Днем Джон и Эдди встретились с датчанином и купили у него фургон, который он построил для себя, жены и четверых детишек. Фургон был большой и вместительный, с кухонным ящиком у заднего борта. Откидная стенка служила и крышкой, и столом.
      В ящике имелась вся необходимая кухонная утварь: чугунный котел на два галлона воды с двумя скобами, чтобы вешать над огнем; сковорода с длинной ручкой, печь-голландка с тяжелой заслонкой для выпечки, кофейник, столовые приборы и даже встроенная колонка.
      К боковым стенкам фургона на высоте в три фута прибиты доски, образующие настил. На него уложен матрас. Джон объяснил, что так делаются верхние нары. Под ними лежал еще один матрас.
      По бокам фургона были прикреплены свернутые тяжелые занавеси. Они разворачивались, образовывая палатку.
      Над фургоном возвышались четыре дуги, покрытые парусиной с пологом сзади.
      Снаружи имелись карманы для бочонка, ведра, керосиновой лампы, топора, щетки, корыта и других необходимых вещей.
      Вчерашние покупки уже были доставлены из магазина Пула. Глядя на все это, Эдди очень радовалась. Джон представил ее датчанину, и она выразила соболезнования по поводу смерти его жены.
      Когда тот ушел, Джон схватил Эдди за руку:
      – Тебе понравилось?
      – Великолепно. Но каково этому человеку. Ты видишь, он вложил сердце в этот фургон.
      – Мы ему хорошо заплатили. Он может отвезти семью к друзьям и родственникам, и у него еще достаточно останется, чтобы начать жизнь сначала. Знаешь, что мне больше всего нравится?
      – Кухонный ящик?
      – Его я даже не заметил. – Джон улыбнулся. – Мне понравилось, что ночью мы сможем остаться одни. Дети будут спать в фургоне, а мы опустим занавеси и окажемся в отдельной палатке.
      Щеки Эдди порозовели. Она прикрыла глаза, и он ущипнул ее за подбородок. Эдди улыбнулась ему.
      Они пошли к Люп завтракать, а по дороге остановились у конюшни. Эдди хотела попрощаться с парой любимых лошадей, служивших ей верой и правдой много лет. Она погладила их и потрепала им холки.
      – Что их ждет? – спросила она.
      – Возможно, кто-нибудь купит лошадей. Они сгодятся для легкой работы.
      – Пока, Бетси. Пока, Марта. – Эдди поспешно отвернулась и пошла с Джоном в таверну.
      Люп была такая же неугомонная, как накануне:
      – Угу, угу. Что я вижу, как здорово… Джонни, ты выглядишь словно лиса, вылезшая из курятника.
      – Ты тоже хорошо выглядишь, Люп. – Он улыбнулся ей. – Как насчет тортилий и яиц?
      – Тортильи и яйца для любовников, – съязвила она, исчезая на кухне. Люп вернулась с блюдом, которое поставила перед ними. – Ешьте, – скомандовала она. – А я иду кормить моих деточек.
      – Моя жена тоже любит овец, Люп.
      – Угу. Прежде чем уйдете, посмотрите моих крошек.
      Позже, когда они распрощались и шли назад на конюшню, где их дожидался новый фургон, Джон сказал:
      – Если ты решила не брать овец, Эдди, они могли бы найти хорошее пристанище у Люп. Ты видела, как она обходится со своими.
      – Ума не приложу, что делать. Не хочу, чтобы их загрызли волки. Как поступить?
      – Это твои овцы. Если хочешь, давай заберем их. Но предупреждаю, это будет нелегко. Не исключено, что животные не вынесут переезда.
      Они шли в молчании. Эдди продолжила разговор, когда уже почти дошли до конюшни:
      – Лучше оставим их Люп.
      – Мы отдадим овец, когда будем проезжать здесь завтра.
      В фургон были уже запряжены громадные серые мулы. Пока Джон осматривал сбрую, Эдди стояла возле него. Этот удивительный человек – ее муж. Все случилось так быстро, что ей было трудно поверить в реальность происходящего. Она восхищалась его терпением, неутомимостью, уверенностью в себе. Стоило Эдди посмотреть на него, как душа начинала петь.
