Понедельник, 12 апреля
      За восемь часов пути Рорк продвинулся на восток на двадцать пять миль, но хуже этого путешествия ничего не могло быть. Если и существовала какая-то хитрость в езде верхом на верблюде, то он ее так и не постиг. Еще давно, в Омане, когда ему впервые пришлось ездить на этом животном, он никак не мог научиться расслабляться и переходить в состояние своеобразного транса, как это без труда делали его подчиненные из числа арабов.
      Теперь, когда скрытое еще за горизонтом солнце только-только начало подавать первые признаки своего скорого появления, осветив на востоке тонкую полоску неба, Рорк страдал от вызванных ездой в седле болей в спине и потертостей в области бедер. Кроме того, он был разбит и чувствовал страшную усталость.
      Испытываемое им вначале радостное настроение, подъем, вызванный ощущением свободы, ночной прохладой, ярким светом звезд и цветовой гаммой, казалось, необитаемой пустыни – все это через пару часов езды куда-то испарилось. За всю ночь только однажды он остановился и спустился с верблюда – вырыть неглубокую яму и спрятать в ней костюм и туфли.
      Вместе с болью физической в его сознании во всех подробностях стали возникать недавно пережитые события. Он потерял друзей и коллег по совместным боевым действиям. Перед его глазами вновь предстало лицо Коллинза, искаженное неимоверной болью от полученных ран, еще раз пережил он обреченную на неудачу попытку Халлорана спасти майора.
      Конечно, Дикки не всегда был добродушным весельчаком, да и Питер имел свои недостатки, но, когда дело доходило до серьезных жизненных испытаний, они всегда приходили друг другу на помощь, были готовы пожертвовать собой ради спасения товарища.
      Мог ли он сделать что-то большее, помочь Коллинзу и Халлорану взобраться в кабину вертолета и таким образом спасти им жизнь? Он снова проиграл в голове главные события того дня: убийство в посольстве членов эфиопской делегации, смехотворную попытку добиться сотрудничества и поддержки от Селассие, удар, нанесенный императору Коллинзом из самых добрых побуждений, но, к сожалению, оказавшийся для него роковым.
      Нет, он ни в чем не может упрекнуть себя. Ведь они ходили по острию ножа, которое всегда отделяет успех от поражения; удача, как это часто бывает на войне, на этот раз отвернулась от них. Теперь он должен сделать все от него зависящее, чтобы выжить, иначе все принесенные во имя успеха их операции жертвы, смерть друзей и врагов в равной степени окажутся бессмысленными. Он сам и история того, что с ними произошло, должны стать известны людям, только тогда это будет чем-то вроде памятника, возведенного в честь их троицы. Побеждает тот, кто рискует. Рорк, как и любой солдат САС, руководствовался этим принципом.
      Сейчас его ближайшая задача была чрезвычайно простой – найти место, где бы он в течение дня мог отлежаться незамеченным. Этого требовал инстинкт и рекомендации по выживанию в этих условиях.
      После восьми часов хода верблюд, кажется, чувствовал себя неплохо, однако кто может сказать, сколько он еще выдержит, если Рорк попытается двигаться и днем? Странные создания эти верблюды. Как-то в Омане Рорк со своими людьми оказался в одном из оазисов, где увидел двух неподвижно лежавших в тени верблюдов. Они умирали, как объяснил им проводник. Животные были изнурены дорогой – их заставили долго и быстро двигаться, корма не хватало, и они шли, пока их ноги буквально не подкосились. Хозяева, не сумев поднять их, просто оставили бедных животных умирать, так как те были настолько слабы, что не могли ни есть, ни пить, хотя воды и пищи было предостаточно.
      Еще один день пути мог бы превратить его верблюда в никому не нужную груду шерсти, мяса и костей. Рорк был удивлен проявлением со своей стороны такой сентиментальности – заботы о ком-то другом. Но ведь животное тащило его на себе целых восемь часов, может быть, без особого удовольствия, но и без единой жалобы. Если когда-либо в прошлом этот верблюд в своих перевоплощениях был человеком, он наверняка должен был быть дворецким у строптивого хозяина.
