Колин не оставлял Триш наедине с Пистолетом Симмонсом. Мальчик не отходил от нее на протяжении целого дня. Дети даже не пошли ужинать. Напуганные, они жались к Триш.
      Повар уже хотел было послать им еду, но Пистолет принес двух небольших кроликов.
      На закате меж двух палаток устроили очаг. Диллон и Джейн Энн с нескрываемым интересом наблюдали, как Пистолет готовит кроликов. Он был на редкость вежлив с детьми и разрешил им по очереди поворачивать вертел, чтобы мясо равномерно обжаривалось со всех сторон.
      Когда кролики были съедены, а сливки выпиты, малыши стали клевать носами, и Триш уложила их в постель.
      Пистолет пошевелил костер, глядя мимо пламени. Он следил за лагерем, стараясь не выпускать из виду людей, сидевших вокруг костра возле полевой кухни. Пистолет опасался, что Клив Старк или Дэл Ролли устроят бузу и Триш вынуждена будет скрыться в палатке. Симмонс должен был отправиться в Ван-Берен на встречу с судьей, но отложил поездку, узнав, что Триш с детьми остается в лагере одна, без Эдди и Толлмена.
      Когда малыши улеглись, Пистолет стал развлекать Колина и Триш россказнями – лучшее занятие, когда люди сидят у костра.
      – Встретил я однажды парня из Гальвестона. Долговязый, как ты, Колин. Весь он состоял из конечностей, выпирали локти и пальцы. Повстречались мы на Ред-Ривер. Он помогал там одному свежевать корову. У него все из рук валилось, по крайней мере мужик так подумал. Подошел и влепил парню прямо в ухо, тот и повалился. – Пистолет взглянул на Триш. Она смотрела вдаль, но слушала. – Ударил и радуется. Но это не по правилам – чтобы мужчина бил мальчика.
      – Что вы сделали? – спросил Колин.
      – Ну, поднял парня, убедился, что он не повредил себе ничего, усадил в седло позади себя и уехал. – Пистолет швырнул палку в огонь.
      Триш устремила взор на Пистолета:
      – И ты позволил этому негодяю уйти?
      – А что было делать? Нельзя выбить дурь из взрослого человека. Ему пришлось свежевать корову самому. Мы с мальчиком перезимовали в горах с полоумным охотником по имени Клейтрэп Тродл. Но этот псих превосходно готовил блюда из мяса енота и опоссума, сладкую картошку. Лучшего я никогда не ел.
      – Ну вот, парень был дикий, а ума в нем как в навозной куче. Пришла весна, он украл деньги у старика Клейтрэпа и был таков. Последнее, что я о нем слышал, – он занимается грабежами и крадет лошадей. Вот я и думаю теперь, что тот мужик просто хотел выбить дурь из него.
      На грубых чертах лица Пистолета плясали отблески пламени. Волосы локонами спускались на лоб и уши. Возраст его определить было невозможно, поскольку густая борода почти полностью закрывала лицо. Зубы ровные и белые, наверняка ему еще нет сорока.
      Пистолет опасался, что Триш уйдет в палатку до того, как уляжется Колин. С самого утра мальчик был ее тенью, поэтому уже клевал носом. Он смертельно устал, но изо всех сил держался, охраняя Триш.
      Она сидела на земле, босыми ногами к огню, прислонившись спиной к сундуку. Пистолет не мог на нее наглядеться. Густые черные волосы обрамляли лицо и спадали на плечи. Прибыв в лагерь, она надела платок, но сейчас сбросила его и массировала себе голову. Ресницы у нее были очень длинные и пушистые.
      Колин спал, положив голову на пень. Теперь Триш разбудит его, и они отправятся в палатку. Суровая жизнь научила Симмонса быть терпеливым. Если ему не удастся поговорить с ней сегодня, ничего страшного.
      – Чего ты на меня так смотришь, борода? – Триш понизила голос, взглянув на заснувшего мальчика.
      Пистолет воспрянул духом. Он решил, что искренность – самое лучшее в данных обстоятельствах.
