Пролог

Разговор

Начало этому положил один разговор.

— Вся проблема в ученых, а не в полицейских, — говорил один из двух собеседников, с виду совсем молодой парень. — Копы — это всего лишь копы. У кого-то из них нюх на «колеса», а кого-то не волнует ничего, кроме хорошей пенсии. А вот ученые... Я читал об одном деле, когда парня изловили, найдя соответствие между внутренним швом его джинсов и кровавыми отпечатками, оставленными на месте убийства. Я не шучу. Какой-то эксперт засвидетельствовал под присягой: мол, характер изнашивания джинсовой ткани настолько индивидуален, что есть примерно один шанс из миллиарда, что другая пара джинсов оставит точно такой же отпечаток, и т.д. и т.п. Звучит полной бредятиной.

— Не надо надевать джинсы, — сказал второй мужчина.

Первый восхищенно завращал глазами:

— Офигенная мысль!

Его собеседник пожал плечами:

— Прежде чем ты прочтешь мне лекцию насчет того, как Кельвин Кляйн со своими штанами отправил кого-то в тюрягу, может, лучше начнем с основ? С отпечатков пальцев?

— Перчатки, — тотчас ответил молодой.

— Перчатки? — Второй недовольно нахмурился. — Уж здесь-то я надеялся услышать от тебя что-нибудь более передовое, по последнему слову науки.

— Эй, послушай, перчатки, конечно, жуткий геморрой, но все же лучше, чем в тюрьме париться. А что еще ты можешь предложить?

— Не знаю. Но не хочу иметь дело с перчатками без крайней необходимости. Давай что-нибудь придумаем.

— Можно, например, все за собой вытирать. Знаешь, нашатырный спирт растворяет жир отпечатков пальцев. Ты мог бы приготовить раствор аммиака с водой, а в конце распылить его по всем поверхностям и уничтожить все следы. Все, понимаешь? В том числе и... — Парень умолк. Похоже, он не мог заставить себя произнести это слово, и его старший собеседник нашел такую застенчивость довольно забавной. Особенно при том, что в свое время натворил этот малыш.

Он кивнул:

— Да-да. Вот именно все. Нашатырный спирт — это хорошо. А не то они смогут собрать и идентифицировать следы с женского тела с помощью специального источника света или дезинфицирующего средства. Есть еще другой вариант: вместо спринцевания засунуть женщину в ванну. Чтобы уж подстраховаться на все сто.

— Угу, — отозвался молодой, усиленно размышляя. — Но все равно можно проглядеть какое-нибудь пятнышко. К тому же потребуется много дополнительной возни. Вспомни, что написано в учебнике: «Чем больше контактов с жертвой, тем больше остается улик».

— Верно. Есть еще какие-нибудь идеи?

— Можно было бы оставлять фальшивые отпечатки. Я тут общался с одним парнем из Нью-Йорка. В их банде любили отрубать руки у конкурентов и с их помощью оставлять фальшивые отпечатки на местах собственных преступлений.

— И это давало эффект?

— Ну, в тот момент половина банды сидела в «Райкерс»[1].

— Значит, не давало.

— Видимо, нет.

Мужчина постарше задумчиво пожевал губами.

— Хотя вообще-то интересный подход. Творческий. Полиция терпеть не может творчества. Надо бы выяснить, на чем те ребята засыпались.

— Я поспрашиваю.

— Отпечаток пальца — ведь это не что иное, как бороздки на коже, — вслух размышлял старший. — Заполни их чем-нибудь — вот и нет отпечатка. Сдается мне, что должен быть способ. Может, залить подушечки пальцев каким-нибудь суперклеем? Я слышал об этом, но не знаю, насколько хорошо действует.

— Да, но не отразится ли это на чувствительности пальцев? Я хочу сказать: если ты потеряешь способность осязать, то можно с таким же успехом вернуться к перчаткам, которые уж точно себя оправдывают.

— Еще применяют рубцевание. Многократно иссекают подушечки пальцев бритвой, чтобы нарушить папиллярный рисунок.

— Нет уж, спасибо!

— Не потопаешь — не полопаешь, — снисходительно заметил старший.

— Ага, ни пользы, ни удовольствия. Как по-твоему: что сотворит эта паутина шрамов с нервными окончаниями на твоих подушечках? Тогда почему бы не отсечь их вовсе, чтобы уж навсегда покончить с отпечатками. Не надо усложнять. Помнишь, что еще говорится в учебнике? «Чем проще, тем лучше». Все гениальное просто.

Мужчина пожал плечами:

— Ладно, пусть будут перчатки. Из самого тонкого латекса, какой только можно найти. С отпечатками разобрались. Берем следующий пункт: ДНК.

— Черт! — воскликнул младший.

— Да, ДНК портит все дело, — согласился другой. — С пальцами хоть можно следить, к чему прикасаешься. А вот ДНК... Тут тебе и волосы, и кровь, и сперма, и слюна. Ух, а ведь есть еще и следы от зубного прикуса! Не стоит забывать об идентификации по зубным меткам.

— Мать твою, да ты прямо больной извращенец! — Парень снова завращал глазами. — Послушай, не надо ничего и никого кусать! Это слишком рискованно. Известны случаи, когда воров вычисляли, сличив их зубы с метками на куске чеддера из холодильника. Один Бог ведает, какую информацию они могут извлечь из укусов на женской груди.

— Все ясно. Тогда вернемся к ДНК.

— Расслабься, — проворчал молодой. — Пусть этим занимаются адвокаты.

— Ох, ты думаешь, адвокаты такие чародеи?.. Учитывая обстоятельства?.. — с издевкой спросил старший.

Парень разозлился:

— Эй, а какого хрена тогда мужику делать? Напяливать на себя долбаный кондом? Блин, с таким же успехом можно трахать садовый шланг!

— Тогда надо придумать что-то получше, — упрямо гнул свою линию старший. — Винить во всем копов — это не метод защиты на суде. Ведь копы не сами возятся с анализами. Больница с курьером отсылает образцы в министерство здравоохранения. Или ты газет не читаешь?

— Читаю...

— И ванна тут не поможет, — безжалостно продолжал тот. — Вон, посмотри на Мотыку. Он запихнул женщину в ванну, и это так хорошо сработало, что сейчас он парится на нарах. Сперма внутри женского тела поднимается вверх. Тут нужно что-то другое, какое-то смелое, неожиданное решение, уж я не знаю... Плюс еще волосы. Волос, если он с корневой луковицей, тоже годится для анализа на ДНК. Либо полиция сравнит волосы с места преступления с волосами на твоей голове. В смысле волос ванна тоже ничего не даст. Какой-нибудь хитрожопый криминалист выудит твой волос из сливной трубы. Кстати, они могут извлечь оттуда и следы крови, чтобы ты знал. Нет, к этому нельзя подходить с кондачка.

— Побрейся.

— Все тело?

— Ну и что? — раздраженно отозвался парень. — Да, все, черт возьми! Спросят — ответишь: мол собираюсь заняться плаванием. И что такого!

— Побриться — это пойдет, — уступил старший. — Это решает проблему волос. Что там еще? Еще они возьмут пробу у женщины изо рта. Не забывай про это.

— Да, да, да, я читал ту же книгу, что и ты!

— Ничего нельзя касаться голыми руками — даже глазного яблока.

— Об этом случае я тоже читал.

— Итак, никаких джинсов...

— Защитные чехлы на ботинки, чтобы исключить попадание почвы и кожной ткани, — прибавил юнец. — И всегда, при любой возможности, использовать социотехнику[2]. Проникновение со взломом оставляет следы от инструментов, а эти отметины также могут быть идентифицированы.

Его собеседник кивнул.

— Итак, мы разобрались с большинством вещдоков, кроме ДНК. Нам по-прежнему необходимо придумать, как ее нейтрализовать. Они берут на анализ одну маленькую пробу спермы, отсылают ее в банк данных ДНК...

— Знаю, знаю. — Молодой человек прикрыл глаза. Видно было, что он усиленно размышляет. Наконец он снова открыл их. — Можно попытаться сбить с толку эту систему, запутать результаты. Однажды арестовали одного парня как серийного насильника, основываясь на анализе ДНК, а потом, пока он был в тюрьме, поступили сообщения еще об одном таком случае, и у девушки на трусиках нашли сперму с той же ДНК.

— И что произошло дальше?

Юнец вздохнул:

— Бедняге вменили еще и второе преступление. Злостное мошенничество... что-то в этом роде.

— Он что же, сидя за решеткой, изнасиловал еще одну бабу?

— Нет, дружище: сидя за решеткой, он спустил в пакет из-под кетчупа, потом отослал сперму приятелю, который заплатил девушке пятьдесят баксов, чтобы та размазала содержимое по своему белью и разоралась, что ее изнасиловали. Понимаешь, чтобы выглядело так, будто где-то бегает парень с такой же ДНК и он-то и есть настоящий насильник.

— В природе не существует двух человек с одинаковой ДНК. Даже у идентичных близнецов она немного разная.

— Ну да, в том-то и состоял просчет. Ученым это было известно, и обвинению — тоже, поэтому девушку хорошенько прижали, пока она не раскололась.

— И какова же мораль этой истории?

— Плати девушке больше пятидесяти баксов! Мужчина вздохнул:

— Этот план не годится.

— Послушай, тебе нужна была идея — я ее подал.

— Мне нужна хорошая идея.

— Да пошел ты!

Собеседник ничего не ответил. Малыш тоже впал в угрюмое молчание.

— Нам надо как-то перехитрить анализ на ДНК, — пробормотал он через некоторое время.

— Надо, — эхом отозвался другой.

— Только и остается, что надеть дождевик на своего дружка! — пошутил молодой, имитируя стиль Монти Пайтона[3]. — Да только на кой ляд тогда все это?

— Тем более что это тоже может не сработать. Презервативы текут, презервативы рвутся. К тому же копы все больше преуспевают в распознавании сортов смазок и спермицидов[4]. По ним определяют марку изделия, потом проверяют магазины, а в следующий момент оказывается, что некий работник аптеки только недавно заметил некоего типа, который покупал некую коробочку...

— По-моему, ты уже свихнулся.

— Угу. И все из-за этих ученых. Любая ничтожная хреновина, которую ты оставишь на месте преступления...

Его юный собеседник внезапно оживился.

— Эй! — сказал он. — У меня есть идея.

Глава 1

Джерси

Блондинка, попавшая в объектив оптического «Льюпольда» (приближение 1,5 — 5; размер входного зрачка 20 мм; матированный экран и двойная подсвечиваемая сетка оптического прицела), нисколько не опасалась за свою жизнь — это было ясно. В это время она преспокойно поправляла прическу. А в следующий момент достала черную пудреницу и, глядя в зеркальце, начала наводить марафет, накладывая слой за слоем светлую перламутровую помаду. Пока репортерша сосредоточенно втягивала и выпячивала губки в поисках наиболее соблазнительной формы, Джерси отрегулировал объектив своего «Льюпольда». Рядом с белокурой репортершей оператор спустил с плеча на землю тяжелую видеокамеру и возвел глаза к небу. Видимо, он был хорошо знаком с этой процедурой и знал, что она займет некоторое время.

В десяти футах от блондинки другой репортер — мужчина из телекомпании Дабл-ю-эн-эй-си, местного филиала компании «Фокс», — педантично снимал кусочки линзы со своего коричневого, цвета глины, костюма. Его оператор сидел на траве, прихлебывая кофе от «Данкин донатс» и сонно щурясь. По другую сторону каменной колонны, доминирующей над широко раскинувшимся Мемориальным парком в память о мировой войне, рассредоточились еще дюжина журналистов, которые вновь и вновь сверяли тексты репортажей, вновь и вновь проверяли свой внешний вид, устало зевали и в очередной раз оглядывали улицу.

Понедельник. Утро. Восемь часов одна минута. Оставалось по меньшей мере еще двадцать девять минут до того момента, как синий фургон тюремного департамента подъедет к Дворцу правосудия в историческом центре Провиденса[5], и потому все скучали. Черт, Джерси, во всяком случае, скучал. Он еще с полуночи обосновался под открытым небом, на крыше длинного кирпичного здания суда. А в начале мая по ночам еще адски холодно! Три армейских одеяла, черный комбинезон и черные кожаные перчатки для стрельбы от «Боба Аллена»[6] — и все равно он всю ночь трясся от холода. И пока солнце наконец не взошло, у него зуб на зуб не попадал. А взошло оно незадолго до шести — то есть ему оставалось убить еще два с половиной часа, не имея возможности даже встать и потянуться, чтобы не выдать свое местонахождение.

Джерси провел всю ночь (а теперь и утро), скрючившись на корточках за декоративным кирпичным бордюром высотой в два фута, протянувшимся вдоль этого участка крыши. Этого ложного парапета все же кое-как хватало, чтобы прикрыть его от людей во дворе здания и — куда важнее! — от репортеров, разбивших бивуак на газоне Мемориального парка, по ту сторону улицы. Парапет также обеспечивал превосходную опору для винтовки, что очень пригодится, когда настанет решающий момент.

Где-то между половиной девятого и девятью к зданию подъедет и остановится возле него синяя тюремная карета. Кованые железные ворота футов восьми высотой, окружающие малый внутренний дворик Дворца правосудия, плавно распахнутся. Фургончик въедет внутрь и снова остановится. Крылья ворот в том же ритме колыхнутся обратно. Откроются дверцы фургона. А затем...

Палец Джерси напряженно подрагивал на спусковом крючке тяжелого ствола винтовки «AR-15»[7]. Заметив эту дрожь, он резко осадил себя и ослабил хватку на смертоносном, готовом к бою оружии, слегка удивленный своей нервозностью. Терять голову, действовать нахрапом, безоглядно и необдуманно было совсем не в его духе. «Спокойствие и самоконтроль, — сказал он себе. — Поспешишь — людей насмешишь. Тише едешь — дальше будешь». В нынешнем задании не было ничего особенного, ничего такого, чего бы Джерси не проделывал раньше. Такого, с чем бы не мог справиться.

Джерси был охотником с тех самых пор, как выучился ходить, и для него запах черного ружейного пороха — ласкающий ноздри, бодрящий и успокаивающий — мог сравниться разве что с запахом талька. Идя по стопам отца, он в восемнадцать лет вступил в армию и в течение восьми лет оттачивал мастерство обращения с винтовкой «М-16». Без заносчивости, но и без излишней скромности Джерси мог бы похвалиться умением с пятисот ярдов поражать такие цели, которые большинству парней не были доступны даже и с сотни. Он также состоял членом клуба под красноречивым названием «Четверть дюйма» — с двухсот ярдов Джерси мог посадить три выстрела с высокой кучностью, в пределах четверти дюйма друг от друга. Его отец был в свое время снайпером во Вьетнаме, поэтому Джерси считал, что унаследовал талант к стрельбе вместе с генами.

Лет пять назад, подыскивая для себя лучший образ жизни, чем предоставляла армия, Джерси открыл, так сказать, «стол заказов». Он применял конспиративную тактику автономного функционирования. Никто из клиентов никогда не знал его имени, а Джерси никогда не знал их имен. Один посредник связывался с другим, а тот уже общался с Джерси. Деньги отсылались почтой на соответствующий счет. Досье с необходимой для дела информацией отсылались на временные абонентские почтовые ящики, имеющиеся в разных универмагах, на различные вымышленные имена. У Джерси было правило: не убивать женщин и детей. В отдельные дни на этом основании он считал себя хорошим человеком. В другое время полагал, будто это делает его еще хуже, ибо такой принцип Джерси взял на вооружение, желая убедить себя самого, что у него все-таки есть совесть. Впрочем, суть все равно сводилась к тому, что он... как там ни крути... убивал людей за деньги.

Знай об этом его отец, конечно, не одобрил бы.

Тот странный тип объявился месяцев пять назад. Джерси это сразу заинтриговало. Во-первых, объектом был самый настоящий насильник, так что Джерси мог не опасаться за свою совесть. Во-вторых, работать предстояло в Провиденсе, а Джерси всегда мечтал посетить Океанский штат. Он загодя четырежды нанес визит в этот город, чтобы оценить характер предстоящей работы, и увиденное удовлетворило его.

Провиденс был город небольшой, разделенный пополам одноименной рекой, по которой — кроме шуток — по особым случаям вечером в пятницу и субботу устраивались увеселительные прогулки в гондолах. Гладкие блестящие черные лодки выглядели так, будто их сейчас доставили из Венеции, и мэр города даже держал на службе несколько настоящих итальянских гондольеров; в черно-полосатых рубашках и соломенных шляпах с красной лентой они заправски управляли своими посудинами. Потом там еще была такая штука, под названием «Фейерверк на воде», когда посреди реки жгут костры. Можно было сидеть под открытым небом в своем любимом ресторане и наблюдать, как полыхает огнями река, а гондолы с туристами тем временем шныряют вокруг огней. Джерси втайне надеялся, что пламя ненароком перекинется на кого-нибудь из них — что поделать, так уж он был устроен.

Город был красив. Этот самый судебный комплекс на восточном берегу представлял собой импозантное здание из красного кирпича со взметнувшейся над ним белой башней с часами, доминирующей над целым кварталом. Сочетание старой колониальной архитектуры и грандиозности Нового Света. Фасад выходил на историческую Бенефит-стрит[8], напоминавшую рекламную афишу в милю длиной, гимн во славу потомственного богатства. Громадные старинные постройки, воплощающие черты всех исторических стилей: от викторианских башенок до готического камня, — перемежались зелеными лужайками и аккуратно выведенными кирпичными стенами. Тыльная сторона здания суда, где находился Джерси, выходила на Мемориальный парк — обширное пространство, засеянное травой и уставленное величественными бронзовыми статуями воинов, а также значительно менее величественными произведениями современного искусства. Этой современной скульптурой парк был обязан Род-Айлендской художественной школе, чья административная территория со студенческим городком тянулась параллельно Дворцу правосудия.

Штат Род-Айленд отнюдь не отличался разгулом насилия и жестокости. В год здесь происходило примерно тридцать убийств. Сегодня, конечно, это положение слегка изменится. Значительно больше Океанский штат был известен своей долгой историей финансовых преступлений, мафиозными связями и политической коррупцией. Как любили пошучивать местные, в Род-Айленде важно не что ты знаешь, а кого знаешь. И действительно: похоже, все в этом штате знали друг друга. Признаться, это обстоятельство малость тревожило Джерси.

Его снова одолела зевота, но он подавил ее и заставил себя целиком обратиться во внимание. Теперь часы показывали уже восемь двадцать одну. Недолго осталось. На лужайке через улицу закопошились разномастные съемочные группы.

Вчера вечером, перед тем как прийти сюда, Джерси сидел в гостиничном номере и чуть не рехнулся, просматривая все эти городские программы и пытаясь запомнить имена героев местных массмедиа. Но все равно никак не мог сейчас узнать хорошенькую светловолосую журналистку там, внизу. Хотя, судя по рубашке ее телеоператора, они представляли съемочную группу десятого новостного канала — местного отделения телекомпании Эн-би-си. Десятый новостной — почтенная команда. Джерси порадовался за свою блондинку.

Потом подумал: может ли эта женщина представить себе хоть отдаленно, каким значительным вот-вот станет для нее это утро. Его мишень, Эдди Комо, прозванный также Насильником из Колледж-Хилла, был на сегодняшний день новостью номер один в Океанском штате, и все представители СМИ собрались здесь, чтобы захватить начало судебного процесса. Все жаждали запечатлеть на фото— и кинопленке худощавого Эдди с поникшими плечами, а может, даже захватить мельком какую-то из трех его красавиц жертв.

Эти репортеры пока еще ни о чем не подозревали — ни о Джерси, ни о том, что вот-вот произойдет в этот солнечный майский понедельник. Эта мысль заставляла Джерси чувствовать себя благодетелем, наполняла великодушием по отношению ко всем этим томящимся в ожидании, перевозбужденным, безупречно ухоженным особям, собравшимся там, на травке. Он заготовил для них угощение. Еще немного — и Джерси сделает кого-то из них весьма важной, необычайно значимой персоной.

Взять хотя бы эту смазливую блондиночку с перламутрово-розовыми губами. Ни свет ни заря она была уже на ногах, экипированная заранее заготовленными черновиками и рассчитывающая — в лучшем случае, если повезет, — ухватить для утренних «Новостей» на своем канале синюю тюремную карету. Конечно, остальные двадцать журналистов запечатлеют то же самое, сопроводив картинку примерно таким же текстом. Ни один репортаж не будет ощутимо отличаться от другого — в лучшую или худшую сторону.

Просто еще один рабочий день. Обычная профессиональная рутина. Описать и показать все, что заслуживает описания и показа, дабы удовлетворить прожорливых обывателей, жаждущих новостей.

И лишь, возможно, кому-то одному из расположившихся там, на траве, в окружении памятников и нелепых образчиков современного искусства, привалит счастье сорвать большой куш — стать эксклюзивным обладателем сенсационной новости. Кто-то — может, даже та белокурая красотка — ринется вперед, чтобы заполучить обычное изображение синего тюремного фургона, а унесет сюжет с заказным убийством.

Другой оказии не представится. Джерси имел единственную возможность получить доступ к Эдди Комо: когда насильника повезут из тюрьмы в судебный комплекс «Ликт» в день открытия судебного процесса. Джерси мог перехватить его возле Дворца правосудия только в тот момент, когда Эдди выйдет из тюремной кареты внутри изолированного внутреннего дворика — пятачка размером с гараж на две машины. А единственный способ, каким Джерси мог выстрелить внутрь этой ограниченной зоны, обнесенной восьмифутовым забором, — это поразить свою цель сверху.

Массивное красное здание суда занимало целый городской квартал. С возвышающейся на шестнадцать этажей башней и более низкими, словно приопущенными краснокирпичными крыльями, оно господствовало над окружающими постройками, ревниво прикрывая свой задний двор и самую важную крохотную его зону, где из тюремной кареты выводили заключенных. Так что выбор для Джерси был небогат с самого начала. Прежде всего ему требовалось проникнуть внутрь здания суда — что и было с легкостью проделано под покровом темноты, как только он ознакомился с распорядком дежурств охранников.

Далее ему предстояло занять позицию на крыше, на уровне шестого этажа, непосредственно над тем местом, где будут выводить узников, чтобы затем выполнить снайперский выстрел прямо в эту огороженную площадку. А прежде, под покровом темноты, надлежало освоиться и примериться, подобрать параметры предстоящего выстрела. Когда же фургончик наконец появится, где-то между половиной девятого и девятью утра, у Джерси будет пять секунд, чтобы снести башку Эдди Комо и затем молниеносно ретироваться.

Ибо даже если судебные приставы штата, эскортирующие заключенных, и не заметят его (угол обзора слишком крутой), а сами узники тоже не обратят на него внимания (им, забрызганным кровью и мозгами, вопящим во всю глотку, будет не до того), то жадные до сенсаций репортеры, расположившиеся табором через дорогу, имея ясный обзор, отлично увидят Джерси, стоящего на высоте шестого этажа.

Сам выстрел не должен представлять трудности. Всего семьдесят футов. Вниз, по прямой. Черт, Джерси следовало бы забыть о винтовке и просто сбросить на голову мужика наковальню. Да, сам выстрел будет полнейшей скучищей. Однако последующие моменты... Последующие моменты обещали быть поистине увлекательными.

Но вот внизу по толпе ожидающих пронесся возбужденный ропот. Джерси метнул проворный взгляд на блондинку и увидел, как она, бросив свою помаду, начала проталкиваться вперед. Шоу началось.

Он посмотрел на часы. Восемь тридцать пять. Очевидно, судебные приставы штата не хотели держать журналистов в ожидании.

Джерси отрегулировал прицел на полуторакратное приближение (этого вполне достаточно, чтобы попасть в голову с расстояния семидесяти футов), проверил магазин, затем загнал первый патрон. Он использовал патроны «ремингтон», а также пулю с мягким наконечником, которая, если верить надписи на коробке, наилучшим образом подходила для отстрела диких степных собачек, койотов и сурков.

А теперь вот и Насильника из Колледж-Хилла.

Джерси опустился на колени. Разместив винтовку вдоль верхней грани парапета, он приблизил глаз к прицелу. Сквозь каменные арочные проходы, окаймляющие наружный двор суда, Джерси хорошо видел улицу. Он скорее услышал, чем увидел, как распахнулась черная кованая ограда внутреннего дворика. Спокойствие и самоконтроль. Это легкое задание.

Здесь нет ничего такого, чего бы он не делал раньше.

Ничего такого, с чем не мог бы справиться.

Снайпер согнул пальцы. Услышал знакомый, бодрящий и мобилизующий, скрип черных перчаток...

Узники будут скованы общей цепью, как рабы в кандалах.

Большинство — в одежде цвета хаки или синих тюремных робах. Но Эдди Комо будет одет не так, как другие. Киллер знал, что на первый день своего судебного процесса Эдди явится в костюме...

Джерси подождал, пока судебный пристав не пролает приказ выходить из фургона. Почувствовал, как его прошиб первый легкий пот. Но не вскочил, не вскинул голову. И рука его все еще не сжимала курка.

Два десятка журналистов и операторов через улицу. Двадцать репортеров, изготовившихся перед большим рывком, в вечном ожидании своего счастливого часа...

— Обеспечить безопасность площадки! Открыть дверь! Джерси услышал лязг металла — это отъехала в сторону дверца фургона. Услышал шлепанье первой резиновой подошвы о каменные плиты внутреннего дворика...

Раз, два, три, четыре, пять...

Как подброшенный Джерси вскочил с колен и взял ракурс в двадцать два градуса к вертикали. Поиск, поиск...

Из фургона показалась темная голова Эдди Комо. Взгляд его был устремлен вперед, на дверь здания суда, плечи опущены. Он сделал три медленных, шаркающих шага...

И тут Джерси снес ему макушку. Какую-то долю секунды Эдди продолжал стоять, поскольку был скован с двумя сотоварищами. В следующее мгновение он, складываясь пополам, начал тихо заваливаться, а потом камнем рухнул на графитно-серые плиты.

Бросив свою незарегистрированную, купленную на черном рынке винтовку, Джерси кинулся бежать.

Обостренное сознание воспринимало одновременно множество вещей. Ощущение солнца на лице. Запах бездымного пороха в воздухе. Шум города, начинающего новую трудовую неделю, с его рычащими моторами и скрипящими тормозами. А затем как запоздалая реакция — пронзительные вскрики людей.

— Снайпер! Снайпер!

— Ложись! Ложись!

— Вон он! Вон! На крыше!

Джерси улыбался. Джерси чувствовал себя отлично. Он пробирался через крышу здания суда; резиновые подошвы альпинистских ботинок уверенно нащупывали точки опоры. Джерси повернул за угол, огибая центральную башню с часами, поднимающуюся еще на несколько этажей. «Сейчас вы меня еще видите. А сейчас — уже нет».

Прогремели выстрелы. Несколько чрезмерно ретивых судебных приставов изо всех сил палили по недоступному их взору врагу.

Улыбка Джерси расцветала все больше. Он довольно мурлыкал себе под нос, сдирая перчатки и отбрасывая их за спину. Вот он уже почти у двери, ведущей с крыши. Ухватив левой рукой верхний из своих черных комбинезонов, Джерси с треском расстегнул кнопки. Еще через три секунды оба комбинезона последовали за уже ненужными винтовкой и перчатками. Еще через пять секунд Джерси заменил ботинки скалолаза итальянскими мокасинами, начищенными до блеска. Теперь надо только подобрать оставленный возле башенной двери черный кожаный кейс-атташе. Ночью в этом кейсе хранилась разобранная на части винтовка «AR-15». Сегодня утром в нем лежали лишь деловые бумаги.

Превращение первоклассного снайпера в обычного, ничем не примечательного мужчину в цивильном костюме осуществилось менее чем за пять минут.

Джерси потянул на себя дверь. Нынешней ночью он защемил замок куском проволоки — так, чтобы сегодня можно было моментально отпереть его. Через несколько секунд Джерси, уже сбежав по ступеням, влился в поток служащих; еще один издерганный юрист, слишком занятый своими заботами, чтобы встречаться с кем-то взглядом.

Мимо проносились охранники и судебные приставы. Люди внутри здания растерянно озирались, все отчетливее осознавая, что произошло нечто из ряда вон выходящее, но не понимая, что именно. Целеустремленно шагающий своим маршрутом Джерси, следуя их примеру, тоже придал лицу озадаченное выражение.

Еще один затянутый в серую форму судебный пристав на спринтерской скорости бежал навстречу. На поясе у мужчины надрывалось радиопереговорное устройство, из него неслись взволнованные голоса. На бегу он сильно толкнул Джерси в плечо. «Простите», — поспешно и бессвязно пробормотал киллер, и чиновник пронесся дальше, направляясь к лестнице, ведущей на крышу.

— Что случилось? — спросила идущая рядом с Джерси дама.

— Сам не знаю, — ответил он. — Должно быть, что-то скверное.

Они обменялись энергичными кивками. А тридцать две секунды спустя Джерси уже вышел из парадной двери, свернул налево и по круто уходящей вниз Колледж-стрит двинулся обратно, в сторону Мемориального парка. Теперь, оказавшись уже на финишной прямой, он снова начал тихонько мурлыкать себе под нос. Даже если какой-нибудь полицейский офицер остановит его, ну и что этот офицер найдет? При Джерси не было ни оружия, ни следов пороха на руках или одежде. Он был просто бизнесменом и всегда имел при себе надежное удостоверение личности.

Громкий, пронзительный вой полицейских сирен рассек пространство, перекрывая городской шум. Город был невелик, и штаб-квартира управления полиции Провиденса тоже располагалась в старом городе. Вскоре копы стекутся сюда со всех сторон, кордоны на дорогах — всего лишь вопрос времени. Джерси прибавил шагу, но остался при этом спокоен. Его вдумчивый, внимательный к мелочам клиент, несомненно, зная о кризисной ситуации с парковкой в центральной части Провиденса, прислал Джерси гостевой пропуск на стоянку машин при художественной школе. Эта площадка располагалась прямо через улицу. Копы будут там через две минуты. Джерси покинет ее уже через одну.

Рев сирен приближался. Джерси вошел на крохотную автостоянку в начале Колледж-стрит и Саут-Мейн, принадлежащую колледжу. Вынул ключ от арендованной им синей машины. Отпер дверцы, забросил внутрь кейс, скользнул на сиденье.

Спокойствие и самоконтроль. Это легкое задание. Здесь нет ничего такого, чего бы он не делал раньше. Ничего такого, с чем бы не мог справиться.

Джерси повернул ключ зажигания. И в тот же миг услышал щелчок.

Мгновенно его обдало леденящим холодом. Глаза Джерси расширились в непритворной растерянности. Но как же... как же его конспиративная тактика? Никто никогда не знал его имени. Он тоже не знал ничьих имен. Как же могло... как могло...

А затем взгляд его упал на гостевой парковочный пропуск, свисающий с зеркальца заднего вида, одинокий гостевой пропуск на миниатюрной городской стоянке, рассчитанной всего на двадцать машин.

Предусмотрительность его клиента...

Спокойствие и самоконтроль, беспомощно мелькнуло в голове у Джерси. Это легкое задание. Здесь нет ничего такого, чего бы он не делал раньше. Ничего такого, с чем бы не мог справиться.

Электрический ток из стартера машины достиг электрического включателя самодельной бомбы, и арендованная Джерси машина взлетела в яркое утреннее небо.

В дюжине кварталов от места событий, на Хоуп-стрит, ухоженные посетители стильного, ультрамодного ресторана «Улица Надежды» (особый шик придавало ему написание названия строчными буквами по-французски) подняли головы от своего изысканно-декадентского бизнес-ленча в виде яиц «бенедикт» и тончайших французских тостов. Сидя за столиками в уютных полуотгороженных кабинках, они обвели взглядом сочный, нарочито грубо-приземленный интерьер, где стены имели цвет старинных медных котелков, а кабинки были отделаны в красных, серых, коричневых и баклажановых тонах. Звуки взрывов, хотя и слабые, слышались довольно отчетливо. Даже официантки, совершая привычный маршрут, на миг замерли со своими подносами.

— Вы слышали? — спросил кто-то из подавальщиц.

Люди в шикарном ресторанчике переглянулись. Но едва они начали оправляться от первоначального легкого испуга, как в наступившую тишину ворвался резкий, неприятный звук сирен. Две полицейские машины на бешеной скорости пронеслись по улице. Вслед за ними проревела машина «скорой помощи».

— Должно быть, что-то произошло, — сказал кто-то.

— Что-то серьезное, — эхом отозвался другой клиент.

Три женщины, сидящие за маленьким столиком, притулившимся в дальнем углу, наконец подняли головы, отрываясь от своих громадных кружек чая, приправленного специями. Две были постарше, одна помоложе. Все три, появившись на пороге и войдя в зал, произвели небольшой ажиотаж. Сейчас они переглянулись. Затем одновременно, как по команде, отвели взгляды.

— Хотела бы я знать... — промолвила одна.

— Не надо, — отрезала вторая.

Больше они не произнесли ни слова.

До тех самых пор, как прибыли копы.

Глава 2

Гриффин

Утром в понедельник, в восемь часов тридцать одну минуту, детектив полиции штата Род-Айленд по городу Провиденсу сержант Роун Гриффин опаздывал на утреннюю летучку, назначенную на половину девятого. Это было нехорошо. Сегодня был его первый рабочий день после полуторагодового перерыва. Конечно же, ему следовало прийти точно к сроку. Черт побери, ему бы следовало прийти даже заранее! Появиться в штаб-квартире в четверть девятого, в полной боевой готовности, в безукоризненно отутюженном костюме, отдавая честь уверенными, отточенными движениями. «Вот он я, готов к службе!»

А потом...

— Добро пожаловать снова в наши ряды! — приветствовали бы они его. (С надеждой.)

— Спасибо, — ответил бы он. (Вероятно.)

— Как вы себя чувствуете? — спросили бы они. (С подозрением.)

— Хорошо, — ответил бы он. (С излишней готовностью.) А, черт! Хорошо — это очень глупый ответ. Уж слишком часто произносят это слово — для того чтобы так же часто ему верить. Ответь Гриффин «хорошо» — и они бы жестче, пристальнее уставились на него, стараясь прочесть что-то между строк. «Хорошо в том смысле, что ты готов открыть папку с делом, или же в том, что мы можем положиться на тебя, когда ты с заряженным огнестрельным оружием?» Это интересный вопрос.

Гриффин побарабанил пальцами по рулю машины и начал все сызнова.

— Добро пожаловать обратно! — скажут они.

— Приятно вернуться в строй, — ответит он.

— Как ваши дела? — спросят они.

— Уровень возбудимости в пределах нормы, — ответит он.

Нет. Никуда не годится. От одной перспективы такой псевдомедицинской болтовни ему захотелось надрать собственный зад. Забудь об этом. Надо было последовать совету отца и прийти в футболке с надписью: «Вам просто всем завидно, что я слышу голоса».

По крайней мере они могли бы все вместе хорошенько посмеяться.

Гриффин начал работать в полиции штата Род-Айленд шестнадцать лет назад. Он начал с того, что провел четыре суровых месяца в учебном лагере для новобранцев, изучая все: от хитрых приемов ухода от погони при вождении до умения вступить в рукопашный бой после того, как подвергся обработке перечным газом из газового баллончика. (Вам хочется понять, что такое боль? Если засыпать вам глаза перцем — это очень больно. Хотите понять, что такое самообладание? Самообладание означает, что ты продолжаешь стоять на том же месте, с готовностью ожидая, когда тебя опрыскают вторично.) После учебного лагеря Гриффин восемь лет носил форму, служа простым полицейским. Он способствовал пополнению казны штата, выписав немалое количество штрафных билетов водителям. Он помогал автомобилистам менять покрышки. Присутствовал при регистрировании чертовой прорвы дорожных аварий, в том числе слишком большого количества с участием детей. Потом Гриффин поступил в группу следователей по особо важным делам, начав со сбора секретной информации, где его усилия в одном крупном деле, над которым работало ФБР, снискали ему блестящую репутацию. Вслед за этим он работал над несколькими делами об отмывании денег, незаконном ввозе оружия, подделывании произведений искусства, над делами об убийствах. Возможно, Род-Айленд и не отличался ощутимым количеством убийств, но, как говаривали местные детективы, мог похвастаться их качеством.

Гриффин был хорошим детективом. Умным, смекалистым. Хитрым и практичным. Упрямым и настойчивым. Порой безжалостным. Иногда с чудинкой. Эта закваска была у него в крови. Дед Гриффина, тертый, видавший виды нью-йоркский коп, потерял здоровье на этой работе. Отец был шерифом в Северном Кенсингтоне. Двое его братьев сейчас служили судебными приставами штата. Когда несколько лет назад, на туристическом маршруте в Нью-Гемпшире, Гриффин познакомился с Сильвией, впервые заглянул в ее глаза и, как удар молнии, ощутил ее улыбку, он сразу же — прежде чем представиться и даже поздороваться — выпалил, запинаясь: «Я коп». К счастью для него, Синди поняла.

Гриффин был хорошим сыщиком. Сослуживцы любили с ним работать. Средствам массовой информации нравилось следить за его карьерой. Он был приглашен в эфир телепрограммы Дэйва Леттермана[9], когда полиция штата Род-Айленд завоевала общенациональную награду за лучшую униформу. Гриффин возглавлял полицейскую операцию, в результате которой была прекращена деятельность крупной банды, занимавшейся угоном автомобилей, — о чем прокричал с обложки «Провиденс джорнал». Гриффина даже назначили в специальную комиссию при губернаторе, занимавшуюся вопросами поддержания порядка и безопасности в жилых районах; возможно, потому, что с тех пор, как он с важным видом расхаживал в съемочном павильоне у Леттермана, маленькие пожилые леди всегда справлялись о нем и вызывали только его. «Синеглазый полицейский» — именно так окрестил Гриффина «Провиденс джорнал», и его коллеги-детективы явно превратили это в слоган на майке.

Два с половиной года назад в Уэйкфилде стали бесследно исчезать дети. Когда пропал уже третий ребенок и ясно обрисовался образ действий объявившегося здесь пожирателя детей, ни у кого не возникло сомнения, что именно Гриффин должен возглавить расследование. Он помнит, как был взволнован, выходя с того совещания. Он помнит тогдашнее бурление адреналина в жилах, охотничью гибкость изготовившихся мускулов, терпкое, пьянящее чувство, возникающее у него всякий раз, как вновь начиналась погоня.

За два дня до этого Синди отправилась на плановое медицинское обследование. Полугодом раньше дела обстояли между плохим и очень плохим. А одиннадцатью месяцами раньше Гриффин впервые узнал, как выглядит черная бездна отчаяния.

Для официального протокола, забегая вперед, следует отметить: он все-таки поймал того сукина сына... Так, для сведения, справедливости ради...

На развилке шоссе номер шесть Гриффин свернул влево, взяв курс на север. Теперь он находился в пяти минутах езды от штаб-квартиры управления полиции штата. Гриффин вел машину вдоль гигантского водохранилища, и направо глазам открывалось широкое водное пространство, а налево — весело круглящиеся зеленые холмы. Скоро навстречу начнут попадаться любители бега трусцой, совершающие утреннюю пробежку. Потом пойдет комплекс зданий, относящихся к полицейским структурам штата. Первым делом — плоское, уродливое коричневое строение, образца шестидесятых годов, в котором располагается служба поддержки следствия. Затем на заднем плане появится огромная серая, похожая на сарай постройка, дающая представление о том, какой вид имела когда-то вся соответствующая недвижимость. И наконец — здание самой штаб-квартиры, красивый старый полудворец белого цвета, с изящной резной лестницей и широкими окнами-эркерами, из которых открывалась еще более широкая панорама холмов. Новички называли его Белым домом, то есть местом, где заседали важные персоны.

Вот черт! Оказывается, он скучал по всему этому. Проклятие!

— Добро пожаловать, Гриффин, — скажут они.

— Спасибо, — ответит он.

— Как себя чувствуете? — спросят они.

И он ответит...

Слева, по узкой дорожке, с противным ревом промчался мимо синий полицейский «форд-таурус», посверкивая красными мигалками. За ним, тоже визжа сиренами, проследовали еще две машины, уже без полицейской раскраски. Что за черт?

Гриффин свернул к стоянке машин полицейского управления в тот момент, когда из здания службы поддержки высыпали детективы и наперегонки помчались за своим боевым оружием. Он узнал двоих парней из отдела идентификации: Джека Каппелли и Джека Нидема, иначе называемых Джек-и-Джек; они забирались в большой серый вэн, оснащенный всем необходимым для проведения криминологической экспертизы на месте преступления. Усевшись и врубив габаритные огни, они пулей вылетели со стоянки — только их и видели.

Гриффин подъехал к зданию службы поддержки. Не успел он заглушить мотор, как в стекло ему уже барабанила лейтенант Марси Морелли из отдела расследования особо тяжких преступлений.

— Лейтенант! — Гриффин вскинул было руку, отдавая честь, но Морелли оборвала его:

— Только что звонили из городской полиции и доложили о снайпере и о крупном взрыве возле судебного комплекса. Технические эксперты и начальник пожарной охраны штата берут на себя взрыв. Наша задача — разобраться с убийством. На это брошены все подразделения.

— Убийство у здания суда? — Брови Гриффина изумленно взлетели вверх. Неужто такое возможно?

— Вы ведь следили за делом Комо? Похоже, кому-то не хватило терпения дождаться начала процесса. Хуже того, представители СМИ уже давно там, они фиксировали все как до, так и после. А что, если часов в одиннадцать уже появится фильм? Как вам такое?

— Кто-то там, в небесной канцелярии, настроен против вас, лейтенант.

— Не время для шуток. Видите ли, что бы там сейчас ни произошло, мы понимаем: это будет крупное дело. Я уже запросила у начальника следственного отдела дополнительные ресурсы. Кроме того, хочу, чтобы все детективы из отдела особо тяжких преступлений отправились туда как можно скорее. Патрульные полицейские займутся поиском свидетелей, но нужно, чтобы вы, ребята, взяли на себя первоначальные опросы. Выясните, когда, где, почему и как. Передайте это по радиосвязи каждому патрульному полицейскому в тамошней округе. Так, чтобы те хорошенько прочесали все в поисках снайпера и, черт подери, как можно скорее схватили этого типа. Ну да вы сами знаете, как это делается, не мне вам объяснять. — Морелли умолкла, чтобы перевести дух. Но тут глаза ее сощурились, потому что она впервые по-настоящему разглядела сидящего в машине человека. — Господи, Гриффин, а я-то думала, вы проводили время за рыбалкой или чем-то подобным.

— Ну да, в общем. И еще немного — за поднятием тяжестей. — Он скромно пожал плечами.

— Н-да.

— Ну и бегал немного.

— Н-да.

— Ну ладно, еще бокс.

Лейтенант взирала на него широко раскрытыми от изумления глазами. Последний год своего полуторагодового лечебного отпуска Гриффин овладевал искусством психологической сублимации. Иными словами — преобразовал непродуктивное состояние нервного стресса в полезный продукт. Он сильно преуспел в этом. Гриффин мог пробежать десять миль, преодолевая каждую за пять минут. Мог боксировать по шестнадцать раундов. Мог выжать «вольво».

Его тело было в отличной форме. Лицо, правда, еще сохраняло излишнюю жесткость и суровость — лицо человека, скверно спящего по ночам. Однако физически... С физической точки зрения худой, жилистый Гриффин являл собой превосходно действующую машину.

Лейтенант выпрямилась.

— Ну что ж, — бодро произнесла она. — Босс уже в пути. Так что приступайте к делу, сержант. И помните: на нас нацелены всего какие-нибудь сто камер, фиксирующие каждый наш шаг.

Лейтенант Морелли бегом припустила дальше. Гриффин еще секунду посидел неподвижно, в некотором оцепенении. «Мой уровень возбудимости в пределах нормы», — тупо подумал он. — А, да что там! Вернулся — так давай работай! — Гриффин щелкнул, включая габариты, и присоединяясь к своим коллегам-офицерам, ревя мотором, устремился в сторону Провиденса.

Глава 3

Джиллиан

Она едет на машине навестить сестру. Задержалась на работе, опаздывает на час, и вот теперь гонит вовсю. Движение на улицах, конечно, ужасно, проехать невозможно. Вот еще одна авария на 195-м шоссе — разве хоть раз обходится без аварии? Джиллиан размышляет о тех вещах, которые ей предстоит сделать, — они ждут своей очереди. Анализ притока наличности за первое полугодие. Перспективная оценка притока наличности на следующее полугодие. Подборка газетных материалов из архива для Роджера. Пробные оттиски для Клер.

Сегодня ей на работу позвонила Топпи и сказала, что Либби в последнее время неважно себя чувствует. Попросила не задерживаться слишком надолго.

Джиллиан ведет машину, направляясь к дому сестры, но голова у нее забита другими вещами. Она не испытывает радостного предвкушения от того, что ей предстоит обедать вместе с Триш. Просто обед этот — еще один пункт в длинном перечне необходимых дел, и где-то в глубине души это вызывает у нее тоскливое ощущение неправильности, смутное чувство вины. Она утратила перспективу. По ее недосмотру жизнь каким-то образом утекает между пальцев. Впрочем, остальная часть ее сознания слишком занята, чтобы переживать из-за этого.

У нее масса серьезных обязанностей и важных обязательств. Она человек деловой и ответственный.

Триш уехала учиться в колледж. Это первая квартира, которую сестра снимает самостоятельно, — маленькая, тесная, но уютная, потому что полностью своя, целиком обустроенная по собственному вкусу. У Триш новые друзья, новая жизнь, новые цели. На прошлой неделе она взволнованно поведала Джиллиан, что мечтает стать драматургом. До этого ей хотелось посвятить себя системам коммуникаций. Еще раньше — заниматься исследованием английской словесности. Триш юная, красивая, талантливая. Мир для нее — как устрица, которую надо вскрыть, чтобы добыть свою жемчужину, и Джиллиан не сомневается, что Триш найдет себя в этом мире и воплотит свои мечты.

Но почему-то мысли об этом причиняют Джиллиан какую-то странную душевную боль. Она и сама этого не понимает. Эти мысли то возносят ее ввысь, то придавливают к земле. С одной стороны, она суррогатная мать своей сестры, гордая достижениями ребенка. С другой — усталая, замотанная старшая сестра, ощущающая вечную, ноющую муку ревности, когда нет повода ревновать. Да, ее стезя была тяжелее. И в свои девятнадцать лет она никогда не была такой вот уверенной и беззаботной. У нее никогда не было возможности жить самостоятельно, для себя — даже сейчас ее нет. Но она закончила колледж, упорным трудом заслужила диплом профессионала. В свои тридцать шесть лет неплохо заправляет собственным рекламным агентством. Всем распоряжается, за все отвечает, все на ней. Она не приносила себя в жертву матери и сестре. Она тоже выстроила свою жизнь по собственной модели.

И тем не менее...

В последнее время для нее стало нелегким делом навещать Триш. Джиллиан делает это далеко не так часто, как следовало бы.

Она объезжает Тейер-стрит, высматривая, где бы припарковаться. Идет третья неделя мая, вечер, солнце уже садится, и тротуары запружены студентами, проходящими летний курс в университете Брауна. Они толпами шатаются возле ресторанчика «Старбакс»[10], вокруг магазинов «Гэп»[11], «Аберкромби и Фитц». Джиллиан все еще немного тревожит то, что Триш живет одна. Особенно после недавних сообщений о двух изнасилованиях — последнее произошло не далее как две недели назад. Правда, хотя первый случай и имел место в студенческом городке, на территории колледжа, однако второй жертвой — тоже в собственном доме! — стала владелица какого-то шикарного особняка.

Триш знает об этих нападениях. Они с ней даже обсуждали это на прошлой неделе. Некоторые ее подруги начали носить с собой в качестве средства самообороны баллончики с перечным газом. Триш тоже купила такой баллончик. А кроме того, проверила надежность замков в своей квартире. Ее квартира действительно вполне безопасна, хорошо защищена от проникновения. Небольшая студия в цокольном этаже, окна маленькие и расположены высоко. В такое окно не забраться взрослому мужчине. Кроме того, подписывая в прошлом году договор аренды, Триш укрепила двери специальным замком засовного типа. Замок имеет отдельный ключ для того, чтобы войти, отдельный — чтобы выйти; по общему мнению, это один из лучших замков, какой только можно купить.

— Все со мной будет нормально, — заявила сестре Триш тем сердитым, раздраженным тоном, который так хорошо удается тинейджерам. — Бога ради! Я прошла два курса самообороны!

Наконец Джиллиан находит пятачок, куда втиснуть машину — далеко в глубине Энджел-стрит. Теперь ей придется совершить небольшую пешую прогулку до квартиры Триш, но, учитывая ситуацию с парковкой в Провиденсе, в этом нет ничего необычного. К тому же сумерки напоены весенним ароматом, и совсем недурственно немного размять ноги.

У Джиллиан нет газового баллончика. Она размышляет на эту тему, запирая дверцу своего золотистого «лексуса». Поэтому взамен женщина делает, как показывали по телевизору: сжимает в кулаке ключи от машины — так, чтобы самый большой ключ торчал между костяшками пальцев, на манер холодного оружия. Кроме того, она держит голову прямо и движется энергичной, пружинящей походкой. Разумеется, эта осанка у нее не наигранная. Так уж она привыкла держаться. Джиллиан никогда не была нежной фиалкой, клонящейся от малейшего ветерка. И ей приятно думать, что Триш переняла у нее этот независимый дух.

Триш живет на краю студенческого городка Университета Брауна. Обычно они встречаются у нее в квартире, затем идут пешком до Тейер-стрит, с ее обилием этнических ресторанчиков, где можно найти национальную кухню на любой вкус, а также выпить превосходный кофе в хорошем кофе-шопе. Джиллиан не прочь бы сейчас отведать каких-нибудь тайских кушаний. А может, зажаренного на решетке ягненка.

Она радостно и оживленно прибавляет шаг: действительно, на Тейер-стрит такие прекрасные рестораны и так приятно вдыхать свежий, бодрящий, молодой воздух студенческого городка; будто расправляешь крылья, ощущаешь себя выздоравливающей после тяжелой болезни. Воздух Колледж-Хилла, с его духом молодости и энергии... Да и вечер чудесный — не слишком жаркий, не слишком прохладный. После ужина они могут пойти поесть мороженого. Триш расскажет ей все о своей летней интернатуре в «Тринити-Тиэтр», о том, пригласил ли ее уже куда-нибудь бойфренд... как его... Джо, Джош, Джон?.. Будут, конечно, свежие сплетни о «девчонках» — истории из жизни группы подружек, в которую входит Триш. Байки о приключениях во время их последнего похода в торговый центр «Провиденс-плейс-молл», о ночной увеселительной вылазке в Ньюпорт и т.д. и т.п.

Джиллиан позволит себе расслабиться, откинуться на спинку стула и только слушать. Пусть Триш сама ведет разговор. «Расскажи мне о каждом своем часе, минуте, дне. Расскажи обо всем».

Ибо именно в этом пункте гордая собой суррогатная мать и задерганная жизнью старшая сестра безусловно сходятся: обе они обожают слушать Триш. Они обожают ее энтузиазм. Бережно лелеют юношескую пылкость. Растроганно и умиленно взирают на еще живую способность удивляться и восторгаться — завидную способность девятнадцатилетней девушки, еще не переставшей дивиться разнообразию мира, еще уверенной, что сможет изменить его к лучшему.

Джиллиан подходит к многоквартирному жилому комплексу, где живет Триш. Некогда то был исполненный благородного величия старинный дом. Ныне здание поделено на восемь блоков для удобства проживания студентов. Как обитатель полуподвального помещения Триш имеет свой отдельный вход с тыльной стороны.

К тому времени как Джиллиан обходит дом вокруг, солнце уже совсем тонет за горизонтом, погружая узкий переулок между домами во мрак. У Триш снаружи, над входной дверью, висит мощный прожектор для подсветки крыльца. Поскольку быстро надвигается темнота, Джиллиан слегка удивлена тем, что сестра не включила его. Непременно надо сказать ей об этом.

У двери Джиллиан поднимает руку, чтобы позвонить, опуская другую, с импровизированным кастетом. А в следующую секунду замирает от неожиданности, потому что дверь вдруг бесшумно распахивается, обнажая темную лестницу.

— Триш? Триш?

Джиллиан осторожно спускается по ступеням, для надежности держась за перила. Может, Триш надоело ее дожидаться? Может, она затеяла стирку и побежала к находящейся чуть дальше по улице прачечной-автомату[12]? Такое уже раз было.

У подножия лестницы еще одна дверь, уже простая, деревянная. Это внутренняя дверь, ведущая прямо в комнату. Джиллиан берется рукой за блестящую, отполированную медную ручку. Поворачивает. Дверь распахивается, и взору Джиллиан открывается погруженная в глубокий мрак комната.

— Триш?

Она делает три шага вперед. Бросает быстрый взгляд в малюсенькую кухоньку. Затем поворачивает к кровати, и тут...

Что-то с силой и грохотом обрушивается на нее сзади. От неожиданности она издает крик, стиснутые кулаки разжимаются, ключи от машины отлетают через всю комнату, а сама Джиллиан как подкошенная падает на пол. Чтобы уберечься от падения, инстинктивно выставляет вперед ладонь левой руки, и тотчас слышит какой-то хруст.

— Триш?— вскрикивает она тоненьким, слабым, надломленным голосом, не имеющим ничего общего с ее обычным. Там, там... кровать... та бедная женщина на кровати!

— Долбаная сука!

Тяжесть сильнее наваливается на нее сзади. Грубые руки вцепляются в волосы. Голова Джиллиан откидывается назад. Она обалдело хватает ртом воздух. В следующий момент голова с силой бьется лбом об пол.

Звезды. Перед глазами у нее россыпь звезд, и обрывками чувств и мыслей Джиллиан пытается понять, что происходит. Это не кино. Не сериал про Койота и Птичку[13]. И это не манекен лежит, распятый и связанный на кровати. Это Триш. Триш, Триш!

Внезапно Джиллиан охватывает ярость.

— Нет! — кричит она.

— Сука, сука, сука! — повторяет человек. Он опять тянет ее за волосы. Ее голова откидывается назад. Голова с силой бьется оземь. Нос разбивается в кровь, лицо заливается кровью пополам со слезами. Джиллиан жалобно вскрикивает. Ей нужно как-то одолеть этого подонка! Надо как-то изловчиться, ударить его, ошеломить! Потому что, несмотря на боль и шок, в глубине ее существа все равно сохраняется получувство-полусознание того, что недавно здесь произошло. Того, что этот человек только что сделал с ее сестрой.

Джиллиан удается выпростать из-под себя кисти рук, и она начинает отчаянно молотить ими, стараясь как можно сильнее ударить по навалившемуся на спину грузу. Но руки не достают так далеко, а он все продолжает колотить ее лицом об пол, и все начинает вертеться перед глазами, весь мир пускается по кругу. Голова откидывается назад. Голова шарахается вперед. Голова назад. Голова вперед...

Он сползает по ее спине ниже. Он трется об нее, и она отчетливо ощущает его сексуальное возбуждение.

— Сейчас я тебе устрою, — злорадно бормочет подонок. — Отымею по полной программе. — И сам все смеется.

Придавленная его телом, Джиллиан наконец все-таки ухитряется повернуться. Она лупит его по ляжкам. Она переплетает вместе пальцы непострадавшей правой руки и пытается наносить ими удары ему по ребрам. А он треплет ее голову из стороны в сторону, из стороны в сторону, пока она наконец не перестает чувствовать острую боль. Она — в темноте, почти в полной черноте; непомерный груз расплющивает, раздавливает, крушит ее тело, а в голове не умолкая долбится голос, и он твердит, что сейчас отдерет ее по первое число.

Его левая рука кольцом охватывает ей горло и начинает сжимать. Она пытается царапать ногтями его запястье, но натыкается только на латекс, и пальцы соскальзывают.

О нет! Триш! Как же Триш? О нет! Только не это!

Она должна высвободиться. Она не может высвободиться. Легкие разрываются, горят от боли. Ей надо бороться. Надо спасти сестру. О, пожалуйста, пусть это прекратится, пожалуйста!

Кто-нибудь... Спасите нас...

Огненные круги перед глазами вырастают в размерах. Ее тело медленно, но верно слабеет, обмякает, делается безвольным. Незнакомец наконец ослабляет хватку, с которой стискивает ногами ее бедра, и чуть-чуть приподнимается с ее тела.

И она изо всех сил выбрасывает вперед руку и наносит удар ему между ног.

Человек испускает вопль. Схватившись за яйца, он сползает на сторону. Джиллиан, извиваясь плечами, пытается нащупать что-нибудь на полу, чтобы подтянуться и ускользнуть.

А затем его тяжесть полностью отпускает ее. Мерзавец уже не на ней. Он скорчился на полу, и она получает возможность двигаться. Телефон, телефон, где телефон? В кухне. На кухонной стойке. Только бы добраться до телефона, набрать 911...

Джиллиан ползет, подтягивая тело по деревянному полу. Надо двигаться. Вперед. Еще немного. Она должна спасти Триш. Она очень нужна ей.

Давай, Джиллиан, давай!

И тут она слышит его приближение.

— Нет! — в бессильном отчаянии стонет Джиллиан. Но она уже опоздала.

— Ах ты, сука! Я тебя урою! Сверну твою проклятую шею, выдавлю твои гребаные глаза. Сволочь...

Он яростно бросается ей на спину и железными пальцами хватает за горло. Сдавливает сильнее, сильнее, сильнее. Невозможно глотать. Невозможно дышать.

Ее грудная клетка вот-вот разорвется. Ее пальцы впиваются в его руки, обтянутые скользкими перчатками. Все тщетно.

Давай, Джиллиан. Давай, Джиллиан.

Но он слишком силен. Она понимает это, и мир опять начинает вращаться, а легкие — рваться. Она — женщина, обладающая чувством собственного достоинства. Она умна. Она привыкла сама распоряжаться своей жизнью.

Но он — это грубая, животная сила. И с ним ей не справиться.

Она проваливается в темноту, в небытие... Она хотела бы что-то сказать. Дотянуться до сестры. Попросить прощения. О, Триш, Триш, Триш!..

А потом она вдруг чувствует, как ни с того ни с сего стальные пальцы на ее горле разжимаются.

— А, мать твою! — Быстрые шаги застучали через комнату. Потом загрохотали вверх по ступеням. Отдаленное буханье — это с шумом распахивается наружная дверь.

Джиллиан шумно, захлебываясь, втягивает в себя воздух, ошалело глотает его, словно рыба. Словно вытолкнутая из воды утопающая, резко выпрямляется, бессознательно старясь втянуть в легкие больше кислорода.

Он убежал. Просто... убежал.

Комната пуста. Все кончилось. Она жива, жива. Нет, она не победила. Она не сильнее. Не ловчее. Просто ей повезло.

Джиллиан с трудом, шатаясь, поднимается на ноги. Так же пошатываясь, бредет через комнату. Падает на кровать рядом с неподвижной фигурой сестры.

— Триш! — рыдая, кричит она.

И посреди бесконечной, мертвой тишины Джиллиан понимает: нет, ей совсем не повезло...

* * *

Понедельник, семь утра. Но Джиллиан Хейз даже не шевельнулась, чтобы подняться с постели. Она лежит, уставив взор в потолок. Слышит приглушенный храп матери с другого конца дома, потом — слабое «бип-бип-бип». Это запищал по первому разу будильник Топпи. Но их дипломированная сиделка по уходу за пожилыми тут же опять задремала. Потребуется еще три или четыре сигнала, прежде чем Топпи по-настоящему проснется и выберется из кровати.

Наконец Джиллиан поворачивает голову и выглядывает в окно. За окнами дома в Ист-Гринвиче ярко светит солнце. Потом она переводит взгляд на комод с зеркалом, где так и лежит на виду конверт из крафт-бумаги.

Семь утра, понедельник. Этот самый понедельник...

На столике у кровати противно блеет телефон. Джиллиан застывает не дыша. Очередной репортер, который станет требовать ее мнения и разрешения процитировать его? А может, хуже? Что, если это опять он? Может, его еще не повезли в суд? С какими мыслями он проснулся в такой день?

Телефон звонит снова, громко и требовательно. Джиллиан ничего не остается, как поспешно схватить трубку — ей не хочется, чтобы звонок потревожил мать.

— Я тебя разбудила? — раздается в трубке голос Кэрол.

Джиллиан наконец переводит дух. Конечно, это Кэрол, кто же еще? Старина Дэн, вероятно, уже давно встал и ушел из дому. Упаси Бог, чтобы в такой день он остался дома, с женой.

— Нет, — отвечает Джиллиан.

— Я не могла спать, — говорит Кэрол.

— Я выучила наизусть каждое пятнышко у себя на потолке.

— Забавно... я так нервничаю. Желудок будто узлом стянуло, руки трясутся. Я не чувствовала себя так уже... — Кэрол нервно смеется дрожащим голосом, который вот-вот сорвется. — Я не чувствовала ничего подобного со дня свадьбы.

— Скоро все будет позади, — успокоительно произносит Джиллиан. — Как ты думаешь, нам надо позвонить Мег?

— Она знает о завтраке.

— Отлично.

— В чем ты будешь?

— В брючном костюме верблюжьего цвета с белым полотняным жилетом. Я уже выложила его вчера вечером.

— А я вчера прошлась по магазинам. Ничего из моего гардероба не подходит. С другой стороны, кто знает, что положено надевать в таких случаях? Я лично не знаю. Вот, нашла в «Нордстроме» костюм покроя «шанель», кремового цвета. Заплатила девятьсот долларов. Собираюсь сжечь его, как только этот день закончится.

Джиллиан думает о своем верблюжьем костюме, о том, что грядет сегодня.

— Я последую твоему примеру.

Следующую фразу, точнее вопрос, Кэрол произносит приглушенным голосом:

— А что ты сделала с одеждой, которая была на тебе в тот день?

— Когда полиция вернула ее, отнесла в химчистку. А потом... потом так и не забрала.

— Сегодня мы будем думать о Триш.

— Спасибо, Кэрол... — У Джиллиан перехватывает горло.

А потом, конечно, звучит самый важный вопрос — вопрос, ради которого и затевался весь этот телефонный звонок.

— Ты знаешь?.. Знаешь, что будет? — спрашивает Кэрол.

Взгляд Джиллиан вновь невольно устремляется к лежащему на комоде конверту из оберточной бумаги. Она смотрит на часы. Десять минут восьмого. По меньшей мере еще час впереди.

— Нет, — признается она. — Но полагаю, мы скоро это выясним.

Глава 4

Уотерс

Девять ноль пять утра. Место преступления в центре города представляло собой примерно то, что и ожидал увидеть Гриффин. Невообразимое количество вспышек. Почти ничего не организовано. Даже на служебной машине с ревущей сиреной Гриффин битых тридцать минут пробивался сквозь затор последние три квартала на подступах к зданию суда. Уже очень скоро он понял, в чем проблема. Средства массовой информации не просто находились здесь. Они находились именно здесь.

Белые фургончики телевидения закупорили главную артерию — Саут-Мейн-стрит. Воздушное пространство наводнили вертолеты. Гриффин уже прикинул, что большая часть местных новостных станций выслала репортеров, чтобы они освещали день открытия судебного процесса над Эдди Комо. Очевидно, при звуке винтовочного выстрела репортеры издали всеобщий восторженный возглас и в качестве подкрепления призвали под свои знамена, на место происшествия, все корпоративные ресурсы, какие только удалось мобилизовать. Ах, если бы сейчас и полиция добилась такого же широкомасштабного охвата места и картины преступления!

Гриффин вогнал машину через бордюр на обочину тротуара и припарковался на мощенной булыжником площадке, фактически образующей двор вокруг одного из зданий художественной школы. Трое студентов, чертыхнувшись, торопливо шарахнулись в сторону. Еще десятка четыре так и остались стоять, словно приросли к месту, и в благоговейном страхе пялились на разворачивающуюся перед их глазами драму.

Гриффин выбрался из своего «тауруса», и его тут же обдало едким зловонием от горящего бензина и выгоревшего металла. Густой черный дым валил с автостоянки на противоположной стороне улицы, где пожарные исступленно выкрикивали команды и в четыре струи поливали из брандспойтов искореженную, бесформенную груду охваченных пламенем авто. Начальник пожарной команды штата был уже там, а также целый арсенал пожарных и незаконно припаркованных полицейских машин. Рядом с начальником стояла чертова прорва детективов из городской полиции, ожидая, когда собьют пламя, чтобы приблизиться и оцепить место происшествия.

— Господи! — пробормотал Гриффин и попытался откашляться, но тут же пожалел об этом, потому что только втянул в легкие больше дыма. К тому же на таком близком расстоянии за бензиновой вонью он учуял другой, еще более насыщенный запах.

Сержант повернул направо, к зданию суда, и обнаружил там еще больший хаос. Репортеры, спешно согнанные на лужайку Мемориального парка, находящегося через дорогу, напирали на живые заграждения в синей униформе, выкрикивая вопросы в уши бедных копов городской полиции, которые стояли в оцеплении. По другую сторону улицы, на тротуаре перед зданием суда, стояла машина «Скорой помощи», микроавтобус судебно-медицинской экспертизы и опять-таки несколько машин, приписанных к полиции Провиденса, к полиции штата по городу Провиденсу, вовсе без опознавательных знаков, а одна даже принадлежала полиции студенческого городка Университета Брауна. Судя по всему, всякий, кто имел полицейский значок, становился участником этого действа.

Гриффин, покачав головой, стал проталкиваться через напирающую толпу городских зевак, и тут молодой офицер в форме полиции Провиденса, с гладко зачесанными назад черными волосами заметил его с другой стороны улицы и трусцой побежал к нему навстречу.

— Сержант!

— Ха, это вы, Бентли! Ну надо же — где встретились!

Бентли играл в софтбол с младшим братом Гриффина, Джоном. Кстати, команда штата перла в гору уже три года подряд.

Бентли подбежал и остановился перед Гриффином со слегка ошалелым видом и возбужденно блестевшими глазами. Гриффин его не винил. За все годы службы он не видел ничего подобного. Ему все казалось, что он вышел из своей машины прямиком на улицы Лос-Анджелеса. Чего им теперь не хватало, так это кинопродюсера, торгующего правами на кинопроизводство где-нибудь на ближайшем углу.

— Я очевидец, — быстро сообщил Бентли. — Нес патрульную вахту за рекой. Услышал ружейный выстрел и поддал газу. Боже, надо было видеть, что сделалось с телевизионщиками. Они чуть не взгромоздились на ограду внутреннего дворика, чтобы побольше наснимать. Первые пять минут ушли у нас на то, чтобы их осадить и призвать к порядку. Куда уж там искать снайпера!

— Серьезно? — Свидетельские показания из первых уст произвели на Гриффина впечатление. — Войдете в историю, — заверил он молодого полицейского, направляясь на другую сторону улицы. Бентли поспешал за ним, как баржа за буксиром. — Так что мы имеем?

— Один убитый, Эдди Комо. Убит наповал. Выстрел произведен вскоре после восьми тридцати, когда тот выходил из тюремного фургона. Согласно предварительным донесениям, стреляли с крыши, из винтовки. Минут пять — десять спустя на автостоянке художественной школы произошел взрыв.

— Бомба, заложенная в машине?

— Начальник пожарной охраны пока молчит, но, между нами говоря, пострадало пять машин, так что готов держать пари, так оно и есть.

— Есть жертвы?

— Не знаю. На месте происшествия еще слишком жарко. Впрочем, я видел нечто, похожее на руку, так что по меньшей мере одна жертва есть. Кроме того, и... э...

— Запах, — договорил за него Гриффин.

— Да. — Бентли весьма красноречиво сглотнул.

— Полицейские обыскивают близлежащую территорию?

— Да, сэр.

— Получили приказ задерживать всякого с верхней одеждой?

— Да, сэр.

— Есть успехи?

— Нет, сэр.

Гриффин кивнул.

— Да, та рука скорее всего принадлежит парню, который при жизни хорошо управлялся с винтовкой. Неужели никто никогда не объяснял ему, что у преступников не существует правил чести?

— Похоже на мафию, а? — предположил Бентли.

Гриффин пожал плечами:

— Какое дело мафии до Насильника из Колледж-Хилла? Ровно никакого. Не все сразу, будем действовать по порядку, методично. Я иду вон туда. Держи нас в курсе поисков, о'кей?

Гриффин приблизился к желтой ленте, огораживающей место происшествия. Несколько репортеров углядели его через дорогу, и поднялся новый шквал возгласов.

— Сержант! Сержант!

— Эй, Гриффин!

Детектив проигнорировал их, сосредоточившись на караульном полицейском в форме полиции штата; тот стоял с наружной стороны импровизированного ограждения. Гриффин не помнил женщину-офицера, которая сейчас спрашивала его имя, звание и номер полицейского значка, занося данные о месте преступления в специальный журнал, на манер вахтенного. Конечно, за полтора года какие-то вещи неизбежно должны были измениться. Все нормально, сказал он себе, хотя эта мысль и оставила неприятный осадок. Работа есть работа, и ее просто надо делать. Это как езда на велосипеде: крутишь и крутишь. Гриффин нырнул под заградительную ленту.

Внутри изолированного внутреннего дворика он увидел сразу несколько вещей. Синюю тюремную карету отогнали влево, дверцы оставались открыты, обнажая пустоту внутри фургона. Трое судебных приставов штата в серой форме стояли справа, беседуя еще с одним детективом из отдела особо тяжких преступлений. Одетых в синее и хаки заключенных усадили на траву; они все еще были скованы вместе и вытянуты в цепочку. Посередине, в огромной луже крови, лежало то, что осталось от Эдди Комо. Парень, прикованный к Эдди слева, был весь залит кровью, заляпан мозгами и находился в оглушенном оцепенении. Парень справа, также весь выпачканный, трещал без умолку и никак не мог остановиться:

— Да нет же! Нет, мать вашу! Ничего подобного! Не будет этого. Ей-богу, ей-богу, говорю вам! Эй, приятель, почему мы до сих пор связаны? Как будто мы сейчас разбежимся! Ты же понимаешь, что ничего такого не будет. Правда не будет! Да снимите с меня эти хреновы штуки!

Судебные приставы не обращали на него внимания, равно как и Джек-и-Джек, эксперты-криминалисты из отдела идентификации. Оба уже обходили вымощенный брусчаткой дворик с цифровой камерой, фиксируя на пленку место преступления. Чуть дальше, в глубине двора, еще два эксперта, уже из конторы судмедэксперта, старательно регистрировали свои находки. В этот момент они колдовали над тем, что, кажется, было некогда человеческой челюстью.

— А, Гриффин, — бросил ему Джек Каппелли, поднимая наконец взгляд.

— Дай посмотреть на тебя, — сказал Джек Нидем, тоже подняв голову. — Ух ты, не иначе как что-то итальянское.

Гриффин услужливо провел рукой по плотному шелку своего серо-голубого спортивного пиджака. Синди выбирала. Это был один из любимых ее пиджаков.

— Конечно. Для службы все самое лучшее. А теперь ответьте честно: вы по мне скучали?

— Еще как! — хором ответили они.

— Джек уморил твой цветок, Гриффин, — писклявым голосом нажаловался первый Джек.

— Ты не сможешь этого доказать, — немедленно отозвался второй.

— Спорим, что смогу. Я задокументировал картину преступления в серии черно-белых снимков.

— Другими словами, — заключил Гриффин, — процесс развивался медленно и закончился сравнительно недавно.

Оба смущенно кивнули. Потом первый Джек снова оживился:

— Но больше такого не повторится. Послушай, Грифф, окажи нам услугу. Убери отсюда эти вертолеты.

— Да, Грифф, они затрудняют осмотр места преступления.

Гриффин посмотрел наверх, на жужжащий в небе рой массмедийных вертолетов, и поморщился. Вертолеты СМИ были известной головной болью. Даже если бы не раздражали наглые папарацци, норовящие поймать какой-нибудь броский, сенсационный кадр с видом жертвы, то сильный воздушный поток от лопастей винта сдувал половину улик. Гриффин поднес к губам устройство радиосвязи, чтобы связаться с Управлением аэронавтики штата, и в это время узник, прикованный слева от тела Комо, поднял руку к своему забрызганному кровью лицу.

— Стой! — в один голос закричали Джек-и-Джек. — Не трожь! Не забывай, что ты — часть картины преступления. Нам еще надо провести анализ брызг на твоем лице.

— А-а-а! — простонал несчастный.

Джек-и-Джек посмотрели на него и сделали новый снимок.

Гриффин подавил усмешку. Да, все как в старые времена. Не считая того, что прежде еще не совершалось смертоубийств прямо во дворе здания суда. Покончив с расчисткой воздушного пространства над Дворцом правосудия, он снова обратился к Джеку-и-Джеку.

— Что там у нас?

— Одиночный выстрел в голову. На входе пуля снесла верхнюю часть черепа. Выходное отверстие под подбородком. Следов пороха нет. Предположительно выстрел произведен из винтовки, пулей с мягким наконечником, которая, с одной стороны, обеспечивает достаточную мощь, чтобы пробить череп, а с другой — достаточное распространение вширь, чтобы произвести... ну, чтобы произвести вот это.

Джек-и-Джек указали на распростертое тело. Хорошо, что Гриффин видел Эдди Комо по телевизору, иначе он ни за что не узнал бы его сейчас. Пули с мягким наконечником при прохождении сквозь тело, давая эффект расширения, разнесли его на части.

— Итак, винтовочный выстрел почти по вертикальной траектории. — Гриффин поднял голову. Гипотеза о снайпере, стрелявшем с крыши, не расходилась с первоначальными донесениями. К сожалению, с того места во дворике, где он сейчас стоял, под данным углом зрения, в принципе невозможно было видеть что-либо, укрытое за парапетом крыши, на уровне шестого этажа. А это не сулило ничего хорошего в смысле улик и свидетельских показаний. С другой стороны, за то ему и платят немалые деньги. Гриффин вытащил свой диктофон марки «Норелко»[14] и направил на пятерых скованных вместе арестантов.

— Ну, кто-нибудь, — обратился он к ним. — Уверен, каждый из вас не прочь заработать очки за хорошее поведение.

Ни на кого из заключенных его подначка не произвела особого впечатления. Наконец один из них скептически покачал головой:

— Ничего мы не знаем, мужик. Мы только стали выбираться из фургона, как вдруг — бах! Сверху как треснет! Будто молния пронеслась, блин, и нас тут же всех посшибало. Глядим, Эдди валяется, судебные приставы вопят: «Ложись! Ложись!», а этот придурок, — говоривший бросил иронический взгляд на юнца, прикованного справа от Эдди, — визжит: «Я ранен, я ранен!» А сам ни фига не ранен. Просто весь забрызган мозгами Эдди.

Гриффин оглядел цепочку скованных друг с другом заключенных. Те закивали, подтверждая сказанное. Похоже, такова и будет официальная сводка событий. Сержант снова посмотрел вверх, на линию крыши, прикидывая, не следует ли ему разделить эту братию и дожимать поодиночке. Но решил, что без толку. Даже сейчас, когда на крыше, как ему было известно, орудовали два эксперта-криминалиста, отсюда, с этой точки и под этим углом, не видно было ни черта. Но вот с противоположной стороны улицы...

Из радиопереговорных устройств, притороченных к поясам обоих Джеков, послышался голос:

— Мы нашли оружие. — Это докладывали с крыши технари криминалисты. — Нападавший воспользовался винтовкой «AR-15», с оптическим прицелом марки «Льюпольд», в магазине патроны «ремингтон», калибра 0,223 дюйма. Также обнаружили два армейских одеяла, черные комбинезоны, пару перчаток для стрельбы и пару ботинок. Да еще три пустые обертки от упаковки печенья «Фиг ньютонс» фирмы «Набиско». Видно, наш приятель не довольствовался простым печеньем, а употреблял только ванильное с фруктовой прослойкой.

— Окурки сигарет? — с надеждой спросил один из Джеков.

— Никаких окурков, — ответил криминалист. — Извини, Джек.

— Хреново. — Первый Джек мрачно посмотрел на второго. Окурки таили бездну информации — от примет марки до следов слюны, по которой можно определить ДНК.

— Выше голову, — ободряюще произнес Гриффин. — У вас есть обувь. Только подумайте, сколько всего можно выжать из обуви.

Оба Джека опять повеселели.

— Да, обувь — это мы любим, — закивали они. — Мы много чего умеем делать с обувью.

Еще раз ободряюще кивнув этой парочке, Гриффин подошел к судебным приставам штата. Все трое сгрудились вокруг детектива Майка Уотерса, бравшего у них официальные показания с помощью диктофона «Норелко».

— Гриффин! — воскликнул первый судебный чиновник и отодвинулся от диктофона, чтобы с чувством пожать Гриффину руку.

— Привет, Джерри, как поживаешь?

Коренастый, крепко сбитый, с редеющими седыми волосами, Джерри был ветераном полицейского фронта, человеком старой закалки. Он еще помогал натаскивать старшего брата Гриффина, Фрэнка. Впрочем, Джерри помогал натаскивать почти каждого из тех, кто сейчас носил серую форму судебного пристава.

— Отлично, отлично, — ответил Джерри. — В общем, могло быть хуже. Мать честная! Я слышал, будто ты собираешься вернуться, но и представить не мог, что из всех дней выберешь именно этот! Умеешь подгадать. У тебя прямо нюх на эти дела, верно, Грифф? Послушай, ты, что ли, заправляешь этим цирком на проволоке?

— Да нет, я всего лишь рядовой работяга. Привет, Джордж, привет, Том. — Гриффин пожал руки двум другим мужчинам.

