Приобретя кое-какой статус, если не уважение, он стал использовать угрозу насилия и понемногу задираться. Все это подкреплялось демонстрацией вскрытия живых птичек и других мелких и беззащитных созданий. Затем быстрое падение авторитета, когда он порезал какого-то мальчишку и был пойман. Осужден и отправлен в подростковую колонию, освобожден, затем новые неприятности и опять колония. И вот наконец он здесь, в зените своей славы уличного бродяги с ножом, заключенный в тюрьму за вымогательство под угрозой насилия. Он выбивал деньги. Из ребенка, конечно же. Он никогда бы не решился запугивать взрослых. Разумеется, он не рассказывал мне всего этого, но все становилось очевидным само по себе после его бесконечных бессвязных жалоб. Я перестал его слушать и начал обдумывать, что делать дальше. Мне не повезло, в этом все дела. Должно быть, меня специально поместили с ним в одну камеру, чтобы держать меня в стороне от более матерых преступников, наполняющих эту тюрьму. Выключили свет, и я растянулся на своей койке. Завтра настанет мой день. Я встречу других заключенных, составлю о них свое мнение, найду среди них настоящих уголовников. Подружусь с ними и начну посещать курсы по преступной деятельности. Будьте уверены, я это сделаю. Я заснул счастливым сном, убаюканный хныканием и поскуливанием, раздающимися с соседней койки. Надо же было попасть с ним в одну камеру. Вилли был здесь исключением. Мой сосед просто проигравший и ничего больше. Утром все будет совершенно по-другому. Я надеялся на это. Небольшое беспокойство все же не давало мне уснуть еще некоторое время, но в конце концов я отбросил его. Завтра все будет прекрасно, да так и будет. Прекрасно. И никаких сомнений по этому поводу. Прекрасно…

Завтрак был не лучше и не хуже тех, что я сам готовил для себя. Я ел автоматически, прихлебывая слабенький кактусовый чай и упорно жуя какую-то размазню, поглядывая в то же время на другие столики. В помещении находилось около тридцати заключенных, и я неторопливо переводил взгляд с одного лица на другое со все растущим чувством разочарования.

Во-первых, большинство из них имело тот же бессмысленный взгляд, выражающий полнейшую тупость, что и мой сокамерник. Ну, хорошо, я допускал, что стены уголовного мира состоят из умственно отсталых и функционально расстроенных элементов. Но должно же здесь быть и что-то другое. Я не терял надежду.

Во-вторых, все они были достаточно молоды, не старше двадцати. Неужели здесь не было преступников постарше? Или склонность к совершению преступления чисто молодежная болезнь, которая выправляется очень скоро с помощью запущенной обществом корректирующей машины? В этом что-то должно было быть. Просто обязано. Я немного повеселел от этой мысли. Все эти заключенные — неудачники, это, очевидно, проигравшие непрофессионалы. Это становится ясным, как только вы об этом начинаете думать. Если бы они были мастерами своего дела, они никогда бы не попали сюда! От них не было никакой пользы ни обществу, ни им самим. Но они были полезны мне. Если они и могли помочь мне собрать незаконную информацию, они, вполне вероятно, могли свести меня с теми, кто мог это сделать. Через них я мог бы отыскать нити, ведущие к профессионалам на свободе, не пойманным до сих пор. Это именно то, что мне нужно было сделать. Подружиться с ними и выудить из них необходимую мне информацию. Еще не все потеряно. У меня не заняло много времени отобрать наилучшего кандидата из всей этой презренной толпы. Небольшая группа образовалась вокруг неповоротливого молодого человека, который щеголял со сломанным носом и изуродованным шрамами лицом. Даже его телохранители держались от него на некотором расстоянии. Он прогуливался с важным напыщенным видом, и все остальные мигом освобождали пространство вокруг него, когда он выходил на тренировочную площадку после ленча.

— Кто это такой? — спросил я Вилли, который приземлился на скамейку рядом со мной, усердно потирая свой нос. Он быстро заморгал, пока наконец до него не дошло, что за субъект привлек мое внимание, затем безнадежно замахал руками.

