ГЛАВА 1

Проснувшись от горячих ударов в лицо, Вилла соскочила с кровати. Огонь охватил стол и комод, где она бережно хранила фотографии матери и несколько чудом уцелевших сувениров. Вдруг соломенный матрац на кровати превратился в клубок пламени.

Сквозь потрескивающий огонь с улицы доносился сердитый шум голосов. Вилла в панике металась по комнатам и не могла понять, что происходит. Наконец, выбежала из дома, огонь уже сердито ревел в коморке, где ее отчим мастерил красивые часы.

Происходящее было как сон: пламя на глазах съедало дом, и огонь плясал на темном небе.

Вилла Хэммер без страха посмотрела на толпу. Почему они пришли сюда, на край города? Зачем подожгли маленькую лачужку, которую она с такой любовью превратила в настоящий дом? Ком грязи ударил в щеку. Девушка вскрикнула от неожиданности и упала.

– Проститутка! Чертово отродье!

Женщина, бросившая ком, накануне повстречалась Вилле в городе, когда мисс Хэммер отправляла письмо. Они поздоровались и даже перемолвились парой слов. Женщина была недружелюбна, но вежлива.

– Все из-за тебя! – кричала она сейчас.

– Мы не хотим, чтобы ты жила здесь! – пронзительно верещала другая.

– Безобразный мастер принес в этот город несчастье, – прохрипел какой-то мужчина. – Все пошло наперекосяк с тех пор, как ты появилась здесь!

– Уходи к черту из Хаблетт, или… мы измажем тебя дегтем и сожжем.

Шесть ружей выстрелили в воздух, что сделало не высказанную до конца угрозу ясной для одурманенного разума Виллы.

Она подняла руку, чтобы защитить голову от летящих в нее камней и грязи, повернулась к дороге. Мужчина с кнутом в руке преградил ей путь.

– Наглая проститутка, отродье горбуна, вора и убийцы! – кричал он.

Это насмешливое лицо Вилла не забудет никогда. Мисс Хэммер попыталась обойти его, но наглец уцепился в воротник ночной рубашки и резко разорвал ее, оставив голыми плечо и руку девушки.

Вилла услышала свист кнута прежде, чем он, разрезав воздух, лег на ее спину.

– У тебя теперь нет ружья.

Сильнейший страх охватил бедную девушку. Это был тот самый человек, которого она прогнала несколько ночей назад, когда он пьяный колотил в дверь и к тому же звал своих друзей. Ему хотелось знать, сколько она возьмет за час? Мисс Хэммер терпела оскорбления, которые выкрикивал этот подлец, до тех пор, пока он не попытался выломать дверь. Затем открыла ее рывком и наставила ружье. От страха заурчало в животе (она испытывала его и прежде, много раз, в других городах, названия которых уже забыла). Вилла взяла себя в руки и приказала подонку убираться вон.

– Шлюха! Ты всегда смотрела свысока на нас, порядочных людей. – Хлыст вновь опустился на спину девушки.

От боли и смущения она вскрикнула, споткнулась, однако опять приобрела равновесие и попыталась убежать. Снова и снова она чувствовала укус хлыста. Вдруг конец гибкой ветви обвил шею и нанес жгучий удар по лицу.

Вилла онемела, она открыла рот, но не могла произнести ни слова, она не могла даже думать, лишь бежала вперед не разбирая дороги. Ей хотелось поскорее уйти от сильной боли, вызванной ударами хлыста, камней и комьев грязи, которые бросала разъяренная толпа. При свете пламени и яркой луны казалось, что тень несчастной девушки безумно плясала перед ее телом. А она, босая, неслась, сама не зная куда. Вдруг мисс Хэммер увидела прямо перед собой тяжелую, с большими колесами, телегу, которая преградила ей путь. Вилла остановилась, не зная, что делать.

Камень, брошенный сильнее, чем другие, ударил ей в поясницу. Дикий крик боли вырвался из уст бедной девушки. Она пошатнулась и ухватилась за колесо, чтобы не упасть на колени.

