1

Была та минута короткого перерыва после закусок, когда здоровый аппетит, только что возбужденный ими, отдыхал в приятном ожидании дальнейших деликатесов.

Еще ощущая на языке прохладу и легкость "Роса Везувия", Саймон Темплер – Святой приготовился предаться всем гастрономическим наслаждениям Неаполя, стараясь не думать о развлечениях иного рода, которыми этот город тоже в своем роде знаменит. Где-то далеко позади, в утробе ресторана "Ле Аркейт" лангуст уже покидал свой панцирь, вступая в королевство гурманов в убранстве "арагоста алла Везувио". Приближался миг отведать его на вкус и насладиться им от всей души.

Внезапно дивное настроение Саймона Темплера было нарушено возбужденным и гневным голосом, который грубо и вульгарно вторгся в мир его мечтаний.

– Убирайся! – рычал голос. – Я тебя не знаю!

Саймон слегка повернулся в кресле, чтобы лучше видеть разыгравшуюся сцену, но не проявил к ней особого интереса.

Грубый голос принадлежал сидевшему через несколько столиков мужчине далеко за пятьдесят, пузатую фигуру которого удачно маскировал мастерски сшитый костюм из плотной саржи жемчужно-серого цвета. Рубашка из тончайшего батиста была стиснута расписным галстуком с бриллиантовой булавкой, а на запястьях – сапфировыми запонками, в десять карат каждая. На пальцах с изумительно выполненным маникюром, сверкал большой перстень из массивного золота, служившего оправой к изумруду величиной с голубиное яйцо. Но, несмотря на всю эту роскошь, лицо его с трудом поддавалось описанию и казалось примитивно слепленным из глины. Все черты этого лица были словно недоделаны, кроме щели безгубого рта и широкой, старательно уложенной пряди волос, зачесанной вокруг сверкающей лысины.

Его спутник был моложе лет на двадцать, одет в двадцать с лишним раз дешевле, мускулистый, с черными кудрями и типичной внешностью венецианского гондольера в представлении никогда не бывавшей в Венеции старой девы. Если судить с интеллектуальной стороны, то между ними было еще меньше общего, хотя за время, пока Саймон их равнодушно наблюдал, они едва обменялись парой слов. Закончив ленч, эти двое попивали кофе, когда появилось третье действующее лицо.

Им был, несомненно, англичанин, причем джентльмен. Его фланелевые брюки и твидовый пиджак безошибочно выдавали происхождение, а факт облачения в них в Неаполе, в разгар лета доказывал, что владелец, привыкший к более прохладному и влажному климату, упорно считал их единственно допустимым костюмом для отдыха в какой бы то ни было стране. Крой и фактура ткани, благородный блеск кожаных ботинок с аккуратно завязанными шнурками говорил о человеке обеспеченном и обладающим хорошим вкусом в пределах строго трактуемых традиций. Тем не менее, он совершил ужасную для британца бестактность, ввязавшись в разговор посторонних, обратившись после некоторых колебаний к верзиле с грубо слепленным лицом.

– Дино, – воскликнул турист с нескрываемым удивлением, от которого его румяное лицо запылало еще ярче, – я знаю – все было так давно, но разве ты меня не помнишь?

– Какой еще Дино? – В ворчливом ответе звучал американский акцент, который в то же время был неуловимо итальянским. – Не знаю никакого Дино. Не морочь мне голову.

– Я Джимми Астон, – упорствовал англичанин, пытаясь держать себя в руках. – Ты не помнишь Палермо? Банк? Этот шрам на твоей щеке?

Пальцы сидевшего мужчины непроизвольно коснулись не слишком бросавшегося в глаза шрама на щеке.

– Ты просто ошалел от жары, – сказал он, – убирайся, пока я не рассердился!

– Но Дино!..

В ответ последовало всего лишь движение пальцем, легкое движение головой, и этого хватило, чтобы сидевший рядом мужчина тут же встал. Он схватил англичанина и...

Рот Астона беззвучно открылся, и его румяное лицо побледнело. От внезапного спазма он согнулся вперед. Саймон, который знал такие приемы как свои пять пальцев, мигом понял, что случилось: кудрявый красавец нанес короткий безжалостный удар в солнечное сплетение.

Но этим не удовлетворился. Плечи нападавшего вновь напряглись, и дешевый костюм в полоску натянулся на буграх мощных мышц. Новый удар был нанесен с достаточной силой, чтобы переломить ребра, но на этот раз он не получился. Даже стальные клещи, прикованные к каменному столбу, появись они вдруг, не смогли бы остановить локоть здоровяка с большей силой. Опешивший гондольер недоуменно обернулся на смуглые пальцы, которые, как капкан, замкнулись на его руке.

Потом его взгляд поехал вверх по широкой грудной клетке и мускулистой шее, пока не уставился в лицо незнакомца с небесно-голубыми смеющимися глазами, взгляд который был холоднее Ледовитого океана.

– Это очень нехорошо, – констатировал Саймон.

Если бы не напряжение, вызванное ожиданием неминуемого взрыва, эта тройка выглядела бы даже комично: плечом к плечу три подвыпивших приятеля, готовые вот-вот запеть на радостях. Но далеко не радостным был пожелтевший взгляд обезвреженного наемника, а сквозившая в нем глухая угроза вызвала у Саймона довольную усмешку.

– Попробуй тронуть меня, браток, – ласково предложил он, – попробуй, если хочешь, и обещаю, что окажешься в больнице.

– Хватит, – вмешался мужчина, который не признал себя знакомым англичанина. – Вы, наверно, сбежали из одного сумасшедшего дома. Пошли отсюда.

И вмиг грозившая взрывом ситуация разрядилась. Здоровяк отпустил Астона и сделал шаг назад, чтобы вернуться на свое место за столом рядом с шефом. Саймон отпустил его неохотно, только придя к выводу, что возможное блестящее приключение было бы, вероятно, прервано полицейским, любящим лишать людей удовольствия, и в результате его "арагоста" остыла бы еще до вскрытия.

Банкнота с шелестом скользнула между чашками с кофе, и вызывающе элегантно одетый мужчина вышел, а за ним и его двуногий пес. Саймон пожал плечами и опят взглянул на Астона.

Лицо пожилого англичанина все еще было бледно и покрыто каплями пота из-за полученного им жестокого удара.

– Присядьте пока за мой столик, – сказал Саймон, отводя его в сторону. – Выпейте немного вина. – Он наполнил бокал. – А как насчет чего-нибудь покрепче, нет желания? Вам здорово досталось.

– Спасибо. Скоро все будет в порядке.

Румянец медленно возвращался к нему по мере того, как он "заправлялся", причем, по мнению Саймона, видевшего, как багровеет его лицо, под самую завязку. Астону не только нанесли публичное оскорбление, он еще оказался обязанным совершенно незнакомому человеку.

– Меня зовут Астон, – совершенно излишне представился он. – С вашей стороны было очень мило прийти мне на помощь, мистер...

– Томбс, – сказал Саймон, – Себастьян Томбс. Не думайте больше об этом. Но в следующий раз, если вы обознаетесь, не стоит настаивать на своем.

– Но тут не было никакой ошибки, – сказал Астон, вытирая пот со лба. – Я клянусь, это Дино Картелли, с которым я до войны работал на Сицилии. Я готовился к работе в иностранном отделе "Сити энд Континенталь", и практика в Палермо была частью курса. Дино был моим ближайшим коллегой и другом. За исключением того случая, когда на его лице появился шрам.

– Как это случилось?

– Это я его ударил. Ну, знаете, разница взглядов, темперамент и всякое такое по поводу одной девчушки. Я схватил нож и ударил его. Никогда не делал этого ни до, ни после, но мой клинок навсегда оставил эту метку...

Заинтересованный Саймон искоса вопросительно взглянул на англичанина.

– Ага, значит поэтому он не хотел признавать в вас давнего приятеля?

– О нет, тогда между нами не началось никакой вендетты. Девушка сбежала с кем-то еще, а мы оба остались с носом. Мы помирились и снова стали добрыми друзьями, а потом меня перевели в другое место. А теперь он не только делает вид, что меня не знает, но еще вместе с тем типом ведет себя просто, как гангстер!