Стоящий рядом детектив Уотерс смущенно кашлянул. Сержант запоздало повернулся к коллеге. Детектив Майк Уотерс был пятью годами моложе Гриффина. Худой и долговязый, питающий слабость к темно-синим костюмам, он напоминал амбициозного агента ФБР. При этом Уотерс был умен, находчив, энергичен, а за обманчивой внешностью скрывались большая физическая сила и вдумчивое спокойствие. Многие подозреваемые недооценивали его. Но больше одного раза они в эту ошибку не впадали.

Когда-то Гриффин приветствовал Майка сердечным «Привет, братец Скунс!» А Уотерс зычно гудел в ответ: «Здорово, братец Обезьяна!» Теперь эти времена прошли. И Гриффин не знал, вернутся ли они когда-нибудь.

— Сержант! — вежливо проговорил Уотерс.

— Детектив! — в тон ему отозвался Гриффин.

Все три судебных чиновника навострили уши, переводя заинтересованные взгляды с одного офицера на другого. Несомненно, им была известна та история. Коли уж на то пошло, они, вероятно, активно способствовали ее распространению. Сейчас Гриффин старался — правда, не вполне успешно — держать взгляд подальше от носа Уотерса. Но что поделать — Уотерс тоже непроизвольно скашивал взгляд на кулак Гриффина.

Оба мужчины нервно переключили внимание на судебных приставов. Молчание чересчур затянулось, становясь неловким. Черт, подумал Гриффин.

Уотерс снова неуклюже прочистил горло.

— Итак, вы, ребята, говорили, что...

— Ах да! — подхватил нить беседы Джерри. — Мы проверили внутренний дворик, желая удостовериться, что все в порядке.

— Открыли двери фургона, — добавил Джордж.

— Заняли позицию, — внес свою лепту Том. — Начали выводить заключенных...

— И тут трах!

— Тарарах! — добавил Джордж.

— Ясное дело, высокомощная винтовка. Такой хороший, громкий выстрел. Честное слово, я в первый момент подумал, что кто-то охотится на оленей.

— Потом у меня в глазах покраснело. В буквальном смысле. Эта штуковина разбрызгалась повсюду.

— Парень так и рухнул. Он был мертв еще прежде, чем коснулся земли. О таких вещах часто слышишь, но я ни разу не видел ничего подобного.

— А я как заору: «Ложись!»

— Это точно: Джерри завопил: «Ложись!» — и мы все бухнулись наземь. Понимаешь, когда солнце встает из-за крыши и лупит тебе прямо в глаза, просто ни черта не видишь. Препоганейший момент во всей моей жизни.

— Мне показалось, будто я вижу какое-то движение. Вроде кто-то бежит. Но это все.

— Потом мы услышали, как с той стороны улицы вопят журналисты: «На крыше, на крыше!», «Вон он, вон он!»

— Какие-нибудь характерные черты? — подбадривал Уотерс. — Рост, вес?

— Там было даже не разобрать, мужчина это или женщина, — честно признался Джерри. — Говорю, это скорее походило на промелькнувший в кадре силуэт. Мгновенно промелькнувший. Совершенно ясно: это снайпер-одиночка высокой квалификации, мастер своего дела.

Уотерс посмотрел на пристава.

— Снайпер-одиночка, мастер своего дела... Хм, представляете, как я приду с этим описанием к своему лейтенанту? Бога ради, Джерри, мне нужен словесный портрет.

Трое приставов смущенно поежились.

— Извините, ребята, — пожал плечами Джерри, — но вы сами взгляните наверх. Не видно буквально ни черта.

— Впрочем, попробуйте тряхануть репортеров, — посоветовал Джордж. У них местоположение было гораздо выгоднее. Кстати — они ведь могли даже заснять того типа.

И судебные приставы, не без некоторого мстительного удовлетворения, поскольку их поставили в неприятное положение допрашиваемых, улыбнулись сыщикам. Пока они разговаривали, ропот в толпе журналистов, удерживаемых поодаль от здания суда, усилился. Теперь в этом шуме было что-то от приближения разъяренного Кинг-Конга.

Уотерс вздохнул, мгновенно затосковал и повесил голову. Прессу он терпеть не мог. Однажды, когда они с Гриффином работали вместе, он обмолвился в формулировке, и ошибка не ускользнула от уха репортера. Последствия детективу пришлось потом расхлебывать в течение нескольких недель. К тому же, как он потом признался Гриффину, его зад, запечатленный на пленке, казался еще более тощим, чем в действительности. Двое респектабельных граждан Род-Айленда направили письма редактору с просьбой, чтобы кто-нибудь в управлении полиции штата проследил за питанием детектива Уотерса.

— Так вы уверены, что ничего не видели? — в последний раз подстегнул он судебных маршалов.

Те покачали головами, теперь уже — с откровенным ликованием в глазах. Но потом добряк Джерри сжалился над ним.

— Если не хочешь связываться с прессой, обратись к женщинам, — обронил он.

— К женщинам? — громко и недоуменно переспросил Гриффин, подключаясь к разговору.

— Ну да, к тем трем женщинам, которые пострадали от Эдди. Ты что, «Новости» не смотришь?

— Ах, к тем, — отозвался Гриффин, хотя на самом деле месяцами не включал телевизор и весьма слабо представлял себе дело Насильника из Колледж-Хилла.

— Давайте смотреть правде в глаза, — продолжал Джерри. — Если у кого и была причина превратить Эдди в ливерный паштет, так только у этих трех леди. Сам бы я поставил на последнюю, как ее там? Джиллиан Хейз. А что? Она дама хладнокровная и одним своим взглядом могла бы стереть человека с лица земли. Нельзя забывать о том, что Эдди сделал с ее сестрой.

— Да нет, нет, — нетерпеливо отмахнулся Джордж. — Эта Хейз даже не была изнасилована. Если уж говорить о том, кто мог это сделать, так это вторая — Кэрол Розен, жена богача из Ист-Сайда. Моя невестка работает в пункте первой помощи при центре социально-психологической поддержки женщин и детей, и она дежурила в ту ночь, когда привезли миссис Розен. Мать честная, что этот Эдди с ней понаделал! Просто чудо, что ей не понадобилась пластическая операция, чтобы привести лицо в порядок. Двадцать к одному, что наш стрелок был в жемчугах.

— Вы оба ошибаетесь, — вмешался Том. — Во-первых, абсолютно исключено, что какая-то из этих женщин стреляла сама. Ни под каким видом не стали бы они сами стрелять. Можно подумать, что руководитель рекламного агентства или светская дама станет карабкаться и бегать по крышам со снайперской винтовкой. Ключ к этому убийству зарыт там, где была первая жертва. Хорошенькая молоденькая студенточка Песатуро...

— Ах, оставь эту девушку в покое! — сурово оборвал его Джерри. — Мег Песатуро даже ничего не помнит. — К тому же она еще совсем ребенок.

— Это она говорит, что ничего не помнит. У меня всегда были большие сомнения на сей счет. Может, она просто не пожелала распространяться на эту тему, не хочет, чтобы ей лезли в душу. Дело семейное... А вы знаете, что у нее за семья. — Том обвел всех многозначительным взглядом, и все с готовностью подались вперед, даже Гриффин. Офицеры органов правопорядка никогда не гнушались небольшой толикой пикантных сплетен.

— Винни Песатуро, — сообщил Том притихшим в ожидании собеседникам. — Да-да, любимый букмекер семьи Карлоне. Если Винни сочтет необходимым что-то сделать, не сомневайтесь: это будет сделано. Так что, может, милашка Мег и в самом деле ничего не помнит, но, вполне возможно, гнет корпоративную линию, а Винни между тем нажимает нужные кнопки. В результате мы имеем выстрел с крыши и взрыв неподалеку. Ох, да в этом деле повсюду раскиданы визитные карточки семейства Карлоне. Помяните мое слово — это Мег Песатуро.

Глава 5

Мег

Она счастливо смеется. Почему, сама не знает...

Приехала полиция... Какая-то девушка — говорят, ее соседка по комнате — плачет...

А Мег стоит на улице, рядом с квартирой, и смотрит в темное небо, где, подобно крохотным чудесным светлячкам, мерцают звезды. Прохладный ветерок овевает ей щеки, она стоит, обхватив себя руками, и тихонько смеется, полная пьянящим, легкомысленным счастьем.

Полицейские хотят отвезти ее в больницу. Они смотрят на нее со странным выражением.

— Какая прекрасная ночь, — говорит она им. — Посмотрите, какая восхитительная ночь!

Встревоженный словами Мег офицер усаживает ее на заднее сиденье патрульной машины. Она тихонько мурлычет себе под нос. Потом дотрагивается до щеки и ощущает первый проблеск воспоминаний.

Прикосновение — легчайшее, как шепот листвы, неправдоподобно нежное. Глаза — цвета густого шоколада, взгляд — проникающий в самую глубину ее глаз. Ее сердца. Зарождение медленной, сладостной улыбки.

— Кто я? — спрашивает она сидящих впереди полицейских.

— Почему бы вам не подождать, пока мы доберемся до больницы? — отвечают они.

И она ждет, пока они доберутся до больницы. Мег чувствует себя хорошо. Она напевает какую-то мелодию, которая все крутится в голове. Мег грезит наяву о легчайших, как нежный шепот, как дуновение ветерка, прикосновениях. Она сладко дрожит в предвкушении поцелуя.

В больнице ее вталкивают в двери приемного отделения для жертв несчастных случаев, ведут в маленькую комнату для медицинских осмотров. Туда же торопливо входит медсестра, специалист по осмотру жертв сексуального насилия. Видимо, она знает этих полицейских, что весьма кстати для Мег, которая тут совсем никого не знает.

— Насколько тяжелый случай? — быстро спрашивает медсестра.

— Это мы хотим узнать у вас. Соседка по комнате пришла домой и нашла ее привязанной к кровати. Сама пострадавшая утверждает, что не помнит ровно ничего, включая собственное имя...

— Как меня зовут? — нарушает молчание Мег.

Они оставляют ее вопрос без внимания.

— Она заявляет, что свою соседку тоже не помнит, — добавляет полицейский офицер. — Вообще никого и ничего. Ее товарка дала нам контактный телефон, так что родители вот-вот будут здесь.

Медсестра, резко вздернув подбородок, указывает на Мег:

— Она была в этой самой одежде?

— Нет, подруга освободила ее от пут и одела, прежде чем позвонить нам. — В голосе полицейского слышатся досада и раздражение. — Кто-то должен, в конце концов, втолковать людям элементарные вещи. Изорванную футболку мы нашли на полу, и там же — трусики. Все это уже отправлено в лабораторию.

— Я упакую для экспертизы и эту одежду, на тот случай, если какой-то волос или волокна человеческой ткани прикасались к ее внутренней поверхности. Я помечу эти вещи как вторичный комплект. Не возражаете?

Офицер пожал плечами:

— Наше дело гонять машину. Какого черта нам до этого?

— Эй, послушайте, — снова говорит Мег, — разве нынче не чудесная ночь?

Полицейские дико смотрят на нее и переглядываются. Медсестра делает им знак удалиться и подходит к Мег. У медсестры голубые глаза. Эти глаза смотрят на нее доброжелательно, но вместе с тем проницательно и строго.

— Как тебя зовут? — спрашивает она и с характерным треском быстро натягивает перчатки.

— Не знаю. Об этом я их и спрашивала. Та девушка называла меня Мег. Возможно, я и есть Мег.

— Понимаю. А сколько тебе лет, Мег?

Над этим вопросом девушка задумывается. Какое-то число вдруг вспыхивает у нее в голове.

— Может, девятнадцать?

Медсестра кивает — очевидно, этот ответ кажется ей приемлемым.

— А какой сегодня день?

Это уже проще.

— Среда, — сразу отвечает Мег. — Одиннадцатое апреля.

— Очень хорошо, Мег. Мне только необходимо еще кое-что проверить. Я знаю, это не слишком приятно, но больно не будет. Пожалуйста, пойми: наша задача — помочь тебе. Даже если покажется, что мы задаем слишком много вопросов, поверь, мы делаем это только ради твоего блага.

Сестра подходит к ней ближе. Обтянутыми перчаткой пальцами берет Мег за запястье. В ту же секунду Мег отшатывается и в ужасе и отвращении отдергивает руку.

— Нет, — твердо говорит она и решительно трясет головой, сама не понимая почему. Ночь уже больше не кажется ей такой чудесной. — Нет, — повторяет Мег, — нет, нет.

— Твое запястье кровоточит, — терпеливо объясняет сестра. — Я просто хочу взглянуть. Понять, не нужно ли его обработать. — И опять своей перчаткой берет за руку Мег.

— Нет! — На этот раз Мег пулей соскакивает со стола. Она прижимает к груди свое окровавленное запястье, чувствуя, что сердце колотится, как кузнечный молот. Она отчаянно ищет пути к спасению. Дверь заперта. Мег захлопнута, как в мышеловке, в малюсенькой комнате для медосмотров, наедине с этой женщиной и с этими перчатками. Перчатки издают запах. Неужели женщина его не чувствует? Этот запах ужасен, ужасен.

Мег в панике озирается. Бежать некуда. Спастись невозможно. Она оседает, сжимается, скрючивается в комочек на холодном белом полу. Оберегающе обхватывает себя кровоточащими руками и непонятно почему тихо скулит.

Сестра смотрит на нее. Ее твердое лицо не меняется. Застывшее на нем выражение недоступно для понимания, но по крайней мере она больше не приближается.

— Рука болит? — вкрадчиво спрашивает медсестра.

Мег об этом не думала. Но теперь, когда женщина спросила... Девушка опускает глаза на свои запястья. Тонкие, изящные суставы опоясаны большими, громадными рубцами. Она видит свежую кровь и темно-лиловые синяки, обезображивающие нежную кожу.

— Жжет, — удивленно замечает Мег.

Медсестра приседает на корточки, и глаза их оказываются на одном уровне.

— Мег, я хочу помочь тебе. Если позволишь, я обработаю твои запястья, и тебе станет легче. Я также хочу помочь и в другом отношении. Моя задача — содействовать поимке человека, который надругался над тобой, который причинил эту жгучую боль твоим рукам. Для этого мне нужно сделать несколько снимков, а также нужно осмотреть тебя всю. Я знаю, что сейчас это не легко для тебя. Но если ты спокойно доверишься мне, обещаю, что не причиню тебе боли.

Мег медленно кивает. Она не боится эту женщину. В сущности, ей даже нравится ее строгое лицо и внимательный, непроницаемый взгляд. Эта женщина кажется сильной, уверенной и знающей; хочется ей подчиняться. Мег поднимается с пола, выпрямляется. Протягивает ей свои ободранные, стертые руки.

Но как только женщина вновь дотрагивается до Мег, вновь касается ее кожи этими затянутыми в латекс пальцами...

— Мне плохо... меня сейчас стошнит! — восклицает Мег и бежит к стоящей в углу раковине из нержавеющей стали.

Дверь открывается, потом снова закрывается — это медсестра выходит из комнаты. Мег чуть отворачивает кран. Плещет воду на лицо; то же самое она проделывала уже дважды после того, как появилась полиция, — еще один момент, вызвавший у них неодобрительное ворчание.

Рот у Мег тоже болит. Она отыскивает зеркало и долго изучает свое лицо. Углы рта слегка кровоточат. Кожа в этих местах содрана.

Мег искренне озадачена. Она роется в памяти в поисках какой-нибудь подсказки, но все, что может припомнить, — это отдаленное, размытое ощущение нежных, как лепестки, прикосновений. Сладостная, дразнящая ласка. И Мег задерживает дыхание, страстно ожидая, что он прильнет ближе, ближе...

«Поцелуй меня, пожалуйста».

Она вся дрожит. А секунду спустя, впервые за всю ночь, осознает, что ей страшно.

Из-за двери доносятся голоса. Медсестра и полицейские опять говорят о ней.

— Латекс? Она была привязана полосками латекса? Бог ты мой, господа, уж эту-то подробность вы обязаны были сообщить мне. Стоит мне только приблизиться к ней в этих перчатках, и она едва не лезет на стену. Неудивительно, что она до безумия боится их.

— Значит, вы считаете, что она была изнасилована?

— Конечно же, она была изнасилована! Вы видели ее рот? При нормальном половом акте любовник обычно не затыкает своей партнерше рот кляпом.

— Да, верно... Но вы послушайте, что она твердит — «Какая чудесная ночь!». И все время мурлычет что-то под нос и сама себе улыбается. Это-то все откуда?

— Это называется «эйфория», офицер, — приподнятое эмоциональное состояние, защитная реакция организма. Пусть даже мисс Песатуро осознанно и не помнит об изнасиловании, ее подсознание чертовски хорошо знает, что произошло, и подсказывает: надо благодарить судьбу за то, что осталась жива.

Полицейские молчат. Еще через секунду дверь резко распахивается, и медсестра снова быстро и решительно входит в комнату. Испуганный взгляд Мег прикован к рукам женщины, но на сей раз они без перчаток. Сестра открывает шкафчик, вытаскивает коробку. Протягивает Мег.

— Это подойдет?

Мег заглядывает в коробку. Там тоже лежат перчатки, но другие. Она вытаскивает одну, держит в руке. Перчатка тонкая и пахнет резиной. Судя по надписи на коробке, виниловая. Девушка опять принюхивается. Тут же в памяти всплывают образы порошка для мытья посуды, мыльной воды. И больше ничего. Ничего страшного.

Мег возвращает коробку сестре.

— Да, подойдет. — Теперь ее голос столь же серьезен.

Медсестра расстилает на полу белую пеленку. Мег становится на нее, снимает одежду, лифчик и трусы. Женщина кладет каждую вещь в отдельный маркированный мешок. Мег вытягивает руки в стороны. Сестра делает полароидные снимки ее голого тела, в том числе рта, запястий и лодыжек. Проводит гребнем по волосам на лобке. Проба отправляется в очередной пакет.

Затем Мег просят лечь на спину на стол. Ее ступни вдевают в специальные стремена. Сердце опять начинает испуганно колотиться. Мег старается не думать об этом. Она напоминает себе, что должна доверять этой женщине, поскольку произошло что-то отвратительное и страшное — пускай даже она сама не помнит ничего, кроме темно-карих глаз, сладостного любовного поцелуя.

Мег дрожит... В комнате слишком холодно. Ее пугают тампоны, которыми орудует сестра. Пугают вещи, с которыми — как они могли бы знать — она прежде не сталкивалась. Мег слишком оголена, вся напоказ, слишком беззащитна, и, даже когда наконец сестра подает ей розовую больничную рубашку, неприятное чувство все равно остается.

Имеются свидетельства вагинального проникновения, говорит ей медсестра. Следы жидкости в шейке матки. Спрашивает, принимает ли Мег противозачаточные таблетки?

Это звучит уже более привычно. Мег кивает. Однако это только начало... Ей не обязательно принимать утреннюю порцию, если только она сама не хочет, но существует риск заражения инфекционной болезнью, передаваемой половым путем. Герпесом. Гонореей. СПИДом. Ей придется сдать кровь на анализ сегодня, а также в течение последующих недель, пока сохранится возможность проявления симптомов. Так, первые признаки СПИДа могут обнаружиться в течение полугода.

Мег снова кивает. Эйфория давно прошла. Она чувствует себя усталой. Более усталой, чем когда-либо. У нее болит рот. Болят лодыжки, кисти рук. Мег сидит, плотно скрестив ноги, и где-то там, глубоко внутри, в ней тлеет смутное желание, чтобы никто и никогда больше не прикасался к ней.

Стук в дверь. В комнату просовывается голова офицера. Приехали родители Мег. А также детектив из полиции Провиденса. Оказывается, им нужно задать ей еще несколько вопросов...

— Не волнуйся, все будет в порядке, — говорит Мег медсестра.

Мег поднимает глаза, молча смотрит на женщину и наконец понимает. Понимает, что этой строгой, исполненной доброжелательной твердости женщине платят за то, чтобы она лгала... Мег была изнасилована. Она лишилась памяти и рассудка. Мег не узнает мужчину и женщину, которые, вбежав в комнату, бросаются к ней и, рыдая, повторяют ее имя.

Много чего произойдет с Мег в грядущие дни, недели, месяцы. Только вот в порядке ничего не будет. Чтобы привести все в порядок, потребуется куда более долгий срок. Всего вероятнее, на это уйдет вся жизнь.

* * *

Понедельник. Семь десять утра. Мег наконец выбралась из постели. Она неважно спала в эту ночь, хотя почему — сама толком не знает. Возможно, сегодня и знаменательный день, но, кажется, он гораздо знаменательнее для других, чем для нее. Генеральный прокурор Нед Д'Амато даже решил не вызывать Мег в суд для дачи показаний. Как без излишних церемоний, грубо-прямолинейно выразился сам Д'Амато, ну какой там от нее может быть прок, она и по сей день ничего не помнит о той ночи. В ходе перекрестного допроса защита просто сожрет ее с потрохами.

Добрая, нежная Мег. Милая, счастливая Мег, которая так ничего и не помнит.

Снизу, из кухни, доносятся приглушенные звон и громыхание кастрюль. Кажется, ее мать уже вовсю хлопочет, готовя завтрак. Потом слышится тоненький, писклявый смех, а следом — тоже тоненькое, пронзительно-требовательное: «Блинчики, блинчики!» Малышка Молли, маленькая сестренка Мег, любит вставать спозаранку: в шесть она уже всегда на ногах.

Провалы в памяти беспокоят Мег уже не так сильно. Месяца четыре назад она сделала открытие, что получит более глубинное, инстинктивное понимание вещей, если прислушается к своему внутреннему голосу. Так, например, Мег не помнила ни имени своей матери, ни ее возраста и не смогла бы составить ее словесный портрет. Но когда мать ворвалась тогда в больничную комнату и, широко раскинув руки, бросилась к ней и крепко обняла, судорожно сжимая ее дрожащие плечи, Мег сразу почувствовала, что эта женщина любит ее. Она ощутила то же самое в отношении своего отца и Молли. А когда они забрали ее домой, у Мег появилось безошибочное чувство, что она — дома, хотя и не могла бы назвать свой адрес.

Порой какие-то мелочи, незначительные детали воздействовали на память, что-то поворачивали в сознании, запускали какой-то механизм. Например, льющаяся из радиоприемника песня вдруг как-то взбалтывала, разгоняла в голове мутную пелену. Тогда Мег ощущала, что память как будто вздрагивает, порывается выйти из спячки. Что она вот-вот оживет и воплотится, как вертящееся на языке слово. Однако если Мег старалась слишком усердно, то вертящаяся где-то близко мысль почти немедленно исчезала. Тогда приходилось дожидаться, пока песня зазвучит снова, или ветерок опять донесет знакомый запах, или внезапно вернется какое-нибудь ощущение «дежа-вю».

Поэтому в последнее время она приучала себя не «стараться» слишком усердно. Мег стала больше сосредоточиваться на своем внутреннем голосе. Благодаря этому моменты половинчатой ясности задерживались, сохранялись, не рассеивались подобно клочьям сна. Мег проводила долгие периоды времени, размышляя ни о чем и обо всем сразу. Посттравматическая амнезия — это то, что позволяет уму приспособиться, примириться и совладать с реальностью, так сказали ей доктора. Форсирование приведет лишь к большей травме. Мег следовало отдыхать, хорошо питаться, привыкать к физическим нагрузкам. Другими словами, как можно лучше заботиться о себе.

Мег хорошо о себе заботилась. Пока ей все равно было нечем больше заняться.

Сейчас звук голосов слышался уже ближе, с противоположной стороны коридора. Это были приглушенные голоса — так разговаривают люди, когда горячо спорят и не хотят, чтобы их слышали. Опять ее родители. Мег и засыпала под тот же шум.

В дом зачастил ее дядя Винни. Вчера он засиделся почти до десяти часов, приглушенно и яростно толкуя о чем-то с ее отцом. Мать не одобряет эти визиты дядюшки Винни. Ей не нравится, что он приходит так часто, и явно не по душе то, о чем они беседуют с отцом.

Для самой Мег все это остается тайной за семью печатями. У дяди Винни громкий, гулкий, рокочущий смех. От него пахнет виски и застарелыми сигарами. Он почти совсем лысый, а его живот напоминает громадный, готовый взорваться бочонок. Мег он напоминает Коджака[15] пополам с Санта-Клаусом. Ну а как может не нравиться смесь Коджака с Санта-Клаусом?

Девушка подождала перед дверью своей комнаты, пока голоса родителей наконец не стихли. Молли по-прежнему оставалась внизу. Наверное, украшает пол кусочками блинчиков. Кажется, мать уже вернулась к ней. А отцу пора уходить на работу. Мег пересекла коридор незамеченной и неслышно пробралась в ванную на этом же этаже, где долго стояла под обжигающим душем.

Ей уже нужно собираться, если она хочет поспеть в «Улицу Надежды» к восьми.

Через двадцать минут Мег, в джинсах и майке с рукавами, со свежим, чисто вымытым лицом и длинными влажными темно-русыми волосами, стянутыми сзади в хвост, проворно сбежала по ступеням. К этому времени отец, видно, уже ушел на работу, что облегчило положение им обоим. Уже год отец не мог взглянуть на Мег без боли, без того, чтобы не увидеть в ней жертву насилия. А Мег видела, что он смотрит на нее, как на эту самую жертву.

С матерью было проще. Она плакала, негодовала и была чертовски счастлива в тот день, когда полиция арестовала Эдди Комо. Но самое главное счастье составляло для нее то, что Мег снова дома. Вдобавок у нее и с Молли забот полон рот, и столько всяких других хлопот на домашнем фронте. Жизнь не позволяла скучать, расслабляться и тратить время на пустяки. Жизнь шла своим чередом. К тому же она, по-видимому, лучше отца понимала, что женщины сильнее, чем кажутся на первый взгляд.

Сейчас Мег с разбегу обхватила подтянутую и стройную для своих лет мать и сжала в объятиях.

— Я ухожу, — сказала она, целуя мамулю в щеку. — Мы с Кэрол и Джиллиан встречаемся в центре. — Матери она могла сказать об этом свободно. Отец же не одобрял заседаний «Клуба». Чего ради его маленькой девочке просиживать в обществе двух женщин, которые гораздо старше ее, и калякать об изнасилованиях? Святый Боже, куда только катится мир?

Сама Мег не имела ничего против этих посиделок. Сказать по правде, она была удивлена и даже польщена тем, что Джиллиан пригласила ее присоединиться к их сообществу. В конце концов, Мег ведь ничего не знала и плохо ориентировалась в происходящем. Она не сделалась воинственной, как Джиллиан. Не съехала с катушек на манер Кэрол. Мег, как ни странно, осталась сама собой, прежней Мег. На этих сходках она рассказывала о своих родных — о людях, которых училась любить заново. Искренность поведения разительно отличала ее от Джиллиан, с холодной твердостью рассуждающей о правах жертв и прочем в том же духе, и от Кэрол, вечно сетующей на несправедливость мира, созданного мужчинами.

— Поешь блинчиков? — с надеждой спросила мать.

— Мег! — восторженно пропела Молли. — Доброе утро, Мег! — Молли у них настоящий певчий жаворонок.

Девушка отошла от матери и приблизилась к сестре, чтобы запечатлеть четыре поцелуя на перемазанном сиропом личике.

— Молли! Доброе утро, Молли! — в тон ей воскликнула она. Ее пятилетняя сестренка, маленькая, но счастливая, оплошность немолодых родителей, залилась радостным смехом.

— Ты будешь есть блины?

— Нет, я только выпью чаю.

— Нет, не чаю! Поешь со мной блинчиков.

— Не могу, опаздываю на встречу. Но днем мы еще с тобой увидимся.

Она снова поцеловала липкую щечку Молли и пощекотала малышку, а та весело завизжала и скорчилась на стуле.

— Уже уходишь? — спросила мать, все еще возясь у плиты.

— Извини, мне пора бежать. Я должна быть в «Улице Надежды» к восьми.

— Ты позвонишь мне? — Имелось в виду, если Мег что-то услышит от Неда Д'Амато о событиях в зале суда.

— Позвоню.

В крохотной кухне мать наконец оторвалась от плиты. В одной руке у нее была лопаточка, на другой — простеганная рукавица. Она посмотрела на Мег долгим взглядом.

— Я тебя люблю, — вдруг ни с того ни с сего сказала она.

— Я тоже тебя люблю.

— Ты позвонишь мне?

— Позвоню.

— Ну, тогда ладно. — Мать кивнула, снова отвернулась к плите и выложила на тарелку свежую порцию блинчиков, которые уже некому было есть. Кухня опустела.

Мег вышла на улицу. Солнце ярко сияло. Утро было, правда, холодноватым, но уже теплело, и день обещал быть жарким. Он обещал быть просто великолепным, но это ничего не значило. В конце концов, год назад тоже стояла чудесная ночь.

Мег забралась в свой припаркованный на улице маленький коричневый «ниссан». Она старалась не обращать внимания на просроченную наклейку колледжа, все еще прилепленную к стеклу. Ее отец больше не считал колледж достаточно безопасным местом для своей маленькой девочки. Будь его воля, Мег никогда больше туда не вернулась бы.

А Мег? Чего хотела сама Мег? Она была настоящий везунчик. Все ей так говорили. Детектив Фитцпатрик, Нед Д'Амато, Кэрол, даже Джиллиан. Конечно, ее изнасиловали, но только и всего. Ни сломанных костей, ни шрамов, ни заупокойных служб. Она стала первой жертвой Насильника из Колледж-Хилла, и после нее он проделывал вещи много, много хуже.

Мег завела мотор и двинулась по улице. Еще раз ощутила на себе те взгляды, которые слишком часто провожали ее в последнее время.

Нет, Мег не оглянулась.

Но зябко поежилась.

Вот уже четыре месяца... Она сама не могла бы объяснить, что происходит. Но одно было ясно. Как-то незаметно, само собой, оказалось, что милая везучая Мег больше не была одинока.

Глава 6

Морин

Закончив беседовать с судебными приставами, Гриффин и Уотерс вместе отошли от здания суда. Гриффин подумал: «Надо бы что-то сказать».

— Расскажи мне о деле Эдди Комо. — Вообще-то ему, вероятно, следовало сказать нечто более неформальное, непринужденное, не столь обезличенное.

Уотерс пожал плечами:

— Мне известно не так уж много. Делом занималась городская полиция.

— В общих чертах.

— Нападению подверглись четыре женщины. Первой была студентка колледжа Мег Песатуро. Видимо, у ее семьи есть влиятельные родственники, хотя для меня это новость. Следующая жертва — замужняя женщина по фамилии Розен — живет в одном из этих огромных исторических особняков близ территории университета Брауна. Поверь, их обитатели допекли весь Ист-Сайд своими воплями о необходимости усиления полицейских мер безопасности. Третье нападение произошло в самом студенческом городке, жертва — еще одна студентка колледжа, только в этом случае во время изнасилования на пороге появилась старшая сестра девушки. Он набросился на вошедшую и жестоко избил, а младшая сестра получила повреждения, несовместимые с жизнью. Анафилактический шок — аллергическая реакция на латекс, что-то вроде этого.

— На латекс... Преступник был в перчатках?

— Да, и к тому же он привязывал их к кровати латексными жгутами. Знаешь, вроде тех, что применяют в больницах, когда нужно остановить кровотечение. Именно благодаря этому полиция Провиденса и вышла на него в конце концов. Оказалось, жертвы незадолго до нападения сдавали кровь во время донорской кампании в университетском городке. Полиция немного покопала и выяснила, что Эдди Комо работал флеботомистом в Центре переливания крови Род-Айленда. Как полагают, он использовал донорскую кампанию для того, чтобы наметить потенциальных жертв, а потом взял их адреса в базе данных.

Гриффин покрутил головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от мышечного спазма в шее.

— Значит, дело построено на косвенных уликах?

— Нет, у них были данные анализа ДНК насильника. Идеальное совпадение во всех трех случаях. Комо оказался несомненным виновником.

— Которого в результате судебного процесса должны были закатать на пожизненный срок?

— Закатать на пожизненный! — энергично кивнул Уотерс.

— Интересно. Итак, с одной стороны, Эдди скорее всего приговорили бы к пожизненному заключению. С другой, согласно утверждениям судебных приставов штата три женщины по-прежнему жаждали его смерти.

— Ты не видел снимки с мест преступлений, — сказал Уотерс, и тут они предстали перед прессой.

— Сержант, сержант, сержант! — усилились выкрики, за которыми посыпался град вопросов:

— Эдди Комо убит?

— Что говорят судебные приставы?

— Есть ли еще жертвы?

— Что известно о взрыве? Бомба в машине?

— Кто будет вести дело? Полиция Провиденса? Городское ведомство полиции штата? Когда состоится брифинг для прессы?

Гриффин поднял руку. Немедленно засверкали вспышки камер. Сержант поморщился, стараясь подавить скверные воспоминания, и наконец справился с ними.

— О'кей. Дело обстоит следующим образом. Мы не собираемся отвечать на ваши вопросы.

Последовал всеобщий стон разочарования.

— Мы здесь затем, чтобы задать вам вопросы.

Свежий всплеск интереса в толпе.

— Понимаю, понимаю, — сухо произнес Гриффин. — Нас тоже весьма взволновал этот инцидент. На тот случай, если кто-то еще не понял, примите к сведению: все вы — свидетели убийства с применением огнестрельного оружия.

— Убит Эдди Комо, не так ли? Кто-то застрелил Насильника из Колледж-Хилла! — выкрикнул кто-то.

Остальные журналисты затянули все сызнова — разболтавшаяся детвора в кондитерском магазине.

— Когда состоится брифинг для прессы? Когда нам устроят брифинг?

— Кто поведет дело?

— Что вы можете сказать о взрыве?

— Кто-нибудь уже допрашивал женщин? Что говорят по этому поводу жертвы?

Гриффин вздохнул. Толковать с прессой — бессмысленное сотрясание воздуха! Но на этой работе не выбираешь, делаешь что положено. Они с Уотерсом расправили плечи, отодвинули в сторону пару полицейских ограждений и отважно начали пробираться в самое пекло. Тотчас перед лицом Гриффина появились четыре микрофона. Он отпихнул их, подошел к одному журналисту и ткнул в него пальцем:

— Вы. Начнем с вас и вашего оператора. Вон туда.

Вместе с Уотерсом они вытянули этих двоих из общей массы. Парочка не проявила большого энтузиазма, но Уотерса с Гриффином это не особенно заботило. Гриффин велел репортеру просмотреть свои записи, пока оператор под руководством Уотерса отматывал назад пленку. Детективы были вознаграждены зернистым изображением мужской спины. Мужчина бежал по крыше здания суда. Впрочем, из-за неверно взятого фокуса изображение было размытым. Телеоператор в тот момент настроил камеру, чтобы крупным планом заснять интервью своего репортера перед зданием суда. Когда, услышав выстрел, оператор резко вскинул камеру, снайпер был слишком далеко для того, чтобы получился качественный снимок.

— Он был во всем черном, — сообщил журналист. — И на голове что-то. Может, чулок. Ну, знаете, как у киношных грабителей.

Гриффин что-то проворчал. Уотерс записал имена и филиал теленовостной службы, где служили эти двое, потом они двинулись дальше. Их следующий объект оказался еще хлеще. Оператор из этой съемочной бригады так любил ружейные выстрелы, что от неожиданности уронил на лужайку свое оборудование стоимостью пять тысяч долларов.

— Я не слишком-то хорошо реагирую на громкие звуки, — смущенно промолвил он.

— Господи, Гас! — воскликнула его репортерша. — А если нас пошлют в Афганистан?

— Мы работаем в филиале Ю-пи-эн, в самом маленьком штате страны, Салли. С чего это им посылать нас в Афганистан?

— Вы хотя бы головы вскинули? — прервал их Гриффин.

— Да, — ответил Гас. — Видел, как некто бежит по крыше.

— Некто? — вцепился в него Уотерс.

Гас пожал плечами:

— Я видел только спину. Может, то был мужчина, может — женщина. В наше время разве кто скажет наверняка?

— Истинно наблюдательный человек, Гас, тот, кто умеет видеть.

Гриффин повернулся к Салли:

— А вы?

Сурового вида брюнетка окинула Гриффина оценивающим взглядом.

— Думаю, это был мужчина. Широкие плечи. Короткие темные волосы. Черный комбинезон вроде тех, что носят механики. Впрочем, довольно об этом. Вы отлично выглядите после ваших маленьких каникул, Гриффин. Сержант, специализирующийся на особо важных преступлениях, не загружен по причине своего длительного отсутствия. Ставлю двадцать к одному, что они взвалят это маленькое дельце на вас. Так почему бы вам сразу не дать мне интервью? Пятиминутный обзор случившегося в качестве официального сообщения. Мой босс урегулирует это с вашим боссом. Что вы на это скажете?

Уотерс странно посмотрел на Гриффина. Сам он, вероятно, еще и не задумывался над тем, кого назначат ответственным за ведение дела. Обычно решение принимаюсь не сразу. Салли, однако, права. Сержант Гриффин имел опыт, чтобы возглавлять следствие, и в данный момент был совершенно не загружен.

— Уверен, начальник следственного отдела в самое ближайшее время сделает заявление для всех представителей СМИ, — ответил журналистке Гриффин и снова шагнул в толпу.

— Следующий!

У них с Уотерсом ушло два часа на то, чтобы пробежаться по всей банде газетчиков. В конце этой процедуры они имели на руках следующее описание преступника: белый мужчина ростом около пяти-шести футов; волосы то ли темно-русые, то ли светлые, то ли черные; коренастый или даже худой как жердь; одет в маску лыжника, а может, в маску Зорро или скорее с черным чулком на лице или вообще без ничего; и, кажется (а может, и нет), похож на актера Джеймса Гэндольфини из сериала «Клан Сопрано».

— Вот он вам — словесный портрет. Хоть сейчас переходи к опознанию, — подвел итог Уотерс.

— Совершенно верно. А я-то думал, мы потеряем целый день и в конце концов убедимся, что никто ничего не видел. А мы управились... э... часа за два с половиной, да?

— Босс будет доволен, — согласился Уотерс.

Оба тяжело вздохнули и побрели прочь от журналистской братии, которая не далее как нынче утром, стоя на противоположной стороне улицы, стала коллективным свидетелем важнейшего момента дня, а теперь возобновила свои исступленные выкрики насчет брифинга.

— Что ты об этом думаешь? — негромко спросил Уотерс, потихоньку озираясь и желая убедиться, что ни один удалой репортер не заметил, как они отделились от толпы. Едкий дым от взлетевшей на воздух машины рваными клочьями все еще поднимался кверху. От этого в горле першило и голоса звучали хрипловато.

— Мы даром теряем время, — сказал Гриффин. — Одиночный выстрел в голову означает, что убийца скорее всего был профессионалом. Все причиндалы побросал на крыше — значит, знал, что ни орудие убийства, ни прочее не удастся идентифицировать. Держу пари: отстрелявшись, он тут же переоделся в гражданское платье и спустился по лестнице в здание суда, а там влился в общий поток людей.

— А потом вышел на улицу, чтобы исчезнуть на своей заранее приготовленной тачке, — добавил Уотерс.

— На которой исчез даже быстрее, чем рассчитывал.

— И потому его словесный портрет едва ли сильно поможет, разве что для опознания в морге, — согласился Уотерс.

— Но нам все равно надо узнать, кто поощрял этого субъекта в его занятиях, а также кто нанял его в этот раз.

— Трудно сказать... По-моему... если основываться на том, что нам известно, наиболее подходящий кандидат — дядюшка Винни. У него была причина для ненависти и есть необходимые связи, чтобы нанять киллера. Сдается мне, что сказанное Томом не лишено оснований. Или, скажем, — еще более задумчиво произнес Уотерс, — у светской дамы из Ист-Сайда тоже, безусловно, водятся деньги. Может, она и заказала убийство. Или же все три женщины тайно замыслили и осуществили все это — я слышал, они образовали нечто вроде группы взаимной поддержки. Правда, не уверен, что они стали бы потом убивать снайпера. С другой стороны, если уж решили грохнуть одного негодяя, почему бы не грохнуть и другого?

Гриффин пробурчал что-то нечленораздельное. Работая над делом, он не любил скоропалительных выводов. Сержант пролистал свой блокнот на пружинках.

— Послушай, Майк, а что сейчас происходит на Эн-би-си?

— Понятия не имею. «Сейнфелд»[16] закончился. Сериал «Скорая помощь» лишился Клуни. Ты это имеешь в виду?

— Нет-нет, я о том, что мы не опрашивали никого с десятого канала. Неужели ты действительно веришь, что десятый канал не откомандировал сюда никого из информационщиков?

Уотерс нахмурился. Оглядев Мемориальный парк, он осмотрел пространство за его пределами. И тут глаза его расширились.

— Вон, смотри, в конце квартала. Разве на том микроавтобусе не написано «Теленовости. Десятый канал»? Что ты на это скажешь? Два журналиста покинули стаю и затаились сами по себе. Итак, зачем двум репортерам было убегать от остальной своры?

— Они подцепили что-то важное.

— Нет-нет, Майк, просто кое-что подцепили. Давай к ним. Минуту спустя Гриффин уже барабанил по отодвигающейся металлической дверце. Увы, его усилия не возымели волшебного действия. Он постучал громче. В тот же миг голоса внутри мини-вэна смолкли.

— Эй, ребята, открывайте! — крикнул он. — Я сержант Гриффин из полиции штата. А ну быстро, а не то я опрокину ваш фургончик.

Наступила долгая пауза. Наконец раздался щелчок, и дверь послушно отъехала в сторону. Внутри, удобно взгромоздившись на какое-то возвышение, словно птичка на жердочку, сидела Морин Хэверил. Она одарила детективов своей самой ослепительной профессиональной улыбкой.

— Гриффин! — задушевно промолвила Морин. — Я слышала, вы вернулись в родное лоно.

Морин Хэверил проработала в местном отделении телекомпании Эн-би-си пять лет. Миниатюрная блондинка, она была слишком бойкой, самоуверенной и дерзкой для какой-то там общенациональной новостной программы и явно считала, что ее пребывание там — всего лишь вопрос времени. В данный момент голубые глаза Морин блестели особенно ярко. Она напоминала наркоманку, принявшую дозу. Или репортершу, которая только что сорвала большой куш — иными словами, выкопала сенсационную новость. Ее оператор находился вне поля зрения. Возможно, в глубине фургона лихорадочно переписывает пленку. Проклятие!

— Давайте выходите, оба! — резко скомандовал Гриффин.

— Гриффин...

— Марш, я сказал!

Морин обиженно нахмурилась. Потом устроила заправское шоу, нарочито долго выбираясь из вагончика — хрупкая блондинка в слишком короткой, слишком узкой бледно-зеленой юбке — и тщательно маневрируя между предметами аппаратуры. Тем самым она выиграла и подарила своему оператору еще секунд тридцать.

— Ну, помогай мне Бог, Морин, — бросил Гриффин. — Ты переписываешь ту пленку, и я арестую тебя за утаивание улик.

— Не понимаю, о чем вы.

— Джимми! — окликнул сержант. — Ты тоже выходи. Немедленно!

Большая голова с всклокоченными рыжими волосами нехотя выглянула из мини-вэна.

— Мы просто вносили кое-какие пометки в текст, — угрюмо буркнул Джимми. — Что, два репортера не имеют права немного поработать? — Массивный и нескладный обладатель рыжих волос неуклюже выкарабкался на тротуар. Он старательно отводил глаза. На лбу у него блестели бусинки пота.

— Мне нужна пленка, — заявил Гриффин.

— Какая пленка? — снова попыталась изобразить невинность Морин.

— Та самая, которую вы лихорадочно переписываете для своей новостной программы и которая, очевидно, может выйти в эфир в любой момент. Будет очень неприятно, Морин, если какому-нибудь юному, неопытному репортеру придется озвучивать твой кусок, потому что сама ты будешь отсиживаться за решеткой.

— Вы не можете меня арестовать! На каком основании?

— Ты чинишь помехи правосудию.

— Ах Боже мой, я вас умоляю! Все это чушь собачья, и вы это прекрасно знаете.

— Меня не было на службе полтора года. Столько воды утекло. Мое понимание закона вполне могло отстать от жизни. Я сперва арестую тебя, а затем уж пускай суд разбирается, что к чему.

Морин заметно обозлилась:

— Черт вас дери! На этот счет существует Четвертая поправка к Конституции, ограждающая граждан от нелегального обыска и ареста!

— В таком случае как удачно, что мы находимся неподалеку от здания суда. Я останусь с вами, а детектив Уотерс сбегает через улицу и принесет повестку в суд. Через тридцать минут мы не только запросто заберем пленку, но, обещаю вам, по окончании слушаний снабдим копиями каждую новостную станцию в нашем штате. Я понятно излагаю? Каждую!

— Это невозможно! Это мой улов!

— Еще как возможно. Это наша улика, и как только мы завладеем ею, можем делать с ней все, что нам заблагорассудится.

— Будьте вы прокляты, Гриффин! Раньше вы нравились мне гораздо больше... — Возражения Морин резко оборвались. Что бы там ни вертелось у нее на языке, видимо, даже она знала допустимую меру.

Гриффин молча смотрел на нее упорным и неотрывным взглядом. За последний год он здорово поднаторел в умении так смотреть. Иногда, особенно в первые несколько месяцев после большой катастрофы, Гриффин ловил себя на том, что стоит перед зеркалом и пялится вот так, как сейчас. Словно пытаясь проникнуть в самую душу и получить какой-то ответ у живущего там человека.

— Мне нужна пленка, — повторил он. — Это улика. И все, чтобы вы с ней ни сделали, включая проявку или копирование, будет расценено как порча улик. У нас шестьдесят детективов из полиции штата ползают, обшаривая только один этот городской квартал, Морин. Не говоря уже об уйме патрульных полицейских. Неужели, по-твоему, генеральный прокурор благосклонно воспримет весть о том, что какая-то местная журналистка занимается укрыванием и подделкой потенциально ключевой улики?

Морин нервно терзала нижнюю губу, явно утратив прежнюю уверенность.

— Предлагаю судебную сделку, — бросила она.

— С какой стати, Морин? Ты что, признаешься в преступлении?

— Предлагаю сотрудничество: мы передаем вам пленку...

— Ты хочешь сказать, что мы конфискуем ее.

— Мы передаем ее вам. В обмен на маленькую услугу. Эксклюзивное интервью с полковником.

Гриффин рассмеялся.

— С майором, — поправилась она.

Гриффин рассмеялся еще безжалостнее.

— Тогда с начальником следственного отдела. Ну же, Гриффин! Вы ведь забираете у меня бесценный материал. Черт подери, самый лучший видеоматериал за всю мою карьеру. Мы заслужили хотя бы интервью. Плюс эксклюзивные права на копирование пленки. Никакого ее обнародования. Если они не додумались вовремя задрать голову, то это, блин, их собственная проблема.

— Твоя отзывчивость трогает меня.

— Да, да, да. Что вы на это скажете? Пятиминутное интервью с начальником следственного отдела и эксклюзивные права на эту пленку.

— Тридцать секунд с ведущим следователем по делу и эксклюзивные права на пленку.

— Три минуты.

— Одна, с предварительным утверждением вопросов. В ином случае вместо ответов получите только «без комментариев».

Морин нахмурилась и метнула на него сердитый косой взгляд.

— А ведущим следователем назначат вас, Гриффин?

— Ведущего назначат, когда назначат.

— А то, знаете, получилась бы выигрышная история. Герой Род-Айленда возвращается к театру военных действий. Многие думали, что после дела Добряка вы уже не вернетесь. Одни полагали, что у вас пропадет интерес к профессии, другие — что просто кишка тонка. Вы так сильно любите свою работу, Гриффин, или же это одна из тех зараз, от которых нет сил избавиться? — Было видно, что Морин решила сменить тактику. — Насколько я понимаю, он продолжает посылать вам письма.

— Одна минута с ведущим следователем. Да или нет, Морин? Вопрос снимается с повестки через пять секунд... четыре, три, две...

— Хорошо, — поспешно сказала она. — Пусть так. Одна минута с ведущим следователем. Мы принимаем ваши условия. — Морин вздохнула, потратила еще секунду на то, чтобы показать, как сильно удручена тем, что ее мечта стать гвоздем пятичасовых «Новостей» рассеялась как дым, но затем взяла себя в руки.

— Это нам урок — не снимать горячих новостей, — пробормотала Морин.

В дальнем конце фургончика громадная камера Джимми была подключена к внешнему монитору. Они с Морин еще не проявили пленку, но прокручивали ее вновь и вновь, выискивая наиболее выгодный кусок. Теперь Джимми прокрутил сцену последний раз. Картинка длилась семьдесят пять секунд, и на ней было видно все. Абсолютно все.

— Каким образом, черт побери, вам удалось добыть это? — грозно спросил Гриффин. Не успел Уотерс остановить его, он сделал два шага вперед и прижал Морин к тянувшейся вдоль вагончика панели управления.

— Вы что, в игрушки с нами играете?

— Нет, нет, клянусь...

— Вы получили анонимное предупреждение? Кто-то сообщил вам, что готовится нечто сногсшибательное, но вы даже не подумали поделиться этим с нами?

— Гриффин, Гриффин, вы все не так поняли...

— Вы даже не собирались снимать тюремную карету! Весь кусок целиком посвящен крыше! Там, на лужайке, Морин, расположились еще одиннадцать новостных микроавтобусов. Всех репортеров интересовал тюремный фургон, все камеры снимали фургон. Так почему же вы смотрели вверх? Что, черт побери, было вам известно, чего не знали они?

— Понятия не имею! — крикнула девушка. Подбородок ее вздернулся, плечи выпрямились и распластались по панели управления. — Просто... Все утро у меня не выходило из головы, что за мной кто-то следит. Я не шучу. У меня мурашки бегали по спине, волосы на загривке буквально дыбом вставали. Куда бы я ни шла, что бы ни делала, я чувствовала на себе... что-то такое. Потом услышала крик, что фургон подъезжает, стала настраивать микрофон и... и просто напоследок взглянула наверх. Я могла бы поклясться, что уловила там какое-то движение. Тогда я толкнула Джимми и велела немедленно снимать крышу.

— Я было решил, что она спятила, — поддержал ее сидящий в дальнем конце вагончика Джимми. — Но с другой стороны, что интересного снимать снаружи синий фургон? Поэтому я навел камеру на крышу — и что бы вы думали? Возникает из-за парапета этот тип и стреляет. Действительно, чертовски странная история. Я считаю, мы могли бы сделать из этих кадров сенсацию на всю страну.

— Наград бы удостоились, — прибавила Морин. — Определенно удостоились бы. — Глаза ее опять загорелись от возбуждения. Вжатая в стенку фургона, она вся дрожала.

Гриффин медленно сделал шаг назад. Руки его все еще были сжаты в кулаки. Теперь он с усилием старался разогнуть напряженные пальцы, расслабить жестко развернутые плечи, вернуть нормальный ритм дыханию. Внезапно Гриффин почувствовал отвращение к себе. И тут понял, что Уотерс наблюдает за ним с некоторым опасливым беспокойством. И Морин с Джимми — тоже. Каждый, вероятно, думал о том проклятом подвале. Что ж, возможно, они правы, ничего другого он и не заслуживал.

Гриффин сделал еще один глубокий вдох, сконцентрировал внимание на своем скачущем пульсе и медленно сосчитал до десяти.

— Пленка, — напомнил он, как только позволил себе вновь заговорить.

Нехотя Джимми открыл камеру и вытащил цифровую кассету. Уотерс достал специальный нумерованный пакет для очередной улики. Джимми, бросив на пленку последний, исполненный муки взгляд, сунул ее в пакет.

— Не забудьте о нашей сделке, — сказала Морин.

— Да-да, конечно.

— Если мы получим копию до четырех, — серьезно продолжала она, то еще успеем пустить ее в пятичасовые «Новости».

— Я непременно извещу об этом отдел идентификации. — «Да уж, до четырех, — подумал он... — Ей очень повезет, если она получит копию через полгода».

Морин с задумчивым видом привалилась к стенке микроавтобуса. Она проиграла этот раунд, но сержант был уверен, что неугомонная девица уже составляет план следующей кампании.

— Послушайте, Гриффин, будьте откровенны. Ведь этого парня уже нет в живых, правда? Взорвался на парковке, выполнив заказ на Эдди Комо?

— Без комментариев.

— Так я и думала. Теперь вы собираетесь поговорить с жертвами? С теми тремя женщинами?

— Без комментариев.

— Может, они устроят пресс-конференцию... Это было бы славно. За прошлый год мы серьезно повысили свой рейтинг благодаря этим трем жертвам и их маленькому клубу. — Морин закусила нижнюю губу. — Вот интересно, есть ли у меня шанс уговорить их дать мне эксклюзивное интервью...

— Жертвы изнасилования любят проводить пресс-конференции? — Гриффин оторопело посмотрел на своего коллегу.

Однако Морин опередила Уотерса:

— Господи Иисусе, Гриффин, вы что, с луны свалились? Сразу же после смерти Триш Хейз эти женщины практически оккупировали пятичасовые «Новости». Сестра погибшей, Джиллиан, объединила их в своего рода группу взаимной поддержки, названной ими «Клубом непобежденных». Затем они начали выпускать пресс-коммюнике, созывать пресс-конференции. Это сработало, как магическое заклинание. Прежде, до того, как они заявили о себе публично, широкая общественность, конечно, слышала о тех изнасилованиях, но отнюдь не теряла из-за этого сна и аппетита. Вы же знаете, как рассуждают люди: всякие там зверства, убийства, насилия происходят с кем-то другим, а не с ними. Особенно это относится к преступлениям на сексуальной почве. Совершенно ясно, что насилуют каких-то других женщин — ну, вы понимаете: бедных, представительниц каких-нибудь меньшинств, тех, кто живет в социально опасном районе или ведет асоциальный образ жизни. Короче — женщин из группы риска. И вот однажды широкая публика, включив телевизор, увидела там трех жертв — женщин белой расы, красивых, хорошо образованных, состоятельных. Причем две из них были вовсе не юными, неопытными созданиями, а, напротив, респектабельными женщинами, представительницами среднего класса.

— Народ прямо шизанулся, — без лишних церемоний выразилась Морин. — «Обратите же внимание на этих бедных женщин, столь трагически принесенных в жертву, подвергшихся бесчеловечному нападению в своих собственных домах. Арестуйте же кого-нибудь, арестуйте хоть кого-нибудь — только, Бога ради, обеспечьте наше право на безопасность! А не то в таком же положении окажется моя дочь, моя сестра, моя жена, моя мать!.. Куда, черт подери, смотрит полиция? Чем они вообще там занимаются?» Уверена, что после их первого появления на экране телефон у генерального прокурора не умолкал целую неделю.

— То есть они дали этим безличным преступлениям лицо, — отметил Гриффин.

— Их «Клуб» дал этим преступлениям три на редкость привлекательных лица. Вы когда-нибудь имели дело с психологией? Воистину о человеке судят по внешности. Люди уродливые вполне справедливо заслуживают своей незавидной участи. Тогда как люди красивые, напротив...

Гриффин кивнул. Он понял.

— И много пресс-конференций они провели? — с любопытством спросил он.

— Не знаю. Пять-шесть.

— И всегда участвовали в них втроем?

— Всегда втроем, всегда совместно. Никаких индивидуальных интервью — это они со всей ясностью обусловили в самом начале.

— А что же члены их семей?

Морин пожала плечами:

— Иногда на заднем плане можно было увидеть мужа Кэрол Розен или мать Мег Песатуро, но в целом пресс-конференции, несомненно, были детищем этих женщин, и звездами на этих шоу были они сами. В конце концов, именно они подверглись гнусному надругательству, пока городские копы полтора месяца натирали себе мозоли на заднице.

— Они полны скорби? Фанатичны?

— Ну нет, только не это.

— Эмоционально неуравновешенны?

— Бывает. Но не часто. Скорее целеустремленны. Для каждого места, где их «Клуб» проводит свое мероприятие, они имеют отдельную повестку, с четко определенными требованиями. Например, устраивая пресс-конференцию перед городским управлением полиции, они требовали увеличить количество пеших патрулей в Колледж-Хилле. Перед канцелярией мэра говорили о необходимости повысить уровень безопасности в жилых районах в целом. Перед канцелярией генерального прокурора добивались более энергичного расследования, требовали найти и арестовать преступника. Немедленно, как можно скорее удалить его с городских улиц. В конце концов, речь идет о серийном насильнике, а все мы знаем, что серийные насильники не останавливаются сами, как по мановению волшебной палочки.

— Другими словами, они довели общественность до полного ажиотажа, — задумчиво пробормотал Гриффин. Да-да, теперь он оценил ситуацию. Детективам Провиденса ничего не оставалось, как полюбить эти вечерние процедуры. Ничто так не способствует трудовому рвению, как публичная порка, проведенная теми самыми людьми, которым пытаешься помочь. А вот если бы это дело стало личным делом всего штата, парня схватили бы в первый же день. Это само собой разумеется.

— Поймите, Эдди Комо за полтора месяца изнасиловал четырех женщин, — твердо произнесла Морин. — Одну из них убил. Как, по-вашему, должна была чувствовать себя Джиллиан Хейз, зная, что если бы сыщики уделили этому делу больше внимания хотя бы после второго случая, то, возможно, третьего вовсе не было бы и ее сестра осталась бы жива.

— Так она говорит?

— У нее не было в этом необходимости. Просто, стоя перед камерами и микрофонами, Джиллиан напоминала общественности о том, что произошло с ее сестрой, а значит, может случиться и с сестрой кого-то еще, если насильник останется на свободе. И публика на это откликнулась. Черт возьми, публика с удовольствием на это клюнула. Держу пари: эта женщина могла бы сегодня же созвать свою послеобеденную пресс-конференцию и объявить, что это они пристрелили Эдди Комо, — никто бы и глазом не моргнул.

— Они что, настолько привлекательны? — сухо осведомился Гриффин.

— Да нет! — искренне изумилась Морин. — Не в этом дело. Просто они настолько... непобедимы... несокрушимы. Им невозможно противостоять. Задумайтесь над этим. У них есть Джиллиан Хейз, вкалывающая в поте лица, старшая сестра погибшей, женщина, успешно заправляющая собственным бизнесом и усердно пекущаяся о матери-инвалиде. Безукоризненно элегантная, утонченная, умеет преподнести себя и умеет держать удар, находится в постоянной готовности к действию и не расстается с фотографией красивой жизнерадостной девушки. То бишь с портретом своей младшей сестры, убитой Эдди Комо, когда той было всего девятнадцать лет. Следующая жертва — Мег Песатуро. Нежное создание, ни дать ни взять — Бемби: с большими карими глазами и трепетно вздрагивающими плечами. Уверяю вас, в нашем городе не найдется ни одного мужчины, который, посмотрев на нее, не захотел бы пойти и самолично грохнуть Эдди Комо. Ну и, наконец, Кэрол Розен, голубоглазая блондинка, жена человека, занимающего некоторое положение в обществе, светская дама, которая, с одной стороны, проживает в особняке, а с другой — проводит время, трудясь на ниве местной благотворительности. Вам не сыскать лучшего букета, даже если бы вы постарались.

— Деловая женщина, студентка колледжа и богатая дама. Иными словами, жертвы на любой вкус.

— Именно так.

— Все поочередно подходят к микрофону... — пробормотал Гриффин.

— О нет. Джиллиан Хейз — признанный лидер и спикер этой группы. Она-то и произносит речи.

— Все время?

— Почти. Полагаю, у них на этот счет соглашение. К тому же у нее есть опыт маркетолога; две другие же обычно чувствуют себя неуютно перед камерой.

— Значит, они никогда не выступали с требованиями, — заметил Гриффин. — С требованиями выступала Джиллиан Хейз.

— Она выступала от имени все троих. Господи, ведь, в конце концов, Кэрол и Мег всегда стояли рядом.

— Но именно Джиллиан Хейз — зачинщица так называемого «Клуба непобежденных»?

— Ну уж, Гриффин, в ваших устах это звучит как «главарь преступной группировки».

— Просто размышляю вслух.

Морин немного помолчала. Ее синие глаза вновь приняли то самое жесткое, беспощадное выражение.

— У нас есть отснятый материал, который, возможно, покажется вам интересным.

Гриффин и Уотерс переглянулись.

— Наверное, у каждого есть какой-нибудь отснятый материал, — неопределенно, бесцветным тоном обронил Гриффин. — Такова уж природа пресс-конференций.

— У нас есть лучший.

— Опять что-то вроде блуждания камеры по крышам — да, Морин?

— Что-то вроде.

— Ну давай. — Гриффина уже начал утомлять этот разговор. Он пошевелил в воздухе кончиками пальцев. — Вываливай, Морин. Ты уже выставила напоказ все, чем располагала, сделав это общественным достоянием. Так что давай побыстрее закончим, чтобы перейти к поимке преступника, а твое сотрудничество будет надлежащим образом отмечено.

— Что значит «надлежащим образом»?

— В следующий раз, когда мы встретимся, обещаю не рычать на тебя так сильно, как собираюсь сделать это сейчас.

— Забавно: я чуть было не подумала, что эти каникулы улучшат ваш характер, сержант Гриффин.

— А я чуть было не подумал, что, освещая в прессе материалы о трех зверски изнасилованных женщинах, ты приобретешь некоторую деликатность и сострадание. Очевидно, мы оба ошиблись.

Губы Морин вытянулись в ниточку. Стоявший позади нее Джимми поспешил отвернуться, пока она ненароком не засекла его усмешку.

— У меня есть материал, касающийся Кэрол Розен, — заявила Морин.

— Упомянутой дамы из общества?

— Угу, то была третья или четвертая пресс-конференция. Уже не помню, по какому поводу. Главное, что Джиллиан, как всегда, без умолку разоряется в микрофон, а Кэрол и Мег делают то, что им удается лучше всего, — то есть стоят рядом. И тут появляется муж Кэрол. Он возникает за спиной жены, и я убеждена, она не слышала его появления, потому что в следующий момент он кладет руку ей на плечо, и та от испуга чуть не подпрыгивает до потолка. Камера Джимми ухватила этот момент, и одного взгляда на ее лицо довольно... Словом, не составляло труда заметить — хотя стоял ясный день и вокруг толпился народ, — что она перепугалась до смерти. Ее охватил самый настоящий ужас. Совершенно ясно, что Кэрол не чувствовала себя в безопасности. Вот что значит быть жертвой насилия, пускай даже уцелевшей. На пленке этот момент производит сильнейшее впечатление. А к вашему сведению, только нам посчастливилось его запечатлеть.

Это прозвучало так гордо, что Гриффин молча уставился на Морин. Должно быть, Уотерс сделал то же самое, потому что через мгновение Морин презрительно фыркнула и отмахнулась от обоих:

— Ой, да ладно вам. Вы уже большие мальчики и все понимаете. Прекрасно знаете, как играют в эти игры.

— Ты пытаешься сказать нам, — промолвил Гриффин, — что, на твой взгляд, Эдди Комо убила Кэрол Розен. А основанием для такого вывода служит то, что вам удалось заснять достойный всяческого сострадания момент безотчетного ужаса?

Морин прищурилась:

— А вы знаете, Гриффин, что он с ней сделал? Читали вы полицейский отчет об этом изнасиловании? Бог мой, да после того, что сотворил с ней Эдди Комо, она пять дней не могла ходить. Джиллиан Хейз потеряла сестру, Мег Песатуро, возможно, лишилась памяти. Но, судя по тому, что увидела я, у Кэрол Розен, помутился рассудок. Сделай кто-нибудь такое со мной, я бы убила его. А вы нет?

Это был очень емкий, весьма непростой, куда более серьезный, чем казалось на первый взгляд, вопрос. Вопрос, на который не ответить с ходу, и все они понимали это. Гриффин промолчал. Еще через секунду Морин нетерпеливо тряхнула головой:

— Послушайте, мы оба прекрасно знаем, каков будет ваш следующий шаг. Вы непременно разыщете тех трех жертв. И непременно спросите, которая из них нажала на спуск. И стоит только одной из них моргнуть, вы сию же минуту потащите ее в кутузку. Так что не надо заправлять мне насчет сострадания, сержант. Таковы уж правила игры. И не соскучься вы по этой игре, не вернулись бы в строй после своего отсутствия.

— Бедный я горемыка, — пробормотал Гриффин.

Морин снова тряхнула белокурой головкой:

— Нет, бедная Кэрол Розен!

Глава 7

Кэрол

Она смотрит телевизор. Десятичасовые «Новости» на «Фоксе»[17]. Глаза отчаянно слипаются. Ранняя пташка, она на ногах с пяти утра, а сейчас уже десять вечера, и биологические часы не выдерживают. Надо бы выключить телевизор. Надо бы лечь спать.

Огромный дом пуст и молчалив. Древние часы-патриарх в вестибюле уже закончили бить, но она все еще ощущает, как низкие, насыщенные вибрации пронизывают все щели и закоулки полуторавекового викторианского особняка. Когда-то она находила этот звук уютным и умиротворяющим. Это было в те времена, когда она с гордостью пробегала рукой по блестящим, вишневого дерева, перилам главной лестницы. Когда увлеченно обследовала каждое крохотное помещеньице на чердаке, в деревянной, крытой кровельным гонтом башне — словно кладоискатель в погоне за сокровищем.

Теперь те дни канули в прошлое. Все больше и больше глядя на этот дом, который некогда так кропотливо и дотошно старалась отреставрировать, на который наводила свежий блеск, Кэрол видит в нем свою собственную тюрьму.

— Тебе так уж необходимо задерживаться на работе допоздна? — спросила она как-то своего мужа Дэна.

— Господи, Кэрол, кто-то же должен оплачивать все это. Новая водопроводная система — вещь недешевая, как ты понимаешь.

Вначале, когда все начиналось, он был другим. В сущности, именно он нашел этот дом, именно он однажды ворвался в квартиру, которую они тогда снимали, и взволнованно объявил, что видел только что их будущий дом. Собственный дом в Ист-Сайде — это крупный шаг вперед. Именно там жила некогда вся знать Провиденса. Банкиры, крупные судовладельцы, фабриканты ювелирных изделий. Прежде Дэн любил говорить о том, что неплохо бы поселиться на Бенефит-стрит, но что им, конечно, совершенно не по карману те огромные элитарные дома.

Однако этот дом — старый, заброшенный, поделенный на сдаваемые по отдельности сектора — был совсем другое дело. Забрать его можно было задешево. Правда вот с долгосрочным обязательством...

Откровенно говоря, Кэрол и сама влюбилась в особняк. Трехэтажная башенка на крыше, обнимающее фасад крыльцо в виде крытой галереи, пышный, прихотливый пряничный орнамент. Да, здание нуждалось в новой крыше, новой электропроводке, новой водопроводной сети. Требовалось снести новые стены и восстановить старые. Дому было не обойтись без плотников, каменщиков, пескоструйщиков, маляров, без подключения современных электробытовых приборов.

А главное, дом нуждался в них — в своих новых обитателях. Вот как она думала поначалу. Ему как воздух нужна была славная молодая супружеская пара, стремящаяся вверх по социальной лестнице, с растущими финансовыми ресурсами, с обращенной к нему бездной любви и заботы. Они будут постепенно — пусть медленно, но верно — возвращать этому дому его былую славу. И наполнят все его пять спален шумливой порослью счастливых, здоровых детей. Ведь всем известно, что старые дома нуждаются главным образом именно в этом. Не просто в новой электропроводке, но в новом импульсе, во вливании свежей молодой крови.

Они были так счастливы в те дни. Адвокатская практика Дэна росла, и хотя пока Кэрол работала у него секретаршей, они верили: недалеко то время, когда она перейдет в ранг среднестатистической домохозяйки и матери среднестатистических двоих детей, а также (почему бы и нет, для полного комплекта?) хозяйки маленькой, хорошо воспитанной собачки...

Кэрол наконец поднимается с дивана и выключает телевизор. Вслушивается в привычный звук полной, всепоглощающей тишины своего дома площадью в четыреста квадратных футов, столь же пустого, как и прежде. И думает о том, как она ненавидит этот звук.

«Бога ради, Кэрол! Кто-то же должен платить за все это...»

Здесь, наверху, на втором этаже, жарко и душно. Температура сегодня почти девяносто градусов[18], что вообще-то странно для первых чисел мая, но таков уж климат Новой Англии, извольте любить и жаловать. Если вам не нравится погода, просто подождите минуту — и она переменится. К сожалению, в доме нет кондиционера, и в спальне невыносимо жарко. Вообще-то систему безопасности можно включить и при открытом окне, но это связано с необходимостью подключить оконное соединительное звено цепи сигнализации ко второму контуру, который выше, на подоконнике, чтобы замкнуть цепь. Охранная фирма очень горда этой своей технической новинкой. Однако Кэрол считает ее идиотской. Если подсоединить это звено, то окно можно приоткрыть не более чем на три дюйма, от чего прохладнее не станет. Чтобы уснуть, ей необходим свежий воздух, поэтому Кэрол распахивает окно во всю ширь.

В конце концов, сейчас еще только восемнадцать минут одиннадцатого. Скоро уже вернется Дэн.

Не зажигая света, она скидывает с себя одежду. Снаружи доносятся звуки проезжающих мимо машин и несмолкающий гул голосов в отдалении. В этой части города проживает много студентов колледжа, и Кэрол кажется, что они никогда не спят.

Кэрол откидывает в ноги кровати стеганое одеяло. Облаченная в розовую шелковую ночную рубашку, она наконец ныряет под простыню. Блаженно вздыхает, ощущая приятную прохладу хлопка стоимостью в триста сорок долларов.

Через минуту она погружается в сон.

Просыпается Кэрол от звука. Она не понимает, что это за звук. Озадаченно моргает и вдруг замечает в ногах кровати какую-то фигуру.

— Дэн? — сонно бормочет она. — Который час, дорогой?

Фигура не отвечает.

— Дэн? — снова вопрошает она.

И тут внезапно до нее доходит.

Кэрол выскакивает из постели. Но успевает убежать не более чем на два фута, как человек хватает ее за волосы. Голова женщины рывком откидывается назад. У нее вырывается крик, но какой-то сдавленный, приглушенный, совсем непохожий на ее обычный голос. "Кричать, — проносится в голове мысль. — Кричать!"

Но у нее не получается. Голос не слушается. Рот пересох. И все выливается лишь в беззвучные потуги.

А человек между тем тянет ее за волосы назад, к кровати.

"Дэн! — бьется у нее в голове. — Дэн!!"

И тут человек швыряет ее на кровать. Она отбивается, лягается, но каким-то образом он крепко зажимает в руке ее лодыжки. Она неистово, как безумная, колотит его по голове — все напрасно. Похоже, все ее отчаянные усилия не производят на него никакого впечатления. Потом он отводит назад другую, свободную, руку и с размаху бьет ее в лицо.

Голова ее отпрыгивает в сторону. Кожа на скуле лопается, глаз наполняется слезами. Не давая ей опомниться, он ударяет еще раз. Губы лопаются. Она ощущает соленый вкус собственной крови, а по лицу бегут слезы.

Какой-то петлей он захватывает ее запястье. Она пытается отдернуть руку, высвободить кисть из ловушки, но от этого резкого движения только туже затягивается хомут и жгутом впивается в ее плоть. Потом он распинает ее тело, и хотя она уверена, что продолжает отбиваться, он привязывает сперва кисти ее рук, а затем — ступни к кованым железным стойкам кровати.

Теперь она рыдает уже по-настоящему — всхлипывает, захлебывается слезами. Тело ее распято и накрепко привязано. Она извивается, тужится изо всех сил, судорожно дергается вверх и вниз, туда и обратно. Но ничего не может поделать. Она в ловушке, ее плечи ломит, ее ноги широко растянуты, обнажая... обнажая все, что можно.

Она унижена и беззащитна. Она совершенно беспомощна. И хотя молит о пощаде, но все равно знает, что будет дальше.

Внезапно резким движением он разматывает полосу какой-то материи и заталкивает ей в рот. Латекс, машинально отмечает ее оглушенное сознание. Привязал он ее также полосами из латекса, и плотный, тугой, подобный жесткой резине материал больно врезается в тело.

Еще одна полоска — поперек глаз. Теперь она не может видеть, что произойдет в следующую секунду, и от этого ей еще страшнее.

Ночную рубашку отдергивают с ее тела. Лязганье металла в тишине комнаты говорит о том, что он расстегивает ремень на брюках. Визгливый металлический скрежет — расстегивает молнию. Потом глухое шмяканье скинутых на пол брюк и его тяжелое дыхание — по мере того как он подходит к ней... все ближе и ближе...

Кровать проседает под его тяжестью, он всем своим весом наваливается сверху...

«Дэн, ну пожалуйста, Дэн...»

А затем рука насильника вдруг зверски хватает ее за шею и сжимает.

Все происходящее далее, Кэрол ощущает уже смутно, как в тумане.

Сознание отступает куда-то вглубь. Комната представляется какой-то сплошной черной лакуной, космической пустотой. Местом, где пребывает не она, а кто-то еще — манекен, кукла Барби, неживая, ничего не чувствующая. Она — это уже не она, а маленькая-маленькая девочка, свернувшаяся комочком где-то у нее в голове, ее локти крепко закручены вокруг согнутых колен, и она только шепчет, снова и снова:

— Дэн, Дэн, Дэн.

Потом давящая на нее тяжесть исчезает. Чтобы осознать это, ей нужно какое-то время. Теперь она осязает его руки на своих лодыжках. Силок с правой ноги снимают. Потом — с левой. Кровообращение полностью перерезано. Она больше не чувствует своих ступней.

Он поднимается над кроватью. Теперь свободно провисает ее левая кисть. Затем — правая.

Она избита, истерзана и изодрана. Она не в состоянии думать. Не в состоянии шевельнуться. Но все позади, мысленно твердит она себе, чувствуя что вот-вот начнется истерика. Все кончилось, и она жива!

Потом негодяй перекидывает ее, швыряя на живот. И снова забирается на кровать. А потом проделывает такое, о чем она прежде только читала, и на сей раз абсолютно точно знает, что громко кричит от боли. Она кричит, кричит и кричит!

Но во рту у нее кляп. И матрас тоже глушит, вбирает в себя этот вопль.

Она душераздирающе вопит, но никто не слышит ни звука.

Время исчезло. Реальность остановилась, зависла. Ее глаза стекленеют. Слюна ручьем стекает из-под кляпа и капает на ее прелестное египетское постельное белье.

Когда он наконец кончает свое дело, она уже ничего не понимает, ни о чем не заботится, ничего не различает. Человек возвращается. Чем-то тычет в ее недвижное тело. Потоки холодной жидкости изливаются повсюду.

Он снова переворачивает ее на спину, заново затягивает удавки на ступнях и запястьях, потом внимательно вглядывается ей в лицо. Наконец почти ласково склоняется над ней и вынимает изо рта кляп.

— Ну все, — шепчет он. — Теперь кричи. Зови соседей. Зови полицию.

Человек исчезает в ее открытом окне. Наконец-то она одна.

Кэрол не кричит. Она лежит голая, распятая и привязанная к своей собственной кровати. Она не станет звать соседей. Не станет звать полицию. Человек прекрасно знал это, и теперь она тоже знает.

Вместо этого она лежит, чувствуя, как по ляжкам сочится жидкость. Она лежит на своей постели, со стекающей по ногам спермой чужого мужика, и просто ждет...

Ждет, когда наконец-то вернется домой ее муж.

* * *

Понедельник, шесть часов утра. Кэрол Розен во всеоружии встречает этот день. Знаменательный день. День с большой буквы. Дэн уже ушел на работу. Он заявил, что хочет явиться в офис пораньше, так чтобы уже освободиться после полудня — на тот случай, если ее вызовут давать показания в суде. Оба знали, что он лжет. Генеральный прокурор штата Нед Д'Амато заверил их, что в день открытия процесса ничего важного не происходит. Защита использует утро для последних отклонений ходатайств, вторая же половина дня уходит на отбор присяжных заседателей.

Но Дэн проявил настойчивость. Никогда не знаешь наверняка, сказал он. Никогда нельзя знать.

Теперь Дэн большей частью возвращался домой к семи. Но, даже находясь здесь, он все равно как будто отсутствовал, и у Кэрол сложилось впечатление, что Дэн теперь постоянно встает раньше. Так, словно уже к пяти утра чувствует, что не в состоянии оставаться с ней наедине в этом доме.

Кэрол ненавидит его за это. Но возможно, еще больше она ненавидит этот дом.

Сейчас она поднялась наверх и целую вечность мылась под душем, при отдернутых занавесках, при открытых дверях ванной. В последнее время она испытывала неодолимую потребность в свободном пространстве. Ей нужно было видеть, что происходит вокруг. Знать, где она находится. Охранная система теперь работала день и ночь. Последние десять месяцев Кэрол не выключала телевизор. Большей частью она спала теперь на диване, под несмолкающее бормотание голосов на вечно мельтешащем экране.

После душа Кэрол вытаскивает свой новый кремово-белый костюм. Об этом костюме Дэн еще не знает. В последнее время он был одержим какими-то терзаниями по поводу денег. В прошлом месяце она случайно услышала, как Дэн закрывает и переводит в наличность свой брокерский счет. Она ничего не сказала насчет этого, он тоже.

Все это было как-то странно. В некоторых отношениях Дэн был к ней даже более внимателен, чем когда-либо. Например, приходил домой к обеду, спрашивал, не нужно ли ей чего-либо. Сразу после той ночи, когда Кэрол еще находилась в больнице, он как пришитый сидел у ее постели. Четыре дня и четыре ночи — вероятно, самое продолжительное время, проведенное ими бок о бок, не считая благословенной поры их медового месяца десять лет назад.

Когда же она наконец вернулась домой, Дэн даже перебрался с ней в другую спальню — в одну из круглых комнат в башенке, вдали от страшных воспоминаний. Он купил новую кровать, новый матрас, новое постельное белье. Велел оснастить каждое окно особо прочными коваными решетками.