— Остерегайся его, обходи его подальше, он получил по заслугам. Стингер — убийца, так о нем говорят, и я в это верю. Да к тому же он чемпион по mudslugging [кулачный бой в грязи]. Вряд ли тебе стоит сходиться с ним.

Довольно интригующее начало. Я слышал кое-что об этом виде «спорта», но я всегда жил слишком близко к городу, чтобы увидеть его в действии. Я ни разу не слышал, чтобы что-то подобное происходило в округе, у нас всегда было полно полиции.

Очень жестокий спорт — и запрещенный — поэтому им могли наслаждаться только жители отдаленных фермерских городков. Зимой, когда свинобразы находятся в своих свинарниках, а зерновые убраны в закрома, им некуда девать свои крестьянские руки. Тогда-то и начинаются соревнования по mudslugging. Появляется какой-нибудь чужак и вызывает на бой местного чемпиона, обычного крестьянского парня с огромными мускулами. Их тайная встреча организовывается в каком-нибудь безлюдном месте — отдаленном амбаре или заброшенном коровнике, куда не допускаются женщины и куда приносят самогон в пластиковых бутылках, делаются ставки — и начинается сражение на кулаках. Заканчивается бой тогда, когда один из борцов не может подняться с земли. Спорт, не терпящий брезгливых слабаков и здравомыслящих трезвенников. Забава для веселых, крепких и подвыпивших здоровяков. И Стингер был одним из этих дюжих парней. Я должен был познакомиться с ним поближе. Это было довольно просто сделать. Я считал, что можно просто подойти к нему и поговорить, но заготовленные мною фразы были почерпнуты из отвратительных видео, которых я просмотрел великое множество за свою жизнь. Большинство из них посвящалось преступникам, каковые попадают в тюрьму, получив по заслугам. Вероятней всего, именно оттуда я и позаимствовал идею своей шальной выходки. Тем не менее, эта идея все еще казалась мне здравой. И я мог доказать это, поговорив со Стингером.

Обойдя двор кругом, я оказался совсем близко от него и его сопровождающих. Один из них сердито посмотрел на меня, и я поспешил ретироваться. Чтобы вернуться снова, когда тот повернулся ко мне спиной.

— Ты Стингер? — прошептал я краешком рта, отвернув от него голову. Должно быть, он насмотрелся тех же самых видеофильмов, потому что ответил мне в точно такой же манере:

— Да. Кто мною интересуется?

— Я. Я только что попал в это заведение. У меня есть что передать тебе с воли.

— Так говори.

— Только не там, где могут подслушать эти болваны. Мы должны остаться наедине.

Он взглянул на меня очень подозрительно из-под нависших бровей. Но все же мне удалось разжечь его любопытство. Он пробормотал что-то своим сопровождающим и зашагал прочь. Они остались позади, но продолжали метать в меня убийственные взгляды, когда я последовал за ним. Он прошел через двор к скамейкам — сидящую на одной из них парочку моментально сдуло, как только он подошел ближе. Я сел рядом с ним, и он пренебрежительно осмотрел меня с ног до головы.

— Говори, что собирался сказать, малыш, — и лучше что-нибудь хорошее.

— Это тебе, — сказал я, пододвигая к нему по лавке двадцати долларовую монету. — Послание исходит от меня и ни от кого больше. Мне нужна кое-какая помощь, и я готов заплатить за нее. Это первый взнос. Получишь намного больше, если договоримся.

Он презрительно фыркнул — но сгреб своими толстыми пальцами монетку и опустил в свой карман.

— Я не занимаюсь благотворительностью, малыш. Единственный чудак на свете, которому я помогаю — это я сам. А теперь убирайся…

— Послушай сначала, что я хочу сказать. Все, что мне надо — это компаньона, чтобы сбежать из тюрьмы вместе со мной. Через неделю. Интересное предложение?

На этот раз я сумел привлечь его внимание. Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза, холодно и самоуверенно.

— Я не люблю шутить, — сказал он, схватив меня за руку и вывернув ее. Было больно. Я мог легко освободиться из его тисков, но не стал этого делать. Если ему хотелось немного похвастать своей силой, пусть его.