– Да, есть немного, – задумчиво согласился Саймон. – Вы твердо уверены, что не ошиблись?

– Да. Я убежден, что это был Картелли. А когда он заговорил, последние сомнения исчезли. Всегда дразнил его, говоря, что у него голос, как у жабы, а не как у Карузо.

Атмосфера взаимопонимания была прервана лангустом, которого заждался Саймон и который торжественно выехал на столике в окружении официантов, оставляя за собой шлейф божественных запахов.

– Не хотите ли составит мне компанию? Поделим этого красавца, а тем временем приготовят следующего.

Однако Астон, видимо, счел, что уже и так зашел слишком далеко для случайного знакомства. Отодвинул кресло и поспешно встал.

– Очень мило с вашей стороны, мистер Томбс, но я уже достаточно доставил вам хлопот. К тому же сейчас я не в состоянии думать о еде. – Он достал из бумажника визитную карточку. – Если будете когда-нибудь в Лондоне и я могу как-то быть вам полезным, прошу звонить. Еще раз благодарю за помощь.

Он крепко пожал Саймону руку, повернулся и торопливо удалился, навсегда скрывшись с глаз Темплера. Пожав плечами, Саймон счел инцидент исчерпанным и перенес все свое внимание на "арагосту". Размышления на затронутую Астоном тему неприятных сюрпризов, поджидающих каждого, рискнувшего покинуть землю Альбиона, могли бы служить занятным аккомпанементом к обеду, но не настолько, чтобы потерять от этого аппетит. А саму встречу, вызвавшую весь этот инцидент, Саймон все же был склонен отнести на счет обычной человеческой ошибки. Интереснее всего, что Астон умудрился нарваться на типа, все приметы которого свидетельствовали о его длительном пребывании в США, в кругах, пользующихся не лучшей репутацией в иммиграционной службе. Такой точки зрения он придерживался до следующего утра. Наутро, завтракая в номере, он пытался отвлечь внимание от мерзкого вкуса кофе чтением итальянской газеты, но без особого успеха, несмотря на обычное обилие сообщений о международных кризисах и местных скандалах, пока на глаза не попалась короткая заметка на второй странице. "Зверское убийство английского туриста" – гласил заголовок.

В мозгу Темплера прозвучал сигнал тревоги еще прежде, чем он дочитал второй абзац, сообщающий, что убитый мужчина опознан как Джеймс Астон из Лондона.

2

Саймон не мог простить себе, что приписав бандитское поведение нелепому стечению обстоятельств, он позволил Астону отправится на верную смерть, что легко можно было избежать. Он чувствовал себя невольным виновником совершенного преступления и не мог простить собственной близорукости. И тем более не мог простить людей, совершивших такое. Значит, он ни в коем случае не должен оставить безнаказанным того, кто был когда-то Дино Картелли. Совершенно очевидно, что путешествие Джеймса Астона было безжалостно прервано только потому, что он опознал Дино. Будь это сходство случайным, Астону не пришлось бы расстаться с жизнью. В газетах, разумеется, говорилось об ограблении. Тело Астона с разбитой головой и очищенными карманами было найдено в аллее в нескольких кварталах от отеля, он шел пешком по дороге домой, когда на него напали. Нельзя было исключить и стечение обстоятельств, хотя инстинкт Святого, предельно обостренный, уже отбросил эту версию.

Все эти мысли родились у Саймона под душем, после которого он оделся и вышел на раскаленные и пышущие печным жаром улицы Неаполя, вовсе не для прогулки и знакомства с городом.

Было еще слишком рано для "пранцо" – ленча, который в Италии не начинается раньше часа, а вместе с послеобеденной дремой, необходимой для лучшего усвоения пищи и вина, может растянуться до раннего вечера. Но в "Ле Аркей" несколько сонных официантов подметали, вытирали пыль, меняли скатерти и серебряные приборы на столах, чтобы все было готово к наплыву посетителей. Без особого желания один из них дал себя уговорить и удалился в служебные помещения, чтобы поискать шефа.

В грязной рубашке без воротничка, с подвернутыми до локтя рукавами, он был не так представителен, как на службе, но на вызов в нерабочее время отреагировал с профессиональной выдержкой и уверенностью в себе.

Он сдержанно пожал Саймону руку, совершенно не изменившись в лице, увидев свернутый банкнот. Тот исчез в кармане с ловкостью, достигаемой многократной тренировкой, а шеф только склонил голову, внимательно ожидая разъяснения, какого рода услуга была оплачена.

– Если вы помните, я вчера у вас обедал, – начал Саймон.

– Да, синьор, помню.

– В то же самое время тут был мужчина по имени Дино Картелли.

– Тот, кто подсел к вам на несколько минут? Я думал он англичанин.

– Тот – да. Но я говорю не о нем.

Лоб шефа начал морщиться, но лицо осталось лишенным какого-либо выражения.

– Картелли? Такого я не знаю.

Если только он не был прекрасным актером, он говорил правду. Святой обычно не ошибался в людях. Но если ему поверить, Картелли не просто не хотел быть узнанным: у него было новая фамилия, и он не желал, чтобы всплыла старая.

– Итальянец, – напомнил Саймон, – в светло-сером костюме. Массивный, почти лысый, голос низкий, хриплый. Сидел с молодым мужчиной вон за тем столиком.

На этот раз детектор лжи не был нужен. Когда глаза шефа прогулялись в указанном направлении и вернулись обратно, в их взгляде, устремленном на Святого, любезностью и не пахло.

– Я не помню, синьор. Понимаете, Неаполь большой город, а этот ресторан очень популярен. Невозможно знать всех.

Он проводил Святого, рассыпаясь в сожалениях, что не смог ему помочь, но не до такой степени, чтобы вернуть деньги, которым уже нашлось место в его бумажнике. Придется ему перед следующей мессой исповедоваться в невыполненном обещании. Но Саймон отдавал себе отчет в том, что дискуссия с ним на эту тему была бы потерей времени.

Снаружи швейцар, еще не надевший свою импозантную форму, лениво подметал замусоренный за ночь участок тротуара, подлежащий его опеке. Святой подошел к нему.

– Вы не помните, случайно, одного человека, обедавшего тут вчера, такой толстый, лысый, с хриплым голосом, в сером костюме?

Зажатый кончиками пальцев банкнот обещал вознаграждение вперед, поэтому рука швейцара автоматически потянулась к нему, хотя суть вопроса до него еще не дошла. А когда дошла, возникла обратная реакция, и пальцы вдруг отдернулись как от огня. Швейцар бросил быстрый взгляд через плечо, после чего с лица его словно смыло всякое выражение.

– Нон ми рикордо[1], – пробормотал он. – Столько клиентов... Всех не запомнишь...

И продолжал уборку значительно энергичнее и старательнее, чем раньше.

Саймон взглянул в ту же сторону, что и швейцар, и увидел шефа, все еще стоявшего во входных дверях. Разочарованно пожал плечами, отвернулся и ушел. Но впечатление проигрыша длилось только до той минуты, когда он свернул за угол. Шаг его сразу стал легче и шире, по мере приближения к ресторану с противоположной стороны. Этот маневр легче было начать, чем закончить, поскольку итальянские города, пересекаемые совершенно бессистемной сетью улочек и лестниц, проложенных не иначе как по проекту любителей головоломок, не слишком похожи на прямоугольную систему застройки в американском стиле. Напрягая все свои способности к ориентации, Святой все же смог достичь цели. Удивительно быстро, никем не замеченный никого не встретив, он одолел свой путь с бесконечными поворотами и оперся о стену соседнего дома как раз в тот момент, когда швейцар с уже вернувшимся обычным равнодушием махнул щеткой в его сторону.

– Амико[2], – приглушив голос сказал Святой, не хотите ли еще раз порыться в памяти?

Призвуке этих слов бедняга окаменел. Потом мучительно медленно его взгляд обежал Святого целиком с ног до головы.

– Не уходите и не прекращайте уборки, – деликатно настаивал Саймон. – Никто снаружи меня не видит, и никто никогда не узнает, что я возвращался. Пошевелите мозгами, чтобы припомнить фамилию человека, о котором я спрашивал.

– Нон каписко[3], – отрезал швейцар охрипшим голосом и сделал вид, что взялся за уборку, но поверить в это мог бы только дефективный младенец.

