашим маргалусом, когда нам было необходимо.

– Тогда что же ты можешь сделать?

– Если ты достаточно сильна, я помогу тебе.

– Я сильная, Ортнар. Теперь объясни мне, что это за помощь, которой необходима моя сила?

– Ты знаешь, как сделать смертоносную палку, чтобы убить мургу. Я видел, как ты с ней управлялась, когда мы нападали на мургу. Я отдам тебе свою смертоносную палку. Я расскажу тебе, как добраться до города мургу. Это очень просто после того, как ты достигнешь океанского побережья. Когда ты выйдешь к побережью, ты должна решить, как тебе поступить потом. Ты можешь остаться там и ждать Керрика. Или можешь пойти дальше, к нему.

Армун улыбнулась – а потом громко рассмеялась:

– Ты посылаешь меня одну в земли, где живут мургу! Это замечательное предложение – по крайней мере лучшее из всех, что я получила. Да, я достаточно сильна, чтобы сделать это, храбрый Ортнар, и я уверена, что ты тоже очень смелый, чтобы нарушить запрет Херилака, потому что наверняка он прознает о том, что случилось.

– Я сам ему расскажу, – сказал Ортнар с какой-то хмурой решительностью.

Армун ушла, но потом вернулась, когда стемнело, чтобы встретиться с ним и получить хесотсан и все стрелы, сделанные им этой зимой.

Палатка Армун стояла в стороне от других палаток. Лишь по тому, что Армун не было видно, вход в палатку был плотно закрыт и оттуда не доносилось никаких звуков в течении двух дней, все поняли, что она оттуда ушла.

Несколько дней спустя охотники, которых Херилак отправил на ее поиски, вернулись с пустыми руками. Она очень хорошо ориентировалась в лесу, она не оставила никаких следов, совершенно никаких.

Глава 5

– У меня для вас есть кое-что, представляющее огромный интерес, – сказал Керрик.

Двое йилан выразили неудержимое желание получить новую информацию, не произнося при этом ни звука, так как в это время они жевали сырое мясо, принесенное Керриком.

– Но чтобы это увидеть, всем придется выйти из ханале.

– Здесь безопасно и тепло, а там веет холодом смерти, – сказал Имехей, в то же время содрогаясь при мысли об этом. Он посмотрел на пустой лист и выразил слабое желание поесть еще что-нибудь, но Керрик сделал вид, что не заметил. Оба самца любили плотно поесть и имели склонность к полноте.

– Снаружи не стоит ничего бояться, я могу уверить вас в этом. Идите за мной и держитесь вместе.

Они шли за ним, почти наступая ему на ноги, испуганно озираясь кругом. Одновременно они испытывали страх и горе при виде сожженного города, но больший страх они испытывали при виде охотников, мимо которых они проходили, а также их пугало чувство одиночества в этом опустошенном городе. Только когда они оказались внутри макета, они почувствовали себя немного спокойнее.

Модель города Альпесака – в последнее время Керрик всегда думал о нем, хотя вслух он называл его, как и все остальные. Дейфобен, – представляла собой чисто физическое построение. В нем четко были размечены леса и поля, но не было ни малейшего намека на то, что в них находилось. Почти все эти леса и поля Керрик хорошо знал, по крайней мере, близлежащие, еще с тех времен, когда жил в этом городе.

Пока саску исследовали их и удивлялись всяким диковинкам, Керрику хотелось увидеть те части города, которые выросли после того, как он покинул Альпесак. Он указал на цепь каналов и болот:

– Мы идем сюда. Это недалеко, прогулка пойдет вам на пользу.

Оба самца по мере продвижения избавлялись от страха, упиваясь непривычной свободой, осматривая части города, о существовании которых они даже не подозревали. Их взору открывались поля с пасущимися на них животными, болота, джунгли, стоящие стеной, с большими качественно разнообразными животными, выведенными здесь и завезенными сюда из других мест.

В полдень они пришли к болоту, окруженному дамбой, весьма заинтересовавшей Керрика. У основания стены дамбы была проторена дорожка, которая потом поднималась вверх по наклонной стене дамбы к разровненной площадке наверху. Отсюда они могли смотреть вниз на болото, заросшее тростником, за которым начиналось маленькое озеро. Какие-то существа передвигались среди тростников, но Керрик и оба самца не могли понять, что это за животные.

– Пустой интерес, скука наблюдения, – просигнализировал Имехей.

– Удовольствие общения, тепло солнца, – сказал Надаске, всегда более способный из этой пары. Керрик не обратил внимания на их разговор, казалось, что они этим занимались большую часть времени, в отличие от самок йилан, которые разговаривали лишь в тех случаях, когда они хотели сказать что-то очень важное. Однако Имехей был прав – здесь было мало интересного. Он повернулся и хотел уйти, как вдруг Надаске позвал их и указал вниз на тростники.

– Движение интереса, там кто-то есть.

Они увидели, как одна из рептилий осторожно появилась у края болота. Она извивалась, как змея, глядела на них крошечными глазками. Потом появилась другая, затем еще одна. Отражения предметов на воде, по-видимому, привлекали их внимание.

Керрик внимательно посмотрел и увидел белые кости по краю болота. Возможно, в этом месте рептилий кормили. Но все же он не мог определить их вид. Он отбил пяткой камень и бросил его в грязную жижу на краю болота. Сразу возникло плавное движение, животное, которое было ближе всех, проскользнуло, чтобы узнать, что это за предмет, но потом вернулось назад под укрытием тростников. У них были извилистые зеленые тела, почти как у змей, но они отличались маленькими ножками и крохотными, как будто обрубленными головами. Он был уверен, что раньше их не видел, однако они имели какое-то странное сходство с другими животными.

– Вы знаете их? – спросил он.

– Покрытые слизью, ползающие.

– Непригодные для еды.

От самцов толку никакого не было. Керрик уже собрался уходить, но обернулся, чтобы еще раз взглянуть. И он узнал – несомненно, он знал, кто они такие.

