Глаза Эдди сверкали от гнева.
      – Прочь с дороги! Неудивительно, что южане потерпели поражение, если такие подлецы, как ты, сражаются на их стороне!
      Пьяный солдат немного смутился. Он заглянул под шляпку юной девушки, стоявшей позади Эдди:
      – По-посмотри, Нат. Взгляни-ка. Ну не красотка ли?
      – Об этой негритяночке мы слыхали.
      – Она мне вполне подходит. Почти что белая. Эдди быстро встала между Триш и солдатом, поэтому Триш не успела вытащить нож.
      – Ваша негритяночка, мэм?
      – Тебе бы не помешало обзавестись приличными манерами. – Эдди старалась не повышать голоса, чтобы не привлекать внимания.
      – Да ладно вам, чего нервничать. Плачу пару монет за часок с девчонкой. – Солдат вплотную приблизился к Эдди.
      От него исходило такое зловоние, что ее затошнило. Она попыталась оттолкнуть парня, но у нее ничего не вышло.
      – Если я закричу, первый же порядочный человек раздавит тебя словно жука.
      – Спокойненько, как насчет получаса? Сойдемся на этом, час я не продержусь. – Он захохотал. – У меня целую вечность не было девчонки, похоже, на мне сейчас штаны треснут.
      – Они к вам пристают, мэм? – Перед ними возник бородатый человек в жилетке из воловьей кожи.
      – Да.
      – Нет, она выдумывает. У нас просто маленькое дельце. – Взглянув на гиганта, солдат сразу протрезвел. Пытаясь скрыть испуг, он старательно растянул рот в ухмылке. – Мы хотели попользоваться ее негритяночкой. Желаем заплатить. Эй… что…
      Бородач сгреб пьяного солдата своими ручищами. Подняв в воздух, он отшвырнул его, как котенка. Тот упал на спину, судорожно глотая воздух, помотал головой, приходя в себя, отполз в сторону, спасаясь от копыт лошадей, привязанных к ограде.
      – Тебя никто не просил вмешиваться. – Второй солдат начал пятиться.
      Гигант двинулся вслед за ним, произнося слова так тихо, что Эдди пришлось напрячь слух.
      – А ну прочь от леди, а то я вас обоих с дерьмом смешаю. Забирай эту пьяную задницу, и проваливайте.
      Солдаты двинулись по изрытой колеями улице, и, когда отошли от человека в жилетке на достаточно безопасное расстояние, тот, кого швырнули в грязь, прокричал:
      – Никогда не слыхал, чтобы черную шлюху называли леди! – И, выпалив это, он побежал.
      Эдди схватила за руку их защитника, который сделал шаг по направлению к солдатам:
      – Пусть они уйдут. Пожалуйста. Мы и так причинили вам достаточно беспокойства.
      – Миссис Эдди! – К ней подбежал Колин. – Все в порядке?
      – С нами все в порядке, Колин. Ты напоил лошадей?
      – Да, мэм. Но…
      – Этот джентльмен избавил нас от дряни, – тихо сказала Эдди и улыбнулась мужчине.
      – С большим удовольствием, мэм. Снятую с головы шляпу с широкими полями, заломленными спереди, украшала длинная серебряная булавка, продетая через тулью и поля. Темно-коричневые, ровно постриженные волнистые волосы закрывали уши. Он был похож на плюшевого медведя, но Эдди подавила желание сказать ему об этом.
      Мужчина посмотрел на Триш, стоявшую с опущенной головой:
      – Вам и маленькой леди нечего беспокоиться. Я прослежу за этими пронырами. – Он взглянул на мальчишку, вцепившегося в юбку женщины, и девочку постарше, ухватившуюся за него, и пихнул Колина в плечо. – Этот плут готов был подраться.
      – Мне бы нож. – Колин расправил худые плечи.
      – Идти с ножом против человека сильнее тебя не больно-то разумно. Запомни это, малец. Действуй неожиданно. Используй то, что под рукой, и наноси удар в самое чувствительное место. Бей хоть головой. – Он наклонился и прошептал что-то Колину на ухо. – Сильно ударишь и вышибешь дух. Я видел, как такое проделал парень вполовину тебя ростом.
      – Спасибо, мистер. – Колин улыбнулся.
      – Пока, леди. – Мужчина еще раз внимательно окинул взглядом Триш, коснулся пальцами края шляпы и ушел.
      – Какой очаровательный, правда, Триш?
      – Наверное, – пробормотала Триш.
      – Что такое «плут», миссис Эдди? – спросил Колин.
      – Будь я проклята, если знаю, но, полагаю, ничего хорошего это не значит. – Эдди наклонилась и поправила шляпки на мальчишке и пятилетней девочке.
      – Я так и знала! Не надо было мне ехать! – бормотала Триш. – Нужно было остаться дома. Господи! Сжалься надо мной, о Господи! Хотела бы я оказаться дома.
      – Прекрати скулить, Триш. Плюнь и держись. – Эдди посмотрела на детей, внимательно ее слушавших. – Что ж, мы обсудим случившееся дома.
      – Я всего боюсь, – прошептала себе под нос Триш, но Эдди услышала.
      – У тебя есть я! Ты моя лучшая подруга. А сейчас пойдем в магазин Кэша, мне надо выменять пару носков.
      Эдди перекинула через плечо лямки сумочки, еще раз поправила шляпку на трехлетнем Диллоне и улыбнулась остальным членам семьи. Она нервничала в толпе, а Триш пугалась до полусмерти.
      Эдди взглянула на нее и увидела, что та поджала губы, а большие выразительные глаза бегают из стороны в сторону, как будто девушка ожидает в любой момент нападения. Зная о ее страхе, держалась к ней поближе, пока они двигались по людной улице следом за одиннадцатилетним Колином.
 
      Главная улица Фрипоинта (штат Арканзас) была, по сути, узкой дорожкой между двумя рядами каркасных домиков. Одни из них имели крыльцо, другие – ложные фасады. В конце улицы стояло деревянное здание железнодорожной станции.
      Два дня в неделю магазины обязательно работали – когда прибывал поезд, привозивший не только почту, но и усталых людей, возвращающихся с войны. На этот раз толпа была больше обычного. Два торговых дома, парикмахерские, лавки кузнеца и шорника, таверны и трактиры переполнены. По улице ходили фермеры, солдаты, только что освобожденные, не знающие куда себя приткнуть негры, бродяги, люди в поношенной форме Конфедерации. Женщины и дети ожидали своих мужей и отцов в фургонах, стоявших вдоль улицы.
      Джон Толлмен стоял, опершись о стену магазина, и смотрел на уличную кипучую жизнь. Он увидел, как мальчик привязал усталую старую лошадь к изгороди и помог выбраться из фургона женщине, девушке и двоим детям.
      Темно-голубые, с первого взгляда кажущиеся черными глаза осмотрели улицу. Когда два пьяных конфедерата пристали к женщинам, Толлмен собрался вмешаться. Но его опередил бородатый колонист, и Толлмен остановился, сомневаясь, что его помощь понадобится. Он засмеялся, увидев, как верзила швырнул одного пьяного на землю и отпихнул другого.
      Джон был уверен, что женщина заметила его, поскольку мало кто из приезжающих во Фрипоинт людей одевался подобно ему. Выше среднего роста, он носил рубашку из оленьей кожи навыпуск, с ремнем на талии. У Джона были длинные, в отличие от большинства мужчин на Юге, волосы. На голове – низкая кожаная шляпа с круглыми полями. С точки зрения Джона, у него было обыкновенное лицо – узкий прямой нос, полные губы, широкий рот, длинные усы. Однако оно выделялось среди других. Резкие черты и уверенность подчеркивались манерой держаться. Поднятая голова, прямая спина означали спокойствие, в то же время глаза не упускали ничего из виду. Придав лицу привычное выражение безразличия, он последовал за женщинами и детьми в магазин.
      Младшие дети держались за юбку девушки, а мальчик постарше стоял позади них, готовый защитить их от опасности. Женщина в круглой шляпке ободряюще улыбнулась им и подошла к прилавку поговорить с хозяином.
      – Добрый день, господин Кэш.
      – Как поживаете, госпожа Гайд?
      «Госпожа Гайд». Джон стоял около груды товаров, откуда мог видеть и слышать разговор женщины и хозяина лавки, который одновременно был и почтмейстером. Лицо господина Кэша было серьезным. Он стоял перед ящиками для корреспонденции, а приказчик обслуживал покупателей.
      – Иола здесь? – Речь женщины была по-южному слегка невнятной.
      – Сегодня она наверху. Опять, к несчастью, суставы.
      – Печально слышать.
      – Она спрашивала утром, будете ли вы в городе.
      – Нам пришлось пропалывать хлопковую делянку. Семена никак не взойдут.
      – Госпожа Гайд, вам никаких… писем.
      – Я ничего не жду, – ответила Эдди, слегка улыбнувшись.
      Хотя Эдди знала, что почтовый поезд пришел, она не ждала письма от Керби. Война закончилась более двух месяцев назад, и боль немного притупилась. Он не написал ей ни строчки с тех пор, как четыре года назад присоединился к регулярному войску Арканзаса.
      – Вы не зайдете сюда на минутку… пожалуйста?
      Внезапно разглядев тревогу на лице собеседника, Эдди ощутила холодок и замерла на мгновение. Перед тем как пройти за прилавок, она оглянулась:
      – Что-то не так, мистер Кэш? Вы передумали насчет обмена продуктов на чулки?
      – Господи, нет! Я возьму носки, шарфы, шапки и все остальное, что принесете. Дело не в этом.
      – Тогда что?
      – Ну… вчера приехал человек. Офицер конфедератов. Несколько недель назад он нашел свежие захоронения возле Джонсборо. Люди пометили место. В изголовье каждой могилы была воткнута палка с привязанной шляпой. – Лавочник вытащил носовой платок и вытер лоб.
      – Какое это имеет ко мне отношение? – спросила Эдди. Страшное предчувствие охватило ее. Ноги задрожали.
      – Ненавижу сообщать такое… На подкладке одной из шляп была надпись: «Керби Гайд, Фрипоинт, Арканзас». Офицер спросил меня, живет ли в этих местах семья Гайд и, если да, передам ли я известие. Сожалею, миссис Гайд.
      По мере того как Эдди осознавала новость, зрачки ее расширялись, но затем ею овладело сомнение.
      – Тут нет ошибки?
      – Нет, мэм. Офицер тщательно все переписал. Я могу показать.
      – В этом нет нужды. – Она ласково коснулась его руки. – Вам было нелегко. Спасибо, что сказали.
      – Вы справитесь? Не хотите ли подняться к Иоле?
      – Со мной все в порядке. Спасибо за заботу.
      Новость не была неожиданной. Эдди не ощущала той печали, которую пережила, когда Керби уехал, покинув беременную жену. Прошли годы, страшные и тяжелые, и она осознала, что ее любовь – а это действительно была любовь – умерла. В те годы, что он не писал ей, Эдди загнала память о нем глубоко внутрь. Случалось, неделями не вспоминала о муже.
      «Почему я так спокойна? Ведь должна горевать, – говорила она себе. – В конце концов, Керби – отец Диллона. Позже, я осознаю свою потерю позже».
      – Мы сейчас поедем домой, – сказала наконец Эдди, посмотрев на Кэша.
      – Я сожалею, миссис Гайд, – повторил хозяин лавки. – Ох, – окликнул он ее, – минутку. Я должен вам за носки.
      Эдди вернулась к прилавку:
      – Могу я получить за них сахар?
      – Конечно. Сегодня как раз привезли. У вас есть мешок?
      – Да. – Эдди повернулась столь стремительно, что едва не столкнулась с высоким мужчиной в кожаной рубашке. На его темном лице выделялись еще более темные глаза. Волосы до плеч черны как уголь. На голове кожаная шляпа.
      – Прошу прощения. – Джон подхватил ее за плечи, не дав упасть. Затем отступил на шаг и коснулся пальцами края шляпы.
      Эдди едва расслышала невнятное извинение. У нее было одно отчаянное желание – поскорее уйти из магазина, покинуть город. Она кинулась мимо мужчины. Колин держал мешок для сахара.
      – Миссис Эдди! – прошептала Триш. – Вам нехорошо? Вы… странно выглядите.
      – Как только получу сахар, мы тотчас едем домой.
      – Что будем делать, если те два грубияна увяжутся за нами?
      – Не тревожься. В фургоне ружье. Колин спрятал его под сиденьем… и оно заряжено.
      – Мамуля, я хочу посмотреть поезд. – Диллон вцепился в ее юбку.
      – Поезд приходит утром. Здесь конец пути. Затем он включает двигатель и снова уезжает, – терпеливо объяснила она.
      – Хочу посмотреть, – захныкал Диллон.
      – В следующий раз. Вот что я тебе скажу – мы дома приготовим коврижку или пудинг. А сейчас будь лапочкой и постой с Триш. – Эдди потрепала сына по голове и вернулась к прилавку. Кэш взял ее мешок и ушел в подсобку.
      Джон Толлмен окинул взглядом помещение. Бывший солдат в поношенной грязной форме плотоядно смотрел на девушку, стоявшую с детьми. Она отвернулась, выражение ее лица скрывала шляпка.
      Джону пришла в голову мысль, что город заполнен изголодавшимися по женщинам мужчинами. Он устремил взор на Эдди. Его напряженный взгляд заметно контрастировал с расслабленной позой. Джон изучал ее, как карту. На вид этой высокой, стройной женщине было лет эдак двадцать пять. Локоны медового цвета окаймляли точеные черты лица. Ему пришлись по душе гордо поднятый подбородок и свободная легкая походка. На ней не было стягивающего корсета. Несмотря на то, что женщина обладала изящным и даже немного хрупким телосложением, осанка выдавала силу характера. Казалось, она не замечала, что взгляды всех мужчин в лавке обращены на нее. Джон понял: леди привыкла встречать жизненные испытания лицом к лицу. В этом занюханном городишке такая яркая, соблазнительная женщина выглядела розой среди сорняков.
      Желание приблизиться к ней, заглянуть в ее замечательные фиолетовые глаза заставило Джона подойти к прилавку. Встав рядом, он понял, что она не столь высока, как показалось с первого взгляда. Ее голова доставала ему до плеч. Прямая спина и худоба создавали впечатление, что женщина большого роста.
      Вернулся лавочник и положил мешок на прилавок:
      – Десять фунтов. Достаточно ли этого за носки?
      – Более чем. Спасибо.
      Не успела Эдди взять мешок, как чья-то большая рука остановила ее.
      – Я помогу вам, мэм.
      Она сурово посмотрела на мужчину. Ее изящное лицо было на удивление спокойным. Слабый румянец на щеках выдавал отчаянное стремление сохранить самообладание. Яростный огонь, горевший в глазах Эдди, проник в потаенные уголки его души, и Джон смутился.
      – Весьма любезно с вашей стороны, сэр. Но у меня есть кому помочь.
      Мальчик, до той поры стоявший рядом с детьми, вклинился между ними. Он обхватил мешок обеими руками и притянул к себе. На лице его застыло свирепое выражение.
      – Скажите Иоле: я прошу прощения, что не повидала ее.
      – Передам, миссис Гайд. – Кэш подождал, пока Эдди с детьми покинет лавку, затем обратился к Джону: – Ненавижу сообщать женщинам горестные известия. У нее есть выдержка, скажу я вам. Она вдоволь натерпелась в жизни, но держит голову прямо. Гордая, действительно гордая женщина.
      Джон снял крышку со стеклянной банки и достал две сигары. Затем бросил монету на прилавок. Кэш подхватил ее.
      – Как бы то ни было, она сдержалась, услышав известие.
      – Эдди Гайд такая. Ее муж ушел на войну, и, насколько я знаю, она не получила от него ни одного письма. Она написала ему после рождения сына. Дошло ли до него это письмо? Ответа миссис Гайд не дождалась. Никто не понимает, почему она за него вышла. Он был такой сладкоречивый парень – все улыбки и разговорчики, чтобы крутить женщинам головы. Иола, это моя жена, говорит, что Эдди была совершенно одинока, жила в своем мире. Такие женщины склонны делать глупости. – Кэш покачал головой, затем обратил вопрошающий взгляд на покупателя: – Вы ведь не местный, так?
      Джон улыбнулся:
      – Откуда вы знаете?
      – Немногие тут одеваются подобным образом. Вы с Запада?
      – Вроде того. Носки продаются? – Джон коснулся мягкой шерсти.
      – Да, но стоят дорого. У нее парочка особых овец. Сама стрижет и прядет пряжу. Она знает способ, как сделать шерсть мягкой.
      – Сколько?
      – Двадцать пять центов.
      – Я возьму обе пары. – Незнакомец выложил на прилавок доллар. – Вы сказали ей, что ее муж не вернется?
      – Да. Полагаю, он погиб, возвращаясь домой с войны. Его имя написано на шляпе, которая висит на могиле возле Джонсборо.
      – Плохо дело. Женщине с таким выводком будет тяжело.
      – Только меньший – ее собственный. Остальные двое – сироты, их спихнул на нее проповедник. Еще эта негритяночка, которая с ней вот уже несколько лет. Больше смахивает на белую, а? Всякая шваль собирается со всей страны к дому миссис Эдди взглянуть на девчонку. – Кэш повернулся к женщине, заглядывавшей в ячейки для писем: – Вам письмо, миссис Дублер. А для вашей крошки Эми письмо от ее молодого человека. Я слышал, весной состоится свадьба. Да, как летят годы. Помню время, когда она ростом доставала мне до колена.
      Джон повернулся и вышел на крыльцо. Желание снова увидеть Эдди Гайд раздражало его. Он смотрел в ее фиолетовые глаза не более нескольких секунд, но не мог забыть их.
      Джон снял шляпу и запустил пальцы в волосы. «Черт побери», – подумал он. До встречи с судьей еще пропасть времени, целая неделя. Из особого уважения к своему кузену Захарии Куиллу Джон согласился, чтобы судья Рональд Ван-Винкль сопровождал его караван фургонов с грузом через индейские территории, через Оклахому на Нью-Мексико, откуда они должны будут повернуть к югу на Санта-Фе.
      Фургоны, следующие из Сент-Луиса, он встретит севернее Форт-Смита через неделю. Несколько дней уйдет на отдых и ремонт повозок, а затем они отправятся на Запад. Может быть, ему удастся повидать миссис Гайд, пока он здесь.
 
      Эдди со своим семейством следовала за Колином, который нес сахар, к фургону. Они сошли с тротуара и пересекли дорогу.
      Бородач, поставивший на место пьяных солдат, сидел на скамье перед закусочной. Он уставился на Эдди и ее семью. В его взгляде, который он обратил вначале к Эдди, затем перевел на Триш, смешались вожделение и восхищение.
      Нервы Эдди были и так на пределе, и подобное бесстыдство переполнило чашу терпения. Когда он не отвел глаза, Эдди подбоченилась и задрала подбородок чуть выше обыкновенного. Ее большие фиолетовые глаза смотрели на мужчину с яростью, она была готова к сражению.
      – Ну, ради всех святых! Ты что, женщины никогда не видел?
      Мужчина искренне изумился. Он вскочил на ноги, сорвал шляпу с головы и заговорил мягким и уважительным тоном:
      – Я не хотел никого обидеть, мадам. Просто чистое удовольствие видеть такое женское общество.
      Эдди вспыхнула, затем, почувствовав его искренность, улыбнулась.
      – Прошу прощения, что я разозлилась. И благодарю вас, сэр, за оказанную помощь, – сказала она, удаляясь.
      Симмонс был известен под кличкой Пистолет так долго, что почти позабыл свое настоящее имя – Джерри. Он нахлобучил шляпу с завернутыми полями на растрепанную голову и посмотрел вслед покидавшему городок фургону. Дети расположились на заднем сиденье, девушка и мальчик сели с двух сторон от женщины. Несмотря на то, что парень правил лошадьми, он то и дело оглядывался через плечо, как будто ожидая, что за ними кто-то последует.
      Симмонс бросил быстрый взгляд на улицу и понял, что не только он следил за отъезжающим фургоном. На другой стороне улицы, небрежно облокотившись о крыльцо почты, стоял высокий, стройный человек в кожаной рубашке. Когда Пистолет сощурился, чтобы лучше его разглядеть, тот со спокойным изяществом индейца сошел с крыльца и пересек улицу, направляясь в салун.
      Господи! Что может делать в этой дыре Джон Толлмен? Известный почти так же, как его знаменитый отец, Рейн Толлмен, Джон был сейчас далеко от своего горного ранчо возле Нью-Мексико.
      Пистолет почесал голову. Да, скучное путешествие через индейские земли могло теперь обернуться весьма интересным делом.

      Фургон повернул к видавшему виды дощатому дому с покосившимся крыльцом и булыжной дымовой трубой. Он стоял на небольшом возвышении среди орешника. Это был единственный дом в жизни Эдди, и она знала в нем каждый камень и каждую доску.
      Ее гордость – палисадник. Он был почти так же хорош, как и при жизни матери. Везде цвели флоксы и алтеи, повсюду росли розы всех оттенков. Дом стоял в тени деревьев орешника. Эдди помнила, как ее отец длинным шестом обтрясал ветки. Он двигался легко и проворно, пел и смеялся, а они с матерью подбирали крупные орехи, сыпавшиеся на них.
      Родители погибли, когда пытались переправить скот через разлившуюся реку. В шестнадцать лет Эдди осталась одна, не считая старенького деда матери, который жил с ней, пока не умер тремя годами позже.
      После этого последовали годы одиночества. Она могла выйти замуж и до смерти деда. Поклонники приходили со всей округи. Сначала они осматривали ферму и, одобрив увиденное, обращали взор на Эдди. Девушка им тоже нравилась. Для нее сама мысль провести остаток жизни с кем-нибудь из них была просто невыносима. Некоторые из женихов, получив отказ, стали распространять слухи, будто Эдди – безрассудная и бездушная особа. Стали поговаривать, что она старая дева с причудами. До тех пор, пока не появился Керби.
      Когда Колин остановил фургон перед домом, Триш спрыгнула на землю и сорвала с себя шляпку. Ее кожа была цвета кофе с изрядным количеством сливок. У нее были коричневые блестящие глаза, тонкий нос и подбородок, усыпанный веснушками. Она вытащила из кармана кусок материи и обвязала вокруг головы, чтобы черные кудрявые волосы не закрывали лицо.
      – Никогда больше не поеду в город!
      Эдди понимала страхи девушки и попыталась развеять их:
      – Война кончилась, Триш. Не надо бояться, что кто-то заявит на тебя права. Ты свободна и можешь идти куда захочешь.
      – А я никуда не желаю уходить, миссис Эдди. Я хочу остаться здесь с вами и малышами. Какой прок быть свободной, если идти некуда?
      – И я хочу, чтобы ты осталась. Боже милостивый! Что бы я без тебя делала? Ты была со мной в самое тяжелое время. А затем ангел положил на крыльцо этих двух. – Эдди крепко обняла Джейн Энн и улыбнулась Колину. – С тех пор я ни дня не была одинокой.
      – Это был не ангел! – Колин начал распрягать лошадей. – Это был старина Сайкс. Он замучился кормить нас и сказал, что пришел черед других – словно мы собаки. Удивительно, как это он просто не выгнал нас и не пристрелил.
      – Вы никуда отсюда не денетесь, вот что. Ты и Джейн Энн останетесь с нами. Ради Бога! Без твоей помощи мы с Триш не справимся с кукурузой и хлопком, а Джейн Энн нужна, чтобы следить за Диллоном.
      – И я бы сдохла от страха, если бы тогда ты не снес змее голову мотыгой, когда я на нее наступила на делянке, – заверила Триш мальчика, содрогнувшись от воспоминания.
      – Джейн Энн, иди переоденься. И, лапочка, надень шляпку. Триш за утро просто поджарилась. – Эдди полезла в глубь фургона за сахаром.
      – Я принесу ружье, – вызвался Колин.
      Эдди успела распахнуть входную дверь, чтобы проветрить дом, когда увидела подъезжающую повозку:
      – Глядите-ка! Едет проповедник Сайкс с женой.
      – Спрячу-ка я сахар. – Триш схватила мешок и потащила его в дом. – Увидит и начнет зубы заговаривать, как обычно, когда чего-то захочет.
      Сайксы поселились в Озарксе и основали храм среди холмов примерно тогда же, когда родители Эдди купили здесь участок земли. Эдди была уверена, что из-за многолетнего знакомства они чувствовали себя обязанными присматривать за ней. Вначале за Сайксом не замечали никакого особо религиозного фанатизма, но теперь он обличал любые человеческие грехи и считал людское горе проявлением гнева Господня.
      Сайкс держал свою паству в железных рукавицах. Если ему становилось известно, что кто-то в воскресенье умудрился пришить пуговицу или расщепил полено на растопку, то непременно осуждал таких публично – произносил проповедь о нарушении святого дня, субботы. Провинившегося ждала геенна огненная.
      Повозка остановилась перед домом, и Эдди с Диллоном вышли во двор поприветствовать гостей.
      – Жарко, пройдемте на крыльцо выпить чего-нибудь холодненького.
      – Мы не можем задерживаться более чем на минуту-другую, – сказала миссис Сайкс, маленькая бодрая женщина, похожая на птичку. Она слезла с повозки и взошла на крыльцо, прежде чем нога ее тучного мужа коснулась земли. – Мне не терпится узнать, прибыл ли мистер Гайд сегодняшним поездом.
      – Нет. Он не приехал. Садитесь в качалку, миссис Сайкс.
      – А как наши малыши? – Она потрепала Диллона по щеке, в ее глазах-бусинках засверкало восхищение.
      – Он уже не малыш, ему три года.
      – Да? Боже, как летит время!
      – Добрый день, преподобный отец. Заходите. Я принесу кресло и холодной воды. На крыльце прохладней, чем в доме.
      – Как дела, все в порядке? – спросил Сайкс, выпив воды. Он опустился в вынесенное из дома кресло. Эдди сжалась от страха, выдержит ли старое кресло, когда услышала скрип под солидным весом.
      – У нас все хорошо. Просто прекрасно.
      – Днем и ночью вдоль дорог движутся люди, не остывшие от убийств, поджогов и насилий. Города забиты дезертирами и освободившимися рабами, которые не знают, что с собой поделать. Ваша жизнь здесь без мужчины – дьявольское искушение для них. Особенно с этой проституткой. – Его голос гремел в тишине, нарушаемой только жужжанием майских жуков и карканьем ворон.
      – Я не одна. Со мной дети и Триш, которая, разумеется, не проститутка, – возмущенно ответила Эдди.
      – Ой-ой! – фыркнул толстяк. – Эти ленивые черные девки притягивают блудников, как горшок с медом – мух.
      Эдди хотела возразить, но промолчала. Она овладела собой и глубоко вздохнула. Нельзя ссориться с проповедником. Он обладал достаточным влиянием, чтобы забрать Колина и Джейн Энн, чтобы «преподать ей урок». Миссис Сайкс заметила румянец, вспыхнувший на лице Эдди:
      – Мы беспокоимся о вас, дорогая.
      – У нас все в порядке. – «Прости меня, Господи, за эту ложь». – Мы отдыхали после возвращения из города.
      – Вас не было на воскресной службе, – укоризненно заметил Сайкс. Было не по сезону очень тепло, и пот заливал его лицо.
      – У лошади опухла нога, запрягать ее нельзя. – «И за эту ложь прости меня тоже, Господи!» – А идти пешком с Диллоном слишком жарко.
      – Нет, дитя мое. – Сайкс замотал головой так энергично, что его челюсти лязгнули. – Некоторые неудобства не могут служить оправданием для отдаления от дома Божьего. Сироты должны быть там, чтобы слышать Слово, – сурово произнес он, затем добавил: – Мальчик уже достаточно большой, чтобы заработать себе на пропитание.
      – Он работает здесь. – У Эдди неистово забилось сердце. – Вы не должны беспокоиться о Джейн Энн и Колине. Я собираюсь оставить их обоих.
      – Вы уже выполнили свой христианский долг перед ними. Они пробыли у вас дольше, чем нужно. Пришло время, чтобы кто-то другой принял бремя на себя.
      – Они не бремя, – мягко возразила Эдди. – Когда вы привели их сюда, то сказали, что у них нет близких родственников. У меня столько же прав на них, как и у всякого другого.
      – Эти дети были оставлены под присмотр церкви, и я принял на себя тяжкую обязанность вырастить их. Полагаю, им нужна более сильная рука. Господь говорит: «Пожалеешь розгу и испортишь ребенка».
      Эдди сильно сомневалась, что Господь считал, будто следует бить детей, но спорить с преподобным было опасно. Она подавила гнев и попыталась говорить рассудительно.
      – Видели вы детей не при деле? – спросила Эдди и продолжила, прежде чем он мог ответить: – Они теперь тоже моя семья. Я люблю их, как и собственного ребенка. Колин помогает мне с овцами и в поле. Джейн Энн присматривает за Диллоном.
      – У вас нет оснований кормить лишние рты, когда в доме нет мужчины, – настойчиво сказал он.
      – Мужчины не было в доме и тогда, когда вы их сюда привели. Я справлялась почти четыре года. Теперь война закончилась…
      – Ваш муж скажет свое слово, когда вернется домой. Вы ведь не слышали, что он погиб, не так ли?
      – Официально меня не извещали, – сказала Эдди, стараясь подавить дрожь в голосе.
      – Слушай, взгляни-ка, – вмешалась миссис Сайкс, перебив собирающегося продолжить спор мужа.
      Диллон положил ей на колени лук и стрелы:
      – Колин мне это сделал. Хотите взглянуть, как я стреляю?
      – Конечно, но будь осторожен и не попади ни в кого.
      – Однажды я попал в курицу, и она не пострадала. – Диллон встал на край крыльца, вложил стрелу и натянул тетиву. Когда он отпустил ее, стрела пролетела добрых три шага. Мальчик побежал за ней. Вернулся он, счастливо улыбаясь.
      – Это было славно. Очень хорошо. Так, Гораций?
      – Что? Угу… Да, хорошо. – Сайкс обмахивался шляпой. – Мистер Гайд захочет жить в этом месте, если он… когда он вернется?
      – Предполагаю, что да. Я не вижу причин уезжать.
      На лице проповедника всегда появлялось неодобрительное выражение, когда он говорил о Керби. Они виделись лишь однажды – в тот день Керби и Эдди приехали к нему и попросили повенчать их. Сайкс крайне неодобрительно отнесся к поспешному браку и попытался отговорить Эдди. Но она отказалась прислушаться к его доводам, и он совершил церемонию с выражением глубочайшего сожаления на лице.
      – Если задумаете продавать дом, имейте в виду, что Оран Бердселл ищет жилье для сына. У него есть наличные.
      – Я запомню это… если мы вздумаем продавать.
      – Подумайте об этом. Давай, женщина. – Проповедник с трудом поднялся и нацепил шляпу на лысую голову. – Пожалуй, мы пойдем.
      – Идем же. – Его птицеподобная жена соскочила с крыльца. – Мы собираемся проведать Лонглеев. Сестра Лонглей мучается от болей в спине.
      – Печальное известие. Передайте от меня привет.
      – Хорошо. Прощайте, сестра Гайд.
      – До свидания.
      – Прощайте. – Это отозвался Диллон. Эдди стояла во дворе, пока повозка не исчезла из виду. Она с облегчением вздохнула и обняла сына.
      Сообщение Сайкса о желании Бердселлов купить ферму заинтересовало ее. Бердселлы и Реншоу были наиболее процветающими семьями в округе Фрипоинта. Она уже слышала мельком, что Бердселлы хотели увеличить свои владения.
      У Эдди было затаенное желание расправить крылья. Вокруг огромная страна, и ей отчаянно хотелось повидать мир. Она думала, что однажды продаст ферму и начнет новую жизнь где-нибудь в новом месте, где могла бы заняться овцеводством, получать шерсть и прясть пряжу. В последние годы на деньги, вырученные от продажи теплых шерстяных вещей, закупалось многое из столь необходимого для ее семьи.
      Когда-то в жизни Эдди появился Керби, и все перевернулось. Он попросился жить в амбаре и работать за харчи. Дел было много, и казалось, что Керби желает помочь, поэтому она разрешила ему остаться. За короткое время он возделал хлопковую делянку, починил изгороди и подрезал персиковые деревья. Они вместе работали в огороде и вместе собирали дикую малину.
      Овец Керби презирал и отказывался иметь с ними дело, хотя любил теплые шерстяные носки, перчатки и шарф, которые она для него связала.
      В работе он проявлял такую энергию, что это иногда озадачивало Эдди. Керби был не знаком с жизнью на ферме, но стоило ему что-то поручить, как он принимался за работу с таким рвением, будто его жизнь зависела от того, закончит ли он дело до заката. А если им доводилось бездельничать, они смеялись, пели и играли, как дети, сбежавшие из школы.
      Однажды вечером после страстных объятий Эдди уступила его напору и позволила овладеть собой. Первый опыт не стал для нее приятным, ее охватили чувство вины и страх. Она отказала Керби в дальнейшей близости, и они поссорились. Для Эдди зачать ребенка вне брака было равносильно смерти. Миновала неделя, прежде чем Керби согласился пойти к Сайксу и принести клятву. Месяцем позже он уехал в город купить ведро и вернулся счастливым, как мальчишка с новой рогаткой.
      Керби вступил в войско Арканзаса.
      Эдди осталась одна со своими заботами, беременная. Ту зиму она никогда не забудет. Зная, что ей не на кого надеяться, кроме себя самой, без устали запасала пищу на зиму и таскала хворост из леса для печки.
      В эти отчаянные месяцы ее мечты о большой и любящей семье были похоронены. Керби не относился к числу людей, которых помнят вечно. Их время прошло. И все же она не жалела, что пустила его к себе в постель, ибо он дал ей то, чего она желала более всего на свете, – дитя любви.
      Когда Эдди была на последнем месяце, из леса появилась Триш и спряталась в курятнике. Худая и слабенькая, она упала на колени и умоляла Эдди укрыть ее от хозяина, который, как ей казалось, гнался за ней. Он хотел поместить ее в бордель. Для Эдди Триш была даром небесным. Женщины ухаживали друг за другом и очень привязались. Никто не явился следом за Триш, и Эдди решила, что ее владелец отказался от мысли преследовать девушку.
      Спустя два года проповедник Сайкс привез на ферму Колина и Джейн Энн и просил Эдди позаботиться о детях. Она впустила сирот к себе в сердце, и у нее появилась семья.
      Женщины с помощью Колина обеспечивали себя пищей. Триш умела находить улья диких пчел, и у них всегда были мед для пирогов и воск для свечей.
      Эдди смогла спасти двух овец и барана. Она научила Триш мыть и чесать шерсть, прясть. С удивлением и удовольствием открыла для себя, как много девушка знала о краске шерсти и какие хорошие расцветки у нее получались. Женщины вязали носки, рукавицы, шарфы и шапки.
      Дела у них шли лучше, чем у других. К счастью, война обошла стороной эту часть Арканзаса, здесь происходили лишь небольшие сражения. Они были вынуждены отдать мародерам только кабанчика, немного цыплят и несколько кочанов капусты, которые не успели убрать, принеся с поля. Лошадей спрятали в зарослях, овец укрыли в доме.
      Война закончилась, и теперь главная забота Эдди состояла в том, чтобы сохранить семью и уберечься от подонков, рыскающих по округе.
      Эдди дождалась, когда все соберутся за кухонным столом, дабы сообщить новость о Керби. Она затопила печь и приготовила коврижку, пока Колин и Триш занимались делами по дому.
      – Я должна кое-что рассказать вам, – начала она, сидя на своем месте во главе стола. Эдди посмотрела на окружающие ее лица. Ротик Диллона был набит теплой коврижкой. Джейн Энн и Колин бросали испуганные взгляды друг на друга, ожидая, по-видимому, что услышат для себя скверные новости. Триш, непривычно притихшая после возвращения из города, положила недоеденный кусок на тарелку.
      – Мистер Гайд не вернется. Мистер Кэш рассказал мне сегодня, что по пути домой мой муж был убит и похоронен возле Джонсборо.
      Эдди посмотрела на сына, продолжавшего жевать. Новость не произвела впечатления на маленького Диллона, хотя она много раз объясняла ему, что папа ушел воевать. Колин и Джейн Энн обрадовались. Триш, обеспокоенная тем, что с ней будет, когда вернется хозяин дома, облегченно вздохнула.
      – Как же теперь быть? – спросил Колин.
      – Полагаю, так и будем жить впятером. Мы были вместе в самые трудные минуты жизни. Нет причин расставаться.
      – Если только старик Сайкс не вознамерится передать меня старине Реншоу, – вспыхнул Колин и повесил голову.
      Эдди накрыла его ладонь своей:
      – Он не собирается никого забирать. Вы останетесь здесь, со мной.
      – Но, миссис Эдди. – Глаза Колина блестели, голос дрожал. – Каждое воскресенье Реншоу хватает меня за руку и твердит, что я достаточно вырос, чтобы работать за жратву. Ему нужен крепкий парень. А Реншоу дружит с проповедником Сайксом.
      – Проклятие! Мне все равно, что они дружат. – Эдди никогда не ругалась, если ее не разозлить. Сейчас глаза женщины сверкали от гнева. – Ты и Джейн Энн – мои дети. Ей-богу, мои, и я наброшусь на Реншоу, как оса из потревоженного гнезда, если он попробует забрать вас. Ему достанется. – Она надеялась выжать улыбку из Колина, но тот продолжал глядеть в тарелку.
      – И это еще не все, – вмешалась Триш. – Я знаю, что бы такое сказать ему, что у него глаза лопнут и язык отсохнет и вывалится. Я так и сделаю, если только не убью сперва. – От волнения ее голос дрожал, а восхитительные глаза блестели, как золотые самородки.
      – Колин, ты беспокоишься насчет мистера Реншоу? – спросила Эдди.
      Колин не ответил. Эдди увидела страх в его глазах, и сердце ее бешено забилось.
      – Мы собирались бежать. – Джейн Энн облизнула крошки с уголков рта. – Хотели достать лошадь и уехать в Калифорнию.
      – Нет! – Колин с презрением посмотрел на сестру.
      – Да. Ты говорил, что мы убежим, если тебе придется идти к мистеру Реншоу. Меня он не возьмет, а ты обещал мамочке заботиться обо мне. Ты говорил это, Колин.
      – Забудьте о Калифорнии или любом другом месте. Вы оба останетесь здесь – это ваш дом. Я поговорю с проповедником Сайксом. Давайте больше не будем об этом.
      – Вы станете нашей мамочкой, миссис Эдди? – спросила Джей Энн.
      – Я же говорил тебе не просить ее! – закричал Колин.
      – Я… я забыла. – Джейн Энн понурила голову.
      – Лапочка, если ты хочешь, чтобы я стала твоей второй мамой, я буду рада, – взволнованно сказала Эдди.
      – Вы согласны?
      – Конечно. Но ты не должна забывать родную маму, постарайся сохранить память о ней в своем сердце.
      – Я бы хотела запомнить ее, как Колин.
      – Я помню немного, – пробормотал Колин.
      – Сядь, Диллон, – мягко приказала Эдди сыну, который встал на стул, пытаясь дотянуться до коврижки. – Попроси Триш передать тарелку.
      Диллон не послушался и неосторожно потянулся через стол. Эдди перехватила его руку и отвела от тарелки:
      – Сядь. Если мы все встанем, чтобы достать что-то, то… столкнемся головами.
      Джейн Энн залилась смехом. Даже Колин улыбнулся. Диллон сел, сложил ручонки на груди и показал язык Джейн Энн.
      – Смотрите, что он сделал! Показал мне язык! – В одно мгновение смех Джейн Энн превратился в слезы.
      – Я думаю, все устали. – Эдди встала, чтобы налить в чайник воды из ведра. – Бери корыто, Колин. Примите ванну и спать.
      – Ванна? – проворчал Колин на пути к двери. – Я к этому не привык.
      Эдди посмотрела ему вслед. Обещание оставить детей у себя тяжелым бременем легло ей на плечи. Реншоу хотел пожертвовать изрядное количество денег на строительство новой церкви, а это очень повлияло бы на Сайкса, который мог потребовать отдать Колина. Она должна будет как-то убедить его в том, что нуждается в помощи Колина в большей степени, чем Реншоу. Эдди гадала, сможет ли заручиться поддержкой миссис Сайкс. Так или иначе, поклялась она себе, нужно сдержать данное Колину обещание.
      Эдди была уверена, что теперь она совсем не та женщина, которую оставил Керби в одиночестве, беременной. Она достойно вынесла все удары судьбы. Эдди была благодарна мужу за те несколько недель счастья, которые они провели вместе, и жалела, что он умер. Но она не имела права поддаваться горю.
      Теперь Эдди поняла, как была одинока. Она тянулась к звездам и неожиданно для себя открыла ярчайшую из них – своего сына, Диллона.

      – Знаете что, миссис Эдди? Если я когда-нибудь выйду замуж, это будет самый черный мужчина, какого только найду. Хочу, чтобы малыши были черными, как полночь на кладбище, так чтобы всем сразу стало ясно насчет них. Думаю, мой дедушка был белым, по крайней мере частично. Мама и я светлые. Белые люди уничтожают мой народ.
      – Ты очень славная, Триш. Твоя красота привлекает мужчин, как банки со сладким – мух. Однажды ты повстречаешь человека, который полюбит тебя и будет лелеять независимо от цвета кожи предков. Я слышала, что есть места, где негры имеют такие же права, как и белые.
      – Выдумки! Первый раз слышу. Враки все это. – Триш отжала половую тряпку. Она мыла пол в кухне водой, оставшейся от купания детей. – Вы сказали, что хозяин покончил с собой?
      – Я сказала, что Керби мертв. Он был так молод, привлекателен и очень хотел пойти на войну.
      – Многие собирались сражаться, чтобы бедные глупые рабы не получили свободу. Думали, негры без мозгов, не обойдутся без белых парней.
      – Керби никогда не относился к жизни очень серьезно. Иола говорила, что он очаровывал. Да, конечно, мог. Но Керби был невыносим.
      – Что это значит, миссис?
      – Он проложил путь в мое сердце и в мою постель и дал мне ребенка. На следующий день после того, как я сказала ему, что он будет отцом, Керби поехал в город и вступил в регулярное войско Арканзаса. Оставил меня здесь одну, беременную. Никогда не писал мне и не ответил ни на одно мое письмо, где я сообщала, что у него родился сын. Конечно, они могли и не дойти до него. Единственный его родственник – дядя в Джонсборо, поэтому я послала письмо туда… Подожди, Триш, дай я помогу тебе вылить лохань.
      – Понимаю ваши чувства, – сказала Триш, когда они выносили лохань на крыльцо, чтобы вылить во двор.
      – Теперь я думаю, что Керби использовал войну как предлог убраться отсюда и рассчитывал на большое приключение.
      Эдди повесила лохань на гвоздь у задней двери и вслед за Триш вошла в дом.
      – Вы любили его?
      – Может быть, несколько недель. Я была одинока. Время шло, вокруг меня ни души. Но нельзя обвинять во всем Керби. Я не ребенок.
      – Вы не знали, что представляет собой грубый мужлан, вот в чем дело, – пробормотала Триш.
      Эдди смотрела в зеркало над умывальником и теребила локоны. Она даже не могла восстановить в памяти черты лица Керби. Вспоминала его неутомимость, скрытность: когда спрашивала о его семье, он никогда не говорил о будущем. Иногда ей казалось, что тело Керби с ней, а мысли – где-то далеко.
      Она думала, что же расскажет Диллону об отце, когда он подрастет. Что тот любил смеяться, купаться в ручье, качаться на качелях, восхищался хорошей кониной. Что он был сильным и ушел на войну сражаться за великое дело. Да, это она бы сказала. Мальчик имеет право верить, что его отец был славным человеком, даже если в действительности это не так.
      Когда Триш взяла башмаки Колина, оттуда выпал кусок воловьей кожи, которым она прикрыла дыру в подошве. Щелкнула языком и засунула стельку обратно, прежде чем поставить под вешалку.
      – Мальчишка вырастает из обуви, миссис Эдди.
      – Подождем до конца лета, а потом купим ему новые башмаки. Надеюсь, после сбора урожая в школе появится учитель, и они с Джейн Энн пойдут в школу. Ты знала, что Колин очень боится, если его отдадут мистеру Реншоу?
      – Да. Он не любит этого человека. Говорит, что тот щипает его при каждом удобном случае и трогает за попу.
      Эдди в шоке обернулась:
      – Где?
      – Ну, вы знаете… здесь. – Триш коснулась руками своего зада.
      – Зачем он делает такие вещи?
      – Миссис Эдди! Вы ничегошеньки не понимаете в этих мерзостях. Разве не знаете, почему этот старый хрыч трогает Колина?
      – Да говорю тебе, что нет! Это правда странно, взрослый человек ведет себя так с мальчиком.
      Триш закатила глаза к потолку:
      – Ну это уже слишком! Вы что, не знаете, как взрослые мужчины любят мальчиков? – Триш хлопнула себя по бокам. – Хорошо, я расскажу. Миссис Эдди, этот уродливый старый боров хочет не только заставить Колина работать в поле. Он мечтает затащить его в постель.
      – В постель? – У Эдди поднялись брови. – Зачем бы ему это понадобилось?
      – Потому что он скверный человек, вот почему. Вы прожили здесь всю жизнь и не знаете, что творится в Орлеане, что они делают там на речных судах. – Триш подняла руки вверх. – Если бы я поведала обо всем, что видела собственными глазами, вы бы назвали меня вруньей. И ошиблись бы.
      Эдди вгляделась в красивое лицо Триш. Ей было не более пятнадцати, когда она вышла из леса продрогшая, голодная и ослабленная. С тех пор девушка отлучалась с фермы всего несколько раз. Что же так ожесточило ее?
      Триш очень редко упоминала о своей прошлой жизни, но однажды сказала, что ее бабушка была очаровательной квартеронкой, а мама – окторонкой. Отец Триш, плантатор, очень любил свою рабыню, но не мог на ней жениться. Девочка жила с матерью в небольшом доме в Новом Орлеане, пока ей не исполнилось десять. После смерти матери отец перевел ее на работу в усадьбу, на кухню. Когда он ушел на войну, его жена, на которой он женился ради денег, продала Триш.
      – Плохие дела творятся. Хуже, чем вы думаете. – Озабоченное лицо Триш обрамляли длинные волнистые волосы. – Есть такие изысканные джентльмены, которые ведут себя хуже свиней во время случки – крадут женщин и детей, чтобы забавляться с ними. Некоторые связывают голых женщин и секут их по задницам ивовыми прутьями и делают гадости с маленькими мальчиками вроде Диллона и Колина и маленькими девочками, такими как Джейн Энн.
      – Триш! – Потрясенная, Эдди запнулась. – Я не могу поверить…
      – Вы лучше послушайте меня. Именно для этого старик Реншоу хочет забрать Колина.
      – Но… как?
      – Он принудит Колина… играть с его… штукой! Реншоу уже заставлял касаться его.
      – О Господи, Господи! – Эдди опустилась в кресло и посмотрела на Триш. – Они делают это? Я никогда не думала…
      – Конечно, вы этого не знали. – Триш собиралась изложить подробные детали, но внезапно замолчала и повернула голову к двери. – Шш… – Затем стремительно, как кошка, прыгнула к столу и задула лампу. – Кто-то идет.
      – Я пойду посмотрю. – Эдди слышала, как Триш закрыла дверь в кухню и задвинула засов. Мысленно поблагодарила Бога за то, что он одарил девушку тонким слухом, поскольку сама она ничего не услышала.
      Эдди схватила ружье. Через щелку в плотно закрытой двери она слышала мужские голоса и видела темные очертания двух всадников, подъезжающих по дорожке. Глубокий песок приглушал звук копыт. Всадники подъехали к крыльцу, помяв при этом любимые клумбы Эдди. Преисполненная яростью, она заперла дверь.
      – Говорю тебе, я видел свет. – Хриплый голос, достигший уха Эдди, принадлежал одному из мужчин, пристававших к ним в городе.
      – Если они думают, что эта дверца оставит нас снаружи, то ставят не на ту карту. Ха-ха! – Голос звенел от возбуждения.
      – Можешь взять себе негритяночку. Я собираюсь пройтись с этой задавакой, задирающей нос.
      – Она назвала тебя конским говном. Ха-ха-ха! – Человек с силой ударил в дверь, и та затряслась.
      – Грязные пьяницы! – прошептала Эдди. На шум прибежал Колин:
      – Миссис Эдди, что это?
      – Какие-то проспиртованные свиньи, Колин. Они скоро уйдут.
      – Бога… тая ле… ди. Открой дверь. У тебя будет об… щество! – Бух! Бух! – Мы с тобой славно проведем время.
      – Давай, женщина, открывай.
      – Лучше уходите, пока не накликали на себя серьезную беду. Найдите себе развлечение в городе! – громко крикнула Эдди через закрытую дверь.
      – Мы проделали длинный путь и собираемся остаться до утра.
      – Вы теряете время. Возвращайтесь в город или откуда вы там прибыли. – Эдди готова была стрелять, чтобы защитить дом и семью.
      – Открой дверь! Черт побери! Я не собираюсь повторять дважды! – В голосе теперь была ярость. – Ты приводила парней к той черной девке за бумажки мятежников. А у нас для оплаты монета янки.
      В Эдди стремительно нарастал гнев. «Грубые вульгарные звери. Как смеют они так обращаться с нею!»
      – Убирайтесь, или я разряжу оба ствола прямо через дверь!
      – Нет причин палить, мэм. Мы только хотели улова для наших задниц, вот и все.
      – Ну вы, низкие подонки! – завизжала Эдди дрожащим голосом. – Убирайтесь с моего крыльца.
      – Отойдите-ка, миссис Эдди, – сказала Триш, собираясь открыть засов. – Я эту шваль заставлю уйти.
      – Не открывай дверь, – прошипела Эдди.
      – Никто не смеет так разговаривать с вами… Слова Триш были прерваны ударами тяжелых башмаков по двери.
      – Если не откроешь дверь, перебьем все окна. Мы ехали не для того, чтобы получить поворот от шлюхи и черной. Если ты не…
      Бац!
      Прозвучал выстрел с близкого расстояния. Эдди замерла, Триш застыла с разинутым ртом. Настала тишина, которую прервал мужской голос:
      – Леди сказала, что ваше присутствие здесь нежелательно. Садитесь на лошадей и уезжайте.
      – О Боже!
      – Кто ты?
      – Мое ружье нацелено на вас.
      – Мистер, если хочешь развлечься, мы составим очередь. Эти две вполне могут нас как-то развлечь.
      – Кто это?
      – Я не знаю. Шш!
      – Уезжайте, или я продырявлю ваши шкуры.
      – Слушай сюда…
      – Он хочет их!
      – Меня не интересуют трусы, нападающие на женщин. Проваливайте, или я стреляю!
      – Если ты хочешь черную и шлюху – добро пожаловать к ним.
      Бах!
      – О Боже! Ты подстрелил меня!
      – Нет, сейчас это была шляпа. Но в следующий раз будет голова.
      – Почему?
      – Нужно хорошо подумать, прежде чем так говорить о леди.
      – Они не…
      – Давай идем. Этот чертов сукин сын пристрелит нас из-за пары кошелок.
      До Эдди донесся скрип седел, затем голоса стали удаляться.
      – Они уехали.
      – Кто этот человек? – прошептала Триш.
      – Я не знаю.
      – Он ушел?
      – Тоже не знаю. – Эдди приоткрыла дверь. – Мистер, – позвала она, – вы еще здесь?
      – Да, мадам.
      Эдди вновь охватило беспокойство.
      – Спасибо вам.
      – Рад был услужить.
      – Кто вы?
      После некоторой паузы он ответил:
      – Просто прохожий. Можно мне переночевать в вашем амбаре?
      – Ну… хорошо, если вы хотите.
      Эдди подождала и, когда он ничего не добавил, махнула Триш, чтобы та отошла к заднему окну.
      – Что ты думаешь, Колин? Можно ему верить?
      – Думаю, что можно.
      – Интересно, кто он.
      – Может быть, тот верзила, который помог нам в городе?
      – Может быть.
      – Зачем те люди приходили? – спросил Колин.
      – Хотели войти и… выпить, и… поболтать. – Эдди с трудом находила слова.
      – Когда я вырасту, никто не побеспокоит вас и Триш.
      – О Колин. Твоя мама гордилась бы тобой, как и я.
      Она обняла мальчика. Он позволил ей выразить свое чувство таким образом, поскольку было темно. На какое-то время Колин прильнул к ней. Крепко прижав к себе его гибкое тело, Эдди отбросила волосы с лица мальчика. Сердце стремилось к нему. Он на миг уткнул лицо ей в шею, перед тем как отстраниться, затем взял из ее рук ружье и поставил возле двери.
      – Этот человек поставил лошадь в стойло. Он собирается устроить себе постель под орешником возле крыльца, – сообщила Триш, проскользнувшая обратно в комнату.
      – Очень темно, – заметила Эдди, всматриваясь в окно. – Клянусь жизнью, не понимаю, как ты что-то разглядела.
      – Это все моя негритянская кровь, – сухо ответила Триш. – Для чего-нибудь да сгодится!
      – Триш, ради Бога!
      – Бог ничего с этим не поделает, – ответила Триш с нервным смешком.
      – Полагаю, мы можем с таким же успехом лечь, вместо того чтобы сидеть здесь в темноте.
      – Я не сомкну глаз с этим «прохожим» перед домом.
      – Если бы он хотел войти, то попытался бы.
      – Он может сделать это чуть позже.
      – Чтобы сломать дверь, нужен таран. Если он попробует через окно, мы обязательно услышим звон разбитого стекла.
      Все еще ворча, Триш ушла в комнату, где она спала с Джейн Энн. Колин в длинной ночной рубашке последовал за ней и улегся на низкую кровать на колесиках. Эдди задержалась в дверях.
      – Он не собирается войти, – сказал Колин. – Но если попробует, я услышу и выйду с ружьем.
      – Мой дорогой мальчуган. У тебя слух, как у лисы, а у Триш зрение как у совы. Ты считаешь, что этот незнакомец знает, кто ему противостоит?
      Не снимая одежды, Эдди легла в кровать рядом с сыном. День оказался насыщен событиями – и это был конец одной важной главы в ее жизни и начало другой. Последние годы время проходило в ожидании возвращения Керби. И она многое узнала, стала более сильной и уверенной в себе. Ей казалось, что настал момент, когда пора определиться, как жить дальше.
      Эдди вспомнила пословицу, ее часто повторял отец: «Вчерашний день вновь не наступит». Но в это время глаза стали закрываться, она начала зевать. «Год прошел, завтра – это окно, которое ждет, чтобы его открыли».
 
      Джон Толлмен отвел лошадь в дощатый загон, три овцы забились в дальний угол и глядели оттуда подозрительно, а пятнистая корова стояла неподвижно и терпеливо жевала свою жвачку. Он отнес седло и свернутое одеяло к высокому ореховому дереву возле крыльца и сбросил поклажу на землю.
      Овцы! Единственное, что он в них любил, – это изделия из их шерсти. Глупые вонючки! Если овцу перевернуть на спину, она будет лежать и умирать, поскольку перевернуться и встать на ноги мозгов не хватает.
      Джон развернул одеяло, сел на край и стащил мокасины из мягкой кожи и носки. Из седельной сумки вытащил шерстяные носки, купленные в магазине. В детстве отец учил его заботиться о ногах: «Никогда не знаешь, когда они понадобятся, чтобы спасти жизнь». Поэтому он носил хорошие мокасины на толстой подошве и менял носки каждые два-три дня.
      «Миссис Гайд связала отличные носки, – подумал Джон, натягивая их. – Мягкие, без рубцов, натирающих ноги».
      Джон осознал, насколько эта женщина с фиолетовыми глазами засела у него в голове, когда услышал разговор в трактире, где он ужинал.
      – Слышал я, что черная девка ест за одним столом с ними. – Человек говорил об этом, как о нечто из ряда вон выходящем.
      – Разве такое возможно?
      Реплика заставила Джона с силой вонзить вилку в мясо. Он не выносил невежества и фанатизма.
      – Никогда не слышал, чтобы порядочная белая женщина такое позволяла. Знаешь, как говорится – каждому свое.
      – Неизвестно, что они поделывают. Может быть, связаны с этой нелегальной дорогой, по которой рабы бегут на север.
      – Думаю, так оно и есть.
      – Но сейчас у нее другое занятие. Черт побери, навестим их вечерком, а?
      – Держитесь подальше от миссис Гайд. Слышите? – Буфетчик протер стойку мокрой тряпкой. – В том, что вы о ней говорите, нет ни слова правды.
      Посетители продолжали свой разговор.
      – Слышал, мужик ее не вернулся… если он вообще у нее был. Ха-ха-ха!
      – Чушь собачья! Ребята говорили, один лодырь провел у нее лето, женился на ней и оставил ее беременной, когда записался в армию.
      – Но сейчас она не замужем, разве кто из парней, решивших заглянуть к этим визжалкам, залез ей в штаны. Можешь взять себе важничающую суку. А я рассчитываю на ту цветную похотливую кошку.
      – Слушайте-ка! Среди вас нет парня, который бы получил приглашение от миссис Гайд, – вмешался буфетчик, – так что заткнитесь или выметайтесь отсюда!
      – Чего ты кипятишься? Насчет того, не измажем ли мы вдовушке дыру? Ха-ха-ха!
      – Заткните свои поганые рты. Вон, и чтоб я больше ваших задниц не видел!
      Толлмен допил кофе и встал из-за стола. Ему очень хотелось пересчитать зубы негодяям. Но, рассудив, что драться из-за женщины, с которой обменялся лишь парой слов, не очень разумно, он бросил монетки на стол и вышел. Джон стоял на крыльце, когда те люди прошли мимо него, договариваясь о поездке к вдове Гайд на ферму.
      Теперь, лежа на одеяле, он был рад, что последовал за ними. Он смотрел на темные очертания скромного дома, клумбы, ухоженный огород, небольшой штабель дров. Дырки в дощатой изгороди были забиты валежником, а на крыше амбара прикрыты консервной жестью. Коровник вычищен, цыплята закрыты на ночь.
      Эдди Гайд была хорошей женщиной, как он и подумал, когда увидел ее в лавке.
      «Первое впечатление о человеке в большинстве случаев верное. Доверяй своим ощущениям, думай сам, следуй по собственному следу» – такой завет Рейн Толлмен оставил сыновьям.
      Джон коснулся шрама на челюсти. Последние десять лет Толлмен добывал себе на жизнь ружьем, в совершенстве овладев ножом. Он убивал быстро и безжалостно, но только защищаясь. Это давалось ему нелегко, хотя он жил среди людей, которые не представляли иных отношений.
      Джон приехал закупать товары для торговой точки, которую основал его отец, чтобы обслуживать индейцев и переселенцев, двигавшихся в район Нью-Мексико. Это была его третья поездка. На этот раз он подался к станции Куилл на реке Вабаш навестить кузена. Теперь он сгорал от нетерпения вернуться к себе на ранчо, в прохладный глинобитный дом с толстыми стенами, который построил в расчете на большую семью.
      Джон хихикнул, когда вспомнил свою мать, надеявшуюся, что сын найдет жену и заполнит пустующие комнаты детишками. Интересно, что бы она подумала, если бы увидела, как он защищает вдову с выводком ребятишек или лежит под орешником, вместо того чтобы спать на мягкой постели в гостинице.
      Шесть лет назад, поняв, что скоро их сыновьям придется сражаться за правое дело, Рейн и Эми Толлмен, погрузив семью и имущество в три нанятых фургона, пересекли земли индейцев и поселились на севере Нью-Мексико.
      Птицы раскачивали ветки на головой Джона. Он горячо надеялся, что они опорожнились, перед тем как устроиться на ночевку. Над темными кронами деревьев взошла луна, заставив померкнуть миллионы звезд. Ухнула сова, вдали завыл волк. Все эти звуки были ему знакомы.
      Затем в доме закашлялся ребенок, заныли пружины кровати, и мысли его вернулись к фиолетовым глазам с темными ресницами. Он повернулся и подложил руку под голову, внезапно потревоженный охватившим его возбуждением.
      Черт! Может быть, настало время жениться?

