Глава 3

– Господин президент, эти дамы и господа представляют Совет мудрого правительства из города Топека, штат Канзас.

Члены делегации забормотали приветствия, некоторые женщины неуверенно изобразили что-то вроде реверанса. Президент Бэндин торжественно покивал своей массивной головой, похожий на папу римского, раздающего благословения. Он не встал со стула, но, поскольку письменный стол президента находился на возвышении, его лицо было практически на одном уровне с лицами посетителей. Кривые ноги Бэндина плохо соответствовали благородству высокого лба, но гости их не замечали – помпезность Овального кабинета внушала почтительность даже самым дерзким из них. Здесь билось самое сердце Америки; под сенью Большой президентской печати находился глава великого государства.

– Я счастлив приветствовать в вашем лице население нашего замечательного Среднего Запада. От всей души поддерживаю ваши усилия во имя мудрого правления. Однако, насколько мне известно, вас привели сюда другие проблемы?

Президент Бэндин сделал паузу, его величественная голова склонилась – глава государства был готов выслушать пожелания граждан. Чарли Драгони, помощник президента, дернул руководителя делегации за рукав, подбадривающе кивнул. Канзасец шагнул вперед, смущенно откашлялся и сказал:

– Господин президент, я, то есть мы, хотели бы... поблагодарить вас за эту аудиенцию. Для нас это большая честь. Мы действительно пришли сюда не столько насчет правительства – вернее, того мудрого управления, к которому стремится наша организация... то есть, видите ли…

– Ближе к делу, Фрэнк, – прошипела пожилая дама, стоявшая за спиной главы делегации.

Канзасец судорожно сглотнул и заговорил быстрее:

– Нас беспокоят цены на зерно. Наши люди трудятся в поте лица, а кое– кто наживает огромное состояние, продавая зерно русским. Нам же приходится залезать в кабалу к банкам, чтобы приобретать удобрения и семенное зерно. Это наносит ущерб фермерскому хозяйству…

– Да, дамы и господа, мне эта проблема известна, – прервал говорящего президент. – Я в курсе дела. Буду с вами откровенен – этот вопрос не дает мне покоя ни днем ни ночью. В данный момент на моем президентском столе, – Бэндин постучал по толстой папке, лежавшей под его правой ладонью, – как раз находятся результаты новейших исследований данной проблемы, а также проект плана, направленного на улучшение ситуации. Спекулянты будут строго наказаны, им больше не удастся извлекать сверхприбыли. Процветать должны честные люди – такие, как вы. Те, кто обрабатывает землю собственными руками, а не алчные посредники. Именно вы – душа нашей великой страны, а собираемый вами урожай – животворная кровь, питающая тело нашего общества. Я услышал ваш голос. Благодарю вас.

По этому сигналу, подтвержденному внушительным кивком президентской головы, Чарли Драгони подхватил двух посетителей, стоявших рядом с ним, под руки и повлек к выходу. Пожилой канзасец, не в силах сдержать обуревавшие его чувства, хрипло произнес:

– Господин президент, скажу честно – я не голосовал за вас на прошлых выборах. Но теперь, когда я встретился с вами лично, все во мне перевернулось. Господин президент, обещаю вам, что и я, и моя семья будем голосовать только за вас!

– Благодарю вас, сэр. Я ценю вашу искренность, а также ваш свободный выбор в нашем свободном обществе. – Президент на секунду задумался, потом отцепил от галстука заколку с президентской эмблемой. – Меня глубоко тронула ваша честность. Позвольте вручить вам это на память о нашей встрече. Это последняя заколка, других подобных у меня нет.

Драгони передал заколку фермеру, и тот долго рассыпался в благодарностях. В конце концов помощник сумел-таки выпроводить канзасцев из кабинета и закрыл за ними дверь.

– Это все на сегодня, Драгони? Надеюсь, что это так? О Господи!

Бэндин тяжело откинулся на спинку стула и распустил узел галстука. Помощник тем временем изучал расписание.