– Сюда! Быстро!

Мисс Хэммер не поняла, кто протянул ей руку. Она благодарно схватила ее и поставила ногу на толстую спицу колеса. Мгновение – и девушка уже была внутри телеги. Погонщик ударил мулов.

– Хэй! Хэй! – кричал он на упряжку и бойко хлестал животных по спинам.

Шатаясь, телега покатилась вперед. Она сделала широкую петлю и направилась в открытую степь.

– Где папа? Нам нужно подождать его и Бадди, – немного придя в себя, закричала Вилла.

– Слишком поздно для твоего отца, девочка. Он уже повешен, – мужчина рукой указал на место казни.

– Нет! О, Боже!..

В колеблющемся свете костров она увидела тело папы Айгора. Оно висело на дереве в роще, отделяющей их дом от основного города. В зареве пожара кожа его блестела и казалась неестественно белой. Большая голова с густыми черными волосами была опрокинута назад, как будто он смотрел в бездонное небо над собой. Покинутый и безжизненный, это был единственный человек в мире, которого она безгранично любила, и который по-настоящему любил ее. Зрелище врезалось в мозг Виллы.

Бывает, навалившиеся беды можно выдержать, но бывает такая боль, что силы и логика сгорают, и человек бессилен перед своим горем. Сейчас был именно такой момент в жизни мисс Хэммер. Физическая боль была сильна, но потеря родного человека гораздо глубже проникла в нее, ранила и ожесточила сердце.

Она кричала, кричала и кричала…

Это был крик страдающей души, который большинство людей из толпы никогда не забудут. Он пронзил холодный ночной воздух, нарушил тишину. Это был нечеловеческий крик, похожий на звук холодного разрушающего ветра, дующего с гор. Он собирает толпу ледяными пальцами, пугает и замораживает…

Но вот крик замер, и среди притихшей толпы раздался негромкий голос:

– Господи милостивый! Что заставило нас совершить такое злодеяние?

Но раскаиваться было слишком поздно. Что сделано, то сделано.

– Что за черт?!

Смит Боумен, находившийся на западе в горах Биг-хорн, вышел из состояния полусна, бросил пустую бутылку на пол и вскочил. Вопли без слов, наполненные ужасом, неземные вопли, взорвали тишину, заполнили собой каждую расщелину в горах. Мурашки пробежали по спине. Вдруг все стихло, воцарилась тишина.

Смит тряхнул головой, тем самым проясняя ее, и пробежал пальцами по волосам. Эти вопли были, видимо, призывом самца пумы, однако он мог поклясться, что слышал первобытные крики горя женщины.

Часом раньше он проснулся от внезапного мучительного сна и поднялся с гамака: глаза его были широко раскрыты, лицо покрыто потом, руки вытянуты. Волна болезненных воспоминаний нахлынула на него. Так было каждый раз, когда кошмарный сон сменялся ужасом пережитого. Забудутся ли когда-нибудь умоляющие глаза Оливера, его протянутая рука перед тем… перед тем как…

Едва мистер Боумен смог снова приснуть, как вновь раздались пронзительные вопли. Смит снова пробежал трясущимися пальцами по густым светлым волосам; вытащил новую бутылку виски из сидельного вьюка[2] и сделал большой глоток, затем встряхнул ее, держа в обеих руках.

Когда он был мальчиком, то стремился иметь собственную лошадь. А когда остался один (семья погибла в наводнение) ничего иного не хотел, как только увидеть рядом лицо человека. И еще у него было желание выжить. Сейчас же он хотел только одного: освободиться от не видимых цепей вины.

Слеза выскользнула из уголка глаза Смита Боумена и скатилась по щеке. Боже милостивый, будет ли этому конец? Прошло шесть лет, как умер Оливер, а вина все еще цеплялась к нему, как пиявка.

Смит снова отпил из бутылки. Это последние виски, которых должно бы хватить, пока он доберется до Байерса, хозяина постоялого двора у переправы. Там он остановится и купит еще спиртного, затем пересечет реку и направится на ранчо Иствуд.