      «Дорогой Господь! Ты был так добр ко мне, что, конечно, простил мне те богохульные слова, которые я говорила преподобному Сайксу».
      Этим утром она проснулась оттого, что Джон нежно покусывал ее ухо и ласкал грудь мозолистой рукой. Спиной Эдди ощущала голую грудь мужа. Он был настроен решительно.
      Когда она шевельнулась спросонья, Джон уткнулся в ее шею:
      – Кто эта симпатичная женщина в мой постели?
      – А кто вы, сэр? Прохожий? – отвечала она сонным голосом.
      – Нет, сладостная леди. Это Хок, он ищет девиц, попавших в трудное положение.
      – Не ищи больше, любовь моя.
      Она перевернулась, рассмеялась и зарылась пальцами ему в волосы. Обняв за шею и просунув ноги между его бедрами, подставила рот. Поцелуи Джона были горячими, жадными, страстными. У нее перехватило дыхание.
      – Я безумно люблю тебя, – прошептал он.
      – Я стану послушной и верной, мистер Хок, и буду любить тебя… всегда.
      Мягкими поцелуями он закрыл ей глаза. Эдди опустила руку и пальцами, потерявшими стыдливость, сомкнула кольцо вокруг его восставшей плоти. При этом касании у Джона вырвался стон наслаждения. Она подразнила пальцами его отвердевшую плоть и направила внутрь себя.
      Джон не был готов к такому проявлению чувств со стороны Эдди. Он восхищался той откровенностью, с которой она предложила ему себя. Эдди радовала нежность, с какой Джон принимал ее любовь.
      От воспоминаний Эдди оторвали стук копыт и взрывы смеха. Два всадника приближались к конюшне. Она узнала военных – это были янки. Их она видела вчера из окна гостиницы, когда они въезжали в город.
      Всадники проехали, не заметив ее. Эдди обошла фургон, чтобы получше разглядеть лошадей, и в это время военные спешились. Одна из лошадей нервно приплясывала на месте. Янки пытался уговорить ее:
      – Успокойся, дружище, успокойся…
      На Эдди словно вылили ушат холодной воды. На миг она оцепенела.
      «Успокойся, глупышка, успокойся…» Эти слова эхом отозвались у нее в голове. Она слышала их много раз, когда пилила Керби, чтобы он помогал ей по дому.
      Янки стоял к ней спиной. Его белые волосы были длиннее, чем у Керби, и достигали воротника голубой формы. Насколько она помнила, Керби был ниже ростом. И все-таки стоило ей закрыть глаза, как этот голос стучал в ушах.
      Сходила ли она с ума? Керби был не с янки, а с конфедератами. Керби мертв. Она не слышала его голоса четыре года. Почему решила, что это Керби?
      Янки пошли в конюшню. Джон помог ей забраться в фургон:
      – Ты в порядке, дорогая? Свет режет глаза? Эдди улыбнулась.
      – Чуть-чуть, – солгала она.
      Военные вышли из конюшни, когда фургон тронулся. Эдди не видела, как блондин остановился и смотрел им вслед тяжелым взглядом, стиснув кулаки. Его спутник, шедший на несколько шагов впереди, обернулся:
      – Идешь, Кайл?
      – Конечно, иду. Что я, по-твоему, делаю? – отрезал тот.
      – Что на тебя, черт побери, нашло? Ты знаешь этих людей?
      – Тот, в оленьей коже, был вчера вечером в гостинице. Интересно, не он ли Джон Толлмен, которого ждал судья.
      – Возница? Вполне возможно. Он такой – судя по фигуре, может медведя высечь розгой. Не тревожься, капитан, он не понравится мисс Синди. Тем более с ним женщина. По мне, она слишком стара, но допускаю, что она его устраивает. Нам предстоит долгий путь. У тебя будет масса времени ухаживать за мисс Синди.
      Блондин ничего не слышал, но последние слова привлекли его внимание.