      Кстати сказать, Рорк и сам бы не смог выдержать дневного путешествия. Он уже сейчас нестерпимо хотел пить. Каких-нибудь два часа дороги под лучами палящего солнца сделают из него кусок жареного мяса.
      Постепенно становилось светлее, и Рорк огляделся. Ему стало ясно, как хорошо он со всех сторон заметен, случись кому-нибудь его увидеть, – одинокая фигура посреди холмистой равнины из песка, камня и гравия. Пастухи, возможно, и приветствовали бы его, но военный вертолет наверняка приземлился бы, чтобы допросить, если сразу не станет ясно, кто он такой.
      Он заставил верблюда подняться на ноги и с высоты его горба осмотрелся вокруг в поисках того, что могло бы создать тень. На западе пустыня была окрашена в темно-фиолетовые краски, на востоке слабый свет зарождавшегося дня придал ее поверхности серый цвет. Недалеко от него, на юго-востоке, внимание привлекла гряда невысоких холмов. Возможно, он найдет там какой-нибудь откос с пещерой или деревьями.
      – Ну пошел, Дживис! – так он окрестил верблюда.
      Рорк хлестнул его поводьями, и верблюд, раскачиваясь, двинулся вперед. Затем, постепенно набирая скорость, перешел на легкий бег, и Рорку, чтобы сохранить равновесие, пришлось откинуться немного назад.
      Показавшийся из-за горизонта прямо перед ним край солнечного диска окрасил пустыню в золотистые тона, и даже самые крошечные кустарники и морщинистые колючки отбросили длинные тени. Когда у подножия гряды верблюд замедлил ход, Рорк, может быть в первый раз в своей жизни, был поражен красотой окружавшей его дикой природы.
      Не найдя ничего подходящего, он направился к следующей гряде, взобрался на нее и посмотрел вниз. Невысокий, футов двадцать – двадцать пять холм также не сулил ничего хорошего. Единственный крутой склон был обращен к восходящему солнцу и буквально через минуты будет залит его палящими лучами. Подножие холма пока еще находилось в тени, но и оно, казалось, не могло предложить ничего, что служило бы в качестве укрытия, за исключением, может быть, единственного чахлого куста.
      Рорк вновь обвел взглядом горизонт и был приятно удивлен, увидев то, что, должно быть, тысячелетиями присутствовало в этом месте, но только сейчас проявилось совершенно отчетливо: горы с остроконечными вершинами, залитыми солнечным светом. Он сразу же понял, где находится. Это были горы, которые постепенно переходили в систему Долины Разломов. Если бы он смог проследить за ними дальше, они повели бы его вначале на юго-запад, затем на юг, и наконец он оказался бы в единственном знакомом ему месте этой гнусной страны – у озера Чамо, где побывал всего несколько дней назад, чтобы проверить склады с горючим.
      К сожалению, ситуация резко изменилась. Теперь, даже если бы ему удалось преодолеть эти двести миль, никакой пользы от этого не было бы. Нет, пока ему лучше оставаться с Дживисом, полупустой фляжкой и этим колючим кустом у подножия холма.
      Рорк направил верблюда вниз по склону к этому кусту, ветви которого животное сразу же принялось жевать.
      – Эй, перестань, это – мой дом, – сказал Рорк и потянул поводья, чтобы отвернуть от куста голову верблюда.
      Куст доходил Рорку только до пояса, листвы на нем не было, и он вряд ли мог служить укрытием от солнца и жары. Однако между нижней веткой и гравием было небольшое свободное пространство. Рорк решил использовать ветку в качестве опоры для одеяла и соорудить своеобразный тент.