      – Потому что ты тут самая красивая.
      – Ну-ну!
      – Я не вру.
      – Слышала я много врак. Слушай, а как ты выглядишь на самом деле, без этой грязи на лице?
      – Сам не знаю. Я уже давно не умывался. – Пальцы Пистолета начали инстинктивно расчесывать бороду.
      – Похоже, у тебя какая-нибудь гадость на подбородке, поэтому ты его и скрываешь.
      – А ты знавала таких людей?
      – Да. – Она вперилась в него взглядом. – Ты что, думаешь залезть мне под юбку?
      – Я что, не человек, чтобы не думать об этом? Но, черт побери, я не похотливый лось, – сказал он, презрительно фыркая.
      – И не вздумай пытаться. Если не я, то Колин тебя пристрелит. Не Колин, так мистер Толлмен.
      – О Господи, мисс Триш. Я убью любого, кто попытается обесчестить тебя.
      – Чего ради ты об этом думаешь? Я ведь всего лишь негритянка.
      – Не говори так! Ты белая, как и я. Под кожей мы все одинаковы.
      – Ты имеешь в виду – под одеялом…
      – Я так не говорил! Поначалу я обратил внимание, какая ты красивая. Затем красота отошла на второй план. Меня восхитило твое отношение к Колину и малышам и как ты встала на пути этого Реншоу. – Он яростно переворошил костер, и искры взметнулись к небу.
      После затянувшейся паузы Триш сказала:
      – Это ничего не меняет. Зачем ты здесь?
      – Я… я думал, мне удастся поговорить с тобой. Я хотел это сделать с того дня, как увидел тебя в городе. Я… хотел поухаживать за тобой. Ну вот, я сказал, и можешь теперь смеяться надо мной сколько душе угодно, – закончил он сердито.
      – Кончай. Вовсе я не смеюсь. Просто не хочу, чтобы за мной ухаживали. Кроме того, я не люблю болтать, а, как полагаю, ухаживание в этом и состоит.
      – Уф! Никогда не видел столь напыщенной девчонки.
      – Я не девчонка. Я – женщина.
      – Но выглядишь как девчонка.
      – В июле мне будет двадцать. Там, откуда я прибыла, это считается солидным возрастом для женщины.
      – А откуда ты?
      – Из Орлеана, – ответила она и замолчала.
      – Сколько времени ты прожила у миссис Эдди?
      – Не твое дело.
      – Я спрошу Колина.
      – Пристрелю, если спросишь!
      – Да, это на тебя похоже. – Он подобрал с земли палку и кинул ее в догорающий костер.
      – А сколько тебе лет?
      – Почему ты спрашиваешь?
      – Просто пытаюсь поддержать беседу. Можешь не отвечать. По мне, будь хоть таким древним, как эти холмы.
      – Мне двадцать пять. Я на пять лет старше тебя.
      – Не могу в это поверить.
      – Мужчина должен сделать выбор: или стать сильным как бык, или смириться с тем, что тебя убьют. И вот я жив. – Он ткнул себя кулаком в грудь для выразительности.
      – Чего ты так волнуешься? Сходишь с ума, потому что жив? – Внезапно она хихикнула. Пытаясь приглушить смех, закрыла рот ладошкой.
      Пистолет на миг смутился:
      – Ты меня злишь больше, чем кто-либо, и я тебе сверну шею.
      – Лучше не пробуй. У меня кинжал. – Она приподняла юбку, и он увидел тонкое лезвие, привязанное к икре.
      – Боже всемогущий! Да ты себе ногу отрежешь, если упадешь на эту штуку. Кинжал должен быть в ножнах.
      – Не волнуйся, все будет в порядке.
      Пистолет вытащил свой нож из ножен, висевших на поясе. Он подержал его на ладони, затем ровно поставил на указательном пальце. Потом он схватил шляпу, сплющил тулью и швырнул Триш на колени:
      – Швырни-ка шляпу в сторону от палаток. Триш запустила шляпу, как диск. И тогда Пистолет метнул нож. Он пронзил шляпу, и она упала на землю. Когда Симмонс принес шляпу назад, лезвие ножа еще торчало в тулье.
