Когда вертолет Лайма приземлился, его уже ждал капитан Гуардиа со всей информацией, которую на этот час удалось собрать испанской полиции. Обычно на это требовалось гораздо больше времени; но тогда никто не стоял за спиной гуардианос, приставив паяльную лампу к заднице.

Тело перевезли в полицейский морг в Барселоне. Лопес был найден мертвым, он лежал на берегу неподалеку от разбитой лодки, скрытый дюнами от большой прибрежной автострады, которая проходила совсем рядом с этим местом. Все произошло в северной части мыса Креус, в семи километрах от французской границы.

Лопес был заколот несколькими разными ножами. Оружие найти не удалось. Расследование убийства началось сразу после того, как обнаружили труп, но, поскольку никто не связал его с похищением Фэрли, Лайму ничего не сообщили.

Внутри лодки на полированной поверхности дерева нашли несколько отпечатков пальцев; их фотографии лежали в переданной Лайму папке с документами. Отпечатки пальцев первоначально отправили в Мадрид, а после звонка Хилла их копии отослали в Интерпол и Вашингтон. Предполагалось, что большинство отпечатков принадлежит Лопесу, но следовало проверить все; с трупа также сняли отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с теми, что нашли на лодке.

Капитан из Гуардиа был типичный коп с профессионально поставленным голосом. Этот голос монотонно гудел, сливаясь с шелестом свежего ветерка, который ерошил поверхность моря и бросал в лицо сухим песком. Между автострадой и берегом обнаружили следы шин – судя по их расположению, машина свернула с дороги и въехала на небольшой скалистый выступ, нависавший над берегом. Здесь она остановилась носом к морю, возможно, для того, чтобы подать сигнал фарами. Высокий прилив смыл почти все следы, и отпечатки ног были найдены только выше линии прибоя, рядом с телом и следами шин. Когда машина уезжала, она стала гораздо тяжелее, чем была вначале, – это было видно по углублениям от колес. В обратную сторону следы от шин тянулись к югу и исчезали на автостраде в том же направлении. К сожалению, песок был слишком мягким, чтобы различить узор покрышек. Расстояние между следами указывало на стандартную колесную базу для легковых автомобилей среднего класса или для небольших фургонов.

Что касалось причины затопления лодки, то ее установили по ржавчине в баке с моторным маслом – масло протекло, и мотор заело.

Единственным ценным ключом, который Лайм видел во всем этом обилии подробностей, было указание на направление движения похитителей. Лодка Лопеса потерпела крушение в самой северной точке водного пути. Вывод: они направляются во Францию или Италию.

Это было настолько ясно, словно похитители преднамеренно подталкивали идущих по их следу к такому мнению. Они не были беспечными людьми и вполне могли затопить лодку так, чтобы не осталось никаких следов; значит, они хотели, чтобы ее обнаружили. Это было важно. Они не собирались ничего скрывать, а напротив, все выставляли напоказ. Тело Лопеса, лодку. Они подсовывали их нарочно.

Ему надо было понять, что это значит. Они явно сообщали ему, что отправляются на север. Вопрос был в том, чего они хотят: чтобы он действительно отправился за ними на север или, подумав, что его обманывают, наоборот, направил свои поиски на юг.

Ситуация напоминала многослойный пирог. Первый слой: если найден ключ, его следует использовать. Второй слой: если ключ подброшен, он является приманкой, придуманной для того, чтобы сбить с толку и заставить зря потратить время; когда улика настолько очевидна, ей нельзя доверять. Третий слой: они знают, что он не поверит слишком явной улике и поступит наоборот, думая, что похитители его обманывают, а это будет как раз то, чего они хотят. Четвертый слой: похитители, подбросив ему эту дилемму, ожидают, что он прокрутит в голове весь ход этих мыслей и в конце концов решит приступить к подробному исследованию найденной улики, поскольку при всех прочих равных условиях ключ все-таки есть ключ и, даже если он был подброшен с заранее обдуманным намерением, все-таки в нем можно обнаружить нечто, что выведет поиск на верный путь.

Слои можно было переставлять в любом порядке, и вскоре ему стало ясно, что он сам загоняет себя в логическую ловушку, сидя в которой он никогда не узнает правды.