      Эдди внезапно проснулась, подняла голову и прислушалась. Она услышала звонкие удары топора. В окно на восточной стене был виден рассвет. Сын посапывал во сне, подложив руку под щеку. Эдди встала с постели и поспешила на кухню. Она подняла задвижку на двери, чтобы выглянуть в щелку, когда позади нее появилась Триш с ружьем наготове.
      – Кто это? – прошептала она.
      – Я сама хочу выяснить.
      Эдди узнала дровосека сразу. Это был человек, предложивший поднести их сахар до фургона. Немногие мужчины носили плоские кожаные шляпы. Его могучие руки занесли вверх топор и с огромной силой вонзили его в бревно. Он наклонился и бросил полено в растущую стопку.
      – Кто там? – прошептала Триш.
      – Это тот человек из магазина в кожаной шляпе и рубашке навыпуск.
      – Что он делает у нашей поленницы? Эдди открыла дверь:
      – Рубит дрова.
      – Это я вижу. Зачем?
      – Не знаю. Ради святых, Триш, опусти ружье.
      – Этот бродяга что-то задумал. Никакой мужчина не станет рубить дрова для женщины, если ему от нее ничего не надо.
      – Хорошо, давай-ка его спросим.
      – Целюсь прямо в него, пока он там.
      Эдди вытащила ленточку из кармана, собрала волосы в пучок и перевязала его. Затем поправила платье, проверила, застегнуто ли оно до самого горла, и вышла на крыльцо.
      – Доброе утро! – сказала она.
      – Привет. – Мужчина продолжал работать.
      – Вы достаточно помогли нам вчера вечером.
      – Я знаю. – С одного удара здоровое полено отвалилось. Он подобрал его и швырнул в кучу.
      – Мы благодарим за сделанное…
      Взмахом руки он отмел благодарность и подтащил следующий ствол к колоде.
      – Как мы будем доить корову, пока… этот дурак там?
      – Я буду весьма вам обязан, если вы скажете этой девушке опустить винтовку. Она может выстрелить. – Джон нахлобучил шляпу и вытер лицо рукавом рубашки.
      – Если это произойдет, тебе конец! – взвизгнула Триш.
      – Именно этого я и боюсь, – сухо ответил Джон и опять взмахнул топором.
      – Миссис Эдди… – Колин вышел из кухни с ружьем в руках.
      – Боже милостивый! – уставился на него Джон. – Да вы опасны, как выводок гремучих змей.
      – Мы можем постоять за себя, – улыбнулась Эдди.
      – Вижу.
      – Приглашаю позавтракать с нами.
      – Миссис Эдди! – Триш задохнулась от неожиданности. – Зачем такое говорите?
      Джон оперся о топорище и вгляделся в троицу, затем принял предложение:
      – Благодарю, мадам.
      – Нужно немного подождать. Сначала кое-какие дела.
      – Я не выйду и не буду доить, пока он там, – заупрямилась Триш.
      – Триш, через несколько минут будет совсем светло. – Эдди терпеливо втолковывала девушке. – Если бы он хотел причинить нам вред, то сделал бы это ночью. Мы все займемся делами.
      Пока ты доишь, я соберу яйца, а Колин задаст корм скоту. Колин, убери ружье. И ты, Триш, тоже.
      – Я подержу ружье, глаз не сведу с этого… прохожего.
      – Тебе будет трудно так доить. Я подержу ружье и ведро, пока ты вымоешь руки.
      Джон все еще рубил дрова, когда женщины вышли из амбара. Выпущенные на волю цыплята пищали и деловито искали личинки среди щепок. Неся ведро с молоком в одной руке и винтовку в другой, Триш стороной обошла Джона. Эдди остановилась поговорить с ним, сжимая в руке завязки передника.
      Джон смотрел на нее, выжидая, пока она начнет беседу.
      – Я могу предложить вам на завтрак яйца и лепешки с подливой. У нас нет другой пищи.
      Джону пришла в голову мысль, что он видел женщин красивее, но эта привлекла его внимание своей легкой походкой: подбородок вверх, плечи расправлены, гордая посадка головы. Волосы цвета оленьей кожи. Красивые густые пряди развевались на утреннем ветру. Он рассматривал ее с намерением обнаружить какой-либо изъян, недостаток, который бы подтвердил хоть на толику сказанное о ней в таверне. Однако холодные, спокойные глаза говорили совсем о другом.
      – Означает ли это, что вы больше не думаете обо мне как о человеке, приехавшем сюда с… менее чем благородными намерениями?
      Эдди покраснела. Она колебалась, не зная, что ответить. Хотела быть честной, но не могла объяснить, что заставило ее пригласить его на завтрак. Мысли ее путались, и в конце концов она просто пожала плечами:
      – Нет. Это не значит, что мы вас не боимся. Но иногда приходится рискнуть. Мне кажется, вы честный, порядочный человек и приехали сюда не для того, чтобы причинить нам горе. – Она попыталась улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Взгляд ее был напряжен и непроницаем.
      Джон снял шляпу и снова вытер лицо рукавом рубашки. Он поставил ногу на колоду, оперся локтем о бедро и указал в сторону дома. Улыбка чуть смягчила его суровое лицо.
      – Эта девочка хочет пристрелить меня. Глаза Эдди не отрывались от лица Джона.
      – Она хлебнула достаточно горя и теперь всего боится.
      – У вас тут много просителей типа вчерашних?
      – Бывает. Что вас сюда привело? – Эдди пристально посмотрела на него. – Я знаю, что вы не просто так проезжали мимо.
      – Я услышал разговор в таверне. То, что эти люди болтали про вас, возмутило меня. Ведь вы не такая.
      – Представляю, что они наговорили обо мне и Триш. Хочу поблагодарить вас.
      – Пожалуйста, не надо благодарностей, миссис Гайд. В этом нет нужды.
      – Вы знаете мое имя. А как вас зовут?
      – Толлмен. Джон Толлмен.
      – Здравствуйте. – Эдди протянула руку. Джон ответил кратким рукопожатием.
      – Миссис Эдди! – закричал Колин, стоявший на крыльце. – Едет проповедник Сайкс.
      – Вот беда! Хорошенькое начало дня. – Эдди направилась к дому, затем обернулась. – Мистер Толлмен, вы не будете возражать, если побудете в амбаре, пока проповедник не уйдет? Он бы с удовольствием обнаружил что-нибудь такое… Ваше неуместное присутствие.
      – Конечно. Но я не забыл о лепешках с подливой. – Улыбка еще раз преобразила его суровое лицо. Водрузив шляпу на голову, он поспешил в амбар.
      Эдди бросилась в дом, выложила яйца на кухонный стол и велела Триш и Колину удалиться. Она выбежала на крыльцо в тот момент, когда ко двору подъехала повозка. Не желая, чтобы Сайкс заходил в дом, Эдди быстро спустилась по ступенькам поприветствовать его:
      – Доброе утро, преподобный. Прекрасное утро, не так ли?
      – Совершенно верно, сестра Гайд.
      – Вы с утра пораньше на ногах.
      – Есть дела во Фрипоинте. Я заехал сказать, что брат Реншоу собирается через день-два забрать Колина. Он поможет собрать жуков с листьев. Пусть мальчик будет готов.
      Эти слова обдали Эдди ледяным душем. На мгновение она оцепенела. Затем вспомнила, что Триш говорила о Реншоу, и гнев растопил сковавший ее холод.
      – Мне самой нужен Колин. И гораздо больше, чем Реншоу. Кажется, я достаточно ясно вчера дала понять, что Колин останется у меня.
      – Женщина, тебе не следует так разговаривать со мной, – мягко сказал проповедник, но его маленькие глазки при этом стали жесткими. – Можешь оставить себе девочку.
      – Они брат и сестра и должны жить вместе. У них нет родственников. Слишком жестоко разлучать их. – Говорила Эдди очень решительно.
      – Они не принадлежат вам, сестра Гайд. Вы просто выполняли свой долг.
      – Впрочем, они и вам не принадлежат. Если вы запамятовали, я напомню: война закончена. Белые, как и цветные, свободны.
      – Это не касается детей. Они должны повиноваться. Брат Реншоу предложил кормить и одевать мальчика за его работу.
      – Брат Реншоу предложил? – переспросила Эдди с усмешкой. – И не побоялся?
      – Он выполняет свой христианский долг.
      – Проклятие! Этот старый дурак не получит Колина! Нет у вас божеского права забирать ребенка из дома, где его любят. – Эдди почти кричала. – Черт побери. Допущу это – и вы получите деньги, а мальчик окажется у извращенца!
      – Богохульство! – Проповедник задохнулся от гнева. – Ваши родители перевернулись бы в гробах, услышав такое из уст дочери! – Лицо его стало цвета свеклы, челюсти затряслись. – Этот мальчик был на моем попечении. Он будет делать то, что я скажу.
      – Если вы покровительствуете богохульникам, пусть так! Мне совершенно наплевать, сколько денег этот старый урод дал вам или построит ли он церковь размером с Капитолий. Но я не позволю, чтобы ребенок подвергался насилию. Я не отдам его этому ублюдку Реншоу. Колин останется здесь, и всякий, кто сунется забрать его, получит хороший заряд картечи.
      – Хорошо. Это все решает. Приготовьте вещи девочки тоже. Я найду для нее христианский дом. Я наслышан о том, что здесь происходит, но до сегодняшнего дня не верил. Вы направляетесь прямехонько в ад, миссис Гайд.
      – Как и вы, проклятый старый ханжа! Эти дети значат для вас не больше, чем… собаки!
      – Ругаетесь как извозчик! Иисус, прости ее! Боже всемогущий, это бедное создание угодило в западню дьявола! – Глаза Сайкса закатились, как будто он был в трансе. Затем проповедник уставился на Эдди. – Молюсь, чтобы Господь простил мне, что я оставил бедных невинных детишек в этом логове греха. Но впредь нет, Боже! – Он посмотрел на небо. – Впредь нет!
      – Вам придется убить меня, чтобы забрать хотя бы одного! – крикнула Эдди ему в лицо.
      Сайкс огрел лошадь плетью, и удивленное животное рванулось вперед. Эдди едва успела отпрыгнуть в сторону.
      – Вы слышите меня? – прокричала она вслед. – Если вы осмелитесь снова появиться здесь, я всажу заряд в вашу жирную шкуру. Лицемер! Бессердечный, противный старый ублюдок! – Она погрозила кулаком в сторону повозки. – Подлый развратник! Сукин сын, разглагольствующий о Библии!
      Эдди была так зла, что слова, которые она никогда в жизни не произносила, извергались из нее как из вулкана. Гнев овладел ею, с тех пор как Триш рассказала о намерениях Реншоу. Она была настолько возмущена, что могла только топать ногой, стоя на месте. Затем разразилась слезами.
      – Миссис Эдди! – К ней подбежали Колин и Триш. – Что эта старая гадина вам сказала?
      – Ох, миссис Эдди! Не плачьте! – Веснушчатое лицо Колина выражало отчаяние.
      – Когда-нибудь я пристрелю этот старый сопливый ночной горшок! – Триш прицелилась вслед повозке.
      Плач Эдди внезапно сменился истеричным хохотом. Она обняла Колина и девушку и повисла на них, почувствовав слабость в коленях.
      – Ох, хороши же мы. Я ругаюсь, ты стреляешь. – Слезы текли по щекам Эдди. – Я говорила слова, которые никогда не произносила раньше.
      – Славно ругаться, не правда ли? – заметила Триш.
      – Я вышла из себя. Я… потеряла все.
      – Он собирается меня забрать? Отчаяние на лице Колина резануло Эдди по сердцу.
      – Нет, дорогой. Я не отдам тебя, пока у нас есть патроны.
      – Он хочет забрать меня?
      – Да. – Эдди не могла обманывать мальчика, даже чтобы принести ему облегчение. – Но это не значит, что мы с тобой расстанемся.
      – А как насчет Джейн Энн?
      – Мистер Реншоу хочет забрать только тебя. Проповедник бесится, поскольку я ему кое-что сказала. Сайкс собирается найти другое место для Джейн Энн. Но он никого из вас не заберет. Я найду выход.
      Гордое лицо мальчика скривилось. Слезы, которые он тщетно пытался сдержать, покатились по щекам. Эдди прижала его к себе и ощутила, как рыдания сотрясают тельце.
      – Разве мы не можем уехать? Может, нам отправиться в Кали… форнию?
      – Не беспокойся, Колин. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы оставить вас здесь. Что-нибудь придумаем.
      – Я придумала! – прозвучал голос Триш. – Я убью этого любителя щипать задницу, этот мешок дерьма!
      На миг Эдди испугалась, так как была уверена, что девушка может исполнить свою угрозу. Она сильнее прижала Колина, ее платье промокло от его слез. Сердце болело за мальчика. Колин обнял ее за талию, он так раньше никогда не делал – слишком глубоко было его отчаяние.
      Поверх головы Колина Эдди увидела Толлмена, «прохожего», по выражению Триш, который стоял на крыльце. Диллон и Джейн Энн в ночных рубашках расположились рядом с ним. Их глаза встретились. Джон был без шляпы, и она увидела, как он нахмурился.
      – О Господи! Я забыла о нем.
      Когда она заговорила, Колин сжался, затем вырвался из ее объятий и скрылся за углом дома. Эдди посмотрела ему вслед, затем перевела взгляд на мужчину.
      – Я накрою вам завтрак, – сказала она тусклым голосом. Триш шагнула вперед, но Эдди придержала ее за руку. – Присмотри за Колином, Триш.
      – Но…
      – Дай мне ружье. Все будет в порядке. Триш заколебалась, потом протянула ствол:
      – Стреляйте, если он шевельнется.
      – Хорошо, а сейчас иди, ты нужна Колину. Триш приподняла юбку, обнажив голые лодыжки, вбежала на крыльцо и остановилась:
      – Белый человек, обидишь миссис Эдди, я пристрелю тебя.
      Эдди поднялась по ступенькам, опустив винтовку дулом вниз, и вошла в дом. Джон и дети последовали за ней.
      – Кажется, девочка намерена пристрелить меня.
      – Она не доверяет людям. И я не могу осуждать ее. – Эдди поставила винтовку в угол. – Джейн Энн и Диллон, ступайте оденьтесь и умойтесь, будем завтракать.
      – Почему Колин плачет? – Джейн Энн потянула Эдди за руку.
      – Позже расскажу, лапочка. Оденься и помоги Диллону, хорошо?
      – Меня и Колина заберут отсюда?
      – Нет, дурочка. – Эдди на миг прижала девчушку к себе, потом отступила. – Нет, бегляночка.
      Когда дети ушли, Эдди поставила чайник на мойку:
      – Садитесь, мистер Толлмен. Я быстро умоюсь. – И плеснула воды на лицо. Вытеревшись полотенцем, она вылила тазик для умывания и повесила чистое полотенце. – Вода в чайнике горячая.
      – Я умылся у колодца, когда понял, что ваш посетитель меня не видит.
      – Скоро плита разогреется, и тогда можно печь лепешки. – Говоря это, Эдди подбросила еще полено. Движения были резкими, а руки тряслись, когда она ставила противень на плиту. Она положила жир, затем взяла миску для теста и отнесла на рабочий столик.
      Стараясь держаться спиной к мужчине, всыпала муки, добавила соль, соду и жир. Влив сливки, стала месить тесто, затем положила его на противень.
      Сердце у нее стучало. Больше всего сейчас ей хотелось плакать, но она работала быстро и без лишних движений. Скоро в кастрюле закипела подлива, и Эдди начала накрывать на стол.
      Джон следил за каждым ее движением. Что-то угнетало женщину. Она не глядела в его сторону, но он заметил слезинки в уголках глаз.
      – Диллон не дает мне застегнуть подтяжки. Он убежал. – Мальчик ворвался в комнату и укрылся между мамой и столом, его преследовала Джейн Энн. – Смотрите, – сказала она, – он работает на публику.
      – Диллон, пожалуйста, веди себя как следует.
      – Иди сюда, сорванец. – Джон поймал его и посадил на колено. – У моей сестры таких размеров зайчик. Он резвый, как щенок.
      Пораженный тем, что сидит у мужчины на колене, Диллон окаменел, вперив взгляд в лицо Джона.
      – У нас была собака.
      – Старая и больная?
      – Она лаяла и задушилась веревкой.
      – Как ее звали?
      – Линкольн.
      – Линкольн? Клянусь, это повеселило бы старину Эйба.
      – Можно я потрогаю усы?
      – Если разрешишь мне застегнуть твои подтяжки.
      Мальчик торжествующе посмотрел на Толлмена:
      – Я первый?
      – Нет, сперва договоримся. Я должен быть уверен, что ты не вырвешься и не убежишь. Мужчина обязан держать слово. – Джон протянул руку, Диллон вложил в нее свою. – Обещаю разрешить тебе пощупать мои усы.
      – Угу… Я обещаю позволить застегнуть подтяжки.
      Глядя, как ее сын сидит у чужого мужчины на колене, Эдди уронила слезу. Она быстро вытерла ее и повернулась к Джейн Энн:
      – Умойся. Я расчешу и заплету твои волосы после завтрака. – Эдди подошла к двери. – Триш! Колин! Завтрак готов.
      Эдди сняла с плиты противень с поджаристыми лепешками, и в это время вошли Колин и Триш. Мальчик направился прямо к умывальнику. Триш сердито взглянула на Диллона, трогающего усы «прохожего». Джейн Энн оперлась о мужское колено и хихикала.
      – Достань горшочек с подливой, Триш. Мы садимся.
      Триш поставила горшок на стол и отошла в дальний угол кухни.
      – Сядь на место. И ты, Диллон, – добавила Эдди, когда увидела, что сын не собирается слезать с Джона. – Я налью кофе.
      Эдди обернула тряпкой ручку кофейника и вернулась к столу. Триш осталась стоять спиной к ним, глядя в открытую дверь.
      – Триш, сядь на место и помоги Джейн Энн. Джон посмотрел на Эдди и прочитал тревогу в ее глазах.
      – Много месяцев не ел таких лепешек, мисс, – обратился он к Триш. – Но не могу наслаждаться ими, когда мне угрожает выстрел в спину. И давненько я не сидел за столом с двумя хорошенькими леди.
      – Что ты говоришь, белый человек? Я же цветная, – прошипела Триш, оборачиваясь. Ее глаза сверкали, как у дикой кошки.
      – Значит, тебя волнует цвет. Так вот, я частично ирландец, частично шотландец и француз. Отчим моего отца был индейцем племени шони. Моя бабушка вышла за него по собственной воле, а не в силу обстоятельств. Я назван в его честь Джон Пятнистый Лось Толлмен. По этой причине ты не будешь есть со мной за одним столом?
      – Ты знаешь, что нет!
      – Тогда сядь, пожалуйста. Я так жажду этих лепешек, что мог бы съесть дохлую собаку.
      – Ух! – вырвалось у Джейн Энн, и она прикусила язык.
      Триш обошла стол и уселась на стул.
      Эдди все это время сидела затаив дыхание. Она взглядом поблагодарила Джона.
      Дети непрерывно болтали. Они сами себя забавляли. Только Джон разговаривал с детьми, понимая, что у взрослых сейчас на уме одни заботы.
      – Когда я был мальчиком, то нашел крошку скунса. Не знаю, что случилось с его матерью.
      – Он вонял? – спросила Джейн Энн.
      – Не сразу. Я носил его в сумочке, которую повесил на шею. Однажды я влез на дерево и не мог спуститься вниз. Моя мать стояла внизу и велела мне кинуть сумочку вниз, а она поймает. Я так и сделал. И тут выяснилось, что скунс уже повзрослел достаточно, чтобы… вы знаете.
      Дети рассмеялись. Колин сидел, опустив голову.
      – И что сказала ваша мать? – спросил Диллон.
      – Велела отнести скунса в лес и отпустить.
      – Как ее звали?
      – Роза. Я надеялся, что мама будет так пахнуть. – Он поймал взгляд Эдди и подмигнул. Подобие улыбки коснулось ее губ, прежде чем она отвернулась. – Спасибо за пищу, мадам. Не знаю, когда я последний раз так вкусно ел. Хотелось бы починить изгородь, если мальчик мне поможет. В нескольких местах в щели задувает ветер.
      Колин встал, не поднимая взгляда. Эдди тоже поднялась:
      – Если ты не хочешь…
      – Хочу. Не могу же я провести всю жизнь, прячась за вашими юбками, миссис Эдди.
      Эдди смотрела, как мальчик идет по двору рядом с этим высоким мужчиной. Внезапно ее поразила мысль, что, будь Керби Гайд более похож на этого человека, он бы выжил, вернулся домой к семье, и теперь она бы не чувствовала себя такой одинокой.

      К полудню они заменили шесть столбов, прибили недостающие жерди к изгороди. Колин работал на пару с Джоном, изредка отвечая на вопросы. Мальчик показал себя хорошим работником, он с полуслова понимал Джона. Покончив с изгородью, они, отступив, оглядели результаты своего труда.
      – Да, конечно, она не выдержит набега диких мустангов, но для коровы, пары овец и лошади сгодится.
      – Дэйзи и Миртл теперь не убегут со двора. Джон посмотрел на мальчика. Тот в первый раз поддержал разговор:
      – Это пара славных лошадок. Они знают, на какой стороне хлеба масло.
      – Что это значит?
      – Они могут отличить добро от зла. Другими словами, подчиняются тем парням, которые кормят их.
      Триш, работая в саду, наблюдала за ними. Ружье она держала поблизости. Джон гадал, предназначено ли ружье ему или девушка ждет кого-то еще.
      То, свидетелем чему он стал утром, не выходило у него из головы. Ему все слышались душераздирающие всхлипы Эдди Гайд, а перед глазами стояли две женщины и мальчик, приникшие в отчаянии друг к другу.
      – Попьем холодненького, Колин. Думаю, мы заслужили, а? – Джон отпустил веревку с ведром, и оно ухнуло в колодец. Затем он вытащил полное ведро и поставил на скамеечку. Наполнив ковшик, протянул его Колину. – Крестовина ворота шатается. Если найдется проволока, можно ее укрепить.
      Утолив жажду, Колин направился к амбару. Джон тоже выпил воды, а затем отнес ведро и наполнил поилку для цыплят. Колин вернулся с куском ржавой проволоки и клещами.
      – Ослабла часть на этом столбе, – сказал Джон, обойдя колодец. – Если я подсажу тебя на плечи, ты сможешь скрепить крестовину и столб, обвязав проволоку восьмеркой.
      Колин кивнул. Джон снял шляпу и посадил мальчика себе на шею. Тот взобрался босыми ногами ему на плечи и выпрямился. Пока он работал, Джон держал его за лодыжки. Когда все было закончено, опустил Колина на землю.
      – Хорошая работа. Продержится, пока проволока насквозь не проржавеет. – Джон надел шляпу. – Ты готов заделать дыру в стене курятника? Удивительно, как это лиса еще не приметила лазейку.
      Колин пожал плечами.
      – Я притащу кусок жести. У тебя есть гвозди? Мальчик кивнул и пошел в амбар. Когда они встретились у курятника, у Колина была дюжина кованых ржавых гвоздей.
      – Если у тебя есть еще, их следует покрыть салом или гусиным жиром. Предохраняет от ржавчины, да и вбивать легче.
      После того как починили стену ветхого курятника, Джон приподнял Колина, чтобы забить жестью дыру в крыше. Затем убрали инструмент в амбар. Мальчик все время молчал.
      – Колин…
      Стоило Джону положить ладонь на его плечо, как он резко отдернулся, словно рука была горячей.
      – Что? – спросил сердито Колин.
      – Что-то тут не так. Я не люблю влезать в чужие дела, но если чем-то могу помочь, то к вашим услугам.
      – Вы ничем не можете помочь. – Колин отвернулся и прислонился к ограде стойла.
      – А все-таки. Я вижу, что миссис Гайд чем-то озабочена. Это все из-за проповедника. Боже, ей пришлось поволноваться.
      – Никогда не видел ее такой сердитой. Этот чертов старый Сайкс… скотина! – Рыдания перехватили горло мальчика.
      – Ты, наверное, прав. Чего хочет этот сукин сын?
      – Он… он собирается забрать меня от миссис Эдди.
      – Забрать? Почему? Ты был на его попечении?
      – Он говорит… что мамочка оставила нас в церкви.
      – Сколько ты здесь пробыл?
      – Два года. Миссис Эдди нас любит.
      – В этом нет сомнения. Она о вас с сестрой заботится.
      – Миссис Эдди говорит, что я ее… мальчик. Старик Реншоу, он… он ублюдок!
      Колин внезапно обернулся, обнял Джона и прижался к нему. Сильные рыдания сотрясали его тело.
      Пораженный, Джон держал мальчика за плечи, не зная, что сделать или сказать. Так плакала мать, когда умерла его маленькая сестра. Он пытался найти слова, чтобы успокоить парня, но тут в амбар влетела Триш, дуло ее ружья было нацелено прямо на Джона.
      – Прочь от него! Пристрелю, белый!
      Мягкие локоны черных волос спускались до плеч. Лицо, казалось, было вырезано из камня, если бы не сияющие золотистые глаза. Она стояла босоногая, приготовившись стрелять. Триш была похожа на смертоносную маленькую медянку, так часто встречающуюся в Оклахоме.
      – Триш! Нет! – Колин повернулся спиной к Джону и распростер руки, прикрывая его. – Он ничего мне не сделал!
      – Он держал тебя…
      – Он хотел… чем-то помочь.
      – Ха, каждый прохожий собирается что-то сделать. А сейчас что-то сделает ружье.
      Джон схватил Колина за плечи и отодвинул в сторону.
      – Слушай, тебе взбрело в голову пристрелить меня, как только я здесь появился, – спокойно сказал он, хотя внутри него все кипело. – Это уже начинает надоедать.
      – А мне все равно. Ты трогал мальчика, и я снесу тебе голову.
      Колин подошел к Триш, взялся за ствол и опустил его вниз.
      – Он ничего не сделал, – повторил мальчик.
      – Вам нужна помощь, леди. Я хотел предложить, – сказал Джон. – Но сейчас мне лучше убраться отсюда, пока я еще могу сесть на лошадь.
      – Не уезжайте! – выпалил Колин.
      Триш переводила озадаченный взгляд с Джона на Колина и обратно, ствол ружья смотрел в землю.
      – Почему ты так говоришь? – Глаза уперлись в Колина.
      – Не знаю. Кто-то ведь должен помочь.
      – Почему проповедник хочет отдать Колина какому-то Реншоу? Именно это так расстроило миссис Гайд? – спросил Джон.
      – Он не заберет его! Сперва я убью этого паразита! – Триш набрала полную грудь воздуха, ее ноздри от гнева раздувались.
      – Говорила ли миссис Гайд об этом, не знаю. Но только проповедник не отдаст Колина старому говнюку на забаву.
      – На забаву? – Темные брови Джона сдвинулись.
      Триш взмахнула рукой и закатила глаза к потолку с выражением отчаяния на лице:
      – Ты что, тупой, не знаешь об этих забавах? Джон пристально смотрел на девушку. Затем его глаза сузились и посуровели. В нем вспыхнул гнев.
      – Если ты имеешь в виду то, о чем я подумал, я бы предпочел с Колином поговорить наедине. – Его синие глаза смотрели не моргая на Триш. Она пристально глядела на Джона:
      – Причинишь ему вред, убью.
      – Брось.
      – Миссис Эдди зовет к обеду.
      – Мы будем через несколько минут.
      – Колин?
      – Да. Через минуту.
      Триш повернулась и выбежала из амбара.
 
      – Садись на свое обычное место, – ответила Эдди сыну. – Мистер Толлмен сядет рядом с Колином. Положи вилку и нож около тарелки, Джейн Энн. Триш, они идут? – спросила она девушку, входящую на крыльцо.
      – Через минуту, – сердито ответила та и поставила винтовку в угол.
      – Что-то случилось?
      – Колину понравился этот… прохожий.
      – Тебя это тревожит? – Эдди подошла ближе и перешла на шепот, чтобы дети не слышали.
      – Да. Как бы он не завлек его.
      – Давай не будем его подозревать. Он за утро провернул такую работу. Диллон! – Она поймала сына за руку. – Не бегай в доме. После обеда можешь побеситься с Джейн Энн на улице. Лучше выйди-ка, затем вернешься и умоешься.
      – А Джейн Энн?
      – Она достаточно взрослая, чтобы самой знать, когда ей нужно выйти.
      – Я тоже.
      – Не всегда. Иногда ты все откладываешь, а потом уже слишком поздно.
      Поморщившись, Диллон удалился, Эдди последовала за ним на крыльцо. Как она и подозревала, сын уже спустил подтяжки с плеч, собираясь снять брюки.
      – Диллон Гайд! Не смей этого делать во дворе! Иди куда следует, не то лишитесь пирога, молодой человек. Слышишь?
      Эдди устала. Утренняя встреча с Сайксом лишила ее сил. Потом они с Триш накопали полное ведро молодой картошки, которую вымыли у колодца. Теперь она возилась с кусочком копченого мяса.
      Боже, что ей делать, когда проповедник придет с людьми за Колином? Она попробует задержать их, если понадобится – и с оружием. Но что потом? Пойдет ли Сайкс в магистрат и потребует отдать ему Колина? Он не может терять лицо перед паствой и отступать. Это было более чем очевидно. У нее появилась мысль послать за мистером Бердселлом. Собрать деньги, погрузить семью в фургон и уехать, пока Сайкс не предпринял каких-либо действий. Она была бы счастлива покинуть это место, если удастся оставить у себя Колина и Джейн Энн. Слезы, подступавшие с утра, были готовы пролиться. Эдди покачала головой и решила больше не думать об этом, пока они не выработают план.
      Посмотрев на стол, Джон понял: Эдди Гайд подала самое лучшее, что у нее было. Когда они уселись, она прочитала молитву, затем пустила по кругу блюдо с едой. Он заметил, что дети были хорошо воспитаны. Они прекрасно держались за столом.
      – Мистер Толлмен, мы вам обязаны за ремонт изгороди и особенно за курятник, – сказала Эдди, когда тарелки были наполнены и все приступили к еде.
      – Я бы много не наработал без Колина. Он и сам бы мог это сделать, но моя спина покрепче.
      – У вас есть маленькая девочка? – спросила Джейн Энн.
      – Нет, но у моих сестер дочери. Одна из девочек твоего возраста.
      – Как ее зовут?
      – Теннесси, но обычно ее зовут Тенни.
      – Какое необычное имя, – заметила Эдди.
      – Ее назвали в честь Теннесси Гоффман, девчушки, которая спасла жизнь моей матери. Отец ребенка, Гоффман, француз, с большим чувством юмора. Его жена из племени шони. Дочерям давали имена в честь штатов, где они рождались. Две сестрички Теннесси были названы Вирджинией и Флоридой.
      – Чувствую, здесь кроется какая-то история. Мы бы с удовольствием ее услышали, да, дети? Но пусть сначала мистер Толлмен поест.
      Пирог съели быстро. Дети любили рассказы. Длинными зимними вечерами Триш и Эдди по очереди развлекали их историями.
      – Вы закончили? – спросила Джейн Энн, когда Джон взял последний кусок.
      – Да, но… – Он взглянул на Эдди.
      – Пожалуйста, если вы не возражаете.
      – В этом нет тайны. Просто я не очень-то большой мастер рассказывать.
      – Кажется, у вас это хорошо получается. Джон пожал плечами и начал свое повествование:
      – Вся наша семья будет вечно благодарить девочку по имени Теннесси за то, что она спасла мою мать. Это случилось давно, еще до того, как родители поженились. Мой отец, Рейн Толлмен, сопровождал леди, едущую от станции Куилл на реке Вабаш к Форт-Смиту, штат Арканзас. Мама была компаньонкой этой леди, которая собиралась выйти замуж за командира крепости.
      Они остановились отдохнуть на день-другой в Девидсонвилле, маленьком поселке на Блэк-Ривер. У отца Теннесси была там торговля.
      Однажды женщины пошли на реку постирать и искупаться. И там их схватил предатель-охотник по имени Энтони Эфан.
      Теннесси, которой было тогда одиннадцать, видела, как похитили женщин. Эфан пустил лошадей по реке. Девочка прекрасно знала, что это делается, дабы затруднить преследование. Прячась за деревьями, побежала вдоль реки, чтобы посмотреть, где они выйдут на берег. Несмотря на то, что изрезала до крови ноги, а лицо и руки были исхлестаны кустами, она следовала за ними по пятам много миль. Наконец, когда отряд Эфана вышел из воды и углубился в лес, Теннесси побежала обратно в поселок.
      Отец уже знал о похищении женщин. Теннесси смогла рассказать, где преступники выбрались на берег, что позволило сократить время поиска. С помощью Джона Пятнистого Лося, своего отчима, отец организовал преследование. Обе женщины были освобождены на другой день, и все благодаря Теннесси.
      Мои родители поженились прямо там, в Девидсонвилле.
      – А что случилось с тем плохим человеком? – спросила Джейн Энн.
      – Мой отец убил его.
      – Я рада.
      – Он был противный, как старик Реншоу, – вмешался Диллон.
      Эдди с удивлением посмотрела на сына. Стало ясно, что он более осведомлен о происходящем, чем она думала.
      – А Теннесси? – Эдди не удержалась от вопроса. – Ваша мать увиделась потом с ней?
      – О да. Позже Теннесси приехала к нам. Она вышла замуж за Майка Хартмана, друга моего отца. Они до сих пор живут на станции Куилл, я видел ее месяц назад.
      Во время рассказа Триш не проронила ни слова, но она не отводила своих волшебных глаз от лица Джона, внимательно изучая его.
      – Спасибо за великолепную еду, миссис Гайд. Я собираюсь ехать, но сначала хотел бы переговорить с вами наедине. – Джон встал из-за стола. – Мисс Триш может следить за мной с крыльца, – добавил он, слегка улыбнувшись.
      Колин стоял позади его стула и не отрываясь смотрел на Джона.
      – Пока, мистер Толлмен, мне понравился ваш рассказ, – сказала Джейн Энн.
      – Он еще не уезжает, успеете попрощаться, – прервала детей Эдди. Она прошла вслед за Джоном к двери, которую он перед ней распахнул и вышел следом. Эдди направилась к колодцу. – Что у вас на уме, мистер Толлмен?
      – Ваша беда.
      – Это вас не касается. Меня сильно смутило, что вы стали свидетелем…
      – Проповедник хочет отдать Колина и Джейн Энн другим людям, – сказал он ровным голосом, не допускающим возражений.
      – Вы разговаривали с Колином?
      – Да. И я бы помог, если смогу.
      – Почему?
      – Потому что мальчика насильно отрывают от вас.
      – Я знаю. Мы с Триш об этом позаботимся.
      – Вы говорили в магистрате?
      – Нет.
      – Ради Бога! Почему нет?
      – Потому что они не отдадут детей мне – одинокой женщине, которая едва может прокормить своего ребенка! Они будут вынуждены… сделать то, что хочет Сайкс.
      – Вы же не будете сражаться, чтобы не отдать мальчика в лапы человека типа Реншоу?
      – Черт побери, как раз я и собираюсь сражаться!
      – Так вы знаете, что он за человек?
      – Да, знаю. – Слезы подступили к глазам, но она сдержала их.
      – Я поговорю в магистрате, – предложил Джон.
      – Зачем вам это?
      – Ради Колина.
      – Мы вас не знаем. Сами справимся. Нет нужды вмешиваться, пусть из благих намерений, в наши дела.
      – Вы не хотите принять мою помощь, потому что не знаете меня? Глупейшая причина. Леди, когда вы в беде, помощь надо принимать отовсюду.
      – Нечего думать о том, чтобы забрать Колина с собой.
      – Боже!
      – В детстве я мечтала о брате или сестре, у меня их не было. Я хочу, чтобы Колин и Джейн Энн жили вместе, пока не вырастут, а потом они сами смогут распоряжаться своей судьбой. – Голос Эдди дрожал, и, когда она кончила говорить, губы ее плотно сжались.
      Наступило минутное молчание, их глаза встретились. Джону в голову пришла мысль, которая мгновенно смягчила его гнев и вызвала улыбку. Он вспомнил, как отец цитировал отчима, что женщин надо приручать словно лошадей. Держать узду сильной рукой, немного ласкать, и все будет в порядке. Но стоит дать им закусить удила, они сделают и мужчину, и себя несчастными.
      Казалось, его улыбка рассердила Эдди еще больше.
      – Простите, если оскорбил вас. Я не часто предлагаю свои услуги женщинам. Если они нежелательны… – Он повернулся, чтобы уйти.
      – Подождите!
      Джон повернулся. Кровь отлила от ее щек. Эдди пристально смотрела на него. Боже, как она прекрасна! Джон осознал, что какие-то новые чувства, которых не знал раньше и о которых даже не мечтал, охватили его. Сердце колотилось все сильнее, яростная волна желания захлестнула тело.
      – Вы хотите что-то добавить? – грубо спросил он, чувствуя, как теряет ощущение реальности.
      – Простите… – Эдди почти шептала. – Я просто не имела времени обдумать ваше предложение.
      – Да, времени у вас мало.
      – Я… знаю.
      – Я поговорю в магистрате. Я лучше вас объясню, что за тип этот Реншоу.
      – Спасибо.

      Уезжая с фермы, Джон вспоминал то теплое чувство радости, охватившее его, когда он держал руку Эдди Гайд при прощании. Она пробудила в нем нечто, что до сих пор было спрятано в самых дальних уголках души, – и это не давало ему покоя. В своей жизни он знал немного женщин. И у него никогда не появлялось желания вернуться к одной из них.
      Джон помнил ясный и чистый взгляд Эдди, когда она благодарила его, с каким изяществом отошла от лошади и взяла сына за руку.
      Черт побери, влип! Ему понравилась женщина в тысяче милях от родного дома. Ее корни здесь, на ферме, где она прожила всю жизнь. Почему не встретил такую женщину в Санта-Фе?
      Джон пустил лошадь галопом. Нужно забыть ее. Он сделает все, что в его силах, чтобы ей оставили сирот, и двинется дальше.
      «Я выполню свое обещание». На конюшне Джон расседлал лошадь и отвел ее в стойло.
      – Задай-ка ей зерна, – велел он старику, сидевшему перед дверью, положив ноги на колоду. Джон кинул монету, которую старик поднял из грязи.
      Из глубины конюшни выехал всадник.
      – Уезжаете? – спросил старик.
      – Нет. – Человек посмотрел на Джона. – Ты Джон Толлмен?
      – Да.
      – Я так и думал. Видел тебя как-то в Форт-Гибсоне.
      Джон осмотрел его. Несмотря на жаркий день, на нем была кожаная куртка. Широкие поля шляпы завернуты спереди. Человек был крупный, ширококостный, с толстыми ногами, высокий, поэтому стремена болтались ниже живота лошади.
      – Не припоминаю, – ответил Джон.
      – Пять или шесть лет назад. – Человек наклонился, чтобы сплюнуть по другую сторону лошади. – Тогда еще не столько волос было. Зовут меня Джерри Симмонс. А еще люди прозвали меня Пистолетом Симмонсом.
      – Охотник?
      – Да.
      – Ну, удачи тебе. – Джон обошел лошадь и направился в центральную часть города.
      – Странный парень, – заметил конюх. – Не любитель поболтать.
      – Но видно, боец.
      – Что он здесь делает?
      – Будь я проклят, если знаю, но у меня появилась мысль.
      Великан пришпорил лошадь и уехал, оставив любопытствующего старика разочарованным – ему нечего будет обсудить вечерком в таверне.
 
      Обычно днем Колин выгонял овец на луг за фермой. Сегодня с ним была Эдди, оставившая дома Триш с младшими. Баран и овцы были семейными любимцами. Они узнавали Эдди по голосу и шли к ней, зная, что в ее кармане всегда найдется для них лакомый кусочек. Овцы были особенно послушны. Баран иногда упрямился, но подчинялся длинной палке.
      Овца по кличке Ведро появилась на свет во время весеннего урагана. Ее мать умерла, и Эдди принесла крошечного ягненка в дом. Назвать его разрешили Диллону, а остальным овцам имя должна была придумать Джейн Энн. Мальчик внимательно осмотрел кухню. Когда его глаза остановились на ведре с водой, он улыбнулся.
      – Пусть будет Ведро, – объявил Диллон.
      – Это твое окончательное решение? – спросила Эдди серьезным тоном, хотя остальные члены семьи едва сдерживали смех.
      – Да.
      Луг тянулся полосой меж двух пологих холмов, покрытых соснами, зарослями кустарников и высокой травой. Сегодня им предстояло накосить травы на зиму.
      Эдди любила бывать здесь. Тут тихо и спокойно. Воздух неподвижен, на небе ни облачка. Она уселась на любимый с детства камень. Солнце приятно согревало ей спину.
      Пока Эдди отдыхала, голова ее разрывалась от вопросов. Почему Джон Толлмен последовал за теми мужчинами на ферму? Может быть, любопытство. После того как все уладилось, почему он остался на ночь? Не исключено, подумала Эдди, хотел охранять ее на случай их возвращения. Но зачем он утром принялся за работу? И почему предложил помочь Колину? Все это перепуталось у Эдди в голове, и единственное, что ей пришло на ум, – Джон вырос в дружной семье, и судьба Колина не оставила его равнодушным.
      – Миссис Эдди, как вы думаете, мистер Толлмен вернется? – спросил Колин, как бы читая ее мысли.
      – Он сказал, что поговорит в магистрате. Думаю, мистер Толлмен поставит нас в известность о результатах переговоров.
      – Я хочу быть похожим на него, когда вырасту.
      – Почему ты это говоришь? Ты ведь его не знаешь. Может быть, он притворяется.
      – Нет, не притворяется. Он прямо рассвирепел, когда я рассказал о старике Реншоу.
      – Нужно съесть пуд соли, чтобы узнать человека. А для этого потребуются месяцы, а иногда и годы. – В ее голосе слышалась тоска.
      – Не думаю, что он такой.
      «Колин, милый, ты более доверчив, чем я. Он может оказаться мерзавцем». Эдди продолжала сидеть на камне и смотреть на долину. Она хотела покоя. Последнее время ей казалось – жизнь проходит слишком быстро, скоро она состарится и не успеет выполнить многое из задуманного и не увидит того, о чем мечталось.
      Керби не только подарил ей Диллона, он разбудил ее воображение рассказами о различных интересных местах. Бедняга. Она постоянно думала о том, собирался Керби возвратиться в родной дом или выбросил их с сыном из своего сердца.
      Прошло несколько часов. Колин пошел загнать овец, которые слишком далеко разбрелись по долине, но быстро вернулся назад:
      – Миссис Эдди, не поворачивайте головы, но вон там, где молния расщепила большой кедр, человек верхом. Мне кажется, он смотрит в подзорную трубу.
      – Ох, Колин. – В Эдди проснулся страх.
      – Давайте вернемся.
      – Накосим травы и будем двигаться домой.
      Колин начал махать косой с укороченной рукояткой. Эдди принялась собирать траву и засовывать ее в мешки, при этом она оглядывалась вокруг, как будто присматривала за овцами. Всадник был скрыт в тени, так что она бы в жизни его не заметила. Колин прав: он наблюдал за ними.
      – Мы наполним один мешок, Колин. Двигайся медленно. Не нужно, чтобы он подумал, будто мы уходим из-за него. Если обнаружит, что мы убегаем, настигнет нас на полдороге к дому.
      – Кто он?
      – Он не из проповедниковой паствы. Те бы ехали прямо к дому. Похоже, это кто-то из города пытается проследить за Триш.
      – Как бы я хотел, чтобы она не была негритянкой.
      – Колин, пожалуйста, не говори так. В Триш есть цветная кровь. Боже! Сотни лет эти джентльмены на Юге заводили детей, не может быть там белых без примеси цветной крови.
      – Но она… белая, как я.
      – Я знаю. Но оказывается, что, если в ней течет хоть чуточка негритянской крови, она считается негритянкой и с ней обращаются как с… собственностью.
      – Мужчины не хватают белых девушек.
      – Да, – подтвердила Эдди, тайком оглядываясь на следившего за ними человека.
      – Мистер Толлмен не обращает внимания на то, что Триш негритянка.
      – Он рос среди индейцев или по крайней мере его отец. Есть места, где к индейцам относятся хуже, чем к неграм.
      – Почему белые так себя ведут?
      – Не все. Колин, он уходит. Остановился и… смотрит на дом. Он ему виден оттуда. Собирай овец. – Эдди стала спешно собирать скошенную траву.
      Когда они обогнули вершину холма и направились к дому, Эдди снова оглядела местность и высмотрела всадника.
      – Он все еще здесь, следит за домом. Триш в саду, Диллон и Джейн Энн на крыльце.
      – Что будем делать?
      – Идем домой.
      Триш вышла им навстречу, когда они загоняли овец в загон:
      – Быстро вы.
      – Там человек на лошади смотрит на дом в подзорную трубу.
      – Зачем он это делает?
      – Не смотри туда. Веди себя так, будто мы его не видим.
      – Дерьмо он. Хотела бы я иметь такое стеклышко поглядеть на него.
      – Вырасти, вот чего я хочу. – Колин пнул комок грязи голой ногой.
      После ужина маленьких умыли и уложили в постель. Когда Эдди потушила лампу, остальные в темноте начали беседу.
      – Нам нужна собака, – сказала Эдди. – Тогда мы будем знать, если кто окажется поблизости.
      – Как сторожа хороши также гуси. Я знала одну леди в Орлеане, у которой было два гуся. Кто-нибудь проходит, они начинают гоготать.
      – Лучше б нам собаку, чем гусей.
      – Думаете, мистер Толлмен вернется? – раздался из темноты голос Колина. За последнее время он уже второй раз задавал этот вопрос.
      – Думаю, да, – ответила Эдди. – Но мы не можем рассчитывать на это. Если проповедник будет настаивать, чтобы ты перешел к мистеру Реншоу, я обойду всех прихожан и расскажу, что за тип этот Эллис Реншоу.
      – Они вам не поверят, – едко заметила Триш. – Кроме того, миссис Эдди, вы не способны говорить гадости, я знаю.
      – Можно поступить иначе. Собраться и ночью уехать. Переселимся в другой город, например Форт-Смит, и начнем все сначала, возможно, откроем закусочную. Конечно, мы могли бы так поступить, но у нас нет денег. Нужно продать ферму.
      – Продать ферму? – В голосе Колина звучало недоверие. – Это же ваш дом.
      – Это просто жилье. Домом нам может стать любое другое место, где мы будем вместе.
      – И вы откажетесь от него, чтобы… оставить меня и Джейн Энн у себя?
      – Я сделаю ради этого гораздо большее, дорогой мой.
      – Но вы же говорили, что любите ферму.
      – Я говорила это. Но правда в том, что… я люблю вас больше.
 
      Джон вышел из магистрата с выражением гнева и разочарования на лице. Днем раньше ему сказали, что мировой судья на день уехал. Он вернулся утром и ожидал, пока тот появится. Когда наконец это произошло, вид судьи говорил о ночной пьянке.
      «Никчемная падаль», – бормотал про себя Джон, шагая к конюшне.
      Юг загнивает, подумал он, если они облекают властью отбросы общества. Как только Джон назвал цель своего визита, судья сказал ему, что Реншоу оформил опекунство над сиротой Колином Харрисом. Нет, о сестре мальчика речь не шла, поскольку в доме опекуна нет женщин.
      После этого заявления все, что пытался Джон объяснить про Реншоу, было как о стенку горох. Судья искренне посмеялся над предположением, будто Реншоу – извращенец. Он даже не понял сначала, пока Джон не объяснил, что встречаются отдельные мужчины, получающие удовольствие от молоденьких мальчиков.
      Судья объявил, что Эллис Реншоу – честнейший гражданин их округа, и выдвинул в противовес другое обвинение – в адрес Эдди Гайд. Он сказал, что когда мистер Гайд ушел на войну, она не только давала приют беглым рабам, но превратила ферму в очаг проституции. Дом с испорченной репутацией – не место для детей. Судья даже намекнул, что, поскольку Гайд убит, Сайкс собирается просить лишить миссис Гайд материнских прав.
      Тут Джон не мог больше сдержать ярость.
      – Если сделаешь это, – сказал Джон мягко, но кулаки его сжались, он встал во весь рост, – я твою грязную шкуру прибью к дереву, а кости будут валяться рядом.
      Съежившийся судья заглянул в горящие гневом глаза и понял, что незнакомец, одетый как переселенец, может в мгновение ока пырнуть его ножом в живот.
      – За мной закон.
      – Закон? – Джон усмехнулся. – Закон здесь неуместен, как сиськи на хряке. Дерьмо ты, а не законник. Пьянчуга!
      – Я арестую вас.
      – Попробуй. Если надо убить змею, я ее убиваю, и не важно как. Я три года жил с шони, и незаметно нанести удар в спину ножом – самое милое для меня дело! Запомни это.
      Джерри Симмонс по кличке Пистолет видел, как Джон вышел из магистрата и пошел на конюшню. Он был сильно зол, что-то бормотал себе под нос. Стоя в дверях лавки шорника, Джерри наблюдал за Джоном. Тот вывел лошадь, прыгнул в седло и выехал из города, направляясь к ферме Гайд.
      Зачем известному скотоводу встречаться с представителями закона в этом захолустном городишке? Симмонс отправился на конюшню. Лошадь Толлмена стояла в стойле, а предыдущей ночью ее не было. Ночевал ли он у Гайд? Единственное, что там было интересного, – это женщины. Какая привлекла его внимание?
      «Блондинка хороша, – думал Симмонс, – но за ее юбку цепляются три малыша. Нужно быть во власти страсти, чтобы взвалить их на себя». Он не верил, что Толлмен на такое способен. Может быть, это девушка Триш. Почти все мужчины в городе знали ее. Никто не ведал, откуда она взялась и почему поселилась на ферме. В ней течет негритянская кровь.
      «Триш, Триш…» Пистолету нравилось произносить ее имя. Примесь черной крови не имела значения. Она была прекраснее тех женщин, которых он знал, и не выходила у него из головы с тех пор, как увидел ее. Вчера, когда Джерри следил за ней в подзорную трубу, он волновался, как мальчик, впервые увидевший обнаженную женщину. Движения ее были свободными, так что оставалось гадать, носит ли она что-нибудь под платьем. В городе девушка казалась послушной, но он мог побиться об заклад на свой большой складной нож, что, стоит ее поприжать, она превратится в дикую кошку. Джерри захихикал.
      Он вспомнил покрытую бизоньей шкурой лачугу на Волчьем Ручье в Оклахоме. И женщину из племени киова, которую звали Красивый Цветок. Она заботилась о нем, когда он съел гнилое мясо и едва не умер.
      Слава Богу, их не связывали дети. Но как он ее хотел. Джерри не чувствовал вины за собой, когда ушел, не сказав, что не вернется. Она знала это с самого начала. Племя позаботится о ней. Со временем воин, которому понадобится женщина, возьмет ее в свой вигвам.
      Все его мысли были сейчас сосредоточены на юной девушке с черными волосами и кошачьими глазами. Он хотел ее больше, чем кого-либо в жизни. Нужно застать девушку одну. Он не хотел брать ее силой, если, конечно, она не вынудит его. У Пистолета был безумный план. Он хотел бежать к индейцам. Если убедит ее уйти с ним, то они присоединятся к судье Ван-Винклю – будут добывать свежую пищу для отряда, едущего в Санта-Фе. Вырученные за это деньги дадут им возможность начать жизнь.
      Джон Толлмен, известный среди шони, чероки и киова как Пятнистый Лось, представлял проблему, с которой следует считаться, если у него тоже виды на эту девушку. Конечно, не хочется сражаться, но придется, если не будет другого выхода.
      Симмонс достал длинный нож с острым лезвием и стал сбривать волосы с руки. Он представил себе поединок с Толлменом. В глубине души надеялся, что до этого не дойдет. Пистолет был уверен в своих силах. Толлмен обыкновенный человек. Может быть, у себя этот парень и лучший скотовод, но он, Симмонс, лучший охотник. Одно его, впрочем, беспокоило: правила честной игры не действовали, когда наступало время облавы, но Джон Толлмен – это особый случай.

      На горизонте появилось солнце. Утро, как всегда, обещало быть ясным и солнечным. Но Эдди надолго запомнит этот день. Каждая его деталь запечатлеется в ее памяти навечно.
      Триш проснулась, услышав, как возится Эдди. Она надела свое любимое свободное платье, повязала косынку вокруг головы, чтобы длинные волосы не спадали на лицо, и босиком пошла на кухню.
      – Доброе утро, Триш. – Эдди заметила темные круги под глазами девушки и усталые складки у рта. – Ты что, бодрствовала всю ночь?
      – Да, мэм. Не выходил из головы Реншоу. Пыталась внушить себе, что ночью за Колином не приедут, но при каждом шорохе казалось, будто это Реншоу. Что будем делать, миссис Эдди?
      – Не знаю. Я тоже всю ночь об этом думала. Если нам не поможет магистрат, то нужно продавать ферму мистеру Бердселлу и уезжать. Впрочем, не знаю, куда мы отправимся, где заработаем себе на жизнь.
      – Колин считает, что… Прохожий может помочь.
      – Он обещал поговорить в магистрате. – Эдди не сказала, что она отчаянно надеялась на его помощь.
      Триш пожала плечами:
      – Я сильно удивлюсь, если он вернется. – Девушка вылила остатки воды из ведра в бак на плите и пошла к колодцу. – Мы будем стирать сегодня? – спросила она, вернувшись.
      – Думаешь, пора? Вчера был день стирки, но после появления проповедника я даже не думаю об этом.
      – Погода сегодня уж больно хорошая. В следующий раз, может быть, пойдет дождь.
      Они поели маисовую кашу с медом и вчерашние лепешки, которые разогрели в масле на сковороде. Колин и Триш притащили воды для стирки и наполнили лохани. Затем Эдди налила горячей воды из бака, собрала грязную одежду и сложила ее в кучу на крыльце.
      Утро тянулось медленно. Работы предстояло очень много, но она не могла отвлечь их от тяжелых предчувствий. Стирая рубашку Диллона, Триш с такой силой терла ее, что порвала ткань. Эдди поймала взгляд Колина, когда он смотрел в сторону города, и на лице у него было ожидание. Она надеялась, что Толлмен не разочарует мальчика.
      Скоро одежда сушилась на веревке, натянутой меж двух деревьев, грязная вода была вылита. Колин повел корову на луг попастись до дойки.
      Эдди мешала тесто, и в это время на кухню вбежала Джейн Энн с расширенными от ужаса глазами.
      – Миссис Эдди! – кричала она. – Едет Реншоу.
      – Боже милостивый! – Эдди почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она вытерла руки о фартук и поспешила к входной двери, а фургон уже объезжал дом. Эдди помчалась через комнаты и выскочила на заднее крыльцо. Реншоу остановил лошадей у коновязи между домом и амбаром и стал вылезать из фургона.
      – Вы знаете, почему я здесь, – сказал он, не стараясь казаться вежливым.
      Хотя все относились к нему, как к старику, Реншоу был чуть старше Эдди, которой исполнилось двадцать пять. Это был невысокий жилистый человек, с кривыми ногами и светло-коричневыми, выжженными солнцем волосами. Его отличительной чертой был большой рот с торчащими передними зубами.
      Он уставился на Эдди холодным тяжелым взглядом:
      – Ты слышала меня, женщина? Давай его. То, что Триш говорила о его планах насчет Колина, молнией промелькнуло в голове, и слепая ярость захлестнула Эдди. В этот миг ей отчаянно захотелось стать мужчиной, чтобы она могла разорвать в клочки этого ублюдка и кинуть останки в навоз.
      – Ты что, оглохла и одурела? Не понимаешь, что тебе говорят? Я пришел за мальчиком. Давай его! Я не собираюсь ждать весь день.
      – Убирайся отсюда. Колин останется здесь. – Голос Эдди дрожал, в горле пересохло так, что она едва говорила.
      – Проповедник сказал, что ты обнаглела. Не разглагольствуй тут, я не собираюсь ждать. Попробуй дерзить, и я дам тебе по морде.
      – Нет! Ты не посмеешь напасть на миссис Эдди, я тебе… я тебе сердце вырву. – Голос Колина дрожал от страха, но он стоял прямо, выпятив грудь, с поднятой головой.
      Эдди посмотрела на мальчика, чья голова едва достигала ей до плеча. Он так беспомощно пытался защитить себя. Его жизнь, его будущее находились в руках бессердечного эгоистичного проповедника.
      Увидев фургон, Колин уже знал, кто приехал. Страх его был так силен, что он сперва решил спрятаться от Реншоу. Тогда ночью можно было бы убежать. Но оставить дорогую миссис Эдди одну против Реншоу и проповедника он не в силах. Всю дорогу с луга домой Колин бежал. Сейчас он ощутил, как под взглядом Реншоу у него мурашки поползли по коже.
      – Заткнись и полезай в фургон. Можешь забрать свои вещи потом.
      – Я думала, что все ясно объяснила, – сказала Эдди, повышая голос. – Он не поедет с вами. Никогда! Я прошу немедленно удалиться с моих владений. – Для нее было громадным облегчением, что голос не выдал страха.
      – Проповедник говорил, что ты упряма. Я приехал за парнем и без него не уеду. Проповедник сказал, что он будет работать на меня.
      – Работать? Это так называется? Развратный козел! – Эдди потеряла выдержку. Она подняла руку, как бы замахиваясь, и перешла на крик: – Бесстыжий растлитель! Да ты хуже кабана на случке! Да худший из самцов не делает с маленькими то, что делаешь ты! Убирайся с моей земли, или, Бог мне в помощь, пристрелю как бешеную собаку!
      – Не поднимай на меня руку, сука! Я заберу мальчика. – Он схватил Колина за руку. – Залезай в фургон, ублюдок, или твоя задница получит все сполна, когда привезу тебя домой.
      – Я не поеду! – Колин пытался освободиться, стараясь лягнуть врага.
      Реншоу отвесил мальчику сильную затрещину, в голове Колина от удара зазвенело.
      – Нет! – закричала Эдди.
      Она бросилась к Колину, обхватила его за талию, и они повалились на землю. Эдди прикрыла Колина своим телом и тут же почувствовала жгучую боль под ребрами, когда Реншоу пнул ее тяжелым ботинком.
      – Чертова дрянь! Я научу тебя… Бац!
      Реншоу вскрикнул, упал на спину в грязь, вцепившись руками в пах. От звука выстрела лошади ринулись вперед, пробежали немного до амбара и нервно заплясали на месте.
      Эдди встала. Расставив босые ноги, с ружьем, нацеленным на Реншоу, стояла Триш и изрыгала поток ругательств:
      – Ублюдок! Сукин сын! Рогатый козел! Говнюк!
      – О Боже! Господи, помоги мне. – В шоке от боли и страха Реншоу продолжал стонать.
      – Господь нынче не поможет! – кричала Триш. – Тебе не жить, молокосос, ублюдок! Я отстрелю твою штуку, и ты не будешь больше приставать к младенцам. А потом сделаю тебе столько дырок, что будешь как сито.
      – Триш, нет! – Внезапно Эдди осознала происшедшее. «Боже мой! Триш выстрелила в белого! Умрет он или нет, его семья повесит ее!» Эдди вырвала винтовку из рук девушки.
      Триш сейчас была похожа на змею. Рот растянулся в злой улыбке, обнажив зубы, глаза мерцали.
      – Пустите меня, я убью его!
      – Надеюсь, убьешь! – плача прокричал Колин. Эдди взглянула на Реншоу, который смотрел на всех с ненавистью. Пуля застряла в тазобедренном суставе.
      – Эта черная сука застрелила меня! – проговорил он, как бы не веря сам себе. – Боже, спаси меня!
      – Это я застрелила тебя, подлец!
      Все внимание Эдди было сосредоточено на Рэншоу, поэтому она не услышала ни испуганных криков Диллона и Джейн Энн, ни стука копыт. В изумлении увидела Толлмена, слезающего с лошади.
      Он подошел и встал на колени рядом с раненым:
      – Кто это?
      – Эллис Реншоу. Я застрелила его.
      – Миссис Эдди…
      – Я застрелила его, – мягко повторила Эдди, глядя прямо в глаза Триш и почти незаметно качая головой.
      – Пусть он умрет! – сказала Триш. – Пусть он умрет.
      – Колин, беги принеси полотенце, – спокойно приказал Джон, разрезая ножом бриджи на Реншоу от поясницы до бедра. – Без сомнения, он заслужил смерть, но это создаст сейчас много проблем. Женщины, отвернитесь, если не хотите видеть его причиндалы.
      – Дайте мне нож! – прошипела Триш. – Я кастрирую эту скотину!
      – Уведите Триш и детей в дом, Эдди. Мы с Колином справимся.
      Эдди подчинилась приказу. Она повела детей, и они уселись на крыльце. Триш неохотно последовала за ними, бормоча и оглядываясь на раненого. Диллон взобрался Эдди на колени и обхватил ее голову ручонками.
      – Люблю тебя, мамуля. – Он был в отчаянии. Эдди почувствовала, что вот-вот заплачет:
      – Я тоже тебя люблю, мой дорогой мальчик.
      – Триш тоже люблю.
      – Я знаю, и Триш тебя любит. Теперь не надо волноваться. У нас были проблемы, но мы справились.
      – Колин сказал, что мистер Толлмен не позволит Реншоу его забрать, – проговорила Джейн Энн, сидя у Триш на коленях и теребя пальцами ее локоны. Она так часто делала, когда смущалась.
      – Я не надеюсь на этого Прохожего. Я рассчитываю на ружье, которое спасет Колина, – слишком спокойно произнесла Триш.
      Мысли Эдди путались. Родственники Реншоу явятся за Триш, это уж точно. А цветную они повесят без всяких раздумий. Необходимо убедить их, что именно она, Эдди, стреляла. Нужно сказать, что Реншоу приставал к ней. Они не посмеют повесить ее без суда.
      – Оставайся здесь, лапочка, – велела она Диллону и посадила его рядом с Триш, которая обняла и прижала мальчика.
      Эдди быстро пересекла двор, направляясь к Джону. Колин подвел упряжку Реншоу поближе к раненому, который стонал и ругался.
      – Пуля попала в бедро, – сказал Джон. – Нужно положить его на что-то и отнести в фургон.
      – В амбаре есть старая дверь. Мы с Колином принесем ее. – Проходя мимо Реншоу, Эдди остановилась. – Ни на миг не жалею, что стреляла. Если бы порядочные люди в округе узнали, что ты за человек, они тебя бы вздернули.
      – Черная сука, вот кто в меня стрелял! Губы Эдди скривились, в голосе зазвучала насмешка:
      – Все Реншоу глупцы, но ты самый глупый. Такой дурак, что даже не знаешь, кто в тебя стрелял. Это я, и горжусь. Жаль только, что не убила.
      Эдди показалось, что Джон перестал возиться с Реншоу и смотрит на нее.
      – Принесите дверь, Эдди.
      Эдди и Колин притащили из амбара старую деревянную дверь.
      Реншоу лежал, прикрыв пах рукой. Джон подтянул дверь к нему поближе:
      – Повернись на бок, если можешь.
      – Я… не могу, черт тебя побери!
      Джон пожал плечами. Он взял раненого за плечи и, подложив руки под бедра, уложил на дверь. Реншоу визжал, как будто его убивают.
      – Сможете с Колином поднять один край двери? – спросил Джон.
      Эдди кивнула.
      – Куда вы его повезете? – спросила она, когда они втащили раненого в фургон.
      – Домой. Он мне сказал, как туда проехать. Привяжи мою лошадь, Колин. – Джон взял Эдди за руку и отвел от фургона. – Это все вызовет кучу проблем. То, что вы берете вину на себя, не поможет. Он знает, что стреляла Триш, и поклялся повесить ее. Я отвезу его домой и вернусь. Пока меня нет, пусть все остаются дома. – Он говорил спокойным, но не терпящим возражений тоном.
      – Хорошо. – Она смотрела на Джона, стараясь прочитать его мысли. Эдди покраснела и ласково коснулась руки Джона. – Мистер Толлмен, спасибо вам. Колин и Триш также благодарят вас.
      Джон замер. Он чувствовал тепло ее ладони даже после того, как Эдди убрала руку. Желание заботиться об этой женщине и о тех, кто ей дорог, охватило его. Он заставил себя улыбнуться:
      – Я скажу вам одну вещь, Эдди. Вы храбрая женщина.
      Эдди глядела ему прямо в глаза:
      – Вы сделали все, что в ваших силах, мистер Толлмен.
      – Это очень серьезное дело.
      – Я знаю. Что вам сказал мировой судья? – Эдди не могла удержаться от вопроса, она все утро об этом думала.
      – Мне отказали. Если кто-то появится, Эдди, никого не пускайте в дом. Я обернусь быстро, как только смогу.
      Под его пристальным взглядом ее сердце начало стучать еще сильнее. Этот незнакомец, которого она встретила всего лишь несколько дней назад, уже не казался чужим. Он стал верным другом. После долгого изучающего взгляда Джон повернулся и полез в фургон.
      Эдди смотрела, как повозка выехала на дорогу. Он назвал ее по имени. Внезапно она перестала ощущать себя одинокой.
      – Колин, дай корове травы, что мы вчера накосили. – Эдди поспешила на крыльцо. – Надо загнать барана и овец.
      – Я помогу Триш! – заявила Джейн Энн.
      – Спасибо, милая. Диллон и я займемся тестом.
      – Что сказал Прохожий?
      – Постарается как можно скорее вернуться. Он хочет помочь нам, Триш. Господь знает: нам сейчас нужна помощь.
      – Почему вы сказали, что стреляли в этого засранца?
      – Шш… – Эдди оглянулась на детей. Те заинтересовались ящерицей, вылезшей из-под крыльца. – Реншоу соберет своих, чтобы схватить тебя. А меня они не посмеют тронуть без суда.
      – Я должна была убить его. – Крупные слезы выкатились из глаз Триш. Она выглядела испуганной девочкой.
      Эдди обняла ее, и та тесно прижалась.
      – Ты мне как дочь. Я до последнего дыхания буду бороться за тебя. Вспомни, что мы пережили за эти годы. Теперь мы не одиноки. Толлмен вернется и подскажет нам, что дальше делать. Только одно знаю: я пристрелю любого, кто попробует тронуть тебя.

* * *

      Время тянулось медленно. Еда была приготовлена, дети накормлены, и Толлмену оставили. Мысли Эдди крутились вокруг продажи фермы Бердселлу за наличные. Нужно убраться отсюда не только ради безопасности Колина, но и ради Триш. Чем больше Эдди думала, тем больше убеждалась: это единственный выход. И чем скорее они уедут отсюда, тем лучше.
      – Триш, вы с Колином не побоитесь остаться ненадолго одни? Хочу пойти к Бердселлу узнать, будет ли он покупать ферму.
      – Я не боюсь этих поганых Реншоу. – Триш поправила свою черную гриву и храбро посмотрела на Эдди. Но ту не обманул ее смелый вид – губы и руки девушки дрожали. Она была напугана.
      – Если они что-то и предпримут, то только вечером; к тому времени мистер Толлмен вернется. Я уйду не более чем на час. Полагаю, лучше поговорить с мистером Бердселлом до того, как он узнает о нашей беде. Колин, помоги запрячь лошадей. – Эдди сняла фартук, поправила волосы и взяла зонтик.
      – Не беспокойтесь о малышах, я позабочусь.
      – Когда вернусь, мы погрузим в фургон столько вещей, сколько сможем. Собери еду, одежду и одеяла. Это мы возьмем в любом случае. – Эдди наклонилась обнять малышей. – Помогайте Триш, пока меня нет. Слышите? И слушайтесь ее.
      Эдди поспешила выйти, пока дети не заметили печаль в ее глазах. Колин стоял, держа лошадь наготове.
      – Вы не хотите взять меня с собой, миссис Эдди?
      – Я бы с удовольствием, но ты нужен здесь, чтобы позаботиться о Триш и малышах. Покорми кур и запри курятник. Мы их возьмем с собой, когда поедем.
      – Куда?
      – Не знаю пока, но мы уедем отсюда, как только я вернусь. Собирайте вещи.
      Когда она уже влезала в фургон, на дорожке, ведущей к дому, показался Джон. Он был сильно раздражен.
      – Куда, черт побери, вы собрались? Эдди покраснела:
      – К Бердселлу. Он хотел купить мою ферму.
      – Я же сказал ждать здесь.
      – Мы не можем здесь оставаться. Нужно уезжать, с деньгами или без них. Реншоу не успокоятся, пока не отомстят. Они повесят Триш, – голос Эдди дрогнул, – и никто и пальцем не пошевельнет помочь нам.
      – Я велел вам оставаться дома. Вы не слушаете приказаний, Эдди? – Когда она не ответила, он спросил: – Как далеко до Бердселла?
      – Пара миль, может быть, чуть больше.
      – Кто-нибудь появлялся?
      – Мы никого не видели.
      – Реншоу крайне раздражены. Думаю, они явятся ночью, чтобы схватить Триш. А вас выживут отсюда.
      Да, этот человек не из тех, кто играет словами. Он прямо говорит то, что считает нужным.
      Леденящий страх сковал Эдди. Сделав слабый вздох, она попыталась скрыть от него испуг. Она потянулась к вожжам, но Джон остановил ее:
      – Распряги лошадей, Колин. Напои и дай зерна. Ночью им придется сильно поработать. Скажи Триш, чтобы оставалась с детьми в доме. За вами могут наблюдать.
      Сильные руки потянулись к Эдди и обхватили вокруг талии. Прежде чем поняла, что случилось, ее приподняли со скамейки фургона. Когда она пришла в себя, то уже сидела впереди Джона на лошади.