— Это не шутка. Через восемь дней я буду на свободе. Ты тоже можешь там оказаться, если захочешь. Это твое решение.

Он пристально смотрел на меня еще некоторое время — затем отпустил мою руку. Растирая ее, я ждал, что он ответит. Я видел, что он размышляет над моими словами, пытаясь прийти к какому-нибудь решению.

— Ты знаешь, почему я нахожусь здесь? — спросил он наконец.

— До меня доходили кое-какие слухи.

— Если это слух о том, что я убил одного чудака, тогда это правда. Это был несчастный случай. У него была слишком слабая голова. И она разбилась, когда я по ней ударил. Они совсем уж было собрались замять это дело, но другой чудак проиграл мне кругленькую сумму в этом матче. Он должен был отдать мне деньги на следующий день, но он пошел в полицию вместо этого, посчитав, наверное, что это будет намного дешевле. Теперь они хотят отправить меня в дурдом и поработать над моей головой. Мне тут сказали, что после этого мне не захочется больше драться. Это мне не нравится.

Огромные кулаки сжимались и разжимались, когда он это говорил, и я вдруг понял, что борьба — это его жизнь, единственное, что у него хорошо получается. Именно это и восхищает в нем остальных, и за это его и хвалят. Если у него отнимут его способности — они могут с таким же успехом отнять и его жизнь. Я вдруг почувствовал внезапный прилив жалости, но не дал чувствам выплеснуться наружу.

— Ты можешь вытащить меня отсюда? — вопрос был очень серьезным.

— Могу.

— Тогда я в полном твоем распоряжении. Тебе что-то нужно от меня, я это знаю, в этом мире никто не делает ничего за просто так. Я сделаю все, что ты от меня потребуешь. Они прикончат меня, и от них нигде невозможно укрыться, если уж они действительно охотятся за тобой. Но я попробую. Мне нужно достать того парня, который засадил меня сюда. Я воздам ему должное. Одна прощальная встреча. Чтобы убить его, как он хотел убить меня.

Я не мог не вздрогнуть от его слов, настолько очевидным было то, что он говорил. Ясно до боли.

— Я вытащу тебя отсюда, — сказал я. И добавил к этому мысленное обещание, что прослежу за ним, чтобы не дай бог он не очутился слишком близко к объекту своего мщения. Я не собирался начинать свою новую преступную карьеру как соучастник в убийстве.

Стингер тут же взял меня под свое покровительственное крыло. Он потряс мне руку, чуть не раздавив пальцы своей мертвой хваткой, затем подвел к своим сотоварищам.

— Это Джим, — сказал он. — Обращайтесь с ним по хорошему. Все, кто обидит его хоть раз, будут иметь дело со мной. — Они расплылись в лицемерных улыбках, выражая тем самым свою любовь и преданность. Но мне было на это наплевать, по крайней мере, они не будут мне теперь надоедать. Я был под защитой этих мощных кулаков. Его рука опустилась на мое плечо, когда мы пошли прочь.

— Как ты думаешь провернуть это? — спросил он.

— Я расскажу тебе обо всем утром. А сейчас я доделываю последние приготовления, — соврал я. — Ну, пока. — И я отправился на осмотр окрестностей, сгорая желанием поскорей выбраться отсюда. Но совсем по другой причине, чем он. Он страдал жаждой мести, а я впал в уныние. Все они здесь были побежденными, абсолютно все, а мне хотелось бы думать о себе, как о победителе. И мне ужасно хотелось сбежать от них подальше, назад на вольный воздух. Следующие двадцать четыре часа я потратил на то, чтобы отыскать наилучший путь для побега из тюрьмы. Я мог открыть любые запоры внутри тюрьмы достаточно легко; моя отмычка прекрасно отпирала дверь нашей камеры. Единственной проблемой были электронные ворота, которые открывались во внешний двор. Будь у меня время и необходимые приспособления — я бы и их открыл. Но только не под пристальными взглядами охраны, которая стояла на смотровой вышке прямо под часами. Это был самый очевидный путь наружу, поэтому он был неприемлем. Мне нужно было иметь наиболее полное представление о планировке тюремного здания — поэтому необходима была более тщательная разведка.

