На окраину деревни мне удалось выбраться незамеченным. Думаю, прошло минут пять с того момента, как я расстался с Пальцевым, но не удивлюсь, если выяснится, что я блуждал по развалинам час. «Барс» по-прежнему методично расстреливал позиции Сысоева. «Евфрат» дымился. Выстрелы Чекунова повредили его сильнее, чем представлялось сначала. Хорошо… Жаль только, что Чекунова уже нет.
      Персы поднялись в атаку - но их встретил плотный пулеметный огонь. Пехотинцы залегли, танк прямой наводкой ударил по пулеметному гнезду - в ответ по нему выстрелили из гранатомета. Опять мимо! Неужели предатель успел сбить прицелы? Можно ли вообще сделать это на РПГ-7? Или у кого-то просто кривые руки и не слишком верный глаз?
      Я пополз через степь. Заметят, не заметят? Доберусь ли до своих? Интересно, добрался ли Джальчинов?
      Тем временем танк сдал назад. Огонь прекратился. В деревне уже хозяйничали персы - я видел зеленые повязки, мелькавшие среди горящих домов. Ищут меня? Просто так я не сдамся… Интересно, как они не заметят мою яркую форму в этой жухлой траве? Или она уже не яркая, а просто грязная?
      - Переговора! Переговора! - разнеслось над степью. Кричали в мегафон. - Мы хватали ваш офицер! Вы сдаваетесь!
      Полковник Сысоев, по всей видимости, дал команду прекратить огонь. Над степью повисла почти что тишина - рокот мотора, треск горящих изб не в счет…
      К танку подтаскивали кого-то. Чекунов! Живой!
      Как я мог поверить предателю! Если бы знать, что товарищ попал в плен. Но я был уверен, что его убили - персы ли, Пальцев… Поэтому сбежал сам. Надо было драться!
      Казака привязали к танковой башне рядом с орудием. Живой щит.
      - Вы не стрелять! - продолжал надрываться мегафон. - Ваш товарищ оставаться жив!
      Как бы не так… Кодекс чести гласит: любой человек, захваченный в заложники, независимо от обстоятельств считается мертвым. Власти и частные лица не должны пытаться спасти его путем уступок террористам - или врагам, как в этом случае. Такое же правило распространяется и на пленных.
      - Товсь! - раздался рык полковника. - Прости нас, хорунжий! Поразительно, но я услышал крик Сысоева. Потом сообразил, что
      ветер дует в мою сторону. Казак, скорее всего, не слышал ничего. Но он знает устав…
      Танк двинулся вперед. Прости нас, Господи…
      Я поднялся на колено и открыл огонь по вражеским пехотинцам. И тут танк словно подняло на столбе огня. Сработала противотанковая мина, поставленная Старостиным! Спасибо тебе, друг. Тебе уже ничто не поможет, но ты помог нам.
      Я продолжал стрелять. И тут меня опрокинуло на землю, вырвало из рук винтовку. Попали. В глазах темнело, по телу расползалась предательская слабость. Встать, попробовать выстрелить еще раз. Нет, невмоготу…
      Очнулся от боли. Меня тащили. Над степью грохотали выстрелы. Кто меня тащит? Куда?
      С трудом разлепив глаза, я увидел небо. Мутное, затянутое дымом. Дым был повсюду - высоко в воздухе, над землей. Только плотность его менялась. Надо мной маячило бледное пятно - девичье личико.
      - Ты кто? - прохрипел я. Соображалось с трудом.
      - Мария. Молчи, капитан, молчи. Береги силы. Сейчас, уже скоро. Еще несколько рывков - и мы упали в траншею. Да что же это?
      Откуда тут траншея? Откуда эта Мария? Что со мной? Почему она назвала меня капитаном?
      Я думал, что в укрытии девушка успокоится, а то и исчезнет - неоткуда здесь было ей взяться, - но она вновь потащила меня, уже по траншее. Боль структурировалась. Болела грудь и раненая прежде рука. Тяжко…
      Свет начал меркнуть. Мы оказались в перекрытой щели. Кажется, ее отрыл Старостин, соединив с отдельно стоящим погребом в одном из подворий.