      – Куда ехать? – спросил Джон, когда они выехали на дорогу.
      Прошла секунда, прежде чем она смогла собраться с мыслями, и все-таки ей было трудно говорить:
      – На… налево.
      Никогда прежде Эдди так не ездила на лошади. Когда они с Керби отправились в церковь венчаться, она сидела позади него и обнимала жениха.
      – Снимите эту чертову шляпу. Она мне мешает. Без колебаний Эдди сняла шляпу, хотя не понимала, как она может ему мешать.
      – Так-то лучше. У вас прекрасные волосы. Почему вы стягиваете их в узел?
      – Я не девочка… ходить с распущенными волосами, – запальчиво ответила она.
      – Ну и что?
      – Я не развязная!
      – Знавал я развязных женщин, которые так стягивали волосы, что у них глаза начинали косить.
      Она поняла, что он ее разыгрывает, но не захотела поддержать этот тон.
      – Вы всегда такая серьезная, Эдди?
      Ей вдруг вспомнилось: они играют в прятки в амбаре, бегут к ручью, волосы развеваются на бегу; Керби догоняет ее, увлекает на траву.
      Да, она тогда совершила глупость. А Керби просто использовал ее, а затем покинул ради мечты о приключениях. Больше она не будет столь безрассудной. Эдди считала, что Керби ушел на войну не ради идеи. Он хотел избавиться от нее и ребенка. Джон ждал ответа на свой вопрос. Эдди, не зная, как выйти из неловкого положения, сказала первое, что пришло на ум:
      – Я не разрешала вам называть меня по имени. Он рассмеялся.
      Эдди почувствовала теплое дыхание на шее. Она выпрямилась и, насколько это возможно в данной ситуации, попыталась отодвинуться от него. Эдди посмотрела на руки, державшие вожжи. Они были покрыты красивыми черными волосиками. Длинные пальцы, короткие и чистые ногти.
      Это было глупо, но у нее перехватило дыхание, а сердце стучало, как после быстрого бега.
      – Направо, – велела она, когда они добрались до колеи, которая проходила через хлопковое поле.
      Фургон въехал в густую рощу. Сверху в листве ярко сияло солнце. Было совершенно тихо, раздавалось только чавканье копыт.
      Кар! Кар! Ворона покружилась над ними и нырнула вниз.
      «Кар! Кар!» – звучало как дерзкий вызов. Затем от вершины деревьев их приветствовал разноголосый хор пичужек. Снова наступила тишина, пока издалека не донеслась песня дрозда.
      Молодой олень с оленихой появились из леса, пробежали впереди них по дороге и снова скрылись в чаще.
      – Думаю, их ждут охотники.
      – Это земля Бердселла. Никто, кроме него, здесь не охотится.
      – Что он за человек и почему хочет купить вашу ферму?
      – Он намного лучше Реншоу.
      – Ну, это нетрудно, – сухо заметил Джон.
      – Он одним из первых здесь поселился. Отец прибыл позже и купил землю рядом с ним. У Бердселла двое сыновей, и он мечтает о ферме для каждого их них. И… не хочет, чтобы Реншоу завладели моим участком. Один из его сыновей, который вернулся с войны, повздорил с Реншоу из-за негра. Эти мальчики пошли воевать не потому, что были сторонниками рабства. Им претила сама мысль, что придут янки и будут тут командовать.
      – Бердселл в курсе, что проповедник хочет отдать Колина Реншоу?
      – Не знаю. Он не лебезит перед Сайксом, как другие.
      Собаки разных пород и размеров с лаем выскочили навстречу и окружили непрошеных гостей. Белобородый, седой человек, сидевший в кресле на крыльце, прикрикнул на них, и они отбежали, но не далеко, а улеглись во дворе, с подозрением глядя на визитеров.
      Бревенчатый дом с наклонной крышей, закрывающей и переднее, и заднее крыльцо, казалось, простоял вечность. По краям крыши в небо целились дымовые трубы из камня.
      Дом окружал ухоженный сад, который пронизывали струны с привязанными тряпицами для отпугивания птиц.
      Джон остановил лошадь у коновязи, помог Эдди сойти и слез сам. Он прошел вслед за ней к крыльцу.
      – Добрый день, мистер Бердселл.
      – Привет, Эдди, – ответил старик, глаза которого впились в Джона.
      – Это мистер Толлмен, мой… друг.
      – Привет. – Джон сделал шаг вперед и протянул руку.
      – Не многих я знавал с такой фамилией. Однажды встречался с парнем с этим именем у Форт-Смита. Правда, столько лет прошло.
      – Это мог быть мой отец, Рейн Толлмен. Он объявился тут сорок лет назад.
      – Угу, наверное, это был он. Ты на него похож, как я вижу. Садитесь, садитесь. – Указав на удобные камышовые кресла, хозяин повернул голову, и пухлая симпатичная женщина так быстро появилась в дверях, что было очевидно – она подглядывала.
      – Привет, Эдди.
      – Привет, Клорис. Это мистер Толлмен. – Затем, обращаясь к Джону, Эдди представила ее: – Клорис замужем за Альфредом, сыном мистера Бердселла.
      – Выпьете что-нибудь холодненькое?
      – С удовольствием, – пробормотала Эдди.
      – Я догадываюсь, что ты приехала не просто так, Эдди, – сказал Бердселл, как только Клорис ушла в дом. – Что ты задумала?
      Эдди глубоко вздохнула:
      – Вы все еще хотите купить мою ферму?
      – Ты готова продать или это разговоры вокруг да около?
      – Я хочу продать сегодня.
      – Почему сегодня?
      – Ну… я…
      – Она выходит замуж, – мягко сказал Джон; затем, обращаясь к обернувшейся к нему в изумлении Эдди, добавил: – Думаю, мы должны сказать всю правду, дорогая. Мистер Бердселл, Эдди боится разговоров насчет своего замужества, так как после известия о смерти Керби прошло слишком мало времени.
      Клорис принесла ведерко воды. Она протянула ковшик Джону.
      – Великолепная вода, – оценил он после нескольких глотков.
      – Лучшая в Озарке. – Бердселл подождал, пока Клорис ушла в дом, и переспросил: – Почему сегодня?
      – Собираюсь вернуться к себе на ранчо в Нью-Мексико и хочу увезти Эдди с собой. Я подрядился сопровождать караван, и люди ждут меня.
      Эдди молчала. Этот человек так ловко лгал!
      – Завидую тебе, парень. Когда я сюда пришел, это была необжитая страна. Орби Джонсон, папа Эдди, появился несколькими годами позже. Сначала мы были одни, затем понаехала всякая шваль, – ругнулся он. – Орби был отличный работяга. Помог мне вырастить персики. Он был бы рад, что Эдди выходит за стоящего человека. Тот ее парень был чепуховый человек.
      Хотелось закричать! Откуда Бердселл знал, что Толлмен – хороший человек? Как он догадался про Керби? Она собралась спросить, но передумала, увидев, что Джон смотрит на нее, предупреждая взглядом о молчании.
      Эдди сжала губы, но в глазах затаилась обида.
      – Думаю, Сайкс не задержится забрать у тебя сирот. Слышал, Реншоу берет парня. Клорис говорила насчет девочки. Впрочем, не знаю, ей еще надо подрасти, пока она станет помощницей.
      – Они поедут со мной, – мягко сказала Эдди. – Я… объяснила мистеру Толлмену, что не могу с ними расстаться. Мистер Бердселл, давайте поговорим о ферме…
      – Сэр, мы тут с ней обсудили, – вступил в разговор Джон. – Пятнадцать акров хлопка, десять – под кукурузой, акр под сорго и акр сада. Амбар цел, и колодец исправный. Эдди оставит мебель, которую мы не сможем забрать, корову и овец.
      – Овец я возьму с собой!
      – Но, дорогая…
      – Овец я возьму с собой! – настойчиво повторила Эдди.
      Джон подмигнул Бердселлу:
      – Мы подумали, что шестьсот наличными – справедливая цена.
      Шесть сотен? Эдди чуть не подавилась. Она собиралась просить три сотни.
      – Это весьма большая цена.
      – Только не с учетом обстоятельств. Через год вы можете взять за эту ферму вдвое больше. И еще вот что. Давайте тяжелый фургон с парой добрых мулов, и мы сойдемся на четырехстах пятидесяти наличными.
      – Не знаю…
      Джон промолчал. Он перехватил взгляд Эдди и ободрил ее. Пауза затянулась. Бердселл почесал бороду.
      – Я не знаю, – повторил он.
      – Есть еще парень, который интересуется, но Эдди…
      – Четыреста.
      – Четыреста двадцать пять, и я запрягаю мулов.
      – Идет. – Бердселл протянул руку Джону, затем с трудом поднялся и сошел с крыльца.
      Эдди была изумлена. Мужчины совершенно не обращали на нее внимания при заключении сделки.
      Они с Джоном прошли вслед за Бердселлом на конюшню позади дома. Джон быстро пожал локоть Эдди и стал выбирать мулов.
      Через полчаса Эдди уже сидела в фургоне, к задней стенке которого Джон привязал свою лошадь. После того как она подписала купчую, Бердселл передал Джону деньги, тот пересчитал их и убрал во внутренний карман куртки.
      Клорис подошла к фургону:
      – Удачи, Эдди. Папочка сказал, что мы с Альфредом сможем жить на новом месте. Я так рада… я устала жить с соседями, – добавила она шепотом.
      – Позаботься о розах, – хрипло проговорила Эдди. – Алтеи цветут каждый год, но я все-таки сажаю семена. Дэйзи – хорошая корова, но иногда ее нужно ткнуть в бок.
      – Готова? – Джон оперся на спицу колеса, вскочил на сиденье рядом с Эдди и взялся за вожжи.
      Она кивнула, не в силах говорить.
      Бердселл подошел к фургону и протянул руку:
      – Твой дом займут не чужаки, Эдди. Орби знал, как я люблю его ферму.
      – Папа был бы рад. Прощайте, мистер Бердселл.
      – Мы вам обязаны, – сказал Джон. – Можете послать ребят вечером на ферму. На закате мы уедем. Я не исключаю, что Реншоу захотят устроить погром, узнав о нашем отъезде.
      – Клянусь, это будет для них последний погром. Да у Реншоу мозгов одна извилина.
      – Тут я с вами согласен. Желаю удачи. Джон хлестнул мулов, и фургон покатился.
      Эдди сидела словно проглотив аршин, взгляд ее был устремлен вперед. Как только дом Бердселла скрылся из виду, она повернулась к Джону.
      – Почему вы ему так сказали? – требовательно спросила Эдди.
      В глазах ее застыла обида, голос не справлялся с волнением.
      Джон нахмурился. Сделав вид, что не замечает ее гнева, он спросил:
      – Как сказал?
      – Вы знаете!
      – Что мы собираемся пожениться? Неужели мысль о замужестве настолько ужасна для вас?
      – Но… это неправда.
      – Может быть, но это сработало, не так ли? Все вышло гораздо лучше, чем я предполагал. Я заметил этот фургон, когда мы подъезжали к дому. В вашу старую повозку все вещи не поместились бы. Будем надеяться, что мы все уложим под навес до дождя.
      – Нехорошо обманывать мистера Бердселла, – настаивала Эдди. – Вы без моего участия продали ферму.
      Выражение лица Джона сменилось на удивление.
      – Именно это вас беспокоит? Вы что, глава семьи?
      – Мы не семья! – почти закричала Эдди.
      – А мистер Бердселл считает, что семья. Могло ли получиться лучше? Сколько вы собирались просить за ферму? Две, три сотни?
      Его предположение было настолько близко к истине, что ее обида испарилась. На лице Джона появилось какое-то суровое выражение, от которого ее бросило в дрожь. Эдди считала себя трезвомыслящей женщиной. Несмотря на его повелительный тон, она была благодарна ему.
      – Спасибо вам за все, мистер Толлмен. Пожалуйста, простите меня. – Она опустила глаза, руки ее были сложены на коленях. Под его взглядом Эдди начинала нервничать.
      – Не делайте такое лицо. Вы получили что хотели – фургон и упряжку.
      – Я знаю, но не каждый же день… приходится продавать дом. – Ее голос сорвался.
      – А зачем было это делать? Вы могли отослать Триш на север, Колин отправился бы с ней, и проблема решилась бы сама собой.
      Этого говорить не следовало. Эдди покраснела, глаза сердито засверкали, она совершенно забыла о вежливости:
      – Отослать, не думая, как сложится их судьба? Вы так решаете свои проблемы? С глаз долой, из сердца вон? Я так не могу.
      Он улыбнулся:
      – Вы рассуждаете как истинная женщина. Мне приятно узнавать вас. – Он натянул вожжи, чтобы мулы шли медленнее. Начался крутой спуск.
      – Ну это уж бросьте! Ваше мнение обо мне оставьте при себе.
      Его улыбка стала шире. В синих глазах читалось такое восхищение, что Эдди бросило в дрожь, несмотря на прошибивший ее от гнева пот.
      – Я нужен вам, Эдди. Я – это все, что отделяет вас от Реншоу. Бог ведает, почему наши пути пересеклись. Не исключено, что это судьба… – Он говорил спокойным тоном, как будто действительно верил во все это.
      Тишину нарушали только скрип фургона да позвякивание сбруи, и слова Джона не выходили у нее из головы: «Не исключено, что это судьба». «Глупости! У него голова забита всяким вздором», – в раздражении подумала она.
      «Судьба, вот еще! Он, верно, сошел с ума, если верит в эту галиматью!» Она хотела сказать нечто такое, что сразу поставило бы его на место, но, поглядев в смеющиеся глаза Джона, поняла тщетность своей попытки.
      – Вы сошли с ума.
      – Может быть. Лучше расскажите мне о вашем муже. Бердселл о нем невысокого мнения.
      – Я не хочу обсуждать с вами моего мужа ни сейчас, ни потом.
      Впрочем, странным образом Эдди чувствовала себя хорошо. Она объясняла это тем, что месяцами, даже годами, не общалась с интересными людьми. С неудовольствием отметила, что ей приятно с ним разговаривать. Ощущение полноты жизни охватывало Эдди в его присутствии, ей доставляло удовольствие смотреть на Джона. Она была рада, так рада, что он находится рядом с ней.
      Джон сам не понимал до конца, зачем он ей все это наговорил. Ведь сам-то не верил. Его учили, что мужчина в одиночку прокладывает себе путь. Он решил двигаться прямо или в обход. В удачу не верил. Успех творит сам человек.
      Джон взглянул на сидевшую рядом женщину. Его раздражало, что ему нравилось смотреть на нее. Несмотря на деликатность, она обладала силой. У нее было прошлое, и она может настоять на своем, считая, что права. Он одобрял ее привязанность к Триш и мальчику и даже верность мужу, хотя парень был, похоже, недалекий.
      Джону стало интересно, а страстная ли она любовница. Внезапно он почувствовал, как в нем нарастает желание. Дьявол! В его планы не входило увлечься женщиной всерьез, особенно женщиной с довеском. Одно дело – ее сын, но мальчик с сестрой и Триш – это уже готовая семья, и большой дом будет сразу же заполнен. Откуда же эта проклятая мысль? Перед глазами у него была Эдди, стоявшая посреди тенистого двора – длинная юбка, волосы до талии и темноволосый ребенок, прижавшийся к ней.
      Проклятие! Дело серьезное. Значило ли это, что он нуждался в женщине? Джон был разборчив в своих связях. Стриженых женщин всегда достаточно в салунах. В одном Джон уверен: при виде Эдди Гайд сердце у него готово было вырваться из груди. И ему очень хотелось заботиться о ней. У Эдди ясный ум и сильный характер. Тело стройное и нежное.
      – Ох! – Восклицание Эдди прервало поток его мыслей. Натянув вожжи, Джон повернул мулов к дому. – О Боже! Я только сейчас поняла, что… наверное, не справлюсь с этими мулами!
      – Не беспокойтесь. Вам не придется править ими.
      – Но… – Эдди запнулась и поглядела на Джона. Тот замер, вглядываясь вперед. Он насторожился, как вожак, защищающий свое стадо. – Что это?
      – Там кто-то есть. Если я велю слезть, выполняйте без разговоров.
      – Но я ничего не вижу.
      – Моя лошадь, она что-то чувствует. Тут еще чей-то жеребец.
      Эдди оглянулась на привязанную лошадь Джона. Уши у нее были подняты, ноздри раздувались, она пофыркивала.
      – Ох, не надо было мне их оставлять! – Глаза Эдди обшаривали дом, ища Триш и детей. Входная дверь была заперта, во дворе ни души.
      Не сказав ни слова, Джон погнал мулов вокруг дома на задний двор. Сердце у Эдди от ужаса колотилось. Ей бросилась в глаза пятнистая лошадь, привязанная к изгороди возле бака с водой, затем она увидела Колина и бородатого мужчину, сидевших на крыльце. У Колина в руках была подзорная труба. Джон выругался, остановил мулов и привязал вожжи к рукоятке тормоза. Он не успел помочь Эдди, как она спрыгнула на землю и бросилась к крыльцу.
      – Все в порядке? – Волнение чуть отпустило ее, когда она увидела улыбку на лице Колина.
      – Помните мистера Симмонса, миссис Эдди? Он дал мне поглядеть в трубу. Триш не хочет выходить.
      – По крайней мере она умеет слушаться. – Джон встал рядом с Эдди. – Что ты здесь делаешь, Симмонс?
      – Привет, Толлмен. – Бородач улыбнулся. Он был ростом с Джона, но гораздо крупнее. – Просто проезжал мимо.
      – Ни хрена. Я видел следы копыт твоей лошади на холме. Ты следил за домом в трубу.
      – Клянусь, я был о тебе невысокого мнения. Слышал, какой ты следопыт, но не верил.
      – Это было нетрудно. Большие отпечатки копыта. Если надумаешь следить за кем-то, сначала смени лошадь.
      Симмонс кивнул головой и улыбнулся. Колин, следя за разговором мужчин, казалось, был озадачен.
      – Доброго вам дня, – сказал Джон, меняя ход мыслей. И, не сводя глаз с Симмонса, взял Эдди под локоть, когда она взошла на крыльцо.
      – Остаешься здесь, Толлмен? – спросил Симмонс.
      – Вроде так. Я женюсь на миссис Гайд. – Говоря это, он сильно стиснул ладонь Эдди.
      – При таком раскладе я бы хотел перемолвиться с тобой парой словечек.
      – Иди к своей лошади. Я сейчас. – Джон распахнул дверь и втолкнул Эдди, прежде чем она смогла возразить что-либо.
      – Почему вы ему так сказали? – сердито прошептала она.
      – Подумайте сами. Если он будет знать, что вы находитесь под моей защитой, то не посмеет угрожать.
      – Но…
      – Спорить нет времени. – Он схватил ее за плечи. – Вы с Триш собирайте все необходимое. В первую очередь посуду, еду, постели и одежду. Посмотрим, останется ли место. Через два часа уезжаем, так что не теряйте времени.
      Он вышел, оставив дверь открытой. Триш и дети стояли в углу за сложенными корытами. Тут Эдди заметила, что на кухне осталась только мебель.
      И сморгнула набежавшие слезы.

      Джон мало что знал о Джерри Симмонсе, известном больше под кличкой Пистолет. Он не слышал о нем ничего плохого, впрочем, как и хорошего. Утром Джон обнаружил, что кто-то наблюдает за домом. Следы глубокие, значит, всадник был мужчина крупный. Когда он увидел Симмонса и его подзорную трубу, связать факты оказалось несложно. Джон не испытывал особого уважения к людям, которые шпионят за женщинами.
      – Колин, – позвал он мальчика, болтавшего с Симмонсом. – Миссис Эдди нужна помощь.
      – Пока, мистер Симмонс. Спасибо, что разрешили посмотреть в трубу. – Пробегая мимо Джона, Колин озадаченно и встревоженно посмотрел на него.
      – Ну, Симмонс, чем ты занимался? Вытаскивал из парня сведения о женщинах?
      – Допустим. Но узнал немного. Мальчуган молчалив, как черепаха.
      – Говори, что собирался делать. У меня мало времени.
      – Зачем ты сказал, будто женился? Она очень удивилась, услышав эту новость.
      – Не твое дело, но я собираюсь на ней жениться. Она еще об этом не знает.
      Пистолет засмеялся:
      – Типично для человека, который берет что хочет!
      – Я никогда не беру женщину, если она этого не хочет.
      – Я не хотел обидеть тебя… и леди. Пошли покажу кое-что.
      Они отправились через амбар на задний двор. Пистолет шел первым. Вскоре он остановился и, уперев руки в бедра, ухмыляясь, сказал:
      – Посмотри, какой кусок дерьма.
      На куче навоза сидел лысый жилистый коротышка. Ноги у него были стянуты веревкой, во рту кляп, а поднятые руки привязаны к ветке у него над головой. Судя по свежести лепешек, на которых он сидел, корову согнали с ее любимого места в тени недавно.
      Из-под жидких соломенного цвета волос на Джона и Пистолета смотрели водянистые глаза.
      – Воняет, а?
      – Кусок дерьма, – холодно ответил Джон. – Где ты его нашел?
      – Рыскал тут с ружьем. Увидел его в трубу. Знал, что тебя нет, поскольку видел, как ты с ней уезжал. Решил посмотреть, что он тут делает.
      – Это Реншоу.
      – Ага. Заткнул рот задолго до того, как я запихнул кляп. Естественно, пришлось для начала вытереть дерьмо с сапог об него. – Симмонс явно забавлялся.
      Джон поднял валявшуюся винтовку, вытащил обойму, затем ухватился за ствол и шарахнул о дерево с такой силой, что ложе расщепилось, затвор сломался и вывалился.
      Человек на земле задергался от ярости. Из-под кляпа пробивались гневные хрипы.
      – Ты, сукин сын, – прорычал Джон. – Я тебе зубы пересчитаю. Симмонс с тобой чересчур мягко обошелся. Повешу, но сначала вырежу шкуру на спине. Когда твои придут сюда, скажешь им, что, если станут искать женщин, я им по одному… засажу в спину, когда они и думать не будут.
      Джон хотел припугнуть, и ему это удалось. Человек побледнел. Он со страхом смотрел, как Джон выкинул части винтовки и вернулся в амбар.
      – Мальчик знает про него? – спросил он вошедшего следом Джерри.
      – Нет, не вижу надобности говорить ему.
      – Что тебе сказал Реншоу?
      – Он собирался подстрелить девку, искалечившую его кузена.
      – Похоже на правду, она его подстрелила. Теперь ему не пахать, не скакать.
      – Слышал в городе об этой семейке. Много там чего. Некоторые ядовитее гадюки. Они сюда заявятся, жаждут крови.
      – Ага.
      – Нужно помочь загрузить фургон? Мальчик собрал инструмент, сбрую, веревки.
      – Ты уже все выяснил, так?
      – Ага. Вытряхнул из Реншоу. Его кузен захотел мальчика, а девушка подстрелила его. Семейка явится мстить, так что вам надо сматываться. Думаю, для одного это слишком, а вдвоем мы справимся.
      Джон подозрительно взглянул на собеседника:
      – Зачем тебе это нужно? – Когда верзила пожал плечами, он добавил: – Ты не на своей земле, Симмонс. Последнее, что я про тебя знаю, это как ты с женщиной киова бродяжничал на Волчьем Ручье.
      – Не знал, что я такой знаменитый. Сам Толлмен все про меня знает.
      – Что тебя сюда привело?
      – То же, что и тебя, полагаю.
      – Что же?
      – Жду Ван-Винкля. Я подрядился охотником в его отряд.
      – Дьявол!
      – Ты ведешь для него разведку?
      – Я сопровождаю его отряд. Но если он подписал контракт с тобой, я ему не нужен.
      – Скажи это Ван-Винклю.
      – Так и сделаю.
      Затем Джон отвязал лошадь, напоил ее, заменил уздечку недоуздком и вывел на поляну.
      Когда он вернулся, Пистолет распряг мулов и вел их поить. Джон вошел в дом. Все работали. Эдди дала Диллону и Джейн Энн по наволочке, чтобы они складывали туда одежду. Триш и Колин таскали наверх еду из подпола. Кивнув, Джон пошел в спальню, вынес оттуда соломенный матрас и оттащил его в фургон. Затем вернулся за другим матрасом и периной, которую, он был уверен, Эдди не захочет оставить.
      Пистолет притащил из амбара все самое необходимое. Он, очевидно, знал, что брать, а что оставить. Джерри работал быстро, как будто делал все это раньше. Когда Джон попросил помочь, они загрузили бак и ореховый комод в фургон.
      – Позже мы все вытащим и перепакуем, – сказал Джон, встретив озабоченный взгляд Эдди. Ее прялка стояла на груде утвари, сложенной в корыто. – Предстоит ехать всю ночь, Эдди, – объяснил Джон, укладывая матрасы. – Нам нужно оставить место, чтобы уложить спать малышей.
      – Овцы могут поехать в другом фургоне. Джон спрыгнул с фургона и поглядел на нее так, как будто у нее выросли рога.
      – Мы же договорились, что овец возьмем с собой.
      – Эдди, нужно оставить овец!
      – Я их возьму, они мои и это мой фургон. – Овец можно купить в другом месте.
      – Только не таких. Ушли годы, чтобы получить этих мериносов. Они поедут в задней части фургона, с инструментами. Постелем им соломы.
      – Эдди, будьте благоразумны. Нам ехать всю ночь и весь завтрашний день. Нужно убраться отсюда как можно быстрее. Мои люди ждут с фургонами возле Ван-Берена. Если мы доберемся до них, прежде чем Реншоу поймают нас, то целый полк Реншоу и чиновников не завладеет Триш и Колином. – Он говорил обычным тоном, чтобы не напугать ее.
      – Пожалуйста, Джон. – Эдди коснулась руки Толлмена и умоляюще посмотрела ему в глаза. В первый раз она вслух произнесла его имя и сама дотронулась до него. – Овцы помогут заработать нам на жизнь.
      – Эдди, вам не придется этого делать. Я позабочусь о всех вас.
      – Нет! – Она отдернула руку, как будто коснулась раскаленного железа. – Мы не нищие. Я благодарна за все, что вы для нас сделали, и, надеюсь, однажды отплачу вам добром. На деньги, вырученные от продажи фермы, куплю небольшой участок, из овечьей шерсти буду вязать вещи и продавать их.
      Его захлестнула волна нежности к этой храброй женщине. Глаза Эдди молили о понимании. Он поднял руку и поправил прядь ее волос. Голова разрывалась от тысячи мыслей, которых он не мог высказать.
      Джон обернулся и крикнул Симмонсу, чтобы тот постелил солому в задней части фургона и погрузил овец.
      Эдди в последний раз обошла дом. Она потрогала кухонный стол, спинку кресла-качалки, железное основание кровати.
      Горбатый сундук больше не стоял возле кровати – он был набит постелями, утварью, включая часы ее мамы, портрет родителей на свадьбе, гребень с рукояткой из слоновой кости, щетку и зеркало, которое отец с матерью подарили ей за год до смерти. Джон погрузил сундук в фургон.
      Она взяла два табурета с кухни, а четыре оставила Бердселлам вместе со столом с глубоким надрезом от ножа Диллона и рабочим столиком. Клорис не знает, что с одной стороны печь горячее, а печная труба, выходящая через крышу, иногда падает, разбрасывая копоть по всей кухне. «Прощай, мой дом. За твоими стенами я провела детство, горевала о родителях, родила сына. Никогда не забуду, как ты укрывал меня холодной дождливой ночью. Мы вместе делили радость и печали. Теперь пришло время уезжать».
      – Эдди, – позвал ее Джон от дверей.
      Она быстро обернулась, глаза были полны слез.
      – Мы готовы. – Эдди решительно посмотрела на него.
      – Тогда вперед.
      Джон закрыл за ней дверь и помог влезть в фургон. Затем обошел повозку, проверяя, как привязан брезент. Диллон и Джейн Энн уместились в гнезде, которое он им устроил. Дети были так возбуждены, что едва сдерживали себя.
      Триш, в коричневом полушерстяном платье с зонтиком в руках, уселась рядом с Колином на сиденье второго фургона. Она во время сборов сделала больше, чем остальные, и все это практически молча. То, что ей не нравился Симмонс и она ему не доверяла, было очевидно.
      Пистолет влез на лошадь и подъехал к Джону, который привязывал своего жеребца к нагруженному фургону:
      – Буду посматривать кругом. Не думаю, что они заявятся прямо сюда. Начнут рыскать и найдут родственничка. Это займет какое-то время.
      – Фургоны легко обнаружить по следу.
      – Проклятие! Наверное, остальные такие же дураки, как этот кузен, у них в голове простокваша вместо мозгов. Они забудут о фургонах и примутся за меня. Я постараюсь отвлечь их. Прежде чем придут в себя, они будут на полпути в Литтл-Рок.
      – Хорошо, я у тебя в долгу.
      Симмонс развернул лошадь и, подъехав к Триш, коснулся шляпы:
      – Вам нечего бояться, миссис Триш. Эти Реншоу не догонят вас. Толлмен знает, что делает. Встретимся завтра.
      Триш взглянула на него. Ее бледное лицо оттенял темный воротник платья. Черные волосы, медовые глаза, маленькие, как лепестки, губы делали Триш очень привлекательной женщиной. В этот миг Симмонс навсегда запомнил ее образ. Слегка наклонив голову, он резко тронул лошадь и отъехал.
      Джон подождал, пока Симмонс объехал амбар и направился к холму за домом, затем обратился к Колину:
      – Двинемся быстро, лошади еще свежие. Затем перейдем на обычный шаг. – Он посмотрел на Триш, глядевшую прямо перед собой. – Пусть Триш немного поуправляет. Не надо выматываться, силы нам еще пригодятся. Держись близко ко мне, но пусть твоя упряжка не приближается слишком к моей лошади. Если будет нужна помощь – зови. Ехать будем, пока не стемнеет, затем найдем место для отдыха.
      – Как думаете, они поедут за нами? – спросил Колин.
      – Да, – честно ответил Джон. – Им ничего не остается, как отправиться в погоню, чтобы сохранить лицо. Но Симмонс уведет их в сторону и даст нам шанс оторваться.
      – Куда мы едем, мистер Толлмен?
      Даже Эдди не осмелилась спросить его об этом.
      – У меня люди с фургонами к западу отсюда. Едем к ним.
      Джон обошел фургон Колина, проверяя, хорошо ли все привязано, потом сел рядом с Эдди.
      – Ну, едем. – Он хлестнул лошадь длинным змеевидным бичом. Фургон дернулся, замер и двинулся вперед. Джон взглянул на сидевшую рядом женщину. – Не печальтесь так. Когда-нибудь вы вернетесь сюда.
      – Не знаю, захочется ли мне.
      Не отрывая глаз от дома, Эдди схватилась за сиденье. В горле у нее пересохло. Сердце молотом стучало в груди.
      «Прощай… прощай… прощай…»
      Фургон удалялся.
 
      Они выехали на закате. Эдди не смотрела назад. Ее затуманенные слезами глаза смотрели вперед. Она не слышала смеха малышей, доносящегося из фургона. Их жизнь продолжалась, а она начинала новую, доверившись человеку, которого встретила три дня назад.
      Эдди всегда любила ранние вечерние часы. Ей нравилось наблюдать, как меняется цвет неба, а холодный свежий воздух наполняется запахом кедра. Она подумала, что начало новой жизни удачно пришлось на вечер.
      «В юности, – подумала Эдди, – все легко и просто». Она никогда не представляла, что жизнь окажется такой тяжелой, полной разочарований. Как любая девушка, Эдди мечтала выйти замуж за любимого человека. Его образ менялся, пока она росла, но всегда он оставался сильным и любящим. Он бы устроил их жизнь.
      Тем летом пять лет назад, когда на ферме появился Керби, ей показалось, что она встретила такого человека. Эдди ощущала пустоту, томление, которое необходимо удовлетворить. Она была одинока.
 
      Темнело.
      С момента, как они покинули ферму, Эдди не произнесла ни слова, молчал и ее спутник. Дети сзади на матрасе шептались и хихикали.
      – Мистер Толлмен, деньги за ферму все еще у вас?
      – Если они вам нужны, они в табакерке под сиденьем. Но лучше не держать их при себе.
      – Я хочу заплатить вам.
      – Заплатите.
      – Назовите цену, – коротко сказала Эдди.
      – Ну, давайте посмотрим. Я не оплатил в гостинице во Фрипоинте счет и оставил там отличную одежду. Если владелец откажется взять мою одежду в зачет счета, он предъявит мне иск.
      – Я не знаю, чем могу здесь помочь.
      – Возьмите меня под свое крыло и заботьтесь, как о других сиротах.
      – Вы не сирота! – отрезала Эдди.
      – Успокойтесь, Эдди. Вы не в себе. Я знаю, что такое внезапно покинуть дом, и не осуждаю вас. Иначе ведь пришлось бы остаться и сразиться с Реншоу. На их стороне закон, даже если у Триш было серьезное основание стрелять в этого ублюдка. – Он посмотрел на нее. Ветер раздувал волосы. Стройное тело вытянулось, как шомпол. Затем ему показалось, что плечи слегка опустились.
      – Я понимаю.
      – Даже если бы Триш не подстрелила Реншоу, проблемы только начинались. В магистрате сказали, что Реншоу получил разрешение забрать у вас Колина.
      – Ох, ради Бога!
      – И это еще не все. Проповедник Сайкс собирался отобрать у вас Диллона.
      Эти слова больно ударили Эдди.
      – Отобрать Диллона? Сайкс… заберет Диллона, потому что я не хочу отдавать Колина?
      – Нет, не так. Думаю, вы спровоцировали проповедника, когда тем утром ругались и назвали его лицемером. Теперь он уверен, что мальчика нужно забрать из дома падшей женщины. Другими словами, забрать из борделя.
      – Борделя? – задохнулась Эдди. Когда к ней вернулось дыхание, ярость накатила на нее, как волна. Гнев был так силен, что она стала заикаться. – Почему… этот старый сукин сын?
      – Эдди, что за выражения! Опять вы ругаетесь. – В его голосе звучал смех, но это не смягчило ее гнева.
      – Забрать сына? Да я убью этого властного жирного лицемера, разглагольствующего о Библии. Гадина он, вот кто. Увижу его еще, плюну ему в морду. Падаль для ворон! Вонючий трус! Он не осмелился бы забрать ребенка от отца, будь он самой последней дрянью! – Эдди была настолько взволнована, что гневные, горькие слова лились из нее как из рога изобилия. Она сложила зонтик и стала обматывать один из шнурков вокруг запястья, пока он не лопнул.
      Джон отвернулся, не в силах удержаться от улыбки. Он отвлек Эдди. Рассердилась она сильно. Джон был рад, что припас новости на такой случай. Это отвлекло ее от мыслей о покинутом доме.
      Эдди продолжала бормотать угрозы:
      – Этот надутый осел проповедник никогда не коснется моего сына, а этот выродок сатаны, опора церкви, как говорит Сайкс, не протянет грязные руки к Триш и Колину. Я им сперва размозжу головы! Джон присвистнул:
      – Надеюсь, ты никогда не рассердишься на меня, дорогуша.
      Эдди была так сердита, что обращение прошло мимо ее сознания. Она обернулась на Джона:
      – Я так чертовски устала – некому постоять за меня. Устала от всего этого. Вы слышите? Устала!
      – Слышу. Вы не виноваты, – сказал Джон обычным голосом.
      – Отныне я буду другой. Можете поставить на это последний доллар.
      – Удачи.
      – Не успокаивайте меня, мистер Толлмен.
      – Да нет, Эдди, я просто согласен с вами. Она уставилась на него:
      – Вы не знаете, что это такое – быть одинокой женщиной. Проклятые мужчины! Они не верят в женские мозги. – Эдди обернулась на фургон сзади них. – А где мистер Симмонс?
      – Он собирался посмотреть, что будет делать Реншоу.
      – Это хорошо, я ему тоже заплачу.
      – Нет, не заплатите. Потому что он не нанимался. Симмонс сам предложил помощь. – Джон говорил резким, почти сердитым тоном.
      Эдди молчала, сама удивляясь своей развязности. Она собралась с мыслями:
      – Как далеко ваши люди и почему они там, а вы здесь?
      – Если будем ехать с такой скоростью, то встретимся завтра к концу дня. Они привезли зафрахтованные фургоны из Сент-Луиса, а я здесь, потому что пытаюсь спасти вашу семью от Реншоу.
      – А почему вы не вместе с людьми и фургонами?
      – Я приехал в Сент-Луис, заказал товары и оставил людей грузить их, потом съездил к своему кузену Захарии Куиллу на станцию Куилл, небольшое местечко на реке Вабаш.
      – Что же привело вас во Фрипоинт? – спросила Эдди.
      – Кузен попросил, в порядке особого одолжения, чтобы я разрешил отряду его друга ехать с нами через индейские земли и Оклахому. Он двигается из Спрингфилда и встретится с нами через пять дней.
      – Это все еще не объясняет, почему вы остались во Фрипоинте.
      – Надо было убить время. Хотелось отдохнуть, принять ванну, посетить… таверны.
      – Ох!
      – Вы убедились, что я не преступник, шпион или дезертир? Кстати, их теперь полно после окончания войны.
      – Думаете, мы на них наткнемся? Он пожал плечами:
      – Возможно, а может, и нет. Но есть другая причина, почему я хочу достичь своего лагеря как можно скорее. Есть бандиты, для которых вы с Триш – больше чем деньги.
      – Вы меня пугаете?
      – Нет, Эдди, я просто честен с вами. Помолчав, Эдди спросила:
      – Ван-Берен большой город?
      – Почти как Фрипоинт.
      – Нужно найти подходящий дом.
      – Сейчас не беспокойтесь, мы об этом еще поговорим.
      – Мамуля. – Диллон встал и потянул ее за плечо. – Я хочу писать!
      – Диллон, пожалуйста…
      – Мне надо, – нетерпеливо повторил Диллон, переминаясь с ноги на ногу.
      – Я тоже хочу, – заявила Джейн Энн еще громче Диллона.
      – Чуть позже.
      – Но мне необходимо, мамуля.
      – Можете вы еще чуток потерпеть? – спросил Джон. – Проедем немного и остановимся дать отдых лошадям. Сможете попить и сходить в кусты.
      – Я подожду, – ответил Диллон.
      – И я, – словно эхо, повторила Джейн Энн, и они опустились на матрас.
      Как странно, подумала Эдди, она нисколько не смущалась в присутствии этого странного человека, когда говорила о естественных человеческих надобностях.

      Эдди встревожилась, когда увидела, как Джон отвязывает свою лошадь от фургона.
      – Проедусь назад милю-другую, посмотрю, преследуют ли нас. Напоите лошадей и мулов, но не более чем по ведру. – Он вскочил на неоседланную лошадь. – Эдди, если что случится, выстрелите два раза.
      Когда он уехал, некоторое время все стояли неподвижно. Затем Колин вытащил из фургона два ведра, подал одно из них Триш и направился к ручью.
      – Берегись змей.
      – Миссис Эдди, зачем лишний раз об этом говорить? – проворчала Триш.
      – Мамуля…
      – Зайди за фургон, Диллон, и делай свои дела. Джейн Энн, ступай к ручью с Триш.
      Эдди подождала, пока сынок снова появился у нее на глазах, и пошла проверить овец.
      – Вы в порядке, мистер Джефферсон? – обратилась она к барану. – Следили ли вы за подругами? – Овцы спешно поднялись на ноги. – Сейчас напьетесь.
      Когда овцы были напоены, а лошади и мулы протерты мешковиной, семейство спокойно принялось за лепешки с мясом, которые Эдди бережно завернула в холстину и хранила под сиденьем фургона.
      Стоя на пустынной темной дороге, она внезапно осознала, в какую сильную зависимость от этого человека, столь стремительно ворвавшегося в ее жизнь, попала. Он теперь – ее сила и мужество. Как будет без него? Справится, Эдди была уверена. Правда, она уже привыкла, что рядом Джон, который делит с ней ее заботы.
      – Миссис Эдди, вам плохо? – Триш уложила детей и пришла к ней.
      – Не то чтобы плохо, – прошептала Эдди. – У меня ощущение, что меня все покинули.
      – Вы переживаете из-за продажи фермы? Если бы я не застрелила этого мерзавца…
      – Думаю, иначе нам бы не удалось отстоять Колина. Нет, мне не плохо. Сначала я очень расстроилась, а потом ничего, я ведь всегда мечтала увидеть новые места, заниматься чем-нибудь иным. Не хотела жить до самой смерти на этой ферме.
      – Вы меня не проклинаете?
      – Конечно, нет! – Эдди обняла девушку. – Не смей так думать!
      – Что мы будем делать, когда Прохожий довезет нас до города, где Реншоу нас не найдет?
      – Я спрашивала его. Он сказал, что мы ночью поговорим об этом. Думаю, он благородный человек. Должен быть таким. Иначе зачем он рискует, помогая нам?
      – А этот Симмонс? Чего он крутится здесь?
      – А ты что думаешь, Колин? – обратилась Эдди к стоящему рядом мальчику. – Кажется, ты лучше нас знаешь мистера Симмонса.
      – Он охотник, – ответил Колин. Эдди ласково посмотрела на мальчика, который был лишен беззаботного детства. – Добывает мясо для отряда, движущегося через Оклахому в Нью-Мексико. Он хороший человек, но, мне кажется, мистер Толлмен его недолюбливает.
      Ухнула сова. Они замолчали и прислушались. Сова снова ухнула.
      – Тихо, да? В такие ночи являются привидения. Клянусь, тут где-то кладбище рядом, – в испуге прошептала Триш.
      Эдди посмотрела на восток и увидела, как над холмами всходит луна.
      – Мистер Толлмен сказал, что мы проедем всю ночь и встретимся с его людьми завтра вечером.
      – Что же будем делать? – спросил Колин.
      – По правде говоря, не знаю. Остается доверять ему.
      – Он воспользовался моментом и был таков, – пробормотала Триш. – Прохожий не вернется.
      – Он оставил седло, – быстро ответил Колин. – Без него не уедет.
      – Ничего страшного. Пока у меня ружье в руках, я ничего не боюсь… кроме привидений. – Триш пыталась казаться храброй, но голос у нее дрожал.
      Все трое молча сидели возле фургона, где спали дети. Глаза Эдди пронизывали темноту, улавливая каждое движение. Она дрожала от ночной прохлады и согревала себя, потирая ладонями плечи.
      Наступила почти полная тишина, прерываемая только случайным вспархиванием птицы или дальним криком койота. Облако закрыло луну.
      – Эдди, это я. – Голос Джона донесся со стороны ручья. Затем они услышали стук копыт по скалистому берегу.
      Когда Джон, ведущий под уздцы лошадь, появился перед ними, Эдди испытала громадное облегчение.
      – Все в порядке? – спросил он.
      – Да. Животные напоены и отдыхают. Вы видели кого-нибудь?
      – Нет. Симмонс говорил, что уведет их в сторону, думаю, он это сделал. Но утром Реншоу снова пойдут по следу. Они так легко не сдадутся, – сказал Джон, припомнив кузена Реншоу, сидящего на свежей навозной куче. Он привязал лошадь к фургону. – Надо ехать. Колин, ты отправишься первым. Направишь лошадей, дальше они сами пойдут. Держи быстрый шаг. У тебя есть винтовка?
      – Да, сэр.
      – Я могу поехать с Триш, а Колин с вами, – предложила Эдди.
      – Нет. Колин хорошо правит, а Триш умеет обращаться с винтовкой. Они дополняют друг друга. – Он подставил ладонь под локоть Эдди и помог ей взобраться на сиденье. – Малыши спят?
      – Им давно пора спать. Даже волнения пути не помешали детям заснуть. – Эдди развернула сверток с оставленной для него едой и, когда фургон тронулся с места, разломила лепешку, вложила внутрь кусок мяса и подала ему. – У меня не было времени приготовить что-нибудь. Надеюсь, это успокоит на время позывы голода. Джон откусил кусок:
      – Хоть чуть-чуть утолю голод, а то желудок ноет.
      – Сзади фляжка с молоком. Сделаем масло. – Она рассмеялась. – Я утром испекла три хлеба. Можем есть с вареньем и медом, так что голод нам не грозит. Дети слишком устали сегодня и вечером почти не ели, но завтра наверстают.
      Прежде чем начать говорить, Джон покончил с двумя лепешками. Он решал проблему, как подойти к Эдди с предложением. Чем больше думал об этом, тем больше был уверен, что Эдди и ее семья должны заполнить пустые комнаты его гасиенды. И эта мысль появилась не потому, что Джон взял на себя ответственность за их безопасность. Поручи он их своему другу в Форт-Смите или пошли их на север, на станцию Куилл, они и там бы нашли защиту от Реншоу. Но Толлмен не знал, как далеко распространяется власть мирового судьи Фрипоинта.
      Джон повернулся, чтобы посмотреть на красавицу, сидевшую рядом с ним. Ее лицо было повернуто к нему, как будто она его изучала. Луна освещала Эдди, и при этом свете отчетливо проступали ее мужество и сила. Да, она – именно та женщина, которая ему нужна. Эдди не скуксится при первых признаках беды. Глядя на нее, он вспомнил где-то вычитанные слова: «Главное в жизни мужчины – это встретить хорошую женщину. И когда она появится на его пути, он будет дураком, если пройдет мимо».
      – Я не дурак.
      Услышав возглас Эдди, Джон осознал, что произнес вслух свои мысли.
      – Разговаривал сам с собой, – быстро проговорил он и улыбнулся. – Вот что значит слишком много времени провести в одиночестве.
      Эдди понимающе кивнула:
      – Я тоже так делала, когда жила одна.
      – Давно это было?
      – Восемь лет назад, когда папа и мама умерли, когда Диллон еще не родился. Тогда я разговаривала с ним и овцами. Конечно, я не знала, что это будет Диллон.
      При свете луны впереди был четко виден другой фургон. Там все тихо, только позвякивала сбруя, скрипели колеса да раздавался глухой звук копыт.
      – Зачем вы велели Колину ехать первым?
      – Я боялся, что его лошади приблизятся слишком близко к моей и она их зашибет. Виктор предупреждает меня о приближении другой лошади, когда я еще ее не слышу.
      – Мистер Толлмен…
      – Можете вы называть меня по имени?
      – Мы не настолько хорошо знакомы.
      – И как много времени вам потребуется?
      – Ну… я не знаю. Но я хочу сказать, как мы все вам благодарны.
      – Эдди, если вы еще раз мне об этом скажете, я сброшу вас с сиденья.
      – Ого! – Она рассмеялась. – Хорошо. Я не буду повторять это снова… сегодня.
      – Ни завтра, ни послезавтра, никогда больше. Помолчав, Эдди призналась:
      – Триш и Колин волнуются. Я тоже. Я знаю только, что мы движемся на запад, а Форт-Смит и Ван-Берен в том направлении.
      – И мой караван фургонов.
      Джон понимал, что Эдди ничего о нем не знает, кроме того немногого, что он рассказал ей в первый день за завтраком и еще чуть-чуть после отъезда с фермы. Она должна верить ему, чтобы принять решение, столь решительно меняющее жизнь ее семьи.
      – Вы мне доверяете, Эдди?
      – О Господи! Если бы нет, меня бы сейчас здесь не было.
      – Почему? Почему вы мне верите?
      – Ну, наверное… потому, что вы помогли нам в ту первую ночь. И… вы вызываете доверие.
      – Ну, это не причина.
      – У меня не было большого выбора, да?
      – Не было. Я не люблю трепаться, особенно о себе. Но ввиду того, что… у меня есть некоторые планы относительно вас, думаю, нужно рассказать вам кое-что.
      – Относительно меня? Что вы имеете в виду? Не отреагировав, Джон начал говорить:
      – Мне тридцать. Я из хорошей семьи. Моих родителей уважают и в Арканзасе, и в Нью-Мексико. Отец отказался встать на сторону одной из воюющих сторон, и мы с братом разделили его позицию. На моем ранчо в Нью-Мексико, возле так называемой Лосиной горы, я выращиваю скот, пятьсот голов, и примерно столько же лошадей. Это идет на нужды армии.
      Джон говорил быстро, как будто хотел побыстрее с этим покончить, но замедлил речь, приступив к описанию дома:
      – Дом расположен на длинном пологом склоне широкой долины. Рядом протекает чистый ручей. По его берегам персики и хлопок. Еще растут цветы юкки. Из их корней делают мыло. К югу и западу от долины великолепные луга, а вдали большая река. Мой дом, или по-испански «гасиенда», глинобитный. Стены в два фута толщиной, крыша плоская. В нем тепло зимой и прохладно летом. Дом построен в виде буквы U. Есть внутренний дворик, а там глубокий колодец в тени деревьев. Джон замолчал.
      – Все это звучит замечательно, – сказала Эдди, чтобы заполнить паузу.
      – Большинство комнат пустует. Во дворе не играют дети.
      Тишина.
      Эдди взглянула на него. Он смотрел прямо перед собой, руки опущены, поводья повисли.
      – Вы понимаете, к чему я клоню, Эдди? – Когда она не ответила, он продолжил: – Я прошу вас поехать со мной, жить в моем доме. Комнаты наполнятся детишками. Вам нужен человек, который защитит вас.
      Эдди была озадачена. Жизнь зависела от ее решения. Молчание затягивалось. Джон ждал. Эдди прокашлялась. Она почувствовала его напряженный взгляд, и ее внезапно бросило в жар. Эдди затаила дыхание.
      – Я надеялся, Эдди, что вы согласитесь.
      Его слова вернули ее к действительности. Собравшись с духом, она подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза и заговорила холодным тоном:
      – Вы предлагаете непристойную связь?
      – Нет, если только считать замужество непристойностью, – ответил он так же холодно.
      – Почему вы хотите жениться на женщине, которую совсем не знаете? Ведь у меня трое детей да еще близкая подруга. Триш будет жить со мной сколько захочет.
      Он ответил на вопрос вопросом:
      – Как вы смотрите на то, чтобы проехать со мной тысячи миль через индейские земли и поселиться на ранчо, но не выходя за меня замуж?
      – Конечно отрицательно! Кто я, по-вашему? Проститутка?
      – Если бы я так думал, то не делал бы вам предложения. – Его тон был мягкий, но решительный. Напряженность нарастала.
      Эдди сглотнула и храбро начала:
      – Мистер Толлмен, вы оказали мне честь… тем, что считаете себя кандидатом в спутники жизни. Однако я должна отклонить ваше предложение. Как только мы достигнем места назначения, можете быть свободны. Вы выполнили свой долг.
      Джон рассмеялся, а Эдди замолчала, лицо ее покраснело.
      – Я рада, что вы находите мое решение таким… занимательным.
      Джон молчал, широко улыбаясь. Он смотрел на ее нежный лоб, брови, розовые щеки. Когда взгляд остановился на губах, она судорожно вздохнула.
      – Эдди, когда вы злитесь, то похожи на дикую кошку.
      – Это комплимент?
      – Думаю, что да. Прямо скажу вам: я не считаю себя джентльменом. И помогал вам не потому, что такой хороший. Я рос в суровой обстановке. В тот миг, когда увидел вас в магазине, я понял, что вы женщина с высокими моральными принципами. Я уважаю женщин и детей и презираю трусов и грубиянов. Вот и все.
      Эдди не нашлась что ответить. Она еще была в шоке от его предложения.
      – Ну, что скажете? Я уже рассказал вам о себе больше, чем нужно. Так что: да или нет?
      – Я отказываюсь, но большое спасибо.
      – Подумайте не только о себе, но и о детях и Триш. Горцы – мстительные люди. В этом причина многих столкновений. Не сомневаюсь, Реншоу будут мстить. Если хотите, оставайтесь в Форт-Смите. Но от него два дня пути до Фрипоинта, и вас найдут меньше чем за неделю. Либо мы поедем в Нью-Мексико, где вы будете под моей защитой. Выбор за вами.
      – Я уже сказала…
      – Подумайте о Колине и Джейн Энн. Реншоу оформил опекунство. А сумасшедший проповедник думает, что вы не имеете права воспитывать Диллона.
      – О Боже! Как только я об этом подумаю, чувствую, что разрываюсь на мелкие части.
      – Вы до сих пор горюете по Керби Гайду? Наступило молчание.
      – Нет!
      – Вы любили его?
      – Нет! Хотя… да! Это не ваше дело.
      – Расскажите мне о вас и Керби.
      – Рассказывать нечего. Я вышла замуж, а он ушел на войну и не вернулся.
      – Это все?
      – Все.
      – Гм…
      Наступила долгая пауза. Оба погрузились в свои мысли.
      Становилось прохладно. Эдди поднялась и накрыла спящих детей. Усевшись снова, она спрятала руки под фартуком и устремила взгляд на передний фургон.
      Эдди мысленно проигрывала события дня. Подумав хорошенько, она пришла только к одному выводу. Следует прежде всего подумать о других: о Диллоне и Джейн Энн, о Колине и Триш. Ради их безопасности она пожертвует собой.
      Приняв это решение, Эдди все-таки в последний раз попыталась переубедить Джона:
      – Мистер Толлмен, я поеду с вами и буду вашей домработницей.
      – Эдди, я не этого хочу. Мне есть кого нанять, чтобы кашеварить и убираться.
      – Но если мы поженимся, а потом вы встретите еще кого-нибудь, то пожалеете, что связались со мной.
      – Может быть, и наоборот. А если вы повстречаете другого, избавитесь от меня?
      – Нет. Просто я пытаюсь втолковать вам, что не следует жениться на мне только из желания наполнить дом детьми.
      – Вы и без этого будете спать со мной?
      – Нет! Я имела в виду Диллона, Джейн Энн и… Колина.
      – Я буду считать их своими. Дам им мое имя. Но я хочу и других детей и не желаю, чтобы они были внебрачными. – Он говорил резким, почти сердитым тоном.
      Опять Эдди не нашлась что ответить.
      – Мысль о жизни со мной так… омерзительна для вас? – Она промолчала, и Джон добавил: – Я не собираюсь вскакивать на вас, как только вы дадите обещание. – Молчание. – И я не намерен держать в караване двух незамужних женщин. С Триш будет достаточно хлопот.
      Эдди успела об этом подумать:
      – Когда вы хотите получить ответ?
      – К рассвету. Впереди город, там есть церковь и священник.
      Он замкнулся. Усталая, Эдди старалась не заплакать. Она полностью отдавала себе отчет, какое счастье иметь рядом такого мужчину, как Джон. Но слишком мало времени привыкнуть к решительному повороту в ее жизни.
      Луна была прямо над головой, когда они остановились во второй раз дать отдых лошадям. Джон крикнул Колину, чтобы он остановился. Сам спрыгнул, взял ведра и пошел к ручью. Эдди и Триш вытерли лошадей и мулов. Джон и Колин напоили животных.
      – Мамочка…
      Прежде чем Эдди подошла к фургону, Джон уже опередил ее:
      – Что ты проснулся, малец?
      – Нужно сходить.
      – Опять? Давай. – Джон вытащил Диллона из фургона, и ребенок обвил ручонками его шею. – Ты, должно быть, выпил сегодня бочку воды, – сказал Джон, относя мальчика в темноту.
      При виде сына на руках у Джона сердце у Эдди странным образом заныло.
      – Мама…
      – Тебе тоже нужно, Джейн Энн?
      – Мне холодно. Я хочу в кровать… с Триш.
      Триш забралась в фургон:
      – Я здесь. Давай я тебя еще укрою, моя ягодка. Ложись и спи. Завтра я расскажу тебе о принцессе по имени Джейн Энн. – Триш накрыла девочку пледом.
      Когда Триш спустилась, как раз вернулся Джон с мальчиком на руках – голова ребенка покоилась на его плече. Джон уложил Диллона рядом с девочкой и укрыл.
      – Колину надо поспать, – сказала Эдди. – Я пока буду править.
      Колин пытался протестовать, но Джон оборвал его:
      – Она права, сынок. Все твои силы понадобятся завтра. Мужчина, когда может, отдыхает. Забирайся и устраивайся возле Диллона. И не бойся, он тебя не замочит. Диллон сейчас так освободился, что ручей разольется.
      Когда Эдди поставила ногу на спицу колеса, Джон оказался сзади. Он подсадил ее, но руки не выпустил. Его ладонь была теплой. Странное и неожиданно нежное чувство охватило ее, горло сдавило.
      – Если я буду нужен, просто остановитесь. – Джон стиснул ее руку, затем отпустил. Она отвязала вожжи от ручного тормоза. – У вас хороший охранник, – заметил он, когда Триш с винтовкой уселась рядом с Эдди.
      Эдди посмотрела на Джона и увидела, как блестят зубы под темными усами. «Все будет хорошо, – подумала она. – Я приложу усилия к этому. Он может не любить меня, но не уйдет и не покинет, как Керби».

      На длинном подъеме перед городом фургоны замедлили движение. Перед салуном к изгороди были привязаны две лошади, у лавки стоял фургон.
      Эдди, сидя рядом с Колином, пыталась заплести волосы на затылке в узел и расправить складки на юбке. Когда они последний раз останавливались отдохнуть, Колин настоял, что он будет править, чтобы женщины могли поспать. Триш неохотно улеглась рядом с детьми.
      До этого Эдди объяснила Триш ситуацию и сообщила, что собирается выйти замуж за Джона. Они поселятся на ранчо в Нью-Мексико. Сначала девушка пылко принялась возражать против брака с Прохожим. Тогда Эдди объяснила, что Эллис Реншоу оформил на Колина опекунство, а Сайкс, считая ее неподходящей матерью, собирается взять Диллона под опеку церкви.
      – Триш, нам предстоит длинное и опасное путешествие.
      – Это меня не тревожит. Куда вы, туда и я.
      – Как ты думаешь, это правильно?
      – Я не вижу другого выхода, миссис Эдди. Эдди обняла Триш, на ее глазах появились слезы. Она помнила только одну ночь, когда совсем не спала; это было, когда родители не пришли домой, а на следующий день их тела нашли в реке.
      Услышав свист Джона, Колин остановил фургон на окраине города возле конюшни. Вода в бак там закачивалась ручным насосом. Махнув всем рукой, чтобы сидели смирно, Джон слез, подошел к качавшему воду мужчине, поговорил несколько минут и вернулся к фургону.
      – Я распорядился напоить и накормить животных. – Джон подал Эдди руку, помогая ей спуститься. – Конюх не хочет заниматься с овцами, – он улыбнулся, – но мы о них сами позже позаботимся.
      Эдди замешкалась, слезая. Джон обхватил ее за талию и поставил на землю.
      – Спасибо.
      – Почел за честь, мадам. – Для человека, не сомкнувшего ночью глаз, он был в удивительно хорошем состоянии духа. – Отхожее место для дам вон там. – Он указал на небольшое строение. – Диллон, Колин и я зайдем за конюшню. Встречаемся снова здесь.
      Джон помог спуститься Джейн Энн, затем Диллону. Триш вылезла сама. Толлмен взял мальчика за руку и направился к конюшне.
      – Диллон здорово привязался к Прохожему, миссис Эдди.
      Триш надела шляпку и завязала ленточки под подбородком. Эдди не стала завязывать свои ленты, а откинула их за спину.
      Джон с мальчиками ждали, когда женщины вернутся к фургону.
      – В нашем распоряжении только час, а сделать надо очень много. – Джон достал кошелек и протянул Колину несколько монет. – У нас с Эдди есть дела. Пока мы ими займемся, сходите в лавку. Триш, набери еды в дорогу: изюм, сушеные персики, сыр, если будет, и свечи.
      – У меня есть деньги… – Эдди собралась было влезть в фургон за табакеркой с деньгами, но Джон схватил ее за талию и придержал:
      – Не сейчас, Эдди.
      – О, но…
      – Шш… – Его руки все еще были у нее на талии, а глаза глядели прямо в ее глаза.
      «Они синие, не черные». Почему-то Эдди подумала именно об этом, как будто сие было так важно. Джон продолжал смотреть. Оба понимали, что он мечтал только узнать – выйдет она за него замуж или нет, но не хотел спрашивать в присутствии других. Миг спустя она кивнула.
      Его глаза сощурились, брови поднялись, рот зашевелился, и Джон выдохнул:
      – Вы уверены? Эдди еще раз кивнула.
      Джон глубоко вздохнул, как будто задерживал дыхание. Он крепко схватил ее за руку:
      – Если вернетесь раньше нас, Колин, а я уверен, что так и будет, выпусти овец попастись на травке.
      – Могу я пойти с вами? – Диллон вцепился в руку Джона.
      Тот погладил мальчика по голове:
      – Не сейчас, малыш. Ступай с Колином и Триш.
      Эдди пошла с Джоном по пыльной дороге. Когда до него дошло, что она не успевает за ним, он пошел медленнее.
      – Куда мы идем?
      – В гостиницу. Конюх сказал, что судья там. Он поженит нас.
      – Почему вы так спешите? Мы могли бы пожениться в Форт-Смите или…
      – Мы не поедем в Форт-Смит. И я хочу, чтобы мы поженились до встречи с моими людьми.
      – Почему?
      – Потому что я хочу представить вас как свою супругу. «Или до того, как ты передумаешь», – подумал Джон.
      – У меня нет свадебного платья, грязное лицо и…
      – Я договорюсь в гостинице, чтобы вы смогли помыться и причесаться, пока я переговорю с судьей. И, Эдди, пожалуйста, не надо завязывать волосы узлом. Пусть свободно спадают на спину.
      – С чего бы это? Ни за что!
      – Я знаю, что вы никогда так не делаете, но ради меня. Это будет для меня свадебным подарком.
      Через дверь-турникет они вошли в гостиницу. Человек за стойкой оторвался от своего гроссбуха, при виде вошедшей парочки лицо его вытянулось. Высокий мужчина в кожаной куртке выглядел не очень хорошо: волосы свисали до плеч, а от природы темное лицо было еще темнее от выросшей за несколько дней щетины. Но вскочить служащего заставило другое.
      Женщина была бледной от усталости. На лице грязные потеки, волосы растрепались. У нее были волшебные фиолетовые глаза, но они казались воспаленными и безжизненными.
      Все это запечатлелось в памяти служащего в одно мгновение, потому что, когда мужчина заговорил, все внимание переключилось на него.
      – Судья Карлсон. В каком он номере?
      – Почему… э… во втором. Прямо по коридору.
      – Мне нужна комната, где леди может уединиться на короткое время.
      – Да, сэр. Прямо сюда. Номер один.
      Они прошли за служащим до конца коридора. Он открыл дверь и отступил. Эдди и Джон вошли в комнату, в которой были кровать, кресло и умывальник.
      – Я зайду через несколько минут, – сказал Джон.
      Казалось, он хотел прибавить еще что-то, но, уловив открытое любопытство служащего, пожал руку Эдди и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
      Увидев свое отражение в маленьком треснувшем зеркале умывальника, Эдди застонала. Она выглядела гораздо хуже, чем думала. Наклонившись к зеркалу, чтобы лучше видеть, Эдди поняла, почему глаза так чесались. Грязь пленкой покрывала лицо и скопилась в уголках глаз. Налив воды в кувшин, Эдди смочила конец полотенца и приложила к лицу.
      «О Боже! Как здорово!»
      Стараясь не думать о предстоящем событии, она закатала рукава до локтей и вымыла лицо, шею и руки. Затем вынула шпильки из волос и достала из кармана расческу. Вспомнив пожелание Джона, распустила волосы, расчесала и заплела в длинную косу. Она обдумывала, чем завязать косу, когда услышала стук в дверь.
      Джон стремительно вошел, как только она открыла дверь. Шляпу он держал под мышкой. Не проронив ни слова, извлек нож из ножен, отрезал полоску от своей замшевой рубашки и аккуратно завязал ей косу.
      Сердце Эдди забилось, ее пробрала дрожь. Джон был высок и широкоплеч, и она почувствовала себя за ним как за каменной стеной. Их взгляды были прикованы друг к другу. Они настолько приблизились друг к другу, что своей кожей она ощущала теплоту его дыхания.
      – Эдди, я сделаю все, чтобы вы не пожалели, что вышли за меня замуж.
      – Это вы можете пожалеть…
      – Нет. Когда вы лучше узнаете меня, то поймете, что я не совершаю необдуманных поступков.
      – Следовало бы подождать, чтобы мы узнали друг друга поближе. Дети… Они будут раздражать вас.
      Утром он на какой-то миг почувствовал, что она привязана к нему. Сейчас Джону нелегко давались слова, чтобы выразить самое сокровенное.
      Он хотел раскрыть сердце, но, глядя в ее глаза, лишился дара речи. Многое в ней нравилось Джону: манера держаться, посадка головы, то, как она улыбалась. Все говорило о том, что это та женщина, которая ему нужна.
      – Судья Карлсон будет здесь через несколько минут. Я хочу умыться. На мне десять фунтов грязи.
      Кинув шляпу на кровать, он подошел к умывальнику. Эдди слила грязную воду в помойное ведро. Джон наполнил таз чистой водой и начал умываться. Вытирая лицо полотенцем, он внимательно смотрел на Эдди.
      «Она будет со мной, пока смерть нас не разлучит». Эта мысль обрадовала его. Он не сомневался, что Эдди станет верной женой; и кто знает, может быть, она увлечется им, возможно, даже полюбит, как бабушка полюбила Джона Пятнистого Лося, а мать – отца. Но Джон тут же выбросил это из головы. Слишком рано мечтать о таком чуде.
      Он посмотрел на нее, потом подошел, приподнял пальцами подбородок и поцеловал в губы. Это был невинный поцелуй.
      – Вы похожи на испуганного кролика, пойманного в капкан. Не бойтесь, мне от вас ничего не надо. Когда мы станем мужем и женой, то оба захотим этого.
      – Спасибо, – прошептала Эдди, быстро моргая, чтобы удержать слезы.
      – Нет ли у вас гребня? – спросил Джон, отступив от нее. Она вынула обломок, которым пользовалась. Он сгорбился, чтобы увидеть себя в зеркале. – На днях вам придется постричь меня, иначе мне надо будет заплетать косы.
      Эдди все еще не пришла в себя от сладостного поцелуя. Она и не подозревала, какое удовольствие он может доставить. Керби поначалу был нежен, но затем его поцелуи стали грубыми и требовательными.
      «О Боже, не совершаю ли я снова ошибку?» Внезапно Эдди вспомнила, как мать говорила ей много лет назад: «Не повторяй вчерашних ошибок. Каждое утро начинай все сначала, по-новому».
      Стук в дверь прозвучал как гром среди ясного неба. Эдди вскочила, сердце у нее бешено забилось. Джон открыл дверь и впустил коротышку с седыми волосами, усами и козлиной бородкой. На нем были темный саржевый костюм и белая сорочка со стоячим воротником. Он выглядел именно так, каким подобает быть судье. Карлсон со стуком захлопнул дверь за собой.
      – Надо заполнить бумаги. – Судья подвинул кресло к скамье умывальника. – Убери-ка, сынок, эти вещички. Мне нужно на чем-то писать.
      Джон убрал кувшин и ковш, пока судья доставал из саквояжа бумаги, ручку и чернильницу.
      – Ну, юная леди. Ваше полное имя.
      – Эдди Фей Джонсон Гайд.
      – Вдова?
      – Да, сэр.
      – Возраст?
      – Двадцать пять.
      Судья Карлсон гордился своим почерком, который отличался завитушками и росчерками, как если бы документы должны были висеть в рамке на стене.
      – Теперь вы, молодой человек. Полное имя.
      – Джон Пятнистый Лось Толлмен. Судья поднял голову от бумаг:
      – Имеете отношение к Рейну Толлмену?
      – Это мой отец.
      – Угу. Вдовец?
      – Нет.
      – Первый раз женимся, а? Возраст?
      – Тридцать.
      Эдди показалось, что прошли часы, хотя судье понадобилось несколько минут на заполнение бумаг; затем он отложил документы и встал.
      – Возьмите ее за руку, – велел он Джону и добавил: – Мне кажется, вы выглядите в точности, как ваш отец тридцать лет назад.
      – Вы его знали?
      – Все здесь знали Рейна Толлмена. Девочка, если этот парень вроде своего отца, вам повезло.
      Когда судья сказал «парень», глаза Эдди сверкнули. Назвать этого верзилу парнем! Церемония была столь короткой, что закончилась почти сразу, едва началась. Карлсон не любил терять время.
      – Вы берете эту женщину, чтобы любить и защищать?
      – Да.
      – Вы берете этого мужчину, чтобы любить и слушаться?
      – Да.
      – Объявляю вас мужем и женой. То, что соединил Господь, не разорвать человеку. Можете поцеловать невесту. Ваши бумаги, госпожа Толлмен. Храните их в надежном месте и, если этот верзила станет бродяжничать, помахайте ими у него перед носом.
      Все это было произнесено на одном дыхании. Мигом позже судья уложил ручку и чернила и двинулся к двери, но остановился и посмотрел на Джона. В его глазах сверкали искорки, и он в первый раз улыбнулся:
      – И не говорите, что хотите, чтобы я здесь околачивался.
      – Спасибо, сэр!
      – Ну, парень! – фыркнул судья, и дверь за ним с шумом захлопнулась.
      Джон взглянул на покрасневшую Эдди:
      – Полагаю, мы женаты.
      – Думаю, да.
      – Он велел мне поцеловать невесту.
      Эдди подернула плечами – от страха она буквально боялась вздохнуть.
      Джон наклонился к ней и поцеловал. Ощутив мягкое прикосновение усов, Эдди чуть не заплакала. Она для него всего лишь женщина, которая родит ему детей, будет вести дом и работать вместе с ним. Эдди закрыла глаза.
      Он оторвался от ее рта и вздохнул:
      – Эдди… Эдди, не делай вид, что я тебе противен. Открой глаза и посмотри на меня. – Она посмотрела на него. – У нас будет хорошая жизнь.
      Эдди кивнула и обняла его за талию. Когда он вновь коснулся ее губ, они были теплыми и мягкими. Джон сжал Эдди в своих объятиях. Она почувствовала его твердые, мускулистые бедра, но ей не было страшно, только не осталось сил дышать.
      – Я верен своим клятвам, Эдди.
      – Знаю.
      Она слышала, как бьется сердце Джона, вдыхала резкий запах его рубашки, ощущала теплоту дыхания на лбу.
      Он погладил ее затылок и шею, затем провел пальцами вдоль косы.
      – Я люблю, когда ты так причесана. Большинство женщин в Нью-Мексико носят другую прическу, – пробормотал Джон.
      До чего же приятно оказаться в его объятиях. Она опустила голову ему на плечо.
      – Я знаю, ты устала, – шепнул Джон ей на ухо. – Но мы должны идти.
      Эдди подняла голову и отступила. Джон взял с кровати шляпу и открыл дверь. Они двинулись по коридору, он прижимал Эдди к себе, держа под локоть. Человек за стойкой встал, когда Джон швырнул монету на регистрационную книгу.
      Они вышли на улицу, и Джон огляделся. Лошади стояли перед салуном, фургон – у лавки. Проходя мимо трактира, они почувствовали сильный запах кофе. Джон остановился и поглядел на Эдди:
      – Миссис Толлмен, можем мы позволить себе позавтракать здесь?
      – Вы хозяин, мистер Толлмен. – Эдди саму удивил ее ответ. Затем она вспомнила: – Ох, Триш не пустят туда.
      – Ну почему. Она похожа на индианку или мексиканку. Это во Фрипоинте, где о ней все знали, отказали бы.
      – Хорошо. – Эдди улыбнулась ему. – Пойдем. Кофе пахнет восхитительно.
      – Мне нравятся решительные женщины.
      Он улыбнулся, обнял ее покрепче, и они пошли.
      Улыбка молодила его, Джон казался не таким суровым. Эдди осознала, насколько привлекателен ее новый супруг.
      Диллон и Джейн Энн играли в салки между фургонами. Триш и Колин смотрели за овцами, пасущимися на газоне рядом с дорогой.
      – Мамочка! – подбежал Диллон. – Я голоден. Триш велела нам подождать.
      Джон взял малыша на руки. Джейн Энн вцепилась в руку Эдди.
      – Мы идем завтракать в трактир, – сказал Джон. – Триш, положи винтовку под сиденье. Все в порядке. Я из окна будут наблюдать за фургонами.
      – Вы идите. Я присмотрю за овцами.
      – Мы не пойдем без тебя, Триш. – Джон взял винтовку. – Я знаю, о чем ты думаешь. Положись на меня. Чем дальше мы удаляемся на запад, тем меньше значит цвет кожи.
      – Я такая, какая есть, мистер Прохожий. – Триш пыталась дерзить, но Эдди видела, что у нее дрожат губы.
      – Да. Ты очаровательная юная леди. Одна из лучших, кого я знаю. Мужчины заглядываются на тебя. Несколько капель негритянской крови не помешают. А сейчас идем. У нас обоих черные волосы, и все подумают, что ты моя дочь.
      Триш посмотрела на него с изумлением:
      – Вы с ума сошли?
      – Черта с два! – засмеялся Джон. – Да я буду просто счастлив, если мои дочери хоть наполовину станут такими хорошенькими, как ты.
      В этот миг Эдди уже чуть-чуть его любила.

