Глава 9

Я ощутил сквозь дрему, как Джоанна, скользнув ко мне под простыню, какое-то время возилась, приноравливаясь, потом замерла у меня под боком, словно пушистая теплая кошечка. Прядь душистых волос коснулась моей щеки, и я разомкнул веки.

Грубое солдатское одеяло на раме окна, как обычно, оттопыривалось по краям, и сияющие лучи солнца, выкатывающегося из-за гор, разноцветными бликами переливались на раздвижных стеклах книжных полок с томиками моих любимых поэтов и писателей.

Я перевел взгляд на Джоанну. Она смотрела на меня. Без улыбки... Но в глазах у нее я прочитал то, что порой весьма затруднительно выразить словами. И в тот же миг всем своим нутром почувствовал: она, как и я, хочет близости, являющейся, как известно, высшим проявлением любви.

Трагическая судьба Майка ослабила на мгновение накатившее на меня желание, и я замер, однако угроза неотвратимой расправы, висевшей над нами подобно дамоклову мечу, оказалась более мощным зовом — основной инстинкт кинул нас в объятия друг друга. Ее короткое учащенное дыхание совпадало с ритмическими толчками наших тел и сердец. Джоанна отдавалась мне так, как никогда прежде.

— Знаешь, я сейчас все умирала, умирала и вот... не смогла, умереть, — сказала она, когда перевела дух. — Правильно говорят, будто любовь — это маленькая смерть. Может, конечно, и не смерть, но что-то сродни небытию либо погребению. Давным-давно, когда все люди были язычниками, они, наверное, подобным образом расставались с тяжелым прошлым. Я, возможно, не то говорю... Скажи, этот мой лепет тебя не раздражает?

— Это не лепет, моя язычница, это — жизнь... — Я прижал ее голову к своей груди.

— Саймон, я, ласкаясь... Тебе было больно? Ведь Каттер тебя не щадил...

— Не будем об этом! Пусть он считает, будто я слабее его. Мне это на руку... Который час?

— Сутки назад ты мне задал этот же вопрос. Помнишь? Думаю, уже скоро восемь. Я спала на кушетке, потому что не хотела нарушать твой сон. Меня разбудило солнышко. — Джоанна поцеловала меня, провела ладонью по волосам. — Знаешь, Саймон, я проснулась и почувствовала себя такой одинокой... — сказала она дрогнувшим голосом.

— Пора вставать! — Я не должен был позволить ей жалеть себя. — Времени у нас в обрез!

Мы быстро оделись и вышли на крыльцо. День обещал быть жарким.

— Джоанна, отвезу-ка я тебя к Нэнси Лансфорд. У нее в доме ты будешь в безопасности, а мне не придется поминутно думать о том, все ли с тобой в порядке.

Нэнси встретила нас с распростертыми объятиями. Я вкратце объяснил ей обстановку, попросил ни при каких обстоятельствах никому не признаваться в том, что Джоанна останется у нее до моего возвращения. Сказал, что непременно вернусь к полудню, и уехал.

По дороге я, обдумывая план действий, пришел к выводу, что, если в ближайшие четыре часа ситуация не изменится, поиски чужих денег я прекращаю и вместе с Джоанной уезжаю в дальние края. Куда, каким образом — я еще не решил, но понимал, что нам следует исчезнуть гораздо раньше завершения срока, отпущенного мне Винсентом Мадонной.

Я уже подумывал, а не воспользоваться ли услугами специалиста по пластической хирургии, координаты которого оставил мне Майк Фаррелл. И хотя на подобную операцию денег явно не хватало, я почему-то был убежден, что сумею договориться с хирургом относительно оплаты частями.

Когда мы хоронили Майка, я вывернул наизнанку карманы его одежды, но пяти тысяч долларов, которые вручил ему Айелло, не обнаружил. Тот, кто убил его, забрал деньги себе.