– Возвращаемся, – приказал он, направляясь вниз по склону.

После того как он отвел самцов в ханале, он нашел остальных. Саноне был на месте, и Керрик поспешил к нему, принимая приветствия мандукто.

– Нам необходимо сейчас же достать мяса, мы больше не можем допустить каких-либо смертей. А они на протяжении многих дней сидели без еды.

– Я бы помог тебе, Керрик, если бы ты сказал мне, о чем идет речь.

– В спешке мне трудно объяснить, что я имею в виду. Я нашел небольшой загон, маленькое болото, в котором водятся мургу. Нам надо подкормить их и понаблюдать за ними поближе, но мне кажется, что я уже знаю, кто они такие, форма, размер, все совпадает. Хесотсан. Недоразвившееся огнестрельное оружие. По-нашему – смертоносные палки.

Саноне в смущении тряхнул головой.

– Так же, как и все остальное, увиденное мною в Дейфобене, то, о чем ты сейчас говоришь, выше моего понимания.

– Ты сможешь это понять, мургу не делают вещи подобно тому, как мы делаем луки или инструменты для шитья одежды. Они для своих нужд выращивают животных. Смертоносные палочки живые, и ты это должен понять, как только покормишь их сам. Но когда они еще молодые, то они такие, какими я их видел сегодня, маленькие существа в болоте. Когда они подрастут, то превратятся в смертоносные палки, которыми мы пользуемся.

Теперь Саноне все понял и от удовольствия ударил кулаком о кулак.

– Не по годам мудрый Керрик, ты будешь нашим спасением. Животные, о которых ты говоришь, будут накормлены, они вырастут, и у нас будет все оружие, какое нам понадобится, чтобы жить в этом мире, населенном мургу. А теперь мы отнесем им еды и понаблюдаем за ними.

Когда все рептилии на болоте выползли и стали хватать куски мяса – сомнений не стало, они были молодыми хесотсанами, недоразвившимися смертоносными палками. Теперь Керрик чувствовал, что этот город, который обеспечивал их врагов всем необходимым, в свою очередь, обеспечит и их. Саноне согласился с ним, и с каждым новым открытием, которое они после этого делали, будущее вырисовывалось перед ним более ясно.

Охотники нашли укрытие от дождя в одном из обгоревших строений. Через некоторое время дожди закончились, хотя ночи оставались холодными. Саноне большую часть времени проводил в глубоком раздумье и часто ходил изучать модель города, а также и большую часть суши, простиравшуюся от западного побережья океана. Обычно он делал какие-нибудь умозаключения, после чего долго совещался с другими священниками. Когда они приходили к соглашению, то посылали за Керриком.

– Принято решение, – говорил Саноне. – Мы усердно потрудились, чтобы понять путь Кадайра, и наконец все стало ясно. Мы понимаем теперь, что когда Кадайр взял форму мастодона и очертил по ней мир, когда он ступил тяжело на землю и оставил глубокий след в твердой скале, он проложил тропу, по которой мы могли бы следовать, обладая при этом мудростью. Мы его дети, и мы учимся, как проследовать по его пути. Он привел к нам тебя, а ты привел мастодона, чтобы напомнить нам, откуда мы пришли сюда и куда нам предназначено идти. Карогнис послал мургу, чтобы уничтожить нас, но Кадайр затем послал мастодона, чтобы провести нас через заснеженные горы к этому месту, чтобы отомстить им. И они уничтожены, а это место сожжено. Но сожжено только лишь зло, а то, что осталось, по его замыслу сохранилось, чтобы принести нам пользу. Теперь я знаю, что наша долина была лишь временным пристанищем на пути, пока мы ждали, чтобы Кадайр проложил свою тропу для нас. Будущее покоится здесь. Мы встретим этот вечер и выпьем порро, и Кадайр сойдет к нам. Потом на рассвете первые охотники найдут дорогу, которая ведет отсюда из Дейфобена вдоль океана к западу, дорогу, которая идет к югу от заснеженных гор, дорогу, по которой шли мургу, когда нападали на нас. Как только эта дорога будет известна, наши люди придут сюда, и это место будет нашим домом.

Керрик в этот вечер вместе с другими выпил забродившее порро и снова ощутил, как им овладели какие-то странные силы, и почувствовал, что мандукты, которые стремились к возрождению города, были достаточно сильными, и то, что они делали, было правильным. Он хотел им сказать об этом, и в конце концов так и сделал, встал пошатываясь, голос его повысился до хриплого крика.

– Этот город вновь возродится, и вы будете здесь, и я буду здесь. Я буду и тану и йиланом, и город будет таким же.

Мандукты одобрили его слова и его манеру двигаться и говорить, хотя, конечно, они ничего не понимали, так как он говорил на йиланском языке. Но чужой язык делал его речь более выразительной.

Утром следующего дня Керрик встал поздно, в голове сильно стучало, когда он двигался. Поэтому он глаз не открывал – и впервые за все время с тех пор, как охотники ушли на север без него, подумал об Армун. Он должен привезти сюда ее, чтобы она жила здесь вместе с ним. Но год уже приближался к концу – и если бы он сейчас отправился в путь, то застал бы самое худшее время зимы до того, как он доберется до лагеря. Он не хотел идти по снегу, здесь, в тепле, было лучше. И Армун не могла идти в такой холод. А ребенок, он совсем забыл про ребенка, он должен оставаться в безопасности внутри палатки, пока зима не закончится. Поэтому сейчас невозможно было что-то предпринять.

Когда дни начнут уменьшаться, он найдет выход. А сейчас ему требовалось немного холодной воды, чтобы вылить на голову.

Армун разработала свой побег до мельчайших деталей. Она знала, что Херилак пошлет за ней быстрых охотников, и она знала, что от них никуда не уйти. Вот почему она решила перехитрить их: исчезнуть так, чтобы они не смогли догадаться. Никто не обращал внимания на то, что она куда-то уходила, а потом возвращалась; поэтому ей была предоставлена возможность с помощью Харла понемногу выносить из лагеря все, что ей было необходимо. Когда все было готово и были сделаны по плану необходимые приготовления, пришло время уходить. С наступлением сумерек она плотно закрыла вход в палатку оленьими шкурами, развела огонь и увидела, что они остались в совершенно пустой палатке.