Кэрол взглянула на круглую, закрытую ставнями комнату и вдруг опять разразилась бурными рыданиями. Дэн неловко поддерживал ее, ободряюще похлопывая по спине, хотя ему непросто до нее дотрагиваться, а ей было трудно переносить, когда он к ней прикасался. Дэн не понимал ее отчаяния, а она не умела его объяснить.

Всю последующую неделю муж покупал ей каждый вечер по букету цветов и приносил домой еду из любимых ресторанов Кэрол. Ей стало казаться, что чувство вины имеет запах красных роз и телятины «пикката».

Дом теперь погрузился в еще более глубокую тишину. Дэн не слышал этой тишины, но Кэрол слышала.

Надев свой костюм, она стояла перед зеркалом и взирала на отражающуюся в нем женщину.

Все эти дни Кэрол по-прежнему не чувствовала, что принадлежит себе. Женщина в зеркале, с высокими скулами и упрямым подбородком, не могла быть ею. Эта женщина, с серьгами в виде жемчужных капелек и в костюме от Шанель, выглядела так, словно собиралась на летний прием в саду, под открытым небом, или на вернисаж. А может — еще на какое-нибудь элитарное празднество под эгидой городского Общества охраны памятников природы и всего прочего. Словом, на одно из тех мероприятий, которые Кэрол имела обыкновение посещать прежде.

Женщина в зеркале выглядела слишком адекватно, чтобы быть ею, Кэрол.

Она сняла костюм. Попозже, не в такую рань, а в более приемлемое время, она позвонит Джиллиан и спросит, что наденет та. Джиллиан была знатоком этикета. Она всегда выглядела и вела себя как подобает — собранная, сдержанная, хладнокровно-невозмутимая. Даже на похоронах своей сестры Джиллиан как будто точно знала, что полагается говорить и что делать.

А пока, натянув штаны от спортивного костюма и мешковатую футболку, Кэрол спустилась на первый этаж, в кухню, оснащенную всем необходимым для ублажения гурманских вкусов, и там, спозаранку, достала себе ведерко мороженого «Бен и Джерри»[19]. С экрана в гостиной доносилось приглушенное тарахтение утренних «Новостей» — спасительный якорь Кэрол. В вестибюле часы-патриарх пробили половину.

Шесть тридцать утра, понедельник. Этот самый понедельник.

Кэрол Розен уронила взгляд на свои запястья, бледные, изящные и до сих пор носящие на себе следы повреждений в виде тонких белых шрамов. Она оглядела кухню, с ее шкафчиками вишневого дерева, мраморными столешницами, и при этом все так же чертовски пустынную. Еще Кэрол подумала о своем теле — о своем, по общему мнению, красивом, соблазнительном теле, к которому теперь уже почти год никто не прикасался. И тогда она ощутила радость по поводу сегодняшнего дня. Она почувствовала просто сатанинскую радость от того, что он наступил. Кэрол вся дрожала от неуемной, дьявольской радости, не могла, черт подери, дождаться сегодняшнего события!

— Все равно тебе еще мало, гребаный сукин сын! — злобно выпалила она в безмолвную пустоту помещения.

Потом обхватила голову руками и разрыдалась.

Глава 8

Фитц

Гриффин и Уотерс вернулись в расшевеленный ими Мемориальный парк вовремя и застали там лейтенанта Морелли, капитана Доджа и майора Уолша. Эти трое образовали маленькую группу посреди гурта незаконно припаркованных здесь полицейских машин. Лейтенант Морелли подняла голову и, встретившись взглядом с детективами, энергично замахала им рукой.

— Ух ты! — тихонько присвистнул, глянув на это сборище, Уотерс. Появление лейтенанта Морелли не представляло собой чего-то из ряда вон выходящего. Возглавляя отдел расследования особо тяжких преступлений в составе следственного управления, она обычно приезжала на место каждого убийства. Начальник следственного отдела, капитан Додж, также не был здесь слишком редкой птицей. Он обычно появлялся, если дело расценивалось как особо важное. Но вот прибытие командира, отвечающего за боевые операции на местности, майора Уолша, второй по значению фигуры в иерархии (он же Босс), означало, что шутки закончились и делом заинтересовались крупные персоны. Что дело это из разряда сенсационных, которое оккупирует заголовки всех газет. Что в его успешном раскрытии заинтересованы весьма высокие фигуры и не избежать самой напряженной работы и постоянного давления сверху. Полицейские дела подобного рода создают либо ломают профессиональные карьеры. Последний раз, когда Уотерс с Гриффином видели такое же скопление начальства на месте преступления, был как раз тот самый, недоброй памяти, случай...

Уотерс, вспомнив то дело, постарался не взглянуть ненароком на кулак Гриффина. Гриффин при этом воспоминании старательно отвел взгляд от носа Уотерса.

— Майор! — щелкнув каблуками, отдал честь Гриффин. — Капитан! Лейтенант! — Приветствовав других, он подождал, пока то же самое сделает Уотерс. Тот, однако, отсалютовал только майору и капитану, поскольку официально уже приветствовал лейтенанта Морелли ранее, утром.

— Мы уже располагаем описанием примет снайпера? — немедленно спросил майор. В своей новенькой, безупречно отутюженной полицейской форме штата Род-Айленд, он так и просился под объектив телекамеры. Темно-серая ткань оторочена бордовым кантом, темно-желтая ковбойская шляпа низко надвинута на лоб, темно-коричневые ботинки зашнурованы до самых колен. Чертовски лихая форма, самая красивая во всей стране! Можете спросить у Леттермана.

Уотерс на правах хозяина, принимающего гостей, протянул пакет с вещественным доказательством.

— У нас есть кое-что получше. Благодаря любезности новостной съемочной бригады с десятого канала мы располагаем видеоматериалом. На пленке все очень наглядно — вплоть до нервного тика на лице стрелявшего.

— Отлично. Давайте, детектив, как можно скорее доставим это в лабораторию. Пусть проявят и распечатают увеличенное изображение лица преступника, чтобы раздать всем патрульным полицейским. — Майор выжидательно посмотрел на Уотерса.

— Есть, сэр, — с готовностью отозвался Уотерс и, повернувшись, отошел прочь. Уотерс не был болваном. Передать улики в криминалистическую лабораторию мог и обычный полицейский, но начальству, видимо, хотелось без помех побеседовать с Гриффином.

В тот момент, когда Уотерс оказался вне пределов слышимости, капитан и лейтенант сосредоточили внимание на его коллеге.

— Сержант, — обратился к нему майор.

— Да, сэр. — Гриффин ничего не мог с собой поделать: против ожиданий, он почувствовал, как живот будто сковало стальным панцирем, словно он приготовился к удару.

— Вы хорошо выглядите, — заметил майор.

— Благодарю вас, сэр.

— Каковы ваши ощущения?

— Что, простите? — Гриффина вдруг охватили растерянность и смущение. «Мой уровень возбудимости находится в пределах нормы. Стоп, не то... А, черт!»

— Я говорю о сложившейся ситуации, сержант. Скажите, что вы о ней думаете.

Напрягшиеся было плечи сержанта расслабились. Сжимавшие живот тиски разжались. Заговорив о работе, он сразу почувствовал себя свободно.

— Профессиональный киллер. Всю ночь прятался на крыше здания суда. Утром, вскоре после восьми тридцати, поразил намеченную цель — а именно Эдди Комо, он же Насильник из Колледж-Хилла — когда тот вышел из тюремной кареты. Затем снайпер вернулся к своей машине, чтобы в спешном порядке покинуть место преступления, однако, как выяснилось, заказчик в качестве окончательного расчета оставил ему в машине бомбу.

— Есть подтверждение этой версии со стороны начальника пожарной охраны штата?

— Еще нет, сэр. Насколько я понимаю, на месте взрыва пока слишком жарко, чтобы подойти туда. Очевидно, это будет возможно не раньше чем через час.

— Но вы уверены, что погиб именно стрелявший?

Гриффин пожал плечами:

— У нас есть неопознанное тело на стоянке машин художественной школы. Поскольку взрыв произошел в пределах десяти минут после выстрела, думаю, можно смело утверждать, что эти два инцидента связаны. Правда, возможно предположить, что на самом деле преступник совершил двойное убийство: первой жертвой стал Эдди Комо, второй — некое неустановленное лицо на стоянке машин. Но по-моему, такой сценарий маловероятен. Во-первых, преступнику несвойственно менять свой почерк, в данном случае — превращаясь из снайпера в подрывника. Во-вторых, мы знаем, что стрелок бросил на крыше орудие убийства — винтовку с полным магазином патронов двести двадцать третьего калибра. Зачем бросать оружие, если у него еще оставалась невыполненная работа? Нет, на мой взгляд, более вероятно, что снайпер, справившись с задачей, намеренно избавился от оружия, чтобы уйти чистеньким, однако затем, уже сев в машину, столкнулся с непредвиденным осложнением. Следовательно, наш обугленный покойник и есть искомый киллер.

Майор что-то недовольно пробурчал. Лейтенант Морелли подавила улыбку.

— Каковы будут ваши дальнейшие шаги? — вступил в разговор капитан Додж, и Гриффин переключил внимание на него, усилием воли заставляя себя сохранять терпение, хотя на самом деле его будто поджаривали на решетке — ни дать ни взять зеленый новобранец.

— Если придерживаться версии, что это профессионал, — бодро отозвался Гриффин, — то необходимо установить личность стрелявшего, со всей непреложностью доказать его виновность в убийстве Эдди Комо (что будет довольно легко благодаря видеопленке), затем найти связь между исполнителем и заказчиком. Идентифицировать стрелявшего будет не так уж трудно. У нас есть его визуальный портрет. Начальник пожарной охраны штата обеспечит возможность установить номер его машины. Патологоанатом снимет с трупа отпечатки пальцев. Раз-два — и готово.

— Но на это может уйти не один день, — многозначительно сказал капитан. Его взгляд метнулся в направлении парка, где представители СМИ вытаптывали траву и напирали на полицейские заграждения.

— Ну, тогда зайдем с другой стороны. Со стороны автомобильной стоянки художественной школы. Туда допускают только по пропускам, верно? А мы знаем, что машина снайпера неизбежно должна была простоять там некоторое время, потому что на ночь он устроился на крыше. Едва ли он хотел привлечь к себе внимание, получив штрафной талон за неправильную парковку, или, того хуже, потерять свое транспортное средство в случае, если бы припаркованную без разрешения машину отбуксировали со стоянки. А это означает, что у него скорее всего был пропуск. Мы свяжемся с администрацией школы, добудем у них список получивших гостевые пропуска, прогоним через базу данных и получим хороший первоначальный задел, отталкиваясь от которого установим личность данного автовладельца.

— Неплохо, — одобрил капитан.

— Кроме того, проведем перекрестное сопоставление имен людей, имеющих доступ на парковку художественной школы, с именами жертв изнасилования и членами их семей, — добавил Гриффин.

— Еще лучше, — подхватил майор.

Гриффин, однако, начал хмуриться.

— У-у, — сказала Морелли. — Мне знаком этот взгляд.

— А мне нет...

— Побалуйте нас, сержант. Если дела будут развиваться в том же духе, нам не повредит сегодня хорошая порция смеха.

Гриффину пришлось как следует все обдумать, чтобы правильно сформулировать.

— Проблема в том, что здесь мы получаем длинный список допущений. Допущение первое: имеется снайпер, нанятый убить так называемого Насильника из Колледж-Хилла, Эдди Комо. Допущение второе состоит в том, что самый очевидный, лежащий на поверхности мотив для найма киллера — как будто бы месть. А стало быть, самыми вероятными подозреваемыми становятся жертвы преступника или члены их семей. Знаете, по принципу: «Хороший насильник — мертвый насильник» и т.д. и т.п. Но много ли известно вам случаев мщения, в которых замешан наемный убийца? Как правило, обезумевший от горя отец, взбешенный муж, сама морально раздавленная жертва — все эти люди, если жаждут мести, появляются в зале суда, вынимают бережно хранившееся в семье оружие и улаживают дело сами — безыскусно и без всяких посредников. Они не заботятся о том, что их могут выследить или схватить. Они одержимы одной идеей — жаждой мести. Они сокрушены горем, разъярены, безрассудны. С их стороны — акт чисто эмоциональный. Напротив, использование наемного убийцы — это акт чертовски рассудочный и хладнокровный.

— Но со времени последнего изнасилования утекло немало воды, — заметила лейтенант. — Возможно, человек успел уже прийти в себя.

— Что станет для меня второй проблемой, — немедленно откликнулся Гриффин. — С момента нападений прошло, кажется, уже около года? Насколько я понял, жертвы держатся весьма неплохо. Они основали что-то вроде своего клуба — «Клуба непобежденных», развернули кампанию с привлечением прессы, сделались настоящими активистками. По всеобщему мнению, арест Эдди Комо стал их победой. И вот наконец они выходят на финишную прямую. Со дня на день начнется судебный процесс над их насильником. Через две недели суд бы закончился, и скорее всего Комо засадили бы за решетку раз и навсегда. А женщины из этого «Клуба», целеустремленно шедшие к своей цели, тем самым добились бы справедливости. Так вот: одно дело, если бы имелись сомнения относительно исхода процесса... Тогда убийство можно как-то объяснить. Однако, судя по тому, что я слышал, Комо схватили с поличным на основании анализа ДНК.

— В деле О-Джея[20] анализ ДНК тоже дал положительный результат, — сухо обронил капитан.

— Но Комо не является ни знаменитостью, ни миллионером. В данном случае даже назначили государственного защитника, так как ему было не по карману нанять адвоката. Иными словами, парень был подготовлен по всем правилам, и лишь две недели отделяли его от гарантированного публичного поджаривания. Так зачем было убивать его сейчас? Если ты действительно разъярен и хотел бы оградить себя или близкого тебе человека от новых страданий, связанных с публичным отправлением правосудия, не лучше ли было застрелить Эдди Комо еще год назад, когда его изловили?

— Лучше поздно, чем никогда?

— Что ж, может, и так. — Гриффин продолжал хмуриться. — Теперь уже трудно сказать. Наем снайпера говорит о холодном расчете. Все это оставляет странное ощущение. Что-то здесь не так.

— Вы хорошо знакомы с делом Комо? — спросил майор.

— Не слишком, — признался Гриффин, глядя майору в глаза. — Я некоторое время вовсе не смотрел телевизор, взял тайм-аут.

— А сейчас?

— Сейчас уже немного смотрю. Сомневаюсь, что у меня будет на это время в обозримом будущем, но смотреть могу.

— Отлично. — Явно испытывая неловкость, майор прочистил горло. — Так вот, городская полиция Провиденса тоже хочет участвовать в расследовании дела.

— Да ну? С какой стати?

— Комо — их добыча. Они знают его вдоль и поперек. А также его жертв и всех фигурантов по делу об изнасиловании.

— Хм, если они так хорошо всех знают, как же это «их добыча» только что стала мертвецом?

Лейтенант Морелли опять подавила улыбку. Отвернувшись от Гриффина, она с преувеличенным вниманием разглядывала свои туфли.

— Нам все равно понадобится их сотрудничество, — говорил между тем майор. — Например, чтобы получить информацию относительно взрыва. А управлению городской полиции, конечно, захочется, чтобы ведущий следователь по делу Насильника из Колледж-Хилла присоединился к нашей следственной группе, занимающейся убийством.

— А кто был у них ведущим следователем по делу об изнасиловании? — подозрительно прищурился Гриффин.

— Детектив Джозеф Фитцпатрик из отдела сексуальных преступлений.

— Вот пропасть! — досадливо бросил Гриффин. Он знал детектива Фитцпатрика только по репутации, в соответствии с которой Фитц был особым типом городского копа в третьем поколении и, мягко говоря, не жаловал детективный отдел управления полиции штата Род-Айленд по городу Провиденсу. По мнению Фитца — как и многих других городских полицейских, — штат должен заниматься тем, что ему лучше всего удается — то есть патрулированием шоссейных дорог, и оставить на долю городских копов то, что лучше удается им, а именно — распутывание настоящих преступлений.

— А нельзя ли прикладывать их донесения к нашим отчетам? — спросил Гриффин, начиная потихоньку злиться.

— Нет. Кроме того, ваш следующий шаг состоит в том, чтобы заново допросить жертв, а детектив Фитцпатрик хорошо их знает и наладил с ними хорошие взаимоотношения. Это будет для нас весьма полезно. К тому же он занимался делом Комо с самого начала, потому быстро введет вас в курс дела.

— И впрямь, почему бы ему не помочь другому ведущему следователю?

Майор улыбнулся:

— Вот именно.

— Итак, как видно, сейчас вы уже полностью в форме, — вставила лейтенант Морелли. Теперь она смотрела на Гриффина совершенно серьезно и сосредоточенно. Так же, как майор и капитан. Вот она, эта минута. Любому, даже самому близкому другу, неизбежно пришлось бы рано или поздно задать этот ключевой вопрос. Что ж, Гриффин отнесся к этому с пониманием. На прошлой неделе он прошел диагностику на годность к несению службы. Согласно всем нормам и правилам Гриффин имел законное основание вернуться к работе. Такова система, и всем положено чтить ее. Однако если у него все же есть какие-то сомнения, если он не чувствует себя стопроцентно здоровым, не ощущает, что у него достаточно сил выполнять эту работу с полной отдачей, сейчас самое время сказать об этом. Сейчас или никогда. Как говорится, взялся за гуж...

— Где мне найти этого лучшего и умнейшего сыщика из полиции Провиденса? — вместо ответа спросил Гриффин у Морелли.

— Вон он, на парковке, дым глотает.

— Есть еще что-то, что мне следует знать?

— Генеральному прокурору не нравится, когда у него прямо во дворе суда убивают людей. Ах да, еще градоначальник считает, что крупные взрывы отрицательно сказываются на городском туризме.

— Иными словами, никакого внешнего давления?

Тут уж все — и Морелли, и капитан, и майор — посмотрели на него с улыбкой.

— Вы правильно поняли.

Гриффин с сомнением поднял бровь. Потом кивнул всем и двинулся к дымящейся автостоянке, вновь минуя толпу репортеров и возбуждая в ней очередной всплеск вопрошающих выкриков. На краткий миг он ощутил себя рок-звездой, и прямо в мозг устремился адреналин. Ведущий следователь по делу! Охотничий азарт, упоение гончей. А, чтоб тебя! Ноги сами собой начали пританцовывать, однако Гриффин тут же осадил себя, решив, что, должно быть, слегка тронулся, и почувствовал себя лучше, чем за весь минувший год.

Ах ты, черт! Кто бы мог подумать, что громкое заказное убийство — это именно то, что нужно для выздоровления сержанту-психопату!

Прибыв на догорающее пепелище, он тут же углядел в углу стоянки детектива Фитцпатрика. На кряжистом провиденском копе были скверно сидящий серый костюм и темно-синий галстук образца восьмидесятых. Весь он, включая цветовую гамму редеющих волос, выглядел так, будто в области стиля руководствовался телепрограммой «Копы Нью-Йорка»[21]. Гриффин слышал, что именно на этом основании Фитц считался сыщиком «старой школы». Кушал якобы жареные пончики на завтрак и осведомителей — на обед. Вечера после работы проводил в убогом ночном клубе, в Олнивилле, потягивая ирландское пиво «Киллианс». Таких, как он, теперь осталось не много. Новое поколение копов слишком заботится о своем здоровье, чтобы поглощать жареные пончики, и слишком зациклено на поддержании внешней формы, чтобы после работы ходить куда-либо, кроме гимнастического зала. Времена меняются даже в структурах обеспечения правопорядка, и Гриффин сомневался, что детектив Фитцпатрик в восторге от этих изменений.

А затем вдруг, как гром с ясного неба, на Гриффина обрушилась острая тоска по жене. Он энергично потряс головой, досадуя, что ему не удается надлежащим образом контролировать свои эмоции, и — еще больше — опасаясь, что когда-нибудь ему это удастся. Синди была очарована всем, что составляет профессию полицейского. Инженер по специальности, она обладала замечательным аналитическим умом. Синди тщательно проходилась вместе с Гриффином по трудным, неподатливым делам, упорно корпя над фрагментами головоломки, помогая ему раскалывать загадки, точно крепкие орешки. Ей бы понравилось дельце вроде этого. Захотелось бы понять, разузнать как можно больше об Эдди Комо, о его жертвах, о снайпере. Да что говорить — сама мысль о женщине-жертве, поднявшей руку на своего насильника, наверняка чрезвычайно взволновала бы ее. Стоит ли удовольствоваться кастрацией, когда вместо этого можно убить негодяя?

Синди и сама не была кисейной барышней из тех, что ждут, когда их вызволит из беды прекрасный рыцарь...

Затем, как слишком часто в последнее время, мысли Гриффина вновь сменили направление. Он перестал думать о Синди. Вместо этого вдруг переключился на Дэвида. И в тот же миг кулаки его импульсивно сжались, а на стиснутой челюсти конвульсивно забилась мышца. Напряженное состояние опять вернулось. И останется еще надолго. Теперь это стало его постоянной задачей — научиться сопротивляться, выработать навыки сопротивления. Это как ежедневный бег. Как упражнения с боксерской грушей. Как необходимость отмечать количество раундов для того, чтобы начало притупляться, сходить на нет овладевающее им бешенство.

Неделю спустя после большой катастрофы, еще до того, как Гриффин осознал ее масштабы, приехал его брат, начал искать его и нашел в гараже, все еще лупцующего грушу. Руки Гриффина были сбиты в кровь. Гигантские пузыри наполнились и прорвались прямо ему на ноги. А он вновь и вновь бросался вперед, хотя у него были сломаны четыре пальца, а в голове гудело сильнее, чем когда-либо. Фрэнку пришлось схватиться с ним врукопашную и повалить наземь. Это стоило брату подбитых глаз и расквашенной губы.

Сам же Гриффин вскоре отключился. Перед этим он не ел и не спал больше пяти суток. Последнее, что он видел перед тем, как потерять сознание, был образ склонившегося над ним брата. Глаза Фрэнка, прикованные к его окровавленным рукам. Текущие у него по щекам слезы.

Он заставил своего старшего брата заплакать! Гриффин до сих пор помнил свое тогдашнее ошеломление, ужас, стыд. А потом он начал проваливаться куда-то вниз, вниз, вниз — в огромную черную бездну. Он падал и падал, беззвучно повторяя имя своей умершей жены.

Гриффин резко взял в сторону от автостоянки. Он не хотел подходить к Фитцу в таком состоянии и потому стал проделывать свое упражнение по выравниванию дыхания, одновременно разыскивая глазами начальника пожарной охраны штата. Рядом с главным пожарным стоял технический эксперт, что было очень кстати для Гриффина, занимающегося сбором информации.

— Маршал[22], — приветственно обратился к пожарному Гриффин и, пожав ему руку, подождал, пока маршал Грейсон представит его эксперту Нильсону. Новые рукопожатия и кивки. У обоих мужчин лица были перемазаны черной копотью вперемешку с потом. Они выглядели усталыми и злыми, так что Бентли оказался прав насчет здешней обстановки.

— Слышал, что вы вернулись, — заметил Грейсон.

— Не вечно же мне рыбу ловить, — отозвался Гриффин.

Грейсон тонко улыбнулся:

— В такой денек, как этот, я бы вовсе не прочь.

Все трое повернулись к дымящимся остовам машин.

— Чем порадуете? — спросил Гриффин.

— Пока не многим. Мы только подбираемся к месту преступления.

— Погиб один человек?

— Один.

— Причина взрыва?

Пожарный начальник кивнул головой в сторону нагромождения из пяти транспортных средств.

— Видите, та, что слева, выгорела почти полностью? Обивка сгорела, все шесть окон вылетели? Там и есть основное место преступления. Остальные машины понесли меньший ущерб.

— Но я вижу, что та машина перевернута на бок.

— Сила взрыва была такова, что приподняла автомобиль и протащила по воздуху. Тот, кто это проделал, шутить явно не собирался.

— Следовательно, мы говорим о заложенной в машину бомбе.

— Картина преступления позволяет выдвинуть предположение о некоем взрывном устройстве. Ничего больше пока сказать не могу. Взрыв такого масштаба и характера влечет за собой вторичные взрывы. Взорвались несколько бензобаков, поэтому имеющаяся картина не противоречит гипотезе об использовании катализатора, то есть ускорителя процесса. Сиденье со стороны водителя носит следы осколков. Они могли возникнуть как от воздействия самодельной бомбы, начиненной железками, так и от воздействия фрагментов автомобиля, разлетевшихся от главного очага — частей бензобаков и прочего. Пока у меня не появится возможность разобрать это все на части и снова сложить, я не буду представлять точной картины.

— Мне нужно знать, что это за бомба, — сказал Гриффин. — Имеем ли мы дело со сложным, замысловатым устройством, где использованы нестандартные детали, или же это самодельное изобретение, которое любой бойскаут может собрать у себя в гараже? Ах да! И был ли в нем часовой механизм и тому подобное?

Грейсон посмотрел на него иронически:

— Когда я закончу, сержант, вы точно узнаете, какие проволочки были использованы, чтобы сконструировать эту малютку, и применялись ли они для оснащения каких-либо других бомб в Соединенных Штатах. Но не рассчитывайте узнать это, пока я не закончу, а я точно не разберусь раньше чем через неделю, а то и дней через десять.

— Мне сказали, что генеральному прокурору не нравятся смертоубийства во дворе здания суда, а мэр полагает, что взрывы отрицательно сказываются на процветании туризма, — заметил Гриффин. — Да вы и сами это знаете.

Начальник пожарной охраны вздохнул:

— Чувствую, мне придется сменить работу. Или прибегнуть к сердечному стимулятору. Ладно. Дайте мне пять дней. К тому времени я попытаюсь что-нибудь для вас добыть.

В этот момент к ним подошел детектив Фитцпатрик:

— Сержант Гриффин?

— Детектив, — ответил на приветствие Гриффин и протянул ему руку. Фитц взял ее, и следующие несколько секунд они забавляли друг друга не в меру крепкими рукопожатиями. Однако ни один и глазом не моргнул. Задав соответствующий тон, они попросили извинения у главного пожарного и отошли к одному из углов площадки. И там уже начали без помех испытующе поедать друг друга глазами в поисках слабины.

— Есть что-нибудь новенькое о снайпере? — спросил Фитц.

— Да. Он любил ванильное печенье «Фиг ньютонс». А что-нибудь новенькое касательно личности владельца автотранспорта?

— Машина взята напрокат.

— Узнали номер?

— Посмотрел на табличку. У вас есть словесный портрет?

— У нас их несколько. Где тело?

— В морге. Оружие нашли?

— Нашли винтовку. Патологоанатом может снять отпечатки?

— Спросите патологоанатома. Имя выяснили?

— Нет. Но подозреваем, что он имел пропуск на парковку.

Фитц что-то буркнул под нос. Дыхание у него участилось. Как, впрочем, и у Гриффина.

— Такой беглый обмен информацией бывает очень полезен, — заметил Фитц и, проведя рукой по своим редеющим волосам, пожевал свисающую из угла рта зубочистку.

— Именно такого мнения я всегда придерживался.

— У вас определенное количество фактов, — проговорил Фитц, еще немного помолчав. — У меня определенное количество фактов. Что нам нужно, так это связующее звено.

— Которое сведет все воедино.

— Вы грешите на тех женщин или на членов их семей?

— Я хотел бы побеседовать и с теми, и с другими.

— Я знаю этих женщин, — серьезно заявил Фитц.

— Прекрасно.

— Я провел целый год, беседуя с ними, ободряя их, подготавливая к сегодняшнему дню. Сами понимаете, что это такое.

— Я и сам до сих пор получаю кое-какие открытки к Рождеству.

— Тогда вы догадываетесь, почему я хочу взять на себя инициативу при их допросе.

— Вы можете начать, — произнес Гриффин фразу, которая не ввела в заблуждение его собеседника.

Глаза Фитца сузились. Он открыл было рот, собираясь сказать что-то резкое, но, кажется, передумал и взял себя в руки, решив, что такой шаг слишком опрометчив. Рот закрылся. Фитц молча, с каменным выражением взирал на Гриффина.

Правоохранительные органы штата Род-Айленд, подобно другим его официальным структурам, представляли собой весьма небольшое сообщество с тесными, почти кровосмесительными связями. Все знали всех, продвигали братьев друг друга, не забывая и прочих родственников. Вот и Фитц наверняка слышал о Гриффине, подвале, о большой катастрофе. Сейчас он, вероятно, спрашивал себя, многое ли из слышанного им — правда. А глядя на крепкую, мускулистую грудь Гриффина, на его жесткое, сурово-бесстрастное лицо, возможно, задавался и другим вопросом: так ли уж безопасно возвращение сержанта-психопата к активной деятельности?

На этом этапе Гриффин не чувствовал необходимости ни подтверждать, ни опровергать что-либо.

Фитц вдруг решительно дернул плечами:

— Ладно. Идемте побеседуем с женщинами.

— Они что, все вместе?

— Угу.

— Заседание «Клуба непобежденных»? — уточнил Гриффин.

— Значит, вы уже осведомлены.

— Я понял, что у них склонность к проведению пресс-конференций.

— Они сторонницы практического подхода, — отозвался Фитц без всякой желчи. Скорее добродушно. — В прошлом году именно они определили решающий прорыв в этом деле. Положа руку на сердце: если бы не «Клуб», не уверен, что нам когда-нибудь удалось бы схватить Эдди Комо.

Глава 9

«Клуб непобежденных»

— Лидер этой группы де-факто — Джиллиан Хейз, — объяснил Фитц, пока они петляли на машине по лабиринту улиц с односторонним движением. Этот фешенебельный район Провиденса называли Ист-Сайдом. — Ее сестра была третьей жертвой. Студентка-второкурсница университета Брауна, девятнадцати лет. Она скончалась во время нападения от анафилактического шока. Аллергия на латекс.

— Я думал, жертвы были донорами.

Фитц искоса бросил на него взгляд, явно удивленный осведомленностью Гриффина.

— Одной из зацепок, выявленных в ходе расследования, стало то, что и первая жертва — Мег Песатуро, и третья — Триш Хейз, сдавали кровь во время донорской компании в университете за несколько недель до того, как подверглись насилию.

— Значит, Триш Хейз сдавала кровь, несмотря на аллергию на латекс?

— Ну да. Согласно показаниям флеботомистки Кэти Хэммонд, которая обслуживала мисс Хейз при сдаче крови, Триш заранее уведомила ее, что обладает повышенной чувствительностью к латексу, и миссис Хэммонд сменила латексные перчатки на виниловые — в соответствии с правилами и процедурой, принятыми в Центре переливания крови. Аллергия на латекс становится все более распространенной, как вы знаете. Большая часть больниц, донорских центров, ассоциаций патронажных сестер и тэ пэ имеют и другие виды перчаток.

— А они отмечают в личной карточке донора факт болезненной чувствительности к латексу?

Фитц понял, куда клонит Гриффин, и с сожалением покачал головой.

— Нет. И это, конечно, очень скверно. Сумей мы доказать, что Комо заранее знал об аллергии мисс Хейз, то могли бы преследовать его как убийцу. Вместо этого нам пришлось инкриминировать ему убийство непреднамеренное.

— Да, скверно, — согласился Гриффин. Он лениво бросил взгляд в зеркальце бокового вида и ухватил мимолетом что-то белое. Гриффин прищурился, чтобы рассмотреть получше, но в этот момент Фитц, выписав очередной крендель, швырнул машину вперед.

— Так вот, — продолжал Фитц, — Джиллиан Хейз должна была встретиться со своей младшей сестрой в семь часов вечера у нее на квартире, чтобы вместе пойти поужинать, но опоздала. Она появилась только около восьми. Вошла в квартиру, расположенную в полуподвальном этаже, и тут кто-то навалился на нее сзади. Эдди избил ее до полусмерти, стал душить руками... Бог знает, чем бы все это кончилось, но сосед сверху, встревоженный шумом, вызвал полицию. При первом же звуке сирен Эдди дал деру. Джиллиан подползла к кровати, где и обнаружила тело сестры, связанное латексными жгутами.

— Такова была его визитная карточка?

— Да, латексные жгуты на всех трех жертвах. Он завязывал десять узлов: один для кляпа, один — делая повязку на глазах, еще по два — на запястьях и лодыжках. Последние представляли собой двойной силок, который затягивался лишь сильнее, если жертва боролась. Если же, напротив, расслаблялась... Ну да ладно, скажем просто, что Эдди обладал пикантным юмором.

— Как я понимаю, после звонка соседа съехалась полиция и незамедлительно прочесала всю округу. Что же, они так и не наткнулись на парня, удирающего с места преступления?

— Нет. Но будем справедливы к полицейским — у нас не было описания. Только одна женщина мельком видела нападавшего, это жертва номер два — Кэрол Розен. Но, по ее словам, в комнате было слишком темно, чтобы хорошенько рассмотреть его. Что касается первой девушки, Мег Песатуро, она даже не помнит самого факта нападения, так что от нее было мало проку. Триш Хейз могла видеть Эдди, но она так и не пришла в сознание, а значит, не дала показаний. А ее сестра Джиллиан подверглась нападению уже позже, в темной квартире, в полуподвальном помещении, поэтому тоже не могла сообщить какие-либо детали. Короче говоря, мы в ту ночь мобилизовали чуть ли не весь личный состав, но Эдди либо где-то отсиживался, либо, сохранив хладнокровие, держался как ни в чем не бывало. Так что никто его не задержал.

— Получается, что этот Эдди Комо был или фантастически удачлив, или уж очень хитер, — пробормотал Гриффин. Он вдруг повернулся к Фитцу: — Послушайте, видите белый фургон, за четыре авто позади нас? Ну тот, со спутниковой тарелкой на крыше.

Фитц посмотрел в зеркало заднего вида:

— Ну вижу.

— Сдается мне, что это микроавтобус десятого телеканала.

Несколько секунд Фитц приглядывался к фургону.

— У-у, — протянул он. — Похоже, вы правы. Таскаете за собой своих фанатов, сержант Гриффин?

— Едва ли они фанатеют от меня. Это же вы возглавляли расследование по делу Насильника из Колледж-Хилла. Стало быть, именно вы, вероятнее всего, знаете, где найти тех женщин.

— А, черт! Гнусные пиявки. Казалось бы, уж двух трупов вполне достаточно, чтобы их насытить. Так нет же. Похоже, вы правы: они хотят отыскать кого-нибудь из жертв. Они могут ткнуть микрофон ей под нос и сказать: "Эй, послушайте, жертва номер два, вашего насильника только что размазало по тротуару. Каковы ваши дальнейшие планы? Что вы намерены делать дальше? Полетите в «Диснейленд»? Мать их за ногу!

Без предупреждения Фитц швырнул автомобиль вправо. «Форд-таурус» (фактически та же марка, что и у Гриффина, только куда более побитая и заезженная) простонал в знак протеста. Фитц поддал газу и, не обращая внимания на жалобно скрипнувшее рулевое управление и дрожь, сотрясшую всю машину, со скоростью молнии взлетел на бордюрный камень, срезал угол тротуара и тяжело приземлился на поперечной улице.

Стремясь удержаться, Гриффин вцепился в приборную панель и быстро посмотрел в зеркало.

— Они не отстают, по-прежнему на хвосте.

— Это вы так думаете. — Фитц подкатил к узкому боковому проулку, резко дернулся влево, подъехал к автостоянке, шмыгнул вправо, затем вернулся на боковую улицу и опять помчался влево. «Впечатляюще!» — подумал Гриффин. Однако тут же, словно громадная белая акула, фургон вынырнул снова.

— Морин, Морин, Морин! — промычал себе под нос Гриффин. — Что, мстишь за потерю пленки?

— Я не намерен тащить никаких поганых репортеров к моим дамам! — прорычал Фитц. — Ни за что и никогда!

Гриффин воспринял это как сигнал ухватиться за ручку, выступающую с потолка. Полезная штуковина. Фитц врубил сирены, даже не притормозив, промчался на красный свет и едва не врезался в мусоровоз. Явно не из тех, кто переживает промахи, он наддал ходу, пулей пронесся еще на один красный свет, на запредельной скорости свернул влево, промчался четыре квартала, затем ломанулся вправо и, наконец, припарковался, воткнувшись в узкое пространство на стоянке между двумя машинами.

— Это должно подействовать, — сказал Фитц, часто и тяжело дыша. Обеими руками детектив продолжал крепко сжимать руль. В глазах его горел свирепый первобытный огонь.

Неизвестно почему, но Гриффин решил не выпускать из рук сжимаемую мертвой хваткой ручку безопасности.

— Я их больше не вижу, — сообщил он.

— Продолжайте наблюдение.

— Есть, господин начальник.

— Терпеть не могу журналистов, — проворчал Фитц.

— Эй, а это что? Случайно, не журнал «Пипл»?

Журнал выскользнул из-под сиденья Гриффина. Фитц потянулся за ним, стремительно подхватил с пола и швырнул на заднее сиденье.

— Знаю, знаю, — усмехнулся Гриффин. — Вы покупаете их только ради картинок.

— Да не ради картинок, — брюзгливо возразил Фитц. — Из-за кроссвордов.

Они подождали еще несколько минут. Поскольку репортерский фургон так и не появился, Фитц медленно съехал назад, на проезжую часть. Уличное движение здесь было слабым, район — спокойным. Вследствие этого бешеная суета, царящая в деловой части города, осталась позади. Это приносило облегчение. Плохо же было то, что теперь путь до места назначения займет у них гораздо больше времени. Ну что ж, зато они получили возможность немного от души расслабиться и получше узнать друг друга, решил Гриффин. Он расслабил бицепсы и покрутил шеей.

— Так на чем мы остановились? — спросил Фитц, тоже немного расслабляясь за баранкой и стараясь подхватить утерянную нить разговора.

— На том, что одна жертва страдает амнезией, а две другие не разглядели насильника из-за темноты, — подсказал Гриффин и с интересом повернулся к Фитцу: — Если у вас так и не было словесного портрета, как же вы определили, что это Комо?

— Постепенно. Поймите, это не было обычным расследованием серийного преступления. От нашей первой потерпевшей, Мег, мы вовсе не добились проку по причине амнезии, возникшей из-за психологической травмы. Она не помнит нападения, не помнит даже самого дня, когда подверглась насилию, а также — по той же самой причине — и большую часть своей жизни, предшествующую этому происшествию...

— Большую часть своей жизни? — изумился Гриффин. — Я думал, что амнезия на почве травмы стирает из памяти только саму травму. Как могло выпадение из памяти событий одной ночи привести к забвению всей предшествовавшей жизни?

Фитц пожал плечами:

— Откуда мне знать, черт побери? Может, Мег не нравилась вся ее прошлая жизнь, а тут представилась удобная возможность. Может, ее мозг не любит проводить разграничения. Эта задачка мне не по зубам. Но ее врач божится, что амнезия самая настоящая, неподдельная. Родители тоже говорят, что амнезия подлинная, и сама она тоже вроде бы так считает. Бог свидетель, я допрашивал Мег раз двадцать за последний год, и она ни разу не прокололась. Так что если она и прикидывается, то уж чертовски здорово.

— Хм, — пробормотал Гриффин.

— Хм, — отозвался Фитц. — Так или иначе, состояние Мег очень затрудняло расследование по первоначальному иску. Мы пытались подступиться к ее соседке по комнате, Викки, но та поведала лишь то, что, придя домой в два часа ночи, застала Мег таинственным образом привязанной к кровати. Тогда мы бросились собирать улики на месте преступления, но это тоже не пролило света — ни следов взлома, ни волос, ни волокон биологической ткани, ни отпечатков пальцев. По сути, все, что мы имели после первого нападения, — это одна растерянная студентка-второкурсница, одна ее истерзанная соседка, десять полосок латекса и один образчик ДНК, который не содержался в базе данных лиц, совершивших преступления на сексуальной почве.

— Вы пытались проследить происхождение латекса?

— Конечно же, я занимался происхождением латекса. То была единственная распроклятая зацепка, которой я располагал. Я заставил лабораторию проанализировать химический состав, провести сравнительный анализ разных марок, разных партий поставок, обратить внимание на количество латексного порошка в каждой полоске. Честно говоря, я узнал чертову уйму всякого дерьма про этот латекс. И все без пользы — это не продвинуло нас ни на шаг. Способ, каким этот латекс производится, не позволяет, основываясь на горсти тесемок, сузить область исследования до отдельной марки или партии товара. Через три недели после первого преступления мы уперлись лбом в стену. Дело было полный мертвяк, мертвяк мертвее мертвого. Короче, полный провал.

— Да! А что сказал по этому поводу дядюшка Винни?

Фитц рассмеялся:

— Значит, вы и о нем слышали. Дядюшка Винни — любопытный экземпляр. Как-то раз он явился ко мне в офис. Хотел выяснить, не утаиваю ли я какую-то информацию от семьи. Ну, например, у меня уже могло быть на уме какое-то имя. А, к примеру, если у меня есть на уме какое-то имя, тогда и у него могло бы оказаться на уме какое-то имя, и это его имя, возможно, позаботилось бы о моем имени, причем без всяких там налоговых затрат.

— Что ж, Винни — весьма полезный человек на свой лад.

— Да-да, — согласился Фитц и вздохнул: — Полагаю, нам не помешало бы нанести визит дяде Винни. Признаться, я не считаю его приверженцем заказной снайперской стрельбы. Стрельба с крыш и смертоубийства во дворах судов привлекают много внимания, а я не думаю, что дядя Винни любит привлекать к себе внимание. Лично я готов был держать пари, что рано или поздно Эдди войдет в тюремную душевую и угодит в небольшую передрягу. Знаете — с участием ноги какого-нибудь заключенного и печенки Эдди. Но вот поди ж ты: век живи — век учись.

— Век живи — век учись, — согласился Гриффин. Он снова мысленно вернулся к цепочке изнасилований, все еще пытаясь вникнуть в логику расследования и понять, каким образом удалось, оттолкнувшись от первой жертвы, лишившейся памяти, уже через два месяца завершить дело арестом подозреваемого. — Хорошо. Значит, после первого изнасилования у вас не возникло никаких подозрений в отношении Эдди Комо. И вообще никого конкретного у вас на уме не было.

— После первого изнасилования мы гонялись за собственной тенью. Нам пришлось изрядно попотеть. Интересовались ее старыми приятелями, парнями, с которыми она встречалась раньше, основательно прочесали базу данных по тем, кто прежде был замешан в преступлениях на сексуальной почве, кого недавно выпустили из тюрьмы и кто мог бы проживать на данной территории и т. д., и т. п. Откровенно говоря, Мег не часто встречалась с парнями, а все известные извращенцы в это время извращались каким-то иным образом. Может, смотрели по кабелю «Секс в большом городе». Теперь, когда есть кабельное телевидение, они уже гораздо реже шастают по улицам.

— Но потом произошло нападение в Ист-Сайде.

— Верно. Четыре недели спустя после нападения на Песатуро произошел случай в Ист-Сайде.

— В совершенно непохожем жилом районе, — отметил Гриффин.

— Он тоже примыкает к территории колледжа, — возразил было Фитц, но тут же покачал головой: — Да, нападение номер два имело несколько ключевых отличий. Кэрол Розен не второкурсница колледжа, а солидная домохозяйка сорока двух лет. Проживает вместе с мужем в старом викторианском особняке, который отнюдь не то же самое, что квартирка в студенческом городке. Наконец — и это, вероятно, самое важное отличие — уровень насилия существенно повысился. По свидетельству медсестры, специализирующейся на освидетельствовании жертв сексуальных бесчинств, Мег подверглась только вагинальному проникновению и получила лишь минимальные повреждения запястий, лодыжек и рта от наложения латексных жгутов. Никаких следов избиения и, что более важно, никаких ушибов и синяков в области шеи. В случае с Мег Эдди, судя по всему, вошел, тихо сделал свое дело и тихо убрался.

Кэрол Розен же подверглась и вагинальному, и анальному проникновению. Она была сильно избита: синяки на груди и ягодицах, многочисленные ушибы на лице, многочисленные ссадины на внутренней стороне ляжек, да вдобавок он начал свою любовную игру с удушения, схватив ее за горло, причем так сильно, что на шее остались синяки от пальцев. Кроме того, он так крепко притянул ее к кровати, что у нее до сих пор шрамы на запястьях и лодыжках. Рассуждая в сравнительных терминах, можно сказать, что Мег повезло, а Кэрол — нет.

— Но вы уверены, что действовал один и тот же человек?

— Десять полосок латекса. Один и тот же образчик ДНК. О да, это снова был Эдди.

— А где все это время находился муж?

— Дэн Розен — юрист, специализируется на корпоративном праве. Несколько лет назад открыл собственную практику и допоздна засиживается на работе. Он вернулся домой не раньше полуночи и обнаружил, что его жена распята на супружеском ложе. Мы сразу же бросили в этот район полицейских, устроили форменную облаву, но, не имея словесного описания, вновь потерпели неудачу.

Гриффин нахмурился:

— Погодите минутку. У первой жертвы есть соседка по комнате, которая в ту ночь как на грех оказалась на работе. У второй жертвы есть муж, который также, как выясняется, работает допоздна. Означает ли это то, что я думаю?

— Да, мы полагаем, что он предварительно наблюдал за жертвами, выяснял их привычки и образ жизни, — согласился Фитц. — Во время донорской кампании он наметил себе потенциальных жертв, потом, видимо, готовился — отсюда и разрыв во времени между моментом, когда он впервые заприметил их, и нападением. Теперь смотрите: эта теория подтверждается, когда речь идет о Мег и Триш, которые были донорами. Однако мы испытывали замешательство в случае с Кэрол Розен, поскольку она никогда не участвовала ни в каких донорских кампаниях. По нашему мнению, он выбрал ее в последнюю минуту, кого-то заменив ею. Всего в одном квартале от Розенов проживает хорошенькая брюнетка, студентка колледжа — как раз такая, какие нравятся Эдди. Она тоже сдавала кровь в колледже и помнит, как в ту ночь кто-то звонил в дверь ее квартиры. Но она никого не ждала, поэтому решила не открывать. К счастью для нее. И к несчастью для Кэрол.

— Это не объясняет, почему отсутствовал муж, — настаивал Гриффин.

— Эй, послушайте, вы думаете, я знаю все на свете? Может, наблюдая за брюнеткой, Эдди также заметил, что Кэрол Розен, как правило, остается вечером одна. Может, просто увидел раскрытое окно спальни, которое весьма кстати располагается над широким крыльцом, и решил попытать счастья. Что вы хотите — он умирал от вожделения. Психологически Эдди настроился на крупную поживу, а тут — на тебе! — ему отказали в обслуживании. Кроме того, Эдди запросто выжимал двести фунтов. Взобраться на нависающий козырек крыльца для него не составляло труда. А если бы муж женщины оказался дома... Вероятно, Эдди решил, что справится и с ним. В конце концов, был уже поздний вечер, и у него в крови вовсю играл адреналин...

— Который он потом и излил на миссис Розен. Так что, может, Комо чувствовал себя обманутым оттого, что пришлось менять планы. А может, заранее настраивался на что-то более варварское.

— Все может быть. — Фитц бросил на Гриффина быстрый косой взгляд. — Джиллиан Хейз также была жестоко избита. А вот ее сестра — нет. Хотя, опять-таки, Джиллиан своим внезапным приходом спутала ему карты. Теперь я уж и не знаю... После нападения на Кэрол Розен мне показалось, что мы имеем дело с сексуальным хищником, которого отличает быстро нарастающая склонность к жестокости. И вот тогда я подумал... Я подумал, что если мы не поймаем этого типа в ближайшее время, то дело кончится чьей-нибудь смертью. К сожалению, этот день настал раньше, чем я рассчитывал. Эдди Комо напал на Триш Хейз всего две недели спустя. Парень практически не дал себе передышки.

Гриффин мрачно кивнул:

— Скверно.

— Да уж, — хрипло буркнул детектив из местной полиции. — Куда хуже.

— Так как же вы в конце концов определили, что преступник — Эдди Комо?

— Методом исключения. Как только мы взглянули на это дело, приняв во внимание донорскую компанию, то сразу запросили в Центре переливания крови список имен тех, кто работал с донорами из колледжа. К счастью для нас, большинство флеботомистов — женщины. Поэтому, исключив их из круга наших интересов, мы получили всего десять подозреваемых. Тогда мы начали отсеивать лишних. — Фитц начал загибать пальцы. — Во-первых, Эдди имел доступ к домашним адресам двух жертв и в его распоряжении была уйма латексных жгутов. Во-вторых, хотя Эдди отнюдь не верзила, он поразительно силен. В старших классах был чемпионом по борьбе и потом постоянно занимался тяжелой атлетикой. При росте всего пять футов восемь дюймов и весе сто пятьдесят фунтов, Эдди запросто выжимал больше двухсот. Давайте взглянем трезво: у такого человека имеются кое-какие мускулы. Ну а как только мы получили образец его ДНК для анализа, он был у нас в руках.

— Каким образом вы взяли у него образец?

— Попросили.

Гриффин потрясенно уставился на него:

— Вы попросили, и он просто так, запросто, вам дал? Не требуя адвоката? Не отсылая вас к Пятой поправке[23]? Не обвиняя в незаконном обыске и задержании?

Фитц улыбнулся ему, на миг оторвавшись от своей баранки. Это была улыбка хищника.

— Позвольте сказать вам кое-что еще об этих изнасилованиях. Такое, что очень мало кому известно. Эдди считал себя необычайно ловким малым. Он вообразил себя таким умником, что в итоге оказался очень тупым, но я забегаю вперед. Видите ли, у Эдди была книжка по судебной медицине. Очевидно, он приобрел ее через Интернет и решил, что благодаря ей и сам стал немного экспертом. Он очень неплохо поднаторел, ознакомившись с тем, что там написано. С самого начала Эдди не оставлял на местах преступлений ни волос, ни кусочков кожи, ни отпечатков пальцев. Даже никаких следов взлома. Видимо, он использовал социотехнику, потому что ни в одном случае мы так и не обнаружили доказательств проникновения со взломом. Так что, будьте уверены, парень делал все грамотно. Но он совершил одну ошибку.

— Не пользовался презервативом?

— Именно. — Он полагал, что придумал кое-что получше. «Одноразовое гигиеническое спринцевание с ароматом полевых цветов» производства фирмы «Беркли и Джонсон».

— Как?!

— Вот именно. Понимаете, Эдди взял за образец "дело Мотыки — мы нашли в его квартире газетные вырезки об этом процессе. Помните дело Мотыки?

Гриффину пришлось поднапрячься.

— В Тивертоне, верно? Какой-то мастеровой, чинивший что-то в доме у женщины, вломился к ней, изнасиловал, убил и засунул тело в ванну.

— Угу. В ходе процесса обвинитель утверждал, что, по мнению Мотыки, погружение тела в воду смоет сперму. Конечно же, этого не произошло, его сперма была идентифицирована, и теперь остаток жизни он проведет за решеткой. Дело в том, что семенная жидкость в теле женщины движется вверх. И нужно нечто большее, чем вода в ванне, чтобы удалить ее оттуда.

— Что-то вроде спринцевания, — завершил мысль Гриффин.

— Так Эдди и посчитал. Но он недодумал. Конечно, с помощью спринцевания можно удалить из тела уйму спермы, но она всего лишь попадет на простыни. А расследуя дело об изнасиловании, мы берем пробы спермы не только с тела жертвы, но также и с простыней. Затем — пара лабораторных анализов и...

— Значит, Комо счел, что нашел идеальный способ обмануть науку, и потому не побоялся сдать на анализ пробу своей семенной жидкости. Но вдруг — бац! — на поверку оказывается, что он не так уж и хитер.

Фитц кивнул:

— Вы все правильно уловили.

— Остроумный план, — признал Гриффин. — Он раньше не привлекался к уголовной ответственности? Приводы? Задержания?

— Нет.

— Может, случаи применения насилия по отношению к подружкам?

— Нет. Надо сказать, его подружка собиралась стать на суде главным свидетелем защиты. По ее словам, Эдди на самом деле добрый, мягкосердечный парень, мухи не обидит, и вдобавок он провел с ней те вечера, когда были совершены преступления.

— Так у него было алиби? — удивился Гриффин.

— Какое там алиби! — завращал глазами Фитц. — У него была беременная подружка, которой вовсе не улыбалось, чтобы отец ее ребенка провел жизнь за решеткой. Поверьте, мы проверяли. Нам так и не удалось найти ни единого свидетеля, который подтвердил бы, что Эдди был дома в те вечера. Кроме того, не надо забывать о ДНК. Если Эдди действительно в это время смотрел по телику «Кто хочет стать миллионером?», тогда каким образом его сперма оказалась на месте преступления — да не на одном, не на двух, а на всех трех?

Гриффин задумчиво покачал головой. В словах Фитца был резон.

— Стало быть, крупный прорыв произошел, когда вы нашли связь между Эдди и донорскими кампаниями в университете?

— Да, очень серьезный прорыв.

Гриффин щурился, осмысливая все услышанное. О'кей, теперь он уяснил картину.

— И этот клуб, «Клуб непобежденных», помог вам в этом.

— Джиллиан Хейз знала, что ее сестра сдавала кровь за две недели до того, как стала жертвой нападения. Она упомянула об этом в связи с латексными жгутами. Мы опять стали копаться в прошлом жертв, и, конечно же, выяснилось, что наша старая знакомая Мег за месяц до изнасилования тоже участвовала в сдаче крови. То было первое связующее звено между жертвами, обнаруженное нами. Ну а потом все постепенно встало на свои места.

Фитц съехал к обочине и остановился у бордюрного камня.

— Вот мы и приехали, — сказал он.

Гриффин выглянул из окна. Они находились возле «Улицы Надежды», модного ресторанчика на Хоуп-стрит. Синди тоже любила «Улицу Надежды». Гриффин же предпочитал его ближайшего соседа, кафе «Биг Элисиз», где подавали лучшее в городе мороженое.

Фитц заглушил мотор. Теперь, когда они были здесь, он вновь напустил на себя важный и суровый вид — как и подобает полицейскому, обходящему подведомственную территорию.

— Дела обстоят следующим образом, — заявил он. — Самое слабое звено этой группы — Мег, как самая молодая и безобидная. Однако ей и известно меньше, чем другим, так что давить на нее не имеет смысла. Кэрол наиболее склонна к внезапным, неконтролируемым вспышкам. По-моему, она по-настоящему и не оправилась после случившегося. Это страшное событие оставило заметный след на ее психике, и у меня такое впечатление, что оно не лучшим образом сказалось на ее семейной жизни.

Если правильно распорядиться имеющимися на руках картами, возможно, и удастся что-то из нее вытянуть. Но есть и норовистая лошадка — Джиллиан. Вот кто истинный заправила этой труппы. Она ее сколотила, она задает повестку дня, она диктует условия. Это железная леди, и весьма своенравная. Стоит ее разозлить — и собеседование пропало. Джиллиан замкнется и будет молчать как рыба. Все будут молчать как рыбы, и мы только зря потратим время. Поэтому наша задача — выудить что-нибудь из Кэрол прежде, чем у Джиллиан лопнет терпение и она пошлет нас ко всем чертям, а мы уедем несолоно хлебавши.

— Вы предчувствуете, что разговор получится трудный. Заранее ожидаете враждебности с их стороны, — отметил Гриффин. Действительно, это было любопытно. Ведь предположительно у Фитца полное взаимопонимание с этими женщинами. После целого года работы над расследованием этого дела он, если можно так выразиться, сделался их полицейским опекуном, телохранителем и другом.

— Понимаете, — ответил Фитц, тщательно обдумывая слова, — я считаю, что эти женщины не лишатся сна и аппетита из-за смерти Эдди Комо. И еще я считаю, что даже если они абсолютно не замешаны в убийстве, то все равно не станут беспокоиться о расследовании обстоятельств его гибели. Эдди Комо... это же мразь, подонок. Теперь он мертв. Ну и кого это огорчит?

— По-вашему, кто-то из них нанял снайпера? — напрямик спросил Гриффин.

Фитц вздохнул.

— Никто из них не умеет обращаться с огнестрельным оружием, — произнес он, помолчав. — Если они хотели прикончить Эдди, им было не обойтись без посторонней помощи.

— Но вы считаете их способными заказать убийство?

Фитц снова помедлил с ответом.

— Я считаю, что эти женщины подверглись изнасилованию, поэтому способны на многое такое, что прежде даже не приходило им в голову.

— Даже на убийство человека?

— А вы бы сами на их месте? Идемте! — Фитц с треском распахнул дверцу. — Поспешим, пока мы еще хоть на шаг опережаем прессу.

Глава 10

«Клуб непобежденных»(Продолжение)

Внутри ресторана было нетрудно определить искомых женщин. Они сидели особняком, в углу, склонившись над громадными красными кружками и игнорируя любопытствующие взгляды окружающих. Взглянув на этих троих, Гриффин сразу сделал несколько наблюдений. Во-первых, Комо умел выбирать красивых женщин. Они представляли собой на редкость привлекательную группу: две постарше, одна помоложе — словно две бывшие модели завтракали с восходящей звездой из следующего поколения. Во-вторых, все три женщины стискивали в руках свои гигантские кружки гораздо крепче, чем это было необходимо. Третье, и самое интересное наблюдение, состояло в том, что ни одна из женщин как будто не удивилась появлению Фитца.

Фитц подошел к столику. Остальные посетители зашушукались, но детектив не обратил на них никакого внимания.

— Джиллиан. Кэрол. Мег, — бодро кивнул он по очереди каждой. Те кивнули в ответ, хотя далеко не так энергично. Больше Фитц ничего не сказал, женщины тоже, и в воздухе повисла долгая пауза. Гриффину пришлось признать, что он восхищен самообладанием всех присутствующих. Предоставив им возможность соревноваться в выдержке, он между тем сделал кое-какие оценки.

Мег Песатуро выглядела почти так, как и предполагал Гриффин. Девушка с золотистой кожей, длинными каштановыми волосами и темными мерцающими глазами вполне соответствовала своей старинной итальянской фамилии Песатуро. Одетая в небрежно-демократичном стиле — джинсы и коричневая тенниска, — она держалась как самая младшая в этой компании и первая отвела взгляд.

В отличие от нее жертва номер два, Кэрол Розен, выглядела как денежный мешок средних лет: зачесанные назад светлые волосы, сильно подведенные голубые глаза, пастельного тона дорогой костюм от хорошего дизайнера. Она сидела нарочито прямо, развернув плечи, неестественно сдержанная и чопорная. Пожалуй, посещала какую-нибудь школу, где девочек учат держать чайную чашку, отставив в сторону мизинец, и ни в коем случае не позволять мужьям видеть их плачущими. На внимательный взгляд Фитца она ответила застывшим взглядом чересчур блестящих глаз, крепко стиснутыми в бескровную ниточку губами и до дрожи напряженным телом.

Гриффину вдруг очень захотелось пригласить ее на утреннюю пробежку или вбросить на боксерский ринг. Вероятно, его излишняя впечатлительность объяснялась жизненными обстоятельствами, но вообще-то Фитц был прав насчет этой женщины. Кэрол плоховато держала удар. Возможно, сама она имела о себе другое мнение, но уж поверьте специалисту: Кэрол Розен катится к своей собственной большой катастрофе, и, когда таковая разразится, камнем пойдет ко дну.

Гриффин задался вопросом: ощущает ли эти признаки ее муж? И если да, пожелал бы он прикончить Эдди Комо ради душевного спокойствия своей жены?

Офицер перевел взгляд на последнего члена группы — Джиллиан Хейз. Ту, что формально не подверглась насилию, но была сильно избита и стала жертвой еще и в ином смысле. Самопровозглашенный лидер и скорбящая сестра. А в данный момент — холодно-спокойная, как студеный и ясный осенний день.

Она оказалась гораздо старше, чем предполагал Гриффин, учитывая юный возраст ее погибшей сестры. Он-то думал, что ей двадцать пять, но, судя по виду, лет на десять больше: зрелая женщина, чувствующая себя уверенно и свободно. На Джиллиан были украшения: простые золотые сережки и медальон на цепочке. Никаких колец. Коротко подстриженные, ухоженные ногти.

Совершенно неуместная мысль мелькнула в голове Гриффина, когда он взглянул на ее одежду: он подумал, что Синди одобрила бы такой костюм.

Господи, ему вдруг захотелось убежать. А потом Гриффин внезапно заметил, что Джиллиан Хейз уже не смотрит на Фитца. Ее карие (или, скорее, золотистые, а может, зеленые?) глаза были устремлены прямо на него.

— Вы из полиции штата, — сказала она. Не вопрос, а утверждение.

— Детектив сержант Роун Гриффин, — отрекомендовался он. Фитц метнул на него недовольный взгляд. Возможно, приберегал для самого себя это удовольствие — провести церемонию представления. Ничего, перетопчется. Теперь дело уже уплыло из его рук.

— Расскажите нам, что произошло. — Слова Джиллиан прозвучали как приказ, а не как просьба.

— У нас есть к вам несколько вопросов, — начал Фитц.

— Расскажите же, что случилось.

— Почему вы думаете, что случилось? — подал голос Гриффин, заработав тем самым еще один сердитый взгляд Фитца.

— А зачем бы иначе вы приехали?

Хороший вопрос. Гриффин бросил взгляд на Фитца, теперь и сам понимая, что грядет потеха. Дескать, давай, коллега, это твоя епархия. Веди представление. Фитца, однако, это вовсе не позабавило.

— Нам необходимо знать, где вы были этим утром около половины девятого, — сказал он.

Джиллиан пожала плечами. Точнее, невозмутимо приподняла плечо, столь же высокомерно, сколь и смиренно. Фитц был прав — безусловно, именно она спикер этой группы. Две другие женщины даже ртов не открывали — просто ждали, когда Джиллиан даст ответ.

— Мы были здесь, — ответила она. — Вместе. Все трое. Что могут подтвердить большинство людей в этом ресторане. А теперь, детектив, объясните нам, что случилось.

— Произошел несчастный случай, — осторожно сообщил Фитц. — Эдди Комо убит.

И он, и Гриффин напряженно замерли в ожидании ответной реакции. Гриффин нацелился взглядом на Мег: было наиболее вероятным ожидать именно от нее спонтанного выражения чувств. Но если она и состояла в сговоре, то оказалась чертовски хорошим конспиратором. Ибо в этот момент выглядела весьма озадаченной. По-птичьи склонив голову набок, девушка будто прислушивалась к чему-то, происходящему у нее в голове.

Кэрол, напротив, высвободила свое сдерживаемое дыхание и сделала резкий, шипящий выдох. Она подалась вперед, вцепившись в край стола с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Вы уверены? — требовательно вопросила она.

— В каком смысле? — растерялся Фитц.

— Вы видели тело?

— Да, — ответил за него Гриффин. — Да, я видел тело.

Кэрол резко, почти свирепо, посмотрела на него:

— Расскажите! Я хочу знать все, все до мельчайших подробностей. Как он выглядел? Сколько времени это длилось? Он долго мучился? Это было отвратительное зрелище? Крови было много? Я хочу знать все.

— Мы не уполномочены обсуждать обстоятельства дела... — начал было Фитц.

— Я хочу знать все до мельчайших подробностей!

Головы посетителей ресторана опять повернулись в их сторону. И Гриффин не винил их за это. Кэрол была издергана не на шутку — она действительно испытывала последствия серьезной душевной травмы. Всей крови в мире не хватило бы, чтобы утолить ее жажду мщения. И очень может быть, что никакое правосудие в мире не восстановило бы для нее попранную справедливость.

— Все произошло очень быстро, — сказал Гриффин.

— Твою мать! — воскликнула Кэрол.

Что ж, пожалуй, Морин была права насчет нее. Гриффин с интересом наблюдал, кто и что выкинет следующим номером. Джиллиан Хейз приподняла со стола кружку и отхлебнула глоток чаю. Лицо ее при этом сохраняло выражение тщательно выверенной бесстрастности. Мег Песатуро так и сидела со склоненной набок головой, прислушиваясь к чему-то, доступному только ей. Возбуждена была только Кэрол. Вцепившись руками в край стола, она тяжело дышала. Казалось, она мучительно ждет чего-то — всего равно чего! — что помогло бы ей легче принять услышанное, примирило бы с ситуацией. Пожалуй, Гриффину следовало соврать, сказав, что Эдди Комо разносило на куски медленно и постепенно, отрывая за раз по кусочку. Тогда, вероятно, Кэрол куда спокойнее уснула бы сегодня ночью.

А может, выдала бы снайперу дополнительную премию? Ох, постойте, он ведь уже получил ее.

Должно быть, Джиллиан или Мег пнули Кэрол ногой под столом, потому что она наконец опустилась на место и даже постаралась взять себя в руки.

Фитц деликатно кашлянул.

— Мы полагаем, что вам всем лучше поехать сейчас с нами.

— С какой стати? — Джиллиан спокойно опустила на стол свою кружку и сделала жест рукой, призывая товарок по «Клубу непобежденных» поддержать ее. — Мы провели здесь все утро. Если Эдди Комо мертв, то уж точно не мы его умертвили.

— Есть несколько вопросов, которые нам хотелось бы обсудить с вами... — сделал новый заход Фитц.

— Не понимаю! — перебила его Кэрол. — Он же мертв! Все кончено! Нам совершенно нечего больше обсуждать с вами. Судебное дело, судебный процесс — всему этому конец!

— Детектив пытается что-нибудь выудить, — спокойно объяснила ей Джиллиан. — Поскольку сами мы не стреляли в Эдди Комо, он думает, что мы могли с кем-то об этом договориться.

— Откуда вы знаете, что его застрелили? — вскинулся Фитц. — Я этого не говорил.

— Детектив, вы разве не слышали утренних новостей? — И Джиллиан негромко процитировала по памяти: — «Сегодня утром, сразу после восьми тридцати, во дворе окружного суда Провиденса прогремел выстрел. Согласно первым сообщениям, Эдди Комо, так называемый Насильник из Колледж-Хилла, был убит выстрелом из винтовки в тот момент, когда выходил из тюремного фургона. Источники, близкие к следствию, полагают, что смертоносный выстрел был произведен неизвестным снайпером с крыши здания суда. Кроме того, при взрыве автомашины на близлежащей стоянке погиб еще один человек...» Не правда ли, я воспроизвожу очень близко к тексту? По-моему, почти слово в слово.

Она улыбнулась, холодная и неустрашимая, а Фитц невнятно пробормотал что-то резкое сквозь зубы. Гриффину оставалось только пожать плечами. Конечно же, пресса побежала впереди паровоза, не получив еще даже официального подтверждения, что убит именно Эдди Комо. Что и говорить, Насильник из Колледж-Хилл — это крупная сенсация, поистине грандиозная. И чего ради проявлять какую-то осмотрительность, когда есть возможность развалить все дальнейшее расследование?

Морин, Морин, снова подумал Гриффин, и у него вдруг возникло скверное чувство по поводу той пленки.

— Ну хорошо, все так, — нехотя признал Фитц. — Эдди Комо застрелен. Он мертв. Но думаю, здесь неподходящее место, чтобы обсуждать это. Вам лучше поехать с нами в участок.

— Нет, — твердо заявила Джиллиан. — Но все равно спасибо за предложение.

— Послушайте, дамы...

— Мы вовсе не обязаны ехать с ними. — Джиллиан обвела взглядом Кэрол и Мег, и Гриффин снова подивился ее самообладанию. — Мы не обязаны отвечать ни на какие вопросы. Не приведя правдоподобных причин и не предъявив убедительных оснований, детектив Фитцпатрик и сержант Гриффин не могут заставить нас что-либо делать или говорить. Я бы советовала иметь это в виду, потому что детектив Фитцпатрик пришел сюда не за тем, чтобы нанести нам дружеский визит. Сегодня важный день в нашей жизни, леди. Эдди Комо застрелен, а мы с вами только что превратились из жертв насилия в потенциальных убийц.

— Пожалуй, она права, — заметил Гриффин.

— Что? — Джиллиан Хейз, прищурившись, в упор уставилась на него. Фитц тоже бросил на коллегу хмурый взгляд из-под сдвинутых бровей.

— А что, разве вы не собираетесь изложить им и все остальное? — невинно осведомился Гриффин.

— Остальное?

— Ну да. Все остальное. Эти женщины ваши подруги, не так ли? Бесспорно, вы хотите, чтобы они все правильно уразумели. К примеру, если вы, дамы, не пожелаете с нами разговаривать, тогда нам просто придется двинуться по списку дальше. Пообщаться с вашими друзьями, домочадцами. С мужьями, отцами, матерями, сестрами, дядьями, тетками. С коллегами. Подвергнуть всех самому пристальному полицейскому изучению. Да, и, конечно же, мы в судебном порядке подвергнем тщательной проверке ваши финансовые дела. — Все три женщины выпрямились на стульях. Гриффин пожал плечами. — Вы имели мотив и возможность, и это дает нам достаточное основание. Мы поднимем ваши банковские счета, а также счета каждого члена вашей семьи. Возможно, даже финансовую документацию бизнеса вашего дяди. — Он с самым безмятежным выражением посмотрел на Мег. — Или, например, адвокатской практики вашего мужа. — С этими словами Гриффин посмотрел на Кэрол. — Все нетипичные перемещения денежных средств за последнее время, за которые невозможно отчитаться... — Он еще раз с притворно добродушным видом пожал плечами. — Убийство есть убийство, леди. Помогите следствию, и, возможно, мы заключим сделку — так, чтобы вам не сесть на пожизненное.

Мег и Кэрол держались уже не столь неумолимо, как прежде. Джиллиан же, напротив, взирала на него, как на только что замеченную в комнате назойливую муху, которую собиралась раздавить.

— А ограниченная правовая ответственность? — с вызовом бросила она.

— Только не в случае найма снайпера. Это подразумевает предварительное обдумывание и не могло быть совершено в состоянии аффекта.

— Вовсе не обязательно. Ограниченная правовая ответственность подразумевает, что под влиянием извне вам пришлось совершить действие, которое при иных условиях вы не совершили бы. Иными словами, что вы действовали, не находясь в здравом уме. Аргументировать же свои действия можно душевной травмой, полученной в результате изнасилования, страхом вновь подвергнуться нападению, что и побудило вас нанять убийцу.

— Похоже, вы немало размышляли на эту тему.

— Никогда неизвестно, какие знания могут пригодиться, пока они не пригодятся.

— Вы получили юридическую подготовку, миссис Хейз?

— Мисс Хейз, — поправила она. — Я получила подготовку в области маркетинга. Но я умею читать.

— Уголовно-процессуальный кодекс?

— Вы пока так и не задали нужного вопроса, сержант.

— И что же это за вопрос?

Джиллиан Хейз подалась вперед:

— Имелось ли у нас основание для страха? Была ли у нас убедительная причина опасаться за свои жизни?

— Не знаю. Так была?

— Он звонил нам, сержант. Разве детектив Фитцпатрик не рассказывал вам об этом? На протяжении этого года Эдди Комо звонил и писал нам постоянно. Вам понятно, что это такое — чувствовать, как тебя прохватывает озноб всякий раз, как звонит телефон?

— Я изведал свою долю мук от телевизионщиков, — сказал Гриффин, при этом вопросительно посмотрев на Фитца.

— По идее у него не было возможности звонить им, — пояснил Фитц. — Теоретически для того, чтобы произвести вызов в тоновом режиме, заключенные должны ввести в таксофон свой пин-код, а каждый пин-код позволяет позвонить по ограниченному числу строго определенных номеров. Поверьте, телефонный номер ни одной из этих женщин никогда не входил в это число, но, опять же, тюрьма есть тюрьма. Заключенные всегда найдут способ обойти любое ограничение, введенное тюремным начальством. Вероятно, не без помощи извне.

— Вы же можете потребовать подвергать цензуре исходящую почту, — нахмурился Гриффин. — Наложить запрет на контакты.

— В том случае, если заключенный кому-то угрожает. Эдди никогда им не угрожал, так что мы не могли запретить доступ к переписке. Когда они сменили телефонные номера, он прибег к почте. Когда стали проверять тюремную почту, Эдди, видимо, нашел кого-то, кто стал отсылать его письма из другого места. Эдди был настойчив, надо отдать ему должное.

— И что же он так настойчиво пытался сказать?

— Что он невиновен, — сухо ответила Джиллиан. — Что мы совершили огромную ошибку. Что у него никогда и в мыслях не было никого обидеть. Что во всем происходящем он видит какое-то страшное недоразумение. Потом, уже ближе к концу, начал требовать ответа, за что мы губим его жизнь, разлучаем его с ребенком. Сержант, он убил мою сестру и после этого меня же спрашивает, как я смею разлучать родителя с ребенком!

— Он ни за что не желал оставить нас в покое! — с жаром вмешалась Кэрол. — Господи, он даже писал моему мужу в офис! Просил прислать ему список рекомендуемых адвокатов! Человек, который изнасиловал меня, консультируется с моим мужем по поводу хорошей судебной защиты! Поскольку это не дало результатов, он начал забрасывать нас письмами — теми самыми, с бесплатными марками, которые положены заключенным. Подумать только! Мой насильник докучает мне за мой же счет — я как налогоплательщица должна оплачивать его почтовые расходы. Да этот человек был просто невообразимым чудовищем!

Гриффин вопросительно посмотрел на Мег. Но она лишь пожала плечами:

— Родители не позволяли мне отвечать на эти звонки и читать эти письма.

— Видите ли, сержант, — проговорила Джиллиан, снова привлекая внимание к себе, — все дело в том, что вы взяли ложный след. Кто-то уложил Эдди Комо. Мы понятия не имеем, кто это сделал. И у нас нет ни малейшего желания узнавать это. Откровенно говоря, мы чертовски ему признательны.

Глава 11

Джиллиан

Детектив Фитцпатрик и сержант Гриффин пробыли в ресторане еще минут пять. Они делали выпады — Джиллиан парировала. Они наносили удары — Джиллиан давала сдачи. Оба полицейских все больше ощущали усталость и разочарование. Джиллиан мало волновали их трудности. Она просто растолковывала Мег и Кэрол, как обстоят дела. Они не обязаны ничего говорить и никуда ехать. В данный момент они по-прежнему остаются жертвами Эдди Комо. И могут спокойно пользоваться преимуществами этого положения, которых никто не отменял.

Годом раньше, когда Джиллиан впервые посетила мысль создать «Клуб», у нее не было иллюзий по поводу того, что ждет ее впереди. Проснувшись в то утро, она с убийственной ясностью осознала, что Триш нет на свете, а она жива. Джиллиан лежала, вздрагивая от каждого шума в собственном доме, мучительно ощущая, как она физически слаба и не способна совладать с собой. И вдруг ее опять охватила ярость. Нет, скорее бешеная злость. Она не желала больше никакой болтовни и никаких показаний. Джиллиан была сыта по горло генеральным прокурором, околачивавшимся в ее больничной палате, полицией, допекавшей ее бесконечными вопросами о том, что она делала и говорила в ту ночь, когда ее младшая сестра была зверски изнасилована и убита. Джиллиан не желала вставать с постели, зная, что этот негодяй все еще разгуливает на свободе. Он убил Триш. Он изнасиловал еще двух женщин. А полиция не сделала ровно ничего, чтобы изловить его.

Тогда Джиллиан выбралась из постели и подняла телефонную трубку.

Скорее всего Мег и Кэрол присоединились к ней, подсознательно ища поддержки и утешения. Пожалуй, сейчас их союз и стал источником поддержки. Но тогда Джиллиан была еще не готова к мягкотелым нежностям. В первую очередь она хотела действовать — ради Триш, ради себя, ради них всех. Сколотив эту группу, Джиллиан выточила из нее разящий меч.

— Мы не «Клуб жертв», — объявила она им на учредительном заседании. — Мы «Клуб непобежденных», и хотя однажды мы утратили контроль над ситуацией, больше такого не случится. То, что произошло, произошло с нами. Это дело — наше дело. Этот насильник — наш насильник. И мы открываем на него охоту. Мы втроем поднимем на ноги и заставим работать в наших интересах прессу, генеральную прокуратуру, полицию — и найдем того, кто надругался над нами. И тогда мы покажем ему, что значит иметь дело с нами. Я обещаю вам это. От всего сердца обещаю вам: мы до него доберемся и он нам за все заплатит.

И вот по прошествии всего каких-нибудь трех недель они имели удовольствие стать свидетелями того, как полиция вышла на след и арестовала Эдди Комо. То, чего не удавалось достичь городской полиции на протяжении двух месяцев, «Клуб непобежденных» добился за вдвое меньший срок.

Детектив Фитцпатрик и сержант Гриффин убрались восвояси. К столику подошла официантка, глядя на дам с любопытством и сочувствием:

— Еще чаю?

Они покачали головами.

— Сидите сколько захочется, девочки. И не заботьтесь об оплате! После того, что выпало на вашу долю, сегодня все — за счет заведения.

Одарив их еще одной улыбкой, официантка поспешила к другим клиентам. Джиллиан посмотрела на Кэрол и Мег. Кажется, никто из них не знал, как вести себя и что делать дальше.

— Бесплатный завтрак, — пробормотала наконец Кэрол. — Видите, подвергнуться насилию — значит получить кое-какие преимущества.

— Мы заработали бесплатный завтрак не тем, что пострадали от насильника, — возразила Джиллиан. — Мы получили дисконт за убийство Эдди Комо. Давайте для проверки пробежимся на Федерал-Хилл. Вы не представляете, сколько бесплатных завтраков мы там получим.

Федерал-Хилл — итальянский квартал Провиденса, знаменитый своими ресторанчиками, кондитерскими и связями с мафией. Вполне вероятно, что там им удалось бы услышать провозглашенные в их честь тосты или получить угощение в виде изысканных пирожных со взбитым творогом и лучших сортов кофе от крупных шишек. Это была мысль.