      – Проклятие! – воскликнула Триш. – Ты испортил шляпу.
      – Будет отверстие для проветривания.
      – А я могу научиться?
      – Без сомнения. И будешь проделывать это лучше меня. Ты легче и резче – это важно при метании ножа. Я тебе покажу кое-какие приемчики… когда-нибудь.
      – Не делай мне одолжения.
      – Не беспокойся. Научишься метать нож, сможешь спасти кого-нибудь из малышей от змеи. – Он сделал вид, что сердится, нахлобучил шляпу и ушел туда, где устроил свою постель.
      Пистолет улыбался.
 
      Эдди просидела в ванне, пока вода не остыла. Она намылила себя с головы до ног сладко пахнущим мылом и вымыла волосы. Вытеревшись и высушив полотенцем волосы, надела ночную сорочку и поверх нее платье. Она не смогла застегнуть корсаж, поэтому придерживала его руками. Явились мальчики опорожнить и унести ванну. Эдди спряталась за дверью и, только когда они вышли, вздохнула с облегчением.
      От теплой воды она расслабилась, нервы ее успокоились. Эдди не боялась Джона, но страшилась того, что должно было произойти между ними. Что ж, она будет ласкова с ним, думала Эдди, вытирая волосы полотенцем. Этому человеку она многим обязана. Хотелось только, чтобы все быстро закончилось.
      Прикрутив лампу, Эдди села у окна и стала смотреть на улицу. Впечатление потрясающее. На ферме в это время уже спали, странно было видеть прогуливающихся людей и слышать музыку, доносящуюся из салунов.
      Звуки пианино и скрипки смешивались с мужскими голосами и пьяным хохотом. До нее донеслись громкоголосые вопли и стук каблуков по тротуару. Это гуляки переходили из одного салуна в другой. Она подумала о Триш и детях, оставшихся в лагере, и ей стало интересно, что бы они сказали о происходящем.
      Эдди скучала по ним, но не так сильно, как ожидала. Когда покидала их, стоявших кучкой у палаток, ей пришлось собрать все силы, чтобы не заплакать. Миссис Сайкс однажды сказала ей, что дети иногда ночью перестают дышать. И это ее тревожило, пока Диллон не подрос и не начал ходить.
      Эдди представила себе, как дети обрадуются, когда Джон вручит им подарки. У Джейн Энн никогда не было такой куклы, Диллон не подозревает о существовании оловянных солдатиков, а для Колина нож будет просто потрясением. Эдди видела, что Джон купил коробку леденцов. Она пыталась протестовать, но он подмигнул приказчику, и тогда она догадалась: Джон хочет сделать детям сюрприз.
      Эдди расчесывала почти высохшие волосы, когда раздался тихий стук в дверь, а затем ключ повернулся в замке. Эдди встала, сердце ее бешено заколотилось.
      Вошел Джон, ища взглядом Эдди в полутемной комнате. Увидев ее, он повернулся и запер дверь.
      – Славно пахнет.
      – Это мыло… и пудра.
      – Вижу, ванну унесли.
      – Да. Я дернула за шнур, и мальчишки пришли. Спасибо тебе за ванну.
      – Не надо благодарить меня, Эдди. – Он повесил шляпу и подошел к ней.
      – Я смотрела в окно, – быстро проговорила она. – Отсюда хорошо видно другую гостиницу.
      Джон приблизился к ней. Его рука коснулась ее волос, и она начала дрожать.
      – Волосы у тебя почти высохли.
      – Я собиралась заплести их.
      – Зачем?
      – Иначе к утру они спутаются. – Эдди задыхалась, как будто ей пришлось пробежать милю.
      – Утром я помогу тебе их распутать. – Джон положил руки ей на плечи. – Не нервничай, Эдди.
      – Я не нервничаю.
      – Нет, нервничаешь. Я чувствую, как ты дрожишь, как бьется от испуга твое сердце. – Джон опустил голову так, что его щека прижалась к ее уху. Он обнял Эдди и прижал к себе.