      Осторожно, морщась от боли, он спустился с верблюда, снял седло и одеяло. Животное продолжало спокойно стоять. Рорк натянул один край одеяла вдоль ветки и зацепил его за колючки, а другой опустил на землю, придавив камнями и песком. Это была времянка, но она могла служить укрытием в течение всего дня. В лучших традициях САС, подумал про себя Рорк.
      Даже сама мысль о том, чтобы лечь на землю и уснуть, казалось, отняла у него последние силы. Он сделал один долгий глоток теплой жидкости, оставив во фляжке примерно пинту на вечер, когда проснется.
      Но что делать с Дживисом? Верблюд понадобится ему следующей ночью, но не должен же он целый день стоять рядом с его импровизированным лагерем. Рорк отвел животное ядров на сто вдоль гряды, опустил поводья и привязал их к камням. Конечно, это было не самое лучшее решение, но придумать что-то еще у него не было времени. Дживис опустился на колени и начал пережевывать старую жвачку, которую изверг из своих внутренних запасов. Если он такой верблюд, каких Рорк знал в Омане, этого ему хватит на несколько часов, и он отдохнет до наступления темноты.
      Затем Рорк вернулся к тенту; пока он шел, ноги находились в тени, а голова уже почувствовала тепло восходящего солнца. Он положил карабин на куртку рядом с собой – на всякий случай, – вытащил из-за пояса два запасных магазина, протиснул туловище под низкий навес и почти сразу же уснул.

* * *

      Когда Рорк проснулся, солнце уже садилось, последние его лучи отдельными полосками, словно веер, переваливали через кромку гряды на западе. Единственным воспоминанием о прошедшем дне был впечатляющий сон с участием Люси, которая звала его к себе, выставляя напоказ и предлагая свою грудь. Затем все смешалось, потому что она стала разговаривать с каким-то стариком, который был одновременно похож и на Селассие, и на отца Рорка, он велел этому старику убраться, но тот направил на него дуло пистолета. В этот момент он проснулся.
      Рорк высунул из-под навеса руку и потрогал лежавший рядом камень. Он все еще был раскален. Да, одеяло и весь тент сослужили свою службу, защитив его от палящих лучей и позволив выспаться и отдохнуть.
      Пока солнце садилось, а тени в ложбине постепенно удлинялись, Рорк обдумывал свои последующие действия. В его организме почти не осталось воды, и к рассвету он будет умирать от жажды. Пройдет восемь часов, и ему также захочется есть. Вместе с тем в нем сохранялось чувство уверенности. Почти на всех виденных им картах отмечалось наличие в этих диких местах достаточного количества стоянок пастухов. Не исключено, что в течение ближайших нескольких часов он наткнется на дорогу или тропу, она приведет его на восток, и он найдет там воду и пищу.
      Рорк выбрался из-под тента и направился вдоль ложбины к ее дальнему тенистому краю, где его ждал Дживис. Рорк уже думал о том, как перейдет границу, планировал свой визит в британское консульство в Джибути и мысленно беседовал с высоким парнем в рубашке с галстуком, типичным для сотрудников охраны, который живет в белом доме с флагштоком и регулярно отмечает день рождения королевы...
      Он думал обо всем этом, а когда дошел до места, был просто ошарашен... Верблюд исчез.
      Рорк огляделся вокруг – никаких следов животного. Он взобрался вверх по склону, уже погрузившемуся в сумерки, и всмотрелся в даль. Даже крикнул несколько раз: «Дживис!» Затем замолчал, испугавшись, что его могут услышать: ведь в неподвижном воздухе его голос мог разноситься не менее чем на полмили. Он начал искать следы и минут через десять обнаружил их. Они уходили на запад. Наверняка, хорошо зная эти места, Дживис направился назад, к своему хозяину или к источнику воды. Рорк несколько раз грубо выругался, осознав весь ужас своего положения.
      Изругав себя самыми последними словами за благодушие и потерю бдительности – оставив верблюда без присмотра, он сам дал ему возможность исчезнуть и, благодаря этому, поставил себя в еще более трудную ситуацию, чем накануне вечером в лачуге пастуха, – Рорк взял себя в руки и стал хладнокровно рассуждать.
