Частный детектив Алексей Кисанов (№4) - Голая королева

Вот оно что! Марго, оказывается, все никак не успокоится, все соревнуется, кто краше!

Аля стала было натягивать платье, как вдруг снова раздался окрик Марго:

– Постой-ка!

Она выдернула платье из рук Али и, обхватив ее, будто хотела обнять, вдруг щелкнула застежкой Алиного лифчика, резко сдернув бретельки с плеч.

– А то ишь, в таком лифчике даже сиськи старой негритянки покажутся силиконовыми! – прокомментировала подруга детства. – Ты ручонки-то отведи от сисек, а то что я, по-твоему, рассматривать буду? Мы, – поправилась она со смешком, глянув на Филиппа, – рассматривать будем, правильно, мальчики?

И с этими словами она развела Алины руки в разные стороны.

Аля стояла ни жива ни мертва. Этот стриптиз распалял Филиппа, его дыхание уже было похоже на приближающийся паровоз, и Марго нарочно провоцировала его. Аля не понимала зачем…

– Тоже мне, подумаешь, было бы что прятать! Кого испугалась? Кому ты тут нужна, на тебя глазеть? Антоше твои сиськи ни к чему, у него в распоряжении получше есть! – И Марго быстро выпростала свою грудь, как бы желая уточнить, что именно есть в распоряжении у Антона.

Ее грудь была практически одного размера с Алиной и, как у Али, весьма привлекательной формы, но сейчас Аля была явно в невыигрышном положении: ее кожа покрылась от холода мурашками, светлые соски жалко сморщились…

– Гене твои сиськи и вовсе без разницы, он другим полом интересуется – и с другой стороны, – хихикнула Марго, – а Филиппчику… Ну, ему, может, и сойдет… У тебя в принципе ничего сиськи… Жить можно, – заключила Марго и снова швырнула ей платье: – Надевай!

Аля натянула. Марго развернула ее перед парнями:

– Ну, кому больше идет?

– Те-бе, те-бе! – заорал Антон, словно он был на футбольном поле.

Гена молча покивал в знак согласия. Только Филипп, не отрывая взгляда от Али, промолчал. Марго с удовлетворением посмотрела на него и промолвила нежным голоском:

– Ну а тебя, Филиппчик, я не спрашиваю! С тобой все ясно. Всем давно известен твой… плохой вкус!

И она заливисто рассмеялась. Ей громко вторил гогот Антона. Филипп не проронил ни звука. Только яростно блеснул глазами.

– Ну все! Поносила – отдай!

Она приняла лиловое платье из рук Али и швырнула ей ее бюстгальтер. Понаблюдав некоторое время, как Аля застегивает лифчик, она вдруг встрепенулась.

– Ох, засиделась я тут с тобой! – наигранно произнесла она. – Некогда мне, мы сегодня в ресторане ужинаем! А ты – баиньки, тебе отдохнуть надо. Мы тебе Филиппчика оставляем, чтоб тебе не страшно одной было! Он, можно сказать, жертвует собой, от ужина в ресторане отказывается, чтобы тебе компанию составить! Оцени! Ну, давай, дуй наверх!

Она сунула комок Алиной одежды ей в руки и подпихнула ее к ступенькам. Аля, прижимая одежду к груди, принужденно поднялась наверх.

– Пока, подружка! – донесся снизу голос Марго. – Спокойной ночи! Я завтра в девять приеду – и вперед, за бриллиантиками!

Марго поплыла к дверям комнаты, обернулась на по­роге, театрально махнула рукой и воскликнула звонко:

– Пошли, мальчики!

Вслед за ее словами закрылся люк на чердак и повернулся в замке ключ.

– Постой, Марго! – закричала Аля. – Постой, слышишь! Марго! Где я тебе возьму такие деньги?! У меня их нет!

Бесполезно. Было слышно, как компания отодвигала стулья, вставая.

Аля принялась рассеянно одеваться. В комнате стояла духота. В голове все так же звенело, и она никак не могла унять этот звон. Сердце колотилось. Мысли путались. Она никак не могла сосредоточиться и обдумать, что случилось.

Этого не может быть, это неправда, это сон, это бред! Я домой хочу, они не имеют права!!!

Аля забарабанила в дверь люка.

– Открой, Марго, открой! Слышишь, открой! Отвези меня домой, Марго!