Была уже глубокая ночь, когда я соскользнул со своей кровати. Никаких ботинок, мне нужно двигаться максимально тихо, три пары носков сделают свое дело. Работая бесшумно, я подложил под одеяло все имеющееся белье, чтобы кровать выглядела так, будто на ней кто-то спит, если кому-нибудь из охранников вздумается заглянуть в нашу камеру через решетку в двери. Вилли крепко спал, похрапывая во сне, когда я открыл запор и проскользнул в коридор. Похоже, не только он один наслаждался своим постельным часом, тюремные стены просто содрогались от звуков сипения и храпа. Ночные фонари были включены, и я был совершенно один на лестничной клетке. Осторожно посмотрев за угол, я увидел, что часовой на нижнем этаже занят своей тренировочной формой. Прекрасно, быть ему чемпионом. Бесшумно, словно тень, я прошмыгнул к лестнице и поднялся по ней на верхний этаж, который представлял собой ту же тягостную картину, что и нижний: камеры и ничего больше. И на следующем этаже то же самое, и еще выше. Это был последний этаж, и я не мог подняться выше. Я уж было собрался повернуть назад, когда мой взгляд уловил яркий металлический отблеск света в дальнем конце темного коридора. Кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорится. Я торопливо пробежал мимо зарешеченных дверей и спящих за ними арестантов

— к самой отдаленной стене. Ну, ну, что там у нас? Железные ступени, ведущие в темную бездну. Я ступил на первую из них и пропал в темноте. Последняя ступень находилась под самым потолком. Там же была и дверь, которая вела скорее всего на крышу. Металлическая, с металлическим каркасом и надежно закрытая, как я обнаружил, когда несколько раз как следует толкнул ее. Где-то должен был быть замок, но его не было видно в темноте. А мне необходимо было найти его. Обвив рукой железную ступеньку, я попытался нащупать пальцами замочную скважину в двери, но ее не было на обычном месте. Там вообще ничего не было. Я сделал еще одну попытку обнаружить запор, поменяв руки, потому что одна из них, казалось, уже выскочила из сустава — и с тем же результатом. Но ведь в двери ДОЛЖЕН быть замок. Я запаниковал и перестал соображать. Загнав все свои страхи обратно внутрь, я заставил работать свои мозговые клетки. Здесь должен быть какой-то замок или запор, или что-то в этом роде. Но на двери его не было. Тогда он мог быть на косяке. Я медленно протянул руку и пробежал пальцами по дверному проему. И сразу же нашел его. Какими же простыми бывают ответы, когда задаешь правильные вопросы! Я достал отмычку из кармана и вставил ее в замочную скважину. Несколько секунд, и она открылась. Еще через несколько секунд дверь люка оказалась откинутой, я вскарабкался наверх и закрыл ее за собой — с наслаждением втягивая прохладный ночной воздух. Я оказался на свободе! Стоя на крыше, да, конечно, но свободный духом по крайней мере. Звезды ярко светили у меня над головой, и их света хватало, чтобы осмотреть темную поверхность крыши. Она была плоская и широкая, с заградительными перилами на высоте колена, и сплошь усеянная вентиляционными и другими трубами. Что-то большое и громоздкое закрывало полнеба, и, когда я подошел поближе, я услышал звуки капающей воды. Цистерна с водой, прекрасно, а что же у нас внизу? Я заглянул сначала во внутренний двор, он был хорошо освещен и надежно охраняем. А что у нас позади? Это было намного интереснее, могу вас заверить. До внешнего двора было ровно пять этажей вниз, он был слабо освещен одним-единственным фонарем. Там валялись какие-то ненужные ведра, мешки и бочки, а во внешней стене находились тяжелые ворота. Запертые на замок, вне всякого сомнения. Но то, что закрыто человеком, человеком же может быть и открыто. Точнее сказать, мной. Вот и выход. Конечно, нужно было еще преодолеть спуск в пять этажей, но и тут можно было что-то придумать. Или, может, я нашел бы другой способ попасть во внешний двор. Времени для поисков было достаточно, еще шесть дней. Ноги мои замерзли, я весь продрог и захотел спать. За сегодняшнюю ночь я проделал довольно много. Даже жесткая тюремная койка казалась мне в этот момент очень притягательной. Осторожно и бесшумно я возвратился по своим следам назад. Опустил дверь и проверил, закрыта ли она, и спустился по ступеням на свой этаж… И услышал голоса впереди. Громкие и ясные. А самый громкий из всех принадлежал моему сокамернику Вилли. Я с ужасом взглянул на свою распахнутую дверь, тяжелые сапоги охраны, и рванул обратно, быстро поднявшись по ступенькам наверх. В моих ушах звенели, словно набатный колокол, слова Вилли.

