3

Полицейский обвел холодным профессиональным взглядом толпу, которая тут же пришла в движение, так как зеваки, стоявшие впереди, вдруг захотели оказаться сзади.

Саймон наблюдал, как его свидетели стремительно исчезают, но, прежде чем исчезли последние, испуганные присутствием представителей власти, полицейский, привыкший к обращению с беглецами, перепуганными его мундиром, сделал шаг вперед и ухватил за воротники двоих – конопатого подростка с острым заиканием и солидную матрону, увешанную браслетами, как передвижная выставка.

Единственное, что их объединяло, – они оба видели нападение и оба не собирались признаваться в этом полиции. Тем не менее полицейский добился от них вынужденного признания в том, что произошло, хотя дефект зрения младшего свидетеля ставил под сомнение весомость его показаний. Потом забрал у них удостоверения личности, которые они могли вернуть, только явившись в участок для дачи показаний. Свидетели облегченно удалились, а полицейский продолжал свое дело, обратившись к Святому.

– Зачем вы его убили? – спросил он, перенося сонный взгляд с рукоятки ножа, который держал в руке, на фигуру, лежавшую на тротуаре.

– Я его не убивал, – терпеливо возразил Саймон. – Он пытался убить меня, но я ему этого не позволил. Отобрал нож и обезвредил. Нож, который вы держите, – его, а не мой.

Полицейский осмотрел оружие, еще раз приведя в действие механизм. Закрыл нож одной рукой и нажал кнопку предохранителя отработанным движением, говорившем о его давнем знакомстве с такого рода снаряжением.

Показались еще двое полицейских, и поредевшая толпа окончательно утратила интерес к дальнейшему развитию событий. Тот, который первым прибыл на место происшествия, отдал честь старшему по чину из вновь прибывших и пробормотал что-то на местном диалекте. Его начальник недовольно взглянул на Святого, но не проявил интереса к дальнейшей дискуссии на тему поведения в общественных местах. Святой отнесся к кислым минам полицейских с величественным безразличием и даже позволил втолкнуть себя на заднее сиденье маленького патрульного автомобиля. Развития событий следовало ожидать в квестуре.

Внутри ее старого здания процедура допроса и составление протокола проходили традиционно нудно. Сопровождалось все бесконечной писаниной и заполнением всяческих формуляров под аккомпанемент непрестанного стука множества печатей, этого символа бюрократии. В тот момент, когда Святой предложил для проверки свой паспорт, единственным нарушением безжалостной рутины было легкое движение бровей и понимающий взгляд, дававший понять, что его имя известно даже здесь.

Когда доставили типа с ножом, Саймон заметил, что полицейский врач уже успел указать ему кое-какую помощь: руку в лубках подвесили на перевязи, а на нос прилепили большой ватный тампон. Из-под тампона налитые кровью глаза уставились на Саймона, ответившего широкой улыбкой.

По окончании предварительного допроса распахнулись двери, и во всем великолепии своей представительной фигуры в комнату вступил младший сержант. Его мундир и фуражка с роскошными галунами и нашивками не оставляли сомнения в значительности ситуации. Голова благородных римских форм и седеющие виски как нельзя больше соответствовали представлениям о внешности Цезаря, хотя безвольный подбородок заставлял думать скорее о Нероне, чем о Гае Юлие.

Он, не поворачивая головы холодно взглянул на Саймона, потом его зрачки, как черные дула заряженного ружья, нацелились в забинтованного бандита.