Мег вертела в ладонях пустую кружку. Подняв голову, она посмотрела на Кэрол, затем — на Джиллиан. Потом несказанно удивила обеих, а возможно, и себя, первой заговорив о серьезных предметах.

— Может быть, тебе стоило сказать им, — обратилась она к Джиллиан, — ну, ты знаешь, о диске.

— Зачем? Эдди вступал с нами в контакт и прежде, а полиция не реагировала.

— Но это другой случай.

— Мне можно, конечно, переломать кости, — бросила Джиллиан, — но словами меня не запугать.

— Но он прислал видеозапись тебе, — вмешалась в разговор Кэрол, явно солидарная с Мег. Кэрол было невмоготу сознавать, что Эдди ухитрился получить доступ в их частные дома. Полгода назад, когда поступил первый телефонный звонок, она уже говорила детективу Фитцпатрику, что это все равно как позволить убийце снова явиться на место преступления. Эдди вменялось три сексуальных оскорбления первой степени, одно покушение на таковое и одно непредумышленное убийство. Как же могло случиться, что он все еще располагает свободой делать звонки и рассылать письма? Может, Эдди Комо и пребывал за решеткой, но большую часть времени все три женщины ощущали себя так, словно сами находятся в заключении.

— Он всем нам писал и звонил домой, — возразила Джиллиан. — Взглянем правде в глаза: он обожал эти игры. Ему нравилось занимать наши помыслы. На это же была направлена и последняя выходка.

— Но он угрожал убить тебя, — возразила Мег. — Детектив Фитцпатрик сказал, что принял бы меры, если бы Эдди начал угрожать. А эта видеозапись, — Мег изящно пожала хрупкими плечами, — явно была угрожающей.

Компьютерный компакт-диск был прислан на домашний адрес Джиллиан. Как обратный адрес был указан адрес ее офиса — на свой изощренный, дьявольский лад Эдди отличался отменной изобретательностью. Так что, не предвидя ничего худого, получательница вскрыла конверт из крафт-бумаги, вставила диск в компьютер, подумав, что он от Роджера или от Клер, а потом... Потом с экрана на нее уставилось лицо Эдди Комо. И пока Джиллиан растерянно металась, пытаясь сообразить, на какую клавишу лучше нажать, чтобы вырубить его, он уже заговорил.

— Ты, долбаная сука! — обратился к ней Эдди Комо. К ней, находящейся в своем собственном доме и у экрана своего компьютера, в двух метрах от больной матери, в пяти метрах от проживающей в доме сиделки, в двух шагах от улыбающейся с фотографии Триш, счастливой и еще полной жизни.

— Ты, долбаная сука! Ты сломала мне жизнь. Ты исковеркала жизнь моему ребенку, моей матери, моей девушке. За что? Потому что я пуэрториканец? Или только потому, что я мужчина? Но теперь это уже не имеет значения. Я доберусь до тебя, даже если мне понадобится на это вся жизнь. Я достану тебя даже из могилы.

И тут Джиллиан наконец выдернула диск. Стремительным движением она сунула его в конверт и так же стремительно запечатала, словно то был ядовитый паук, способный сбежать. Потом Джиллиан очень долго сидела, тяжело дыша, вся дрожа как лист и, если честно, едва сдерживая рыдания.

Джиллиан ненавидела слезы, ненавидела плакать. От плача никогда еще не бывало толку. Слезами мир не исправить. И уж во всяком случае, не отпугнуть таких, как Эдди Комо.

— Если сообщать детективу Фитцпатрику, то следовало сделать это еще вечером в пятницу, — сказала она своим подругам, ожидающим ответа. — Я не сделала. Так что... сами видите.

— Тебе надо было рассказать ему, — сказала Кэрол с неодобрением. Кэрол вообще хорошо удавалось выражать неодобрение. — Вероятно, он смог бы что-то сделать.

Брови Джиллиан негодующе взлетели вверх.

— Когда я вскрыла конверт, был уже девятый час. Детектив Фитцпатрик наверняка уже ушел домой. К тому же... к тому же в тот момент все это казалось глупостью, ребячеством. Просто тактической уловкой, выдуманной в последний момент. Последними потугами Эдди, перепуганного предстоящим судом, который должен был начаться в понедельник. К тому же он, вероятно, послал эту штуку, надеясь, что явится полиция, или тюремная охрана, или еще кто-то и устроят ему разнос. Тогда он почувствовал бы удовлетворение, расслабился и обрадовался, что хорошо повеселился за мой счет. А вот если я ничего не скажу... Тогда он проведет весь уик-энд в напряжении, ломая голову и мучаясь неведением. Мне это было по душе.

— Наказание молчанием, — негромко заметила Мег. — Да, это очень паршиво.

Джиллиан скромно пожала плечами:

— Но ведь все это больше не имеет значения, не так ли? Что бы ни проделывал тогда Эдди, чем бы ни угрожал... Это уже не имеет никакого значения. Он мертв.

Странное молчание воцарилось в маленькой компании. Впервые слова о том, что Эдди Комо мертв, начали по-настоящему проникать в сознание, обретать реальный смысл, обозначать совершенно новое состояние Вселенной. Они посмотрели друг на друга. Ни одна не знала, что сказать. Эдди Комо больше нет. Это не укладывалось в голове. В последний год он был для них центром мироздания, все вращалось вокруг него. Он воплощал в себе все то, что они ненавидели, презирали, чего боялись. Еженедельно они сходились лишь затем, чтобы поговорить о том, до какого безумия довел их Эдди, или о том, какую придал им решимость... О том, какое смятение поселил в их головах и душах, как разбил им жизнь, какими сделал их уязвимыми и бессильными перед лицом окружающей их новой реальности, какой моральный ущерб нанес, как разрушил все их надежды. Появлялась ли в голове одной из них хоть единая мысль, не связанная с Эдди Комо? Или какое-нибудь решение, которое не имело бы в нем своих истоков? Хороший день, дурной день, хороший эпизод, дурной эпизод — все было напрямик связано с ним, все отнесено на его счет, все объяснялось исходя из того, что в природе существует Эдди Комо. Мег была не в состоянии вспомнить свою жизнь. Кэрол была не в состоянии выключить телевизор. Джиллиан была не в состоянии дать себе послабление, и, так или иначе, все это имело отношение к Эдди Комо. Но вот сейчас его больше нет, а земля все так же вращается, и посетители ресторана все так же едят за своими столиками, и...

— Думаю, нам не стоит больше говорить на эту тему, — коротко бросила Джиллиан.

— Нам надо об этом поговорить, — тихо возразила Мег.

— Нам необходимо об этом поговорить, — горячо поддержала ее Кэрол. — Нам следует поговорить об этом! Я, например...

— Поймите, нам нельзя! — перебила ее Джиллиан, вкладывая в слова всю силу убеждения. — Мы подозреваемые. Если мы будем говорить об убийстве или о том, что он мертв, то впоследствии кто-нибудь — может, даже сам Нед Д'Амато! — истолкует это как преступный сговор.

— О, ради всего святого! — вскричала Кэрол. — Насильник из Колледж-Хилла мертв, а ты все еще верстаешь ограничительные правила и задаешь повестки дня. Передохни, Джиллиан! Мы провели последний год в ожидании судебного процесса, которого уже не будет. О Господи, я теперь просто не знаю, за что мне приняться.

— Нам нельзя...

— Давайте проголосуем, — не сдавалась Кэрол. Она была настроена очень экспрессивно. — Кто за то, чтобы сплясать на костях Эдди Комо, поднимите руки.

И сама вскинула руку. Секунду спустя рука Мег тоже взметнулась вверх. Она смущенно посмотрела на Джиллиан.

— Когда передали эту новость, я была настолько уверена, что это ошибка... — тихо сказала она. — Может ли человек, столь дурной, как Эдди Комо, в самом деле умереть? Неужто снайпер стрелял заколдованной пулей? Но потом пришли копы, и приходится верить, что это правда, и... я слегка не в своей тарелке. Он мертв, но мой ум отказывается в это верить, в моем сознании он по-прежнему жив. Все изменилось — и все осталось как прежде. Это... какой-то сюрреализм.

Джиллиан хмурилась. Она чувствовала жгучую боль из-за замечания Кэрол насчет повестки дня... Но затем...

Она испытала какое-то странное ощущение, всей кожей — как будто кожа натянулась, стала слишком тесной. Какой-то прохладный ветерок пробежал по щекам. Мег права. Все изменилось, но осталось тем же самым... В самом деле, разве была хоть одна ночь за последние двенадцать месяцев, когда бы Джиллиан ложилась спать, не желая смерти Эдди Комо, не молясь о смерти Эдди Комо каждой клеточкой своего существа?

Она победила. «Клуб» победил. И вдруг Джиллиан поняла, что это не так. Да, Эдди больше не было, но не было и ощущения победы.

— Пожалуй, нам стоит поговорить о наших ощущениях, — промолвила Джиллиан. — Но не вдаваясь в нюансы, связанные с убийством. Согласны?

Мег кивнула. Кэрол, хотя и менее охотно, сделала то же самое.

— Что ж, я, во всяком случае, ощущаю радость! — заявила Кэрол. Я просто лопаюсь от радости! Да, черт побери! Сегодня великий день в истории Америки. Этот ублюдок наконец-то получил по заслугам! А знаете, что нам сейчас нужно? Шампанского. Нам надо с честью отпраздновать это событие, тогда все предстанет в правильной перспективе. Где там эта официантка? Мы закажем себе чуток шампанского, а также — почему бы нет? — кусок вон того шоколадного торта.

Тотчас же волшебным образом материализовалась официантка. Кэрол заказала бутылку «Дом Периньон», а потом — чего уж там! — и весь шоколадный торт целиком.

— Не беспокойтесь, мы сами за это заплатим, — заявила она официантке. — Мы не собираемся злоупотреблять ничьей щедростью, просто хотим провозгласить хороший тост. У вас есть клубника, милочка? Положите по ягоде в каждый бокал. Да, это будет именно то, что надо. А потом — торт! Не забудьте про торт. Господи, на вид он роскошный!

Кэрол восторженно жестикулировала. Ее голубые глаза вновь лихорадочно заблестели, их выражение было и пылким, и каким-то пугающе неуверенным. Сидящие по разные стороны стола Мег и Джиллиан переглянулись.

— Ну вот! — излишне громко провозгласила Кэрол. — Шипучка на подходе. А тем временем давайте пометим галочкой те пункты, в которых наша жизнь улучшится. Итак, начнем с меня. Во-первых, нам больше не надо беспокоиться о даче показаний в суде. Никаких повторений омерзительных подробностей, никаких ужасных перекрестных допросов, никакой публичной демонстрации фотографий наших тел с места преступления. Опросы общественного мнения показывают, что наилучший судебный процесс — тот, которого удалось избежать. Спасибо тебе, дорогой Эдди! О, вот и шампанское!

Вернулась официантка с бутылкой «Дом Периньон» и бокалами с ягодами свежей клубники. С легким хлопком она открыла бутылку, наполнила три бокала и начала раскладывать по тарелкам торт.

Джиллиан приняла свой бокал, мысленно предвосхищая газетный заголовок: «Эдди Комо убит, три пострадавшие от него женщины поедают торт». Но в следующую секунду бесшабашное настроение Кэрол передалось и ей. А чего бы еще они ожидали от них? Что еще им прикажете делать? Ронять скорбные слезы в чашки с чаем? Заламывать руки? Может, происходящее неблагоразумно и неприемлемо с точки зрения общественной морали, но у них бывали моменты куда менее здравые, чем этот. И они на своей шкуре претерпели много такого, с чем общественной морали никак не следует мириться.

...Триш, связанная, раздетая догола, гнусно насилуемая... Ее горло разрывается от беззвучных криков, она мучительно задыхается, отчаянно просит воздуха... Триш, безнадежно борющаяся за свою жизнь... Триш, тщетно пытающаяся кричать... Триш, умирающая, когда последним видением ее угасающего сознания становится нависающее над ней тело какого-то страшного, гнусного мерзавца...

— О'кей. — Джиллиан подняла узкий бокал с шампанским. — Теперь моя очередь. Не будет больше ни телефонных звонков, ни писем в почтовом ящике, ни безобразных картинок на мониторе. Спасибо тебе, дорогой Эдди.

— За то, чтобы наша жизнь не замирала каждые десять лет из-за того, что мы боимся услышать объявление о его досрочном освобождении, — сказала Мег. — Теперь нечего тревожиться о том, что, если мы заново не нарисуем эпизоды нашего изнасилования перед какой-нибудь комиссией, он опять будет разгуливать на свободе. Спасибо тебе, дорогой Эдди.

— И не будет больше страха, что он сам как-нибудь вырвется на волю и нападет на кого-нибудь еще, — подхватила Кэрол.

— Не будет страха, что он вырвется и нападет на кого-нибудь из нас, — уточнила Джиллиан.

— Выпьем, потому что настал конец нашим страхам, — проговорила Мег.

Они выпили. Шампанское показалось им изумительно вкусным. На бледных лицах проступил румянец. А, плевать! Джиллиан разлила еще по одной, а Кэрол тем временем запустила вилку в свой торт.

— Хорошо, что копы отвалили, — сказала Мег, когда пошли уже по третьему кругу. За завтраком она почти ничего не ела, и шампанское ударило в голову.

— О, они еще вернутся, — отозвалась Кэрол. После первого бокала она больше не пила, а вместо этого налегла на десерт. Губы ее были вымазаны шоколадом. К щеке прилип кусочек глазури, руки тоже были перемазаны.

— А как вам этот новый коп? Интересный мужчина, — заметила Мег. — У него такие синие глаза! А грудь! Видели, какая у него грудная клетка? Вот человек, который знает, как служить и защищать.

— Ты говорила то же самое и о Фитце, а Фитц вовсе не интересный. У тебя просто слабость к полицейским. — Кэрол прикончила кусок торта и положила себе еще.

— Мне он почему-то показался знакомым, — задумчиво промолвила Джиллиан.

— В этом штате все кажутся знакомыми, — усмехнулась Кэрол.

— Только не мне! — весело выкрикнула Мег и протянула свой пустой бокал для очередной порции шампанского.

— Не лучше ли тебе притормозить? — заметила Джиллиан.

— Благоразумная, рассудительная, правильная Джиллиан. Всегда уравновешенная, властвующая над собой и над другими. А знаешь ли ты, чего жаждет эта компания? Мы хотим праздника. Даешь вечеринку! С мужским стриптизом!

— Не думаю, что уцелевшим жертвам насилия следует приглашать стриптизера.

— А почему бы и нет? Мужчина — это тоже сексуальный объект. Нас это немного развлечет. Ну же, Джиллиан, ты заставила нас прочесть все традиционные книжки и обсудить все традиционные методы. Почему бы хоть разок не сойти с проторенной тропы. Прошел уже целый год. Будем безумствовать!

И Мег взглянула на Кэрол в поисках поддержки. Да, вот в чем проблема, если группа сподвижников состоит из трех человек — Джиллиан поняла это еще в самом начале, — два члена сообщества могут всегда составить оппозицию третьему. Вначале этими двумя были Джиллиан и Кэрол, они определяли линию поведения и для Мег, но в последнее время...

Однако, не оправдав ожиданий Мег, Кэрол только пожала плечами. В данный момент ее явно больше интересовал лежащий перед ней образчик кондитерского искусства, чем любой образец мужской красоты. Разумеется, в последнее время от Кэрол в этом смысле вообще было мало толку. Не сказать, чтобы кто-то другой из их компании мог похвастаться богатой личной жизнью, но Кэрол особенно тошнило от всякой мысли о сексе.

— Я вполне серьезно говорю насчет сержанта Гриффина, — продолжала Джиллиан, стараясь ухватить ускользающее воспоминание. — Откуда-то я его знаю. Готова поклясться, что видела это лицо на телеэкране. Попробую отыскать его в справочнике.

— Без обручального кольца, — многозначительно подмигнула ей Мег.

— Бога ради, Мег. Он офицер уголовной полиции, а не участник телеигры «Счастливый случай».

— А почему бы и нет? Ты красивая, Джиллиан. Не наказывать же себя на веки вечные.

Это завело разговор в тупик. Даже Кэрол замерла со своей занесенной над тортом вилкой.

— Пожалуй, сейчас не время толковать об этом, — обронила Джиллиан.

— Я хочу сказать, что...

— А я не хочу это сейчас обсуждать. У нас сегодня знаменательный день. Давайте просто пить шампанское и оставим все как есть.

Кэрол снова принялась за шоколадный торт. Мег смотрела на подруг с рассеянным, мечтательным выражением. Она была явно пьяна. Конечно, и трезвой она обычно говорила больше, чем позволяли себе Джиллиан и Кэрол. Те были старше, опытнее и умели лучше оберегать свою частную жизнь от посторонних взглядов. Но только не Мег. Мег — никогда.

Сейчас она вдруг сказала:

— Я все равно злая. Эдди Комо умер, а я по-прежнему злюсь. Отчего это? Что со мной?

Джиллиан приподняла со стола свой пустой бокал и задумчиво повертела его в пальцах.

— Это слишком новое для тебя ощущение, — мягко заметила она. — Нужно время, чтобы с ним свыкнуться. Нам всем понадобится время, чтобы адаптироваться к тому, что Эдди действительно больше нет.

Мег покачала головой:

— Нет, я думаю, причина не в этом. Мне кажется, это не имеет значения. Нет, не так: я боюсь, что это не имеет значения. Да, Эдди Комо больше нет. Ну и что? Неужели твоя жизнь, Джиллиан, от этого улучшится, станет какой-то другой? Или возьмем меня. Разве от этого я вспомню свое прошлое? А Кэрол? Выключит ли она наконец свой телевизор? Ох, не думаю. Господи, ведь мы хотели этого больше всего на свете! — воскликнула она. Звенящий голос переполняли эмоции. — И ничего, ничегошеньки не изменилось!

— Мег... — Джиллиан попыталась через стол дотронуться до нее рукой. Но девушка отдернулась, задев и опрокинув почти пустую бутылку. Джиллиан подхватила шампанское. Кэрол подхватила салфетку. А Мег все не умолкала:

— Задумайтесь над этим. Мы его ненавидели. Все мы. И он давал направление нашей ненависти, он концентрировал ее на себе. Скажи, ради чего ты создала этот «Клуб», Джиллиан? Чтобы найти и арестовать Эдди Комо. А зачем мы продолжали держаться вместе? Чтобы бороться против Эдди Комо. Все на протяжении последнего года было посвящено ему. Так было легче. Когда мы просыпаемся в тяжелом состоянии — потерянными, испуганными, не понимая, как жить дальше, — мы знаем: это из-за Эдди Комо. Когда полиция вторгается в нашу частную жизнь, выпытывая все новые и новые подробности, или когда друзья и близкие смотрят на нас со странным выражением в глазах, точно на полоумных, мы знаем: это из-за Эдди Комо. Но... но вот сейчас... — Голос ее оборвался. Джиллиан и Кэрол молчали. Им было нечего сказать.

— Я так зла, — прошептала Мег. — Я так и не знаю, кто я. Я до сих пор сдаю анализы на СПИД, и порой ночью... бывает, что я просто лежу и думаю, пытаюсь вникнуть, задаю себе вопросы... Я говорю себе: этот человек знает о моем теле больше, чем я сама. Он что-то делал со мной, трогал, проникал в разные места... Эдди будто украл меня у меня самой. И пускай даже он мертв, это все равно бесит меня, сводит с ума!..

— Сомневаюсь, что засну сегодня ночью, — вдруг ни с того ни с сего сказала Кэрол. — Мег права. Дело даже не в нем. Я имею в виду... да, конечно, я все время боюсь Эдди. Но я также боюсь... вообще всего. Боюсь темноты, тишины, своего дома, боюсь окна в своей спальне. Боюсь своего мужа, если угодно. Мы никогда не говорим об этом, но он знает, что иногда я просыпаюсь среди ночи, смотрю на него, но вижу одного только Эдди. Я пристрастилась ночевать на софе. Спальни больше не кажутся мне безопасными. Гораздо уютнее спать на софе. Даже сейчас, даже сейчас... Да, да, лучше спать на софе.

Обе они посмотрели на Джиллиан. Настала ее очередь. Именно так всегда взаимодействовала их группа. Высказывалась одна, потом другая — все по очереди.

— Во всяком случае, сейчас у нас появилось какое-то ощущение завершенности, — подвела утешительный итог Джиллиан.

— Да, да, завершенности, — закивала Кэрол. — Это хорошо.

Мег, однако, покачала головой:

— Ты опять уходишь от ответа.

— Не ухожу, — возразила Джиллиан. — Просто у меня еще нет ответа.

Но Кэрол и Мег молча и выжидающе смотрели на нее. В последнее время они сделались упрямыми и несговорчивыми.

— Моя потеря иного рода, — заговорила наконец Джиллиан. — У меня погибла сестра. Независимо от того, какая участь постигла Эдди... ничто и никогда не вернет мне Триш. Я всегда отдавала себе отчет в этом.

— Тебе легче. — В голосе Кэрол прозвучала горечь. — Ты сумела с ним справиться. Ты победила.

— Я не победила.

— Победила.

— Мне повезло, ты это хочешь сказать? Думаешь, я не знаю? Да, мне повезло!

— Ну, я не так разборчива. Я бы не возражала и против везения.

— А я предпочла бы! — Голос Джиллиан вдруг сорвался в ожесточенный, визгливый крик, и этот крик снова привлек внимание посетителей. Она резко оборвала себя, подавила этот всплеск и усилием воли овладела собой. От напряжения губы ее сжались, но дыхание оставалось прерывистым, лицо покраснело, нервы были болезненно оголены. Джиллиан выпрямилась, приподняла свой бокал, поставила на место, опять приподняла.

— Это получилось здорово, — одобрительно кивнула ей Мег. — Честно. По-моему, ты делаешь большие успехи.

Джиллиан подавила настойчивое желание задушить девчонку. Впрочем, Мег, конечно, сказала это из лучших побуждений. Нужно ценить ее искренность. Только вот Джиллиан не потерявшая память девушка двадцати одного года. Ей тридцать шесть лет, у нее масса серьезных обязательств, и она все помнит. Абсолютно все. Проклятие...

Джиллиан опять взяла бокал, поставила, снова взяла и некоторое время боролась с искушением разбить его об пол. Всего год прошел... и, Боже милостивый, вы только посмотрите на них!..

Наконец Кэрол нарушила молчание:

— Все равно ведь стало лучше, правда? При живом Эдди жизнь была невыносима. Должна же она как-то улучшиться с его смертью.

— Ощущение завершенности, — отрезала Джиллиан.

— Завершенности, — повторила Мег.

— Завершенности, — эхом отозвалась Кэрол.

— Жизнь должна улучшиться, — упрямо, точно убеждая кого-то, произнесла Джиллиан.

И Мег, словно подводя черту, промолвила с улыбкой:

— Попробуем думать так. Вреда-то не будет.

Глава 12

Таня

— Что ж, определенно они сыграли свой спектакль очень слаженно.

— Джиллиан, Кэрол и Мег? — Фитц уже снова лавировал на своем потрепанном «форде-таурусе» сквозь лабиринт узких улиц. Он бросил на Гриффина взгляд из-за баранки: — Не позволяйте ввести себя в заблуждение. Этот год выдался для них тяжелым. На моей памяти все они ломались раз или два.

— Даже Джиллиан Хейз?

— Ну... — Фитц задумался над этим вопросом. — Джиллиан, может, и нет.

— Сестра была значительно моложе ее. Лет на пятнадцать-шестнадцать? Похоже, отношения между ними были не сестринские, а скорее такие, как у матери и дочери.

— Очень возможно. Их мать Оливия в плохом состоянии. Перенесла инсульт несколько лет назад и с тех пор прикована к инвалидному креслу. Джиллиан наняла для нее прислугу, которая живет в доме.

— Стало быть, глава семьи Джиллиан?

Фитц пожал плечами:

— Ей ведь тридцать шесть лет как-никак. Не такая уж это для нее непосильная ноша.

— Нет. Я просто размышляю... Очень тяжело потерять сестру. Но по вине Эдди Джиллиан потеряла в одном лице и сестру, и суррогатную дочь. Это, наверное, еще тяжелее. — Гриффин подумал о Синди. — Есть от чего сойти с ума, — угрюмо добавил он. — Я не шучу: тут есть от чего обозлиться.

Фитц посмотрел на него со странным выражением.

— Я как-то не подумал об этом.

— Одета она элегантно, со вкусом, — более спокойно заметил Гриффин. — Чем она занимается?

— У нее своя небольшая маркетинговая фирма. Дела идут вполне успешно, но у Джиллиан есть и другие финансовые ресурсы. Вы разбираетесь в блюзовой музыке? Ее мать, Оливия Хейз, была весьма известной певицей в свое время. Она положила в банк сотни тысяч, а Джиллиан обратила их в миллионы.

Глаза Гриффина расширились.

— На эти деньги безусловно можно нанять убийцу, и не одного.

— Можно.

— И она достаточно хладнокровна. — Гриффин словно подстрекал собеседника, зная, что тому неприятна эта тема.

Фитц вцепился в руль, внешне сохраняя спокойствие.

— У Джиллиан также самый весомый мотив, и, видимо, она имела возможность выработать наилучшую линию защиты.

— Она не пользуется посторонней помощью, — бросил Фитц. — Вам ясно? Я целый год наблюдал эту женщину. Черт, она даже нам не доверяла поймать убийцу сестры без своей санкции. Спросите Д'Амато, сколько раз на дню Джиллиан звонила ему. Спросите моего лейтенанта, сколько раз она наведывалась в управление полиции, якобы проезжая мимо. Зачем, вы думаете, Джиллиан создала «Клуб непобежденных»? Зачем, по-вашему, провела столько времени перед прессой? Если Джиллиан чего-то хочет, она этого добивается.

— Что ж, Фитц, судя по вашим словам, Джиллиан вам почти симпатична.

— Не злите меня, Гриффин! — рассердился Фитц, вцепившись в баранку. — Хотите, чтобы я вас убил?

Гриффин усмехнулся. Даже если Фитц и вздумает нанести ему удар, то, пожалуй, лишь сломает себе руку.

— Итак, вы не поставили бы на Джиллиан Хейз?

— Если бы Джиллиан действительно хотела убить Эдди Комо, она сама спустила бы курок.

— Даже при том, что не искусна в обращении с огнестрельным оружием?

— Она наняла бы тренера и выучилась. Впервые явившись ко мне в офис, Джиллиан притащила с собой учебник по криминалистике, а также книгу Роберта Ресслера, посвященную преступлениям на почве секса. Когда мы узнали, что результаты анализа ДНК указывают на Эдди Комо, она потребовала у сержанта нашего следственного отдела список рекомендуемой литературы по методам анализа ДНК. Эта женщина действует на нервы, но она далеко не дура.

— Кто же кажется вам вероятным кандидатом на роль стрелявшего?

Фитц поджал губы. Ему явно не хотелось продолжать этот разговор, и Гриффин понимал его. После года, проведенного бок о бок с пострадавшими, подозревать кого-либо из этих женщин было для него все равно что подозревать коллегу-полицейского.

— Дядюшка Винни, — нехотя проговорил Фитц.

— Мафиозный дядюшка, охваченный праведным гневом... Вот эта самая амнезия... Что-то в этой истории ускользает от моего понимания.

— Вы считаете, что девушка не может потерять память?

— На всю жизнь?

— Изнасилование — серьезная психическая травма.

— Да, но это случилось примерно год назад, а предполагается, что потеря памяти, вызванная душевной травмой, должна постепенно пройти.

— А кто возьмется определить этот срок? Я знаю ветеранов вьетнамской войны, которые до сих пор страдают от синдрома посттравматического стресса, хотя со времени окончания войны прошло уже тридцать лет. Каждому нужен свой срок — вот и все, что я вам скажу. — Фитц снова начал метать в него косые взгляды. Гриффин не был идиотом и прекрасно это чувствовал.

— Мне кажется, — заметил он с добродушной непринужденностью, — что всякий управится за полтора года.

Фитц завращал глазами, но, видимо, решил не муссировать этот вопрос.

— Дэн Розен, — ни с того ни с сего брякнул он.

— Муж Кэрол?

— Да. Я разговаривал с этим парнем с полдюжины раз и не могу взять в толк... Есть в нем что-то такое... Слишком уж долго он думает, прежде чем ответить. Когда он тщательно выбирает каждое слово, взвешивает каждый звук, так и видишь, как вертятся у него в голове колесики. Нет, конечно, я понимаю, что парень — юрист, но ведь его жену изнасиловали в собственной спальне. И так уже достаточно скверно, что он вовремя не явился защитить ее. Так хоть сейчас мог бы перестать жевать слова.

— У них есть деньги?

— Не-ет, у них дом, который выжимает все досуха. Во всяком случае, именно так это выглядело год назад, когда мы поднимали их финансовые дела. Тогда его частная адвокатская практика еще только начиналась, а дом был свежеотремонтирован. Другими словами, при крупных активах у них не было лишних десяти центов наличными. Может, сейчас его бизнес уже и встал на ноги, а может, и нет.

— Но капиталы всегда можно обратить в наличные, — заметил Гриффин.

— Это правда.

— Что скажете о семье Джиллиан Хейз?

— Какой там семье? — Фитц пожал плечами. — У нее мать-инвалид да проживающая в доме сиделка. Вот и вся семья. Больше никого.

— И все? Отца нет?

— Нет. У меня сложилось впечатление, что ее мать лишь брала мужчин в аренду, но никогда не приобретала.

— Значит, они с Триш были сводными сестрами?

— Угу.

— А как насчет мужчин в жизни Джиллиан? Были у нее с кем-то серьезные отношения в тот период, когда произошло это несчастье?

— Таких она не упоминала.

— А сейчас?

Фитц снова раздраженно покосился на него:

— По-моему, Гриффин, это уже нездоровый интерес, вмешательство в личную жизнь, вам не кажется?

— Просто спросил. — Гриффин побарабанил пальцами по приборной доске. — Слушайте, Фитц, а куда мы едем?

— Коль скоро у меня появился дублер, то мы едем проведать мамашу Эдди.

Десять минут спустя Фитц и Гриффин подъезжали к дому, где некогда проживал Комо. На сей раз им не удалось опередить прессу. Два громадных мини-вэна уже перекрыли крохотную улицу захудалого жилого района. Стая микрофонов заполонила маленький, с почтовую марку, дворик. Фитц и Гриффин пока не заметили снаружи никого из семьи Комо, но это ничего не означало. Либо они только что сделали заявления для прессы, либо собирались выступить. И в том, и в другом случае это не сулило Гриффину и Фитцу ничего хорошего.

— Мать Эдди меня терпеть не может, — сообщил Фитц, паркуя свой «таурус» на тротуаре. — Отец умер, когда Эдди был еще ребенком, а не то, вероятно, тоже ненавидел бы меня. А так, сейчас эти чувства питают ко мне только его мамаша, его подружка и его младенец. О! А его подружка, Таня, та вообще кусается.

Гриффин, собиравшийся открыть дверцу и вылезти из машины, замер и уставился на Фитца.

— Как кусается?

— Да. А иногда еще и царапается. У нее такие ногти... Дюйма три в длину. Она любит разукрашивать их маленькими пальмами и фламинго. Потом затачивает на манер пик, так что, когда бросается выцарапать тебе глаза, успеваешь подумать о диких туземцах с экзотических островов.

— А в доме есть черный ход?

— Да, из кухни.

— Отлично, потому что нам ни в коем случае нельзя устраивать эту трогательную встречу перед телекамерами.

Фитц посмотрел на стоящие поодаль, вдоль улицы, фургончики СМИ.

— Хорошая мысль. Неудивительно, что вам, парням из полиции штата, платят кучу денег.

Гриффин открыл дверцу машины.

— У нас еще и машины получше.

Не успели они с Фитцем пройти и нескольких шагов по тихой улице, как дверцы фургончиков отъехали в сторону и двое репортеров, вооруженные камерами, выскочили наружу. Гриффин и Фитц, каждый, с дюжину раз произнесли «без комментариев», пока наконец не укрылись с тыльной стороны крошечного белого домика. Там они остановились на некоторое время, чтобы перевести дух, обменялись понимающими гримасами и постучали в заднюю дверь. Через секунду выцветшая желтая занавеска, закрывающая верхнюю, застекленную, половину двери, отдернулась, и за стеклом показалась маленькая латиноамериканка, которая уставилась на них угрюмыми и пронизывающими черными глазами.

— Миссис Комо, — с нервной улыбкой окликнул ее Фитц, чуть взмахнув рукой. — Простите, мэм, но, боюсь, нам надо с вами поговорить.

Миссис Комо не сделала ни единого движения, чтобы открыть дверь.

— Я знаю, что случилось, — проговорила она из-за стекла. — Таня... она была там. У здания суда. Она рассказала мне.

— Мы сочувствуем вашей утрате, — промолвил Фитц.

Миссис Комо лишь презрительно хмыкнула.

— Мы расследуем обстоятельства гибели Эдди, — храбро продолжал Фитц. — Я знаю, у нас с вами были в прошлом разногласия, но... я здесь в интересах вашего сына, миссис Комо. Не могли бы вы уделить нам минутку...

— Моего Эдди больше нет. Уходите, господин детектив. Вы уже и так причинили много боли нашей семье, и больше мне не о чем с вами говорить.

В это время из-за угла дома появилась поразительно красивая девушка. Едва Гриффин подумал: «Батюшки! Вылитая Мег Песатуро!» — как молодая женщина, точно кошка, бросилась на Фитца, выставив неоново-розовые ногти и оскалив белоснежно сверкающие зубы.

— Ихо де пута! — закричала Таня. — Сукин сын!

— А-а-а-а-а! — Фитц выбросил вперед руку, чтобы заслонить лицо. В этот момент Гриффин, по-змеиному извернувшись, обхватил девушку рукой за талию и стремительным движением поднял в воздух. Она брыкалась и колотила его по руке маленькими кулачками.

— Сколько в вас весу — фунтов девяносто пять? — светским тоном спросил Гриффин.

— Сукин сын! Жалкая свинья! Дерьмовый...

— У меня против вас добрая сотня с лишним, — продолжал Гриффин. — Это означает, что я свободно могу держать вас вот так хоть целый день. Поэтому если хотите побыстрее вернуться на землю, вам лучше немного перевести дух. Сделать несколько глубоких вдохов, расслабиться. Остудить язычок. Мы пришли просто побеседовать.

Таня вновь начала наносить удары. Потом вдруг лягнулась. Поскольку Гриффин и глазом не моргнул, она ослабила борьбу, но продолжала своими пронзительными черными глазами злобно жечь Фитца, который съежился у стены дома, зажимая рукой пораненную щеку. Миссис Комо стояла тут же, за дверным стеклом, с бесстрастным видом наблюдая за происходящим.

— Согласны быть паинькой? — спросил Гриффин, когда прошла уже целая минута, в течение которой Таня больше не пыталась никого убить.

Она нехотя кивнула.

Он отпустил ее.

В тот же миг Таня опять стрелой ринулась к Фитцу, но тот изловчился поймать, заломить ей руку за спину и, наконец, накинуть наручники.

— Готово! — провозгласил Фитц, тяжело дыша. — Будешь в браслетах до моего ухода. Скажи спасибо, что я не вменяю тебе нападение на офицера полиции.

— Это не преступление — убить свинью! — выкрикнула ему в лицо Таня.

— Бог ты мой, девочка, отца твоего ребенка только что убили. Не хватит ли насилия на сегодняшний день?

Душещипательные слова сыграли свою роль. Плечи Тани поникли. Подбородок опустился. На какой-то момент Гриффину почудилось, что маленькая яростная защитница Эдди, эта дикая кошка, вот-вот заплачет. Но, однако, она устояла. Взяв себя в руки, Таня кивнула миссис Комо, чтобы та открыла дверь.

Внутри домика все было почти так, как представлял себе Гриффин. Тесная кухня со вздыбленным линолеумом, наставленные повсюду плошки с детской едой. Примыкающая жилая комната с вытертым ковром на полу и просевшим старым диваном. Самым новым и дорогостоящим предметом в комнате был серо-голубой детский манеж, помещенный возле окна. Таня тут же устремилась к нему, но обернулась и сверкнула глазами на Фитца, сообразив, что не может взять своего сына на руки. Она выразительно погремела за спиной наручниками.

— В следующий раз думай, прежде чем царапаться, — откликнулся из кухни Фитц.

Для Гриффина дети были слабым местом (он в самом деле любил их запах), и он подошел к манежу. Сын Тани — а также, видимо, и Эдди — безмятежно дрых на животе, выставив кверху обтянутую «памперсом» попку и сладко пуская пузыри.

— Как зовут? — осведомился он у матери.

— Эдди-младший, — нехотя ответила она.

— Сколько ему?

— Девять месяцев.

— Красавец. А меня, кстати, зовут сержант Гриффин. Полиция штата по городу Провиденсу, — сверкнул улыбкой офицер.

— Вы арестовали тех сук за убийство моего Эдди?

Гриффин понял, что под суками она подразумевает Мег Песатуро, Кэрол Розен и Джиллиан Хейз.

— Нет.

— Тогда пошел ты! — Таня повернулась и направилась из комнаты в прихожую. Вот и будь после этого хорошим копом. Гриффин вернулся в кухню, где миссис Комо гремела кастрюлями, кажется, собираясь что-то готовить. Здесь же, за обшарпанным столом, жуя нижнюю губу, сидел Фитц. Он явно не знал, как вести себя дальше.

— Эй ты, из полиции штата! — опять раздался голос Тани с другого конца дома. — Иди сюда. Я хочу кое-что тебе показать.

— Остерегайтесь ее когтей, — тихо предостерег его Фитц. — И зубов.

Гриффин осторожно двинулся по узкому коридору. Но похоже, Таня пока больше не помышляла сеять смерть и разрушение. Она неловко указывала своими скованными руками на коричневый, с золотом, фотоальбом, заткнутый между книг на провисшей книжной полке.

— Достань это. Я хочу тебе кое-что показать.

Гриффин сначала внимательно осмотрел полку. Не обнаружив признаков западни, осторожно вытащил альбом. Увидев, что Таня все еще не собирается его укусить, сержант проследовал за ней в кухню, где она проинструктировала его, куда положить альбом, в каком месте открыть и на какие снимки смотреть. Гриффин уже начинал спрашивать себя, не отправился ли Эдди в тюрьму только затем, чтобы сбежать из дому.

— Гляди! — велела Таня, когда Гриффин наконец нашел нужную страницу. — Видишь? Это мы с Эдди. Посмотри на это лицо. Разве это лицо насильника?

— Никто из них не рождается с особой печатью на лбу, — мягко и спокойно ответил Гриффин, хотя и понял, что Таня имеет в виду. Эдди и впрямь был симпатичным парнем. Невысокого роста, но подтянутый, опрятно одетый — отглаженные брюки цвета хаки, темно-синяя рубашка. Приятные четкие черты лица, аккуратно причесанные черные волосы. Встретив такого на улице, подумаешь о нем только хорошее.

— А теперь взгляни на меня. — Таня указала подбородком на фотографию, где она позировала в облегающем черном платье, роскошно обвиваясь вокруг Эдди. — Я горячая, страстная. Простая и безыскусная. Парни вились за мной с двенадцати лет. И я знаю, как осчастливить мужчину. Когда у парня есть такая девушка, будьте уверены: кормиться он придет домой.

— Много ты могла там настряпать, на седьмом месяце, — подал голос Фитц.

Таня одарила его взглядом, полным чистейшего яда.

— Я доставляла Эдди наслаждение, будьте спокойны! Я доводила его до чертовского экстаза только так, мать вашу! — Она бросила взгляд в сторону плиты. — Извините, миссис Комо.

Женщина промолчала. Выражение ее лица не изменилось за все то время, что они тут находились. Ни скорби, ни ярости, ни протеста, ни страха. Сейчас она размешивала что-то в огромном металлическом котле. Судя по запаху, Гриффину показалось, что это отбеливатель. Потом он понял: она собирается кипятить ползунки. Сержант окинул взглядом кухню — тесное маленькое пространство, заполненное детской едой, детскими тряпками, детскими игрушками. И понял все остальное. Для миссис Комо Эдди отсутствовал уже почти год. Теперь вся ее жизнь вертелась вокруг внука.

Двое мужчин Комо уже ушли в никуда, одному еще предстоит уйти. Размышляла ли она над этими вопросами? Терзалась ли этими мыслями по ночам? Плакала ли по этому поводу, когда никто не видел ее? Или же то был просто факт бытия, рядовое обстоятельство для женщины вроде нее? Для женщины, волею судеб поставленной в такие условия, живущей такой жизнью? Похоже, слишком часто служба сталкивала Гриффина с жизненными историями такого рода. Неожиданно его охватила грусть, и это расстроило Гриффина еще больше. На такой работе надо обнести душу толстой стеной. Если хочешь быть копом и сохранить спокойствие души, необходимо поделить эту самую душу на отдельные, не связанные одна с другой части.

Ему придется в самое ближайшее время пробежаться трусцой. Разыскать боксерскую грушу. Молотить по тяжелой коже, пока из тела не выйдет, не испарится все напряжение и не останется никаких эмоций. Тогда он опять сможет притворяться, что печальные старые женщины не выворачивают наизнанку его душу и не терзают совесть. И что по прошествии двух лет он не тоскует отчаянно по своей покойной жене.

— Вы говорите, что были с Эдди в те вечера, когда произошли нападения? — спросил Гриффин у Тани.

— Да, была. Но конечно, папаша шпик мне не поверил. — Она метнула на Фитца еще один взгляд. Тот в ответ льстиво улыбнулся. — У нас тогда была квартира, — продолжала Таня. — В приличном месте, в Уорвике. Эдди ведь зарабатывал хорошие деньги в Центре переливания крови. Это непростая работа, знаешь ли. Ему пришлось специально учиться, ходить на курсы. Эдди был умный. У него были большие планы. И он взаправду любил свою работу. Помогать людям и все такое. Мы жили дай Бог каждому.

— Никто не видел вас с ним вместе в те вечера.

— Дерьмо! Ты говоришь точь-в-точь как он. — Таня дернула подбородком в сторону Фитца. — Да вникни ты, у Эдди была трудная работа. По шесть, по восемь часов на ногах каждую смену. Он сильно уставал. Приходил и валился с ног. Ему хотелось расслабиться. Знаете, что Эдди любил больше всего? Он любил полежать около меня на диване, посмотреть видео, положа руку мне на живот — чтобы чувствовать, как толкается там его ребенок. Да, вот он, ваш Насильник из Колледж-Хилла! Любил торчать возле своей беременной подружки и болтать со своим ребенком. А теперь... теперь... Ах, да пошли вы все!

Таня отвернулась. Стоящая у плиты миссис Комо подхватила груду тряпок, бросила в котел и методично начала вращать их большой металлической ложкой — по кругу, по кругу, по кругу... Кухня наполнилась запахами хлорки, детской присыпки и мочи.

— Вы знаете, что он звонил этим женщинам? — тихо спросил Гриффин.

Таня стремительно развернулась к нему:

— Конечно, он звонил им! Черт, они сломали ему жизнь! Заставили полицию арестовать его. Довели народ до помешательства, каждый день долбили по телику, мол этот кошмарный, кошмарный насильник завтра убьет вашу дочь!

Ты знаешь, что из-за ваших женщин нас грозились убить? Даже миссис Комо получала угрозы, а чем она провинилась? Один вообще позвонил на радио и сказал, что, будь в этом мире справедливость, маленький пенис Эдди-младшего отвалился бы прежде, чем тот пойдет по стопам своего отца. Иисусе Христе! Говорить такое о маленьком ребенке! Да этому типу место в дурдоме! Я не могла взять Эдди-младшего с собой в суд, потому что побоялась, как бы люди чего с ним не сделали. Кого-нибудь это волнует? Кто-нибудь хоть пальцем шевельнул по этому поводу?

— То есть вы считаете, что Эдди невиновен?

— Я знаю, что он невиновен. Он просто бедный, глупый, невезучий латинос, который оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Уж так устроен мир. Если кто-то обидит белую девушку, будьте уверены: какому-нибудь желтому или черному парню непременно накрутят хвост.

— Полиция обнаружила на местах преступлений ДНК Эдди.

— Ба! Да полиция всю дорогу подбрасывает улики! Это всем известно.

— Полиция подделывает результаты анализа ДНК? — Гриффин бросил взгляд на Фитца, как бы спрашивая, возможно ли такое. Фитц пожал плечами.

— Полиция не проводит анализов, — сказал Фитц. — И на этот раз тоже были задействованы две не связанные между собой медсестры и один медицинский эксперт, которые передали результаты анализа трем независимым друг от друга курьерам, чтобы те, в свою очередь, доставили их в министерство здравоохранения. Слишком уж много людей должно состоять в сговоре. Но я всего лишь бедный, глупый, невезучий коп, который выслушивает обвинения в коррупции всякий день, как выполняет свою работу. Уж так устроен мир, сами знаете. — Он посмотрел на Таню, голос его сочился сарказмом.

— Зачем копам подделывать улики? — более сдержанно и рассудительно спросил Таню Гриффин.

— Потому что на них давят, зачем же еще? Да ладно вам, не валяйте дурака: три белые женщины изнасилованы в своих, домах. Да к тому же одна из них — в фешенебельном доме, в Ист-Сайде. Как могут копы оставить такое без внимания? Потом другая умирает, и весь штат встает на уши. Тут уж мусора обязаны кого-нибудь арестовать. Они вспоминают про донорскую кампанию в колледже — вот вам и готово дело. Виноват молодой латинос, который даже не имеет возможности нанять себе адвоката. Эдди записали в преступники еще прежде, чем успели задать ему хоть один вопрос. Полиция получила своего виновного, мэр получил нужные заголовки в газетах, ну а до нас, блин, кому какое дело? На нас они давно положили.

— Значит, Эдди принесли в жертву интересам штата?

— Чертовски верно!

— Потому что он принадлежал к нацменьшинству?

— Чертовски верно!

— Хорошо, если судебные органы уже заранее осудили его, кто, по-вашему, застрелил его сегодня утром?

Таня наконец перестала фыркать. Она глубоко втянула в себя воздух, задержала его, потом разом выдохнула.

— Все считают Эдди насильником. Каждый хотел бы уничтожить насильника, — помолчав, сказала она.

— Угрозы по радио?

— Да. И в газетах тоже. И в тюрьме... — Она с жаром добавила: — Скажите честно, вы вправду собираетесь что-то делать?

Гриффин подумал о скопище микрофонов перед домом и честно ответил:

— Что касается событий сегодняшнего утра, то на это дело брошены все сыщики из полиции штата.

Глаза Тани сузились. Она была отнюдь не дура.

— Это ведь только из-за того, что его убили у здания суда, верно? Если бы его прикончили в тюрьме, вы бы и не почесались сюда приехать. Но его застрелили на публике, при скопище копов и газетчиков. И это, ребята, плевок вам в рожу.

— Убийство есть убийство. Нам поручено расследовать это дело. В частности, мне.

Таня снова фыркнула — на нее эта речь не произвела впечатления. Уж она-то знала, как устроен мир.

— Вам известны какие-нибудь конкретные имена? — спросил Гриффин. — Людей, которые, по вашим словам, угрожали Эдди? Людей, которые, как вы сказали, желали ему смерти?

— Нет. Поднимите свои записи. Расспросите тюремных сторожей. Уж они-то знают. Если только озаботятся рассказать вам.

— Кого еще нам следует расспросить?

— Тех проклятых баб, конечно.

— Трех жертв?

— Да, жертв, мать их за ногу! Эти-то стервы и выбрали Эдди. Это они подстрекали арестовать его, то и дело капали полиции на мозги. Хотели, чтобы уж точно все было по-ихнему. А теперь Эдди уже не может себя защитить. И им незачем волноваться, что на суде всплывет что-нибудь неприятное.

— А могло всплыть что-то неприятное?

— Как знать? Тут заранее не скажешь.

— Таня, — задушевно начал Фитц и наклонился вперед, поставив локти на колени, но та лишь презрительно тряхнула массой своих темных волос.

— Теперь вы хотите понять, что там варилось, что готовилось, поэтому прикидываете, что могло случиться. Но я не собираюсь делать за тебя твою работу, папаша сыщик. А ну-ка, быстро! Мне пора кормить моего малыша. — Таня повернулась к ним спиной, пальцами указывая на свои наручники. — А не то сейчас вызову ACLU[24]!

Фитц нехотя освободил ее от браслетов. Гриффин заметил, однако, что детектив откинул голову подальше, опасаясь за свое лицо. Таня, дразнясь, нарочно оскалила на него зубы, а когда он, вздрогнув, отпрянул, улыбнулась с довольным видом.

— Мне наплевать, парни, что вы там себе думаете, — заявила Таня, выходя из кухни. — Я знаю, что была с Эдди в те ночи. Я знаю, что он не трогал этих женщин. А вы хотели бы услышать что-то другое? Вам, парни, не по себе, вас обвели вокруг пальца. Потому как тот хлыщ все еще на свободе. Но зато Эдди уже нет. Не на кого больше валить вину. И ему нет смысла больше прятаться. Сегодня, кажется, полнолуние? Самое время Насильнику из Колледж-Хилла снова выйти на охоту.

Фитц и Гриффин не начинали разговор, пока вновь не оказались на улице и не забрались в видавший виды автомобиль Фитца.

— Это только моя фантазия или Таня действительно очень похожа на Мег Песатуро? — нарушил молчание сержант.

— Погодите, вы еще не видели фотографию Триш Хейз. О да, Эдди определенно имел свой тип женщины.

— Из нее получился бы хороший свидетель защиты, — заметил Гриффин.

— И да и нет. Эти телефонные звонки жертвам... Это можно было сделать только одним способом — если бы кто-то с подачи Эдди, скажем его девушка, имел возможность осуществлять переадресовку звонков[25] на определенный список номеров в обход специально оговоренного на них запрета.

— Стало быть, хорошенькая злючка Таня всерьез относится к своим обязанностям постоянной подруги.

— В Управлении исправительных учреждений есть записи этих звонков, если вам угодно послушать.

— Что-нибудь стоящее?

— Только если вы падки на теории заговоров. Судя по этим разговорам, Эдди был убежден, что женщины задались целью извести его. Конечно, заключенные знают, что их звонки записывают на пленку, так что, возможно, это была просто дымовая завеса, игра на публику с целью повлиять на суд.

— И что же, именно на этом предполагалось строить защиту? На том, что три ненормальные женщины вознамерились извести маленького, бедного и ни в чем не повинного человека?

— Преступник в роли жертвы. Классический вариант.

— И к сожалению, среди присяжных почти всегда найдется кто-нибудь, кто клюнет на это.

— Черт бы побрал этих присяжных, — выругался себе под нос Фитц.

— Да. Куда девался старый, проверенный суд Линча? Вздернуть, окоротить, поставить на место. Сберегает уйму денег на апелляциях.

Фитц подозрительно уставился на Гриффина, пытаясь понять, дурачится ли тот. Гриффин отчасти дурачился, отчасти нет. Система суда присяжных была известным геморроем.

Фитц взглянул на часы:

— Сейчас три. Сдается мне, нам не успеть завершить это дело к началу пятичасовых «Новостей».

— Пожалуй.

— Вообще-то, поскольку никто, кажется, не собирается волшебным образом сознаваться, полагаю, нам придется изрядно попотеть.

— Возможно.

— А... могут возникнуть какие-то проблемы? — Взгляд Фитца обратился на грудь атлета, потом он заметил суровое выражение лица Гриффина. Тот понял, что имеет в виду его напарник.

— Не у меня, во всяком случае, — ответил он.

— Я просто хотел сказать...

— Я вернулся в строй. Если вернулся к работе — надо работать на всю катушку. Нельзя быть полицейским наполовину.

— Ничего подобного я и не думал. — Глаза Фитца оценивающе прищурились. — Послушайте, я люблю, чтобы все было честно и прямо, без обиняков. Если мы собираемся вместе работать над этим делом, то, полагаю, я имею право уяснить для себя кое-какие вещи.

— Например?

— Я слышал о том деле Добряка — о том, что оно сперва слишком затянулось, затем приобрело чересчур личный характер. Вы правда избили в доме этого парня двоих детективов? Одного чуть ли не отправили в больницу?

Гриффин с минуту помолчал.

— Так мне сказали, — ответил он наконец.

— Вы сами не помните?

— В моем сознании все несколько смазалось. Но, так или иначе, моей целью не были детективы Уотерс и О'Рейли. Они совершили благородный, достойный всяческого уважения поступок, встав на моем пути.

— Вы метили в Прайса?

— Что-то вроде.

— А если бы вы до него добрались?

— Сейчас нам все равно этого не узнать, не так ли?

— Вы сидите на препаратах? — спросил это Фитц.

— Я не принимаю никаких лекарств.

— Почему?

Гриффин усмехнулся:

— Не та степень безумия.

— Просто прикидываю, не опасно ли мне с вами работать.

Улыбка Гриффина стала шире.

— Попробуйте, детектив, но я не даю никаких гарантий.

— Эй, однако...

— Послушайте, — серьезно сказал Гриффин. Коль скоро им не светило управиться к пяти, то почему бы не расставить точки над i, избавиться от недомолвок? — Я не собираюсь бросаться на вас. Два года назад, когда умерла моя жена... я слишком многое пустил на самотек, утратил контроль над слишком многими вещами. В личном плане. В профессиональном... Человек не должен терять контроль над ситуацией, обязан отвечать за то, что происходит в его жизни. Все мы, так или иначе, получаем свой урок. В прошлом году пришел мой черед. Я этот урок усвоил. Теперь я отдаю себе отчет в том, что со мной происходит.

Фитц промолчал — возможно, у него было свое мнение по этому вопросу.

— Сожалею о смерти вашей жены, — наконец проговорил он.

— Я тоже.

— Я знаю многих людей, которые были на похоронах. Судя по всему, она была действительно редкой женщиной.

— Она была самой лучшей, — с чувством произнес Гриффин и тут же отвернулся, поскольку два года отнюдь не достаточный срок для забвения, и неуклюже завозился с дверной ручкой. Фитц завел мотор. Оба смущенно прокашлялись.

— Так что вы намерены делать дальше? — спросил Фитц, съезжая с тротуара. — Я насчет этого дела.

— Вернусь в управление и организую штаб расследования. Затем, вероятно, пробегусь.

— А я займусь обгорелым трупом. Если чуток повезет, получим достаточное количество кожи, чтобы снять отпечатки.

— Кстати, детектив, когда вернетесь к себе, добудьте мне копию досье Насильника из Колледж-Хилла.

Фитц в тот же миг резко придавил тормоз, и машина остановилась посреди улицы. Гриффин отчасти ожидал чего-то подобного.

— Эй, что там у вас на уме! — воскликнул Фитц. — Не позволяйте Тане сыграть на ваших чувствах. Она морочит вам голову, пытается задешево купить вас. Расследование по делу Насильника из Колледж-Хилла было проведено хорошо! Мы установили характерный почерк преступника, доказали возможность совершения насилия, определили ДНК. У нас ушло полгода, чтобы свести все это воедино, и говорю вам: мы сделали все на высшем уровне. Эдди Комо насиловал этих женщин. И не о чем тут больше говорить!

— А я ни в чем не сомневаюсь.

— Мне не надо, чтобы полиция штата перепроверяла мою работу! Это чушь собачья!

— Жизнь вообще паршивая штука. Человек предполагает, а Бог располагает.

Фитц устремил на него хмурый взгляд.

Гриффин смело и спокойно выдержал его.

— Мне необходимо посмотреть это досье. Сегодняшнее убийство связано с тем делом, значит, мне нужно изучить то дело.

— Я вам все пересказал.

— Вы рассказали мне о своих воззрениях.

— Я ведущий следователь по делу! Я выстроил концепцию этого треклятого дела, мои воззрения и есть самое главное!

— Тогда объясните мне следующее. Вы вышли на Эдди, как только заинтересовались донорскими кампаниями. А донорскими кампаниями вы заинтересовались из-за латексных жгутов.

— Да, совершенно верно.

— Так почему же Эдди, который не оставил на месте преступления ни волоска, ни волоконца кожи, ни единого отпечатка пальцев, оставляет после себя латексные жгуты? Почему он, с одной стороны, специально изучает, как заметать следы, а с другой — оставляет вам свою визитную карточку?

— Потому что все преступники глупы. Вот что мне нравится в них больше всего.

— Тут нет логики. Одно с другим не сообразуется.

— О святый Боже! Мы не подбрасывали улик. Не подставляли мы Эдди Комо! Не мы оставляли на месте преступления его ДНК!

— Да, — согласился Гриффин. — И, откровенно говоря, детектив, это-то и беспокоит меня.

Глава 13

Гриффин

Несмотря на свои слова, Гриффин не направился прямиком в полицейское управление. Вместо этого, повинуясь внезапному импульсу, он повернул обратно, в центральную часть Провиденса, к ресторанчику на Хоуп-стрит. Было половина третьего. Три женщины, несомненно, имели массу времени, чтобы допить свой чай и отправиться восвояси.

Тогда детектив стал думать, куда бы они могли отправиться? Бесспорно, они собаку съели по части общения со средствами массовой информации. Безусловно, они отдавали себе отчет в том, что уже часов с девяти утра новостные бригады СМИ осаждают их домовладения. Слетелись, как стаи птиц, заполонив лужайки перед домами, облепили ступени парадных дверей, молотят и дубасят в двери. Не говоря уже о громадном количестве белых мини-автобусов, запрудивших близлежащие улицы в поисках любого намека на сенсацию, которая обеспечила бы данной телерадиостанции преимущество в гонке под названием «Вечерние новости».

На месте любой из этих женщин, решил сержант, он бы попросту остался на месте. И уговорил своих товарок по клубу. Тогда, даже если какой-нибудь ретивый репортер и вычислит их местонахождение, они по крайней мере будут все вместе. Сохранят стройность боевых рядов. По словам Морин, именно таковы были обыкновения «Клуба».

И потому Гриффин вернулся на Хоуп-стрит. А затем, повинуясь еще одному интуитивному порыву, проверил номерные знаки автомобилей на маленькой стоянке перед рестораном. Уже через минуту он отыскал машину Джиллиан, золотистый «лексус».

— Проклятие! — пробормотал он и застыл на месте, чтобы справиться с нахлынувшей на него печалью. Всякий раз что-нибудь происходящее вызывало слишком болезненные ассоциации, резало по живому.

Жители штата Род-Айленд имели пунктик насчет номерных знаков. Трудно сказать, когда именно это началось. Может, еще первые поселенцы имели подобный пунктик в отношении тавро, которыми метили лошадей. Но Род-Айленд штат маленький, так что сперва номерные знаки его автомобилей начинались всего с одной буквы, с добавлением одно— или двузначного числа. Позже штат дорос уже до двух букв с двузначным номером. Теперь же были введены чисто цифровые номера, но регистрировать под этими номерами свои машины соглашались лишь культурные аутсайдеры, поселившиеся здесь уже значительно позже. Коренные жители Род-Айленда, желающие продемонстрировать свои давние и глубокие связи со штатом, обращались в отдел номерных знаков Управления автотранспорта, ходатайствуя о присвоении самого короткого номера. Поскольку особо престижные номера в основном доставались немногим коренным жителям с большими связями, ходатай просил номер в виде своих инициалов с приложением каких-нибудь двух цифр. Далее он владел этим номером уже до самой смерти. В буквальном смысле.

«ТХ-18»... Вероятно, Триш Хейз получила машину к своему восемнадцатилетию. Наверное, Джиллиан немало потрудилась, чтобы добыть для младшей сестры особый номер. Обрадовалась ли Триш такому подарку? Являлись ли особые номерные таблички наряду с новенькой машиной ее давней, заветной мечтой? Быть может, она радостно бросилась сестре на шею. Нежно поцеловала в щеку мать. Восемнадцатилетняя Триш Хейз, празднующая получение собственной машины. Восемнадцатилетняя Триш, готовящаяся вступить в совершенно новую, полную счастливых надежд университетскую жизнь.

Гриффин сомневался, что холодная, сдержанная Джиллиан Хейз когда-нибудь поведает об этом дне. На данный момент она, должно быть, уже продала машину и теперь разбирает одежду и вещи сестры, собираясь отказаться от дальнейшей аренды квартиры. Сержант представлял себе все эти хлопоты с предельной ясностью, потому что не так давно и сам занимался тем же. Тогда его поразил сопутствующий смерти бюрократизм, практически вторично разбивший ему сердце. Но выбирать не приходится. Разделайся с этим поскорее, всегда советуют люди. А там жизнь продолжится своим чередом, и ты, своим чередом, сможешь жить дальше.

«Водя машину с номерными знаками твоей погибшей сестры», — добавил от себя Гриффин. Это тоже продолжение жизни.

— Что вам здесь надо?

Гриффин стремительно обернулся.

В четырех футах от него стояла Джиллиан Хейз, в руке ее на манер импровизированного оружия были зажаты ключи от машины, а ореховые глаза уже начинали метать молнии. «Быстро ответь что-нибудь умное», — сказал себе полицейский.

— А?

— Какого черта вы тут делаете? — осведомилась она, чеканя каждое слово, будто заколачивала в гроб стальные гвозди. Гриффин спросил себя, уж не следует ли ему театрально прижать руки к груди.

— Вы поверите, если я скажу, что случайно оказался по соседству?

— Нет.

— Тогда не будем утруждать себя светской болтовней. — Гриффин прислонился к ее машине. О да, это явно взбесило ее.

— Отойдите от моей машины.

— Славные номерные таблички.

— Пошел вон!

— Я слышу это сегодня не в первый раз. Видимо, самое время подумать о новом лосьоне.

— Вы ведь считаете себя очень крутым, не так ли?

— Честно говоря, я терпеть не могу считать себя крутым, но для вас это просто термин для обозначения гнусного мужского эго. Красивый, интересный, великолепный, неотразимый, обворожительный, интеллектуальный, грозный даже — все это качества со знаком «плюс». А крутой... крутой означает плохой.

— Вы мне действительно не очень нравитесь, — призналась Джиллиан Хейз.

— Из-за лосьона?

— Я серьезно. И я не собираюсь отвечать ни на один ваш вопрос без своего адвоката.

— Итак, пользуясь Пятой поправкой, вы намерены хранить молчание по поводу моего лосьона? — пошутил он.

Джиллиан вздохнула, тоже скрестила руки на груди и строго посмотрела на него:

— У меня сегодня нелегкий день, сержант. У вас нет на примете какой-нибудь другой женщины, чтобы действовать ей на нервы?

— По правде сказать, нет.

— Сестры, жены, подруги?

— Сестры у меня никогда не было, и жены тоже больше нет.

— Позвольте высказать догадку: очевидно, она перестала считать вас крутым.

— Нет. Она умерла.

Тут Джиллиан наконец умолкла, поперхнувшись. Гриффин застиг ее врасплох. Лицо ее выразило замешательство, и, пожалуй, в глазах промелькнула грусть. Затем оно снова стало злым. Джиллиан Хейз не любила, когда ее застигали врасплох.

— Думаю, этот разговор неуместен, — коротко сказала она.

— Не я начал его.

— Нет, вы. Вы снова появились после того, как мы сегодня уже выставили вас вон.

— Да, но ответьте мне честно: могли бы вы спокойно засыпать по ночам, зная, что офицера полиции штата, работающего над вашим делом, с легкостью выставляют вон три женщины?

Джиллиан сердито нахмурилась, но еще больше смутилась, судя по нервному, неспокойному выражению ее лица. «Занятно, — подумал Гриффин, — когда она злится, ее глаза приобретают золотистый оттенок, а когда нервничает — становятся карими. Интересно, а когда грустит? Или, к примеру, строит козни против человека, убившего ее младшую сестру?»

— Вы тоскуете по ней, не правда ли? — спросил он уже мягче.

Ее натянутый голос сохранял холодную чопорность, но по крайней мере она ответила:

— Полагаю, это само собой разумеется.

— Я потерял жену два года назад. Рак. До сих пор не могу свыкнуться с этим.

— Рак — это страшно. — Джиллиан обхватила себя руками и отвернулась. Ей было действительно больно. Об этом свидетельствовала каждая линия ее тела, не важно, хотела она этого или нет.

— Я ненавидел ее болезнь, — продолжал Гриффин. — Потом стал ненавидеть докторов, неспособных ей помочь. Я ненавидел химиотерапию, которая унесла ее силы. Ненавидел больницы, пахнущие стерильной смертью. Ненавидел Бога, который дал мне любимую женщину, а потом отнял.

Джиллиан наконец посмотрела на него:

— И будь у вас мощная винтовка, вы бы тоже попытались убить болезнь. Не это ли вы хотите сказать?

Фитц прав. Она отнюдь не дура.

— Что-то вроде того, — небрежно бросил Гриффин.

Она покачала головой:

— Я сочувствую вам в вашей утрате. Мне жаль всех людей, теряющих тех, кого любят. Но не пытайтесь манипулировать моими чувствами, сержант. Не считайте, что поскольку вы сами изведали потерю, то можете проникнуть в мою душу.

— Ваше горе какое-то особенное?

— Горе любого человека особенное.

Теперь отвернулся Гриффин. Она была права, и ему стало стыдно.

— Вы уверены, что на вас и вашу сестру напал именно Эдди Комо? — спросил он.

— Уверена.

— И к вам никогда, ни на минуту, не закрадывалось сомнение?

— Никогда.

— Но почему? — Гриффин посмотрел ей в глаза. — Сомнения свойственны каждому.

— Голос, — твердо ответила Джиллиан.

— Голос?

— Когда этот человек набросился на меня, он говорил. Хотя я и не видела его глаз, но отлично слышала голос. И этот голос не имел явных расхождений с голосом Эдди Комо.

— Не имел явных расхождений? — Бровь Гриффина взлетела кверху. В следующий момент он ухватил суть. — Они проводили процедуру опознания Эдди по голосу?

Джиллиан бросила на него угрюмый взгляд.

— Конечно.

— Только с вами?

— Нет, и с Кэрол тоже, — еще неохотнее ответила она.

— И что же было не так, мисс Хейз?

— Я же сказала, что расхождений не было. Это означает полное соответствие.

— Чушь! Отсутствие явных расхождений — это еще не свидетельство положительной идентификации. Вы ведь не опознали его с абсолютной точностью, не так ли?

— Мы свели число подозреваемых к двум — к нему и еще к одному парню.

— Да, другими словами, идентификация не была абсолютной. — Гриффин задумчиво качнулся на каблуках. Это возбудило его любопытство.

Джиллиан, однако, ожесточенно замотала головой.

— Абсолютная идентификация — всего-навсего юридическая формулировка. Это, образно говоря, то, что в документах приписывают внизу мелким шрифтом. Что же касается нас с Кэрол, то мы, стоя в затемненной комнате, прослушали речь шестерых парней и выделили Эдди из этого букета. Взгляните на это под таким углом. Мы были убеждены, что ни один из четверых определенно не являлся Насильником из Колледж-Хилла. Но Эдди не вошел в их число.

— Что называется, юридически нулевой вариант, — задумчиво проговорил Гриффин. — Вы не можете использовать голосовую идентификацию как аргумент в суде, потому что фактически не установили личность, но защита также не позволит себе поднять этот вопрос, потому что тогда вы — как только что это и сделали — возразите, что методом исключения определенно вышли на Эдди. И тут мы снова возвращаемся к ДНК, которая перетягивает чашу весов.

Джиллиан с любопытством смотрела на него, причем выражение ее лица на сей раз было не столь закоснело-упрямым.

— Вы говорите об этом как о чем-то плохом. До сих пор я полагала, что улика в виде ДНК очень надежная вещь.

— Да, в общем и целом.

— В общем и целом?

— Вы когда-нибудь встречались с подружкой Эдди? — сменил тему Гриффин. — Когда-нибудь общались с Таней Клемент?

Джиллиан помедлила чуть дольше, чем требовалось.

— Я... не помню точно.

— Не помните?

Она вздохнула:

— Фитц излагал вам свою версию о том, что именно Таня переадресовывала телефонные звонки Эдди на наши домашние номера? — Гриффин кивнул в ответ. — Но я получала и другие звонки, — продолжала Джиллиан. — Кто-то связывался напрямую, кто-то прямо живьем находился на том конце провода. Не знаю почему, но думаю, что звонить могла Таня.

— Она очень убедительно говорит о невиновности Эдди.

— Она женщина с ребенком на руках. А защищая своего ребенка, женщина бывает очень убедительной.

— Вам она нравится?

— Я с ней незнакома.

— Между тем вы ей сочувствуете. — В этом Гриффин был абсолютно уверен, и его это удивило. Вновь обнаруживалось нечто неразгаданное в холодной, сдержанной, невозмутимой мисс Хейз — помимо того, что бросалось в глаза сразу.

— У нее маленький сын, сержант Гриффин. Что бы там ни сделал Эдди, это не ее вина и не вина малыша.

— Но она переадресовывала вам его звонки. Помогала ему играть на ваших нервах. И возможно, даже звонила сама.

Джиллиан сухо улыбнулась:

— Влюбленные женщины, сержант, делали вещи и похуже.

— Зовите меня просто Гриффин.

— Не обижайтесь, но мне проще придерживаться официальной формы.

Гриффин улыбнулся.

— Послушайте, Джиллиан, — легким, небрежным тоном проговорил он, — сделайте одолжение. Посмотрите мне в глаза и скажите, что не замешаны в убийстве Эдди Комо.

Ее опустившийся было подбородок вернулся в первоначальное положение. Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не стану говорить вам ничего подобного.

— Вы понимаете, что у нас теперь на руках второй труп, с парковки художественной школы. Количество трупов увеличивается. Мы не можем это игнорировать, Джиллиан. Расследование возложено на полицию штата, и мы бросаем на это дело весь личный состав по Провиденсу, все кадры сыщиков, какие имеем в наличии. Что бы мы ни узнали, на ком бы ни сфокусировались, мы возьмемся за этого человека очень и очень жестко.

Джиллиан презрительно фыркнула. Всего лишь из-за одного предостережения глаза ее опять стали золотистыми.

— Это должно устрашить меня, сержант? Ваши слова рассчитаны на то, чтобы запугать мой слабый, маленький женский ум? Только, знаете ли, поджилки у меня совсем не трясутся. Давайте расставим точки над i. Моя сестра была не первой жертвой Эдди, а третьей. Третьей жертвой, сержант! Причем стала ею спустя шесть недель после первого нападения. Вот как хорошо продвигалось «важное расследование», проводимое полицией Провиденса. И даже после того, когда моя сестра была убита, а я избита до полусмерти, городская полиция все еще не имела ровным счетом ничего, никаких зацепок. До тех пор, пока мы, три женщины — три штатские женщины, не сотрудницы полиции, — не вмешались в следствие. Так что, идите-ка вы подальше, сержант! Если бы вы, копы, были так хороши в своем деле, вы добились бы каких-нибудь результатов давным-давно, еще год назад, когда это могло спасти жизнь моей сестры!

Джиллиан внезапно замолчала, лицо ее раскраснелось, она дышала неровно и прерывисто. В следующий момент ярость, видимо, охватила ее, потому что она поспешно отвернулась, крепко обхватив себя руками за плечи. Они довольно долго стояли так. Гриффин смотрел на ее спину, на поникшие плечи, на изгиб склоненной шеи. Он чувствовал всю боль и всю ярость, которые кипели в Джиллиан так близко к поверхности, что едва не перехлестывали через край. Хладнокровная, выдержанная Джиллиан Хейз. Привыкшая в одиночку, самостоятельно управлять собственной фирмой, одновременно поднимая на ноги младшую сестру и заботясь о больной обездвиженной матери. Всегда спокойная, уравновешенная Джиллиан Хейз, которая, вероятно, никогда прежде не чувствовала себя беспомощной.

И тут в первый раз до Гриффина дошло. Это не Кэрол то слабое звено «Клуба», что может не выдержать. Таким звеном была Джиллиан, но умела скрывать это лучше других.

— Я вспомнила, кто вы, — промолвила она вдруг, оборачиваясь к нему.

Гриффин похолодел. Ему стоило большого труда остаться в той же позе — небрежно привалившимся к машине Джиллиан, со скрещенными на груди руками и засунутыми под мышки ладонями. Хорошо, что не было видно его судорожно скрючившихся пальцев.

— И кто же? — беззаботно спросил он.

— Вы вели дело того педофила из Крэнстона, Добряка. Тогда постоянно пропадали дети, на протяжении нескольких месяцев. А вы каждый вечер выступали в «Новостях», обещали их всех найти. Кажется, вам это удалось в конце концов. В подвале вашего соседа.

Гриффин усилием воли разжал, расслабил стиснутые руки. Теперь глубокий вздох, сосчитать до десяти.

— Ваша жена умирала... — тихо сказала Джиллиан. Голос ее изменился, он больше не был жестким и суровым, пожалуй, в нем даже слышалось участие. По какой-то странной, извращенной логике Гриффину от этого стало даже хуже. — Ваша жена болела, вот оно что. Я даже думаю, что она тогда уже умерла...

— Рак скрутил ее очень быстро.

— А дети все пропадали, и тогда поднялся ропот, поговаривали, что вы уделяете делу недостаточно внимания...

— Я не занимался ничем, кроме этого проклятого дела. Это все, что у меня оставалось.

— А затем, — глаза Джиллиан не отрывались от его глаз, — затем полиция наконец обнаружила всех этих пропавших детей. Они были зарыты в подвале дома по соседству с вашим. Добряк был вашим ближайшим соседом.

— Это заняло одиннадцать месяцев, но я взял его.

— Вы сами его вычислили?

— Да.

— Почему же вы не додумались до этого раньше? Потому что были поглощены смертью жены?

— Возможно. Однако, думаю, главным образом потому, что я считал его своим другом.

— О! — Джиллиан замолчала, растерянно моргая. — Я не слышала об этом.

— Это не имело отношения к делу.

— Вы сами арестовали его?

— Да. — Да, он сделал это сам, только сначала чуть не разорвал его на части. Там, внизу, в том же страшном подвале, наполненном едким запахом известки и еще более сильным запахом смерти. Там, внизу, рядом со всеми этими замученными и похороненными бедными, бедными детьми. Там, внизу, в этой темноте, из которой он до сих пор все карабкается, срывая ногти, и никак не может выбраться.

— Я кое-чему научился в тот день.

— Тому, что нельзя иметь друзей?

Гриффин улыбнулся:

— Может быть. Но это неверно. Я хочу кое-что рассказать вам, Джиллиан, о том, что официально известно примерно десятку людей. Для всех остальных это просто слухи.

Она помедлила в нерешительности, закусив нижнюю губу, потом потеребила рукой висевший на шее золотой медальон. Гриффин понимал ее сомнения. Выслушивать исповедь или признание вины — одно и то же. Если она согласится, они перестанут быть посторонними людьми. Быть может, у них возникнет нечто вроде духовной связи, появятся внутренние обязательства. А Гриффин сомневался, что именно сейчас, по самым разным причинам, Джиллиан Хейз хотела бы обрести такую связь с копом.

Победило ее любопытство.

— Что же это? — спросила она.

— Когда я понял, что это Дэвид Прайс, мой друг, мой сосед, это было скверно. Но когда я спустился в подвал и увидел, что он сделал с теми детьми, все стало гораздо хуже. В тот день у меня слегка поехала крыша. Я погнался за Дэвидом, и, если бы мне удалось догнать его, схватить, я бы убил его. Я бы оторвал ему голову своими собственными руками. Я бы измолотил его, превратил в кровавое месиво. И испытал бы от этого удовлетворение. Правда, мне это не удалось. Двое других детективов встали на моем пути. Они приняли удар на себя и поступили так потому, что были профессионалами. Они не хотели, чтобы это исчадие ада избежало ответственности на основании того, что полиция проявила жестокость. И еще они поступили так потому, что были моими друзьями и понимали мои чувства. Именно благодаря им он теперь в тюрьме до конца жизни. И именно благодаря им я сохранил свою работу. Один друг меня предал. Но двое других спасли. Что ни говори, все-таки это здорово — иметь друзей. Джиллиан промолчала. Сознательно или нет, но она чуть подалась вперед, и странное выражение появилось на ее лице. Душевная тоска, стремление, жажда чего-то? Случалось ли ей доверять кому-то с того дня, как погибла ее сестра? Даже членам своего «Клуба непобежденных»... до конца ли она доверяла им?

— Но не этот урок я усвоил в тот день.

— Не этот?

— Нет. Я действительно понял, что всегда и во всем бывает уверен только самонадеянный и заносчивый человек. Мир — сложная, многообразная штука, и только глупцы или подонки считают, что все в нем постигли.

Джиллиан внезапно отпрянула, потому что открылась боковая дверь ресторана и вышла Кэрол Розен.

— Джиллиан, так вот где... — Тут Кэрол заметила Гриффина и умолкла. Взгляд ее заметался от одной к другому, от Джиллиан к Гриффину, беседующим наедине на автомобильной стоянке. И было совершенно ясно, что увиденное ей не нравится.

— Да? — Лидер «Клуба» смятенно обернулась, как человек, застигнутый врасплох. Движения ее были неестественными и скованными.

— Э... Там Мег... Мы... Можно тебя на минутку?

— Не знаю. — Джиллиан все еще выглядела немного смущенной, но уже обрела свою обычную манеру и осанку. — Вы уже закончили с предъявлением мне обвинения в убийстве, сержант? — Она опять повернулась к Гриффину.

— На данный момент да.

— Ну тогда... — Джиллиан натянуто улыбнулась. — Вероятно, я могу идти.

Она пошла к Кэрол — подбородок вскинут, плечи прямые. Однако в последний момент, уже подходя к задней двери ресторана, снова обернулась.

— Вы не правы, сержант, — крикнула она.

— Насчет Эдди?

— Насчет мира. Кое в чем необходимо быть уверенным. А иначе можно сойти с ума.