– Заглохни! – раздался снизу голос Марго.

– Выпусти меня! – с удвоенной силой забарабанила Аля в люк. – Слышишь, Маргошка, выпусти немедленно!

– Блин, она нам так всех соседей тут поднимет! – раздраженно воскликнула Марго.

– И подниму! – как можно громче, для пущей убедительности, крикнула Аля прямо в деревянную крышку люка. – Вы не имеете права меня тут держать!

– А это мы посмотрим!..

Повернулся ключ. Аля отпрянула от деревянного квадрата. Люк открылся. На чердак поднялся Филипп. Позади, внизу стояла вся компания, готовая на выход, и смотрела на них, задрав головы.

Аля отступила на шаг.

Рука Филиппа взлетела и со всего размаха опустилась на ее щеку.

Антон заржал.

Звон в голове превратился в оглушительный грохот. Аля покачнулась. Ее очки съехали набок. Ее губы задрожали. Щека горела, и все поплыло от слез.

Филипп ухмыльнулся.

Его светлая голова исчезла в проеме люка, и дверца закрылась за ним.

Потом она слышала, как Марго произнесла:

– Не вздумай заходить к ней до утра. Она теперь шуметь не будет… Не трожь ее, понял? А то всю игру попортишь! Смотри, Фил, я у нее завтра спрошу, как ты себя вел. Я в девять приеду. Понял?

– Понял, – буркнул Филипп.

– Ох, самой бы мне здесь остаться… Да надо алиби делать! Если что – мы сейчас в ресторане, до закрытия. Потом – дома. Смотри, стереги ее хорошенько. Окно, конечно, высоко, но мало ли… Не спи! Пошли, мальчики, сегодня гуляем!

Скрип половиц под тяжестью шагов.

Звук закрываемой двери.

Мотор удаляющейся машины.

Тишина.

Звон в голове.

Горящая щека.

Духота.

Аля не знала, сколько времени она провела вот так, сидя на тюфяке, уставившись в пол почти без всяких мыслей. Наконец она поднялась, погасила свет и открыла окно. Скрипнули створки. Ночь неслышно вошла в окно, распахнула перед ней свои звезды, обвеяла душистой прохладой. Аля раздула ноздри, вдыхая.

Внизу раздались шаги.

В замочную скважину лег ключ.

И замер.

Молчание по обе стороны дверцы люка. Страшная, опасная тишина.

Она слышала дыхание Филиппа. Он стоял и дышал за дверцей.

Алю охватил ужас.

Она схватила стул и подняла его над головой.

Тихо звенели секунды.

– Закрой окно, – сказал он наконец по ту сторону дверцы.

Аля не сразу поняла.

– Закрой окно! – сказал он громче, и ключ нервно брякнул в замочной скважине.

Аля поставила стул на место и бросилась к окну.

– Все, я закрыла, – сказала она дрожащим голосом. Она хотела, но не могла унять дрожь. У нее дрожало все: руки, колени, губы…

Шаги, помедлив, удалились.

Аля завернулась в одеяло и легла.

Дрожь понемногу утихла, и вскоре она забылась нервным и горьким сном.

Глава 9

Алексей нашел Мурашова в кабинете. Тот сидел, задумавшись, и не отреагировал на появление детектива. В свете разгоравшегося дня стало заметно, как осунулось лицо Александра после бессонной ночи, как на холеных щеках проступила колючая темная щетина, придав ему сходство с одним популярным актером. Кис провел рукой по собственной щеке: щетина также имелась в наличии. Неплохо было бы поехать домой, побриться, принять душ. Хорошо бы и поспать, но эта возможность пока не предвиделась.

Он сел в кресло возле письменного стола, наискось от Александра, который молча налил себе и ему коньяку.

Наконец Мурашов заговорил:

– Я полагаю, что похитители обычно звонят и требуют выкуп?

– Да. Только я полагаю, что вашу жену не похитили. Я полагаю, что она ушла сама.

Мурашов молча взглянул на него. Кис подождал вопроса, но так как его не поступило, он продолжал:

– Вам знакомо платье вашей жены (он зачитал по бумажке, составленной под диктовку Марии Сергеевны): «длинное, до щиколоток, спина открытая, цвет лиловый, рукав три четверти»…

– Знакомо.

– Вы не знаете, какие у нее были виды на это платье?