Уже много лет мистер Боумен испытывал благоговейную любовь к горам Бигхорн, удивляясь их обманчивой красоте, горным долинам и вздымающимся деревьям. А сегодня вечером они одеты в корону, состоящую из миллионов звезд. Смит наблюдал за тенями, размышлял… Был ли еще человек в мире, который бы чувствовал себя таким же отчаянным, как и он.

Через несколько дней он пересечет реку Паудер. Смит боялся переходить реку, любую реку, хотя и делал это дюжину раз. Проклятая река жестока. Если бы представился случай, она с жадностью поглотила бы его.

Каждый раз, подходя к воде (будь то ручей или река) Смит чувствовал себя маленьким мальчиком, который стоял на краю ледяной глыбы и видел, как их телега неслась к водовороту, а потом ударилась о скалы. Мальчишку выбросило, и он сумел ухватиться за валун, затем отец вытащил сына на берег и вновь бросился в безжалостную реку, пытаясь спасти жену и дочь, оставшихся в телеге.

Он никогда не забудет огромную волну, которая обрушилась на его родных как большая серая гора. Она катилась и гремела. Смит видел: отец мчался на гребне волны и кричал, а потом она с грохотом обрушилась, и он скрылся под водой. Мать и сестра мальчика тоже оказались под толщей мутной бурлящей воды.

В страшной панике, крича от боли и ужаса, Смит пробежал по берегу реки несколько милей, он надеялся, что родители и сестра все еще живы. Мальчик молился, но бог так и не услышал его молитвы. Спустя некоторое время, Смит Боуэн нашел тело своей младшей сестрички, опутанное ветками деревьев. Спотыкаясь и плача, он нес ее вдоль реки до тех пор, пока нашел тело матери и вытаoил его на берег. Стихия бушевала, но вдруг ослабела так же быстро и незаметно, как началась. Поток бурлящей воды уменьшился и снова превратился в реку.

– Па-па! Па-па! – надрывно звал мальчик, пока не потерял голос.

Он шел, шатаясь, как пьяный, по берегу, в надежде увидеть след отца. Наконец, сдался и возвратился к безжизненным телам самых близких на свете людей.

Смит не спал, дежурил около берега ночь, весь следующий день и еще одну ночь, надеясь, что отец спасся. И только утром третьего дня, ослабленный, не спавший несколько суток, вырыл куском березовой коры одну неглубокую могилу и похоронил вместе мать и сестру.

Тупое ошеломление поглотило его. Рыдая без слез, мальчик притащил булыжники и навалил их на могилу.

Когда Смит искал камни, то увидел рыбу, она плавала в луже, образовавшейся на берегу в результате быстрого спада воды. Мальчик убил рыбу, карманным ножом содрал с нее кожу и, даже не пытаясь развести костер, съел сырой, давясь кусками.

Смит не помнил в точности следующие дни. Он направился на север по берегу реки и шел до тех пор, пока не набрел на затемненную тропинку, к которой и нацеливался отец, если бы они пересекли реку. Мальчик смело пошел по ней. Весь интерес сводился к тому, чтобы найти что-нибудь съедобное и приютиться на ночь.

Дни проходили мучительно медленно, желудок сводило судорогой от голода. С помощью карманного ножа Смит сделал лук и стрелу, используя шнурки с ботинок в качестве тетивы. Мальчик часами сидел около того места, где, по его мнению, находилось пастбище кроликов. Стреляя в них из лука, можно было хоть как-то прокормиться. Но в первый раз юный стрелок промахнулся и разрыдался от обиды. Во второй раз ему повезло. Мистер Боумен приписывал этим маленьким животным спасение своей жизни.