Мне по-прежнему не давали покоя два вопроса. Во-первых, какие сведения хотел выведать убийца у Майка, а во-вторых, удалось ли ему узнать то, что он хотел?

Прежде чем свернуть на скоростную дорогу, я остановился у бензоколонки. Пока служащий возился с моим джипом, я купил утренний выпуск местной газеты и успел пробежать глазами заголовки и три колонки на первой полосе, сообщавшие второстепенные подробности убийства Сальваторе Айелло. Правда, было кое-что и весьма существенное. В паре километров от дома Айелло полиция наткнулась на автомашину типа универсал, на крыльях и капоте которой удалось обнаружить отпечатки пальцев, принадлежавшие Майку Фарреллу. И в настоящее время он разыскивался для дачи показаний. Высказывались также предположения о возможной причастности Фаррелла к убийству Айелло. Оказывается, нашлись желающие подтвердить под присягой, будто у Фаррелла были основания иметь на Айелло зуб. Однако ни слова не говорилось о том, что в доме у Айелло произошло ограбление сейфа. Сейф вообще не упоминался. Либо в полиции о его существовании ничего не знали, либо кое-кто из высших полицейских чинов хранил в нем свою наличность. Зато на пятой полосе, где печатали продолжение материала, опубликованного на первой полосе, я обнаружил любопытное сообщение: в Айелло стреляли из «немецкого автоматического пистолета 9-го калибра» марки «Люгер» или марки «Вальтер».

«Это уже кое-что!» — подумал я, поскольку за это время мне не доводилось сталкиваться с владельцем пистолета немецкого образца.

Когда я расплачивался за бензин, мне показалось, будто служащий взглянул на меня с хитрованским прищуром. Короче, не понравилось мне это, и я на всякий случай постарался запомнить адрес бензоколонки, взглянув на табличку телефона-автомата у обочины.

Заправившись, я сел за руль и помчался в направлении квартала Клифф-Вью-Терис, раскинувшегося на вершине крутого холма среди предгорий, ограничивающих город с севера. Здания в этом районе, все как одно двухэтажные, облицованы с фасада серым кирпичом с розовыми прожилками, что, разумеется, било на внешний эффект. Строительство дома будто бы влетело застройщику в копеечку. А на самом деле... Ну да ладно!.. Однако обилие зеленых насаждений полностью реабилитировало владельцев недвижимости. Тенистые аллеи, лужайки с дождевальными установками, деревья с раскидистыми кронами — все это радовало глаз и обещало прохладу.

Я поставил джип под навес на парковке возле торгового центра и отправился на поиски объекта, ради которого сюда прикатил. Чтобы найти обширное прямоугольное здание, где принимали своих пациентов медицинские светила города, понадобилось минут пять. Латунная вывеска «Фред Броли. Доктор медицины» привлекла мое внимание, едва только я повернул за угол здания, где располагался торговый центр.

Приемная в частной клинике Фреда Броли оказалась на уровне. Удобная дорогая мебель, на журнальном столике — самая разнообразная пресса, пушистый ковер на полу и стены в бледно-зеленой гамме, накрахмаленная секретарша-регистраторша — упитанная блондинка с дежурной улыбкой за стеклянной перегородкой — все соответствовало высокому уровню медицинского учреждения. Да и пациенты выглядели людьми состоятельными, то есть радовали глаз. Молоденькая девица в сверхмодном туалете и рыжеволосая гранд-дама в бриллиантах просматривали журналы, а пожилая особа с синюшной кожей и безучастным выражением на лице не отводила взгляда от своей дрожавшей левой руки с массивным золотым браслетом на запястье. «Бедняга!» — покосился я на нее. Тремор конечностей случается при самых разнообразных нервных болезнях, в том числе и по причине чрезмерного употребления алкоголя.

Облокотившись на наружный подоконник окошечка секретарши, смахивающей на служащую солидного банка, я спросил:

— Доктор у себя?