      Они вновь отправились в путь. Город, где Эдди и Джон поженились и где вся семья завтракала в трактире, остался позади.
      Неожиданно Джон громко рассмеялся, затем улыбнулся Эдди с чрезвычайно самодовольным видом:
      – У Колина челюсть отвисла на целый фут, когда он узнал, что мы поженились и едем на ранчо в Нью-Мексико.
      – Бедный ребенок. Он до конца не осознал, что это значит для него, сестры и Триш. После смерти родителей их с Джейн Энн постоянно перемещают с места на место.
      – С ним все будет в порядке. Менее чем за полчаса я обзавелся двумя мальчиками и девочкой.
      – Это тебя радует?
      – Да, черт побери. Каждый мужчина хочет иметь сыновей… и дочерей.
      Эдди была поражена смелостью, с какой Джон брал на себя ответственность за чужих детей.
      – Но они не… твои.
      – Да, это так. Теперь они стали моими приемными детьми. – Его брови сошлись вместе. – Ты считаешь, что я буду им плохим отцом?
      – Нет, я не это имела в виду. Я рада за Колина. Он такой славный.
      Джон снова улыбнулся:
      – Вот Эми удивится!
      – Это твоя сестра?
      – Моя мать. Она как девушка, ты ее полюбишь.
      – А я ей понравлюсь?
      – Конечно. Она тебя полюбит, если ты подаришь ей внука. Правда, ты уже одарила ее тремя.
      – Она их примет?
      – Конечно. Мне бы хотелось дать им имя Толлмен, впрочем, если ты не против.
      – Я могу решать за Диллона, а Колина и Джейн Энн придется спросить. – После короткой паузы Эдди добавила: – Спасибо тебе, Джон. – Во второй раз она назвала его по имени.
      – За что?
      – Ты признал моих детей и так благородно ведешь себя с Триш.
      – Она же часть твоей семьи – теперь нашей.
      – Почему ты смог переступить через ее негритянское происхождение, а другие мужчины не могут?
      – Мой отец учил нас, детей, что все люди равны под солнцем. Я рос в одном доме с индейцами и мексиканцами. Отец рассказывал нам историю негра по имени Вашингтон, который заправлял переправой через Вабаш ниже станции Куилл. Он был другом Текумсы, вождя июни. Его женой была шони по имени Сахарное Дерево. На станции он пользовался большим уважением.
      – К Триш белые никогда не относились как к равной из-за того, что в ее жилах течет черная кровь, а негры – потому, что она похожа на белую. Ее топтали, использовали и унижали всю жизнь. Ты дал ей возможность почувствовать себя одной из нас.
      – Она давно с тобой?
      – Незадолго до рождения Диллона я нашла ее в амбаре, замерзшую и ослабевшую от голода. Она была в бегах. Триш рассказала мне, что ее мать была красивой окторонкой. Когда она умерла, отец перевел девочку в главную усадьбу. Затем ушел на войну, а его жена продала Триш. – Эдди поведала, как Триш взвалила на себя всю домашнюю работу, заботилась о ней и Диллоне. – Сомневаюсь, что мы выжили бы без Триш.
      – Ты много пережила.
      – Могло быть хуже. У нас были дом и пища, чего тогда были лишены многие. По всему Югу янки убивали, грабили, жгли.
      – Возможно, конфедераты занимались тем же на Севере.
      – Слава Богу, это все кончилось.
      Ей было приятно сидеть вот так рядом с Джоном и беседовать. Но ей казалось, что он постоянно настороже. В какой-то момент его жеребец заволновался, чувствуя приближающуюся лошадь. Джон схватил винтовку и положил Эдди на колени. Когда всадник приблизился, он передал вожжи Эдди.
      – Привет, – еще издали приветствовал их незнакомец. Он помахал шляпой Эдди и Триш.
      Джон положил винтовку на днище фургона и взялся за вожжи.
      – На Реншоу не похож – слишком хорошо скачет. Если не ошибаюсь, это Теннесси Уокер.
      В середине дня они доехали до дощатого мостика через ручей. Лошади Эдди, тянувшие передний фургон, перешли, а мулы заупрямились. Стук копыт о доски испугал их. И только сильные руки Джона да хлыст заставили их идти.
      Колин остановил фургон на другой стороне моста. К нему подъехал Джон:
      – Напоим животных.
      Джон слез с фургона и помог Эдди, затем подхватил детей.
      – Оставайтесь на дороге, пока я не собью палкой траву, – предупредил их Джон. – Скорей всего возле ручья змеи, они греются на солнце. Мы принесем вам воды в кувшине.
      Колин с ведрами пошел за Джоном, прокладывавшим тропу к ручью. Триш несла кувшин и ведро. Джейн Энн потянула Эдди за руку:
      – Мне надо пи-пи.
      – Давай здесь, пока мужчины у ручья. Ты хочешь, Диллон?
      – Не-а. – Мальчик побежал за водяной черепашкой, пересекавшей дорогу. – Смотрите. Я нашел черепаху.
      – Оставь ее, Диллон. Возьмешь, когда сделаешь свои дела. Зайди за лошадей и оставь Джейн одну. И позаботься о себе, молодой человек. Потом мы не будем из-за тебя останавливаться.
      – Ах, мамочка!
      Они с жадностью выпили воды из кувшина и съели по горсти изюма, напоили лошадей и овец. Диллон схватил черепаху и стал показывать ее Колину и Джону.
      Джон предупредил не совать пальцы под панцирь, но тут Виктор заржал и нервно загарцевал. Уши жеребца встали торчком.
      Джон мгновенно насторожился:
      – Кто-то скачет. Детей в фургон. Триш, бери винтовку. Эдди, дай мою. Колин, стань с ружьем за большой фургон. Пусть ствол торчит, но, ради Бога, не вздумай стрелять, а то я тебя в ручей сброшу. Достаточно только попугать. Надо было в городе купить дробовик.
      До них донесся звук скачущей лошади. Всадник проехал через мост.
      – Это Симмонс, – сказал Джон, выходя из-за фургона. Лошадь охотника была мокра от пота, бока тяжело ходили. – Нелегко тебе было.
      – Угу. Реншоу в трех милях позади. Я скакал по целине, чтобы обогнать.
      – Сколько их?
      – Четверо.
      Эдди тихо застонала. Глаза всех были прикованы к Джону. Тот принял решение за то время, пока Симмонс слезал с лошади:
      – Эдди и Коллин не справятся с мулами. Оставляем овец, чтобы облегчить фургон.
      Они с Пистолетом выгрузили блеющих животных, которые тут же начали поедать траву вдоль дороги.
      – Забирайся сюда с винтовкой, Триш. Джон помог ей сесть в повозку и поспешил к другому фургону. Он поднял хнычущую Джейн Энн и подал ее Симмонсу, затем схватил Диллона.
      – Спрячьтесь под сиденьем. Триш, стреляй в каждого, кто покажется на дороге и похож на Реншоу. Лучше всего попасть в лошадь. Может статься, тогда Реншоу сломает себе шею при падении. – Джон положил руку на плечо Колина: – Сынок, ты здесь мужчина. Поручаю тебе довезти женщин и детей до моего лагеря. Понял? Будешь ехать, пока не увидишь лагерь справа от холма.
      – Да, сэр.
      – Эдди, это отличное место, чтобы задержать их. – Он схватил ее за плечи. – Симмонс со мной, иначе он бы сюда не явился.
      – А мы не можем бежать к лагерю все вместе?
      – Нет, мадам, – ответил Пистолет. – Они догонят.
      Эдди обратилась к Джону:
      – Тогда пусть Колин забирает детей. Я и Триш умеем стрелять.
      – Нет. Ты отправишься с Колином. Приедешь в лагерь, объяснишь людям, кто ты. – Он обхватил ее за талию и поднял в фургон. – Я не буду убивать их без особой нужды. Что бы мне хотелось, так это искупать их в холодном ручье.
      – Хорошая мысль. – Пистолет радостно засмеялся, оглядывая два высоких дерева по обеим сторонам дороги. – Я знаю, как мы это сделаем.
      – Осторожней! – крикнула Эдди, когда фургон дернулся и лошади пустились вскачь. Она оглянулась и увидела, как Симмонс уводит лошадей к мосту, а Джон вытаскивает из фургона моток веревки.
 
      Фургон проехал несколько миль, прежде чем по приказу Колина лошади перешли сначала на рысь, потом на шаг. Эдди дивилась, откуда только мальчик берет силы. Джейн Энн хныкала, а Диллон в голос плакал. Триш свесилась через задний борт, высматривая дорогу сквозь клубы пыли, поднимаемые колесами.
      – Шш… Диллон, не плачь. Джейн Энн, лапочка, с тобой все в порядке?
      – Я ушибла попу… когда упала.
      – Идите оба ко мне сюда. Триш, – позвала она, усадив детей на сиденье, – ты как?
      – Нормально, только я сижу в овечьем дерьме. Если я поймаю Реншоу, то заставлю его это жрать!
      Эдди засмеялась, а потом заплакала. Она отвернулась, чтобы дети не заметили слез. Ночь без сна, волнение, тяжелая дорога – все это отразилось на ее нервах.
      – Хочешь я возьму вожжи, Колин? – спросила Эдди, справляясь с собой.
      – Нет, мэм. Не беспокойтесь, миссис Эдди. Эти Реншоу – не такая уж проблема для мистера Толлмена.
      – Тебе он нравится, Колин?
      – Да, мэм! – Мальчик обернулся к ней, широко улыбаясь. – Он собирается подарить мне коня. Никто, кроме меня, не посмеет на нем ездить, и только я буду за ним ухаживать.
      – До Нью-Мексико длинный путь. Похоже, мы никогда не вернемся домой.
      – А я и не хочу возвращаться. Вы опечалены?
      – Не то чтобы опечалена, скорее волнуюсь. Мы отдали себя в руки незнакомого человека.
      – Разве вы не хотели выйти за него замуж? Эдди пожалела о своих словах, увидев тревогу на лице Колина.
      – Я верю, что мистер Толлмен – хороший и порядочный человек. У него есть дом, и он хочет, чтобы мы там жили, – объяснила она и с облегчением увидела, что мальчик удовлетворен ее ответом.
      Колин хлестнул лошадей и они пошли быстрее. Эдди напрягла слух, чтобы услышать выстрелы, но было тихо. Диллон заснул у нее на коленях, а Джейн Энн – прислонясь к ее плечу. Спина болела, а глаза закрывались от усталости. Фургон двигался, как ей казалось, целую вечность, когда она увидела вдали заветную цель.
      На покрытом травой холме расположился караван фургонов. Темные полотнища закрывали грузы, возвышающиеся над шестифутовыми бортами. Вокруг паслось множество мулов и волов.
      Колин свернул с дороги на колею, ведущую к лагерю. Несколько человек смотрели, как они подъезжают к ним. Один из них вышел вперед:
      – Ты хочешь загнать лошадок насмерть, парень?
      – Это лагерь Джона Толлмена? – спросила Эдди.
      – Да.
      – Он в восьми – десяти милях отсюда. За нами гнались четверо, и Джон пытается задержать их. Ему нужна помощь.
      – Четверо, говорите?
      – Да. Четыре… дьявола.
      Кривоногий человек с испитым лицом подошел к ним:
      – Ну, мэм, если их только четверо, Джон не нуждается в помощи. Будь их восемь или десять, еще можно бы было поехать глянуть.
      – Вы не хотите помочь ему? – Эдди в изумлении уставилась на человека.
      – Он нас не поблагодарит, что мы вмешиваемся в драку, если только их не больше на самом деле.
      – Их четверо, вы – кретин! – закричала Эдди. – Вы что, английского не понимаете?
      – Да, мэм.
      Диллон проснулся и расплакался.
      – Не хочешь взглянуть, Ролли? – спросил заросший щетиной человек другого, стоявшего возле лошадей.
      – Не-а! Все кончится раньше, чем мы оседлаем лошадей.
      Эдди сняла Диллона с колен и встала:
      – Я не могу поверить тому, что слышу. Вы отказываетесь помочь вашему товарищу? Ну, никогда о таком не слышала!
      – А вы кто будете, мэм?
      – Я вам скажу, кто я. – От ярости ее трясло. – Я миссис Джон Пятнистый Лось Толлмен, вот кто я. – Эдди наклонилась и схватила хлыст. – Вы у меня сейчас поедете ему на помощь, или, клянусь всеми святыми, я вам шкуры спущу со спины. – Она не могла видеть, что слезы проложили грязные дорожки на ее лице.
      Улыбки на лице мужчин стали шире.
      – Чего вы хотите, мэм? Думаете увести нас из лагеря, чтобы ваши дружки украли добро? Могли бы придумать сказочку получше. На Джона не похоже, чтобы он отправился в путь в двойной упряжке, особенно в компании женщины с выводком ребятни.
      Эдди была так поражена этими словами, что не заметила подъехавшего человека, пока тот не заговорил:
      – Что случилось, Билл? Кто это?
      – Говорит, что она жена Джона. Будто Джон в маленькой переделке в восьми – десяти милях отсюда. Хочет, чтобы мы туда отправились. Тех там только четверо.
      – Они гонятся за нами из Фрипоинта, – принялась объяснять Эдди. – Мистер Толлмен велел нам ехать вперед, а сам остался поджидать их.
      – Передал ли он, чтобы мы приехали?
      – У него не было времени нам что-либо говорить.
      – Джон знает, что делает. Он может сам о себе позаботиться.
      Эдди в изумлении посмотрела на всадника, на остальных. Она поняла, что ее считают авантюристкой с выводком детей из фургона-развалины. Они не верили, что их хозяин, Джон Толлмен, мог жениться на ней!
      Такого унижения Эдди не могла вынести. Не в силах сдержать стремительным потоком полившиеся слезы, она опустилась на сиденье фургона, закрыла лицо ладонями и зарыдала в голос в первый раз после смерти родителей.
      – Мамуля! Мамуля! – испугался Диллон. Он никогда не видел ее такой расстроенной. Мальчик заревел, пытаясь обвить маму ручонками. Джейн Энн с плачем уткнулась в плечо Эдди.
      – Прочь от лошадей! – закричал Колин и хлестнул уставших животных. Они рванулись вперед. Он круто развернул фургон и поехал в обратную сторону, к дороге.
      Всадник последовал за ними и поравнялся с фургоном.
      – Стойте! – приказал он. Бах! Триш выстрелила в воздух.
      – Прочь! – крикнула она. – Прочь, или я снесу твою глупую башку!
      – Черт! Остановись, парень!
      Они уже выехали на дорогу, когда человек ухватился за уздечку крайней лошади.
      – Чего вам надо? – крикнул Колин. – Мы тут не останемся, чтобы они оскорбляли миссис Эдди, заставляли ее плакать. Мы подождем здесь пока мистер Толлмен вернется… если он вернется.
      – Убери руки от лошади, гад! – Триш стояла, уперев приклад винтовки в плечо, целясь во всадника.
      Он сердито взглянул на нее:
      – Опусти ружье, девочка!
      – Не опущу, мальчик, пока не уберешься. Толлмен велел стрелять в лошадь, если какой-нибудь свинячий урод полезет к нам. Это относится и к тебе, скотина. – Она направила ствол в голову лошади.
      – Святой Боже! – Человек пришпорил лошадь и отъехал от фургона, оглядываясь назад.
      Эдди вытерла глаза подолом. Ее словно стукнули по голове: тело ныло, сердце стучало, но больше всего беспокоило ощущение внутренней пустоты. Как она будет смотреть в лицо этим людям, когда вернется Джон? Ведь они так плохо о ней подумали.
      – Не плачь, мамуля. – Диллон, все еще всхлипывая, прижался к ней всем телом.
      – Не буду, обещаю. Надо выпить воды. – Она обернулась. – Триш, где кувшин с водой?
      – Пусть Джейн Энн принесет. – Триш не сводила глаз со всадника.
      – Убери винтовку, Триш. Он нам ничего плохого не сделает. Но, впрочем, и не поможет. – Эдди сняла Диллона с колен и слезла с повозки.
      – Мы поедем дальше? – Колин был озабочен.
      – Лошади очень устали. – Эдди спустила детей на землю. – Не обращай на него внимания, Колин, – сказала Эдди, заметив, что мальчик внимательно смотрит на наблюдающего за ним всадника. – Я дам детям попить, затем мы вытрем лошадей. Бедные животные. Они много поработали за последние два дня.

* * *

      Джон и Симмонс приготовились к встрече Реншоу задолго до того, как услышали их голоса и цоканье копыт. К дереву, растущему возле дороги, привязали веревку, дальше она скрывалась в дорожной грязи, достигая другого края дороги, где ее перекинули через низкий сук дерева. Конец веревки прикрепили к седлу Пистолета.
      Джон верхом на лошади ждал в кустах на другой стороне. Он не верил, что Реншоу окажутся столь глупы и попадутся на старую уловку. Любой подросток из переселенцев не стал бы скакать, сбившись в кучу, без оружия на изготовку. Симмонс решил, что свалить их будет проще простого. Он с радостью предвкушал, как они размозжат себе головы.
      Джон решил попытаться. Он проверил ружье и покрепче ухватился за метровый сук, который выбрал себе в качестве дубинки.
      Когда Симмонс пришпорил лошадь и веревка натянулась, послышался душераздирающий вопль. Двое всадников были выбиты из седла. Одна лошадь встала на дыбы и сбросила наездника в ручей, другая пала на колени.
      Джон выбежал из кустов и взмахнул дубинкой. Удержавшийся в седле человек был сбит с лошади и полетел в ручей. Визжа, как пьяный индеец, Симмонс кинулся в драку и хорошим пинком сбросил другого Реншоу в холодную воду.
      – Поймал кузена! – закричал Пистолет и схватил его сзади за рубашку и штаны. – Фу! До сих пор воняешь дерьмом, – сказал он и швырнул в ручей.
      – Иди сюда, – велел Джон оставшемуся врагу.
      – Я… не умею плавать!
      – Это плохо. – Джон ткнул его дубинкой в живот. Тот попятился и свалился с моста.
      – Я не могу плава…
      – Усади эту задницу, – крикнул Пистолет. – Пока не надо тонуть.
      Один из людей Реншоу поспешил к лежавшему на спине в воде человеку и перевел его в сидячее положение.
      – Оставайся там. – Джон нацелил ружье на человека, пытавшегося стать на ноги. Тот сел обратно в воду, доходившую ему до груди.
      – Что вы собираетесь делать? – выкрикнул самый молодой из Реншоу.
      – Мы думаем, – ответил Джон. – Как считаешь, Пистолет? Ну не славное зрелище?
      – Обалдеть! Не следует ли нам еще и пристрелить их?
      – Сначала позабавимся. А то что толку было их ловить? Любой слепой бы справился. Никогда не видел столь глупых взрослых мужиков.
      – Что ж, забавляйся. Наш день придет. Мы, Реншоу, не забудем, что наделала эта сучка.
      – А я не забуду, как вы обращались со мной, – крикнул кузен.
      – Поскольку они ничего не забывают, мы им чего-то сейчас дадим. – Джон взвел курок. – Делаю первый выстрел. Эй, ты. Встань, чтобы я видел твои колени.
      – Нет! Пожалуйста! Не… По… жа…
      – Перестань вымаливать, – оборвал юнца другой, постарше.
      – Пульни ему в лоб, – предложил Пистолет.
      – Думаешь, разлетится, как дыня?
      – Наверное, вот только не по-христиански посылать их к апостолу Петру такими грязными. Пусть сидят и отмокают от вони.
      – Хорошая мысль. Главное, следи за змеями. Как много способов умереть.
      – Змеи? Я слыхал, они в этих местах живут в ручьях. Плодовиты словно кролики.
      – Змеи? Черт бы вас побрал!
      – Смотри, волнуются, – заметил Пистолет. – И не узнаешь, что они тебя куснули, пока не начнешь пухнуть и кровь не хлынет из носа и ушей. Ха-ха-ха! – Он ткнул в самого молодого из Реншоу. – Малец будет очень хорош, как чуток набухнет.

      Солнце зашло.
      В это время года дни тянулись долго, но Эдди казалось, что ночь наступает уж слишком быстро. Прошло больше шести часов, как они расстались с Толлменом. Последние два дня промелькнули будто одно мгновение, казалось, она наблюдала за всем со стороны.
      Колин и Триш распрягли лошадей и пустили их пастись возле дороги. Из ближайшего ручья Колин принес воды, Эдди смочила в ней тряпку, и они смыли дорожную пыль с лица и рук.
      Она была встревожена. От усталости, длительного недосыпания Эдди все время была на грани слез. Как сможет она жить, если что-то случится с Толлменом? Он взвалил на себя ее беды. Может быть, Джон ранен, истекает кровью, уповая на милость бесчестных Реншоу. Но тут другая мысль пришла ей в голову. Им, возможно, придется провести ночь, укрывшись одним одеялом и шалью. Слава Богу, есть изюм и сушеные персики, которые Триш купила утром. Это позволит заглушить голод.
      А в лагере горел костер, до них доносился запах еды. Подъехал человек и хотел переговорить, но они повернулись к нему спиной и отошли за фургон, игнорируя его. Наконец он отстал и вернулся к толпе, собравшейся вокруг полевой кухни.
      Эдди не сомневалась, что была предметом их разговоров.
      – Что мы будем делать, если мистер Толлмен не вернется? – спросила Триш. В первый раз один из них вслух произнес то, о чем они все время думали.
      – Он приедет. Если ранен, мистер Симмонс известит нас.
      – Мне вовсе не нравится этот заросший мужлан. Смотрит на меня, как кот на птичку.
      – Он говорил с тобой неуважительно?
      – Нет. Но наверняка слышал городские сплетни и знает, что я цветная. Как и все эти вонючие козлы, небось думает, что ко мне в койку легко забраться.
      Эдди оглянулась, желая убедиться, что дети не слышали. Они собрались у ведра, в котором плавал принесенный из ручья головастик, и Колин пытался объяснить, как он будет превращаться в лягушку. На миг Диллон позабыл об оставленной черепахе.
      – Может быть, мистер Симмонс вовсе так не думает.
      – Тогда почему он подсматривал в трубу за нами?
      – Не знаю. Но я помню, как он помог нам собраться при отъезде, а потом задержал Реншоу. И предупредил нас.
      – Он чего-то хочет, – упрямо настаивала Триш. Она завернулась в шаль и периодически поправляла свои локоны. – Если мы двинемся в Нью-Мексико, то с ними? – Она кивнула в сторону лагеря.
      – Полагаю, да. Они, конечно, не такие, как я думала. – Эдди оставалось только гадать, удастся ли Триш преодолеть ненависть к мужчинам.
      – Мы могли бы бежать… в город.
      – Теперь слишком поздно. Я вышла за него замуж. Дала священный обет.
      – Как думаете, зачем он женился?
      – Я тебе уже говорила. Джон считает, что пора обзавестись семьей, он хочет детей.
      – Я не ребенок. – В голосе Триш прозвучали подозрительные нотки.
      Когда стало темно, беспокойство Эдди возросло. Удалось ли Реншоу одолеть Толлмена и Симмонса? Она принялась шагать взад-вперед, стараясь быть не на виду у мужчин из лагеря. Эдди боялась оторвать взгляд от дороги.
      Триш сидела в фургоне, свесив ноги с заднего борта, но вдруг она соскочила вниз.
      – Слушайте, – прошептала девушка. – Я слышу блеяние овец.
      Эдди замерла и прислушалась.
      – Бее… бее…
      – Слышу! Это овцы!
      Скоро они различили на повороте дороги фургон, и блеяние стало слышнее. Сердце Эдди облегченно забилось, когда она увидела возницу в шляпе с плоской тульей. Дети прижались к ней.
      Колин, радушно улыбаясь, вышел вперед и приветствовал Джона:
      – Рад, что вы добрались, мистер Толлмен. Все в порядке?
      – Да, а у вас как?
      – То же самое.
      Джон привязал мулов, а Пистолет Симмонс подъехал к ним с овцой на коленях:
      – Заберите эту проклятую овцу, пока я ей не свернул шею. Нет ничего глупее овцы, разве что Реншоу.
      Джон спустил животное на землю, и оно побежало к Эдди.
      – Где же остальные овцы?
      – Привязаны под сиденьем. Прорва времени ушла, чтобы разыскать их, поэтому мы задержались. Что вы тут, черт побери, делаете? Почему не в лагере?
      – Мы решили ждать здесь. Что Реншоу?
      – Они не причинили нам хлопот, о которых стоило бы говорить. Почему вы тут, а не в лагере? – переспросил Джон. Он положил руку на плечо Эдди и слегка тряхнул.
      – Мы там были. Эти гады смеялись над миссис Эдди!
      – Триш! Довольно!
      – И говорили, что вы не могли жениться на женщине с ребятишками. – Триш яростно помотала головой и приблизилась к Эдди.
      – Они вынудили миссис Эдди заплакать, – вспыхнул Колин. – И я отвез ее сюда.
      – Ненавижу их! – вскрикнула Джейн Энн и уткнулась личиком в юбку Эдди.
      – Хватит. – Эдди посмотрела на нахмурившегося Джона. – Эти люди не разобрались. Я просила их помочь тебе, но они были уверены, что ты справишься один.
      – Они решили, будто мы отвлекаем их, а сами хотим стащить товары из фургонов.
      – Колин, прекрати! Из-за твоего языка ты вернешься туда, откуда сбежал.
      – Но это чистая правда, миссис Эдди. – Колин понурил голову.
      Эдди смотрела на мальчика, поэтому не видела, как лицо Джона стало гневным. Его рука пребольно стиснула ей плечо, и она сразу все поняла. Джон сжал губы, стиснул челюсти, зрачки – будто булавочные головки.
      Эдди положила руку ему на плечо:
      – Джон, не сердись. Наш внешний вид, старый фургон не могут вызывать доверия. И я не осуждаю твоих людей, что они приняли нас за мошенников.
      Он погладил ее плечи и прижал к себе.
      – Это больше не повторится, – мягко сказал он, глядя в ее усталые глаза. – То, что принадлежит мне, теперь твое, и наоборот.
      Джон стремительно отошел от нее и взобрался в фургон. Одну за другой стал передавать овец Симмонсу. Как дети, овцы побежали к Эдди. Она наклонилась и потрепала каждую по голове.
      – Вы в порядке, мистер Джефферсон? Беги и позаботься о подругах.
      – Поднимай детей, Симмонс. – Джон подхватил Диллона и Джейн Энн и усадил их на сиденье. Затем выбрался из фургона. – Колин, фургон и лошади могут остаться здесь. Вы с Триш поедете или пройдетесь пешком до лагеря?
      – Я могу подвезти их. – Пистолет, осклабившись по-волчьи, влез на лошадь и устроился в седле.
      – Я не поеду с этим кабаном. – Триш одарила Симмонса уничтожающим взглядом и взобралась в фургон.
      – Джон, – Эдди коснулась его руки, – почему бы нам не заночевать сегодня здесь и… дать им шанс…
      – Нет. Ты и дети должны поесть и выспаться. – Он поднял Колина и усадил его сзади Пистолета, затем помог Эдди влезть на сиденье.
      – Посоветовала бы тебе не придавать всему этому большого значения. А то твои люди будут сердиться на нас еще больше.
      Джон, не ответив, хлестнул мулов и направил их к разбитой колее, ведущей к лагерю.
      Эдди попыталась еще раз смягчить гнев Джона:
      – Может быть, тон, которым я потребовала помочь тебе, вызвал у них подозрение. Человек на большой серой лошади пытался поговорить с нами.
      – Что он сказал?
      – Триш прогнала его, угрожая ружьем.
      – Славная ты девочка, Триш. Я научу тебя стрелять.
      Когда они приехали в лагерь, Джон остановился около большого костра. Вокруг стояло с полдюжины людей. Один из них подошел к фургону:
      – Привет, Джон. Как вижу, у тебя все в порядке.
      Проигнорировав приветствие, Джон помог вылезти Эдди, детям и Триш. Тут подъехал Пистолет, и Колин сполз с лошади.
      – Располагайся где хочешь, Симмонс, и возьми еды из котла. Ролли, – сказал он, обращаясь к приветствовавшему его человеку, – поставь фургон под деревьями, распряги мулов и отведи их в сторонку, пока остальные лошади к ним не привыкли. Пако, вы с Хантли возьмите брезент и устройте пару палаток для моей жены и детей. Выгрузите вещи из фургона, сложите на сухом месте и накройте. Матрасы положите в палатки.
      Люди кинулись выполнять приказы. Когда фургон отъехал, Эдди почувствовала себя голой, выставленной всем напоказ. Она поняла, что подобное же чувство возникло у Триш, когда девушка спряталась за ее спиной.
      – Джон…
      Эдди была уверена, что это человек на серой лошади.
      – Позже, Клив.
      – Мы не хотели…
      – Потом. – Джон говорил тоном, не допускающим возражений. У него на коленях сидел Диллон. Мальчик прошептал ему что-то на ухо. Джон подумал, затем прошептал в ответ:
      – Черепаха в фургоне. Мы найдем ее завтра. Джон подвел свое семейство к скамейкам:
      – Подай им ужин, Билл.
      – Я могу сама справиться, – запротестовала Эдди.
      – Ты так устала, что вот-вот свалишься. Сиди. Где твой помощник, Билл?
      – Вэл? Он…
      – Он что?
      – Пьян.
      – Так пьян, что не может работать?
      – Боюсь, да.
      Джон обратился к Кливу:
      – Когда очухается, рассчитай его и отошли домой.
      Джон усадил Диллона рядом с Эдди, недалеко села Триш. Она дрожала. Девушка смело выдерживала мужские взгляды и прямо смотрела на сидевших у костра, гордо подняв подбородок. И только когда Джейн Энн устроилась на ее коленях, Триш отвернулась.
      Пистолет стоял в темноте, наблюдая за Триш и восхищаясь ее мужеством. Он злился на мужчин, бросавших на девушку влюбленные взгляды, ему хотелось защитить ее.
      Вокруг костра обстановка была напряженной. Эдди в жизни не чувствовала себя столь неуютно. Ей казалось, что ее с семьей выставили в витрине лавки на потеху зевакам. Даже дети притихли и бросали пугливые взгляды.
      Джон нарезал куски мяса, запеченного на углях, и положил на тарелку. Билл принес столик и положил на него бобы. Он старался не смотреть на сидящих на скамейке людей и молчал. Эдди встала помочь. Ей было непривычно сидеть и ждать, пока ее обслужат.
      – Сиди и ешь, Эдди, – велел Джон, ставя последнюю пару тарелок.
      – Ты собираешься есть?
      – Через минуту. – Он наполнил тарелку себе и сел рядом с Колином.
      – Бее… бее…
      Эдди проглотила первый кусок, когда донеслось блеяние овец.
      – Что за черт?
      – Боже всемогущий!
      – Корова, что ли?
      – Какого черта корова! Это овцы!
      Громко блея, овцы направлялись прямо к Эдди. Они стали тереться о Диллона, который тут же уронил бобы на колени и завопил. Джон стал утешать мальчика. Покрасневшая и желавшая провалиться от стыда сквозь землю Эдди вскочила и повела овец в сторону.
      – Грегорио, – позвал Джон.
      – Си, сеньор.
      – Ты знаешь, как обращаться с овцами. Позаботься о них, чтобы миссис Толлмен могла поужинать.
      Из тени вышел юноша-мексиканец, за спиной которого болталась большая шляпа.
      – Подождите, сеньора. Я возьму зерно, и они пойдут за мной.
      Эдди чесала овцам головы и бормотала им всякие слова, зная, что животные смущены обстановкой не меньше, чем она сама. Грегорио вернулся, неся миску с зерном. Он поставил ее перед бараном и дал понюхать, затем отошел, и животные двинулись за ним. Эдди подождала, пока овцы не скрылись в темноте, и вернулась к столу.
      Диллон уснул у Джона на коленях.
      Эдди очень устала. Она была уверена, что закрой глаза – и уснет мертвым сном, но сон не приходил. Сквозь прикрытые веки она видела лицо высокого человека с темными длинными волосами и синими глазами. От смущения мысли ее путались.
      Она лежала рядом с Джейн Энн и Триш. Это была первая ночь с рождения Диллона, когда он не спал возле нее. Эдди сама не понимала, почему так легко согласилась с Джоном. Впрочем, подумала она, это был приказ.
      – Ты с девочками можешь спать здесь. – Со спящим Диллоном на руках Джон подвел их к палаткам. – Колин, Диллон и я будем спать вместе.
      – Диллон может остаться с нами, место есть.
      – Он будет спать со мной.
      – Но… я всегда была с ним ночью. Он проснется и испугается.
      – Тогда я его принесу тебе.
      – Он может захотеть… выйти в кусты.
      – Я о нем позабочусь. Поспи, Эдди. Завтра мы начнем готовиться к путешествию.
      Триш и Джейн Энн заснули мгновенно. Эдди легла лицом к открытому пологу палатки, так что ей была видна другая, где спал сын. Мысленно приготовилась разделить ложе с новым мужем, если он того потребует. Теперь она была Эдди Фей Толлмен. Керби Гайд остался в прошлом. Ее мужем стал Джон Толлмен. Будет ли он настаивать на своих «правах» утром, днем и ночью, как Керби после свадьбы? Она питала отвращение к этой части супружества, но старалась пересилить себя.
      Она видела, как Джон вошел в свою палатку. Спустя короткое время вышел и направился к полевой кухне, где еще горел маленький костер.
      «Завтра мы начнем готовиться к путешествию». Эти слова нового мужа застряли в голове Эдди. Да, время бежит слишком быстро. Ей хотелось хотя бы ненадолго передохнуть, чтобы собраться с мыслями и привыкнуть к переменам в жизни.
      «Берешь ли ты этого человека для любви и послушания?» Послушания? Кроме двух коротких месяцев, что она прожила с Керби, ей некого было слушаться, с тех пор как родители умерли.
      Теперь этот человек стал ее законным супругом, и она обещала слушаться его.
      «Джон Толлмен, кто ты? Я тебя не знаю!»
 
      Джон уложил Диллона на матрас и снял с него ботинки. Малыш был вымотан, но не более чем его мать. Фиолетовые глаза подернулись усталостью, вокруг легли темные тени. Она старалась держать спину прямо, а голову высоко, но сил не было. Еще несколько часов без сна – и она сломалась бы.
      Посмотрев на мальчика, Джон подумал о человеке, который подарил этому ребенку жизнь, Керби Гайд – отец Диллона, но он, Джон Толлмен, вырастит его, сделает из него мужчину. Джон накрыл мальчика, погладил пухлую щечку тыльной стороной ладони и выпрямился:
      – Я побуду у кухни, Колин.
      – Все в порядке, мистер Толлмен. Я позабочусь о Диллоне.
      – Ты не должен звать меня «мистер Толлмен», Колин.
      – А… я… миссис Эдди не разрешает мне звать взрослых по имени.
      – Ну, не беспокойся об этом. Обычно такие вещи происходят сами по себе.
      – Реншоу хотели забрать меня, да?
      – Они схватили бы Триш за то, что она подстрелила того негодяя.
      – Триш сделала это, спасая меня.
      – Я знаю. Она храбрая девушка.
      – Но… но миссис Эдди была вынуждена из-за меня покинуть ферму. – В его голосе звучало глубокое сожаление.
      – Она говорила, что частично это из-за тебя. Но кроме того, преподобный Сайкс хотел забрать у нее Диллона.
      – Это не ее вина… и не Триш. Они никогда никого не впускали.
      – В городе идет молва, что это не так. Проповедник разговаривал с мировым судьей после того, как Эдди отказала отдать тебя Реншоу. И еще он узнал, что отец Диллона не вернулся с войны.
      – А вы верите в это?
      – Взял бы я ее в жены, если бы думал, что она падшая женщина?
      – Я… должен был спросить.
      – Все в порядке. Можешь спрашивать меня обо всем.
      – Миссис Эдди не говорила мне, что этот старый урод хочет забрать Диллона.
      – Думаю, не хотела беспокоить тебя.
      – Она ужасно беспокоилась о вас. Что случилось с Реншоу? Вы их подстрелили?
      – Нет. Лучше не убивать, если есть другой выход. Мы сбросили их в ручей, заставили там сидеть и угнали их лошадей.
      Пистолет был прав, говоря, что они полные кретины. На индейские земли они не полезут, тогда их скальпы будут сушиться на шестах.
      – Сэр? – Дрожащий голос Колина остановил Джона, собирающегося выйти. – Я думал насчет меня и Джейн Энн…
      – Ты и сестра будете жить у нас в доме сколько захотите.
      Джон вырос в любящей семье, всегда зная, что на родителей можно положиться, но он понимал, откуда у Колина ощущение неопределенности.
      – Когда я просил Эдди выйти за меня замуж, она сказала, что у нее трое детей и Триш. Я почел за честь, что она доверила мне не только себя, но жизнь всей семьи. Ее дети теперь мои, Колин. Это касается тебя и Джейн Энн в той же степени, что и Диллона. Ты будешь жить с нами, пока не станешь взрослым настолько, чтобы самому позаботиться о себе.
      – Я постараюсь… не быть обузой.
      – Не старайся слишком, сынок. Несмотря на усталость, Джон широко улыбнулся. Он обнял мальчика за плечи:
      – Помню, когда я был в твоем возрасте, мой папа говорил, что у меня не хватает благоразумия.
      – Он еще жив?
      – Еще как. Ты с ним будешь накоротке. – Джон хихикнул. – Первым делом он научит тебя добывать индейку и зайца. Покажет, как делать рыболовный крючок из птичьей кости, охотиться на оленя и снимать шкуру с гремучей змеи. Он вырос среди шони и обладает здравым смыслом больше, чем любой другой человек.
      – Господи, – с трепетом прошептал Колин.
      – У нас будет много времени рассказать тебе о нем, прежде чем мы будем дома. Ложись. Я скоро вернусь.

      Закопченный кофейник стоял на плоском камне среди углей. Джон извлек из мешка, висевшего на стене кухни, оловянную кружку и наполнил ее крепким кофе. Возле костра было только три человека. Остальные взяли свои постели и скрылись в темноте, зная, что босс, мягко говоря, недоволен тем, как обошлись с его женой.
      Джон смотрел на молчащих людей, освещенных костром. Это были самые верные друзья Толлмена, пользующиеся особым доверием. Он мог вверить любому из них свою жизнь.
      Клив Старк – худой тридцатилетний мужчина с холодными глазами. Кроме Бога, он никого и ничего не боялся. Винтовка как бы приросла к его руке, и он ввязывался в любую драку. За темно-рыжие волосы и усы индейцы апачи и навахо прозвали его Красной Собакой. Он был постоянно настороже. Иначе ему бы не выжить. Клив Старк – правая рука Джона Толлмена.
      Главный караванщик, Дэл Ролли, встал еще раз наполнить свою кружку. В его подчинении находились погонщики и волы. К каждому из шестнадцати фургонов были приставлены охранник и шесть помощников на случай болезни или другой неприятности. Помощники работали вместе с пастухами, гнавшими скот. Когда начинался день у погонщиков, пастухи ложились спать. Ролли следил за тем, чтобы работники не жаловались.
      Похожий на медведя-гризли, Ролли обладал густой щетиной на лице, но волосы на голове – редкие. Кроме того, он был хорошим колесным мастером – ремонтировал фургоны.
      Опытный упаковщик, он распределял грузы по фургонам, чтобы товары не рассыпались или не испортились при переправах через реки. Под шесть футов ростом, Ролли весил почти двести фунтов. Он был молчалив, терпелив и, как многие крупные мужчины, дружелюбен и обладал спокойным характером. Заставлял своих людей трогаться с места не менее чем за шестнадцать минут после команды «Па…адъем».
      Повар, Билл Вессал, по кличке Сластена Вильям, прозванный так из-за пристрастия добавлять патоку или мед в любую еду – от фасоли до бифштексов, – вставал каждое утро до рассвета и выгребал золу из костра; иногда он снимал котелок с красными мексиканскими бобами, которые оставлял томиться на ночь. Подложив дров в огонь, варил кофе.
      Когда завтрак был готов, Сластена Вильям будил людей, звоня в колокольчик для скота и крича: «Вставайте и расхватывайте, а не то я все выброшу». Иногда разражался песней «Желтая роза Техаса» в собственной аранжировке.
      Он пользовался авторитетом. Светловолосый, с прищуренным взглядом, Сластена Вильям казался медлительным и неуклюжим, но дело знал. Он очень гордился своей профессией и слыл первоклассным поваром, в силу чего Толлмены подрядили его в этот поход. Хорошо накормленные люди лучше справлялись с порученной работой. Кроме того, Билл Вессал – стреляная птица, знающая, как себя вести в любой ситуации.
      Они ждали, чтобы Джон заговорил. Все трое знали, каков Толлмен в гневе. Будучи спокойным человеком, Джон сердился редко, но если такое случалось, то лучше не вставать у него на пути.
      Наконец Джон заговорил, обращаясь к Кливу:
      – Получил мое послание до выезда из Сент-Луиса?
      – Да. Мы должны здесь встретить судью с его отрядом и вместе двинуться в Санта-Фе.
      – Человека, приехавшего со мной, нанял судья Ван-Винкль.
      – Господи, а как велик отряд? – спросил Ролли.
      – Шесть фургонов, все в исправности, и четырнадцать человек, включая судью и его племянницу, – пятнадцать с Пистолетом Симмонсом.
      Ролли фыркнул:
      – Без малышей в пеленках? Джон холодно посмотрел на него:
      – А что, дети отвлекают тебя от работы?
      – Нет. Просто… ну… – Поняв, что ступил на опасную тропу, Ролли замолчал.
      – Думаю, отряд судьи недолго будет следовать за нами. Они не захотят глотать нашу пыль, – сказал Клив, надеясь загладить неловкость. – Вероятнее всего, мы пойдем следом за ними.
      – Мой кузен, Захария Куилл, воевал вместе со сводным братом судьи, Гарольдом Ридом. Капитан Рид спас Заку жизнь, а позже погиб сам. По просьбе Зака я разрешил судье и дочери Рида ехать с нами в Санта-Фе. Из соображений безопасности двигаться мы будем на небольшом расстоянии друг от друга.
      – Я слышал о Пистолете Симмонсе. – Клив вытянул из костра головню, чтобы зажечь сигару. – Он мог бы провести их и без нашей помощи – и быстрее. Знает ли судья, что мы делаем десять – двенадцать миль в день, встаем в три-четыре утра, а в полдень у нас привал?
      – Если Захария не рассказал ему, я это сделаю. Билл Вессал не сказал ни слова, но его умные глаза перехватили взгляд Джона, обращенный на палатки, где спали новички, прибывшие в лагерь.
      – Завтра или через день, – сказал Джон, – я поеду в Ван-Берен купить снаряжение для жены и детей. Ролли, осмотри фургон, в котором мы прибыли, и сделай что надо, пока мы его не загрузили.
      – Босс, эта… женитьба была вроде как внезапной? – спросил повар.
      Холодный взгляд Джона остановился на Билле.
      – Может быть, но от этого она не стала менее законной.
      – Вдова с детишками… трудно ей пришлось. – Билл неудачно закончил фразу, ведь собирался-то он сказать, что вдове крупно повезло: встретить такого человека, как Джон, – это большая удача.
      – Малыш ее. Еще двое детей – сироты, которых она растит. Девушка с ней долгое время. Они – ее семья. И моя теперь. Если у вас есть какие-то возражения, самое время сказать об этом.
      – Дьявольщина! – воскликнул Билл. – Это не наше дело, что ты взял и женился… на вдове. Это просто… застало нас врасплох. Никто не знал, что ты собираешься жениться.
      – Да, это не ваше дело, вообще ничье.
      – Парни заглядываются на девчонку. Хорошенькая, а я всяких видал, – заметил Ролли. – Не исключено, возникнут проблемы во время движения.
      – Если кто-то проявит неуважение к девушке, то будет иметь дело со мной. – Тон Джона не оставлял никаких сомнений, что он сдержит слово.
      – Насчет сегодняшнего… когда она появилась. – Ролли хотел покончить с неприятной частью разговора.
      – Да. Так что насчет этого? – сурово спросил Джон.
      Ролли взглядом попросил помощи у товарищей. Клив изобразил мимикой, что Ролли сунул голову в пасть льву и теперь должен будет выкарабкиваться сам. Билл смотрел на луну, зависшую над верхушками деревьев, и не замечал Ролли.
      – Она… ворвалась, лошади загнаны, и сказала, что у тебя там какая-то стычка с парнями из Арканзаса. Не спросив, согласны ли мы, велела нам ехать спасать твою шкуру. Конечно, мы знали, что ты не захочешь, чтобы мы бросили фургоны.
      – И вы ей это объяснили? – спокойно спросил Джон.
      – Ну, мы сказали, что ты не нуждаешься в помощи.
      – И что я не мог жениться на женщине с выводком ребятни.
      – Я не знаю, кто это сказал. Она не желала ничего слушать. Хотела взяться за хлыст. – Ролли улыбнулся и только потом понял, насколько это было опасно.
      – Вы смеялись над ней. Да еще обвинили ее в том, что она со своими приятелями хочет ограбить фургоны.
      – Если бы ты был сам здесь и видел, как все это происходило…
      – Что ты скажешь, Клив? – спросил Джон.
      – Меня не было, когда они прибыли, но все так, как сказал Ролли. Эта женщина…
      – Миссис Толлмен, – прервал его Джон.
      – Я спросил, ты ли ее послал. Она сказала «нет». Мы подумали: если бы тебе была нужна помощь, ты бы попросил об этом. Когда стало ясно, что мы не пойдем, она принялась кричать. Мы решили, что это… уловка. И тогда они уехали.
      – Из-за вас они провели весь день без еды и воды. – Голос Джона становился все тише и тише, а это было признаком нарастающего гнева.
      – Я пытался поговорить с ними. Девушка прогнала меня, угрожая винтовкой. Свирепая, как овод, вцепившийся в собаку.
      – Она могла пристрелить тебя, будь уверен. Триш застрелила человека там, во Фрипоинте, который пытался забрать Колина, старшего мальчика. Его родичи пустились за нами.
      – Мы не хотели проявлять неуважение к миссис Толлмен. В подобных обстоятельствах ты бы так же себя вел, – сказал Клив.
      Клив Старк – единственный во всей команде, кто мог спорить с боссом. Если он был уверен в своей правоте, сбить его с толку было невозможно. Он хотел знать, какие будут последствия всего этого дела.
      Клив прямо смотрел в глаза человеку, которого любил, как брата.
      Имя Джона быстро стало легендой в своем штате. Работники с его ранчо клялись, что он поражает невидимые для других цели и может идти по следу темной ночью в проливной дождь. Суровый, но справедливый человек, Рейн Толлмен наградил сына не только могучим сложением, он воспитал в нем чувство сострадания к жертвам несправедливости, уважения к женщинам и упорство в достижении цели. От матери, Эми Толлмен, Джон унаследовал гордость и привязанность к семье и друзьям.
      Джон испытующе смотрел в суровое лицо Клива. Хотя был уверен, что не стал бы себя вести с женщиной, просившей помощи, подобным образом, он решил: пора кончать с этим. Важно то, как все они будут относиться к его семье в будущем. Джон помотал головой и обратился к повару:
      – Кто-нибудь может заменить Гаррисона?
      – Я не думал. Он славный парень, только дружит с бутылкой.
      – Слишком. Не переношу пьянства и тех, кто напивается так, что не может работать. Гаррисон уходит. Утром.
      Повар пожал плечами:
      – Пако справится. Джон кивнул:
      – Жена может захотеть готовить отдельно. Она и дети не помешают нашему движению. У каждого из вас есть свои обязанности. Моя семья на мне, – заключил Джон, не дожидаясь возражений. Он встал, сполоснул кружку в котелке и сунул ее обратно в мешок. – Нам понадобятся еще два человека до Форт-Гибсона, – бросил он Кливу.
      – Что ты думаешь, Клив? – спросил Ролли, когда Джон ушел.
      – О чем?
      – Ты знаешь. Что Джон так внезапно женился и берет их к себе домой.
      – Он не полоумный и не женился бы, не взвесив все. Наверное, хотел этого.
      – Я помню, как Джон однажды говорил о детишках в своем доме. Вероятно, он думал о своих детях. – Ролли потер заросший подбородок.
      – Они уехали в спешке. – Билл положил сушеные персики в горшок. – Вещи в фургоне не были упакованы для длительного путешествия.
      – Это не наше дело, Билл, – сказал Клив, сбил пепел с кончика сигары, аккуратно затушил ее и сунул в карман. – Джон сам позаботится о своей семье. Тебе даже готовить для них не надо.
      – Я не это имел в виду, – раздраженно заметил Билл.
      – Он о них беспокоится. – Ролли вытянулся во весь свой рост. – Здесь что-то большее. Черт! Должно быть, есть нечто особое в этой женщине, чтобы взвалить себе на шею троих ребят и девушку и тащить их восемьсот миль через земли индейцев, в то время как можно и дома подцепить дамочку.
      – Ты бы оставил свое мнение при себе, – посоветовал Клив и ушел.
      – Что и собираюсь сделать. Не сомневайся. Хотелось бы, однако, знать, где он с ней столкнулся и кто надоумил его на ней жениться.

* * *

      – Диллон! Стой рядом, чтобы я могла тебя видеть. – Эдди и Триш сортировали и перекладывали вещи, сложенные возле палаток. – Если мне понадобится прочертить линию на земле, я пойду на это! – пригрозила она.
      Черта выполняла роль невидимой изгороди. Перешагнешь через нее – и пойдешь укладываться в постель на полчаса раньше срока. Однажды Диллон, чтобы проверить мать, пересекал черту раз за разом – и был уложен в постель в три часа дня без ужина. Это было суровое наказание, сильно сдерживающее детей.
      – Не черти линию, мамуля. Мне нужна была черепаха.
      – Неправда! Он пошел за дерево и пописал, – наябедничала Джейн Энн.
      – Ты, заткнись! – крикнул Диллон.
      – Ну хватит. Джейн Энн, не надо ябедничать. Это правильно, что Диллон справляет нужду за деревом. Здесь нет отхожего места.
      – Но я видела… как он делает. – Губы у девочки скривились.
      – Ты должна была быстро отвернуться.
      – Она шла за мной. Когда я ее увидал, уже не мог остановиться, – хныкал Диллон.
      – Тогда сообщай мне, когда захочешь в кусты, а я прослежу, чтобы Джейн Энн оставалась со мной. Теперь иди поиграй. Не подходи близко к кухне и будь там, где я могу тебя видеть. Триш, не пытайся поднять сама этот сундук.
      Эдди взялась за сундук, и женщины сняли его со стиральной доски.
      – Если бы мы не отдали повару флягу с молоком, то могли бы попить пахты и не ходить туда на ужин, как попрошайки за подаянием. Разве мы не можем сами готовить?
      – Надеюсь, что да. Ты когда-нибудь готовила на костре?
      – Нет. Но попробуем. Думаю, повару совсем не хочется иметь с нами дело. А я не хочу иметь дело с ними. Миссис Эдди, я чувствую… мы этим парням обуза. Как будто… временно тут. Впрочем, Колин привязался к Прохожему. Он вцепился в него, как клещ в собаку. Куда они подевались?
      – Колин с мистером Ролли. Он снял колеса с фургона и занимается ими. – Эдди увидела, что к ним приближаются. – Идет мистер Старк, которого встретили утром. Веди себя хорошо.
      – Я не собираюсь драться, даже если очень захочу. – Триш бросила сердитый взгляд на Клива и повернулась к нему спиной.
      – Привет. – Клив снял шляпу. Волосы с сединой, что делало его на вид значительно старше, чем когда он был в шляпе.
      – Здравствуйте, мистер Старк, – вежливо ответила Эдди.
      – Я говорил с Джоном насчет овец. Он велел переговорить с вами.
      – А в чем дело?
      – Вы хотите взять их с собой?
      – Ну, я… надеялась на это. Мистер Толлмен не говорил, что это невозможно.
      – За ними надо хорошо следить. Чуть зазеваешься – и волк тут как тут.
      – Боже! Я об этом не подумала. Они как члены семьи.
      – Да. Но иногда не стоит из животных делать приятелей. – Он смотрел на нее с забавно-выжидательным выражением.
      – Мы не хотим быть для вас обузой.
      – Ну, мэм, если Джон скажет, мы приставим человека к овцам.
      – Нет! Не надо. Пусть бегут за фургоном, а кто-нибудь из нас пойдет с ними.
      – Путь длинный, мадам. Мы делаем в день двенадцать – четырнадцать миль. Тяжело будет. Ночные пастухи стерегут волов, а мулов привязывают. Куда загонять овец?
      – Я переговорю с мистером Толлменом. Клив, все еще со шляпой в руках, посмотрел на Триш, стоявшую спиной к нему, затем вновь обратился к Эдди:
      – О вчерашнем. Мы не хотели обидеть вас. Мы и понятия не имели, что Джон женился.
      – То было вчера, мистер Старк. Я уже забыла об этом.
      – Да, мадам. – Он надел шляпу и вежливо приложил руку.
      – Я понимаю, что вы и остальные не планировали путешествовать в компании женщин и детей. Как я уже сказала, мы попытаемся не задерживать вас.
      – Да, мадам.

      Эдди и Джон сидели в фургоне, который верой и правдой служил семье многие годы. Усталые лошади были ее добрыми друзьями. В Ван-Берене им предстояло обменять старый фургон и лошадей на новую повозку, пригодную для дальнего путешествия.
      Она оглянулась и помахала людям, стоявшим у палаток.
      – Все будет хорошо, Эдди. Триш позаботится о детях.
      – Я знаю… но накануне вечером…
      – Они будут в безопасности с Кливом, Ролли и другими.
      Триш была опечалена расставанием, но смолчала.
      – Не беспокойся, к ней не станут приставать.
      – Ничего не могу поделать, беспокоюсь. Она верный друг.
      – Я помню, ты говорила.
      – Я обещала Триш, что она останется со мной сколько захочет не потому, что я ей многим обязана, а потому, что люблю ее точно так же, как Колина и Джейн Энн.
      – Я и это знаю. В нашем доме ей будет хорошо.
      – Она храбрится, но на самом деле напугана до смерти.
      – У нее есть выдержка, Триш справится.
      – Она боится, что закончит в… борделе.
      – Только если это будет ее выбор. Но она не может держаться за твою юбку всю жизнь.
      – Это не так!
      – А как бы ты это назвала? Она словно твоя тень.
      – У нее нет никого больше, Триш много пережила.
      – Как и ты. Но беды закалили тебя. Давай сейчас не будем говорить о Триш. Когда-нибудь она выйдет замуж, и у нее появится своя семья.
      – Сомневаюсь.
      – Она нравится Симмонсу.
      – Триш многие восхищаются.
      – В данном случае тут нечто большее. Думаю, он действительно сохнет по ней.
      – Это он тебе сказал?
      – Нет. Но когда мужчина задает о женщине столько вопросов, как Симмонс, значит, это о чем-то говорит.
      – Парень что-то задумал, но только не жениться. Он в курсе, что в ее жилах течет цветная кровь. В городе много слухов ходило.
      – Это вряд ли остановит Симмонса, если он решил взять Триш в жены.
      – Он хочет того же, что и все при виде такой красотки. – Эдди взглянула на Джона, чтобы увидеть его реакцию. Он смотрел прямо перед собой. – У них одно на уме, – сухо добавила Эдди.
      Джон хранил молчание. Разговор о Триш затянулся. Наконец-то он остался один на один с женой. Он хотел узнать Эдди поближе: о чем она думает и мечтает, что чувствует к нему, почему вышла за этого ублюдка Керби Гайда.
      Джон чуть повернул голову, чтобы рассмотреть Эдди. На ней было то же голубое платье, в котором он увидел ее в первый раз в городе. Светлые волосы сияли в лучах утреннего солнца. Большие глаза печальны. Темные круги под глазами усиливали их блеск. Она захватила с собой зонтик от солнца.
      – Ты сняла с детей мерки, чтобы мы купили им крепкую обувь? – спросил Джон, надеясь разговорить ее.
      – Да, и у Триш тоже. Я обвела у каждого ногу контуром на бумаге и вырезала. На деньги от продажи фермы можно купить башмаки. Я хочу, чтобы ты взял себе половину после покупки фургона, мулов и провизии на несколько недель.
      – Эти деньги твои. Все необходимое в дорогу куплю я.
      – Почему?
      – Потому что ты моя жена и я позабочусь о тебе.
      – Как о лошади? Шляпе? Фургоне? – Голос ее напрягся.
      – Эдди, я не это имел в виду. Если наступит такое время, что нам понадобятся твои деньги, моя гордость не помешает попросить их у тебя. Надеюсь, мы сможем дружно работать на процветание нашей семьи.
      – Прости, если я была невежлива. Джон хлестнул лошадей вожжами.
      Эдди чувствовала тяжесть на душе. Ей казалось, что она в ином мире, так много случилось за эти дни. Дети и Триш остались с незнакомыми людьми. Эдди плохо знала человека, сидящего рядом с ней. Меньше недели прошло с того дня, как она впервые увидела его. И вот он стал ее мужем и надеется сегодня спать с ней.
      «Женщина обязана приласкать мужа, когда он этого хочет». Так говорил Керби.
      Будет ли он груб или нежен? Нежен, как Керби поначалу, или груб, как после женитьбы?
      Повернувшись, она обнаружила, что Джон на нее смотрит.
      – Ты беспокоишься о сегодняшней ночи, Эдди?
      «Господи! Он что, читает мои мысли?» Она хотела отвернуться, но под его пристальным взглядом не смогла. Эдди открыла было рот, чтобы сказать «нет», однако не издала ни звука. Она не могла лгать.
      – Прошло… много времени.
      – Я хочу от тебя детей, Эдди. Но не стану насиловать ради этого.
      Она наконец нашла силы отвернуться от него и стала смотреть прямо перед собой.
      – Я сделаю то… что предстоит.
      – Выполнишь свой долг? Ты это имеешь в виду? – Она не ответила, и он спросил: – Ты любила Керби Гайда?
      – Ты уже спрашивал об этом.
      – И ты мне не ответила.
      – Я и сейчас не отвечу. Это не твое дело.
      – Все, что касается тебя, мое дело. Но я не буду сейчас на этом настаивать. У нас впереди большая жизнь. Мне нужно знать, чего ты хочешь, и дать тебе это, если смогу. Я разделю с тобой и удачу, и горе. Я хочу, чтобы мы жили, как мои родители. Когда мама входила в комнату, то первым делом смотрела на отца. Их глаза вели разговор. Они были как единое целое.
      После тяжелой паузы Эдди спросила:
      – Что ты хочешь знать?
      – Расскажи мне о своих родителях.
      Лед растаял, когда Эдди стала рассказывать, как родители повстречались на ферме в Теннесси, куда устроились на работу; похожая судьба выпала бы Колину и Джейн Энн. Родители у них к тому времени умерли. Отцу исполнилось шестнадцать, и он решил идти своим путем. Они с мамой покинули ферму, нашли ее брата в другой семье и забрали его с собой. Родители поженились, едва выйдя из детского возраста. Добрались до Арканзаса и купили там участок земли.
      – Ты была у них единственным ребенком?
      – Двое умерли сразу после рождения, а один прожил лишь год.
      – Ты приняла участие в жизни Колина и Джейн Энн, потому что родители были сиротами?
      – Поначалу да, наверное. Но затем полюбила их. Я им стала нужна, – объяснила она.
      Полуденное солнце палило. Эдди прикрыла лицо зонтиком. Добравшись до ручейка с чистой водой, они остановились напоить лошадей. Джон спрыгнул и протянул руки Эдди. Она оперлась о его плечи, а он обхватил ее за талию и поставил на землю.
      – Разомни ноги. Сейчас принесу попить. Когда Джон вернулся, неся воду в жестяной кружке, она стала жадно пить. Кружка вызвала у нее любопытство. Она состояла из колец, входящих одно в другое, так что могла раздвигаться и складываться.
      – Никогда такую не видела.
      – Достал в Сент-Луисе. – Он сжал верх и низ, кружка сложилась. – Складывается до толщины в дюйм. Удобно носить в кармане или в седельной сумке.
      – Лучше Диллону этого не видеть. – Ее глаза смеялись. – Он ее доломает, складывая и раскладывая.
      – Хорошо, что сказала. Когда нужно будет его успокоить, я покажу ему кружку. – Джон заговорщицки улыбнулся.
      При виде его улыбки сердце Эдди затрепетало. Она провела кончиком языка по губам и увидела, как Джон внимательно на нее смотрит. То, что они были вместе и пили из одной кружки, заставило Эдди смешаться и внутренне дрогнуть. Они оказались одни на этой пустынной дороге. Джон уже не был таким суровым. От него как бы исходило тепло. Эдди стало интересно, чувствовал ли он то же относительно нее.
      – Сколько нам еще?
      – Час. – Он посмотрел на солнце. – Поедим там, в ресторане.
      Джон разглядывал Эдди. Он ждал, чтобы она заговорила.
      – К тому времени я проголодаюсь.
      – Никогда ни у кого не видел глаз такого цвета, как у тебя. Знаешь ли ты, что они выражают твое настроение?
      – Я об этом не думала.
      – Почему сейчас они так грустны? – Голос его был очень мягким.
      Эдди подумала, что Джон шутит, но он не улыбался. Она отвернулась и стала смотреть на ручей. Ей следовало ответить. Когда вновь повернулась к нему, взгляд его был столь настойчив, что она быстро закрыла глаза. У Эдди появилось какое-то странное чувство, и у нее перехватило дыхание.
      – Не знаю, почему они печальные. На самом деле мне не грустно. – Она сделал паузу. – Разве самую малость. – Когда он сделал шаг к ней, Эдди подняла голову: – А ты когда-нибудь грустишь?
      – Иногда. Я тоже устаю, бываю голоден, сердит, одинок и напуган, как и ты.
      – Ты напуган? – хихикнула она.
      – Конечно. Только дурак ничего не боится. Тебе ведь было страшно много раз, не правда ли?
      – Да. Я испугалась в ту ночь, когда ты появился на ферме и прогнал тех пьяных дурней. Почему ты это сделал?
      Он расправил усы и бросил на нее хитрый взгляд:
      – Может быть, у меня были планы самому тебя изнасиловать. Гр-р-р… – Он зарычал сквозь стиснутые зубы, подражая волку.
      Эдди радостно засмеялась:
      – Мистер Толлмен! Джон! – Она хохотала. – Если хочешь меня напугать, то не выйдет! Ох! – взвизгнула она, когда он схватил ее и взял на руки, как ребенка.
      – Еще напугаешься, – сказал он и понес ее к воде. – Вот кину тебя прямо в ручей.
      – О… о нет! – Эдди ухватилась за его шею.
      – Если ты хорошенько напугалась, я тебя усажу в фургон.
      – Насколько я люблю купаться, настолько боюсь холодной воды! – Джон понес ее к фургону. – А напугалась потому, что меня никогда не носили на руках, только когда я была маленькая. Боже! Опусти меня, я слишком тяжелая.
      – Ну вот еще, тяжелая, – сказал Джон, сажая ее на сиденье. – Ты весишь примерно как мешок с едой.
      Он залез в фургон, занял место рядом с ней и пустил лошадей. Они пересекли каменистое русло ручья и выбрались на дорогу на другом берегу.
      – Не очень-то приятно, когда тебя сравнивают с мешком жратвы. – Она вздохнула в притворном отчаянии, но внезапно испугалась, что ведет себя как последняя дура.
      – Я должен был сказать «как мешок картошки», но он… комковатый, а ты… мягкая.
      Эдди еще не видела, чтобы он так широко улыбался. В глазах, сияющих от восхищения, затаился смех. Они поглядели друг на друга и рассмеялись.
 
