Скэмп побежал, потом вернулся, затем направился к воротам, которые вели в поле. Он бежал не своей обычной рысью, а странно прижимая брюхо к земле, и скрылся в темноте. Через секунду рычание перешло в визг, потом он рванул назад, к свету, и плюхнулся у ног Гаутера, издавая какие-то невообразимые звуки. Пес весь дрожал. Что-то его разозлило, но больше всего, как понял Гаутер, он испытывал смертельный страх.
– Что случилось, парнище? Что тебя напугало, а? – спросил Гаутер ласково, опускаясь на колени и пытаясь успокоить трясущегося зверя. Потом он поднялся и сам пошел к воротам, взяв ружье наперевес и направляя луч фонаря в поле.
Там, на сколько хватало света от фонаря, ничего необычного не было заметно. Скэмп, хотя и стал поспокойней, все еще волнуясь, поскуливал возле его ног. Ничего необычного? И все-таки что-то… погоди… он сосредоточился… Да!!! Вот оно! Холодный липкий воздух наплывал Гаутеру на лицо, и пахло чем-то странным, нездоровым, чем-то таким неожиданным, что узел инстинктивного страха как бы завязался у него в животе. Пахло стоячей водой и болотной прелью. Запах наполнил его ноздри и не давал легким выдохнуть воздух, и на одно мгновение Гаутеру представилось, как его засасывает в глубину черного болота, гадкого, злого. Он резко повернулся, дыхание у него перехватило, глаза были широко раскрыты, волосы на затылке стояли дыбом. Но через мгновение болотная вонь рассеялась и исчезла совсем, он снова вдохнул полной грудью чистую ночную прохладу.
– Ей-Богу, парнище, странные же вещи творятся тут этой ночью. Что-то это было неотсюдашнее. Откуда-то ветер подул, и не понять. Давай-ка обойдем все потихонечку.
Сначала Гаутер направился к конюшне. Принц бил копытом и был весь в мыле.
– Что ты, малышка? – сказал Гаутер ласково и провел рукой по дрожащим бокам коня. – Не дергайся. Постой спокойно, я тебя сейчас оботру.
Принц понемножку успокаивался, пока Гаутер протирал его вспотевшие бока мешковиной, и Скэмпу вроде тоже полегчало. Он поднял голову и уже больше не грохотал, а только слегка порыкивал, скорее угрожающе, чем нервозно, как будто старался доказать, что он вовсе и не трусил, а только гневался.
– М-да, – подумал Гаутер. – И это та собака, которая ни человека, ни зверя никогда не пугается! Мне здорово не нравится все, что нынче тут творится.
В коровнике коровы тоже беспокоились, таращили глаза и раздували ноздри, хотя они были поспокойнее, чем Принц.
– Нет, здесь никого нет, Скэмп. Пойдем поглядим в амбаре.
Они пошли туда, но там тоже все было как обычно, ничего не было тронуто.
– Все вроде бы нормально, – сказал Гаутер. – Давай быстренько обойдем все вокруг, и домой, заварим чайку, да уж скоро будет время доить. Никакого покою душе!
Когда они пересекли двор, на небе появились первые проблески дня. Скоро настанет новое утро и прогонит все ночные тревоги.
Гаутеру понемногу становилось стыдно за свой страх, спасибо еще, что не было никого, кто бы это заметил. Он улыбнулся с раскаянием.
Но тут же застыл, как вкопанный, а Скэмп, заскулив, прижался к его ногам.
Из темноты, откуда-то сверху над головой Гаутера пронесся резкий крик, слишком резкий для человеческого голоса, но непохожий и на звериный.
Во второй раз за эту ночь у Гаутера кровь застыла в жилах. Потом, глубоко вздохнув, он решительно направился к дому, не глядя ни направо, ни налево, ни вверх, ни вниз, и Скэмп ни на дюйм не отставал от него. Одним движением Гаутер повернул ручку замка, переступил через порог, захлопнул дверь и задвинул засов.
– Я не знаю, как ты, парнище, а я собираюсь выпить чашку крепкого чая.