Однажды утром мальчишка проснулся от запаха жареного мяса. Какое-то время он неподвижно лежал, размышляя, не сон ли это? Мучительный запах донесся снова. Вскочив на ноги, Смит, шатаясь, побежал через подлесок вперед на манящий аромат. К тому же, он не видел человека в течение нескольких недель. Мальчик бежал и молился, чтобы тот, кто развел костер и приготовил еду, не ушел. Ослабленный приближающейся голодной смертью, он бежал, спотыкался, падал, вставал и снова бежал, не думая о том, что может встретить индейца, который, наверняка, снимет с него скальп. На краю поляны Смит остановился, зашатался от изнеможения, и, чтобы как-то удержать равновесие, ухватился за ветку. Она сломалась с громким треском.

Двое мужчин сидели у костра. Испугавшись, они быстро повернулись в сторону треснувшей ветки и в изумлении пристально посмотрели на парня, впалые глаза которого болезненно горели на худом лице. Одежда на тощем теле висела лохмотьями.

– Боже всемогущий, Билли, это же белый мальчик! Мистер, произнесший эти слова, был большим, выше чем отец Смита. Белокурые волосы, ястребиный нос и пронизывающие голубые глаза выдавали в нем доброго и порядочного человека.

– Вот так так, – издал хриплый тихий звук другой, маленький, кривоногий, с густыми усами, человек.

– Сынок, что ты делаешь здесь, в глуши леса? Откуда пришел? – спросил белокурый мужчина озадаченным тоном.

– Теннисе, – голос Смита звучал приглушенно. Мальчик долгое время ничего не говорил.

– Теннисе? Это красивое место. – Усатый наклонился, чтобы повернуть шипящее на сковороде мясо.

– Где твои родители?

– У-мерли. Ут-тонули.

Доброта и понимание наполнили взор большого человека. Он внимательно посмотрел на мальчишку.

– Ты голоден, сын?

– Да, сэр.

В глазах взрослых появилось сочувствие. Как тебя зовут?

– Боумен. Смит Боумен. – Его голос прозвучал как чужой. Все эти дни Смит слышал только крики ворон и высоко парящих в воздухе ястребов, ожидающих, чтобы наброситься на беззащитного кролика или полевую мышь.

– Иди к огню, Смит Боумен. Меня зовут Оливер Иствуд, а это – Билли Коу. Многие называют его просто Усатый Билли, – Билли, положи в тарелку мясо для нашего гостя.

– Доброе утро, – Смит пожал каждому из мужчин руку, затем присел на корточки около костра рядом с ними.

– Я благодарен, но не хочу… торопиться.

– Мы не торопим. Кофе?

– Да… пожалуйста.

Смит посмотрел на тарелку с картошкой и яйцами. Начал медленно есть. Но каждый кусок вызывал все более сильное желание насытиться. Вилка быстрее и быстрее двигалась от тарелки ко рту.

– Тебе лучше не есть больше, ведь ты голодал последнее время, – по-доброму предложил Оливер. – Как долго ты один?

– Неделю или две, может быть, три.

Смит положил вилку. Но то, что он съел, уже мучило его желудок. Мальчик вдруг почувствовал сильную боль. Он встал и, спотыкаясь, бросился в кусты, оперся на маленькое молодое дерево, наклонился, его стошнило. Смит заплакал и даже не пытался сдерживать слезы, которые наполнили глаза и катились по щекам. Когда ему стало лучше, Оливер Иствуд, находившийся все время рядом, по-отцовски утешил мальчишку. Он обнял худенькие плечики и прижал ребенка к себе. Смит уткнулся лицом в рубашку мужчины и долго еще рыдал от горя.

– Плачь, сын. Ты заслужил это. Потом мы пойдем домой.

И только сейчас, в объятиях большого мужчины, Смит ощутил себя в безопасности. Он не был больше один в пустоте. Малыш не стеснялся слез.

С этого дня мальчик привязался к Оливеру Иствуду, и эта сильная привязанность длилась пятнадцать лет.