      – Да, у меня будет масса времени, – пробормотал он, думая, впрочем, не о мисс Синди Рид.
 
      Сиденье с высокой спинкой сделало обратную дорогу в лагерь более комфортной, чем Эдди могла предположить. К одиннадцати они приблизились к холму, где стояли фургоны.
      Эдди вопросительно взглянула на Джона, когда он остановил упряжку и намотал вожжи на тормоз.
      – Иди сюда, дорогая. – Он обнял ее за плечи и притянул к себе. – Ты чего-то слишком спокойна. Я что, вымотал тебя ночью?
      Эдди обняла его за талию и прижалась к нему. Она не осмелилась рассказать Джону про янки на конюшне, который так похож на Керби. Керби не мог быть с янки. Он презирал северян, по крайней мере так говорил. Правда, она уже давно поняла: Керби иногда говорит то, что, по его мнению, от него хотят слышать – не важно, правду или ложь.
      – Я с волнением жду встречи с детьми, – пробормотала Эдди. – Но помню каждый миг времени, что мы были вместе.
      Джон поцеловал ее:
      – И я помню эти минуты, моя девочка. Теперь у нас с тобой будет мало времени. Предстоит много хлопот, пока мы доберемся до дома. Поцелуй меня, и двинемся дальше.
      Он чмокнул ее в нос; она целовала его в губы снова и снова. Они сидели и смотрели друг на друга. Эдди не могла удержаться от улыбки. Быть вместе с ним – это что-то волшебное.
      – Я веду себя как зеленый юнец, обнаруживший, что девочки отличаются от мальчиков, – признался Джон.
      – А я как глупая школьница.
      И они дружно рассмеялись, деля поровну последний поцелуй.
 
      Лагерь издали казался пустым. Из-за кухни вышли повар и Пако и помахали им. Джон направил мулов к палаткам, где в одиночестве стояла Триш со сложенными на груди руками, брови нахмурены.
      – Триш! – позвала ее Эдди. – Все ли в порядке? – Как только фургон остановился, она слезла на землю. Услышав детский плач, почувствовала, что сердце тяжело забилось. – Триш, что случилось?
      – Рада видеть вас, миссис Эдди. Это Диллон. Ничего с ним не могу поделать. Во-первых, черепаха исчезла. – В ее золотистых глазах застыла печаль. – А сегодня утром один мул с бешеным нравом… залягал овцу до смерти. Диллон и Джейн Энн видели, как один из мексиканцев освежевал ее. Диллон кинулся на него и ударил. Он ужасно всем этим расстроен, и девочка тоже.
      – О Боже! – Эдди нырнула в палатку.
      – Что-нибудь еще приключилось, Триш? Как с вами обращались? – спросил Джон.
      – Обращались так, как будто мы хотим сбежать. Эти парни следили вовсю, мы с Джейн Энн боялись отойти в кусты.
      Джон улыбнулся:
      – А Пистолет Симмонс все еще здесь?
      – Уехал сегодня утром. По мне, так воздух очистился.
      – Он приставал к тебе?
      – Нет. Вел себя нормально. Вчера приготовил кролика для малышей. Они позабавились. – Триш оглядела фургон. – Мы в этом поедем?
      – Да. Я распрягу мулов и оставлю его тут. Вы с Эдди уложите вещи, необходимые в дороге. Остальное, – он указал в сторону груды утвари, – надо сложить в другой фургон.
      – Мы сможем в нем все спать?
      – Конечно. Эдди тебе все покажет. Она скосила на него взгляд:
      – И вы тоже?
      – Нет. Мы с Эдди будем спать под фургоном. – «Пусть она свыкнется с этим», – подумал Джон. – Где Колин?
      – Вместе с Григорио. Тот показывает Колину, как набрасывать веревку на столб.
      – Он сильно изменился после того, как мы убежали от этого ублюдка Реншоу. Колин должен благодарить за это тебя, Триш.
      – Нет, вас. – Триш покачала головой и отвернулась. – Я ничего особенного не сделала.