      - Сейчас-сейчас, - шептала девушка. - Переждем. Перестанут стрелять, я вызову подмогу, отнесем тебя к хирургу.
      - Долго ждать, - хмыкнул я. - Полтора дня еще.
      - Почему полтора дня?
      Ответить я не успел. Послышался страшный грохот, землю тряхнуло - и я потерял сознание, в который раз за последние несколько минут.
      Очнулся, когда девушка поднесла к моим губам фляжку с водой, овальную, алюминиевую - где только нашла такую? Пить очень хотелось, и я с трудом напился - даже глотать было больно. Вода оказалась странного вкуса, и после того, как я утолил жажду, мне стало очень тоскливо.
      В укрытии царил полумрак - свет попадал внутрь через неплотно пригнанные доски двери. И все же я мог разглядеть свою спасительницу. Выцветшая гимнастерка цвета хаки, такая же юбка, черные потертые сапоги. Пахло от девушки какими-то дешевыми, но приятными духами - кажется, ландышем. А еще - гарью и потом. В целом пахло приятно. Запахом живого человека…
      - Как вы здесь оказались? - прошептал я.
      - Заметила вас, подползла.
      - Я не о том… Откуда вы взялись на полигоне?
      - На каком полигоне, капитан? Тут не учения. Идет война! Вам память совсем отшибло? Бедненький…
      - Война? - переспросил я. - Ну да, война…
      - Лезут немцы, лезут, - глядя в одну точку, проговорила Мария. - И когда это кончится? Но ведь остановим мы их, капитан? Остановим? За Волгу им пути нет?
      И тут мне стало по-настоящему страшно. Когда в меня целился Пальцев, особого страха я не испытал. Да, умирать не хотелось, но тогда опасность была видимой и реальной. А эта сумасшедшая девушка, невесть как попавшая на полигон… Рассказывает о немцах… Какие немцы? Где? Последний раз мы воевали с ними в прошлом веке. Впрочем, в Поволжье немцев хватает и сейчас, но кто же станет с ними воевать? Да и одета девушка странно. Откуда у нее гимнастерка? Странные, непохожие ни на что погоны. Сумка с красным крестом… Почему она в сапогах, а не в ботинках, даже если предпочитает стиль «милитари»?
      - Перевязать вас надо, капитан, - заявила девушка. - Сейчас бинты достану…
      - Обезболивающее есть? - спросил я.
      - Морфий? Нет, не положено.
      - Какой морфий, детка? О чем ты? Стандартное обезболивающее! Армейский пакет! Да у меня же в куртке он должен быть. Посмотри в нагрудном кармане.
      Девушка приблизилась. Совсем молоденькая и хорошенькая к тому же. Прямые черные волосы, собранные в хвостик…
      - Здесь только обломки, капитан. Пуля разнесла коробочку вдребезги. Все пропиталось кровью.
      Значит, крови не боится. Привычная. А гимнастерку и правда надо снимать. Чуть позже…
      - Почему ты называешь меня капитаном, Маша?
      - Так ведь четыре звездочки на погоне. Капитан, - робко улыбнулась девушка. - Или вы моряк? Из морской пехоты?
      - Нет, я пехотинец. Давай остановим кровь.
      Маша неведомо откуда вытащила скальпель, аккуратно разрезала гимнастерку. В одном месте, в другом, постоянно тормоша меня, переворачивая с боку на бок. Опять стало больно, и я отключился.
      В себя я пришел перебинтованный. Пахло йодом. Лежал я на земле, точнее - на шинели. Маша присела рядом.
      - Температура поднимается, товарищ капитан. Нехорошо. А у меня нет ничего жаропонижающего. Как вас зовут? Я ведь и не спросила.
      - Никита. Никита Волков.
      - Автомат у вас интересный был. Его выстрелом разнесло. Трофейный?
      - Нет, Машенька, наш.
      - Самая новая разработка?
      - Есть и новее. Ты кем работаешь, Маша?
      - А я не работаю. После медицинского училища сразу на фронт попросилась.
      Мне ничего не было ясно. Но я решил принять правила игры.