– Так точно, сэр. Теперь до четырех часов ничего не будет. В четыре у вас встреча с делегацией пуэрториканского конгресса.

– Опять эти латиносы будут трепать мне нервы! В последнее время они стали хуже черномазых!

Президент снял пиджак и протянул помощнику, чтобы тот отнес его в гардеробную.

– И не теряй там времени даром, – крикнул ему вслед Бэндин.

Драгони отлично понял смысл этих слов. Он пошуровал в потайном баре и вскоре вернулся с большим бокалом виски. Бэндин с наслаждением отхлебнул, пошлепал губами, а потом достал из ящика стола новую заколку с президентской эмблемой и аккуратно прикрепил ее к галстуку. Потом открыл лежавшую перед ним толстую папку, извлек оттуда программку бегов и передал ее Драгони.

– Поставишь на лошадку, подчеркнутую красным карандашом. В Санта-Аните, на четвертый забег. Выигрыш составит тысячу. Что там у нас с врачом из экипажа «Прометея»?

– Вопрос решен, сэр. С доктором Кеннелли пришлось повозиться, но в конце концов он согласился. Ведь речь идет о деле государственной важности, а он, как-никак, находится на службе у государства.

– Да это был просто удар по нашему национальному престижу – когда мерзавец Полярный включил в экипаж бабу! После всех сладких речей на выставке тракторов, после дружеских рукопожатий, после болтовни о сотрудничестве! И вот, в самую последнюю минуту, подсовывает нам эту шлюху! Ну ничего, посмотрим, что он скажет своим коммунистическим дружкам, когда мы поднесем ему наш сюрпризец. Эх, как бы я хотел видеть его рожу в эту минуту! Не пожалел бы ста тысяч долларов тому агенту ЦРУ, который сумел бы подслушать в Кремле их разговор!

– Ста тысяч, сэр?

– У тебя нет чувства юмора, Драгони. Налей-ка мне еще.

Глава 4

«Каждого человека заботит лишь тот маленький уголок Вселенной, где находится он сам», – подумал И. Л. Дж. Флэкс.

– Господа, вы понимаете, что всего через сорок пять минут я должен выступить на первой пресс-конференции по проекту «Прометей»? Пресс– конференция будет транслироваться по телевидению, там соберется весь цвет мировой прессы и тому подобное.

Он сперва сказал это по-английски Вандельфту, руководившему группой американских инженеров. Потом повторил по-русски доктору Глушко, старшему из советских инженеров. Оба специалиста немного владели родными языками друг друга, но скудные эти знания тут же улетучивались, едва разгорались страсти. Глушко был родом из Сибири, Вандельфт – из Ошкоша, но они были удивительно похожи друг на друга. Очки в золотой оправе, редеющие волосы, желтые от табака пальцы, лес ручек и карандашей, торчащих из нагрудных карманов, а в придачу – счетная машинка в футляре, похожем на кобуру.

– Я знаю, Флэкс, – нервно постучал пальцами по столу Вандельфт, – но это не займет и пятнадцати минут. Надо что-то сделать! На кой черт вообще нужна эта пресс-конференция, если будет сорван последний этап проверки? Тогда, как ни крути, а запуск придется отложить.

– Все шло гладко, – возразил Глушко, стараясь не смотреть на своего коллегу, глаза которого горели холодной яростью. – Это вы, американцы, остановили работу. Мои люди готовы немедленно приступить к делу.

– Ладно, – вздохнул Флэкс. – Ради мира и единства я пойду с вами. Прошу вас, не забывайте, что этот проект – совместный. По крайней мере хоть делайте вид, что довольны сотрудничеством друг с другом.

Он повторил то же самое по-русски и первым вышел наружу, где нещадно палило солнце. По лицу его сразу ручейками потек пот. Вандельфт уселся за руль тележки для гольфа – их специалисты из НАСА использовали для передвижения по огромной территории городка. Флэкс с трудом втиснулся рядом. Советские инженеры относились к этому «буржуазному» виду транспорта с презрением – Глушко уже укатил вперед на своем велосипеде.