Когда на горизонте засияла утренняя звезда, она встала, взяла еще спящего ребенка, Харлу дала нести меха и вывела их из палатки. При свете звезд они тихо прошли мимо черных палаток спящих саммадов, расположенных на хорошо протоптанных тропах мимо темных теней, падавших от пасущихся мастодонов, к скалистым горам, которые протянулись к северу. Все необходимое было спрятано там, в ледяной расселине, под отвесной скалой.

И там они оставались три дня и три ночи. Там было сушеное мясо и эккотаз, закупоренные пузыри с мясом мургу, а также вода, которую можно было набирать из ручья, протекавшего поблизости.

Днем, надежно спрятавшись, она нарезала длинные шесты и делала из них сани, чтобы на них погрузить все их запасы. На четвертый день они опять встали до рассвета. Арнхвит радостно кричал, когда его усаживали в сани. Харл взял лук и стрелы. Армун впряглась в сани, и они отправились в долгий путь. Они пробирались через лес на юг, обходя стороной лагерь, и наконец к полудню пересекли тропу, которую проложили саммады, когда они возвращались на север, в свой лагерь. В колеях выросла молодая травка, но она не могла скрыть следов, оставленных санями и мастодонами. Харл шел впереди в поисках оленя, в то время как Армун тащила сани. Убаюканный однообразной ездой, ребенок заснул.

Когда стемнело, они сделали привал, но поели лишь холодной еды, потому что Армун не рискнула разводить костер, и легли спать, укутавшись в меховые шкуры.

Это было нелегким делом, но она никогда не думала, что это будет легко сделать. Если бы тропа не была настолько проторенной, ей никогда бы не удалось преодолеть этот путь.

За несколько дней, пока дорога шла в гору, она преодолела только небольшую часть пути, несмотря на ее неимоверные усилия, по сравнению с тем, сколько удавалось проходить за день саммадам. Но она старалась не расстраиваться и не давала усталости овладеть ею и помешать ее планам.

Каждый вечер Харл собирал дрова, и они разжигали костер, разогревали еду. Она играла с ребенком я рассказывала ему разные истории, которые Харл слушал очень внимательно. Дети совсем не боялись темноты, начинающейся там, куда не падал свет от костра, и, казалось, она не имела границ. Армун и себе не разрешала испытывать страх перед темнотой. Огонь горел всю ночь, и она спала с копьем в руке.

Потом было много солнечных дней, а после пошел сильный летний дождь. Это продолжалось долго, пока не стало невозможно идти по тропе, таща за собой сани. В конце концов, она соорудила из веток с большими листьями укрытие, и они забрались туда. Ей надо было отдохнуть, но жалко было терять время.

Лето, как всегда, было очень коротким. Харл каждый день ходил на охоту – и однажды вечером вернулся с кроликом. Она сняла с кролика шкуру и сразу же приготовила его, свежее мясо было очень вкусным.

Дождь постепенно прекратился, земля достаточно подсохла, чтобы им можно было снова отправиться в путь. Но следующей ночью на рассвете ударил мороз, утром вся трава была покрыта инеем. Приближалась зима. Взвесив все эти обстоятельства, она поняла к своему величайшему огорчению, что не сможет преодолеть часть пути, которая шла к югу вдоль побережья, до наступления зимы. Когда она начала укладывать вещи в сани, то увидела, что ее ждала еще одна неприятность. Смертоносная палочка погибла, крошечный рот был широко открыт – она была убита морозом. Это было южное существо, и оно не могло жить в холоде. Это предвещало не очень хорошее будущее.

В ту ночь, когда мальчики уже спали глубоким сном, она долго не могла заснуть, укутывалась в меховые шкуры и долго смотрела на мерцающие звезды. Взошла луна, и звезды расположились над ней в виде огромной чаши, Река Духов протянулась от горизонта к горизонту, через все небо. Каждая звезда была душой умершего охотника, видневшаяся оттуда в ореоле холодного света. Однако никто из них не мог ей сейчас помочь. Может быть, она поступила глупо, решившись на это отчаянное путешествие, рискуя не только своей собственной жизнью, но и жизнью двоих детей. Возможно, но спрашивать с себя об этом было уже поздно. Дело сделано. Она здесь.

Теперь надо было решить, что делать дальше. Был ли у нее выбор? Ортнар сказал ей, что она может подождать Керрика на берегу, но он говорил чушь, потому что искал для себя предлог, чтобы не ходить с ней. У нее не было ни запасов, ни палатки, ничего для того, чтобы просидеть всю зиму в бухте на побережье. Поэтому надо было выбирать: разбить лагерь и замерзнуть от холода или отправиться на юг и тоже замерзнуть.

Конечно, зима продвигалась на юг быстрее, чем она сама, и у нее было мало шансов обогнать ее. Впервые за все время с тех пор, как она покинула лагерь, у нее на глазах выступили слезы, она рассердилась на себя за слабость, смахнула слезы, повернулась на другой бок и заснула, так как на следующий день ей понадобится много сил.

Следующей ночью выпал первый снег, утром она стряхнула его со шкур, свернула их и упаковала. В тот вечер, когда они ужинали, она заметила, что Харл смотрит на нее через костер.

– Ешь, – сказала она. – Мне тоже не очень нравится мясо мургу, но оно дает нам силы.

– Дело не в мясе, – сказал он, – а в снеге. Когда мы придем к этому месту, о котором ты говорила, где нас ждет Керрик?

– Я бы сама хотела это знать…

Она перегнулась через костер и пригладила его красивые светлые волосы, заметив у него круги под глазами. Ему было одиннадцать лет, он был сильным мальчиком, но они слишком долго шли.