Он зажег спиртовку, поставил чайник и, пока вода закипала, прошелся по комнатам, поглядеть, все ли там в порядке. Все было спокойно, только Сьюзен сонным голосом спросила, который час и почему Скэмп устроил такой переполох. Гаутер сказал, что лисица являлась в курятник, но Скэмп прогнал ее. Туже самую историю он выдал и Бесс.
– …а потом он стал лаять на собственную тень, так перевозбудился.
– Да? Интересно, а ты-то почему весь вспотевший, как кусок сыра? – спросила Бесс с подозрением.
– Ну, – начал он в замешательстве, – я думаю, просто в моем возрасте не очень полезно бегать по двору в такую рань. Но зато полезно попить чайку. Я тебе тоже принесу кружечку: чайник кипит!
Гаутер обвел взглядом кухню. Невозможно что-нибудь скрыть от Бесс. Она слишком хорошо его знает. Но что сказать ей? Что он, деревенский житель, испугался какого-то запаха и крика ночной птицы? Он чуть не покраснел, подумав об этом.
К тому времени, когда он заварил чай, оделся и умылся, за окнами рассвело и было уже пора доить коров. Солнце пробивалось сквозь облака. Гаутер почувствовал себя много лучше.
Он уже шел по двору, направляясь к коровнику, когда вдруг увидел разбросанные по булыжнику черные перья.
В каменном кольце
Четверг на ферме Хаймост Рэдмэнхей был всегда очень занятым днем. Помимо обычного круга дел Гаутер должен был готовиться к следующему. Раз в неделю, по пятницам, он ездил в Олдерли делать покупки и навещал старых друзей и знакомых, которых он снабжал овощами и яйцами. Так что большая часть четверга уходила на то, чтобы перебрать и почистить товар для пятничной продажи.
Когда с этими делами было покончено, Колин и Сьюзен поехали с Гаутером к колеснику в ближайший городок Моттрам Сент-Эндрю, чтобы заменить поломанную спицу в колесе. Работа затянулась почти до самого чая. А после Гаутер спросил ребят, не хотят ли они вместе с ним попытать счастье на озерце Раднор. И к тому же решить проблему ужина.
Они отправились полем и скоро достигли леса. Здесь подлесок был гораздо гуще, чем в лесах на Эдже, к тому же густо разрослась ежевика, так что Сьюзен порадовалась, что она догадалась надеть брюки. Повсюду росли высокие кусты рододендрона. А еще казалось, что этот лес просто кишит птицами. Они распевали на деревьях, шелестели в листве, плавали в маленьких ставочках.
– Я только теперь понял, что странного в тех лесах, что растут на Эдже…
– Птицы, – перебил Колина Гаутер. – Там их почти нет. Так было всегда, и я не знаю почему. Там столько деревьев, кустов и прочего, казалось бы, их там должно быть не меньше, чем здесь. Но там никогда не встретишь певчего дрозда. Бывало, я там бродил по полдня и едва встречал парочку сов. Да, это очень странно, если подумать хорошенько.
Их путь шел сквозь заросли рододендрона, тропинка едва ли заслуживала названия тропинки: так заросла. Земля была неровной и вся закидана валежником, но Гаутер бодро шел, неся удочку, и даже ни разу не споткнулся. Видно, он хорошо знал дорогу.
Сьюзен подумала, что худо бы им пришлось, если бы случилось бежать бегом по такой местности.
– Гаутер, – спросила она, – а тут тоже есть заброшенные шахты?
– Нет ни одной, мы находимся почти что на равнине, а шахты покрывают склоны холма, они сзади нас. Почему ты спросила?
– Так просто.
Рододендроны кончились у края озера. Оно было примерно с милю длиной и с четверть мили в ширину.
– Вот это озеро, – сказал Гаутер, усаживаясь на поваленное дерево, нависшее над водой. – Оно слегка заболочено, зато никто сюда не явится мешать нам ловить рыбу. Достань-ка из корзинки баночку с приманкой.