      Городок Ван-Берен замер под полуденным солнцем. Эдди он показался больше, чем Фрипоинт, и более древним. Город расположен на берегу Арканзас-Ривер напротив Форт-Смита. Ван-Берен был стартовой площадкой для грузовых фургонов, поселенцев и военнослужащих, движущихся через индейские территории.
      Радуясь потеплению их отношений, Джон стал рассказывать Эдди о городе:
      – Томас Мартин, приятель моего отца, появился здесь в 1818 году и открыл лавку. Когда прибыли поселенцы, деревушке дали название Филлиппа – по имени человека, приобретшего тут большой надел земли. Позже городок переименовали в Ван-Берен, в честь президента.
      – Тебя здесь знают?
      – Немного. В двадцатых родители поселились в сотне миль к северу отсюда. Там я родился и вырос. Дважды в год мы приезжали в город за припасами.
      – Здесь больше холмов, чем я ожидала.
      – Это холмистая местность. В Ван-Берене хорошие склады, но все необходимое мы вынуждены покупать в Сент-Луисе. Тут приличные отели и рестораны, прекрасные салуны. – Джон улыбнулся.
      – Тебе это, конечно, хорошо известно! – дерзко заметила Эдди.
      С тех пор как покинули лагерь, время пролетело незаметно, хотя на самом деле они провели в форте почти полдня. Эдди Толлмен восхитительна. Она не только красива, но и мила. У нее живой ум и удивительное чувство юмора. Но когда она вне себя, лучше не попадаться ей под руку. Он усмехнулся, вспомнив, как она обзывала проповедника.
      – Над чем ты смеешься? – Эдди заглянула ему в лицо.
      – Если я тебе скажу, ты взбесишься. – Он не мог не улыбаться.
      – Ты меня заинтриговал. Лучше говори, а то я воображу самое худшее.
      – Вспоминал, как ты стоишь, топаешь ногой и кричишь в лицо проповеднику все известные тебе бранные слова. – Джон засмеялся. – После этого я боюсь с тобой связываться.
      Эдди густо покраснела:
      – Я даже не помню, что несла. Триш говорила, будто не слышала от меня прежде ничего подобного.
      Я была в бешенстве! Ты подумай, эта старая вонючка хотел отдать Колина мерзавцу Реншоу! Конечно, я не знала, что он собирается забрать и Диллона. Да я бы… голову ему снесла, прежде чем отдала мальчиков!
      – Успокойся, дорогая. Я не собирался снова тебя взвинчивать.
      Когда до нее дошли эти слова, она почувствовала себя в безопасности. Внезапно Эдди поняла, что Джон был постоянно настороже, и за его спокойствием скрывались уверенность и сила.
      – Как ты думаешь, судья распорядился арестовать Триш за то, что она стреляла в Реншоу?
      – Если так, мы об этом узнаем. Не тревожься. Обещаю тебе, мы заберем Триш с собой.
      Он остановил фургон перед открытой конюшней.
      – Привет, Толлмен. – Бородатый конюх в серой шляпе конфедератов с любопытством посмотрел на Эдди. – Удачно съездил в Сент-Луис?
      – Конечно. Позаботься о лошадях и фургоне, Вэлли. Я скоро вернусь.
      Джон взял Эдди под руку, и они двинулись в сторону главной улицы города; конюх глядел им вслед, а потом обратил любопытный взор к изношенному фургону и старым лошадям. Он покачал головой, удивляясь, как это Толлмена угораздило явиться в город в таком виде.
      – После обеда, – сказал ей Джон, когда они вышли на тротуар, – я отведу тебя в отель, чтобы ты отдохнула, пока я раздобуду фургон для переселенцев. – Он прижал к себе ее локоть и гордо улыбнулся.
 
      Эдди стояла у окна в номере гостиницы и смотрела на улицу. Она слишком нервничала, чтобы расслабиться. Никогда в жизни, кроме как во время болезни, ей не приходилось отдыхать днем. Эдди оглядела комнату. Второй раз в жизни она была в гостинице. Комната похожа на ту, в которой они с Джоном поженились: железная кровать, умывальник, кувшин с тазом, стол со старой лампой. Ее зонтик висел на ручке кресла, а на сиденье лежала холщовая сумка с ночной рубашкой, гребнем, щеткой, мочалкой и полотенцем.
      Эдди избегала смотреть на кровать. Та казалась ей ужасно узкой. Она старалась не думать, как они на ней уместятся. Вместо этого стала вспоминать посещение ресторана, где Джон подвинул для нее кресло, заказал еду.
      Эдди напомнила себе, что Керби тоже иногда был внимательным. Но только до женитьбы. На этот раз все будет иначе, подсказывал внутренний голос. Они с Джоном уже были женаты. Ему не нужно за ней ухаживать. Он имел законное право разделить с ней ложе. Эдди опять стала смотреть на улицу. Дородный господин в черном саржевом костюме, большой шляпе, с золотой цепочкой от часов на груди вышел из банка, держа под руку молодую женщину. На ней были модное платье в розово-белую полоску и ажурная шляпка. Тонкую талию подчеркивала необъятная юбка. Леди изящно вышагивала рядом со своим спутником.
      Не только Эдди следила за этой парой. Мужчины глазели, женщины таращили глаза. Возница фургона даже обернулся, чтобы получше их разглядеть. Чета, казалось, не сознавала, какой вызывала интерес, и продолжила путь к гостинице в конце улицы, за дверями которой скрылась.
      Эдди подвинула кресло к окну и уселась в ожидании Джона.
      В Ван-Берене начинался путь на Запад. Кроме того, город стоял на реке. Улицы заполнены разнообразным людом: индейцы, солдаты, фермеры, бродяги. С холмов прибывали дезертиры из обеих армий. Когда они обедали, Джон объявил ей, что часть людей направляется на Юг, в Техас, другие на дальний Запад.
      – Всегда во время войны, – говорил Джон, – появляются предатели. Они хлынули в Техас после поражения Сантаны: воровали, подбирали объедки, убивали когда придется. То же самое будет и теперь. Потребуется время, чтобы от них избавиться.
      – Столкнемся ли мы с ними на пути в Нью-Мексико?
      – Возможно, но не очень вероятно. Они обычно разъезжают бандами от четырех до дюжины человек и нападают на жилье и небольшие караваны. Именно по этой причине судья хочет присоединиться к нам. Не тревожься, – добавил Джон, увидев выражение ее лица. – Им потребовалась бы небольшая армия, чтобы справиться с нами.
      Эдди очнулась от своих мыслей, когда с окраины на улицу въехали четыре всадника. Даже с дальнего расстояния Эдди заметила, что у них отменные лошади. Попоны лоснились на солнце, гривы аккуратно расчесаны и свисали на одну сторону выгнутых шей.
      Длинные хвосты тщательно ухожены. На всадниках форма конфедератов. Они сидели в седлах прямо, головы вверх, плечи развернуты, как на параде.
      Когда проезжали под ее окном, Эдди заметила, что сами люди ухожены не хуже, чем их лошади. Один особенно привлек ее внимание. Из-под шляпы почти до плеч свисали светлые вьющиеся волосы.
      У него были красивые усы и борода; он напомнил Эдди картинки с изображением генерала Ли. Солдаты остановились у гостиницы в конце улицы и привязали лошадей к коновязи. Трое вошли в отель, а четвертый остался на улице караулить лошадей.
      Эдди услышала мягкий стук в дверь и отвернулась от окна. В комнату вошел Джон. Еще раз Эдди убедилась, какой он высокий. Его голова почти достигала верхнего косяка двери.
      – Ты достал фургон?
      – Первый сорт. – Он швырнул шляпу на кровать. – Нам повезло, что мы приехали сегодня. – Джон налил воды из кувшина в таз и ополоснул лицо. – Вэлли на конюшне рассказал мне про датчанина, который вчера приехал в город в исключительно хорошем фургоне и хочет продать его. Этот человек направляется в Техас. Но у него умерла жена, и он боится один с четырьмя детишками двигаться дальше. – Вытерев лицо, Джон повесил полотенце обратно на вешалку и поглядел в зеркало над умывальником. – Мне нужно сходить к парикмахеру побриться и подстричься.
      – Что этот бедняга будет делать? – спросила Эдди. – Кто-нибудь из детей может позаботиться об остальных?
      – Я не спрашивал. Он собирается отправить детей обратно в Индиану, где живут его родственники.
      – Он потерял не только жену, но и мечту снова начать жизнь на новой земле.
      – Некоторые люди не приспособлены прокладывать пути. Им лучше где-то поселиться и остаться там навсегда. Датчанин – искусный мастер. Об этом свидетельствует его фургон. Но в выборе пути он ошибся, впрочем, как и в товарищах для дальней дороги. Все шансы за то, что он не доберется до Техаса, а если и доберется, то не выдержит.
      – Как умерла его жена?
      – Ее укусила змея, когда она купалась в реке.
      – Ох… – Эдди вздрогнула.
      – Фургон в порядке. Датчанин сейчас выгружает свои вещи. Мы можем выехать рано утром и к полудню будем на месте.
      – Почему ты разбил лагерь так далеко от города?
      – Лошади тащили груз от самого Сент-Луиса и нуждаются в отдыхе. Вокруг Ван-Берена всю траву выщипали, поскольку здесь многие останавливаются. Мы думали задержаться только на день, чтобы встретиться с отрядом Ван-Винкля. Кстати, судья в городе. Я позову его после того, как мы сделаем закупки.
      Эдди надела шляпку и перекинула сумочку через плечо. Затем Джон открыл дверь и последовал за ней в коридор:
      – Эдди, мы везем на склад отца большую партию платья, так что тебе больше не нужно покупать. Но я хочу, чтобы ты приобрела все, что, по твоему мнению, может вам понадобиться. – Он улыбнулся. – Только не покупай носки. Я никогда больше не надену ничего, кроме вещей, связанных собственной женой. Моим ногам никогда не было так удобно.
      – Ты купил носки у мистера Кэша?
      – Конечно. Они обошлись мне в две монеты за пару и окупили каждый уплаченный за них цент.
      – Пятьдесят центов? – Ее глаза расширились от удивления.
      – Теперь ты знаешь, зачем я женился на тебе: я на всю жизнь буду обеспечен вязаными носками Эдди Толлмен.
      Он сжал ее руку, его темные глаза сияли. Они спустились по лестнице. Эдди была счастлива.
      Джон не похож ни на одного мужчину, которого она раньше знала.
      Внизу Толлмен задержался возле человека за стойкой, затем снова взял Эдди под руку, и они вышли на улицу, направляясь в большой магазин.

      Эдди была поражена количеством товаров на прилавках, стенах и даже свисающих с потолка. Она подумала, что он в два раза больше магазина во Фрипоинте.
      День подходил к концу, и покупателей было немного. От Эдди они были скрыты тюками на прилавках и столах. Двигаясь по узким проходам, она могла только слышать невнятное бормотание.
      – Во время войны во Фрипоинте товаров не хватало, – заметила Эдди.
      – Большинство того, что здесь есть, завезено с Севера после войны.
      К ним поспешил юноша в переднике. Волосы были разделены пробором посредине головы. Напомаженные усы украшали верхнюю губу.
      – Мистер Толлмен, рады видеть вас. Мы слышали, что вы в городе.
      – Эдди, это Рон Пул. Он сын хозяина магазина. Рон, это моя жена, миссис Толлмен. Нам нужна обувь для наших детей.
      – Ваших детей? Ах… хорошо, сюда, пожалуйста. – Он подвел их к полкам, заставленным коробками с обувью. – Детское наверху, женское внизу, для мальчиков – к конце прохода. Что желаете посмотреть?
      Эдди выбрала башмаки для Триш и детей, прикладывая бумажную мерку к подошвам. Затем по настоянию Джона взяла пару для себя – прочные черные башмаки, закрывающие лодыжку. Набрав мальчикам широкополых шляп, Эдди задумалась, купить ли Триш юбку для верховой езды.
      – Триш любит ездить верхом, – объяснила она, кидая юбку поверх всех вещей. – У хозяина плантации, где она жила, был большой табун. Триш рассказывала мне, как ночью уходила на пастбище и ездила верхом, потому что днем ей не разрешалось.
      – А ты любишь кататься верхом?
      – Не знаю. Я ездила только на рабочих лошадях.
      – Выбери юбку для себя. У тебя будет масса времени покататься, когда будем дома.
      «Дома». Эдди как будто укололи тысячи игл.
      Джон двигался вдоль полок, набирая множество вещей, к вящему удовольствию сына хозяина, который собирал ярлыки, чтобы составить счет. Эдди склонилась над столом с детскими книжками и учебниками.
      – Хочешь купить это детям? – Джон прижался к Эдди и тихо говорил ей на ухо.
      – У Колина не было возможности ходить в школу. Джейн Энн и Диллон уже созрели для учебы. Я могла бы заниматься с ними по этим книжкам, но цена… высока. – Она говорила очень тихо.
      – Не будем экономить. Бери книги.
      Эдди схватила четыре книжечки с таким видом, будто это были сокровища. Она перевела взгляд на мужа. В ее фиолетовых глазах застыл вопрос:
      – Ты разрешишь мне заплатить за них из денег за ферму?
      – Мне казалось, мы уже обо всем договорились. То, что мое, – это твое, и наоборот. – Он обнял ее и забрал книги из ее руки. – Тебе понадобится мел, бери с избытком, и грифельные доски.
      Джон отошел к столу, на котором были разложены ножи различной формы. Мимо него прошла пара. Мужчина в форме Соединенных Штатов, женщина в модном платье в полоску. Джон только мельком посмотрел на них и тут же отвернулся. Он успел заметить, что мужчина нарядился франтом, явно радуясь концу войны. Военный был поглощен своей спутницей. Молодая и красивая, она глядела на него, как на единственного человека на земле.
      После длительных размышлений Джон выбрал складной нож для Колина, отнес его на прилавок и вернулся к Эдди, стоявшей рядом с книгами:
      – Не можешь выбрать доску?
      – Нет, не могу решить, сколько мела брать.
      – Две коробки не повредит. – Джон был так серьезен, что она рассмеялась, и смех ее был настолько заразителен, что он тоже захохотал. Ее мелодичный голос смешался с его громыханием. – Мне нравится, как ты смеешься, Эдди.
      Джон не замечал офицера с женщиной, стоявших рядом и с любопытством взирающих на них. Затем господин повернул спутницу к двери, и они поспешили выйти.
      – Давай закругляться, – сказал Джон. – У меня в гостинице для тебя сюрприз.
      – Сюрприз? Хороший или плохой?
      – Что ты считаешь плохим сюрпризом?
      – Если меня ждут Сайкс или Реншоу. Джон рассмеялся.
      Хозяин магазина подмигнул сыну. Джон Толлмен, всегда такой суровый и неулыбчивый, был совершенно покорен своей женой и снисходителен ко всему, что бы она ни попросила. Жалко, подумал хозяин, что ей хотелось далеко не все.
      На пути к прилавку Джон схватил набор оловянных солдатиков, игру в шарики и маленькую куклу.
      – Джон! Нет!
      – Эдди! Да! – Он снова рассмеялся. Внезапно Джон осознал, что за этот день он смеялся больше, чем за весь прошедший месяц. Эта мысль мгновенно отрезвила его.
      Влюбился ли он в эту женщину? Она ему нравилась, он ею восхищался и женился на ней, потому что настал период в его жизни, когда он захотел иметь семью. Джон чувствовал, что имеет определенные обязательства перед ней. Но любовь, как считал его отец, вещь весьма редкая и удивительная. Неужели Джон действительно влюбился?
      Было уже темно, когда они вышли из магазина. Вдоль улицы горели фонари.
      – Покупки мы заберем утром, – сказал Джон и остановил ее руку, когда она собиралась надеть шляпку. – Оставь. У тебя прекрасные волосы, Эдди.
      – Не очень-то прилично выходить на улицу простоволосой.
      – Ну, о приличиях мы не будем беспокоиться. Поедим, а потом отправимся в гостиницу.
      – Я не думала об этом. Я слишком возбуждена всеми покупками и… сюрпризом.
      – Приятно видеть тебя счастливой. Ты ведь была не слишком счастлива, а?
      – О нет! – Она говорила искренне. – Я была очень счастлива, когда обнаружила Триш в амбаре, когда родился сын и когда Колин с Джейн Энн появились в моем доме. Жизнь – хорошая штука, Джон. Я не хочу, чтобы ты или кто-нибудь еще жалели меня и детей.
      Джон радостно подумал, что она ничего не сказала о Керби:
      – Я тебя не жалею, Эдди. Я восхищаюсь твоим мужеством. Не каждая женщина сможет вынести те испытания, что выпали на твою долю. Ты святая.
      – Нет, я не святая. Неделю назад я работала у себя в саду, возделывала хлопок, пасла овец, хлопотала по дому. А сейчас направляюсь на новое место. И я…
      – И что ты? – спокойно уточнил Джон.
      – Я совсем не беспокоюсь, что ты о нас не позаботишься. – Эдди решила сказать это, пока у нее хватило на то мужества.
      – Я сделаю все, что смогу. Клянусь. – Джон почувствовал комок в горле. Ничего в жизни для него не было столь важным.
      В коридоре гостиницы горел свет. В кожаных креслах два господина читали газеты.
      – Пойдем поедим, я знаю одно местечко. Сюрприз будет ждать тебя здесь по возвращении.
      – Ты уверен?
      – Абсолютно.
      Они миновали банк и свернули на боковую улицу к небольшому каменному зданию с деревянным крыльцом. На видавшей виды вывеске, прибитой над крыльцом, было написано: «Сразу корм».
      Эдди вслух прочла и спросила, что это значит. Наклонившись, Джон прошептал ей на ухо:
      – Не гадай, это что-то вроде шутки.
      Поднявшись по ступенькам, они вошли в комнату, где стояли два длинных стола со скамьями по обе стороны. На одной стене висела картина, на которой изображена мексиканская гасиенда, окруженная цветущими кактусами. В другой стене – две двери, одна за занавеской, другая открыта на кухню. В воздухе витал изысканный аромат.
      – Люп, – позвал Джон. – Самое время.
      – Ты будешь говорить мне о времени, ослиное отродье? Сядь и жди. Выйду, когда приготовлюсь тебя обслужить. Подожди… Ох, Святой Отец! Джонни! Джонни, любовь моя! Ты пришел взглянуть на Люп!
      Женщина, появившаяся из-за занавески, была в ширину почти столь же велика, как и ростом. На ней были длинная черная юбка с красными оборками, белая блузка и множество ярких бус различной длины. Черные волосы до талии перевязаны на затылке широкой красной лентой.
      Она сделала попытку обнять Джона, но помешал необъятный бюст.
      – Привет, Люп. – Смеющиеся глаза Джона отыскали взгляд Эдди.
      – «Привет, Люп, привет, Люп». Это все, на что ты способен? Скажи-ка мне, что я все еще твоя лучшая девочка, забияка ты эдакий!
      – Если я так сделаю, Люп, моя жена обломает об меня палку. – Он отстранил женщину от себя и улыбнулся, глядя в ее жизнерадостное лицо.
      – Жена? Взял и женился на другой женщине? Ой-ой-ой! – закричала она, – Ты меня убил, вот что ты сделал. – Люп прижала руки к груди, и большие черные печальные глаза уставились на Эдди. – Ты вырвала у меня сердце, – драматичным тоном заявила Люп.
      – Сожалею, – ответила Эдди, отчаянно пытаясь придать лицу безразличное выражение. – Я не знала.
      Внезапно Люп улыбнулась и схватила Эдди за руку:
      – Сказать по правде, дорогуша, я боялась, что придется за него выйти. Он годами меня преследовал. Но я уже стара, чтобы глядеть за его кобылами на конюшне. Ты – молодая и сильная. Надеюсь, способна на взбучку. – Она врезала кулаком по ладони. – Время от времени он в этом нуждается.
      – Не обращай на нее внимания, Эдди. Я знал Люп, еще когда пешком под стол ходил.
      – Ты лучше слушай меня, Джон Пятнистый Лось Толлмен. Ты не мой, ну я и рада. Как тебя зовут, лапочка?
      – Эдди.
      – Рада за Эдди, что она тебя получила. Будь с ней ласков, а то я тебе по заднице настучу, – дерзила Люп. – Как твоя мамуля?
      – Эми в порядке. Теперь, когда война закончилась, она и Рейн могут приехать с визитом.
      – Хотела бы повидать их. Ну, рассказывай о жене. Как тебе, старому уроду, удалось подцепить такую красотку?
      – Это было нелегко, Люп. Слушай, давай поговорим после, пока не набежали голодные мужчины.
      Цыпленок с рисом был великолепен. Джон показал Эдди, как намазывать маслом маисовую лепешку и сворачивать ее в трубочку в виде сигары.
      – Тебе понравилось? – спросил Джон, когда она откусила кусочек.
      – Очень.
      – Мексиканцы едят это с мясом, чили и перцем. Для них лепешки – как для нас хлеб.
      Скоро стало слишком шумно, чтобы поддерживать разговор. Столы были заняты, и люди ожидали на крыльце. Люп принесла большие деревянные блюда с едой. Посетители брали тарелки с полок и накладывали себе кушанья, не забывая перекидываться шуточками с веселой хозяйкой.
      Когда Джон и Эдди кончили есть, он оставил деньги возле тарелок. Люп проводила их на крыльцо, обняла еще разок Джона, а затем стиснула Эдди:
      – Тебе достался хороший мужик. И будь моя воля, я бы живенько окрутила его папашу и бортанула Эми. Но ты им это не говори, мальчик, – обратилась она к Джону.
      – Не буду. Позаботься о себе, Люп. Захочешь уехать – грузи вещички в фургон, и добро пожаловать.
      – Может быть, так и сделаю. Ладно, идите. Я должна вернуться, а то это мужичье сгрызет ножки у столов.
      – Тебе понравился ужин? – спросил Джон по дороге в гостиницу.
      – Да, и хозяйка тоже.
      – Они с мужем приехали из Техаса после войны за независимость штата. Хотя ее супруг вместе с тамошними мексиканцами сражался под началом Сэма Хьюстона при Сан-Джасинто, многие тут мексиканцев ненавидят.
      – Ее муж умер?
      – Всего лишь несколько лет назад. Мои парни приглашали ее в Нью-Мексико, но у нее тут непутевый сын, и она не хочет оставлять его.
      Они вошли в гостиницу и поднялись к себе на второй этаж. Разные мысли не давали покоя ее уставшей за день голове. Эдди почти привыкла к Джону. Он ей нравился, и о предстоящем она думала уже с меньшей боязнью.
      Отперев дверь, Джон вошел в комнату и стал зажигать лампы, а Эдди ожидала на пороге. Когда свет залил комнату, она заметила большую жестяную ванну.
      – Никогда такой не видела, – вспыхнула она, – только на картинках.
      Эдди коснулась края высокой спинки ванны, затем пощупала мягкое полотенце, мыло и пудру, разложенные на невысокой скамеечке.
      – Я слышал, что женщины обожают такое купание. Моя сестра пилила папашу, пока он ей не купил что-то вроде этого.
      – Я никогда не пользовалась ничем, кроме умывальника, – смутилась Эдди.
      – Воду скоро принесут. Пока ты будешь мыться, я займусь судьей. – Джон обратил ее внимание на толстый шланг, перекинутый через край ванны, и прикрытое отверстие в стене. – Сюда сливают потом воду, так что ее не надо вычерпывать и сносить вниз.
      – А это что?
      В тот самый момент раздался стук в дверь. Вошли три мальчика, каждый нес по два больших ведра. Когда воду стали заливать в ванну, поднялся густой пар. Одно ведро поставили на пол, и мальчики молча вышли.
      – Если ты захочешь вылить ванну до того, как я вернусь, потяни за шнур возле умывальника.
      – Джон. Спасибо за сюрприз.
      – Желаю удачи. У меня нет опыта в сюрпризах для леди, но не думаю, что я ошибся.
      – Это было очень любезно с твоей стороны.
      – Я выйду, а ты давай мойся. Запри за мной дверь и повесь ключ на гвоздь. У меня есть другой ключ.
 
      Выйдя из гостиницы, Джон закурил и направился в конец улицы. Мысли были прикованы к оставшейся в комнате женщине. Он не был уверен в том, как именно следует обращаться с женой. При мысли о ней – нежной, теплой и ждущей его в постели – Джона охватило возбуждение. Он, вне всякого сомнения, хотел ее. Но не надо спешить.
      «Дьявол, я ведь не назойливый безмозглый козел», – уверял он себя. Джон остановился перед дверью парикмахерской и сунул голову внутрь.
      – Буду обратно через полчаса. Есть горячая вода?
      – Привет, мистер Толлмен. Рад вас видеть. Воды полно.
      Джон кивнул и пересек улицу.
      Гостиница, в которой остановился судья, была одна из самых современных в Арканзасе. Джон выбрал для себя менее модный отель, посчитав, что Эдди будет не по себе среди такой роскоши. Что касается его самого, он бывал в разных местах, и его не заботило, воротит ли кто-то нос от его одежды. Джон открыл дверь, украшенную головой оленя. Шум заставил служащего, сидевшего за конторкой, поднять голову.
      – В каком номере остановился судья Ван-Винкль? – спросил его Джон.
      Молодой человек подозрительно оглядел его:
      – Судья обедает.
      – Где?
      – Ну… в столовой, где же еще?
      – Где еще? – отозвался Джон сквозь зубы, стиснувшие сигару. – Думаю, он мог пойти к Люп.
      Служащий от ужаса смог только пролепетать что-то невнятное. На секунду Джон оперся спиной о стойку, затем снял шляпу, сунул ее под мышку и направился по коридору в столовую. Когда он вошел туда, рядом с ним мгновенно появился управляющий:
      – Сэр?
      – Который здесь судья Ван-Винкль?
      – Судья? Он стоит возле стола рядом с ян… ах, офицером Соединенных Штатов.
      – Спасибо. – Джон остался в коридоре ждать судью.
      Ван-Винкль вышел, следуя за юной леди и капитаном-янки. Это была пара, которую Джон видел в магазине Пула. Мужчина одет как на парад – волосы, усы и борода тщательно ухожены. «Гордый никчемный петух», – подумал Джон. На этот раз на женщине было бледно-лиловое платье с кружевами.
      Парочка о чем-то беседовала. Во время разговора мужчина и женщина смотрели друг другу в глаза. Затем офицер поцеловал даме руку и, не выпуская ее, заговорил с судьей. Тот хлопнул его по плечу. Потом судья и девушка проводили капитана до двери.
      Когда они вернулись в коридор, Джон отошел от стены:
      – Судья Ван-Винкль, можно вас на одно слово.
      – Да-да, – нетерпеливо отозвался судья, нахмурившись. – Чем могу служить?
      – Ничем, – ответил Джон с таким же нетерпением. – Это вы хотите от меня чего-то. Я Джон Толлмен.
      – Толлмен? – Судья посмотрел так, как будто не верил Джону.
      Ван-Винкль был высоким, дородным человеком с редкими седыми волосами и густой седой бородой. Жилет под темным саржевым сюртуком вышит завитушками. Массивная золотая цепь протянулась поперек его большого живота. Он посмотрел на часы, как будто опаздывал на важную встречу.
      – Толлмен, – повторил судья.
      – Джон Толлмен. Я кузен Захарии Куилла, – добавил Джон.
      – Знаю, знаю. Я просто не ожидал. Ах, да, впрочем, прекрасный джентльмен этот капитан Куилл.
      – Согласен, – сухо подтвердил Джон.
      – Моя племянница, мисс Синди Рид.
      – Мадемуазель. – Джон кивнул головой.
      – Здравствуйте. Я вас видела сегодня в магазине. – Большие васильковые глаза девушки смотрели на Джона с интересом.
      – Весьма мило с вашей стороны вспомнить меня, – вежливо ответил Джон, прежде чем снова обернуться к судье. – Охотник, которого вы наняли, находится у нас в лагере. Он попросил передать, что через день-другой встретится с вами.
      – Охотник? Ах, да. Отряд нуждается в свежем мясе.
      – Он приедет, раз нанялся. Один из моих людей завтра осмотрит ваши фургоны и грузы, готовы ли они к походу, и проверит, достаточно ли запчастей для ремонтов. Мы не можем задерживаться из-за поломок.
      – Ступай к себе в комнату, дорогая. Мы должны обсудить с мистером Толлменом ряд вещей.
      – Ну… Ты всегда отсылаешь меня, когда становится интересно. – Синди застенчиво улыбнулась Джону. – Спокойной ночи, мистер Толлмен.
      – Спокойной ночи.
      Когда девушка скрылась на лестнице, судья перешел в дальний угол коридора, чтобы они могли уединиться. Джон последовал за ним и подождал, пока судья разжег сигару и загасил спичку в песчаной урне.
      – Мои фургоны и грузы – это мое дело, – сказал судья недовольным тоном. – Единственная причина, по которой я согласился ехать вместе, – это дополнительная защита от нападения.
      – Это сейчас ваше дело, но оно станет и моим, если что-то сломается и мы будем вынуждены вас ждать. Сколько у вас людей?
      – Тринадцать, не считая меня и моего человека.
      – Это вы о ком?
      – Дарки. Всю жизнь прожил в нашей семье.
      – Тринадцать человек и шесть фургонов. Сколько людей бывали раньше на Западе?
      – Слушайте, Толлмен, я не собираюсь обсуждать сейчас моих людей.
      – Пистолет Симмонс – единственный из них опытный человек. Я прав?
      Судья покраснел:
      – Я слышал, что сейчас путешествие не так опасно, как несколько месяцев назад. У южан перебит хребет, индейцы усмирены. Они теперь знают, с какой стороны хлеба масло. Ведут себя более или менее прилично или отправляются на каторгу.
      Джон на миг застыл с непроницаемым лицом. Когда почувствовал, что может говорить спокойно, он ответил:
      – Ваши сведения неточны.
      – Не важно. У меня шесть наемных солдат, все носят голубую форму Соединенных Штатов.
      – Эта форма непременно спровоцирует перебежчиков, которые нападут на ваш отряд, – холодно заметил Джон, покачав головой.
      – Во главе патруля жених моей племянницы, глубокоуважаемый человек, который служил при квартирмейстере главнокомандующего в Иллинойсе. Он приписан к Форт-Альбукерку.
      – Человек с боевым прошлым. Судья проигнорировал иронию Джона:
      – Я назначен президентом Линкольном ответственным по делам индейцев в Санта-Фе.
      «Господи, помоги индейцам».
      – Я вам прямо скажу, судья. У меня двадцать один фургон, пятьдесят два человека, две женщины и трое детей. Не думаю, что будут какие-то проблемы на индейских землях. Мой отец рос с шони, я говорю на языках чокто, чероки и крик. И собираюсь пересечь земли индейцев без насилия.
      Судья фыркнул:
      – Не все думают и действуют, как вы.
      – Да, белый человек отбирает у них земли и нарушает каждый подписанный договор. – В словах Джона звучал гнев. – В Оклахоме и Техасе есть территории на сотни миль, которые зовутся «нечеловеческими». Там правит сильнейший. Команчи и апачи скитаются по этим землям. Оба племени ведут себя как рой встревоженных ос. Но это еще мелочи по сравнению с бандами предателей, дезертиров, преступников и наиболее злобных среди всех них банд конфедератов-партизан, которые устраивают рейды, грабят и убивают исключительно ради удовольствия, а не выгоды.
      – Проклятые мятежники. Не помнят, что получили взбучку, и хорошую.
      – Я выезжаю послезавтра. Можете следовать за мной, если это вас устраивает. Если нет – удачи.
      Джон нахлобучил шляпу и широким шагом двинулся к выходу. Он уже выходил, когда его догнал пыхтящий судья:
      – Толлмен. Джон обернулся:
      – Вам не нужна моя помощь, судья. Солдаты сами справятся. Но ради безопасности дамы слушайтесь вашего охотника, Симмонса. Если кто-нибудь сможет помочь, так это он.
      – Простите, если ввел вас в заблуждение, Толлмен. Я выезжаю завтра, и мы встретимся у Форт-Гибсона.
      – Я не еду в Форт-Гибсон. Это не мой маршрут.
      Судья выплюнул сигару.
      – Приписанный ко мне отряд должен посетить пограничную крепость.
      – Я занимаюсь грузовыми перевозками, а не сопровождаю туристов. Время для меня – деньги.
      – Это займет немного времени.
      – Я не еду в Форт-Гибсон, – настаивал Джон.
      – Капитан Куилл говорил, что вы обычно там останавливаетесь на несколько дней.
      – У меня разные маршруты. Зак не учел времени года. Я выбираю самый быстрый и безопасный маршрут.
      – Я покажу другую дорогу. Говорят, что она…
      – Слушайте судья, я выбрал свой путь. У меня сотня голов скота, которых надо кормить и поить, иначе они не будут работать. Через месяц под солнцем Оклахомы трава выгорит. Я и так уже потерял неделю, ожидая вас.
      – Ну хорошо, хорошо. Раз вы не согласны, я вынужден подчиниться.
      – Никто не заставляет вас следовать за мной. Я, кстати, предпочел бы ехать только со своим отрядом, если бы не мой кузен Зак.
      – Послезавтра мы будем готовы.
      – Спокойной ночи, судья.
      Ван-Винкль смотрел вслед Джону, пока тот не вошел в парикмахерскую.
      «Щенок!» Он не понимал, как такой неотесанный мужлан может иметь отношение к джентльмену с безупречными манерами Захарии Куиллу.

      Колин не оставлял Триш наедине с Пистолетом Симмонсом. Мальчик не отходил от нее на протяжении целого дня. Дети даже не пошли ужинать. Напуганные, они жались к Триш.
      Повар уже хотел было послать им еду, но Пистолет принес двух небольших кроликов.
      На закате меж двух палаток устроили очаг. Диллон и Джейн Энн с нескрываемым интересом наблюдали, как Пистолет готовит кроликов. Он был на редкость вежлив с детьми и разрешил им по очереди поворачивать вертел, чтобы мясо равномерно обжаривалось со всех сторон.
      Когда кролики были съедены, а сливки выпиты, малыши стали клевать носами, и Триш уложила их в постель.
      Пистолет пошевелил костер, глядя мимо пламени. Он следил за лагерем, стараясь не выпускать из виду людей, сидевших вокруг костра возле полевой кухни. Пистолет опасался, что Клив Старк или Дэл Ролли устроят бузу и Триш вынуждена будет скрыться в палатке. Симмонс должен был отправиться в Ван-Берен на встречу с судьей, но отложил поездку, узнав, что Триш с детьми остается в лагере одна, без Эдди и Толлмена.
      Когда малыши улеглись, Пистолет стал развлекать Колина и Триш россказнями – лучшее занятие, когда люди сидят у костра.
      – Встретил я однажды парня из Гальвестона. Долговязый, как ты, Колин. Весь он состоял из конечностей, выпирали локти и пальцы. Повстречались мы на Ред-Ривер. Он помогал там одному свежевать корову. У него все из рук валилось, по крайней мере мужик так подумал. Подошел и влепил парню прямо в ухо, тот и повалился. – Пистолет взглянул на Триш. Она смотрела вдаль, но слушала. – Ударил и радуется. Но это не по правилам – чтобы мужчина бил мальчика.
      – Что вы сделали? – спросил Колин.
      – Ну, поднял парня, убедился, что он не повредил себе ничего, усадил в седло позади себя и уехал. – Пистолет швырнул палку в огонь.
      Триш устремила взор на Пистолета:
      – И ты позволил этому негодяю уйти?
      – А что было делать? Нельзя выбить дурь из взрослого человека. Ему пришлось свежевать корову самому. Мы с мальчиком перезимовали в горах с полоумным охотником по имени Клейтрэп Тродл. Но этот псих превосходно готовил блюда из мяса енота и опоссума, сладкую картошку. Лучшего я никогда не ел.
      – Ну вот, парень был дикий, а ума в нем как в навозной куче. Пришла весна, он украл деньги у старика Клейтрэпа и был таков. Последнее, что я о нем слышал, – он занимается грабежами и крадет лошадей. Вот я и думаю теперь, что тот мужик просто хотел выбить дурь из него.
      На грубых чертах лица Пистолета плясали отблески пламени. Волосы локонами спускались на лоб и уши. Возраст его определить было невозможно, поскольку густая борода почти полностью закрывала лицо. Зубы ровные и белые, наверняка ему еще нет сорока.
      Пистолет опасался, что Триш уйдет в палатку до того, как уляжется Колин. С самого утра мальчик был ее тенью, поэтому уже клевал носом. Он смертельно устал, но изо всех сил держался, охраняя Триш.
      Она сидела на земле, босыми ногами к огню, прислонившись спиной к сундуку. Пистолет не мог на нее наглядеться. Густые черные волосы обрамляли лицо и спадали на плечи. Прибыв в лагерь, она надела платок, но сейчас сбросила его и массировала себе голову. Ресницы у нее были очень длинные и пушистые.
      Колин спал, положив голову на пень. Теперь Триш разбудит его, и они отправятся в палатку. Суровая жизнь научила Симмонса быть терпеливым. Если ему не удастся поговорить с ней сегодня, ничего страшного.
      – Чего ты на меня так смотришь, борода? – Триш понизила голос, взглянув на заснувшего мальчика.
      Пистолет воспрянул духом. Он решил, что искренность – самое лучшее в данных обстоятельствах.
      – Потому что ты тут самая красивая.
      – Ну-ну!
      – Я не вру.
      – Слышала я много врак. Слушай, а как ты выглядишь на самом деле, без этой грязи на лице?
      – Сам не знаю. Я уже давно не умывался. – Пальцы Пистолета начали инстинктивно расчесывать бороду.
      – Похоже, у тебя какая-нибудь гадость на подбородке, поэтому ты его и скрываешь.
      – А ты знавала таких людей?
      – Да. – Она вперилась в него взглядом. – Ты что, думаешь залезть мне под юбку?
      – Я что, не человек, чтобы не думать об этом? Но, черт побери, я не похотливый лось, – сказал он, презрительно фыркая.
      – И не вздумай пытаться. Если не я, то Колин тебя пристрелит. Не Колин, так мистер Толлмен.
      – О Господи, мисс Триш. Я убью любого, кто попытается обесчестить тебя.
      – Чего ради ты об этом думаешь? Я ведь всего лишь негритянка.
      – Не говори так! Ты белая, как и я. Под кожей мы все одинаковы.
      – Ты имеешь в виду – под одеялом…
      – Я так не говорил! Поначалу я обратил внимание, какая ты красивая. Затем красота отошла на второй план. Меня восхитило твое отношение к Колину и малышам и как ты встала на пути этого Реншоу. – Он яростно переворошил костер, и искры взметнулись к небу.
      После затянувшейся паузы Триш сказала:
      – Это ничего не меняет. Зачем ты здесь?
      – Я… я думал, мне удастся поговорить с тобой. Я хотел это сделать с того дня, как увидел тебя в городе. Я… хотел поухаживать за тобой. Ну вот, я сказал, и можешь теперь смеяться надо мной сколько душе угодно, – закончил он сердито.
      – Кончай. Вовсе я не смеюсь. Просто не хочу, чтобы за мной ухаживали. Кроме того, я не люблю болтать, а, как полагаю, ухаживание в этом и состоит.
      – Уф! Никогда не видел столь напыщенной девчонки.
      – Я не девчонка. Я – женщина.
      – Но выглядишь как девчонка.
      – В июле мне будет двадцать. Там, откуда я прибыла, это считается солидным возрастом для женщины.
      – А откуда ты?
      – Из Орлеана, – ответила она и замолчала.
      – Сколько времени ты прожила у миссис Эдди?
      – Не твое дело.
      – Я спрошу Колина.
      – Пристрелю, если спросишь!
      – Да, это на тебя похоже. – Он подобрал с земли палку и кинул ее в догорающий костер.
      – А сколько тебе лет?
      – Почему ты спрашиваешь?
      – Просто пытаюсь поддержать беседу. Можешь не отвечать. По мне, будь хоть таким древним, как эти холмы.
      – Мне двадцать пять. Я на пять лет старше тебя.
      – Не могу в это поверить.
      – Мужчина должен сделать выбор: или стать сильным как бык, или смириться с тем, что тебя убьют. И вот я жив. – Он ткнул себя кулаком в грудь для выразительности.
      – Чего ты так волнуешься? Сходишь с ума, потому что жив? – Внезапно она хихикнула. Пытаясь приглушить смех, закрыла рот ладошкой.
      Пистолет на миг смутился:
      – Ты меня злишь больше, чем кто-либо, и я тебе сверну шею.
      – Лучше не пробуй. У меня кинжал. – Она приподняла юбку, и он увидел тонкое лезвие, привязанное к икре.
      – Боже всемогущий! Да ты себе ногу отрежешь, если упадешь на эту штуку. Кинжал должен быть в ножнах.
      – Не волнуйся, все будет в порядке.
      Пистолет вытащил свой нож из ножен, висевших на поясе. Он подержал его на ладони, затем ровно поставил на указательном пальце. Потом он схватил шляпу, сплющил тулью и швырнул Триш на колени:
      – Швырни-ка шляпу в сторону от палаток. Триш запустила шляпу, как диск. И тогда Пистолет метнул нож. Он пронзил шляпу, и она упала на землю. Когда Симмонс принес шляпу назад, лезвие ножа еще торчало в тулье.
      – Проклятие! – воскликнула Триш. – Ты испортил шляпу.
      – Будет отверстие для проветривания.
      – А я могу научиться?
      – Без сомнения. И будешь проделывать это лучше меня. Ты легче и резче – это важно при метании ножа. Я тебе покажу кое-какие приемчики… когда-нибудь.
      – Не делай мне одолжения.
      – Не беспокойся. Научишься метать нож, сможешь спасти кого-нибудь из малышей от змеи. – Он сделал вид, что сердится, нахлобучил шляпу и ушел туда, где устроил свою постель.
      Пистолет улыбался.
 
      Эдди просидела в ванне, пока вода не остыла. Она намылила себя с головы до ног сладко пахнущим мылом и вымыла волосы. Вытеревшись и высушив полотенцем волосы, надела ночную сорочку и поверх нее платье. Она не смогла застегнуть корсаж, поэтому придерживала его руками. Явились мальчики опорожнить и унести ванну. Эдди спряталась за дверью и, только когда они вышли, вздохнула с облегчением.
      От теплой воды она расслабилась, нервы ее успокоились. Эдди не боялась Джона, но страшилась того, что должно было произойти между ними. Что ж, она будет ласкова с ним, думала Эдди, вытирая волосы полотенцем. Этому человеку она многим обязана. Хотелось только, чтобы все быстро закончилось.
      Прикрутив лампу, Эдди села у окна и стала смотреть на улицу. Впечатление потрясающее. На ферме в это время уже спали, странно было видеть прогуливающихся людей и слышать музыку, доносящуюся из салунов.
      Звуки пианино и скрипки смешивались с мужскими голосами и пьяным хохотом. До нее донеслись громкоголосые вопли и стук каблуков по тротуару. Это гуляки переходили из одного салуна в другой. Она подумала о Триш и детях, оставшихся в лагере, и ей стало интересно, что бы они сказали о происходящем.
      Эдди скучала по ним, но не так сильно, как ожидала. Когда покидала их, стоявших кучкой у палаток, ей пришлось собрать все силы, чтобы не заплакать. Миссис Сайкс однажды сказала ей, что дети иногда ночью перестают дышать. И это ее тревожило, пока Диллон не подрос и не начал ходить.
      Эдди представила себе, как дети обрадуются, когда Джон вручит им подарки. У Джейн Энн никогда не было такой куклы, Диллон не подозревает о существовании оловянных солдатиков, а для Колина нож будет просто потрясением. Эдди видела, что Джон купил коробку леденцов. Она пыталась протестовать, но он подмигнул приказчику, и тогда она догадалась: Джон хочет сделать детям сюрприз.
      Эдди расчесывала почти высохшие волосы, когда раздался тихий стук в дверь, а затем ключ повернулся в замке. Эдди встала, сердце ее бешено заколотилось.
      Вошел Джон, ища взглядом Эдди в полутемной комнате. Увидев ее, он повернулся и запер дверь.
      – Славно пахнет.
      – Это мыло… и пудра.
      – Вижу, ванну унесли.
      – Да. Я дернула за шнур, и мальчишки пришли. Спасибо тебе за ванну.
      – Не надо благодарить меня, Эдди. – Он повесил шляпу и подошел к ней.
      – Я смотрела в окно, – быстро проговорила она. – Отсюда хорошо видно другую гостиницу.
      Джон приблизился к ней. Его рука коснулась ее волос, и она начала дрожать.
      – Волосы у тебя почти высохли.
      – Я собиралась заплести их.
      – Зачем?
      – Иначе к утру они спутаются. – Эдди задыхалась, как будто ей пришлось пробежать милю.
      – Утром я помогу тебе их распутать. – Джон положил руки ей на плечи. – Не нервничай, Эдди.
      – Я не нервничаю.
      – Нет, нервничаешь. Я чувствую, как ты дрожишь, как бьется от испуга твое сердце. – Джон опустил голову так, что его щека прижалась к ее уху. Он обнял Эдди и прижал к себе.
      Они замерли. Эдди смотрела в окно, но ничего не видела.
      – Ты будешь сидеть тут, пока волосы не высохнут? – спросил Джон и, не ожидая ответа, предложил: – У тебя платье поверх ночной рубашки. Я потушу лампу, и ты снимешь его.
      Он отпустил ее. Эдди сняла платье и повесила его на крючок. Ночная рубашка была очень скромной, рукава до локтей. Эдди надеялась, что ворот застегнут до самой шеи.
      Из окна лился мягкий свет. Эдди направилась к окну, но Джон, сидевший в кресле, поймал ее за руку и усадил к себе на колени. Она прильнула к нему.
      – Положи голову мне на плечо. Тебе будет удобней.
      – Я… никогда раньше не сидела у мужчины на коленях.
      – А я никогда не держал женщины у себя на коленях, так что мы в равном положении.
      Она потерлась носом о его щеку и склонила голову к нему на плечо. Эдди ощутила резкий запах и догадалась, что он брился у парикмахера. Ей припомнилось, как Керби тратил последние деньги на стрижку и бритье.
      Пальцы Джона гладили ее шею. Эдди было так приятно, что она едва не замурлыкала от удовольствия.
      – У тебя был трудный день. – Пробормотав это, он согнул ногу в колене, чтобы она могла устроиться поудобнее. – Я надеялся, что дела не дадут тебе скучать по детям.
      – Я не очень скучаю.
      – Ты ведь не беспокоилась, а?
      – На самом деле нет. Больше всего меня волнует Триш. Она спрашивала меня, останется ли Симмонс с ними. Думаю, если что-то случится, она у него попросит помощи.
      Он прошептал ей на ухо:
      – Им следует привыкать друг к другу.
      Джон глубоко вздохнул. Держать в объятиях нежную, сладко пахнущую женщину – большое испытание для мужчины. Его плоть затрепетала.
      – Ты виделся с судьей?
      – Да. Не будь с ним юной леди, я бы велел ему катиться своей дорогой.
      – Он тебе не понравился?
      – Несносный всезнайка.
      – А леди – его жена?
      – Племянница. Славная, но по виду белоручка.
      – Стыдись, – ласково сказала Эдди. – Если она не умеет пахать или стрелять, это еще не означает, что она никчемный человек.
      – А ты можешь все это делать?
      – Конечно. Я управляюсь с плугом. А как, ты думаешь, мы с Триш работали в поле? И, – она хихикнула, – однажды я попала белке в глаз, но случайно. Целилась в другую белку.
      Джон рассмеялся:
      – Эдди, ты чудо. – Как бы желая подчеркнуть сказанное, он поцеловал ее волосы. – Я сказал судье, что мы выезжаем послезавтра и он может присоединиться, если захочет.
      – Он все еще хочет ехать с нами?
      – На сегодня да. Но подожди, когда судья узнает, что мы встаем в три утра, движемся шесть – восемь часов, отдыхаем и снова отправляемся в путь, да он заревет, как пойманный кабан.
      – Почему ты не сказал ему это сегодня?
      – Может быть, когда он разберется, что к чему, то кинется в Форт-Гибсон и будет ждать другой караван.
      Наступила тишина. Эта женщина его жена. Жена. Он будет любить и защищать ее всегда, пока их не разлучит смерть. Джон хотел Эдди. Он не стремился только удовлетворить свою страсть. Больше всего на свете Джон хотел, чтобы и она возжелала его. Проклятие!
      Джон гладил ее волосы, и если бы не это движение руки да тяжелые удары его сердца, Эдди решила бы, что он уснул.
      – Ты хочешь перейти в постель?
      Она подняла голову и посмотрела на него. Потом дотронулась до его лица, касаясь пальцами усов.
      – Джон, я не юная девушка. И знаю, что ждет меня в супружеской постели. Ты дал мне все и…
      Джон отнял ее руки от своего лица:
      – Я не хочу, чтобы ты отдалась мне из чувства благодарности. Я буду ждать, когда придет время и ты захочешь меня.
      Эдди соскользнула с колен Джона и встала рядом. Хотелось плакать. Надо было сказать, как ей посчастливилось, что она стала его женой. Нехорошо получилось. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь. В комнате воцарилась напряженная тишина.

      Не зная, как сгладить впечатление от сказанного ею, Эдди обошла кровать и скользнула под простыню. Вытянулась на спине и уставилась в потолок, прислушиваясь к шагам Джона. Наконец он разделся и лег рядом ней.
      – У меня нет ночной рубашки, Эдди. Во время путешествия я сплю в штанах. Дома же сплю голым.
      – Не надо менять свои привычки ради меня, – тихо ответила она.
      – Не хочу, чтобы ты подумала, будто я собираюсь наскочить на тебя.
      – Я так не думаю.
      – Ночь покажется нам очень длинной, если мы будем лежать, боясь дотронуться друг до друга. Я бы хотел обнять тебя…
      – И я бы того же хотела.
      Джон осторожно притянул Эдди к себе, и она, прижавшись к нему всем телом, положила голову на его плечо.
      – Так лучше, не правда ли?
      – Надо было заплести волосы, а то они лезут тебе в лицо.
      Джон взял ее длинные шелковые волосы и закрыл ими свою голую грудь. Он поймал руку Эдди, прижал к своему сердцу и накрыл ладонью:
      – А так тебе нравится?
      Эдди лежала не шевелясь, наслаждаясь близостью обнаженного мужского тела, вдыхая его запах. Вопреки ожиданию она не чувствовала никакого страха.
      – Это вполне… приятно, – наконец отозвалась она.
      – Я верю, мы будем счастливы, Эдди.
      Она ощутила легкое ласковое прикосновение усов к своему лбу, когда он говорил.
      – Надеюсь. Надеюсь не разочаровать тебя.
      – Со временем мы полюбим друг друга. – Волнуясь, он ждал ответа.
      – Один мой старый друг говорил мне, что сначала человек должен понравиться, затем наступает дружба. Если суждено, то потом появляется любовь.
      – Это разумно. Ты мне нравишься. Очень многое в тебе мне нравится.
      – Ты тоже мне нравишься.
      – А что тебе во мне нравится? Я не красавец. За день могу не произнести и трех слов.
      – Вот уж не подумала бы. Ты много болтал со мной.
      – Может быть, это оттого, что с тобой легко разговаривать. Так что тебе во мне нравится?
      – Ну… например, твоя внешность. – От смущения она уткнулась лицом в его шею.
      – Ты смеешься надо мной!
      – Да нет же. У тебя прекрасная фигура, ты выделяешься в толпе.
      – Это из-за моей одежды. Дома я не буду столь заметен.
      – Ты любишь детей, добр с ними, – продолжила она. – Временами ты кажешься суровым, но на самом деле это не так. Я знаю: случись беда – и ты будешь рядом. Но не это самое главное, – поспешно добавила она. – Ты умеешь хорошо торговаться, иначе не видеть бы мне добрых мулов от мистера Бердселла.
      – Эдди, ты уверена, что говоришь обо мне? – Джон засмеялся – видно было, что он очень доволен. – У тебя что, с головой не в порядке?
      «О Господи, откуда она взялась? Эми ее наверняка полюбит».
      – Завтра утром я, наверное, не смогу надеть шляпу.
      Он снова рассмеялся и обнял Эдди. Но тут его возбужденная плоть соприкоснулась с ее бедром. Эдди сделала вид, что ничего не заметила, однако Джон тут же отодвинулся.
      – Знаешь, о ком я думаю, когда гляжу на тебя? – Ей было легко говорить с ним в темноте.
      – Я боюсь спросить.
      Эдди начала смеяться и не могла остановиться. Она уткнулась в его плечо. Джон погладил ее по затылку, локонам. Эдди продолжала смеяться.
      – У меня ощущение, что мне не понравится твой ответ, – сказал он, прижав губы к ее виску. – Кого я тебе напоминаю, что это вызывает такой смех?
      – Я собиралась сказать… Квазимодо. Чтобы… поддразнить тебя. Забавно. Если и есть кто-то, столь непохожий на Квазимодо, то это ты.
      – Квазимодо? Горбун? Что ж, Эсмеральда, очень мило с твоей стороны. – «Мне досталось сокровище!» Джон пощекотал ее под ребрами, и Эдди взвизгнула. – Ты не думала, что я догадаюсь, о ком ты говорила, не так ли?
      – Да… не думала…
      – Твой муж вовсе не невежественная деревенщина, миссис Толлмен. Знай, у нас дома полное собрание сочинений Гюго. Сначала нам мама читала, затем, когда мы подросли, стали читать сами.
      – Ты… обманываешь меня? – спросила Эдди, когда наконец кончила хохотать.
      – Нет. Впрочем, да. Я был уверен, что ты собиралась назвать Сэма Хьюстона, Джимми Боди или Хатклиффа, – ответил он со счастливым смешком.
      – Ни в коем случае не Хатклифф! Может быть, Сэм Хьюстон. Когда я смотрю на тебя, то думаю о Хоке из «Последнего из могикан».
      – Так? О Хоке? Он герой. Спасает девиц, оказавшихся в трудных ситуациях. Никогда не пристает к ним. А я, наоборот, с удовольствием пощекотал бы тебя.
      – Не надо! Пожалуйста! Со мной могут произойти ужасные вещи.
      – А что случается с тобой, когда тебя целуют? – спросил он внезапно напряженным голосом. Намеренно или случайно его руки оказались у нее на груди.
      – Не то, что при… щекотании.
      Голос ее сник, и она обратила к нему лицо. Сердце учащенно билось. Все тело было охвачено возбуждением. Ее ладонь, зажатая между рукой и телом Джона, ощущала удары его сердца.
      Джон обнимал Эдди крепко, но нежно. Казалось, прошла вечность, прежде чем его губы скользнули вдоль ее щеки ко рту. Он издал стон и начал целовать мягкие приоткрытые губы. Затем, как будто не мог насытиться, жадно впился ей в рот и стиснул в объятиях.
      Она не была готова к такому повороту событий.
      – Ты женщина, созданная для поцелуев, Эдди Толлмен, – хрипло сказал Джон, отрываясь от ее губ. – Ты как цветущий сад.
      Он снова нашел ее рот и проник в него с яростной нежностью. Его руки опустились вниз, на ягодицы.
      Эдди решила сказать ему, что она зрелая женщина и не боится отдаться. Она хотела открыть рот, но было поздно. Джон с необыкновенной страстью впился ей в губы.
      – Эдди, радость моя! – шептал он между поцелуями. Он хотел, чтобы их плоти слились. «Она не шлюха, – устыдил Джон себя. – Она знает меня меньше недели». – Я стараюсь остановиться. – У него перехватило дыхание. – Но ты такая сладкая… сладкая, нежная. Я хочу ласкать тебя… везде.
      – Ты можешь это сделать. – Она еще теснее прижалась к нему.
      – Нет. – Он отстранился. – Ты не должна принуждать себя.
      «Ох Господь Всемогущий! – в смятении подумала Эдди. – Я люблю его! Как это могло произойти?»
      Она пристально вгляделась в его лицо.
      – Если бы я тебя не хотела, ты бы это почувствовал, – сердито сказала Эдди и спрятала лицо у него на груди. Она стиснула кулак и ударила Джона в плечо. – Смотри, что ты наделал! Я выставила себя перед тобой полной идиоткой.
      Джон был озадачен. Он увидел, что она плачет:
      – Эдди, дорогая. Я не понимаю, о чем ты говоришь.
      – Я… разочаровала тебя, – вырвалось у нее между всхлипываниями.
      – Как тебе в голову пришла такая странная мысль?
      Дрожащими пальцами он убрал волосы у нее со щек. Наступило долгое молчание. Когда она вновь заговорила, то с трудом подбирала слова:
      – Потому что… потому что я вела себя… как сука во время течки. Вот почему! Настоящие леди так не поступают. Подобным образом ведут себя лишь шлюхи.
      Как только Джон понял, что она хочет сказать, он глубоко вздохнул.
      – Откуда у тебя эти мысли? – переспросил он. – Какого дьявола, милая?! Я остановился, потому что желаю, чтобы между нами все происходило по взаимному согласию.
      – Я… не хотела, чтобы ты останавливался. Но…
      – Дорогая… – Он поцеловал ее в лоб, как ребенка. – Почему ты не подала мне знак, что тебе нравится, когда тебя целуют, ласкают, любят? Этого не надо стыдиться. – Она промолчала. – Это тебе Керби сказал, что леди должна лежать, как бревно? – Эдди продолжала молчать, и Джона охватила ярость. – Если он тебе такое говорил, то он глупый и невежественный сукин сын!
      Джон обнял Эдди. Он сжал ее так крепко, что она едва могла дышать. Джон вытер слезы на ее щеках:
      – У тебя красивые глаза. Никогда таких не видел и не желаю, чтобы ты плакала. Дорогая, для женщины естественно хотеть близости с мужчиной.
      Эдди крепко зажмурилась. Они лежали так тихо, что она чувствовала биение его сердца. Когда Эдди заговорила, слова вырывались вперемежку со всхлипами:
      – Я… не знаю, что со мной. Думаю, я… люблю тебя.
      Джон затаил дыхание.
      – Лапочка! Я надеялся… что когда-нибудь это случится.
      – Но это произошло слишком быстро!
      – Иногда так бывает. Я влюбился в тебя, когда увидел в лавке. Что-то подтолкнуло меня поехать на ферму.
      – Ты не можешь…
      – Не могу любить тебя? Почему?
      – Потому что я… обыкновенная. И у меня трое детей.
      – Эдди, любовь моя, ты весьма необыкновенна. Никогда не встречал женщины, которая вызывала бы во мне такие чувства или с которой я хотел бы быть… все время. А дети – это как подарок.
      Его объятия были столь крепкими, что она ему поверила. Их губы встретились. Она отреагировала на поцелуй сразу же. Губы раздвинулись, по всему телу пробежала дрожь, ее руки обхватили его шею. Ими овладела страсть. Джона воспламенял и возбуждал запах ее кожи, волос.
      Он начал исследовать ее тело. Рубашка была сброшена, так что Эдди даже этого не осознала. Она страстно целовала Джона. Эдди возбуждали нежные прикосновения его загрубевших пальцев, гладящих ее грудь. Она сгорала от желания. В экстазе Эдди закрыла глаза.
      – Дотронься до меня, дорогая, – нежно прошептал Джон, продвигая ее ладонь к низу своего живота.
      Она гладила его плечи, грудь, плоский живот, упругие ягодицы. От этих ласк дыхание Джона стало прерывистым и быстрым. Его шепот заглушался поцелуями. Он сжал ее грудь в своей ладони, затем наклонил голову и взял сосок в рот.
      Это были сладостные моменты, она даже представить не могла, что такое возможно. Джон не спешил, был деликатен, его ласковые руки и теплый рот творили чудеса. Она выгнулась навстречу ему и раздвинула бедра. Он вошел в нее. Ее кровь бешено закипела, в голове стучали слова: «Я люблю тебя… я люблю тебя».
      Она слышала его приглушенные стоны, доносящиеся как бы издалека, наслаждение достигло пика, и она не воспринимала ничего, кроме собственных ощущений. Эдди приникла к нему, захлестнутая волной чувств.
      – Эдди, милая, я…
      Джон не договорил. Он начал двигаться внутри нее в лихорадочном ритме. Их дыхание смешалось. В этом парении они яростно держались друг за друга.
      – О Господи! – вырвался крик у Джона, и он стиснул ее, прижимая к себе.
      Голова Эдди затуманилась, сердце учащенно билось. Она была полна Джоном. Он уронил голову ей на плечо. Сердце ее переполнилось любовью к нему.
      Джон перекатился на спину и потянул ее за собой, не разжимая объятий, не выходя из нее. Он был ошеломлен той быстротой и искренностью, с которой она отдалась ему.
      – Сердце мое, как тебе эта сторона супружеской жизни? Господи, сердце у меня стучит, как у загнанного мула. Я хотел, чтобы тебе было хорошо.
      – Все прошло великолепно. Как будто я на какое-то время покинула собственное тело. Я не знала, что это может быть столь приятно.
      – Всегда говори мне о своих ощущениях. Его плоть внутри нее набухла и вновь отвердела.
      Миг он колебался, выжидая, не отстранится ли она. Затем, сделав быстрый вдох, задвигался в медленном исступленном ритме любви.
      Кончиком языка Эдди проникла в рот Джона. Ответом на это сладостное вторжение был тихий стон наслаждения. В ней вновь вспыхнуло пламя. Оно разгоралось все больше и больше. Наслаждение было столь глубоким, что ее засосало в водоворот, в котором, как ей казалось, она должна была утонуть.
      И вот наступил сладкий миг наслаждения.
      Когда Джон откинулся на кровать, Эдди повернулась к нему. Происшедшее между ними вызвало у нее бурю эмоций.
      Джон затаил дыхание. Эдди калачиком свернулась рядом с ним. Они обнялись. Она была счастлива, как никогда в жизни.
      Эдди попала в рай.