Отдельно стоял вопрос о профессионализме похитителей. Можно было твердо говорить, по крайней мере, о профессионализме их руководителя. Профессионал – это человек, который не оставляет за собой улик, а если оставляет, делает это сознательно. Вся операция был проведена не революционером-любителем, а специалистом, который продумал каждый шаг и рассчитал каждое свое движение. Похищение в Пердидо было распланировано с секундомером в руках. Ферма в горах выбрана с точным расчетом местности – недалеко от побережья и достаточно близко от гостиницы, поскольку они понимали, что им следует посадить вертолет раньше, чем их начнут искать. Похитители знали, сколько времени потребует каждый этап их операции, и действовали без суеты и спешки. Они забрали Фэрли, спрятали вертолет, открыто проехали на автомобиле от фермы до гаража возле Паламоса – все это за тот промежуток времени, когда власти только начинали организовывать поиски, еще не оправившись от удара, нанесенного этим невероятно простым преступлением. Но оказавшись в безопасном месте в гараже у Паламоса, они не поддались панике и не бросились бежать дальше, хладнокровно переждав, пока спустится ночь. К этому времени у них уже не было сомнений, что их разыскивают полиции и секретные службы нескольких десятков стран, но и теперь они действовали спокойно и разумно: на катафалке перевезли Фэрли к берегу, погрузились в лодку Лопеса и уплыли в море.

Дальше они действовали так же безупречно, поэтому не было никаких причин думать, что они бросили лодку Лопеса случайно. Скорее похитители сами проделали дыру в проржавевшем масляном баке, чтобы мотор заглох и все выглядело, как нечаянная авария.

Единственной уликой, которую они оставили ненамеренно, могли быть отпечатки пальцев, найденные рядом с выключателем в гараже на окраине Паламоса, если только они действительно принадлежали одному из похитителей, а не владельцу гаража или кому-нибудь из его клиентов.

Эта улика наводила на мысль, что похитители – любители, руководимые профессионалом. У профессионала правила безопасности входят в плоть и кровь, он нигде и никогда не оставляет отпечатков пальцев, ему даже не надо думать об этом. Он чисто рефлективно удаляет все следы своего присутствия.

Выключатель был последней вещью, к которой они прикоснулись в гараже, и кто-то забыл их стереть.

Если это окажутся отпечатки пальцев Фэрли, значит, похитители оставили их нарочно, чтобы лишний раз показать, что Фэрли жив и находится у них. Но Лайм в этом сомневался – они не стали бы подпускать Фэрли к выключателю. Если же найденные отпечатки принадлежат кому-нибудь из похитителей, ясно, что их забыли там по недосмотру. Можно намеренно оставить сбивающий с толку след, и это будет частью игры, но прозевать улику, по которой можно идентифицировать одного из членов группы, – это уже явная ошибка.

Зимой Барселона была хмурым, серым городом с загазованным воздухом и запахом гниющей в бухте воды.

Испанцы устроили им офис в боковой пристройке к большому зданию правительственной администрации; вокруг были только унылые тесные улочки, дома с закопченными стенами и булыжник мостовой. Накануне вельбот доставил на берег сброшенный на воду авиаконтейнер с шифровальным приемопередатчиком на ультравысоких частотах, который принадлежал военно-морскому флоту; теперь его перевезли в офис.

Команда прибыла на место раньше него, и в офисе уже было многолюдно, но что удивило Лайма по-настоящему, так это присутствие Уильяма Т. Саттертуэйта – очень утомленного, помятого, с взъерошенными волосами.

Для Лайма выделили маленький отдельный кабинет, но, заглянув в него, он тут же вышел обратно.

– У вас есть внизу машина?

– Да. А что? – Саттертуэйт поднял на лоб очки.

– Давайте спустимся в автомобиль и там поговорим.

В машине Саттертуэйт спросил:

– Вы серьезно думаете, что они могут прослушивать нас в офисе?

– Да, думаю. Вы бы тоже не позволили иностранным спецслужбам проводить сверхсекретные операции у себя дома, не постаравшись при этом узнать, что они замышляют.

Саттертуэйт не стал возражать:

– Хорошо. Теперь об этом гробе, в котором они перевозили Фэрли. Вы думаете, он мертв?

– Навряд ли. Они не упустят свой главный козырь, пока не придет время использовать его в игре. Или пока он не перестанет быть козырем. Но есть другой вопрос: откуда мы знаем, что это был Фэрли? Вместо него там могли лежать сто пятьдесят фунтов кирпичей.

