Она потянула на себя дверь и окинула беглым взглядом человек пять, сидящих у многоцветного сияющего пульта с мониторами, – режиссер, ассистент, техники. Позади был еще один пульт, отделенный стеклянной перегородкой, – Майя знала, что на нем работают звуковики. А впереди находилась огромная стеклянная стена, за которой внизу была видна студия. Она поняла, что не ошиблась дверью: на мониторах и за стеклом внизу, на ярко освещенной площадке, торчали Дмитрий Усачев, ведущий, и Алексей Кисанов, частный детектив и гость передачи.

Почти никто не повернулся в ее сторону. А те, кто повернулся, тут же уставились обратно на мониторы: мало ли кто тут шастает, то ли ищет кого, то ли случайно заглянул.

Но когда Майя шагнула в аппаратную и рванула к лестнице, ведущей вниз, в студию, вслед ей закричали: «Девушка, куда вы, туда нельзя!» Но Майя не повернула и головы, она сбежала по лесенке вниз, обогнула какую-то декорацию и увидела залитую светом выгородку, окруженную камерами и осветительными приборами.

За стеклянным треугольным столом сидели на высоких, как в барах, табуретках, тоже стеклянных, Усачев и Кисанов. Картина была немного странной: толстый Усачев благополучно облепил телесами табурет, тогда как Кисанов словно парил в воздухе…

* * *

…Поза была довольно странной, неудобной. Алексей видел себя на мониторе: он словно завис в воздухе, по-дурацки поджав под себя ноги, опирающиеся на невидимую перекладину. Мелькнула мысль, что так задумано хитрым Усачевым неспроста: он намеренно вызывал у своих гостей чувство дискомфорта, чтобы было проще выбить их из привычного самоощущения и неожиданно спровоцировать. Под лучами софитов было невыносимо жарко, хотелось вытащить платок и обтереть лицо, но он стеснялся сделать это перед камерами и оттого еще больше злился на Усачева.

Усачев уже заканчивал свою «лисью песенку», и Кис только удивлялся, откуда тот информацию накопал о подробностях дел, которые Алексей расследовал. Впрочем, особо долго ломать голову не приходилось, ибо существовало только три возможных варианта: рассказать о чужих секретах известному ведущему мог или он сам, Алексей, либо его клиенты, либо кто-то с Петровки, с которой Алексей регулярно сотрудничал, обмениваясь информацией в расследованиях. Поскольку первое и второе легко и уверенно исключалось – сам Алексей доверенные ему тайны хранил, как несгораемый сейф, а уж его клиенты тем более, – то оставалось третье: у Усачева должны быть информаторы в милицейских кругах.

Усачев, явно довольный собой, рассказывал доверительно и задушевно в объектив камеры о том, как Алексей Кисанов, настоящий герой, «которого теперь оценит по заслугам вся страна и к которому, без сомнения, теперь толпами повалят все потенциальные клиенты», ловко раскрывал сложнейшие дела. В то время как бесполезная и прогнившая организация под названием милиция, на содержание которой честные налогоплательщики отрывают от кровного семейного бюджета кусок, не в состоянии обеспечить гражданам ни защиты от преступников, ни их поимки! Напротив, эта насквозь коррумпированная организация уже давно превратилась в превосходное орудие прикрытия бандитов – от честных граждан и от правосудия!..

Алексей легонько кивал головой, как бы соглашаясь, в такт речам ведущего. И когда Усачев, уверенный в том, что жертва схвачена надежно и уже рыпаться не будет, предоставил ему слово, Алексей проговорил с любезной улыбкой: «Вы тут меня почти задушили комплиментами… У меня для вас есть ответный: вы потрясающе осведомлены. Информация об этих делах является строго секретной, совершенно не представляю, как вы могли ее раскопать?» – и с простодушным видом уставился на Усачева.

Ведущий расплылся.