– Поспи, утром нам надо быть бодрыми.

В ту ночь снег не выпал, но тот, который выпал накануне, теперь покрывал землю и таять не собирался. День был ясный, хотя солнце грело не очень тепло. Тропа шла вдоль реки. Армун была уверена, что это место ей знакомо. Саммады здесь раньше стояли лагерем, недалеко от океана. Ей даже показалось, что она чувствует соль в воздухе и уверенно пошла дальше, ветер дул ей в лицо.

Да, это то место. Белые ледяные глыбы выкатывались из реки на песок, дальше начинался отвесный берег.

Она, опустив голову, тащила с неимоверным усилием за собой сани, продвигаясь вперед по тропе. Она остановилась внезапно, услышав предупреждающий крик Харла.

Впереди, у основания утеса, была палатка, а перед ней стоял охотник, одетый в меховые шкуры. Он стоял неподвижно, по-видимому, напуганный ее неожиданным появлением. Она собралась уже окликнуть его, но слова застряли в горле.

Он был не тану, он был не так одет. И его лицо… Оно было покрыто волосами. Не борода, которая покрывает лишь нижнюю часть лица, а все лицо было покрыто густыми мягкими волосами.

Глава 6

Успосмеликфариги икемеспейилане.

Успосмеликйилане икемеспенейил. Элейнси топаа абалессо.

Фарги ложится спать и однажды утром просыпается йиланом.

Начиная с яйца времени, йилан, который ложится спать, всегда просыпается йиланом.

Вайнти с огромным интересом смотрела на оживление в порту. До сих пор Икхалменетс для нее был только названием, окруженный морем Икхалменетс – так его всегда называли, и теперь она могла понять, почему Икхалменетс вырос в естественной гавани – это одно из условий существования города. Все остальные из этой группы островов были скалами, не имеющими никаких признаков жизни. Но этот был совсем иным. Город расположился на побережье у подножия высокой горы, которая задерживала все влажные ветры с моря, охлаждала их, превращая в облака, затем они поднимались вверх, набирали влагу и затем, отяжелевшие, освобождались от нее в виде снега и дождя. Снег покрывал вершины гор так, как будто на них были надеты белые наконечники, в то время как дождевые потоки сбегали по склонам гор вниз, по тоннелям направлялись в город.

Но вся жизнь в Икхалменетсе большей частью проходила на море, а не на земле. Урукето причалил к берегу, смешиваясь с более мелкими рыболовными суденышками, нагруженными с верхом богатым уловом. Эрефнаис отдала приказание, чтобы урукето направили через тростниковые заросли, на стоянку в доке. Вайнти стояла в стороне, в то время как все члены экипажа спускались с плавника вниз, чтобы обеспечить безопасность урукето.

– Всем оставаться на борту, – приказала Эрефнаис, когда она собралась уйти.

Вайнти слушала, потом произнесла, стараясь не показывать антипатии:

– Твое приказание и ко мне относится, командир?

Эрефнаис была неподвижна, в этот момент она думала, но потом заговорила:

– Я не хочу, чтобы обо всем, что произошло в Альпесаке, узнали в этом городе. Сначала я переговорю с эйстаа и дождусь ее распоряжений. Но ты – я не могу отдавать тебе команды, Вайнти. Я только могу тебя просить…

– Необходимость просить – это излишне близко к оскорблению, командир.

– У меня и в мыслях такого никогда не было.

– Я понимаю, поэтому это не воспринято мною как оскорбление. Вайнти не сплетничает в амбеседе.

В этот момент позади них послышалось тяжелое дыхание, потому что Акотолп пыталась взгромоздить свое грузное тело на верх плавника, прилагая еще больше усилий, чтобы туда же за собой затащить протестующего Эсетту. Она выразила просьбу Эрефнаис:

– Мне нужно освободиться от груза, которым является этот самец. Я невольно подслушала ваш разговор, поэтому примите мои уверения, что, выполняя эту работу, в городе никто не услышит от меня о разрушении Альпесака.

– Моя обязанность – помочь тебе в этом, – сказала Вайнти.

– Самец проследует к ханале между нами. Это вызовет минимум внимания среди фарги.

– Я в долгу у Вайнти, – сказала Акотолп с удовольствием и благодарностью.

– Одиночный самец – это редкое зрелище. Я не хочу вызывать ненужных эмоций.

Эрефнаис повернулась спиной, размышляя обо всем этом. Скоро об этой истории все узнают, но не от Вайнти или от ученой. Члены ее экипажа не упустят возможности посплетничать. До того, как это случится, она должна отыскать Ланефенуу, эйстаа Икхалменетса, чтобы ей доложить обо всем, что ей известно и что она видела. Это бремя предназначено для эйстаа, а не для нее, и она желает во что бы то ни стало освободиться от него.

Пока Акотолп медленно и неуклюже спускалась вниз, Вайнти ждала на измочаленном деревянном настиле причала, ее ноздри были широко раскрыты навстречу запахам, доносившимся из города, почти совсем забытым после стольких дней морского путешествия. Острый запах рыбы, теплое дыхание фарги, гнилостный запах земли – это по всему побережью в своем буйном цветении раскинулся растущий город. Неожиданное удовольствие, появившееся от сознания того, что она стоит на земле, разлилось по всему ее телу.

– Правильно ощущаешь, Вайнти, я разделяю твои чувства, – сказала Акотолп, когда подошла к ней.

Эсетта, крепко привязанный к запястью, с большим интересом разглядывал город – хотя от внезапного испуга он отпрянул в сторону, когда Вайнти взяла его за другую руку. Вайнти почувствовала удовольствие от такой реакции и еще сильнее, насколько могла, сжала большие пальцы. Таким образом они все вместе проследовали к главной улице, ведущей в Икхалменетс. Фарги оборачивались, чтобы посмотреть на них широко раскрытыми от любопытства глазами, и вскоре объединились все вместе и образовали что-то наподобие поезда, следовавшего позади. Вайнти изучала всех, кто за ними следовал, развернув один глаз назад, просигнализировала к вниманию.