Гриффин тоже улыбнулся.

— Я бы не стал так уж свято в это верить, — с оттенком легкомыслия сказал он, когда Джиллиан уже скрылась за дверью. — Я бы не поддался такому искушению.

Глава 14

Прайс

Гриффин добрался до дома лишь после половины пятого. При той скорости, с какой продвигались дела, рабочий день грозил затянуться до глубокой ночи. Отнюдь не идеальное начало работы для человека, который лишь полтора года назад временно выбыл по причине безумия. Однако что поделаешь? Как он сказал Фитцу, вернулся — так уж работай на всю катушку.

К тому же дело увлекало Гриффина все больше и больше. Озадачивало, ставило в тупик, гипнотизировало. Иначе говоря, на свой, специфический, извращенный лад, как детектив, специализирующийся на расследовании убийств, он получал колоссальное удовольствие.

Гриффин остановил машину в северном Кингстауне возле маленького ветхого домика, скорее даже лачуги на побережье, которую приобрел недавно, и вошел, чтобы собрать чемоданчик со стандартным комплектом сыщика. Своего рода вещевой мешок, содержимое которого включало две чистые рубашки, два галстука и большое количество нательного белья. Ах да, ко всему этому Гриффин еще добавил электробритву. Хуже, конечно, чем настоящая бритва, зато удобна и всегда под рукой.

Гриффин зашел в кухню выпить стакан воды. Равнодушно просмотрел почту. Счет, счет, рекламная листовка из продовольственного магазина. Ух ты, апельсины по девяносто девять центов за фунт! Боже, благослови Америку.

Он дошел до последней бумажки — обычного белого конверта, и в тот же миг сердце его невольно заколотилось. На конверте значилось: «Моему доброму соседу Гриффину». И стоял его новый адрес. «От его доброго приятеля Дэйва». Обратного адреса не было.

Дэвид Прайс всегда не выносил скуки.

Маленькая выходка психопата.

Дэвид и до этого не раз писал ему, в основном на его старый адрес в Крэнстоне, где Гриффин жил еще год после большой катастрофы. Наверное, ему следовало продать дом с молотка сразу же после того, как он взял отпуск по болезни, но кто бы согласился купить дом, расположенный рядом с тем, где Добряк зверски замучил десять детей? Кто бы купил дом тупого, никудышного полицейского, который жил бок о бок с жестоким преступником и ни разу ничего не заподозрил?

С тем самым Дэвидом Прайсом, который имел обыкновение запросто заглядывать к своим соседям Роуну и Синди и даже косил им газон, когда те были слишком заняты. Невысокий, похожий на мальчишку и по-мальчишески открытый и веселый, он выглядел лет на семнадцать, хотя ему было уже тридцать восемь. Он с большим трудом мог поднять пудовый мешок с грунтом для пересадки, но как Бог разбирался в электропроводке. Легкий в общении, приветливый, дружелюбный, всегда готовый помочь — словом, отличный сосед. Дэвид Прайс помогал Гриффину прокладывать трубы для орошения участка, наладил освещение над кухонной раковиной, когда жужжание неисправной проводки сводило Синди с ума, и любил зайти по-свойски, угоститься жаренными на решетке гамбургерами и попить пива. У Дэвида Прайса не было своей семьи, и за те три года, что они прожили рядом, он каким-то образом стал частью их семьи.

Когда Синди впервые узнала, что у нее рак — это было через два дня после того, как Гриффину поручили вести дело Добряка, — она сама рассказала Дэвиду о своем заболевании. У Роуна сейчас важная работа, пояснила она. Ему предстоит большая нагрузка. Для нее такое утешение, что Дэвид живет прямо дверь в дверь.

Дэвид плакал в ту ночь. Все они плакали. В маленькой семейной гостиной, которая по вкусу Синди была выкрашена в кремово-желтый цвет и украшена картинами с изображением летящих птиц. А потом Дэвид держал Синди за руку и обещал сделать для нее все, что потребуется. Они справятся с этой напастью! Они победят!

Через полгода Синди не стало.

А спустя еще пять месяцев Гриффин беседовал с маленькой девочкой, которой удалось убежать от человека, пытавшегося подловить ее на игровой площадке перед школой. Незнакомец уже околачивался там, когда Саммер Мэри Николас в первый раз вышла туда погулять и качалась на качелях, но едва он предложил покачать ее, она занервничала.

Его штаны, как она выразилась, «слишком топорщились». Маленькая девочка заметила у мужчины эрекцию.

Она бросилась бежать прямиком в школу, где нашла сторожа, прибирающего спортзал. И у того хватило здравого смысла вызвать полицию. К тому времени как Гриффин прибыл на место, мужчина, конечно, уже покинул детскую площадку, но семилетняя Саммер Мэри оказалась ребенком выдающихся способностей. Она без колебаний объявила, что человек выглядел точь-в-точь как мальчик из старого фильма «Назад в будущее». Ей очень нравился этот фильм, особенно тот уморительный профессор! Еще она сказала, что, когда вырастет, непременно заведет себе точно такую же машину с чудными дверями.

Гриффин уставился на малышку Саммер Мэри. И вот сквозь туман завладевшей им депрессии, сквозь скорбь, эмоциональное истощение и моральную опустошенность, вот уже несколько месяцев не позволявшие ему работать в полную силу, в памяти у него всплыла отчетливая картина: они с Синди и Дэвидом сидят на заднем крыльце в тот день, когда Дэвид впервые нанес им визит. Как Синди, смеясь, говорит:

— Послушайте, Дэйв, вам когда-нибудь говорили, что вы вылитый Майкл Дж. Фокс?

Дэвид, независимый подрядчик с гибким графиком работы. Дэвид, которого работа электротехника забрасывала в самые разные места по всему штату. Дэвид, чье хрупкое телосложение, мальчишеское лицо и беззаботная улыбка никак не ассоциировались с какой бы то ни было угрозой для ребенка. Во всяком случае, до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Данное девочкой описание позволило им получить ордер на обыск. Два часа спустя Гриффин был уже в своем квартале и входил в дом Дэвида во главе небольшой вооруженной группы полицейских, среди которых находился и Майк Уотерс. А сосед Гриффина молча стоял тут же, с застывшей на лице странной улыбкой.

Через пятнадцать минут первый полицейский отворил дверь, ведущую в подвал. Пахнувшая оттуда струя воздуха так сильно била в нос цветочным ароматом, что сыщик чихнул. А затем все они учуяли другой запах, скрывающийся за этим. Запах, который необычайно трудно скрыть. Запах смерти.

Они стали спускаться туда, в этот подвал, с плотно утрамбованным земляным полом и звуконепроницаемым потолком. Туда, в этот подвал, с его тремя необычайно яркими лампочками без абажуров. Туда, в этот подвал, с заляпанным матрасом и чем-то вроде старого верстака, с разложенными на нем наручниками, фаллоимитаторами и прочими орудиями садиста-педофила. Туда, в этот подвал, один из углов которого не был плотно утрамбован. И там вместо темной суглинистой почвы вздымались десять маленьких, присыпанных известью холмиков.

Десять надрывающих душу маленьких, покрытых белыми крапинами могил.

Каждого ребенка Прайс притаскивал сюда, вниз, в этот подвал, наполненный запахом смерти. И здесь проделывал с ними чудовищные, не передаваемые словами вещи, и все это время они ощущали ужасное зловоние смерти. Возбуждало ли это его еще сильнее?

Или возбуждение приходило позже, когда он шел в соседний дом подстригать лужайку на участке своего простофили-соседа, сержанта полиции?

Гриффину следовало бы убить Дэвида Прайса в тот же самый день. И впоследствии, почти каждый раз просыпаясь среди ночи в холодном поту, он по-прежнему жалел, что не сделал этого. Бывают случаи, когда люди поступают как положено, по всем правилам, и тем не менее все равно поступают плохо. Полтора года Гриффина лечили психиатры, тогда как на самом деле он, ей-богу, мог бы излечиться в тот же день с помощью одного лишь верно нанесенного удара кулаком.

Психиатры просто понятия не имели о его работе.

Теперь Гриффин угрюмо смотрел на конверт в своей руке. Ему бы выбросить его, швырнуть в мусорную корзину, к прочему хламу. Но он не сделал этого. Честное слово, Гриффин пришел к тому, чтобы считать эти маленькие записки самыми лучшими тестами на здравость своего рассудка. Система здравоохранения штата имела свои приемы диагностирования людей на пригодность к работе; у Гриффина был свой прием — вот этот. Он вскрыл конверт. По меркам Дэвида, письмо было коротким. Обычно он исписывал несколько страниц, повествуя о своем житье-бытье в тюрьме усиленного режима. Писал о занятиях столярным делом, к которому его здесь приохотили. О своей новообретенной любви — занятиях йогой, вещи необычайно полезной для тела и для души. О слухах, что Управление исправительных учреждений, возможно, выиграет конкурс на получение заказа, дающего право заключенным изготавливать американские флаги («ну не умора ли это будет!»). А, кстати, вот и набросок розы — на могилу Синди. «Я ведь все еще тоскую по ней, приятель». И все в таком духе...

В отличие от прежних нынешнее письмо содержало всего две строчки: «Наилучшие пожелания в связи с началом нового дела. Оно обязательно будет интересным».

У Гриффина застыла кровь в жилах. Он скомкал письмо, отшвырнул его. Штемпель на конверте стоял субботний: 18 мая. Но ведь это было еще до того, как Гриффин вернулся к работе, до того, как застрелили Эдди Комо. Как же мог Дэвид?.. Что еще он натворил?

В ушах зазвенело, и этот звон начал нарастать. Сердце бешено забилось, в висках застучала кровь, тело прошиб пот.

Гриффин сделал глубокий, прерывистый вдох, сосчитал до десяти, и скоро приступ необъяснимой тревоги прошел. Дыхание успокоилось. Вернулась способность рассуждать здраво.

Прайс попросту валяет дурака, дразнит его, издевается. Он, верно, как-то узнал о предстоящем возвращении Гриффина на службу — точно так же как узнал и его новый адрес. Могущество тюремной фабрики слухов, дополненное непомерно длинными языками телевизионщиков...

А коль скоро Гриффин вернулся к работе, то, конечно же, ему поручили новое дело. В конце концов, он же детектив. А он тут себе навоображал всякого. Выискивать в этой писульке что-то большее — все равно что безоговорочно доверять психическим рефлексиям, дурацким прогнозам типа «скоро удача тебе изменит».

Дэвид Прайс недостоин такой чести. И уж точно не заслуживает такой власти над его разумом.

Гриффин придавил ногой педаль белого мусорного ведра. Крышка откинулась, и он бросил письмо Дэвида Прайса в груду использованных бумажных салфеток и слипшейся яичной скорлупы.

— Будь ты проклят! — пробормотал он. Потом на всякий случай, чтобы окончательно удостовериться, посмотрел на свои руки и не заметил никакой дрожи. Да, спустя полтора года он обрел замечательную форму. Всего через полтора года он достиг потрясающих, ошеломляющих успехов.

Гриффин забрал свой чемоданчик со стандартным комплектом и тронулся в путь.

Глава 15

Кэрол

Кэрол покинула «Улицу Надежды» в начале пятого, но домой вернулась не раньше половины седьмого. Сначала она немного побаловала себя шопингом в «Нордстроме». Дэн взвоет, когда получит счет, ну и пусть! Было всего четыре часа дня. Дня открытия судебного процесса над ее насильником. Дня, который теперь уже утратил право так называться, и, Бог свидетель, она будет — да, будет! — сегодня шляться по магазинам, если ей, черт побери, этого захочется!

Поэтому Кэрол отправилась в «Нордстром», где субтильное юное создание помогло ей выбрать уйму дизайнерских костюмов, изо всех сил стараясь не глазеть на покупательницу. Кэрол ничего не имела против ее жадных, широко распахнутых глаз — пускай себе пялится. Теперь она к этому уже привыкла. Еще вначале, впервые предлагая создать «Клуб непобежденных», Джиллиан внятно растолковала им все неизбежные последствия выхода на публику, как положительные, так и отрицательные. С одной стороны, ни в коем случае не следует недооценивать моральную силу и могущество трех женщин, стоящих перед скопищем телекамер и требующих от полиции, чтобы та форсировала расследование и прилагала больше усилий для защиты женского населения великого Океанского штата.

С другой стороны, никогда не следует недооценивать власть и силу средств массовой информации, которые, как хищные грифы, набросятся на трех и без того морально истерзанных, настрадавшихся женщин. Слетятся, как стервятники на дорожную падаль. "Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, кто мог стоять за этими страшными, отвратительными преступлениями? Что вы можете сказать по поводу столь вяло продвигающегося расследования? Страдаете ли вы по-прежнему от ночных кошмаров? Что об этом думают ваши мужья, отцы, сестры, братья? Что бы вы посоветовали другим женщинам города?

Конечно, Джиллиан — та с ходу парировала эти нападки, экспромтом отвечая на все скользкие вопросы. О, Джиллиан мастер по этой части! Отвечала твердо, решительно, профессионально, никогда не говоря ничего лишнего.

Ну а что блеяла Кэрол, если ей время от времени попадал в руки микрофон?.. "Разумеется, у меня жуткие кошмары! Женщины, если вы хотите защитить себя, покупайте пистолет. Первым делом стреляйте, все вопросы потом! Будь они все прокляты, леди! Это единственный способ...

Да, да, мне постоянно снятся кошмары. Если удается заснуть... Чего не удавалось уже несколько месяцев... И кстати, когда я смотрю на своего мужа, то вместо его лица вижу лицо насильника, а когда мой муж дотрагивается до меня, мне кажется, что меня трогает насильник. И я ненавижу Эдди Комо, ненавижу открытые окна и дома, которые вечером погружаются в такую ужасную, мертвую тишину. Но хуже всего, что, если удается уснуть, мне снятся окровавленные, принесенные в жертву ягнята. А когда просыпаюсь, меня охватывает такая бешеная злость, что мне приходится руками вжимать глазные яблоки в глазницы, чтобы они не лопнули и не выскочили из головы.

В остальном же, высокочтимые представители четвертой власти, я великолепно справляюсь с ситуацией".

Кэрол выбросила на покупки две тысячи долларов. Дэн взовьется до потолка. Так ему и надо! Да, она действительно сегодня в ударе!

Быть может, ей следовало остаться с Джиллиан и Мег. Джиллиан вознамерилась отвести Мег домой, чтобы прикрыть ее в случае, если там окажется папаша и увидит свою дочурку после распития не одной, а целых двух бутылок шампанского. Кэрол так и не поняла, как это Мег ухитрилась приложиться ко второй бутылке. Сама она вышла в дамскую комнату, и первое, что увидела, вернувшись, была новая бутылка на столе, уже наполовину пустая. Слава Богу, что ей посчастливилось перехватить Джиллиан на стоянке. Конечно, и тут не обошлось без чего-то непонятного и даже таинственного. Подумать только — холодная и сдержанная Джиллиан самозабвенно беседовала с синеглазым сержантом. Они стояли так близко друг к другу и были так поглощены беседой... И то, как Джиллиан быстро отпрянула... Испуганно и виновато, словно застигнутая на месте преступления.

У Кэрол тогда возникло странное, тягостное ощущение. Будто ее предали, хотя и непонятно в чем. Словно подозрение, но без каких-либо доказательств.

Пока они шли назад, к ресторану, Кэрол спросила, о чем это Джиллиан беседовала с сержантом Гриффином. Ни о чем, ответила та. И Кэрол еще подумала, о каком таком «ни о чем» можно разговаривать битых четверть часа на автомобильной парковке.

Едва оказавшись в ресторане, Джиллиан мигом оценила ситуацию. Ничего другого Кэрол от нее и не ожидала. Оправдав все надежды, она явилась уже с готовым планом операции. Кэрол получила позволение отправиться восвояси самостоятельно. Джиллиан же решила взять на себя Мег, а в случае чего — и ее папашу, Тома Песатуро. Вперед, действуй, Джиллиан!

Кэрол не нравился Том Песатуро. Судя по тому, что рассказывала Мег, он был человеком деспотичным и неотесанным. Вдобавок мужской шовинист до мозга костей. Заставил дочь бросить колледж. Как будто для того, чтобы уберечь ребенка от неприятностей, нужно лишить его высшего образования. Великий Боже, да есть ли вообще хоть что-нибудь стоящее в этой самой Y-хромосоме? Неужели только унция здравомыслия, а все остальное — сплошной взбесившийся тестостерон?

Разумеется, это навело Кэрол на мысль о Дэне и о запахе красных роз пополам с телятиной «пикката». И мысль эта словно ножом прошла сквозь всю ее ослепляющую, сумасшедшую злость, сквозь весь угар сознания собственной правоты. Кэрол внезапно почувствовала себя опустошенной, обманутой, обессиленной — будто из-под ног выдернули опору.

Когда-то она так любила его! Помнит ли он те времена? В те времена стоило ей завидеть Дэна в другом конце комнаты, и сердце начинало неистово стучать от горячего, неукротимого желания. Когда одно лишь предвкушение того, что они встретятся сегодня за обедом, заставляло Кэрол весь день улыбаться. Когда Кэрол готова была вечно вдыхать запах его лосьона — просыпаясь утром и засыпая вечером. Когда они спали, обвивая друг друга точно виноградные лозы, переплетя и ноги, и руки, а ее голова надежно покоилась на его груди?

Сама-то Кэрол все еще помнила те дни. Иногда ночью, в краткие мгновения между приступами ненависти к Эдди Комо, она лежала без сна, заново воспроизводя в памяти те первые, необузданные и чудесные, моменты их супружеской жизни. И сама не знала, какая из двух этих навязчивых мыслей терзает ее больше.

Сейчас Кэрол села за столик в кафе универмага, где заказала себе изрядную горку китайского салата с курицей и еще один — почему бы и нет?! — кусок шоколадного торта. Потом спросила бокал вина. Или два, а может, все три или четыре.

После этого Кэрол все равно ощущала голод, но ее это больше не удивляло. Она ощущала его уже больше года.

Быть жертвой изнасилования, оказывается, удивительно и диковинно. Более диковинно, чем полагала Кэрол. Да-да, теперь она испытывала множество разнообразных и прелестных ментальных состояний. Во-первых, «синдром посттравматического стресса», снабдивший ее ночными кошмарами, после которых пробуждаешься в холодном поту, а также нелепыми, беспричинными перепадами настроения. Далее — так называемый «синдром обобщения», приведший к тому, что Кэрол возненавидела не только своего насильника, но и в значительной степени всех мужчин в целом, включая собственного мужа, детектива Фитцпатрика и генерального прокурора Неда Д'Амато. Потом был еще этот ее «синдром выключателя», когда она в буквальном смысле не могла выключить телевизор, потому что проделала это непосредственно перед тем, как на нее напали, и, таким образом, в подсознании эти два события закрепились в виде причины и следствия. И наконец, был еще старый, добрый, древний как мир, комплекс вины. Кэрол испытывала вину за то, что подверглась изнасилованию, и вину за то, что осталась в живых. Вину за то, что причинила моральный дискомфорт своему мужу. Вину за то, что оставила окно открытым. Вину за то, что не сумела защититься и отразить нападение взрослого мужчины. Конечно, Джиллиан — хотела она признавать это или нет — держала пальму первенства по интенсивности своего чувства вины, но Кэрол считала, что ей тоже есть чем гордиться. Она могла похвастаться не каким-то одним из многочисленных синдромов, свойственных жертвам сексуального насилия (об этом они прочли в специальной книге), а всеми сразу. У нее были почти все эти комплексы, скрученные и скатанные в симпатичный, увесистый, настоятельно нуждающийся в лечении ком. Выходило, что в каком-то смысле она тоже была отличницей.

Поэтому, с одной стороны, быть изнасилованной омерзительно: это так же травмирует, терзает и ломает душу, как и представляла себе Кэрол. Она никому не пожелала бы приобрести такой опыт. Воистину женщинам следует первым делом стрелять, а потом уже спрашивать!

С другой стороны...

С другой стороны, жертва насилия имеет (за отсутствием более подходящего слова) и свои преимущества. Взять хотя бы их «Клуб непобежденных». Кэрол теперь большую часть времени проводила с двумя женщинами, с которыми прежде едва ли и словом бы перемолвилась. Начать с того, что Мег слишком молода для Кэрол, и та не могла всерьез рассматривать ее как подругу. И если быть до конца честной, на вкус Кэрол, от Мег уж слишком несло «рабочим классом». Если предположить, что их пути-дорожки все же могли когда-либо пересечься, то скорее всего это произошло бы в каком-нибудь шикарном ресторане, где Кэрол выступала бы в роли клиентки, а Мег — в роли официантки. И больше ни разу они друг о друге не вспомнили бы.

Джиллиан — более интересный случай. Больше соответствуя Кэрол по возрасту, по общественному и экономическому статусу, она являла собой тот тип женщины, которую Кэрол вполне могла бы повстречать, скажем, на светском приеме или на открытии какого-нибудь благотворительного фонда. Они обменялись бы там несколькими приличествующими случаю, ничего не значащими репликами — обычной для коктейля его пустопорожней болтовней. Вероятно, при этом Кэрол сочла бы Джиллиан женщиной слишком уж деловой, которую, кроме карьеры, ничего не интересует. А Джиллиан, вероятно, сочла бы Кэрол слишком старомодной в социальном смысле, принадлежащей эпохе 50-х, всего-навсего женой человека, занимающего солидное место в обществе. Женщиной, которая предпочитает сидеть дома, пока муж занимается настоящим делом.

Однако обстоятельства свели их вместе. Всех трех, хотя порой они с трудом переносили друг друга, были придирчивы и недоброжелательны, испытывали взаимную неловкость. Они не стеснялись делиться друг с другом такими вещами, которых обычным людям не понять. Они то чувствовали себя собранными, уверенными и сильными, готовыми к борьбе; то вдруг рыдали от непомерного напряжения. И при этом все равно скрытничали, не раскрывали до конца всего, что таится в душе. Кэрол была убеждена в этом. Бог свидетель, у нее самой хранились под спудом такие глубоко личные переживания и мысли, которые она даже год спустя не могла заставить себя облечь в слова. А уж что касается Джиллиан... Кэрол и Мег ничуть не сомневались, что даже не приблизились и к поверхности того, что было запрятано в тайниках ее души. Так что все они имели свои скелеты в шкафах. Но у них была также эта взаимная связь, эти скрепляющие их узы (которым лучше бы не существовать, и печально, что они существуют, но так уж случилось). И если уж на то пошло, их еженедельные встречи были, в сущности, тем единственным, что поддерживало Кэрол на плаву, заставляло жить и что-то делать.

Обычные люди не в состоянии понять всего этого. Обычные люди, дай-то Бог, никогда и не поймут таких вещей.

Кэрол допила свой бокал и, достаточно подкрепленная, двинулась домой.

Газетчиков поблизости не наблюдалось. Это было большим облегчением. Они, должно быть, весь день гуртовались возле ее дома — вот и еще она причина, почему ей не следовало туда спешить. Сейчас, однако, был уже седьмой час, слишком поздно, чтобы подкарауливать очередную сенсацию для пятичасовых «Новостей». А может, просто полиция проводит брифинг для прессы на другом конце города. Джиллиан, Кэрол и Мег научились ценить полицейские брифинги, когда репортеры сломя голову мчались от лужаек перед их домами к зданию полицейского управления, давая женщинам хотя бы пятнадцатиминутную передышку. Разумеется, только до тех пор, пока пресс-конференция не закончится и орды репортеров снова не двинутся по улицам боевым порядком. Вереницы белых микроавтобусов с легионами вооруженных вопросами боевиков. В лучшие свои дни Кэрол сладострастно мечтала установить на крыше пулемет и покосить их всех. В худшие же забивалась в ванную комнату на втором этаже, единственном в доме помещении без окон, и, съежившись в пустой ванне, лихорадочно, пинтами, заглатывала мороженое «Бен и Джерри».

На подъездной дорожке стояла машина Дэна. Капот на ощупь был холодным: видно, он находился дома уже изрядное время. Не слишком хороший знак.

Еще через пять минут Кэрол увидела Дэна в гостиной, освещаемой лишь неумолчным телевизором. При ее появлении муж поднялся, и Кэрол могла бы поклясться, сопроводив это каким-то вороватым движением. Однако, подойдя ближе, поняла, что он просто подносил к губам большой круглый коньячный бокал, чтобы выпить последний глоток. Кэрол молча уставилась на него, ожидая, кто заговорит первым. Потом заметила, что Дэн все еще в костюме, а короткие темно-каштановые волосы сильно взъерошены — волнуясь, Дэн имел обыкновение всей пятерней пробегаться по волосам.

На экране белокурая журналистка стояла перед зданием суда и говорила в микрофон, а над головой у нее водоворотом кружился заградительный огонь из красных и синих полицейских прожекторов.

«Только что полиция подтвердила, что так называемый Насильник из Колледж-Хилла был застрелен сегодня утром на этом самом месте. Из источников, близких к следствию, известно, что двадцативосьмилетний Комо был убит одиночным выстрелом в голову в тот самый момент, когда его выводили из тюремного фургона перед зданием Дворца правосудия, примерно в половине девятого утра. По словам его товарища-заключенного...»

— Я приехал домой, как только услышал новости, — проговорил наконец Дэн.

Кэрол промолчала.

— Я подумал, что, возможно, понадоблюсь тебе.

Кэрол по-прежнему хранила молчание.

— Ты могла бы по крайней мере позвонить, — тихо сказал муж. Он поднял глаза, встречаясь с ней взглядом. — Ты же знаешь, что я беспокоюсь.

— Ты одет как для работы.

— Господи, Кэрол, я отменил сегодня три встречи...

— Ты возвращаешься в офис.

— А что мне делать! Клиенты платят мне за то, чтобы я был доступен в любой момент, по первому их зову. Адвокатская практика — это работа с ненормированным рабочим днем, а не отсиживание на службе с девяти до пяти. Ты прекрасно это знаешь.

— Будет уже темно, — промолвила она.

Дэн опустил глаза. Он открыл было рот, потом закрыл, сложив его в мрачную, жесткую линию и вместо ответа начал с преувеличенным вниманием вертеть в пальцах опустошенный бокал. Дэн злился. В очертаниях его застывших плеч Кэрол заметила напряженность. Но он не сказал больше ни слова. И молчание все тянулось и тянулось, оно было нескончаемо.

— Я прошлась по магазинам, — сообщила наконец Кэрол, вызывающе вздернув подбородок.

— Я вижу.

— Купила три костюма. Прелестные.

— Хорошо, Кэрол.

— Истратила две тысячи долларов, — поднажала она.

На челюсти Дэна дрогнул какой-то мускул. Он с удвоенным старанием начал теребить в руках изысканный хрустальный бокал.

Она решила испробовать другую тактику. Солнце уже садилось. Сумерки спускались на их слишком большой, слишком пустой дом. И опять Дэн уходил, оставляя ее и лишний раз доказывая, что, какую бы кару она ему ни придумала, он был способен вернуть ее сторицей.

— Сегодня нас навестила полиция, — объявила Кэрол. — Детектив Фитцпатрик испортил нашу встречу.

— Он хотел первым сообщить важную новость?

— Нет, он хотел первым спросить, не мы ли убили его.

— И что же на это ответила Джиллиан?

— Послала его подальше. В более пристойных выражениях, конечно.

— Уж детективу Фитцпатрику следовало бы лучше разбираться в ситуации. — Дэн, наконец-то опустив свой бокал на кофейный столик, встал с кушетки. Движения его были нервными и возбужденными.

— Фитцпатрик был не один, а с парнем из полиции штата.

— Из полиции штата? — Голова Дэна удивленно дернулась вверх.

— Детектив, сержант Роун Гриффин. Крутой мужик. Хитрый как черт. Заявил, что в качестве следующего шага они в судебном порядке проверят наши банковские счета и всю финансовую отчетность. Понимаешь? Чтобы узнать, нет ли там необъяснимых изъятий или переводов крупных сумм, которые можно было бы истолковать как плату наемному убийце. Он очень недвусмысленно высказался на этот счет.

Дэн рассеянно прошелся по комнате, остановился перед красивой каминной доской, провел сверху вниз пальцем по затейливой деревянной резьбе. С такими длинными, тонкими пальцами Дэн мог бы быть скульптором или музыкантом. Или отцом, обучающим маленького сына завязывать узел бантиком.

— Почему они озаботились расследованием? — отрывисто спросил он. — Эдди Комо причинил много зла. Теперь он мертв. Ну и Бог с ним.

— Мне лично наплевать! — с жаром выпалила Кэрол. — Мне дела нет до того, кто его застрелил! Меня это абсолютно не волнует!

Она затаила дыхание, желая, чтобы муж обернулся и посмотрел ей в глаза. Кэрол затеяла этот разговор, чтобы подстегнуть, раззадорить его, но вот сейчас... Сейчас она услышала боль в своем голосе. Кэрол не говорила об этом никому — даже Мег и Джиллиан, — но втайне надеялась, что это ее муж пристрелил или нанял кого-то пристрелить Эдди Комо. Это был бы первый знак, что он еще любит ее.

«Я знаю, где ты был в ту ночь. Я никогда никому не рассказывала, но я знаю, где ты был в ту ночь и что задержался вовсе не на работе».

Дэн обернулся и пристально посмотрел на жену темно-карими глазами. За десять лет, прошедших со дня их свадьбы, лицо его приобрело новые складки, темные тени залегли под глазами, в волосах появилась седина. Эти годы не прошли бесследно для них обоих. Столь многое обернулось иначе, чем они планировали. И все-таки Кэрол по-прежнему считала его красивым. И по-прежнему желала, чтобы он подошел к ней, вот, например, сейчас, и обнял.

«Если бы ты пообещал попытаться дотронуться до меня, я бы пообещала попытаться не отдернуться. Если бы ты пообещал попытаться протянуть ко мне руку, я бы пообещала постараться не реагировать на тебя как на второго Эдди Комо. Если бы ты пообещал попытаться полюбить меня снова, я бы пообещала попытаться простить тебя. И быть может, если бы ты как следует постарался и я как следует постаралась, то...»

Но Дэн сказал:

— Я должен идти. Совещание начинается в семь, а мне еще надо подготовиться.

— Дэн... — начала Кэрол и вдруг оборвала себя на полуслове. Прикусила язык. Поперхнулась.

— Ты закроешь за мной дверь?

— Конечно.

— И включишь сигнализацию?

— Я знаю, Дэн.

— Скоро здесь появится пресса. В конце концов, тогда ты уже не будешь одна. Постарайся мыслить в этом ключе, Кэрол.

Дэн обошел вокруг дивана, бросил взгляд на принесенные ею из магазина пакеты, поморщился и вышел из комнаты. Открылась и закрылась за ним парадная дверь. Еще через несколько секунд с подъездной дорожки перед домом тронулась, отъезжая, его машина.

Взгляд Кэрол невольно устремился за окно, туда, где солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом. Спускались сумерки. Приближалась ночь. Постылая темнота была тут как тут. Она сгущалась и сгущалась, настигая Кэрол.

Но тишина уже опередила ее.

В телевизоре та же бойкая блондинка говорила:

— Сегодня днем семья Эдди Комо объявила, что будет требовать возвращения его тела из ведомства судмедэксперта не позже чем сегодня вечером, дабы в соответствии с католическим обрядом подготовить тело к погребению, которое должно состояться в среду утром. Родственники убитого, по-прежнему утверждающие, что он невиновен, сообщили также, что намерены учредить мемориальный фонд помощи другим мужчинам, ставшим жертвами несправедливого обвинения...

Кэрол заперла парадную дверь, включила систему сигнализации, поднялась наверх и прошла по всему длинному и мрачному, погруженному в полумрак холлу к плотно закрытой двери в конце. Открыла эту дверь. Заглянула в комнату — ту самую, которую некогда делила с мужем, где когда-то предавалась с ним любви. Но то, что теперь предстало перед ее глазами, было просто вместилищем пыльной мебели, похороненной здесь, в плену, за коваными железными решетками.

Ни открытых окон. Ни заляпанных кровью льняных простынь. Ни груды жгутов из латекса, облепленных клочьями длинных светлых волос.

Ничего такого.

Нет-нет, ничего такого.

Руки Кэрол начали дрожать. Сердце опять дико заколотилось. «Он же мертв, — убеждала себя Кэрол. — Он мертв, все кончено. Конец твоим страданиям, ты можешь наконец вздохнуть спокойно».

Но все было напрасно. Все уговоры тщетны. Тщетны, тщетны, тщетны.

Отскочив в ужасе и отвращении, Кэрол стремительно захлопнула за собой дверь и без оглядки бросилась назад по коридору, точно слепая, хватаясь руками за стены. Бежать, бежать прочь, скрыться, спрятаться... Включенный телевизор продолжал верещать. Не важно, не важно... Дом слишком велик, тишина могущественна, страшна и враждебна, и Дэн все равно придет слишком поздно. Она одна, она сама по себе. Всегда одна. Беги, Кэрол!

Спотыкаясь, она ввалилась в ванную верхнего этажа. Как безумная, захлопнула за собой дверь. А потом наклонилась над красивой раковиной из белого фарфора, и ее вывернуло наизнанку...

"Эдди Комо мертв. Эдди Комо мертв. Эдди Комо мертв.

Все позади, Кэрол. Ты наконец свободна".

Но все тело ее дрожало, тряслось, содрогалось от ужаса. Она никак не могла перестать думать о своей пустой спальне. Перестать думать об окне. О том, что готова поклясться, поклясться, поклясться: там, за ним, стоял мертвый Эдди Комо!

Глава 16

Мег

— Иисус, Мария и святой Иосиф! Ты что, пьяна?!

— Я просто... это шампанское. Только один бокал. Ну, может, два. Клянусь.

— Мистер Песатуро, прошу вас, успокойтесь и выслушайте...

— А вы! — Глава семьи Песатуро, с красным, мясистым, лоснящимся лицом, резко повернулся к Джиллиан и обличающе ткнул в нее пальцем. Синяя форменная одежда электрика туго облегала его толстый живот, и две белые пуговицы трепетали под натиском его ярости. Производимый эффект был довольно комическим, и теперь, когда негодующий отец благополучно переключился на Джиллиан, Мег снова разобрал смех и она захихикала. Джиллиан метнула на нее предостерегающий взгляд, но без толку. На Мег, которая выдула бокалов шесть шампанского, это не возымело никакого действия.

— Как вы смеете спаивать мою несовершеннолетнюю дочь! — гремел Том Песатуро. — Ради всего святого! Неужто вам еще мало всего, что вы понаделали? Никак не можете остановиться?

Джиллиан растерянно заморгала:

— Не могу остановиться?

— Папа...

— Том, успокойся, присядь. Мег теперь дома, а это самое главное. — Лори, мать семейства, успокаивающе положила ладонь на возмущенно выброшенную вперед руку мужа. Слава Богу, в этой семье явно ей принадлежал голос разума. Мистер Песатуро еще раз сверкнул на Джиллиан глазами, но наконец нехотя опустился на стул.

Мег, воспользовавшись этим моментом, воскликнула:

— Ой, мне надо в туалет! — И рысью выбежала из комнаты.

Отец снова начал сердиться.

Джиллиан вздохнула, присела на потертую синюю кушетку и только сейчас поняла, как мучительно у нее болит голова.

— Мистер Песатуро...

— Вы видели вечерние «Новости»? Вы понимаете, что случилось сегодня утром? Наш телефон разрывается с девяти часов. Первый микроавтобус с телевизионщиками был здесь уже в четверть десятого. А мы даже знать не знали, где в это время находится Мег.

— Я совершенно точно знала, где Мег, — твердо возразила Лори. — Я говорила, что она завтракает вместе с Джиллиан и Кэрол.

— Это она так сказала, — с сомнением заметил Том.

Джиллиан взглянула на него.

— Мистер Песатуро, неужели вы думаете, что мы все утро бегали и стреляли в Эдди? Неужели, по-вашему, мы занимались этим?

— Э... послушайте, я не говорю, что не одобряю...

— Мы сидели в ресторане, мистер Песатуро, весь день. При свидетелях. Хотя вам скорее всего уже известно, что туда к нам заезжали полицейские — детектив Фитцпатрик и сотрудник полиции штата сержант Гриффин. Вот уж кто неукоснительно держал нас в поле своего зрения.

— И что вы им сказали?

— Ничего, конечно. Мы не обязаны делать какие-либо заявления, а я даже не желаю делать их. От меня они дождутся сотрудничества не раньше чем воскресят мою сестру.

Мистер Песатуро перестал хмуриться и метать искоса сердитые взгляды. Еще через секунду он, проворчав что-то себе под нос, уселся поглубже в широкое двойное кресло — поближе к жене, насколько позволяли ее габариты.

— Да... вот, — хрипло пробурчал он, устраиваясь. Сидевшая вплотную к нему жена добродушно улыбнулась.

— Сейчас они начнут приглядываться к нам всем, — спокойно предупредила Джиллиан. Последние полчаса она ни о чем не думала, но только последние полчаса. За дело взялась полиция штата. Хотелось бы понять, что у них на уме. Большой грозный сержант Гриффин, пожалуй, был вполне способен оторвать голову тому педофилу. Грозный сержант Гриффин с его проницательными пронзительными синими глазами. Джиллиан снова начала злиться, и это смутило ее. Большой и грозный сержант Гриффин... Она отогнала эти мысли, сконцентрировав внимание на деле. — Мне сказали, что все сыщики, находящиеся в подчинении полиции штата, работают над этим делом. И следующим шагом в расследовании станет проверка состояния наших финансовых документов на предмет каких-либо необычных трат.

Мистер Песатуро возбужденно выкатил глаза:

— Слава Богу хоть тут повезло. У меня нет никаких необычных трат. У меня закладная на дом и двое детей. На это все и уходит.

— Как я понимаю, они захотят также побеседовать и с вашим братом, — заметила Джиллиан. — Я имею в виду дядюшку Винни.

Улыбка слиняла с лица миссис Песатуро. Она отпрянула от мужа и острым взглядом уставилась на него.

— Том?

— О, ради Бога, оставь ты это. Пускай себе говорят с Винни. Его это ничуть не обеспокоит.

Тогда миссис Песатуро перевела внимательный взгляд на гостью. Из дальнего конца коридора до Джиллиан доносился голос Мег, сопровождаемый чьим-то тоненьким, потешным хихиканьем. Это девушка разговаривала со своей младшей сестренкой Молли. Вот и новый взрыв смеха прокатился по коридору.

— А вас обеспокоит? — внезапно напрямик обратился Том к Джиллиан. Та была отнюдь не дура. Она понимала все оттенки этого вопроса.

— У меня все в порядке.

— Потому что, знаете, если вам что-то понадобится...

Джиллиан улыбнулась. По-своему мистер Песатуро был славным и любезным человеком. У него это прозвучало почти заманчиво, но стоявшие перед ней проблемы были совсем иного свойства. Вряд ли он поможет разобраться с ними. Теперь, хорошенько поразмыслив над вероятными последствиями гибели Эдди Комо, Джиллиан поняла, что через сутки — максимум двое — она вновь увидится с сержантом Гриффином. Жизнь станет хитрой и мудреной, полной подводных камней. Но, с другой стороны, когда она была простой?

— У меня все в порядке, — повторила она.

Мистер Песатуро, однако, оказался умнее, чем можно было предположить. Его лицо явно выражало сомнение.

— Знаете... Винни... у него много друзей.

— Понимаю. Кстати, кажется, у вашего брата и моей матери есть общие знакомые.

— Что, в самом деле?

— Вы не следите за музыкальной жизнью? Моя мать была когда-то профессиональной певицей. Пела блюз...

— Погодите-ка... Хейз. Оливия Хейз. Так это она? Она ваша мама?

— Ей будет приятно, что вы помните.

Том Песатуро был явно впечатлен. Откинувшись назад, он обратился к жене:

— Ну надо же — Оливия Хейз! Ты когда-нибудь слышала о ней? Такая прелестная крохотная пичужка, наверное, фунтов сто весом, никак не больше... А как запоет — того и гляди разнесет все вокруг. Мой отец все время слушал ее пластинки. Кажется, у меня на чердаке тоже припрятана пара винилов. Прекрасная, утонченная леди, красавица! — Он опять повернулся к Джиллиан: — А что с ней потом стало? Я уже много лет не слышу ее имени.

— Она удалилась на покой. — «Да, — подумала Джиллиан, — мама тогда сказала, что собирается наконец посвятить время своим дочерям. А потом с ней случился удар. Отказали ноги. Отказал голос. Хорошо хотя бы то, что семья не испытывает нужды в деньгах».

— Передавайте ей привет.

— Непременно передам.

— Винни просто рехнется, — вдруг расплылся в улыбке мистер Песатуро и гордо выпрямился. — Моя дочь дружит с дочерью Оливии Хейз! Мать честная, Винни помрет от зависти!

— Том... — Его жена, сделав большие глаза, выразительно посмотрела на супруга, реагируя на его лексику. Потом перевела смущенный взгляд на Джиллиан. Та улыбнулась. Ее искренне обрадовала реакция мистера Песатуро. Времена молодости ее матери и времена детства самой Джиллиан — то была навсегда ушедшая эпоха, которую уже мало кто помнил. Для маленькой Триш истории и легенды из жизни ночных клубов были любимыми рассказами. Например, рассказ о том вечере, когда ее мать пела для Синатры. О том, как потом Фрэнк позволил восьмилетней девчушке посидеть у него на колене. Джиллиан старалась как можно лучше донести эти рассказы, хотя даже для нее самой они уже расплывались в туманной дымке. Жизнь, протекавшая так давно... сейчас она казалась скорее далеким сном, чем реальностью.

В те давние времена у матери был голос. Теперь Джиллиан уже годами не слышит от нее даже незатейливого мурлыканья под нос.

Том Песатуро снова уселся поудобнее. Лицо его расслабилось, большие руки спокойно устроились на коленях. Родословная Джиллиан произвела эффект. Теперь они словно сделались старыми друзьями, и Том рад был принимать ее в своей гостиной. Забавно, но за этот последний год, за двенадцать месяцев, когда жизнь Джиллиан была тесно переплетена с жизнью Мег, она никогда не бывала у девушки в доме. Так же как и в доме у Кэрол. Следуя неписаному и не высказанному вслух, но молчаливо подразумеваемому неизменному правилу, их группа всегда сходилась в кафе или каких-то других публичных местах. Словно после всего, что было высказано ими друг другу, они уже не вынесли бы этой последней малости.

— Понимаете, я волновался! — с чуть извиняющейся интонацией признался Том Песатуро. — Когда услышал по телевизору новости и не мог нигде найти Мег... Я был просто сам не свой, у меня голова пошла кругом.

— Понимаю.

— У вас есть дети?

Джиллиан подумала о Триш, и перед ее мысленным взором предстали ясные голубые глаза сестры. Потом подумала о матери, парализованной и прикованной к инвалидному креслу.

— Нет.

— Это не так-то легко, иметь детей. Хочется уберечь их, обезопасить, чтобы все у них было в порядке, понимаете? Конечно, мечтаешь, чтобы они вышли в люди, в большой мир. Чтобы были сильными, чтобы ими можно было гордиться. Но больше всего хочется, чтобы с ними не случилось ничего плохого. Чтобы они были счастливы. Чтобы у них было все хорошо, все нормально.

— У нее все нормально, — умиротворяюще пробормотала миссис Песатуро. — Они у нас обе молодцом.

— Если бы я только мог быть там в ту ночь... Вот что меня убивает, понимаете? Этот Комо... — Мистер Песатуро сплюнул. — Он ведь даже не очень крупный. Окажись я там, уж и насыпал бы я ему соли на хвост, уж и надрал бы его поганую испанскую задницу.

У Джиллиан перед глазами возникла погруженная во тьму квартирка. Недвижное тело сестры на кровати. И те железные руки, схватившие ее сзади.

— Мне тоже жаль, что вас там не было, — сказала она.

— Ну да что теперь, дело прошлое. Уже и то слава Богу, что этот человек мертв. И мне сейчас гораздо спокойнее. Послушайте, — голова его дернулась вверх, — как вы думаете, у Мег теперь все будет в порядке?

Джиллиан озадаченно посмотрела на него:

— По-моему, у Мег и так все в порядке.

— Нет, нет. Начнет возвращаться память... вернется прошлое... и все такое. Понимаете?

— Нет... не уверена. Я, право, плохо разбираюсь в амнезии.

— А она с вами не говорит? Никогда ничего не рассказывает?

— Что вы имеете в виду?

— Да эту ее амнезию. О том, что этот вонючий козел с ней сделал. Разве вы, девушки, не толкуете между собой о таких вещах? За чашкой кофе или еще как?

— Мистер Песатуро... — начала было Джиллиан, но Лори Песатуро опередила ее:

— Том, замолчи.

— А что такого? — заморгал, повернувшись к жене, отец Мег.

— Джиллиан не станет рассказывать тебе об умонастроении нашей дочери. Если хочешь узнать, что думает Мег, спроси ее сам.

— Я просто поинтересовался, что тут такого? — возразил Том, но под огнем критических взглядов жены уныло повесил свою большую голову. Джиллиан стало немного жаль его.

— Во всеуслышание заявляю, — обратилась она к нему. — На мой взгляд, Мег делает замечательные успехи. Она сильная молодая леди, мистер Песатуро. Вы можете гордиться ею.

— А я и горжусь!

— Разве? Или, скорее, боитесь за нее?

— Эй, послушайте! — Мистеру Песатуро совсем не понравились эти слова. Но, столкнувшись с устремленным на него твердым взглядом Джиллиан и не менее пристальным взглядом жены, он опять сник. — Я отец, — пробормотал Том. — Отцам положено оберегать своих дочерей. Тут ничего плохого.

— Ей уже двадцать, — напомнила Лори.

— Все равно слишком молода.

— Том, ведь уже несколько лет... — сказала Лори, и Джиллиан не поняла, о чем это она. Может, хотела сказать: месяцев?

— Да, и это счастье, что она сейчас в таком состоянии, — отозвался мистер Песатуро.

— Это несправедливо.

— Кому ты это говоришь?

Джиллиан почувствовала себя лишней, что, вероятно, отразилось у нее на лице, потому что мистер и миссис Песатуро внезапно умолкли на полуслове. Они посмотрели на гостью, переглянулись, и разговор оборвался.

— Ну, мне пора, — сказала Джиллиан, поскольку молчание затянулось. Родители Мег не поднялись с диванчика.

— Спасибо, что привезли Мег домой, — промолвила миссис Песатуро. — О ее машине мы сами позаботимся.

— А шампанское... Понимаете, в тот момент это показалось нам хорошей идеей.

Миссис Песатуро улыбнулась:

— День выдался непростой, не правда ли?

— Да, — согласилась Джиллиан, и почему-то в этот момент ей захотелось заплакать. Она взяла себя в руки. Нервы были напряжены с самого утра, а разговор с глазу на глаз с сержантом Гриффином только обострил это состояние. Однако ее нервная усталость сейчас не самое главное. Вполне возможно, что за дверями снова поджидают репортеры со своими камерами. Необходимо держать на лице маску. К тому же надо сберечь побольше сил — и моральных, и физических — для того момента, когда она вернется домой. Там ее мать, пораженная афазией, вероятно, уже услышала вечерние новости и теперь листает свою специальную книжку с условными знаками в поисках образов, которые могли бы выразить что-то вроде: «Убийца моей дочери умер сегодня, и я чувствую...»

В гостиную вернулась Мег.

— Пойдем я провожу тебя, — сказала она Джиллиан.

Джиллиан последовала за ней по узкому коридору. Маленькая сестренка Мег таращилась на них из-за угла — копна темных кудряшек и огромные глаза газели. Триш, подумала Джиллиан. Ей захотелось поскорее выбраться из этого дома.

Мег открыла дверь, и Джиллиан неприятно поразило, что снаружи уже темно. В лицо ударил холодный осенний ветер. Улица казалась длинной и пустой. Ни одного репортера не было в поле зрения, и это, с одной стороны, наполнило Джиллиан благодарным чувством, с другой, усилило тревогу. Где-то сейчас все эти слепящие вспышки и автоматные очереди вопросов? Как быстро и незаметно пролетел день. Куда он улетучился? Уже сильно смеркалось, очертания предметов расплывались в надвигающейся на город темноте.

Мег стояла рядом, слегка покачиваясь на ветру.

— Спасибо, — пробормотала она.

— За что? — рассеянно спросила Джиллиан, пристально вглядываясь во мглу. Справа, в кустах, она заметила какое-то движение.

— Знаешь, сейчас мне уже легче. Наверное, отхожу постепенно, оправляюсь от шока. Никак не ожидала, что это произойдет так быстро, но вот видишь, оказывается... Я чувствую себя так, как не чувствовала уже целый год, я могу наконец вздохнуть свободно!

Джиллиан непонимающе уставилась на девушку. А потом до нее дошло: Мег имела в виду смерть Эдди Комо. Она благодарила Джиллиан за убийство Эдди.

— Но ты права! — порывисто продолжала Мег. — Нам не стоит много говорить об этом. Полиция, вероятно, будет приходить некоторое время — по крайней мере еще несколько дней. А потом худшее останется позади. Утихнет шум, пыль уляжется, а мы... мы будем свободны как птицы.

— Мег...

— Разве сегодня не прекрасная ночь?

— О Боже, Мег...

— Какая чудная, чудная ночь...

— Ты снова пила? Зачем ты это сделала?

— Не знаю. Доктора сказали, не надо специально давить на память, не надо форсировать события. Разум излечится сам. Но он за все время так и не излечился, а вот сегодня мне вдруг показалось, что дело пойдет на лад. Потому я и добавила немного бурбона... Но знаешь, это так и не помогло.

— Мег, тебе просто нужно отдохнуть.

— Нет, я так не думаю. Мне кажется, все гораздо сложнее, фатальнее, таинственнее. Я уже отдыхала, о себе заботилась, получила свою долю мира и покоя, а вот теперь ощутила и завершение. Но я по-прежнему чувствую на себе эти неотступно следящие... преследующие меня... глаза. Что это значит? Отчего это?

— Это значит, что ты слишком много выпила.

— Я хочу быть счастливой. По-моему, я никогда не знала счастья. А иначе — разве я могла бы его не вспомнить? Неужели такое воспоминание не вернулось бы ко мне?

— Мег, послушай меня...

— Ш-ш... там, в кустах!

Джиллиан замолчала и затаила дыхание. Глянула вправо — кусты все так же конвульсивно подрагивали. Она обернулась к девушке. На таком близком расстоянии были заметны неестественный блеск ее глаз, яркий румянец щек, разгоряченных бурбоном.

— Кто там прячется в кустах, немедленно выходите! — крикнула Джиллиан.

— Чудная, прекрасная ночь, — пропела Мег. — Ах, какая прекрасная ночь, такая же, как в тот раз... как та ночь...

В кустах справа опять что-то зашевелилось.

— Предупреждаю вас! — Голос Джиллиан против ее воли начал набирать высоту, потому что дернулся еще один лист. А Мег все раскачивалась вперед-назад, точно гигантский маятник.

— Прекрасная, прекрасная ночь. Ах, чудная ночь...

— Проклятие! — Джиллиан решительно шагнула к кусту. Быстро сунула в него руку, намереваясь за ухо вытащить гнусного негодяя, сующего нос в чужие дела. Да, сейчас она выудит этого труса из его подлого убежища, извлечет с позором! И вдруг...

Из куста со злым и воинственным воплем, точно пружина, выпрыгнул серо-полосатый кот. Джиллиан ошалело отпрянула, сердце тяжелым молотом стучало в ее груди. Она сделала глубокий вдох, потом еще один. Сердце все неслось как шальное. Волосы на затылке встали дыбом. Господи, Джиллиан вдруг почувствовала, что хочет бежать прочь от этого дома, с этой слишком пустынной улицы. Ее трясло, и дрожь никак не унималась.

На крыльце сомнамбулой маячила Мег с размазанной по лицу блаженной улыбкой.

— Его нет. Он исчез. Совсем исчез.

— Прошу тебя, Мег, иди в дом, — устало выговорила Джиллиан.

— Это ничего не изменит. Он здесь, он здесь, он здесь.

— Кто он, кто здесь? — в отчаянии спросила Джиллиан.

И Мег прошептала:

— Не знаю. Тот, кто хуже Эдди Комо.

Глава 17

Гриффин

Тем временем на другом конце города, в Северном участке, в штаб-квартире полиции штата по городу Провиденсу, события развивались своим чередом. В просторной, устланной серым ковром комнате совещаний отдела расследования убийств, окруженный грудами бумаг, сидел Гриффин. Необходимо было разобраться в горах следственной документации, чтобы с полным основанием возглавить ход расследования и запустить на полную мощность следственную машину. Было уже больше половины седьмого, когда он наконец поднял голову от стола и расправил мышцы, решив сделать передышку. Его всегда поражало, какое огромное количество всевозможных бумаг образуется при расследовании одного-единственного уголовного дела. Донесения агентов, показания свидетелей, доклады детективов, финансовые отчеты и отчеты по результатам предварительного следствия. Пока Гриффин корпел над бумагами, в комнату совещаний то и дело вбегали полицейские в форме, следователи, специализирующиеся на финансовых аспектах, и детективы отдела убийств. Вбегали, чтобы положить на стол очередной отчет. Временами тут же останавливался также какой-нибудь лейтенант, майор или полковник, чтобы поинтересоваться, не раскрыл ли Гриффин каким-нибудь волшебным образом это дело. Ах да, еще ни на минуту не смолкал телефон. Репортеры требовали комментариев по ходу следствия. Местные бизнесмены требовали правосудия. Генеральный прокурор хотел еще раз подчеркнуть, что не любит стрельбы под окнами суда и что, по мнению мэра, взрывы вроде сегодняшнего вредят развитию туризма.

Сейчас на линии был Фитц.

— У нас проблема. Вы смотрите «Новости»? — спросил он. — Ну, можно ли, черт побери, представить себе такое?

— Я ничего не смотрю.

— Так включите скорее телевизор!

Гриффин изогнул бровь, порылся среди грозящего рухнуть вороха бумаг в поисках пульта и включил телевизор. В ту же секунду он был вознагражден порцией свежих, с пылу с жару, новостей, передаваемых десятым каналом.

— А, так вот куда подевались все газетчики. А я еще удивился, что их как ветром сдуло с автостоянки.

— Это ужасно, — простонал Фитц. — Просто кошмар.

Назначенный судом государственный защитник Эдди Комо, обстоятельный парень по имени Фрэнк Сьерра, со всей серьезностью относящийся к возложенной на него задаче, в данный момент объяснял столь же ревностно настроенному журналистскому корпусу, что нынешним утром на ступенях здания суда произошла настоящая трагедия. Представьте себе, только вчера он получил новую улику, которая раз и навсегда доказала бы невиновность его клиента. На сегодняшнем судебном заседании он первым делом намеревался представить суду это новое свидетельство, и оно, несомненно, сняло бы обвинения с Эдди Комо и восстановило его честное имя. Еще каких-нибудь пятнадцать — двадцать минут — и мистер Комо был бы свободен как птица.

— Звучит не слишком убедительно, — обронил по телефону Гриффин.

— До чего же я ненавижу адвокатов! — прорычал Фитц.

— Не переживайте: уверен, вас они тоже не жалуют.

Гриффин замолчал, чтобы послушать следующее заявление Сьерры. В помещении для совещаний Уотерс и группа других детективов из отдела убийств также приостановили работу, чтобы посмотреть на зрелище. Большая часть подобных пресс-конференций бывала поинтереснее, чем «Шоу Барнуба и Бейли»[26].

— Вчера поздно вечером, — продолжал государственный защитник Фрэнк Сьерра, — я обнаружил свидетеля, готового подтвердить, что в тот вечер и в то время, когда произошло второе по счету нападение, мистер Комо находился в другом конце города. Свидетель располагает доказательствами относительно того, что делал мой клиент в тот самый вечер. Леди и джентльмены, позвольте представить вам Лукаса Мерфи.

Адвокат Эдди посторонился, и его место занял неуклюжий долговязый парень, которому на вид было не больше восемнадцати лет. Этот малый, весь состоящий из ног, рук и прыщей, точно загнанный олень, очумело моргал глазами, ослепленный вспышками телекамер и лучами прожекторов. Некоторое время Гриффину казалось, что парень сейчас даст деру, и Сьерра, должно быть, тоже так подумал, поскольку схватил своего свидетеля за руку повыше локтя. Потом вспомнил о зрителях и лучезарно улыбнулся этим почтенным людям.

— Да уж, свидетель! — сплюнул в трубке Фитц. — Какой это, к черту, свидетель? За полсотни баксов или меньше я вам найду любого свидетеля.

Сьерра между тем объявил:

— Мистер Мерфи работает в пункте проката видеофильмов «Блокбастер-видео» в Уорвике.

— Ага, вот оно что, — промолвил Гриффин.

— Мистер Мерфи, не расскажете ли всем этим уважаемым людям, где вы были вечером десятого мая?

— Бог ты мой! — Фитца чуть не хватил удар. — Он еще и обращается к нему как к свидетелю на суде. Прямо здесь, в «Новостях», ударяется в защиту. Чтоб меня! Ушам своим не верю!

— Я был... там... на работе, — пискнул паренек. — Ну, вы знаете... в «Блокбастере».

Теперь Сьерра полностью завладел вниманием публики.

— И там, в вашем прокатном пункте на шоссе номер два, в Уорвике, в тот самый вечер, десятого мая, вы видели мистера Комо?

— Хм... ну да.

Репортеры, как и полагается, дружно охнули. Фитц в очередной раз чертыхнулся. Гриффин впился взглядом в экран.

На экране же адвокат Эдди Комо потирал руки, не скрывая ликования.

— Мистер Мерфи, поскольку я знаю, какой вопрос зададут вам сейчас уважаемые представители прессы, ответьте, почему вы так уверены, что именно мистер Комо заходил в ваш пункт проката в ту ночь?

— Ну, я увидел его имя. Там, ну... на членской карточке.

Представители СМИ снова громко ахнули. Фитц простонал:

— О Боже, кто-нибудь, заткните этого дурня! Скорее, дайте мне пистолет!

— Да уж, теперь вы влипли, — любезно поддакнул ему Гриффин.

В телевизоре Сьерра выдержал паузу, снова широко улыбнулся в камеры и изготовился к решающей атаке.

— Мистер Мерфи, правда ли, что когда кто-либо берет в «Блокбастере» напрокат видеокассету с фильмом, эта операция фиксируется документально?

— Э... ну... да, конечно. Человек предъявляет карточку. Мы ее сканируем в компьютер. Затем... как вы знаете... мы сканируем код кассеты. Так что в компьютере содержится... э... информация о кассете и... э... о том, кто ее взял... Да!.. Еще о том, в какой день и в какое время. Понимаете, поэтому мы знаем, кто какой фильм взял. И если человек его задерживает, то должен заплатить штраф за просрочку... вот такая система. Поэтому... если вы работаете в пункте видеопроката... вы во всем этом разбираетесь. — Парень с самым искренним и серьезным видом закивал головой. — Еще у нас есть теперь такая программа... если вы возвращаете новинку сразу... ну, в течение суток, то получаете доллар кредита на ваш счет в «Блокбастере». Поэтому когда люди возвращают кассету, теперь тоже показывают карточку. Я в том смысле... что доллар есть доллар.

На экране было видно, что адвокат Эдди Комо чуть не уписался от счастья прямо на месте.

— Итак, — торжествующе прогремел он, — вы не только сами видели, как Эдди Комо возвращает кассету в ваш пункт десятого мая, в десять двадцать пять вечера — то есть всего за несколько минут до нападения на миссис Розен в Ист-Сайде (куда физически невозможно доехать за пять минут), — но вы также имеете документальное подтверждение этой операции, зафиксированной компьютером.

— Чертовы компьютеры! — прорычал Фитц.

А тем временем на экране юный сотрудник прокатного пункта Лукас Мерфи, новая знаменитость, человек месяца, со всей серьезностью ответил:

— М-м... да, это так.

Репортеры возбужденно загудели. Сидящий здесь же, в комнате совещаний, Уотерс, вздохнув, покачал головой. В телефонной трубке раздались стенания Фитца, затем последовал приглушенный хруст пилюль от изжоги.

— Ну же, давай, — подзадорил Гриффин, напряженно глядя на экран. — Задай ему следующий вопрос, логически вытекающий из предыдущего.

Но адвокат Эдди Комо оказался умнее, чем казался на первый взгляд. Фрэнк Сьерра поблагодарил прессу, возблагодарил Бога за то, что тот открыл им правду — пускай даже это произошло с трагическим опозданием, — а затем, стоя все еще на шаг впереди, оттащил своего лупоглазого свидетеля от линии камер. Брифинг для журналистов закончился. Десятый канал переключил картинку, и в кадре опять появилась вездесущая старушка Морин. Глаза ее горели ярче обычного, и она произнесла, задыхаясь от волнения:

— Что ж, сегодня действительно знаменательный день в деле пресловутого Насильника из Колледж-Хилла. Новая информация заставляет сомневаться, что застреленный сегодня утром Эдди Комо на самом деле был этим преступником. Леди, не означает ли это, что истинный насильник все еще гуляет...

Гриффин выключил телевизор. С другого конца комнаты на него молча воззрился Уотерс, а на другом конце провода Фитц все хрустел своими таблетками.

— Сьерра подложил нам свинью... Форменное нападение из засады! — возмущенно рокотал Фитц в перерыве между порциями желудочных пилюль. — Даже не предупредил никого из нас. Ни разу, ни одним глазком не дал взглянуть на своего нового свидетеля. Только я спустился в морг — проследить, как там патологоанатом пытается найти кусок пригодной кожи на нашем поджаренном приятеле, как звонит мой лейтенант и говорит, чтобы я включил «Новости». Что происходит? Что, черт подери, нам теперь с этим делать? Сьерра мог бы хоть из простой вежливости сначала позвонить.

— Да, но тогда бы вы подготовились к ответному удару, — заметил Гриффин.

— Чушь все это собачья! — продолжал сердито пыхтеть Фитц. — Клиент Сьерры мертв, вот он и вытаскивает дело из суда в теленовости, где ему не надо бояться перекрестного допроса. Публика услышит только то, что он ей пропишет. — В этом месте Фитц переполнился праведным гневом, и голос его начал набирать высоту: — Забудьте о трех изнасилованных женщинах. Забудьте о Триш Хейз, распятой и задохнувшейся в собственной квартире. Забудьте о том, что Эдди Комо, так или иначе, загубил четыре неповинных души. Давайте вместо этого сосредоточим внимание на бедном маленьком насильнике, которого, наверное, и к горшку-то приучили под дулом пистолета. Бог мой, почему бы Сьерре просто не заявиться домой к каждой из пострадавших женщин и не влепить им по пощечине?!

— Все равно это не решающее свидетельство, — сказал Гриффин, обращаясь к Уотерсу и к Фитцу одновременно. — Заявление, что уже к середине дня он мог бы полностью восстановить честное имя Эдди, — явное преувеличение. Кто там у нас обвинитель?

— Д'Амато, — пророкотал Фитц. Судя по всему, он усиленно старался успокоить дыхание.

— Теперь понятно, почему Сьерра перенес дело из зала суда на телеэкран. Д'Амато живьем бы скушал этого мальчишку. Камня на камне не оставил бы от такого свидетельства. Что, разве членские карточки в «Блокбастер-видео» имеют фотографии? Нет. Разве не правда, что любой, а не только сам Эдди Комо мог бы прийти с его карточкой и вернуть кассету? Ах, он решил, что парень был похож на Эдди? Ладно, тогда почему он не явился с этим заявлением раньше, а возник именно сегодня? Зачем ждал целый год, чтобы поделиться такой новостью? Вот главный вопрос.

— Он боялся, — парировал Фитц, взяв на себя роль адвоката дьявола.

— Но чего? Насильник из Колледж-Хилла никогда не нападал на мужчин. А разве у вас нет девушки, матери, сестры, мистер Мерфи? О них вы не подумали? Если вы действительно считали, что Комо не тот преступник, значит, настоящий насильник все еще на свободе. Так почему же вы не пришли раньше, чтобы помочь в поимке настоящего злодея и уберечь вашу подругу, мать, сестру?

— Не знаю, — протянул Фитц.

— Конечно, не знаете, мистер Мерфи. Потому что с десятого мая прошел уже целый год. Как вы можете быть уверены в чем-либо по прошествии целого года? Вы помните, что ели на завтрак в то утро? Что было на вас надето? Что вы делали во время обеденного перерыва? Кому звонили? Какие еще клиенты приходили в тот день? Какой видеофильм смотрели на работе в тот вечер? Вот что я думаю, мистер Мерфи: вы всего этого не помните, не так ли?

— Ох! Ах, кажется, я описался, — шутовски захныкал Фитц. — Вы правы, я просто гнусный мерзавец и плут, и ничего больше. А те славные, чудесные ребята, детективы из управления городской полиции — настоящие профессионалы, люди из людей. А детектив Фитцпатрик — это просто половой гигант. Будь у меня юная сексапильная сестра, я бы послал ее к нему.

— Да, но, поскольку лучшие свои годы он уже отдал работе, я бы не стал суетиться.

— И пусть кто-нибудь скажет, что это не так! — воскликнул Фитц. Он последний раз глубоко вздохнул и, кажется, наконец взял себя в руки. — Компьютерная запись... Кто бы мог подумать?

— Вы уверены, что нападение было совершено именно в это время?

— Время не определено с абсолютной точностью. Кэрол Розен отправилась ко сну в десять с небольшим.

Она считает, что проспала около получаса, когда ее разбудил шум в комнате. Однако на часы она не смотрела.

— Итак, даже если Эдди сам вернул кассету в Уорвике, это не означает, что он не мог потом направиться в Провиденс.

— За это, конечно, нельзя поручиться. Но если взять показания этого малого и присовокупить их к показаниям Тани, утверждающей, что любимым занятием Эдди было полежать на диване и поглазеть видео под боком у своей беременной подружки...

— Эдди начинает казаться милым и симпатичным парнем. Тихий семейный человек. Учитывая его пристрастие к видеофильмам, вы никогда не пытались навести справки в «Блокбастере»?

— Когда мы спросили Эдди, что он делал в ту ночь, с момента преступления прошло уже шесть недель. Он предположил, что, возможно, ходил в прокат брать фильм, но, когда проверил по кредитной карточке, оказалось, что нет. Никому и в голову не пришло проверить на предмет алиби момент возврата кассеты.

— Век живи, век учись, — сказал Гриффин.

— Анализ ДНК есть анализ ДНК, — сердито отозвался Фитц. Такую улику ничем не перешибешь. Клянусь Богом, если бы жюри присяжных состояло из копов, мы бы отправили его на электрический стул. Но жюри присяжных состоит из присяжных. Если Эдди на суде выглядел бы привлекательно...

— Другими словами, предположительный исход судебного процесса кажется все более сомнительным, — подытожил за него Гриффин. С минуту он помолчал, раздумывая. — Знаете, если бы это свидетельство действительно сильно испортило дело, у Д'Амато была бы еще одна возможность. Он мог бы снять с Эдди обвинения в нападении номер два и вменить ему только нападения на Мег Песатуро, Триш Хейз и Джиллиан Хейз. Он терял бы при этом один пункт обвинения — в сексуальном оскорблении первой степени, — однако и так и так получается пожизненное.

— Кэрол Розен это не слишком понравилось бы.

— В том-то и дело, — выразительно заметил Гриффин.

— Даже если бы Д'Амато снял с Эдди обвинение в отношении Кэрол Розен — чтобы адвокат не притащил в суд своего тинейджера из «Блокбастера», — продолжал Фитц, — Сьерра все равно продемонстрировал бы парня прессе, как он делает это сейчас. В результате Эдди начал бы лучше выглядеть в глазах публики, Союза защиты гражданских свобод и всех прочих, кого хлебом не корми — дай посочувствовать преступнику. И это смертельно оскорбило бы и привело в ярость всех трех женщин. Черт, это и меня приводит в ярость.

— Ситуация принимает интересный оборот. Как вы думаете, именно это имела в виду Таня, говоря, что на процессе должно было всплыть нечто важное?

— Не знаю. Она твердо придерживается версии невиновности Эдди. Сдается мне, что, знай она о парне из «Блокбастера», трубила бы об этом на всех углах. По-моему, она толковала о чем-то, связанном с одной из женщин.

— А есть что-то связанное с одной из женщин, что нам следует иметь в виду? — напрямик спросил Гриффин.

— Эй вы, послушайте, я год провел бок о бок с этими женщинами, и если бы было что-то сомнительное, о чем нам следует знать, мы уже знали бы об этом. Так или иначе, — угрюмо признался Фитц, — пока мы разговариваем, я обновляю свой отчет, касающийся их.

— Данное заявление предоставляет мотив к убийству. В частности, для миссис Розен или ее близких.

— Если предположить, что они знали о «Блокбастере».

— Возьмем это в качестве исходной точки. Каким образом адвокат Эдди вообще узнал про этого парня? И сколько еще людей знали о нем? Если, конечно, предполагать, что парень говорит правду.

Фитц вздохнул:

— Я не сомневался, что этот день скверно закончится. О'кей, давайте досконально пройдемся по этой версии. Сценарий А: адвоката внезапно осенило, и он решил проверить «Блокбастер». Так, на всякий случай. Тогда...

— Тогда парень, вероятно, говорит правду и не являлся с заявлением только потому, что не хотел быть впутанным, или боялся быть впутанным, либо и то и другое.

— Хорошо, — сказал Фитц. — Итак, согласно сценарию А у нас действительно есть свидетель. Но это отнюдь не доказывает, — сварливо прибавил он, — что мы не правы в отношении Эдди, который мог совершить преступление уже после того, как сдал кассету. Но зато это делает судебный процесс более интересным, а жертв, их друзей и близких более заинтересованными в его исходе.

— Согласен.

— Ладно. И мы имеем также сценарий Б, по которому юнец из «Блокбастера» объявился сейчас по собственному почину. Что это могло бы значить?

— Возможно, он виделся с Таней, — ответил Гриффин. — По ее же собственным словам, она хороводится с парнями с двенадцати лет. Может, она решила, что Эдди не помешает подстраховка на суде, а это показалось ей наилучшим способом получить таковую. Конечно, это означает, что кому-то — возможно, самому парню — пришлось покопаться в компьютерной системе «Блокбастера», дабы отразить в базе данных эту несуществующую операцию. Не знаю, насколько это правдоподобно.

— Хм, вы видели физиономию этого юнца? Да тинейджер с таким количеством прыщей способен взломать компьютерную базу аж самого Пентагона.

— По-своему вы прямо Шерлок Холмс, Фитц.

— Мне приятно так думать.

— Хорошо, — продолжал Гриффин. — Если считать заявление юнца голословным, то я выбрал бы сценарий Б. Хотя мне не нравится трюк с компьютером. Слишком уж сложно и виртуозно для самодеятельности.

— Тогда возвращаемся к сценарию А, где показания парня не фальшивка. Конечно же, нам придется нанести ему визит, чтобы удостовериться в этом.

— А это означает, что у Эдди Комо, возможно, есть некое подобие алиби, — добавил Гриффин.

— Ничего подобного, — отрезал Фитц. — Даже если малыш прав, это всего лишь небольшая путаница со временем. Значит, Эдди сдал кассету в Уорвике, а потом отправился в Провиденс. Нет закона, запрещающего насильнику заниматься обычными делами. Держу пари, Тед Банди[27] отдавал массу времени повседневной рутине, как и всякий другой человек. Но Эдди все равно совершил эти преступления, как бы там ни было. ДНК не врет, а у нас есть его ДНК. Да не в одном, не в двух, а во всех трех случаях. Парень вошел во вкус, втянулся — и мы окоротили его.

Гриффин задумчиво молчал. У него опять возникло ощущение «дежа-вю». Уже во второй раз за сегодняшний день в ходе разговора выясняется, что улики против Эдди Комо выглядят шаткими, за исключением ДНК. Все упирается в ДНК И он наконец сообразил, что смущает его в этом полицейском деле.

— Послушайте, Фитц, — сказал Гриффин, — по скольким параметрам ДНК с места преступления соответствует ДНК Эдди Комо?

— Как?!

— По скольким пунктам совпадают проанализированные ДНК? По четырем, по восьми, по двенадцати?

— Какого дьявола мне знать? Я не работаю в лаборатории. В отчете из министерства здравоохранения говорится, что ДНК соответствует. Соответствие есть соответствие, о чем тут еще говорить?

— Не обязательно.

— Гриффин, побойтесь Бога! О чем это вы?

— Я и сам пока толком не знаю. Но скажите мне вот что: вы абсолютно уверены, что у Эдди Комо не было брата?

Глава 18

Джиллиан

Джиллиан вернулась домой почти в девять — позднее завершение этого слишком долгого дня, оставившего у нее ощущение тревоги и неустойчивости. Покинув дом Мег, она четырежды проверила, нет ли каких-либо незваных гостей на заднем сиденье ее машины. При этом Джиллиан расхаживала, зажав в кулаке ключи от машины так, чтобы они представляли собой нечто вроде кастета. Один раз даже рывком открыла багажник, желая удостовериться, что там все в порядке. Джиллиан убеждала себя, что хочет оградить себя от не в меру назойливых и воинственных репортеров, однако сама понимала: это неправда.

Приехав домой, она обрадовалась, увидев перед фасадом ослепительно горящие огни. После первого телефонного звонка от Эдди Комо, поступившего около года назад, Джиллиан установила перед входом систему световой охраны — специальные датчики, которые включали прожекторное освещение, едва кто-нибудь ступал в пределы участка. А также разместила в саду стратегическую подсветку, высвечивающую как густые заросли, так и каждый куст. Теперь никто не смог бы подкрасться незамеченным или затаиться в тени возле ее жилища в Ист-Гринвиче. Дом также был оснащен самой современной системой сигнализации, имеющей в каждой комнате кнопку включения тревоги, а прикованная к инвалидному креслу мать Джиллиан на этот случай всегда держала в кармане пульт дистанционного управления. Джиллиан еще не вполне убедила себя обзавестись пистолетом, но зато слегка помешалась на аэрозольном баллончике. Спала она не иначе как положив его под подушку. Мать тоже хранила баллончик в ящике ночного столика. Как заметила сиделка Топпи, женщины семьи Хейз были полностью готовы к войне.

Заведя машину в гараж с включенными фарами, Джиллиан, не выходя из нее, первым делом закрыла дверь гаража, затем тщательно осмотрела помещение изнутри. Не обнаружив затаившихся правонарушителей, она лишь затем отперла и открыла дверцы машины. И вновь зажала в кулаке ключ. В таком положении Джуллиан будет держать его, пока не отопрет дверь дома и бегло не осмотрит кухонное помещение, куда открывалась внутренняя дверь гаража.

Известно ли вам, что в Соединенных Штатах примерно каждую минуту сексуальному насилию подвергается одна женщина? Известно ли вам, что женщины чаще подвергаются насилию в своих же домах, чем где-либо еще? Известно ли вам, что многие незваные гости проникают в дома в обход систем сигнализации, юркнув в гараж вслед за въехавшей на машине хозяйкой? Известно ли вам, что лишь менее десяти процентов из тех насильников, о которых было заявлено в полицию, попадают в тюрьму? Иными словами, подавляющее большинство злодеев, совершивших преступление на сексуальной почве, продолжают преспокойно разгуливать по улицам, готовые, желающие и способные напасть снова?

Джиллиан было известно все это. Она читала книги. Она дотошно изучала статистику. Знание — сила! Узнай своего врага! И ни на минуту не верь, что по какой-то особой причине ты непременно избежишь подобной участи.

Почти каждый вечер Джиллиан ложилась спать с засевшим в груди, давящим на сердце огромным комком страха. Почти каждую ночь, часов около двух, она внезапно, рывком, пробуждалась — с мокрым от пота лицом и судорожным криком. После этого она не сразу приходила в себя.

О таком явлении Джиллиан тоже читала. Теперь она понимала (это была уже ее собственная теория), зачем изобрели хороший грим для лица.

В гараже Джиллиан глубоко вздохнула, заряжаясь спокойствием, расправила плечи, повыше подняла подбородок. «Время начала шоу, — сказала она себе. — Время, когда нужно выглядеть на все сто». И, тщательно стерев с лица все невзгоды, придав ему выражение безмятежной уверенности, вошла в дом.

В кухне Джиллиан наткнулась на живущую в доме сиделку и компаньонку ее матери — Топпи. Та стояла, прислонившись к кухонной стойке, со скрещенными на груди руками, что выражало неодобрение.

— Извините, я задержалась, — промолвила Джиллиан. Положив сумочку на стол, она сняла жакет и начала возиться с ключами.

— Угу.

— Как она?

— А вы как думаете? — вспылила Топпи. — Ваша мать лишилась голоса, но с головой у нее все в порядке.

— Она видела новости?

— Конечно.

— А газетчики?

— Телефон разрывался на части. Во всяком случае, до тех пор, пока я не отключила его. Как вы поняли, я и не ожидала, что вы позвоните, — с язвительным раздражением прибавила Топпи, метнув на Джиллиан суровый взгляд. Та смиренно опустила голову.

Двадцатишестилетняя Топпи, в своей цветастой рубашке, с копной курчавых темных волос, походила скорее на цыганку из табора, чем на дипломированную медсестру. Живая и энергичная, она теоретически была прислугой, которую Джиллиан наняла для ухода за матерью, однако не подчинялась никому. За те три года, что она работала у них, Топпи снизу доверху перетряхнула их маленькое хозяйство, их застоявшийся мирок. Она знала, что лучше всего не только для Либби, но для Джиллиан, Триш, а также для мальчишки-газетчика, живущего через несколько домов от них. Мнение свое Топпи всегда выражала открыто и весьма энергично. Уж энергии ей было не занимать. Мать Джиллиан обожала ее. С таким же восторгом относилась к ней и Триш.