– У меня есть свои маленькие профессиональные тайны. Предмет журналистики – это информация. Кто-то производит йогурты, кто-то – машины. Основной товар, который журналистика предлагает потребителю, – это информация, и мы, журналисты, делаем все, чтобы людей этим товаром обеспечить, то есть его добыть…

– И выгодно продать, – закончил за него Кис. – Не буду спрашивать о ваших доходах, но всем известно, что заработки телевизионных ведущих выходят за пределы воображения… Разумеется, вы можете потратить часть ваших заработков на покупку информации? Или в бюджете передачи предусмотрена специальная статья расходов? Поскольку я вам о своих расследованиях не рассказывал, а мои клиенты тем более, то следует предположить, что вы оплачиваете услуги кого-то из милицейских работников в обмен на информацию… Правильно?

– У меня там друзья, это естественно… – Усачев осторожно кивнул, не понимая, куда клонит Алексей.

– …Которым вы платите за информацию, – закончил за него Алексей. – То есть вы по существу один из тех деятелей, которые коррумпируют милицию, – сообщил задушевно Алексей, послав улыбку в камеру для Александры.

– Что вы, вовсе нет! – спохватился Усачев. – Это вовсе не является коррупцией, это святая святых, это информация, каждый гражданин демократической страны имеет право на информацию, оно гарантировано Конституцией…

– Вы приходите к человеку, – перебил его Алексей, – который получает в месяц в лучшем случае сумму, которую вы имеете за один день. И вы легко подкупаете его для того, чтобы он, в нарушение всех инструкций и просто этики, выдал вам секретные сведения, после чего вы их разглашаете на всю страну, зарабатывая популярность. Если это, по-вашему, не коррупция, если это в порядке вещей, то будемте снисходительны и к бандитам: они тоже покупают «информацию» о ходе расследования их грязных дел, что позволяет им опережать действия милиции и вовремя заметать следы. Это вполне вписывается в ваш подход к вопросу, верно? У бандитов тоже в милиции «друзья», точно как у вас. И друзья им помогают, как и вам, по дружбе. Выражающейся в увесистых, надежных, зеленых дензнаках. Я не намерен обсуждать с вами моральную сторону вопроса, я только хочу уточнить: чем это вы, собственно, только что так возмущались, когда ругали милицию?..

* * *

…Сказать, что она ворвалась на съемочную площадку, было бы явным преувеличением, ее фигура была слишком хрупка, чтобы произвести физическое действие, достойное этого глагола. Скорее влетела, как дуновение ветра, и внезапно укоренилась прямо между мужчинами – почти рост в рост с сидящими – и, переводя безумные глаза с камеры на камеру, заговорила срывающейся скороговоркой:

– Я хочу сделать заявление… Моего мужа убили… Меня обвинят, потому что все подстроено так, чтобы подумали на меня… Но это не я!.. Меня подставили!.. Это мафия! Я, Майя Щедринская, журналистка, я вышла на очень крупную организацию, занимающуюся поставкой наркотиков в Россию и русских девушек в иностранные бордели. В ней замешаны высокопоставленные лица, крупные государственные чиновники, у меня есть компрометирующие материалы, и теперь они все так специально подстроили, чтобы подумали на меня!..

Усачев дернулся всей своей грузной массой и вцепился в плечо девчонки.

– Безобразие! – прошипел он. – Что это за бред? Где охрана? Кто вы такая? Кто вас сюда пустил?!

Но, вспомнив, что он в эфире, отпустил девчонку и снова повернулся к камере, улыбаясь, хоть и кривовато:

– Как видите, дорогие телезрители, у нас тут некоторое незапланированное происшествие. Прошу нас извинить, это недоразумение, мы сейчас разберемся.

– Они хотят меня уничтожить! – звенел срывающийся голос Майи, перекрывая слова Усачева. – Я обращаюсь ко всем: если со мной что-нибудь случится – знайте, что…

– Запись! – рыкнул Усачев, склоняясь к лацкану пиджака, где торчал маленький микрофон.

– …Что это мафия! – выкрикивала Майя.

– Немедленно дайте запись! – прохрипел в отчаянии ведущий.

Но в наступившее короткое замешательство камера ослушалась и сделала наезд крупным планом на непрошеную гостью, бледную от отчаяния и страха, с глазами, расплескавшимися на пол-лица, как вышедшее из берегов озеро.