— Вам назначено? — расплылась она в широкой улыбке.

— Нет. У меня со здоровьем все в порядке. Я по другому вопросу, поэтому позвольте...

— Доктор Броли по всем другим вопросам, — поспешила она прервать меня, — принимает в четверг, после обеда. Если вы имеете отношение к поставке фармацевтической продукции, тогда...

— Выслушайте меня, — не дал я ей договорить. — Доктор Броли просил немедленно уведомить его, когда мне станет что-либо известно относительно пропажи кое-какой его личной собственности. Сообщите ему, что у него в приемной некий Крейн... Саймон Крейн...

Секретарша нажала кнопку внутреннего селектора и, повернувшись ко мне спиной, что-то прошептала в микрофон.

— Мистер Крейн, доктор вас примет прямо сейчас, — сообщила она спустя минуту с улыбкой.

— Благодарю вас, — улыбнулся я в ответ.

— Присядьте, пожалуйста, — сказала она, не отводя от меня взгляда.

Судя по выражению, появившемуся у нее на лице, известие об исчезновении какой-то частной собственности, принадлежавшей доктору Броли, повергло ее в шок.

В приемную вышел Фред Броли. Дама с тремором кинулась к нему.

— Миссис Чандлер, прошу прощения, я буду в вашем распоряжении через десять минут, — сказал он, жестом дав мне понять, чтобы я следовал за ним.

Мы молча шагали по длинному коридору с множеством дверей по обеим его сторонам. Рентгеновский кабинет, надо полагать, стоил ему целого состояния. Впрочем, в оборудование операционной наверняка были вложены тоже немалые деньги. Две лаборатории, несколько ванных, зал для консилиумов... Я читал надписи на табличках и прикидывал, в какую сумму обошлась доктору Броли собственная клиника.

— Прошу, — бросил он, пропуская меня в свой кабинет.

Закрыв за собой дверь, он остался стоять, не предложил присесть и мне.

— Итак, что новенького? — кинул он на меня недружелюбный взгляд.

— Пока все по-старенькому, — не остался я в долгу, — но с вашей помощью надеюсь на успех.

— Ничего себе! — Он усмехнулся. — Я вроде бы потерпевший, но, оказывается, обязан еще и помогать...

— А ваш сейф в данный момент заперт? — спросил я, глядя на него в упор.

У него за спиной я увидел утопленный в стену шкаф, около метра в высоту и полметра в ширину.

— В данный момент не заперт, потому как домой я еще не ухожу, — ответил он и почему-то нахмурился.

— Не возражаете, если я взгляну, что там внутри?

— Это еще зачем? — вскинул он брови. — Впрочем, пожалуйста. Ваше любопытство мне понятно.

Фред Броли распахнул дверь сейфа. На верхней полке стоял зеленый металлический ящик с ключиком в замке. В таких жестянках, как правило, хранятся личные документы. На нижней полке я насчитал с десяток флаконов темного стекла.

— Препараты, содержащие наркотики? — обернулся я к нему.

— Да, — ответил он и быстро отвел взгляд.

— Все в порядке! — заметил я с ухмылкой. — Убедился, что у вас нет тех денег, что пару дней назад находились в сейфе у Айелло.

— Вздор какой-то вы несете! Разве можно воровать деньги у самого себя?

— Можно. Для отвода глаз, — бросил я.

— А себя вы не подозреваете?

— Пока нет...

— Странно! На вашем месте я бы подозревал всех поголовно.

— Доктор Броли, надо полагать, вы неоднократно бывали в доме Айелло... — сказал я с расстановкой.

— Бывал... — кивнул он. — Неоднократно...

— Очень хорошо! — заметил я.

— Сейчас я бы так не говорил, — отозвался он.

— Допустим. Скажите, во время ваших визитов не попадался ли вам на глаза «кадиллак» розового цвета?