– Те из вас, кто в совершенстве владеет языком и знает хорошо город, идите впереди.

Среди молодых большеротых фарги началась возня, они пытались спрятаться, чтобы не попасться на глаза. Более взрослые фарги оттеснили их.

– Я, самый низший, обращаюсь к ее высочеству, которая ведет за собой самца. Я кое-что знаю и хочу вам помочь.

– Ты знаешь, где находится ханале?

– Местонахождение мне известно.

– Так веди нас.

Фарги, надутая от важности, проковыляла вперед, и процессия двинулась дальше по улице. Сверху свисали огромные ветви, защищающие от солнца, хотя при холодном северном ветре солнца очень не хватало. Они прошли вдоль солнечной полосы по одной стороне к огромному сооружению с опечатанной дверью. Две фарги, держа сушеные хесотсаны как символ их статуса, стояли перед ней.

– Я требую хранительницу берега, которая в курсе всех здешних дел, – отдала распоряжение Вайнти.

Охранники стояли, сгорбившись от смущения, пока Вайнти не разъяснила свою команду.

– Этот должен уйти, этот должен остаться на страже.

Хранитель берега продемонстрировала полное неведение о прибывших и полную готовность подчиняться, когда появилась и увидела, что они ждут ее.

Вайнти, каждое движение тела которой требовало послушания и уважения, обратилась к ней:

– Вот новый самец под вашу надёжную защиту. Мы приведем его для вас к самому входу.

Стоило им войти внутрь помещения, закрыв плотно за собой дверь, как их не стало слышно снаружи.

– Вот что должно быть сделано, – сказала Вайнти?

– Это Эсетта и он только что пересек океан из далекого города. Он устал, ему нужен отдых. Ему нужно длительное уединение, пока эйстаа не даст новых указаний. Ты должна приносить ему еду, а он должен разговаривать только с тобой. Если тебя спросят, кто отдал эти указания, ты должна сказать, что это сделала Вайнти. Ты понимаешь?

– Великая Вайнти пересекла океан, чтобы стать эйстаа в далеком городе, – сказала Акотолп с гордостью, говоря о прошлом с таким видом, что слушатель мог бы это посчитать за действительность. Вайнти очень ценила такую искусную помощь.

– Как Вайнти приказала, так и будет, – сказала эсекасак, подавая сигнал просьбы, чтобы получить разрешение уйти; она взяла с собой Эсетту, Как только получила его в свое распоряжение.

Эсетта знал все намного лучше, чем хотел выразить жестами, – весь страх и горечь, и ненависть недавних событий, которые он пережил. Но вместо этого он оглядел кругом теплые безопасные стены ханале и дал волю эмоциям, которые показывали Удовольствие – По – Случаю – Прибытия, что было, конечно, достаточно достоверно.

Снаружи все еще стояла небольшая толпа фарги, но их вниманию не представилось ничего нового. Старшая из них, которая привела их сюда, стояла с другой стороны, выказывая уважение и послушание, когда Вайнти посмотрела в ее сторону. Вайнти помахала ей.

– Твое имя?

– Меликеле. Может ли низшая по званию узнать имя той, с которой говорит?

– Это Вайнти, – сказала Акотолп, будучи уверенной в том, что все проявления наивысшего уважения ассоциируются с именем.

– Ты не желаешь последовать за мной, Меликеле? – спросила Вайнти.

– Куда угодно, я, фарги, в твоем распоряжении.

– Сначала к месту, где можно поесть. Потом я продолжу осмотр города.

Акотолп и раньше знала о присущем Вайнти лидерстве, но снова с уважением отметила это. В этом городе, расположенном на скале среди моря, где она еще никогда не ступала, она вызывает у всех беспрекословное постоянное послушание. Она говорила о еде, прекрасная идея. Акотолп защелкнула плотно челюсти при этой мысли.

Меликеле вела всех вниз по склону холма к берегу и вдоль берега к закрытому месту недалеко от пляжа. Так как время для принятия пищи не наступило, то там, под полупрозрачным покрытием, было совсем пусто. Вдоль стены тянулись резервуары с едой, и дежурная фарги вытаскивала из них огромную рыбину, разрезая ее острыми ножами на тонкие ломтики, очищая их от кишок и промывая, и затем опуская эти ломтики мяса в раствор энзимов.

– Лишнее, – произнесла Акотолп. – Такая обработка подходит для столетней палочки ненитеска, а не для рыбы. Дайте мне посмотреть, что там, в резервуарах, Мелакя крустацея восхитительна, когда свежая, – смотри!

Она захватила одну из них большими пальцами, ловко оторвала ей голову и конечности, привычным движением вынула мясо из раковины, сунула его себе в рот и стала с наслаждением жевать. Вайнти мало придавала значения пище, которую она ела, и, в отличие от Акотолп, взяла ломтик рыбы на листе. Меликеле сделала то же, как только Вайнти вернулась.

Акотолп от счастья что-то бормотала самой себе, в то время как гора шелухи и отбросов росла у ее ног. Излучая удовольствие от еды, она не обращала внимания ни на фарги, суетящихся вокруг нее, ни на йилану, которая появилась из прилегающего помещения. Та взглянула на нее, затем посмотрела еще пристальнее и в конце концов подошла к ней.

– Прохождение времени – конец разделения, – возбужденно сказала вошедшая. – Ты – Акотолп, ты должна быть Акотолп, существует только одна Акотолп.

Акотолп смотрела в изумлении, кусочек белого мяса так и остался у нее во рту, мембрана на ее глазах заискрилась удивлением.

– Голос – знакомый, лицо – знакомое, неужели это ты, немного похудевшая Укхереб?

– Как всегда, толстая, сколько лет прошло.

Вайнти с интересом наблюдала, как Акотолп и только что вошедшая сплели большие пальцы в дружеском пожатии двух эфенселе, хотя этот жест слегка был видоизменен, что некоторым образом лишало его чего-то родственного.