Потом камера успела схватить фигуру охранника, который вбежал в студию и теперь направлялся быстрым шагом к столу, где находилась вся троица, и тут же вернулась на лицо девушки, с ужасом смотревшей на его приближение; затем объектив скользнул по разъяренному лицу Усачева и невозмутимому – Кисанова и снова нашел застывшую в напряженной позе фигурку девушки… И здесь камера за что-то зацепилась своим глазком, на что-то нацелилась, пока непонятное, пока смутное… Наезд крупным планом… И ах! – выдохнули миллионы телезрителей у экранов: в центре кадра ясно очертился пистолет. Небольшой, карманной модели, в которой знаток опознал бы «вальтер».

Вот ручонка, неотступно сопровождаемая камерой, поднимает пистолет; вот его для верности прихватывает вторая ручонка, вот, помедлив, поколебавшись мгновение, пистолет выбирает направление и…

И утыкается в висок почетного гостя, героя, которого теперь уж точно вся страна будет знать в лицо: в висок Алексея Кисанова, частного детектива.

Охранник оторопело замирает, не зная, что предпринять.

– За-апись! – проорал Усачев.

В эфир наконец пошла та часть передачи, которая была сделана в записи, но камера все снимала, увековечивая кадры, которые позже будут рассмотрены с пристрастием следствием в замедленном прогоне.

– Не вздумайте звать милицию, – говорит хрупкое создание, обводя присутствующих заледеневшими глазами. – Иначе я его пристрелю.

В дверях студии уже начал толпиться народ, еще двое из местной охраны протискиваются вперед и останавливаются, сраженные неожиданным поворотом дела.

Немая сцена, народ безмолвствует. И потому особенно отчетливо слышен тонкий голосок, в котором вдруг зазвенели металлические нотки:

– Пошли, – командует она, – с вещами на выход, господин сыщик.

Обалдевшая толпа расступается и дает пройти этой странной парочке. До виска Кисанову, вставшему во весь рост, девушка теперь не достает, но зато держит пистолет прямо под его лопаткой. Одно неосторожное движение, и эта истеричка и впрямь может выстрелить…

Алексею происходящее казалось какой-то буффонадой, но его лопатка чувствовала вполне реальное дуло. Маленькая лапка держала пистолет крепко, хоть сама девица вся дрожала, как мокрая собачонка. Кис подумал, что было бы очень просто вывернуться из-под дула, достаточно резко пригнуться и опрокинуть девчонку через себя, но, с одной стороны, есть риск, что дуреха с перепугу начнет палить невесть куда, если, конечно, ее пистолет вообще заряжен, с другой – ситуация Киса необычайно забавляла и даже интриговала его профессионально натренированное любопытство.

Охрана следовала за ними на некотором расстоянии, но в лифт крошка с пистолетом никого не пустила под угрозой открыть стрельбу. На пост при выходе была передана команда пропустить, и вот уже двое – издалека можно было подумать, что девчушка пытается обнять папу, но ручка, не дотянувшись до мужского плеча, просто замерла на спине, – вышли на улицу.

Стадо милицейских машин уже где-то подвывало сиренами, приближаясь; дуло пистолета подпихнуло Алексея в спину: поживее! Кис проворчал: «Осторожно, девушка, вы вообще-то обращаться с оружием умеете? А то пристрелите меня, не ровен час, что будете делать тогда без заложника? Заложника беречь надо…»

Ответом ему было тихое нежное: «К вашей машине, быстро! Ключи! И поосторожней с карманами, я успею выстрелить раньше, ясно?»

Кис, не оборачиваясь, залез в карман и протянул назад связку. Раздался щелчок кнопки центрального замка.

– За руль!

Она скользнула на заднее сиденье «Нивы» Киса и пристроилась с пистолетом за его спиной.

Кис, которому было велено ехать, тронулся, усмехаясь. Он развлекался: его похищали! Да кто! Какая-то писюха с почти игрушечным пистолетом.

Цирк, оперетта, мультик, и только.