Гаутер пробрался по бревну почти до самого края, закинул удочку, вернулся, сел и, опершись спиной о вывороченные корни деревьев, раскурил трубку. Колин и Сьюзен разлеглись на сухой коре и стали глядеть на озеро. Золото заходящего солнца омывало их.
За два часа они поймали трех больших окуней, затем смотали снасти и направились обратно, успев добраться до дома засветло.
Следующим утром в деревне Олдерли Сьюзен отправилась с Бесс по магазинам, а Колин остался помочь Гаутеру разгружать овощи.
Они все собрались вместе к обеду, а после решили сопровождать Гаутера, пока он объедет клиентов.
День был жарким, и часам к четырем у ребят просто в горле пересохло от жары. Бесс сказала, что они могут пойти попить лимонаду и съесть по порции мороженого.
– Мы сейчас должны съездить еще на Мосс Лейн, больше чем полчасика это не займет. А вы подождите нас и прохладитесь немного.
Ребята не заставили себя долго просить и вскоре уже сидели в удобных плетеных креслах деревенского кафе со стаканами прохладного лимонада в руках. Сьюзен играла со своим браслетом, задумчиво пытаясь заглянуть в голубую сердцевину слезки.
– Трудно бывает уловить луч, – сказала она. – Никогда не знаешь… ага… погоди… вот он! Знаешь, он напоминает мне свет в Фундин…
Она вдруг замерла и молча уставилась на Колина. Он тоже вытаращился на нее с открытым ртом. Они оба, не отрываясь, глядели на камешек.
– Не может быть! – сказал Колин. – Но как?
– Вот именно – как.
– Я… не знаю… Но все-таки…
– Да нет! – сказал Колин. – Чародей узнал бы его с первого взгляда, ты не думаешь?
Сьюзен с облегчением откинулась на спинку кресла и перевела дух. Но через секунду она выпрямилась, не в состоянии вымолвить ни слова.
– Он не мог его увидеть! Я была в пальто! О, Колин!… Колин был потрясен не менее своей сестры, но он не мог так долго оставаться с открытым ртом. Следовало выяснить, и при этом быстро, действительно ли камень на руке у Сьюзен мог оказаться Огнеледом, или это всего-навсего просто кусочек хрусталя. Если камень на самом деле Огнелед, тогда, как видно, про это дознались злые силы, и в таком случае их схватка со свартами получала объяснение. Другой вопрос, как этот камень мог оказаться на руке у Сьюзен.
– Мы должны немедленно разыскать Каделлина, – сказал Колин, – потому что, если это Огнелед, то чем скорее он его получит, тем лучше для всех нас.
В этот самый момент подъехала тележка, и Гаутер крикнул ребятам, что пора домой. Они попытались скрыть свое волнение. Однако тот тихий шаг, который позволил себе Принц, поднимаясь на «передний» холм, как его называли местные жители, заставлял их чуть ли не лопаться от нетерпения.
– Бесс, – сказала Сьюзен, – ты точно ничего не можешь вспомнить про камешек на браслете? Мне бы хотелось знать о нем как можно больше.
– Нет, девочка. Я тебе рассказала все, что знаю сама. Моя мать получила его от своей матери, и она говорила мне, что так он передавался от старших к младшим. Бог знает, с какого времени. Да, и еще она говорила, что почему-то его нельзя никому чужому показывать, только близким родственникам, иначе настанут семь очень несчастливых лет, но моя мама была без предрассудков и не очень-то верила во всякую болтовню.
– И ты всегда жила в Олдерли?
– Да, Господи, ну, конечно! Я родилась и выросла в Хауффе, а мама моя была из Густри, а перед тем ее семья, кажется, была связана с Мобберли.
– Ох!
Колин и Сьюзен едва владели собой.
– Гаутер, – сказал Колин, – позволь нам со Сью сходить на Грозовую Вершину. Как нам туда побыстрей дойти?
– Что? Не попивши чаю? – воскликнула Бесс.
– Да, к сожалению. Это очень важно. И это пока секрет. И нам обязательно надо туда.