      - Почему не в госпитале служишь, а на передовой, под огнем?
      - Так уж сложилось, - потупила глаза девушка. - Не поладила кое с кем. Знаете, бывает…
      - Раненых с поля боя должны выносить мужчины-санитары. Разве нет?
      - Кто же воевать тогда будет? Раненых таскать и девчонкам под силу. А вы воюйте.
      Откуда-то с новой силой потянуло гарью. Как бы нам не задохнуться в этом погребе.
      - Уходить надо, Маша. Тебе надо уходить. Я пережду.
      - Нет, товарищ капитан. Я вас не брошу.
      Что это за обращение - «товарищ» и на «вы»? Пытается шутить? Сама боится? И что она, в конце концов, здесь делает?
      - Это приказ, Мария. Уходите. Немедленно.
      - Медсестры не в вашем подчинении, товарищ капитан. Да и засыпало землянку. Дверь не открывается, я хотела выглянуть. А щель бревнами завалило. Из пушки соседний дом разнесли.
      - Что ж, значит, судьба.
      Сил спорить у меня не было. Я попытался перевернуться на бок. Получилось, хоть и с трудом. На полу, на куске брезента, заметил черную коробочку и наушники. Да это же плеер Старостина! Поручик оставил его в укрытии. И правильно - в окопе нужно слушать звуки боя. Музыка отвлекает и может погубить. Но лучше бы он оставил здесь пакет первой помощи…
      - Вы поспите, товарищ капитан.
      - Давай на «ты», Мария? Мне неудобно - не настолько я тебя старше. А ты мне еще и жизнь спасла.
      - Хорошо, давай на «ты», Никита. А что жизнь спасла - так для того ведь я и служу. Да и громко это сказано. Ты, может, и без меня выбрался бы.
      - Мне и правда память отшибло, наверное. Не помню, как я здесь очутился, - солгал я. - Ты из какого подразделения?
      - Из медсанбата, откуда же еще? Тринадцатая гвардейская стрелковая дивизия. А ты не наш, что ли? Откуда? Из сто девяносто шестой стрелковой?
      - Не помню. Не знаю.
      Девушка подозрительно взглянула на меня, наморщила лобик.
      - Что-то хоть помнишь? Призвали тебя когда?
      - Да вот, буквально несколько дней назад.
      - А до этого что же? По брони на заводе работал?
      - Не на заводе. В градоуправлении.
      - А… Из Москвы?
      - Нет, из Ростова. А ты откуда?
      - Из Кривого Рога. На Украине. Немцы его давно уже захватили.
      - Так мы с немцами воюем, Маша?
      - С фашистами, - лицо девушки стало еще более настороженным. Словно она ожидала от меня какого-то подвоха.
      - Но фашисты же вроде в Италии? Слово итальянское…
      - Ив Германии тоже фашисты. Ты спи, капитан. Спи. Потом поговорим.
      - Нет, спать я не хочу. Вдруг враги нагрянут? Хоть какое-то оружие у тебя есть?
      - Нет.
      - Клинок мой тоже в поле остался?
      - Не знаю. Не видела. Автомат покорежило, больше ничего не заметила.
      Толку от серебряной шпаги мне сейчас не было никакого, вряд ли я смог бы вытащить ее из ножен, но потеря меня очень огорчила. Если придется умереть - не хотелось делать это как безродному псу, безоружному.
      - Посмотри, может, найдется что-то в укрытии? И подай мне, пожалуйста, плеер - он, наверное, работает.
      Мария поднялась, прошла в другой угол землянки, наклонилась. Хорошая фигурка, но ведь совсем еще девчонка… Куда ей на себе бойцов с поля боя вытаскивать? Кто такое придумать мог?
      Вернулась с гранатой в руке. Граната была странной - большой, гладкой. И не противотанковая, но и противопехотных таких я не встречал. Может быть, персидская? Но откуда она здесь могла взяться?
      - А плеер, Машенька?
      - Что это такое, Никита?
      Мне опять стало не по себе. Как молодая девушка может не знать, что такое плеер?
      - Ты его не заметила? Вон, коробочка в углу. Девушка дала мне коробочку и наушники.