«Я никогда не привыкну к размерам этой громадины», – подумал Флэкс, глядя на ракету. А ведь через пару дней ему предстояло занять место у пульта в Центре управления полетом и вывести эту птичку на орбиту. Далеко же унесло его от родной Пщины!

Флэкс редко вспоминал городок, где родился. Он жил в Америке с одиннадцати лет, но был родом из Польши – из той ее части, где издавна проживали немцы. Они поселились в тех местах много лет назад, но поляки продолжали считать их германцами. Отец Флэкса был директором местной школы, человеком весьма образованным. И своему сыну он тоже старался дать хорошее образование. Дома говорили по-немецки, в школе и на улице – по-польски и по– русски. Для юного Флэкса все три языка были родными. Когда перед самой войной семья эмигрировала в Соединенные Штаты, отец не дал Флэксу забыть то, что тот выучил в детстве. Мальчик слишком любил книги и вкусно поесть – поэтому у него, толстяка, было мало друзей, а девочки и вовсе не обращали на него внимания. В армию Флэкса не взяли по причине избыточного веса. Он болезненно воспринял это унижение и с удвоенной энергией углубился в учебу. Флэкс был студентом технологического факультета Колумбийского университета, когда объявили набор на курс электроники. Безошибочным чутьем он угадал перспективность этого направления – совсем нового, даже учебников еще не было, и студенты занимались по размноженным на мимеографе конспектам. Флэкс занялся радарами, что привело его в ряды той самой армии, которая несколько лет назад отвергла его. Наконец-то справедливость была восстановлена! Флэкс оказался у истоков создания НАСА; его технические знания и лингвистические способности очень пригодились, когда американцы вывезли в Соединенные Штаты немецких ученых-ракетчиков, похитив их из-под носа наступавших русских. Со временем Флэкс отучился вспоминать о своем прошлом. Многим казалось, что он и родился прямо, в Центре управления полетом. Это, впрочем, его вполне устраивало. Совместный советско-американский проект стал вершиной его карьеры. Однако силы Флэкса были на пределе.

Скоростной лифт моментально доставил инженеров на верхний этаж сборочного здания ракетного комплекса. СЗРК представляло собой пятиэтажную надстройку, венчавшую головную часть «Прометея». Гигантские ускорители и главный корпус ракеты были слишком велики, чтобы их можно было собрать в обычном сборочном корпусе. Перевозить «Прометей» с места на место после сборки тоже было нельзя. Поэтому ракету строили под открытым небом, прикрывая навесами наиболее уязвимые узлы. Вообще же «Прометей» проектировался с таким расчетом, чтоб ему не могла повредить никакая непогода.

Впрочем, это не относилось к главной ступени – то есть собственно к кораблю. Он был построен в Центре космических полетов имени Кеннеди в стерильных условиях, под строжайшим контролем, с особым кондиционированием воздуха, призванным защитить электронные схемы от коррозии, а компьютеры – от нежелательного воздействия перепада температур. После сборки всех узлов главной ступени они были доставлены в Советский Союз на специально подготовленных транспортных самолетах. Именно для работы с этими нежными компонентами и предназначалось СЗРК, наростом прилепившееся к верхней части ракеты. В сборочном здании, где поддерживался нужный микроклимат, и велись сейчас все основные работы.

Техники посторонились, пропуская троих инженеров к рабочему трапу. Первым шел Флэкс. Тяжело пыхтя, он пролез в пилотный отсек корабля и огляделся по сторонам. Все здесь ему было знакомо. Почти все пространство было занято пультами и приборами. Когда в космос поднялся Юрий Гагарин, перед ним была панель с двенадцатью кнопками. С тех пор, однако, многое переменилось. Получили развитие самые разнообразные навигационные системы, у каждой из которых был свой принцип управления. Повсюду были датчики, счетчики – стены вокруг коек обоих пилотов были буквально облеплены ими. Требовалось несколько тысяч часов занятий, чтобы всего лишь научиться разбираться в расположении и предназначении всех этих кнопок и рычажков. И еще несколько сотен занятий на тренажере, чтобы быть в состоянии применить эти знания на практике.