      Они замерли. Эдди смотрела в окно, но ничего не видела.
      – Ты будешь сидеть тут, пока волосы не высохнут? – спросил Джон и, не ожидая ответа, предложил: – У тебя платье поверх ночной рубашки. Я потушу лампу, и ты снимешь его.
      Он отпустил ее. Эдди сняла платье и повесила его на крючок. Ночная рубашка была очень скромной, рукава до локтей. Эдди надеялась, что ворот застегнут до самой шеи.
      Из окна лился мягкий свет. Эдди направилась к окну, но Джон, сидевший в кресле, поймал ее за руку и усадил к себе на колени. Она прильнула к нему.
      – Положи голову мне на плечо. Тебе будет удобней.
      – Я… никогда раньше не сидела у мужчины на коленях.
      – А я никогда не держал женщины у себя на коленях, так что мы в равном положении.
      Она потерлась носом о его щеку и склонила голову к нему на плечо. Эдди ощутила резкий запах и догадалась, что он брился у парикмахера. Ей припомнилось, как Керби тратил последние деньги на стрижку и бритье.
      Пальцы Джона гладили ее шею. Эдди было так приятно, что она едва не замурлыкала от удовольствия.
      – У тебя был трудный день. – Пробормотав это, он согнул ногу в колене, чтобы она могла устроиться поудобнее. – Я надеялся, что дела не дадут тебе скучать по детям.
      – Я не очень скучаю.
      – Ты ведь не беспокоилась, а?
      – На самом деле нет. Больше всего меня волнует Триш. Она спрашивала меня, останется ли Симмонс с ними. Думаю, если что-то случится, она у него попросит помощи.
      Он прошептал ей на ухо:
      – Им следует привыкать друг к другу.
      Джон глубоко вздохнул. Держать в объятиях нежную, сладко пахнущую женщину – большое испытание для мужчины. Его плоть затрепетала.
      – Ты виделся с судьей?
      – Да. Не будь с ним юной леди, я бы велел ему катиться своей дорогой.
      – Он тебе не понравился?
      – Несносный всезнайка.
      – А леди – его жена?
      – Племянница. Славная, но по виду белоручка.
      – Стыдись, – ласково сказала Эдди. – Если она не умеет пахать или стрелять, это еще не означает, что она никчемный человек.
      – А ты можешь все это делать?
      – Конечно. Я управляюсь с плугом. А как, ты думаешь, мы с Триш работали в поле? И, – она хихикнула, – однажды я попала белке в глаз, но случайно. Целилась в другую белку.
      Джон рассмеялся:
      – Эдди, ты чудо. – Как бы желая подчеркнуть сказанное, он поцеловал ее волосы. – Я сказал судье, что мы выезжаем послезавтра и он может присоединиться, если захочет.
      – Он все еще хочет ехать с нами?
      – На сегодня да. Но подожди, когда судья узнает, что мы встаем в три утра, движемся шесть – восемь часов, отдыхаем и снова отправляемся в путь, да он заревет, как пойманный кабан.
      – Почему ты не сказал ему это сегодня?
      – Может быть, когда он разберется, что к чему, то кинется в Форт-Гибсон и будет ждать другой караван.
      Наступила тишина. Эта женщина его жена. Жена. Он будет любить и защищать ее всегда, пока их не разлучит смерть. Джон хотел Эдди. Он не стремился только удовлетворить свою страсть. Больше всего на свете Джон хотел, чтобы и она возжелала его. Проклятие!
      Джон гладил ее волосы, и если бы не это движение руки да тяжелые удары его сердца, Эдди решила бы, что он уснул.
      – Ты хочешь перейти в постель?
      Она подняла голову и посмотрела на него. Потом дотронулась до его лица, касаясь пальцами усов.
      – Джон, я не юная девушка. И знаю, что ждет меня в супружеской постели. Ты дал мне все и…
      Джон отнял ее руки от своего лица:
      – Я не хочу, чтобы ты отдалась мне из чувства благодарности. Я буду ждать, когда придет время и ты захочешь меня.