      - Рация? - восхитилась она. - Или миноискатель? Не может быть рация такой маленькой!
      Не может? Почему же не может? У Старостина какой-то старорежимный плеер, с компакт-дисками, внушительных, я бы сказал, размеров. Если бы я имел привычку слушать на улице музыку, то купил бы себе цифровой раз в пять меньше. Но на вкус и цвет товарища нет.
      - Это проигрыватель, - ожидая, что девушка рассмеется, объяснил я. - Слушать музыку. И, кстати, где-то у меня был телефон. Совсем забыл… Надо позвонить своим.
      Действительно, с этой суетой, с Машей, которая меня то удивляла, то пугала, я перестал ориентироваться в ситуации. Чего проще - достать трубку и позвонить Сысоеву? Им сейчас не до меня - но, может быть, я смогу встать? И надо предупредить их, что на полигоне гражданские… Хотя какая же Маша гражданская? Утверждает, что служит… Ничего не поймешь!
      Пошарив по карманам, телефона я не нашел. Неужели выпал? Мария смотрела на меня жалостливо.
      - Совсем тебе плохо, Никитушка. Разве может телефон в кармане помещаться? Нет у нас линии связи. И телефона нет. Но ничего, наши высоту отобьют - выберемся.
      Спрашивать, зачем нашим отбивать высоту, я не стал. Бесполезно. Эта девушка не имеет ни малейшего понятия о том, что творится здесь. Или я действительно потерял память и воображаю невесть что, а мы вовсе не в степях под Царицыном и воюем не с ограниченным контингентом персов, а с Германией или с Италией. Правда, невероятно, что немецкие или любые другие европейские войска дошли до Волги - а значит, мы на Днепре, или на Дунае, или на Висле…
      - За Волгой сейчас спокойно, - словно специально опровергая мои умозаключения, проговорила Мария. - Урожай собрали, который остался, жара спала. Скоро дожди пойдут - и завязнут немцы. Зима заморозит, стужа скует…
      Я включил плеер. Старостин нарезал диски сам - рассказывал об этом еще перед боем, совал мне плеер. Но настроения не было… Первой заиграла песня «Мельницы».
       Позабытые стынут колодцы,
       Выцвел вереск на мили окрест,
       И смотрю я, как катится солнце
       По холодному склону небес,
       Теряя остатки тепла…
      Мария смотрела на меня с нескрываемым удивлением. Я поманил ее пальцем и протянул наушники.
      - Надень.
      Девушка слушала, боясь проронить слово. Спустя минуту из глаз покатились слезы.
      - Что это? - спросила она. - Какая песня?
      - «Дракон».
      - Никогда не слышала. А певица?
      - Хелависа.
      - Немка? Или голландка?
      - Русская, кажется. Псевдоним.
      - Что за радиостанция?
      - Проигрыватель, - объяснил я. - Если хочешь, можем послушать еще раз.
      - Ты морочишь мне голову.
      Нарезка диска Старостина была причудливой. Песни мешались беспорядочно. Сейчас из наушников неслась «Living next door to Alice». Это уж точно не для нашей землянки…
      - Нет, я серьезен.
      - Как можно уместить проигрыватель в такой коробочке? А звук… Какой чистый звук!
      - Ты понимаешь в радиотехнике и музыке? - улыбнулся я.
      - Училась в музыкальной школе. По классу скрипки.
      - Я тоже когда-то ходил - только на фортепиано. С отвращением.
      - Почему? Не любишь музыку?
      - Слушать и играть самому - не одно и то же.
      Мария задумалась. Хорошенькое личико побледнело еще больше. Наушники она вернула мне.
      - Ты - чужой, Никита. Ты - не красный офицер.
      - Нет, не красный, - не стал спорить я. - Русский. А что означает «красный»?
      - Не прикидывайся!
      - Я и правда не знаю.
      - Ты - из дореволюционной России. И погоны у тебя не наши. Звезды не те.
      Революция? Что она имеет в виду? Переворот, когда от власти был отстранен император Александр? Или принятие новой Конституции в 1878 году? Не беспорядки же 1898 года? Шуму тогда было много, но строй сохранился и гражданское общество только укрепилось…
      - А когда произошла революция?