– Вы только посмотрите, – сердито замахал руками Вандельфт. – Посмотрите, как эти поганые русские перевернули тут все вверх дном!

– Сами вы поганые! – заорал Глушко. Несколько месяцев сотрудничества с американцами научили его кое-как разбираться в английском языке.

– Господа, господа, – примиряюще простер ладони Флэкс. – Проблема мне ясна. Сделайте одолжение, заткнитесь, и я спокойно подумаю, что тут можно сделать.

Нужно было найти такое решение, которое устроило бы обоих инженеров, а это было совсем непросто. Под каждой кнопкой, каждым переключателем и датчиком находилась табличка с описанием функции данного элемента. Человеку непосвященному аббревиатуры типа PDI ABORT или RCS ничего не говорили, но для пилотов они означали очень многое. Под каждым из английских обозначений находилась соответствующая надпись на кириллице. Так было вначале. Теперь же все выглядело иначе: все панели были залеплены клочками бумаги – клетчатой, цветной, в линейку, – испещренными мелкими русскими каракулями.

– Вы посмотрите, на что это похоже! – возопил Вандельфт. – Просто какая-то доска объявлений в супермаркете. Чем мы тут занимаемся? Космический полет готовим или продаем детские коляски?

– Эта дополнительная информация необходима в связи с тем, что надписи по-английски недостаточно подробны, – прорычал Глушко, заглушая голос американца. – Моим техникам приходится проверять все схемы, а для этого все тут должно быть написано по-русски. Да и потом, ваши люди делают то же самое! Почему же нам нельзя?

Глушко с торжествующим видом показал приклеенные к пульту карточки, где Патрик Уинтер написал по-английски кое-какие данные, которые понадобятся ему при взлете, – контрольные цифры, информацию о предельных величинах и так далее.

– Это не совсем одно и то же, – возразил Флэкс, жестом прося русского инженера помолчать– Однако мы можем прийти к компромиссу. Надписи по-русски останутся здесь до тех пор, пока ваши техники не закончат работу. После этого надписи должны быть убраны. Может быть, на Земле подобная дополнительная информация сгодилась бы, но советскому пилоту в космосе она не понадобится. Глушко! Выслушайте меня до конца. Эти бумажки мы снимем, но ваш пилот может приклеить вместо них любые шпаргалки, которые ей понадобятся, – точно также, как это сделал Уинтер. Пусть они решат этот вопрос между собой, а мы не будем им ничего навязывать. Идет?

Инженерам пришлось пойти на этот компромисс. Флэкс посмотрел на часы.

Господи Боже!

Он уже опаздывал.

Пресс-конференция началась без него. Аудитория была заполнена репортерами и фотографами. Ярко светили юпитеры. На сцене сидело столько народу, что казалось, будто чиновников в зале еще больше, чем журналистов. Здесь была вся верхушка НАСА и советского Государственного комитета по космическим исследованиям. Американские астронавты и советские космонавты совсем растворились среди всего этого воинства. Однако место для Флэкса они придержали.

Флэкс терпеть не мог являться на подобные сборища с опозданием, у всех на виду. К тому же он был уверен, что его доклад куда интереснее, чем официозные словеса, которыми уже начал кормить аудиторию советский представитель. Однако делать было нечего; Флэкс набрал в грудь побольше воздуху и собрался решительно пересечь зал. В это время кто-то тронул его за рукав. Сзади стоял капитан из военной полиции с двумя сержантами. Все трое были при оружии.

– Сэр, вам совершенно секретное сообщение из шифровальной. Могу ли я взглянуть на ваше удостоверение личности?

– Ради Бога, капитан! Мы с вами знакомы уже больше года…

Судя по бесстрастному лицу офицера, все протесты были бессмысленны, и Флэкс вытащил из кармана удостоверение. Капитан тщательно изучил его, словно видел впервые в жизни, и удовлетворенно кивнул.