Фред Броли поперхнулся, однако, желая скрыть охватившее его замешательство, откашлялся, а затем недовольно спросил:

— Розовый «кадиллак», он что, имеет какое-то отношение к пропаже моих денег?

— А сами вы на какой марке разъезжаете? — ответил я вопросом на вопрос.

— У меня «ягуар». Спортивная модель... А что?

— Вы, как я посмотрю, прирожденный спортсмен. А розовый «кадиллак» кому принадлежит?

— Господи, откуда мне знать?

— А вы подумайте хорошенько! Вдруг вспомните... — Я достал из кармана «беретту», подбросил на ладони и добавил: — Вы, доктор Броли, выдали реакцию на розовый «кадиллак», поэтому не пытайтесь убедить меня, будто не знаете. Ей-богу, только этого и не хватает, чтобы вы покончили жизнь самоубийством, застрелившись из собственной «беретты».

Облизнув губы, Фред Броли произнес вполголоса:

— Я знаю джентльмена, у которого есть розовый «кадиллак», но уверяю вас, он не вор...

— Ручаетесь, что ли?

— Ручаюсь...

— Интересно! А вдруг именно он украл ваши деньги?

— Этого не может быть!

— Почему же?

— Потому что он богатый человек.

— Доктор, не смешите меня! Могу биться об заклад, что в мире просто не существует такого богача, который отказался бы от трех миллионов баксов.

— От трех миллионов? — Фред Броли сделал квадратные глаза.

— Именно! Итак, кто этот человек?

— Мистер Крейн, вы ошибаетесь! Владелец розового «кадиллака» мой хороший знакомый, он весьма известное и влиятельное лицо, да и по складу характера стопроцентный флегматик.

— Его имя и фамилия?

— Джон-Бен Барагрей...

— Вот так так!.. — протянул я. — Оказывается, у вас важные знакомые...

Джон-Бен Барагрей представлял собой, как принято нынче говорить, национальное достояние. Я не был с ним знаком и никогда не сталкивался, хотя слышать о нем доводилось.

Родом из Техаса, он нажил свое состояние на востоке штата, когда там были открыты крупнейшие месторождения нефти. Позже Барагрей перебрался на запад и занялся разведением мясных коров. И если Техас, крупнейший сельскохозяйственный штат, держит первое место по производству говядины, то здесь немаловажная заслуга принадлежит Джон-Бену Барагрею. Мне было известно, что его ранчо находится в ста километрах от нашего города, а капитал исчисляется кругленькой суммой — миллионов сто, а возможно, и больше.

В довершение ко всему он был управляющим одного весьма солидного банка. Короче говоря, оценив навскидку его капиталы, я пришел к выводу, что если между ним и семьей дона Мадонны поддерживаются тесные контакты, то в этом нет ничего противоестественного. И тот и другой поддерживают систему, при которой политические партии контролируются партийными боссами. И тот и другой служат яркой иллюстрацией приверженности феодальному образу жизни, при котором наблюдается зависимость «вассалов» от «сюзеренов».

Спустя полтора часа я подъезжал к владениям Барагрея, простиравшимся и вширь, и вглубь на десятки километров.

Ранчо, естественно, напоминало поселок городского типа. Я катил по шоссе, которое являлось собственностью Джон-Бена Барагрея, а по сторонам мелькали значительные приметы цивилизации. Оставив позади аэродром с аэропортом, штук пять бензоколонок, я целых двадцать минут плутал среди двухэтажных семейных коттеджей работников с многочисленных ферм Барагрея, пока наконец не оказался перед воротами поместья современного феодала.

Справа, прямо под открытым небом, располагался его автопарк. Я окинул машины внимательным взглядом. Среди множества пикапов, джипов, грузовиков, электрокаров, внедорожников повышенной мощности, пары «роллс-ройсов», одного «бентли», пары «кадиллаков» не было ни одной машины розового цвета. Роскошный трехэтажный особняк с балконами, верандами, парадным входом с портиком и колоннами, конечно поразил мое воображение, но не настолько, чтобы я окончательно стушевался.