Из правила, что деньги говорят сами, есть исключения, но что-то подсказывало Святому, что он имеет дело с человеком, который не останется глух к достаточно убедительном у доводу. На этот раз он вынул банкнот в десять тысяч лир и развернул его во всю длину, на солнце тот отливал золотом. Снова свернул его в трубочку и разжал руку. Швейцар жадно следил, как тот падал, пока его не прикрыла стопа Саймона.

– Вы понимаете? Вы могли бы его просто замести...

– Нет, – ответ был машинальным, но убежденность ослабла.

– Вы могли бы, по крайней мере, подсказать, где я смогу что-нибудь узнать. Например, отель, в котором он живет? Это мог бы мне сказать водитель такси, на котором он уехал отсюда. Никто не узнает, что информацию я получил от вас.

Капли пота выступили на смуглом лице. Страх боролся с жадностью. Саймон достал еще один банкнот в десять тысяч лир и свернул его также старательно, как первый.

– "Экцельсиор". – Швейцар тяжело дышал.

Саймон долго смотрел на него, и, поскольку мужчина продолжал молчать, стало ясно, что он назвал самый роскошный отель в Неаполе.

– Благодарю, – сказал Святой. Уронил второй банкнот и отвернулся, не дожидаясь, когда он вместе с предыдущим окажется в кучке мусора, которую швейцар старательно погнал к соседнему углу. Теперь, если только информация была верной, Саймон мог быстро продвинуться вперед.

Черно-зеленое такси подвернулось, когда он сворачивал на Виа ля Фальконе и ехало за ним, пока водитель расхваливал достоинства своего экипажа и его невиданную скорость... Саймон приказал вначале остановиться перед магазином кожаной галантереи, который заметил неподалеку от отеля "Экцельсиор".

Купил там прелестный футляр для сигар из свиной кожи с позолотой, не желая ради экономии поступиться своим изысканным вкусом. Для него это были обычные производственные расходы, точно такие же, как те, которые распечатали казавшиеся немыми уста швейцара. Забрав футляр, он с той же целью отправился в "Соль и табаки", находившиеся чуть дальше. При случае его развлекло бы вовлечение торговца в длинные и серьезные дебаты на тему выбора сорта соли, которая по причинам, совершенно не понятным для неитальянцев, продается в тех же фирменных магазинах, что и табак. Но этим утром он был слишком охвачен нетерпением, чтобы тратить время на что-нибудь иное, кроме покупки двух отборных сигар, и торговец, продавший их гораздо выше обычной цены, никогда не узнал, какая мука его миновала.

Саймон вложил сигары в футляр и, держа его в руке, вошел в пышущий роскошью холл отеля "Экцельсиор", направившись к стойке портье.

– Мне кажется, это принадлежит одному из ваших клиентов, – сказал он. – Вы не будете так любезны передать вещь хозяину?

Футляр, который Саймон положил на стойку, портье осмотрел с олимпийским безразличием, соответствовавшим его положению, которое все портье считают лишь немногим ниже ранга директора.

– А вы знаете, чье это? – спросил он, давая понять, что в сферу его деятельности входят дела не тысяч, а десятков тысяч особ и что каждый, кто не отдает себе в этом отчет, просто деревенщина.

Саймон покачал головой.

– Боюсь, что нет. Я случайно увидел, как он садился в такси, и услышал, как велел шоферу везти его сюда, а потом увидел на тротуаре эту вещицу. Я окликнул, но такси уже тронулось и он не услышал.

– Как он выглядел?

– Плотный, около шестидесяти, немного рябоват, почти лысый, в костюме из серой саржи, бриллиантовая заколка в галстуке, запонки с сапфирами, золотой перстень с большим изумрудом.

Портье, который как и все члены этого уникального европейского братства, считал, что знает каждого из гостей, слушал с вниманием, возраставшим от вежливого равнодушия и сочувственной настороженности до мгновенного озарения.

– Ах так, ну тогда, думаю, речь идет о синьоре Дестамио.

На неуловимый миг Святой задержался с ответом.

– Не Карло Дестамио?

– Нет. Его зовут Алессандро Дестамио. – Футляр исчез под стойкой. – Я оставлю для него.

– Минуточку, – вежливо сказал Саймон, – а почему бы не позвонить ему в номер и не спросить, терял ли он ту вещицу? По правде говоря, я не видел, чтобы она выпала у него из кармана. Может, просто лежала там уже давно?

– К сожалению, сейчас я не могу его спросить. Он уехал вчера вечером.

– В самом деле? – Саймон не моргнул глазом. – Как неудачно! Я, разумеется, нашел это вчера, но был слишком занят, чтобы прийти пораньше. И куда он уехал?

– Понятия не имею.

– А как же тогда вы сможете его спросить?

По потемневшему лицу, сразу приобретшему кислую мину, было заметно, что портье без энтузиазма относился к подобного рода расспросам.

– Спрошу, когда вернется. Он не турист, у нас постоянно держит свой номер. Если вы хотите оставить свое имя и адрес, я отправлю вам эту вещицу, если он от нее откажется.

Таким безупречным способом он давал понять: если речь идет о вознаграждении, не волнуйся, постараюсь, чтобы ты его получил, раз тебе это так важно.

– Не забивайте себе этим голову, – беззаботно сказал Саймон. – Если он откажется, возьмите эту безделушку себе. Только раскуривая их, будьте с этими сигарами поосторожнее, на случай, если их подкинул какой-нибудь шутник.

Он счел, что такая концовка оставляла интересные перспективы для будущих контактов.

И, кроме того, в результате визита он добился всего, чего желал: он узнал имя и фамилию.

Алессандро Дестамио.

3

Наиболее образованные американцы, взгляд которых, оторвавшись от ближайшего телевизора, еще способен воспринять печатное слово, сумеют отличить имя Алессандро Дестамио от всех ему подобных, которые появляются на экране.

Это имя, как вспомнил Саймон, принадлежало тому, кто был принудительно выселен на родину после годичного курса в Ливенуорт[4], что стоило правительству США лишь немногим дороже, чем сумма вмененный ему в вину нарушений.

Хотя дядя Сэм недооценил его и выпроводил ударом под зад, здесь, на родной земле, Алессандро ничем не напоминал жертву кораблекрушения. Он, скорее, пользовался внимание, которому мог позавидовать любой блудный сын.

Размышляя над этим, Саймон возвращался в отель. По рекомендации заботливого друга Святой зарезервировал себе номер в отеле, поскромнее, чем "Экцельсиор", расположенном немного дальше по Виа Партеноле, бегущей вдоль моря. Он оказался значительно менее роскошным, чем отели, в который Саймон обычно останавливался последнее время; однако, приехал он поздно ночью, номер показался ему достаточно чистым и удобным, поэтом у не стоило тратить силы на поиски другого на те несколько дней, которые он собирался здесь провести. В отеле было мало постояльцев и немного меньше прислуги, чем в конкурирующих заведениях, но этот недостаток никогда не обратил бы на себя его внимания, если бы ни мимолетное знакомство с покойным мистером Астоном.

Он сам взял ключи со стойки, за которой в разное время дежурили управляющий, кельнер или одна из горничных, все, кто был свободен, а если их не было, приходилось нажимать звонок для вызова персонала, и вошел в автоматический лифт, чтобы подняться на свой этаж. Когда он выходил, из коридора выбежал какой-то человек, торопясь к лифту. Святой обернулся и с внезапным интересом посмотрел на него. Интерес этот был вызван тем, что на побережье Средиземного моря в летний сезон никто никогда никуда не спешит, а тем более к лифту. Вот по этому Святой постарался как следует запомнить остроносое лицо, выступающие зубы, тонкую ниточку усов, костюм в широкую полоску и множество самых банальных деталей, не заслуживающих внимания, прежде чем странный незнакомец торопливо вскочил в кабину лифта и скрылся из виду.

Все это заняло не более трех секунд и закончилось раньше, чем значение этого инцидента могло проникнуть сквозь первое удивление. А в тот момент, когда он вошел в свой номер, раздумывать было уже не о чем.