– Сержант, запишите номер удостоверения, а также время вручения депеши.

Переминаясь с ноги на ногу, Флэкс наблюдал, как сержант достает блокнот и медленно записывает данные. Лишь после этого офицер щелкнул замком чемоданчика, прикованного цепью к его запястью, и вынул оттуда запечатанный конверт с ярко-красным штампом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Флэкс сунул конверт в карман и повернулся, чтобы уйти, но офицер задержал его:

– Сначала распишитесь в журнале, сэр. Вот здесь… И еще здесь… В этой графе поставьте свои инициалы… И на втором экземпляре, пожалуйста.

Покончив с этими формальностями, Флэкс быстро зашагал по проходу, с неудовольствием ощущая на себе множество любопытных взглядов. Лишь выступающий министр как ни в чем не бывало продолжал нести всякую чушь. У самой сцены Флэкс задержался, дожидаясь, пока объектив телекамеры повернется к выступавшему, и затем быстро, но не теряя достоинства, проскользнул на отведенное ему место. Элай Брон, обряженный ради такого случая в отлично сшитый и явно недешевый костюм угольно-серого цвета, наклонился и прошептал ему на ухо:

– Надеюсь, Флэкс, что ваша подружка того стоила. Познакомьте меня с ней, когда она вам надоест.

– Заткнись, Элай. Идите вы в задницу с вашими предложениями, – сердито прошипел в ответ Флэкс.

Русский закончил свое выступление и уселся на место, публика немного похлопала, после чего слово взял представитель ПАСА, произнесший примерно то же самое, что и советский министр, но только по-английски. Флэкс сидел, утирая пот со лба, и ждал, пока его дыхание войдет в норму. Он не сразу вспомнил, что в кармане лежит пакет.

Та или иная степень секретности распространялась практически на все документы, с которыми он имел дело по службе, но гриф «Совершенно секретно», столь торжественное вручение и такое количество подписей все же было редкостью. Во всяком случае, содержимое конверта должно быть интереснее, чем эти дурацкие речи. Флэкс вынул пакет из кармана, прикрыл его ладонями и потихонечку распечатал. Выждав, когда объектив телекамеры снова нацелился на кого-то другого, он быстро прочитал текст.

Затем прочел его еще раз и совсем взмок от пота.

Некоторое время Флэкс сидел в оцепенении, потом Элай похлопал его по плечу:

– Флэкс, просыпайтесь, ваша очередь. Ну-ка, задайте им перцу.

Флэкс медленно занял место на трибуне и приладил микрофон. Щелкали фотоаппараты, со всех сторон на трибуну были установлены Круглые глаза объективов. В этот момент на него смотрел весь мир. Флэкс откашлялся в кулак и начал:

– Отвечая за управление полетом, я являюсь связующим звеном между экипажем «Прометея» и всеми наземными службами, чтобы они могли эффективно работать как единое целое. Сегодня я должен представить вам русских и американских космонавтов, которые примут участие в первом полете. Однако перед этим я хотел бы зачитать вам сообщение, только что полученное мною из Космического центра в Хьюстоне. Вы видите, что сейчас на сцене находятся лишь пять членов экипажа. Врач-космонавт, доктор Кеннелли, который должен был принять участие в полете, внезапно заболел. Ничего серьезного, и жизнь его находится вне опасности. Вчера он был оперирован по поводу аппендицита с некоторыми осложнениями. Вскоре доктор Кеннелли будет совершенно здоров, но в первом полете участвовать он не сможет. Вот почему НАСА заменило его другим медиком. Как вам известно, каждый из членов экипажа имеет дублера, поскольку здоровье отдельного человека не должно ставить под угрозу осуществление всего проекта. Позвольте зачитать вам полученное мной сообщение. – Флэкс поднес к глазам листок бумаги, и фотокамеры защелкали еще лихорадочнее. – Вначале следует описание состояния здоровья доктора Кеннелли. Затем говорится: «В связи с тем, что вышеозначенный член экипажа временно утратил трудоспособность, направляем к вам подготовленного дублера рейсом Хьюстон – Байконур. Самолет совершит посадку в 15.00 по местному времени. Дублер – доктор К. Сэмюэл из Хьюстонского научно-исследовательского центра космической медицины. Возраст – 32 года. После окончания университета Джона Хопкинса в Балтиморе, штат Мэриленд, доктор Сэмюэл закончила ординатуру в госпитале Джона Хопкинса».