– Мы как раз вчера о нем говорили… Погодите… Кажется, она собиралась его надеть на нашу годовщину. Или нет, наоборот, это я ей предложил… предложил его надеть на нашу годовщину..

– Она могла его отдать кому-нибудь? В смысле, она им не очень дорожила, чтобы отдать?

– Лина вообще ничем не дорожит особенно. Она… Мне трудно вам это объяснить… Она не похожа на других женщин.

Кис вздохнул.

– На данный момент, – сказал он, – я вижу только одно объяснение: ваша жена ушла от вас. Или, точнее, ваша жена ушла сама. Ее никто не похищал.

Алекс бросил на него быстрый обиженный взгляд и уставился в свою рюмку.

– Меня весьма занимает разорванное в клочки письмо, о котором вам ничего не известно, но я пока не знаю, связано это или нет с уходом вашей жены.

Алексей сделал паузу, ожидая вопроса. Мурашов молчал.

– Ваша домработница, в отличие от вас, обратила внимание на то, что последние два месяца Лина была грустна и несколько подавлена. Это примерно совпадает со сроками получения письма. Вас это не наводит на мысль о шантаже?

Мурашов с недоумением уставился на Киса.

– Ваша жена не тратила крупные суммы денег в последнее время? Не было ли каких-то необычных расходов или снятий денег со счета?

– Нет. Необычных – нет.

– У нее отдельный счет в банке или общий с вами?

– Общий.

– То есть вы бы заметили, если бы что-то было не так… Посмотрите, не пропало ли что из драгоценностей вашей жены.

Они сходили снова в спальню Али. Мурашов подтвердил, что все на местах. «Вроде бы».

– Так что и вероятность шантажа сводится к нулю, – заключил Кис. – Где ваша жена хранит свои документы, паспорт, например?

– У себя, – удивился Мурашов. – То в спальне – у нее там куча ящичков, если вы заметили, – то в сумке, когда их берет с собой.

– Что ж, это лишний раз наводит на мысль, что она ушла сама. Смею вас в этом заверить, – продолжал Кис. – Она приготовила пакет с вещами, якобы для благотворительности. В этом пакете, по словам Марии Сергеевны, были против обыкновения очень хорошие вещи. Кроме того, пакет исчез вечером, уже после ухода вашей домработницы, из чего я делаю вывод, что ваша жена сама ушла с ним, и вещи она приготовила для себя. Она также взяла с собой свою сумку и свои документы. Согласитесь, когда вас похищают, вы вряд ли имеете время и возможность все это прихватить с собой. Кстати, на счету, которым пользуется ваша жена, находятся крупные суммы денег? Я имею в виду такие, чтобы можно было жить какое-то время самостоятельно: снять квартиру и прочее?

– Достаточные… На первое время.

– Сами видите, выводы напрашиваются… В любом случае это пока предварительные выводы, я могу ошибаться. Тем не менее ваш секретарь подтвердил, что Алина никуда не отлучалась из дома вчера вечером – до своего исчезновения, разумеется, и, следовательно, не могла передать пакет с вещами в какую-либо организацию.

Мурашов продолжал хранить молчание. Его приторная любезность куда-то пропала.

– Георгий утверждает, что он бы заметил, если бы ваша жена отлучилась надолго; кроме того, она всегда его предупреждает, когда уходит.

Молчание.

– Я предположил, что могли приехать из общества за вещами, и Алина просто вынесла их из дома и отдала, – в этом случае ваш секретарь мог и не заметить такого маленького события. Но он настаивает, что это невозможно, так как у этих обществ нет достаточных средств для сбора вещей и они никогда никого не посылают за ними по домам и тем более по вечерам. Из чего следует, что пакет с одеждой был приготовлен для самой Алины и она ушла с ним. И с документами.

И это сообщение осталось без ответа.

Кис тоже помолчал, попивая коньяк – на сей раз маленькими глотками. Мурашов, гад, был прав – так коньяк действительно вкуснее…

– Ваш секретарь – он откуда? Как он к вам попал?

