Потом, режим содержания. Эдварду полагался дополнительный паек, и теперь его отправят на Бетельгейзе, а не на плутониевые рудники. Неплохо! Руку, если разбогатеешь, можно пришить. Донорскую. Главное, проследить, чтобы была не очень волосата – а то с браслетом неудобно носить, волосы вырываются. Ну и негритянскую руку, наверное, всё же не надо. Хотя и стильно, но как-то больно вызывающе – одна белая, другая черная… А пока достаточно и простого протеза – куска пластика с крючком на конце. А лучше всего руку клонировать, правда, это стоит в пять раз дороже…

– Грузись! – прервал размышления Эдварда конвойный. – Сейчас на распределительный пункт тебя повезут.

Грузовик выглядел не слишком презентабельно. Ржавые пятна на боках, треснувшее и залитое герметиком стекло в одном из иллюминаторов, половина габаритных огней не горит.

– А я думал, сразу на Бетельгейзе, – вздохнул Эдвард. – Хочется, знаете ли, домой!

– То есть как домой? – удивился худой конвойный. – Ты с Бетельгейзе, что ли?

– Нет. Но, если учесть, что мне приведется провести в той колонии сто тридцать два года, полагаю, она станет моим домом. До сих пор я не задерживался на одном месте так долго.

– Ты серьезно собираешься дожить до конца срока? – спросил толстяк-конвоир. – Протянуть на астероидах сто тридцать два года?

– Почему нет? Если уж меня не смогли достать здесь люди Швеллера и Иванова… Полагаю, и там им это будет затруднительно сделать. Да и зачем? Денег я уже точно им не отдам. Как, кстати, на Бетельгейзе можно что-то заработать? Я слышал, в колониях работают. А кто работает, тот получает зарплату. Так ведь?

– Если будешь вкалывать весь день, копеек тридцать тебе заплатят, – хмыкнул толстяк. – Потому что варежки, которые вяжут коски в этой колонии, покупают крайне неохотно. Разве что всякие государственные ведомства, вроде полицейского департамента, за бесценок. Вот и приходится вашему брату париться практически даром. Были у меня варежки с Бетельгейзе прошлой зимой… Чуть руки не отморозил! И это на орбитальной станции, где температура не опускается ниже пятнадцати градусов! А еще, там вроде добывают золото. Но платят за это такие же гроши. Так что, по мне лучше уж варежки вязать.

Цитрус устроился на жесткой лавке позади относительно комфортабельных кресел, которые заняли охранники. Грузовик стартовал без рывков – экономичный ионный двигатель разгонял корабль очень плавно.

– Часто заключенных переводят из одной колонии в другую? – поинтересовался Эдик спустя минуту. Долго молчать он никак не мог.

– Редко, – покачал головой худой, – лишние расходы. Зачем возить вашего брата туда-сюда? Вкалывайте на одном месте. А ты что, хотел посмотреть мир за казенный счет?

– Да нет, я уже напутешествовался по собственной инициативе. А вот вы мне скажите – новичков там избивают или встречают по-доброму? Есть там всякие «прописки» или коск коску – друг, товарищ и брат?

– Заткнись, – попросил худой конвоир. – Откуда нам знать? По мне, если бы все вы поубивали друг друга, честным людям легче бы жилось. Но мы бы тогда остались без работы… А это ведь тоже не сахар.

– Да, не сахар, – кивнул Эдик. Конвоир между тем отстегнул от пояса дубинку. – И даже не мед! Всё, я уже умолкаю! Не бейте меня, я инвалид!

Через пару часов ржавый грузовик пристыковался к черному, помятому метеоритными ударами модулю, служившему распределителем для косков. Перевалочной станцией. Эдика вытолкнули в коридор.

– Будем прощаться… – успел крикнуть он, но грубияны прощаться не пожелали, развернулись и потопали прочь.

Новые конвоиры грубо схватили его и потащили в камеру.

– Надеюсь, мне дадут лучшие апартаменты? – попытался выяснить Цитрус. Но его не удостоили ответом. Эти охранники оказались еще неразговорчивее прежних. Невыразительными лицами они смахивали на синтетических кукол. Да и в коридорах им встречались всё больше разные унылые личности. Только один усатый охранник выглядел более-менее живым. Но его физиономия не понравилась Эдварду еще больше.

Стальная дверь захлопнулась, и Цитрус оказался в крохотной, два на два метра, комнатушке с двухъярусными нарами. Сверху лежала огромная куча тряпья, нижняя лежанка оставалась свободной.