– Не намылились ли вы спуститься в шахты? – спросил Гаутер с подозрением.
– Нет, нет, – заверил его Колин. – Пожалуйста, нам очень нужно. Мы вернемся не поздно. А без чая обойдемся, не беспокойся.
– Дело ваше, это ваши желудки будут пустые, – сказал Гаутер, – только глядите, мне неохота ехать вас искать в полночь. А идти лучше всего от лесникова дома и по большой дороге, там у заброшенной каменоломни – развилка, пойдите по той дороге, что по левую руку, она вас и приведет на Грозовую Вершину.
Они достигли вершины Эджа и, проехав примерно четверть мили, Гаутер остановил Принца перед хорошеньким коттеджем, выстроенным из красного песчаника и уютно стоящим на опушке леса. От боковой стороны коттеджа начиналась песчаная дорога под прямым углом к основной дороге, убегала, теряясь за деревьями. Гаутер сказал, туда им и надо идти, чтобы быстрее достичь Грозовой Вершины.
Ребята спрыгнули с тележки, уверяя, что они не задержатся, побежали по дороге, а Бесс и Гаутер продолжили путь, обсуждая с умилением, как хорошо быть молодыми.
– А тебе не кажется, что лучше бы пойти той дорогой, которую нам указал Каделлин? Он говорил, что это единственная безопасная дорога, – сказала Сьюзен.
– Да некогда нам обходить вокруг, надо скорее показать Каделлину твой камень. Гаутер же объяснил, что это прямая дорога к Грозовой Вершине, да и белый день на дворе, не вижу, что с нами может случиться.
– Ну, ладно. Только как мы найдем Каделлина?
– Пошли туда, где были железные ворота, а там покричим. Он же чародей, он нас услышит… Надеюсь, во всяком случае, надо попытаться!
Ребята все глубже и глубже уходили в лес, пока не дошли до ровной поляны, где папоротник поредел и уступил место низкой густой траве, растущей на торфяной почве. Поляна вся пестрела солнечными бликами. И здесь, рядом с такой красотой им пришлось, правда, слишком поздно, убедиться, что чародей ничего не говорит зря, и что капканы, расставленные злом, имеют крепкие пружины и не выпускают свою добычу.
Из-под земли по всей поляне вдруг поднялись языки густого тумана, которые стали сливаться в сплошную клубящуюся пелену, доходившую ребятам до колен. Туман поколебался, сгустился еще больше и вдруг взвился вверх, скрыв от ребят солнце и всю живую жизнь вокруг них.
Это было слишком для Сьюзен. Нервы ее сдали. Убежать, вырваться из этого холодного облака, от того, что оно может в себе таить. Больше она ни о чем не могла думать. Она рванула вслепую, пробежала, запинаясь, несколько шагов, обо что-то споткнулась и с размаху упала на траву.
Сьюзен не ушиблась, но удар привел ее в себя. Удар и еще нечто. Падая, девочка вытянула руки перед собой, и когда она пришла в себя, то осознала, что руки ее не касаются земли, что под руками у нее – пустота. Она лежала, не смея шевельнуться.
– Сью, где ты? – послышался ласковый голос Колина. – С тобой все в порядке?
– Я здесь. Будь осторожен. По-моему, я на самом краю скалы, только ничего не видно.
– Не шевелись. Я иду к тебе.
Колин пополз на голос, но даже на этом коротком пути он чуть было не потерял направление в тумане, и прошло несколько минут, прежде чем он отыскал Сьюзен. Он подполз к ней на животе и лег рядом.
Торф кончался у него под носом, а дальше, внизу, виднелось море чего-то серого. Колин пошарил возле себя, нащупал камешек и швырнул его. Прошло не менее трех секунд, прежде чем камень стукнулся о землю.
– Хорошо, что ты споткнулась и упала, Сью! – проговорил он. – Видно, здесь эта заброшенная каменоломня. Тут довольно крутой обрыв. А теперь тихо, давай прислушаемся.