Двери были лишь немного приоткрыты, и он их просто толкнул. Сказать, что комната подверглась обыску, это назвать ураган сильным ветром, причем надо учесть, что ураган не нанес бы таких убытков. Кто бы тут ни побывал, – а у Святого уже не было сомнений, что это дело спешившего типа с крысиной физиономией, – ему удалось разодрать на части буквально все.

Неизвестный не ограничился тем, что вывалил на пол содержимое всех ящиков и чемоданов, но и оторвал рукава у одного из шедевров швейного искусства Севиля Роу и распорол в нем все швы. Тот же клинок вспорол подкладку и отсек каблуки у ботинок, не говоря уже о том, что он сделал с матрасом.

Только человек, знающий манеры Святого, был в состоянии оценить спокойствие, с которым он наблюдал размеры потерь, стряхивая пепел на кучу тряпья перед собой.

– Че коза фаи[5]? – раздался за ним потрясенный голос, и Святой, обернувшись, увидел горничную, которая, разинув рот, заглядывала в номер из коридора.

– Будь кто-нибудь внизу, этого бы не случилось, – холодно ответил он. – Прошу навести порядок. Одежду, которую можно починить, можете подарить своему мужу или любовнику, это как вам угодно. А если директор захочет со мной объясниться, пусть ищет меня в баре.

На счастье в баре среди других лекарств нашелся и "Питер Даусон", чья двойная порция со множеством льда и капелькой воды оказалась в состоянии притупить пронзительную остроту его гнева и погасить жажду, накопившуюся в нем на обратном пути. Погибший гардероб был только временной неприятностью: телеграмма в Лондон обеспечит ему новый костюм, да и здесь были отличные итальянские закройщики и лучшие в мире портные. Вдобавок, последний след сомнений, не вызвана ли смерть Астона стечением обстоятельств, теперь исчез.

Картелли, он же Дестамио, настолько заинтересовался вмешательством Темплера, что устроил за ним слежку и обыскал вещи, чтобы определить его связи с криминальными или государственными структурами.

Быстрота и легкость, с которой его обнаружили, указывал на организацию внушительных размеров и возможностей и могли испугать любого, но не Саймона. Он серьезно сомневался, что даже местная полиция со своей властью и следственным аппаратом справилась бы лучше. Но трезвая оценка неравных шансов никогда не пугала Темплера, только делала игру еще интересней.

Вскоре явился управляющий или муж управляющей. Он долго ломал руки над последствиями печального инцидента, после чего сказал:

– Не стоит беспокоиться. Мы все заменим и просто включим это в ваш счет.

– Как это мило, – хмыкнул Святой. – Не хотел бы показаться неблагодарным, но вообще-то я немного переживаю из-за моих уничтоженных вещей, а все из-за того, что у вас так легко бандитам попасть в номер.

Руки, плечи и брови управляющего одновременно взлетали в порыве недоверия, возмущения, упрека и боли:

– Но, синьор, мы не виноваты, что у вас есть друзья, способные натворить такое ради дурацкой шутки.

– Это довод, – признал Саймон. – И потому будет лучше, если вы вообще забудете о счете, иначе я могу попросить других своих веселых друзей прийти сюда и пошутить точно так же во всех ваших номерах. – Он вернул собеседнику счет и добавил: – Да, и благодарю за угощение.

Остаток вечера он чувствовал себя лучше, но соблюдал осторожность, садясь за стол спиной к стене и внимательно осматривая поданную бутылку вина перед откупоркой. То, что какой-нибудь закулисный Борджиа мог добавить чего-нибудь в еду, было риском, с которым приходилось мириться, но в своих расчетах он учел, что по какой-то неясной причине яд никогда не был в чести у братства, членом которого явно был Аль Дестамио.

Но ничто, даже малейшее беспокойство, не испортило ему этот вечер, утро же следующего дня началось с совершенно неожиданного события.

Когда после завтрака он спустился вниз и отдал ключ, стоявший у стойки, унылый тип в костюме шофера приблизился к нему и уважительно поклонился.

– Прошу прощения, – начал он на терпимом английском, – синьор Дестамио хотел бы увидеться с вами и прислал меня с машиной. Он не хотел вас беспокоить, поэтому приказал дождаться, пока вы спуститесь вниз.

Святой молча разглядывал его.

– А если у меня были другие планы? – спросил он. – Например, пойти купить себе новый костюм.

– Синьор Дестамио надеется, что вы поговорите с ним, прежде чем что-то предпринять, – ответил шофер с непроницаемым лицом. – Мне приказано передать, что вам не придется жалеть о своей любезности. Автомобиль перед входом. Прошу вас.

Широким жестом он подкрепил приглашение, одновременно указав направление, однако ни в жесте, ни в тоне голоса не было угрозы. Передав поручение, шофер не выказывал признаков нетерпения, ожидая, когда Саймон примет решение.

"Что ж, – думал Саймон, – когда-нибудь я неизбежно совершу свою фатальную ошибку, но не думаю, что это произойдет сегодня". И как бы там ни было, возможность завести знакомство с таким типом, как Дестамио, была слишком большим искушением.

– О'кей, – небрежно бросил он, – я воспользуюсь приглашением.

Машину ему искать не пришлось. Было ясно, что стоявший на улице "кадиллак" мог быть единственным вариантом. Автомобиль был черный, длиннозадый, огромный, отполированный до зеркального блеска и выглядел совершенно неуместным на этой узенькой старинной улочке. Без колебаний Святой нырнул внутрь и не удивился, оказавшись в одиночестве. Каковы бы ни были намерения Дестамио, он наверняка не был таким идиотом, чтобы убивать его в собственном автомобиле в центре Неаполя. Окна были закрыты, и слышался тихий, мягкий звук работающего кондиционера. Саймон откинулся на сиденье, предвкушая приятное путешествие.

Путешествие было недолгим, но доставило достаточно впечатлений. Повинуясь командам водителя, автомобиль, как левиафан, погрузился в уличный поток. Лавины юрких автомобилей мчались во всех направлениях, клаксонами расчищая себе дорогу в толпе лениво двигающихся пешеходов – взрослых, детей и животных. Через толстое стекло и плотную обивку весь этот шум долетал до Саймона не громче слабого шелеста. Прохладное дуновение освежало лицо и уносило табачный дым в тот же момент, когда Саймон выпускал его изо рта.

Левиафан величественно плыл в стае мелких рыбок в направлении залива. Не тормозя, проехали ворота порта, караульные у которых уважительно отдали честь. Саймон взглянул на суда – здесь стояли только лайнеры; паромы и всякая мелочь находились за оградой, в открытой гавани – и на миг испытал опасение, что его похитили, но тут автомобиль плавно затормозил у суперсовременной бетонной конструкции, похожей на огромный бильярдный стол на паучьих ножках. Несколько секунд он пытался угадать ее назначение. Потом услышал рев винтов, и все стало ясно.

– Ичия или Капри? – лениво спросил он шофера, выходя из машины в солнечный зной.

– Капри. Туда, пожалуйста.

Эти два уединенных места радости и солнца были расположены в восемнадцати милях от города, у другого берега залива. Обычно туда добираются катерами, паромами, рыбацкими шхунами, приспособленными для пассажиров, и такое путешествие занимает от одного до четырех часов, в зависимости от умения лодочника морочить голову пассажирам. Прогресс и техника пошли навстречу избранным с туго набитыми кошельками, предоставив в их распоряжение вертолеты, которые то же расстояние преодолевают за несколько минут. Один из них, оказывается, ожидал только Саймона; как только он оказался на борту, люк закрыли, и он плавно, как лифт, поднялся в воздух.

Они летели над невероятно голубыми водами залива, и перед Саймоном простиралась чудная панорама, прелесть которой он не мог не признать, хотя до этого считал, что путеводители слишком преувеличивают. Вертикальные скалы Капри, вздымавшиеся прямо из моря, с воздуха производили еще большее впечатление, чем обычно. Пилот развернулся над Марина Гранда, сделал круг над вершиной Монте Солодро, так, чтобы пассажир смог увидеть самые эффектные места острова, потом легко опустился на отмеченную кругом площадку в районе Дамекута, где находился один из дворцов, которые цезарь Тиберии разбросал по своему любимому острову. Выходя, Саймон гадал, каким же средством передвижения его снабдят на последнем участке пути. Не сомневался, что по изысканности оно не будет уступать предыдущим.