– Хотите сказать, что не верите этой истории с лодкой Лопеса?

– А что, если они устроили это нарочно, чтобы внушить нам мысль, что Фэрли вывезли в этом направлении? – Лайм пошарил по приборной доске в поисках пепельницы. – Пока все, что у нас есть, это две улики, которые они выложили нам на блюдечке.

– Арабская одежда и лодка, плывшая на север. Первое указывает на Северную Африку, а второе – на Западную Европу. Вам не кажется, что и то и другое – фальшивка? Может быть, на самом деле они направились на Балканы?

– Пока это одни догадки. Мы бегаем за собственным хвостом.

– Не будьте таким отъявленным пессимистом, Дэвид. Над этим делом работают сотни тысяч людей. Какие-нибудь концы должны связаться.

– С какой стати? Мы имеем дело не с кучкой экзальтированных придурков.

Глаза Саттертуэйта за толстыми линзами не сводили взгляда с Лайма.

– А с кем мы имеем дело?

– С профи и командой хорошо натренированных любителей. Это не правительственные агенты и не парни из какого-нибудь освободительного движения. Мы не найдем никакой организации, ответственной за эти преступления, хотя, быть может, найдем кого-то, кто платит по счетам.

– Почему вы так думаете?

– Потому что вы не убедили меня в обратном.

– Объясните.

Лайм ткнул сигаретой в пепельницу, промахнулся и отряхнул пепел со своих брюк.

– Если бы за этим стояли власти какой-нибудь страны, ваши «сотни тысяч» агентов уже разузнали бы об этом. Но такие операции не выгодны властям. Все, к чему они могут привести в политическом плане, это ужесточение существующих режимов. Коммунисты будут помогать нам, а не похитителям; и того же самого они ждут от нас, если что-нибудь подобное случится с их людьми. Потому что если государства начнут заниматься такими вещами, они развяжут целую вакханалию похищений и убийств. А тогда любая международная политика станет невозможной. Об этом писал еще Клаузевиц, вспомните хотя бы о том, что случилось после Сараево. – Лайм погасил окурок в пепельнице и захлопнул крышку. – Какие у них мотивы? Вы слышали их требования. Освободить семерых террористов. Это техника Маригеллы, вещь давно известная. Они арестовывают вас, вы похищаете их, потом производится обмен.

– В таком случае мы знаем, кто ведет это шоу, не так ли? – Саттертуэйт с высокомерным видом смотрел на Лайма.

– Возможно, – сдержанно ответил Лайм. – Но мы ищем Стурку и его людей уже больше недели. Быть может, он лег на дно, а мы имеем дело с совсем другой бандой.

– Вы ходите вокруг да около, – сказал Саттертуэйт; он наклонился вперед, и его голос снизился до сердитого шипения. – Как вы думаете, почему мы поручили это дело вам?

– Потому что вы решили, что я знаю, что это Стурка.

– А Стурка – ваш парень, Дэвид. Вы знаете его лучше, чем кто-либо другой; вы доказали, что умеете предугадывать ход его мыслей. Вы были с ним в одних и тех же местах.

– Я никогда его не видел.

– Но вы его знаете.

– Я допускаю, что за этим стоит Стурка. Но я не хочу класть все свои яйца в одну корзину. Логика указывает на Стурку, однако логика и истина – не всегда одно и то же. Если это не Стурка, а я начну разыгрывать эту карту, то в конце мы окажемся еще дальше от результата, чем были вначале. Я должен опираться только на факты. Неужели вы не понимаете?

– Предположим, что это Стурка, Дэвид. Что тогда?

– Мы уже сделали слишком много ошибочных предположений. Дайте мне факты, и я начну работать. – Он нащупал в мятой пачке еще одну сигарету. – Однако, я думаю, вы прилетели сюда не затем, чтобы снова говорить со мной о Стурке. Мы уже обсуждали этот вопрос. Вы что, просто носитесь взад и вперед через Атлантику, чтобы за мной присматривать?

– Не говорите глупостей.

– Я просто хочу внести ясность. Что вы мне привезли? Приказ, который нельзя было доверить шифровальщику?

– Допустим. Попробуйте догадаться сами, опираясь на то, что уже знаете.