Но как они ни напрягали слух, до них не донеслось ни звука, слушать было нечего, точно они были единственными живыми существами на всей земле.
– Нам надо вернуться на дорогу, Сью. Надо постараться не производить никакого шума. Потому что тот, кто устроил этот туман, наверняка прислушивается. Если мы не отыщем тропу, то, скорее всего, будем кружить в тумане до самой ночи. Даже если тут никого нет и нас оставили в покое.
– Для начала, давай отойдем отсюда, а то здесь мы нарвемся на беду.
Они взялись за руки и медленно зашагали в сторону дороги. Время шло, и Сьюзен начинала все больше и больше тревожиться.
– Колин, – сказала она, – я пробежала не больше дюжины шагов перед тем, как споткнулась. А мы идем не меньше пяти минут. Думаешь, мы движемся туда, куда надо?
– Не думаю. Потому что не знаю, куда надо. Нам остается только надеяться на лучшее. Давай постараемся идти прямо, тогда, может, выберемся из этого тумана.
Но им это не удалось. То ли туман растекся на большое расстояние, то ли, как им показалось, он следовал за ними. Сделав несколько шагов, они остановились и прислушались. Но их окружало только холодное молчание тумана, и это действовало на нервы даже больше, чем если бы они слышали какие-нибудь звуки. Ничего не было видно больше, чем на пару ярдов в любом направлении, и ребята боялись свалиться в какую-нибудь незаметную шахту или сорваться в карьер, потому что к этому времени они совершенно утратили ориентировку.
Казалось, что дорога просто исчезла, но на самом деле несколько минут назад они пересекли ее, не заметив. Когда Колин и Сьюзен приближались к дороге, туман уплотнялся возле их ног, и они проходили мимо. Это продолжалось до тех пор, пока ребята не удалялись от цели.
Через четверть часа их начала пробирать дрожь, и они не могли с ней справиться: казалось, что сырость прямо вгрызается в их кости. Время от времени из тумана перед ними вставали сосновые стволы, так что создавалось впечатление, будто они движутся по залу с колоннами, у которого нет ни начала, ни конца.
– По-моему, мы ходим кругами, Колин. Давай изменим направление, нам не удается идти прямо.
– Заблудиться более безнадежно, чем мы сейчас, невозможно. Если хочешь, давай попробуем, хуже не будет.
Колин и Сьюзен не могли поверить своему счастью. Через полминуты они наткнулись на дуб, а за ним рос другой. Туман был по-прежнему плотным, но ребята почувствовали, что они стоят на твердой земле, и это вселяло надежду.
– Хорошо бы, Каделлин появился тут, – сказала Сьюзен.
– А что, это мысль. Давай позовем на помощь, может, он нас услышит.
– Но тогда мы себя обнаружим.
– Не думаю, чтобы это сейчас имело значение. Давай попытаемся.
– Ладно.
– Раз, два, три. Ка-дел-лин! На помощь! Каделлин!
Это было все равно, что кричать в набитую перьями подушку. Их голоса тут же замирали, впитывались, как губкой, плотной пеленой тумана.
– Вряд ли наши голоса слышны издали, – проговорил Колин с тоской. – Давай сделаем еще одну попытку. Раз, два, три. Каделлин, на помощь!
– Бесполезно. Он нас не услышит, – сказала Сьюзен. – Нам надо самим выпутываться.
– Давай не будем спешить, пошли понемногу, – предложил Колин. – Если кто-то собирался на нас напасть, то давно уж и напал бы, так ведь? А он, наверно, хотел нас просто напугать, а может, думал, что мы свалимся со страху в пропасть, или что-нибудь в этом роде. Пока мы будем идти не спеша, нам ничего не грозит.
Решение не было верным, но к тому времени у них не родилось никакого другого плана.
Несколько минут ребята продвигались в молчании, Сьюзен пристально глядела под ноги, а Колин присматривался и прислушивался, не раздастся ли какой звук или не появится ли знак, предвещающий беду.
Вдруг Сьюзен резко остановилась.