— Я проснулся, а его нет! Я был совсем один! Его съели чудовища! Тогда я закричал. Спасите меня, пожалуйста! Тот, кто утащил его, пришел через закрытую дверь! В следующий раз он придет за мной!

Я вскипел от ярости к своему соседу-кретину, но близкая возможность быть пойманным тут же остудила мой пыл. Не раздумывая, я понесся прочь от голосов и суматохи. Вверх по лестнице, один пролет, другой… Повсюду вспыхнул свет, и завыли сирены. Заключенные проснулись и перекликались в своих камерах. Через мгновение они все окажутся у своих дверей, увидят меня, начнут кричать, и прибежит охрана. Скрыться некуда. Я это прекрасно знал, и мне не оставалось ничего больше, как бежать без оглядки. На самый верхний этаж — затем мимо тюремных клеток. Все они теперь были ярко освещены. И любой из арестантов мог меня заметить, и я знал наверняка, что они тут же донесут на меня, кто бы из этих малолеток меня ни обнаружил. На этом все и кончится. Высоко подняв голову, я прошмыгнул мимо первой камеры, мельком заглянув внутрь. Она была пуста. Так же как и все остальные камеры на этом этаже. Значит, у меня еще был шанс! Как обезумевшая обезьяна, я вскарабкался по металлическим ступеням и неуклюже вставил отмычку в замок. Внизу послышались голоса, они становились все громче, а также шаги двух караульных, поднимающихся по лестнице в противоположном от меня направлении. Но стоило только одному из них повернуть голову, и он тотчас бы увидел меня. Хотя все равно они меня увидят, как только дойдут до верхнего этажа.

Замок, щелкнув, открылся, и я выбрался через отверстие наружу. Растянувшись на крыше, я тихонько опустил дверь. Успев заметить двух толстых караульных, повернувших в мою сторону, когда люк закрылся. Видели ли они это? Сердце стучало у меня в груди, словно сумасшедший ударный инструмент, а я, глотнув воздуха, стал ждать крики «тревога». Но их все не было. Я все еще находился на свободе. Глоток свободы! На меня вдруг напала тоска. Я мог свободно лежать на крыше, дрожа от страха и от холода, свободно сидеть, съежившись, и ждать, пока меня найдут. Поэтому я лежал и дрожал, испытывая жалость к самому себе целую минуту. Затем встал, встряхнулся, как собачонка, и почувствовал, как во мне начинает подниматься злость.

— Великий комбинатор! — вслух прошептал я, чтобы было слышно самому себе. — Карьера преступника. И самая первая твоя серьезная работа начинается с того, что ты позволяешь какому-то кретину с ножом загнать тебя в ловушку. Это тебе урок на будущее. Может, ты когда-нибудь окажешься на свободе, тогда он тебе пригодится. Всегда надежно защищай фланги и тылы. Подумай обо всех случайностях. Подумай о том, что какой-нибудь идиот может проснуться. Двинь ему как следует тяжелой дубиной или чем-нибудь еще, чтобы быть уверенным в том, что он спит крепким здоровым сном. Запомни урок хорошенько, а сейчас оглянись вокруг и постарайся найти наилучший способ спасти разваливающийся план побега.