      – У меня есть новая легкая винтовка. Я научу тебя метко стрелять.
      Глаза девушки ожили.
      – Тут один бородатый старик обещал научить меня швырять нож, чтобы попасть в змею. Вы покажете, как стрелять. Ого, если не уследите, я стану бандиткой.
      Джон улыбнулся:
      – Ты уже стала.
      – Наверное, если вы так думаете. – Триш улыбнулась в ответ.
      В палатке на матрасе сидела Эдди, держа на коленях Диллона и прижимая к себе Джейн Энн. Всхлипы детей уже перешли в сопение.
      – Жалко овечку, но разве вам хочется, чтобы она жила со сломанными ногами и проломленной головой? Она была бы счастлива знать, что у вас будет пальто? Приляжете на него и вспомните ее.
      – Этот Пако сказал, что они… съели ее. – Девочка снова расплакалась.
      – Мы же едим цыплят. Помните, мы откармливали свинью на бекон, ветчину и сало?
      – Но у свиньи нет… имени.
      – Можно и свинью назвать. А теперь вытрите глаза, и идем смотреть наш новый фургон. Джон купил одежду и подарки.
      Дети вытерли глаза рукавами.
      – И я? – спросила Джейн Энн.
      – Ну конечно. Ты же наша малышка, не так ли?
 
      Наступил вечер. Палатки сложены, занавеси свернуты и уложены. Домом теперь стал фургон. Все залезли внутрь, и Эдди развернула свертки. Дети и Триш пришли в восторг от новой одежды. Эдди достала новые чулки, которые думала продать, и все примерили башмаки. Подарки она оставила до прихода Джона.
      Когда оставшуюся утварь загрузили в другой фургон, Колин сел рядом с возницей. На нем были башмаки, парусиновые брюки и соломенная шляпа. Казалось, новая одежда вселила в него заряд гордости. Он уже больше не выглядел испуганным мальчиком, как на ферме.
      Пол в фургоне был влагонепроницаемый за счет просмоленных досок и парусины. На этот раз вещи были уложены очень аккуратно, и оставалось еще место. Его быстро заполнили запасными колесами, ведрами с дегтем, осями. Груз накрыли плотным брезентом и надежно закрепили вдоль бортов.
      На ломаном английском Грегорио объяснил, что к борту каждого фургона привязано ведро и запас воды будет пополняться у каждого источника. На крюках были подвешены мешки для буйволиных и коровьих лепешек, которые следовало собирать в течение дня для вечернего костра.
      Незадолго до заката к новому фургону подошел Билл Вессел:
      – Привет, мэм. Отличный фургон. Даже не знаю, видел ли я когда лучше этого.
      – И мистеру Толлмену понравился.
      – Ну, если кто и понимает толк в снаряжении, так это Джон. Да… мэм, вы должны знать, мне страшно стыдно за тот день. Мы с ребятами были тогда очень удивлены. Если…
      – Давайте забудем об этом, мистер Вессел. Я стараюсь никогда не оглядываться на прошлое.
      – Мне бы не хотелось, чтобы у вас остались тягостные воспоминания.
      – Позвольте заверить, что их нет.
      – С громадным облегчением слышу это. А теперь, мэм, я скажу, что не надо вам сегодня готовить. Мы с Пако сварили изрядное количество зубатки. Пако с утра замесил тесто и испек лепешки. Этим мексиканцам вечно бы жевать свои тортильи. Приходите помочь съесть их.
      – Спасибо за приглашение, но не уверена, что сегодня это удобно. Дети до сих пор расстроены смертью овцы. И я бы не хотела, чтобы они видели это мясо.
      – Туша все еще висит на дереве. Григорио освежевал ее и натянул шкуру на борту фургона. Мы подумали, что она вам пригодится. Попозже, когда она немного выветрится, я ее обработаю.
      Эдди поморщилась. Ей было неприятно, что он так говорит о ее славной милой овечке, которая провела первые недели жизни у нее на кухне.
      – Итак, рыба, лепешки и коблер с персиками. – Билл хлопнул себя по пухлому животу и улыбнулся.