На мой стук молоточком в массивную дверь вышел дворецкий в ливрее. Положа руку на сердце, заявляю: дворецкого в ливрее я увидел впервые. Он смотрел на меня, я — на него. Я, однако, быстро сообразил, что мне следует сообщить ему, кто я такой, а также причину визита. Сказав, что у меня к его хозяину важное дело, я добавил, что адрес мне сообщил доктор Броли. Дворецкий попросил подождать в гостиной, а сам, сверкая золотыми и серебряными галунами, с поклоном удалился.

Я с любопытством огляделся. На стенах висели три подлинника Ренуара, кое-какие работы ранних импрессионистов. Словом, обстановка и декор внушали почтение. Я сразу составил впечатление о мистере Барагрее как о человеке весьма глубоком и основательном.

Массивная мебель была обтянута малиновым сафьяном, вдоль стены слева стояли книжные шкафы красного дерева. Я решил поинтересоваться, какого сорта литература занимает хозяина этого дома долгими вечерами, когда на дворе, к примеру, непогода. И поразился. Философия, искусствоведение, военная история, мемуары, Фолкнер, Лев Толстой, Махатма Ганди... Вот и думай после этого, с кем имеешь дело!

— Мистер Крейн... — услышал я мягкий баритон у себя за спиной. — Саймон Крейн... Скажите, мистер Крейн, мы с вами знакомы или нет?

Я обернулся.

В дверях стоял благообразный пожилой господин. Глаза его светились улыбкой.

— Я Джон-Бен Барагрей. Вы, мистер Крейн, упомянули имя моего хорошего знакомого доктора Фреда Броли. Вы у него лечитесь? Впрочем, чем могу быть полезен?

— Мистер Барагрей, рад познакомиться с вами. — Я склонил голову в почтительном поклоне. — Извините, что без звонка. Мы незнакомы, но кое-какие непредвиденные обстоятельства вынудили меня обратиться к вам за помощью, а возможно, и за советом.

— Прошу вас, садитесь! Воображаю, каково вам было под палящим солнцем. Сегодня такая жарища! Не желаете ли чего-нибудь выпить?

— Если только пива... — улыбнулся я.

— Пиво самое оно в такое пекло!

Он подошел к холодильнику в простенке между окнами, выходящими в сад, достал две бутылки пива, открыл и сразу отхлебнул из своей.

Этим жестом он дал мне понять, что всякой там фанаберии у него в доме не место. Я моментально расположился к нему.

— Итак, слушаю вас внимательно, — сказал он после того, как мы ополовинили бутылки.

— Мистер Барагрей, полагаю, убийство Сальваторе Айелло для вас не новость. Конечно, вы об этом наслышаны.

— Да, я в курсе и, не скрою, весьма удивлен. А вы что, помогаете следствию?

— Нет. Тут дело в ином. Я не полицейский, не сыщик, а просто частное лицо, поставленное кое-какими жизненными обстоятельствами в жесткие рамки. Мне необходимо во что бы то ни стало найти убийцу! Единственная зацепка, которая, возможно, поможет это сделать, — «кадиллак» розового цвета. Доктор Фред Броли сказал, будто вы владелец именно такого розового «кадиллака». Прошу прощения, но думаю, вы согласитесь со мной, что розовая машина... в общем, это весьма редкая расцветка.

— Так, понятно! Есть еще вопросы?

— Скажите, вы знакомы с Винсентом Мадонной?

— Знаком. Он, понимаете ли, хочет в нашем штате поставить на широкую ногу игорный бизнес, а я — против. Несколько раз я встречался с ним, намеревался утрясти проблему путем переговоров, но он придерживается других способов ее решения. Стало быть, теперь мне осталось удовлетворить ваше любопытство относительно розового «кадиллака», да?