– Вы хотите вернуть Фэрли до дня инаугурации.

– Да, но вам это уже известно. Осталось чуть больше шести дней.

– Это вряд ли возможно.

– Сделайте это более возможным.

– Не будьте такой задницей.

– Постараюсь. Ладно. Предположим, я скажу вам, что привез с собой «Команду А» из Лэнгли.

– Тогда я отвечу вам, что вы просто идиот. Должно быть, вы разослали их по всем испанским деревушкам, чтобы они следили через оптические прицелы за крестьянами и их домашним скотом.

– Ничего подобного. Сейчас они на борту «Эссекса». Когда они вам понадобятся, попросите Шестой флот прислать вам «Ранних пташек», и они тут же окажутся в вашем распоряжении.

Слишком мало сна, слишком много сигарет; у него болела голова, а во рту появился привкус меди. Ему совершенно не хотелось думать на эту тему. Лэнгли был филиалом штаб-квартиры ЦРУ в Вирджинии, сверхсекретным объектом, как писали в «Таймс». «Команда А» – эвфемизм для группы уничтожения.

– Это лучшие люди в Управлении. Двадцать восемь человек. Три вертолета.

– И целая тонна пушек, я полагаю.

– Личный приказ президента, Дэвид.

– В самом деле? Наверняка это была ваша бредовая идея, и вы сообщили ее Брюстеру, а он дал вам добро.

– Вовсе нет. Я занимаюсь лишь методологией.

– Можно гарантировать, что теперь Фэрли живым точно не вернется.

– Наоборот. Вы используете их только после того, как найдете Фэрли и его похитителей. Только в этом случае вы должны их использовать.

Лайм понимал, о чем идет речь. Все дело было в шаткости их предположений насчет того, где находятся террористы. Саттертуэйт исходил из предпосылки, что они могут оказаться на территории с враждебным режимом, который откажется им помогать в поимке похитителей и не позволит вывезти их в Соединенные Штаты, даже если их удастся схватить. Тогда придется послать туда людей, которые смогут забрать заложника, убить бандитов и вернуться обратно, не оставив никаких следов своего визита. Это была концепция грубой силы, которая вызывала у Лайма отвращение.

– Дэвид, если мы будем их судить, нам придется объяснять, каким образом они попали в наши руки. Это может поставить нас в затруднительное положение.

– В затруднительное положение. Господи Иисусе. – Лайм покачал головой. – А я думал, мы уже в него попали.

– И по-моему, вы зря тратите время в Испании, тогда как вам уже давно пора преследовать бандитов.

– Еще рано. Мне нужен какой-нибудь факт. А вдруг они сейчас на полпути в Албанию?

– Вы буксуете на месте. У вас достаточно информации, чтобы начать действовать.

– Тогда пошлите своих людей туда, где они, по вашему мнению, должны быть.

– Среди них очень мало таких, которые знают местность так же хорошо, как вы. И никого, кто мог бы сравниться с вами в знании Стурки.

– У нас есть две гипотезы – о месте и человеке, но ни одну из них я не могу считать доказанной.

– Почему?

– Из-за арабской одежды.

– Это фальшивка, – сказал Саттертуэйт. – Вы встречались с ними и раньше.

– А лодка на севере? Такая же фальшивка?

– Фальшивка, но другая.

Чувствуя, как в нем начинает подниматься раздражение, Лайм сказал:

– Стало быть, вы все понимаете. А я – нет. Мне нужен хотя бы один факт, и тогда я начну пользоваться их ошибками. Я хочу, чтобы они мне помогли.

– Черта с два они вам помогут.

– Посмотрим. Может быть, я смогу помочь им допустить ошибку.

Саттертуэйт минуту молчал. Потом он промолвил:

– Я даю вам свободу действий. Но помните, что вы обязаны использовать «Команду А», как только найдете похитителей.

– Это дешевка.

– Это политика. Нам не следует рассчитывать на чьи-то одолжения, если их можно избежать, потому что в конце концов нам придется расплачиваться. А когда речь идет об определенных людях или странах, мы вообще не можем брать на себя какие бы то ни было обязательства.

– Тогда используйте посредников. Русских, например.

– Русские или китайцы – все равно лучше обойтись без их услуг.

Саттертуэйт откинулся на спинку кресла и взялся за ручку двери, но не стал ее открывать.