      Эдди соскользнула с колен Джона и встала рядом. Хотелось плакать. Надо было сказать, как ей посчастливилось, что она стала его женой. Нехорошо получилось. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь. В комнате воцарилась напряженная тишина.

      Не зная, как сгладить впечатление от сказанного ею, Эдди обошла кровать и скользнула под простыню. Вытянулась на спине и уставилась в потолок, прислушиваясь к шагам Джона. Наконец он разделся и лег рядом ней.
      – У меня нет ночной рубашки, Эдди. Во время путешествия я сплю в штанах. Дома же сплю голым.
      – Не надо менять свои привычки ради меня, – тихо ответила она.
      – Не хочу, чтобы ты подумала, будто я собираюсь наскочить на тебя.
      – Я так не думаю.
      – Ночь покажется нам очень длинной, если мы будем лежать, боясь дотронуться друг до друга. Я бы хотел обнять тебя…
      – И я бы того же хотела.
      Джон осторожно притянул Эдди к себе, и она, прижавшись к нему всем телом, положила голову на его плечо.
      – Так лучше, не правда ли?
      – Надо было заплести волосы, а то они лезут тебе в лицо.
      Джон взял ее длинные шелковые волосы и закрыл ими свою голую грудь. Он поймал руку Эдди, прижал к своему сердцу и накрыл ладонью:
      – А так тебе нравится?
      Эдди лежала не шевелясь, наслаждаясь близостью обнаженного мужского тела, вдыхая его запах. Вопреки ожиданию она не чувствовала никакого страха.
      – Это вполне… приятно, – наконец отозвалась она.
      – Я верю, мы будем счастливы, Эдди.
      Она ощутила легкое ласковое прикосновение усов к своему лбу, когда он говорил.
      – Надеюсь. Надеюсь не разочаровать тебя.
      – Со временем мы полюбим друг друга. – Волнуясь, он ждал ответа.
      – Один мой старый друг говорил мне, что сначала человек должен понравиться, затем наступает дружба. Если суждено, то потом появляется любовь.
      – Это разумно. Ты мне нравишься. Очень многое в тебе мне нравится.
      – Ты тоже мне нравишься.
      – А что тебе во мне нравится? Я не красавец. За день могу не произнести и трех слов.
      – Вот уж не подумала бы. Ты много болтал со мной.
      – Может быть, это оттого, что с тобой легко разговаривать. Так что тебе во мне нравится?
      – Ну… например, твоя внешность. – От смущения она уткнулась лицом в его шею.
      – Ты смеешься надо мной!
      – Да нет же. У тебя прекрасная фигура, ты выделяешься в толпе.
      – Это из-за моей одежды. Дома я не буду столь заметен.
      – Ты любишь детей, добр с ними, – продолжила она. – Временами ты кажешься суровым, но на самом деле это не так. Я знаю: случись беда – и ты будешь рядом. Но не это самое главное, – поспешно добавила она. – Ты умеешь хорошо торговаться, иначе не видеть бы мне добрых мулов от мистера Бердселла.
      – Эдди, ты уверена, что говоришь обо мне? – Джон засмеялся – видно было, что он очень доволен. – У тебя что, с головой не в порядке?
      «О Господи, откуда она взялась? Эми ее наверняка полюбит».
      – Завтра утром я, наверное, не смогу надеть шляпу.
      Он снова рассмеялся и обнял Эдди. Но тут его возбужденная плоть соприкоснулась с ее бедром. Эдди сделала вид, что ничего не заметила, однако Джон тут же отодвинулся.
      – Знаешь, о ком я думаю, когда гляжу на тебя? – Ей было легко говорить с ним в темноте.
      – Я боюсь спросить.
      Эдди начала смеяться и не могла остановиться. Она уткнулась в его плечо. Джон погладил ее по затылку, локонам. Эдди продолжала смеяться.
      – У меня ощущение, что мне не понравится твой ответ, – сказал он, прижав губы к ее виску. – Кого я тебе напоминаю, что это вызывает такой смех?
