У нее были те же шелковистые волосы, тот же ласковый, нежный взгляд.
      Я усадил Аришу в кресло, а сам присел рядом, на корточки, и стал гладить ее ладонь. Она смотрела на меня так, как может смотреть только любящая жена, с которой прожил не один год.
      Мы просто сидели и молчали в тишине. Из открытого окна пахло весной, дул свежий ветер, трепал занавески…
      Прошло почти полчаса.
      – Ну, все, – я поднялся, – мне пора.
      – Не уходи, – попросила она.
      – Пора! Я приду к тебе завтра.
      – Я умру без тебя до завтра.
      – С тобой все будет в порядке…
      – Нет.
      – Я приду завтра, – мягко сказал я. – И послезавтра. Я буду приходить каждый день. Обещаю.
      – Нет. Не уходи, – она со стоном упала из кресла, обвила мои ноги.
      – Ну что ты? – я тронул ее волосы. – Я же вернусь, глупенькая моя…
      В прихожей висело серое от старости, все в блестящих крупинках серебра, зеркало в тяжелой раме. Глянув в него, я нашел себя окривевшим на один глаз. Нос расплылся уродливым пятном, сросся со щекой…
      – Ну и урод, – сказал я сам себе, – и зачем ты такой на свет уродился?!..
 
      Пару кварталов под моросящим дождем я пробежал, как совсем молодой человек. Давно уже так не бегал. Отомкнул дверь, вошел в квартиру. Здесь давно было пусто, серо и неуютно. Прохладный климат однажды явился в этот дом много лет назад, и поселился здесь навсегда.
      Я медленно размотал шарф, вспоминая, как всего десять минут назад на меня смотрела Ариша, как она целовала меня. Снял пальто, устроил на вешалке. Прошел на кухню, заварил крепкий чай, и уселся к окну. Так я проводил все вечера, с самого лета.
      Что за немыслимая благодать, когда на душе так пусто, ничего не делать, просто наблюдать, как медленно садится за горизонт солнце, и свежая весенняя зелень чернеет, становится пеплом. Пусть весна погружается в сумерки, а я все глубже ухожу в себя. Меня нет, как нет всего, что когда-то было живо во мне…
      Настоящая, живая Ариша пришла почти в полночь. К этому времени весь наш неуютный, холодный дом сгинул во мраке. А мои чувства клубились, будто пар, заставляли меня захлебываться от свежего, ароматного чувства и думать о том, что вот – наступит завтра, и я опять буду там. А не здесь. В пустоте.
      – Ау, – крикнула моя жена с порога, – ты где?
      Я молчал. Мне вспоминалась та, другая, которую я оставил в пустой комнате, в старом кресле, у голой облупившейся стены. Блеклая желтая краска сползала целыми пластами, обнажая старые газеты. Но, несмотря на убогую обстановку, там мне было тепло. А здесь – нет.
      Что она делает сейчас?! Наверное, думает обо мне. Если только она умеет думать, когда меня нет. А может, чувствует желание поскорее оказаться рядом со мной. Если только она умеет чувствовать, когда я не рядом…
      – Ты что это? – Ириша включила свет. – Опять сидишь в темноте?
      – Просто размышлял, – ответил я, поднялся, подошел к ней и поцеловал в лоб, – как работа?
      – Так себе. Представляешь, а Яншина, все-таки, уволили.
      – Бедный Яншин, – задумчиво отозвался я. – Бедный, бедный Яншин.
      – И вовсе он не бедный, – рассердилась Ариша, – Яншин – личность. Он Токмакову так и сказал…