– Да, насчет группы крови у Фэрли – мудрый вопрос. Группа АВ, резус отрицательный. Я оставил инструкции на «Эссексе», чтобы они держали наготове вертолет с соответствующим запасом. Довольны?

– Пока да.

Через час Саттертуэйт находился уже на обратном пути в Вашингтон, а Лайм скреб по подбородку безопасной бритвой в вонючей уборной офиса. Ему был нужен душ, хороший обед и двенадцать часов сна; вместо этого он наспех умылся под краном и проглотил скудный ленч, состоявший из хлеба с сыром и кувшина «Сангрии», который принесли из соседнего кафе.

Он заперся в маленьком квадратном кабинете и лег на пол, закинув руки за голову и глядя на потолок в ожидании, когда события уложатся у него в голове. Для этого надо было позволить своим мыслям течь свободно. Едва он это сделал, они немедленно устремились к Бев Роланд, и он не стал направлять их в другое русло.

Два дня назад по пути на авиабазу Эндрюс он выкроил немного времени, чтобы повидаться с ней: позвонил в офис спикера Люка и назначил встречу в кафе Рэйбурна. По дороге он притормозил у маленького магазинчика цветов, чтобы купить несколько роз, и появился в кафе с букетом. Бев была одета в очень пеструю, в желто-зеленых ромбах, лыжную куртку из искусственного материала, который на свету искрился, точно пластик; ее волосы были собраны на затылке в хвост и перевязаны тонкой лентой. Она с подозрением смотрела, как он шел к ней от дверей с цветами, и в ее взгляде нарастала настороженность.

– Что это значит?

– Небольшой знак внимания, если ты не против.

– Цветы на память? – Она отвернула зеленую обертку, чтобы взглянуть на бутоны. – Они очаровательны, – заметила она с удовлетворением.

Стояла середина дня, и в кафе было почти пусто; на другом конце зала еле слышно журчал чей-то разговор. Он сказал:

– Ничего особенного. Просто я ненадолго уеду.

Ответа не последовало. Она встала и направилась к прилавку; он смотрел, как она зашла за перегородку к кофейнику, остановилась у кассы и вернулась обратно, покачивая высокими бедрами и неся две чашки кофе. Она села на краешек стула, как будто боялась, что он вот-вот под ней взорвется.

– Как долго это продлится?

– Пока не знаю.

– Они посылают тебя за Фэрли.

Простая констатация факта; лишь по глазам было видно, как напряженно она ждет ответа.

– Я помню прежнюю Бев Роланд. Девушку, которая встречалась только с теми, кто умел ее развлекать.

– Перестань, Дэвид. Это не смешно.

Все изменилось гораздо больше, чем он хотел. Они никогда не задавали друг другу лишних вопросов. Она была девушкой с мягкой чувственной улыбкой и здоровыми инстинктами, и они нравились друг другу. Теперь она стала другой, потому что, если что-то происходило с Лаймом, это неизбежно отражалось и на ней. Блюдце с чашкой зазвенели в ее руках; она поставила их на стол.

– Ладно, – сказала она. – О чем мы должны поговорить?

– Ни о чем. Я вернусь. Если у тебя есть что сказать по этому поводу, то говори.

– Ведь ты не собирался больше там работать.

– Верно.

– Значит, они вскружили тебе голову. Представляю, как тебе должно было польстить, когда они сказали тебе, что ты самый лучший парень, – единственный, кому они могут поручить такую важную работу.

Ее губы задрожали, и она крепко сжала их.

– Я еще не умер, – сказал он как можно мягче.

Розы лежали между ними на столе; он сдвинул их в сторону и накрыл ладонью ее руку, но она резко вырвалась, и Лайм засмеялся.

– Это не смешно.

– Ты это уже говорила.

– Ну, теперь я хоть уверена, что ты меня слушаешь, – съязвила она. – Господи, ведь есть же миллионы людей. Почему это должен быть именно ты? Если ты не найдешь похитителей, тебя будут винить в этом всю оставшуюся жизнь; а если ты их найдешь, они могут тебя убить.

– Приятно, что ты в меня так веришь.

– О да, я знаю, ты великий шпион, ты лучший в мире – я достаточно наслушалась похвал от твоих почитателей. Только меня они не впечатляют. Послушай, Дэвид, они сделают из тебя козла отпущения.