      - В семнадцатом году.
      - В тысяча девятьсот семнадцатом?
      - Конечно! Ты меня пугаешь, Никита! Или только и ждешь, чтобы выдать врагам?
      Маша выглядела очень испуганной. Казалось, шевельнусь я сейчас - и она закричит.
      - Не забывайте, что я гражданин, Мария. Офицер. Русский офицер. Как вы могли подумать, что я способен выдать вас кому бы то ни было? Если я смогу держать в руках шпагу, то буду защищать вас до последней капли крови.
      - Ничего не понимаю, - прошептала девушка. - Я могла бы понять, будь вы из прошлого. Но эта винтовка… Проигрыватель… Неужели я сама попала в будущее? Тогда я совсем не понимаю, что случилось со страной? Немцы захватили Россию? Белогвардейцы вернулись? Вы ведь не из простых, Никита, я сразу поняла. Но это ведь случается - дворяне тоже служат в армии. Иногда.
      - Дворяне служат иногда? - изумился я. - А кто же служит постоянно?
      - Дети рабочих и крестьян. Пролетариат.
      - Зачем же служить в армии детям рабочих, если они собираются продолжить ремесло отца?
      - Чтобы защитить страну.
      - Этим должны заниматься профессионалы, которыми и являются дворяне… Граждане…
      Мне стало зябко. Лицо девушки плыло перед глазами. Словно почувствовав мое состояние, она положила мне на лоб ледяную ладонь. Я невольно поморщился.
      - Да у тебя жар, Никита! Сейчас накрою тебя шинелью. Ты спи, спи. Ничего не бойся… - голос девушки прерывался. - Я тебя не выдам. Все равно не выдам.
      Не знаю, сколько я пролежал в беспамятстве. Когда очнулся, понял, что не могу больше спать. Мария дремала в углу, свернувшись калачиком на каких-то тряпках. Ей было холодно. Я, шатаясь, добрался до двери, толкнул ее. Не поддалась. Тогда я припал к щели, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь снаружи.
      Бой продолжался. Дым, казалось, стоял до самого неба. По полю ползли танки - тяжелые, угловатые, с крестами на башнях. Следом за ними бежали солдаты в серой форме. В них стреляли из окопов на берегу реки. Плотность огня защищавшихся оставляла желать лучшего… Но один танк с крестом на башне уже дымился. Может быть, это подбитый нами «Барс»? Нет, очертания совсем другие.
      Я вернулся в свой угол, позвал:
      - Иди сюда, Машенька! Под шинелью хватит места двоим.
      - Боялась потревожить твои раны, - ответила сонная девушка, переходя в мой угол и опускаясь на брезент. - Прости, разморило… Ты можешь ходить? Уйдешь далеко?
      - Не знаю. Драться пока точно не смогу.
      - Об этом речи быть не может… Наверху стреляют?
      - Да. Там, похоже, столкнулись несколько дивизий. Танки, самолеты, сотни людей. До горизонта, насколько хватит глаз.
      - Великая война. Страшная война, - кивнула Мария. И запела:
       Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой темною, С проклятою ордой!
      Девичий голосок звучал под низким деревянным потолком нежно и решительно. Слова и мелодия рвали душу. Я был потрясен. А когда она запела припев, даже мурашки по коже побежали.
      И сейчас я заметил: землянка словно бы стала другой. Стены укреплены крашеными досками, под потолком болтается фонарь «летучая мышь» - такие я видел только на картинках, их заправляли керосином. В углу - два ящика из-под патронов, маркировка незнакомая. А у меня никак не спадал жар…
      - Нужны антибиотики, - прошептал я. - Антибиотиков тоже нет?
      - Пенициллин - только в госпитале.
      - До госпиталя я не доберусь никогда.
      - Почему? - тревожно спросила девушка.
      - Знаю. Просто знаю. Нет никакого госпиталя. Нет сто шестьдесят девятой дивизии. И тебя, Мария, нет.
      - Я есть. Вот, - она положила руку на мое плечо.