      Днем Джон и Эдди встретились с датчанином и купили у него фургон, который он построил для себя, жены и четверых детишек. Фургон был большой и вместительный, с кухонным ящиком у заднего борта. Откидная стенка служила и крышкой, и столом.
      В ящике имелась вся необходимая кухонная утварь: чугунный котел на два галлона воды с двумя скобами, чтобы вешать над огнем; сковорода с длинной ручкой, печь-голландка с тяжелой заслонкой для выпечки, кофейник, столовые приборы и даже встроенная колонка.
      К боковым стенкам фургона на высоте в три фута прибиты доски, образующие настил. На него уложен матрас. Джон объяснил, что так делаются верхние нары. Под ними лежал еще один матрас.
      По бокам фургона были прикреплены свернутые тяжелые занавеси. Они разворачивались, образовывая палатку.
      Над фургоном возвышались четыре дуги, покрытые парусиной с пологом сзади.
      Снаружи имелись карманы для бочонка, ведра, керосиновой лампы, топора, щетки, корыта и других необходимых вещей.
      Вчерашние покупки уже были доставлены из магазина Пула. Глядя на все это, Эдди очень радовалась. Джон представил ее датчанину, и она выразила соболезнования по поводу смерти его жены.
      Когда тот ушел, Джон схватил Эдди за руку:
      – Тебе понравилось?
      – Великолепно. Но каково этому человеку. Ты видишь, он вложил сердце в этот фургон.
      – Мы ему хорошо заплатили. Он может отвезти семью к друзьям и родственникам, и у него еще достаточно останется, чтобы начать жизнь сначала. Знаешь, что мне больше всего нравится?
      – Кухонный ящик?
      – Его я даже не заметил. – Джон улыбнулся. – Мне понравилось, что ночью мы сможем остаться одни. Дети будут спать в фургоне, а мы опустим занавеси и окажемся в отдельной палатке.
      Щеки Эдди порозовели. Она прикрыла глаза, и он ущипнул ее за подбородок. Эдди улыбнулась ему.
      Они пошли к Люп завтракать, а по дороге остановились у конюшни. Эдди хотела попрощаться с парой любимых лошадей, служивших ей верой и правдой много лет. Она погладила их и потрепала им холки.
      – Что их ждет? – спросила она.
      – Возможно, кто-нибудь купит лошадей. Они сгодятся для легкой работы.
      – Пока, Бетси. Пока, Марта. – Эдди поспешно отвернулась и пошла с Джоном в таверну.
      Люп была такая же неугомонная, как накануне:
      – Угу, угу. Что я вижу, как здорово… Джонни, ты выглядишь словно лиса, вылезшая из курятника.
      – Ты тоже хорошо выглядишь, Люп. – Он улыбнулся ей. – Как насчет тортилий и яиц?
      – Тортильи и яйца для любовников, – съязвила она, исчезая на кухне. Люп вернулась с блюдом, которое поставила перед ними. – Ешьте, – скомандовала она. – А я иду кормить моих деточек.
      – Моя жена тоже любит овец, Люп.
      – Угу. Прежде чем уйдете, посмотрите моих крошек.
      Позже, когда они распрощались и шли назад на конюшню, где их дожидался новый фургон, Джон сказал:
      – Если ты решила не брать овец, Эдди, они могли бы найти хорошее пристанище у Люп. Ты видела, как она обходится со своими.
      – Ума не приложу, что делать. Не хочу, чтобы их загрызли волки. Как поступить?
      – Это твои овцы. Если хочешь, давай заберем их. Но предупреждаю, это будет нелегко. Не исключено, что животные не вынесут переезда.
      Они шли в молчании. Эдди продолжила разговор, когда уже почти дошли до конюшни:
      – Лучше оставим их Люп.
      – Мы отдадим овец, когда будем проезжать здесь завтра.
      В фургон были уже запряжены громадные серые мулы. Пока Джон осматривал сбрую, Эдди стояла возле него. Этот удивительный человек – ее муж. Все случилось так быстро, что ей было трудно поверить в реальность происходящего. Она восхищалась его терпением, неутомимостью, уверенностью в себе. Стоило Эдди посмотреть на него, как душа начинала петь.
      «Дорогой Господь! Ты был так добр ко мне, что, конечно, простил мне те богохульные слова, которые я говорила преподобному Сайксу».
      Этим утром она проснулась оттого, что Джон нежно покусывал ее ухо и ласкал грудь мозолистой рукой. Спиной Эдди ощущала голую грудь мужа. Он был настроен решительно.
      Когда она шевельнулась спросонья, Джон уткнулся в ее шею:
      – Кто эта симпатичная женщина в мой постели?
      – А кто вы, сэр? Прохожий? – отвечала она сонным голосом.
      – Нет, сладостная леди. Это Хок, он ищет девиц, попавших в трудное положение.
      – Не ищи больше, любовь моя.
      Она перевернулась, рассмеялась и зарылась пальцами ему в волосы. Обняв за шею и просунув ноги между его бедрами, подставила рот. Поцелуи Джона были горячими, жадными, страстными. У нее перехватило дыхание.
      – Я безумно люблю тебя, – прошептал он.
      – Я стану послушной и верной, мистер Хок, и буду любить тебя… всегда.
      Мягкими поцелуями он закрыл ей глаза. Эдди опустила руку и пальцами, потерявшими стыдливость, сомкнула кольцо вокруг его восставшей плоти. При этом касании у Джона вырвался стон наслаждения. Она подразнила пальцами его отвердевшую плоть и направила внутрь себя.
      Джон не был готов к такому проявлению чувств со стороны Эдди. Он восхищался той откровенностью, с которой она предложила ему себя. Эдди радовала нежность, с какой Джон принимал ее любовь.
      От воспоминаний Эдди оторвали стук копыт и взрывы смеха. Два всадника приближались к конюшне. Она узнала военных – это были янки. Их она видела вчера из окна гостиницы, когда они въезжали в город.
      Всадники проехали, не заметив ее. Эдди обошла фургон, чтобы получше разглядеть лошадей, и в это время военные спешились. Одна из лошадей нервно приплясывала на месте. Янки пытался уговорить ее:
      – Успокойся, дружище, успокойся…
      На Эдди словно вылили ушат холодной воды. На миг она оцепенела.
      «Успокойся, глупышка, успокойся…» Эти слова эхом отозвались у нее в голове. Она слышала их много раз, когда пилила Керби, чтобы он помогал ей по дому.
      Янки стоял к ней спиной. Его белые волосы были длиннее, чем у Керби, и достигали воротника голубой формы. Насколько она помнила, Керби был ниже ростом. И все-таки стоило ей закрыть глаза, как этот голос стучал в ушах.
      Сходила ли она с ума? Керби был не с янки, а с конфедератами. Керби мертв. Она не слышала его голоса четыре года. Почему решила, что это Керби?
      Янки пошли в конюшню. Джон помог ей забраться в фургон:
      – Ты в порядке, дорогая? Свет режет глаза? Эдди улыбнулась.
      – Чуть-чуть, – солгала она.
      Военные вышли из конюшни, когда фургон тронулся. Эдди не видела, как блондин остановился и смотрел им вслед тяжелым взглядом, стиснув кулаки. Его спутник, шедший на несколько шагов впереди, обернулся:
      – Идешь, Кайл?
      – Конечно, иду. Что я, по-твоему, делаю? – отрезал тот.
      – Что на тебя, черт побери, нашло? Ты знаешь этих людей?
      – Тот, в оленьей коже, был вчера вечером в гостинице. Интересно, не он ли Джон Толлмен, которого ждал судья.
      – Возница? Вполне возможно. Он такой – судя по фигуре, может медведя высечь розгой. Не тревожься, капитан, он не понравится мисс Синди. Тем более с ним женщина. По мне, она слишком стара, но допускаю, что она его устраивает. Нам предстоит долгий путь. У тебя будет масса времени ухаживать за мисс Синди.
      Блондин ничего не слышал, но последние слова привлекли его внимание.
      – Да, у меня будет масса времени, – пробормотал он, думая, впрочем, не о мисс Синди Рид.
 
      Сиденье с высокой спинкой сделало обратную дорогу в лагерь более комфортной, чем Эдди могла предположить. К одиннадцати они приблизились к холму, где стояли фургоны.
      Эдди вопросительно взглянула на Джона, когда он остановил упряжку и намотал вожжи на тормоз.
      – Иди сюда, дорогая. – Он обнял ее за плечи и притянул к себе. – Ты чего-то слишком спокойна. Я что, вымотал тебя ночью?
      Эдди обняла его за талию и прижалась к нему. Она не осмелилась рассказать Джону про янки на конюшне, который так похож на Керби. Керби не мог быть с янки. Он презирал северян, по крайней мере так говорил. Правда, она уже давно поняла: Керби иногда говорит то, что, по его мнению, от него хотят слышать – не важно, правду или ложь.
      – Я с волнением жду встречи с детьми, – пробормотала Эдди. – Но помню каждый миг времени, что мы были вместе.
      Джон поцеловал ее:
      – И я помню эти минуты, моя девочка. Теперь у нас с тобой будет мало времени. Предстоит много хлопот, пока мы доберемся до дома. Поцелуй меня, и двинемся дальше.
      Он чмокнул ее в нос; она целовала его в губы снова и снова. Они сидели и смотрели друг на друга. Эдди не могла удержаться от улыбки. Быть вместе с ним – это что-то волшебное.
      – Я веду себя как зеленый юнец, обнаруживший, что девочки отличаются от мальчиков, – признался Джон.
      – А я как глупая школьница.
      И они дружно рассмеялись, деля поровну последний поцелуй.
 
      Лагерь издали казался пустым. Из-за кухни вышли повар и Пако и помахали им. Джон направил мулов к палаткам, где в одиночестве стояла Триш со сложенными на груди руками, брови нахмурены.
      – Триш! – позвала ее Эдди. – Все ли в порядке? – Как только фургон остановился, она слезла на землю. Услышав детский плач, почувствовала, что сердце тяжело забилось. – Триш, что случилось?
      – Рада видеть вас, миссис Эдди. Это Диллон. Ничего с ним не могу поделать. Во-первых, черепаха исчезла. – В ее золотистых глазах застыла печаль. – А сегодня утром один мул с бешеным нравом… залягал овцу до смерти. Диллон и Джейн Энн видели, как один из мексиканцев освежевал ее. Диллон кинулся на него и ударил. Он ужасно всем этим расстроен, и девочка тоже.
      – О Боже! – Эдди нырнула в палатку.
      – Что-нибудь еще приключилось, Триш? Как с вами обращались? – спросил Джон.
      – Обращались так, как будто мы хотим сбежать. Эти парни следили вовсю, мы с Джейн Энн боялись отойти в кусты.
      Джон улыбнулся:
      – А Пистолет Симмонс все еще здесь?
      – Уехал сегодня утром. По мне, так воздух очистился.
      – Он приставал к тебе?
      – Нет. Вел себя нормально. Вчера приготовил кролика для малышей. Они позабавились. – Триш оглядела фургон. – Мы в этом поедем?
      – Да. Я распрягу мулов и оставлю его тут. Вы с Эдди уложите вещи, необходимые в дороге. Остальное, – он указал в сторону груды утвари, – надо сложить в другой фургон.
      – Мы сможем в нем все спать?
      – Конечно. Эдди тебе все покажет. Она скосила на него взгляд:
      – И вы тоже?
      – Нет. Мы с Эдди будем спать под фургоном. – «Пусть она свыкнется с этим», – подумал Джон. – Где Колин?
      – Вместе с Григорио. Тот показывает Колину, как набрасывать веревку на столб.
      – Он сильно изменился после того, как мы убежали от этого ублюдка Реншоу. Колин должен благодарить за это тебя, Триш.
      – Нет, вас. – Триш покачала головой и отвернулась. – Я ничего особенного не сделала.
      – У меня есть новая легкая винтовка. Я научу тебя метко стрелять.
      Глаза девушки ожили.
      – Тут один бородатый старик обещал научить меня швырять нож, чтобы попасть в змею. Вы покажете, как стрелять. Ого, если не уследите, я стану бандиткой.
      Джон улыбнулся:
      – Ты уже стала.
      – Наверное, если вы так думаете. – Триш улыбнулась в ответ.
      В палатке на матрасе сидела Эдди, держа на коленях Диллона и прижимая к себе Джейн Энн. Всхлипы детей уже перешли в сопение.
      – Жалко овечку, но разве вам хочется, чтобы она жила со сломанными ногами и проломленной головой? Она была бы счастлива знать, что у вас будет пальто? Приляжете на него и вспомните ее.
      – Этот Пако сказал, что они… съели ее. – Девочка снова расплакалась.
      – Мы же едим цыплят. Помните, мы откармливали свинью на бекон, ветчину и сало?
      – Но у свиньи нет… имени.
      – Можно и свинью назвать. А теперь вытрите глаза, и идем смотреть наш новый фургон. Джон купил одежду и подарки.
      Дети вытерли глаза рукавами.
      – И я? – спросила Джейн Энн.
      – Ну конечно. Ты же наша малышка, не так ли?
 
      Наступил вечер. Палатки сложены, занавеси свернуты и уложены. Домом теперь стал фургон. Все залезли внутрь, и Эдди развернула свертки. Дети и Триш пришли в восторг от новой одежды. Эдди достала новые чулки, которые думала продать, и все примерили башмаки. Подарки она оставила до прихода Джона.
      Когда оставшуюся утварь загрузили в другой фургон, Колин сел рядом с возницей. На нем были башмаки, парусиновые брюки и соломенная шляпа. Казалось, новая одежда вселила в него заряд гордости. Он уже больше не выглядел испуганным мальчиком, как на ферме.
      Пол в фургоне был влагонепроницаемый за счет просмоленных досок и парусины. На этот раз вещи были уложены очень аккуратно, и оставалось еще место. Его быстро заполнили запасными колесами, ведрами с дегтем, осями. Груз накрыли плотным брезентом и надежно закрепили вдоль бортов.
      На ломаном английском Грегорио объяснил, что к борту каждого фургона привязано ведро и запас воды будет пополняться у каждого источника. На крюках были подвешены мешки для буйволиных и коровьих лепешек, которые следовало собирать в течение дня для вечернего костра.
      Незадолго до заката к новому фургону подошел Билл Вессел:
      – Привет, мэм. Отличный фургон. Даже не знаю, видел ли я когда лучше этого.
      – И мистеру Толлмену понравился.
      – Ну, если кто и понимает толк в снаряжении, так это Джон. Да… мэм, вы должны знать, мне страшно стыдно за тот день. Мы с ребятами были тогда очень удивлены. Если…
      – Давайте забудем об этом, мистер Вессел. Я стараюсь никогда не оглядываться на прошлое.
      – Мне бы не хотелось, чтобы у вас остались тягостные воспоминания.
      – Позвольте заверить, что их нет.
      – С громадным облегчением слышу это. А теперь, мэм, я скажу, что не надо вам сегодня готовить. Мы с Пако сварили изрядное количество зубатки. Пако с утра замесил тесто и испек лепешки. Этим мексиканцам вечно бы жевать свои тортильи. Приходите помочь съесть их.
      – Спасибо за приглашение, но не уверена, что сегодня это удобно. Дети до сих пор расстроены смертью овцы. И я бы не хотела, чтобы они видели это мясо.
      – Туша все еще висит на дереве. Григорио освежевал ее и натянул шкуру на борту фургона. Мы подумали, что она вам пригодится. Попозже, когда она немного выветрится, я ее обработаю.
      Эдди поморщилась. Ей было неприятно, что он так говорит о ее славной милой овечке, которая провела первые недели жизни у нее на кухне.
      – Итак, рыба, лепешки и коблер с персиками. – Билл хлопнул себя по пухлому животу и улыбнулся.
      «Он забавен», – подумала Эдди. В его глазах горел озорной огонек.
      – Мистер Толлмен говорил мне, что вас прозвали Сластена Вильям. Как вы умудряетесь делать коблер на костре?
      – Ничего сложного. У меня есть большая чугунная кастрюля. – Он расставил руки, чтобы показать ее размер. – Я просто кладу персики, сахар и… Да чего там, как-нибудь покажу.
      – С удовольствием.
      К Эдди сзади подошел Джон и положил руку на плечо:
      – Все в порядке?
      Прежде чем Эдди успела ответить, к ним подбежали дети.
      – Смотрите на мою новую шляпу! – Диллон схватился обеими руками за круглые поля. – Смотрите на мои новые ботинки! – Он встал на одну ногу, чтобы задрать другую.
      – Подошли? – Джон сел на корточки и нажал пальцем на носок башмака.
      – И у меня новая обувь, – сказала Джейн Энн, подняв юбку до колен и глядя взволнованно на Джона.
      – И тебе досталось. Годится?
      – Велики, но миссис Эдди говорит, что я подрасту.
      – Именно. – Джон ухватил косу девочки за кончик и пощекотал ей нос. Она засмеялась и убежала.
      – Я хочу башмаки, как у тебя. – Диллон сел на землю и ткнул пальцем в шнуровку мокасин Джона.
      – И я, – эхом откликнулась Джейн Энн.
      – Мы вам это устроим, когда прибудем в Нью-Мексико. Для путешествия вам нужны грубые башмаки.
      Дети побежали к Триш обсуждать мокасины.
      – Я попридержала остальное… чтобы ты сам это вручил. Я подумала, что стоит немного подождать. Они так возбуждены новой одеждой, путешествием…
      – Растянуть немного радость, да?
      – Что-то вроде этого.
      – Печальная история вышла с овцой.
      – Я знаю. Но не хотелось мне оставлять их на ферме. Реншоу могли убить животных просто по злобе. Овцы помогли нам пережить войну. Я их всегда за это любила.
      Билл ударил в колокол, созывая к еде:
      – Зовите детей, миссис Толлмен. Время ужинать.
 
      Эдди лежала без сил. Она положила руку Джону на грудь. Его сильные пальцы массировали ей плечи и спину.
      Он принес подстилку, наволочки и показал Эдди, как опустить полы и пристегнуть их к колесам. Заглянув в фургон, пожелал спокойной ночи Триш и Джейн Энн, которые собирались спать на верхних нарах, и мальчикам, расположившимся под ними.
      – А где мамуля будет спать? – спросил Диллон.
      – Со мной под фургоном.
      – Под фургоном? Вот смешно! – крикнул Диллон. Но Триш прикрикнула на него, и скоро все стихло.
      Теперь Джон гладил ей спину. Она довольно мурлыкала, как котенок.
      Джон рассмеялся ей в ухо.
      – Джон, иногда я боюсь. – Его пальцы замерли, и она поспешила закончить: – Боюсь, это сон, а я проснусь там, на ферме, с Реншоу, Сайксом, и только мрачные звезды смотрят на меня.
      – Это не сон, дорогая. Хотя когда-нибудь тебе захочется, чтобы это было так. Переход трудный – пыль, ветер, дождь, реки.
      – Я не боюсь, ведь ты рядом. Но я тревожусь за детей и Триш, вдруг что-то случится со мной.
      Он тряхнул ее за плечо:
      – Шш… Не говори так.
      – Думаю, ты о них позаботишься или сделаешь так, что за ними присмотрят.
      – Конечно. А сейчас молчи и спи. На рассвете выезжаем.
      Эдди не могла заснуть. В голове засел образ того янки на конюшне, и на сердце стало тяжело.

      Покинув лагерь, Симмонс отправился к той речушке, где два дня назад они с Толлменом искупали Реншоу. Он искал следы. Пистолет не сомневался, что кто-то из них до сих пор следит за Триш.
      Он размышлял о том, что люди с такой низкой душой, как эти Реншоу, всегда ищут кого-то, кто хуже их. И находят. В данном случае таким человеком стала Триш. Из обрывочных сведений, почерпнутых во Фрипоинте, Пистолет уяснил, что именно сейчас Сайкс пустил слух, будто Триш негритянка. Он объявил ее беглой рабыней. До того парни в городе считали девушку дальней родней миссис Эдди.
      Ну и что, черт побери, с того, что прабабушка Триш сошла с невольничьего борта судна? Его собственный дедушка был вытащен из Ньюгейтской тюрьмы и сослан в Новый Свет. Пистолет вспоминал время, проведенное с Триш, отблески пламени на ее лице. То, что тогда сказал ей, было правдой. Сначала его привлекла в ней красота, но потом он понял: в этой девушке что-то есть. Она храбрая, верная, послушная и крепкая, словно ивовый прут. С ней можно было перезимовать, не соскучишься. Пистолет засмеялся, вспомнив, как она спрашивала, не скрывается ли на подбородке под его бородой какая-нибудь гадость.
      Он потрогал бороду. «Да, когда доберусь до Ван-Берена, обязательно схожу к парикмахеру». Обычно он отращивал бороду зимой, а весной сбривал. Но в этом году не успел.
      Пистолет сделал круг, но ничего не обнаружил, поэтому двинулся вдоль реки к Ван-Берену и к полудню был там. Он перекусил бобами с лепешками в таверне, где подавала веселая мексиканочка. Когда Пистолет вошел, все места за двумя столами были заняты, кроме одного с краю. Он успел наложить себе на тарелку бобов из горшка и наколол вилкой несколько горячих перцев, когда почувствовал на себе пристальный взгляд человека с другого конца стола. Симмонс сделал вид, что ничего не заметил.
      Судя по тому, как его плечи возвышались над плечами сотрапезников, он был высок. Черная борода достигала третьей по счету пуговицы на рубашке, а в черных глазах, разделенных крючковатым носом, лед. Внешне он походил на стервятника. Человек ел только бобы, запивая кофе, и ни с кем не разговаривал.
      Во время беседы за столом Пистолет отгородился от вопросов, откуда и куда он следует. Врожденный инстинкт самосохранения предупреждал его, что этот хищник прислушивается ко всем разговорам вокруг.
      Встав из-за стола, Пистолет перекинулся шуточками с трактирщицей, которую звали Люп, а затем отправился по магазинам, выкинув из головы того «стервятника».
      Несколькими часами позже, вымытый, побритый, подстриженный, в чистой куртке и новой рубашке, он направился туда, где оставил лошадь. Еще раз зайдя в магазин Пула, купил себе новую шляпу и кожаные бриджи самого маленького размера, хотя сомневался, подойдут ли они Триш. Он купил еще пояс с ножнами, не очень отдавая себе отчет зачем. Прежде чем оседлать лошадь, уложил все купленное в седельную сумку.
      Пистолет собрался уже было покинуть город, когда увидел, как чернобородый человек вышел из дверей и направился к магазину. Худой, узкоплечий, с длинными руками и ногами. У него было с собой длинноствольное ружье. На голове старая черная шляпа с высокой тульей. Он шел по улице, не обращая внимания на любопытствующих прохожих.
      В трех милях от города Пистолет обнаружил лагерь, разбитый судьей. Прежде чем въехать, он направил лошадь к месту, откуда ее не было видно, пригнулся к луке и осмотрелся. На своем веку Пистолет повидал всякие караваны, но такой видел впервые. Это были настоящие дома-фургоны – деревянные стены, крыши из дранки, жестяные дымовые трубы. Экипаж во всю длину был накрыт тентом из белого полотна, который прикреплен к шестам. В тени навеса за маленьким столиком сидели мужчины и женщины. Один фургон светло-желтого цвета был украшен синими и зелеными завитушками. У задней дверцы имелись ступеньки.
      Судя по свежей краске и белоснежному полотну, два фургона были совершенно новенькими. Рядом сидел негр и чистил обувь.
      Еще два фургона с высокими бортами и темными накидками сверху были под завязку заполнены грузами. Фургон армейского типа, по всей видимости, использовался для перевозки людей и снаряжения. Сзади висело запасное колесо. Возле полевой кухни негр колдовал над дымящимся костром.
      Пистолет неодобрительно покачал головой. Не хватало запасных частей к фургонам и колес, оси вообще отсутствовали. Фляг для воды было всего по две на грузовых фургонах и одна – на полевой кухне.
      Пистолет с интересом посмотрел на луг, где пасся табун. Там были красивейшие из лошадей, которых когда-либо ему приходилось видеть. Судя по стройным ногам и высоко изогнутым шеям, это были чистокровки. В стороне от них паслись шесть тягловых лошадей и дюжина мулов.
      Сняв шляпу, Пистолет выпрямился. Он подставил лицо теплому солнышку.
      Под ореховым деревом расположились несколько солдат-янки, а пара всадников следила за стадом. Из фургона вышла негритянка, отошла в сторону и вытряхнула коврик. На ней было черное платье с белым передником. Пистолет догадался, что это господская служанка.
      Он решил вернуться в лагерь Толлмена. Черт, он поработал бы за харчи! Несколько минут Симмонс размышлял об этом.
      И вдруг в нем зародилось подозрение. Зачем судье охотник в таком большом отряде? По нему, один из солдат мог время от времени отправляться за свежатиной.
      Изогнув поля новой шляпы и прикрепив их к тулье серебряной булавкой, Пистолет надел ее и пришпорил лошадь. Медленным шагом он въехал в лагерь. Прежде чем успел приблизиться к фургонам, солдаты окружили его. Один из них ухватил лошадь за ремень на уздечке.
      – Эй, мистер, что ты тут делаешь? – спросил он хриплым голосом с северным акцентом.
      – А тебе что?
      – Мы видели, как ты следил за лагерем. Что тебе нужно?
      – Ты был на войне? – мягко поинтересовался Симмонс.
      – Конечно, а в чем дело?
      – Тебе никто не говорил, что нельзя подходить к всаднику и хвататься за уздечку? Хочешь, чтобы я двинул тебе носком сапога в зубы? Я видывал, как парни на этом теряли зубы, а один янки даже язык себе откусил.
      – Я спрашиваю, что ты тут делаешь.
      – Я не по твою душу, сынок. Мне нужен судья.
      – Зачем?
      – Проклятие! – Терпение Пистолета истощилось. Он извлек ногу из стремени. – Не уйдешь с дороги, слезу с лошади и дам тебе такого пинка под зад, что не обрадуешься.
      – Мистер, перед тобой армия Соединенных Штатов.
      – Передо мной надутый болван, несущий глупости.
      – Посторонись, Шипли. Капитан говорил, что судья нанял охотника. Может быть, это как раз он.
      – Если так, почему не говорит? – Шипли, покраснев, сделал шаг назад.
      В тот же миг, как только янки отпустил уздечку, Пистолет послал лошадь вперед, и она рванулась. Как и ожидал Пистолет, руку Шипли отбросило к другому плечу. Молниеносным движением Пистолет извлек нож из ножен.
      – Думаешь, успел бы выстрелить до того, как я воткнул бы это тебе в горло? – спросил спокойным тоном Симмонс, подбросив нож вверх и поймав его за кончик лезвия между большим и указательным пальцами.
      – Судья вон там у фургона. – Человек, указавший направление, держал руку Шипли.
      – Премного благодарен. – Пистолет сунул нож обратно в ножны, проехал немного, спешился, снял шляпу и кинул поводья на землю. Лошадь замерла.
      К Пистолету подошел белокурый человек с пышной белой бородой:
      – Предполагаю, ты ищешь меня.
      – Если вы судья Ван-Винкль, то да. Я Джерри Симмонс, а еще меня прозвали Пистолетом.
      – Рад встрече. – Судья протянул руку. Пожав ее, Пистолет обнаружил, что она мягкая, как у женщины. – Вы уже пообщались с моей охраной, – заметил судья.
      – Если под общением понимать то, что я был готов выбить ему зубы, то, наверное, да.
      – Я тут поддерживаю дисциплину. Солдаты наделены властью, чтобы поддерживать порядок и охранять караван. Если что-то не так, доложи обо всем капитану, он информирует меня.
      – Слушайте, судья, я сильно уважаю разумные речи. Полагаю, мы с вами решим это дело. Я хочу выложить карты на стол. Если эти безголовые хвастунишки, эти недоделанные солдатики должны тут поработать, то для Пистолета Симмонса места нет. И я попрощаюсь, судья. – Пистолет нахлобучил шляпу и был на полпути к своей лошади, прежде чем судья опомнился:
      – Постой. Ты же нанялся на работу. Пистолет обернулся:
      – Уже нет. Будете в Ван-Берене, вам повезет и найдете себе охотника, который станет лебезить перед этими сикунами, которых вы зовете солдатами. Но не Симмонс, это точно.
      – Мне в крепости говорили, что ты достойный человек, которому можно доверять, что ты знаешь маршрут через индейские земли в Оклахому.
      – Я знаю этот путь. Но вам не нужен разведчик. Вам, судья, надо присоединиться к каравану Толлмена. И насколько я разумею, это единственный выход.
      – Чушь. У меня лучшие фургоны, которые можно купить за деньги. Лучшие животные, возницы и пастухи. И шесть солдат охраны.
      – Шесть солдатиков? Ха-ха-ха! Вам не о чем тревожиться, кроме как о потере скальпа. – Пистолет повернулся к своей лошади.
      – Подожди. Караван Толлмена будет одолевать в день от силы десять – двенадцать миль. С моими фургонами, ломовыми лошадями и мулами мы можем многое себе позволить. Мне нужен разведчик прокладывать маршрут.
      У Пистолета отвисла челюсть.
      – С этим снаряжением?
      – Сначала план был другим. Но после приезда в Ван-Берен я пообщался с людьми, сопровождавшими караваны грузовых фургонов. Мне поведали о пыли, которую они подымают, так что ее видно за двадцать миль. Говорят, люди, нанимающиеся туда, – отбросы общества и способны на любую гнусность. Про них говорят, что они не лучше индейцев и других непрошеных гостей, нападающих на путешественников.
      – Вы думаете, что эти фургоны не поднимут пыли? – спросил Пистолет, сознавая, впрочем, что объяснять судье бесполезно.
      – Не настолько большую.
      – Никогда не слыхал подобных глупостей.
      – Эй, послушайте…
      – Судья, нет зрелища более печального, чем караван, подвергшийся нападению банды головорезов. Насколько я знаю, индейцы в подметки не годятся предателям-белым или мексиканцам. Волчье отродье! В них нет ничего человеческого.
      – Я вполне отдаю себе отчет об опасностях, грозящих нам.
      – Какие, к черту, опасности! Если этим парням приглянется женщина, она им достанется, пусть даже настанет потоп или судный день. И они будут измываться над ней до тех пор, пока кровь не потечет у нее изо всех дырок и от нее не останется груда костей, мяса и волос. И это еще не все, судья. Вам они отрежут нос и затолкают в ухо, если, конечно, не изжарят его на костре!
      – Довольно! Не намерен слушать грубости! Пистолет сел на лошадь. Из-под навеса вышла женщина и встала в ожидании направляющегося к ней военного. Она была юна и красива. Что ее ждет, если судья не присоединится к Толлмену? С такой богатой утварью шансов избежать нападения не было. Пистолет слишком хорошо знал и ценил свою шкуру, чтобы играть в подобные игры.
      – Судья, ради этой женщины говорю вам – ждите Толлмена. Вы можете думать о погонщиках быков как о последнем дерьме, но они бойцы. Большинство из них предпочтет смерть, чтобы женщина не попала в руки преступников.
      Судья сделал шаг назад, презрительно посмотрел на Пистолета:
      – Трус! Прочь из моего лагеря.
      – Назвать человека трусом – это нарваться на драку. Не был бы ты старым придурком, я бы тобой занялся. – Пистолет развернул лошадь и двинулся к дороге, не удостоив солдат и взглядом.
      Судья Ван-Винкль смотрел ему вслед, а затем обернулся к племяннице и капитану Форсайту.
      – Дядя Рон, кто этот человек?
      – Про него мне говорили, что он может довести нас до Санта-Фе.
      – Почему он ушел?
      – У нас возникло разногласие насчет дисциплины. – Судья перехватил взгляд молодого офицера. – Дорогая, у Иви есть еще тот лимонад?
      – Если нет, она приготовит. – Синди ухватилась за руку капитана обеими ручками и посмотрела на него с обожанием.
      – Проследи, радость моя. Я пока умоюсь и вернусь.
      – Вы с дядей просто хотите от меня избавиться, чтобы поговорить, – сказала Синди, надувая губки.
      – Это не так, ты же знаешь. Кто в здравом уме захочет избавиться от такой славной крошки?
      – Когда нужно поговорить о чем-то серьезном, ты всегда отсылаешь меня.
      – Удались, Синди, – коротко приказал судья. – Мне надо поговорить с Кайлом.
      – О, хорошо!
      Кайл проводил ее под руку до ступенек фургона. Она послала ему воздушный поцелуй и исчезла внутри. Он вернулся к судье, и они пошли вдоль фургонов, но задержались возле негра, чистившего обувь.
      – Принеси капитану Форсайту умыться, Саул.
      – Да, сэр. – Саул снял ведро и убежал.
      – Не хочу, чтобы нас слышали. Кайл, этот презренный негодяй заронил во мне сомнение – двигаться ли впереди грузового каравана.
      – Что он сказал? Обычные сказки о предателях и диких индейцах? Судья, я говорил со знающими людьми, и все они в один голос утверждали: по пути мы можем встретить небольшие группки индейцев с луками и стрелами.
      – Не знаю. Я нанял Симмонса в надежде, что он будет выполнять обязанности не только охотника, но и разведчика.
      – Я думал, мы найдем разведчика в Форт-Гибсоне.
      – Да, я тоже так думал, но Толлмен отказывается идти в Форт-Гибсон. Заносчивый ублюдок. – Судья был озабочен. – Таков и этот Симмонс. В этих краях одни ублюдки, – закончил он с горечью в голосе и кинул подозрительный взгляд на негра, вернувшегося с водой и севшего на корточки возле фургона. – Тебе что, нечего делать, Саул?
      – Есть, сэр.
      – Тогда делай, – резко велел судья и посмотрел вслед удаляющемуся негру. – Проклятые цветные. Хороши только для одного: слушать и повторять что слышат.
      Кайл тщательно расчесал волосы и расправил усы, и только затем заговорил:
      – Толлмен женился? По всей видимости, это его я видел сегодня утром с женщиной.
      – С ним жена и трое детей.
      Кайл налил воды в тазик и стал умываться. Вытершись полотенцем, он швырнул его на землю и обернулся к судье. На лице его застыла тревога.
      – Я хочу добраться до Альбукерка и вступить в свою должность. Чем раньше это устроится, тем быстрее мы с Синди сможем пожениться.
      – Через три месяца я должен принять дела в департаменте по делам индейцев. Если мы поедем с Толлменом, то будем делать двенадцать или пятнадцать миль в день. Если двенадцать, то останется всего одна неделя в запасе.
      – Это серьезно, – ответил Кайл. – Меня и моих людей ждут на две недели позже.
      – Этого назначения я ждал всю жизнь, – пожаловался судья. – И все же, если что-нибудь случится с Синди, я себе не прощу. Она – все, что у меня есть.
      – И у меня, судья. Я ее очень сильно люблю. Всегда любил. Я ждал, пока она вырастет.
      – Давай, Кайл. – Судья хлопнул его по спине. – Ты должен остепениться.
      – Это так, сэр.
      – Толлмен завтра будет здесь проезжать. Пусть он думает, что мы присоединяемся к его каравану. А мы при первом удобном случае отстанем и двинемся на Форт-Гибсон. Там узнаем новости и, не исключено, наймем другого разведчика.
      Мужчины вернулись к фургону. Судья был глубоко погружен в свои мысли, а Кайл Форсайт гадал, что же ему теперь делать. «Грешки молодости» – судья имел в виду довоенную жизнь – преследуют его…

      Эдди проснулась, прежде чем звон коровьего колокольчика возвестил о начале нового дня. Чуть ранее, лежа в объятиях мужа на постели под фургоном, она почувствовала ласковые прикосновения его губ на своей щеке.
      – Привет, – прошептал он. – Хорошо спала?
      – Мм… как камень.
      – Ты не производишь впечатления камня. – Одна его рука прошлась верх-вниз по ее спине, а другая стиснула мягкую грудь.
      Она уткнулась ему в шею. Ей нравились запах его кожи, колкость щетины, крепость рук.
      – Тебе уже нужно вставать?
      – Угу, а ты можешь поваляться, пока Билл не позвонит в колокольчик. На то, чтобы запрячь лошадей, уйдет полчаса. – Он поцеловал ее, затем вылез из-под одеяла, натянул штаны и рубашку. Затем склонился над ней. – Думаю, мне понравится супружеская жизнь. Ты выстирала мои носки. – Он накрыл ей плечи одеялом, поцеловал в нос и удалился.
      Эдди все еще лежала, улыбаясь, когда колокольчик зазвонил во второй раз. Она быстро оделась, скатала занавеси полога и пристегнула их, сложила матрас и одеяла.
      Молчаливая Триш вылезла из фургона.
      – Первый день нашего путешествия, Триш. Ты взволнована?
      – Да, миссис Эдди, но волнуюсь я за вас.
      – Почему?
      – Из-за него. Прохожего.
      – Ты все еще так зовешь его? Знаешь, он не принуждал меня, если тебя это волнует. Под грубой внешностью скрывается добрый человек. Я не знала, что такие люди существуют. Это чудо, что мы с ним встретились. Я люблю его.
      – Вы в этом уверены?
      – Я знаю это точно. – Эдди расчесала волосы, свернула их узлом на макушке и надела шляпу.
      – Мы едем? – Вниз спустился Колин.
      – Скоро. Иди на кухню, Колин. Мистер Вессел даст тебе холодного мяса с лепешками. Джон сказал, что обедать нам предстоит в Ван-Берене незадолго до полудня. В середине дня двинемся снова и будем ехать, пока не зайдет солнце.
      – То же самое мне сказал Грегорио. – Колин нацепил свою новую шляпу.
      Эдди заметила, что он завернул поля шляпы и приколол их к тулье фазаньим пером. Даже если Триш заметила, что мальчик подражает Симмонсу, она ничего не сказала.
      – Вчера вечером мистер Вессел предупредил меня, что утром будет кофе. Возьми ведерко для сиропа, Колин, и принеси для меня и Триш.
 
      Джон ехал во главе каравана, а его помощник Клив Старк следил за движением. Фургоном Эдди управлял Хантли, невысокий кривоногий человек с коричневыми от табака зубами. А впереди них двигался легкий фургон с ее пожитками. На скамье рядом с Грегорио сидел Колин.
      Оглянувшись, Эдди не смогла разглядеть хвост колонны, так растянулись фургоны. Погонщики быков затянули песню, а утреннюю тишину прорезали удары хлыстов. Свернутый хлыст раскручивался над головой, затем выстреливал вперед и резко отдергивался назад. В результате раздавался треск, похожий на револьверный выстрел.
      Хантли объяснил ей, что хлыст делается из плетеной сыромятной кожи.
      – Хороший погонщик даже не касается быка. Хлыст может порезать кожу, как нож. Щелканья достаточно, чтобы они двигались.
      На сиденье было достаточно места для Триш, но она предпочла сидеть сзади, там где спала вместе с Джейн Энн.
      Когда фургон тронулся, из постели выполз Диллон. Дети оделись и, вытаращив глаза, смотрели по сторонам.
      Когда караван изогнулся дугой, Эдди оглядела поле, на котором они пасли скот. Ей было грустно оставлять овец. Животные ехали в одном из грузовых фургонов, но в городе их нужно было отдать Люп.
      – Отличный фургон, мэм, – заметил Хантли. – Сидишь себе, как в кресле-качалке.
      – Я в этом ничего не понимаю. Мистер Толлмен говорит, что нам с ним повезло.
      – Это точно. Высокая спинка, пружинное сиденье.
      – Вы уже проделывали этот путь?
      – Второй раз. И больше не собираюсь, это точно.
      – Почему так?
      – Не люблю город и городских. Слишком их там много. Отличные места кругом, но нет лучше места, чем дома.
 
      Караван двигался по дороге, огибающей Ван-Берен. Вдруг к Джону приблизился Симмонс, вынырнувший из-за деревьев.
      – Боже всемогущий! Я бы тебя не узнал, если бы не шляпа. Рожа голая, как попка у младенца.
      – Видел такого красавца, а? – Пистолет потер ладонью выбритую щеку. Густые волосы расчесаны, из-под кожаной жилетки виднелась новая рубашка. Он оказался моложе, чем Джон думал.
      – Да, ты очарователен, как мул, бредущий на юг. Что ты тут делаешь? Почему не вместе с судьей?
      – Я порвал контракт. И скажу почему – я хочу работать у тебя.
      – Из-за Триш?
      – С чего ты это взял? – С лица Симмонса исчезла дружелюбная улыбка.
      – Черт, я же не слепой. Болтаешься вокруг нее с видом улыбающегося теленка.
      – Если ты против, самое время сказать об этом, – резко заявил Пистолет.
      – Убери рога. Мне-то все равно, – в тон ответил Джон. – Валяй говори, что хотел.
      – Я ушел от Ван-Винкля не из-за Триш. Суть в том, что этот глупый сукин сын решил идти один. Клянусь, он хотел сделать из меня разведчика. Господи помилуй! Это все равно что младенца кинуть в стаю волков.
      – Ты ему сказал об этом?
      – Ну да. Что его запросто прищучат и что будет с его дамой, подвергнись они нападению. Этот хрыч и бровью не повел. Обозвал меня трусом и велел убираться. Я б ему рожу начистил, не будь он старичьем.
      – Там, куда он направляется, за такие слова прибить могут.
      – Старый ублюдок. Заявил, что солдаты справятся. Ну, я с ними пообщался. Ты б их видел. Кретины, они же в любое говно вляпаются.
      – Что он собирается делать?
      – То, что ты и предполагал. Никогда не видел такого снаряжения. Погоди, посмотришь сам, страшное зрелище.
      – Когда ты ушел с индейских земель?
      – Пару месяцев назад. Зимовал на Волчьем Ручье в Оклахоме. В Техасе полно переселенцев. Вокруг крутится много всяких мерзавцев, ищут легкой добычи. Свои злодейства сваливают на индейцев. Ну вот, побродил я по разным местам, поработал со стадами. Потом быки мне надоели, и я добрался до Форт-Смита. Знакомые ребята мне сказали, что судье нужен охотник. Говорили, плата хорошая. Это меня и подтолкнуло.
      – Я не смогу платить, как судья.
      – Я тебя и не прошу. Никаких денег не захочешь. Чтобы я да пресмыкался перед этими армейскими ублюдками?
      – Нам нужно было нанять двоих. Пойди скажи Кливу, что одного я уже нашел.
      В полумиле за лагерем Ван-Винкля, на лугу, Джон поставил фургоны полукругом. Всех животных распрягли. Сбрую сложили в центре. Двигаться решили в середине дня. Скот напоили и вывели пастись, каждый работник следил за животными своего фургона. Эдди разрешила детям погулять только после того, как Хантли увел мулов.
      Билл и Пако тут же принялись за стряпню – первый раз за день. Куски мяса зашипели на чугунном противне. В большом чане замесили тесто для оладьев. Эдди едва успела развести костер, как до нее донесся запах жареного мяса.
      Джон шел с Дэллом Ролли вдоль фургонов, проверяя их и грузы. К нему кинулся Диллон:
      – Мистер Толлмен, Триш говорит…
      – Диллон! – Эдди поспешила перехватить его. – Он сейчас занят.
      – Ну, не так уж я и занят. Дэл, подожди меня, я скоро приду. Ну-ка, малыш, что за важную новость ты хочешь сообщить?
      – Триш сказала, вы мой папа. У меня никогда раньше не было папы. Мамочка говорила, он был, но не вернулся с войны. Проклятые янки застрелили его.
      – Диллон, ради Бога! Подхватывает все, что слышит.
      Джон взял мальчика на руки:
      – Триш права. Раз я женился на твоей маме, то, стало быть, теперь я твой отец. Годится?
      – Да! А у вас был когда-нибудь сын?
      – Нет, но сейчас есть. На самом деле у меня два мальчика – ты и Колин.
      Джейн Энн повисла у него на руке:
      – А девочка у вас есть?
      Джон заглянул ей в лицо. Джейн Энн с надеждой смотрела на него. Он подхватил ее и посадил на другую руку.
      – Да. И зовут ее Джейн Энн.
      Она обвила его шею ручками и прижала губы к уху:
      – Можно я буду звать вас папой?
      – Я буду рад, если все вы будете так меня звать.
      – И Триш? – спросил Диллон.
      – Если захочет. – Джон опустил детей на землю.
      – Я ей скажу. Она пошла в кусты, – крикнула Джейн Энн на бегу, направляясь к кустам.
      – Ну вот и решено. – Джон подошел к Эдди. Он использовал каждую свободную минуту побыть с ней. Жизнь наполнилась новым смыслом.
      В ее глазах стояли слезы.
      – Ты удивительный человек.
      Джон улыбнулся. Она подумала, какие у него красивые усы.
      – Я тоже так считаю.
      – Ну ты! – Эдди рассмеялась и ткнула его пальцем под ребро.
      – Билл думает, ты с ними в ссоре, поэтому не приходишь на кухню.
      – Я не ссорилась с мистером Весселом. Я… Отчаянный крик прервал ее слова. Затем снова раздался крик.
      Со стороны кустов бежала Джейн Энн, вопя изо всех сил:
      – Три… Триш! Па… па! Три…
      Джон на бегу опередил Эдди и схватил девочку за плечи:
      – Что с Триш?
      – Там… там…
      – Давай в фургон, лапочка, живо!
      Джон кинулся в заросли. Когда Эдди догнала его, он стоял на коленях возле бездыханной девушки. Толлмен приподнял Триш и быстро снял кожаный ремешок, завязанный вокруг ее шеи. Лицо стало на глазах темнеть, из пореза над виском потекла кровь. На руках, ногах и лице девушки были следы от хлыста, который валялся рядом.
      – О Господи! Господи! – Эдди не могла отвести глаз от лица Триш.
      Джон отшвырнул хлыст и стал делать Триш искусственное дыхание.
      – Господи, пожалуйста… – Эдди произносила слова, не очень-то понимая, что говорит. Упав на колени, она прикрыла платьем ноги Триш, иссеченные до крови.
      – Кто мог такое сделать? Кто посмел? – вновь и вновь спрашивала Эдди.
      – Она дышит! Дышит, слава Богу! – Джон осторожно ощупал шею девушки. – Мы поспели вовремя. – Откинув волосы, он осмотрел порез на голове. – Крови много, но это обычно для такого рода ран. Ее ударили по голове, а потом высекли. Ублюдок! – выдавил он, стиснув челюсти.
      – Наверное, он напал внезапно. Иначе Триш защищалась бы.
      Прибежал Симмонс. Вид у него был как у разъяренного быка.
      Клив отстал от него на несколько шагов.
      – Что за черт? Джейн Энн сказала… – Пистолет опустился на землю возле девушки. – Кто это сделал? Кто, черт подери, это сделал?
      – Мы не знаем. Нужно отнести ее в фургон, Эдди позаботится о ней. – Джон повернулся к Кливу. – Все в лагере знают?
      – Симмонс и я побежали разыскивать тебя. Девочка сказала, что ты тут. Не думаю, что кто-то еще знает.
      Пистолет бережно поднял Триш. Джон поднял хлыст, а затем вместе с Кливом тщательно обследовал землю, ища следы. Затем они догнали Эдди и Симмонса.
      – Мне понадобится горячая вода, – сказала Эдди, когда Пистолет уложил Триш на нары.
      – Поправится ли она, мэм?
      – Рубцы от хлыста заживут, но вот не знаю, насколько серьезна рана на голове… да не повредила ли горло петля на шее.
      – Петля на шее?
      – Джон снял ее, чтобы она могла дышать. Он сказал, что мы поспели как раз вовремя. Слава Богу, что Джейн Энн пошла искать Триш.
      Пистолет сжал руку девушки в своих ладонях.
      – Я убью того, кто с тобой это сделал, – прошептал он и стремительно удалился.
      Джон помог детишкам вылезти из-под фургона. Девочка всхлипывала, сжавшись в комок. Диллон, глядя на нее, тоже разревелся.
      – Лапочка, ты видела того человека?
      – Я звала-звала Триш, но она не отвечала – лежала замертво.
      – Она не мертва. Ты видела кого-нибудь?
      – Только Триш. Она была как убитая!
      – Это не так. Она поправится. Не плачь. Ты все правильно сделала, что побежала за помощью. Ты моя девочка. – Джон вытер глаза девочки подолом ее платья. – Мистер Симмонс разжигает костер. Вы с Диллоном можете ему помочь.
      Пистолет послал детей собирать хворост, но предупредил, чтобы далеко не заходили.
      – Взгляни-ка на хлыст, Клив. Это не для быков.
      – Такими пользуются надсмотрщики на плантациях. Этот не из лагеря. Я знаю всех наших работников, кроме Симмонса. Ни у кого не было подобного хлыста.
      – Пистолет помешан на этой девушке.
      – Он был со мной. Тут кто-то из каравана Ван-Винкля или из города.
      – Поговори с людьми, расскажи о случившемся и будь начеку. Ясно, что сукин сын следил и ждал случая, чтобы напасть на одну из женщин. Шанс представился, когда Триш пошла в кусты. Но мне все-таки кажется, он поджидал именно Триш.
      – Почему?
      – Есть вещи, которых мы не знаем. Но Триш хорошая девочка.
      Клив пожал плечами:
      – Симмонс сказал мне, что ты его нанял.
      – Где бы ты хотел его использовать?
      – Мы с ним можем по очереди вести разведку и замыкать движение. Тогда ты всегда будешь в центре каравана.
      – Я сам думал о чем-то подобном. Сомневаюсь, что кто-нибудь из нас знает местность лучше него.
      – Толлмен! – громко позвал Симмонс. – Тебя почтили визитом ослы, именующие себя бойцами.
      Джон обернулся, чтобы разглядеть приближающихся военных. Выправка, начищенные сапоги, сверкающие седла. Пряжки ремней отполированы, шляпы надеты согласно уставу. Чистопородные лошади выглядели так, как будто их только что вымыли и расчесали. В длинных развевающихся хвостах не было ни соринки.
      Погонщики остановились поглазеть на это зрелище. Чтобы усилить произведенное впечатление, военные сильно натянули поводья, заставив лошадей высоко держать головы и пританцовывать.
      – Боже Всемогущий, – проговорил Джон. – Ты посмотри. Ставлю пару монет, что я вижу свое отражение на их сапогах.
      – Ну не хороши ли? – Клив засмеялся, что он делал весьма редко.
      – Мальчишки, только что из военного училища. Джон отошел от фургона. Он стоял, широко расставив ноги, сложив руки на груди, низко надвинув шляпу на лоб. Военные остановились у коновязи.
      – Вы здесь старший? – спросил один из них крикливым голосом.
      – Да.
      Тогда всадник спрыгнул с лошади и протянул поводья своему товарищу. Подходя к Джону, он снял перчатки, сложил их и сунул под мышку. Офицер вытянулся перед Джоном, словно проглотив шомпол, откинув голову назад:
      – Лейтенант Бредфорд Шипли с посланием от судьи Рональда Ван-Винкля.
      – Выкладывай. – Джон смотрел на него и дивился, что северяне выиграли войну с такими бойцами.
      – Судья передает письменное послание.
      Лейтенант извлек из кармана сложенный лист бумаги и протянул его Джону. Тот просмотрел и вернул.
      – Скажи судье – я пробуду здесь до трех часов дня.
      – В послании сказано, что судья назначает встречу у себя в лагере в половине второго. – Шипли говорил таким тоном, как будто был уверен, что Джон не может прочитать письмо.
      – Ты меня, наверное, не расслышал, мистер. Я сказал, что буду здесь до трех. После этого мы выступаем. Скажи судье, что если он отправляется со мной, то должен быть здесь точно в час тридцать. Как начальник каравана, я обязан разъяснить некоторые правила поведения в пути.
      По мере того как Джон говорил, офицер начал моргать, губы его задергались, а лицо покраснело. Когда Джон закончил, молодой человек был так разъярен, что едва мог разжать челюсти, чтобы заговорить. Лейтенант окаменел от ярости, но сдержался и заговорил спокойно:
      – Вы не вполне правильно оцениваете ситуацию, мистер Толлмен. В данное время в этом крае судья Ван-Винкль – самый высокопоставленный правительственный чиновник, назначенный Департаментом по делам индейцев.
      – Позволь мне заверить тебя, что я вполне понимаю ситуацию. Судья может быть важным человеком где-то, но не в этом лагере. Здесь я – главный. Я веду караван. Эти люди работают на меня. Я не слушаю приказов, я их отдаю. Понятно?
      – Это ваше последнее слово? – Шипли пытался сохранить достоинство. Его отменно воспитанная лошадь испугалась и заплясала, натянув поводья.
      – Это мое единственное слово.
      – Очень хорошо. – Лейтенант натянул перчатки. – Я передам ваш ответ судье.
      – Так и сделай. – Джон поднял руку, когда офицер отступил. – Смотри под ноги, янки, а то сапоги замараешь. Сзади тебя конское дерьмо.

      Эдди промыла раны Триш и смазала их мазью, приготовленной на основе алоэ, которую дал ей Пистолет. Это был подарок мексиканки – искусной врачевательницы. Он уверял, что мазь ускоряет заживление открытых ран. Эдди была очень благодарна ему.
      Джон влез в фургон, когда Эдди меняла влажную повязку на голове Триш:
      – Как она?
      – Все еще без сознания. Я остригла волосы вокруг раны. Кажется, не очень глубокая.
      – Он ударил ее чем-то тупым вроде ствола винтовки. Мог и убить. Наверное, она что-то почувствовала и обернулась. Кроме того, густые волосы смягчили удар.
      – Кто мог это сделать?
      – Никто из наших, Эдди. Удавка не из бычьего хлыста. Клив говорит, что таким пользуются надсмотрщики на плантациях.
      – Думаешь, он пытался убить ее?
      – Да. Он захлестнул петлю вокруг ее шеи и собирался утащить Триш поглубже в кустарник, когда услышал Джейн Энн. Ему не хватило времени, и он едва успел скрыться в зарослях, когда девочка там появилась.
      – Почему просто не застрелил ее, если хотел убить?
      – Выстрел привлек бы внимание.
      – Не исключено, он поджидал меня.
      – Думаю, это был один из Реншоу. Им нужна Триш, а не ты.
      – Теперь они отстанут?
      – Мы будем знать это наверняка, когда поедем через индейские земли. Дорогая, там Колин. Он жутко беспокоится о Триш. Можно ему заглянуть?
      – Конечно. Пусть выльет тазик и принесет свежей воды. А где младшие? Я забыла приготовить еду.
      – Клив отвел их к Биллу. Он позаботится, чтобы их накормили.
      – О нет! У людей своя работа. Я не хочу, чтобы дети болтались под ногами.
      – Они не мешают. Клив умеет обходиться с детьми. У него были собственные. Билл вовсе не такой бука, как кажется. У этого старого чудака по всей стране разбросаны отпрыски, о которых он ничего не знает.
      – Вот это да! – Эдди не могла сдержать улыбку.
      – С Диллоном и Джейн Энн все в порядке. Если у них возникнут проблемы, Билл или Клив им помогут. – Джон сделал паузу. – Когда Триш придет в себя, у нее будет сильно болеть голова. Постарайся, чтобы она лежала спокойно. Подложи с боков что-нибудь мягкое. Когда мы двинемся, ей придется несладко, но опий ей поможет. У меня есть немного настойки из аптечки. Давай ей по две капли, разведенные в воде. Это притупит боль, и она заснет.
      – Я хочу, чтобы она поправилась.
      – Ничего, обойдется. Ты делаешь все возможное. Мокрая тряпка уменьшит опухоль на голове.
      – Она так хотела попасть на новое место, где бы люди ее не знали. Это несправедливо, Джон. Триш красивая, милая, но из-за того, что в ней течет негритянская кровь, люди смешивают ее с грязью.
      – Ты предупредила детей, чтобы они никому не говорили?
      – Да, но Симмонс знает.
      – Он ничего не расскажет.
      – Она гордая, – сказала Эдди, откидывая волосы с лица Триш. – Всегда твердит: «Я такая, какая есть».
      – Мы все ею восхищаемся. Дорогая, я пойду поем. И скажу Колину, что он может прийти.
      – Он что-нибудь ел? Джон сжал ей плечо:
      – Всегда эти матери волнуются. Да, он ел с Григорио и другими. Когда Колин повидает Триш, пошли его на кухню. Билл наложит тебе тарелку.
      – Как ты думаешь, тот, кто это сделал, вернется?
      – Но тогда его ждет большой сюрприз. С этого момента мы ввели усиленное дежурство.
 
      Триш медленно приходила в себя. Она заморгала, затем глаза ее открылись, и девушка огляделась в испуге.
      – Не беспокойся. – Эдди наклонилась и сжала руку Триш. – Ты в фургоне, со мной. Лежи спокойно.
      – Эдди… О, моя голова… – Триш хрипела. Она потянулась к Эдди.
      – Я беспокоилась, что ты не приходишь в себя. Выпьешь воды?
      – О да. – Триш облизнула пересохшие губы, как бы проверяя, не повреждены ли они.
      Эдди подсунула руку под подушку, приподняла голову девушки и поднесла чашку к ее губам. Она уже добавила опий. Прежде чем проглотить воду, Триш подержала ее во рту. Она опустилась на подушку и устремила взгляд на Эдди.
      – Триш, дорогая, кто это сделал?
      – Даже не знаю, было ли это на самом деле. Все как в тумане. Голова раскалывается… – Горло перехватило, и она схватилась рукой за шею.
      – Джейн Энн пошла за тобой. Она увидела тебя лежащей на земле и побежала за нами. Пистолет принес тебя сюда, в фургон.
      – Старый… бородач?
      Эдди улыбнулась. Это была прежняя Триш.
      – Да, старый бородач. А теперь спи. Я обложу тебе голову подушками. Спи, милая. Я буду рядом.
      – Не уходите… миссис Эдди… пожалуйста…
      – Я не уйду. С тобой все время кто-то будет. Спустя некоторое время к фургону подошел Пистолет:
      – Миссис Эдди, она уже очнулась?
      – Залезайте. – Фургон качнулся под его тяжестью. – Триш пришла в себя. Я дала ей две капли снотворного, и она заснула.
      – Она справится?
      – Джон считает, что да. Горло повреждено. Ей трудно говорить и глотать. – Эдди намочила тряпку, отжала ее и положила Триш на голову.
      – Она что-нибудь сказала?
      – У нее очень болит голова. И она еще не совсем пришла в себя.
      – Мэм, можно мне с ней немного посидеть? Я подержу тряпку.
      – Я не знаю, она просила не оставлять ее. Триш редко кого-либо о чем-то просит.
      – Если вы считаете, что так не подобает, я открою задний борт фургона.
      Эдди улыбнулась:
      – Это глупо, да?
      – Да, мэм.
      – Думаю, Триш чувствовала бы себя в безопасности с вами. Я согласна.
      – Джон хочет собрать людей. Вы можете пойти туда.
      Эдди посмотрела на спящую девушку, затем на Пистолета.
      – Спасибо, – искренне поблагодарила она. Эдди выбралась на солнце и поискала взглядом детей. Увидев голубое платьице Джейн Энн, она направилась туда и обнаружила малышей, сидящих на ящике возле полевой кухни. Повар разделывал дикую индейку. Дети получили ножки.
      – Смотри, мамочка. – Широкая улыбка озарила веснушчатое лицо Диллона. – Смотри, это мистер Вессел дал мне. – Держа желтую ножку, он потянул сухожилие и с восхищением смотрел, как сгибаются пальцы.
      – И у меня так, – счастливо пискнула Джейн Энн.
      – Это очень… интересно. А теперь идемте со мной. Вы уже достаточно надоели мистеру Весселу.
      – Ничего они не надоели, – возразил Билл и вонзил здоровенный нож в грудь птицы.
      – Спасибо, что накормили и присмотрели за ними.
      – Как чувствует себя девушка?
      – Она ранена, но поправится. Билл Вессел покачал головой.
      – То, что случилось, за пределами моего понимания, – осторожно заметил он, глядя на детей. Билл положил куски индейки на чугунную сковородку и накрыл крышкой. Вымыв руки в тазике, он вынул карманные часы и приоткрыл крышку. – Все в порядке, Диллон, теперь пора. – Вессел полез в фургон и вернулся с большим колокольчиком. – Я сказал Диллону, что он может созвать людей.
      – И я? – спросила Джейн Энн.
      – Угу, и ты, мисс.
      Этот пухлый коротышка предстал перед Эдди теперь в другом свете. Горькое чувство от первого знакомства исчезло.
      Улыбающийся Диллон старательно звенел в колокольчик. Он был тяжелый, и скоро мальчик устал. Билл взял у него колокольчик и передал Джейн Энн. Она тоже продержалась недолго, и тогда Билл сам стал громко звонить.
      Люди постепенно стали собираться, оторвавшись от различных дел. Эдди с детьми направились к своему фургону, но их остановили крики Колина. Зрелище, представшее перед ее глазами, было куда грандиознее, чем парад, устроенный во Фрипоинте по случаю окончания войны.
      Во главе процессии на великолепных лошадях ехали мужчина в темном костюме и женщина, сидевшая в седле боком. На ней была зеленая амазонка, а копну белых волос венчала зеленая шляпка с плюмажем. Позади них двигались шесть солдат в колонне по двое. На некотором расстоянии за солдатами следовала другая небольшая группа всадников. Они подъехали к деревьям, остановились и, посовещавшись, спешились.
      Пастухи и погонщики глазели на пришельцев. Тишина нарушалась лишь плачем козодоя да скорбным курлыканьем голубя.
      Джон отошел от полевой кухни и поднял руку. Когда внимание людей переключилось на него, он заговорил:
      – В начале каждого путешествия я рассказываю о предстоящем маршруте и правилах, действующих, пока мы не достигнем места назначения. Почти все здесь присутствующие проделывали со мной этот путь раньше, и вы знаете, что я не потерплю пьянства во время движения или в лагере. Один пьяный может послужить причиной смерти полдюжины из вас. Всякий, кто будет замечен в пьянстве, подлежит изгнанию, где бы мы ни находились.
      Мы будем делать от восьми до десяти миль в день, в дальнейшем я надеюсь на двенадцать – пятнадцать. Пастухи должны будить лагерь в три утра. После этого они ложатся спать, а другие запрягают лошадей за тридцать – сорок пять минут. В десять часов привал и еда. Животных поить и кормить. Устранение поломок – во время полуденной стоянки.
      В середине второй половины дня снова начинаем движение и едем до самого заката. На ночь фургоны ставим в круг – это будет своего рода крепость на случай атаки. Одновременно и загон для табуна на случай непогоды. Излюбленное время для нападения – утром, во время сборов. Индейцы или бандиты стараются застать врасплох, использовать смятение и беспорядок. Разбивка лагеря вечером – другая возможность для них. В такое время следует быть особенно наблюдательным.
      От всех нас потребуется много усилий, чтобы благополучно добраться до места назначения. У нас лучшие фургоны из Сент-Луиса и лучший погонщик, Дэл Ролли. Клив Старк, мой помощник, проделал этот путь во много раз больше, чем я. Он знает свое дело. Слушайтесь его. Если мы доберемся, не потеряв людей и фургоны, вас ждет премия.
      Я готов в любое время выслушать ваши предложения или жалобы. Еще одно. С нами лучший от Миссисипи до Скалистых гор повар. Время от времени вам будет попадаться дичь. Мы ничего не убиваем сверх того, что съедаем. Когда Биллу понадобится свежее мясо, он скажет.
      Заканчивая речь, Джон подумал, упоминать ли ему про отряд Ван-Винкля. Если они присоединятся к каравану, людям следует об этом знать. Пока он раздумывал, люди стали разбиваться на группки и расходиться по фургонам. Джон направился к своим, но его остановил судья:
      – На одно слово, Толлмен.
      – Валяйте.
      – Наедине, если позволите.
      Джон и судья отошли в тень от одного из грузовых фургонов.
      – Что решили делать? – резко спросил Джон.
      – У меня нет иного выбора, кроме как идти с вами.
      – Вы можете подождать здесь другого каравана. В этом сезоне будет еще один-два.
      – Я не могу больше ждать. Я опаздываю к месту службы.
      – Тогда наймите проводника в Форт-Смите.
      – Я думал, что мне это удалось.
      – Пистолет Симмонс? Зачем вы позволили этим ослам в форме оскорбить его? Он никуда не поведет вас без моего каравана. К тому же Симмонс осознает грозящую всем нам опасность.
      – Я правильно понял, что день начинается в три утра?
      – Да. Каждый фургон весит три тонны. Животные не могут тащить такую тяжесть по жаре.
      – Для нас вы не делаете поблажки?
      – Почему я должен это делать, судья? Вы бы мне уж точно не дали. – Джон поднял руку и помахал проходившей мимо Эдди. – Иди сюда, дорогая. – Эдди подошла к ним. Он взял ее за руку и притянул к себе. – Это моя жена, миссис Толлмен. Дорогая, а это судья Ван-Винкль.
      – Как поживаете, сэр? – Эдди протянула руку.
      – Мадам. – Судья снял шляпу, а затем пожал ей руку.
      У Эдди создалось впечатление, что мысли судьи были далеко отсюда.
      – Простите меня. – Она взглянула на Джона. – Диллон ускользнул, а я не хочу, чтобы он сновал возле возбужденных лошадей.
      – Тогда разыщи его. Немного погодя я найду тебя.
      Эдди ушла. Скоро она увидела, как сын бежит к солдатам со скоростью, на какую он только был способен. Эдди поспешила за ним и схватила его как раз тогда, когда он остановился перед офицером, стоявшим рядом с женщиной.
      – Ты проклятый янки? – спросил мальчик военного. Его слова услышали погонщики, которые покатились от смеха.
      – Диллон! Нельзя так говорить. – Она схватила сына за руку и приготовилась извиняться. Но когда посмотрела в лицо офицера, все мысли улетучились. Перед ней стоял Керби, ее муж. Ее мертвый муж. То же лицо, те же глаза. Правда, появились усы и бородка. Светлые волнистые волосы стали длиннее. Плечи шире, и выглядел он старше. Но это был Керби.
      – Не тревожьтесь, мэм. Меня называли похуже, чем проклятым янки.
      Голос с явным северным акцентом принадлежал Керби.
      Эдди уставилась на него. Он смотрел ей прямо в глаза, не узнавая.
      – У вас чудный мальчик, – наконец произнес он.
      – Да, это мой. – Эдди повернулась и потянула Диллона за собой, направляясь к своему фургону, чтобы спрятаться. В глазах у нее потемнело.
      – Ты покорил эту бедняжку, Кайл. Она не могла отвести от тебя глаз. Должна ли я ревновать?
      – Я хочу, чтобы ты ревновала меня к каждой женщине, посмотревшей на меня, – мягко сказал он и стиснул пальцы женщины. – Тогда я буду знать, что ты действительно любишь меня.
      Эти двое были так увлечены собой, что не заметили подошедшего судью, пока он не заговорил:
      – Кайл, мы готовы выступить?
      – Вы идете с ним?
      – По крайней мере сейчас. Надеюсь, позже мы сможем самостоятельно двинуться на Форт-Гибсон. Клянусь Господом, когда я доберусь до Санта-Фе, то разделаюсь с этим ублюдком. Он поймет, кто из нас на самом деле главный, а кто нет.
 
      Караван двигался вдоль Арканзас-Ривер. Эдди сидела рядом с Триш. Дрожь внутри нее не унималась. Теперь она ощутила приступ ярости: «Как Керби Гайд посмел остаться в живых?!» Инстинкт говорил ей, что этот офицер-янки – Керби Гайд, ее муж, отец ее сына. Но Эдди мучили вопросы. Керби вступил в армию конфедератов. Он тогда вернулся домой из города и объявил, что записался. Как он мог внезапно объявиться в обличье офицера-янки?
      Эдди отчаянно пыталась припомнить хоть кого-то, кто вступил в армию одновременно с Керби. Она была так несчастна тогда, так подавлена одиночеством, что месяцами ни с кем не общалась, не считая соседей. Разум подсказывал: этот капитан просто похож на Керби. Она слышала, что у каждого где-то есть двойник. Может быть, у Керби был брат-близнец, о котором она не знала?
      Во время их короткой совместной жизни Керби говорил, что у него нет родственников. Однажды он обмолвился о дяде в Джонсборо. Когда она стала расспрашивать, Керби сказал, что у них не сложились отношения. Именно в Джонсборо Эдди послала Керби письмо, в котором сообщала о рождении сына. О Господи! Если офицер и есть Керби, как он мог смотреть на Диллона, свою плоть и кровь, и не признавать его? Эдди вспомнила, что Керби помрачнел, когда она сообщила ему о возможной беременности. А она была так счастлива и хотела поделиться с ним доброй вестью. Теперь Эдди понимала, что Керби не смог бы стать хорошим отцом. Он был эгоистичным, лживым; и хотя поначалу упорно трудился, чтобы завоевать ее расположение и утвердиться на ферме, позднее разленился.
      Эдди размышляла о том, что же ей делать, если капитан был Керби Гайдом, значит, ее брак с Джоном недействителен. Сказать ли Джону сейчас или подождать, пока у нее будут какие-то доказательства? Доказательства! Как же ей доказать? Он откажется. И выставит ее в смешном свете.
 