Те из журналистов, кто понимал по-английски, возбужденно загудели. Когда же синхронный переводчик повторил сказанное по-русски, оживилась и советская часть аудитории. Флэкс стоял и ждал, пока восстановится тишина.

– Элай, ты слышал? – сердито прошептал Патрик.

– Политика, друг мой, политика.

– Ты прав, черт подери! Советская женщина-космонавт была очком в пользу Кремля, поэтому, как только док Кеннелли заболел, наши, наверное, перерыли все лаборатории, чтобы втиснуть в экипаж бабу. За такой короткий срок ее, разумеется, не могли как следует подготовить. Они с удовольствием весь проект в унитаз спустят, лишь бы только всласть наиграться в свои политические игры…

– Позвольте мне продолжить, – сказал Флэкс. – Итак, после окончания университета доктор Сэмюэл закончила ординатуру в госпитале Джона Хопкинса. Все ее биографические сведения содержатся в полученной мной депеше и будут переданы представителям прессы сразу после окончания конференции. Доктор Сэмюэл со Среднего Запада, родилась в штате Миссисипи, выросла в Детройте. Начальное медицинское образование получила в институте Таскиги.

Смысл сказанного дошел только до американцев – все остальные слушали, ни о чем не догадываясь. Элай умолк буквально на полуслове, что само по себе уже многое значило. Патрик стиснул зубы так яростно, что по лицу его заходили желваки. Сидевшая с ним Надя услышала, как майор тихо выругался.

– Почему вы так реагируете? – сердито прошептала она. – Вы думаете, что женщинам не место на корабле? Они что, хуже мужчин?

– Это все политика, политические игры.

– Ну и что? Если специалист хорошо подготовлен, какая вам разница?

– Неужели вы не понимаете, какую грязную игру затеяли наши? Раз советские включили в экипаж женщину, мы тоже не должны ударить лицом в грязь. Только мы вас еще переплюнем. И за это получим дополнительные голоса, а заодно – напакостим русским.

– Почему вы так раздражены?

– Почему? Вы что, не понимаете? Разве вы не слышали, что она окончила институт Таскиги?

– Слышала, но это название мне ни о чем не говорит.

– А мне говорит. Это учебное заведение только для черных. Что же это такое, если не политические игры, когда толстопузого американца ирландского происхождения заменяют черной женщиной?

Глава 5

– Включи телевизор, дорогой, а я пока со стола уберу, – сказала Айрин, собирая чашки и блюдца.

– Хорошо, – кивнул Генри Льюис, вставая. Он не спеша прошел в гостиную и включил телевизор. Кинескоп был старый и нагревался не сразу. Любимое кресло Льюиса уже стояло перед экраном, а на столике по соседству лежала пачка сигарет. Он закурил и раскрыл телепрограмму.

– Так я и думал, – довольно пробормотал он. – Повторяют матч в Лидсе. Мы как раз его пропустили, потому что были у твоей матери.

Экран мигнул и ожил. Генри нажал на кнопку дистанционного управления. Однако вместо футбольного поля возник какой-то бульдогообразный дядя, говоривший на иностранном языке. Сказанное синхронно переводилось на английский. Генри в раздражении переключил на первую программу, но толстяк оккупировал и ее. Цепляясь за последнюю надежду, Льюис переключился на второй канал, чего почти никогда не делал. Лучше бы он туда не совался – по второй программе показывали, как трое мужиков сидят на стульях и дуют в какие-то дудки.