— Вы обидели ее, — заявила Топпи. — Я знаю, вы не нарочно. Понимаю, что голова у вас забита массой других вещей. Но вы обидели ее, Джиллиан. Она уже потеряла одну дочь, и, когда вы вот так пропадаете невесть куда, она очень беспокоится.

— Я не хотела, мне очень жаль.

— Вы не передо мной должны извиняться.

— Я и ей скажу.

Топпи презрительно фыркнула.

— Можно подумать, она еще не наслушалась ваших извинений. Поймите, Джиллиан, она ваша мать. Ей не нужны извинения, ей нужны вы. Чтобы пришли домой к обеду. Почитали ей книжку. Или, еще лучше, свозили ее к Триш.

Джиллиан повесила ключи от машины на маленький крючок, взяла поступившую почту и начала разбирать ее. Счета, счета, счета. Не почта, а хлам. Джиллиан и сама не понимала, что именно ее так тревожит. До тех пор пока — усталая, разбитая и опустошенная — не просмотрела почту до конца. Слава Богу, хоть от него ничего нет. Наконец она отложила в сторону пачку бумаг, и Топпи сочла это сигналом к возобновлению атаки.

— Вы ведь ездили туда, не так ли? К Триш?

— Да, я была там.

— Ваша мать тоже по вас скучает.

Джиллиан ничего не ответила.

— Она лишена возможности говорить. Как вы этого не поймете? Когда кто-то умирает, хочется поговорить о нем, как-то облегчить душу, освободиться от этого груза. Отпустить умершего, чтобы он упокоился с миром. Ваша мама не может сделать это вслух, но это не значит, что она не пытается сделать это мысленно.

— Я знаю.

— Если бы вы просто посидели рядом с ней, подержали за руку. Дали ей возможность посмотреть на вас и сказать все глазами. Она ведь так и делает, вы же знаете. Ум у нее живой и подвижный, просто говорить она не может. Если бы вы побыли с ней, ей было бы легче это выразить. Она могла бы, не произнося ни слова, облегчить душу. И я уверена, для нее это очень много значило бы.

— Я знаю, Топпи, знаю. — Старая песня. Уже год они обсасывают эту тему. И всегда Топпи права, а Джиллиан виновата. Она хочет, хочет исправиться, но сейчас не в состоянии сделать это. На работе она обязана всему соответствовать: быть грамотным специалистом и квалифицированным руководителем, уметь противостоять чужим интересам, удовлетворить требования клиента, выдерживать любой натиск, а не то потеряет бизнес. С Кэрол и Мег, с газетчиками, с полицейскими она тоже должна быть на высоте: волевой, решительной, компетентной, искусным дипломатом и умелым оратором — так чтобы всегда отвечать моменту, потому что она лидер и не имеет права никого подвести. А потом, когда приходит домой...

Когда Джиллиан приходит домой, у нее уже не остается сил, ничего не остается. Она видит свою мать, такую маленькую, хрупкую, которую так легко обидеть, сломать, повредить... Видит Топпи, нанятую ею для того, чтобы Триш не испытывала чувства вины, когда пошла учиться в колледж и покинула дом. И вот стены рухнули, рассыпались в прах, а Джиллиан до сих пор так и не готова воспринять ту женщину, которая оказалась под этими стенами. Эдди Комо изменил ее. Он принес в ее жизнь страх, и уже одного этого довольно, чтобы ненавидеть его. Но он принес столько зла и помимо этого!

«Ты, сука... Я достану тебя даже с того света».

Джиллиан открыла холодильник. Просидев большую часть времени в ресторане, она за весь день едва ли проглотила хоть кусок. Сейчас Джиллиан оглядела полку за полкой, но ничто не возбуждало аппетита. Топпи за ее спиной хмурилась и озабоченно сопела.

— С вами все в порядке? Вы не больны? — напрямик спросила она. — В последнее время... Джиллиан вы хорошо себя чувствуете?

Джиллиан закрыла дверцу. Собралась было ответить: «Конечно», но увидела выражение лица Топпи, и беззастенчивая ложь застыла у нее на устах. Она снова почувствовала внутри давящую пустоту. Постоянно скрываемая боль, подкатившая во время разговора с сержантом Гриффином совсем близко к поверхности и затаившаяся там, теперь вновь всколыхнулась, перехлестывая через край, и навалилась всей своей тяжестью. Сегодня утром Джиллиан солгала детективу, сказав ему, что уверена, хотя на самом деле вот уже целый год не уверена ни в чем.

— День был тяжелый, — ответила она. — Мне понадобилось время, чтобы все это осознать. Время, чтобы... побыть одной.

— С Триш?

— Что-то вроде этого.

— Ваша мама тоже хотела сегодня туда поехать. Но я волновалась из-за газетчиков.

— Мне жаль, что так получилось.

— Ничего страшного, Джиллиан, — ласково сказала Топпи. — Она не винит вас. И я не виню. Вы приберегаете это для себя.

Джиллиан улыбнулась. Эти душеспасительные беседы она тоже слышала прежде. И не раз. Где-то сейчас Триш? Она прислонилась к холодильнику и глубоко вздохнула:

— Вы ощущаете какую-нибудь разницу, Топпи? Вот его больше нет. Как по-вашему, что-то изменилось?

Топпи пожала плечами:

— Я не потеряю из-за этого покой и сон, если вы это имеете в виду. Собаке собачья смерть.

— Что посеешь, то и пожнешь?

— На мой взгляд, это справедливо.

— Я думала, это будет ощущаться как-то иначе. Думала, что почувствую себя... освобожденной. Отмщенной, что ли... Испытаю торжество, ликование. Но вместо этого ощущаю внутри только... пустоту. И я даже не представляла себе, как вернусь сегодня вечером домой. Как встречусь с Либби, посмотрю ей в глаза. Мне кажется... у меня такое чувство... будто я как-то предала ее.

— Вы ее предали?

— Да. — Джиллиан опять улыбнулась. — Я в каком-то непонятном состоянии. Весь день в нем нахожусь. Точно сама не своя. Мне надо поспать.

— Джиллиан... сегодня приходили из полиции. Два детектива в штатском. Они хотели расспросить Либби, пока я наконец не растолковала им, что не допущу этого. Нет ли чего-то, чего я не знаю?

— Нет. — Джиллиан покачала головой. — Может, в этом-то и проблема. Я не убивала Эдди. И не знаю, кто его убил. И, честно говоря, это сводит меня с ума. Кто-то уже добрался до него, прежде чем у меня появилась такая возможность. Кто-то другой убил его, а я в своих фантазиях приберегала эту честь для себя. Очевидно, я еще более кровожадна, чем полагала.

— Я тоже мечтала убить его, — призналась Топпи.

Джиллиан взглянула на нее с удивлением.

— Спокойно, — подтвердила Топпи. — Такого типа, как он! После того, что он сделал с вами, с вашей мамой, с Триш. Да его мало убить! Следовало бы отрубить ему напрочь причинное место, а самого оставить жить.

— В борьбе с преступлениями на сексуальной почве кастрация неэффективна, — тут же отозвалась Джиллиан. — Исследования показывают, что хирургическое или химическое холощение вынуждает этих негодяев совершать еще большие зверства, например убийство. Потому что дело тут не в сексе, а в жажде власти. Если отнять у сексуального маньяка половой член, он заменит его ножом.

Топпи смотрела на нее со странным выражением.

— Джиллиан, вы слишком много читаете.

— Да. Похоже, никак не могу остановиться.

— Но наверное, это чтение не включает в себя информацию о синдроме посттравматического стресса?

— Включает.

— Потому что... понимаете, таких последствий следовало ожидать, они неизбежны. После того, что вы пережили.

— То есть я заслужила право слегка сбрендить? — улыбнулась Джиллиан.

— Джиллиан, я не это хотела сказать...

— Я борюсь, Топпи. Я знаю, что еще не полностью пришла в себя. Может, я и не утратила память, как Мег, не стала злой и агрессивной, как Кэрол, но... все равно я чувствую себя, ну, словно... раненой. Мое внешнее достижение в том, что я ненавижу высказывать это вслух. Это звучит так беспомощно. Ранеными бывают птицы. Дети... Хочется думать, что я выше этого. Ведь, по сути дела, меня даже не изнасиловали. О чем же мне плакать?

— О Джиллиан!..

— Я знаю, что несправедлива к Либби, — тихо проговорила та. — Мне хотелось бы сказать, что у меня есть на то веская причина, но я не знаю какая. В последнее время... В последнее время у меня нет даже ощущения, что я возвращаюсь домой. Порой вечерами я жалею, что больше мне пойти некуда. Мне хочется забраться в машину и просто ехать. Ехать, ехать, ехать... — Она опять улыбнулась, но улыбка получилась совсем невеселой. — Может, я смогла бы уехать и найти свое место в Мексике.

— Вы хотите бежать от нас?

— Нет, не от вас. Просто бежать. Это единственный момент, когда я чувствую себя в безопасности.

— Он мертв. Его больше нет, Джиллиан. Вы в безопасности.

Плечи Джиллиан поникли. Она покачала головой и хрипло возразила:

— Но сколько таких, как он, еще осталось, Топпи?! Я же читаю книги. Вы даже не представляете... Наш мир — такое страшное место. — Плечи ее начали дрожать. Господи, сегодня она действительно сама на себя не похожа. А в следующий момент Джиллиан опять ощутила себя в той самой комнате, в той отвратительно темной и страшной комнате, где Триш так отчаянно нуждалась в ее помощи, где сама жизнь Триш зависела от ее вмешательства, а она не смогла ей помочь. Мало того что не спасла ее, но и сама едва уцелела. А вот теперь его нет, он мертв, но что, что может вернуть смысл в ее жизнь, когда больше нет Триш, чтобы о ней заботиться, и Эдди Комо, чтобы его ненавидеть?

А потом Джиллиан подумала о Мег («Мне кажется, я не знала счастья») и о Кэрол («Давайте закажем шоколадный торт») и внезапно поняла, что подвела их обеих. Она превратила их в бойцов, в воительниц, но еще задолго до гибели их врага разве им стало от этого сколько-нибудь легче? Да, они способствовали поимке Эдди Комо, но никто из них так и не исцелился.

И вот теперь Эдди Комо мертв, а они разваливаются по всем швам.

Джиллиан зажмурилась, зажала рот рукой. «Возьми себя в руки, возьми себя в руки. В соседней комнате находится мать». А потом она подумала о сержанте Гриффине, и это вызвало в голове еще большее смятение. От мужчин только одни проблемы... Взять того же Эдди Комо...

К Джиллиан подошла Топпи и ласково тронула ее за плечо, и та судорожно, прерывисто вздохнула.

— Я не специалист, — негромко промолвила Топпи. — Бог свидетель, я бы не смогла столько всего выдержать и сделать, сколько смогли вы. Но я знаю одно. Когда тебе действительно плохо, когда чувствуешь себя разбитой, павшей духом, подавленной, нет ничего лучше, чем выплакаться на груди у матери. У вас есть такая возможность, Джиллиан. И ей тоже станет легче. Для вас обеих это будет значить очень, очень много.

Джиллиан тяжело вздохнула:

— Я понимаю.

— Действительно понимаете?

Взгляд Топпи был слишком проницательным. Джиллиан отвернулась. Она сосредоточилась на своем дыхании, стараясь упорядочить его, делая медленные, размеренные вдохи. Потом отерла глаза, поморгала ресницами. Ей надо пораньше лечь и хорошенько выспаться. Завтра будет новый день. Завтра она почувствует себя лучше. Более сильной, выдержанной, готовой во всеоружии противостоять прессе, полиции. Все это лишь вопрос времени. Надо просто переждать, отдышаться, собраться с силами...

— Ну ладно, пойду повидаюсь с ней, — вставая, бодро проговорила она.

— Ладно, идите, — отозвалась Топпи. Но было видно, что Джиллиан не удалось одурачить ее.

Джиллиан вошла в гостиную, где в своем любимом кресле сидела ее мать и смотрела телевизор. В шестьдесят пять лет Оливия Хейз все еще была красивой женщиной. Миниатюрная как птичка, с густыми темными волосами и большими карими глазами. Волосы ее были умело подкрашены, она красила их каждые два месяца в своем любимом салоне шестью оттенками каштанового, чтобы как можно точнее воспроизвести природный цвет. Волосы всегда были предметом тщеславной гордости Либби. Когда Джиллиан была маленькой, ей нравилось наблюдать, как мать, возвращаясь вечером домой, расчесывает свои длинные густые локоны. Сто взмахов щеткой. Потом следовало полоскание горла соленой водой, чтобы сберечь голосовые связки, а вслед за этим на лицо наносился слой жирного крема, чтобы сохранить кожу гладкой.

— Если хорошо позаботишься о своем теле, — подмигнув, повторяла ей Либби, — то тело хорошо позаботится о тебе.

— Здравствуй, мама, — наклонилась к ней Джиллиан. — Извини, я опоздала. — Она нежно обняла мать, стараясь не сдавливать слишком сильно.

Выпрямившись, она заметила, что в глазах матери что-то вспыхнуло. Что это было: огорчение, гнев — Джиллиан не поняла, а сама Либби сказать не могла. Вместе с постигшим ее десять лет назад инсультом она получила частичный паралич правой части тела, а также ярко выраженную афазию. А потому, прекрасно понимая все, что ей говорили, Либби сама уже не могла ни говорить, ни писать. Как объяснил Джиллиан один из докторов, мыслительный процесс у ее матери остался в порядке, но, когда она пыталась облечь мысли в слова, мозг словно упирался в стену, блокирующую речевой поток.

Сейчас Либби общалась с домашними посредством «книги с картинками», альбома, где были собраны всевозможные зрительные образы — от туалета до яблока, а также фотографии Джиллиан, Топпи, Триш. Когда ей что-нибудь требовалось, она постукивала пальцем по картинке. После похорон Триш Либби стучала по фотографии дочери так часто, что протерла ее насквозь.

— Ты видела новости? — спросила Джиллиан, опускаясь рядом с матерью на диван.

Мать ударила один раз указательным пальцем левой руки, что означало да.

— Мама, он мертв, — сказала Джиллиан. — Он уже никогда никому не причинит вреда.

Мать вздернула подбородок. Лицо ее выразило гнев, но пальцы оставались неподвижными.

— Ты рада?

Пальцы не двинулись.

— Тебе грустно?

Все то же.

— Страшно?

Нетерпеливый звук вырвался у матери откуда-то из глубины горла. Джиллиан не сразу, но все-таки догадалась.

— Ты вне себя от ярости?

Один удар.

— Ты хотела, чтобы судебный процесс состоялся? — помедлив, спросила Джиллиан.

Сильный удар!

— Но почему, мама? Так по крайней мере ты знаешь, что он получил свое. Так ему не удастся увильнуть лишь из-за того, что у кого-то из присяжных окажется комплекс вины. Нам никогда не придется трястись, что он вдруг освободится досрочно или сбежит из тюрьмы. Все кончено. Мы победили.

Мать издала еще один нетерпеливый горловой звук. Джиллиан поняла. Вопросы, начинающиеся с «почему» или «когда», не срабатывали в этой системе. Чтобы получить верный ответ, необходимо задать верный вопрос. Джиллиан, сохранившая дар речи, должна была правильно сформулировать вопрос.

В дверях показалась Топпи:

— Вы ведь не видели пресс-конференцию в вечерних «Новостях»?

— Нет, не видела.

— Адвокат Эдди утверждает, что у него есть свидетель, заявляющий, что Эдди не мог напасть на Кэрол. В это время он был в другом конце города, возвращал видеокассету в прокатный пункт.

— Не может быть! — Джиллиан напряженно выпрямилась, чуть ли не подскочила, автоматически приводя себя в состояние боевой готовности. Пальцы ее левой руки начали лихорадочно и нервно шарить по коленям и кушетке. — Это смехотворно! — взволнованно воскликнула она. — Кэрол сама точно не помнит, в какое время негодяй вломился к ней в спальню. Нельзя иметь четкое алиби без четко установленного времени!

— Кое-кто из газетчиков начинает поговаривать о судебной ошибке. Что, возможно, Эдди засадили в тюрьму по ложному обвинению... Что полицейские, стремясь заполучить подозреваемого, действовали слишком поспешно. Что, мол... — Топпи помедлила. — Что, возможно, вы, Мег и Кэрол оказали на них слишком сильное давление.

— Абсурд! — Джиллиан вскочила, руки ее сжались в кулаки. Когда ее загоняли в угол, то первой реакцией всегда был гнев, а уж сейчас-то она была просто вне себя. Срочно подайте ей какого-нибудь репортеришку! Все равно какого! Она ему покажет! — Все, что мы сделали, это обратили внимание полицейских на то, что и Мег, и Триш участвовали в донорской кампании. Вот и все! А Эдди всего-навсего имел доступ к их домашним адресам. Эдди всего-навсего оказался человеком, который лично общался с двумя жертвами из трех за неделю до нападения на каждую из них. Эдди всего-навсего был человеком, чью сперму обнаружили в их домах, на месте преступления. Как, черт подери, пресса объяснит все это?!

— Они и не объясняют. Они просто демонстрируют его благообразные портреты из школьного альбома да бросаются выражениями вроде «представитель национального меньшинства», «подозреваемый в преступлении», «трагически погибший».

— О, Боже правый! — Джиллиан снова опустилась на диван. В голове вдруг ужасно застучало. Она подумала, что с ней, вероятно, что-то не так. Должно быть, что-то серьезное. — Они превращают его в мученика, — пробормотала Джиллиан. — Тот, кто его застрелил... Кто бы то ни был... реабилитировал его.

Либби колотила Джиллиан по руке. Она нашла картинку, которую искала. Новую, добавленную Топпи в альбом лишь год назад, чтобы помочь Либби вести разговор о судебном процессе. На картинке была изображена женщина с завязанными глазами, держащая в руке весы правосудия.

— Я знаю, что ты хотела суда, — нетерпеливо откликнулась Джиллиан. — Я поняла.

Мать поджала губы и постучала по картинке более настойчиво, на этот раз — по изображению весов.

— Правосудия? Не просто суда — ты хотела правосудия? Твердый, решительный удар.

— Потому что мы до сих пор не получили его, — проговорила ее дочь. — И теперь из-за отсутствия обвиняемого пресса рассматривает дело заочно, а в качестве аргумента использует благообразную внешность Эдди и его этническую принадлежность. Только живого Эдди можно было противопоставить этому. Единственный способ достойно ответить на это — судебный процесс. Законный суд и стопроцентное доказательство, что Насильник из Колледж-Хилла — Эдди Комо, и никто другой.

А мать все ударяла и ударяла пальцем.

— Ты права, мама. Теперь я тоже вне себя. Сегодня утром нас ограбили. — И она добавила с горечью: — Как будто мы и без того недостаточно потеряли.

Мать снова начала листать страницы и нашла еще одну картинку, тоже сравнительно новую. Это походило на рисунок, сделанный рукой ребенка: карикатурное изображение чудовища с большими желтыми клыками и огромными красными выпученными глазами. Авторство принадлежало Топпи, пытавшейся таким образом передать понятие «Эдди Комо». Потому что ни при какой погоде они не согласились бы поместить в книжку его подлинное фото. Они не желали в такой форме допустить его в свою жизнь.

Сейчас левая рука Либби царапала страницу фотоальбома. Наконец она сорвала пластиковую оболочку и вырвала картинку. Гордо вскинув голову, она в благородном негодовании посмотрела на Топпи и Джиллиан. Глаза ее пылали гневом, нижняя губа дрожала от невыплаканных слез. Скомкав монстра, она своей немощной левой рукой отшвырнула его подальше.

Топпи и Джиллиан проследили глазами, как бумажный комок свалился на пол. Прежде чем остановиться, он прокатился футов пять. Потом застыл на месте.

— Ты права, — ласково сказала Джиллиан. — Он мертв, так давайте раз и навсегда выбросим его из своей жизни. Скажу честно: я устала бояться. Устала от злобы. Устала вновь и вновь спрашивать себя, что сделала не так. — Голос ее зазвучал громче, набирая силу. — Плевать нам на прессу, мама, пусть провалится ко всем чертям. Плевать на государственного защитника. И плевать на извращенцев, которые рады наблюдать, как наша боль, будто увеселительный спектакль, выносится на экраны. Эдди Комо отнял у нас слишком много, и я не отдам ему больше ничего. Хватит, мы покончили с этим! Больше мы о нем не говорим. Больше не думаем о нем. Мы его больше не боимся. Отныне и впредь Эдди Комо не существует для нас.

Глава 19

«Клуб жертв»

Десять сорок пять вечера.

Увы, Кэрол не покончила с этим. Она не выбросила Эдди Комо из своей жизни. Вместо этого Кэрол, свернувшись комочком, одетая лежала в пустой ванне. От холодных фаянсовых стенок ее знобило, поэтому еще час назад она стащила с крючков и натянула на себя все полотенца. В ванной комнате второго этажа было холодно и промозгло. Здесь не было окон, а значит, и естественного освещения. Кэрол не знала, который час, но подозревала, что уже поздно. Вероятно, десять уже пробило. Все кошмары начинаются после десяти.

Дэн все не возвращался. Дом был погружен в молчание. Время от времени Кэрол начинала мычать что-нибудь себе под нос — просто чтобы услышать звук. Но большей частью лежала съежившись в ванне — взрослая женщина, которая словно рада бы, да не может вернуться в материнское лоно. Опустив голову на жесткую холодную кромку, она ждала неизбежного.

«Я не выключала телевизор... Я не выключала телевизор...»

Все равно это не имеет никакого значения. Ведь уже минуло десять. Кэрол была совсем одна. И знала, что где-то там, в глубине дома (она точно это знала!)... там, в недрах дома, плавно поднимается оконная рама, чья-то ступня касается пола, а затем и сам человек, пригнувшись, быстро ныряет в ее спальню.

Страшные вещи происходят в мире. Людей насилуют, убивают, взрывают бомбами. Мужья бросают на произвол судьбы жен, жены сходят с ума, дети не рождаются. Страшные вещи творятся в мире. Особенно после десяти вечера. Особенно с ней.

Эдди Комо прислал ей письмо. Кэрол нашла его в дневной почте, которую Дэн оставил на кухонной стойке. Розовый конверт внешне являл собой образец достоинства и хорошего вкуса, и на нем стоял обратный адрес Джиллиан. Симпатичная маленькая записочка, вероятно, подумал Дэн. Вот и она так думала. Пока не вскрыла конверт.

«Я до тебя доберусь! — нацарапал Эдди красными чернилами поперек клочка оберточной бумаги из мясной лавки. — Даже с того света».

Кэрол как ошпаренная кинулась вверх по лестнице, снова сюда, в ванную. Только сначала задержалась на минутку перед домашним сейфом.

«Я до тебя доберусь!..»

Только не на этот раз, подумала Кэрол. Не выйдет. Больше у тебя это не пройдет, проклятый сукин сын. Она осторожно протянула руку, пошарила под полотенцами и потихоньку, очень нежно, погладила пистолет.

Десять пятьдесят пять.

Сильвия Блэр возвращалась домой из университетской библиотеки. Завтра с утра ей предстоял зачет. Последний экзамен по психологии. Вообще-то Сильвии нравилась психология, но она уделяла этой дисциплине не так много внимания, как следовало бы. Сейчас она пыталась наверстать и за два вечера втиснуть в себя материал трех месяцев. Этот трюк неплохо удавался ей в старших классах школы, но выполнить его в колледже было куда труднее.

Вообще-то Сильвия считала, что профессору Скалья следует отменить зачет. Какие там экзамены, когда только сегодня утром совсем рядом, всего в шести кварталах от колледжа, произошел жуткий взрыв, а потом полдня надрывались сирены. В воздухе до сих пор стоял едкий запах гари, смесь бензина, горелого металла и расплавленной пластмассы. В студенческой среде все размышляли над этими беспорядками. Сказать по правде, ничего столь волнующего никогда ранее не происходило в Провиденсе. Так что, по мнению учащихся, администрации следовало бы отменить экзаменационную неделю и позволить им наслаждаться воздухом разгула и свободы.

Увы, этого счастья им так и не привалило. Университетские преподаватели такие зануды. Поэтому Сильвии пришлось отказаться от веселой студенческой компании и отправиться в библиотеку, где ей удалось прочесть целых шесть глав учебника, прежде чем она задремала и ей приснились куры с родной фермы, усердно доказывающие теорему Пифагора в обмен на лишнюю порцию корма. Фу! Провались все пропадом! Сильвия решила пойти домой спать.

Девушка шла по улице к своей квартире в студенческом городке. Обычно в это время на улицах бывает больше народу, но во время экзаменационной сессии многие студенты добровольно затворяются во всевозможных аудиториях и лабораториях, испытывая сильнейшие приступы предэкзаменационного невроза. Улица была тихая, таящиеся в тени, на обочинах, старые дома погружены в безмолвие.

Сильвию это не беспокоило. В небе светила полная луна, тепло и радостно сияли огни фонарей. Кроме того, она хорошо знала, как вести себя в поздний час на улице. Надо идти в хорошем темпе, бодрым шагом, высоко подняв голову и расправив плечи. Сексуальные маньяки выискивают кротких, безропотных женщин, не способных за себя постоять. А вовсе не чемпионов по легкой атлетике, каковой была она.

Впрочем, в Провиденсе едва ли теперь осталось много извращенцев. Того хлыща пристрелили сегодня утром, и женщины в университетском городке вздохнули с облегчением.

Сильвия наконец добралась до старого дома, где на втором этаже и располагалась ее квартира-студия. Помедлила перед неосвещенными ступенями крыльца, неодобрительно качая головой. Противный фонарь над парадной дверью опять перегорел. Эта штуковина вырубалась примерно каждые три недели, а еще недели три хозяин тянул, прежде чем вкрутить новую лампочку. Последний раз перегоревшую лампочку Сильвия заменила сама, купив на собственные деньги. Как будто можно что-то разглядеть во внутреннем дворике без света!

Девушка стащила с плеча рюкзак и с мученическим вздохом начала рыться в нем в поисках ключей. Наконец нашарила на дне тяжелую связку. Новое кольцо для ключей было подарком Род-Айлендского центра переливания крови и знаменовало собой то, что две недели назад донор Сильвия Блэр сдала свою восьмую пинту крови. Молодец, Сильвия! Теперь она — член клуба студентов-доноров.

Сильвия вытащила ключи и начала перебирать массивную связку, которую все собиралась рассортировать, да так и не собралась. Наконец отыскала нужный ключ и вставила в замочную скважину.

Справа от нее раздался какой-то звук. Сильвия повернула голову.

Одиннадцать часов двенадцать минут.

Джиллиан снится сон. Она знает, что всего лишь грезит, но ей наплевать. Этот сон наполнен теплыми, радостными красками. Он снимает давящий груз с ее души и уносит ее — впервые за долгое время — туда, куда она сама хотела бы унестись.

Во сне Джиллиан шестнадцать лет. Она в номере отеля (большая часть ее детства прошла в гостиничных номерах). Два часа ночи, но матери все нет. Выступление закончилось уже несколько часов назад, но Либби никогда не придавала времени особого значения. Ночь существует для того, чтобы петь, танцевать, пить и вообще весело проводить время. Вероятно, Либби в очередной раз встретила мужчину своей мечты и в очередной раз влюбилась. С этим периодом в жизни матери Джиллиан давно и хорошо знакома. Влюбленная Либби отсутствует большую часть ночей в неделю. Голос ее приобретает необычайное звучание, она надевает самые красивые свои наряды и приносит Джиллиан множество милых пустячков в подарок. Потом пора цветения кончается, роза увядает. Она бросает его, или он бросает ее, или, может, просто-напросто на горизонте некстати появляется жена ее любовника. Кто знает?

В общем, Либби разочаровывается. Они переезжают в новый отель, и мать обещает уделять дочери больше времени. И так продолжается, пока на горизонте не возникает очередной привлекательный мужчина.

В прошлый раз, однако, все было по-другому. В прошлый раз связь имела последствия. Теперь у Джиллиан есть маленькая единоутробная сестра, и ей позволяют даже выбрать для нее имя. Джиллиан нарекает ее Триш.

У трехмесячной Триш толстые розовые щечки и большие синие глаза. Головенка покрыта мягким, похожим на пух облачком каштановых волос. Она любит ухватить Джулиан за палец своим крохотным кулачком. Любит брыкаться крохотными ножками. И еще она воркует и агукает без устали, любит пускать пузыри и обдувать подгузники. Она также с готовностью расплывается в широкой счастливой улыбке всякий раз, как Джиллиан берет ее на руки.

Вот и сейчас Джиллиан качает малютку Триш на руках и смотрит, как ее по-детски синие глаза наливаются сном, как тяжелеют веки. Она тихонько щекочет пальцем круглую щечку сестры. Вдыхает сладкий запах детской присыпки. Джиллиан чувствует, как грудь ее распирает от любви, и думает, что если бы любила Триш еще хоть чуточку больше, то сердце непременно разорвалось бы.

Либби никогда не была идеальной матерью. В иные времена Джиллиан почти ненавидела мать, ее беззаботное отношение к жизни и ветреные привычки. Но три месяца назад Джиллиан простила ей все за этот бесценный подарок — Триш Джейн Хейз. Наконец-то у Джиллиан появился кто-то, кого можно любить всем сердцем. Наконец-то у нее есть кто-то, кто никогда не уйдет.

Тихая, безмятежная ночь. Малышка Триш чудесным грузом покоится у нее на руках. Чистая прелесть маленькой сестры, улыбающейся ей в ответ и брыкающейся своими малюсенькими ножками.

В этом сне Джиллиан знает, что она грезит, и ей хотелось бы удержать этот момент навсегда. Она понимает, что видит сон, что за пределами ее видений царит все та же темнота. Что если она повернет голову, то чудесная комната в отеле исчезнет и она опять окажется в другом, отвратительном и страшном, месте. Знает, что если она слишком близко приглядится к малышке Триш, та тоже растает в воздухе и окажется, что вместо нее Джиллиан сжимает остывающее тело своей взрослой сестры. А если вдумается еще сильнее, поймет, что этого момента и вовсе никогда не было, что ее малютка сестра по ночам большей частью плакала, зовя мать, и что сама Джиллиан, в сущности, была всего-навсего оглушенной непомерностью свалившегося на нее груза шестнадцатилетней нянькой. В этом сне она понимаem, что только грезит. Единственное, что в нем правда, — это ее любовь к сестре.

Внезапно в сладостное видение врывается какой-то звук. В воображаемом гостиничном номере воображаемая Джиллиан поворачивает голову. Вслушивается в громкое, пронзительное завывание несущихся по улице полицейских машин.

А затем гостиничный номер исчезает. Исчезает малютка Триш. В следующий момент и воображаемая, и подлинная Джиллиан — обе осознают, что это воют не полицейские сирены.

Это ревет где-то здесь, в доме. Это надрывается сирена в ее комнате.

Кто-то нажал кнопку сигнала тревоги.

Звук. Опять он донесся до Кэрол. Глухой стук из нижних покоев дома. За ним еще один.

Кто-то находился в доме. Кто-то самым настоящим образом пребывал в доме Кэрол. Паническое ощущение угрозы, то сильнее, то слабее сжимавшее ее в когтях весь вечер, улучило момент и стало вдруг ужасающе реальным.

Дыхание Кэрол участилось. Очень медленно она выпрямила поджатые, затекшие ноги. Потом плотнее, до ушей, натянула на себя груду полотенец и глубже вдвинулась в свое импровизированное убежище, так что над краем ванны остались одни только глаза. Снизу послышались новые звуки. Возможно, они исходили из спальни. Из той спальни. Из той самой спальни.

Очень осторожно Кэрол вытащила свой крошечный пистолетик, приподняла и нацелила на дверь.

Теперь звук раздавался уже из коридора. Это были шаги, и они отчетливо приближались.

— Дэн? — хрипло, со страхом и надеждой, выкрикнула она.

Ответа не последовало.

А потом шаги остановились, и в пробивающейся из-под двери полоске света появились и застыли две темные тени. Он был здесь.

Руки Кэрол покрылись мурашками.

«Спокойно, Кэрол. Спокойно».

Она сжала в руках пистолет. Затаила дыхание.

Медная дверная ручка начала медленно поворачиваться...

Джиллиан как ошпаренная выскочила из постели. Схватила халат и, на ходу надевая его, устремилась к двери. Потом вспомнила что-то и кинулась назад к кровати за газовым баллончиком. Во всем доме надрывно выла сигнализация.

В коридоре она увидела Топпи в белой ночной рубашке, заспанную и очумелую.

— Топпи, это вы включи...

— Нет.

— Либби! — закричали они в один голос и ринулись к ней.

Дико озираясь, с баллончиком в руке, Джиллиан первой влетела в комнату. Оливия Хейз лежала на кровати. Лицо ее было белым как мел. Она прижимала к груди зажатый в руке пульт дистанционного управления.

— Мама, мама, что случилось?

Либби подняла трясущуюся руку, в ужасе указывая на окно. Джиллиан и Топпи обернулись.

Одиннадцать тридцать три.

Гриффин все еще сидел в штаб-квартире, продираясь сквозь груду бумаг и устало потирая переносицу, когда в комнату для совещаний просунул голову дежурный офицер.

— Сержант!

— Офицер Жирар!

— Сэр, в Службу спасения только что поступил сигнал тревоги из Ист-Гринвича. Сработала домашняя сигнализация, и передают, что по двору теперь мечется женщина в купальном халате. Я подумал, что вам могут пригодиться эти сведения. Дело в том, что домовладение принадлежит Джиллиан Хейз.

— Проклятие! — Тревога в доме Джиллиан Хейз именно в эту ночь, а не в какую-нибудь иную едва ли сулила что-то хорошее. А он находится по меньшей мере в двадцати минутах езды. Не прекращая разговора, Гриффин направился к двери.

— Окажите мне любезность, офицер: позвоните детективу Фитцу.

— Это тот, что из городской полиции?

— Да, тот самый.

— Прошу прощения, сэр, но думаю, вся городская полиция на вызове. Я услышал это по селекторной связи, хотя подробности они держат в тайне. Какое-то происшествие в Колледж-Хилле...

Гриффин резко остановился:

— В Колледж-Хилле?

Офицер кивнул:

— Да, сэр, в Колледж-Хилле.

Дверь ванной резко распахнулась. Зажмурившись, Кэрол нажала на спуск.

Хлоп! Хлоп! Хлоп! — Мелкокалиберный пистолет запрыгал в ее руке. И темная, смутно различимая фигура плашмя грохнулась на пол.

— А, черт! — простонал человек. — Ты застрелила меня.

И Кэрол спросила:

— Дэн?

Джиллиан действительно металась. Она носилась взад и вперед по собственному двору в небесно-голубом халате, коршуном набрасываясь на кусты, исступленно расталкивая и раздирая ветки. Били в глаза прожекторы, к месту действия стекались соседи, ревели сиренами мчащиеся по улице полицейские машины. Джиллиан знала, что выставляет себя на обозрение. Но ей было все равно.

— Выходи, ублюдок! — кричала она. Выбросив вперед руку, Джиллиан яростно направила распылитель на подрагивающие листы. — Ты хотел пошутить? Устроить розыгрыш? Я покажу тебе розыгрыш, трусливый сукин сын! Ну же, давай! Покажись!

Она подбежала к границе участка. Зеваки соседи в испуге отпрянули назад. Но Джиллиан не обращала на них внимания: слезы струились по ее лицу, нос разъедало от попавшего в него перца. Негодяй прячется где-нибудь поблизости! Он не мог далеко уйти! И она его найдет, она схватит его за грязную, жалкую, засыпанную перхотью шею и... и...

Ей хотелось наброситься на кого-нибудь, причинить боль, избить, изувечить. Ей просто необходимо было совершить какое-то насилие. И, не найдя другой добычи, женщина начала исступленно топтать новые, едва взошедшие ростки луковичных, только что посаженные анютины глазки... Джиллиан не могла остановиться. Она чувствовала потребность двигаться, сражаться, крушить... Она больше не в том темном подвале! Она не беспомощна!

Вот он, вот он! Куст шевельнулся! Трусливый ублюдок!

Пулей рванувшись к дрогнувшим кустам войлочной вишни, Джиллиан с разгону ударилась обо что-то твердое.

— А! — вскрикнула она от неожиданности, резко отскакивая. И запоздало подняв глаза, увидела перед собой незыблемую как скала фигуру вездесущего сержанта Гриффина.

— Джиллиан, — негромко сказал он.

— Вы видели, что он сделал?

— Офицеры рассказали мне, что случилось.

— Прямо в комнате матери. Вы знаете, что с ней было после этого? Она стала задыхаться, пришлось вызывать «скорую». Если из-за этого подонка у моей матери будет сердечный приступ, клянусь, я убью его своими руками. Я найду его и изрублю в куски!

— Джиллиан, — спокойно повторил он.

— В комнате моей матери! Какой идиот мог додуматься до этого? Именно сегодня! Бедная мама! О Господи, бедная моя мама...

Плечи Джиллиан судорожно дрожали, потом ее начало пошатывать. Опустив глаза, Джиллиан заметила, что халат распахнулся и что она полуголая стоит посреди лужайки перед домом. Воют сирены, и огни мигалок поливают дом немилосердным красным светом. Повсюду люди, они жадно пялятся, шушукаясь о ее беде.

«Эдди Комо жив» — вот что с помощью баллончика краски было написано кроваво-красными буквами по всему стеклу в комнате ее матери. «Эдди Комо жив».

— Это не смешно, — срывающимся голосом пробормотала лидер «Клуба непобежденных». — Это гадкая, гадкая шутка! — Джиллиан опять покачнулась, и сержанту Гриффину пришлось подхватить ее.

— Я очень сожалею, — сказал он.

— Ненавижу! — Сдавленные рыдания сотрясали ее грудь.

— Джиллиан, — снова мягко произнес он, и что-то в его голосе наконец пробилось сквозь туман в ее голове и достигло сознания. Она медленно подняла голову. Его синие глаза были суровы, мрачны и полны безмерной печали. Такой печали... И Джиллиан, внезапно застыв, все смотрела в них и смотрела. А потом ни с того ни с сего вдруг подумала о его умершей жене. Что это значит — любить такого человека? Каково это? Ощущать себя в этих сильных объятиях, в плену твердого взгляда этих глаз, чувствовать, как медленно, но верно уплываешь куда-то...

— Что случилось? — прошептала она.

— Мне очень жаль. Я только что говорил с детективом Фитцпатриком. В Колледж-Хилле... еще одно чрезвычайное происшествие.

— Но этого не может быть. Эдди мертв. Все кончилось. А это просто... Просто какой-то хулиган намалевал краскораспылителем. Пожалуйста, прошу вас, скажите, что это так. Мне нужно знать, что это был просто подросток с баллончиком.

Сержант Гриффин не сказал ни слова. Джиллиан все еще была в его объятиях, и он поддерживал ее подкашивающееся тело, защищая от нескромных взглядов сбежавшихся зевак. Он не разожмет рук, пока она полностью не придет в себя. Теперь Джиллиан это хорошо понимала. Он будет стоять здесь столько, сколько понадобится, и поддерживать ее. Это была его работа, а ведь еще когда Гриффин расследовал дело Добряка, репортеры говорили, что он относится к работе очень серьезно.

Джиллиан пристально вглядывалась в его лицо — широкое, с энергичными чертами, суровое, непреклонное, в твердо глядящие на нее синие глаза. И вдруг, повинуясь странному импульсу, она протянула руку и коснулась четко очерченного, шершавого на ощупь подбородка. «Интересно, — размышляла она, — что бы он подумал, узнав, что никто не дотрагивался до нее — и она ни до кого — вот уже много больше года».

Потом Джиллиан откачнулась назад, отступила в сторону и завязала развязавшийся поясок халата.

— Брюнетка? — спросила она.

— Да.

— Латексные жгуты?

— Да.

— Она?..

— Задушена.

Джиллиан закрыла глаза.

— Хорошо, сержант. Может быть, войдете в дом?

Двенадцать часов двадцать одна минута.

Дом Песатуро погружен во тьму. Том и Лори мирно спят в широкой кровати. Свернувшись калачиком, спит маленькая Молли, упираясь головой в розовую кроватку своей Барби. А тем временем спящая в своей комнате Мег начинает метаться в мучительном сне.

Глаза цвета густого шоколада... Ласковые, нежные руки... Медленная, полная истомы улыбка обольстителя... Его пальцы гладят ее волосы. Потом его рука медленно скользит ниже, к ее груди. Она выгибает спину и мучительно жаждет продолжения.

— Нам надо остановиться, — шепчет он ей на ухо.

— Нет, нет...

— Это будет нехорошо, неправильно. — Его большой палец стремительно проносится по ее соску. Пальцы смыкаются, сладко стискивая его.

— Пожалуйста, я прошу...

— Это нехорошо.

— О, пожалуйста...

Его рука спускается ниже. Вся дрожа, Мег выгибает к нему бедра. Потом... Его рука надавливает уже ниже. Все ее тело стонет и мурлычет от наслаждения. Она откидывает голову...

Темно-карие глаза. Ласковые, нежные руки. Медленная улыбка обольстителя.

Мег снова мечется во сне. Губы ее шепчут: «Дэвид...»

Глава 20

«Клуб непобежденных»

— Я стреляла в своего мужа.

— Ты стреляла в своего мужа?

— Сегодня ночью, когда он вернулся домой. Мне было очень страшно. Перед этим я только что получила еще одну открытку от Эдди Комо — с обратным адресом Джиллиан. И я... Богом клянусь... я сначала окликнула его по имени. Но он не отозвался. И тогда я спустила курок и... и ранила его в руку, ниже локтя. По-настоящему, сильно ранила. Врач был изумлен.

Джиллиан нахмурилась.

— Я думала, мы договорились: никакого оружия.

— Нет, Джиллиан, это ты сказала: «никакого оружия». А я все еще сохраняю за собой право думать самостоятельно. Да! И что? Как тебе это нравится? — Тон Кэрол стал взвинченным, вызывающим.

Напротив, голос Джиллиан, председательствующей на этом экстренно созванном заседании «Клуба непобежденных», был особенно холоден и уравновешен.

— Полагаю, главный вопрос: как это понравилось Дэну.

Мег вздохнула и поерзала, глубже вдвигаясь в кресло. Все шло вкривь и вкось. Кэрол была так возбуждена, что не могла даже усидеть за столиком, который они заказали в отдельном кабинете давно полюбившегося им ресторана в районе Федерал-Хилл. Джиллиан, в застегнутом до подбородка темно-синем костюме начальницы, сидела нарочито прямо, с величием английской королевы. Напряженность между двумя женщинами достигла небывалого масштаба. Мег оставалась вне этого противостояния. Она, как всегда, слишком слабо во всем разбиралась, чтобы испытывать напряжение или взвинченность. К тому же сегодня утром ей немало пришлось помаяться из-за первого в жизни похмелья. Во всяком случае, она считала, что это похмелье у нее первое.

— Как говорит моя мама, — подала голос Мег, — не могли бы вы обе поговорить молча?

Кэрол сверкнула на нее глазами. Взгляд Джиллиан был скорее ироничным.

— Тяжеловато приходится с утра? — спросила она.

— Пожалуй.

— Что, пришлось покланяться фаянсовому божку вчера вечером?

До Мег не сразу дошло. А, это она про рвоту.

— Нет. Во всяком случае, я не помню.

— Ну, ничего, жить будешь.

— Извините, — резко вмешалась Кэрол. — Я говорила о ранении своего мужа. Может, мне надо было убить его — чтобы привлечь немного внимания к себе?

— Уж не знаю, — ответила Джиллиан. — Ты для этого его подстрелила?

— Ради всего святого! Можно мне сказать?!

— Нет, послушай нас минутку...

— Не существует никаких «нас», Джиллиан! Только ты одна! Всегда была только одна ты! Мы с Мег — всего лишь витрина для твоего крестового похода за справедливостью. «Клуб непобежденных»! «Клуб взаимной поддержки»! Это просто насмешка. Этот «Клуб» не имеет никакого отношения к взаимной поддержке, он создан ради мести. Ты просто не имеешь права эксплуатировать это слово перед представителями прессы. Чем мы располагаем на сегодняшний день? Каков итог нашей деятельности? Эдди Комо убит. Я подстрелила своего мужа. Жертвой маньяка стала еще одна девушка, а пресса вопит о судебной ошибке. Что ты собираешься предпринять дальше, Джиллиан? Как намерена справиться со всем этим?

Джиллиан встала из-за стола. Прямая как палка, она медленно, с отрешенным видом обошла вокруг маленькое помещение, потом проделала этот путь еще два раза. Движения ее были скупыми и механическими. Лицо — бледным и непроницаемым. Ранее Мег видела ее в таком состоянии лишь однажды — в тот день, когда Эдди Комо впервые «вышел с ними на связь». По правде сказать, Джиллиан в тот день малость испугала ее.

— Сегодня ночью кто-то вторгся в пределы моей частной собственности, нарушил покой моего жилища, — отрешенно сообщила Джиллиан. — Кто-то отсоединил все лампы в системе световой охраны у меня во дворе, затем подошел к дому и с помощью краскораспылителя написал на оконном стекле в комнате моей матери: «Эдди Комо жив». Потом снова подсоединил лампы. Господи, чтобы выйти из нервного шока, матери понадобилась кислородная подушка. Думаешь, я не знаю, что такое страх, Кэрол? Думаешь, не понимаю, что творилось у тебя в голове вчера вечером, когда кто-то неведомый крался по твоему коридору? Будь у меня в тот момент пистолет, я бы тоже подстрелила кого-нибудь. И скорее всего какого-нибудь глупого соседского мальчишку, устроившего все это. Вот почему я сказала: никакого оружия.

— Ты же у нас святая, Джиллиан...

— Проклятие! Ты хочешь этого разговора, Кэрол? Отлично. Меньше чем через десять минут здесь будут детектив Фитц и сержант Гриффин, так что давай поскорее разделаемся с этим.

— Вот в этом ты вся, Джиллиан. Я пытаюсь что-то по-человечески обсудить, а ты опять хватаешься за повестку дня.

Джиллиан поджала губы, потом перевела взгляд на Мег:

— Хочешь выйти из игры?

— Что?

— Ты хочешь выйти из игры? С тебя довольно? Тебе надоел наш «Клуб»?

— Я... нет... — растерянно промолвила Мег. И повторила, уже более твердо: — Нет. Я не хочу выйти.

— Почему?

— Потому что... потому что мы нужны друг другу. Ну сами посудите. Кто еще стал бы выслушивать рассказы о ночных хулиганствах и подстреленных мужьях и при этом не смотреть на нас как на чокнутых. Такие разговоры со всеми прочими людьми показались бы чистым сумасшествием.

— Но они и есть чистое сумасшествие! — нетерпеливо воскликнула Кэрол. — Именно это я и пытаюсь вам втолковать. Прошел год. Мы уже выросли из учтивых бесед, разглагольствований о правах жертв и о судебной стратегии. Во всяком случае, пора бы вырасти. Если у нас «Клуб непобежденных», тогда самое время поговорить о том, как нам остаться непобежденными. Или — не остаться. Если, конечно, тебе не претят эти разговоры, Джиллиан. Тебе нет равных, когда нужно пригласить представителей полиции, чтобы те отчитались перед нами о ходе следствия. Или попросить Д'Амато, чтобы тот объяснил нам тактику ведения судебного процесса. Но когда дело доходит до нас самих — совершенно одиноких, предоставленных самим себе, усталых, издерганных морально и физически, — ты прекращаешь деятельность. Ты всячески стараешься устраниться. Мало того — ты и нас вырубаешь. А это несправедливо. Скажу честно: если бы я нуждалась в подобном обращении, то отправилась бы домой, к мужу.

— С пистолетом? — уточнила Джиллиан.

— Да! Будь у меня хоть капля мозгов, — огрызнулась Кэрол.

Джиллиан усмехнулась. Однако это бледное подобие улыбки лишь подчеркнуло ее неимоверную усталость.

— Прости, — тихо сказала она.

Кэрол посмотрела на нее с подозрением. Мег зевнула, мысленно желая, чтобы на этом их перепалка и закончилась. Характеры обеих были совершенно не схожи, но, несмотря на это, Джиллиан и Кэрол нуждались друг в друге. Да и все они нуждались друг в друге, особенно теперь, когда еще одна девушка пала жертвой насильника и убийцы. Мег непрестанно думала, что на ее месте могла бы оказаться она. А бедная Джиллиан, должно быть, все время вспоминает Триш. После такой ночи, как сегодня, может ли она не вспоминать о Триш?

Надменно вздернутый подбородок Джиллиан чуть-чуть опустился. Она твердым взглядом посмотрела на Кэрол.

— Возможно, ты права... — Голос Джиллиан оборвался. Она прокашлялась, затем сделала еще одну попытку. — Когда у меня стресс, когда я охвачена негодованием, мне легче переносить это, если я сосредоточена на определенной цели. Разработать план контратаки, довести его до конца... Мне важно действовать. Поддерживать движение. Вероятно, я навязываю этот стиль и вам.

— У меня все не так, — покачала головой Кэрол. — Я возвращаюсь в тот же самый дом, к тому же самому мужу, который не явился вовремя, в ту же самую комнату на втором этаже, куда через окно когда-то проник негодяй и сломал мне всю жизнь. У тебя есть возможность отвлечься, дистанцироваться от каких-то вещей. Мег тоже имеет такую возможность. А я — нет. Та ночь как вязкая глина, в которой я застряла и все буксую и буксую колесами не в силах выбраться.

— А почему вы не продадите этот дом? Почему не переедете? — с любопытством спросила Мег.

— Дэн любит его, — ответила Кэрол.

— Ну, тебя-то он наверняка любит больше.

Кэрол промолчала, но выражение ее лица было весьма красноречиво.

— Он настолько с тобой не считается? — мягко поинтересовалась Джиллиан. Атмосфера в комнате как-то неуловимо изменилась. Смягчилась, пожалуй. Ослабло напряжение. А Мег опять подумала о той бедной, бедной девушке. Вот они тут борются, спорят друг с другом, а за всем этим — та бедная, бедная девушка.

— Дэн настолько не считается со мной, что я не понимаю, зачем он вообще приходит домой. — Плечи Кэрол поникли, злое выражение лица сменилось страдальческим, что было гораздо хуже. — Он не желает со мной разговаривать. Ни спорить, ни скорбеть, ни рационально рассуждать. Эта тема находится под запретом у нас в доме. Мы живем точно бок о бок с гигантским слоном, которого оба молчаливо сговорились не замечать.

— И вы никогда не говорили о том, что с тобой произошло?

— Сначала мы говорили о том, что сказали доктора. Затем — о том, что сказала полиция или что сказал прокурор. Иногда мы обсуждаем то, что сказала наша группа. Почему же, мы разговариваем — о том, что сказал кто-то другой.

— Должно быть, это нелегко для него, — заговорила Мег. — Я имею в виду, что он мужчина. Возьми моего отца. Он до сих пор корит себя за то, что, когда Эдди напал на меня, его там не было — он был далеко. Твой муж, наверное, ощущает это как стопудовый груз на шее. Интересно, что говорят ему другие мужчины.

— Другие мужчины?

— Ну да, конечно, мужчины тоже разговаривают. Ну не совсем... не в прямом смысле. Я хочу сказать... не так, как мы. Но вот смотри. Он мужчина, но все его приятели знают, что его жену изнасиловали в собственном доме. От этого он наверняка чувствует себя... ужасно. Как первостатейный неудачник. Что это за мужчина, если он не в состоянии защитить женщину, которую любит? Я знаю: если бы что-то подобное случилось с моей мамой, отец пустил бы в ход кастет. А потом, вероятно, циркулярную пилу. А потом бы дядя Винни... Ладно, это уже другая история.

— Откуда ему было знать, что происходило в ту ночь? — пожала плечами Кэрол.

Джиллиан взглянула на нее:

— Ты сказала ему об этом?

Кэрол, помедлив, покачала головой.

— Почему?

— Потому что я обвиняю его в этом, понятно? В ту ночь я молила Бога, чтобы Дэн явился. Я лежала на этой кровати, и этот негодяй проделывал со мной такое, чему нет названия, а я все надеялась, что вот-вот придет Дэн. А это все продолжалось и продолжалось до бесконечности! Но он так и не пришел. Где все это время был мой муж, когда я так в нем нуждалась? Как он мог не прийти?

— Он же не мог знать... — начала было Джиллиан.

— Ты же сама говоришь, что Дэн всегда работает допоздна, — заметила Мег.

— Да не было его на работе! Проклятие! — Кэрол тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками. А когда подняла голову, лицо ее было залито слезами. — Я подозревала это уже несколько месяцев. Все эти задержки... Эти внезапные «деловые встречи»... Тогда я стала вечерами названивать ему в офис. Ответа я ни разу не получила. Никто ни разу не снял трубку. И в тот вечер я тоже звонила в половине десятого. Там никого не было. Никого. Поймите это. Мой муж не спас меня от насильника, потому что был слишком занят, развлекаясь со своей подружкой.

— О Кэрол...

— О Кэрол!

— Так как прикажете мне затрагивать эту тему? — охрипшим голосом осведомилась Кэрол. — Ну? Смелее! «Послушай, Дэн, я попрошу прощения за то, что меня изнасиловали, если ты попросишь прощения за свою любовную интрижку». А может, так: «Дорогой Дэн, прости меня за то, что из-за эмоционального стресса я стала развалиной и нервы у меня ни к черту. Только и ты сперва попроси прощения за то, что не явился вовремя домой и не защитил меня от подонка». Или так: «Я извинюсь за то, что не смогла родить детей, если ты извинишься за то, что постоянно пренебрегаешь мной, за то, что всю жизнь на первом месте у тебя работа, за то, что запер меня в этом гигантском мавзолее в четыре тысячи квадратных футов, который напоминает мне о том, как я одинока». А что остается у нас впереди? Только стариться на глазах друг у друга да постоянно осознавать, как жестоко обманула нас жизнь?

— Это общая проблема всех браков, ты же знаешь. Сначала люди хотят быть вместе, а потом оказывается, что постоянная близость порождает взаимное неуважение.

— Ты все еще любишь его? — спросила Джиллиан.

— О Господи, да, — ответила Кэрол и снова заплакала.

Долгое время никто из них не произносил ни слова.

В дверь кабинета постучали, а в следующую секунду показалась голова официантки, давней союзницы в их сходках.

— Джиллиан, приехали полицейские.

Джиллиан посмотрела на Кэрол:

— Хочешь, отложим эту встречу?

Мег подумала, что в этой реплике Джиллиан как ни в чем другом выразился ее призыв к примирению.

Кэрол уже начала потихоньку приходить в себя. Взяв со стола салфетку, она промокнула заплаканное лицо.

— Нет, пусть заходят. Мы должны услышать об этой девушке. Мы должны знать.

— Вероятно, подражатель, — бросила Джиллиан.

— Нет, — громко и отчетливо сказала Мег.

— Мы не знаем этого.

— Я знаю.

— Мег...

— Нет! Если Кэрол имеет право на нервный срыв, то я тоже имею право на собственные ощущения. А во всем происходящем что-то не так. От всего происходящего веет какой-то большой неправдой. Понимаете, эта девушка, она ведь тоже одна из нас! Только ей уже ничем нельзя помочь.

Кэрол и Джиллиан смотрели на нее с неодобрением. Они опять сплотились на основе общих чувств к чудаковатой малышке Мег. Но Мег твердо стояла на своем. Она была абсолютно убеждена. Она знала, что это так. Знала — и все. Сегодня утром те глаза вновь следовали за ней. И впервые она со всей очевидностью ощутила: смерть Эдди Комо не конец их мытарствам, это новое начало.

Бедная, бедная девушка...

— Пусть заходят, — кивнула Джиллиан официантке.

— Прости, Кэрол, — пробормотала Мег.

— Прости, Кэрол, — сказала Джиллиан.

Потом все трое замолчали, потому что в комнату вошли детектив Фитцпатрик и сержант Гриффин.

Глава 21

Фитц

Когда Гриффин уже во второй раз за столь короткое время нанес визит потерпевшим, ему сразу пришло в голову что ни одна из трех женщин уже не выглядит сейчас такой же невозмутимой, как накануне. У сидящей на противоположном конце стола Кэрол Розен щеки и глаза покраснели и распухли. Похоже, она только что плакала. На бледном лице стоящей во главе стола Джиллиан Хейз залегли темные тени: видимо, она не заснула ни на минуту прошлой ночью. И наконец, лицо сидящей ближе всех к двери Мег Песатуро имело одутловатый, нездоровый вид. Наверное, она переживала похмелье. Очевидно, после вчерашнего шампанского — в утренний выпуск теленовостей репортерша Морин включила показания очевидцев с места событий в ресторане «Улица Надежды».

Женщины еще не знали этого, но быстро становились центром крупнейшей юридической сенсации. И все это после того, как Эдди Комо был мертв уже целые сутки. И Гриффин спрашивал себя, что же принесут следующие двадцать четыре часа.

— Джиллиан. Кэрол. Мег, — приветствовал Фитц по очереди каждую даму. Гриффин заметил, что Фитц, осознавал он это или нет, всегда приветствовал женщин в одном и том же порядке. «По ранжиру, — решил его напарник. — В порядке уменьшения тяжести понесенных утрат».

Дамы ничего не ответили. Они смотрели на сыщиков тусклыми, безжизненными глазами людей, которые услышали скверные новости и хотят одного — оправиться от них.

— Спасибо, что нашли время со мной встретиться, — официальным тоном произнес Фитц, выдвигая стул и собираясь присесть. — Уверен, все вы помните детектива сержанта Роуна Гриффина, которого я представил вам вчера. Я попросил сержанта Гриффина в порядке профессиональной любезности присоединиться к нам сегодня. Поскольку события вчерашней ночи, возможно, связаны со смертью Эдди Комо, сержант принимает участие также в расследовании, проводимом городской полицией.

Гриффин улыбнулся дамам, стараясь дольше обычного не задерживаться взглядом на Джиллиан. Профессиональная корректность. Приходится уважать ее правила. Вот Фитц только что приветствовал его на этой встрече старых друзей, одновременно твердо поставив чужака на место. Ничего не добудешь в обход этих парней из городской полиции.

— Итак, — оживленно начал Фитц, — как я понимаю, вчера ваши семейства были несколько взволнованны.

— Да, — ответили хором Джиллиан и Кэрол.

Улыбка Фитца сделалась напряженной.

— Начнем с вас, Кэрол.

— Я получила письмо, — скованно промолвила блондинка. — В розовом конверте. Якобы от Джиллиан, с ее обратным адресом. На почтовый штемпель я не посмотрела. Однако когда вскрыла, оно оказалось от Эдди.

— Оно у вас еще цело?

— Я знаю порядок, — вскинула голову Кэрол.

— Очень хорошо. Что говорилось в записке?

— "Я до тебя доберусь. Даже с того света" Я... у меня... началась небольшая паника. Я была дома одна, и от этого страх усилился. Поэтому я достала из сейфа пистолет. А затем... э... по несчастной случайности... кончилось тем, что я выстрелила в вернувшегося Дэна.

— Слишком близко к сердцу приняли свои семейные проблемы, да, Кэрол?

— Я действительно ошиблась!

— Угу. И как он себя чувствует?

— Его жизнь вне опасности. Правда, нужно время, чтобы рука зажила. Ну и еще, наверное, он не сразу будет вновь без опаски входить в свой собственный дом. Мне-то хорошо знакомо это состояние.

Сделав вид, что не услышал горечи в тоне Кэрол, Фитц перевел взгляд на Джиллиан.

— Теперь ваша очередь.

— Кто-то отключил сигнальные датчики перед нашим домом и красной краской с помощью распылителя написал на окне спальни моей матери «Эдди Комо жив». Потом снова включил сигнализацию, желая убедиться, что она проснется и увидит его художества, а сам удрал. Хорошая новость: моя мать после приступа уцелела. Плохая новость: хулигану несдобровать. Во всяком случае, когда я до него доберусь, — бесстрастно, четкими, рублеными фразами отчиталась Джиллиан.

Фитц что-то буркнул себе под нос. Вероятно, он уже прочел полицейские отчеты по Ист-Гринвичу, где приводились те же сведения, и, разумеется, с фотографиями. Он повернулся к Мег:

— А вы что скажете?

Девушка пожала плечами:

— Ничего. Признаюсь: у меня самая настоящая скука.

— Возблагодарим Бога за эти маленькие подарки. Вы трое все прибавляете и прибавляете нам бумажной работы, а в городе уже скоро не хватит рядовых полицейских, чтобы работать по этим делам. — Голос Фитца звучал грубо и неприязненно. Всю ночь он провел на ногах. Работал на месте преступления в Колледж-Хилле, а также, с помощью сотового телефона, восстанавливал по клочкам и крупицам картину других событий. Двадцать четыре часа без сна не лучшим образом сказываются на человеке. Глаза Фитца покраснели, лицо осунулось. Редкие пряди седеющих темно-русых волос буйно и воинственно топорщились на голове, а облегающую живот мятую белую рубашку украсили два новых пятна. Кажется, то были горчица и кетчуп. Видимо, обедать и завтракать ему пришлось на бегу, ухватив что-то в закусочной «Хейвен бразерс», рядом со зданием мэрии. В той, что уже многие годы обслуживала людей в синем, которые могли с непреложностью доказать это уровнем холестерина в своей крови. Гриффин, поспавший лишь час с небольшим, хорошо представлял, как это бывает.

— Что вы имеете в виду? — спросила Джиллиан.

К ней присоединилась Кэрол:

— Так это был он? Скажите нам, детектив. Это сделал он?

Фитц откачнулся назад, и стул начал балансировать на двух ножках. Он обводил взглядом комнату, по очереди пристально разглядывая каждую женщину и давая себе время обдумать ответ.

— Он ли это сделал? Вот уж поистине вопрос на миллион долларов. Если под словом «он» вы подразумеваете Эдди Комо, а под словом «это» вчерашнее нападение на девушку в Колледж-Хилле, тогда ответ будет «нет». Я видел тело. Сержант Гриффин видел тело. Эдди Комо мертв. — Стул Фитца с грохотом вновь опустился на все четыре ножки. — Как я понимаю, вы, леди, даже пили шампанское по случаю его смерти.

Кэрол испуганно вздрогнула. В следующий миг все три дамы покраснели.

— Джиллиан, Джиллиан, Джиллиан, — мягко распекал ее Фитц, обратив взгляд во главу стола. — Я думал, вы благоразумнее. Неужели вы полагали, что вчера утром пресса не будет следовать за вами по пятам, где бы вы ни находились? Неужели всерьез считали, что в полном людей ресторане хотя бы один-два посетителя не проболтаются?

— Это была моя идея, — призналась Кэрол.

— Не имеет значения, — оборвала ее Джиллиан. — Мы все решили заказать шампанское. И все втроем пили его. Если людей это беспокоит, то это их проблема. Мы не политики, баллотирующиеся на высокий пост. Мы даже не кинозвезды и не местные знаменитости. Мы обычные люди, это наше частное дело и никого, кроме нас, оно не касается.

— Что за наивность! — воскликнул Фитц. — Вы сами весь год гонялись за прессой. В тот самый момент, как вы пошли на это, ваши проблемы перестали быть частным делом и стали всеобщими. Теперь вам уже не отыграть назад.

— Этот человек совершил над нами насилие! Теперь он умер. Как, по их мнению, мы должны были реагировать? Рвать на себе волосы? Бросаться с рыданиями на его могилу?

— Это сослужило бы лучшую службу!

— Кому?! Он убил мою младшую сестру. Будь он проклят, Эдди Комо! Будь он проклят!

— Проклят, Джиллиан? Или убит?

Джиллиан шумно, негодующе выдохнула. Потом отошла от стола.

— Знаете что, Фитц? Вы продолжайте говорить, а я приглашу своего адвоката.

Фитц метнул взгляд на Гриффина. Вообще-то Гриффин не собирался пока заводить этот разговор, ну да какого черта!

— А может ли ваш адвокат объяснить, зачем вы недавно сняли деньги с вашего сберегательного счета? — осведомился Гриффин.

— Вижу, вы хорошо потрудились, сержант.

— Стараюсь, — скромно ответил он. И Кэрол, и Мег с любопытством уставились на подругу. И если Джиллиан не слишком удивил этот вопрос, то они были явно удивлены.

— Мне нужны были деньги, — ответила Джиллиан, помолчав.

— Зачем?

— На личные нужды.

— На какие именно?

— На личные нужды, не связанные со смертью Эдди Комо.

— И вы готовы это доказать? — спросил Гриффин.

— Сержант, вы меня в чем-то обвиняете?

— Нет.

— В таком случае мне незачем что-то доказывать.

Гриффину оставалось только кивнуть. Он уже имел случай наблюдать, как это происходит. Джиллиан по праву гордилась умением сохранять внешнее хладнокровие и, когда на нее начинали давить, становилась еще невозмутимее. Правда, за исключением прошлой ночи. Вот тогда ее никак нельзя было назвать спокойной и сдержанной деловой женщиной. Густые длинные волосы беспорядочно разметались, беспорядочные движения выдавали неподдельный страх и неистовую ярость. А руки, вцепившиеся в его плечи, действительно искали поддержки, потому что ноги у Джиллиан подкашивались, словно под тяжестью тех корявых, растекающихся, кровавых букв, что были намалеваны на ее окне. Ее мать! — внезапно дошло до Гриффина. Джиллиан спокойна, когда дело касается ее самой. Но когда кто-то угрожает ее близким...

Дурацкая для данной ситуации мысль мелькнула у Гриффина: его жене понравилась бы Джиллиан Хейз. И следом возникла совсем уж неподходящая мысль: он сам начинает проникаться к ней симпатией.

— Расскажите нам о новом нападении, — попросила Джиллиан.

— Вы прекрасно знаете: я не имею права обсуждать текущее полицейское расследование, — заявил Фитц.

— Но, детектив... — возразила Кэрол.

— Фитц! — подхватила Мег.

Фитц лишь тряхнул головой. Он был сердит и расстроен. Даже Гриффин заметил это. Будь он наивнее, пожалуй, вообразил бы, что холодное противостояние женщин задело чувства сыщика.

— Мы могли бы помочь, — сказала Джиллиан.

— Выпили бы еще шампанского?

— Мы совершили глупость, — призналась Кэрол. — Ну пожалуйста, детектив. Нам необходимо знать, вы же понимаете. Сначала эти новые послания, потом вандализм в доме Джиллиан, а потом — новое нападение на девушку в Колледж-Хилле. Кажется, что сходишь с ума.

— Новые послания? — оживился Гриффин. — Почему во множественном числе?

Кэрол и Мег повернулись к Джиллиан.

— Я тоже получила одно. В пятницу. Компьютерный диск, отправленный мне на дом, с обратным адресом моего офиса. На штемпель я тоже не посмотрела. Казалось бы, мы должны быть более искушенными... — Она невесело улыбнулась. — На диске был видеофайл. Злобно улыбающаяся физиономия Эдди Комо, который говорил, что доберется до меня, отомстит за все случившееся, даже если ему придется вернуться с того света. Я знаю, мне следовало сразу рассказать вам об этом, детектив Фитцпатрик. Но в тот момент я не придала диску большого значения, сочтя это последней злобной эскападой перед предстоящим процессом. Он до этого уже написал нам так много всякой всячины. Я решила, что глупо нервничать из-за еще одной проделки.

— Этот диск у вас?

— Да, вместе с конвертом и всем прочим. Хотя я трогала его голыми руками. Мне следовало вначале приглядеться к нему более внимательно. Сожалею, что не сообщила.

Фитц сокрушенно вздохнул. Усталый и удрученный, он, похоже, был сыт по горло всем этим. Преступники, конечно, дело скверное, но каждый детектив, занимающийся расследованием убийств, скажет вам, что иметь дело с жертвами порой куда хуже. К ним начинаешь привязываться. А потом с самыми лучшими намерениями они зомбируют тебя по полной программе, и тебе остается только убеждать себя в том, что они не виноваты. Люди есть люди. И каждый совершает ошибки.

— Значит, у нас появилась новая тема, — подытожил Фитц. — Эдди Комо жаждет мести даже с того света.

— Интересный подбор слов, — отметил Гриффин.

Джиллиан тоже это поразило.

— Да, — сказала она. — Как будто он знал, что ему суждено умереть.

В комнате воцарилось неприятное молчание.

— Не хотите же вы сказать... — начала Кэрол.

— Что он подстроил собственную смерть? — нахмурившись, подхватила Мег. — Какой дурак станет это делать?

— Возможно, просто совпадение, — пожал плечами Фитц. — Не забывайте, реальная жизнь бывает чуднее художественного вымысла.

— Детектив, — умоляюще обратилась к нему Джиллиан, — это несчастье прошлой ночью... Из всех людей только вам известно, что для нас всех это значит. Мы понимаем, что вы нам ничего не должны. Понимаем, что существует полицейская процедура... Но это касается нас так близко. После всего, что мы пережили. Прошу вас.

Фитц помялся еще немного — вероятно, чтобы сохранить лицо, но исход был предрешен. Он потер свои глаза, обведенные красной каймой, провел рукой по жидким волосам.

— Ладно. Вы все равно узнаете, потому что пресса к вам тоже пожалует. Произошло еще одно изнасилование. Жертва — студентка университета Брауна. На нее напали в ее собственной квартире, связали десятью полосками латекса, изнасиловали, а затем... задушили. Официально признана погибшей на месте.

— Как ее звали? — спросила Мег.

— Вы действительно хотите это знать?

— Да.

— Сильвия Блэр.

— Сколько ей было лет?

— Двадцать.

— Что она изучала?

— Точно не знаю. Психологию, кажется. Мы еще собираем сведения о жертве.

— Она была красива?

— Послушайте, Мег, уймитесь, — досадливо взмахнул рукой детектив. — Нельзя так изводить себя. Ее больше нет. И выяснять все это... Вы только даром будете терзаться и не спать по ночам.

— Нам необходимо это знать, — тихо промолвила Мег. — Мне необходимо это знать.

— Мег, это вам ничуть не поможет.

Она кротко улыбнулась:

— Мне не нужно помощи, детектив. Я должна узнать побольше о Сильвии Блэр, молодой студентке колледжа — такой же, как Триш Хейз, как я. В конце концов, у нас здесь «Клуб» тех, кто остался в живых. А одна из обязанностей выживших — узнавать как можно больше о других жертвах и всегда помнить о них.

В комнате воцарилось тяжелое молчание. Фитц не знал, куда девать глаза. Также — и Гриффин. Сейчас он впервые что-то угадал в этих женщинах, в их группе, в этом «Клубе». Они сплотились, стали единым целым. Они придавали друг другу силы. И Сильвия Блэр, если бы не погибла, если бы осталась в живых...

Фитц выглядел постаревшим. У него был вид опытного детектива, повидавшего на своем веку чертову уйму преступлений, а вот эта последняя сцена будет той самой, которую он никогда не забудет. Многие его сослуживцы из этих мест любили удаляться на покой во Флориду, но даже там, по словам большинства, их преследовали мучительные образы. Слишком много печальных лиц смотрели на них из безмятежных голубых вод, когда они забрасывали в них удочки, пытаясь тихо и спокойно удить рыбу.

— Судя по фотографиям, она была очень хорошенькой. Длинные темные волосы, большие карие глаза. Бывшая чемпионка школы по легкой атлетике. Имела хорошие оценки. Посещала клуб «Бойз энд герлз» в Потакете.

— Постоянный донор, — отметила Джиллиан.

— Да, — выдохнул Фитц. — Да.

— Все это так похоже на него. — Кэрол обвела взглядом собравшихся. — Приходится признать...

— Думаете, что это был подражатель? — спросила Джиллиан.

— Вполне возможно. Взять портрет жертвы: молодая, брюнетка, студентка колледжа — никакого бинома Ньютона тут нет. Все, что требуется от подражателя, — это включить телевизор и посмотреть на портрет Мег или Триш. Связь с донорскими компаниями также упоминалась в «Новостях», поскольку Эдди работал флеботомистом в Центре переливания крови. А информация насчет латексных жгутов всплыла вскоре после его ареста. Вот вам и готово. Почерк преступника налицо, можно подражать.

— А есть следы взлома? — осведомилась Джиллиан.

— Нет.

— Про это в «Новостях» не было.

— Возможно, преступление совершил не чужак.

Джиллиан непонимающе нахмурилась, потом сообразила.

— Вы имеете в виду, что это был кто-то из знакомых девушки — например отвергнутый приятель? А чтобы замести следы, обставил дело так, будто действовал Насильник из Колледж-Хилла.

— Не исключено.

— А у нее был отвергнутый приятель?

— Прошло всего восемь часов. Задайте мне этот вопрос часа через два.

— Что насчет отпечатков пальцев?

— Множество самых разнообразных.

— ДНК?

Фитц помедлил, метнул нерешительный взгляд на Гриффина. Но тот предпочел промолчать — в конце концов, Фитц хозяин на этой вечеринке. Джиллиан, однако, была слишком догадлива. Глаза ее расширились. Лицо побледнело. Она обхватила себя руками.

— Нет, — прошептала она.

— Да, — ответил Фитц.

— Но про спринцевание ничего не говорилось в «Новостях». Ни в одном из сообщений никогда не появлялась эта информация.

Кэрол медленно пыталась сообразить, что к чему, обводя комнату диким, растерянным взглядом.

— Вы хотите сказать... все то же самое?!

— Одноразовое косметическое средство с ароматом полевых цветов фирмы «Беркли и Джонсон». — Вздохнув, Фитц поднял руку к своему изможденному лицу и начал тереть его. Гриффин вспомнил, что поступил точно так же, когда Фитц сообщил эти новости ему. Это самое косметическое спринцевание штука упрямая, на кривой козе его не объедешь. Можно по-разному представлять картину преступления, интерпретируя улики так и эдак, пока дело не доходит вот до этой.

— Но... но... — начала было Мег, да так и не смогла больше ничего выговорить. — Но... но...

— Не будем делать поспешных заключений, — предостерег Фитц.

— Так или иначе, остаются и другие возможности, — добавил Гриффин.

— Например? — спросила Джиллиан.

— Ну, например, у Эдди мог быть друг, — предположил Фитц. — Или, может, он любил потрепаться на эту тему, похвастаться. Если мы не выдавали деталей преступления, это еще не значит, что он сам не делал этого.

— Он всегда заявлял, что невиновен, — возразила Кэрол, все так же диковато озираясь по сторонам. — Человек не станет утверждать, что невиновен, и тут же хвастаться своим преступлением.

— Конечно, станет. Такое происходит сплошь да рядом.

Мег ритмично раскачивалась взад и вперед, повторяя как заведенная:

— Это не друг. Это не друг. О Боже, о Боже, о Боже...

— Мег!.. — призвала ее к порядку Джиллиан.

Но до Мег не доходили доводы рассудка. Не доходили они и до Кэрол. Только Джиллиан сидела во главе стола не дрогнув, с плотно сжатыми губами. Но вот она подняла взгляд, чтобы встретиться глазами с Фитцем и с Гриффином.

— Эдди Комо жив, — растерянно прошептала она. — О Боже, Эдди Комо жив.

Глава 22

Гриффин

Не успели Гриффин и Фитц выйти из ресторана, как первая вспышка камеры, точно маленький взрыв, ослепила их.

— Детектив, детектив, можете ли вы прокомментировать сообщение о том, что вчерашняя жертва изнасилования также была связана латексными жгутами?

— Правда ли, что вчера видели, как из квартиры убитой девушки выбегал человек, похожий на Эдди Комо?

— Сержант, сержант, теперь этим делом займется полиция штата?

— Что означает последнее нападение в свете судебного дела против Эдди Комо?

— Детектив, детектив...

— Это правда, что кто-то написал кровью «Эдди Комо жив» на стене дома новой жертвы?

— Как вы прокомментируете слухи, что убитый вчера человек на самом деле не был Эдди Комо?

Наконец сыщики пробились к машине Фитца. Вообще-то Гриффин приехал на своей машине, но поскольку она была припаркована за два квартала от наводненной людьми улицы, потрепанный «таурус» Фитца показался им новеньким «мерседесом». Гриффин, оттеснив плечом особенно настырного репортера, открыл переднюю пассажирскую дверцу и нырнул внутрь в тот момент, когда со стороны журналистской стаи последовала новая серия вспышек. Тут в толпе вдруг раздался новый крик. Оказывается, теперь уже три женщины пытались покинуть ресторан. Вся свора откачнулась в сторону и немедленно бросилась к ним.

— Черт! — выругался Фитц.

— Черт, — отозвался Гриффин.

Полицейские вылезли из «тауруса» и мрачно двинулись назад, не без труда прокладывая путь.

— Всем в сторону! Отойти в сторону!

— Полиция! Полиция!

На ступенях ресторана, точно контуженая, стояла Джиллиан, заслоняя собой Кэрол и Мег, а на крохотное пространство посыпались новые фотовспышки и азартные вопросы. Вероятно, лидер группы полагала, что в отдельном кабинете хорошо знакомого ресторана их маленькое свидание будет надежно защищено от прессы. Очевидно, Джиллиан не видела утренних «Новостей» и не слышала той общественной критики, которая с помощью местных телестанций обрушилась и на полицию Провиденса, и на их так называемый «Клуб». Она, вероятно, до сих пор еще не осознала, что развернутая в последний год кампания в СМИ была только началом. Теперь же, как показывали события нынешнего утра, она стала входить в полную силу. Три дамы могли убежать. Но им негде было укрыться.

Лицо Джиллиан приобрело пепельный оттенок. Однако она быстро вернула себе самообладание и вновь гордо вскинула голову. Стоящая за ней Кэрол подняла руку в тщетной попытке заслониться от камер. Мег просто растерянно пялилась на них.