— Да.

— Я продал его месяц назад.

— Кому, если не секрет?

— Отогнал в агентство по продаже «кадиллаков», доплатил и купил новый «кадиллак» черного цвета... Вот и все!

Я молчал, что тут скажешь.

— Мистер Крейн, может быть, я смогу чем-то помочь? — спросил любезный хозяин.

— Спасибо, мистер Барагрей! Прошу прощения за вторжение.

— Ради бога, не извиняйтесь! К тому же у меня к вам просьба. Мистер Крейн, не составите ли мне компанию? Приглашаю вас отобедать. Я живу один. Жена умерла два года назад. Единственный сын, полковник ВВС, погиб во Вьетнаме. Подбили его самолет... Так что я совсем один. Оставайтесь, а? Чувствую, нам есть о чем побеседовать.

— Обещаю отобедать у вас на следующей неделе, если буду жив, — улыбнулся я.

— Вы-то будете, а буду ли я — не знаю, но все равно ловлю вас на слове! — засмеялся славный старикан.

Мы расстались друзьями.

Солнце жарило вовсю. Казалось, дорога, по которой я мчался, вот-вот начнет плавиться. Было начало второго. Следовало поужинать. Я понимал, что в агентстве по продаже «кадиллаков» почти нереально застать в такую жару кого-либо после обеда.

Дорога постепенно ввинчивалась в горы, и лететь сломя голову становилось опасно. Впереди шла машина. Ну вот! Что толку гнать? Если тот, кто впереди, станет тащиться, придется плестись за ним минут двадцать! А то и все тридцать, до тех пор пока не спустимся вниз. Кому охота идти на обгон, если слева с минуты на минуту появится знаменитый обрыв под названием Дьявольский склон. Навернешься — костей не соберешь! Как-никак, длина склона по прямой — верный километр, если не все полтора.

Я достал из кармана носовой платок, вытер пот с лица и присвистнул.

Впереди идущая машина ни с того ни с сего сбросила скорость, прижалась к скале, что стеной нависала справа. Похоже, водитель дожидался меня, чтобы пропустить вперед, а потом ехать самому не торопясь.

Я приблизился, хотел было крикнуть, что пойдем друг с другом, мол, двадцать минут погоды не сделают, но вдруг узнал водителя. За рулем сидел Эд Бихринман. Мало этого, он целился в меня из автоматической винтовки 45-го калибра.

Я ударил по тормозам, но он вывернул руль, пересек белую разделительную полосу и попер на меня. Его маневр моментально стал мне ясен: если не удастся пристрелить, тогда надо постараться столкнуть меня вместе с джипом вниз с обрыва — и все тут!

Глава 10

В своей сознательной жизни я раза три или четыре с честью выходил из сложнейших ситуаций. Но одно дело — когда готовишься заранее, взвешиваешь все «за» и «против», и другое — если приходится мгновенно принимать решение, не имея ни секунды на раздумья. В таких случаях обнаруживаешь в себе какие-то скрытые резервы, которым я не берусь дать научно обоснованное определение. Возможно, это удача, а может, судьба! Но скорее всего, это просто-напросто положительная реакция живого организма на внешнее раздражение, называемая рефлексом. Условным, безусловным, но рефлексом...

Бихринман вдруг надумал обойти меня справа. Я позволил ему этот финт, сделав вид, будто не понимаю, чего он добивается. Слегка взяв влево, я пустил его на неширокую полоску справа от себя и, скосив глаза, увидел, что он приготовился выворачивать руль, потому как убрал винтовку и принялся перехватывать ладонями рулевое колесо.

«Собираешься, поддав в правый бок, столкнуть меня с обрыва?» — подумал я и, нажав до упора на акселератор, понесся по белой разделительной полосе. У Эда Бихринмана с реакцией, судя по всему, было неважно. Он, разумеется, бросился меня догонять, но припозднился и, когда поравнялся со мной, оказался слева, упустив из виду, должно быть, что я тоже умею толкаться.