Показался некто в мини-шортах и купальнике – на острове это был максимум одежды, – и Святой с удовольствием стал изучать обширные пространства неприкрытого тела, зная по опыту, что женщины, одетые, или точнее, раздетые, таким образом, рассчитывают на подобное внимание. Чудо с длинными загорелыми ногами и золотыми кудрями приблизилось к нему роскошным пируэтом с полным эффектом продемонстрировав еще не изученные фрагменты.

– Мистер Темплер? – спросило чудо низким голосом, мягким и безумно теплым.

– И никто иной, – с восторгом ответил он. – Как вы меня нашли в такой толпе?

Пилот вертолета и дежурный, представлявшие весь персонал и единственную аудиторию, с удовольствием наблюдали за ними, ожидая, когда богиня обернется и продемонстрирует остальные свои потрясающие выпуклости. Дама указала на стоянку.

Поскольку ширина дорого на Капри позволяет разъехаться в лучшем случае двум детским коляскам, там пользуются только маленькими автомобилями, и даже автобусы – только миниатюрные. Поэтому ожидать еще один "кадиллак" было трудно, но он заметил идеально маленький "альфа-ромео" кремового цвета, который собиралась вести та самая нимфа, потрясающим образом демонстрировавшая свои прелести.

Не менее потрясающей была ее манера вождения: автомобиль сорвался с места, как пуля, беря повороты вившегося по горам серпантина с таким азартом, что Святому оставалось только надеяться, что она знает, что делает. Несколько раз он украдкой взглянул на нее, но губы, покрытые толстым слоем помады, были неподвижны, а верхнюю часть лица закрывали огромные темные очки в оправе из цветов, полностью скрывавшие глаза и всю мимику. Казалось, ее внимание сосредоточено исключительно на дороге, и в этой ситуации Саймон чувствовал, что не по-джентльменски будет вступать в разговор. Тем более что ехали они по краю скалы, обрывавшейся в такую пропасть, что корабли сверху казались детскими игрушками на пруду. К счастью для его нервной системы, милашке не представилась возможность разогнаться как следует, и, даже не включив еще последнюю передачу, они добрались до места назначения – виллы с видом на пляж и залив Марина Пикколо.

Бдительность вернулась к нему, когда он шел по выложенной каменными плитами дорожке. По своей воле, без сопротивления он дал привезти себя в то место, которое выбрал Дестамио, и возможно, очень скоро выяснится, что поступил легкомысленно. Святой даже не устыдился того облегчения, которое испытал, когда дивное видение само нажало звонок, сняв все его подозрения относительно опасности скрытого там механизма. Не раз в прошлом он мог убедиться, как смертоносны бывают эти безобидные устройства. На этот раз кнопка не привела в действие ни отравленных стрел, ни скрытого оружия, ни бомб, ни распылителей газа; двери открылись самым обычным образом, и показался объемистый живот синьора Дестамио, одетого в вишневую рубашку и пурпурного цвета шорты, скрывающие его грушеобразную фигуру гораздо меньше, чем модный костюм, в котором Саймон увидел его в первый раз.

– Мистер Темплер! Как мило с вашей стороны! – заскрипел знакомый голос. Дестамио протянул руку и проводил Саймона внутрь. – Я хотел поговорить с вами и подумал, что здесь нам будет удобнее, не так ли?

– Возможно, – осторожно ответил Саймон. Он незаметно, но внимательно осмотрел все углы, ниши и выступы стен, но нигде не было видно ничего подозрительного, и пока ситуация выглядела относительно безопасной.

– Прошу, проходите, устроимся на террасе, там прохладно и прелестный вид на море. Лили принесет нам что-нибудь выпить и исчезнет.

Если Лили и обиделась, то не подала виду. Как только Дестамио и Саймон уселись за кованым металлическим столом со стеклянной крышкой, она прикатила бар на колесиках и вышла. Саймон услышал звук захлопнувшихся дверей где-то внутри дома.

– Прошу, – сказал Дестамио, не стесняйтесь, наливайте. Мне бренди и "джид жер эль", если вас не затруднит.

Взяв бутылку и два бокала, Саймон постарался тактично устранить свои опасения из-за напитка. Проявив осторожность, наполнил бокалы из одной бутылки. С удовлетворением отметил, что коньяк был марки "Жюль Робен", хотя обычно он не пил его перед едой.

– Вы случайно не работаете последнее время на мерзавцев из Федерального налогового управления? – спросил вдруг Дестамио, не меняя предыдущего тона. При этом он всматривался в Саймона, потом его лицо приняло деланно равнодушное выражение, совсем не скрывавшее, однако, угрожающих огоньков в глубине глаз.

Святой пил коньяк маленькими глотками и внутренне был не менее спокоен, но мозг у него лихорадочно работал. Упоминание о налоговом ведомстве внезапно открыло карту, которую он давно уже ждал.

– Хорек, – медленно произнес он, – Хорек Дестамио. Разве это не ваша кличка?

– Мои друзья зовут меня Аль, – буркнул тот. – И вот что я хочу знать: на чьей вы стороне?

– Разве обязательно быть на чьей-то стороне? – лениво спросил Святой. – Я ненавижу налоги, как и все, поэтом у не могу не испытывать своего рода симпатию ко всем, кто имеет проблемы с налоговым ведомством. Но ведь уклонение от налогов – не самое тяжелое преступление, в котором вас обвиняют, правда?

Аль-Хорек-Дестамио достал из кармана измятый мешочек и вынул из него предмет, который можно было бы назвать сигарой, хотя в действительности он больше походил на кусок затвердевшей глины, замоченной в дегте и на много лет закопанный в земле. Разрезав ножичком этот предмет, он половину подал Святому. Саймон вежливо покачал головой и с интересом смотрел на хозяина, который из одной половинки вытащил пожелтевшую соломку и приложил к ней горящую спичку. Когда этот отталкивающий предмет наконец разгорелся, он поднес его ко рту и затянулся, выпустив клубы дыма.

Саймон чуть отодвинулся, чтобы оказаться вне досягаемости чудовищной отравы пресловутой тосканской сигары.

– Все слышали обо мне! – сказал Дестамио, очевидно, не замечая разрушительного воздействия дыма на горло и легкие. – В этом все дело. Верят в это вранье, напечатанное в газетах, и думают, у меня не больше прав, чем у бешеного пса. А я мирный человек. Попросту хочу покоя.

– Думаю, что никто из Синдиката не хочет ничего иного, – сочувственно поддакнул Саймон.

– Выдумки, выдумки и клевета, – бормотал Дестамио, не слишком горячась. Он словно произносил монолог, который столько раз повторял журналистам, полицейским и судьям. – Приезжаю из Италии в Штаты с несколькими долларами, вкладываю их в экспортный бизнес, ну и зарабатываю немного деньжат. Еще немного, потому что люблю играть на скачках, и мне везет. Возможно, я совершаю ошибку, не сообщая о выигрышах, а они сразу думают, что у меня какие-то огромные заработки. Это все предубеждение. Я итальянец, а многие гангстеры – итальянцы, ну и называют меня мошенником. Я люблю Америку, но она поступает со мной непорядочно.

Монолог был окончен и Дестамио понизил уровень жидкости в бокале сразу на целый дюйм.

Теперь Саймон припомнил продолжение истории, включая некоторые подробности, которые хозяин обошел. Дядя Сэм сумел наложить руку едва ли на одну десятую левых доходов Дестамио и в ответ смог только лишить его свежеобретенного гражданства и отослать в родные края. Как восприняла это Италия, история умалчивает, но когда ее об этом спрашивали?

– Ну вот, вы знаете обо мне все, мистер Темплер, – сказал Дестамио. – И я о вас много чего знаю. Не знаю только, почему вы вдруг так заинтересовались мною. Почему?

Вопрос был задан вполне естественным тоном, но Саймон знал, что в нем суть дела. Единственная причина, почему его привезли сюда с такой загадочной обходительностью. Многое могло зависеть от его ответа, между прочим, и его жизнь тоже. Однако Святой держался свободнее, чем хозяин, и рука его твердо держала сигарету, и дым неподвижным столбом поднимался в спокойном воздухе. Он ответил откровенно и честно, решив про себя, что это будет самая простая и действенная стратегия. Заодно хотел узнать, как Дестамио отреагирует на некое имя.