— Мисс Хейз, мисс Хейз, как вы ответите на обвинения, что ваша группа слишком сильно давила на следствие, требуя ареста Эдди Комо?

— Согласны ли вы, что последнее нападение доказывает невиновность Эдди Комо?

— Как насчет показаний свидетеля защиты? Миссис Розен, уверены ли вы в том, что нападение на вас произошло в указанное вами время?

— Мисс Хейз, мисс Хейз...

— Это вы застрелили Эдди Комо?

— Эй, отойдите в сторону! Полиция штата! Не вынуждайте меня забрать пленку.

Вообще-то Гриффин не имел права забирать у репортеров никаких пленок, однако, видимо, слухи о том, как он обошелся с Морин, распространились по журналистской корпорации, потому что трое корреспондентов немедленно отскочили назад и разразились сердитым брюзжанием. Он улыбнулся им самой обворожительной улыбкой. Потом, расправив свои могучие плечи, отбросил остальных шакалов на четыре ступеньки вниз.

Джиллиан воспользовалась этим замешательством и, схватив за руки Кэрол и Мег, стремглав бросилась вниз по ступеням.

— Мисс Хейз, мисс Хейз...

— Вы действительно преследовали невинного человека?

— А как же его жена и ребенок?

— Эй, мисс Песатуро, вы пока ничего не вспомнили?

«Клуб» в полном составе исчез за углом, и последний вопрос растворился в холодном утреннем воздухе. Журналистский корпус взял тайм-аут, чтобы перегруппироваться. Потом они снова бросились за Фитцем и Гриффином.

— Кто ведет расследование?

— Каковы будут ваши дальнейшие шаги?

— Правда ли, что настоящий Насильник из Колледж-Хилла все еще гуляет на свободе? Что бы вы посоветовали всем нашим молодым женщинам?

— Брифинг для прессы состоится в четыре часа, — бросил в ответ Фитц. — Всю информацию получите по официальным каналам. Бога ради, мы всего лишь рядовые сотрудники. А ну дайте нам пройти.

Им с Гриффином опять пришлось прокладывать себе путь к машине. На этот раз обоим удалось забраться в «таурус» и захлопнуть за собой дверцы. Репортеры застучали в стекла. Фитц дал газу.

Ничуть не сомневаясь, что этот коп из городской полиции способен переехать их, репортеры наконец осадили назад. Фитц, съехав с тротуара, порылся под ногами в поисках пузырька с пилюлями от изжоги. Гриффин не отказал себе в удовольствии подхватить с приборной доски последний номер журнала «Пипл». Наверняка Фитц уже заполнил половину кроссворда.

— Вам подложили свинью, — дружелюбно заметил Гриффин.

Фитц открыл свой пузырек и громко захрумкал.

— На данный момент нам всем подложили.

— Мне — нет. У меня всего лишь труп предполагаемого насильника. Так же как и вчера.

— Не дурите вы сами себя. Эдди невиновен — всем нам кинули подлянку. Женщин прижмут за оказание давления на следствие. Нас — за то, что мы произвели арест. Генерального прокурора — за то, что сфабриковал дело. Судебных исполнителей — за то, что не обеспечили должную безопасность перевозки своих подопечных. А вас, счастливчиков из полиции штата, — за то, что вовремя не вмешались и не помешали нам облажаться. Вот так.

— Вижу, вы оптимист, не правда ли, Фитц?

— Испытанный и честный. Проклятое дельце. — Лицо Фитца выглядело еще более изможденным. — Проклятое дельце...

Гриффин понимал его. Он замолчал, давая возможность Фитцу прийти в себя, пока они бесцельно ехали вокруг Федерал-Хилл.

— Доктор Но, — нарушил молчание Гриффин.

— Какой доктор Но?

— Сорок восемь по вертикали. Фильм о Джеймсе Бонде из четырех букв: «Др. Но».

Фитц пробурчал что-то, пошарил вокруг нагрудного кармана рубашки и вручил Гриффину ручку.

— Я польщен. — Гриффин заполнил клеточки.

— Вы ездили к дому Хейз, — сказал Фитц. — Сегодня ночью.

— Да, я был там.

— Зачем?

— Патрульный полицейский услышал сообщение по селектору и дал мне знать. Я решил: что бы ни происходило возле дома Джиллиан в день убийства Комо — оно не сулит ничего хорошего.

Фитц посмотрел на него:

— Вы только что назвали ее Джиллиан.

— Мм... да.

— Я еще не встречал сотрудника полиции штата, который, работая над делом, не адресовался бы к человеку официально. Помилуйте, ваши парни не обращаются по именам даже друг к другу. Вы словно братия чертовых морпехов.

— Выходит, я — паршивая овца?

— Не берите в голову никаких ложных идей, Гриффин. Дельце довольно грязное.

— Она вам так нравится, Фитц?

Вместо ответа Фитц сердито зарычал и крепче сжал баранку.

— У меня сегодня действительно скверный день!

— Оба мы лаем не на то дерево, — одобрил его Гриффин. — Вы когда-нибудь спрашивали Джиллиан Хейз, что она думает о людях нашей профессии? Она отнюдь не восторженная поклонница знаменитостей. Насколько я понимаю, она в изрядной степени считает нас некомпетентными недоумками, на совести которых по крайней мере смерть ее сестры. Отсюда и ее абсолютная открытость, и искреннее желание с нами сотрудничать.

Фитц опять буркнул что-то, и Гриффин расценил это как частичное признание правоты Джиллиан.

— Серийное преступление — самое худшее, что можно придумать, — пробормотал после паузы Фитц. — Чем дольше оно тянется... тем больше количество жертв... Да, похоже, скоро я буду радоваться, обнаружив утром свои штаны. Подозреваю, что в ближайшее время, кроме них, я мало что обнаружу, будь оно все неладно.

— Вы выкладываетесь на всю катушку, — утешил его Гриффин. — Трудно требовать от сыщика большего.

Фитц снова заворчал:

— Этот инцидент во владениях Джиллиан... как по-вашему, это была просто чья-то гнусная выходка? Какой-нибудь хулиган-подросток с баллончиком и без мозгов в голове?

— Мне-то откуда знать? Вызов поступил в полицию Ист-Гринвича, вас надо спросить.

— Не смейте злить меня, Гриффин. Особенно после сегодняшней ночи.

Гриффин задумался.

— Не знаю, — ответил он наконец и тут же поднял руку, чтобы упредить раздраженную воркотню Фитца. — Действительно не знаю. Краскораспылитель, граффити... все вроде говорит в пользу версии о хулиганстве. Но отключение сенсорных лампочек...

— Я тоже подумал об этом.

— Когда вы подростком собирались забросать чей-нибудь дом яйцами, вы разве вывинчивали лампочки перед входной дверью? — пожал плечами Гриффин. — Тем более что ночью все равно не смогли бы этого сделать. В тот самый момент, когда кто-то приблизился бы в темноте, лампочки включились бы. Значит, все было проделано раньше, еще днем, когда нельзя заметить, активизированы огни или нет.

— Стало быть, налицо преднамеренность. Предварительное планирование.

— Для мальчишки слишком уж умно.

— Черт!..

— Теперь моя очередь. Не для протокола, только между нами. О чем вы подумали прошлой ночью?

— Дьявол, я слишком хотел спать, чтобы думать. — Фитц устало потер лицо, затем запоздало схватился за рулевое колесо, потому что машину едва не занесло.

— И кроме того, все еще остается улика в виде ДНК.

— Да, вот что меня и донимает. Будь дело построено просто на косвенных уликах, только на том факте, что он работал в Центре переливания крови и встречался с жертвами, тогда конечно...

— Быть может, вы поспешили.

— Возможно.

— Но у вас была улика в виде результатов анализа ДНК.

— У нас был стопроцентный результат анализа. После нашей с вами вчерашней дискуссии я вернулся в этому вопросу. Поднял старый отчет. Поскольку это криминальное дело имеет статус особой важности, к нему было приковано пристальное внимание. Поэтому мы, вдобавок к анализам, проводимым министерством здравоохранения, отослали пробы и в независимую лабораторию в Виргинии. Оба результата сходятся. Пробы, полученные от Эдди Комо, соответствуют всем четырнадцати образцам, взятым с простыней на местах преступлений и с тел женщин. Вероятность того, что есть еще носитель ДНК, обнаруженной на местах изнасилований, составляет один к тремстам миллионам из всего населения Земли. Это чертовски убедительно, если вас интересует мое мнение.

— По мне, это тоже звучит весьма неплохо, — согласился Гриффин. — Женщины это знают?

— Д'Амато точно знает. Это он отсылал образцы на независимое исследование. Кроме того, это должно было стать краеугольным камнем обвинения. Вероятнее всего, он обсуждал это с ними.

— Значит, они искренне убеждены, что насильником был именно Комо.

— Эй, послушайте, я тоже убеждена, что он был насильником.

— А это означает, что мы опять получаем превосходный мотив для убийства.

Фитц перевел дух.

— Мне тошно это слышать.

— Еще бы!

— Ну что за долбаное дельце, а? Вы заставляете меня сомневаться в моих же собственных потерпевших, а пресса заставляет меня сомневаться в самом преступлении. Мне все это не нравится. Это совершенно не соответствует характеру полицейской работы. Вы собираете улики, соединяете их в гипотезу, выстраиваете дело, а затем арестовываете подозреваемого. Вот и все, на этом ваша миссия заканчивается. Эдди Комо жив... Черт, да это все равно что оказаться на сеансе черной магии.

— Я тоже не в большом восторге от происходящего.

— Думаю, здесь действует сообщник, — отрывисто заявил Фитц.

— Эдди проболтался?

— Да. Это выглядит наиболее правдоподобно. Может, Таня по-своему и права, возможно, она всегда видела Эдди только с хорошей стороны, этаким пай-мальчиком. Но нам достоверно известно, что существовал также и плохой мальчик Эдди, который, помимо посещения пункта видеопроката «Блокбастер», делал в ту ночь и кое-что другое. И вот мы видим, что нехорошему мальчику Эдди приходилось ходить по лезвию бритвы, ведя двойную жизнь. И возможно, этот нехороший парень Эдди также испытывал потребность обсудить с кем-то свои похождения. С какими-нибудь другими плохими парнями, о которых, держу пари, Таня даже не знает.

— Значит, Эдди Комо вел двойную жизнь.

— Не он первый. И тогда все сходится.

— Верно, — кивнул Гриффин.

— Теперь давайте рассмотрим вот что. Предположим, один из его дурных приятелей провел весь последний год, смакуя те рассказы, что слышал от Эдди. Может, он даже купил пару-тройку журналов по садомазохизму и здорово подсел на грязное порно. Однако по прошествии года все это его уже не прикалывает, не вызывает былого возбуждения. И вдруг, в один прекрасный день, он включает «Новости» и — ба! — узнает, что Эдди Комо убит. И тогда в его голове рождается адский план. Он способен это сделать. Он все знает от Эдди, так почему бы и нет? Он сам станет Насильником из Колледж-Хилла, и никто ничего не заподозрит. Почерк указывает на Эдди, а Эдди не может ничего опровергнуть, потому что он мертв. Эдди не способен даже сказать: «Да, я поделился опытом с таким-то и таким-то», — потому что, опять-таки, Эдди мертв. Это превосходное прикрытие.

Гриффин посмотрел на Фитца в упор, твердым и спокойным взглядом.

— Зачем же вы останавливаетесь на этом, Фитц? Почему не продолжаете дальше? Почему не предположить, что тот парень уже целый год мечтал совершить изнасилование? Возможно, он считал, что тоже может попробовать. Только вместо того чтобы, проснувшись однажды, обнаружить, что Эдди Комо убили, он вполне мог бы сам обеспечить себе идеальное прикрытие, подстроив смерть Эдди.

— Черт! — Фитц с силой ударил по рулю и едва не въехал в светофор. — Конечно! Это же «Одинокая белая женщина», а к ней в придачу еще «эксцентричные неистовые насильники». Как же я раньше не додумался?

— Потому что это до крайности абсурдно, — спокойно ответил Гриффин.

— А мне плевать.

— Знаю. И в этом заключается еще одна проблема.

— Что?

— Скажу не для протокола. Строго между нами, между двумя опытными сыщиками. Вам очень хочется, вам нужно, чтобы Насильником из Колледж-Хилла был Эдди Комо.

— Эй, послушайте...

Гриффин покачал головой:

— Я знаю, каково это для вас. Я сам побывал в подобной ситуации. На вас давят и жмут со всех сторон — давят изнутри, давят снаружи. Пресса не так уж не права. Наступает такая стадия, когда всем нам приходится наконец изловить своего преступника.

— Думаете, я сейчас схожу с ума оттого, что в какой-то момент поддался напору общественного мнения, вопящего о правосудии, и сфальсифицировал улики? Сшил все на живую нитку, испортив тем самым следствие по делу особой важности?

— Нет. Я думаю, вы сходите с ума оттого, что, быть может, излишне поспешно проведя дело, упустили убийцу Сильвии Блэр.

Фитц ничего не ответил, что, конечно, означало «да», и они оба это знали. Если Эдди был ни при чем, значит, настоящий Насильник из Колледж-Хилла все еще на свободе... И тогда Фитц проявил излишнюю поспешность, и, возможно, дамы тоже поспешили, в результате чего не только погибли две молодые женщины, но и Эдди Комо-младший ни за что ни про что остался сиротой, а кто-то — не исключено, что одна из потерпевших или кто-то из ее родственников — был доведен до того, что совершил бессмысленное убийство. Таким образом, цена этой ошибки, вылившейся почти в массовую резню, безмерно возросла.

Именно это является фундаментальной проблемой при любых затянувшихся расследованиях. Да, в какой-то момент расследования получается, что подозреваемый просто обязан оказаться виновным, поскольку все втянутые в следствие и заинтересованные в его окончании люди уже не допускают ничего другого.

Фитц наконец по второму разу объехал квартал и нашел машину Гриффина. Он припарковался рядом, не обращая внимания на гудок автомобиля, раздавшийся за спиной.

— Один к тремстам миллионам из всего населения Земли, — бросил Фитц. — Подумайте над этим.

— Подумаю.

— Послушайте, Гриффин, а сколько денег недостает на счете Джиллиан?

Гриффин помедлил, теребя дверную ручку.

— Двадцать тысяч.

— Вполне достаточно, чтобы нанять убийцу.

— Вероятно. — Гриффин снова помедлил. — Фитц, она не одна такая. Дэн Розен по уши в долгах. Полгода назад он получил вторую закладную на свой дом за сто тысяч долларов. А на прошлой неделе закрыл один из своих брокерских счетов. Наши эксперты по финансовым делам до сих пор ломают голову, на что пошли эти деньги.

Фитц в изнеможении прикрыл глаза.

— А день ведь только начался.

— Пока ничего нет на Песатуро, — продолжал Гриффин, — но, думаю, все мы понимаем: им бы не понадобились деньги, чтобы нанять киллера.

— У них по-прежнему имеется дядюшка Винни.

— Вот именно.

— Вы действительно полагаете, что это сделал кто-то из них?

— Я полагаю, что это самый вразумительный ответ.

— Да. — Кивнув, Фитц тяжело вздохнул и снова полез за своими пилюлями. — Я к ним привязался, знаете ли. Следователю не положено слишком сближаться с потерпевшими, но по прошествии этого года, да еще учитывая все то горе, что они пережили... и то, как стойко они держались — Джиллиан, Кэрол и Мег... Они хорошие люди. Я был... я горжусь... что работал с ними.

— Нам еще придется это постичь.

— Конечно. — Фитц взглянул на него и печально улыбнулся. — Теперь в дело вступила полиция штата. А парни из полиции штата всегда умеют добыть своего преступника, верно, Гриффин? Не то что мы, корпящие в поте лица городские копы. Мы способны разбираться только с гангстерами, палящими из автомобилей, да с прочей тупоумной шпаной — там, где не нужно большого ума. Нет, детективы из полиции штата никогда не делают ошибок в расследовании. Детективы штата никогда не поддаются давлению.

Рука Гриффина судорожно вцепилась в дверную ручку. На щеках заходили желваки. В ушах почти тотчас возникло знакомое гудение. Очень медленно и осторожно он разжал пальцы, заставляя себя выпустить ручку двери. Очень медленно сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти.

— У вас была тяжелая ночь, — сказал Гриффин, наконец почувствовав, что может заговорить. — Так что я окажу нам обоим услугу и сделаю вид, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал.

Фитц неотрывно, в упор смотрел на него. Зрачки его казались маленькими и острыми черными точками, осунувшееся лицо было искажено упрямой, хмурой гримасой. Гриффин заподозрил, что Фитц продолжит свое подначивание. Возможно потому, что провел ночь у ложа мертвой девушки, с которой ни в коем случае не должно было произойти такое. А теперь на него с остервенением набросились и полиция штата, и, быть может, в следующие полчаса он получит такую же вздрючку от своего лейтенанта. И все это недовольство и отчаяние накапливается и нарастает в человеке. Нарастает и нарастает, пока ему не становится наплевать на все, и он идет вразнос. Ты начинаешь постоянно думать о бедных жертвах... о том, что, шевелись ты чуть быстрее, соображай чуть проворнее, дерись чуть лучше, все было бы иначе. И так до тех пор, пока наконец твое желание крушить не возобладает над инстинктом самосохранения.

Тогда ты идешь домой и обнимаешь свою умирающую жену, до того ослабевшую от рака, что она уже не может даже говорить, а только открывает и закрывает глаза. Но скоро и этого уже не остается. Ты просто приходишь домой, сидишь в пустом доме, и образы пропавших детей пляшут у тебя перед глазами.

— Идите домой и немного поспите, — сказал Гриффин.

— Пошел ты, Гриффин! Знаешь, может, я и не такой молодой, как ты. Может, я и не способен три раза подряд выжать груз, равный своему весу, или что ты там еще проделываешь в свободное время. Но не думай, что я какой-нибудь слабак, сержант. Я старый, злой, толстый, лысый. И это порождает во мне такую склонность к жестокости, которая тебе не снилась. Так что нечего читать мне лекции по полицейской процедуре и нечего начальственно приглядывать, как я веду дело!.. Да, и еще одно! Я знаю, на что пошли деньги Джиллиан.

— Фитц...

— Спросите преподобного отца Ронделла из крэнстонского прихода. Скажите, что это Джиллиан назвала вам его имя.

— Из крэнстонского прихода? Из Крэнстона? — Гриффин нахмурился, потом растерянно заморгал. — О нет!

— Да! Я знаю этих женщин, сержант. Я знаю их! А теперь убирайтесь из моей машины.

Гриффин пожал плечами и выбрался из машины.

— А знаете, Фитц, такие вот смешанные расследования сыщиками разных юрисдикции все-таки положительно сказываются на взаимоотношениях.

— Да, я тоже так думаю.

Фитц съехал с бордюра и умчался прочь. Гриффин тоже сел в машину и взял путь на Крэнстон.

Глава 23

Джиллиан

Волны плавно накатывались на песчаный пляж; мягко вздымаясь, увенчанные белыми шапочками пены, они опять отбегали, исчезая в темных глубинах океана. Тотчас же вслед отступающей волне устремлялись птицы-перевозчики, деловито выискивая на обнажившемся песке что-нибудь съедобное. Но вот очередная зеленая волна мягко обрушивалась на берег, и маленькие белые птички стремительно взвивались вверх.

Стоял тихий и ясный майский день. Джиллиан задумчиво созерцала эту картину и не повернула головы даже тогда, когда услышала шум подъехавшей машины. Вот мотор затих, дверца отворилась и снова захлопнулась. Послышались приближающиеся шаги по песку. При этом она вспомнила одно стихотворение религиозного содержания, которое читала в детстве. Джиллиан улыбнулась, и тут же острая душевная боль пронзила ее.

Она никогда не была религиозна. И никогда не была тверда в вере. Возможно, причина заключалась в том, что слишком уж много одиноких ночей пришлось ей провести в детстве. Слишком много данных и нарушенных матерью обещаний, пока где-то в глубине души Джиллиан не усвоила, что может рассчитывать только на себя. Тем не менее она заигрывала с религией, говорила о ней с друзьями, время от времени посещала Рождественскую мессу. Ей нравилось слушать, как поет хор. Она находила удовольствие и успокоение, когда посреди бесконечных серых зимних дней приходила в собор, согретый сотнями живых человеческих тел, стоящих бок о бок и сообща воздающих хвалу Господу.

Триш еще в старших классах школы примкнула к церкви конгрегационалистов. Она со рвением восприняла это вероучение. Вера в высшую силу вполне соответствовала ее светлому взгляду на жизнь. Творить добро своими руками — это так гармонировало с ее кипучей натурой. Несколько раз Джиллиан вместе с сестрой посещала службы, и ее поразил жар, каким горело лицо Триш во время молитвы. Вера вдыхала в Триш новые силы. Возвышала и наполняла, делала ее еще больше самой собой, чем обычно.

Пока не настала та ночь, когда она так отчаянно нуждалась в Боге... или в Джиллиан... или просто в большом и сильном полицейском, добросовестно выполняющем свою работу.

Если Бог существует и не счел нужным спасти Триш, стоит ли Джиллиан так остро переживать свою вину? Или, может, Бог как раз и выбрал Джиллиан орудием спасения, и она, не справившись с поручением, подвела и его, и сестру. Сколькими мыслями она терзала себя бессонными ночами! А также ясными весенними майскими днями, стоя под ласковыми лучами солнца и глядя на океанский прибой.

— О Боже, Сильвия Блэр. Та бедная, бедная девушка. Что же мы наделали?

— Джиллиан.

Она не обернулась. Ей незачем было это делать, чтобы узнать, кто ее окликает.

— Что, на сей раз принесли с собой пыточные тиски, чтобы выкручивать пальцы?

— Вообще-то тисками мы вооружены всегда. Я имею в виду управление полиции. Но я старый добрый католик — я бы и помыслить не смел о том, чтобы применить их к священнику.

Она замерла, оцепенев, потом наконец обернулась. По ту сторону перил веранды стоял сержант Гриффин. Щеки его потемнели и ввалились, твердая линия подбородка очень впечатляла, глаза ярко блестели. Даже на расстоянии десяти футов нельзя было не ощущать его присутствия. Широкие плечи, мускулистые руки, грудь колесом. «Тут он ничуть не отличается от любого другого полицейского из ведомства штата», — с негодованием подумала она. Казалось, в их управлении есть некий трафарет, по которому и штампуют одного ладно скроенного офицера за другим. Так или иначе, Джиллиан никогда не прельщала грубая мужская сила. Она считала, что сила мускулов мужчины обратно пропорциональна возможностям его мозга.

— Вам следовало сказать мне, — произнес он тихо, но твердо.

— Зачем? Я уже сказала, что эти деньги не имеют никакого отношения к смерти Эдди. Если вы не были готовы поверить этому, как же мне ожидать, что вы поверите в еще большую сказку?

— Это не сказка.

Она пожала плечами:

— Довольно близко к ней. Я передала деньги отцу Ронделлу наличными, не взяла никакой расписки, позаботилась о том, чтобы рядом не было свидетелей, и первым условием денежного пожертвования поставила анонимность. Если вам нужно документальное подтверждение того, куда ушли деньги, я не могу вам его предоставить.

— Слова священника вполне достаточно.

— Да, но предполагалось, что он ничего не скажет.

Гриффин улыбнулся:

— Каюсь. Оставив в стороне свою добрую католическую веру, я в некотором роде надул его — обманом выманил правду.

— Вы надули священника?

— Ну да, с благой целью. Я стремился доказать невиновность одной женщины.

Джиллиан фыркнула:

— Не увиливайте.

— Строго говоря, я не могу приписать себе одному честь этого поступка. Фитц подсказал мне поговорить с отцом Ронделлом. Так что я подошел к нему и сказал: мне нужно подтверждение того, что вы пожертвовали деньги сыну Эдди Комо. Он был очень тронут и в самых чувствительных выражениях поведал о вашей щедрости, составившей двадцать тысяч фунтов. Похоже, у Эдди-младшего появился ангел-хранитель.

— Он не виноват в том, что сделал его отец. Тогда он еще даже не родился.

— Таня тоже не знает об этом?

— Никто не знает.

— Даже «Клуб непобежденных».

— Даже «Клуб непобежденных».

— Но почему, Джиллиан?

— Не знаю, — призналась она. — Просто... Триш погибла. Кэрол в ужасном состоянии. Мег не может вспомнить свое прошлое. Я... ну, в общем, у меня тоже свои проблемы, не так ли? В прошлом году, когда полиция наконец арестовала Эдди, я надеялась, что почувствую себя лучше. Отомщенной, что ли, удовлетворенной... Но ничего подобного не случилось. Потому что Триш как была, так и осталась мертва, Кэрол по-прежнему издергана, а к Мег не вернулась память. А потом мы видим изображения беременной подруги Эдди, и я думаю: вот еще одна жертва. Ребенок, оставшийся без отца. Еще одна поломанная жизнь. Мне показалось, что это слишком. — Джиллиан покачала головой. — Очень хотелось почувствовать, что после всего этого останется хоть что-то хорошее. Мне необходимо было почувствовать, что хоть кто-то избежит в жизни тяжких ошибок. Потому что, Бог свидетель, мы уже не сможем.

— Итак, вы основали трастовый фонд для сына Эдди.

Она пожала плечами:

— Я просила детектива Фитцпатрика указать мне на кого-нибудь близкого к семье Комо. Он назвал мне отца Ронделла. С тех пор отец Ронделл взял это дело в свои руки.

— Но вы держали его в секрете.

— Я не была уверена, что мисс Клемент приняла бы деньги, узнав, откуда они.

— А почему вы не сказали Мег или Кэрол?

— Едва ли им это понравилось бы. К тому же их это вовсе не касается, не так ли? Это мои деньги. Мое решение.

Гриффин усмехнулся:

— Вам нравится вести себя именно так. Быть командным игроком, пока это вас устраивает, но вновь превратиться в индивидуалиста, как только это начинает вас стеснять.

Она посмотрела на него:

— Как вы узнали, что я здесь?

— Блестящая работа сыщика.

Джиллиан снова фыркнула. Гриффин поднял правую руку:

— Слово скаута. То, что я нашел вас, — мое наивысшее достижение на сегодняшний день. Ну, если не считать, что я выяснил, куда ушли ваши деньги, но это уж заслуга Фитца. Между тем после беседы со священником мне захотелось получить подтверждение произведенной финансовой операции. Находясь при этом в здравом уме, я сообразил, что вы едва ли откликнетесь на мой звонок. Поэтому я решил, что мне нужно повидать вас лично. И тогда я начал думать: будь я Джиллиан Хейз, где бы я был именно сегодня, когда пресса наступает мне на пятки? Я прикинул, что вы не выйдете на работу, потому что не пожелаете превратить свой офис в цирк с участием СМИ. Затем по тем же соображениям я отмел ваш дом — ваше появление там подвергло бы ваших близких нашествию прессы. Наконец, признаюсь, я совершил ошибочный маневр, попытавшись отыскать вас на могиле сестры. Замечу кстати, что трое журналистов уже держат это место под прицелом.

Джиллиан взглянула на него с любопытством.

— Сначала я хотела поехать туда. Однако, заметив репортеров, повернула обратно.

— Именно, — кивнул Гриффин. — Тогда меня осенило. Как всякий добропорядочный житель Род-Айленда, вы должны иметь дом на побережье. Поэтому я провел изыскания в имущественных архивах Наррагансета. На ваше имя — ничего. Тогда я посмотрел на имя вашей матери. Ну а остальное, как говорится, уже достояние истории.

— Понимаю. Действительно блестящая детективная работа. Тогда ответьте: кто убил Сильвию Блэр?

— Не в бровь, а в глаз! — поморщился Гриффин.

— Я вовсе не хочу быть жестокой. Во всяком случае, пока.

— Вы начинаете сомневаться в виновности Эдди, Джиллиан?

— Не знаю.

— Это то же самое, что «да». Можно? — Гриффин указал на три ступеньки, ведущие на деревянный настил крыльца. Джиллиан замешкалась в нерешительности. Кивнуть значило бы пригласить его. Он присядет, станет частью ее тайного убежища, а у нее и без того осталось так мало личного, неприкосновенного. Возможно, он даже сядет рядом с ней. И может, она опять почувствует исходящее от его тела тепло, поймает себя на том, что смотрит на эти мускулистые руки.

Когда сегодня ночью у нее вдруг подкосились ноги... Когда он подхватил ее и обнял, помогая устоять на ногах и заслоняя от любопытных глаз соседей... Джиллиан помнила, как ощутила тогда исходящее от него тепло. Помнила ощущение его рук, так легко удерживающих тяжесть ее тела.

Твердость его взгляда, пока он ждал, когда она вновь соберется с силами.

Джиллиан ненавидела себя за то, что все это пришло ей на ум.

Она отодвинулась от ступенек на противоположный край мостков. На ней был все тот же темно-синий костюм, что и утром, и было трудно идти по дощатому настилу на высоких каблуках. Джиллиан села на деревянную скамью. Потом наконец кивнула.

— Хорошо здесь, — заметил сержант Гриффин, поднявшись по ступенькам. — Великолепный вид.

— Моя мать купила этот домик двадцать лет назад, еще до того, как Наррагансет стал нынешним Наррагансетом. — Она махнула рукой в сторону высоченных домов, окружавших сейчас ее владения. — Теперь уже нет больше пляжных домиков — одни замки.

— Никогда не подумывали возвести нечто подобное?

— Если бы мы строились вширь, то потеряли бы часть пляжа. Если бы надстроились, то загородили бы вид домам по ту сторону улицы. А что бы мы приобрели? Более просторную кухню, более роскошную спальню? Моя мать купила это место не ради кухни или спальни. Она купила его ради пляжа и вида на океан.

— У вас поразительно здравый взгляд на вещи.

— Я дочь эстрадной певицы, вы разве забыли? Ничто так не приучает к здравомыслию, как воспитание в клубной среде.

— Каждая ночь в новой гостинице?

— Примерно так. — Она склонила голову набок. — А вы?

— Коренной родайлендец. Всю жизнь провел здесь. Моя мать готовила лучшую солонину с капустой, а отец может перепить человека втрое больше себя, так что тот свалится под стол. Можно сказать, что вы не видели жизни, если не бывали ни на одном из наших семейных сборищ.

— Выросли в большой семье?

— Три брата. Двое, кстати, стали судебными приставами. Кажется, мы работаем в полиции с тех пор, как существуют копы. Если вдуматься, это самое подходящее занятие для ирландцев. Никто не знает лучше нас, как ввязаться в заварушку. Стало быть, мы лучше всех способны постичь логику преступника. — Гриффин хищно улыбнулся.

Джиллиан ощутила стеснение в груди, сильнее вцепилась в край деревянной скамьи и, отвернувшись, стала смотреть вдаль.

— Джиллиан, по вашим словам, во время голосового опознания вы с Кэрол свели количество подозреваемых к двум. Расскажите, что привлекло ваше внимание в этих двух.

— Я не понимаю.

— Почему вы остановились на тех двух мужчинах? Что заставило заострить внимание именно на них?

— Они... у них голоса были похожи.

Гриффин подался вперед, положив локти на колени. Его голубые глаза потемнели и были сейчас предельно внимательны и серьезны. Предельно остры и пронизывающи. Джиллиан задрожала, сама не понимая почему.

— Вспомните хорошенько, Джиллиан. Сделайте глубокий вдох, освободите голову от посторонних мыслей. Вы в комнате для проведения опознаний. Комната затемнена, и в нее один за другим входят мужчины и говорят в микрофон. Вы вслушиваетесь в голоса. Один из них кажется похожим. Затем — второй. Почему именно эти два голоса?

Джиллиан сосредоточенно склонила голову набок. Кажется, теперь она поняла. Поэтому прикрыла глаза, подняла лицо, подставляя его теплым солнечным лучам, и позволила сознанию унестись назад, в ту темную тесную комнату, где стояла рядом с окружным прокурором и детективом Фитцпатриком, вновь с содроганием предвкушая, что снова услышит тот голос, и зная, что должна услышать его. Два голоса. Два низких голоса, звучащих на редкость ровно и безжизненно и произносящих специально написанную для них фразу: «Я тебя урою, сука».

— Это были глубокие, низкие голоса.

— Отлично.

— Они... у них был акцент. — Глаза ее вдруг расширились. — То, как они произносили «урою». Не «урою», а больше похоже на «орою». Ну, вы знаете этот сиплый род-айлендский выговор.

— Крэнстонский, — уточнил Гриффин.

Она кивнула:

— Да. Пожалуй, именно крэнстонский.

— Комо вырос в Крэнстоне.

— Значит, все правильно, — с облегчением вздохнула она.

— Джиллиан, множество мужчин выросли в Крэнстоне. И большинство из них коверкают английский язык, даже по меркам Род-Айленда. Тем не менее мы все равно не имеем права арестовывать их только за это.

— Но... Хорошо, но ведь остается ДНК.

— Да, — согласился Гриффин. — Остается ДНК. Что сказал вам об этом Д'Амато?

Она пожала плечами:

— Что это имеет решающее значение. Он отослал пробы в Виргинию, и там подтвердили, что образцы, взятые с места преступления, соответствуют образцам, взятым у Эдди Комо с точностью примерно один к количеству жителей всей Земли, помноженному на триста миллионов. Как я понимаю, это большая редкость — получить такую степень совпадения. Он весь сиял от возбуждения.

— И он вам это сказал? Всем троим?

— Да! — вызывающе вскинула подбородок Джиллиан.

— И это убедило всех троих, весь ваш «Клуб непобежденных», в том, что Комо и есть Насильник из Колледж-Хилла?

— Сержант, это убедило Д'Амато и детектива Фитцпатрика в том, что Эдди — Насильник из Колледж-Хилла. И я уверена, что, если бы судебный процесс состоялся, это убедило бы и жюри присяжных.

— А как же парень из «Блокбастера»?

— А что парень? Кэрол сама толком не знала, в какое точно время подверглась нападению. Уж вам придется простить ее за то, что, когда ее зверски насиловали, она не догадалась посмотреть на часы.

— Джиллиан... — Гриффин помедлил в нерешительности. Задумчиво соединил пальцы домиком. У него были длинные тонкие пальцы. Узловатые и мозолистые, вероятно, от поднятия тяжестей. Со стертыми костяшками, иссеченные застарелыми шрамами и свежими царапинами. Сильные. Жесткие. — Джиллиан, с тела вашей сестры тоже брали пробы?

Она опустила глаза. Ей пришлось сделать глотательное движение, чтобы смочить вмиг пересохший рот.

— Да.

— Значит, он... еще до вашего прихода...

— Да.

— Простите.

— Я опоздала, — сказала Джиллиан без особой связи с предметом разговора. — Я должна была прийти на час раньше, но не смогла... Всякая ерунда на работе. Потом еще пробки на дорогах, и никак не могла найти место для парковки. Так что, пока я кружила по городу, мою сестру в это время... Я опоздала.

Гриффин ничего не сказал, но Джиллиан и не рассчитывала ничего услышать. О чем тут говорить? Она не приехала вовремя, и на ее сестру напал насильник. Она не могла найти парковку, и сестра умерла. Опоздание не может служить оправданием. Трудности с парковкой в перенаселенном городе не должны стоить человеку жизни. Но порой, по причинам, которые никто не в состоянии объяснить, так случается.

Какую же роковую ошибку совершила в прошлую ночь Сильвия Блэр? Слишком поздно вернулась домой? Не оглядела внимательно кусты вокруг дома? Или, быть может, ошибка эта произошла раньше и состояла в том, что девушка влюбилась в негодяя или порвала отношения с негодяем? Что-нибудь такое, что в тот момент вовсе не казалось чреватым столь страшными последствиями.

И это, в свой черед, навело Джиллиан на мысль: какие же ошибки, возможно, допустил «Клуб непобежденных», действуя с лучшими намерениями? Действительно ли они оказали слишком сильное давление на следствие? Сейчас она уже не знала ответа на этот вопрос, и подобные сомнения убивали ее. Смерть Триш и без того тяжелым грузом легла на ее совесть, и Джиллиан не знала, выдержит ли совесть новую невинную кровь.

— Вы не рассмотрели того человека?

Джиллиан мучительно прикрыла глаза.

— Нет, — устало проговорила она. — Я уже говорила об этом Фитцу, говорила Д'Амато... Я ничего не разглядела в ту ночь. Моя сестра снимала квартиру в полуподвале, свет был потушен... Он набросился на меня сзади.

— Но вы помните его голос?

— Да.

— Вы боролись с ним?

— Да.

— Что вы чувствовали? Вы хватали его за руки?

— Я старалась оторвать их от своего горла, — безжизненным голосом ответила она.

— На них что-то было?

— Да. Ощущение чего-то резинового, как будто на нем были перчатки из латекса, и тогда я сразу подумала о Триш... испугалась за Триш.

— Что вы можете сказать о его лице? Вы дотрагивались до его лица, пытались его расцарапать? Быть может, у него была борода, усы, щетина?

Джиллиан задумалась.

— Н-не-ет... Я не помню, чтобы дотрагивалась до его лица. Но он смеялся. Он говорил. Не было ощущения, что голос приглушен. Так что, пожалуй, я бы не сказала, что на голову было что-то натянуто.

— Вы его ударяли?

— Я... э... я ударила его между ног. Руками. Я сплела пальцы вместе — знаете, как учат на курсах по самообороне.

— Он был одет?

— Да. На нем была одежда, туфли. Полагаю, он уже собирался уходить.

— Во что он был одет? Вы сказали, что ударили его между ног, какая на нем была ткань? На что похоже?

— Хлопок, — не задумываясь ответила она. — Когда я его ударила, то ощутила мягкую ткань. Именно мягкий хлопок, а не джинсу. Наверное, что-то вроде хаки или спецовки?

— А выше?

— Я била его по ребрам... опять что-то мягкое... Хлопчатобумажное. Пуговица... Да, думаю, рубашка на пуговицах. — Джиллиан снова подняла голову и уверенно закивала. — По-моему, логично, да? Для той городской округи. Ведь, уходя, он должен был прилично выглядеть, как типичный студент, в брюках и рубашке.

— Именно так, как любил одеваться Эдди Комо?

— Да, именно!

Задумчиво кивнув, Гриффин повернулся и посмотрел на воду. Солнце стояло уже высоко, мерный плеск волн успокаивал. Пляж был тих и безлюден. Никого, кроме них да птиц-перевозчиков, все еще фланирующих по мокрому песку в поисках пищи.

— Великолепное место! Как, должно быть, приятно наезжать сюда по выходным, освобождаться от постоянного напряжения, которого требует ведение собственного бизнеса, — промолвил он.

— Я тоже так думаю.

— Ваша мама все еще приезжает сюда?

— Она любит сидеть на крыльце. Такая поездка — настоящее приключение для них с Топпи, когда наступает летняя жара.

Гриффин искоса посмотрел на Джиллиан:

— А Триш?

— Она тоже любила это место.

— Расскажите мне о ней, Джиллиан, здесь, в этом месте.

— Зачем?

— Воспоминания — хорошая вещь. Даже если они болезненны.

Джиллиан молчала, не зная, что сказать, и это смущало ее. Прошел всего год с тех пор, с двенадцатого мая. Не могла же она так быстро забыть Триш. Нет же, нет, Триш не могла так быстро исчезнуть из ее памяти. Джиллиан заставила себя успокоиться, ее дыхание стало ровным. Она посмотрела на медленно набегающие волны и подумала, что это не так уж сложно.

— Триш была озорная, задорная. Она любила шумно и весело плескаться, с плеском бросалась в волны, точно громадная кукла, потом перекатывалась по пляжу, пока все тело не облеплял песок. А после этого подбегала ко мне или к маме и пугала, делая вид, что хочет обнять нас по-медвежьи.

— А вы что?

Джиллиан улыбнулась:

— Кричали и корчили гримасы. Триш рассказала бы вам. Я не любительница купаться и валяться по колючему песку. Мне больше нравится лежать на большом полотенце, под большим зонтиком, с какой-нибудь занимательной книжкой. В этом-то и был весь фокус.

Она повернулась к Гриффину и посмотрела ему в глаза:

— Расскажите мне о своей жене. Если воспоминания так хороши, хоть и болезненны, расскажите мне о ней.

— Ее звали Синди, она была красивая, и я любил ее.

— Как вы познакомились?

— На туристском маршруте в Белых горах. Мы оба были членами Аппалачского альпинистского клуба. Ей было двадцать семь лет. Мне — тридцать. Синди обошла меня при восхождении на гору Вашингтона, но зато я обошел ее на спуске.

— Чем она занималась?

— Она была инженером-электриком.

— В самом деле? — удивилась Джиллиан. Почему-то эта призрачная жена казалась ей не слишком умной... Пожалуй, какой-нибудь недалекой блондинкой, по контрасту со смуглым, мрачноватым, но эффектным Гриффином.

— Она работала в одной фирме в Уэйкфилде, — продолжал Гриффин. — А кроме того, подрабатывала на стороне, брала частные заказы. Как раз перед тем, как заболеть, она придумала новый тип аппарата для ЭКГ. Получила патент и все такое. Патент на имя Синди С. Гриффин, защищенный законом США об авторских правах. У меня до сих пор висит на стене этот сертификат.

— Она была так сведуща в своем деле?

— Синди продала права на свое изобретение за три миллиона долларов. Она была большая умница.

Изумленная Джиллиан уставилась на него:

— Вам же... вам же теперь нет необходимости работать.

— Я бы так не сказал.

— Три миллиона долларов...

— Есть масса причин для того, чтобы работать. Вот у вас есть деньги, Джиллиан. Однако вы работаете.

— Деньги есть у моей матери. Это не одно и то же. Мне нужны... я хочу иметь свои собственные.

Гриффин улыбнулся:

— А те деньги заработала моя жена. Что, если я тоже хочу и считаю нужным иметь свои собственные? К тому же, — прибавил он, — я все их отдал.

— Вы все их отдали?

— Да, вскоре после большой катастрофы. Позвольте заметить: если попытка оторвать башку педофилу не убеждает людей в том, что ты чокнутый, то уж отказ от миллионов свидетельствует об этом.

— Вы все их отдали... — повторила Джиллиан, пытаясь осознать эту мысль. Стараясь поставить себя на место полицейского следователя, который зарабатывает, должно быть, тысяч пятьдесят в год и при этом отдает три миллиона. Ну хорошо, пусть полтора — после уплаты всех налогов.

Гриффин смотрел на нее изучающим взглядом. Она, вероятно, недоумевает, зачем он рассказал ей все это. А с другой стороны, быть может, и нет. Ему, конечно, не следовало самому являться в ее домовладение прошлой ночью. Не стоило с глазу на глаз обсуждать передачу ею денег отцу Ронделлу. И тем не менее он продолжает себя изобличать, а Джиллиан продолжает беседовать с ним. Вероятно, они оба не совсем нормальны.

— Когда Синди впервые подписала эту сделку, то есть договорилась о продаже прав на свое изобретение, это было потрясающе. Она пять лет трудилась над этой штуковиной, а затем — раз, два! — не только довела ее до ума, но и продала за такие деньги, о каких мы никогда не мечтали. Это было поразительно. Будоражило нервы. Напоминало чудо. Но потом она заболела. Только что она была моей жизнерадостной, счастливой, энергичной женой — и вдруг превратилась в медицинский диагноз. Обширный рак поджелудочной железы. Врачи отпустили ей восемь месяцев. Она прожила только шесть.

— Мне очень жаль.

— Когда Синди заработала эти деньги, мне это страшно понравилось. — Гриффин пожал плечами. — Черт, три миллиона долларов, что же тут может не понравиться? Она пристрастилась к покупкам в «Нордстроме», мы начали поговаривать о новом жилье, замахивались даже на яхту. Тогда все это казалось так увлекательно, забавно. Отдавало сюрреализмом. Как маленькие дети, мы не могли поверить, что кто-то дал нам такую кучу денег. Но потом она заболела, и ее не стало. А эти деньги... Они висели как хомут у меня на шее. Будто я заключил какую-то сделку с дьяволом. Выиграл состояние — потерял жену.

— Комплекс вины, — мягко подсказала Джиллиан.

— Да. Ничего уж с нами, католиками, не поделаешь. Возможно, и стыд тоже примешивался. Синди была не такая. Вплоть до скорбного конца она думала обо мне, старалась меня подготовить. — Гриффин печально улыбнулся. — Ведь это именно Синди умирала, но при этом понимала, что мое бремя окажется тяжелее.

— Потому что вам придется жить, когда ее не станет.

— Я бы не задумываясь поменялся с ней местами, — тихо сказал Гриффин. — Я бы с радостью сам забрался в эту больничную койку. Взял на себя всю боль, всю изнурительную предсмертную агонию, безропотно снес смерть. Я бы сделал... все, что угодно. Но нам не дано выбирать, кому умереть, а кому остаться.

Джиллиан кивнула. Она понимала, о чем он говорит. Она бы тоже отдала свою жизнь за Триш.

— Итак, вот к чему мы пришли, — промолвила она. — Чтобы облегчить чувство вины, я отдала свои деньги сыну предполагаемого насильника. А вы отдали свои...

— Американскому обществу рака.

— Ну конечно же!

Он снова улыбнулся.

— Ну конечно.

— Давно ли умерла Синди?

— Два года назад.

— Вы все еще тоскуете по ней?

— Постоянно.

— Я тоже никак не приду в себя после потери Триш.

— Такие раны быстро не заживают.

— Она была мне не просто сестрой. Триш была моим ребенком. Я обязана была ее защитить.

— Взгляните на меня, Джиллиан. Я могу выжать груз, равный собственному весу, пробежать милю за пять минут, умею стрелять из высокомощной винтовки и с легкостью вырубить, пожалуй, любого мерзавца в этом штате. Но я оказался не в состоянии спасти свою жену. Я не смог спасти свою жену.

— Человек не может бороться с раком.

Гриффин пожал плечами:

— А что такое Эдди Комо, как не болезнь?

— Я не смогла его остановить. Я опаздывала, очень сильно опаздывала! Потом, когда спустилась в этот подвал и увидела ее на кровати, в этой полутьме... Я все поняла... Я поняла, что произошло, что он с ней сделал, и тут он набросился на меня. Сбил с ног, повалил на пол, и я старалась! Я так старалась! Я считала, что если мне только удастся вырваться, найти выпавшие ключи от машины и добраться до его глаз... Я умная, образованная, управляю собственным бизнесом. Но что проку во всем этом, если мне не удалось вырваться из его лап? Что во всем этом проку, если я не сумела спасти сестру?

Гриффин придвинулся ближе. Глаза его были такими сумрачными, такими синими. Ей показалось, что она может потонуть в их глубине. Но конечно же, оба знали, что это не так. А потом она подумала: вдруг он прикоснется к ней еще раз, и сама не понимала, будет ли это самым приятным или ужасным.

— Джиллиан, — промолвил он. — Ваша сестра любит вас.

Джиллиан обхватила руками голову. Но сейчас Гриффин не прикоснулся к ней. Потому что по-прежнему оставался детективом из отдела убийств, а она по-прежнему — подозреваемой в убийстве. И одно дело — подхватить ее, когда она падает, и совсем другое — качать ее на своей груди. А потом, где-то на заднем плане, раздался новый звук. Он исходил от еще одного автомобиля, видимо, гораздо более крупного, с низким рокотом. Появился белый микроавтобус теленовостной бригады. Пресса оказалась не менее догадливой, чем сержант Гриффин.

И Джиллиан заплакала. Она плакала о своей сестре. Она плакала о Сильвии Блэр. Она оплакивала свое горе, которое теперь, спустя год, предстало перед ней во всей своей безысходности. Джиллиан плакала о тех страшных минутах в темной квартире, когда она так отчаянно старалась и потерпела такой сокрушительный провал. И еще она сокрушалась о тех днях, еще таких недавних, когда Триш, веселая и счастливая, носилась по пляжу. О тех бесчисленных днях, которым никогда не вернуться.

Потом Джиллиан услышала, как утробный рокот мотора заглох. Как открылась дверца автобуса, как захрустели шаги по посыпанной гравием подъездной дорожке. Вытерев слезы, Джиллиан приготовилась к очередной битве. Но все равно продолжала думать...

О тех днях, которым никогда не вернуться...

Глава 24

Морин

Когда Гриффин обогнул дом, направляясь к парадной подъездной дорожке, глазам его предстала старая добрая Морин: выпрыгнув из фургончика, она настраивала свой микрофон. По блеску в глазах репортерши Гриффин тотчас же понял, что они влипли. Взгляд Морин стремительно перебегал от него к Джиллиан и обратно.

— Эй, Джимми! — окликнула она оператора. — Быстрее выходи. Мне нужно, чтобы ты заснял вот это.

Но Гриффин был слишком опытен, чтобы так легко попасться на удочку. Автоматически сделав еще шаг вперед, он оказался между выросшим как из-под земли оператором и Джиллиан. Не то чтобы Джиллиан нуждалась в защите. Она уже вытерла щеки, чуть тронула лицо гримом, расправила плечи. Секунд десять понадобилось ей, чтобы перейти от полного упадка к полному самообладанию, пусть она была и без кровинки в лице. Не будь сержант свидетелем ее слез, едва ли поверил бы, что Джиллиан плакала. И это его немного обеспокоило.

— Что вы тут делаете, Гриф? — с наигранным удивлением спросила Морин.

— Тайна следствия.

— Не знала, что вы приезжаете прямо на дом.

— Не знал, что вам хочется подвергнуться аресту за вторжение в пределы чужих владений.

— Она не сможет добиться моего ареста. Это не ее частная собственность. Она принадлежит ее матери.

— У меня юридическая доверенность на управление делами моей матери, — вмешалась в разговор Джиллиан. — Да-да, я могу потребовать вашего ареста.

— О! — Наконец-то Морин запнулась. Но вскоре опять вздернула подбородок и одарила их еще одной ослепительной улыбкой. — В таком случае я займу только минуту вашего времени.

— Без комментариев, — отрезала Джиллиан.

— Я еще не задала вопроса.

— Что бы вы ни спросили, ответ будет тот же: «Без комментариев».

— Ох, ну что ж, мистер и миссис Блэр будут очень опечалены, услышав это.

— Мистер и миссис Блэр?

— Да, родители убитой студентки. Сегодня утром они прилетели из Висконсина, чтобы забрать тело. Очень милые люди. Кажется, мистер Блэр владеет молочной фермой, поставляющей молоко для производства восхитительного висконсинского сыра. Сильвия была их единственной дочерью. Что называется, свет их очей. Они так гордились, что она получила стипендию для обучения в одном из университетов «Лиги плюща»[28]. Первый член семьи, собирающийся получить университетский диплом и все такое.

Морин снова улыбнулась, и Гриффин едва подавил желание свернуть ей шею.

— Не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне, — заметила Джиллиан.

— Ну, они, конечно же, хотят с вами встретиться.

— Они хотят со мной встретиться?

— Вы же руководитель «Клуба непобежденных»? Конечно!

— Я не руководитель «Клуба непобежденных». У «Клуба непобежденных» нет руководителя.

Морин небрежно взмахнула рукой:

— Ну, вы знаете, что я имею в виду. Вы женщина, лицо которой показывали в теленовостях. Они действительно хотят поговорить с вами.

— Зачем?

— Спросить, почему вы не уберегли ее дочь, разумеется, — улыбнулась Морин.

Джиллиан окаменела.

— Морин... — пророкотал Гриффин.

— Немедленно уходите, — потребовала Джиллиан.

Но Морин проигнорировала обе реплики.

— Так вы все еще верите, что Эдди Комо был Насильником из Колледж-Хилла? А как насчет латексных жгутов, которыми была связана Сильвия Блэр? Как расценить это новое преступление в свете голословных обвинений Эдди Комо? И более важный вопрос: как расценить его в плане безопасности для женщин этого города?

Морин алчно выставила вперед микрофон. Джимми занял позицию со своей камерой. Гриффин сделал три шага вперед, не поднимая руки, не касаясь даже волоса на головах обоих репортеров, но эффективно заслоняя своей широкой грудью всю перспективу.

— Хозяйка владений попросила вас удалиться, — произнес он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

— А может, вы хотели сказать «подозреваемая в убийстве»?

— Морин...

— Ну и что вы намерены сделать, Гриффин, отобрать у меня пленку? — Морин опустила микрофон. Отнюдь не напуганная его угрозами, она шагнула вперед и решительно уткнула палец ему в грудь. — На моей стороне Первая поправка[29], сержант. Так что не надо грозить мне и моему оператору. Мне наплевать, что вы считаете свободу прессы корнем всех зол. А вот я думаю, что маленькая акция со стороны «четвертой власти» — это именно то, что нам сейчас требуется. Ради Бога, очнитесь! Вчера утром человека застрелили прямо перед зданием суда. А сегодня погибла еще одна молодая студентка. А что вы предпринимаете в связи с этим? Что она предпринимает в связи с этим. — Морин дернула головой в сторону Джиллиан. — Что-то в этом деле очень скверно пахнет, и у меня есть не только конституционное право, но и гражданская обязанность действовать в связи с этим.

— Морин Хэверил, защитница свободного мира, — насмешливо протянул Гриффин.

— Чертовски верно!

— Ты, наверное, заново перечитала свои собственные репортажи а?

— Ах ты, сукин сын...

— Мне очень жаль, что Сильвия Блэр погибла, — вдруг тихо промолвила Джиллиан.

Все головы разом повернулись к ней.

— Что? — спросила Морин.

— Мне очень жаль, что Сильвия Блэр погибла, — повторила Джиллиан. — Я глубоко сочувствую ее родным.

Морин отступила на шаг от Гриффина, яростно махнула рукой, подавая знак Джимми, и проворно нацепила на лицо свое самое серьезное репортерское выражение. Эта женщина могла бы и расплакаться по команде. Гриффин однажды видел, как она это проделала, вырвав волосок из носа.

— Верите ли вы, что Эдди Комо и был тем самым Насильником из Колледж-Хилла? — обратилась она к Джиллиан, сунув микрофон ей под нос.

— Я верю, что полиция провела полное, всестороннее и ответственное расследование.

— Мисс Хейз, но погибла еще одна девушка.

— Это трагедия, которую мы ни в коем случае не должны выпускать из нашего поля зрения.

Морин нахмурилась:

— Вы, конечно же, понимаете, что существует связь между нападением на Сильвию Блэр и Насильником из Колледж-Хилла.

— У меня нет сведений, что полиция усматривает такую связь.

— Точнее, вам не хочется, чтобы полиция установила такую связь, не правда ли, мисс Хейз? Ведь если бы полиция установила такую связь, это означало бы, что они ошибались в отношении Эдди Комо и вы с вашими подругами весь последний год занимались гонениями на невиновного человека.

— Я весь последний год занималась тем, что помогала полиции и окружному прокурору в расследовании действий того, кто зверски изнасиловал и убил мою девятнадцатилетнюю сестру. Думаю, что всякий потерявший кого-то из горячо любимых близких в состоянии это понять.

— Даже за счет невиновного человека?

— Речь идет только о человеке, который зверски убил мою сестру. О нем, и ни о ком другом.

— А что вы скажете насчет голословных утверждений, которыми вы с вашей группой, так называемым «Клубом непобежденных», способствовали судебной ошибке? Ведь это вы превратили общественность в обозленную толпу, объявили охоту на ведьм и добились того, что публика начала неистово требовать ареста?

— Полагаю, граждане Провиденса должны возражать против того, что их считают обозленной толпой.

Морин поморщилась. Джимми сделал ошибку, именно в этот неподходящий момент направив объектив камеры на ее лицо. Она свирепо махнула ему рукой.

— Сильвия Блэр погибла, — отчеканила Морин.

Джиллиан безмолвно выжидала.

— Эдди Комо мертв.

Джиллиан продолжала молчать.

— Полиция имеет еще одно неопознанное тело в морге — с парковки перед художественной школой. А это уже три покойника за последние двадцать четыре часа.

Джиллиан по-прежнему хранила молчание. Морин сменила тактику.

— В тот день, когда полиция арестовала Эдди Комо, вы сказали, что рады поимке преступника. Вы стояли рядом с Мег Песатуро и Кэрол Розен на ступенях мэрии и публично заклеймили Эдди Комо, назвав его Насильником из Колледж-Хилла.

— У полиции были неопровержимые доказательства...

— Но погибла еще одна девушка! Изнасилована и убита точь-в-точь как ваша сестра!

— И я скорблю о ней!

— Скорбите? — возмущенно взвилась Морин. — Ваша скорбь не поможет делу. Ваша скорбь не вернет мистеру и миссис Блэр их юную прекрасную дочь.

— Это не наша вина... — Джиллиан покачала головой. Ее самообладание начало давать сбой, в голосе появились гневные нотки. Гриффин попытался поймать ее взгляд, но она не смотрела на него.

— Вы давили на правосудие, — настаивала Морин.

— Мы стали жертвами насильника! Естественно, мы давили на правосудие!

— Вы заявляли жителям города, что они не могут чувствовать себя в безопасности, пока Насильник из Колледж-Хилла не окажется за решеткой.

— Так оно и есть!

— Вы проводили многочисленные пресс-конференции и тем самым оказывали громадное давление на полицию Провиденса, чтобы добиться ареста.

— Четыре женщины подверглись нападению. Полиция и без того находилась под громадным давлением!

— Вы радовались, что Эдди арестован.

— Да, я радовалась, что Эдди арестован!

— Да? Значит, вы это признаете? Что ж, а какие у вас ощущения по поводу его смерти? Не желаете ли выпить еще шампанского, мисс Хейз? Не каждый день кто-то произносит тосты в честь убийцы невиновного человека.

Джиллиан растерялась, захваченная врасплох. Она слишком поздно распознала ловушку. Слишком поздно посмотрела в камеру Джимми расширенными, оцепенелыми глазами. Волосы ее беспорядочно разметались, щеки горели от возмущения.

— Убийство — это не правосудие, — негромко произнесла она, но эти слова уже не имели никакого значения. Морин отсняла нужный ей материал, и все они это знали. Репортерша улыбнулась, на сей раз совершенно искренне, и сделала знак Джимми, чтобы тот выключил камеру.

— Благодарю вас, — произнесла она, опуская микрофон.

— Вы действительно думаете, что помогаете делу? — спросила Джиллиан.

Журналистка пожала плечами:

— Я все равно не напорчу больше, чем напортили вы, не так ли?

— Так это моя вина?

Морин жестко глянула на нее:

— Вы что, полная идиотка? Вы когда-нибудь просматривали свои старые пресс-конференции, мисс Хейз? Вы когда-нибудь видели себя на пленке? Вы умеете преподносить информацию в нужном свете. Вы умеете делать это получше иных политиков. Всегда хладнокровная, уравновешенная, логичная, вы обстоятельно рассказывали публике, что произошло с вами, с Мег и Кэрол. Умело напоминали людям, что в следующий раз это может случиться с их дочерьми.

Вы не просто вставляли себя в эту историю. Вы сами и становились этой историей. Даже я сочувствовала вам и двум другим женщинам. Черт, в день ареста Эдди Комо несколько журналистов даже выпили за ваше здоровье. Но это было до Сильвии Блэр. Бесспорно, вы несете ответственность за то, что произошло вчера. Вполне возможно, если бы вы так не кипятились, полиция провела бы более тщательное расследование. Возможно, если бы полиции не пришлось тратить столько времени и сил на то, чтобы реагировать на ваше появление в теленовостях, они бы уделяли больше внимания делу. Спросите вашего друга Гриффина.

— Я тоже люблю тебя, Морин, — отозвался Гриффин.

Она сверкнула белозубой улыбкой.

— Вот что придает моей работе такую значимость.

— Нет неопровержимых доказательств того, что Эдди Комо невиновен, — настаивала Джиллиан.

— Расскажите это Сильвии Блэр.

— Это мог быть подражатель.

— Вы хотели бы публично заявить об этом?

Джиллиан промолчала.

— Я так и думала, — кивнула Морин. — Да, именно так я и думала!

Они с Джимми залезли в свой микроавтобус. Пришли, увидели, победили. Перед тем как захлопнуть дверь, Морин весело помахала им рукой.

— Не надо вам слушать ее репортаж, — сказал Гриффин, когда фургон телевизионщиков скрылся из виду.

Джиллиан улыбнулась:

— Но я все равно буду слушать. И Мег с Кэрол тоже будут. Посреди ночи мы только и сможем думать о том, что она сказала. Мы же женщины. Мы так устроены. — Она повернулась и пошла к своей машине.

— Джиллиан... — Гриффин схватил ее за руку. От этого прикосновения оба вздрогнули. Оба растерянно уставились на его руку, держащую Джиллиан возле локтя, пока пальцы Гриффина не разжались. — Фитц хорошо вел расследование. Я хорошо веду расследование. Мы непременно докопаемся до подноготной этого дела.

Джиллиан посмотрела на небо:

— Осталось четыре часа до того, как стемнеет, Гриффин. Я спрашиваю себя: какая еще студентка или просто молодая женщина будет возвращаться домой одна сегодня вечером? Или, может, корпеть над книгами, или грезить о своем возлюбленном, или просто отдыхать перед телевизором. Я спрашиваю себя, какую оплошность совершает сейчас эта девушка, которая затем будет стоить ей жизни.

— Вы не должны так думать.

— Да, но я думаю. Если уж однажды подверглась насилию, очень трудно думать о чем-то другом. Этот мир — весьма опасное место, сержант. И я до сих пор еще не сталкивалась ни с чем, что вселяло бы в меня надежду.

Глава 25

Гриффин

— Есть хорошие новости, — докладывал с другого конца телефонной линии детектив Уотерс. — Эдди Комо все-таки мертв.

— Ну а теперь что-нибудь такое, чего я не слышал в последнее время. — Гриффин проезжал под Тауэрсом, по Оушн-роуд, держа путь в Провиденс и прижимая к правому уху сотовый телефон. Еще месяц — и этот кусок Наррагансета превратится в сплошную автостоянку для рехнувшихся туристов. Что поделаешь, прелести летнего сезона.

— Сегодня после обеда судмедэксперт подтвердил принадлежность отпечатков пальцев, — продолжал Уотерс. — Наш убитый — несомненно Эдди Комо. Есть еще одна хорошая новость. Полиция Провиденса только что идентифицировала поджаренный труп со стоянки.

— Да что ты!

— Парень с армейским послужным списком. Гас Дж. Олсон, бывший житель Нью-Йорка. Обрати внимание: восемь лет служил в армии, был там снайпером.

— Ага, так наша интуиция сыщиков опять не подвела. Как ни крути, есть-таки шестое чувство.

— Ладно, можешь поглаживать себя по головке сколько угодно. Все равно это заслуга городских копов. Пока мы тут разговариваем, они сопоставляют полученный в судебном порядке список военных заслуг Олсона с данными его банковских счетов. У него остался отец, считающийся ближайшим родственником и наследником. Он тоже проживает неподалеку от Нью-Йорка, так что можно держать пари — у Боза с Хиггинсом очередной праздник.

— А что, расстояние в один дорожный рейс, — живо откликнулся Гриффин. — Боз и Хиггинс работали в следственном управлении городской полиции Провиденса пятнадцать лет. Поскольку Провиденс был главным промежуточным пунктом на шоссе I-95, своего рода коридором, соединяющим Нью-Йорк и Бостон, то множество здешних преступлений по раскрытии находили свое место в следственных архивах Нью-Йорка или Бостона. Каким-то образом в Нью-Йорк всегда откомандировывались Боз и Хиггинс. Поговаривали, что у них пунктик насчет бродвейских шоу.

— Учитывая военное прошлое Олсона, — развивал свою мысль Уотерс, — наша теория о наемном убийце выглядит вполне уместно. Конечно, Провиденс хочет также проверить, нет ли связей с мафией.

— С такой фамилией, как Олсон?

— Эй, ты что, с луны свалился? Мир теперь — одна большая глобальная деревня. Все стало многонациональным, в том числе и мафия.

— Bay, стоит человеку год не побыть на работе, как на него уже надвигается весь геополитический преступный мир. Кто бы мог подумать? — Гриффин подъехал к съезду на Северное шоссе №1 и двинулся вверх к эстакаде. — Есть уже что-нибудь от начальника пожарной охраны?

— Через два дня-то? Ты оторвался от жизни.

— Я предпочитаю термин «оптимист». Слушай, Майк, не свяжешь ли меня с ребятами из отдела финансовых преступлений? Передай им, что недостающие на счету двадцать тысяч Джиллиан Хейз пожертвовала крэнстонскому приходу. Священник подтвердил пожертвование, но мы не должны распространяться насчет деталей.

— Поскольку ты и не сообщаешь мне никаких деталей, это будет не слишком трудно. А ты сам разве не возвращаешься в штаб-квартиру?

— Нет, я еду повидаться с Дэном Розеном.

— Повидаться с Дэном Розеном? — Голос Уотерса стал напряженным, и вслед за этим в трубке повисла довольно красноречивая тишина. Гриффин понял. Теоретически ведущему следователю по делу не полагалось суетиться самому; его задача — сидеть в штаб-квартире управления, осуществляя общее руководство и координируя работу сыщиков вроде Уотерса, в обязанности которого как раз и входили подобные допросы и беседы. И если Гриффин в ближайшее время не появится в центре управления, то уже очень скоро услышит от лейтенанта пару ласковых слов. И слова эти ему не слишком понравятся.

— Чем ты занимаешься, Гриффин? — спросил наконец Уотерс.

— У меня есть одна гипотеза. Я хочу проверить ее до конца.

— Поделись ею со мной. Я тоже могу проверить ее до конца.

— Верно, но я подумал, что тебе будет приятнее провести послеобеденное время в баре.

— Как?

— Мне нужно, чтобы ты съездил в Крэнстон, — терпеливо объяснил Гриффин. — Мне нужно, чтобы ты обошел все бары, пабы, рюмочные в ближайшем соседстве с домом Эдди Комо. Еще я хочу, чтобы ты показал барменам фотографию Эдди Комо и порасспросил, много ли времени он там проводил, а главное — с кем.

Снова молчание. На этот раз долгое.

— Гриффин...

— Знаю.

— Если Фитц пронюхает это, он разъярится как черт.

— Фитц таким и родился — разъяренным как черт. С этим ничего не поделаешь. Кроме того, именно потому я и хочу, чтобы это сделал ты. Я рассчитываю на твое обаяние.

— Черт подери, Гриффин, тут никакое обаяние не поможет. В таком маленьком штате, как наш, все распространяется молниеносно. Городские решат, что мы вынюхиваем что-то насчет их дела об изнасилованиях, и затем их лейтенант начнет орать по телефону на нашего лейтенанта. А Морелли не любит, когда на нее орут, или ты не замечал?

— Послушай, у нас есть тело. Наша задача — выяснить, кто в это тело стрелял. Разработать портрет убитого, дополнить эту картину именами друзей и знакомых — все это Не выходит за рамки нашего расследования.

— Это ты так говоришь. — Уотерс не покупался на такие байки. Так же как и Фитц.

— Если кто-нибудь спросит, просто говори, что это я тебя послал, — сказал Гриффин. — Я приму удар на себя.

— Ты же знаешь, я не об этом...

— Крэнстонский акцент, Майк. Я ищу кого-то, кто хорошо знал Эдди, кто вырос в Крэнстоне и кого могли бы случайно видеть в брюках хаки и рубашке на пуговицах. Может, я заблуждаюсь. А может, и нет. В общем, мне нужно, чтобы ты сделал это.

— Ну и ну! Вот мура! — Уотерс выдохнул большую порцию воздуха, что означало согласие. — А если я найду этого таинственного типа?

— Тогда, пожалуй, я почувствую еще большую растерянность, чем сейчас, но в более приятном смысле.

— Ну и ну! — опять сказал Уотерс, и Гриффин почти воочию увидел, как худой, сухопарый детектив изумленно вращает глазами, не находя слов.

— Не нравится мне это их дело об изнасиловании, — вдруг резко, напрямик рубанул Гриффин.

— Я слышал об этом.

— Что-то в этом деле... не знаю... Что-то там не лепится.

— Понимаешь, ты ведь отсутствовал некоторое время. Первое дело по возвращении...

— Хочешь сказать, что мне следует играть по правилам?

— Это не повредит.

— Да, но как я тогда получу какое-то удовольствие?

Опять молчание. Еще более странное. Гриффину это молчание не понравилось.

— Гриф, мне звонили из тюрьмы, капрал Шарпантье, — промолвил наконец Уотерс.

Гриффин вначале не ухватил, а затем до него дошло...

— Нет!

— Да. Боюсь, что так. Старый добрый Дэвид Прайс обратился к нему сегодня утром. Он утверждает, что получил информацию относительно Эдди Комо и хочет немедленно поговорить с тобой. Думаю, мы не должны удивляться. Твое лицо было в утренних «Новостях», и, видит Бог, Прайс рад всякому случаю пощекотать тебе нервы.

— Проклятие!.. — Гриффин в досаде ударил по рулевому колесу. Подумал о своем бывшем соседе. Подумал о Синди. Потом снова врезал по баранке; на сей раз так, что почувствовал в руке острую боль. Необходимо сохранять спокойствие. Маленький психопатический заскок.

— Почему я вообще удивляюсь? Ведь этот ублюдок только вчера прислал мне письмо — поздравил с новым делом. Конечно же, он тоже рвется участвовать.

— Он уже знал о расследовании? Но ведь если письмо пришло вчера, он должен был отправить его в субботу, Гриф. Еще до того, как Эдди застрелили.

— Да, да, да, я знаю! Он просто прислал поздравление с новым делом. Не с делом Эдди Комо, не с делом Насильника из Колледж-Хилла — просто с новым делом. Это же Дэвид Прайс, ты забыл, что он за птица? Король головоломок. Ему скучно, он жаждет какого-нибудь развлечения. И теперь, когда я вернулся к работе, пытается обманом втереться на этот праздник. В любом случае какую такую информацию он может иметь об Эдди Комо? Да, они одновременно сидели в одной тюрьме. Но там же сидят еще три тысячи таких придурков. Эдди содержался в предвариловке, верно?

— Да.

— А Прайс портит воздух в «Стил-Сити», верно?

— Да.

— Отсюда следует, что Дэвид Прайс ни черта не знает.

— Сокамерник Эдди, — подсказал Уотерс.

— Сукин сын!

— Да, бывший сокамерник Эдди Комо по следственному изолятору, Джимми Вудс, уже прошел через суд. Получил три месяца отсидки в «Олд Макс» за попытку кражи со взломом. Прайс уверяет, что Джимми Вудс о чем-то проболтался и что за небольшое послабление он, Прайс, готов сообщить нам сенсационную новость.

— Небольшое послабление! — с отвращением бросил Гриффин точно сплюнул. — Прайс замучил десятерых детей. После всего этого нет ничего такого, что помогло бы ему добиться от нас послабления. Он совершил свои преступления в штате, где не существует смертной казни. Ему и так здорово повезло.

— Никто с тобой и не спорит.

— Тогда почему я чувствую, что здесь что-то не так? Почему мне так тошно это слушать?

— Ситуация не из приятных, Грифф. Ты сегодня еще не был в штаб-квартире, так позволь рассказать тебе. Телефон разрывается — постоянно звонят сверху, от полковника. Население напугано. Те, у кого есть молодые дочери, трясутся от страха. Мы с тобой знаем Дэвида Прайса. Капрал Шарпантье знает Дэвида Прайса. Черт возьми, лейтенант, майор, полковник — все они знают Дэвида Прайса. Но с другой стороны, ни мэр, ни правительство...

— Первый же человек, который захочет вступить в серьезный диалог с Дэвидом Прайсом, получит подробные цветные фотографии с места преступления, — ледяным тоном заявил Гриффин. — Мне наплевать, пусть это даже будет чертов губернатор. Мы прояснили этот вопрос?

— Прояснили, — не сразу последовал ответ.

— Майк...

— Когда ты закончишь беседовать с Дэном Розеном?

— Не знаю. Пожалуй, часов в шесть.

— Я приду к этому времени.

— Майк, мне не требуется...

— Нет, требуется. Увидимся в шесть. И не беспокойся. На этот раз я надену маску.

К тому времени как Гриффин добрался до фешенебельного жилого района Провиденса, где располагался дом Розенов, его настроение изменилось. Он слишком много думал. Это всегда было его проблемой. Он думал о бледных чертах Мег. Думал о горькой улыбке Кэрол. Думал о Джиллиан, которая даже не имеет возможности вволю погоревать о своей сестре, потому что какая-нибудь беспардонная репортерша тут же сваливается на нее как снег на голову.

А потом он стал думать о Тане и пухлощеком Эдди-младшем. Он думал о человеческих жизнях, не имеющих перспективы, и о тех людях, с которыми сталкивался ежедневно и о которых знал, просто нутром чуял, что очень скоро столкнется вновь: в тюрьме, в суде, на заднем сиденье полицейского автомобиля. О людях, чья жизнь представляла собой вечный порочный круг, которому нет конца.

А потом Гриффин опять начал думать о том треклятом подвале и о жизнях, которые мог бы спасти, если бы не думал так много. Он думал о Синди. И о Дэвиде. Думал о такой чертовщине, о какой до сих пор не говорил никому — ни братьям, ни отцу, ни славной маленькой докторше-психотерапевту, задачей которой было привести его голову в порядок.

Мир порой бывает страшен и дьявольски омерзителен. Слишком похож на боксерский ринг. Вновь и вновь получаешь удары и вновь и вновь поднимаешься. Майк прав. Ему сейчас необходимо движение, надо выйти на пробежку. Опять начать истязать боксерскую грушу. Гриффин чувствовал потребность как можно скорее выплеснуть снова накопившуюся неистовую горечь и злость на что-нибудь неодушевленное, а не то вновь услышит то страшное гудение в ушах. И тогда его руки и ноги начнут действовать сами по себе, без его ведома. Вместо того чтобы просто спокойно есть и пить, как нормальный человек, он превратится в какого-то гигантского нескладного зайца на батарейках «Энерджайзер», который как сумасшедший все бежит, бежит, бежит — с тем чтобы через пять бессонных суток, когда кончится заряд, рухнуть замертво.

Некоторые копы, сгорая на этой работе, погружались в апатию. Гриффин впадал в другую крайность. Его нервное расстройство сопровождалось повышенной тревожностью. Это означало, что, испытав стресс, он уже не мог успокоиться. Груз нервного возбуждения нарастал и нарастал, пока уже никакой бег, никакое поднятие тяжестей, никакое боксирование, или что там еще, не давали результата. Тогда он мог бы переломать себе руки и даже не почувствовать. Он мог шагать без остановки три дня и все равно был не в силах успокоиться, даже когда наконец ложился в кровать. Руки дрожали, колени ходили ходуном, и он становился похож на настоящего буй-нопомешанного. Потом, через шесть-семь дней подобного напряжения, запас его сил иссякал, и Гриффин тяжело валился, словно человек, накачавшийся кокаином.

Тогда он попадал в самую опасную зону. Физически и эмоционально у него ничего не оставалось в запасе, он был полностью опустошен, но гнет все равно не покидал его. Жена умерла, сосед и приятель оказался детоубийцей, работа изматывала. Первое время Гриффина поддерживали близкие. Братья по очереди дежурили в его доме, чтобы он не оставался один. Они помогли ему преодолеть самый страшный период. Потом передали эстафету ему самому.

Теперь Гриффин начал учиться тому, как пресекать стресс в зародыше. Хорошо питаться, высыпаться, пять раз в неделю заниматься аэробикой в спортзале. Таким способом он каждый день выпускал пар. Это было не так уж легко, но и не слишком трудно. К тому же в те тяжелые дни ему помогало то, что он думал о Синди. Она так упорно боролась за жизнь. Даже когда рак начал блокировать работу внутренних органов, лишил ее голоса и иссушил ее плоть, выпил из нее все соки. Даже на пороге скорбного конца, когда она могла общаться только с помощью век и когда не было больше сил даже держать его за руку, Синди все равно боролась. Так как же он смеет сдаться?..

«Глубже дыхание, — сказал он себе сейчас. — Сосчитай до двадцати. Ты не в силах изменить мир, но можешь каждый раз делать его чуточку лучше».

Гриффин вышел из машины. Закрыл дверцу. Вдохнул, выдохнул. Испытал искушение снова распахнуть дверцу и с силой захлопнуть, но подавил этот импульс. «Просто дыши глубже». Потом взошел по ступеням парадного крыльца старого викторианского дома и постучал в покрытую темными пятнами дверь. Постучал несколько жестче, чем нужно, но не слишком свирепо. Никто не ответил, хотя Гриффин слышал доносящиеся изнутри голоса.

Он постучал снова, сосчитал до десяти, потом постучал еще и продолжал стучать, пока не дошел до тридцати и наконец не услышал щелчок. Кто-то отодвинул медную панель, закрывавшую дверной глазок. Еще через секунду дверь отворилась, и на пороге появилась Кэрол Розен. На ней была пижама в синюю клетку, застегнутая наглухо, до самого подбородка, несмотря на то что на улице было довольно тепло. Щеки ее подозрительно рдели. Глаза имели стеклянный блеск.

Пьяна, тут же заключил Гриффин, хотя, когда она качнулась вперед, не уловил в ее дыхании запаха спиртного. Значит, водка.

— Я... с вами... не буду говорить, — сказала она, вцепившись рукой в дверной косяк.

— Ваш муж дома?

— Не-а.

— В офисе мне сказали, что его нет на работе.

— Ну и дома тоже.

— Миссис Розен...

— Поищите у его подружки. — Глаза ее заблестели ярче. Она уткнула в Гриффина палец, и он впервые обратил внимание на костяшки пальцев на ее правой руке. Они кровоточили. Он пристально посмотрел на Кэрол, но она, похоже, даже не заметила этого. — Только не здесь. Только не здесь. Должно быть, у девушки.