      На закате фургоны составили в круг. Как объяснил Хантли, место для лагеря обычно выбирают днем разведчики. На эту стоянку прибыли с опозданием, поскольку много времени ушло на переход вброд притока Арканзас-Ривер. Фургоны поставили в круг не из-за того, что боялись нападения, а потому, что Джон хотел, чтобы табун привык к такому маневру.
      Триш проспала весь день. Стоило ей проснуться, как Эдди давала ей еще каплю опия. Диллон и Джейн Энн долго забавлялись индюшачьей костью, за что Эдди мысленно благодарила Билла. Вторую половину дня детишки провели на сиденье рядом с возницей.
      Когда фургон остановился, Эдди охватил страх столкнуться лицом к лицу с тем, кто, возможно, был ее мужем. Но, спустившись, она увидела, что отряд судьи разбил лагерь неподалеку и ей не грозит встреча с капитаном. От нее не ускользнуло, что Григорио с винтовкой стал сторожить их фургон.
      В течение дня Эдди и дети использовали помойное ведро, припасенное заботливым прежним владельцем фургона для своей семьи. До темноты его нужно было опорожнить. Диллон и Джейн Энн сбежали с Колином, который обещал присмотреть за ними. Эдди осталась одна. Достав ведро из фургона, она поспешила к зарослям на берегу ручейка.
      – Миссис Эдди! Подождите! – В голосе Симмонса слышались настойчивые нотки. Эдди увидела, как он приближается к ней.
      – Не заходите в кусты, пока я не осмотрю их, – сурово приказал Пистолет, после чего въехал в заросли крыжовника среди ив.
      Поставив ведро на землю, Эдди пыталась заслонить его юбкой. От смущения она покраснела. Казалось, прошла вечность, прежде чем появился Пистолет:
      – Не заходите дальше чем на десять футов. Я подожду здесь.
      – Спасибо, мистер Симмонс. – Смущенная, Эдди поспешила к чаще.
      Когда она вернулась, Пистолет проводил ее к фургону:
      – Джон поставил караульного.
      – Я видела.
      – Мисс Триш проснулась?
      – Нет, но, когда проснется, я бы хотела, чтобы она поела.
      – Как думаете, сможет она рассказать нам, что с ней случилось?
      – Не знаю. Но это точно не Эллис Реншоу.
      – Может быть, кто-то из его близких? Я пытаюсь выяснить, кто же из этих тупиц оказался так удачлив, что смог к нам подкрасться незамеченным. Никто не видел никаких незнакомцев вокруг каравана.
      – Триш сказала, что помнит все как в тумане.
      Когда они подошли к фургону, Пистолет достал из седельной сумки сверток:
      – Когда мисс Триш проснется, отдайте это ей. – Он протянул купленные в городе пояс с ножнами. – Это для ее стилета.
      Эдди взяла подарок и посмотрела на Симмонса. Без бороды Пистолет выглядел значительно моложе, лицо у него было симпатичное, даже привлекательное. И он весьма деликатный человек.
      – Вы… знаете про Триш…
      – Я слышал о ней во Фрипоинте. Но это ничего не значит. Что такое кровь в конце концов? И чем кровь Реншоу лучше?
      – Вы… неравнодушны к ней?
      – Да, мэм.
      – Вы бы женились на ней?
      – Если она за меня пойдет, я был бы счастлив.
      – Она гордая, как павлин.
      – Да, в ней больше гордости, чем разума. – Когда Пистолет улыбался, на его щеках появлялись ямочки.
      Эдди коснулась его руки:
      – Счастливого вам ухаживания.
      – Спасибо, мэм.

      Эдди возблагодарила Бога за то, что на свете есть Колин и Билл. Колин отвел Диллона и Джейн Энн к походной кухне, где Билл покормил их, пока готовил ужин на всех. Вернувшись, Колин принес им с Триш покушать.
      Триш проснулась с такой головной болью, что не могла есть. Ее вырвало. Эдди дала ей еще снотворного, и девушка снова заснула.
      При тусклом свете фонаря Эдди вымыла и уложила детишек. Она не хотела признаться себе в том, что до предела вымотана.
      Эдди вылезла из фургона, зная, что где-то в темноте Пистолет и Колин стоят на страже. Симмонс был потрясен нападением на Триш. Он признался Эдди, что считал дело с Реншоу законченным, после того как их искупали в ручье. Но ошибся. В результате чего Триш чуть не поплатилась жизнью.
      В лагере быстро узнали о покушении, вызвавшем гнев и возмущение. Напасть на женщину! Джон сказал, что, если негодяя найдут, не в его власти будет предотвратить самосуд.
      Эдди стояла у фургона, разглядывая сквозь темноту огни лагеря Ван-Винкля. Пистолет поведал ей, что у дамы служанка – цветная, а у судьи личный слуга – негр. Эти люди были из того мира, о котором она ничего не знала. Мир слуг, красивой одежды, богатых домов. Оттуда пришел Керби? Если да, то почему он бродил по дорогам Арканзаса, ища работу?
      Больше всего Эдди тревожила мысль о необходимости рассказать Джону о том, что ее первый муж, возможно, не похоронен в могиле возле Джонсборо и посему их брак незаконен.
      Мистер Кэш сказал ей тогда, что весть о смерти Керби принес офицер конфедератов. С его стороны было крайне жестоко сообщать вдове о смерти мужа, если он не был в этом уверен.
      Конечно, ей следовало бы радоваться, что Керби жив. Но сразу же появилась другая мысль – как может человек смотреть на собственного сына и не признавать его? И у Керби, и у Диллона были светлые волосы. Впрочем, позже волосы мальчика могут и потемнеть.
      Мысли Эдди были прерваны Джоном:
      – Симмонс?
      – Да?
      – Иди спать. Я побуду здесь остаток ночи.
      – Представится случай, и мы вздернем одного из этих проклятых Реншоу.
      – Раньше не было повода. Теперь есть.
      – Надеюсь, он еще покажется.
      – Он мог удрать.
      – Колин будет спать рядом со мной под тем фургоном впереди. У него отличный слух. Он может расслышать…
      Голос Пистолета затих.
      Эдди проведала Триш и вылезла из фургона, когда ее окликнул Джон:
      – Эдди? Как Триш?
      – Все еще спит.
      – Иди сюда, радость моя. Я мало тебя сегодня видел. – Он спустил ее на землю и прикрутил фитиль фонаря, висевшего на борту фургона. – Не хочу, чтобы все в лагере видели, как я целую жену.
      Эдди обняла мужа и прижалась к нему, наслаждаясь родным мужским запахом. Джон держал ее крепко, она чувствовала его мощное сердцебиение. Им было радостно в объятиях друг друга.
      Вспомнив дневные события, Эдди еще крепче обняла Толлмена. Только рядом с мужем она чувствовала себя в безопасности.
      Джон поцеловал ее в ухо. Она приникла к нему всем телом.
      – Я не могу отпустить тебя! Я не в силах отпустить тебя! – прошептала она.
      – Что ты сказала, милая? Если ты говоришь ласковые слова, я хочу их слышать. – Он тихо рассмеялся.
      – Я рада тебя видеть. Я знаю, что на тебе большая ответственность, и я… благодарна за то время, что ты можешь побыть со мной. – Ее голос становился все тише.
      – Так будет ближайшие семь-восемь недель. Я не смогу выкроить для тебя даже несколько часов.
      – Я… горжусь тобой.
      – И я тобой горжусь, миссис Толлмен. Я хочу поцеловать тебя. Ведь я ждал этого целый день.
      Джон поцеловал Эдди с жадностью, от которой у нее захватило дух. Дрожь пробежала по всему телу.
      – Ляжем, любовь моя. Я хочу обнимать и… любить тебя…
      – Я… должна быть с Триш.
      – Позже. Сейчас ты мне нужна.
      – Я всегда буду любить тебя, – в отчаянии произнесла Эдди. А внутренний голос шептал: «Он хочет тебя. Ты ему нужна. Не противься своему желанию, и у тебя останутся сладкие воспоминания». К удивлению и ужасу, по щеке пробежала слеза, следом другая.
      – Триш… может проснуться. – Она сделала еще одну попытку быть праведницей.
      – Мы ее услышим.
      Эдди позволила Джону увести себя на постель под фургоном, которую она разложила для него одного. Не думая уже ни о чем, сняла платье и сорочку, пока он тоже раздевался. Только когда они легли, Джон заметил слезы у нее на щеках. Он замер.
      – Эдди, милая, почему ты плачешь? – спросил он. – Тебе не хочется…
      – Да нет! Ничего подобного! Просто сегодня так много произошло.
      – Я подумал, может быть, ты сожалеешь, что выскочила за меня. – Джон почти шептал ей на ухо. – Я буду любить тебя так, что ты позабудешь о случившемся. Ты забудешь все, останемся только ты и я.
      И скоро всю ее охватило откровенное желание. Страстными поцелуями она стала покрывать его лицо. Сильные грубые руки Джона гладили ее нежные плечи, грудь, бедра.
      Движимая воспоминанием о потрясающем наслаждении, Эдди позволила руке скользнуть вниз между ног и стиснуть восставшую плоть.
      Джон был потрясен. Дивная, любящая, отдающая себя жена восхитила, смутила и даже напугала его. Он оценил этот порыв. Джон приподнялся и погрузился в нее. Эдди забыла обо всем, кроме него.
 
      На четвертый день после отъезда из Ван-Берена они устроились на ночевку в долине на берегу небольшого притока Арканзас-Ривер. Эдди уже свыклась с тем, что ей не надо готовить для своей семьи, потому что они ели вместе со всеми. Правда, последние два дня они с Колином пытались чем-то помочь душке Вильяму. Этот пузатый коротышка стал их добрым приятелем. Днем Эдди чистила картошку для супа и готовила коржи для хлебного пирога на ужин. Душка Вильям, как она его в шутку теперь называла, открыто радовался их обществу. Колин освободил Пако от работы на кухне, за что он был ему весьма благодарен.
      Триш поправлялась быстрее телом, чем духом. На другое утро после нападения она пришла в себя, но отказалась повидаться с Симмонсом и покинуть фургон, хотя кровоподтеки на лице заметно уменьшились. Сама мысль, что ее выпороли, доставляла Триш невероятные страдания, и она даже не позволяла Эдди обрабатывать рубцы на руках и ногах. Говорить о нападении она отказывалась.
      Было уже темно, когда Триш вылезла из фургона с винтовкой в руке. Колин принес еду, которую она съела без радости, потому что горло все еще болело. При мысли о том, как хлыст разрезает воздух и впивается в тело, ее пробирал страх.
      Она присела на траву, опершись спиной на колесо. Через несколько минут из темноты выступил Пистолет. Триш знала, что он тут, она заметила его еще из фургона, и ей было приятно.
      – Мисс Триш, это я, Пистолет.
      – Я знаю. Кто еще мог выскочить из темноты, словно ошпаренная кошка?
      – Как ты себя чувствуешь?
      – Достаточно хорошо, чтобы вмазать белке в глаз.
      – Ну ты заливаешь!
      – Если ты и так все знаешь сам, то чего спрашиваешь?
      – Ты еще не совсем поправилась, чтобы задать кому-нибудь жару.
      – Ты меня не знаешь.
      – Я знаю, что ты упряма как осел.
      – А ты само совершенство.
      – Чего ты все ворчишь?! – воскликнул Пистолет. – Временами ощетиниваешься, будто рысь.
      – Если я ворчливая, упрямая, свирепая рысь, то чего ради ты тут торчишь? Уматывай к себе. Я не просила оставаться.
      – Нравится тебе это или нет, но я останусь.
      – Чего ты обрился? Просыпаюсь и вижу, как на меня таращится голая морда. Я уже хотела ткнуть ножом, но разглядела твой дурацкий жилет.
      – Если ты проснулась, так почему не дала знать?
      – Хотела посмотреть, не чувствуешь ли ты себя виноватым.
      – Ты тоже хороша.
      – Ну довольно.
      – А ты спала, когда я поцеловал тебя?
      – Что? – Триш дернула головой так резко, что задохнулась от боли.
      – Ну, ну, ладно тебе, – сказал Пистолет со смешком. – Я пошутил.
      – Скверные у тебя шутки.
      – Миссис Эдди отдала тебе ножны?
      – Да.
      – Чего не носишь?
      – Да этого ремня хватит три раза вокруг меня обернуть.
      – Черт! Давай я тебе его обрежу и проделаю еще дырки.
      – Я бы и не подумала. – Она обратила к нему свои золотистые глаза. – Да, не могу больше называть тебя бородачом. Ради чего ты побрился? – переспросила она.
      – Чтобы ты видела, какой у меня подбородок!
      – Шуточки все шутишь.
      – Кроме того, я бреюсь каждую весну. На этот раз не успел.
      – Наверное, только тогда и моешься.
      – Нет. Моюсь на Рождество, если сильно чешусь. – Сдавленный смешок придал ему уверенности. – Принеси ремень и ножны. Я хочу, чтобы нож всегда был при тебе.
      Не проронив ни слова, она забралась в фургон. Пистолет ждал, всматриваясь в темноту.
      Она без труда нашла в темноте подарок, почти сразу же вернулась и швырнула его Пистолету, как будто он ничего для нее не значил.
      – Вот. Напрасно ждешь благодарностей.
      – Дьявол! Я не прошу благодарности. Оберни вокруг талии, чтобы было удобно, и я намечу дырки. – Триш попыталась надеть ремень, не выпуская винтовки. – И положи ружье. Застрелишь себя или меня.
      – У меня только две руки, – отрезала она. Пистолет прислонил свое ружье к фургону и вырвал у нее ремень. Встав на колени перед Триш, он обернул его вокруг ее стройной талии.
      – Где тебе удобно? – резко спросил он. Она сдвинула ремень вниз:
      – Вот тут… болван!
      – Мне нужен свет, – пожаловался он.
      – Не будет тебе никакого света.
      – Я уже видел эту отметину на лице. Думаешь, стала некрасивая, и не хочешь, чтобы я тебя видел.
      Триш окаменела. Только через минуту Пистолет понял, что эта реплика была лишней. Она отвернула лицо. Триш восприняла слова Симмонса не столь легко, как он предполагал. Ее молчание, холодное и отчужденное, сдавило его со всех сторон. Ему казалось, что он пнул щенка или наступил на цыпленка. Так Пистолет стоял одну или две минуты, а затем заговорил, едва осознавая свои слова:
      – Я сейчас намечу, а завтра все сделаю. У Ролли есть шило для кожи. Я возьму и проделаю еще отверстия. Я тебе говорил, что я тут выменял у одного парня нож? Чуть меньше и легче моего. Как раз для тебя. Тот, что ты носишь, удобен, но не слишком хорош для метания. Недостаточно тяжел. Думаю, тебе надо научиться. К тому времени, когда доберемся до Санта-Фе, сможешь пригвоздить муху к стене.
      Она не отозвалась. Пистолет не понял, обрадовал ли он ее.
      Он не привык много говорить, а на Триш не похоже, чтобы она не нашлась с остроумным ответом. Симмонс переступил с ноги на ногу и оглядел лагерь, девушка безмолвствовала. Молчание так затянулось, что Пистолет начал приходить в отчаяние.
      – Триш, ты для меня важнее всего в жизни. Я скорее отрежу себе правую руку, прежде чем скажу или сделаю что-то против тебя.
      И на этот крик души не последовало ответа. Стук сердца отзывался в его голове. И вдруг Пистолет услышал тихий звук. Он понял, что Триш плачет. Пистолет робко коснулся ее щеки. Она была мокрой.
      – Боже мой, Триш, какой же я дурак! Я не умею разговаривать с женщинами. Я не хотел тебя обидеть. Ты самая прекрасная девушка из тех, что я видел в жизни.
      – Это не так. Я бы хотела быть безобразной, как… как задница мула.
      – Тогда что? Что тебя так расстроило? Я все устрою, если это в моих силах.
      Послышалось глухое, мучительное рыдание. Затем Триш выдавила слова, потрясшие Симмонса:
      – Я… так… боюсь!
      – Ах… не надо! Не надо! – Симмонс развел руки, и она кинулась к нему на грудь. Он крепко обнял ее, как бы защищая.
      – Дорогая, сладкая моя девочка. Моя девочка… – вполголоса успокаивал ее Пистолет. – Теперь тебе ничто не угрожает.
      – Он… вернется. На этом не остановится.
      – Никто не посмеет тебя тронуть. Никто. – Пистолет прижимал ее и гладил по голове.
      – Я думала, он не найдет меня. Это было так давно…
      – Ты можешь мне сказать, кто это был? Я сердце вырву у этого ублюдка.
      – Я поняла, что это он, когда увидела отметины. Мне не показалось.
      Поверх головы Триш Пистолет заметил Эдди со всей семьей. Он подхватил ружье и, приобняв Триш одной рукой, подтолкнул ее к фургону.
      – Джон и Эдди возвращаются, – прошептал он ей на ухо. – Останься со мной. Пожалуйста, еще немного. – Приняв ее молчание за согласие, крикнул Джону: – Триш со мной. Мы немного прогуляемся.
      – Я слышу. Веди себя как полагается.
      Пистолет боялся, что Триш сбежит. Но она осталась в кольце его рук и прошла вместе с ним к соседнему фургону.
      – Ты позволишь мне подсадить тебя?
      – Я не калека, сама могу влезть. – Опершись ногой о спицу колеса, она взобралась на сиденье.
      – Знаю, просто я хотел приподнять тебя.
      – Зачем это? – Триш подвинулась, освобождая для него место рядом с собой.
      – Черт! Я не знаю. – Положив ружье рядом с собой, он поставил ногу, обутую в мокасины, на подставку.
      – И у мистера Толлмена такие башмаки. – Триш вытерла глаза подолом юбки. – Откуда ты их взял?
      – У индейцев.
      – Ты их не боишься?
      – Некоторых. Среди них есть хорошие и плохие, как и среди белых. Если мы встретим кого-нибудь из чокто, я тебе достану пару.
      – Не надо мне никаких…
      – Подарков? Ладно. А ты мне сделаешь один?
      – Какой?
      – Скажи мне, чего ты боишься. Это ведь не Реншоу, так? – Пистолет хотел подвинуться к ней, обнять, но не осмелился. – Расскажи мне, откуда ты появилась. Кто твоя родня.
      – С чего бы я стала это делать? Ты же мне не говоришь, откуда ты и кто твои родные.
      – Расскажу. Все, даже то, чего я стыжусь, сообщу о некоторых самых отпетых из родни.
      Пистолет хотел провести пальцами по ее щеке и волосам. «Триш, Триш, милая девочка…»

      – Моя бабуля квартеронка, а мамочка – окторонка. Папа был белым, а кто я – сама не знаю, – выпалила Триш.
      – Я знаю, кто ты. Ты храбрая малютка, которая попала в беду.
      Большие золотистые глаза посмотрели на Пистолета, затем на небо, и Триш начала свой рассказ:
      – Мы с мамулей жили в отличном домике в Орлеане. У нас даже была темнокожая прислуга. Отец безумно любил маму. Когда он приходил, то приносил нам подарки, говорил, что мы его любимицы. Мама играла на спинете, а папа сажал меня к себе на колени, и мы пели. Он гордился ею. Иногда выводил на прогулку, показать себя, поскольку мама, нарядно одетая, была самой красивой женщиной в Орлеане. – Триш все смотрела на безоблачное звездное небо и вспоминала. – Потом отец женился, как он говорил – ради наследства. Это ранило маму, но она все понимала. После того он стал приходить даже чаще. Затем мама умерла.
      – Сколько тебе тогда было?
      – Десять. Папа устроил пышные похороны, а затем взял меня в поместье Сетинвуд, но поселил не в главной усадьбе. Амелия, жена папы, не потерпела бы меня в доме. Я работала на кухне. Миссис Амелия невзлюбила меня. Она ненавидела всех папиных детей, поскольку он хорошо с нами обращался, нанял учителя, чтобы мы научились читать. Я звала ее ведьмой. Амелин сынок, Гектор, – препротивнейшее существо. Надеюсь, он сдох! – Она повернулась к Пистолету. – Он был похож на больную собаку.
      Пистолет хотел задать вопрос, но не осмелился, боясь, что она остановится и перестанет рассказывать.
      – Отец ушел на войну, а его ведьма связалась с одним негодяем. И она пожаловалась ему, когда один папин сынок поссорился с Гектором. Тот его высек и посадил на хлеб и воду. Мальчики были старше меня. Надеюсь, они сбежали туда, где этот негодяй не смог бы их разыскать. Он заставлял их много работать, порол и морил голодом. – Ее передернуло. – Однажды негры сбежали.
      – И ты с ними?
      – Мне не удалось. Я готовилась, но ведьма продала меня лодочнику, у которого был публичный дом.
      – Черт побери!
      – Я не стала шлюхой, – быстро сказала Триш. – Он повез меня в лодке. Как только представился случай, я пырнула его ножом и бросилась в реку. – Ее голос упал до шепота. – Вода была холодной. Меня вытащил старый негр. Я оставалась у него, пока не услышала, что лодочник меня ищет. Я испугалась за старика. Один человек не знал, что я черная, и разрешил мне работать на него, готовить и стирать. Делала я и прически шлюхам, и они взяли меня с собой в Литл-Рок. Но оттуда я ушла. Тогда мне пришлось красть, чтобы есть. Иначе хоть ложись и умирай. Наконец я попала к миссис Эдди. Вот тут мне повезло.
      – Так ты боишься того негодяя? Думаешь, он тебя нашел?
      Триш долго смотрела ему в лицо, не пытаясь скрыть, что сильно напугана. Пока она рассказывала о себе, кое-что в ней переменилось. Сейчас Триш напоминала зверя, попавшего в капкан.
      – Прежде чем получила удар по голове, я заметила, как что-то сверкнуло. Потом ничего не помню. Миссис Эдди показала мне хлыст. Это его. Он сам их делал.
      – Обладай этот человек хоть каплей ума, он должен убраться отсюда прочь. Если его тут поймают, то разорвут в клочья. Конечно, если я первым не сделаю этого.
      – Он не уберется, пока не убедится, что я мертва.
      Ее спокойный тон озадачил, а затем рассердил Пистолета.
      – Ты сдаешься?
      Триш протерла глаза и посмотрела прямо на него. Губы пошевелились, и потребовалось колоссальное напряжение, чтобы понять то, что она сказала.
      – Ты его не знаешь.
      – Я знаю себя, Пистолета Симмонса. И не допущу, чтобы этот ублюдок хотя бы пальцем дотронулся до тебя! – Он притянул Триш к себе и обнял. – Не допущу! – Он ощутил, как девушку пробрала дрожь, и прижался щекой к ее макушке. – Ладно… ты не дрожи так, а скажи-ка мне, как этот негодяй выглядит.
      Триш не ответила, но Пистолету придавала уверенность маленькая ручка, покоившаяся у него под курткой. Минуту спустя напряжение спало, и она глубоко вздохнула:
      – Черноволосый. С бородой. Глаза злые. Говорили, в нем течет негритянская кровь, поэтому он так ненавидел черных. Хвалился тем, что ни один негр не остался в живых, сбежав из Сетинвуда.
      – А когда твой отец вернулся с войны, он искал тебя?
      – Он не вернулся. Отец погиб под Геттистауном, или как там называют это место. Всех разорвало на куски. Бедный папа. Думаю, он не мучился.
      Грубые пальцы бережно приподняли ее подбородок. Она ощутила на щеке его теплое дыхание.
      – Взгляни на меня, Триш.
      Она попыталась спрятать мокрое от слез лицо у него на плече.
      – Не стыдись плакать. Есть повод. Тебе выпало на долю больше, чем любой другой женщине. Многие не выдержали бы. – Пистолет погладил ее по голове. – Отныне я буду следить за тобой. Не беспокойся ни о том мерзавце, ни о ком другом.
      – Ты это всерьез?
      – Да. Стоит ему шевельнуться, и я убью его быстрее, чем ты моргнешь своими прекрасными глазками.
      – Я имею в виду… ты не должен!
      – Конечно, должен! Если хочешь, мы найдем священника…
      – Мы не можем!
      – Обязательно можем, если ты согласна. – Он заглянул ей в лицо. – Я много бродяжничал, не учился, но я позабочусь о тебе. У меня есть немного денег. Может быть, их хватит, чтобы обжиться в Нью-Мексико, где ты была бы рядом с миссис Эдди.
      Она остановила Пистолета, прижав пальцы к его губам. Триш слышала стук собственного сердца.
      – Я горжусь. Действительно, горжусь, что ты сделал мне предложение. Но я не могу.
      В глазах Симмонса застыла такая тоска, что ее сердце разрывалось от горя.
      – Я тебе недостаточно… нравлюсь? – прохрипел он.
      Триш уткнулась лицом ему в рубашку.
      – Я не могу. – Она помотала головой, мучаясь своим отказом. – Я… я…
      – Не говори так! – Схватив за плечи, он отстранил ее. – Мне все равно, будь ты даже черна, словно туз пик! Слышишь? Ты белая, как я, как миссис Эдди. А кровь у тебя красная. Что же ты говоришь?
      – Потому что… это правда!
      – Это не имеет значения, клянусь.
      Он притянул ее и страстно поцеловал в губы. Затем Пистолет как будто успокоился. Его прикосновения стали нежными и ласковыми.
      Триш никогда не целовалась с мужчиной. Сила любви растопила лед недоверия. В сердце появилась надежда. Пистолет наклонился и снова поцеловал девушку, на этот раз с каким-то благоговением. И тогда любовь к этому великану, который принял ее такой, какая она есть, проникла в каждую клеточку тела.
      И вдруг Триш испугалась. Она представила его раздетым до пояса и подвешенным на связанных руках. А вокруг негры, согнанные смотреть на порку. Человек-дьявол с ухмылкой на злом лице размотал хлыст и замахнулся. «Нет! Нет!» – мысленно закричала Триш. Она крепко стиснула Симмонса в своих объятиях, желая прикрыть и защитить его.
      Не понимая, что с ней, Пистолет наклонился.
      – У нас будет отличная жизнь, птичка моя, – нежно сказал он ей на ухо. – И куча красивых детишек. – Симмонс радостно засмеялся. – Дом на вершине горы…
      Пистолет говорил и говорил. Убаюканная его словами, Триш начала верить, что все эти мечты действительно сбудутся.
 
      В это время судья Ван-Винкль осматривал свой лагерь. И ко всем у него были претензии – к личному слуге, к повару, возничим, пастухам. Только начальника охраны не коснулся его гнев.
      Придирки судьи объяснялись просто: они с племянницей не ожидали, что путешествие будет столь тяжелым. Было жарко, грязно, неудобно. Иногда охватывало отчаяние. Но это можно было вынести, если бы не необходимость слушаться указаний какого-то быдла. Сегодня его отряду приказано отойти на полмили. Тащились в пыли таким медленным шагом, что казалось, стояли на месте, но тут последовал сигнал к привалу.
      Тишину прорезал дрожащий от гнева голос Синди:
      – Несчастная девчонка! – Синди вырвала гребень из руки служанки и вытащила из него светлые волосы. Намотав их на палец, она сунула прядь во флакон. – Набралось уже на целый парик. Как мы пустились в это чертово путешествие, ты каждый день вырываешь по пряди.
      – Простите, Мисс Синди. Они… они очень запутаны. – Служанка всхлипнула, и на ее глаза набежали слезы.
      – Прекрати скулить, Иви, – потребовала Синди. – Проклятие, мне надоело слышать это каждый раз, как я делаю тебе замечание. Взгляни на мое лицо! Из-за ветра и пыли огрубела кожа. О, почему я не осталась дома? Принимала бы ванну, пила бы лимонад со льдом, ходила бы на балы.
      Судья слышал, как племянница читала служанке нотации за пыль на покрывале постели и ругалась из-за пробки на бутылке с оливковым маслом для смазывания сухой кожи, которую Синди не могла вытащить.
      – Ну, Иви, я не знаю, к чему ты годна. Лучше бы я взяла Бетель. По крайней мере она бы не вопила дни и ночи напролет.
      – Простите меня, мисс Синди.
      – Скажешь так еще раз, я тебя поколочу! Знаю я, как ты просишь прощения. Ты жалкая девка, вот ты кто. А теперь убирайся, не то я в тебя гребнем запущу.
      Иви выбежала, зажав рукой рот, чтобы сдержать рыдания. Она скрылась в темноте, чтобы поплакать и переждать, пока гнев Синди уляжется.
      Понурив голову, судья двинулся вдоль фургонов к месту, где капитан Форсайт сидел со своими солдатами.
      – Форсайт, хочу вам сказать кое-что.
      – Да, сэр! – Капитан встал и последовал за судьей.
      – Я не собираюсь еще день глотать пыль. Человек моего положения имеет права на лучшее обращение.
      Офицер промолчал, не зная, стоит ли отвечать.
      – Ну? Вы не согласны?
      – Полностью. Сэр, мы можем сделать две вещи. Либо совсем отстать, либо уйти вперед.
      – Отстать – это проигрыш во времени. Кто-нибудь из новеньких знает дорогу, знаком с местностью?
      – Я нанял пастухов и стрелков на случай нападения. Стреляют все замечательно, а уж какие из них разведчики, трудно сказать.
      – Хорошо. Через сколько дней мы выйдем на дорогу на Форт-Гибсон?
      – Через три или четыре, все зависит от нашей скорости. Судья, я бы посоветовал свернуть к северу, на Форт-Гибсон. Даже если бы мы на несколько дней позже достигли Альбукерка.
      – Я сам так думаю. Этот Ролли все лазит вокруг наших фургонов и велит смазывать то тут, то там. Возницам это не нравится, они отказываются. Я чувствую, что растет напряженность между нашими людьми и этими жалкими оборванцами. Кроме того, не подобает нам следовать за ними и глотать их пыль. Завтра мы выедем вперед, или я сделаю все от меня зависящее, чтобы уничтожить этого ублюдка, когда доберусь до Санта-Фе.
      – Может быть, будет лучше, – с сомнением сказал капитан, – если мы отстанем от Толлмена. Еще несколько дней, и наши пути разойдутся. Завтра пыль уляжется. Ветер днем переменился и теперь день-другой будет дуть на юг.
      – Черт побери, Кайл! Какое значение имеет ветер? Синди то и дело впадает в истерику. Так она совсем изведется, пока мы доберемся до Форт-Гибсона, и будет ныть, умоляя вернуться домой.
      – Неплохая мысль. Я мог бы сопровождать ее.
      – Не хочу об этом слышать. Я ее охраняю, и она должна быть со мной.
      Кайл Форсайт не осмелился высказать, что было у него на уме: «С тобой вместе движется и счастье Синди!» Упрямый старик не решается отпустить ее домой. Так он потеряет контроль над изрядной суммой денег.
      – Я поговорю с ней, – сказал Кайл, возвращаясь к разговору. – Не исключено, что мне удастся убедить ее ехать днем в фургоне.
      – Я пытался. Она не разрешает открывать окошки из-за пыли, а так там нельзя находиться из-за жары. – Судья посмотрел в сторону фургонов Толлмена. Единственным огоньком был костерок перед полевой кухней. – Он устраивает лагерь по-военному даже здесь, где индейцы настроены дружественно.
      – Наш лагерь хорошо охраняется. Свет только у мисс Синди. Часовые на посту по три часа, поэтому каждый может отдохнуть. Судья, я предпочел бы не связываться с этим дикарем, если это возможно. Он может причинить нам массу неприятностей.
      – Например?
      – У него вдвое больше людей, чем у нас, это раз. И во-вторых, я услышал о нем массу всего на конюшне в Ван-Берене. Его отец – Рейн Толлмен. Вы слышали о нем?
      – Немного. И что вы узнали? – нетерпеливо спросил судья.
      – Рейн Толлмен воспитывался среди индейцев. Когда его дети, Джон и Мак, ходили под стол пешком, они говорили на языке шони, поскольку месяцами жили в племени. Многое переняли у индейцев. Они могут охотиться, искать следы, пользоваться луком и ножом. Джона прозвали Пятнистым Лосем в честь индейца – отца Рейна, а Мака – Каменной Рукой. Подозреваю, оба они хитры и злы, как обучавшие их индейцы.
      Судья медленно поднял глаза на капитана:
      – Вы боитесь его, Кайл?
      – Дьявол, с чего вы это взяли?
      – Ясно ведь, что вы не хотите идти против него.
      – Я не желаю ненужных осложнений. Полагаю, если мы не пойдем впереди них, стоит потерпеть, пока не свернем в сторону.
      – Но уступить этим людям – значит, потерять авторитет.
      – Чему меня научила война, судья, так это когда отступить, а когда переждать.
      – Вы это поняли, занимаясь провиантом в Ставке в Иллинойсе? – В голосе судьи прозвучала насмешка.
      – Я научился сражаться до того, как попал в Ставку, – сказал капитан со сдерживаемым гневом.
      – Кайл, я не сомневаюсь в вашей смелости, но у вас очень небольшой, если вообще есть, боевой опыт. Занимайтесь солдатами, а мне оставьте политику.
      Форсайт был рад, что темнота скрыла злость на его лице и сжатые в гневе кулаки. Этот старый безмозглый обжора никогда раньше не разговаривал с ним в таком тоне. Ему пришлось взять себя в руки, дабы не высказать судье прямо, что он спускает ему высокомерие и глупость только из-за Синди и ее приданого. Ну и черт с ним!
      Судья ушел к себе, и Кайл остался один. Форсайт понимал, что его положение очень зыбко. Он все тщательно спланировал, а прошлое вернулось и, возможно, предъявит ему счет.
      Кайл смотрел на соседний лагерь, ясно видимый в лунном свете. Ему и раньше приходилось туго – множество раз, – и он выкарабкивался. Справится и с этим. Если она расскажет, он будет все отрицать.
      С этой мыслью Кайл направился к себе в палатку, не задержавшись по привычке у фургона невесты, чтобы пожелать ей спокойной ночи.

      Шел пятый день пути. Солнце нещадно палило. Караван двигался по прерии среди высохшей травы и окаменевшей земли. Джон просигналил головному фургону заворачивать на дневку. Крик «Поворачивай!» разнесся вдоль колонны. Погонщики согнали быков внутрь широкой дуги, распрягли и повели поить.
      Эдди и Колин ушли помогать Биллу готовить еду, а Триш осталась прибираться в фургоне и присматривать за малышами. На ней были новая юбка для верховой езды, которую ей купила Эдди, и блузка, заправленная за пояс. Волосы стянуты резинкой. Эдди побоялась сказать Триш, как хорошо она выглядит, боясь, что девушка смутится и вернется к своему старому тряпью.
      Триш была необычно спокойна, и Эдди поняла: между девушкой и Симмонсом что-то произошло в последнюю ночь.
      – Диллон, иди умываться.
      – Триш, ах…
      – Не будешь есть, пока не умоешься и не причешешься.
      Подъехавший Пистолет застал Триш за мытьем мальчика. Он заметил, как она заморгала, как опустились ее руки. Обрадовавшись, Пистолет взглянул на девушку с улыбкой. Он понимал, что ей не так легко вести себя с ним свободно.
      – Привет, мистер Пистолет, – окликнула его Джейн Энн. – Поедите с нами?
      – Привет, мисс, какая ты звонкая.
      – Что такое? Я, по-вашему, птичка?
      – Угу. – Он заметил улыбку Триш. – Хорошенькая пташка.
      – Слышишь, Триш, мистер Пистолет сказал, что я красивая птичка.
      – На этот раз он прав. – Триш была явно довольна. – Может быть, он научит тебя свистеть по-птичьи.
      – Я не умею свистеть. – Пистолет слегка хлестнул себя по ноге ремнем.
      – Ты собираешься кого-то выпороть? – заволновавшись, спросила Джейн Энн и в испуге отшатнулась.
      – Нет, это для Триш.
      – Ты хочешь ее выпороть? – Девочка обняла Триш за талию.
      – Спаси и помилуй, – пробормотал Пистолет.
      – Да нет же, лапочка. – Триш обняла малютку. – Он просто кое-что подделал, и теперь я могу выхватить нож прежде, чем кто-то пошевельнет пальцем, да и цветы легко срезать.
      Пистолет встал на колени, обернул ремень вокруг талии Триш и застегнул пряжку – ножны оказались под рукой.
      – Где у тебя твоя втыкалка?
      Триш залезла в фургон и вернулась с ножом, который легко вошел в ножны.
      – Сойдет и этот, а потом я тебе достану хороший нож.
      Симмонс ласково погладил ее по плечу и руке. Он должен был так сделать. Нужно было убедиться, что происшедшее с ними прошлой ночью реальность, а не мечта.
      Она не отпрянула, и он обрадовался.
      – Где Диллон?
      – Вон он! – закричала Джейн Энн, указывая на пасущийся табун. – Он там.
      – Боже милостивый! – воскликнула Триш. – Этот дьяволенок быстрее пули! Оставайся здесь, Джейн Энн…
      – Я приведу его. – Пистолет вскочил на лошадь. – Триш, не отпускай малышей далеко от фургона. Тут полно гремучих змей!
      Спустя минуту Триш и Джейн Энн наблюдали, как Пистолет свесился с седла, подхватил мальчика и усадил перед собой на лошадь. Одной рукой он прижал Диллона к себе:
      – Ты когда-нибудь видел гремучую змею, парень?
      – Змею? Колин убил одну серпом.
      – Здесь, в прерии, они такие здоровые, что могут проглотить тебя целиком. Их тут тысячи. Будь возле фургонов, понял? Змеи боятся быков, потому что те могут на них наступить. Если ты снова убежишь, я скажу твоему папаше, и он тебя высечет.
      Подъехав к фургону, Пистолет опустил Диллона на землю. Мальчик кинулся к Триш.
      Пистолет поглядел на нее, его сердце распирало от любви и гордости. Он был сирота. Никто не заботился о нем, никому он был не нужен. Так продолжалось до сегодняшнего утра.
      «Триш. Триш. Я тебе жизнь отдам».
      – Не уходи с открытого места, радость моя, – нежно сказал он. – Я присмотрю за тобой. – И Пистолет отъехал, но продолжал через плечо глядеть в ее сторону.
      Триш расчесала Джейн Энн волосы и ждала колокола, созывавшего на завтрак. Для нее всегда было тяжелым испытанием идти по лагерю на виду у мужчин, но сейчас ее сердце трепетало только от мыслей о Симмонсе.
      – Привет, мисс. Привет, зайчатки. Хватайте тарелки и берите блины, – радостно приветствовал их Билл.
      Над костром была установлена жаровня, и Билл периодически наливал на нее жидкое тесто. На другом костре Колин жарил ломти мяса, переворачивая их длинной вилкой. Эдди половником разливала кофе из большого горшка.
      Это было самое любимое время Билла. Он шумел на проходивших мужчин, обзывая их свиньями. Они улыбались, зная, что, если бы не женщины, Билл не стеснялся бы в выражениях.
      Каждый мыл свою тарелку, чашку и ложку в большом тазу с теплой мыльной водой, а затем ополаскивал, погружая щипцами в горячую воду. После этого посуда выставлялась на стол, где Эдди вытирала ее насухо и уносила до следующего раза.
      Люди привыкли к Эдди и Колину. С мальчиком они вовсю шутили, а к Эдди обращались почтительно. В этот день некоторые перебросились несколькими словами с Триш и поспешно ушли.
      – Рад видеть вас в добром здравии, мисс.
      – Мы найдем того, кто напал, и ему не поздоровится.
      – Сеньорита… нам очень жаль, что так случилось.
      – Поймаем собаку и прибьем! – прошептал юный мексиканец.
      Триш бормотала слова благодарности каждому и снова утыкалась в свою тарелку.
      Эдди сначала волновалась, что Триш убежит при появлении первого же мужчины, но затем облегченно вздохнула. Она была горда Триш. Когда ушел последний человек, их глаза встретились. Эдди улыбалась.
      Они обе знали, что Триш выдержала испытание… Она была в порядке.
 
      Наступил полдень. Джон с Дэлом Ролли обходили фургоны, проверяя грузы и колеса, выискивая неисправности.
      – Теперь я знаю, почему нанялся Симмонс. Он ударяет за девчонкой. – Ролли отрезал кусок от табачной плитки и сунул за щеку.
      – Нужно быть слепым, чтобы не заметить этого. Симмонс – хороший человек. Я рад, что он с нами.
      – Клив говорит, что Симмонс чертовски хорошо разбирается в следах. А в этом он кое-что понимает, поскольку сам не лентяй.
      – У тебя есть какие-нибудь мысли, как тому негодяю удалось подстеречь в зарослях девчонку и остаться незамеченным?
      – Я только знаю, что он не из наших. Должно быть, приехал из города. Я тебе скажу, что парни его вздернут и спустят шкуру, если поймают. – Дэл сплюнул на траву. – То, что случилось, очень разозлило их.
      – Клив и Симмонс все кругом обнюхали, но ничего не нашли.
      – Дерьмо! Сюда едут судья и тот чертов капитан-янки с негнущейся шеей.
      – Будут на что-то жаловаться.
      – По-моему, они самые тупые из всех дурней. После отъезда из Ван-Берена не смолили колеса. Когда я им сказал, что песок забивается в ступицы, они глазом не моргнули. Так и остались сидеть на задницах, как будто не поняли, о чем идет речь.
      – Надеюсь, через несколько дней мы от них избавимся.
      – Молюсь об этом, – пробормотал Ролли и прислонился к ободу колеса.
      Всадники приблизились.
      – Надо поговорить, мистер Толлмен.
      – Спешивайтесь, Ван-Винкль.
      Капитан тоже слез с лошади, хотя и без приглашения.
      Ван-Винкль снял шляпу и вытер лоб белоснежным платком:
      – Жаркий день.
      – Будет жарче… и суше.
      – Как я понимаю, через несколько дней вы пересечете Арканзас-Ривер и направитесь на запад. Мы с капитаном Форсайтом собираемся завтра двинуться впереди вас и ехать к крепости.
      – Завтра? – У Джона поползли вверх брови.
      – С самого выезда из города мы не заметили никаких признаков опасности.
      – А вы их ожидали?
      – Не видели никаких банд дикарей и преступников, о которых вы говорили. Если они тут есть, то они не оставляют следов.
      – Оставляют. Вчера мы проехали в миле от только что покинутого лагеря. Не индейского. Индейцы очищают стоянку, прежде чем двигаться дальше.
      – Это мог быть армейский лагерь – патруль из Форт-Гибсона.
      – Не похоже, – рассмеялся Джон.
      – Тогда кто?
      – Предатели. Мексиканские преступники. Банда конфедератов, отказывающихся признать, что война закончена.
      – Сколько дней пути до крепости от развилки реки?
      – Два. Может быть, три. Чем ближе к крепости, тем меньше вам грозит неприятностей.
      Во время этого разговора капитан молчал, как будто тема его не интересовала. Следующее замечание Джон адресовал ему:
      – Вы бы уговорили судью остаться с нами до развилки, а там уж отправляйтесь к чертовой матери в крепость. Его отряд – как ломоть хлеба, выставленный перед голодающими. Нужно ждать неприятностей. Новости даже здесь распространяются быстро.
      – Мы не боимся своры неудачников. Джон пожал плечами.
      Дэл Ролли сплюнул желтый табачный сок и, неодобрительно качая головой, ушел.
      Джон надеялся, что судья и капитан уедут и тогда он немного времени проведет с семьей. Как раз в этот момент Эдди с детьми возвращалась с кухни.
      Диллон вырвался от матери и подбежал к нему. Джон схватил его и взял на руки.
      – Папа! Мистер Пистолет говорит, что ты меня высечешь. – Внезапно поняв, что рядом незнакомые люди, мальчик застыдился и уткнул личико в плечо Джона.
      У Эдди погасла улыбка на лице, когда, обогнув фургон, увидела непрошеных гостей. Она почувствовала, что задыхается, ее взгляд устремился на капитана. Эдди ясно представила его без усов и бороды. Это был Керби. Родинка на подбородке скрыта бородой. Боже! Это он. Мужчина посмотрел на нее, отвернулся и принялся играть поводьями.
      Джон увидел, как она глотает ртом воздух. Он сразу понял, что она знала Форсайта в прошлом. Лицо капитана тем не менее было непроницаемо.
      – Капитан Форсайт, вы знакомы с моей женой и сыном? – Не спуская с руки Диллона, Джон притянул к себе Эдди. – И с моей дочерью, Джейн Энн? – добавил он, когда девочка прислонилась к его коленям.
      – Да, я встретил миссис Толлмен и мальчика в первый день пути. Рад видеть вас снова, мадам. – Кайл Форсайт говорил спокойно и вежливо, глядя Эдди в лицо. Но она знала, что это голос Керби, хотя северный акцент усилился.
      Не произнося в ответ ни слова, Эдди взяла Диллона у мужа и поставила на ноги. Взяв детей за руки, она обошла повозку и поспешила к своему фургону, где ее ждали Колин с Триш.
      – Я уверен, что солдаты капитана, прикрываемые моими людьми, отобьют любое нападение, – сказал Ван-Винкль, продолжая разговор, как будто он не прерывался.
      – Ближе к делу, судья. Это все, что вы хотели сообщить мне? – в нетерпении спросил Джон. Его мысль была занята тем выражением лица жены, когда она увидела капитана.
      – Мы едем с вами до развилки, затем уходим к крепости.
      – Ради Бога.
      – Но…
      – Да? – Джон снова повернулся к судье.
      – Я настаиваю, чтобы наши фургоны обогнали вас. Мы задохнулись от вашей пыли.
      – Вы настаиваете? – Джон выпрямился во весь рост и сложил руки на груди. – Вы не имеете права настаивать.
      – У вас впереди все время одни и те же два фургона.
      – Я не обязан этого говорить, но скажу. – Джон сдерживался, не давая прорваться нарастающему гневу. – Первый фургон прокладывает дорогу. – Он говорил резко и отрывисто. – Им управляет человек, который проделал этот путь шесть раз. Во втором фургоне едет моя семья. Я напоминаю еще раз, что вы вольны отвалить в любое удобное для вас время.
      – Это нечестно. Моя племянница очень расстроена…
      – Чего, черт побери, вы хотите от меня?
      – Я хочу, чтобы наши фургоны ехали впереди. Мы тащились сзади почти неделю. А теперь должны быть впереди.
      – Нет! Ради вас я не буду перестраивать караван. Лицо судьи сильно покраснело, а челюсти задергались.
      – Не говори со мной так… ты, уб…
      – Следите за собой, судья. Только попробуйте обозвать меня, и я размажу вас в лепешку, не посмотрю, что вы пожилой человек.
      – Я высшее должностное лицо здесь и требую уважения.
      – «Требую»? Черт! – Голос Джона вдруг стал ласковым. – Да мне все равно, будь вы сам Христос во Славе своей. – Джон использовал любимое изречение Пистолета. – Человек не требует уважения. Он его заслуживает.
      – Ты так себя ведешь, потому что тебя прикрывают твои люди. Другого и нельзя ожидать от людей подобного сорта.
      – Думайте как хотите. Пыль – всегдашняя проблема караванов. Если вы этого не знали, выезжая, то знаете теперь. Вы можете съехать на обочину, обогнать нас или отстать – мне нет дела. Но только ваши фургоны не должны смешаться с моими. Вот все, что я могу сказать по этому поводу. Судья, как лягушка, раздулся от ярости:
      – Ты пожалеешь, что оскорбил меня.
      – Это не оскорбление, это здравый смысл. Ваши выдохшиеся животные идут медленнее, чем мои быки.
      Судья повернулся к своей лошади:
      – Это не последнее слово. У меня есть влияние, и я его использую, когда доберусь до Санта-Фе.
      – Сомневаюсь, что вы вообще туда доберетесь, – сухо заметил Джон.
      В этот миг Эдди вышла из-за фургона и столкнулась лицом к лицу с капитаном. Она была настроена решительно. Все это время Эдди выжидала момента, чтобы позвать его.
      – Керби! Керби Гайд!
      Капитан вставил ногу в стремя и сел на лошадь.
      – Я знаю, что ты Керби!
      – Вы говорите со мной, мадам? – тихо спросил офицер.
      – Черт, ты это знаешь так же хорошо, как и я. Ты – Керби Гайд.
      – Меня зовут Кайл Форсайт, миссис Толлмен. Вы меня с кем-то перепутали.
      – Что такое? Что такое? – быстро проговорил судья.
      – Леди меня с кем-то перепутала. – Капитан приложил пальцы к шляпе. – До свиданья, мадам.
      Судья сурово посмотрел на Эдди и влез на лошадь.
      Эдди смотрела им вслед, стиснув кулаки. Она была уверена, что капитан Кайл Форсайт армии Соединенных Штатов – это Керби Гайд, который покинул ферму, чтобы вступить в армию Конфедерации.
      – Эдди… дорогая! – Рядом с ней стоял Джон. – Что случилось?
      – Ох, Джон! Сожалею! Я… так сожалею!
      – О чем?
      – Обо всем. Я так напутала…
      – Все можно исправить. Что такое с Керби Гайдом?
      Рот Эдди открылся и закрылся, затем снова открылся. Но прежде чем она смогла произнести ненавистные слова, резкий свист отвлек Джона. Махая шляпой, к ним скакал Клив. Он осадил лошадь перед Джоном:
      – Сюда движется отряд из тридцати или сорока человек. Они в миле, может, чуть больше, от того подъема.
      Глаза Джона проследили за пальцем Клива.
      – Индейцы или белые?
      – Индейцы.
      – Какое племя?
      – Не смог определить. Они были слишком далеко.
      Джон обернулся к Эдди и горячо ее поцеловал.
      – Дорогая, бери детей, и не вылезайте из фургона, – решительно приказал он и побежал к своей лошади.
      Клив сунул пальцы в рот и свистнул один раз, затем еще два раза. Через несколько секунд повторил сигнал. Люди повыскакивали из-под фургонов, где они отдыхали. Погонщики криками и хлыстами стали загонять табун внутрь полукруга фургонов. Послав человека к Ван-Винклю с предложением занять оборону, если возникнет необходимость, Клив двинулся вдоль фургонов, отдавая приказ натянуть цепи между ними, чтобы укрепить загон.
      Оба лагеря внезапно ожили.
      Джон остановил лошадь перед фургоном, у которого стоял Колин с винтовкой Триш в руке. Дети оставались внутри, а Эдди подавала ведро с водой Триш.
      – Эти индейцы не обязательно могут напасть на нас. Но если такое случится, Эдди, ни в коем случае не высовывайтесь. Если услышите выстрелы, ложитесь на пол фургона.
      – Джон, будь осторожен и не беспокойся о нас.
      – Позаботься о женщинах, Колин. Прежде чем мальчик ответил, Джон отъехал, но Эдди увидела, как юное лицо Колина озарилось радостью. Он был горд, что ему поручили столь ответственное дело.

      Оставив Пистолета и Ролли готовиться к обороне, Джон с Кливом выехали из лагеря. Доскакав до подъема в гору, они остановились, и Джон поглядел в подзорную трубу. Индейцы были не более чем в полумиле. Они изучали следы. Некоторые спешились, другие отъехали в сторону, чтобы не мешать следопытам. Джон увидел, как все снова уселись на лошадей и продолжили путь.
      – Это команчи. – Джон подал трубу Кливу. – Одного из них зовут Дикая Лошадь.
      – Друзья или враги?
      – Не знаю, но скорее не враги.
      – На охотников они не похожи.
      – Надо их поприветствовать. – Джон помахал винтовкой над головой и сунул ее обратно в седельную сумку.
      Он насчитал более тридцати юных воинов на невысоких быстрых лошадях. Джон узнал Дикую Лошадь – он видел его однажды с Паркером из племени кванах. Паркер прославился своими смелыми набегами на кавалерийские отряды. Ненависть команчей к конному войску была хорошо известна.
      – Они кого-то ищут, это точно, – пробормотал Клив.
      Индейцы приближались галопом. Дикая Лошадь поднял руку, и они остановились. Большинство были очень молоды. В их темных глазах таилась подозрительность, и взгляды, направленные на Джона и Клива, были тяжелыми.
      Дикая Лошадь один подъехал к белым и остановился в нескольких шагах. Толстые косы на его голове были украшены длинными белыми перьями. С тех пор как Джон его видел в последний раз, в волосах появилась седина. На ремне, надетом на шею, висел большой круглый амулет.
      – Дикая Лошадь. – Джон поднял руку ладонью наружу.
      – Пятнистый Лось. – Индеец повторил приветствие. – Ваши фургоны пересекают индейскую землю. – Его английский был лучше, чем думал Джон.
      – Мой отец, Рейн Толлмен, платит за это право вашим людям скотом, пищей и лекарствами.
      – Я знаю. – Глаза индейца впились в Клива. – А тебя зовут Кровавый Нож. Каменная Рука говорил, что ты друг команчей, но не апачей и киова.
      – Это правда.
      – Каменная Рука сейчас на большой охоте с кванахами.
      Джон улыбнулся:
      – Мой брат, Каменная Рука, давний друг вашего юного героя вождя.
      – Каменная Рука сказал, что вы едете этой дорогой. Он говорил, что Пятнистый Лось даст Дикой Лошади патроны и табак.
      – Я сдержу обещание, данное моим братом.
      – Мы ищем белых людей, которые украли наших лошадей, убили двух женщин и похитили еще двух. Они движутся этой дорогой.
      – Может быть, но мы никого не видели. Ропот недоверия донесся от кучки всадников позади Дикой Лошади. Он обернулся, резко сказал что-то, и ворчанье смолкло. Затем воин обратился к своим людям:
      – Пятнистый Лось, Каменная Рука и Рейн Толлмен не лгут. Он сказал, что никого не видел.
      Не видел белых людей. – Дикая Лошадь вновь обернулся к Джону. – Молодые, горячая кровь. Джон понимающе кивнул.
      – Мы покурим и поговорим, пока мой друг, – он кивнул на Клива, – доставит патроны и табак.
      Дикая Лошадь кивнул и, к изумлению Джона, направил лошадь к их лагерю. Он оглянулся на Клива, но узнать по его лицу, о чем тот думает, было невозможно.
      Джон стал обдумывать, как задержать индейцев, но тут вождь остановился на плоской площадке в нескольких сотнях шагов от лагеря. Он быстро заговорил с воинами на родном языке. Джон владел языком команчей достаточно, чтобы понять, что он велит им оставаться и развести костер, а когда они с Пятнистым Лосем вернутся, они собираются курить. Всадники немедленно спешились, и Дикая Лошадь продолжил путь к лагерю вместе с Джоном и Кливом.
      Джон оглядел лагерь. Наверняка Пистолет или Ролли их заметили. Кто-то из людей с любопытством выглядывал из фургонов, другие занимались починкой снаряжения. Джон с облегчением заметил, что оружия не видно.
      Вождь изумился, увидев лошадей, мулов и быков под прикрытием фургонов:
      – Думаешь, мы украдем твоих лошадей, Пятнистый Лось?
      – Откуда нам было знать, кто вы. Вы могли оказаться переодетыми в индейцев бандитами.
      Дикая Лошадь натянуто улыбнулся:
      – Это мудро – быть наготове.
      В это время к ним подъехал Ролли. Видеть его на лошади было необычно, он терпеть не мог верховую езду.
      – Дэл, это мой друг – Дикая Лошадь из племени команчей.
      – Привет. – Дэл протянул руку. Индеец ответил рукопожатием. Дэл не знал, насколько тот владеет английским, но ему нужно было сообщить Джону нечто важное.
      – Провел уйму времени с этими голодными янки в другом лагере. Лучше будет, если ты туда съездишь, Джон. Они седлают лошадей, чтобы двинуться… на врага.
      – Врага? – Дикая Лошадь уловил последнее слово. – У Пятнистого Лося объявился враг? Мы поможем убить его.
      – Люди, о которых мы говорим, враги сами себе. Они глупцы, не ведающие, что творят, – объяснил Джон.
      Тут он зарычал, увидев, как патруль янки вместе с дюжиной вооруженных людей выехал из лагеря судьи и направился к стоянке индейцев. Увидев солдат, воины кинулись к лошадям.
      – У вас есть кавалеристы! – выкрикнул Дикая Лошадь.
      – Они из другого лагеря. Я их остановлю. Джон гикнул, и лошадь рванула вперед. В тот же миг другая лошадь помчалась туда же. Симмонс тоже пытался предотвратить несчастье.
      Пистолет осадил лошадь перед жеребцом капитана.
      – Какого черта? – закричал Форсайт, пытаясь успокоить коня.
      – Хочу остановить вас, пока вы не сцепились с команчами, которые вас убьют. Мне наплевать на тебя, меня волнуют другие люди.
      – Прочь с дороги. Я надену на тебя наручники за нападение на офицера Соединенных Штатов.
      – Ясно, что тебе никогда не приходилось сражаться с индейцами. Они обойдут вас и половину перебьют, прежде чем ты пикнешь.
      Тут подоспел Джон и осадил лошадь, которая встала на дыбы.
      – Проклятый дурак! Уведи людей обратно в лагерь, и не вылезайте, пока вас не поубивали! – крикнул Джон.
      Капитан побагровел:
      – Не командуй. Уйди с дороги, или я прикажу моим людям убрать тебя.
      – Попробуй, – фыркнул Джон. – Черт. Да тебе шлюху не согнать с горшка.
      – Судья тут главный…
      – Не здесь. Они на своей земле, придурок. Им только и надо, чтобы вы открыли огонь. Это дало бы им повод выбросить вас отсюда к чертовой матери.
      – Пусть попробуют. Шайка дикарей.
      – Это опытные бойцы, Форсайт. У тебя что, извилин не хватает? – Джон выхватил винтовку и направил ствол в голову лошади капитана. – Если не хочешь, чтобы я вышиб мозги этой лихой лошадке, которой так гордится судья, отправляйся со своими людьми в лагерь и не вылезай.
      – Ты не имеешь права. Это наше дело.
      – Это мое дело, поскольку мне придется спасать твою задницу.
      Джон обернулся к Пистолету:
      – Скажи-ка им, во что их втягивают. Пистолет подъехал к всадникам, выжидавшим позади патруля. Он обвел их взглядом:
      – Вы что, позволите, чтобы из-за этого кретина с вас сняли скальпы? Эти команчи – бойцы. Каждый может сражаться против троих белых.
      – Ну, это вам так кажется. Кожа да кости, дерьмовые юнцы, корчащие из себя взрослых, – сказал здоровяк со злым лицом, рот его был набит табаком.
      – Пусть они худые, с виду дерьмо, но ты и глазом не моргнешь, как тебе проделают еще один рот под подбородком. И не выплюнешь свою жвачку.
      – Это правда, что индейцы плохо стреляют?
      – Может быть. Но они на скаку поражают бегущего зайца стрелой. По мне, это не столь уж и плохо.
      – Что касается меня, не хочу я сражаться ни с какими индейцами, – сказал человек с редкой бородкой, шляпа которого знавала лучшие времена.
      – Вам и не придется, если только, черт возьми, вы их не заденете.
      – Судье не понравится, что мы не поддержим солдат, – тихо пробормотал еще один человек.
      – Пусть лучше судья рассердится, чем стать падалью для зверей.
      – Черт! Этот янки против индейцев не боец. Я это понял, когда он не мог определить, что они команчи.
      – Если команчи – твой друг, так он друг. – Пистолет смотрел одному из всадников в глаза. – Но если ты ему враг, то он становится злобным, сукин сын. А больше всего им ненавистны кавалеристы.
      – Да, но за непослушание можно и пулю схлопотать.
      Пистолет фыркнул:
      – Судья всех не перестреляет. Вы ему нужны тащить фургоны.
      В конце ряда всадников находился человек на черной лошади. Пистолет внимательно посмотрел на него, как будто что-то припоминая. Узкоплечий, длиннорукий, он кого-то напоминал. Человек наклонил голову и отвернулся. Пистолет стал объезжать его, желая получше разглядеть, но тут один из солдат прокричал что-то. Всадники развернулись и ускакали в лагерь.
      – Не добраться ублюдку до Санта-Фе, – заметил Джон. – Кончится тем, что судья велит ему отправиться в погоню за индейцами. Мисс Синди впадет в истерику. Господи, поскорей бы Канадская река и забыть о них.
      – Я все время боялся, что прозвучит горн. Один из этих дураков разворачивал флаг. Ничего себе, а?
 
      Дневная стоянка продлилась на два часа дольше обычного. Сигнал «запрягай» прозвучал только тогда, когда команчи сели на лошадей и уехали, увозя лошадь, груженную подарками.
      Этот день выдался тревожным для Эдди. Первой заботой было удержать детей возле себя. Она держала их в фургоне, пока табун снова не выпустили в степь.
      Доска и мелки были спасены. Хотя Эдди знала, что Триш умела читать и писать, она удивилась той легкости, с какой она обучала детей алфавиту.
      Диллона хватило ненадолго. Он начал чертить каракули и только мешал остальным.
      Эдди усадила его на сиденье и дала книгу. Голова ее была занята тем, как рассказать Джону о Керби. От одной мысли об этом начинало мутить. У нее не было никакого сомнения, что тот капитан – Керби. Он сжимал губы, раздувал ноздри точно так же, как четыре года назад, когда на нее сердился. О, это был Керби! Стоит ему сбрить бороду, и откроется родинка на подбородке.
      Сигнал о продолжении движения был для нее облегчением.
      – Я выучила первые три буквы, миссис Эдди. А Триш знает все. В следующий раз она напишет мое имя. – Колин заинтересовался учебой куда сильнее Джейн Энн.
      – Он быстро учится, – заметила Триш, когда Колин отправился помогать Грегорио запрягать лошадей. Она вытерла доску тряпкой и убрала. – Еще чуть-чуть, и он будет знать больше меня.
      В этот день их путь пролегал через обширное открытое пространство. Над караваном фургонов стояло облако пыли. Быки ступали медленным тяжелым шагом. Деревья встречались крайне редко.
      Эдди предпочла отсиживаться в фургоне. Триш и Джейн Энн разместились на сиденье рядом с Хантли. Диллон ехал вместе с Колином и Грегорио в фургоне впереди. Эдди не довелось видеть ни Джона, ни Пистолета или Клива, с тех пор как они покинули последний привал.
      Ее мысли вновь и вновь возвращалась к Керби. Она думала застать его врасплох, но он ни на секунду не пришел в замешательство и при первом удобном случае сел на лошадь и уехал. «Керби ждал, что я попытаюсь поговорить с ним». В голове крутилось множество вопросов. Почему на нем была форма янки? Кто похоронен в могиле под Джонсборо? Теперь Эдди поняла, почему он хотел, чтобы она считала его мертвым: Керби мечтал от нее избавиться.
      Небо стало темнеть. Уже давно исчезли тени от фургонов. Воздух стал влажным, пропитанным разнообразными запахами. Последовала команда «заворачивай», и Клив направил передний фургон по большой дуге. По каравану прошел приказ «сократить дистанцию». Возничие сократили расстояние между фургонами до минимума.
      Эдди боялась отправиться на кухню помочь с ужином. Она испытала облегчение, когда Билл сказал, что он все приготовил днем и на ее долю осталось только сварить кофе. Эдди вернулась к своему фургону, и тут появился Пистолет. Сославшись на головную боль, она попросила отвести Триш и детей поужинать, а сама забралась в фургон и забилась в темноту. Она не отдавала себе отчета, сколько так просидела, когда появился Джон.
      – Эдди?
      – Я здесь.
      – Ты в порядке?
      – Ну, да… и нет. – Она уткнулась ему в грудь.
      – Ты поужинала?
      – Нет, но ничего страшного. Я попросила Пистолета побыть с Триш и детьми. Слушай, нам надо поговорить.
      Поддерживая Эдди под локоть, Джон отвел ее к большому грузовому фургону. Джон залез внутрь, вытащил свернутое полотно и расстелил его на земле.
      – Мы видели, как ты помчался перехватить патруль. – Эдди отчаянно пыталась отодвинуть момент, когда надо будет говорить о главном.
      – Давно я не видел более глупых людей. Слава Богу, через пару дней они повернут к северу на Форт-Гибсон. Иди ко мне, дорогая. – Он обнял ее и притянул к себе. – Я так соскучился. И не хочу терять ни минуты. – Он наклонил голову и поцеловал ее с такой любовью, что она тут же разразилась слезами. – Что такое? Моя Эдди плачет? – Он прижал ее к себе.
      Наконец она отстранилась и вытерла глаза подолом юбки. Затем обняла его за талию:
      – Никогда бы не подумала, что расплачусь. – Эдди спрятала лицо у него на шее. – Я люблю тебя, Джон Толлмен. Я люблю тебя… так сильно. – Она ощутила, как новые рыдания душат ее.
      – Я тоже люблю тебя, миссис Толлмен…
      – О, но… я не она!
      – Что такое, девочка?
      – Я не миссис Толлмен. Тот капитан… он Керби Гайд. Это означает, что я все еще… замужем за ним.
      – Я догадывался, милая. Я заметил выражение твоего лица, когда ты впервые увидела его.
      – Я обратила на него внимание, когда мы покидали Ван-Берен и в тот первый день нашего путешествия. Каждый раз я все более убеждалась. Это он. Я знаю, это звучит дико, ведь Керби воевал в армии конфедератов.
      – Эдди, это не он. Керби мертв. Ты мне веришь?
      – Хотела бы. Я боялась, что он вернется. Это грешно, но я не горевала, когда узнала, что Керби мертв.
      – Ты хочешь мне рассказать о нем?
      – Я была так одинока, – начала Эдди свой рассказ. Смущаясь, но все же намереваясь выговориться до конца, она поведала Джону, как Керби появился на ферме и нанялся на работу, как она попала под его обаяние и позволила соблазнить себя. Боясь, что появится ребенок, стала давить на него, пока он не согласился, чтобы преподобный Сайкс поженил их.
      После этого Керби часто отлучался в город. Однажды вернулся домой пьяный и сообщил, что записался в армию. На следующий день уехал, и больше она его не видела, вплоть до того дня в Ван-Берене. Эдди рассказала Джону, как была потрясена, когда услышала его голос: «Успокойся, шустрая девчонка». Ей даже показалось, что она ошиблась.
      – Это он, Джон. Я не знаю, каким образом Керби попал в армию северян, стал офицером. Единственный родственник, о котором он упоминал, – дядя из Джонсборо. Ему я отправила письмо для Керби с весточкой о рождении сына. Вряд ли он его получил. Но этот капитан – Керби, и он знает, что Диллон – его сын. Можно отречься от меня, но не признать собственного ребенка… Не понимаю, как так можно?
      – Потому что он не Керби.
      – Почему ты в этом уверен? Ты никогда его не видел. – Эдди посмотрела Джону в лицо. – Как бы мне хотелось, чтобы я ошиблась. – Ее руки обвились вокруг его шеи. – Я не в силах объяснить тебе, что ты значишь для меня. Я никогда не думала, что смогу так сильно полюбить. Независимо от того, что случится…
      – Ничего не случится, милая. – Джон поцеловал ее в губы и попытался обнять. Она вырвалась и закрыла лицо руками.
      – Пожалуйста, верь мне.
      – Ты думаешь, что он Керби, но ошибаешься!
      – Почему?
      – Потому что я убил его, Эдди. Я убил Керби Гайда.
      Эдди открыла рот. Оцепенев, она смотрела на него. Когда шок прошел, выдавила два слова:
      – Когда? Где?