* * *

Он ехал на совесть быстро. Как бы ни смешна была девчонка за его спиной, выстрелить она могла – от отчаяния, от нетерпения, нечаянно дернувшись… А вкупе с его любопытством подобная вероятность была хорошим стимулом.

Они исчезли из виду раньше, чем милиция успела понять, в чем дело, в каком направлении исчезла беглянка с заложником, и передать дорожному патрулю номер машины Кисанова. Они успели проскочить Алтуфьевское шоссе, притормозив до приличной скорости у поста ГИБДД, и сразу за Кольцевой углубились в какие-то проселочные дороги. У обочины леса девчушка велела остановиться. Плотно прижимая пистолет – на этот раз к шее Алексея, – она заставила его пересесть на пассажирское сиденье, сама перебралась вперед на водительское и, приказав держать «руки вверх», обшарила его карманы. Оружия в них не оказалось, зато во внутреннем кармане она нашла мобильник, который тут же и отключила. Затем открыла бардачок, покопалась в нем и обнаружила пару наручников. Дитя возликовало: ого, настоящие! И велело детективу подставить руки. Прикусив от усердия язычок, удовлетворенно защелкнуло наручники на мужских запястьях. После чего она тщательно завязала ему глаза шелковым душистым шарфиком, снятым с нежной шейки.

Покончив с процедурой взятия в заложники, девушка набрала по своему мобильному номер и проговорила: «Веня? Это я… У меня беда. Я могу к тебе приехать прямо сейчас? Только я не одна. Спасибо, я знала, что ты так ответишь».

По короткому треньканью Алексей сделал вывод, что она отключила и свой мобильный. Стало быть, девица знает, что по работающему сотовому можно установить ее местонахождение. Ишь ты, какой нынче народ пошел образованный…

Если только, конечно, эта девица в качестве представителя народа не продумала и не разузнала все специально заранее…

Спустя примерно час машина затормозила. Кису было предложено выбираться. Дуло пистолета больше не заигрывало с его телом, но с завязанными глазами и в наручниках он вряд ли мог представлять опасность даже для кошки. Он прошел, поддерживаемый галантно под локоток, несколько метров вперед и остановился. Тяжелый, неравномерный скрип деревянных ступеней и глуховатый мужской голос: «Здравствуй, девочка. Рад тебя видеть. Кто это с тобой?»

– На, – поприветствовала его в ответ «девочка».

С точки зрения Киса – если можно иметь «точку зрения» при завязанных глазах, – словом «на» была сопровождена передача пистолета.

– Развяжи ему шарф, но наручники оставь, – продолжала его похитительница. – И держи его на мушке, никто не знает, чего от него можно ждать.

Через минуту повязка с глаз детектива была благополучно снята. Бородатый мужчина, судя по всему, телефонный Веня, держа Алексея на прицеле пистолета, свободной рукой поднес шарфик к лицу и вдохнул его запах.

– «So pretty»^[3], – сказал он задумчиво. И, доброжелательно поглядев на Кисанова, пояснил: – Духи так называются. Картье. Вам понравился запах?

Впрочем, ответа бородатый не ждал и, сделав жест к крыльцу, объявил:

– Милости просим, пожалуйте в дом.

И легонько подтолкнул детектива пистолетом в плечо.

Направляясь к крыльцу, Алексей мельком осмотрелся: высокий добротный кирпичный забор, из-за которого подглядывали за домом верхушки сосен, крепкие металлические ворота. Просторный крестьянский двор, уходящий за дом, – виден был огород, ягодные кусты – хозяйство, стало быть; перед крыльцом площадка, усыпанная гравием; в правом углу двора к забору притулился сарай, в левом – гараж.

Дом был большой, настоящий деревенский, кулацкий, из толстых старых бревен. Веня, следовавший позади Алексея, скрипел гравием неравномерно, и Кис сделал вывод, что мужчина хромает. Скрип лестницы под шагами Вени подтвердил его предположение.