«Надо же, привели в складской номер, – поразился Эдвард. – Неужели станция под завязку набита косками, и меня нужно было обязательно сунуть в каптерку? Не везет, как всегда. И не поговоришь ни с кем. А неплохо было бы узнать, что за дела творятся в колонии на Бетельгейзе, да и вообще, расспросить о тамошних нравах. Ладно, надо поспать. Судья совсем меня утомил…»

Цитрус ловко подхватил крючком протеза одеяло из кучи тряпья на верхней лежанке нар, намереваясь здоровой рукой расправить его внизу. Послышался обиженный рык:

– Беспредельничать не надо! Оставь одеяло!

Эдик замер. Сверху на него смотрели огромные синие глаза с длинными пушистыми ресницами. Пожалуй, это была единственная нежная и трогательная деталь во внешности незнакомца, который, как оказалось, спал под одеялом наверху. Черты лица у него были грубые, а сам незнакомец был просто огромен: не меньше двух метров ростом, с мощными мускулами, волосатыми конечностями…

– А? – только и сказал Цитрус. Одеяло он из рук не выпустил.

– Дылда, – грозно проговорил незнакомец, сделав ударение на последнем слоге. Звучало это грозно.

– Не надо дылду, – пробормотал Эдик, со страху решив, что это какая-то страшная пытка. – Я верну одеяло!

– Как – не надо? Нас уже посадили вместе. Так что придется терпеть.

– И спасения нет? – загрустил Цитрус, представляя, как великан сейчас достанет из-под матраса заточку или эту самую дылду и начнет строгать его в мелкий винегрет. Не иначе, этот тип из ивановских косков. По габаритам им подходит. И такой же беспредельщик. Наверное, получил задание от своего босса, который до сих пор лежит в больнице после взрыва димлетидовой бомбы.

Эдику представился забинтованный с головы до ног Иванов. Как он приподнимает белую голову, тянет к здоровяку негнущуюся руку и шепчет сипло, заикаясь: «Достань его. Ты меня слышишь?! Непременно достань! Или я тебе кишки выну».

– Отсидим, выйдем, – вздохнул великан. – Я уже три раза выходил. Да. Так вот мне везло.

– О, так ты коск со стажем? – осторожно поинтересовался Эдвард.

– Не знаю. Наверное: А что такое этот самый стаж? – подозрительно поинтересовался коск. – Я так полагаю, ты не хотел меня обидеть? Стаж – это то, о чем я думаю? Тогда да, стаж у меня ого-го какой…

– Верю. Верю, – согласился Цитрус.

– То-то, – довольно кивнул великан. – А, может, мне его показать?

– Что?

– Стаж. Чтобы не сомневался.

– Лучше не надо, – сказал Цитрус. По выражению лица нового знакомого он понял, что рубить его на винегрет прямо сейчас никто не собирается. Наверное этот закоренелый коск просто пошутил.

– Давай знакомиться! – предложил Цитрус.

– Дылда, – снова повторил великан. Эдвард занервничал.

– Нет, ну что ты! Не хочешь, не надо… Зачем сразу угрожать? Япрекрасно понимаю с первого раза. Подозреваю, что мое имя тебе неинтересно. Но всё же скажу: я Цитрус. Эдвард Цитрус. Мой дедушка владел бубличной фабрикой на Амальгаме-12 и был очень уважаемым человеком. Ты любишь бублики?

– Я винегрет люблю!

Эдварда стала трясти мелкая дрожь.

– Но только из меня не надо делать винегрет! Хорошо?!

– Хорошо, – кивнул великан. – Как же из тебя винегрет сделаешь? Его ж из овощей делают!

– А что ты заладил: дылда, дылда. Это что такое?

– Как что?! Я это.

– Так это погоняло у тебя такое? – выдохнул Цитрус. – Уф, ну и напугал ты меня, дружище! Сначала я решил, что тебя тут вообще нет! А потом заладил: дылда, дылда… Я думал, ты намекаешь на что-то. Так как насчет бубликов?

– Я их никогда не пробовал.

– Если мы посидим с тобой подольше, непременно попробуем! Дедушка мне пришлет! Точнее, не дедушка, конечно, а его управляющий, Бульбенбарбехер. Трудная фамилия, правда?

Дылда разглядывал нового соседа во все глаза.

– Что-то не так? – осведомился Эдвард.

– Да… Ты выглядишь странно. Не могу понять, почему, – ответил Дылда.

– Может, меня постригли слишком коротко? – забеспокоился Эдик, щупая лысую голову.

– Нет, к бритым я привык…

– Что же тогда тебя смущает?

Дылда задумался, оглядел Цитруса еще раз и, наконец, изрек:

– Понял! У тебя руки нет.

– Да? – удивленным тоном осведомился Цитрус. – Надо же, а я как-то и не замечал. Точно?

– Точно! А ты что, не знал?