Выбор был ограничен. Если патруль откроет люк и выйдет на крышу, они сразу же обнаружат здесь меня. Есть ли тут где спрятаться? Крышка резервуара с водой могла бы подойти в качестве временного убежища, но если они зайдут так далеко, то уж наверняка заглянут и сюда. И при невозможности спуститься вниз по отвесным стенам, единственным местом, дающим хоть какую-то надежду, было именно это. Итак, вперед. Это было не так-то легко. Цистерна была сделана из гладкого металла, а до ее верха я просто не мог достать. Но я должен был это сделать. Я отошел на несколько шагов, разбежался, подпрыгнул и почувствовал, что мои пальцы ухватились за край цистерны. Я попытался вскарабкаться наверх, но они вдруг разжались, и я тяжело грохнулся на крышу. Если кто-либо находился в это время внизу, он бы обязательно услышал это. Оставалось надеяться, что я находился над незанятой камерой, а не над холлом.

— Хватит надеяться на лучшее, а вот прыгать не хватит, Джим, — сказал я, прибавив к этому несколько ругательств для поднятия духа, как мне хотелось бы думать. Я должен был взобраться наверх!

На этот раз я отошел еще дальше, упершись икрами в перила, и сделал несколько глубоких вдохов. Вперед! Подбежать, быстро оттолкнуться от нужного места — прыгнуть! Моя рука с размаху шлепнулась на край бака. Я ухватился за него, подтянулся, перекинул вторую руку, яростно толкая свое тело вверх и получая синяки и царапины о грубую металлическую поверхность, пока мне все же не удалось влезть на самый верх цистерны. Лежа там наверху и тяжело дыша, я смотрел на мертвую птицу, лежавшую тут же совсем близко к моему лицу и таращившую на меня свои остекленевшие глаза. Я уж было собирался столкнуть ее, как услышал звук тяжело опустившейся на крышу дверцы люка.

— Подтолкни меня немного, а? Я застрял!

По хриплому дыханию и ворчанию, которое за этим последовало, я догадался, что это должен был быть один из тех двух толстых караульных, которых я видел на нижнем этаже. Еще более громкое сопение и пыхтение возвестило о том, что появился и его тучный сотоварищ.

— Не понимаю, ради чего мы сюда забрались, — захныкал первый прибывший.

— Я знаю, — довольно строго произнес его товарищ. — Мы должны выполнять приказы, что еще никому не повредило.

— Но ведь люк был закрыт.

— Закрыта была и дверь камеры, через которую он прошел. Давай посмотрим вокруг.

Тяжелые шаги обошли крышу и вернулись обратно.

— Здесь нет. Да и спрятаться-то негде. Даже не висит нигде на краю крыши, я смотрел.

— Осталось одно место, которое мы еще не осмотрели.

Я почувствовал их испепеляющие взгляды через толщу металла. Сердце мое снова бешено заколотилось. Я вжался в ржавую металлическую крышу и ничего, кроме отчаяния, не ощущал, когда скрип шагов стал раздаваться совсем близко.

— Он не смог бы забраться сюда. Слишком высоко. Я не достаю даже до крыши.

— Ты не смог бы достать и до шнурков на ботинках, если бы нагнулся. Давай посади-ка меня. Если ты поддержишь меня за ногу, я смогу дотянуться до верха и ухватиться за что-нибудь. Только и надо-то, что взглянуть разок.

Как же он был прав. Просто разок взглянуть. И я ничего не мог с этим поделать. Мне стало совершенно безразлично мое поражение. Я лежал, прислушиваясь к скрипу и проклятиям, тяжелому пыхтению и царапанию по железу. Звуки становились все ближе, и наконец прямо перед моим лицом появилась огромная лапища, уцепившаяся за край цистерны. Тут, наверное, сработало мое подсознание, так как, клянусь вам, никаких логических размышлений с моей стороны здесь не было задействовано. Моя рука высунулась вперед и подтолкнула мертвую птицу на самый край, прямо под его пальцы. Они опустились точно на нужное место и сгребли бедное создание. Результат был просто потрясающим! Птица исчезла, а вместе с нею и рука, последовали вопли и крики, а за ними два тяжелых удара.