Внутри, однако, дом поражал совсем не деревенским уютом и напоминал скорее дачу в стиле «охотничья изба», как ее представляют городские жители, привыкшие к комфорту и имеющие на него средства. Впрочем, печь была настоящей, русской, покрытой изразцами, – не какой-то там дурацкий камин, из которого вечно выстреливают раскаленные угли, прожигая дорогой паркет. Да и пол был вовсе не паркетным, а дощатым, как положено в русской избе, хотя доски были некрашеными, просто покрыты прозрачным лаком. На полу, по центру просторной комнаты, разлеглись медвежьи шкуры. Два окошка на противоположной стене, за ними виден довольно большой ухоженный сад с огородом. Кис быстро рассмотрел длинный ряд стеллажей с книгами у правой стенки, отметив преобладание компьютерной тематики и философской литературы с уклоном в Восток. У левой стены он приметил дорогую аудиотехнику, а рядом с ней здоровую бочку, лежавшую горизонтально на ножках, похожих на козлы, только из настоящих толстых сучьев. Посреди бочки находилась откидная дверца, и Кис задумался о ее назначении.

Впрочем, долго ему размышлять не пришлось, потому как бородач спросил:

– Что желаете пить? Виски, водка, джин, коньяк? – и открыл дверцу в бочке, в глубине которой вспыхнул свет и засияли бутылки.

– Коньяк, – ответил Кис.

– Присаживайтесь, – Веня кивнул на кресла. – Садись, Майя.

Ага, вот уже кое-что: сумасшедшую девицу зовут Майя. Кис помнил, что она выкрикнула свое имя на телевидении, но он тогда не запомнил его, несколько оглушенный неожиданностью ее появления.

Алексей, следуя приглашению хозяина, сел. Майя забилась в соседнее кресло, вжавшись в спинку всем телом, подобрав колени, которые обхватила руками. Наконец-то Кису представилась возможность разглядеть ее. Он бы ей дал лет пятнадцать на вид, но она говорила о муже, которого убила не она, следовательно, ей должно быть хотя бы восемнадцать-девятнадцать. На ней был летний шелковый костюм цвета бронзы, состоящий из короткой юбки, крошечного топика на бретельках, открывающего живот, и маленького ханжеского пиджачка, прикрывающего весь этот соблазн, чтобы сделать его еще более соблазнительным. Тонкий шарфик, которым были завязаны глаза Алексея, она небрежно повесила на спинку кресла. Босоножки, такие же бронзовые, в тон костюму, она сбросила, и маленькие голые ступни с бледно-розовыми ноготками придавали ей беззащитный вид. На правой щиколотке тускло светилась тонкая золотая цепочка. Юбку Майя натянула на колени изо всех сил, но этот ложно-целомудренный жест не слишком помешал Кису увидеть за согнутыми коленками верх ее ляжек и даже треугольник темно-золотого шелка трусиков между ними. Майя была очень миловидна, хрупка и воздушна на вид и как-то на редкость гармонична: золотистые, светло-рыжие, как майский мед, волосы удачно сочетались со светлыми прозрачными глазами, белой кожей, невесомостью тела, цветом костюма и даже трусиков.

Застыв в углу кресла, Майя была задумчива и молчалива. Взгляд ее прочно приклеился к столику, она не смотрела ни на Киса, ни на Веню, которого, кажется, такое экстравагантное поведение ничуть не удивляло. Он не задал до сих пор ни одного вопроса, хотя Майя по телефону ему сообщила, что у нее «беда», привезла ему незнакомого мужчину с завязанными глазами и в наручниках и вручила хозяину пистолет. Кис бы, пожалуй, на его месте от вопросов не удержался. Философ, должно быть, судя по литературе на полках. Какой-нибудь «дзен-буддист», нынче их страсть сколько развелось.

Веня поставил на низкий столик, сделанный из огромного пня, рюмку для Алексея, джин со льдом, тоником и кусочком лимона для Майи – ее он не спрашивал, хорошо, стало быть, знает ее вкусы – и водку для себя.

– Будемте знакомы, – поднял Веня стопку. – Я Вениамин. А вас как величать?