Генри сердито скинул шлепанцы и надел ботинки. Натягивая куртку, он сказал жене:

– Они тут все с ума посходили! Пойду прошвырнусь.

– Смотри не застрянь там, – ответила жена. Был чудесный летний вечер, и Льюис даже порадовался, что не остался дома. Он свернул на Ньютаунскую дорогу и зашагал вдоль муниципальных многоэтажек. Эти дома ему не нравились

– слишком походили на бараки. В таверну «Королевское оружие» Генри заходить не стал – все отделано пластиком, пиво паршивое, вовсю орет музыкальный автомат. Нет, он один раз там побывал, и хватит. Паршивое местечко. Лучше пройтись по старой деревне. На десять минут дольше, зато куда уютнее.

Это был последний клочок земли, еще не занятый новостройками. Шоссе, ведущее с автострады к заводу, разрезало деревню пополам, с обеих сторон ее стиснули многоквартирные дома, но центральная часть поселка находилась в лощине, и было дешевле оставить ее как есть, чем возиться с земляными работами. Тут уцелели несколько коттеджей, пара магазинчиков и дощатое строение с облупившейся вывеской «Лошадь и конюх». Генри поднялся по окованному железом крыльцу и толкнул деревянную тяжелую дверь.

– Здорово, Генри, – сказал хозяин, вытирая стойку.

– Привет, Джордж.

Генри облокотился на темное дерево и молча наблюдал, как Джордж нацеживает ему пинту светлого пива. Потом отхлебнул из кружки и удовлетворенно вздохнул. Джордж понимающе покивал:

– Это хорошая бочка.

– Да уж. Но раньше пиво было лучше.

– Неужели?

– Я тебе говорю. Погода и та теперь не такая, как раньше.

– Говорят, это ракеты виноваты.

– Черт бы побрал эти ракеты! Сегодня по телеку вместо футбола опять про космос передавали. Янки и русские что-то там запускают. Слава Богу, к нам это отношения не имеет. У нас своих проблем хватает. По крайней мере наша страна не тратит деньги на подобную ерунду.

– Это нам не по карману. Если бы паршивые британские политики могли себе это позволить, они бы раскошелились, уж будь уверен.

– Ты прав, Джордж. Ну и времена – политики продажные, пиво водянистое… – Генри осушил кружку и стукнул ею по стойке. – Ну-ка, плесни мне еще.

Глава 6

– Флэкс, клянусь, я пошлю к чертовой матери всю эту затею!

– Остынь, Патрик. Нажми на тормоза. Ты не вчера родился на свет. Тебе отлично известно, что без компромиссов политики не бывает, а НАСА – организация политическая. Почему я должен тебе это объяснять?

Они стояли у двери из толстого стекла и смотрели, как красный шар заходящего солнца клонится к горизонту. Вечер был знойный, но в здании работал кондиционер. У двери стояли двое солдат – один советский, один американский; под мышками у них расплылись темные пятна пота. Дорога, ведущая к зданию, была пуста.

– Ты сказал, что она уже едет, – произнес Патрик.

– Да, самолет приземлился, машина отправлена. Но ты ведь знаешь, как медленно работают эти русские аэропорты.

– Элай догадывался, что намечается нечто необычное. Помнишь пари? А может, и не догадывался, а знал. Но кто бы мог подумать, что им придет в голову такое? Слишком уж хитрый трюк для шишек из НАСА. Я нутром чувствую, что за этим стоит сам Бэндин.

– За чем, Пат? Она – квалифицированный врач…

– В мире полным-полно квалифицированных врачей, но мало кто из них может принять участие в космическом полете. Ты знаешь, как прозвали президента, когда он еще только начинал работать в сенате? Резиновый Бэндин. Он умел растягиваться в любую сторону, но потом непременно сжимался вновь. Последний из мастеров политических спекуляций. Таких уже не осталось. Ребята из американской прессы продали его публике, словно гроздь бананов. А он по– прежнему остался все тем же, наш резиновый Бэндин. Ради лишнего голоса или лишнего доллара готов на что угодно.