— Зачем ты это сделал?

— Я схватил ее, аах — ооуу! Я сломал лодыжку.

— Проверь, можешь ли ты встать на ногу. Вот так, держись за мое плечо. Опирайся на вторую ногу, пойдем сюда…

Через открытую дверцу люка были слышны крики, раздающиеся там и тут, а я с облегчением поздравил себя с короткой передышкой. Они могли вскоре вернуться, и это было вполне вероятно, но по крайней мере первый раунд оставался за мной.

Секунды, а затем и минуты, текли очень медленно, и я наконец понял, что выиграл и второй раунд. Поиски перенеслись далеко от крыши. Во всяком случае, на некоторое время. Сирены замолчали, и суматоха охватила теперь нижний этаж. Внизу раздавались крики и хлопание дверей, рев выезжающих из тюремного двора в ночь машин. А через некоторое время — вот уж чудо из чудес — огни стали выключаться один за одним. Предварительные поиски были завершены. Меня охватила дремота — и я резко поднялся, чтобы стряхнуть ее.

— Чучело! Ты все еще в затруднительном положении. Разведка произведена, но это место еще как следует не осмотрено. Можно поставить на кон последнюю монету, что начни они с первым лучом солнца новый осмотр, они не пропустят ни одного уголка или закуточка. И снова поднимутся сюда, на этот раз с лестницей. Помня об этом, нужно что-то предпринимать.

И я знал, куда мне нужно было сейчас двигаться. Это было последнее место, где им бы вздумалось меня искать этой ночью. Вниз через люк и дальше по темному коридору. Кое-кто из заключенных все еще обсуждал события этой ночи, но похоже, что все они уже лежали на своих койках. Бесшумно я спустился по лестнице и пробрался в камеру 567Б. Отворив дверь в абсолютной тишине и точно так же закрыв ее за собой. Мимо своей разобранной кровати к кровати моего приятеля-доносчика Вилли, похрапывающего в неправедном сне. Моя рука крепко сжала его рот, и он тут те широко открыл глаза, в то время как я с каким-то первобытным садистским наслаждением прошептал ему в ухо:

— Считай, что ты мертв, крыса позорная. Ты позвал охрану и сейчас получишь то, что заслуживаешь…

Он сделал гигантское усилие приподнять свое тело и потерял сознание. Глаза тут же закрылись. Уж не убил ли я его? Мне вдруг стало совестно своей дурно пахнущей маленькой шуточки. Нет, не убил, он просто без сознания, легко и размеренно дышит. Я пошел за полотенцем, намочил его в холодной воде — затем дал ему почувствовать всю свою доброту. Его вопль превратился в бульканье, так как я успел заткнуть ему рот полотенцем.

— Я благородный человек, Вилли, так что тебе повезло. Я не собираюсь тебя убивать. — Мой шепот, казалось, немного успокоил его, потому что я почувствовал, что его тело перестало трястись от страха. — Ты мне поможешь. Если ты это сделаешь, я не причиню тебе никакого вреда. Вот тебе мое слово. Приготовься ответить на мой вопрос. Подумай хорошенько над ним. Тебе надо будет прошептать только одно. Ты должен мне сказать, в какой камере сидит Стингер. Кивни головой, если ты готов отвечать. Хорошо. Я вытаскиваю полотенце. Но если ты вздумаешь шутить или скажешь что-либо другое, тогда можешь распрощаться с жизнью. Итак…

… — 231 Б…

На нашем этаже, прекрасно. Полотенце возвратилось на место. Затем я крепко придавил вену за его правым ухом, перекрывая поток крови, снабжающий кислородом мозг. Шесть секунд — потеря сознания, десять — смерть. Он задергался, потом снова затих. Я отпустил палец, досчитав до семи. У меня и в самом деле была великодушная натура. Я вытер полотенцем лицо и руки, затем наклонился за башмаками и надел их. Затем еще одну рубашку и куртку. После этого я залпом выпил, наверное, целый литр воды и был готов вновь предстать перед миром. Я сорвал с кроватей одеяла, намотал их на руку и вышел из камеры. На цыпочках, стараясь ступать совершенно бесшумно, я прокрался к камере Стингера. Мне показалось, что я свободен и невосприимчив ни к чему вокруг. В то же время я понимал, что это глупо и опасно. Но после полученных за этот вечер травм и переживаний я словно исчерпал весь свой запас страхов. Дверь камеры открылась от одного моего нежного прикосновения, и глаза Стингера тоже моментально открылись, стоило мне только тронуть его за плечо.