      Рука была местами нежная, почти детская, местами - огрубевшая, со стертой кожей. Я осторожно поцеловал тонкие пальцы, улыбнулся.
      - Значит, тогда нет меня. Ты - милая девушка с Великой войны, а я - офицер Великой России. Той России, которая никогда не допустит врага до Волги.
      - Почему тогда ты воюешь здесь? Как мы могли встретиться?
      - Потому что так надо. Отдыхай, Маша. Послушай музыку…
      Протянув девушке наушники плеера, я нажал кнопку воспроизведения. В безумной подборке Старостина, казалось, имелось все. Я слышал, как из дальней дали запел Бутусов:
       Я просыпаюсь в холодном поту,
       Я просыпаюсь в кошмарном бреду,
       Как будто дом наш залило водой,
       И что в живых остались только мы с тобой.
       И что над нами километры воды,
       И над нами бьют хвостами киты,
       И кислорода не хватит на двоих,
       Я лежу в темноте…
      - Скоро ночь, - сказала Маша. - Можно попытаться выбраться наружу. Если бы ты мог идти…
      - Волгу мне все равно не переплыть. И за проволоку нельзя.
      - За какую проволоку?
      - Боюсь, ты не поймешь. Я и сам не понимаю…
      - О каком клинке ты говорил, Никита? Что за клинок? Мне кажется, я видела какие-то ножны в поле, когда тащила тебя. Кортик? Сабля?
      - Наверное, это была моя шпага.
      - Шпага? - лицо девушки вытянулось. - Но их ведь не носят уже сто лет.
      - Почему?
      - Как - почему? Когда появились пистолеты, шпаги стали никому не нужны. Даже Пушкин стрелялся на дуэли на пистолетах, а не бился шпагой.
      - Пушкин стрелял из пистолета? - я был потрясен. - И кого-то убил?
      Мария посмотрела на меня укоризненно.
      - Плохо так шутить, Никита.
      - Извини… Но я не предполагал, что Пушкин мог в кого-то стрелять. Сама мысль об этом кажется мне дикой.
      - Зато в него стреляли. И убили на Черной речке. Говорят, что Дантес надел кольчугу, и пуля Александра Сергеевича не смогла причинить ему вреда.
      - Не дай нам Бог такого, - невпопад заметил я, имея в виду, что преждевременная смерть поэта могла бы изменить историю России. Ведь я знал, что Пушкин дожил до глубокой старости. Поэт не только «глаголом жег сердца людей» - он сделал многое для принятия Конституции, которая действует и сейчас.
      Мария уснула. Я лежал, пытаясь не слишком дрожать. По стенам пробегали сполохи. Может быть, это рябило у меня в глазах.
      Когда-то давно я читал о взаимопроникновении миров. О том, что обитаемых и мертвых вселенных - бесчисленное множество. Некоторые миры совсем рядом с нами - рукой подать. По ним мы бродим в своих снах…
      Может быть, и Маша - из другого мира? Такого, где хрупкие девчонки воюют наравне с мужчинами, где русские бьются с немцами, а не с персами, где в сумке у медсестры - не набор антибиотиков и обезболивающего, а бинт и пузырек с йодом… Но как она попала к нам? Или как я попал к ним? Во сне? В бреду? Вдыхая пороховую гарь вместо наркотика?
      Но вот она, Маша, лежит рядом со мной, греет теплым боком, пахнет ландышем. И я не валяюсь в поле, не попал в лапы к персам, не распят на броне, как Чекунов, а добрался до укрытия в землянке. А снаружи - чужие танки.
      Тоска… Какая тоска! Как можно жить в мире, где подло убили Пушкина, где граждане ходят без шпаг, но с пистолетами, как в Америке, где женщины оказываются под огнем противника… Похоже, и техника в этом мире развита куда меньше. Мария не знала, что такое плеер, говорила о пенициллине и морфии - как будто и не знала о синтетических антибиотиках и таком разнообразном перечне наркотических препаратов… Наверное, она и об ЛСД не слышала. Впрочем, какой толк, что я слышал? Не пробовал и не собираюсь. Но морфий - это как-то приземленно.