Эдик взглянул на Дылду внимательнее. Понял, что тот не шутит. Пришел к выводу, что парень страдает легкой формой дебилизма и что его можно будет, пожалуй, использовать в своих целях.

– Наверное, легавые оторвали, когда тащили в камеру, – вздохнул Эдик. – Мелочи, не обращай внимания! По сравнению со всем, что со мной случилось, это сущая ерунда!

– Да? А что с тобой случилось?

– Длинная история, – начал Эдик, садясь на своего любимого конька, – всё началось с того, что мой дедушка, а мой дедушка – богатейший бубличный магнат в Галактике – приказал долго жить. То есть скопытился мой дедуля. А я, его любимый внук, сразу же почувствовал себя сиротой. Ты, наверное, знаешь, как это бывает?

Дылда с самым скорбным видом закивал.

– Немного скрасило мое горе оставленное дедулей наследство, – продолжил Цитрус, – без малого сорок миллионов рублей, бубличная фабрика и пара-тройка обширнейших складов, набитых бубликами, имение, конечно, кое-какая домашняя утварь, но это уже несущественно. Я как раз собирался вступить в права на наследство, когда злые люди прознали о том, что вот есть, дескать, такой светлый юноша, у которого не так давно страшное семейное несчастье случилось. И задумали они у этого юноши, у меня то есть, отнять это самое несчастье… то есть, тьфу ты, счастье… то есть денежки мои решили прикарманить. Понял?

– Ну, дела! – выдавил Дылда, он даже рот открыл, так его заинтересовала история.

– С этого, собственно, и начались мои злоключения, – вздохнул Цитрус и поведал столь душещипательную историю о том, как бандиты пытались прикарманить его наследство, что даже сам прослезился. Стирая обильные слезы, так и льющиеся из глаз, он всё говорил и говорил, рассказывал о том, как самоотверженная девушка Марина (между прочим, в любовных играх она очень хороша, видел бы, какие штуки творит с обычным электроразрядником), рискуя жизнью, передала ему мощную взрывчатку, чтобы он мог прикончить врагов и вернуться к ней.

– Но не сложилось! – выкрикнул Эдик. – Всему виной продажные копы…

Далее он еще около часа рассказывал о завязавшейся между ним и полицией перестрелке, в которой он ранил пятнадцать человек, а шестерых застрелил насмерть. Копам якобы даже пришлось вызывать специально обученного снайпера из отдела оперативного реагирования. Только он смог бы побороться с Эдвардом в меткости стрельбы.

– Несмотря на то, что это был высококлассный специалист, по очкам я его делал на раз, – сообщил Цитрус, – ты не думай, я отнюдь не хвастаюсь. Это действительно так. Вообще, лучшего стрелка, чем я, не сыскать во всей Галактике… Да… – Он задумался.

– И что было дальше? – поторопил его Дылда.

– Дальше? – встрепенулся Эдвард. – А дальше взяли меня. Повязали. И всё.

– Всё?

– Ну да, всё… Срок впаяли. Сижу вот теперь, с тобой. – Повисла пауза.

– Да-а-а! – выдавил великан. – Вот как бывает. Выходит, ты ни в чем не виноват?

– Конечно, не виноват, – с жаром подтвердил Цитрус. – Легавые меня сюда ни за что ни про что упрятали. Но они еще поплатятся за это!.. Это точно. Эдик Цитрус еще никому не позволял творить над собой несправедливость. Будь моя воля, я бы… Это еще что? – Он замолчал и настороженно прислушался к странному звуку.

– Что? – переспросил Дылда.

– Ты ничего не слышишь?

– Нет вроде бы.

– Какое-то поскребывание.

– Может, мышь, – Дылда пожал огромными плечами.

– Откуда здесь мыши?

– Мыши везде есть. Ятак думаю. А если не мыши, то крысы. У нас в интернате их было множество.

– Нет, нет… Когда мыши грызут провода коммуникаций, это звучит совсем по-другому. Тут что-то иное. Слышишь? – Цитрус поднялся и, прислушиваясь, пошел по камере. У дальней стены он остановился, припал к пузырьковой углеродистой панели ухом. – Здесь, – возвестил он, – кто-то или что-то скребется в нашу стену с этой стороны.

– Да ну! – удивился великан, подбежал и уткнулся в переборку. Спустя пару мгновений лицо его расплылось в широкой улыбке. – Точно, мышь прямо за этой стеной! Грызет пластик. Вот ведь упорный зверек!

– Какая еще мышь? – рассердился Эдвард. – Зачем ей грызть переборку?

– Большая! Толстая мышь. Вот с такими зубищами, – Дылда обнажил верхнюю губу, демонстрируя желтые крупные резцы. – А одной ей, наверное, скучно. Вот она и решила пробраться сюда.