– Здравствуйте, а это-то что? Перед ними лежали два грубо отесанных валуна, а сверху еще такие же, еле различимые в тумане.
– Что бы это значило? Кажется, их сюда нарочно положили.
– Ладно, пусть. Нам некогда размышлять, пошли дальше.
Ребята миновали камни и, пройдя два шага, снова застыли на месте. Их сердца охватило отчаяние, холодное, как восточный ветер.
Ответ на вопрос Сьюзен был получен. Они находились внутри каменного кольца, низкая мрачная изгородь вставала перед ними, как только они пытались двигаться, точно отгораживая их от всего остального мира. Теперь перед ними возникли еще два камня, повыше остальных, и на одном из них восседало существо, вид которого мог бы устрашить самого отважного мужчину.
В течение трех фатальных секунд ребята стояли, глядя на него, не в силах ни двинуться, ни осмыслить, что происходит. И пока они стояли в нерешительности, камни сдвинулись, челюсти ловушки захлопнулись, а трава внутри нее, как мириады змей, приведенная в движение чьим-то колдовством, обвилась вокруг них стеблями и корнями, поймала, как в капкан.
Точно в каком-то кошмарном сне, Колин и Сьюзен делали попытки вырваться, барахтаясь, как осы в меду.
Таинственное существо медленно поднялось с камня и направилось к ним. Оно имело человеческие очертания, но все-таки не было человеком: несколько выше человеческого роста, с ног до головы завернуто в какую-то зеленую одежду, от которой исходил сырой, тлетворный дух, и через которую просвечивало неестественно худое тело и тонкие паучьи ножки. Глубоко надвинутый капюшон скрывал лицо, кожаные перчатки были натянуты на паучьи руки, в воздухе стоял запах гниющей воды.
Существо остановилось перед Сьюзен и властно протянуло к ней руку. Ни слова не было произнесено.
– Нет! – закричала Сьюзен. – Не отдам! И она спрятала руку за спину.
– Не тронь ее! – закричал Колин. – Если ты до нее дотронешься, Каделлин убьет тебя!
Скрытая капюшоном голова медленно повернулась к мальчику. Колин заглянул под капюшон, и отвага покинула его, ноги сделались ватными.
Затем существо резко выбросило руки вперед и опустило их обоим ребятам на плечи.
Им не оставалось никакого шанса бороться и защищаться. С неимоверной скоростью, такой, что крик ужаса так и застрял у каждого из них в горле, ледяное оцепенение от этих рук проникло в их тела, и они застыли парализованные, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.
В мгновение ока браслет был отстегнут с руки Сьюзен, и мрачное существо, повернувшись на пятках, шагнуло в туман. Туман завертелся вокруг него, как смерч, и вместе с ним исчез за деревьями.
Солнце осветило каменное кольцо и две неподвижные фигуры, стоящие посредине. Теплые солнечные лучи влили жизнь в их одеревеневшие тела, они снова смогли двигаться. Сначала дернулись руки, как у заводных кукол, потом повернулись головы, дрогнули ноги, и холодное оцепенение точно ушло в землю. Трава освободила их, и ребята встали на четвереньки, дрожа и хватая ртом воздух, и кровь стучала в их головах железными молотками.
– Скорей – вон из кольца, – с трудом выдохнул Колин.
Они, пошатываясь, двинулись влево и чуть не упали, наткнувшись на невысокую насыпь у той самой дороги, которую так долго искали.
– Надо найти Каделлина… Может быть… он догонит. Грозовая Вершина… впереди.
Ноги плохо слушались, каждая косточка болела, но ребята спешили, как могли, и через несколько минут у них вырвался крик облегчения: они действительно оказались у Грозовой Вершины.
Колин и Сьюзен бежали по камням в сторону железных ворот, с разбегу налетели на скалу, но никаких ворот там не оказалось. Они стали молотить кулаками по скале и звать чародея. Но ничего, кроме содранной кожи на костяшках, не достигли: ворота не появились, скала не раздвигалась.