— Одевайся, — тихо сказал я. — Мы бежим прямо сейчас.

Моих слов было для него достаточно — он не стал задавать лишних вопросов. Просто натянул на себя одежду, пока я брал одеяло с его койки.

— Нам понадобится по крайней мере еще два.

— Я возьму у Эдди.

— Он проснется.

— Я прослежу, чтобы он снова уснул.

За вопросительным бормотанием последовал глухой удар. Эдди продолжал досматривать свои сны, а Стингер забрал оставшиеся одеяла.

— Вот что мы сделаем, — сказал я ему. — Я нашел выход на крышу. Мы пойдем туда и свяжем эти одеяла вместе. Затем спустимся но ним вниз и удерем. О'кей?

О'кей! Никогда в жизни я не слышал более безумного плана. Но Стингер ответил:

— О'кей! Пойдем!

Еще раз вверх по лестнице — я уже устал взбираться по ней — и вообще устал за ночь. Я вскарабкался по железным ступеням, отпер дверцу люка и вытолкнул одеяла наружу, когда он передал их мне. Мы не проронили ни слова, пока я не опустил люк и не запер его на замок.

— Что случилось? Я слышал, что ты сбежал, и собрался уж было убить тебя, если бы они вновь поймали тебя.

— Это не так-то просто. Я расскажу обо всем после, когда мы смоемся отсюда. А сейчас давай вязать узлы. Бери за противоположные углы; мы должны извлечь из того, что имеем, наибольшую длину. Вяжи двойным узлом, как тебя учили в подростковом клубе. Вот так.

Он вязал и вязал, как безумный, пока все углы не были соединены, затем потянул за концы и удовлетворенно хмыкнул. Я привязал один конец к солидно выглядевшей трубе и сбросил одеяла вниз.

— Не хватает по крайней мере двадцати футов, — сказал Стингер, хмуро посмотрев на землю. — Иди первым, ты легче. Если это все оборвется подо мной, хотя бы ты будешь иметь шанс уцелеть. Давай двигай.

С его логичным рассуждением невозможно было спорить. Я взобрался на перила и ухватился за верхнее одеяло. Стингер стиснул мою руку в неожиданном порыве чувств. И я полез вниз. Это было не так уж легко. Руки мои устали, и одеяла подо мной стали потрескивать. Я спустился так быстро, как это было возможно, потому что ясно понимал, что силы покидают меня. Мои ноги забарахтались в воздухе — я дополз до последнего угла. Твердое покрытие двора казалось еще совсем далеко. Мне было нелегко отпустить руки. Или наоборот, очень легко. Я не мог уже дольше держаться. Пальцы мои разжались, и я упал… стукнулся, покатился и сел на землю, едва переводя дух. Я все же сделал это. Высоко наверху я видел темную фигуру Стингера, карабкающуюся вниз по веревке. Через несколько секунд он был уже на земле, легко приземлившись рядом со мной и помогая мне встать на ноги. С трудом я доковылял к воротам. Пальцы мои дрожали, и я никак не мог открыть замок. Мы были до неприятности заметны здесь, прямо под фонарем, и если бы хоть один часовой удосужился выглянуть в окошко над нами, мы бы оказались в ловушке. Я глубоко вздохнул и передернул плечами, затем снова поковырял в двери отмычкой, неторопливо и тщательно, прочувствовав все выпуклости и пазы внутренностей запора. Он щелкнул и открылся, и мы бросились бежать. Стингер успел бесшумно затворить ворота, затем повернулся и помчался в ночь, я не отставал от него ни на шаг.