Вениамину Кис дал бы лет сорок пять на глаз, но весьма вероятно, что он был моложе: борода с ранней проседью прибавляла ему возраста. Длинные густые волосы, также с проседью, стянуты в хвост. Черные, цыганские, глубоко посаженные глаза были умны и вполне доброжелательны, и вообще с его лица не сходило невозмутимое выражение «здрасте, гости дорогие!». Он действительно хромал на правую ногу, и Кис рассмотрел ортопедический ботинок и увесистую самодельную клюку, приставленную к книжному стеллажу.

– Алексей, – представился он Вениамину. – Может, снимете с меня наручники? Я не уверен, что в них удобно держать рюмку с коньяком.

– Боюсь, что ваша просьба преждевременна. Придется вам управляться в них.

– Тогда не будем терять время. Объясните мне, что происходит.

– Не могу, – сказал Веня. – Пока сам не знаю.

Кис вопросительно уставился на Майю, но она молчала, по-прежнему ни на кого не глядя. Поймав взгляд детектива, Вениамин добавил:

– Она вам обязательно объяснит. Когда сочтет нужным.

– Хорошо, – не сдавался Кис. – Дайте мне хотя бы позвонить. Я просто скажу любимой женщине, что со мной все в порядке.

– Касьяновой? – вдруг очнулась Майя.

– Вы знакомы? – спросил он.

– Немножко. Встречались на тусовках, я тоже журналистка… Начинающая, – добавила она. – Вы из тех мужчин, которые всегда отчитываются о своем местонахождении и времяпрепровождении?

– Послушайте, Майя… Я ведь не за хлебом вышел. Вы меня умыкнули под дулом пистолета прямо из кадра, и вся страна видела это… Включая Александру. Она волнуется, что естественно. И потом, разве ваш муж не звонил вам с работы, чтобы сообщить, что возникли непредвиденные обстоятельства и он задерживается? Разве это не нормально?

– То муж! А она вам не жена!

– Вы неплохо осведомлены о моей личной жизни. Должен ли я сделать вывод, что нахожусь здесь не случайно?

– Вы должны сделать вывод, что вам не следовало связываться с известной журналисткой, потому что теперь о вашей жизни осведомлена вся страна! Веня, дай ему свой мобильник, мой может быть на перехвате, его тоже. Только ни слова лишнего, имейте в виду. Ни где вы, ни с кем вы. Только что вы живы и пока вне опасности.

– А я вне опасности?

– Зависит от вашего поведения.

– Ага, неплохо для начала, – удовлетворенно ответил Кис и набрал номер. Было непривычно все делать двумя руками, поскольку одна неотвратимо болталась возле другой, пристегнутая наручниками.

Он действительно произнес в трубку только две короткие фразы:

– Саша, со мной все в порядке, никакой опасности нет, поверь мне. Не волнуйся, обещаешь?

Он отключился, и тишина, внимательно впитавшая его краткую беседу с Александрой, обступила его. Кис посмотрел по очереди на Майю и Вениамина – и два взгляда поспешно отлепились от его лица, переместившись на столик.

Тишина длилась сценой из немого кино, безмолвным танцем рук и стаканов в ограниченном пространстве столика (не хватало только сопровождающего треньканья пианино):

Алексей изловчился и выпил коньяк.

Майя взяла свой джин.

Веня налил себе вторую стопку.

Подлил еще коньяку Алексею.

Майя допила джин и протянула стакан Вене.

Веня приготовил по тому же рецепту: тоник, лед, лимон.

…И только отпив из нового стакана, Майя озвучила затянувшийся в немоте кадр.

Мужчины слушали, не перебивая, историю о том, как она спустилась вниз и увидела тело мужа в крови, как схватила пистолет, выбежала из дома и умчалась куда глаза глядят, и все остальное, вплоть до сцены на телевидении – это уже для Вениамина, который телевизор не смотрел и не был в курсе случившегося.

Когда Майя затихла, неожиданно оборвав рассказ на слове «Я…» с многоточием, за которым ничего не последовало, Алексей спросил:

– Вы мужа любили?

– Очень.

– Тогда почему вы кинулись не к мужу, а к пистолету? Вам не пришла в голову мысль проверить, жив ли он? Может, надо было вызывать «Скорую»?