      Уже наступала ночь, и он может идти пешком, не опасаясь немедленного обезвоживания. До рассвета он сможет пройти десять, может быть, двадцать миль.
      Рорк сориентировался по вершинам, которые видел раньше. Теперь самые их кромки слабо освещались в зареве заката. Там был запад. Если он направится в противоположную сторону, на восток, в конце концов выйдет на какую-то дорогу, наткнется на лагерь-стоянку пастухов, стадо, колодец подземной воды или что-то еще. Весь груз его теперь состоял всего лишь из одеяла, фляжки и карабина.
      На самом деле, уговаривал он себя, сейчас не намного тяжелее, чем в традиционную неделю испытаний, много лет назад, когда он проходил отбор кандидатов в отряд САС. Если тогда он смог с полный выкладкой, включая тяжелый пулемет, преодолеть тридцатипятимильный переход по сложному рельефу в Брекон-Биконс, он, несомненно, пройдет двадцать миль по равнине. Между прочим, тогда же он испытал и первое чувство обиды, увидел полное равнодушие и пренебрежение, проявленные к будущим солдатам САС со стороны руководства отряда: изнемогая от усталости после завершения десятимильного броска в полном боевом снаряжении, он добрался до места сбора всей их группы как раз в тот момент, когда за поворотом исчезал кузов машины, которая должна была подобрать и отвезти в лагерь всю группу, в том числе и его. Но о нем, видимо, просто забыли... С тех пор он научился сдерживать себя. Так неужели он не обойдется без помощи верблюда, который предательски его покинул?
      Совсем стемнело, и прохладный воздух быстро отбирал тепло от раскаленной за день поверхности пустыни. Рорк собрал вещи и тронулся в путь.
      Во время любого похода самым важным предметом экипировки является обувь. Но и натертый на ноге волдырь может оказаться не так страшен, как понос – одному только Богу известно, из чего был испечен хлеб пастуха или какие нечистоты плавали в воде, которую он пил, – понос мог стать для него настоящим адом. Что же касается волдыря, он обычно постепенно растет, расширяется и в конечном счете лопается, превращая каждый шаг в муку, заставляя терять драгоценное время и отнимая последние силы.
      Уже через пять минут движения Рорк знал, что именно это и происходило с его ногами. Сандалии пастуха оказались всего лишь тонкими полосками кожи с матерчатым верхом и не могли защитить нежные ступни его ног. Рорк сразу почувствовал сбитые до крови места, и каждый его шаг теперь отдавался острой болью. Больше всего он опасался попадания в раны инфекции.
      Рорк снял сандалии и шел босой, выбирая путь между острыми камнями и сухими ветвями колючего кустарника с такой осторожностью, словно он передвигался по доске с гвоздями. Скорость его продвижения снизилась с четырех миль в час, как он рассчитывал, до каких-нибудь одной-двух. После восьми часов путешествия по поверхности, покрытой словно колючей проволокой, он станет настоящим инвалидом, подумал Рорк.
      Он остановился, в отчаянии обхватил голову руками, в глазах – боль.
      – Мать твою!.. – пронзительно закричал Рорк, не опасаясь на этот раз, что кто-то услышит его в этой пустоте.
      – Мать твою!.. Мать твою!.. – повторил он несколько раз.
      Несмотря на то, что этот крик выражал крайнюю степень отчаяния, Рорк отлично знал, что может ждать его впереди. К сожалению, вариантов было совсем немного. Тем не менее он предпримет попытку идти дальше, рассчитывая на благосклонность судьбы. Если найдет помощь, он спасен. Если нет, проковыляет еще примерно восемь часов, после чего наступит медленная и мучительная смерть от жажды. Он может забраться в какую-нибудь дыру еще на один день, но в конце концов в какой-то момент в течение последующих сорока восьми часов пустыня призовет его к себе. Он знал это, потому что однажды уже видел: нестерпимая жажда, губы все в трещинах, галлюцинации, коллапс, наконец, смерть.