      «Он забавен», – подумала Эдди. В его глазах горел озорной огонек.
      – Мистер Толлмен говорил мне, что вас прозвали Сластена Вильям. Как вы умудряетесь делать коблер на костре?
      – Ничего сложного. У меня есть большая чугунная кастрюля. – Он расставил руки, чтобы показать ее размер. – Я просто кладу персики, сахар и… Да чего там, как-нибудь покажу.
      – С удовольствием.
      К Эдди сзади подошел Джон и положил руку на плечо:
      – Все в порядке?
      Прежде чем Эдди успела ответить, к ним подбежали дети.
      – Смотрите на мою новую шляпу! – Диллон схватился обеими руками за круглые поля. – Смотрите на мои новые ботинки! – Он встал на одну ногу, чтобы задрать другую.
      – Подошли? – Джон сел на корточки и нажал пальцем на носок башмака.
      – И у меня новая обувь, – сказала Джейн Энн, подняв юбку до колен и глядя взволнованно на Джона.
      – И тебе досталось. Годится?
      – Велики, но миссис Эдди говорит, что я подрасту.
      – Именно. – Джон ухватил косу девочки за кончик и пощекотал ей нос. Она засмеялась и убежала.
      – Я хочу башмаки, как у тебя. – Диллон сел на землю и ткнул пальцем в шнуровку мокасин Джона.
      – И я, – эхом откликнулась Джейн Энн.
      – Мы вам это устроим, когда прибудем в Нью-Мексико. Для путешествия вам нужны грубые башмаки.
      Дети побежали к Триш обсуждать мокасины.
      – Я попридержала остальное… чтобы ты сам это вручил. Я подумала, что стоит немного подождать. Они так возбуждены новой одеждой, путешествием…
      – Растянуть немного радость, да?
      – Что-то вроде этого.
      – Печальная история вышла с овцой.
      – Я знаю. Но не хотелось мне оставлять их на ферме. Реншоу могли убить животных просто по злобе. Овцы помогли нам пережить войну. Я их всегда за это любила.
      Билл ударил в колокол, созывая к еде:
      – Зовите детей, миссис Толлмен. Время ужинать.
 
      Эдди лежала без сил. Она положила руку Джону на грудь. Его сильные пальцы массировали ей плечи и спину.
      Он принес подстилку, наволочки и показал Эдди, как опустить полы и пристегнуть их к колесам. Заглянув в фургон, пожелал спокойной ночи Триш и Джейн Энн, которые собирались спать на верхних нарах, и мальчикам, расположившимся под ними.
      – А где мамуля будет спать? – спросил Диллон.
      – Со мной под фургоном.
      – Под фургоном? Вот смешно! – крикнул Диллон. Но Триш прикрикнула на него, и скоро все стихло.
      Теперь Джон гладил ей спину. Она довольно мурлыкала, как котенок.
      Джон рассмеялся ей в ухо.
      – Джон, иногда я боюсь. – Его пальцы замерли, и она поспешила закончить: – Боюсь, это сон, а я проснусь там, на ферме, с Реншоу, Сайксом, и только мрачные звезды смотрят на меня.
      – Это не сон, дорогая. Хотя когда-нибудь тебе захочется, чтобы это было так. Переход трудный – пыль, ветер, дождь, реки.
      – Я не боюсь, ведь ты рядом. Но я тревожусь за детей и Триш, вдруг что-то случится со мной.
      Он тряхнул ее за плечо:
      – Шш… Не говори так.
      – Думаю, ты о них позаботишься или сделаешь так, что за ними присмотрят.
      – Конечно. А сейчас молчи и спи. На рассвете выезжаем.
      Эдди не могла заснуть. В голове засел образ того янки на конюшне, и на сердце стало тяжело.

      Покинув лагерь, Симмонс отправился к той речушке, где два дня назад они с Толлменом искупали Реншоу. Он искал следы. Пистолет не сомневался, что кто-то из них до сих пор следит за Триш.