– Вайнти, это Укхереб. Хотя мы с ней не из одного эфенбуру, мы близки друг другу как эфенселе. Мы выросли вместе, учились у древней Амбаласи. Она была так стара, как само яйцо времени, она знала все.

– Приветствую тебя, Вайнти, добро пожаловать в морской город Икхалменетс. Друг другу желанен вдвойне. А теперь прочь отсюда в мое жилище, где уютно и где одно удовольствие поесть.

Они прошли через примыкающую лабораторию; Акотолп очень заинтересовало все оборудование; потом они оказались в очень комфортабельном помещении за лабораторией. Здесь были мягкие сиденья, где можно было посидеть и даже полежать, декоративные занавеси снимали усталость с глаз. Вайнти как раз это и сделала: села, откинувшись назад, слушая разговор двух ученых. Она была терпелива и ждала, пока они не обсудили своих старых друзей и новые открытия, пока Укхереб не задала вопрос, попав в самую точку.

– Я слышала, что вы были в Альпесаке, когда многие из старых домов перебрались туда. Я читала о некоторых исследованиях, которые были там сделаны, о множестве открытий – какую, должно быть, радость при этом испытывали. Но теперь вы здесь, в Икхалменетсе. Зачем вам понадобилось добираться к нашим островам, если у ваших ног лежал целый континент открытий?

Акотолп не ответила, но вместо этого повернулась к Вайнти за помощью; Вайнти молча сделала жест понимания и желания помочь до того, как Акотолп попросила об этом.

– Произошло то, о чем невозможно даже говорить, Укхереб, и Акотолп не решается тебе сказать об этом. Я хочу ответить на этот вопрос, если ты позволишь, так как я была частью того, что произошло. Вот что случилось…

Вайнти говорила обо всем, как это было на самом деле, ничего не выбирая и ни о чем не умалчивая, она рассказала ученой, к ее возрастающему ужасу, о разрушении далекого Альпесака. Когда она закончила свой рассказ, Укхереб издала крик боли, в тот же момент детским жестом прикрыла глаза рукой, чтобы ничего этого не видеть.

– Я даже не могу себе всего этого представить, о чем ты рассказала мне и какой невероятной силой надо обладать, чтобы все это пережить. Что же можно сделать?

Она медленно раскачивалась из стороны в сторону, и снова последовал тот же детский жест, на этот раз не выражающий никакой мысли, как будто все мысли были вымыты сильными течениями воды.

– Ваша эйстаа, наверное, уже знает об этих трагических событиях, существующих вне всякого понимания. Если ей уже сообщили об этом, то я должна буду с ней поговорить. Но ты, Укхереб, ты не должна волноваться из-за событий, которые уже произошли. Мы поговорим о другом, о предметах красоты, обсуждение которых уменьшит твою боль. Например, о горе, которая возвышается над этим островом, черная скала, самый пик которой покрыт снегом. Очень привлекательно. Снег всегда покрывает верхушку?

Укхереб выразила испуг:

– Неизвестно, что было в прошлом, а теперь снег на вершинах совсем не тает. Зимы у нас холодные и ветреные, лето – очень короткое. Вот почему я выразила двойную боль, узнав о разрушении в далеком Гендаши. Мы надеялись, что там можем спастись. Города умерли, а в Икхалменетсе становится все холоднее. Теперь там, где была надежда, поселился страх.

– Надежда не может быть разрушена – будущее будет светлым! – Вайнти произнесла это с таким энтузиазмом и с такой верой в счастье, что обе – Акотолп и Укхереб – сразу были согреты силой ее духа.

Конечно, она была счастлива. Смутные идеи превратились в хорошие планы. Детали вскоре прояснятся, и ей станет известно, что делать дальше.

Совсем не так дело обстояло с Энге. Так как она была Дочерью Жизни, то смерть, казалось, слишком часто была к ней близка.

Они покинули урукето на рассвете, их никто не видел, когда они спускались с плавника и легко соскользнули в воду со спины урукето. Но море было бурное, волны обрушивались на них и катились через их головы. Это было длительное и изнуряющее плавание к берегу.

Урукето остался позади и скрылся в утреннем тумане, и они оказались одни. Сначала они перекликались между собой, но это только сначала. А потом им понадобилась вся их сила, чтобы достичь манящих прибрежных песков. Энге, которая очень переживала за своих подруг, еле пробралась к берегу сквозь волнорезы, а потом нашла в себе силы, чтобы вернуться назад в волны и вытащить остальных, одну за другой, из воды, пока все не оказались на берегу, вытянувшись на песке под теплым солнцем.

Все, кроме одной. Энге безнадежно шлепала по воде вдоль берега, сначала в одну сторону, потом – в другую, в поисках той, которой уже не суждено было приплыть к берегу. Добрая Акел, сильная Акел, ее поглотил океан. К Энге подошли остальные и увели ее от берега, с нежностью дотрагиваясь до нее, выражая тем самым понимание и вынуждая ее отдохнуть. Но бесполезно. Море было пустынно, Акел исчезла навсегда.

Энге наконец нашла в себе силы, чтобы присесть, затем встать, усталыми движениями стряхнула с себя песок. К ее ногам с шумом подкатывали волны, превращаясь в пену, то там, то здесь выглядывали головы молодых эфенселе, которые с любопытством смотрели на нее и тут же от страха прятались, когда она двигалась. Даже этот восхитительный вид не смог проникнуть через тьму ее отчаяния. Однако он отвлек ее, вернул ее к действительности, заставил вспомнить о других, чья судьба зависела от нее: сейчас она была обязана позаботиться о живых, а не о мертвых. Она окинула взглядом весь песчаный берег до самого Йебейска на океанском побережье.