      Единственное, чего он не позволит себе, – сидеть сложа руки и оплакивать свою судьбу.
      Рорк сделал робкий шаг вперед, и гримаса тотчас исказила лицо: он наступил на острый камень. Он приготовился сделать еще один шаг, когда в ночной тишине до него долетел какой-то звук, отдаленный грохот, который он принял за гром. Но откуда ему взяться? Ночное небо было чистым, и дождь был так же маловероятен, как беременность папы римского. Кроме того, звук был непрерывным и похож не столько на грохот, сколько...
      На самом деле это был совершенно обычный звук, тот, который он слышал так часто, что мгновенно исключил любую возможность услышать его здесь, среди дикой пустыни. Потом, как только он понял, что это такое, испугался... Неужели трудные испытания двух последних дней помутили его рассудок? Он стал просто ждать, почти надеясь на то, что звук исчезнет и будет совершенно очевидно, что у него галлюцинации.
      Но вот пришел новый сигнал – тихий, далекий свисток.
      Это, несомненно, был поезд.
      Рорк стоял, взволнованный, все еще охваченный сомнениями. Но они быстро отпали, поскольку теперь он отчетливо слышал равномерное постукивание колес на стыках рельс, устойчивую работу дизеля.
      Неожиданно он понял, что это должен быть именно поезд. Перед его глазами возникла карта, которую они изучали, когда планировали предстоящую операцию. С тех пор произошло так много событий, что ее детали стерлись в его памяти. Когда они выбирали наиболее оптимальный путь отхода из Аддис-Абебы, рассматривался вариант движения в восточном направлении. Рорк вспомнил, как Коллинз, говоря об особенностях этого маршрута, среди прочего упомянул и даже показал на карте пальцем железную дорогу, которая спускалась с нагорья сначала в восточном направлении и шла мимо северной стены Долины Разломов, а затем поворачивала на север к границе с Джибути.
      Шум постепенно ослабевал.
      – Эй! – закричал Рорк и, словно лунатик, заковылял в сторону звука, с проклятиями и гримасами на каждом шагу, на каждом остром камне, который впивался в его израненные ступни.
      Ощутив под ногами твердую каменистую поверхность и песок, он побежал, как мог, за звуком, который становился все тише и тише. Рорк остановился, чтобы проверить, в том ли направлении он бежит. Он уловил отдаленный гул, мягкий и манящий свисток, – но они все больше удалялись. Он снова побежал и бежал до тех пор, пока шум его собственного, разрывавшего легкие дыхания не заглушил все остальные звуки вокруг.
      Правая нога на что-то наткнулась – какой-нибудь корень? Падая, он понял, что повредил палец ноги. Вытянутые вперед руки уперлись во что-то твердое, по ребрам словно ударили железным прутом.
      Корчась от боли, Рорк понял, что споткнулся о рельс железнодорожной колеи.
      – Проклятье! – пробормотал он, переворачиваясь и садясь на рельс.
      С закрытыми глазами, задыхаясь от дикой боли, он не знал, что доставляло ему больше страданий: ступни, руки, ребра или ноги – все тело ныло и болело.
      Постепенно Рорк пришел в себя. Шок и боль уступили место озабоченности и тревоге. По обе стороны от него в темноту убегали рельсы, слабо поблескивая в свете звезд и низко висевшей луны. Если бы он так не торопился, ярдов за двадцать увидел бы эти чертовы рельсы. Идиот.
      Конечно, поезд ушел.