Одна мысль потянула за собой другие. Вспомнилось, как в первый раз Смит увидел дом Оливера Иствуда. Этот дом был похож на сказочный замок, примыкающий к зелени горы. Большие белые колонны тянулись к верхнему крыльцу, длинные узкие окна доходили до пола, а стеклянные двери всегда были приветливо открыты. Ничего похожего мальчик не видел с тех пор, как покинул Теннисе. Это был настоящий южный большой особняк с белой остроконечной изгородью, утопающий в тенистых аллеях. За изгородью, где обычно располагались хижины рабов, находилась сетка для загона скота и длинный барак, примыкающий к различным строениям. Смит наслаждался тишиной, он не мог поверить в слова Оливера: «Мы идем домой». Думал ли он, что сможет называть этот великолепный особняк своим домом?

Первый раз он засыпал спокойно в бараке, слушая приглушенные голоса Усатого Билли и других мужчин. Но ночью вновь приснилась бурлящая мутная река. Мальчик вскочил в поту и ознобе. Оливер Иствуд был рядом, а позади него маячила фигура Усатого Билли.

– Все хорошо, Смит, ты в безопасности здесь. Я шел посмотреть, как ты, и услышал крик. Засыпай спокойно. Ты не один, Билли будет рядом…

И еще Смит никогда не забудет, как стоял у кухонной двери и слышал пронзительный крик миссис Иствуд; сердитый спокойный голос Оливера, который пытался убедить свою жену в том, что мальчик должен быть членом семьи.

– Выгони этого ублюдка из моего дома! Я не хочу видеть его здесь!

– Ему некуда идти, Мод.

– Это не значит, что мы должны подбирать всех заблудившихся. Выгони его!

– Его родители утонули…

– Какого черта я должна об этом заботиться? Многие тонут.

– Мод…

Это мой дом или нет?

Конечно, это твой дом.

Я не хочу, чтобы он жил здесь, с нами.

Хорошо, Мод, он может находиться в бараке с Билли.

Почему ты так хочешь оставить его? Разве недостаточно меня и Фанни?

Какую глупость ты говоришь! Ты – моя жена, Фанни – твоя дочь, а теперь и моя. Присутствие мальчика ничего не изменит.

– Пусть лучше не подходит к Фанни, иначе я отхлестаю его кнутом.

Он не будет беспокоить девочку, – твердо произнес Оливер. – И он не будет беспокоить тебя. Но я вот что скажу, Мод. Этот мальчик останется здесь столько, сколько захочет. Лучше понять это раз и навсегда.

Слезы ослепили Смита, когда он слышал, как эта невидимая женщина отвергала его. Он даже не заметил, как подошел Оливер. Он положил свою большую руку на плечо мальчишки.

– Извини, что довелось услышать это, парень. Женщины такой народ: у них ужасные мысли и скверный характер.

Вскоре Смит и Оливер стали настоящими друзьями. Мистер Иствуд большую часть времени проводил вне дома. Он часто брал мальчика с собой, и Смит был благодарен ему за это.

Парнишка вырос, стал настоящим мужчиной. Он боготворил своего учителя, и не желал никого иного, кроме Оливера и Билли, и ничего, кроме волшебного мира каким и было ранчо Иствуд.

Через неделю после прибытия в Иствуд Смит Боумен увидел Фанни, падчерицу Оливера. Мужчины в бараке многое рассказывали о ней и миссис Иствуд, но первое ее появление не забудется никогда. Она была примерно такого же возраста, как и его младшая сестричка. Мальчик подумал, что это самая красивая девочка, которую он когда-либо видел.

Фанни была одета в белое платье с розовым поясом, охватывающим тонкую талию; каштановые, с красным отливом волосы спадали на плечи, а лицо было таким белым, казалось, солнце ни разу не прикасалось к нему своими лучами. Фанни стояла, обняв рукой колонну на крыльце, пристально смотрела на горы. Когда Смит подошел поближе (ему нужно было взять лопату, оставленную возле дома), то поднял край старой фетровой шляпы, которую нашел для него Усатый Билли. Девочка враждебно посмотрела на него и показала язык. Потом зашла в дом и хлопнула дверью.