      Он размышлял о том, что люди с такой низкой душой, как эти Реншоу, всегда ищут кого-то, кто хуже их. И находят. В данном случае таким человеком стала Триш. Из обрывочных сведений, почерпнутых во Фрипоинте, Пистолет уяснил, что именно сейчас Сайкс пустил слух, будто Триш негритянка. Он объявил ее беглой рабыней. До того парни в городе считали девушку дальней родней миссис Эдди.
      Ну и что, черт побери, с того, что прабабушка Триш сошла с невольничьего борта судна? Его собственный дедушка был вытащен из Ньюгейтской тюрьмы и сослан в Новый Свет. Пистолет вспоминал время, проведенное с Триш, отблески пламени на ее лице. То, что тогда сказал ей, было правдой. Сначала его привлекла в ней красота, но потом он понял: в этой девушке что-то есть. Она храбрая, верная, послушная и крепкая, словно ивовый прут. С ней можно было перезимовать, не соскучишься. Пистолет засмеялся, вспомнив, как она спрашивала, не скрывается ли на подбородке под его бородой какая-нибудь гадость.
      Он потрогал бороду. «Да, когда доберусь до Ван-Берена, обязательно схожу к парикмахеру». Обычно он отращивал бороду зимой, а весной сбривал. Но в этом году не успел.
      Пистолет сделал круг, но ничего не обнаружил, поэтому двинулся вдоль реки к Ван-Берену и к полудню был там. Он перекусил бобами с лепешками в таверне, где подавала веселая мексиканочка. Когда Пистолет вошел, все места за двумя столами были заняты, кроме одного с краю. Он успел наложить себе на тарелку бобов из горшка и наколол вилкой несколько горячих перцев, когда почувствовал на себе пристальный взгляд человека с другого конца стола. Симмонс сделал вид, что ничего не заметил.
      Судя по тому, как его плечи возвышались над плечами сотрапезников, он был высок. Черная борода достигала третьей по счету пуговицы на рубашке, а в черных глазах, разделенных крючковатым носом, лед. Внешне он походил на стервятника. Человек ел только бобы, запивая кофе, и ни с кем не разговаривал.
      Во время беседы за столом Пистолет отгородился от вопросов, откуда и куда он следует. Врожденный инстинкт самосохранения предупреждал его, что этот хищник прислушивается ко всем разговорам вокруг.
      Встав из-за стола, Пистолет перекинулся шуточками с трактирщицей, которую звали Люп, а затем отправился по магазинам, выкинув из головы того «стервятника».
      Несколькими часами позже, вымытый, побритый, подстриженный, в чистой куртке и новой рубашке, он направился туда, где оставил лошадь. Еще раз зайдя в магазин Пула, купил себе новую шляпу и кожаные бриджи самого маленького размера, хотя сомневался, подойдут ли они Триш. Он купил еще пояс с ножнами, не очень отдавая себе отчет зачем. Прежде чем оседлать лошадь, уложил все купленное в седельную сумку.
      Пистолет собрался уже было покинуть город, когда увидел, как чернобородый человек вышел из дверей и направился к магазину. Худой, узкоплечий, с длинными руками и ногами. У него было с собой длинноствольное ружье. На голове старая черная шляпа с высокой тульей. Он шел по улице, не обращая внимания на любопытствующих прохожих.
      В трех милях от города Пистолет обнаружил лагерь, разбитый судьей. Прежде чем въехать, он направил лошадь к месту, откуда ее не было видно, пригнулся к луке и осмотрелся. На своем веку Пистолет повидал всякие караваны, но такой видел впервые. Это были настоящие дома-фургоны – деревянные стены, крыши из дранки, жестяные дымовые трубы. Экипаж во всю длину был накрыт тентом из белого полотна, который прикреплен к шестам. В тени навеса за маленьким столиком сидели мужчины и женщины. Один фургон светло-желтого цвета был украшен синими и зелеными завитушками. У задней дверцы имелись ступеньки.
      Судя по свежей краске и белоснежному полотну, два фургона были совершенно новенькими. Рядом сидел негр и чистил обувь.