– Он из Орла… Подался в столицу в поисках заработков, на стоянке при супермаркете охранником работал. Я несколько раз парковал там машину… Однажды он мне сказал: что ж вы, мол, на такой классной машине разъезжаете, а сами вынуждены по магазинам ходить и за продуктами следить? Сразу видно – ни жены, ни домработницы. И, главное, охраны у вас нет. А в наше время это легкомысленно! Я посмеялся… Наблюдательный малый. Вот, говорю, не удосужился завести себе ни жену, ни охранника… «Насчет жены – это правильно, – поддержал он, – женщины умеют только тратить. Вам надо мажордома завести – недаром в Англии на эту должность всегда брали только мужчин. Могу предложить свою кандидатуру: буду вас охранять – я Чечню прошел – и дела ваши вести…» Я снова посмеялся – расторопный парень! – и взял его.

– Очень рискованно – вот так, без рекомендаций, не зная человека! Не обсчитывает?

– Я на него могу во всем положиться. Он ведет хозяйство безупречно. Совершенно незаменимый в доме человек… Преданный.

«Преданный»? Лично у Киса были в этом сомнения. Хотя, кто его знает, Алексу он, возможно, и предан. Георгий принадлежит, несомненно, к рабскому племени, готовому в лепешку разбиться для своего покровителя… До поры до времени, впрочем. Рабская натура – мстительная, всегда готовая к свержению тех, кому «преданно» служила…

– Давно это было?

– Четыре года тому.

Значит, Георгий уже с год царствовал в доме Алекса, когда появилась Алина. И «мажордом» принял новую хозяйку в штыки. Предприимчивый и пройдошистый, он воспринял ее как соперницу…

Странная, однако, беспечность со стороны Алекса: взять в дом совершенно незнакомого человека с улицы… Захотелось в демократа поиграть? Как со спальней Алины, которая не «соответствует его вкусам»? Должно быть. Алекс – по всем признакам сноб, а снобы любят иногда делать демократические жесты, с народом брататься…

– Вы хотя бы навели справки о его прошлом?

Алекс усмехнулся:

– Вы прямо как мой заместитель Сева! Он тоже мне надоедал, что надо бы проверить парня…

– Ну и как? Проверили?

– Сева что-то узнавал. Да ничего особенного не выудил. Нормальный парень, старательный.

– Я могу с этим Севой поговорить?

Алекс удивленно уставился на Киса:

– Вы в чем-то подозреваете Георгия?

– Я пока никого не подозреваю. Чтобы подозревать, нужна информация. Вот я и пытаюсь ее найти.

– Пожалуйста… Позвоните завтра на работу, вот телефон, Всеволод Владимирович…

– У вас в доме сквозняки? – спросил Кис, переписывая номер к себе в блокнот.

– Не понял?

– Георгий сильно простужен. Сквозняки, говорю?

– На такой жаре легко простудиться… Куда-то ездил в субботу, у него выходной полсубботы и воскресенье. И простудился.

– Куда он ездил? К родственникам? Друзьям?

– Родственников у него в Москве нет. Вроде он к кому-то на день рождения ездил, наверное, к друзьям… Послушайте, вы моего секретаря в чем-то подозреваете?

– Я так спрашиваю, по профессиональной привычке… Вернемся к вашей жене. Для того чтобы понять, замешано ли в этой истории разорванное письмо, мне нужно узнать как можно больше о ее прошлом. Нельзя, в конце концов, исключить, что это письмо было любовным… А для того, чтобы понять, действительно ли она ушла от вас, мне нужно как можно больше узнать о ее настоящем. То есть о ее жизни с вами.

– Она не могла меня бросить, – сообщил наконец невпопад Мурашов. – Она меня любит.

Алексей внимательно посмотрел на него. Нервное напряжение, бессонная ночь и коньяк сделали свое дело, и он был не то чтобы пьян, но и не совсем трезв. «Тем лучше, – подумал Кис, – проще будет разговаривать».

– Расскажите мне все, что вы знаете о прошлом Алины.

– Я вам уже все рассказал, – удивился Мурашов.

– Этого мало. Сколько лет вашей жене?

– Двадцать пять…

– Вы женаты три года, и до этого у нее была какая-то своя жизнь. Где? С кем? Кто были ее друзья?

– Ну Катя, ее подруга детства…

– Это я знаю. Видел ее письма. Катя живет по-прежнему в Наро-Фоминске, и я к ней съезжу сегодня же. А с каких пор живет в Москве Алина? Вы ведь с ней в Москве познакомились?

– Да, она жила уже в Москве к тому времени, – Мурашов крутил в руках пустую рюмку, – года два или три, наверное. Работала секретаршей. Она и к нам секретаршей пришла наниматься. Мы тогда переехали в новое здание, набирали персонал, дали объявления в газеты…

– А где она до этого работала?