– Вы должны идти в город, – сказала она. – Вы должны смешаться с фарги и потеряться среди них. Вам следует действовать с большой осторожностью и всегда помнить об ужасных уроках, полученных в мертвом Гендаши. Многие наши сестры навсегда остались там, но их смерть все же несет некий смысл, если мы хорошо усвоили эти уроки. Усвоили то, как Угуненапса учила нас видеть правду, говорить о ней. Некоторые были слабы и не поняли. Но теперь мы видим, что Угуненапса говорила чистую правду. У нас есть знания – но что нам с ними делать?

– Поделись ими с другими! – сказала Эфен с радостью, думая о завтрашнем дне. – Вот наша миссия, и она никогда не потерпит неудачи!

– Мы не должны об этом забывать. Но мне надо все хорошо обдумать, чтобы знать, как лучше выполнить эту миссию. Я найду место для отдыха – и тогда подумаю. Там я буду ждать вашего возвращения.

Спокойными движениями, выражающими согласие и терпение, они слегка прикоснулись к большим пальцам. Затем повернула и во главе с Энге двинулась в сторону города.

Глава 7

Хоатил хам типа груниан, сасси периа талом скермом маллив.

Нищету может пережить каждый, хорошие времена – немногие.

(Марбакская поговорка)

В Дейфобене предстояло сделать очень много. Что касается Керрика, то ему, по всей видимости, следовало сделать больше, чем требовалось, когда город именовался Альпесак и когда эйстаа там была Вайнти. Керрик вспоминал далекие беззаботные, наполненные духотой дни и жалел о том, что очень многого не наблюдал, не замечал, не изучал того, как надо было управлять таким огромным городом.

Хотя сейчас он сидел на тропе эйстаа перед стеной амбеседа, куда сразу же начинают падать солнечные лучи, как только восходит солнце; он никогда бы не смог так управлять с этого места, как это делала она. Там, где у нее были бесчисленные помощники, ученые, фарги, – там он хотел видеть глупых примитивных саску. Если задание будет несложным, да еще повторить его несколько раз, если еще обучить, то тогда это задание будет сделано. Но никогда никому из них не удастся познать всю эту сложную схему внутренней жизни города, которая создавала единый комплексный союз. Он сам об этом очень мало знал, но по крайней мере он был уверен, что это было именно так. Каждое звено этой цепи каким-то образом зависело от всех других звеньев. А теперь город был смертельно ранен.

Было предусмотрено, что большая часть города могла восстанавливаться в результате самоизлечения – но не всегда это удавалось. Огромный участок растительности вдоль побережья, не тронутый огнем, просто порыжел и умер. Деревья, виноградные лозы, подлесок, стены и окна, склады и жилые помещения. Все умерло. И не было – абсолютно никакой возможности для Керрика как-то восстановить это.

Все, что можно было бы сделать, – это позаботиться о животных или о большей их части, по крайней мере. Гигантский ненитеск и онетсенсаст, обитающие на внешних полях, не нуждались в особом внимании, потому что они могли находить корм в обычных естественных болотах и джунглях. Олень и гигантский олень совершенно спокойно щипали траву, как это делали многие животные, употреблявшие в пищу мясо мургу. Других животных надо было кормить фруктами, и с ними не возникало никаких проблем. Но остальные были вне его понимания. И они умирали. Были и другие. Таракасты для верховой езды были норовистые, и к ним опасно было подходить. Йиланы ездили на них верхом, могли управлять ими, но Керрик этого делать не мог. Таракасты не щипали траву, они, по всей видимости, были плотоядными. Однако, когда им давали мясо, они кричали и втаптывали его в грязь. И умирали. То же самое происходило с оставшимися в живых уруктопами, которые жили на болотистых полях за пределами города. Эти восьминогие существа использовались для транспортировки грузов и перевозки фарги – по-видимому, другого применения для них не было. Они смотрели на него остекленевшими глазами, когда он приближался к ним, они не убегали от него и не нападали. Они отказывались от любой пищи, даже от воды, и в своем молчаливом беспомощном состоянии падали и исчезали один за другим.

Наконец Керрик решил, что этот город уже принадлежит тану, а не йиланам. Они могли бы сохранить все, что им было по вкусу, а об остальном можно было не беспокоиться. Это решение немного облегчило всю работу, но все же каждый день по много раз от рассвета до заката им приходилось собираться, и эти собрания заканчивались далеко за полночь.

Вот почему у него была причина позабыть, какое время года было на холодном севере, и потерять счет проходящим дням в этом жарком и почти не меняющемся круглый год климате. Ему было совершенно невдомек, что где-то там далеко прошла зима, наступила поздняя весна, и только тогда он подумал о саммадах, об Армун. Прибытие в лагерь первых женщин саску отвлекло его от ежедневных дел и забот, навеяло на него воспоминания и разбудило в нем некоторое чувство вины за свою забывчивость. В этом жарком климате очень легко было потерять счет времени.

Керрик знал, что мандукто понимают многие, и поэтому он искал Саноне, чтобы тот помог ему.

– Листья здесь никогда не опадают, – сказал Керрик, – и фрукты зреют круглый год. Очень трудно из-за этого понять, какое сейчас время года.

Саноне сидел на солнце, скрестив ноги, впитывая в себя тепло.

– Это правда, – сказал он. – Но есть и другие способы распознавать времена года. Можно наблюдать за луной, когда она прибывает и убывает, и вести счет происходящему. Ты слышал об этом?

– Алладьекс говорит об этом; это все, что я знаю. Саноне всем своим видом выразил презрение и осуждение примитивному шаманству и разровнял перед собой песок. Указательным пальцем он начертил на песке лунный календарь.

– Здесь и здесь две меняющихся луны. Конец лета, конец зимы. Здесь дни становятся длиннее, здесь ночи начинают становиться темнее. Я видел, как прошлой ночью луна всходила и она была новая, а это значит, что мы здесь вместе с ней передвигаемся по времени. – Он воткнул в землю ветку и сел на корточки, вполне довольный своей диаграммой.

Керрик обнаружил свое полное непонимание.

– Для тебя, мандукто саску, это значит многое. К сожалению, мудрый Саноне, я вижу только песок и ветку. Прочти это мне, я очень тебя прошу. Скажи мне там, на севере, растаял ли лед, распустились ли цветы?