      – Я собиралась сказать… Квазимодо. Чтобы… поддразнить тебя. Забавно. Если и есть кто-то, столь непохожий на Квазимодо, то это ты.
      – Квазимодо? Горбун? Что ж, Эсмеральда, очень мило с твоей стороны. – «Мне досталось сокровище!» Джон пощекотал ее под ребрами, и Эдди взвизгнула. – Ты не думала, что я догадаюсь, о ком ты говорила, не так ли?
      – Да… не думала…
      – Твой муж вовсе не невежественная деревенщина, миссис Толлмен. Знай, у нас дома полное собрание сочинений Гюго. Сначала нам мама читала, затем, когда мы подросли, стали читать сами.
      – Ты… обманываешь меня? – спросила Эдди, когда наконец кончила хохотать.
      – Нет. Впрочем, да. Я был уверен, что ты собиралась назвать Сэма Хьюстона, Джимми Боди или Хатклиффа, – ответил он со счастливым смешком.
      – Ни в коем случае не Хатклифф! Может быть, Сэм Хьюстон. Когда я смотрю на тебя, то думаю о Хоке из «Последнего из могикан».
      – Так? О Хоке? Он герой. Спасает девиц, оказавшихся в трудных ситуациях. Никогда не пристает к ним. А я, наоборот, с удовольствием пощекотал бы тебя.
      – Не надо! Пожалуйста! Со мной могут произойти ужасные вещи.
      – А что случается с тобой, когда тебя целуют? – спросил он внезапно напряженным голосом. Намеренно или случайно его руки оказались у нее на груди.
      – Не то, что при… щекотании.
      Голос ее сник, и она обратила к нему лицо. Сердце учащенно билось. Все тело было охвачено возбуждением. Ее ладонь, зажатая между рукой и телом Джона, ощущала удары его сердца.
      Джон обнимал Эдди крепко, но нежно. Казалось, прошла вечность, прежде чем его губы скользнули вдоль ее щеки ко рту. Он издал стон и начал целовать мягкие приоткрытые губы. Затем, как будто не мог насытиться, жадно впился ей в рот и стиснул в объятиях.
      Она не была готова к такому повороту событий.
      – Ты женщина, созданная для поцелуев, Эдди Толлмен, – хрипло сказал Джон, отрываясь от ее губ. – Ты как цветущий сад.
      Он снова нашел ее рот и проник в него с яростной нежностью. Его руки опустились вниз, на ягодицы.
      Эдди решила сказать ему, что она зрелая женщина и не боится отдаться. Она хотела открыть рот, но было поздно. Джон с необыкновенной страстью впился ей в губы.
      – Эдди, радость моя! – шептал он между поцелуями. Он хотел, чтобы их плоти слились. «Она не шлюха, – устыдил Джон себя. – Она знает меня меньше недели». – Я стараюсь остановиться. – У него перехватило дыхание. – Но ты такая сладкая… сладкая, нежная. Я хочу ласкать тебя… везде.
      – Ты можешь это сделать. – Она еще теснее прижалась к нему.
      – Нет. – Он отстранился. – Ты не должна принуждать себя.
      «Ох Господь Всемогущий! – в смятении подумала Эдди. – Я люблю его! Как это могло произойти?»
      Она пристально вгляделась в его лицо.
      – Если бы я тебя не хотела, ты бы это почувствовал, – сердито сказала Эдди и спрятала лицо у него на груди. Она стиснула кулак и ударила Джона в плечо. – Смотри, что ты наделал! Я выставила себя перед тобой полной идиоткой.
      Джон был озадачен. Он увидел, что она плачет:
      – Эдди, дорогая. Я не понимаю, о чем ты говоришь.
      – Я… разочаровала тебя, – вырвалось у нее между всхлипываниями.
      – Как тебе в голову пришла такая странная мысль?
      Дрожащими пальцами он убрал волосы у нее со щек. Наступило долгое молчание. Когда она вновь заговорила, то с трудом подбирала слова:
      – Потому что… потому что я вела себя… как сука во время течки. Вот почему! Настоящие леди так не поступают. Подобным образом ведут себя лишь шлюхи.