      Еще два фургона с высокими бортами и темными накидками сверху были под завязку заполнены грузами. Фургон армейского типа, по всей видимости, использовался для перевозки людей и снаряжения. Сзади висело запасное колесо. Возле полевой кухни негр колдовал над дымящимся костром.
      Пистолет неодобрительно покачал головой. Не хватало запасных частей к фургонам и колес, оси вообще отсутствовали. Фляг для воды было всего по две на грузовых фургонах и одна – на полевой кухне.
      Пистолет с интересом посмотрел на луг, где пасся табун. Там были красивейшие из лошадей, которых когда-либо ему приходилось видеть. Судя по стройным ногам и высоко изогнутым шеям, это были чистокровки. В стороне от них паслись шесть тягловых лошадей и дюжина мулов.
      Сняв шляпу, Пистолет выпрямился. Он подставил лицо теплому солнышку.
      Под ореховым деревом расположились несколько солдат-янки, а пара всадников следила за стадом. Из фургона вышла негритянка, отошла в сторону и вытряхнула коврик. На ней было черное платье с белым передником. Пистолет догадался, что это господская служанка.
      Он решил вернуться в лагерь Толлмена. Черт, он поработал бы за харчи! Несколько минут Симмонс размышлял об этом.
      И вдруг в нем зародилось подозрение. Зачем судье охотник в таком большом отряде? По нему, один из солдат мог время от времени отправляться за свежатиной.
      Изогнув поля новой шляпы и прикрепив их к тулье серебряной булавкой, Пистолет надел ее и пришпорил лошадь. Медленным шагом он въехал в лагерь. Прежде чем успел приблизиться к фургонам, солдаты окружили его. Один из них ухватил лошадь за ремень на уздечке.
      – Эй, мистер, что ты тут делаешь? – спросил он хриплым голосом с северным акцентом.
      – А тебе что?
      – Мы видели, как ты следил за лагерем. Что тебе нужно?
      – Ты был на войне? – мягко поинтересовался Симмонс.
      – Конечно, а в чем дело?
      – Тебе никто не говорил, что нельзя подходить к всаднику и хвататься за уздечку? Хочешь, чтобы я двинул тебе носком сапога в зубы? Я видывал, как парни на этом теряли зубы, а один янки даже язык себе откусил.
      – Я спрашиваю, что ты тут делаешь.
      – Я не по твою душу, сынок. Мне нужен судья.
      – Зачем?
      – Проклятие! – Терпение Пистолета истощилось. Он извлек ногу из стремени. – Не уйдешь с дороги, слезу с лошади и дам тебе такого пинка под зад, что не обрадуешься.
      – Мистер, перед тобой армия Соединенных Штатов.
      – Передо мной надутый болван, несущий глупости.
      – Посторонись, Шипли. Капитан говорил, что судья нанял охотника. Может быть, это как раз он.
      – Если так, почему не говорит? – Шипли, покраснев, сделал шаг назад.
      В тот же миг, как только янки отпустил уздечку, Пистолет послал лошадь вперед, и она рванулась. Как и ожидал Пистолет, руку Шипли отбросило к другому плечу. Молниеносным движением Пистолет извлек нож из ножен.
      – Думаешь, успел бы выстрелить до того, как я воткнул бы это тебе в горло? – спросил спокойным тоном Симмонс, подбросив нож вверх и поймав его за кончик лезвия между большим и указательным пальцами.
      – Судья вон там у фургона. – Человек, указавший направление, держал руку Шипли.
      – Премного благодарен. – Пистолет сунул нож обратно в ножны, проехал немного, спешился, снял шляпу и кинул поводья на землю. Лошадь замерла.
      К Пистолету подошел белокурый человек с пышной белой бородой:
      – Предполагаю, ты ищешь меня.
      – Если вы судья Ван-Винкль, то да. Я Джерри Симмонс, а еще меня прозвали Пистолетом.
      – Рад встрече. – Судья протянул руку. Пожав ее, Пистолет обнаружил, что она мягкая, как у женщины. – Вы уже пообщались с моей охраной, – заметил судья.