– Это было здесь, – сказал Саноне, передвигая ветку назад по кругу. – С тех пор луна была полной, потом опять полной.

Когда Керрик узнал об этом, у него еще сильнее возросло чувство вины. И чем больше он думал об этом, тем больше он понимал, что лето только началось и сейчас было бы самое время отправиться в путь. А здесь оставалось столько дел, которые надо было выполнить в первую очередь. Но как-то ночью он во сне увидел Армун и языком коснулся ее растрескавшихся губ, и тут же проснулся, дрожа всем телом. И решил немедленно отправляться к ней, чтобы привезти ее сюда. Ее и, конечно, ребенка. Но перед ним стояли задачи, которые следовало решить, чтобы сделать Дейфобен населенным. Казалось, этому никогда не будет конца.

Дни летели один за другим, переходя в очень длинные летом, пока, в конце концов, не наступила осень. Керрик разрывался надвое. Он злился сам на себя за то, что не мог найти время для того, чтобы уйти на север за Армун. С другой стороны, он испытывал чувство облегчения, что сейчас невозможно было это сделать, пойти и вернуться назад, до наступления зимы, когда выпадет снег. Теперь он все спланирует иначе, закончит всю работу к ранней весне, а Санодэ будет напоминать ему о проходящих днях. А потом он пойдет на север и приведет ее сюда. По крайней мере, они были в безопасности, она и ребенок, это чувство безопасности передавалось и ему, даже если он не увидит ее еще очень долго.

Калалек не был напуган внезапным появлением тану. Он встречал их раньше, он знал, что теперь находится на территории, где они охотятся. Но он заметил, что женщина испугалась его.

– Не бойся, белокурая, – позвал он и громко рассмеялся, чтобы подчеркнуть свое дружеское отношение к ней. Но это почти не подействовало, так как женщина отступила назад, она была все еще напугана и на всякий случай подняла копье. То же самое сделал ребенок, который был рядом с ней. Ребенок в санях громко заплакал.

Калалек потупил глаза, огорченный тем, что он напугал людей, потом увидал свои руки, в них свой нож, с которого капала кровь убитого животного, лежащего у его ног. Он быстро бросил нож и спрятал руки за спину, стараясь как можно дружелюбнее улыбаться.

– Что ты сказал? – крикнула Ангайоркак, его жена, отодвигая в сторону шкуры, занавешивающие вход в хижину. Она выбралась из хижины и замерла, когда увидела незнакомцев.

– Посмотри, как сияют их волосы! Их кожа такая белая. Они тану? – спросила жена Калалека.

– Да.

– А где охотники?

– Я не знаю, кроме них, я больше никого не видел.

– Женщина, мальчик, младенец. Их охотник, возможно, умер, если они здесь одни, и они очень горюют о нем. Поговори с ними пусть они почувствуют себя как дома.

Калалек тяжело вздохнул.

– Я не владею их языком. Я знаю только, как будет на их языке «мясо», и «вода», и «до свидания».

– Только не говори «до свидания». Предложи им воды, это всегда кстати.

Первый страх покинул Армун, когда человек с волосатым лицом уронил нож и отступил назад. Он был парамутаном, если его дом был здесь, на побережье, он один из тех охотников, которые всегда живут с северной стороны моря. Она слышала о них, но никогда не видела до сих пор ни одного. Она медленно опустила свое копье, все еще крепко сжимая его в руке, когда из хижины появился еще один человек. Но это была женщина, а не еще один охотник, и Армун почувствовала огромное облегчение. Они разговаривали между собой на непонятном языке, повышая голос до высоких нот. Потом охотник широко улыбнулся и произнес одно-единственное слово:

– Уодда.

Улыбка исчезла, когда оказалось, что она не поняла его, и он снова повторил это:

– Уо-дда, уо-дда!

– Он говорит «вода»? – спросил Харл.

– Возможно, так. Вода, да – вода.

Она кивнула и тотчас же улыбнулась, а темноволосая женщина проскользнула назад в хижину. Когда она снова появилась, она держала в руках чашу из черной кожи; она протянула ее Армун. Харл шагнул вперед, взял ее, посмотрел внутрь – и выпил.

– Вода, – сказал он. – Вкус ужасный.

Его слова разоружили Армун. Она совсем перестала бояться и почувствовала ужасную усталость, она даже покачнулась, Армун даже была вынуждена крепко сжать копье, воткнув его в землю, чтобы опереться и вытянуться вдоль него, чтобы не упасть. Вид дружелюбных, волосатых лиц, сознание того, что она больше не одинока, позволили ей почувствовать усталость, которую она так долго не подпускала близко к себе.

Другая женщина заметила это, быстро подошла к ней переваливающейся походкой, взяла у нее копье и помогла ей опуститься на землю. Армун бессознательно подчинилась ей, она не ощущала здесь страха – и даже если и был повод для опасений, то все равно было уже поздно отступать. Ребенок начал так сильно плакать, что ей пришлось встать и взять его на руки и, придерживая его бедром, найти для него кусок копченого мяса, чтобы он мог пожевать его.

Женщина – парамутан издала оценивающий щелкающий звук, когда она дотронулась до светлых волос Армун. Армун даже нисколько не испугалась, когда издали послышался звонкий крик. Вдоль берега по направлению к ним шел маленький мальчик, его лицо тоже было покрыто волосами, но не такими густыми и темными, как у мужчины и женщины. В высоко поднятой руке он держал ловушку с попавшим в нее зайцем. Он остановился и от изумления раскрыл рот, когда увидел незнакомцев. Харл, с присущим ему мальчишеским любопытством, подошел к нему поближе, чтобы рассмотреть зайца. Парамутанский мальчик, казалось, выглядел немного старше Харла, хотя и был на голову ниже. Они моментально нашли общий язык. Несмотря на всю ее усталость, Армун почувствовала Внезапный прилив надежды. Весной они, скорей всего, будут живы!