– Я уже не помню название конторы…

– И где жила?

– Она снимала комнату в районе проспекта Мира… Вам нужен адрес? Я посмотрю, может, где-то есть в бумагах…

– Вы у нее были? С ее друзьями встречались?

– Нет. Мы познакомились так быстро, и все произошло так стремительно… Я предпочел не задавать вопросов о ее прежней жизни.

Интересно, Алекс действительно так беспечен? Ничего не разузнал о Гоше, которого взял не просто на работу, а доверил ему дом; не расспросил свою будущую жену о прошлом… Нежелание копаться в подробностях, которые могут оказаться неблаговидными? Слепое доверие? Или уверенность, что, переступив порог его дорогого ухоженного дома, благодарные счастливчики не подведут своего благодетеля?

– Почему? Вам казалось, что у нее не слишком приличное общество? Недостаточно приличное прошлое? – атаковал Мурашова детектив. – Почему вы не заинтересовались ее знакомыми?

– Знаете, я предпочитаю общаться в своем кругу. Я трудно нахожу общий язык с людьми не моего круга… И потом, она мне сказала, что у нее нет друзей.

– И даже никакой подруги нет?

– Я вам уже говорил, у нее одна подруга детства, Катя, – в голосе Алекса зазвучало раздражение.

– А в Москве? Неужели во всем городе не нашлось для молодой девушки близкой подруги? Вы находите это нормальным?

– Она сказала, что у нее нет никого! – разозлился Алекс.

Детективу это почему-то понравилось. Наверное, потому, что, разозлясь, Мурашов наконец обнаружил нормальные человеческие эмоции, которые не казались фальшивыми.

– Почему я должен ей не верить? – нетрезво-запальчиво продолжал Алекс. – К тому же, если бы у нее были действительно какие-то друзья, то она бы их пригласила на нашу свадьбу, не так ли? А была только Катя!

Надо так понимать, что Мурашовым все же руководило доверие? Такое вот прекраснодушное доверие к людям? Как же он бизнесом занимается, бог мой? Впрочем, книги по искусству – это, наверное, не совсем тот бизнес, в котором каждый затылком чувствует дуло пистолета…

– По-вашему, у нее не было и мужчины в то время? – доставал издателя неуемный Кис.

– Ну, наверное, не было, – пожал плечами Мурашов. – А то как бы тогда могло все это между нами случиться?

– «Любовь с первого взгляда», как писали в прессе?

– Что-то вроде того.

– Вы мне можете рассказать, как это произошло?

– Это необходимо? – Александр наконец взглянул на Киса.

– Желательно.

Александр помолчал, теребя рюмку, наконец поставил ее и снова взглянул на Киса.

– Как я вам уже сказал, – начал он тихо, – мы только что переехали. Я возглавлял издательство уже четвертый год, дела пошли очень хорошо, и все начали приставать ко мне: женись да женись. Мои друзья скорее шутливо, а папины друзья – они все люди больше армейские, старой закалки, да и посты у них были всю жизнь нешуточные… Так вот, они прямо-таки настаивали. А то, мол, неприлично. Ну знаете сами, наверное, – это звезды ищут скандалов, а деловой человек должен быть женат и вести благопристойный образ жизни… Некоторые стали всерьез подозревать, уж не гомосексуалист ли я… Мне, по правде говоря, жениться не хотелось. Я отдавал себе отчет в том, что я богат, занимаю хорошее положение в обществе, внешностью тоже не обделен – девушки сами в постель просились…

У Мурашова сделалось неприступное лицо, словно Кис был та самая девушка, которая просилась к нему в постель. Кис чуть не прыснул со смеху.

– Нынешние девушки, если вы заметили, – продолжал Мурашов, – делятся на два типа: у одних глаза голодных щенков-попрошаек, еще немного, и кажется, кинутся к тебе, виляя хвостом, и лизнут руку: «Возьми меня!»; у других, наоборот, на лбу вывеска-ценник: «Попробуй подойди! Я стою дорого!» И те и другие пытаются мне что-то продемонстрировать, навязать какие-то отношения: то ли благотворительности, то ли купли-продажи…

Странное дело, Кис вроде тоже живет в Москве и ездит, и ходит по тем же улицам, и видит, стало быть, тех же девушек, только почему-то Кису никто ничего не хочет продемонстрировать. Ни руку лизнуть, ни навязать!.. В пушистых ли ресницах разница? Или в том, что по одним и тем же улицам они ездят на разных машинах? Женская навязчивость как реакция на иномарку?