Колин обезумел от отчаяния. Он выковырял из земли огромный камень и, схватив его двумя руками, стал колотить в безмолвную каменную стену, крича:
– Откройся! Откройся! Откройся! Откройся!
– Таким образом не полагается являться с визитом к чародеям, – произнес голос над его головой.
Фенодири
Колин и Сьюзен подняли головы, не зная, чего им на этот раз ожидать. Голос был довольно дружелюбный, но кто его знает!
Со скалы свешивалась пара ног и поблескивала пара глаз, черных, как сливы на терновнике, глаза помещались на кожистом лице под кустистыми бровями. Лицо было бородатым.
– Скалы – старый упрямый народ, они появились раньше нас и останутся, когда нас уже не будет. Время принадлежит им, и они не любят, когда их торопят.
Проговорив все это, лицо исчезло, ноги качнулись и скрылись из виду, со скалы что-то скользнуло, плюхнулось, и перед ребятами из-за скалы появился человечек в пять футов ростом. На нем была сероватая туника, перехваченная поясом с расшитой зелеными спиральками каймой, остроносые ботинки и штаны, туго стянутые кожаным ремнем. Его черные волосы спускались до плеч, на лбу виднелся золотой кружочек.
– Ты… гном? – спросила Сьюзен.
– Именно.
– Меня зовут Фенодири Уайнскин,[8] а еще непочтительные друзья зовут меня Скуэбноуз.[9] Так что нам есть из чего выбрать, – гном выпрямился и окинул Колина и Сьюзен пристальным взглядом. В его лице читалась та же мудрость почтенного возраста, что и у Каделлина, но в выражении глаз было больше легкости и веселья.
– О, пожалуйста, – обратилась к нему Сьюзен, – отведи нас к чародею, если только ты можешь. Случилось нечто ужасное, ему надо сообщить немедленно, не то будет поздно.
– Что будет поздно? – спросил Фенодири. – Впрочем, чего это я задаю вопросы, когда происходит такое волнение и спешка. Давайте поищем Каделлина.
Он нежно погладил грубый камень скалы так, как человек обычно оглаживает бока любимой лошади. Скала медленно зашевелилась, раздвинулась посредине, и вот уже показались железные ворота и голубой свет Фундиндельва.
– Вот тоже эти ворота, – продолжал Фенодири оживленно, – это мой отец их сделал, так что они меня слушаются, хотя волшебные чары мне неведомы.
Он приложил свою руку к железу, и ворота растворились.
– Держитесь поближе ко мне, а то потеряетесь, – бросил он через плечо.
Гном быстро двинулся вдоль уходящего вниз туннеля подпрыгивающей походкой. Колин и Сьюзен поспешили за ним, а скала и железные ворота тут же захлопнулись, и вот они опять очутились далеко от мира людей.
Они все углублялись и углублялись в Эдж, и наконец, миновав зигзаги туннелей, оказались в той пещере, где отдыхали ребята в тот вечер, когда впервые встретили Каделлина. Там они его и застали. Он сидел, читая, за столом, но поднялся, заслышав, что они приближаются.
– Доброго дня тебе, Каделлин Силвербрау,[10] – сказал Фенодири.
– Тебе тоже, Уайнскин. Ну, какие дурные вести принесли вы мне, дети? Я ждал их, только не знал, в чем они состоят.
– Каделлин! – закричала Сьюзен. – Моя слезка и есть Огнелед, и ее у меня только что украли!
– Что за слезка? Я не понимаю.
– Моя, моя слезка! Мне ее подарила мама, а ей – Бесс Моссок.
И она, запинаясь и путаясь, вывалила всю историю камня.
Чародей постарел прямо у них на глазах. Он тяжело опустился на стул, лицо его посерело.
– Это тот самый, тот самый камень. Никакой другой так не вспыхивает голубым огнем. И он был тут, возле меня, и я не услышал его призывов!
Чародей сидел с затуманившимся взором, старый, уставший человек. Потом закипел гневом. Он вскочил со стула, охваченный почти юношеским порывом, распрямился, как бы заполнив собой все пространство пещеры.