– Я боюсь крови. Я боюсь мафии. Убийца мог еще находиться в доме! И потом, Марк был такой мертвый… Безнадежно мертвый.

– Мафия? Помнится, вы что-то прокричали в студии на этот счет… Но я ничего не понял, признаться. При чем тут мафия?

– Нам угрожали… Марк получил два анонимных письма. В первом было написано: «Скоро сдохнешь, жид» и «Мы тебя и в твоем поганом Израиле найдем» во втором.

– Ваш муж собирался в Израиль?

– Он должен был улететь сегодня. Он мне оставил записку… Она лежала на столе… Марик успел ее написать… – навернулись слезы, и глаза ее снова растеклись озерами. – Там было написано… Что он заехал за паспортом. Он его забыл почему-то дома. Он всегда такой аккуратный, такой организованный…

Она разрыдалась. Вениамин сходил за пакетиком платков. Кис переждал взрыв рыданий и опять принялся за свое.

– Вы не слышали, как вернулся ваш муж?

– Я же вам сказала, я была в наушниках!

– А что побудило вас спуститься?

– Хотела стакан сока выпить. А в гостиной… а там… Там был Марк.

Кис снова переждал приступ плача. Вениамин подвинул ей недопитый стакан:

– Пей, девочка, полегчает.

Майя постучала зубами по стеклу, но выпила джин до дна.

– Записка лежала на столе, как вы сказали. Значит, вы к столу все-таки приближались, чтобы ее прочитать? И при этом не посмотрели, что с вашим мужем?

– У меня зрение очень хорошее, я ее издалека прочитала! Когда я увидела тело Марка, я сразу подумала об этих угрозах… И мне стало страшно. Я одна в доме и труп… Милиция подумает на меня… Они специально так подстроили!

– Но если это не вы стреляли, то на пистолете не было ваших отпечатков, по крайней мере до того, как вы его схватили. Почему вы решили, что милиция должна была вас заподозрить?

– А кого, по-вашему? Кроме меня, в доме никого нет! Убийца испарился! А я – на месте преступления, и рядом оружие! А отпечатки… Кто помешает им решить, что я стреляла в перчатках?

– Перчатки еще найти надо. И доказать, что именно в них был произведен выстрел… Кроме того, нужен мотив преступления. У вас есть мотив?

– У меня? Не знаю… Нет у меня никакого мотива… Хотя ну как же, конечно, есть! Я же наследница! Прямо все в комплекте: я в обнимку с мотивом на месте преступления!

– Хм. А это не так?

– Если у вас богатая жена, разве это обязательно повод, чтобы ее убивать?

– У меня нет жены. Но вообще-то не обязательно.

– Я не убивала Марика! Я его любила…

– Допустим. Вы никого не видели в доме или во дворе?

– Нет… У нас есть другая дверь, в сад, убийца наверняка в нее вышел, потому что, если бы он прошел через парадную, охрана бы его заметила… Или нет, он, наверное, в окно вылез! Жарко, окна все были открыты…

– А второй выход из сада есть?

– Есть, калитка. Но она всегда заперта на замок. Хотя убийца мог перелезть через нее.

– Предположим. Но почему вы так уверены, что это мафия? Что за мафия? Почему не, скажем, неонацисты какие-нибудь? Записка-то черносотенная!

– Это было связано с его делами. Я слышала краем уха, когда Марк говорил по телефону: они что-то хотели от него, чтобы он что-то уступил, какую-то долю… Не знаю чего…

– Если я правильно понял, вам тоже угрожали? Вы сказали – «нам».

– И мне тоже…

– На телевидении вы заявили, что располагаете какими-то документами, компрометирующими высокопоставленных лиц. Это правда?

Майя кивнула.

– Тогда они должны были убрать вас, а не вашего мужа.

– Они не знали, что у меня есть документы. Вернее, у меня их еще нет, мне их обещали… Но они, видимо, узнали, что я веду расследование… Мне написали: «Когда комар пищит, его прихлопывают»… Я не знаю, – выкрикнула она и схватилась за голову, – все так запутано!!! Может быть, они хотели убить меня? И неожиданно натолкнулись на Марка? Или они хотели убить нас обоих? А потом что-то помешало им подняться наверх и пристрелить меня? Я не знаю-ю-ю!!!