– …А я не люблю ни угодливость, ни натужные демонстрации, – продолжал Алекс. – Может, оттого, что я долго жил на Западе, я ценю в людях самодостаточность, сдержанность, умение жить своей жизнью и уважать себя вне зависимости от собственного материального положения… Но все же я стал подумывать – дело к сорока, вроде бы действительно пора жениться… И даже уж было решился найти одну свою бывшую любовницу… И тут как раз пришла Лина.

Он задумчиво налил себе еще коньяку, забыв предложить на этот раз детективу, и замолчал. Кис не мешал ему, понимая, что в этот момент человек не просто вспоминает, но и заново оценивает свои воспоминания, поступки, жизнь…

…Алекс был талантлив. Алекс был красив. Алекс был блестящ и успешен. Алекса окружал тот ореол роскошной жизни и изысканных манер, который был присущ немногим избранным, вырывавшимся из-за железного занавеса поглядеть на мир. К восемнадцати годам Алекс имел больше женщин, чем иной мужчина за всю свою жизнь. Он их не искал – они за ним охотились сами. Он просто плыл по течению, а вокруг него резвились стайками мелкие рыбешки-одноклассницы, заплывали крупные рыбки бальзаковского возраста из темных вод художественной богемы – Дом художника, Дом архитектора, Дом кино и прочие дома всех видов творчества обильно плодили эту породу в своих заводях. В юном Алексе, помимо вышеперечисленных достоинств, на которые так падко женское сердце, их притягивала какая-то наивная честность, шедшая от воспитания отцом-военным, человеком принципиальным, с твердыми, даже жесткими, представлениями о долге и чести. Наткнувшись на один из таких принципов, можно было расшибить лоб, как о бетонный столб; но между этими столбами клубилась податливая материя повседневной жизни, и отец Алекса умел лавировать в ней с простодушной мужицкой хитрецой, которая и позволила ему сделать карьеру. И эту хитрецу Алекс тоже унаследовал, и именно благодаря ей он ловко и быстро выпутывался из сетей, раскинутых дамами всех возрастов, не позволяя затянуть себя в отношения, начатые не по его инициативе и не имеющие для него особой ценности – во всяком случае, достаточной ценности, чтобы их продолжать. Вот если бы он сам начал…

Но он не начинал – никогда. Он не успевал захотеть женщину, понять, что она желанна, – как она у него уже была. Конечно, не все вешались на шею – но тех, других, у него просто не было времени заметить и ими заинтересоваться: на его шее вечно кто-то висел, его вечно кто-то покрывал поцелуями обожания и восхищения.

К девятнадцати годам Алекс так и не узнал, что такое любовь, если не считать некоторого сердечного трепыхания на пару месяцев, сопровождавшего его первую связь – ему было 15, ей 26, она увидела его в каком-то из Домов и увезла к себе…

Все кончилось разом, когда умерла его мать. Он не знал, как он любил ее, пока она была жива. Она была рядом – как воздух, как вода, как первоочередная, но всегда насыщаемая потребность. Когда ее не стало, он понял, что источником его душевного равновесия, его внутренним комфортом, его самосознанием, в котором он был уверенным в себе и счастливым человеком, была его мать. Матери не стало, и пустота обрушилась на Алекса горным обвалом и подмяла его.

Депрессия длилась два года и была отягощена депрессией его отца. Они оба потеряли равновесие, которое держалось в их жизни на этой миловидной женщине, учительнице по образованию, работавшей, впрочем, всего лишь несколько первых лет после института… «Исчез светоч нашей жизни», – говорил отец, напиваясь на табуретке на кухне, и неловкость этой высокопарной фразы еще больше ранила Алекса.

Женщины и девушки, крутившиеся вокруг него, толпой бросились сочувствовать, утешать, убаюкивать, давать ему свою любовь взамен потерянной материнской – будто ринулись соревноваться, кто нежнее и заботливее… Может быть, они почувствовали, что это их шанс завоевать неуловимого Алекса окончательно? Как бы то ни было, они ошиблись. Алекс не нуждался в сочувствии и утешении. Алекс не нуждался в том, чтобы кто-то пытался заменить ему мать. Он оборвал все свои связи, все свои приключения, все свои влюбленности разом.