Я конечно же не растерялся и, пожертвовав «самочувствием» заднего левого крыла, с силой врезал Бихринману по передней правой дверце. Короткая колесная база джипа позволила мне, вильнув резко вправо, поддать ему под зад бампером. Джип содрогнулся, встал поперек дороги, но я, быстро вывернув руль, разогнался, стукнул неуклюжую машину Бихринмана по правому крылу, пулей проскочил метров двадцать вперед, не оглядываясь, и остановился на ручном тормозе в паре метров от обрыва.

Кинув взгляд в зеркало заднего обзора, я покачал головой... Что ж, судьба спускает дураку только до поры до времени. Затем следует предупреждение. Тому, кто не внемлет, она наносит удар!..

Я выбрался из джипа, подошел к краю обрыва, заглянул вниз. Машина врага выполняла смертельное сальто. Когда раздался оглушительный звук взрыва, я решил, что поминки по Майку удались, а потом сел в джип, развернулся и поехал назад.

Проезжая мимо ранчо Барагрея, я остановился у бензоколонки и, назвавшись вымышленным именем, сообщил по телефону-автомату патрульной службе о дорожно-транспортном происшествии у Дьявольского склона. В город я возвращался другой дорогой. Эта предосторожность оказалась вынужденной и отняла у меня лишних пару часов, но зато теперь я точно знал, где искать убийцу Айелло и три миллиона баксов из его сейфа.

Все предельно просто! Эд Бихринман не тащился за мной хвостом из города до ранчо Барагрея, но, как оказалось, прекрасно знал, по какой дороге я буду возвращаться. Стало быть, тот, кто ему сообщил эту информацию, непременно пожелает убедиться, что все произошло именно так, как было запланировано. Я раздумывал, то ли мне поднажать, то ли не очень торопиться. Но неожиданно многострадальный джип проявил характер — на полпути лопнула шина. С заменой я провозился ровно полчаса. Короче говоря, только в начале шестого я свернул на знаменитый Стрип. Проезжая мимо «Красной мельницы», я вспомнил Майка Фаррелла. Несчастный Майк! Не ведал он о том, что мне стало известно совсем недавно.

Было ровно шесть, когда я свернул со Стрипа вправо и медленно покатил по спокойной, тихой улице, поглядывая на номера домов. В одноэтажном доме с двумя верандами по бокам светился экран телевизора. Пролетел самолет, и изображение замелькало, замельтешило. Пожилая женщина в широком окне с раздернутыми шторами наклонилась к самому экрану, стараясь понять, о чем хотя бы говорят...

Дом, номер которого я, по счастью, запомнил, оказался соседним. Выключив мотор, я набросал в уме план действий. Достав из бардачка «беретту», сунул в задний карман. На лужайке перед домом стояла садовая мебель из кованого железа, окрашенного в белый цвет. Неслышно ступая по плитам дорожки, я поднялся по ступенькам крыльца и толкнул парадную дверь. Она оказалась запертой изнутри. В замке виднелась бородка ключа. Я позвонил. В доме раздался мелодичный звон. Однако даже спустя несколько минут дверь мне так никто и не открыл.

Я спустился с крыльца, обошел дом справа и, шагая по дорожке из гравия, подошел к гаражу на две машины. Заглянув в окошко, я увидел лишь спортивный автомобиль марки «ягуар». Я подошел к окну, где горел свет. Заглянув внутрь, понял, что это кухня. Сквозь распахнутую дверь просматривалась просторная гостиная, на полу которой лежал роскошный ковер. По нему, покачиваясь, босиком, шагала рыжеволосая женщина в махровом халате ярко-зеленого цвета, пояс от которого тащился за ней, словно плеть плюща.