– Если это мышь, то я желтый карлик.

– Ты – желтый карлик? – поразился Дылда. – Ну да, ростом ты, конечно, не вышел, но кожа у тебя белая. То есть светлая. Или у тебя в родне были китайцы?

– Сам ты китаец. Ой… – Цитрус отпрянул от стены. Материал переборки ощутимо прогнулся и даже треснул в нескольких местах.

– Ничего себе мышь! – воскликнул Эдвард.

– Большая мышь! – пробормотал Дылда. – Страшная. Ишь, силищи сколько!

На пол посыпались крошки пластика, а в переборке образовалась небольшая дырка. Цитрус с Дылдой испуганно отступили – а ну как мышь окажется бешеной и бросится на них? Или начнет плеваться ядовитой слюной? Если уж она грызет пластиковые стены, от этой заразы можно любой пакости ждать. В образовавшуюся в переборке дыру заглянул чей-то черный глаз. Пошарил взглядом по камере и исчез. Затем объявился рот и жадно зашептал:

– Помогите мне, они держат меня взаперти. Тяжело… Душно! Я так хочу на свободу! Буквально мечтаю!

– Это не мышь, – проявил поразительную догадливость Дылда.

– Эй, парень, – забеспокоился Эдик, – мы все о свободе мечтаем. Здесь ты ее точно не найдешь. Поверь мне. Даже если бы тебе удалось прогрызть внешнюю обшивку – вряд ли из этого вышло бы что-то путное. Мы на космической станции. Так что не тратил бы ты свои скудные силы.

– Не отказывайте мне в последнем, в помощи! – выкрикнул голос. – Я так в ней нуждаюсь! Я сейчас, я уже скоро…

Снова послышался такой звук, словно невидимая мышь собирается прогрызть стену.

– Чего это он? – поразился Дылда.

– Кто ж его знает. Рехнулся, наверное. Чувствую, подведет он нас под дисциплинарное взыскание, – возмутился Цитрус. – Испортит нам стену, а легавые скажут, будто мы собирались смыться. Еще и срок накинут – всем гамузом. Разбираться-то не будут, кто прав, кто виноват. Не в их это правилах – разбираться… Эй, ты! Кончай ерундой заниматься! Нечего портить нашу камеру.

– Во-во. Не надо портить нашу камеру! – поддакнул Дылда. – Отвали, мышь!

– Сейчас, я уже сейчас, я скоро, – шептал голос за стеной. Поскребывание то становилось громче, то затихало.

– Вот урод! – возмутился Эдик. – Слушай, придурок! Ты думаешь, на свободу лезешь? Да здесь сидят такие же коски, как ты. Это вообще космическая тюрьма! Ты соображаешь хоть что-нибудь?

Но узник, «лезущий на свободу», ничего не хотел слышать, продолжая разрушать прочный пластик неведомым орудием. Только приговаривал время от времени, что вот, дескать, сейчас, сейчас, он уже скоро, осталось совсем чуть-чуть. Слушая его бесконечные нашептывания, Эдик пришел к грустному выводу, что скоро им предстоит оказаться в одном помещении с буйнопомешанным. Тот между тем очень торопился. Через проделанное им отверстие в стене слышно было, как он сопит от усердия. Время от времени поскребывание стихало, в дыре появлялся черный глаз, который пристально смотрел на Эдварда. «Ты», – восклицал хозяин глаза, и работа возобновлялась.

Это громкое восклицание, да еще неподдельный интерес, который псих питал к его персоне, совсем не понравились Цитрусу. «Может, ткнуть ему в глаз указательным пальцем? – подумалось ему. – Впрочем, нет никакой гарантии, что это его остановит. Скорее напротив – распалит до невозможности, и он ввалится к нам еще быстрее. К тому же, если я ткну его в глаз, то настроен он будет ко мне сугубо отрицательно. Силы ему не занимать. Это видно. Энтузиазма – тоже. Ну как захочет стукнуть меня по голове? Нет, пожалуй, надо попытаться наладить с ним хорошие отношения, пока не поздно».

– Эй, – заговорил Эдвард, – ты парень, что надо, как я погляжу. Вон как ловко стенку ломаешь…

– Сейчас, я уже скоро, – медовым голоском возвестил сумасшедший и заскреб еще громче.

Вскоре дыра расширилась настолько, что в нее уже можно было пролезть. Весь засыпанный крошками пластика, с белым перекошенным лицом субъект из соседней камеры ввинтился в дыру, упал на пол, но сразу вскочил на ноги, тупо разглядывая Эдварда и Дылду. Был он невысоким, черноволосым и крайне несимпатичным. Маленькие злобные глазки выдавали в нем человека недоброго, вызывая желание оказаться как можно дальше от их обладателя.