Он ринулся как одержимый в творчество. Он учился. Он жил как монах. Пара-тройка друзей, творчество, отец – на этом замыкался круг его жизни.

Спустя несколько лет он с не меньшей одержимостью бросился в дела управленческие, организаторские – открылось новое дыхание, новые таланты. Он основал издательство – папа был тогда еще жив и помог связями – и с энтузиазмом принялся строить свое дело.

Вот эта одержимость и стала знаком, под которым он прожил всю свою жизнь почти до сорока лет. Конечно, он давно не жил по-монашески, у него были женщины – время от времени кому-нибудь да удавалось затащить Алекса в постель и в отношения. Но он привык воспринимать весь женский род как амазонок-охотниц, только в отличие от древних воительниц – охотниц за мужчинами. Посему он все с той же ловкостью, натренированной в юности, рано или поздно отделывался от претенденток на свою руку и сердце. Ухаживать за женщинами? Это казалось Алексу чем-то вроде атавизма, безвозвратно ушедшего в прошлое. Ныне наступил век эмансипированных дам, расталкивающих мужчин во всех сферах деятельности, теснящих их даже из классического ритуала ухаживания. Теперь женщины не выходят замуж – теперь они берут себе мужей, был убежден Алекс. Но роль мужа при амазонке вовсе не прельщала его… Да и вообще семья – зачем она Алексу? Свободен, успешен, обеспечен, располагает собой и своим временем, как хочет… Женщины у него и так есть, так что сексуальная сторона жизни тоже в полном ажуре…

Возможно, он бы пошел на такие жертвы, если бы полюбил. Загвоздка же была именно в том, что ему так и не удалось влюбиться.

Но дело шло к сорока, и – общественное мнение, что тут сделаешь! – оставаться холостяком уже было неприлично и подозрительно. Алекс стал обдумывать, как бы такую найти, чтобы была необременительна в семейной жизни и не скучна в общении…

И тут появилась Алина.

– В новом здании, – продолжал Алекс, – не было своего буфета, и на обед все сотрудники ходили в ближайшие кафе или ели на месте бутерброды. В тот день я ушел пораньше, один, чтобы наскоро перекусить и вернуться побыстрей в кабинет – мне предстояла важная встреча. Я спустился в вестибюль и увидел Алину в стеклянных дверях, она как раз входила. Ничего особенного в ней я не нашел – по крайней мере, в тот первый миг, – и так бы она и прошла мимо меня, если бы…

Если бы она, уставившись отчего-то испуганно на меня, не замешкалась на мгновение. Спохватившись, она так неловко толкнула тяжелую дверь, рванулась – слишком рано, дверь еще не успела открыться, – что стукнулась лбом о стекло. Она замерла, потом выскочила, но у нее прищемило дверьми сумку и упали очки – дверь их смяла. Она страшно растерялась, смутилась, покраснела, стала пытаться все это поднять – я даже испугался, что ее сейчас дверьми задавит, и кинулся ее вытаскивать. Вытащил сначала ее, потом ее сумку, потом то, что осталось от очков. «Сожалею», – сказал и протянул ей свой улов. А она… Она смотрела на меня своими огромными близорукими глазами и улыбалась так, знаете, легко и смущенно немного. Меня поразили эти глаза, их цвет. Прозрачные и глубокие… Я спросил, могу ли я ей чем-нибудь помочь. А она меня в ответ спросила, как пройти в кабинет к главному: она, оказывается, пришла по объявлению – наниматься ко мне в секретари! Представляете?

Кис представлял. Фотография Алины, очень хорошо выполненная, стояла на письменном столе ее мужа: тонкое акварельное лицо с озерными глазами смотрело с полуулыбкой прямо на Алексея… Чего ж тут не представлять!

Мурашов улыбался своим воспоминаниям.

– Я даже не раздумывал, я сразу понял: надо ее уводить. Уводить, пока она не стала моей секретаршей, – нет ничего пошлее, чем жениться на собственной секретарше!

Я ей что-то наврал, что главного сейчас нет – меня то есть, но она не знала, что я – это он, – что главный уехал в командировку и что лучшее, что она может сделать в данный момент, – это согласиться пообедать со мной.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.