– Я знаю.

– Так какого черта ты на это согласился? – Она сидела, нервно постукивая ногтем большого пальца о передний зуб. – Когда ты принимал свое решение, – сказала она, – ты совсем не думал обо мне.

– Верно.

– Ты свинья.

– Я знаю.

– Если бы ты меня хоть немного любил…

– Так оно и есть.

На мгновение она улыбнулась.

– Возможно, любить – это важнее, чем быть любимым. Но мне это не нравится – мы с тобой говорим, как персонажи из фильма Бергмана. А ты похож на Пола Хенрейда.

Она пыталась играть в его собственную игру, и это почему-то доставило ему большое удовольствие; он отодвинул стул и встал. Она открыла сумочку, вынула помаду, прошлась ею по губам и, пошамкав ими, чтобы лучше распределить краску, оценила результат в компактном зеркальце. Пожалуй, она была самым неэгоистичным человеком, какого он когда-либо знал; он стоял и ждал, задерживая самолет на базе Эндрюс, пока на ее сумочке не щелкнул замочек и она не поднялась с места и не обошла вокруг стола. Она взяла его под локоть.

– Ладно. Я буду ждать тебя, как верная подруга. Ты ведь это хотел от меня услышать?

– Да.

– Когда-нибудь ты научишься выражать свои чувства. По крайней мере, я заставила тебя признать, что они у тебя есть.

Она была права; и в этом заключалась еще одна причина, почему стоило ее любить.

Его рука еще помнила упругость ее крепких ягодиц; он открыл глаза и посмотрел на потолок, пытаясь сообразить, сколько времени проспал. Разбудивший его звук повторился снова – кто-то громко стучал в дверь. Он поднялся на ноги и открыл Чэду Хиллу.

– Мы его нашли.

В руках у Хилла была распечатка декодированного сообщения.

Лайм перечитал это дважды.

– Никогда о нем не слышал.

– Он не один из тех людей, которых вы на прошлой неделе идентифицировали, как членов группы Стурки?

– Нет. – Лайм перевел взгляд с шифровки на Хилла. – Корби. Ринальдо. Пегги Остин. Еще Джон Доу.

– Может быть, Мецетти – это Джон Доу.

– А может быть, это человек с Луны.

– Элвин Корби черный. Разве вы не подумали с самого начала, что именно он был пилотом вертолета?

– Есть тысячи черных революционеров, которые подходят под его описание. К тому же, пилот вертолета был фунтов на двадцать тяжелее Корби. Макнили видел его снимки и сказал, что это не он.

Он прошел в узкий отсек офиса, где стоял приемопередатчик и несколько техников занимались тем, что скармливали поступающие данные печатающим устройствам. Поток сведений все нарастал; при нормальной связи вскоре они должны были получить всю информацию целиком.

Она пришла отдельными фрагментами в течение следующего получаса. Мецетти был сыном крупного промышленника. Пять лет назад он связался с левым крылом социалистической партии, его арестовали, сняли отпечатки пальцев, допросили и выпустили. Никаких других компрометирующих фактов. Никакого досье в ФБР – Мецетти находился в списке тех людей, что не попали в списки.

Два сообщения из ЦРУ: три месяца назад Мецетти ездил в Сингапур, очевидно, в качестве туриста; в сингапурском аэропорту его задержали, потому что он выглядел, как наркоман, но следов наркотика в крови не обнаружили; рутинная проверка в паспортном бюро показала, что два года назад Мецетти четырнадцать раз за десять месяцев ездил из Калифорнийского университета в Акапулько; семь раз ему устраивали проверку, но наркотиков не нашли. Отдел по борьбе с наркотиками сделал запись, что Мецетти подозревался как наркокурьер, однако эти подозрения не подтвердились: зачем бы он ни ездил в Акапулько, это не было связано с наркоторговлей. Приложенное позже донесение местного агента сообщало, что в упомянутую зиму мать и сестра Мецетти отдыхали в Акапулько. Лайм скорчил гримасу.

Сведения, собранные ФБР в Комиссии по ценным бумагам и биржам, свидетельствовали, что Мецетти является владельцем тридцати пяти тысяч акций «Мецетти индастриз». Информационно-поисковая система сообщала дополнительно, что он числится также служащим этой корпорации, – возможно, это была финансовая уловка, с помощью которой его отец мог переводить активы на счета своего сына, не опасаясь, что в будущем тому придется платить налоги на наследство.