Из обрывков разговоров, которые доводилось слышать в бараке, Смит узнал, что миссис Иствуд жила на ферме со своим первым мужем. Когда Оливер Иствуд приехал на запад, он был такой же молодой и зеленый, как трава. Однажды, путешествуя в горах Бигхорн, он упал с лошади, подвернул ногу и наверняка умер бы, если бы не муж Мод, который нашел его и привез домой. Мод вправила ногу и вернула ему здоровье. Муж неожиданно умер, и женщина вышла замуж за Оливера Иствуда. Она знала, что Оливер молод и неопытен, но не знала, что богат.

Мистер Иствуд построил на своей земле красивый дом для жены и приемной дочери. Затем занялся разведением крупного рогатого скота в Техасе. Животные имели сильный темперамент и драчливый характер. Они убегали от пастуха со скоростью ветра, а если человек к тому же не был верхом на лошади, мгновенно нападали на него.

Вернувшись мысленно в прошлое, Смит вновь отхлебнул из бутылки и в сотый раз подумал: почему же Оливер Иствуд, образованный, добрый человек, почти всю жизнь выращивал диких, непредсказуемых животных и женился на такой сварливой женщине, как Мод, которая с годами стала еще более воющей, более безрассудной и более требовательной.

Смит провел рукой по небритому лицу. Он устал. Это было долгое путешествие, и хотя он покинул город несколько дней назад, все еще был далеко от дома. Одно было точно. Фанни, которая теперь настаивала, чтобы ее называли Френсин, не вернулась домой. Вот гадина! Он мог бы свернуть ей шею. Если бы она просто ответила на письма матери, Смиту Боумену не пришлось бы отправляться в это неприятное путешествие. Смит чувствовал себя стариком. Он был охвачен тем, чего никогда не сможет забыть, и приговорен провести остаток жизни, постоянно ощущая умоляющий взгляд в глазах Оливера, вспышку смертельного страха как раз перед смертью старика.

Он вновь потянулся за бутылкой. Вина разрывала душу. Смит отдал бы полжизни за возможность вернуть тот злосчастный день.

ГЛАВА 2

Вилла лежала на соломенном тюфяке, слушая скрип и стон телеги, сердце сжалось внутри. К боли, одиночеству и острому чувству потери прибавилась вина за то, что не смогла похоронить самого близкого человека. До наступления темноты горе, переполняющее девушку, было диким и кричащим. Пришли сумерки и заключили ее в свои объятья.

Теперь мисс Хэммер чувствовала себя спокойнее; бушевавшая буря горя уменьшилась, но унижение от побоев хлыстом было похоже на голодную собаку, которая все грызла и грызла ее гордость. Слова, произнесенные проповедником много лет назад, вернулись, чтобы преследовать ее. Он сказал, что когда грешник умрет, то будет жариться в вечном аду, но он также упомянул, что мучение грешника начинается в этом мире. Да, она, должно быть, грешна, иначе Бог не наказал бы таким ужасным способом.

Что могло привести толпу в такую ярость? Люди сорвали одежду с папы Айгора и выставили напоказ толпе его горбатое тело. А ведь он был самым добрым, самым нежным человеком в мире. Хорошо образованный, он любил общаться с людьми и мог говорить на любую тему. Вилла была обязана ему многим. Благодаря Айгору, девушка полюбила книги и историю. Почему же люди не смогли разглядеть под несчастным телом и искаженными чертами лица большую душу и добрый нрав…

По настоянию Виллы они шесть раз меняли место жительства за последние четыре года. Как только Айгор чинил часы, которые нуждались в ремонте в этом городе и продавал все часы, которые должны были быть проданы, они сразу же уезжали. Люди терпели смешного маленького человека ровно столько, сколько им нужна была его помощь. А потом начинались насмешки. Матери пугали детей: «Будь хорошим, иначе заберет часовщик».