– Я смотрю, версии множатся, – спокойно проговорил Кис, игнорируя признаки надвигающейся истерики. – Ваш муж имел отношение к тем делам и людям, на которых у вас намечается компромат?

– Нет!

– Он был в курсе вашего «расследования»?

– Шутите? Если бы я обмолвилась хоть словом, Марк посадил бы меня под замок и охрану приставил!

– Вы стрелять умеете?

Майя неуверенно кивнула, отводя глаза.

– Не слышу ответа! – требовательно произнес Кис.

– Умею. Немного…

– Каким образом научились?

– Наш охранник меня учил, по просьбе Марка.

– Это тот самый пистолет, из которого был застрелен ваш муж? – Кис кивнул на аккуратный «вальтер», лежавший у локтя Вениамина.

– Он самый, – поспешно ответила Майя, и, как показалось детективу, чересчур поспешно.

– Довольно странное оружие для мафии. Нетипичное. Я бы даже сказал, женское. Хотя необязательно, конечно.

– Я не разбираюсь в оружии, типичном для мафии. И мне надоело повторять, что я не стреляла в Марка.

– Как был убит ваш муж?

– Как-как! – разозлилась Майя. – Выстрелом!

– Выстрелом – куда? – спокойно уточнил Кис.

– Не знаю! В сердце! На груди была кровь…

– Обычно при мафиозных разборках стреляют в голову, – заметил детектив. – Либо сразу, либо контрольный выстрел.

– Так я же вам объясняю, что они нарочно так сделали! Чтобы меня подставить! Вы не понимаете, да? Вам, как всем ментам, два раза и помедленнее?!

Кис словно не замечал набухших слез и зло оскаленного ротика.

– Только что вы предположили, что вас хотели убить, – холодно сказал он. – Откуда же такая убежденность, что вас хотели подставить?

Майя прищурилась и процедила сквозь зубы:

– Я всегда знала, что в милиции работают одни тупицы. Но чтобы до такой степени?!

И презрительно отвернулась.

Вениамин вдруг встал, подошел сзади к креслу, в котором сидела, сжавшись в комочек, Майя, и опустил ей руки на плечи.

– Оставьте ее в покое с вашими расспросами! Не видите, девочка совсем без сил!

– Не страшно, Веня. – Майя поежилась, сбрасывая его руки с плеч. Лицо ее и вправду вдруг осунулось, как от большой усталости, уголки рта безвольно опустились вниз, и сама она, казалось, еще больше вжалась в кресло.

Зависла пауза.

– Извините, – проговорила она через некоторое время. Лицо ее было печально и спокойно. – Нервы. Я просто хотела сказать, что я не убивала Марка. А раз это не я, то кто-то другой. И я пытаюсь выдвинуть предположения, зачем и почему это сделали…

Кис помолчал. Он вдруг тоже почувствовал себя уставшим. Разговор не хотелось продолжать, хотя вопросов у него еще было множество.

– Ладно, оставим это, – сказал он. – Теперь скажите, чего вы хотите от меня?

– Ничего, – вскинула она него удивленные глаза. – Ничего я от вас не хочу. Это получилось случайно. Просто от отчаяния.

– То есть вы случайно поехали на телевидение и случайно ворвались в студию, где в это время случайно шел прямой эфир?

– Нет… То есть да… Я не знала, куда идти, что делать… в голове было совсем пусто. Я пошла в кафе, заказала коньяк… И вдруг увидела Усачева на экране. А у меня на телевидении подруга, Алена Ситникова, она мне говорила об этой передаче… Я вспомнила, что там будет прямой эфир… И подумала, что я могу сделать заявление… Иначе мне никто не поверит! Меня упекут в тюрьму, и никто даже обо мне не узнает… Меня там убьют! А дальше… Когда Усачев позвал охрану, я вдруг поняла, что сделала глупость и что сейчас меня выведут под руки и прямиком передадут милиции… Вот я вас и захватила.