Далее следовали малоинтересные сведения о его знакомствах и круге общения. Телефонная проверка показала, что его нет дома; никто не знал, где он находится; его мать считала, что он улетел в Европу по делам компании; отцу об этом ничего не было известно.

Поверх подписи Шэнкленда была впечатана приписка ФБР: «Мецетти улетел рейсом „Эр-Франс“ из Нью-Йорка в Марсель в субботу, восьмого января».

Это случилось за тридцать шесть часов до похищения Фэрли.

– Господи, – сказал Хилл. – Да он расхаживал у нас перед самым носом.

– Наверно, они хотели убедиться, что он не сидит у нас на крючке.

– Он их внешний связной. Они проверили, может ли он передвигаться свободно.

– Под благовидным предлогом – по словам матери, он сказал ей, что отправляется в Европу по делам.

Лайм прикинул, что из этого можно извлечь.

– Итак, вот что мы имеем. В субботу он еще был чист, об отпечатках пальцев они не знают, поэтому все еще считают, что он может двигаться открыто. Значит, они будут по-прежнему его использовать. – Внезапно выражение его лица изменилось. – «Мецетти индастриз». Солидная компания. Стало быть, мальчишка у них банкир.

Отсюда сам собой напрашивался вывод, что в финансовом отношении эта операция ни от кого не зависела и в ней не было людей, нанятых другой организацией. Это обстоятельство сильно затрудняло работу Лайма, поскольку теперь он должен был искать замкнутую группу, не имевшую никаких внешних контактов. Трудно тянуть за ниточки, которые никуда не ведут.

Хилл задумчиво сказал:

– Надо решить – оставлять это дело в кругу семьи или допустить к нему конкурентов.

На самом деле конкуренты не нуждались в особом приглашении – не пройдет и двадцати четырех часов, как вся огромная машина КГБ будет в курсе, что объявлена охота на Марио П. Мецетти. Чуть позже об этом узнает Пекин.

Лайм принял решение за тот краткий отрезок времени, который потребовался ему для того, чтобы сформулировать фразу.

– Если к полуночи мы ничего не найдем, придется подключать Бизенкова.

– Мы пригласим его официально или сделаем вид, что все произошло само собой?

– Официально. Если вести дело открыто, на глазах мировой прессы, у Советов будет меньше возможностей для двойной игры.

– То же самое с китайцами, я полагаю, – сказал Хилл.

Лайм кивнул:

– Но после полуночи. С этого времени мы объявим Мецетти в розыск.

– А что будем делать до тех пор?

– Попробуем установить, какие дела ведет «Мецетти индастриз» в этой части света. Возможно, у них здесь есть свои филиалы. Надо выяснить, не обращался ли к ним Марио. Будем действовать конфиденциально, в своем кругу. Только Гуардиа должна знать, кого мы ищем.

– А Танжер?

– Пока нет. Там много болтают языком.

– Вы думаете, они плывут на лодке?

Замечание Хилла не было таким уж проницательным, он просто прикинул время: если похитители использовали лодку, то они еще не могли доплыть до Танжера.

Хилл спросил:

– Как насчет французов?

– Пожалуй, их тоже надо взять в дело.

– Согласен. Но могу побиться об заклад, что русские узнают обо всем еще до полуночи. Если не проболтаются французы, это сделает Гуардиа.

Что чертовски лестно звучит для ЦРУ, подумал Лайм, но не стал выражать свои мысли вслух.

В половине пятого из Мадрида сообщили, что в субботу восьмого января Мецетти пересек франко-испанскую границу на четырехдверном «рено», который взял напрокат. Обратно машина пока не вернулась. Ее описание и номера передали в испанскую полицию.

Это означало, что Мецетти мог оказаться в Барселоне незадолго до похищения. Правда, новый факт мало что прибавлял к тому, что уже знал Лайм, но лишнее подтверждение никогда не повредит.

В пять десять раздался звонок.

Хилл ответил и, положив трубку, повернулся к Лайму:

– Агент из Гибралтара. Он только что вернулся из филиала «Мецетти индастриз». Наш парень снял номер в местном отеле.