      Пуля, разбившая коробку с лекарствами… Может быть, она занесла мне в кровь наркотик, который, причудливо смешавшись с другими препаратами, породил странные видения? Нет, такого не бывает. Что же происходит? Взаимопроникновение миров? Перенос в пространстве и во времени? Или эта землянка - такой же сон, как вся моя жизнь?
      Тишина была долгой, а потом в дверь заколотили, закричали на немецком языке. «Летучая мышь» коптила под потолком.
      Маша проснулась сразу, рывком села, крепко сжала мою руку:
      - Они увидели свет! Сейчас выбьют дверь, бросят гранату!
      - Как они ее выбьют, когда дверь открывается наружу? Загрохотал автомат, полетели во все стороны щепки.
      - Только не сдаться живыми! - прошептала Маша. В глазах ее был ужас. - Ты взорвешь гранату?
      - Нет, если потребуется, ее взорвешь ты, - ответил я, подталкивая тяжелый цилиндрик к девушке. - Но не спеши. Не спеши…
      Я поднялся на ноги. И как Мария осматривала наше убежище? На стене, на вбитом в глину колышке висела шпага Старостина. Не серебряный клинок, но оружие очень достойное. Прошлый век, ручная работа.
      Из ножен шпага выходила почти бесшумно. Сталь золотилась в неверном свете «летучей мыши».
      - Что это? - пискнула Маша. - Что ты намерен делать?
      - Уничтожить врага.
      Подниматься по лестнице оказалось не так трудно, как в прошлый раз. Двое немцев - серая форма, орлы на фуражках - возились с дверью. Мародеры, не иначе. Проделали в досках дыру, но гранату бросать не спешили. Выламывали не слишком крепкие доски одну за другой. Значит, надеялись поживиться хозяйскими припасами. Не ожидали, что здесь скрывается воин.
      Удар снизу - и первый немец осел возле двери. Второй замахал руками, подхватил винтовку с примкнутым штыком. Ткнул меня.
      В другое время я бы без труда уклонился. Но сейчас двигался слишком медленно. Успел только закрыться раненой рукой и ударил. Воин должен уметь нанести удар даже смертельно раненый. Начал заваливаться на землю.
      - Нет, Никита, нет! - кричала Маша. - Не умирай!
      - Уходи. Уходи к своим, - успел сказать я.
      Не помню, как я оказался в госпитале. Палата была огромной и светлой, потолок - высоким, простыни - белоснежными. Они слегка похрустывали, когда я поворачивал голову.
      Доктора, медсестры, санитарки, казалось, чередой проплывали мимо. Уколы делали не больно, перевязки - аккуратно. Думать не хотелось ни о чем.
      Медицинский персонал начал разговаривать со мной через пару дней после того, как я оказался в госпитале. Или я начал слышать и понимать их через пару дней. А примерно через неделю меня посетили двое в штатском - серые пятна на фоне стерильной белизны. У одного из гражданских тускло пламенел на лацкане пиджака рубиновый ромб - посетитель был мастером довольно известной школы фехтования.
      - Никита Васильевич, извините, что мы беспокоим вас, но комиссия генерального штаба требует ваших показаний.
      - Значит, вы представляете комиссию?
      - Так точно.
      Имен своих они не назвали, а я не стал интересоваться. Мы встречаемся по долгу службу - к чему лишние церемонии?
      - Что бы вы хотели знать? - подозреваю, мой голос звучал равнодушно и отстраненно.
      - Как развивались события на позиции вашего отделения после того, как ее покинул Батыр Джальчинов? Почему вы сказали, что Чекунов убит, когда оказалось, что его взяли в плен? Как попал в плен Пальцев?
      Сдержанно усмехнувшись, я спросил:
      - Вы подозреваете меня в предательстве?
      - Нет. Такой вариант исключается. Но некоторые вопросы ставят комиссию в тупик. Аналитики не могут дать законченную и непротиворечивую версию событий. А ваш бой у Царицына наверняка войдет в учебники истории и военной тактики.
      - Прямо-таки в учебники? По-моему, вы нам льстите… Во всяком случае, мне.
      - Нет. Вы сделали важное и нужное дело.