– Я все думаю, что стало с Дино Картелли?

1

Если Святой ожидал в ответ какого-то бурного взрыва, то его ожидало разочарование. Или эта фамилия Дестамио ничего не говорила, или, ожидая такой вопрос, он успел к нему подготовиться. Он только фыркнул и покачал головой.

– Картелли? Не знаю. Почему вы спрашиваете? Что за любопытство? Мне все время сообщают, что вы обо мне выспрашиваете, люди с моим положением этого не любят. Многие хотели бы наделать мне неприятностей, так что я должен принимать меры предосторожности.

– Такие, как уничтожение моих костюмов? – ледяным тоном спросил Саймон.

Дестамио снова фыркнул.

– Возможно. Часто с теми, кто сует нос не в свое дело случается и похуже. Вы не ответили на мой вопрос. Почему я должен знать о каком-то Картелли?

– Потому что кто-то именно так назвал вас вечером в "ле Аркейт". Казалось, он был совершенно уверен, что вы – Дино Картелли. Я слышал его слова.

Саймон добился только фырканья, которое на этот раз было громче обычного.

– И это все? Тот тип был с приветом. Мир полон психов. – Дестамио щелкнул пальцами и искоса взглянул на Святого.

– Ну вот, теперь я все узнал. Это вы сидели за столиком рядом и задирались с Рокко. Я вас узнал только сейчас. Мы ушли, чтобы не устраивать скандала. У меня их довольно.

Дестамио навалился на подлокотники и, жуя черный, безобразный огрызок своей сигары, маленькими свиными глазками буравил Святого.

– И это единственная причина, чтобы лезть в мои дела? Из-за того, что какой-то псих обознался?

– В этом все и дело, – спокойно ответил Саймон. – Ведь этот псих, как вы его назвали, сегодня ночью был убит. Похоже, он мог знать о вас что-то такое, что доставило бы вам еще больше неприятностей.

Дестамио долго молчал, крутя в пальцах сигару и холодно смотря на Святого.

– И вы думаете, что я приказал его убрать? – наконец произнес он. Стряхнул пепел через балюстраду террасы куда-то в море и вдруг рассмеялся: – Черт возьми, это все? Знаете, я вам верю. Может быть это глупо, но верю. И вы, значит, решили, что должны что-нибудь сделать для этого несчастного глупца, чтобы восторжествовала справедливость? Как ваше имя? Саймон? Называй меня Аль, Саймон, все мои друзья называют меня Аль. И давай еще выпьем... – Теперь он совсем расслабился и почти развеселился.

– Значит, вас никогда не звали Дино Картелли? – настаивал Саймон, демонстративно не реагируя на внезапную смену настроения собеседника.

– Никогда меня так не звали и не будут звать. И не убивал я того придурка. Это стечение обстоятельств оставило тебя в дураках. Подожди, я кое-что покажу.

Дестамио тяжело поднялся и повел Саймона в гостиную. Указал на что-то, на первый взгляд похожее на стенную роспись.

– Множество бродяг приезжают в Штаты, меняют фамилии и в ус не дуют, потому что они никогда ничего не значили. Но я – Алессандро Дестамио и тем горжусь. Мой род существует с незапамятных времен, и смею полагать, последний король был нашим кузеном в восемьдесят втором колене или что-то в этом роде, сам взгляни!

Саймон вдруг понял, что роспись представляла собой полное генеалогическое дерево с гербами, множеством ветвей, отростков и переплетений. Красиво выписанные имена поднимались вверх и переплетались, будто листья цветущего дерева, на вершине которого, как прекрасный плод красовалось имя Микеля Дестамио.

– Это мой отец. Он всегда гордился своей семьей. А вот моя метрика.

Дестамио ткнул толстым пальцем в рамку, в которой красовался документ с восковой печатью, уведомляющий, что потомок Микеля Лоренцо Дестамио будет наречен Алессандро Леонардо. Документ выглядел вполне убедительно.

– И неизвестно, почему этот человек, как там его звали, Уильям Чаринг Кросс, должен был погибнуть? – спросил Саймон.

– Понятия не имею, – невозмутимо ответил Дестамио. – Никогда раньше его не видел. И имени его не знал бы, если бы ты не сказал. Но если это так важно, могу поспрашивать о нем кое-где. Возможно, кое-что и узнаем. Сделаю все, что хочешь... О-ла-ла! – он щелкнул пальцами, как будто что-то вспомнил. – Я забыл, что натворили мои ребята. Сейчас вернусь.

Вышел в соседнюю комнату, и вскоре Святой безошибочно опознал сухой звук запираемой двери сейфа. Дестамио вернулся с пачкой банкнотов в руке.

– Прошу, – он подал их Святому. – Эти ребята, работающие на меня, перестарались. Все это было без моего ведома. Возьми и купи себе все, что нужно. Если мало, скажи.

Саймон взял банкноты. Сверху была американская сотенная, а когда провел пальцем по краю пачки, и другие сотни засверкали своими полями.

– Благодарю, – сказал он без всякого восторга и спрятал деньги в карман.

Дестамио добродушно ухмыльнулся, дожевывая оставшуюся половинку своей помятой сигары.

– Пойдем поедим, – сказал он, делая жест в сторону стола, уже накрытого серебром и хрусталем. – И поговорим. Тут можно одуреть без собеседника.

Он сел, энергично потряс маленьким ручным колокольчиком, и трапеза началась еще до того, как ослепительная Лили к ним присоединилась.

Аль Дестамио в основном говорил, а Саймон слушал.

Если у Лили и были иные таланты, кроме головокружительной манеры вести машину, то умение вести светскую беседу к ним не относилось. Она занялась едой с такой сосредоточенностью, что стало ясно – ее стройная фигура могла быть только феноменом обмена веществ, и Саймону стоило немалых трудов не последовать ее примеру, ибо, несмотря на свою вульгарность, Дестамио держал прекрасного повара.

Единственной темой беседы, скорее монолога, была коррупция, царящая в министерстве юстиции, и злостное преследование невиновных иммигрантов, которым удалось хоть чуть-чуть выбиться в люди. Дестамио продемонстрировал выдающиеся знания сложных предписаний, касающихся налогового законодательства, что несколько противоречило его утверждению о нарушениях, допущенный им по незнанию. Саймон считал возможным есть, пить и ограничиваться короткими междометиями, подтверждающими, что он слушает, в то время, как оратор откровенно наслаждался хрипловатой убедительностью своей речи. Таким образом, Святой мог скрыть свой отсутствующий взгляд, пока мысли его блуждали далеко от монотонной болтовни в поисках все еще недостающей информации, которая стала бы ключом для решения загадок прошедших дней, но все еще упорно ускользала от него.

Наконец трапезу завершил кофе. Дестамио зевнул и, не сдержав отрыжки, выразил готовность вздремнуть. Саймон принял это за сигнал к отъезду и не встретил возражений.

– Рад, что мы познакомились, Святой, – сказал Дестамио, пожимая руку с сердечностью профессионального политика. – Если у тебя будут проблемы, приезжай ко мне, клянусь, я все улажу.

Невероятно сдержанная Лили еще раз выступила в роли водителя. На этот раз она была одета в кашемировый свитер и брюки – настолько обтянутые, что если бы у нее была татуировка, узор выступил бы наружу. Саймон с удовольствием отметил, что татуировки не было.

Когда она снова начала, как безумная, пришпоривать свой "альфа-ромео", Саймон решил на прощание проверить, умеет ли она вообще разговаривать.

– Вы тут живете или тоже приехали в гости? – спросил он для начала.

– Да.

Он долго смотрел на нее, пытаясь понять смысл ответа, но если что-то и прочитал по ее лицу, это не помогло. Решил попробовать еще раз:

– Вам случается путешествовать?

– Иногда.

Уже лучше. Нужно только запастись терпением.

– Надеюсь, мы с вами еще встретимся.

– Зачем?

– Мне интересно какое у вас лицо. Узнаю ли я вас без очков?

– Нет.

Снова тот же голос, волнующий и ко всему безразличный.