Вилла почти не помнила свою жизнь без папы Айгора. Она лишь вспомнила, как жила с матерью около дороги, ведущей в город на реке Миссисипи, где она родилась. Когда закончились деньги и нечем было платить за жилье, их выгнали из мебелированной комнаты, которую они снимали. Усталые и голодные, не имеющие ни денег, ни ночлега, мать и дочь встретили на дороге телегу, с которой торговали вразнос. Упряжка остановилась. Маленький мужчина спрыгнул вниз, забросил узлы с вещами внутрь, затем поднял девочку на сиденье и помог матери взобраться на место рядом. Он приветливо улыбнулся и сунул кусок мятной лепешки в детскую ручонку. С этого момента Вилла полюбила горбуна, да и он привязался к ней и всегда относился к девчушке, как к собственной дочери.

Папа Айгор и мать Виллы никогда не были женаты. Отец девочки покинул семью вскоре после рождения дочери. Мама рассказывала, что он был безответственным парнем с вечно зудящими ногами. Став немного взрослее, девчушка поняла, что ее мать и папа Айгор никогда не спали вместе, и их связь была скорее похожа на отношения между братом и сестрой. Миссис Хэммер нежно любила маленького мужчину, и он испытывал к ней самые высокие чувства.

Так продолжалось до тех пор, пока не умерла мать, и на лице папы Айгора стали появляться бородавки. Это произошло шесть лет назад. Вилла настояла на том, чтобы горбун обратился к докторам, однако несмотря на многочисленные исследования, никто не мог вразумительно объяснить это явление и хоть чем-то помочь ему. И вот уже шесть лет они без конца меняют места жительства, а в этот город приехали всего четыре месяца назад.

– Ты собираешься лежать здесь весь день?

Вилла почувствовала, как кто-то тронул ее за плечо, и открыла глаза. Какая-то девушка сидела на сундуке, свесив ноги.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – уголки рта незнакомки были недовольно опущены. Нерасчесанные, спутанные густые волосы закрывали лицо. Девочка уперлась ногами в сундук, придавая тем самым особое значение словам.

– Кто ты, откуда? – хрипло прошептала Вилла.

– Джо Белл Френк. Черт, не пойму, где мы? Девчушка думала, что шокирует незнакомку своим ругательством. Однако Вилла не обратила на это никакого внимания, она просто смотрела на небо, латунное от солнечного света. «Растерзала ли толпа Бадди? – размышляла девушка, – видимо, да, иначе собака предупредила бы. Проклятые, проклятые! Черт бы их побрал!»

– Папа сказал дать тебе одежду, когда проснешься. Ты почти голая.

Слово «голая» привлекло внимание Виллы. Она поняла, что под одеялом, прикрывающим ее, была только разорванная ночная рубашка. Девушка села, натянув одеяло до груди и согнула плечи. Каждая косточка болела, а спина будто была объята огнем.

– Они хорошо отхлестали тебя, – заметила Джо Белл с такой легкостью, будто разговаривала о погоде. – Я смазала целебной мазью твою спину, так как папа сказал мне сделать это.

– Спасибо.

– Ты не красивая, но и не безобразная. Неужели этот горбун был твоим отцом? У тебя ведь нет горба, и бородавок тоже нет.

Вилла молчала, она сидела, уставившись на девчонку, глаза были сухими и горячими, ужасно хотелось пить. Она пристально посмотрела на Джо Белл, на вид ей было десять или одиннадцать лет. Но при более пристальном разглядывании поняла, что девочка старше, возможно, ей пятнадцать или шестнадцать лет. Платье ее было свободным, но не настолько, чтобы скрыть округлую грудь. Икры ног не были детскими. Девчонка была бы приятной, даже красивой, если бы не угрожающий вид и злое лицо.

– Ты не такая симпатичная, как Стар, – сказала Джо Белл. – Твои глаза странного цвета, они такие голубые, как краска, которую мы использовали, когда красили дом. У Стар были рыжие, с красным отливом волосы, и ее сиськи торчали вот так, – Джо Белл держала пальцы в шести дюймах' от своей собственной груди.

– А кто такая Стар?