      Будь по-вашему… Я коротко рассказал о своей стычке с Пальцевым, о том, что видел после того, как пытался пробиться на позицию Сысоева. Закончил тем, что меня подстрелили.
      - Пальцев оказался вовсе не Пальцевым, - пояснил мастер школы рубинового ромба. - Его подменили.
      - Пришельцы из других миров? - спросил я совершенно серьезно.
      - Очень хорошо, что чувство юмора к вам возвращается, - кисло улыбнулся другой мужчина. - Вряд ли все было настолько сложно. Поработала персидская резидентура или купленные ею люди. Но с этим мы разберемся.
      - Его поймали?
      - Нашли тело. Он был убит, чьим выстрелом - сказать сложно. Но тело лежало у самого берега Волги.
      - С какой стороны?
      На меня посмотрели, как на сумасшедшего. А я только сейчас понял, что землянка, в которой мы прятались с Машей, была на правом берегу Волги. И тогда это меня ничуть не смутило.
      - Нам не совсем ясно другое - как удалось выжить вам? - поинтересовался военный с рубиновым ромбом. - Кто вас перевязал?
      - Вы не нашли Марию?
      - Какую Марию? - оба посетителя насторожились.
      - Девушку. Медсестру. Она мне и помогла.
      - Никаких девушек на полигоне не было и быть не могло. Тем более - медсестер.
      - Тогда и говорить не о чем. Значит, она привиделась мне в бреду.
      - Но бинты… Вы были перевязаны такими бинтами, которые не используются ни в русской, ни в персидской армии. Мы получили заключение экспертов-криминалистов.
      - Даже на экспертизу отправили?
      - Мы были обязаны…
      - Не могу дать объяснение этому факту. Откуда взялись бинты, я понятия не имею. Хотя очень хотел бы знать. А где вы меня обнаружили?
      - Китайские наблюдатели нашли вас около траншеи, соединяющей ваши позиции и полуразрушенный подвал. В руке вы сжимали окровавленную шпагу. Рядом не было никого. Кстати, ваш клинок тоже нашли - в поле, метрах в трехстах от вас.
      - И в подвале никого не оказалось? Вы проверили?
      - Все осмотрели очень внимательно. Искали труп рядового Иванова. Но так и не нашли. Мы были уверены, что вы тоже погибли. Вообще говоря, к тому шло - два дня без помощи выдержит не каждый.
      - Мне помогали.
      - Кто?
      - Не знаю. Тот, кто перебинтовал меня, кто дал напиться, кто помог не сойти с ума и не замерзнуть.
      - Замерзнуть летом? В Царицыне? - удивился мужчина с рубиновым ромбом.
      - Да, мне было очень холодно… Почти все время.
      - А откуда появилась свежая колотая рана у вас на руке?
      - Не знаю. Не помню.
      Рассказывать о немцах было просто глупо. Попасть из военного госпиталя в клинику для умалишенных - увольте.
      - С удовольствием пообщались с вами. Вы не станете возражать, если мы навестим вас позже?
      - Конечно. Приходите, когда вам будет угодно. Кто из ополченцев уцелел?
      - Больше половины, - ответил мужчина без знака фехтовальной школы. - Ваши товарищи продержались два дня. Отделение Сысоева потеряло лейтенанта Калинина и рядового Семикопытова. Из ваших в живых остался Джальчинов. Чекунов тоже в госпитале.
      - Неужели? Очень рад такой новости!
      - Его сильно контузило - и персы бросили его в степи. Потом одумались и отнесли к барже, в медицинскую палатку. Когда срок боя вышел, выдали его нам. За это им простили не слишком джентльменское поведение. О лже-Пальцеве мы тактично не вспоминали. Они - тоже.
      - Прикрывать танковую броню пленным - не лучшая идея.
      - Хорошо то, что хорошо закончилось. Русские не мстят без нужды.
      - Кстати, о мести. Наши танки сбросили персов в Волгу?
      - До этого не дошло. Без поддержки бронетехники противник не смог взять укрепления Сысоева. По истечении срока боя противник признал свое поражение. Миссия была выполнена силами вашего отделения. Вы - герои.