– Аль ревнив?

– Не знаю.

Святой вздохнул. Возможно, его обаяние не так уж неотразимо. Он всерьез задумался над этим открытием. Так или иначе, она явно была способна владеть собой. По крайней мере, он должен был продолжать, потому что давно мучившая его мысль наконец вынырнула из закоулков мозга, где долго и упорно пряталась.

– Вы знаете, почему его зовут Хорек? – спросил он.

– Нет.

– Тогда я не буду забивать вам голову. Когда вернетесь, просто скажите ему, что я это знаю. Так вот – раз и вспомнил. Сделаете?

– Да.

Они были уже на месте, и винт вертолета уже лениво вращался, готовясь к отлету. Но Святой хотел убедиться, что его просьба обязательно будет передана. Он встал с сиденья, остановился, не закрывая двери, вынул смятую пачку "зелененьких", которую сунул ему Дестамио, решительно помахал перед носом Лили, потом протянул ей одну бумажку.

– Прошу передать, что эти листочки мне нравятся. Но только плохо, что их маловато. Покажите ему это, чтобы знал, о чем речь. Скажите ему, что теперь все будет стоить дороже из-за Хорька. Вы считаете, что все поняли?

Она спокойно кивнула.

– Желаю удачи, – сказал Святой.

Он захлопнул дверку и наклонился к Лили. Оставался еще последний штрих, в котором он никак не мог себе отказать, каким бы излишним он ни казался. Прежде всего он должен быть убедительным.

– А если вы хотите узнать, ревнив Аль или нет, скажите ему, что я сделал вот это.

Он нагнулся пониже и поцеловал ее в губы, у которых был вкус теплой краски.

2

Вертолет поднимался в небо, и вместе с ним воспарили мысли Саймона. То, что началось, как банальный случайный скандал, подкрепленный короткой заметкой в прессе, выросло до размеров большой грязной интриги.

Он ощущал себя рыбаком, собиравшимся побаловаться сардинкой и ненароком поймавшим тунца. То делать с тунцом, пойманным на тонюсенькую нитку? Но никто, кроме Саймона Темплера не мог ухватить снасть так надежно. Одна из главных хитростей в рыбной ловле – заставить рыбу работать на рыбака. И Святой был уверен, что его рыба в ближайшее время покажет свой характер. Как только заглотнет крючок с Хорьком.

На языке американского уголовного подполья, с которым Дестамио, несомненно имел контакты, "Хорек" означает специалиста по вскрытию всевозможных хранилищ с ценностями. Эта деталь лингвистического характера поставила крест на всем вранье, которое пытался всучить ему Дестамио, и обнаружила явную связь с внезапной смертью Джеймса Астона, эсквайра, бывшего банковского чиновника. В глазах Саймона, чуткого к красоте, эта мысль могла скрасть даже самые черные тучи, собиравшиеся над Ичией.

Когда вертолет приземлился в Неаполе, Саймон подождал, пока не пришел пилот, чтобы сообщить, что его билет оплачен только досюда.

– Я решил лететь дальше, в Каподичино.

– Нужно доплатить.

– Сколько? – небрежно спросил Саймон.

Его меньше волновала возможность быть принятым за пресыщенного плутократа – это бы он пережил, – чем возможность внезапного выпада Аль Дестамио – этого он мог и не пережить. Даже за те минуты, которые длился полет, Лили могла вернуться на виллу, Дестамио мог по телефону связаться со своими людьми на суше, и аэродром в Неаполе превратился бы в опасную ловушку.

С другой стороны, перелет в Каподичино мог еще больше возмутить его врагов, и, возможно, подтолкнуть их на немедленные меры.

Ему пришло в голову, что если уж заметать следы, то в Неаполь не надо возвращаться совсем. Его вещи практически утратили всякую ценность, поэтому он прямо с аэродрома позвонил, что позднее заберет кое-что из оставшегося. В голосе администратора послышалось опасливое недоверие, когда Саймон заверил его, что тогда же уплатит по счету. Но Святой оставался тверд, подумав, что тем более приятной будет неожиданность, когда отель в самом деле получит от него деньги.

В киоске его снабдили книгой, воспевавшей прелести Сицилии, взяв сумму, только чуть превышающую означенную на обложке, и после этого у него осталось ровно столько времени, чтобы успеть на вечерний рейс в Палермо.

В Палермо было еще жарче, чем в Неаполе, а на Сицилии, несмотря на крайнюю необходимость, слишком мало номеров в отелях снабжено кондиционерами, но благодаря изощренному инстинкту, соединенному с выдержкой, удачей и убедительными суммами чаевых, Святому удалось найти подходящее жилье. В результате он остановился в отеле с удивительно неподходящим названием "Радость". Тем не менее ему удалось спокойно провести ночь, а счет, нанесший только ничтожную убыль авансу, полученному от Аль Дестамио, доставил Святому одно удовольствие.

Утром, после неторопливо съеденного завтрака, побрившись бритвой, одолженной у портье и больше годившейся, чтобы перерезать горло, в относительно чистой и элегантной сорочке, обязанной своим состоянием изобретательности синтетических тканей, не требующих глажки, он вошел в городской банк "Сити энд Континенталь", вспомнить о котором портье в отеле смог, только освежив память изрядным вознаграждением. Это было настолько скромное здание, рассчитанное, видимо, исключительно на туристов, что импозантная вывеска едва поместилась на его фронтоне.

Темноволосая девушка с глазами героинь Боттичелли улыбнулась ему из-за стойки и осведомилась, чем может быть ему полезна, и Святой должен был напрячь все силы, чтобы не сказать ей правду.

– Я хотел бы увидеть, если можно одного из ваших сотрудников. Он работал здесь много лет назад, так что, возможно, его куда-то перевели.

– А как его зовут?

– Дино Картелли.

– Мадре миа! – девушка задохнулась, вытаращив свои огромные глаза и бледнея...

Отойдя, она что-то сказала мужчине, работавшему за другой стойкой, который выронил ручку, не обратив даже внимания на кляксу, получившуюся на странице книги. Окинув Саймона удивленным подозрительным взглядом, он поспешно пошел вглубь конторы, потом вернулся.

– Вы не хотели бы поговорить с директором?

Ничего иного Саймон и не желал. Прошел за чиновником в само святилище, где ему пришлось повторить свой вопрос. На этот раз реакция была не столь эффектна, если не считать высоты, на которую поднялись брови директора.

– Вы хорошо знали Дино Картелли?

– Никогда его не видел, – весело сообщил Саймон. – Его старый приятель, Джеймс Астон, которого вы, возможно, помните, просил меня отыскать его, когда я буду на Сицилии.

– Ах, так, мистер Астон... Тогда все ясно.

Директор уставился на свои руки, сложенные на столе. Это был очень старый человек с редкими седыми волосами и лицом, которое явно пожертвовало собой в пользу черепа.

– Это было так давно, – сказал он. – Он ничего не знал.

– Кто и о чем ничего не знал?

Саймон переставал что-либо понимать.

– Дино Картелли нет в живых. Он погиб как герой, – сказал директор деликатно приглушенным голосом похоронных дел мастера.

– Каким образом?

– Это случилось однажды ночью зимой 1949 года. Ужасная ночь, которую я никогда не забуду. Дино оставался один в банке, приводил в порядок учетные книги. Предстояла ревизия, и у него было много работы. Он был очень старателен. И погиб, хотя его смерть ничего не изменила.

– Он что, надорвался на работе?

– Нет. Его убили.

– Вы не расскажете мне поподробнее, что произошло? – терпеливо спросил Саймон.

Директор склонил голову и помолчал.

– Никто ничего не знает точно. Когда я нашел его утром с размозженной головой и изувеченными руками, он был уже мертв. Никогда не забуду этой картины. Сейф был развален взрывом, и все деньги исчезли. Полиция решила, что его застали врасплох. Он знал секретную комбинацию сейфа, но не выдал ее. Видимо, пытался их обезоружить, пока его не убили выстрелом в лицо.

– И какова была их добыча?

– Банкноты многих стран: фунты, доллары, швейцарские франки и так далее. Самая твердая валюта на сумму около ста тысяч фунтов, к тому же немного ценных бумаг и драгоценностей. Некоторые из них нашлись, но большинство пропало бесследно. И грабителей никогда не поймали.