– Гримнир! Это ты решил стать моей погибелью в конце концов? Скорее! Мы должны захватить его на земле, пока он не погрузился в озеро! Я убью его, раз уж на то пошло!
– Нет, Каделлин, – сказал Фенодири. – Кровь кинулась тебе в голову и затмила холодный рассудок. Уже час прошел с тех пор, как этот, покрытый толстой шкурой, направился в сторону озера, сейчас он уже успел скрыться во тьму, и даже ты не посмеешь за ним последовать. Оттуда он только посмеется над тобой. Зачем тебе это нужно, дружище?
– Насмеется? А разве не для того, чтобы насмеяться надо мной, он оставил в живых этих детей?! Он никогда не оказывает милости ради милости! И как бы я иначе узнал эту горестную весть? Вот я и смакую его триумф, он этого и добивался!
– Верно. Хочешь, не хочешь – камень теперь у него. И все, что нам осталось – это следить и ждать, только я не знаю, чего мы этим достигнем.
Каделлин взглянул на детей, которые стояли, подавленные, посреди пещеры.
– Колин, Сьюзен, вам довелось быть свидетелями того, как написалась черная глава в книге вселенной. Чем это кончится, ни один человек не может сказать. Но вы ни в коем случае не должны ни в чем себя винить. На этот раз дорога эльфов не спасла бы вас от того, кто в этот день предстал перед вами – от Гримнира, покрытого толстой шкурой.
– Но что он такое? – спросила Сьюзен, бледнея от воспоминания от этой встречи.
– Он – человек, или, вернее, был человеком. Когда-то он проходил разные науки у мудрейших из мудрейших. Он сделался крупнейшим знатоком народных поверий. Но в своей алчности к знанию он проник в запрещенные тайны народной мудрости. И черная магия опустошила его сердце, превратила его в чудовище. Он покинул дневной свет и отправился жить в бездонные глубины озера Ллин-дху – Черного озера, как и Грендель[11] в стародавние времена.
Он накапливал и накапливал зло и сделался почти таким же, как те существа, что прислуживают своему господину в Рагнароке. И вот сегодня он, мой самый главный враг, появился перед вами.
– Никто из живущих никогда не видел его лица и не слышал его голоса, – добавил Фенодири. – У гномов есть легенда, что он не показывает свое лицо оттого, что его где-то в глубине сердца жалят, как оводы, стыд и раскаяние, воспоминание о том, кем он был и кем в конце концов стал. Но это всего лишь легенда, и в этот печальный час ее можно и не вспоминать.
– Нет у нас времени разбирать народные сказки, – сказал Каделлин. – Мы должны сделать, что можем, и при этом не теряя времени. Скажите-ка мне, кто мог видеть камень и опознать его?
– Да никто… – отозвался Колин.
– Селина Плейс! – закричала Сьюзен. – Селина Плейс! Моя слезка тогда вся затуманилась. Колин, разве ты не помнишь? Она, должно быть, ее разглядела, она как раз тогда и остановилась на дороге, чтобы убедиться в этом.
– Ха, – с горечью рассмеялся Фенодири. – Меняющая Обличье взялась за свое! Мы бы сразу догадались, насколько все серьезно, если б знали, что она причастна к этому.
– О, почему же вы мне не сказали, когда мы встретились в первый раз? – воскликнул чародей.
– Я совсем забыл, – печально ответил Колин. – Я думал, это не имеет значения. Я решил просто, что у нее не все дома.
– Не имеет значения? Не все дома? Вы только послушайте его! Да Селина Плейс, как ее называют люди, главная ведьма у мортбрудов! Ее зовут Морриган, она – проклятие, насылаемое на людей.
На мгновение показалось, что вот-вот на Каделлина найдет приступ гнева, но он всего лишь вздохнул и покачал головой.
– Ладно. Что случилось, то случилось. Сьюзен чуть не плакала. Ей было тяжело видеть старого человека таким потерянным, тем более, она чувствовала себя виноватой в этом.