      Его разбудило холодное лезвие ножа, приставленного к горлу.
      С тех пор как покинул станцию Куилл, Джон сталкивался со многими солдатами, возвращавшимися домой с войны. Ему приходилось нянчиться с беднягами, которых политиканы послали на убой; вот и на этот раз он разделил пищу с несколькими такими бедолагами.
      Черт побери! Ему не хотелось убивать ублюдка, вымотанного войной.
      – Чего смотришь? Прикончи его. Ездит себе на отличной лошади и ведь не отдает ее, пока жив. – Шепот доносился из темноты. – Что, хочешь идти пешком, а остальные ребята будут обгонять тебя верхом?
      – Никогда не убивал по расчету.
      – Боже мой!
      – Это было твое предложение…
      – Ты говорил, что убил кучу янки.
      – То было другое дело.
      – Брось, нет никакой разницы. Убивать так убивать. Не хватает духу, уйди прочь, дай я сам.
      «Сукины сыны! Убийцы дерьмовые!»
      Джон понял, что сейчас его зарежут ради лошади. Он выждал еще пару мгновений, чтобы успокоиться и сосредоточиться.
      Его движение было стремительным, как удар хлыста. Перехватив запястье, он отвел руку с ножом от горла. В тот же миг другой рукой схватил винтовку. Удар в висок был такой силы, что раздался треск кости. Затем Джон стремительно навел ствол и выстрелил по второму, замахнувшемуся на него ножом. Выстрел отбросил человека назад.
      Прежде чем противник рухнул на землю, Джон был на ногах. Люди повскакали с постелей. Джона беспокоила острая боль от пореза; он чувствовал струйку крови, стекавшую по шее.
      – Не стреляй. – К нему двинулись несколько человек. – Они не с нами.
      – До того как легли спать, никогда их не видел.
      – По их разговорам, они вроде как из конфедератов.
      – А ты конфедерат? – обратился один к Джону.
      – Нет.
      Человек рассмеялся:
      – Тогда янки, а?
      – Нет.
      – Нет?
      – Кто-нибудь из вас имеет виды на моего коня? – Джон был готов в любой миг пустить в ход оружие.
      – У нас есть лошади, но если хочешь отдать – возьмем.
      – Лопата есть? Нужно похоронить их.
      – Бросьте, парни. Стоит ли хоронить этих южан? Оставим волкам и койотам.
      В наступившей тишине Джон оглядел солдат-янки:
      – А вы сами предпочли бы для себя что? Бродячих собак, бросающихся на падаль? – Джон почти рычал. – Они же люди, пусть даже подлые убийцы. Я их похороню.
      Холодная ярость в его голосе нашла отклик у одного из солдат.
      – Я дам тебе лопату.
      – Спасибо.
      Джон посмотрел на человека, которого только что прикончил. Череп проломлен, глаза открыты.
      Джон не любил убивать, но не хотел сам быть убитым.
      – Этот тоже мертв. – Он подошел к тому, с зияющей раной на груди, и обыскал одежду. – Осмотрите карманы другого, может быть, удастся узнать имя, – сказал Джон, не обращаясь ни к кому конкретно. Один из солдат склонился над телом и встал, держа в руке письмо. Он чиркнул спичкой, прикрыл пламя шляпой и стал читать:
      – «Дяде Керби Гайда, Джонсборо, Арканзас. От супруги Керби Гайда – Эдди».
      – Черт! – Джон вырвал письмо и сунул его в карман рубашки.
      – Там так сказано. – Голос солдата дрожал. – Хорошо, что не мне сообщать новость вдове. Обидно – пройти войну и быть убитым по дороге домой.
      Джон молча взял лопату, отошел на несколько шагов и принялся копать мягкий речной песок.
      На рассвете ветер стих. Посреди мрачной тишины Джон прочитал письмо, снова спрятал его и тщательно написал имя убитого на его шляпе. Затем привязал ее к воткнутому в землю шесту. Закончив, он прислонил лопату к дереву, чтобы ее можно было легко найти, и, не глянув в сторону сидевших у костерка людей, сел на лошадь и уехал.

* * *

      Во время рассказа Джона Эдди сидела затаив дыхание. Услышанное безумно взволновало ее.
      – Эдди, Керби мертв. Мне жаль, что он кончил жизнь именно так. Но он собирался убить меня.
      – Не могу представить себе, чтобы Керби мог кого-то зарезать. Он и цыплят не хотел убивать. Честно говоря, я подумывала, что он… трусоват.
      – Не думаю, что ему хотелось это делать. Скорее, его подталкивал к этому другой человек.
      – А кто был тот?
      – Не знаю. У него нашли только картинку голой до пояса женщины.
      – Это было мое единственное письмо Керби. Я думала, он должен узнать о рождении сына. Я не была уверена, что оно дойдет до него. Значит, дошло.
      – Не хотел говорить тебе об этом.
      – Почему?
      – Я не знал… будешь ли ты жалеть. У тебя от него сын.
      – Это так. Сын от него, но мне до Керби нет дела. Он просто меня использовал. Я много об этом думала и решила, что Керби от кого-то или от чего-то скрывался, когда явился ко мне на ферму.
      – Может быть, ты права. Теперь ты убедилась, что тот капитан – не Керби?
      – Ох, Джон, не знаю. Человек, которого ты описал, не похож на того Керби, что я знала. Но это было так давно, а война может менять людей.
      – Я сохранил письмо. Оно в моих вещах в фургоне.
      Эдди была спокойна. Через какое-то время она отстранилась от мужа, чтобы поглядеть ему в лицо:
      – Зачем ты приехал во Фрипоинт?
      – Я собирался разыскать семью Гайда и все рассказать, но кто-то меня опередил. Я слышал, как лавочник разговаривал с тобой в тот день.
      – Ты слышал сплетни обо мне и Триш, не так ли?
      – Да. Но я увидел тебя и не поверил ни слову.
      – Ты женился на мне, сожалея, что убил моего мужа?
      – Эдди, любовь моя, я женился потому, что не хотел отпускать тебя никуда от себя.
      – Трудно поверить, что ты… пожалел меня… ради меня самой.
      – Верь этому, дорогая. Я убил его, прежде чем он смог убить меня. Но мне была невыносима мысль, что я сделал несчастными его жену и сына. В этом причина, что я отправился во Фрипоинт. Я собирался оставить у лавочника деньги, если бы оказалось, что ты в них нуждаешься.
      – Ты поэтому пришел в лавку?
      – Я слышал, как он назвал тебя по имени. Когда ты ушла, я переговорил с ним. Он дал мне понять, что, по его мнению, ты слишком хороша для таких, как Керби.
      – Его мало кто знал…
      – А ты мне понравилась, особенно твой разговор с двумя пьяными на ферме. Я впервые слышал, как ругаются изысканные леди. – Джон засмеялся. – Даже разойдясь, ты не могла сказать ничего лучше, чем «подлец с цыплячьими мозгами».
      Эдди спрятала лицо у него на груди.
      – Я была в бешенстве.
      – Когда ты пригласила меня к завтраку, я был восхищен тобою, а уж когда услышал, как ты препираешься с проповедником, то был настолько потрясен, что мысль покинуть тебя больше не приходила мне в голову.
      Эдди обвила руками его шею.
      – Я люблю тебя, ты знаешь. Пожалуйста, никогда не покидай меня.
      – Дорогая моя девочка. У тебя будет чертова уйма времени, чтобы избавиться от меня. – Он стиснул ее и впился губами в шею. – Девочка ты моя. Я до конца своих дней каждый день буду говорить тебе о своей любви.
 
      На следующее утро в небе непрерывно сверкали молнии. К полудню ветер нагнал клубящиеся серые облака, и торжественные удары грома слились в бесконечную мелодию. Молнии, прорвав небесную завесу, вонзались в землю.
      Из больших фургонов образовали нечто вроде навеса для животных, под которым они могли укрыться от бури. Накатившийся с юго-запада вал белых и серых облаков стремительно уносился дальше. Небо полыхало яркими красками.
      Для Симмонса, вместе с пастухами стерегущего табун, такая погода означала одно – град. Земля дрожала от раскатов грома. Животные нервничали. Над головой пронесся порыв ветра. Крупные капли дождя упали на шляпу. Пистолет подумал о Триш, которая находилась в фургоне с семьей миссис Эдди, и в душе пожелал ей не пугаться.
      Ветер и дождь накинулись с дикой яростью, как будто хотели сорвать одежду. Невероятной силы гром в вышине предварил вспышку света. Земля вздрогнула. Стало темно. Яркие вспышки молний только подчеркивали темноту. Дождь хлынул сплошной завесой. Внезапно животные забеспокоились. Быки заревели, лошади заржали, мулы испуганно всхрапывали.
      Мимо Симмонса проехал пастух, закутанный в пончо, лицо скрыто широкополой шляпой, надвинутой на лоб. Пистолет развернул лошадь, чтобы объехать вокруг табуна против часовой стрелки. Град колотил по спине. Сквозь пелену дождя он разглядел, как всадник повернул к фургонам.
      Лошадь успела пройти футов пятьдесят, прежде чем Пистолета осенило. На всаднике было пончо, но на голове шляпа, а не мексиканское сомбреро. Боже всемогущий! Для мексиканца он слишком возвышался в седле.
      Симмонс развернул лошадь и помчался следом. Всадника не было видно, но чутье гнало Пистолета вперед. Ужас сковал сердце. Триш была уверена, что «дьявольское отродье» не отстанет, пока она жива.
 
      Джон появился в фургоне, как только сделали остановку и выпрягли мулов.
      – Не бойся. Это хороший фургон. Мы с Хантли проверим, чтобы тент был туго натянут.
      Если зажжешь фонарь, выставляй его наружу при порывах ветра.
      – Мы справимся.
      – Папа, что, будет буря?
      – Думаю, да, сынок, но бояться нечего. Колина тут нет, так что теперь ты за старшего. Позаботься о женщинах.
      – Я пригляжу за ними. – Диллон гордо посмотрел на мать. Он уже успел полюбить Джона.
      – Отдать ли им подарки?
      – Подарки? – словно эхо отозвались детишки.
      – Отличная идея. Я думаю, можно даже съесть пирожные, правда, Эдди?
      – Пирожные?! – Два взвизга. Триш и Эдди рассмеялись.
      – Они так захотят, чтобы буря была каждый день, мистер Джон.
      – Надеюсь, каждый день не получится. Пойду гляну на фургон. – Джон наклонился и поцеловал Эдди.
      – Надень плащ…
      – Да, мамуля. – Он засмеялся.
      Когда Эдди протянула Джейн Энн куклу, девочка потеряла дар речи. Опомнившись, она прошептала:
      – Это мне?
      – Да, милая. Джон купил ее тебе.
      Глаза ребенка блестели словно алмазы.
      – Он – мой папа, так?
      – Да, да, милая.
      – Триш, смотри, какое платье. У нее пальчики!
      Кукла привлекала Диллона только до того момента, пока он не увидел оловянных солдатиков. Мальчик посмотрел на них с каким-то трепетом. В коробочке лежало десять ярко раскрашенных солдатиков: пять в форме Севера и пять – Юга. Он выхватил «янки» из коробочки:
      – Смотри, мамуля! Как тот человек. – От возбуждения Диллон едва говорил. – Ты видишь, Триш?
      – А Триш папа сделал подарок? – поинтересовалась Джейн Энн.
      – Купил ленты для волос. Я их достану позже.
      – Нет, он не мог этого сделать, миссис Эдди, – прошептала Триш.
      – Откуда ты знаешь, мисс Красотка? – Эдди обняла подругу. – Ох, Триш, нам повезло с Джоном. Я вспоминаю прошлое на ферме как кошмар.
      – Было не так плохо до последнего времени. Мистер Джон поспел вовремя.
      – И Пистолет тоже. Помнишь, как мы его впервые увидели в городе? Как он за шкирку вышвырнул на улицу тех пьяниц? Ты ему уже тогда нравилась.
      – Но он… узнал…
      – Тем лучше. Ты ему понравилась, несмотря ни на что. Тебе он тоже по душе, не так ли?
      – Теперь, когда побрился, он ничего.
      – Джон мне сказал, что он собирается на тебе жениться.
      – Не может быть!
      – Триш, одно дело быть гордой, но другое – прослыть несгибаемой гордячкой. Ты можешь упустить шанс стать счастливой. Я знаю, ты не стыдишься своей цветной крови, но в тебе преобладает кровь белых. Поэтому выходи замуж за белого.
      – А я думала, она красная! – хихикнула девушка.
      Эдди рассмеялась.
      Ветер ударил в фургон и качнул его.
      Эдди поспешила выставить фонарь. Триш привязала полог. Над головой раздался оглушительный удар грома, и Джейн Энн тихонько вскрикнула. Триш прижала ее к себе. Дождь забарабанил по туго натянутому тенту. Эдди держала Диллона с его драгоценными солдатиками и гадала, попали Джон и Колин под этот водопад или нет.
      Ветер чуть ослабел, но дождь продолжал низвергаться с небес. Света в фургоне хватало, только чтобы видеть друг друга. Через полог начала просачиваться вода. Триш пересадила девочку поближе к Эдди, отодвинула матрас с нар и подложила тряпку, чтобы собрать воду. Затем вернулась к остальным на сундук.
      Из-за шума дождя Эдди не обратила внимания на голос, зовущий Триш. Но Триш услышала и испугалась так, словно ее укусила ядовитая змея. Она схватила Эдди за руку, стиснула ее и приложила палец к губам.
      – Выходи, девчонка!
      – Это он! – беззвучно произнесла Триш. Затем закрыла ладонью рот Джейн Энн, которая хотела что-то сказать.
      – Шш… милая, – прошептала она ей на ухо. – Лезь под нары, живо!
      Менее полминуты хватило женщинам, чтобы отправить детей под нары и загородиться сундуком. Триш отчаянно махала Эдди, чтобы та тоже спряталась, но она отрицательно покачала головой.
      – Я в тебя оба ствола выпущу, если не выйдешь!
      Эдди искала оружие. Старый дробовик был под сиденьем. Колин унес винтовку Триш. В кухонном ящике лежали ножи, но сам ящик находился снаружи.
      Гром гремел теперь непрерывно. Эдди посмотрела на Триш; одной рукой она оперлась о стенку, в другой сжимала нож.
      Внезапно раздался треск ткани. Сквозь прорезь просунулись голова и плечи человека – черные волосы и борода намокли под дождем. Даже в темноте было видно, как дьявольски горят его глаза.
      – На этот раз ты не уйдешь.
      Он направил на Триш двустволку, и девушка кинулась на него. Но ей не суждено было добраться до врага.
      Чья-то невидимая рука схватила человека за горло и отбросила прочь. Раздался выстрел, но пуля попала в крышу фургона. Мужчина бросил бесполезное оружие и попытался дотянуться до ножа на поясе. Тут кулак Пистолета врезался в него с такой силой, что голова мотнулась, а тело дугой изогнулось назад. Он пошатнулся, но, когда выпрямился, в его руке сверкнуло стальное оружие.
      – Ну давай, стервятник! – зарычал Пистолет, выхватывая свой нож. – Я вырежу твое поганое сердце!
      Дикая ярость охватила верзилу. Чернобородый понял, что это будет смертельная схватка.
      – Она всего лишь черная с драной задницей! – ухмыльнулся бородач. Не сводя лихорадочно горящих глаз с Пистолета, он начал перемещаться вбок, чтобы прижать противника к фургону.
      Это было роковой ошибкой. Триш кинулась на него через прорезь в брезенте. Со всей силой она воткнула нож ему в спину, рухнула на землю и, как кошка, вскочила на ноги. Человек пошатнулся, затем замер на несколько секунд. Он медленно обернулся. Глаза горели бешеным огнем, рот был открыт.
      – Черная сука! Я срежу мясо с твоих костей! Триш попятилась. Она смутно помнила, как Пистолет оттолкнул ее и встал между ней и поверженным противником.
      Бородач смотрел на Триш, но сил уже не было, колени подогнулись. Не сводя с девушки ненавидящих глаз, он медленно опустился, протягивая к ней руку с ножом. Наконец упал лицом вниз. Пистолет выбил ногой нож из его руки, затем наклонился и выхватил стальное лезвие из спины.
      Человек вскрикнул.
      – Дерьмо! – пробормотал Пистолет. – Ублюдок еще не сдох.
      Дождь сменился моросью, но никто этого не заметил. Эдди стояла в глубине вагона и смотрела. Она не могла поверить, что Триш рискнула выскочить и нанести смертельный удар убийце. Тут до нее донесся крик, и она увидела бегущего Джона.
      – Эдди? – В его голосе было крайнее волнение. – Я слышал выстрел. Ты в порядке?
      – Мы да. Посмотри на Триш.
      Триш находилась в объятиях Пистолета. Уткнувшись лицом в его мокрую рубашку, она молчала и казалась спокойной.
      – Я знала, что это он, тот дьявол! Я не могла позволить ему зарезать тебя, Пистолет. Он… так озлоблен…
      – Радость моя. Ты меня чертовски напугала. Никогда так больше не делай! – грубо приказал он. – Я постою за нас обоих. Слышишь?
      – Я бы не позволила ему зарезать тебя, Пистолет, – повторила Триш.
      Она оставалась в его объятиях, пока Симмонс рассказывал Джону о происшедшем. Пистолет клял себя, что не усилил наблюдение.
      – Триш говорила, что он вернется. А я расслабился. – Он стиснул Триш. – Проклятый хищник все это время был у судьи в лагере.
      Джон опустился на колени возле человека.
      – Он еще жив!
      – С ним надо кончать! – Кровь Пистолета все еще кипела.
      Джон холодно посмотрел на Симмонса и сказал:
      – Нет, так не пойдет! Это было бы убийством.
      – Черт побери, Джон! Сукин сын намеревался стрелять. Ему все равно, в кого попадет, лишь бы добраться до Триш. Он пытался убить ее… дважды! Ему не жить!
      Джон пропустил мимо ушей этот взрыв ярости, не подав вида, как он потрясен, что тот собирался стрелять по фургону, где находились дети.
      – Сбрось подстилку, Эдди. Мы затащим его под фургон, чтобы не мок под дождем. – Джон отвязал и распахнул задний полог.
      – Полезай в фургон, моя храбрая милашка, – прошептал Пистолет Триш на ухо, поднял ее и отнес на место. – Переоденься в сухое. А мы с Джоном позаботимся об этой куче конского дерьма.
      Хантли, Пако, Колин и Клив появились как раз вовремя, чтобы помочь перенести раненого. Его поместили под фургоном. Клив осмотрел его и покачал головой:
      – Протянет час, от силы два. Нож попал в легкое. Мне предупредить тех, в другом лагере?
      – Пусть сначала умрет, – ответил Джон без всяких эмоций. – Потом они смогут забрать его и похоронить. Как лошади?
      – Немного встревожены, но держатся вместе. Что ж, это какой-то дерьмовый бродяга. Да, река впереди вышла из берегов, и так будет до утра.
      – Постараемся пройти как можно больше. Какие-нибудь грузы намокли?
      – Роли сейчас проверяет.
      Умирающий лежал в одиночестве под фургоном, ловя ртом воздух. Джон залез туда поговорить с ним, но не из сострадания.
      – Как ты ее нашел?
      – Было нетрудно. Потерял ее во Фрипоинте. Парни… сказали мне, что одна девка застрелила человека… и уехала с караваном. Знал, что это… она. Почти достал ее… однажды.
      – Реншоу?
      – Не спрашивал их… имен. Ха-ха-ха! Обещали мне… лошадь, если… принесу им ухо.
      – Кого-нибудь хочешь известить?
      – Никогда… не думал, что меня убьет чертова негритянская ведьма!
      Кровь тоненькой струйкой вытекла из уголка рта и исчезла в густой черной бороде.
      – Если бы ты попал в кого-нибудь из моей семьи, я б не стал ждать, пока ты умрешь. Я бы прикончил тебя на месте.
      – Хорошо говоришь. У тебя… духу бы не хватило. – Умирающий улыбнулся.
      – Ты пытался ее убить в Ван-Берене. Что она тебе сделала, ведь ты преследовал ее всю дорогу?
      – Она черная! И беглая! – Он нахмурился. – Никогда… никого не терял. Всегда ловил. Миссис Амелия была вынуждена… вернуть покупателю деньги, потому что сучка сбежала.
      – Война окончена. Рабы теперь свободны. На пепельно-бледном лице человека выделялись его глаза – в них был заметен нездоровый блеск. Губы скривились в усмешке.
      – У них не хватит ума… быть свободными! Тупые животные. Годны только… работать. Некоторые себя и не прокормят.
      – Слушай, ты, я давно не встречал такого жалкого дерьма, как ты. Если б ты не умирал, я тебя прибил бы прямо здесь.
      Умирающий насмешливо фыркнул, и изо рта потекла кровь.
      – Миссис Амелия пошлет кого-нибудь еще поймать эту… сучку.
      – Пусть попробует. Получат то, что и ты.
      – Я их ловил… ублюдков… метисов. Они это знали… Если бы я поймал ее, миссис Амелия Гектор получила бы все поместье, лучшие хлопковые делянки… на реке.
      – Триш ты не поймал. Это она поймала тебя. – В голосе Джона слышались презрительные нотки.
      – Я… никогда не подводил миссис Амелию. – Голос умирающего слабел.
      – На этот раз подвел.
      – Боже! Ненавижу этих белых негров. Они… такие… наглые… Мистер Дю Бойс потакал им. Он звал эту ведьму… Ля Триш… как будто она была благородной. – Он поднял костлявую руку и уронил на грудь.
      – Дю Бойс мертв?
      – Погиб на войне. Оставил поместье Гектору и этим… трем ублюдкам – белым неграм. Это было совсем неправильно… Бедная миссис Амелия. Я их поймал…
      Кровь хлынула у него изо рта. Глаза остались открыты.
      Джон подождал.
      Чтобы убедиться в его смерти, Джон опустил кончиком пальца одно веко. Оно осталось закрытым. Тогда он закрыл второй глаз и прикрыл лицо покойника его шляпой.

      Ветер разогнал облака, выглянуло солнце. Дождь смыл пыль с белых тентов над фургонами, и теперь они сияли.
      Колин отвел ребятишек к Биллу, пока мертвеца убирали из-под фургона. Эдди напомнила детям, чтобы поблагодарили Джона за подарки. Они же горячо расцеловали его. Джон был на удивление терпелив с ними. Когда они обращались к нему «папа», он открыто радовался и улыбался Эдди.
      Когда детей увели, Джон слово в слово повторил разговор с бородачом.
      – Как его звали? – спросила Эдди.
      – Я не догадался спросить его.
      – Это… Дэвид Блессинг. – Глаза Триш блестели. – Но так его звала только миссис Амелия. Мы, рабы, говорили «да, сэр» или «нет, сэр». Но за глаза звали его дьяволом.
      – Да, это имя такому мерзавцу подходит, – заметила Эдди и повернулась к Джону. – Значит ли это, что Триш принадлежит половина плантации?
      – Думаю, да.
      – Я не собираюсь туда возвращаться! – Триш возвысила голос. – Мне ничего не нужно. – Она обратила умоляющий взгляд к Пистолету. – Ты сказал, что у нас будет местечко…
      – Если ты пожелаешь. Триш была готова заплакать:
      – Я пойду за тобой, Пистолет. Пусть все достанется Гектору и старой Амелии. Работники их ненавидят и уйдут куда-нибудь. Пусть противный Гектор пособирает хлопок на солнцепеке до изнеможения, так что есть не сможет. – На ее губах появилась улыбка. – Надеюсь, он справится с сахарным тростником, свиньями и помоями.
      – Мы купим себе небольшой участок, радость моя. – Пистолет охрип от волнения. На миг он испугался оттого, что Триш может стать плантаторшей. – И будем спокойно жить.
      – Пистолет, я не вернусь ни в Орлеан, ни в Сэтинвуд. Я подумала, не отказываешься ли ты от… от…
      Пистолет схватил ее за плечо:
      – Я никогда не откажусь от своих слов. Только бы ты не пожалела потом о потере… всего этого.
      – Всех тех несчастных? И всех, кто смотрел на меня сверху вниз? Этого мне не жалко. Кроме того, Пистолет, ты обещал показать мне, как метать нож… чтобы мне было легче разговаривать с некоторыми. – Ей не удалось заставить его улыбнуться.
      – Я научу тебя. Господи, я так испугался за тебя, что чуть в штаны не наделал. – Когда до Пистолета дошло, что он сказал, лицо его покрылось яркой краской. Он почувствовал, как Триш, льнущую к нему, разбирает смех.
      – Если хоть на минутку можешь отвести глаза от Триш, Пистолет, нам следует решить еще одну проблему. – Джон говорил серьезным тоном, и внимание всех обратилось к нему. – Не думаю, чтобы кто-то, кроме нас четверых и Клива, знал, почему Блессинг преследует Триш. Кливу я рассказал после нападения на нее. Ему можно верить, он не проговорится. – Триш кивнула. – Вряд ли Блессинг поделился с кем-нибудь из другого лагеря. Он хотел, сделав грязное дело, смыться. Кажется, Блессинг был очень привязан к своей хозяйке и мечтал к ней вернуться.
      – Их было водой не разлить, – сухо заметила Триш.
      В разговор вступила посерьезневшая Эдди:
      – Все правильно. Как мы объявим судье, почему Блессинг преследовал Триш и дважды пытался убить? Ее прошлое – ее дело, а теперь, я думаю, еще и Пистолета.
      Джон с любовью посмотрел на жену. Эдди очень спокойно ко всему отнеслась. Она и сама только что чудом избежала смерти от рук маньяка. Ни крика, ни плача. Спокойная… и прекрасная. Господи, как же быстро она стала так много значить для него!
      Джон с трудом вернулся к теме разговора:
      – Я согласен, дорогая. Почему бы не сказать, что Блессинг был одержим мыслью о ней. Это ведь своего рода правда. Они подумают, что он, покоренный красотой Триш, преследовал ее. А когда она не пожелала иметь с ним дело, это свело его с ума.
      – Согласен. – Пистолет улыбнулся Триш. – Я-то знаю, как она может свести с ума.
      – У некоторых его и не было, поэтому и беспокоиться нечего. – Триш эффектно вздернула подбородок и искоса взглянула на Пистолета.
      Пистолет Симмонс, медвежий увалень, был глиной в руках этой девушки. Джон изумленно покачал головой:
      – Дайте я скажу одну вещь, и кончим с этим. Триш, когда ты доберешься до Нью-Мексико, найдутся люди, очень немногие, которых будет интересовать, чистокровная ты или белая. Но многие белые там наполовину индейцы или мексиканцы. Выходи замуж за Пистолета. Будь счастлива и гордись собой.
      Как будто тяжесть свалилась с плеч Триш. Ее глаза засверкали. Пистолет смотрел на нее, как на драгоценное сокровище. Из них получится отличная пара, если не прибьют друг друга. При мысли об этом Эдди подавила смех.
      Джон решил, что из жены вышел бы неважный игрок в покер. Он мог прочитать любую мысль по выражению ее лица. Эдди посмотрела на мужа, и он ощутил, как на душе потеплело. Взглянув на солнце, Джон понял, что еще не скоро им представится возможность побыть вдвоем.
      – Я осмотрел карманы Блессинга. Было немного денег и бумаги, ничего интересного. Но вот это… – Джон вытащил из кармана тяжелые золотые часы. – На них выгравировано имя Поля Дю Бейса. Я подумал, они должны достаться Триш.
      – Папины часы. – Триш схватила их. – Он давал их мне, когда приходил повидать меня и маму. – Подержав часы в руках и налюбовавшись ими, она нажала кнопку. Крышка распахнулась, и Триш прочитала надпись на ее внутренней стороне: «Я всегда буду любить тебя». – Это однажды написала мама, когда папа забыл часы у нас в доме. Он был… так доволен. – Триш смотрела вдаль, ее взор затуманился от воспоминаний о счастливом прошлом.
      Джон поймал взгляд Эдди:
      – Нужно заделать дыры в тенте. Пойдем, жена. Оставим влюбленных наедине. Я должен послать кого-то к Ван-Винклю, чтобы Блессинга забрали и похоронили.
      Триш и Пистолет, занятые часами, не заметили, как Джон с Эдди удалились.
 
      По выражению лица судьи Эдди стало ясно: он намерен всерьез разобраться в происшедшем инциденте, ведь убит один из его людей. Она не ожидала, что Ван-Винкль и Форсайт явятся вместе с людьми, приехавшими за телом.
      Джон и Пистолет чинили фургон, когда показались судья, капитан и еще двое парней. Рядом шла лошадь без седла. Они спешились. Капитан наклонился и снял шляпу с лица убитого.
      – Это Гопкинс, – сказал он судье. – Один из тех, кого мы наняли совсем недавно.
      – Его имя не Гопкинс, – перебил Джон капитана. – Это Дэвид Блессинг.
      – Откуда ты знаешь? Это он тебе сообщил?
      – Нет. Сказала Триш, падчерица моей жены.
      – Падчерица? – Капитан переводил взгляд с Триш на Эдди и обратно.
      – Да, падчерица, – мягко повторил Джон. – У вас есть какие-то вопросы?
      Форсайт покачал головой.
      – Откуда она это знает? – спросил судья.
      – Он выслеживал ее… около года. Это он пытался убить ее тогда в Ван-Берене.
      – Почему?
      – Посмотрите на нее и на него.
      – Перестаньте говорить загадками. Здесь кто-то убил одного их моих людей, и я хочу знать, почему.
      – Он вознамерился заполучить ее, а она этого не хотела.
      – Мне кажется, судья, все понятно. – Форсайт спешил удалиться.
      Эдди не сводила с него глаз. По лицу капитана стекал пот.
      «Будь она проклята!»
      – Я доложу обо всем командиру крепости. Кто из вас убил его? – Ван-Винкль посмотрел на Джона, затем на Пистолета.
      – Это сделала я. – Триш заговорила, опередив мужчин. Она отошла от фургона и, уперев руки в бедра, обратилась к ним: – Я уделала эту кучу дерьма! И очень рада. Пырнула гада в спину. Отомстила ему за тех ребят, что он убил.
      – Триш… – мягко прервала ее Эдди. Она боялась, что девушка наговорит слишком многое.
      – Миссис Эдди, это сделала я и очень рада. Мне наплевать, что подумает этот надутый индюк.
      Пистолет улыбнулся.
      А судья кипел от ярости. Конечно, вряд ли кто-то называл его раньше «надутым индюком». Ван-Винкль с большим трудом пытался сохранить достоинство.
      – Как тебя зовут, девушка? – Судья вытащил карандаш, конверт и начал писать на его обороте.
      – Триш.
      – Дальше?
      – Триш Гайд. Пишется Г-ай-д, – быстро вмешалась Эдди, глядя прямо в глаза капитану. Она заметила, как он сжал кулаки, и обрадовалась.
      «Эдди все еще думает, что капитан – ее погибший муж», – понял Джон.
      – Как долго ты знала Гопкинса… хм, Блессинга? Он тобой увлекся? – Требовательный голос судьи прервал мысли Джона.
      – Этот вопрос необязателен, и вы это знаете. – Джон говорил коротко, при этом смотрел на Пистолета в надежде, что тот не раскроет рта. – Блессинг последовал за ней в Ван-Берен. Там он едва не убил ее. Когда вы его наняли, у него снова появился шанс добиться своего.
      Не обращая внимания на слова Джона, Ван-Винкль продолжил допрашивать Эдди:
      – Ее папаша погиб на войне?
      – Да. – Эдди смотрела на капитана. – Его звали Керби Гайд.
      Разговор стал очень напряженным. Только Эдди, Джон и Форсайт понимали, куда она клонит.
      – Хорошо. Вытаскивайте его оттуда. – Судья убрал обратно в карман конверт и карандаш.
      Люди судьи зашли за фургон и вытянули подстилку, на которой лежало тело. По предложению Джона они завернули убитого в брезент. Пока этим занимались, капитан загородил своей лошадью Эдди от других людей. Он схватил ее за руку:
      – Если перебежишь мне дорогу, Эдди Фей, то пожалеешь! – И отступил от остолбеневшей женщины.
      До этого момента Эдди не была абсолютно уверена, что этот человек – Керби. Рассказ Джона и письмо, хранившееся у него, убедили ее, что она, возможно, ошиблась. Капитан просто похож на Керби – редкое сходство, одно из причуд природы.
      У Эдди онемели ноги, и холод сковал сердце. Почему она вышла за этого бессердечного человека? «Эдди Фей». Тот Керби подшучивал над ней, прочитав полное имя Эдди на вышивке, сделанной матерью, когда она была ребенком. Эта реликвия все еще хранилась в ее сундуке.
      Эдди вернулась в фургон. Ей не хотелось снова говорить с Джоном. Но как поступить? Нельзя же прожить остаток жизни, не будучи уверенной в том, что человек, которого она полюбила всем сердцем, – ее законный муж. Эдди прижала ладонь к животу: «Наши дети будут… незаконными».
      – Вы тут, миссис Эдди? – Триш влезла в фургон. – Ну, они уехали. Судья разбит, да? Все вышло не по его. – Она надула щеки. – Настоящий индюк. – Триш наклонилась и заглянула Эдди в лицо. – Вы устали, да, миссис Эдди?
      – Наверное. В последние дни было столько волнений.
      – Отдохните. Я присмотрю за малышами.
      – Спасибо, Триш. Дай мне часок, и я буду в порядке. – Эдди закрыла глаза. Она сомневалась, будет ли вообще когда-нибудь в порядке.
 
      Капитан Кайл Форсайт почти заболел от бешенства. Он поручил лейтенанту Шипли похоронить Блессинга. Вырыли могилу в том месте, где земля не так пропиталась дождем. Тело было все еще завернуто в брезент. Когда судья прочитал молитву, холмик прикрыли веткой дерева.
      Вернувшись в лагерь, Кайл направился прямо в фургон, который он делил с лейтенантом Шипли. Их подчиненные обитали в другом фургоне. До похорон лейтенант играл в карты с двумя солдатами и возницей. После погребения Шипли ушел продолжать игру. Кайл очень обрадовался – он хотел побыть в одиночестве. Ему надо было подумать.
      Он сел на узкую койку, служившую ему постелью, положил голову на руки и уставился в пол.
      Если не остановить ее, эта проклятая баба разрушит все его планы.
      Ферма стала для него тем местом, где можно было переждать. Соблазнить Эдди оказалось так же легко, как свалить сухое дерево. Деревенская девочка никогда не слышала ласковых речей. Она потеряла голову и раскрылась словно спелая дыня. Чтобы задержаться на ферме до возвращения в Иллинойс, он позволил затащить себя к священнику. Что это был за фарс!
      Черт! А теперь удача уплывала от него. Этот проклятый бродяга заявился во Фрипоинт и нашел Эдди. Зачем он на ней женился? Если хотел переспать, то нужно было только поласковее поговорить с ней. Его не очень задело, что «вдова» горевала по «мужу» только несколько недель и вышла за другого.
      Кайл не знал, откуда явилась Триш, но, Господи, хорошенькая. Синди позеленела бы от зависти, увидев ее. Стоило ему посмотреть на девушку, как он возбудился, но Эдди сбила его с толку, заявив, что фамилия девушки Гайд. Черт бы ее побрал! Она хочет его перехитрить. Что теперь делать? Он должен все отрицать, отрицать и снова отрицать. Ее слово будет против его.
      Он не позволит кому-либо или чему-либо встать между ним и Синди.
      Кайл поднялся, умыл лицо, причесал волосы и отправился к Синди. Добравшись до фургона, постучал в дверь.
      – Кто там?
      – Это я, Кайл.
      – Впусти его, Иви, и выйди.
      – Да, мэм.
      Служанка открыла дверь и выскользнула наружу.
      Кайл вошел и задвинул за собой засов. Через открытое окно врывался прохладный ветерок, но все равно внутри стоял восхитительный запах. На Синди было свободное платье с завязками на шее. Она отложила книгу.
      – Привет, моя сладкая красавица. – Он долго смотрел на нее, стоя спиной к двери.
      – Я соскучилась по тебе.
      – И я по тебе. Твой дядя задает работку. Синди протянула к нему руки.
      – Не будем терять времени, – прошептала она. Кайл сел рядом и притянул ее к себе, так что она легла к нему на колени.
      – Я долго ждал. Мне нужны твои сладостные поцелуи, и пусть твой дядя ломится в дверь. – Он зарыл лицо меж ее грудей и, раскрыв ворот платья, прошелся языком по нежной коже. – Ммм… ты вкусненькая, хочется слопать.
      Она игриво вскрикнула, обняла его за шею и прижалась к нему.

      Джон ехал впереди каравана, стараясь выбросить из головы тяжелые думы. Он внимательно изучал окрестности. Его опытный взгляд замечал все: и облачко пыли, и испуганных животных, и стайки птиц. Среди трав и дубовых рощ попадались хлопковые делянки, что говорило о присутствии человека в этой необъятной прерии.
      Он ждал рассвета, чтобы перевести караван через вздувшийся от дождя поток. К счастью, дно было каменистым, и особых трудностей не ожидалось. Позже, когда они добрались до впадающих в Норт-Канейдиан широких ручьев, дно которых было песчаным, погонщикам пришлось запрячь быков в грузовые фургоны.
      Поскольку они задержались с выездом, Джон решил не отдыхать и двигаться до заката дня. Он послал Пистолета предупредить повара об изменении расписания.
      Эдди не выходила у него из головы.
      В прошедшую ночь в первый раз после женитьбы она не спала в его объятиях. Он мечтал о сладостном миге, когда тело растворится в теплоте женской плоти, о запахе ее волос, о нежных поцелуях и шептаниях перед сном. Эдди не только возлюбленная и жена, но и друг. Они во многом друг другу признавались, но когда он сказал, что убил Керби Гайда, его имя больше не произносилось. Этот человек встал между ними, эта мысль была просто невыносима.
      Эдди сначала постелила им, как всегда, под фургоном, но потом спросила, не будет ли он возражать, если она ляжет с Триш и детьми. Джон было решил, что Эдди не хочет спать там, где только что убили человека. Но потом понял: она до сих пор верила, что является женой другого.
      Джон окинул взглядом фургоны, растянувшиеся на милю. За ними следовали два стада – его и судьи.
      Завтра они достигнут водопада Веббер и расстанутся с отрядом Ван-Винкля. Джон должен пересечь Арканзас-Ривер и следовать вдоль Норт-Канейдиан. Судье предстоит двигаться вдоль Арканзас-Ривер к северу до крепости. Так планировалось. Но теперь он понял, что проблему с Эдди и Форсайтом нужно решить сегодня или никогда.
      Иначе тень недоверия ляжет между ним и женой. Он выругался. Следовало все расставить по местам.
      Не было еще пяти, когда Джои отдал приказ запрягать. Потом животные тянули десять часов подряд с получасовым перерывом на отдых. Оставив караван на Клива, Джон направился к отряду Ван-Винкля. Его лагерь готовился к ночевке.
      Джон осадил лошадь перед капитаном Форсайтом. Указав на хлопковую делянку в четверти мили от них, он сказал:
      – Будь там через полчаса.
      – Какого черта?
      – Хочу выяснить, что происходит между тобой и моей женой.
      – Между нами ничего нет. Я… никогда ее раньше не видел.
      – Ты лжешь. Приходи, или я приведу сюда Эдди, и мы расскажем то, что знаем, судье и его племяннице.
      – Будь ты проклят!
      – Сам будь проклят за то, что сделал с Эдди!
      – Хорошо. Я приду.
      Джон кивнул и поехал обратно в свой лагерь.
 
      Эдди была глубоко несчастна. Теперь она точно знала, что Кайл Форсайт под именем Гайда явился на ферму, женился на ней и стал отцом их ребенка.
      День тянулся очень долго. Пересечь вздувшийся ручей оказалось непросто, хотя возница и полагал, что это пустяки. Тем не менее Эдди беспокоилась за детей, тревожилась за Колина, едущего в фургоне впереди них.
      Во время короткого отдыха они попили воды и Эдди раздала всем леденцы, настояв, чтобы даже Триш и Хантли попробовали.
      – Стыдно, мэм, переводить на меня такое, – возразил Хантли со свойственной ему медлительностью. – Это бы малышкам.
      – Леденцов полно, и они помогут тебе дотянуть до ужина.
      Видя, что Эдди чем-то озабочена, Триш старалась занять детей. Она бросала встревоженные взгляды на подругу, которая сидела и глядела на животных, тяжело тянувших фургон.
      Мысли Эдди все время кружились вокруг событий, приведших теперь к создавшемуся положению. Когда Джон дал ей письмо, взятое у убитого им человека, он был уверен, что капитан – не Керби Гайд. Тогда Эдди немного сомневалась, но она могла бы с ним жить.
      Теперь же вынуждена сказать ему, что их брак недействителен. Ее настоящий муж – капитан Кайл Форсайт, которого она знала как Керби Гайда.
      Эдди поблагодарила Бога, когда последовал приказ заворачивать.
      Пока фургоны становились в круг, она расчесала волосы и уложила их. Затем все выбрались наружу. Приятно было размять ноги. Дети стали гоняться друг за другом, а Эдди смыла пыль с лица и рук и собиралась пойти на кухню.
      Джон подъехал на своем жеребце:
      – Триш, Колин проследит за Диллоном и Джейн Энн. Ты сможешь помочь Биллу с ужином? Эдди отлучится.
      – Куда мы идем? – Эдди повернула к нему взволнованное лицо.
      Джон посмотрел на нее. Она была прекрасна, но не поэтому он потерял голову и по уши влюбился в нее. Его покорила ее внутренняя красота. Когда она состарится, то будет такой же красивой, как и сейчас. Джон не сомневался, что с течением времени Эдди станет ему еще дороже.
      – Джон…
      Он вытащил ногу из стремени:
      – Становись сюда, дорогая, и я тебя подниму. Нам надо немного проехаться.
      – Мы не можем пройтись пешком?
      – Нет, милая. Давай, я не дам тебе упасть. Все еще волнуясь, она послушалась. Он поднял ее и усадил рядом с собой. Эдди обняла его за поясницу и прижалась к нему. Его руки сомкнулись вокруг нее, укрывая и защищая от всего. Она была чертовски хороша. Ему отчаянно хотелось поцеловать ее, но с этим следовало подождать.
      Иногда необходимо быть жестоким, чтобы избавиться от сомнений и подозрений.
      Он развернул лошадь, и они поехали в сторону хлопчатника. Джон понимал тревогу жены. Он хотел сказать ей, что, даже будь Форсайт на самом деле Гайдом, они бы нашли способ сохранить семью. Джон подумал, что он мог бы убить капитана и тогда всем их тревогам пришел бы конец. Но быстро отогнал эту мысль. Он не смог бы хладнокровно убить отца ее ребенка.
      Джон пустил коня рысью, спеша покончить с неприятным делом. Эдди щекой прижалась к его плечу, ее длинная медового цвета коса свесилась через руку Джона.
      – Когда мы доберемся до дома, я подберу тебе славного жеребца и мы поедем в горы. В это время года там прекрасно.
      – Мне нужно с тобой поговорить.
      – Я знаю, милая. Мы почти на месте. Джон остановил коня в тени. Он посмотрел на жену, приподнял ее подбородок и заглянул в фиолетовые глаза, которые поразили его еще тогда, в лавке. Джон склонил голову и прижал губы к ее устам. Поцелуй был долгим. Глаза Эдди начали затуманиваться.
      – Я должен был это сделать, – сказал он хриплым голосом и поправил у нее над ухом выбившуюся прядь. – Прошлую ночь я провел без сна. Ты была не со мной.
      – Мне не хватало тебя…
      Джон приподнял ее в седле и опустил на землю. Он заметил, как из лагеря судьи выехал всадник и направился в их сторону. Зная, что у него мало времени, Джон схватил ее за плечи и заглянул прямо в глаза.
      – Эдди, любовь моя, верь мне: я хочу, чтобы ты и дети были со мной независимо от того, законен ли наш брак. Ты моя жена. Никто не заберет тебя от меня. Едет капитан Форсайт. Мы должны все выяснить, прежде чем уедем отсюда, даже если мне придется вытрясать из него признание.
      Она покачала головой:
      – И что… тогда?
      – Потом мы отправимся домой в Нью-Мексико. Капитан слез с лошади и привязал поводья к кусту на такой высоте, чтобы животное могло легко щипать траву. И тут в Эдди проснулся дух бойца. Она отошла от Джона. Были вещи, которые нужно делать самой. Гнев, направленный против ухоженного янки, захлестнул ее. Он придал ей силы и укрепил решимость заставить его признаться, кто он на самом деле, чтобы они могли решить, что теперь делать.
      – Привет, Керби, – сказала Эдди, когда капитан повернулся к ним.
      – Мадам, мое имя Кайл Форсайт.
      – Очень хорошо, я буду звать тебя так, Кайл. Откуда ты знаешь, что меня зовут Эдди Фей?
      – Я не знаю этого.
      – Вчера ты назвал меня Эдди Фэй. Ты сказал, что если я перебегу тебе дорогу, то пожалею.
      – Я ничего такого не говорил, мисс Толлмен.
      – Подожди-ка. Да я тебя прибью за то, что ты угрожал моей жене, – сказал Джон.
      – Она ошибается. – Капитан густо покраснел.
      – Я не ошибаюсь, Керби… ах, Кайл. Мне ничего от тебя не надо, кроме признания, кто ты на самом деле.
      – Я уже сказал. – Он повернулся к ним спиной и сложил руки на груди.
      – Керби, неужели для тебя ничего не значит увидеть сына, этого милого мальчугана. А ты ему понравился.
      Ответа не последовало.
      – В этом мальчике вся моя жизнь. Я даже не могу тебя ненавидеть за то, что бросил меня выживать одну в ту длинную холодную зиму, ведь ты дал мне его. Мы с ребенком погибли бы, если бы не девушка, такая щуплая, что ветер мог ее подхватить. Она стерла себе пальцы до костей, обслуживая нас.
      Молчание.
      – Мое сердце не разбилось, когда ты не вернулся домой с войны. Я боялась тебя. Я догадывалась, что ты за человек, еще до того, как ты меня покинул. Но все же я не хотела твоей смерти.
      Капитан оперся о свою лошадь и продолжал молчать.
      – Я могу доказать, что ты – Керби Гайд. – Он обернулся к ней. – У тебя на подбородке под бородой родинка.
      В ответ на это капитан опустил руку, сжатую в кулак, на седло.
      – Я заставлю тебя побриться, и мы докажем, что ты – не Керби, – вступил Джон.
      Кайл потерял контроль над собой. Его привлекательное лицо исказилось от гнева и раздражения.
      – Чего, черт бы вас взял, вы хотите от меня?
      – Думаю, это очевидно. Если ты – Керби Гайд, то должен объясниться с Эдди.
      – Хороши! – закричал капитан. – Я жил под именем Керби Гайда, Кента Вуда и некоторыми другими. Но мое настоящее имя Кайл Форсайт.
      Эдди прислонилась к Джону и закрыла глаза. Он обнял ее и прижал к себе:
      – Если ты, Форсайт, через минуту не начнешь рассказывать, я изрежу твою шкуру на полоски и развешу их на кусте.
      – Можешь попробовать, – ухмыльнулся Кайл. – Я умею вести приятную беседу с дамами, но не обучен грязным дракам. Джентльмены не увлекаются подобным спортом.
      – Что привело тебя на ферму, Керби? – Голос Эдди был тих и спокоен. – Зачем ты сыграл со мной такую жестокую шутку?
      – Дьявол! – Его холодные голубые глаза впились в Эдди. – Ты всегда жила в бедности, так что не знаешь, что такое – быть богатым аристократом и вдруг стать бедняком.
      – Нет, откуда мне знать.
      – Я получил образование, достойное Форсайта, что очень пригодилось, когда я обратился за офицерским патентом. Всю жизнь я учился быть джентльменом.
      Джон презрительно фыркнул. Глаза Кайла остановились на нем.
      – Ты думаешь, что я ничтожество. Моя мать в жизни не запачкала рук. Сестра рыдала, если ей приходилось дважды надевать одно платье. Я был вынужден жениться на ворчливой суке с лошадиной мордой, чтобы они могли жить подобающим образом.
      – Ты женился на ней, до того как вступил в брак со мной?
      – Да. Славу Богу. Она мертва. Эта женщина превратила мою жизнь в ад! – Его лицо пылало ненавистью. Сердце Эдди бешено забилось.
      – Ты все время лгал, так ведь? Ты никогда не вступал в армию Арканзаса?
      – Черт побери, конечно нет! Думаю, ты не успокоишься, пока не услышишь всю подноготную моей жизни.
      – Как раз для этого мы здесь. – Джон прижимал Эдди к своей груди, как бы защищая ее.
      Казалось, капитан не мог стоять спокойно. Он ходил взад и вперед, не глядя на них. Иногда ударял кулаком по ладони или издавал презрительный фыркающий смешок.
      – За несколько месяцев до того, как разразилась война, я был вынужден покинуть Вандалию, чтобы избежать скандала. – Казалось, он нисколько не смущен этим признанием. – Я уже обратился за патентом, а пока решил нанести визит дяде в Джонсборо. Однако дядя не захотел бесплатно содержать племянника – он заставил меня работать. Черт, я не был приучен поднимать мешки с мукой, тюки с хлопком и ведра с сиропом, но я делал это, и делал хорошо.
      Он поглядел на Эдди.
      – У меня никогда не было проблем с женщинами. Нужно было только вовремя унести ноги. И я не виноват в том, что глупая городская девчонка задрала юбки, стоило мне поманить пальцем. К тому же ей пришла в голову сумасшедшая мысль, будто я должен на ней жениться, поскольку трахнул ее.
      Услышав грубое слово, Эдди закрыла глаза.
      – Ночью я покинул Джонсборо. Ехал на возу с сеном в компании черномазого. Во Фрипоинте я услышал о женщине, которая живет одна на ферме в нескольких милях от города.
      Это была отличная идея – провести там какое-то время. Эдди Фэй, соблазнить тебя оказалось пару пустяков. – Кайл чувствовал, что терять ему нечего. Он следил за Эдди, но лицо ее было непроницаемо. Кайл пожал плечами. – Я позволил тебе затащить меня к священнику.
      – Какой же ты подонок, Керби, – сказала Эдди.
      – Допустим. Но при сложившихся обстоятельствах я сделал то, что надо было сделать. Я сломал себе голову, думая, как бы без шума убраться. О наборе в войско Арканзаса я услышал от старика Кэша в его лавке. Это был выход из затруднительного положения. Я «записался» в тот день, когда получил письмо от сестры, что меня больше не ищут братья той леди, которую я вроде бы изнасиловал. Дама сбежала в Сент-Луис с женатым барабанщиком. Я оставил Фрипоинт, вернулся в Иллинойс, получил патент и хорошую работу.
      – Настоящий герой, – сухо заметил Джон.
      – По крайней мере я не погиб, – рассмеялся Керби. Его лицо пылало. Он искренне верил, что его будущее висит на волоске, поэтому отбросил всякую осторожность. – Я встретил Синди Рид через шесть месяцев после окончания войны. У нее есть все, о чем я мечтал: богатство и красота. Имеются и нужные связи. Она подарок для такого амбициозного офицера, как я. Я совершил одну глупость – остановился в Джонсборо по пути в Форт-Смит, где должен был встретить Ван-Винкля и Синди. Дядя Керби передал мне письмо от Эдди.
      – Дядя Керби?
      – Еще одна глупейшая ошибка. Когда я попал на ферму, то назвался Керби Гайдом.
      – Появление сына для тебя ничего не значило? – спросила Эдди, стараясь сохранить спокойствие.
      – Если честно, нет. Я разбрасывал семя, не задумываясь, как и большинство мужчин.
      Вот тут Эдди и потеряла самообладание. Она отвесила ему звонкую пощечину. Все оцепенели. Эдди никогда ничего подобного не делала, и этого от нее никто не ожидал.
      – Ну что, тебе полегчало? – спросил Кайл, не двигаясь. Когда она не ответила, он продолжал: – Мне кажется, общение со мной раскрывает такие черты характера женщины, которых они у себя даже не подозревают.
      – Ты был там в ту ночь, когда я прикончил конфедерата, – сказал Джон, оттаскивая Эдди от капитана.
      – Да. Когда ты приказал обыскать убитого, чтобы узнать его имя, удача свалилась прямо мне в руки. Керби Гайд должен был исчезнуть. Я вытащил письмо из своего кармана и отдал тебе.
      Глаза Джона сузились, вглядываясь в лицо Керби.
      – Ты не похож на того человека.
      – Усы и борода меняют внешность. – Он указал пальцем на подбородок. – Я узнал тебя, встретив в гостинице в Ван-Берене. Те же шляпа, одежда, длинные черные волосы. Когда утром снова увидел тебя, с тобой была Эдди. – Он сухо засмеялся. – И я подумал: «Ну, Кайл, если ты и теперь выберешься, то заслуживаешь медали». Знаешь, Эдди, это было сильное ощущение – узнать, что моя «вдова» не горевала по мне особо долго.
      Эдди чувствовала, что задыхается. Губы сами собой сложились в высокомерную усмешку.
      Джон обнял ее за плечи и отодвинул в сторону. Прежде чем они поняли его намерения, кулак врезался Кайлу в лицо. От удара капитан изогнулся назад, а затем тяжело плюхнулся на землю. Кайл ощупал разбитую губу:
      – За что?
      – За то, что бросил мальчугана – твое семя, что так безумно разбрасываешь кругом.
      Кайл поднялся, вытащил носовой платок и прижал к губе. В тот же миг, когда платок вернулся в карман, каменный кулак Джона снова заехал ему в лицо. От удара голова Кайла отшатнулась, и он опять рухнул. Кровь хлынула из носа. Лежа на земле, он прижал платок к лицу:
      – Черт побери! И долго так будет продолжаться?
      – У меня нет времени выдать тебе то, что ты заслужил. Скоро стемнеет. Но это тебе за того конфедерата в могиле возле Джонсборо. Его близкие никогда не узнают, что с ним случилось.
      – Ради Бога, этот человек хотел убить тебя.
      – Он такой же, как все. Некоторые отнимают жизнь. Другие, как ты, ломают жизнь.
      – Черт, я же никого не убивал.
      – Джон. – Эдди коснулась его руки. – Не надо, он все равно ничего не поймет. Не могу поверить, что я замужем за этим куском падали.
      Кайл встал на ноги, с тревогой глядя на Джона:
      – Я не женат на тебе! Ты что, думаешь, я свяжу себя с деревенской бабой, которая не отличит кольца для салфетки от очка мула?
      Эдди придержала руку Джона, готовую к удару. Ее сердце отчаянно билось. Интенсивно она прижала руку к горлу:
      – Что ты имеешь в виду? Ты сказал, что твоя жена умерла.
      – Это так. Она покончила с собой в день моего возвращения в Вандалию. Думала, будто я к ней вернусь. Так что, когда мы с тобой сочетались, я был женат на той суке.
      – Ох… – Эдди облегченно вздохнула. – Ох, – повторила она и упала на руки Джона.
      Открыто равнодушный к ее чувствам, Кайл снял с седла фляжку и смочил платок, которым он стирал кровь со своего лица.
      – Полагаю, из мести ты пойдешь к судье и все расскажешь, – сказал Кайл, оттирая мундир.
      Ему ответил Джон:
      – Нет. Я думаю, ты и судья заслужили друг друга, мне жаль его племянницу.
      Кайл фыркнул:
      – Не надо. Синди сама о себе может позаботиться, у нее повадки барракуды.
      Эдди подняла на Джона недоумевающие глаза.
      – Рыба-людоед, – объяснил он.
      Эдди снова повернулась к Кайлу. Какая же она была слепая, что поверила этому человеку!
      – Кайл Форсайт. – Эдди покачала головой. – Покуда я жива, не хочу ни видеть тебя, ни слышать. – По выражению ее лица и тону обоим мужчинам стало ясно, что она продумала каждое слово.
      Кайл пожал плечами:
      – По мне, лучше не придумаешь. – Он шагнул к лошади, взял поводья и приготовился влезть в седло. Его остановил голос Джона:
      – Еще одна вещь.
      – Что теперь?
      – Держись подальше от Диллона. Не подходи близко к нему, не говори с ним или о нем. Если сделаешь это, я убью тебя.
      – Годится, – подтвердил Кайл и сел в седло.
      – Маленький совет ради вашей безопасности. Когда мы завтра расстанемся, гоните фургоны весь световой день и даже дольше. Доберетесь до крепости, не покидайте ее, пока не соберете приличный эскорт.
      – Это сколько же?
      – Чем больше, тем лучше, но не менее пятидесяти.
      – Спасибо. – Кайл поднял руку в полуприветствии, повернул лошадь и ускакал.
      Эдди, стоя в объятиях Джона, смотрела, как Кайл съезжает вниз по склону в сторону лагеря. Она была вымотана, но счастлива, что все закончилось. Джон посмотрел ей в глаза:
      – Ты никогда не была замужем за ним. Даже если бы он был свободен в то время, не уверен, что ваша женитьба законна.
      – Ты, наверное, считаешь меня дурой, что я позволила ему…
      – Я ничего подобного не думаю. Форсайт – проныра и воспользовался моментом. Думаю, теперь он почти забыл об этой истории. Теперь может сосредоточится на том, чтобы разбить жизнь еще кому-нибудь. Надеюсь, что это будет Ван-Винкль.
      – Никогда не думала, что человек может быть столь эгоистичным и самовлюбленным.
      – Таких полно.
      – Ты думаешь, Диллон… пойдет в него?
      – Конечно нет. Мы научим его уважать других людей. Он теперь мой сын. Диллон Толлмен. Я бы не хотел, чтобы имена Гайда или Форсайта упоминались в нашей семье.
      Эдди обняла его:
      – Я люблю тебя.
      – И я люблю тебя, миссис Толлмен. Не могу дождаться, когда мы окажемся в нашей постели под фургоном. Я хочу, чтобы ты забеременела до приезда домой.
      – На этот раз я не буду в одиночестве.
      – Упряжка мулов не оттащит меня от тебя, когда ты будешь рожать. Я буду первым, кто примет его… или ее.
      Эдди с любовью посмотрела в глаза мужа. Ее пальцы расправили его мягкие усы.
      – Я была так… несчастна прошлой ночью. Он нежно улыбнулся:
      – Я рад. Было бы ужасно, если бы страдал только я. Поцелуй меня, милая.
      Они замерли, прижавшись друг к другу. Над их головами пересмешник опустился в гнездо. Они стояли так, пока свет на западе не погас, а жеребец Джона, съев всю траву в пределах досягаемости, стал фыркать и ударять копытами о землю. Над полевой кухней зажглись фонари. Осветился и фургон Эдди, где Триш укладывала детей.
      – Ты пропустила ужин, – пробормотал Джон в ее набухшие от поцелуев губы.
      – Не важно. Я голодна по чему-то другому. – Она рассмеялась, уткнувшись ему в щеку. – Прохожий, давай. Тебе придется потрудиться, если хочешь, чтобы я забеременела к приезду домой.

      Через восемьдесят восемь дней после того, как Эдди покинула ферму в Арканзасе, она подъезжала к своему новому дому в горах северного Нью-Мексико. Джон страстно жаждал познакомить Эдди с родителями. Они ехали по густо поросшей лесом долине к Лосиной горе. За ними в другом фургоне следовали Триш и Пистолет.
      Под жарким солнцем в форме подковы стоял большой глинобитный дом с множеством комнат. При нем имелся дворик. Эдди захлопала в ладоши, восхищенная открывшимся видом. Дом и двор окружены крепкой булыжной стеной.
      Тяжелые деревянные ворота гостеприимно распахнуты.
      Когда Джон вылез из фургона, из дома выбежала высокая стройная женщина. Раскинув руки, он бросился ей навстречу.
      Заливаясь смехом, она упала ему в объятия. На солнце сияли густые, золото с серебром, волосы, собранные на затылке. Юбка доходила до середины голени, на ногах мягкие кожаные мокасины. Джон подбросил ее в воздух. Она радостно взвизгнула.
      Эдди перевела взгляд на улыбающегося мужчину, стоявшего рядом. Он был одет, как Джон; в его длинных волосах проблескивала седина. Женщина отступила, и мужчины, пожав друг другу руки, обнялись. Они были одного роста, хотя старший, пожалуй, тяжелее. Эдди подумала, что так будет выглядеть Джон через тридцать лет. Когда они подошли к фургону, Эдди расправила юбку своего лучшего платья; она хотела понравиться родителям Джона.
      – У меня для тебя сюрприз, Эми.
      – Это не сюрприз, мошенник. – Ее молодой голос и задорный смех контрастировали с серебром волос. – Ты, наверное, забыл, что послал к нам Ансельмо два дня назад? Ему не терпелось сообщить новости, и мы едва дождались встречи с новой дочерью, так, Рейн?
      Джон помог Эдди спуститься. Приобняв ее, он гордо представил ее родителям:
      – Это Эдди. Эдди, это мои родители, Эми и Рейн Толлмен.
      От их радушия глаза Эдди наполнились слезами. Эми обняла ее с улыбкой, а Рейн с чувством пожал ей руку.
      – Ансельмо не сказал, что у вас теперь еще два внука и внучка?
      На его лице сияла самодовольная улыбка. Джон полез в заднюю часть фургона, где прятались, как он и велел, дети – сюрприз для их новой бабушки.
      Эми вскрикнула от радости и кинулась помогать Джону снимать вниз ребят.
      – Это Колин. Па, у него классные руки. Он хорошо работал весь маршрут.
      Колин протянул руку Эми, но она не обратила на это внимания и обняла его. Рейн поздоровался с мальчиком и встал рядом с ним.
      – Это Джейн Энн. – Девочка вцепилась в куколку, подаренную Джоном. Ее испуганный взгляд отыскал Эдди, та ей кивнула, и тогда она позволила Эми приласкать себя.
      – О, девчушка! Какая ты красивая.
      – Этот мошенник – Диллон. – Джон посадил мальчика к себе на плечи.
      – Меня зовут Диллон Толлмен, – гордо объявил Диллон. – Мне четыре. – Он выставил четыре пальца.
      – Почти, – добавил Джон, широко улыбаясь. Эми захлопала в ладоши:
      – Я долго этого ждала. Ты все сделал правильно, правда, Джонни?
      – Конечно, мам. Ты сомневаешься?
      Подъехали Триш и Пистолет, их тоже тепло встретили.
      – Мы задержались в миссии, чтобы эти двое поженились, – объявил Джон.
      – Сегодня вечером мы устроим большой праздник. – Эми повернулась к мужу. – Рейн, у нас всего хватит?
      – Да, любовь моя. – Рейн засмеялся и провел пальцем по щеке жены. – Ты меня об этом спрашивала шесть раз.
 
      Эдди нравилось решительно все в ее новом месте обитания – теплые летние дни, холодные ночи. Часто приходила Эми и забирала детей к себе. Джейн Энн ее очень полюбила; девочка просто расцвела.
      Одним из первых дел Джона было раздобыть для Эдди полдюжины овец. Диллон быстро назвал одну из них Черпаком.
      К осени у Эдди округлилась талия. Джон в шутку дразнил ее, что она проглотила дыню. Они с надеждой ждали весны и прибавления семейства. На Пасху появилась чудная девочка с темными волосами и глазами. Джон принял ее, когда она вышла из чрева матери, а затем был быстро изгнан из комнаты новоиспеченной бабушкой, которой надо было обмыть и запеленать ребенка. Они назвали ее Либерти, в честь тетушки Джона, но все звали ее просто Берти.
      Пистолет и Триш обживали «небольшое» владение. Триш пела от счастья, как соловей, а Пистолет раздувался словно индюк от гордости за жену. Триш стала носить кожаные бриджи, которые Пистолет купил для нее в Ван-Берене, и скоро начала ездить верхом, стрелять и метать нож так, как будто занималась этим всю жизнь. Через год у Симмонсов родился крупный здоровый мальчик.
      Отряд Ван-Винкля в сопровождении армейского эскорта пересек индейские земли с другим караваном. Съездив однажды в Санта-Фе, Рейн и Эми узнали, что судья Ван-Винкль уволен с должности через год службы за недостойное поведение. Мистер и миссис Форсайт последовали за ним обратно на восток, где капитан был вновь назначен на квартирмейстерскую должность.
      Эту новость Джон поведал Эдди ночью, когда они лежали в постели.
      – Форсайт выкачает все мыслимые деньги из судьи и Синди. Далеко не всем дано справиться с этим напыщенным козлом. – Джон ласково поглаживал по животу Эдди, который снова начал набухать.
      – Я рада, что… ну, ты знаешь кто… от нас в сотнях миль.
      – Относись к этому по-христиански, миссис Толлмен. Не будь этого подлеца с дубовой головой, ты легко могла бы меня не встретить. Я бы не оказался во Фрипоинте, не увидел бы тебя в лавке. Подумай, чего бы ты могла лишиться.
      – Это так. Но ты тоже должен благодарить свою счастливую звезду. Не будь этого глупого соблазнителя, которого я даже не хочу называть, ты бы так и носил носки с дырками и спал один на этой кровати.
      Джон вздохнул:
      – Я не до конца уверен, что должен благодарить его. Может быть, ты объяснишь мне, почему так? – Он пытался шутить.
      Эдди перевернулась на живот, положила локти ему на грудь и начала целовать и покусывать его подбородок.
      – Теперь понял? – спросила она и пробежалась кончиками пальцев по ребрам и плоскому животу.
      – Вроде… – Он растягивал слова. – Я не знаю.
      – Мистер Прохожий, вас становится трудно ублажать. – Она опустила руку на густые волосы внизу живота.
      – Это мне нравится, – быстро отпарировал он.
      – Я думаю!
      – Ах ты, сладострастная ведьма! – Он перевернул ее на спину. – Придется придержать тебя вот так!