Саймон задал еще несколько вопросов, но больше ничего не добился. Как только он убедился, что источник информации исчерпан, поблагодарил директора и собирался распрощаться.

– Прошу передать Астону привет от меня, – сказал директор. – Боюсь, что эта история его расстроит. Дино и он были добрыми друзьями.

– Скорее ему это скажет сам Дино, у меня такой возможности не будет.

Директор замер с беспомощным лицом.

– Астона тоже нет в живых, – пояснил Саймон. – Прошлой ночью его убили в Неаполе.

– Господи Иисусе! – директор был потрясен. – Что за трагическое совпадение! Очевидно, эти два случая никак не связаны?

– Очевидно, – ответил Святой, не видя причин тратить время на дискуссии на тему своих соображений.

Улицы уже плавились от полуденного зноя, но Саймон этого почти не замечал. Голова его была слишком занята новой нитью, вытащенной из клубка.

По крайней мере, один факт подтверждался: огромная добыча, наличие которой он предполагал теоретически, стала реальностью и могла быть идентифицирована. Оставался вопрос, была ли она разделена или до сих пор где-то укрыта. Но вторая сторона проблемы стала еще темнее. Если Дестамио не Картелли, то почему он на него похож?

– Скузи, синьоре, а ун фьямиферо?[6] – Худой мужчина с неприкуренной сигаретой в руке задержал его у входа в узкий переулок, отходивший от главной улицы. Вторую руку он, чуть склонившись в вежливом полупоклоне, держал под пиджаком.

Саймон полез за зажигалкой, вокруг них тек обычный уличный поток.

– Прошу вас! – и машинально щелкнул зажигалкой, занятый своими мыслями. Мужчина с сигаретой наклонился вперед и, выхватив другую руку, ткнул ножом прямо в живот Саймона.

Точнее он собирался это сделать, и любой, кроме Саймона, получил бы в желудок шесть дюймов стали. Но Саймон уже давно не был ротозеем, и многозначительное движение спрятанной руки вызвало молниеносную реакцию, вполне достаточную, чтобы ускользнуть от смертоносного острия. Тем не менее конец оказался достаточно близко, чтобы задеть пиджак, распоров его на изрядной длине.

Саймон Темплер не часто приходил в ярость из-за испорченной одежды, но не надо забывать последнее приключение с остальным его гардеробом. Теперь он был в единственном уцелевшем костюме, и тот вдруг тоже превратился в лохмотья.

Вместе с вполне естественным возмущением всякими типами, которые, играя на его лучших чувствах, пытаются втыкать стилеты в его пищеварительный аппарат, это было уже слишком.

Но гнев не ослепил его, а только прибавил точности движениям. Схватив руку с ножом и вывернув ее, он крепко сжал плечо худого мужчины. С холодным расчетом он сохранял эту позицию так долго, пока не убедился, что собралось достаточно свидетелей, отчетливо увидевших, чья рука держит нож, потом сделал всего одно быстрое резкое движение, после которого раздался треск сломанной кости и короткий вопль жертвы. Нож упал на мостовую.

Не разжимая захвата, которым он удерживал руку противника, Саймон освободил свою другую руку, внимательно проверил положение цели и напряг все силы, нанося левым кулаком удар по физиономии нападавшего. От этого удара нос и все лицо деформировалось с более чем убедительным хрустом; мужчина, не вскрикнув, рухнул и остался лежать без движения. Поскольку гнев покинул Саймона та же быстро, как и охватил его, он постарался убедить себя, что это только гуманное обезболивающее средство, рекомендуемое при переломах лучевой кости.

Весь инцидент занял едва ли несколько секунд. Осторожно оглядевшись вокруг, не грозит ли ему новое нападение, он заметил маленький "фиат", стоящий на противоположном конце переулка, там, где тот выходил на соседнюю улицу. Дверь со стороны Саймона была открыта, и какой-то небритый тип бандитской наружности, сидевший за рулем, пялился на Саймона, разинув рот. Тут он вдруг ожил, захлопнул дверцу и изо всех сил нажал на газ.

Не обращая внимания на собравшуюся толпу, которая жестикулируя и подталкивая друг друга, держалась все же на безопасном расстоянии, Саймон поднял лежавший на мостовой стилет. Он был отлично уравновешен и остер как бритва – смертоносное оружие в руках специалиста.

Святой без тени сожаления подумал о том, что один из таких виртуозов теперь на время обезврежен.

Когда, наконец, протиснувшись сквозь толпу, появился полицейский с рукой на кобуре, Саймон холодно обратил его внимание на оригинальную рукоять.

– На меня тут напали, – сказал он, стараясь не демонстрировать уверенность в себе, – все эти люди видели, как я обезоружил вон того типа. Я с удовольствием помогу вам доставить его в участок и дам соответствующие показания.

3

Полицейский обвел холодным профессиональным взглядом толпу, которая тут же пришла в движение, так как зеваки, стоявшие впереди, вдруг захотели оказаться сзади.

Саймон наблюдал, как его свидетели стремительно исчезают, но, прежде чем исчезли последние, испуганные присутствием представителей власти, полицейский, привыкший к обращению с беглецами, перепуганными его мундиром, сделал шаг вперед и ухватил за воротники двоих – конопатого подростка с острым заиканием и солидную матрону, увешанную браслетами, как передвижная выставка.

Единственное, что их объединяло, – они оба видели нападение и оба не собирались признаваться в этом полиции. Тем не менее полицейский добился от них вынужденного признания в том, что произошло, хотя дефект зрения младшего свидетеля ставил под сомнение весомость его показаний. Потом забрал у них удостоверения личности, которые они могли вернуть, только явившись в участок для дачи показаний. Свидетели облегченно удалились, а полицейский продолжал свое дело, обратившись к Святому.

– Зачем вы его убили? – спросил он, перенося сонный взгляд с рукоятки ножа, который держал в руке, на фигуру, лежавшую на тротуаре.

– Я его не убивал, – терпеливо возразил Саймон. – Он пытался убить меня, но я ему этого не позволил. Отобрал нож и обезвредил. Нож, который вы держите, – его, а не мой.

Полицейский осмотрел оружие, еще раз приведя в действие механизм. Закрыл нож одной рукой и нажал кнопку предохранителя отработанным движением, говорившем о его давнем знакомстве с такого рода снаряжением.

Показались еще двое полицейских, и поредевшая толпа окончательно утратила интерес к дальнейшему развитию событий. Тот, который первым прибыл на место происшествия, отдал честь старшему по чину из вновь прибывших и пробормотал что-то на местном диалекте. Его начальник недовольно взглянул на Святого, но не проявил интереса к дальнейшей дискуссии на тему поведения в общественных местах. Святой отнесся к кислым минам полицейских с величественным безразличием и даже позволил втолкнуть себя на заднее сиденье маленького патрульного автомобиля. Развития событий следовало ожидать в квестуре.

Внутри ее старого здания процедура допроса и составление протокола проходили традиционно нудно. Сопровождалось все бесконечной писаниной и заполнением всяческих формуляров под аккомпанемент непрестанного стука множества печатей, этого символа бюрократии. В тот момент, когда Святой предложил для проверки свой паспорт, единственным нарушением безжалостной рутины было легкое движение бровей и понимающий взгляд, дававший понять, что его имя известно даже здесь.

Когда доставили типа с ножом, Саймон заметил, что полицейский врач уже успел указать ему кое-какую помощь: руку в лубках подвесили на перевязи, а на нос прилепили большой ватный тампон. Из-под тампона налитые кровью глаза уставились на Саймона, ответившего широкой улыбкой.

По окончании предварительного допроса распахнулись двери, и во всем великолепии своей представительной фигуры в комнату вступил младший сержант. Его мундир и фуражка с роскошными галунами и нашивками не оставляли сомнения в значительности ситуации. Голова благородных римских форм и седеющие виски как нельзя больше соответствовали представлениям о внешности Цезаря, хотя безвольный подбородок заставлял думать скорее о Нероне, чем о Гае Юлие.

Он, не поворачивая головы холодно взглянул на Саймона, потом его зрачки, как черные дула заряженного ружья, нацелились в забинтованного бандита.