      Рой мыслей закружился в голове Рорка. Как часто ходят поезда по этой Богом забытой колее? Раз в сутки? В неделю? В месяц? Скорее всего нет. Путь находился в хорошем состоянии, рельсы блестели, что говорило о регулярном движении. Конечно, это не был важный железнодорожный узел вроде Клапемского. Всего лишь однопутка, а значит, и определенное количество разъездов. Протяженность дороги составляет несколько сотен миль. Если поезда должны ждать друг друга на разъездах, расписание может быть лишь приблизительным. Вряд ли в этих условиях можно обеспечить прохождение более чем одного состава в день.
      И он только что пропустил его.
      Рорк с тоской посмотрел вслед ушедшему поезду.
      Новая мысль пронзила затуманенное болью сознание. Когда он бежал к колее, горы находились прямо перед ним, а поезд исчез, удаляясь вправо от него в сторону нагорья и Аддис-Абебы. Таким образом, он шел на запад, а не на восток, то есть в направлении, противоположном тому, которое было нужно Рорку. Можно было предположить, что встречный поезд проследует позже. Но когда? Через час или через сутки?
      Ясно было одно: когда он придет, и если он придет, Рорк во что бы то ни стало должен на него сесть.
      Он подвел итоги. Они вовсе не были радужными: он, босой, стоит посреди каменистой пустыни, в грязной вонючей одежде, имея при себе лишь одеяло, карабин и пустую фляжку для воды. Это все. Тренировки по выживанию в чрезвычайных условиях, к сожалению, не подготовили его к чему-то по-настоящему серьезному. Во время походов все необходимое всегда оказывалось под рукой: спички, швейцарский армейский нож, зеркало и даже бритва. Это могло помочь извлечь какую-то пользу из окружающей обстановки.
      Он же располагал единственным орудием – карабином, от которого с точки зрения собственного выживания никакой помощи не было. Он уже сомневался, стоило ли вообще нести эту штуковину с собой дальше. Когда ты ослаб, каждая лишняя унция веса уже в тягость. Но Рорк знал, что должен беречь карабин. Он мог бы подстрелить из него любое животное, чтобы добыть пищу. В самом крайнем случае он убил бы Дживиса, разорвал его голыми руками и съел сырое мясо, подобно голодному шакалу. Если бы до этого дошло, он, пожалуй, съел бы грифа или змею. И потом, если он выживет, если он выберется из этой дурацкой ситуации и вновь окажется среди людей, оружие, безусловно, может понадобиться.
      Рорк сидел у края колеи и по очереди ощупывал поврежденные места. Ничего серьезного он не обнаружил. В его голове все время возникали, отменялись и переформулировывались планы последующих действий. В какой-то момент он подумал о том, что можно использовать карабин для остановки поезда. Но сразу же отбросил эту мысль: слишком рискованно! Никакой гарантии, что машинист остановит поезд, а он, ничего не добившись, обнаружит себя.
      Может быть, найти подъем пути, где поезд замедлит скорость и в этом месте вскочить в него? Все эти штучки в стиле Дикого Запада хороши только в кино, для этого потребовалось бы, чтобы скорость поезда не превышала десяти миль в час.
      А что, если попробовать остановить поезд? Он мог бы это сделать, будь у него Дживис. Он поставил бы верблюда поперек колеи, выстрелил бы в него и таким образом блокировал путь. Может быть, с помощью больших камней?
      Как действовать ему, если поезд охраняется? Эфиопия, разрываемая распрями, распадалась на части. В этих условиях все ценное, включая даже пассажиров, требует защиты. Всякая необычная вещь, например завал на железнодорожной колее, неизбежно вызовет подозрение. Он уже видел себя, ковыляющего из-за кустов к стоящему поезду – и только для того, чтобы наткнуться на десяток солдат.
      Теперь он мог точно сформулировать стоящую перед ним проблему. Как замедлить скорость или вообще остановить поезд, не вызывая при этом никаких подозрений?
      Рорк присел на корточки, подстелил одеяло и встал на колени, чтобы руками ощупать путь. Он не обнаружил никакой насыпи, шпалы были положены прямо на каменистую поверхность. Колея была узкой, на несколько дюймов меньше, чем стандартный размер в Англии. Он потрогал рельсы, после дневной жары они все еще были горячими.