– Проститутка, я думаю. Отец подобрал ее в Эбердин. Она проехала с нами всю дорогу до Прерии Сити. Папа ненавидит спать один.

Холодок пробежал по спине Виллы. Она прижала пальцы к вискам. Беспокойство о собственной безопасности зашевелилось в голове.

– Что случилось со… Стар?

– Она ушла со скорняком[3]. Отец был так взбешен, что не позволил ей взять вот этот сундук, – Джо Белл подняла крышку и осторожно вытащила одежду. – Она даже и не заботилась о нем, просто забралась в товарную телегу и показала моему папочке нос. – Джо Белл захихикала и хлопнула руками по бедрам. – Это было зрелище! Папа угрожал ей кулаками и пронзительно кричал, что она потеряла э… ну ты знаешь, что… Потом он дулся всю дорогу до Хаблетт.

Вилла молча слушала откровенный рассказ Джо Белл. Платья, которые пришлось достать из сундука, были большие и безвкусные. Однако нижнее белье оказалось хорошего качества и имело длинные завязки по талии и шее. Закутавшись в одеяло, Вилла искала шаровары, но не было ничего, кроме модных трусиков, которые едва прикрывали промежность. Она выбрала платье в черную полоску, натянула его поверх нижней юбки, затем нашла фартук и одела его, завязав на талии.

Туфли Стар были огромные, гораздо больше размера ее ноги, и когда Джо Белл предложила пару индейских мокасинов, Вилла с благодарностью приняла.

– Я ненавижу вонючих краснокожих и не ношу их обуви… Однако как тебя зовут?

– Я видела местность Хэммер… Ты должна привести в порядок волосы, чтобы хорошо выглядеть, когда вернется папа. Но все равно не будешь такой красивой, как Стар. Ты очень худая.

– Твой отец разве не управляет телегой? – Вилла посмотрела вперед, подняв занавеску.

– Чарли там. Он управляет хорошо. Папа привязал холст, он сказал, что неприлично для мальчика его возраста смотреть на полуголую женщину. Во всяком случае, не сейчас. Он обиделся, убежал, но теперь уже успокоился.

– Сколько лет Чарли?

– На год меньше, чем мне. Но выглядит он старше своих лет. Отец сказал, что Чарли уже «созрел», и наступило время найти ему женщину.

Слова, которые так ненавязчиво слетали с языка девушки, шокировали Виллу. Боже праведный! Какой отец мог так откровенно говорить со своими детьми? Преодолев кое-как потрясение, вызванное откровениями Джо Белл, мисс Хэммер посмотрела на дорогу. Господи! Она попала в руки мужчины, моральная ценность которого так низка! Что делать? Бежать некуда…

Собравшись силами, мисс Хэммер спросила Джо Белл:

– Куда пошел твой отец? – ее пальцы пытались привести в порядок густые волосы. Свернув их трубочкой и собрав в свободный пучок на шее, Вилла заколола прическу шпильками из сундука Стар.

– Твои волосы ужасно длинные и блеклые. Мне бы хотелось, чтобы они были красными, как у Стар, а не цвета сухой травы. А то они совсем не бросаются в глаза и не растопят лед ни в одном танцевальном зале, я думаю.

– Я тоже так думаю. Однако куда же ушел твой отец? – вновь спросила Вилла.

– Не знаю, – пожала плечами Джо Белл. – Он вечно куда-то пропадает и возвращается только к ужину. Он всегда поступает так.

На закате Чарли свернул с дороги и остановил телегу около старого ясеня под маленькими ветками, на которых уже блестели капельки росы. Джо Белл спрыгнула с телеги, Вилла последовала за ней. Не говоря ни слова, Чарли занимался делами: распряг мулов, напоил, привязал их.

Это был высокий, стройный, с серьезным лицом молодой человек. Он ухаживал за животными так же умело, как взрослый опытный ковбой.

А сестра его, напротив, была низкорослой и избалованной. На расстоянии ее запросто можно принять за ребенка.