      Жара. Огонь.
      Деревянные шпалы! Поджечь их, сразу же пришла в голову мысль, устроить костер! Наверняка при виде огня машинист сразу снизит скорость, хотя бы для того, чтобы убедиться в безопасности для прохода поезда. Со стороны это может даже и не вызвать подозрений: кусочек зеркала, случайная искра – все это естественная причина пожара.
      Итак, машинист замечает огонь и снижает скорость. Интересно, с какого расстояния он может его увидеть? Рорк посмотрел на уходящие вдаль рельсы. В темноте огонь виден на мили.
      Неожиданно в голову пришла мысль. Прошедший мимо поезд двигался ночью. Возможно, поезда вообще ходят только ночью. Днем, на жаре, раскаленные вагоны превращаются в душегубку; с другой стороны, трудно обеспечить охлаждение старых дизелей, и они могут выйти из строя. Зачем превращать относительно короткое путешествие по равнинной, но маловыразительной местности в чреватую непредвиденными приключениями и даже неприятностями поездку?
      В таком случае нельзя терять ни минуты. Поезд должен покрыть за ночь, скажем, сто пятьдесят миль пустыни, скорость не более двадцати-тридцати миль в час – для узкой колеи без твердой подушки это скорее всего так. Значит, речь идет о пятичасовой или восьмичасовой поездке. В этих рассуждениях есть здравый смысл.
      Рассвет наступит в шесть утра, сейчас одиннадцать ноль шесть. Господи! Уже надо начинать действовать. Но как? У него нет ни спичек, ни зажигалки, ни топлива.
      Топливо, конечно, не представляло особой проблемы. Чтобы разложить костер, даже самый маленький, вполне хватит растущего вокруг кустарника. Но вряд ли он сможет позволить себе затратить всю ночь, чтобы охапками перетаскивать из пустыни достаточное количество сухих веток. И еще одна сложность: сухое дерево горит быстро, поэтому любая ошибка в расчете времени может привести к тому, что костер прогорит еще до того, как появится поезд. О'кей. Тогда речь может идти лишь о маленьком костре, который надо разжечь сразу же, как он услышит шум поезда.
      Наконец, вопрос о том, как его разжечь? Старый прием бойскаутов – тереть друг о друга деревянные палочки – вряд ли пригодится в данном случае. Рорк вспомнил, как, проходя очередную тренировку на выживание в джунглях, в Белизе, он наблюдал демонстрацию получения огня старым индейцем. У него на коленях была небольшая дощечка из мягкого дерева, по поверхности которой он крутил двумя ладонями специальную палочку. От сильного трения в конце концов возникало пламя. Однако и доска, и палочка требовали такого же бережного хранения, как и спички, кроме того, сама процедура была трудоемкой. У Рорка осталось ощущение, что такой технике выживания старались научить как раз тех, кто на практике никогда не сможет ею воспользоваться. Даже индейцу эти палочки не были нужны.
      – Вы именно таким образом разжигаете огонь у себя дома? – спросил тогда с восхищением Рорк через армейского переводчика.
      Старый индеец бросил на него уничтожающий взгляд и вытащил из штанов обыкновенную зажигалку.
      – Вы можете жить, как ваши далекие предки, если вам это нравится, – сказал он. – Я не хочу.
      В то время как Рорк осторожно переходил от одного куста к другому, обламывая ветки, он окончательно понял, что единственным имеющимся в его распоряжении средством добыть огонь являются боеприпасы и карабин.
      Вопреки расхожему мнению, практически невозможно разжечь пламя, выстрелив в трут или любое другое сухое дерево. В результате сгорания пороха и трения в канале ствола пуля разогревается до высокой температуры, но никогда не достигает уровня, необходимого для возгорания дерева. Можно совершенно спокойно выстрелить в сосуд с бензином, не опасаясь возникновения пожара.