— У вашего мужа есть девушка?

— Именно это я и сказала.

— Как ее зовут?

— Не знаю. Но держу пари, ее никто никогда не насиловал. А вы как думаете?

Гриффин промолчал.

— Хотите, я попрошу кого-нибудь побыть с вами, миссис Розен? Может, подругу или родственницу, кто посидел бы с вами некоторое время?

Она взмахнула пальцем и сильно качнулась вперед, однако удержалась, крепче вцепившись в дверь.

— Только не репортера! Ненавижу их! Телефон звонит... без умолку! Расскажите нам об Эдди! Как насчет бедной студентки Сильвии Блэр... Красавицы Сильвии Блэр... Эдди мертв, а женщины продолжают гибнуть...

— Может, пригласить к вам мисс Песатуро или мисс Хейз?

— Мег ни черта не знает. Она слишком молоденькая. — Кэрол вздохнула. Потом склонила голову набок, и длинные светлые волосы заструились по плечу. — Юная, нежная и невинная. Как по-вашему, я была когда-нибудь такой же юной, нежной и невинной? Я не помню... Даже еще до Эдди... Я не помню.

— Тогда, может, мисс Хейз? — с надеждой спросил Гриффин. Но все было впустую.

— Она меня терпеть не может, — заявила Кэрол. — Я слишком сильно поломана. Джиллиан любит только тех, кого может починить. Наставить на путь. Совершенствуйся! Шагай в ногу с нашей программой! Бери свою жизнь в свои руки! Джиллиан — настоящая Опра Уинфри[30]. Хотя нет — она не черная.

— Так вы считаете, у вас все образуется? Как вы думаете, миссис Розен?

— Я не могу иметь детей, — угрюмо произнесла она. — Спорим, что подружка Дэна может? Спорим, она может выключить телевизор в любой момент, когда пожелает? Спорим, она никогда не спала в пустой ванне и не страдает навязчивой идеей задвигать засовы на окнах? Вероятно, она также никогда не стреляла в Дэна. С этим трудно тягаться.

— Миссис Розен. — Но она была совершенно пьяна. Гриффин сделал еще один глубокий вдох, потом понял, что это не помогает. Но, так или иначе, у него оставалась работа, которую нужно было выполнить, и ее опьянение упрощало ему жизнь. Он сказал: — Дэн когда-нибудь говорил с вами о деньгах?

— Нет.

— Содержать такой дом, должно быть, недешево.

— Новая водопроводная система — вещь недешевая, ты же понимаешь, — нараспев проговорила Кэрол, подражая кому-то.

— Значит, денежные обстоятельства были стесненными?

— Господи, Кэрол, кто-то же должен платить за все это.

— Очень стесненными.

— Мег с Джиллиан считают, что мы должны продать этот дом. А я почти все в нем выбирала своими руками. Эту дверь, например, я сама выбрала. — Кэрол погладила дверь. — Эту лепную накладку, ее я тоже подбирала. Она нежно дотронулась до дверного косяка. — Здесь очень многого не хватало. Сгнило, пооторвалось. Что-то поснимали, заменили дешевой сосновой отделкой. Я читала книжки. Выдирала старые картинки с изображением викторианских домов, толковала со специалистами по реставрации. Никто не любил этот дом больше, чем я. А сейчас, Господи, хоть бы он сгорел дотла!

— Миссис Розен, мы знаем, что Дэн ликвидировал свой брокерский счет. Вы не знаете, куда пошли деньги?

Она покачала головой.

— Мы намерены в этом разобраться, миссис Розен. Кэрол улыбнулась и прислонилась головой к двери.

— Думаете, он нанял киллера? Думаете, он потратил эти деньги, чтобы убить моего насильника?

— Я бы хотел задать ему этот вопрос.

— Сержант Гриффин, мой муж не настолько любит меня. Расспросите его девушку. Может, ей тоже нравятся дорогие старые дома.

Гриффин вытянул вперед руку. Но было уже поздно. Кэрол Розен закрыла дверь. Он постучал, но она не отзывалась. Подождав еще минуту, Гриффин вернулся к машине, где посидел некоторое время, уставив хмурый взгляд в рулевое колесо.

Ему не хотелось оставлять Кэрол Розен одну в таком состоянии. Прошлой ночью она стреляла в своего мужа, еще не зная о Сильвии Блэр.

Сержант взялся за мобильный телефон и набрал номер Мег Песатуро. Нет ответа. Потом попытался дозвониться в дом Джиллиан на пляже. Также безуспешно. Тогда он набрал номер ее домовладения в Ист-Гринвиче, где наконец кто-то откликнулся на его зов.

— Алло, — подняла трубку Топпи Ниауру.

Джиллиан дома не было, и Гриффин рассказал Топпи о Кэрол Розен. Девушка ответила, что они с Либби сейчас же туда отправятся.

Историко-архитектурный памятник Розенов не имел приспособлений для въезда инвалидного кресла, поэтому Гриффин ждал их на подъездной аллее. Через сорок пять минут подъехала Топпи на темно-синем фургоне. Открыла боковую дверцу и, орудуя специальным подъемником, ловко опустила на землю Оливию Хейз в инвалидном кресле.

Ради такого случая мать Джиллиан наложила на лицо косметику. Ее темные волосы были уложены высокой шапкой. Сержанта она приветствовала поцелуем.

В пять часов пополудни Гриффин внес Либби по ступеням парадного крыльца, следом поднималась Топпи с инвалидным креслом. В пять часов одну минуту все они уже стучали в дверь.

В пять десять они перестали стучать, и Гриффин вышиб дверь плечом. В пять одиннадцать они увидели Кэрол, распростертую на ковре перед ревущим телевизором. Рука ее сжимала пузырек из-под снотворного.

Гриффин кинулся делать искусственное дыхание, Топпи вызвала «скорую», и Дэн Розен, с его отменным чувством времени, наконец вернулся домой.

Глава 26

Кэрол

Джиллиан приехала первой. С усилием протиснувшись сквозь толпу репортеров, запрудивших автостоянку перед больницей, она пулей ринулась к дверям приемного покоя. Однако какой-то ревностный журналист успел все же выкрикнуть ей вслед:

— Мисс Хейз, а вы никогда не подумывали о самоубийстве?

— Проклятые стервятники! — воскликнула она, когда электронные двери задвинулись за ней.

Вскоре после Джиллиан приехала Мег со всем своим семейством. Патрульный полицейский застал их машину возле дома Винни Песатуро и передал им тревожные новости. Подъехав к больничной стоянке, Винни орал на корреспондентов:

— Прочь с дороги, крысы, ублюдки!

И репортеры, безошибочно узнающие вооруженного человека, когда таковой появлялся в их поле зрения, расступились, позволяя семейству пройти.

Оказавшись в приемном покое, Мег бросилась к Джиллиан:

— Где она? Как она? Что ты слышала?

— Не знаю. Надо найти врача. Вон там. Послушайте! — обратилась Джиллиан к человеку в белом халате. — Не можете ли вы сказать что-нибудь о Кэрол Розен?

— Джиллиан! Сюда! Джиллиан!

Джиллиан и Мег обернулись и увидели Топпи, которая махала им с другого конца приемной. Тут же находилась и мать Джиллиан. Рядом с креслом Оливии стоял сержант Гриффин.

— Почему твоя мама здесь? — спросила Мег.

— Неужели это и есть Оливия Хейз? — выдохнул ее отец.

— Я сейчас убью сержанта Гриффина, — сказала Джиллиан.

Они устремились через приемный покой к махавшей им Топпи. Та поднялась им навстречу.

— Как она? Останется жива? — Руки Джиллиан дрожали. Она не осознавала этого, пока Топпи не взяла их в свои.

— Мы пока не знаем.

— О Боже...

— Ее муж сейчас разговаривает с врачом. Возможно, он узнает что-то новое.

— Что случилось?!

— Кажется, передозировка снотворного. Плюс, возможно, алкоголь.

— О нет! — воскликнула уже Мег и заплакала. — Я даже не могла себе представить... То есть... я понимала, что она расстроена, но не думала, не ожидала...

— Никто не ожидал, — сказала Джиллиан, но слова прозвучали автоматически, без истинной убежденности. Они были подругами Кэрол, они видели ее только сегодня утром. Пожалуй, им следовало бы знать. Мать Мег обняла дочь за плечи.

— А где был в это время ее муж? — прогудел Винни.

Топпи пожала плечами и посмотрела на Гриффина. Тот невразумительно ответил:

— Где-то.

— Логично, — негромко хмыкнул дядюшка Винни.

— Я не могу так сидеть. — Джиллиан поднялась. — Пойду искать доктора.

Она направилась к окну приемного покоя и не удивилась, увидев, что Гриффин последовал за ней.

— Как вы могли? — набросилась на него Джиллиан, как только они удалились. Руки у нее все еще дрожали. От тревоги за Кэрол она чувствовала спазмы в желудке и тошноту.

— Что именно?

— Впутать во все это мою маму.

— Ох, не заводитесь, пожалуйста! — горячо вмешалась в разговор подскочившая сзади Топпи. — Лучше взгляните на нее.

Отец Мег и дядюшка Винни в этот момент были буквально у ног Оливии. Мужчины что-то оживленно говорили. Мать улыбалась. Джиллиан возмущенно поджала губы.

— По-моему, она вполне довольна, — заметил Гриффин.

Джиллиан ткнула пальцем в его выпяченную грудь.

— А вам слова никто не давал. — Потом обратилась к Топпи: — Она слишком хрупкая...

— Она прекрасно себя чувствует.

— Вчера «скорая» давала ей кислород!

— Вчера у нее был шок.

— А найти Кэрол лежащей на полу — это не шок?

— Наверное, но, думаю, Кэрол пришлось хуже.

— Ну, знаешь! — Взбешенная Джиллиан начала машинально, но неистово теребить свои волосы, собранные в узел. — Я не хочу, чтобы ее вовлекали в это дело!

— Поздно. Она ваша мать. И она уже вовлечена, так или иначе.

— Она разволнуется еще больше.

Топпи фыркнула:

— Она давно уже взволнована хуже некуда. По крайней мере сейчас она хоть может что-то делать, как-то участвовать.

— Топпи!

— Джиллиан! — передразнила ее Топпи. — Послушайте, я говорю вполне серьезно. Когда позвонил сержант Гриффин, я спросила вашу маму, что она хочет делать. Она не колебалась ни секунды. Кэрол — ваша подруга. Либби горела желанием оказать ей любую посильную помощь. И это просто замечательно. — Голос Топпи понизился. — Я знаю, Джиллиан, она уделяла вам не слишком много времени, когда вы были ребенком. Но вы уже не ребенок, вы выросли. Вам никогда не приходило в голову, что, быть может, и она тоже?

Топпи пошла назад, к остальным. В это время Мег стояла, приникнув головой к плечу матери, а Либби торопливо листала свою книжку с картинками, к явному восторгу Тома и дядюшки Винни. Джиллиан снова обратилась к Гриффину:

— Не смейте ничего говорить!

— Не пророню ни слова.

— Она не права, и вы знаете. Топпи этого не понять. Да, моя мать изменилась. Но у меня никогда не было отца, и недавно я потеряла сестру. Либби... Она все, что у меня осталось.

Медсестра у конторки ничем не могла помочь. Джиллиан не была членом семьи пострадавшей, а с точки зрения больничных правил члены «Клуба» к ним не приравнивались и в счет не принимались. Дежурившая в приемном покое сестра была любезна. Разумеется, они знают, кто такая Джиллиан. Тут впервые Джиллиан сообразила, где они находятся. Больница «Мать и дитя», специализирующаяся на лечении женщин и детей. Одна из лучших больниц Провиденса, где все они хоть раз уже побывали... В те ночи... в ту ночь... в ночь, когда подверглись нападению.

Джиллиан отвернулась, ноги плохо слушались ее. Из всех странных уз, какие ее когда-либо с кем-либо связывали, эти узы... В эту минуту Джиллиан вдруг так ясно почувствовала, что не может потерять Кэрол. Не может. Кэрол должна выжить, и тогда они снова будут все вместе: Джиллиан, Кэрол и Мег. Будут сидеть в задней комнате какого-нибудь ресторана и спорить, или смеяться, или мелочно препираться, или проявлять великодушие, несомненно, помогая друг другу справиться с ситуацией.

Она основала этот «Клуб непобежденных», преследуя так много разных задач. Но быть может, именно недавно, в последнее время, группа сумела сделать даже больше того, на что рассчитывала Джиллиан. Не случайно же, стоя здесь, в этой приемной, она не могла представить себе, что больше не увидит Кэрол. Не могла представить, что проведет хотя бы одну неделю без них обеих, без ощущения того, что они втроем — единая команда, что они все вместе: Джиллиан, Кэрол и Мег.

— Сядьте, — тихо сказал Гриффин. — Переждите.

— Я не могу сидеть. Я не умею пережидать. Вот в чем моя проблема. — Она нервно сжимала пальцами его руку. Джиллиан сама не понимала, как это произошло. — О Господи, мне нужно знать, что с Кэрол все в порядке.

Неожиданно распахнулась дверь слева, и вышел Дэн Розен. Лицо его было мертвенно-бледным, темные волосы всклокочены, левая рука висела на белой перевязи. На нем был желтовато-коричневый костюм с золотым галстуком, словно перед этим он собирался на работу. Теперь же Дэн явно не соображал, где находится.

Джиллиан взглянула на него — и снова пошатнулась.

— О нет...

— Мистер Розен, — тихо обратился к нему Гриффин.

— А? Что?

— Дэн, — более настойчиво прошептала Джиллиан.

Наконец он, кажется, заметил их присутствие.

— О, здравствуйте, Джиллиан.

— Как она? Пожалуйста, Дэн.

— Они делают ей промывание желудка. Вливают суспензию активированного угля... кажется, так сказал доктор. Она выпила все свои снотворные таблетки, весь пузырек амбиена. Еще спиртное. Скверно, очень скверно. Амбиен в сочетании с алкоголем приводит к коме, так сказал доктор. — Дэн неуверенно посмотрел на Гриффина. — Он сказал... он сказал, если бы вы не подоспели так быстро, она, вероятно, была бы уже мертва.

— Она пила в последнее время?

— Видимо, да. А горло у нее... — Дэн сложил вместе кончики пальцев. — Ее пищевод... раздражен, растравлен. По-моему, доктор так выразился. А на задних зубах отчетливые следы эрозии. Он сказал, от желчи. От того, что она постоянно искусственно вызывала рвоту.

Джиллиан внезапно догадалась.

— Булимия?

— Он так считает. Получается, что в свободное время моя жена занималась тем, что заглатывала пищу и, вероятно, много пила, а затем вызывала у себя рвоту. И так день за днем. Клянусь, я ничего этого не знал. — Дэн все так же ошарашенно смотрел на них. — Джиллиан, вы знали?

— Не знала.

— Хотя вы-то уж должны были знать.

Пока они разговаривали, к ним подошла Мег. И теперь, начальственным жестом уперев руки в обтянутые джинсами бедра, возмущенно и обличающе взирала на Дэна.

— Мы были ее подругами, но виделись с ней всего раз или два в неделю. А вы жили с ней под одной крышей. Как могли вы не знать, что с ней происходит?

— Я... я работал.

— Мег, — попыталась остановить девушку Джиллиан, но слишком поздно.

— Работали? — переспросила Мег. — Или забавлялись со своей девушкой?

— Что? — Дэн стремительно вскинул голову. — Как вы сказали?

— Ах, не разыгрывайте перед нами оскорбленную невинность! — Мег уже закусила удила, и все, включая сержанта Гриффина, с большим интересом наблюдали за развитием событий. — Кэрол все нам рассказала. О ваших трогательных извинениях за поздние консультации и сверхурочной работе. Знайте, она звонила вам в офис. Она давно знала, что вас там нет. В ту ночь, когда ее изнасиловали, Кэрол знала, чем вы занимались на самом деле.

— Кэрол думает, что я сплю с другой женщиной? — придушенным голосом переспросил Дэн.

— Ах, не надо...

— Да нет же! Клянусь вам, нет! Я бы не стал так поступать с Кэрол. Бог мой, я люблю свою жену!

— Вас никогда не бывает дома! — воскликнула Мег.

— Знаю.

— Вас никогда нет на работе!

— Знаю.

— Тогда где, черт возьми, вы бываете?

Дэн молчал, стоя как громом пораженный. А потом с другого конца затихшей приемной раздался голос дядюшки Винни.

— "Фоксвуд", — объявил Винни Песатуро. — Малыш Дэнни не бабник. Он игрок. И никудышный вдобавок.

Стоящий рядом с Джиллиан Дэн Розен горестно кивнул головой.

— Я люблю свою жену, — повторил он. Потом отвернулся и здоровой рукой изо всех сил ударил о стену.

— Вы должны сейчас же все мне рассказать, — говорил Дэну Гриффин десять минут спустя. Силой полицейской власти он взял в свое распоряжение пустовавшую комнату для осмотров, чтобы без помех допросить свидетеля. Однако добиться уединения им не удалось. Конечно же, Джиллиан, Мег и остальная компания немедленно последовали за ними и теперь взирали на них с таким видом, точно имели все права находиться здесь. Гриффин уже собрался было выставить всех вон, но потом решил: какого черта, пожалуй, не стоит! Винни Песатуро, судя по всему, располагал важной информацией по делу, а любопытство Джиллиан и Мег не знало границ. Все, чего они хотели, — это смотреть на Дэна, и сержант сдался.

— Я совсем не имел намерения оскорбить Кэрол, — слабым голосом начал Дэн.

— Но ведь она в вас стреляла.

— Это был несчастный случай! Мне следовало откликнуться, оповестить о своем приходе. Я опоздал... Когда темнеет, она начинает нервничать. — Губы его страдальчески изогнулись. — После того, что произошло... с ней в ту ночь, разве можно ее винить?

— Верно. Давайте поговорим о той ночи. — Гриффин вынул карманный диктофон, включил его на запись и стал предельно серьезен. — Вы сказали полиции, что работали допоздна.

Дэн сокрушенно опустил голову.

— Как я понял, жене вы сказали то же самое?

— Да.

— Но на самом деле вы не были на работе?

Дэн не смел поднять глаз, так и сидел, повесив голову. Винни хлопнул его по плечу.

— Ради всего святого! — пробасил букмекер. — Перестань быть таким нюней и постой за свою жену.

Дэн стрельнул в букмекера гневным взглядом, но тут же взял себя в руки.

— Я... я был в казино «Фоксвуд».

— Значит, вы солгали полиции?

— Да.

— Вы делали так много раз?

— Я растерялся, потерял голову! И без того было достаточно скверно, что меня не оказалось дома, когда моя жена так во мне нуждалась. Но к тому же еще признать, что я сидел за игорным столом и играл в «блэкджек» в тот момент, когда ее тут зверски насиловали... — Дэн застонал. — О Господи, подумайте, что это за муж, если он допускает подобные вещи?

Гриффин проигнорировал этот вопрос, поскольку ответ содержался в нем самом.

— Итак, вы лгали полиции и лгали своей жене. И все для того, чтобы скрыть одну ночь, проведенную за игральным столом. Вы много играете, мистер Розен?

— Не знаю. Четыре, пять дней в неделю — это много? Хотите сказать, это разрушает мой бизнес? Заставляет меня во второй раз заложить дом? — Лицо Дэна чуть-чуть порозовело. Он лихорадочно смотрел на Гриффина, словно подзадоривая, бросая ему вызов, абсурдно требуя признать очевидное.

— Это вы мне должны сказать, — негромко и спокойно ответил Гриффин.

И Дэн моментально заткнулся. Плечи его поникли, весь он обмяк. Подбородок уткнулся в грудь.

— Думаю... вероятно, у меня страсть к азартным играм. — И еще через секунду: — О Господи, Кэрол убьет меня!

— Давно ли это началось?

— Не знаю. Года три, наверное. Как-то вечером я оказался в «Фоксвуде» с какими-то друзьями. С партнерами по бизнесу, в сущности. И я... у меня выдался действительно удачный вечер. Я говорю вполне серьезно. — Дэн опять оживился. — Я уходил от игральных столов с десятью тысячами долларов. А в те времена десять тысяч долларов — вау! Я тогда только что открыл собственную адвокатскую контору, и, Бог свидетель, дело еще так нуждалось в подпитке. Десять тысяч долларов здорово помогли. У меня было отличное настроение. Легкие деньги.

— Угу, — понимающе хмыкнул Гриффин.

Дэн слабо улыбнулся:

— Да, именно. Так вот, тогда я открыл свою собственную юридическую практику, но вместо того чтобы увести с собой пятерых постоянных клиентов, увел только троих. Доход оказался меньше, чем я рассчитывал, дела двигались медленнее, чем я полагал, а медицинские расходы выше...

— Вы начали залезать в долги.

— Я не хотел рассказывать Кэрол. Мы столько раз говорили о том, что я открою собственную практику. И она была не слишком уверена в успехе. Этот дом, эти выплаты по закладной, Господи Боже. Но это была моя мечта. Мне необходимо было иметь собственную практику. Поверь мне, говорил я. Только поверь мне. Ну и она согласилась.

— Но вы стали задерживать платежи по счетам. И вот тогда...

— Я вспомнил о «Фоксвуде». Десять тысяч долларов... Легкие деньги. Я человек знающий. Я прочел все книги по «блэк-джеку», запомнил столы, дающие лучшие шансы. Понимаете, это совсем не то, что ставить деньги на скачках. Там — чистое везение. Ну а «блэкджек» предполагает стратегию.

— Отсюда и все миллионеры, разбогатевшие на «блэкджеке», — сухо заметил Гриффин.

— Я же раз выиграл, — отозвался Дэн. На лице его заалел румянец. — Да поймите, ведь я же выиграл большие деньги!

— Насколько плохи ваши дела, мистер Розен?

Адвокат поперхнулся и умолк. Похоже, он не мог заставить себя встретиться с кем-либо глазами. Спустя несколько мгновений, когда молчание слишком затянулось, Винни поднял руку и снова хлопнул беднягу по плечу. Гриффин знаком остановил букмекера.

— Мистер Розен?

— Я был должен восемьдесят тысяч долларов, — признался Дэн, запустив пятерню в волосы и ероша каштановые пряди. — Теперь осталось только двадцать. Я... э... я ликвидировал свой брокерский счет. В противном случае они отказались бы впредь давать мне в долг. Ну а тогда... В этом случае у меня не осталось бы ни единого шанса выбраться, понимаете?

— Кто это они, мистер Розен?

— Почему бы вам не спросить у мистера Песатуро?

Гриффин посмотрел на Винни.

— Только выключите диктофон, — сказал тот.

— Я веду расследование по делу об убийстве...

— Выключите диктофон.

Гриффин вздохнул и выключил.

— Ну, выкладывайте.

— Быть может, я лучше, чем кто-либо, понимаю бедственное положение мистера Розена.

— Вы так считаете?

— Видите ли, человеку нужны деньги, а я — уж так сложилось — знаю людей, которые не против время от времени ссудить несколько тысяч.

— Не без выгоды, конечно?

— Ну, вы же знаете, так и в банке делается. Процентная ставка при ссуде зависит от уровня риска. Вы посмотрите на него. — Винни бросил на Дэна Розена пренебрежительный взгляд. — Просадить восемьдесят кусков в «блэкджек». С таким человеком сильно рискуешь.

— И вы назначили ему ставку в сто процентов?

— Пятьдесят. Мы тоже умеем сочувствовать.

— Погодите. — Джиллиан подняла руку. — Хотите сказать, что вы...

— Мои партнеры, — поправил Винни.

— Хорошо, ваши партнеры ссужают Дэна деньгами, поощряя его пагубную страсть к игре, под грабительские пятьдесят процентов?

Винни кивнул. Она повернулась к Дэну.

— И вы занимаете деньги под такой чудовищный процент?

— Один удачный вечер! — выпалил он. — Это все, что нужно. Один по-настоящему удачный день, и ссуда возвращается, и я могу оживить кредитные карточки, быть может, даже сделать дополнительную выплату по закладной. Один удачный вечер!

— О Боже! — охнула Джиллиан. — Бедная Кэрол!

Дэн снова сник, словно из него выпустили воздух. Гриффин включил диктофон.

— Правильно ли я понял, мистер Розен, что те шестьдесят тысяч, что вы сняли со своего брокерского счета, пошли на выплату акулам-ростовщикам?

Дэн кивнул. Гриффин смотрел на него выжидающе.

— Да, — запоздало подтвердил Дэн в микрофон.

Гриффин обратился к Винни:

— А можете ли вы, Винсент Песатуро, подтвердить — ссылаясь на свои источники, — что такая финансовая операция имела место?

— Да. Мои источники свидетельствуют, что такая вещь имела место.

— Винни Песатуро, вы заказали убийство Эдди Комо? Вы подготавливали причинение ему того или иного вреда?

Вопросы были выпущены неожиданно, без предупреждения, но Винни и глазом не моргнул. Он наклонился — так что его рот оказался прямо над диктофоном.

— Нет, я Винсент Песатуро, не заказывал убийство Эдди Комо. Если бы я, Винсент Песатуро, хотел, чтобы этот кусок дерьма был убит, я бы сделал это собственными руками.

— Или позаботились, чтобы его убили в тюрьме, — пробормотал Гриффин.

Винни улыбнулся, посмотрел на звукозаписывающее устройство и не сказал ни слова.

— Том Песатуро, — снова громко произнес Гриффин, — вы заказали убийство Эдварда Комо, подозреваемого в изнасиловании вашей дочери?

Том имел куда более воинственный вид.

— Н-нет, — медленно проговорил он. — Я размышлял и принял решение отказаться от этого.

— Том! — ахнула его жена.

— Папа! — воскликнула вслед за ней Мег.

Он пожал плечами:

— Послушайте, я ведь отец. После того что этот ублюдок сделал с моей дочерью, мне позволительно думать о таких вещах. Но сделать я ничего не сделал. — Он снова пожал плечами. — Понимаете, все выглядело так, будто полиция провела хорошее расследование. Эта самая ДНК и все такое прочее. И я посчитал... посчитал, что судебный процесс будет для Мег предпочтительнее. Она встретится лицом к лицу со своим насильником и все такое. Я... э... я где-то читал, что иногда это лучше для жертвы, понимаете? Вроде как возвращает ей утраченное ощущение силы, контроля над ситуацией. Такая вот штука.

— Ты читаешь о жертвах изнасилования? — удивленно спросила Мег.

— Ну так, иногда. Я видел ту статью... ну в «Космополитен».

— В «Космополитен»? — воскликнул Винни.

Том Песатуро передернул плечами:

— Послушайте, она же моя дочь. Я хочу ей только самого лучшего. К тому же в магазине самообслуживания в кассу была длинная очередь, а вы же знаете, они держат там все эти женские журналы с полуголыми красотками. Понятно, я начал глазеть. А потом увидел заголовок статьи. Ну и немножко приоткрыл журнал. И понимаете, очередь действительно была очень длинная, и... и... действительно неплохо было скоротать время.

— Ты славный человек, Томми Песатуро. — Мать Мег сжала руку мужа.

— Ну... хм... — откликнулся он. Все теперь смотрели на него, и Том покраснел как рак.

Какое-то постукивание раздалось из задней части комнаты. Головы всех повернулись к Либби, которая выжидающе смотрела на Гриффина.

— Ох да, — запоздало отозвался он. — Э... Оливия Хейз, вы нанимали кого-нибудь, чтобы причинить вред Эдди Комо?

Оливия сделала движение рукой, которое Гриффин истолковал как «нет». Левой рукой она поспешно перекидывала страницы своего альбома. Топпи подошла к ней и, наклонившись, заглянула через плечо. Она увидела, как Либби постучала по одной картинке, пролистала еще несколько страниц, потом постучала еще по двум изображениям.

— Она показывает на Джиллиан, Кэрол и Мег, — доложила Топпи. Потом посмотрела на свою подопечную. — Вы хотите сказать, «Клуб непобежденных»?

Либби стукнула пальцем один раз, пролистала книгу, стукнула еще.

— Номер один, — перевела Топпи. — «Клуб непобежденных» плюс еще один?

Одиночный удар.

— Это означает «да», — интерпретировала Топпи. Она опустилась перед больной на колени. — Не понимаю, что это значит, Либби. Вы имеете в виду еще одну жертву? Сильвию Блэр?

Нет ответа.

— Вы хотите сказать, что в «Клубе» должно быть четверо?

Либби нахмурилась, потом стукнула один раз. Впрочем, этот удар был сделан с явной неохотой. Утверждение по-прежнему оставалось не вполне ясным.

— Почему четверо? — спросила Мег.

— Нельзя так формулировать вопрос, — поправила ее Джиллиан. — Она знает, что хочет сказать, но необходимо помочь ей это выразить с помощью вопросов, имеющих ответы «да»

или «нет».

Теперь Джиллиан тоже внимательно посмотрела на мать. Было нелегко истолковать выражение ее лица. Смесь сочувствия, острой тоски, смирения. Либби тоже взглянула на нее. Выражение ее лица заметно смягчилось. Это был взгляд матери, глядящей на свою дочь. На единственную дочь, которая у нее осталась.

— Вопрос на «да» и «нет», — пробормотал Том Песатуро.

— Четверо людей, четверо, — вторил ему Винни.

— Расширенный «Клуб», — вслух размышляла Мег.

Внезапно глаза Джиллиан расширились.

— Я знаю, что она имеет в виду. О Боже, почему мы не подумали об этом раньше?

Сидящая в инвалидном кресле Либби всем телом подалась вперед, к дочери, выжидая, пока дочь выговорит слова, сложившиеся в голове матери.

— Сержант Гриффин спросил нас всех, не замешаны ли мы в смерти Эдди Комо, потому что все мы — его жертвы. У нас самый очевидный мотив.

Три удара подряд.

— Но что еще говорит статистика в отношении случаев изнасилований, Гриффин? Что изнасилование — это зачастую преступление, о котором умалчивают. На деле примерно один случай из четырех попадает в поле зрения правоохранительных органов.

— О нет! — Гриффин зажмурил глаза. Теперь он тоже понял.

А сидящая в инвалидном кресле Либби все продолжала постукивать.

— Да, да, — мягко возразила Джиллиан. — Мы с Мег и Кэрол заявили в полицию. Но это не означает, что мы были единственными жертвами Насильника из Колледж-Хилла. Вполне возможно, даже весьма вероятно, что существует хотя бы еще одна женщина, ставшая его жертвой. Еще одна женщина, еще одна семья и целое воинство прочих людей, которые могли бы желать смерти Эдди Комо.

Глава 27

Гриффин

К половине седьмого вечера по-прежнему не поступило никаких известий о Кэрол, но Гриффину пора было уходить. Его ждал Уотерс, кроме того, работа. Он покинул подавленную горестными событиями группу людей, сгрудившихся в углу приемной, — подобие некоей причудливой семьи. Дэн держался чуть особняком, но потом от группы отделилась Джиллиан и села рядом с ним. Возможно, Дэн был признателен ей. Впрочем, трудно сказать. «Вероятно, он все же испытывает признательность», — подумал Гриффин. Бросив на Джиллиан последний взгляд, он двинулся к двери.

На автостоянке его сразу атаковала толпа представителей прессы.

— Что вы можете сказать о состоянии Кэрол Розен?

— Вы уже готовы кого-нибудь арестовать?

— Связана ли совершенная Кэрол Розен попытка самоубийства с убийством Эдди Комо?

Гриффин оставил их выкрики без внимания, прошел мимо и сел в машину. Вообще-то репортеров оказалось меньше, чем можно было ожидать. А потом сержант включил радио и понял, в чем дело.

Таня Клемент проводила пресс-конференцию в старой части города. Точнее, в адвокатской конторе. Там ее новый адвокат объявлял о своем намерении предъявить иск от имени семьи Комо городу Провиденсу и его управлению полиции на сумму пятьдесят миллионов долларов за смерть Эдди, последовавшую в результате противоправных действий властей.

— Как показывают последние события, — басом гудел юрист, — полицейские власти Провиденса ни в коем случае не должны были подвергать Эдварда Комо аресту. В самом деле, преждевременно и безответственно вынесенное обвинение Эдварду Комо как серийному насильнику привело к трагическому концу. Молодого человека застрелил снайпер перед самым зданием суда, где в самом скором времени его должны были признать невиновным. Вчерашний день был черным, черным днем в истории правосудия. Город Провиденс обрушился на одного из своих ни в чем не повинных сынов. Теперь город должен восстановить Эдварда Комо в правах и возместить убытки. Город должен исправить свою ошибку.

Тут у Гриффина зазвонил сотовый телефон.

— Вы это слышали? — завизжал ему в ухо Фитц. — Святая Матерь Божья, у меня сердечный приступ! Мое сердце сейчас взорвется ко всем чертям. Я сейчас помру от этой неблагодарной, поганой, безумной чертовщины, а потом пусть моя жена предъявляет городу иск на сумму семьдесят пять миллионов — чтобы обскакать семейку Комо. Иисусе Христе! Мне надо было упечь и Таню, пока была такая возможность.

— У вас разве есть жена? — спросил Гриффин.

— Поцелуйте меня в зад, сержант! — огрызнулся Фитц.

— Как я понимаю, вы провели еще один приятный денек.

— "Блокбастер"! — простонал Фитц. — Чертов парень из видеопроката оказался самым настоящим. Показал нам компьютерные записи операций Эдди, а потом почти расплакался, рассказывая, как он боялся прийти к нам со своими показаниями раньше. Его сестра учится в здешнем колледже, и он был так уверен в виновности Эдди, что не хотел делать ничего, что могло бы выпустить на свободу Насильника из Колледж-Хилла.

— Значит, с одной стороны, парень из «Блокбастера» действительно видел Эдди в тот вечер, а с другой — даже он убежден, что Эдди виновен?

— ДНК, куда денешься? Некоторые люди свято верят в эту штуку. Почему, черт возьми, никто из них никогда не входит в жюри присяжных?

Гриффин свернул на шоссе. Недосып прошлой ночи начинал сказываться. Такое обилие информации мозг его был сейчас не в состоянии переварить.

— И этот парень — стержневой пункт претензий Тани?

— Возможно. Впрочем, я догадываюсь, что ее адвокат главным образом отталкивается от изнасилования и убийства Сильвии Блэр, случившегося прошлой ночью. Сопутствующие обстоятельства этого преступления соответствуют обстоятельствам нападений Насильника из Колледж-Хилла. Но поскольку оно произошло уже после смерти Эдди, это означает, что он не мог совершить и ни одно из них вообще.

— А это, в свою очередь, означает, что самая животрепещущая задача полиции — выяснить, что случилось с Сильвией Блэр.

— Поверите ли, мэр только что дал нам карт-бланш на ведение дела Сильвии Блэр.

— О, вы теперь большой человек!

— Да, видимо, гораздо дешевле грохнуть небольшое состояньице на мобилизацию всех людских ресурсов и срочные судебно-медицинские анализы, чем удовлетворить иск в пятьдесят миллионов долларов.

— Значит, вы ускоренным порядком проводите анализы проб спермы на ДНК?

— О да! Мы делаем все возможное, чтобы уже завтра с утра получить результаты. Господи, пусть убийцей окажется какой-нибудь ее бывший дружок. Единственное, что способно сейчас спасти наши задницы, — это чтобы им оказался ее бывший бойфренд. Ну а когда мы схватим его за жабры, то уж ему ничего не останется, как признать, что это было подражательное преступление, все детали которого он разузнал, читая какой-нибудь интернет-сайт вроде «Ошибка! Закладка не определена» или еще что-нибудь в этом духе. Да, бывший дружок и чистосердечное признание — только это и может спасти сейчас мою карьеру.

— Думаю, вы выстояли перед куда более удобной возможностью заработать сердечный приступ, — сказал Гриффин.

— Вероятно. — Фитц снова вздохнул. Ему так и не удалось соснуть, и это чувствовалось по голосу. — Эй, Гриффин, что, Кэрол Розен правда пыталась свести счеты с жизнью?

— Мы нашли ее без сознания, с пустым пузырьком из-под снотворного. Насколько я понимаю, она еще изрядно выпила вдобавок.

— Ах черт!

— Мне жаль, Фитц.

— Это ведь все из-за дела Блэр, не правда ли? Оно всех поставило на уши. Пресса совсем с катушек съехала, а люди звонят в Службу спасения, едва возле дома зашевелится куст... Это точно подражатель. Интересно, трудно ли людям примириться с этим, а? Иногда действительно сталкиваешься с подражателями. — В голосе Фитца звучала безнадежность. Он и сам это понимал. Детектив опять вздохнул, потом мрачно проворчал: — Тут ведь нет ее вины, знаете ли. Что бы ни происходило, каких бы ошибок мы, возможно, ни наделали... Ей не в чем себя винить. Ни ей, ни Джиллиан, ни Мег. Мы тут в полиции все взрослые люди. Мы провели дело так, как смогли провести.

— Фитц, а вы там у себя никогда не пытались разыскивать каких-нибудь еще жертв изнасилования?

— Что вы хотите сказать?

— Джиллиан и ее мать выдвинули любопытную версию. Изнасилование — это такое преступление, о котором, как правило, не спешат заявлять. Конечно, нам известны три жертвы Насильника из Колледж-Хилла. Но это не значит, что они были единственными.

Фитц помолчал.

— Ну, вообще-то мы прогоняли характерные детали преступления через базу данных VICAP[31], чтобы выяснить, нет ли сведений о каких-то аналогичных случаях. Преступлений, соответствующих описанию, не зафиксировано больше ни в одном штате. Конечно, такое доказательство не является стопроцентным. Какая-то еще жертва могла и не обратиться в полицию и, стало быть, не попасть в полицейский отчет. Или, может, она обращалась, а соответствующее полицейское управление до сих пор не удосужилось внести дело в базу данных. Д'Амато ждал полгода, прежде чем выйти на большое жюри присяжных, просто на тот случай, если мы найдем еще какую-то женщину, желающую откликнуться и внести свой вклад в пакет обвинений. Отчасти поэтому он не возражал против того, чтобы Джиллиан со своей командой все время светились на телеэкране. Он посчитал, что если что и подвигнет какую-то женщину проявиться, то это пример Джиллиан, Мег и Кэрол, гордо стоящих во весь рост.

— Но никто не проявился?

— Во всяком случае, нам об этом ничего не известно.

— Но эго не исключает такой возможности...

— Гриффин, о полном исключении возможности нет и речи. Вы можете допросить каждую женщину в нашем штате — напрямик задать ей вопрос, была ли она когда-либо изнасилована, — и даже при отрицательном ответе вам не удастся исключить такую возможность, поскольку хотя бы одна из них могла солгать. Нам остается только сосредоточиться на вероятном выборе.

— Кстати, я готов дать полный отчет по финансовым делам всех заинтересованных лиц, — внезапно сообщил Гриффин.

— Что, серьезно? — удивился Фитц.

— Да. Я даже спросил Винни Песатуро, не он ли подстроил убийство. Он ответил отрицательно. И можете называть меня сумасшедшим, но все равно я верю ему.

— Другими словами, у вас кончились подозреваемые.

— У меня кончились подозреваемые в соответствии с этой версией, — ответил Гриффин.

— В смысле?

— В смысле того, что эта версия подразумевает убийство из мести. Возможно, дело тут совсем в другом. А вот в чем — это уже вы мне скажите, Фитц. Кому еще и зачем могла понадобиться смерть Комо?

Не успел Гриффин дать отбой, как его мобильник зазвонил вновь.

— Сержант Гриффин, — ответил он.

— Где вас черти носят?

— Лейтенант Морелли! Мой любимый лейтенант. Я вам говорил, как чудесно вы сегодня выглядите?

— Откуда вам знать, как я выгляжу. Вы даже не удосужились сегодня повидаться со мной. Знаете, как ни странно, но, по моим представлениям, работа ведущего следователя по делу предполагает информирование вышестоящего начальства. Она предполагает также пребывание в штаб-квартире, сбор и анализ информации, выработку версий для расследования и вообще поддержание мяча в игре. А каково ваше представление о своих задачах, сержант?

— Хорошие новости, — поспешил объявить Гриффин. — Мы добились больших успехов.

— О, неужели? Потому что я тоже слушаю новости, сержант, и у меня совсем другое впечатление. Мне-то как раз сдается, что дело катится ко всем чертям.

— Вы имеете в виду этот иск на пятьдесят миллионов долларов, да?

— Это одна из проблем.

— А общественность убеждена, что на воле гуляет серийный маньяк и всех женщин скоро изнасилуют и убьют в собственных постелях?

— Это вторая проблема.

— Люди без конца названивают мэру, оттуда звонят полковнику, а у СМИ настоящий праздник за наш счет, так?

— Отлично, сержант. Для человека, которого никогда нет на месте, вы, во всяком случае, неплохо информированы. Что, детектив Уотерс сжалился над вами?

— Да, мэм, — признался Гриффин.

— Что ж, это говорит в пользу детектива Уотерса. Которого, как я понимаю, вы заставили бегать по всему Крэнстону, выискивая знакомых Эдди Комо. Дело об изнасиловании ведет городская полиция. Своим незаконным вторжением в их сферу юрисдикции вы создаете нам чудовищные проблемы. Вы что, действительно охотитесь на чужой территории?

— Я стараюсь охватить проблему со всех сторон, провести расследование как можно тщательнее, — осторожно ответил Гриффин.

— Сержант, вы хотите, чтобы я вас убила?

Сыщик улыбнулся. Он всегда с симпатией относился к лейтенанту Морелли. Гриффин набрал в грудь побольше воздуху.

— Картина такова. Помните, мы начали с базовой версии, состоявшей в том, что Эдди Комо и есть общепризнанный насильник. А стало быть, наиболее вероятные подозреваемые по делу о его убийстве — жертвы насилия.

— Я помню тот разговор.

— В соответствии с этой версией эксперты по финансовым делам скрупулезно собрали все данные, касающиеся трех пострадавших женщин и членов их семей. В конце концов было выявлено следующее. Джиллиан Хейз пожертвовала снятые со счета деньги церковному приходу в Крэнстоне, что подтверждено приходским священником. Дэн Розен промотал свои деньги в казино «Фоксвуд», и его признание подкреплено свидетельством Винсента Песатуро. Похоже, что у Дэна Розена серьезная проблема — страсть к азартным играм, он по уши втянулся.

— Все это означает, что теперь проблема у вас.

— Да. На данный момент по крайней мере ни одна из известных нам жертв и ни один из членов их семей не представляются вероятными подозреваемыми, даже Винни Песатуро.

— Ну и куда это вас выводит, сержант?

Гриффин рассмеялся. То был глухой, вымученный «смех висельника» — смех сыщика, видящего, как все его расследование катится в тартарары.

— Что ж, у нас осталось еще два аспекта, позволяющих рассматривать это дело. Первый: мы придерживаемся версии сведения счетов и выясняем, нет ли и других жертв Насильника из Колледж-Хилла. Таких, которые никогда не заявляли в полицию.

Лейтенант некоторое время молчала.

— Любопытная версия.

— Вы тоже согласны? Ее предложили Джиллиан Хейз и ее мать. Вспомните, изнасилование — это преступление, о котором крайне не любят докладывать, и по нему у полиции далеко не всегда есть данные. Я справлялся у Фитца и узнал, что они провели кое-какую первоначальную проработку. Просмотрели анналы VICAP на предмет сообщений об изнасилованиях. Никаких подобных случаев они не обнаружили, но это еще ничего не значит. Если существуют другие жертвы, они могли вообще не обращаться в полицию.

— А они не пробовали обращаться в «горячую линию» по изнасилованиям или в кризисный центр, где оказывают помощь таким пострадавшим?

— Что ж, сержант, возможно, вам стоит направить по этому следу нескольких детективов. В кризисном центре вам, конечно, не сообщат имен, но скажут, обращались ли к ним пострадавшие от подобных нападений. Тогда вы по крайней мере будете знать, что находитесь на верном пути.

— Хм, хорошая мысль.

— Вот почему перед моим именем стоит «лт»[32]. Ну а что с вашей второй версией?

— Она вытекает из расследования по делу Сильвии Блэр. Фитц надеется, что там орудовал подражатель. В сущности, он буквально молится, чтобы это оказалось так, но в этой версии есть некоторые изъяны.

— Спринцевание.

Гриффин поморщился:

— Для оставленного без связи лейтенанта вы чертовски хорошо информированы.

— Хочу вам сообщить: я действительно сегодня хорошо выгляжу. Кроме того, так случилось, что лейтенант Кеннеди из полиции Провиденса имеет виды на мою сестру. Вот, между прочим, единственная причина, по которой детектив Фитцпатрик еще не свернул вам шею. Ну и еще то, что у детектива Фитцпатрика в данный момент хватает своих проблем.

— Я вам очень признателен, — серьезно ответил Гриффин. — Что ж, хорошо. Так вот, у нас с Фитцем была сегодня утром интересная дискуссия по поводу Сильвии Блэр. Одна версия состоит в том, что Эдди Комо вел двойную жизнь: одну — как любящий жених, а другую — как сексуальный маньяк. И возможно, у сексуального маньяка Эдди были кое-какие друзья, перед которыми он похвалялся своими подвигами.

— Собутыльники?

— Не исключено.

— Которым были известны все детали того, чем он занимался, включая спринцевание?

— Именно об этом мы и подумали.

— Да, еще одна интересная мысль, — согласилась Морелли. — Но почему просто собутыльник? Почему не сообщник? Мы и прежде сталкивались с насильниками, которые действовали в тандеме.

Гриффин пожал плечами:

— На телах всех жертв обнаружен только один тип спермы. К тому же Кэрол и Джиллиан сообщали только об одном насильнике.

С минуту Морелли молчала.

— Что, если второй человек был пассивным партнером? Например, стоял на стреме?

Гриффин с миной дегустатора задумчиво поджал губы.

— О! — сказал он. — О-о-о-о!

— Я ведь тоже неплохо соображаю, верно? — промолвила она.

— Еще как, — согласился он. — Время совершения преступления! Это объясняет неувязки со временем. Смотрите, похоже, с первой жертвой, с Мег Песатуро, все было проделано наспех — что называется, туда и обратно. Словно насильник опасался, как бы его не засекли. Но зато он очень долго возился с Кэрол, которая, по мнению полиции, просто попала под горячую руку. Почему же он не беспокоился о том, что кто-то из обитателей особняка вернется домой? И точно так же в квартире Триш Хейз насильник пробыл немалое время. К приходу Джиллиан он уже закончил свое дело, однако еще не ушел. И хотя принято считать, что Джиллиан застала его врасплох, на самом деле, похоже, он был готов к ее приходу. Он спрятался и набросился на нее сзади. Так вот, с одной стороны, его длительная задержка на месте преступления в квартирах Розен и Хейз, вероятно, связана с его возрастающим аппетитом к насилию. Ему требовалось все больше и больше для того, чтобы получить ту же степень удовлетворения. Но также можно предположить, что он имел своего дозорного или обзавелся таковым по мере развития событий. Задача этого человека состояла в том, чтобы обеспечивать Эдди безопасность, давая возможность оставаться в доме столько, сколько ему хочется. В случае с Триш Хейз, помимо того, что Джиллиан действительно появилась неожиданно, дело происходило в полуподвальном помещении с единственным выходом — он же вход. Поэтому он не мог дать деру незамеченным. Лучшее, что ему удалось придумать, это устроить ей засаду. Что он и сделал.

— И теперь этот сообщник уже не довольствуется ролью дозорного, — добавила Морелли.

— Вполне возможно. Хм, тогда это объяснило бы сегодняшний ночной инцидент возле домовладения Хейз. Кто-то краской написал через все окно «Эдди Комо жив». Может, этот тип именно так понимает свою миссию — поддерживать традиции Эдди Комо.

— Но этот же человек должен иметь вескую причину уничтожить Комо, не так ли? Для того чтобы оградить от разоблачения то, что он делал в прошлом, и то, что замышляет в будущем.

— Да, может быть. Когда Фитц выступил сегодня утром с этой идеей, я сначала подумал, что он хватил через край. Однако потом...

— Это предполагает смену модели поведения, — вслух рассуждала Морелли. — Преступник номер два прежде довольствовался ролью часового, а потом его преступные наклонности прогрессировали, и он сам превратился в насильника и убийцу.

— Хотя повышение степени участия не так уж необычно в преступлениях на сексуальной почве, — заметил Гриффин. — Большинство насильников начинают с садомазохистских фантазий, затем совершают в отношении женщин противоправные действия более низкого уровня — например избиения, — пока не дойдут до сексуального насилия. В данном деле мы имеем преступника, определенно заинтересованного в том, чтобы насиловать. Сначала он околачивается рядом с настоящим насильником, соучаствуя в его злодеяниях... Что же касается его первого самостоятельного преступления, мы сразу же имеем высокий уровень насилия, затем убийство... — Гриффин поморщился. — Строго говоря, это тоже не очень-то укладывается в схему, но могли быть способствующие обстоятельства. Если на Сильвию Блэр напал именно подельник Эдди, то парень провел целый год, так сказать, на голодном пайке. Может, сдерживаемое напряжение перехлестнуло через край. Увидел потенциальную жертву — и сорвало крышу.

Лейтенант Морелли молчала. Гриффин чувствовал, что ей тоже нужно все это обдумать.

— Эта версия заслуживает того, чтобы ею заняться, — проговорила она наконец. — Так я могу сказать лейтенанту Джонсону, что вы разыскиваете знакомых Эдди Комо, потому что рассматриваете их как потенциальных подозреваемых в нашем деле об убийстве?

— Можете так и сказать.

— Вероятно, я так и сделаю. У городской полиции хватает проблем и без того, чтобы затевать с нами войну.

— Да, у провиденских копов проблем хватает, — согласился Гриффин.

— И в связи с этим...

Детектив знал, что последует дальше. Он непроизвольно крепче стиснул телефон, но зато удержал дыхание в норме.

— Сержант, вы говорили с капралом полиции Шарпантье, который служит в тюремном ведомстве?

— Еще нет. Но я слышал об этом деле.

— Никто здесь не принимает эту чепуху всерьез, — негромко сказала Морелли.

— Я признателен вам.

— Однако с другой стороны...

Гриффин молчал.

— Дело становится все горячее, — продолжала Морелли. — Оно начинает жить своей собственной жизнью. А вы знаете, что происходит, когда дело начинает развиваться само по себе?

— Я в курсе.

— Фактор времени, сержант. Нам необходимо как можно скорее завершить это дело. Быстро и оперативно. Пока публика не запаниковала еще больше. Пока адвокат Тани Клемент не мобилизует весь свой арсенал. И прежде чем пресса пронюхает, что в тюрьме есть заключенный, который утверждает, что владеет информацией, непосредственно относящейся к данному делу. Понимаете?

Гриффин на миг прикрыл глаза. Он прекрасно все понимал.

Сейчас он въезжал на подъездную дорожку перед своим домом. Синий «таурус» детектива Уотерса был уже припаркован, за рулем сидел сам детектив.

— Мне надо идти, — сказал Гриффин.

— Завтра же, прямо с утра, первым делом...

— Мой отчет будет лежать у вас на столе.

— Именно так. Пусть только попробует не лежать. А что до этого?

— Я отряжу одних детективов в кризисные центры, занимающиеся жертвами изнасилования, а других — по крэнстонским барам.

— Удачи вам, сержант!

— Угу. — Гриффин захлопнул сотовый телефон, потом подумал о Кэрол, лежащей в больнице, и о Прайсе, сидящем за решеткой. — Вам также...

Глава 28

Уотерс

Детектив Майк Уотерс вышел из машины. На нем были серые штаны от спортивного костюма и белая футболка с эмблемой полиции штата Род-Айленд. Закинув на плечо темно-синюю спортивную сумку, он стоял, ожидая, пока Гриффин отопрет входную дверь. Обе их машины были припаркованы на подъездной дорожке. Тяжелоатлетический инвентарь и боксерское обмундирование хранились у Гриффина в небольшом гараже на одну машину.

— Славное место. — Майк с интересом оглядывал маленькое, шаткое с виду белое бунгало.

Гриффин улыбнулся:

— В полу полно гнилых досок, которые могут провалиться. Так что смотри под ноги.

Он открыл дверь и вошел, предлагая Майку следовать за ним. Гриффин приобрел этот дом полгода назад, испытывая потребность начать все с нуля и найти себе новое занятие в часы досуга. Дом угнездился на территории некогда большого землевладения. Северный Кингстаун. Доступ к побережью. В ясный день он мог сидеть на заднем крыльце и обозревать дали за Ньюпортским мостом. Тихое, спокойное место. Множество птиц, несколько величавых столетних берез. Дом сам по себе был абсолютной развалюхой. Серьезный человек, иначе говоря, человек состоятельный, снес бы бульдозером эту хибару и построил на этом месте что-нибудь приличное. После щедрого пожертвования Американскому обществу рака у Гриффина таких денег не было. Кроме того, ему нравилось жить в соседстве с опасностью.

— А я слышал, ты тут наводил порядок. — В голосе Майка звучало сомнение. Он переступил порог, критически взирая на мокрый пол из твердых досок, на потолок с облупленной штукатуркой.

— Целыми днями, в течение полугода, — подтвердил Гриффин.

— Не может быть.

— Начав с электропроводки, я перешел к сантехнике, потом навел крышу. Теперь у меня есть кухня, ванная, потолки, полы и три спальни. Ну и заднее крыльцо. Да, еще, полагаю, кто-то мог заползти и издохнуть под гаражом.

— Значит, слухи о вымирании человека как вида несколько преувеличены?

— Вот мой план. — Гриффин провел Майка в кухню. Пол был покрыт коричневым, с землистым оттенком, линолеумом образца семидесятых годов. Плита оливково-зеленого цвета, из тех же самых времен. Куполообразный холодильник доживал свой век примерно с 1950 года. Хозяин потянул на себя металлический рычаг и с облегчением вздохнул, когда дверца открылась.

— Пива? Содовой?

— После.

— Будь как дома.

Гриффин исчез в спальне первого этажа, тоже переоделся в спортивный костюм и повел Майка в гараж. Там у него была мощная система спортивных тяжелоатлетических снарядов. Тоже не из того краткого периода, когда Гриффин был при деньгах. Нет, он педантично обзаводился этими приспособлениями еще с тех пор, как окончил колледж. Его первым приобретением, конечно, была большая боксерская груша, свисающая теперь на цепи с тяжелого шарнира в одном из углов. Рядом с ней была пара одинаковых маленьких, обтянутых кожей боксерских груш со специально вставленными резиновыми пузырями для большей упругости. Если чуть зазеваешься, эти штуки могут сбить тебя с ног или поставить хороший фонарь под глазом. Не спрашивайте Гриффина, откуда ему это известно.

Первым делом они направились в угол для бокса. В колледже Майк немного боксировал в легком весе. Он был слишком тощим для спортсмена, но недостаток массы компенсировал размахом и быстротой действия. В первый раз, когда они с Гриффином приняли боевую стойку, Майк четырежды захватывал Гриффина, прежде чем тот успевал заметить его маневр. Конечно, Гриффину с его пятьюдесятью фунтами довольно было лишь нанести одиночный удар, чтобы положить конец бою. После этого они колотили боксерские груши. И очень много тренировались вместе.

Уотерс расстегнул «молнию» на своей синей холщовой спортивной сумке, вытащил из нее защитную маску и небрежно, как ни в чем не бывало надел ее.

Гриффин похолодел. Он понял намек и растерялся, не зная, как реагировать. Наконец улыбнулся. Майк улыбнулся в ответ.

— Я практиковался, — сказал Уотерс. — Знаешь, сколько всякого дерьма сваливается на человека, когда лучший друг ломает ему нос?

— А-а, значит, они все сочли тебя слабым?

— Слабым? Черт, они подсунули мне в ящик стола клоунский нос Рональда Макдональда. Однажды я даже нацепил его, чтобы вызвать в них чувство вины.

— Ну и как?

— Никак, без толку. На следующий день они подложили мне его башмаки. У детективов слишком много свободного времени, не знают, чем бы заняться.

Майк встал с сосредоточенным выражением на лице: детектив занял боевую позицию позади кожаного мешка.

— Что-нибудь накопал в барах? — спросил Гриффин.

— Пока нет. Но я побывал только в шести заведениях. Попроси меня продолжить завтра.

Гриффин что-то буркнул и приступил. Он начал медленно. Разогревал мускулы и думал, что, возобновляя поединки с Майком, для первого раза неплохо бы продемонстрировать самообладание. Но день был долгим и трудным, следствие шло тяжело. Он слишком много размышлял об Эдди Комо: о том, был ли он преступником номер один или не был, а также о том, существовал ли злоумышленник номер два. Потом Гриффин много думал о Кэрол, о состоянии которой так и не было известий. А потом — о Джиллиан Хейз: о том, как ее глаза превращаются в расплавленное золото, когда она сердится, и о том, как ее пальцы сжались вокруг его руки всего лишь час назад.

И он молотил по груше, точно душу из нее вытрясал. Даже Уотерс тяжело дышал, когда они закончили раунд. Но не сказал ни слова. Он кивнул, и партнеры поменялись местами.

Майку было не слишком трудно удерживать грушу. Правда, ему недоставало массы, чтобы бить слишком сильно, зато нравилось тщательно и досконально обрабатывать цель; Гриффин и прежде наблюдал, как он это делает. Как Уотерс мысленно превращает грушу в настоящего противника и старается наносить удары в разные точки. Почка, почка, почка, правый апперкот. Живот, живот, живот, и вдруг — удар в подбородок левой.

Гриффин избавился от напряжения, позволив своему телу автоматически, в заданном ритме охаживать кожаный мешок, а мыслям свободно блуждать. Да, давненько он ни с кем не тренировался. Это в известной мере вернуло ему былое ощущение комфорта. Гриффин вспоминал привычные, но забытые ощущения. Запах мела и пота. Жар мощных, разгоряченных, усердно работающих тел. Молчание сильных мужчин, самозабвенно занятых тяжелой работой, когда нет необходимости говорить.

После этого Гриффин налег на штангу, а Майк тем временем выкладывался со скакалкой. Потом Гриффин упражнялся с маленькими мешками, а Майк взялся за штангу. По прошествии часа, когда ни один из них уже не мог толком двигаться, они взяли две банки пива, галлон содовой и устало выползли на заднее крыльцо — маленькую дощатую террасу с тыльной стороны дома.

Солнце село. Вдалеке, словно звезды, мерцали огни Ньюпортского моста. Потом со стороны моря потянул бриз, и их влажные от пота тела покрылись гусиной кожей. Майк вытащил хлопчатобумажную трикотажную рубашку. Гриффин принес из дома шерстяной пуловер.

Они по-прежнему молчали.

Зазвонил сотовый телефон. Гриффин опять зашел в дом, чтобы взять трубку с кровати. Звонили из больницы. Кэрол Розен перевели в блок интенсивной терапии. Ей сделали промывание желудка, но в сознание она так и не приходила. Лечащий врач собирался установить возле нее круглосуточное дежурство.

Когда Гриффин вышел на воздух, Уотерс уже прикончил воду и откупорил обе банки с пивом. Гриффин сел рядом с ним, и Майк протянул ему красно-белую жестянку «Будвайзера».

— Вижу, ты по-прежнему покупаешь только самое лучшее, — заметил Майк.

— Верно.

Они снова погрузились в молчание. Наконец, через десять, двадцать, тридцать минут (сколько точно, уже не имело значения), Майк спросил:

— Ты все так же по ней скучаешь?

— Каждый день.

— Я тоже. — Майк посмотрел на него. — Было трудно без тебя, когда ты вышел из строя. Мне казалось, что я потерял вас обоих.

Гриффин ничего не ответил. Они с Майком дружили уже пятнадцать лет. Майк был рядом, когда Гриффина назначили детективом. Он был рядом, когда Гриффин, вернувшись из того памятного туристского похода, восхищенно и бессвязно рассказывал о женщине, с которой только что познакомился. Он же был шафером на свадьбе Гриффина и Синди, а потом, через несколько лет, ясным весенним днем, был одним из тех, кто нес ее гроб. Порой Гриффину было тяжко сознавать, что это не только его боль.

— Дэвид Прайс был просто куском дерьма, — вдруг отрывисто, как будто ни с того ни с сего, проговорил Уотерс. — И он действительно мастерски это скрывал, не только от тебя. Впрочем, слава Богу, все это кончилось. Он получил сполна. Не думай о нем, не трать нервы на такую мразь.

— Конечно.

— Ну и ладно. Она хотела бы, чтобы ты был счастлив, Гриффин. Она никогда не хотела для тебя меньшего, чем ты для нее.

— Это было несправедливо, ты же знаешь.

— Знаю.

— Это самое тяжкое. Когда я думаю об этом... — Гриффин повертел в ладонях банку с пивом. — Если я сосредоточиваюсь на этом, у меня опять едет крыша.

— Ну так не думай об этом.

Гриффин тяжело вздохнул. Он опять устремил взор в темные глубины ночного океана.

— Да. События складываются так, как складываются. Люди, полагающие, что они контролируют жизнь, управляют событиями... просто не желают ничего замечать.

— Точно. — Уотерс пошел в дом и принес им еще по банке пива.

Прошло еще немного времени, и Гриффин спросил:

— Ты выяснил, что там у капрала Шарпантье?

— Да.

— Ну и?..

— Ни черта Дэвид Прайс не знает.

— Уверен?

— Капрал Шарпантье разыскал Джимми Вудса, бывшего сокамерника Эдди Комо; парень теперь мотает срок в «Стил-Сити». Если верить словам Вудса, то Эдди Комо постоянно ныл, даже за решеткой. Он канючил, утверждая, что невиновен и все это какая-то ужасная ошибка.

— Так сказал Вудс?

— Да, так сказал Вудс. Шарпантье — для очистки совести — довел это до сведения Прайса. Прайс заявил, что Вудс лжет, но на Шарпантье это не произвело впечатления; он даже спросил Прайса, не знает ли тот, кто ухайдакал Сильвию Блэр. Знаешь, что он ответил?

— Нет. И что же?

— Он сказал: «Эдди Комо». И засмеялся.

Глава 29

«Клуб непобежденных»

Сумерки. Мег сидит на полу в комнате младшей сестренки, как будто бы поглощенная тем, что заплетает волосы ее новой кукле Барби. Она делает вид, что не замечает густой темноты, собирающейся за окном их комнаты на втором этаже. А также — голосов родителей, которые возбужденно спорят о чем-то в дальней комнате.

— Розовое платье, — объявляет пятилетняя Молли. Уже десять минут она рылась в коробке из-под туфель, где хранятся кукольные туалеты, стараясь подобрать подходящий наряд для предстоящей свадьбы. У Молли нет Кена, в пару Барби, поэтому Барби приходится выдавать за Винни-Пуха. Похоже, Пух очень взволнован предстоящим торжественным событием. По этому случаю на нем новая розовая пелеринка. Молли любит розовый цвет.

Девочка протягивает длинное, украшенное блестками платье, более подходящее для церемонии вручения «Оскара», чем для свадьбы, и Мег послушно натягивает его на куклу через ноги.

— Может, нам надо все же кому-то рассказать? — слышится издали голос матери.

— Ни в коем случае! — раздается в ответ приглушенный голос отца.

— А если Джиллиан?

— Нет.

— Ну, сержанту Гриффину?

— Проклятие, Лори, это семейное дело. Мы уже столько времени продержались, зачем теперь впутывать посторонних?

— Туфельки! — провозглашает Молли. Она смотрит на Мег и хмурится. Подходящие туфли нелегко доставались и живым обитателям этого дома — что уж там говорить о крохотных пластиковых лодочках для Барби.

— Она может пойти на свадьбу босиком, — предлагает Мег.

— Нет! — восклицает шокированная Молли.

— У Пуха вообще нет никаких туфель, — рассудительно замечает старшая сестра.

Молли возмущенно вздыхает:

— Пух — медведь. Медведи не носят ботинки, это всем известно.

— А что, медведи носят накидки с капюшоном?

— Да, розовые, потому что розовый — это любимый цвет Барби, а муж должен знать ее любимый цвет.

«Пурпурный, — лениво, подумалось Мег. — Цвет царственного величия... Его любимый цвет...» Кто же это был? Откуда ей это известно?

— Я так беспокоюсь... — снова доносится голос матери из глубины дома.

— Послушай, золотко...

— Нет! Не надо меня улещивать! Ради всего святого, Том, подумай! Врачи сказали, что ее память скоро вернется. Посттравматическая амнезия не бывает такой сильной и не может так долго длиться. Но она-то, похоже, так ничего и не помнит. Вообще ничего. Что, если дела у нее хуже, чем мы думали?

— Ну, Лори, успокойся. Ты же видишь ее. Она счастлива. Ну и что с того, что она ничего не помнит? Черт, да, может, нам всем только лучше оттого, что она забыла.

— А может, ей было очень плохо раньше. Том, ты об этом когда-нибудь думал? Может, то, что мы сделали... О Господи, что, если мы так сильно напугали ее?

— Туфли! — радостно взвизгивает Молли. Она вываливает из коробки все платья Барби и, торжествуя, вытаскивает на свет Божий сверкающие красные туфельки на платформах, которые, очевидно, шли в комплекте с детским платьицем в цветочек или сногсшибательными джинсами. Наконец Молли забирает Барби из рук сестры и обувает куклу, довершая ярко-розовый свадебный наряд. «Да, такой ансамбль не скоро появится в рекламной передаче», — отмечает про себя Мег. Но Молли страшно довольна.

— Ну, все, пора жениться, — широко улыбается Молли. — Там-пам-парам-пам-пам-пам, там-пам-парам-пам-пам-пам...

— Я на тебе женюсь.

— Нет... нет...

— Это из-за них, да? Да плевать на них! Я сделаю тебя счастливой. Ну же, Мег, сладкая моя Мег, моя драгоценная Мег...

— Я боюсь.

— Не бойся. Я не позволю никому тебя обидеть, Мег. Никому. Никогда.

— Я боюсь, — доносится голос матери. — Что, если в один прекрасный день прошлое внезапно вернется к ней? Как снег на голову! Что, если она к этому не готова?

— Врачи говорят, если вспомнит, значит, уже готова.

— Ох, я тебя умоляю. Врачи еще сказали, что у нее нет причин забыть так много. Вникни в это, Том. Ведь они ничего не знают. Это амнезия. Это штука, связанная с мозгом, с разумом. Они с этим смиряются, как-то компенсируют со временем.

— Лори, голубушка, чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы она была счастлива! Я хочу, чтобы она была в безопасности. Ох, Том, а представь, если бы это мы пришли сегодня домой и увидели, что Мег скончалась от передозировки снотворного? Если психологическая травма от зверского изнасилования оказалась слишком тяжела даже для взрослой женщины, то представь, что могло бы быть с Мег!

— Мег? — окликнула ее Молли.

Мег заморгала, отгоняя мысли и возвращаясь к действительности. Перед глазами опять предстала комната Молли с розовыми стенами. Она сидит на полу. А рядом сидит озабоченно взирающая на нее сестренка.

— Тебе плохо? — спрашивает Молли, все еще сжимая Барби в правой руке.

— Я... э... я... — Мег дотронулась рукой до щеки. Лицо было покрыто испариной. Кожа стала холодной и липкой. — Кажется, голова болит немного... — Она вымученно улыбнулась девочке, стараясь вернуть ушедшую из-под ног опору и нормальное поведение.

— Выходи за меня.

— Я не могу...

— Выходи за меня.

В желудке у Мег что-то перевернулось. Показалось, что ее сейчас стошнит. А затем внезапно из глубины сознания проступило:

— Чертова малолетка! Давай беги домой, к мамочке и папочке. Спрячься за их узколобым умишком и долбаной провинциальной мудростью. Тебе не нужна моя любовь? Так я забираю ее обратно. Я тебя ненавижу. Я ненавижу тебя. Ненавижу...

— Мег?

— Сейчас... погоди минутку.

А из конца коридора опять доносилось:

— Я не хочу, чтобы она закончила, как Кэрол. О, Том, что, если мы ее предали?

— М-Ме-е-ег?!

— Я ненавижу тебя. Ненавижу. Ненавижу...

— Доктора до сих пор не уверены, что Кэрол выкарабкается. А Мег ведь возмужала рядом с этой женщиной. Что, если она умрет, Том? Что тогда будет? Господи, что тогда будет!

Мег отодвинула засов на двери. Спотыкаясь, выбралась из комнаты Молли.

— М-Мег?!

С трудом держась на ногах, она побрела по коридору.

— Я тебя ненавижу. Ненавижу. Ненавижу...

— Что, если Кэрол умрет, если Кэрол умрет...

Мег добралась до унитаза. Наклонилась над ним...

Ничего. Она ведь днем не успела съесть ленч. А потом забыла про обед. Ее выворачивало, выворачивало и выворачивало, но без всякого результата. Девушка повернулась к раковине. Включила холодную воду. Подставила голову под кран, чтобы ледяная вода смыла, унесла прочь туманные образы из ее сознания.

Шли минуты. Долгие, прохладные минуты, холодная вода, льющаяся на ее разгоряченную голову и уносящая от нее все голоса. Прохладная, прохладная вода, приносящая в ее мозг благословенную пустоту, небытие, забвение.

Когда же наконец Мег оторвалась от крана и подняла голову, то увидела стоящих в дверях родителей. Отец демонстрировал свой всегдашний стоицизм. Мать же, напротив, сгорбившись, одной рукой обхватывала себя поперек живота, тогда как свободная правая рука нервно теребила болтающееся на шее золотое сердечко.

— Мег, голубушка, как ты? — осторожно спросила мать.

Мег выпрямилась. Странные голоса, смутный рокот опять появились на задворках сознания. Словно какие-то отдаленные сцены, грозящие вот-вот подойти ближе, ближе и ближе.

Мег нашла полотенце и начала методично промокать лицо.

— С тобой все хорошо, ласточка? — спросил отец.

— Затошнило немножко. Все это напряжение в больнице, вы же знаете. — Она выдавила бледную улыбку.

— Я уверена, что Кэрол непременно поправится, — оживленно проговорила мать. Пальцы правой руки теперь уже лихорадочно выкручивали висящее на цепочке золотое сердечко.

— Конечно. — Мег завернула кран. Повесила на крючок полотенце. Провела щеткой по длинным каштановым волосам.

— Если тебе что-нибудь нужно... — попытался внести свою лепту отец.

— Все хорошо, папа.

— Мы любим тебя, родная. — Это уже мама.

— Я тоже люблю вас.

Что это они все делают? Так много слов, но ни одного такого, которое хоть что-то значило бы. Сплошная ложь. Мег никогда не осознавала этого раньше, но, оказывается, иногда любовь порождает ложь. Большую ложь. Огромную. Гигантскую ложь, красиво упакованную и всучиваемую с самыми лучшими намерениями. Защита с помощью фальши и обмана. Да, он был прав: провинциальная мудрость, универсальное средство от зла.

Родители все так же стояли в дверном проеме. Сама Мег все так же стояла у раковины. Кажется, никто из них не знал, что делать дальше.

— Я... э... у нас свадьба, — сказала Мег.

— Свадьба?

— Барби выходит за Винни-Пуха. Разве вы не получили приглашение?

— Ох, так это Молли опять выдает Барби замуж, — с облегчением вздохнула мать. Рука ее перестала дергаться. — Малиновое платье?

— Точно.

— И красные платформы?

— У ребенка свое чувство стиля.

— Ну, тогда конечно. — Мать посторонилась, жестом приглашая Мег пройти. — Мы не будем становиться на пути истинной любви.

— Я тебя ненавижу. Ненавижу. Ненавижу...

— Ну, тогда ладно. — Мег опять размазала по лицу улыбку. И потом вновь нацепила ее, входя в комнату Молли, где девочка растерянно сидела на полу, все еще держа на коленях Барби.

— Ну, давай устраивать свадьбу! — с наигранной бодростью обратилась к ней Мег.

Молли подняла головку и радостно просияла.

Несколько часов спустя семейство Песатуро отошло ко сну. Одна за другой погружались во тьму маленькие комнатки маленького дома. Мег выключила свет в своей. Но не легла в постель. Она подошла к окну и застыла перед ним.

— Я тебя ненавижу. Ненавижу. Ненавижу...

Девушка напряженно вглядывалась в ночь за окном, пытаясь постичь, какие страшные сюрпризы таит она для нее. Те глаза густо-шоколадного цвета... Тот нежный поцелуй любовника...

— Дэвид... — неуверенно прошептала она, потом облизнула губы и еще раз попробовала произнести имя, будто пробуя на вкус: — Дэвид... О нет! Дэвид Прайс!

В полночь Джиллиан наконец покинула больницу. Кэрол пока так и не пришла в сознание. Ей сделали промывание желудка, яд удалили из организма, и сейчас она мирно лежала под стерильно-белыми больничными простынями. Золотистые волосы, разметавшись по подушке, ореолом окружали ее голову. Монитор мерно попискивал в такт пульсу, отмечая удары сердца, респиратор нагнетал воздух в легкие.

Кома, сказали врачи. Она проглотила около 125 миллиграммов амбиена, иначе говоря, в двенадцать раз больше рекомендуемой дозы. В сочетании с алкоголем это парализовало работу нервной системы до такой степени, что Кэрол сейчас отзывалась только на болевые воздействия. Утром доктора снова будут делать анализы, чтобы определить, не начала ли она выходить из этого состояния после того, как снизилось содержание снотворного и алкоголя в крови. Другими словами, будут заново тыкать, зондировать и прощупывать ее бедное, обретшее наконец покой тело. Будут определять, можно ли причинить этому телу такую сильную боль, чтобы с помощью очередных истязаний вернуть его к жизни.

Дэн оставался в палате. Он придвинул стул к постели Кэрол, где в конце концов и уснул, уронив голову на край кровати и бережно держа руку жены. Стоящая за пределами блока интенсивной терапии Джиллиан через стекло увидела, как медсестра прикрыла одеялом его плечи. И тогда Джиллиан наконец повернулась и двинулась к выходу на улицу.

Ночь была холодной, резкий ветер безжалостно хлестал Джиллиан по щекам. Она была все в том же костюме, что и утром, — без пальто и без шарфа. Ежась, сутулясь и вся дрожа под порывами ветра, она пошла к машине на пустую стоянку. Разумеется, в этот ночной час уже никого из репортеров поблизости не было. В специфическом мире новостей попытка самоубийства, совершенная Кэрол, стала уже остывшим блюдом. Они побывали здесь днем и вытянули все, что могли. Теперь гвоздем вечернего эфира стало заявление Тани о намерении предъявить судебный иск городу.

Господи, как же Джиллиан устала!

Возле машины она проделала свой всегдашний ритуал. Тщательно рассмотрела сквозь стекло заднее сиденье. Обвела внимательным взглядом соседние машины, желая убедиться, что никто не слоняется и не прячется за ними. Левой рукой отперла свою дверцу, зажав в правой газовый баллончик. Девять десятых успешной кампании составляет правильная подготовка. Если не хочешь стать жертвой — не позволяй себе действовать как жертва.

Она быстро забралась в свой «лексус», быстро заперла все дверцы и только тогда завела мотор. Снова оглянулась на заднее сиденье. Ничего, кроме пустого, затененного пространства. Откуда же тогда этот озноб, прошибающий ее?

Джиллиан включила задний ход, оглянулась, чтобы благополучно выехать со стоянки, и чуть не вскрикнула.

Нет! Эдди Комо! Нет! Все это только у нее в голове, только в голове, плод фантазии. Заднее сиденье пусто, и на парковке никого нет. Затравлено озираясь, она поставила машину на «паркинг» и сидела так, сотрясаясь от безотчетной дрожи, а волны животного страха перекатывались через нее.

Просто приступ паники, поняла Джиллиан и постаралась выровнять дыхание. В самом начале эти приступы случались у нее постоянно. Последний, правда, был уже давно, но ведь сегодня такой скверный день. Сначала Сильвия Блэр, потом Кэрол...

О Боже, Кэрол...

Джиллиан уронила голову на руль и вдруг расплакалась. Уже во второй раз за сегодняшний день. Похоже, это будет каким-то новым рекордом. Но, так или иначе, она никак не могла остановиться. Рыдания все вырывались и вырывались из каких-то темных глубин ее существа, обозленного, жесткого и заброшенного, пока не заболел живот и не заломило плечи. Но и тогда она, захлебываясь, продолжала неистово и горько рыдать. Джиллиан так не любила плакать, потому что в ее горе не было ничего изысканного, сладостного, утонченного или трагического. Она ревела, как какой-нибудь фермер или водитель грузовика, а после этого выглядела как чучело — с лицом, покрытым красными пятнами, и перемазанными тушью глазами.

Посмотрел бы на нее сейчас сержант Гриффин. От этой мысли Джиллиан снова захотелось завыть, хотя она сама не понимала почему.

Можно было бы сейчас позвонить ему. Вероятно, он откликнулся бы на ее звонок, хотя сейчас уже за полночь. Вероятно, даже позволил бы ей еще и еще говорить о своей сестре, о той боли, что никак не желает утихать, о горе, которому нет конца. Он бы, безусловно, выслушал все, что она сказала бы об этом. Судя по всему, он именно такой человек.

Но Джиллиан не вынула сотовый телефон. Возможно, беда в том, что она-то как раз не из тех женщин, кто верит в прекрасных принцев. А если даже из них, то все равно Мег была права: Джиллиан до сих пор не готова перестать казнить себя за смерть сестры.

Или, может, все это просто набор психологической чепухи, а суть в том, что она вообще не готова к этому. Она все еще отчаянно тоскует по сестре, и эта боль никак не проходит. Все верно: Джиллиан действительно слишком многое держала в себе и слишком сильно терзалась чувством вины. А теперь вот волнуется за Кэрол и, как всегда, тревожится за мать, да еще эти мысли о новой жертве, о бедной убитой студентке, да и кто вообще знает, что на самом деле творится здесь, в этом страшном, черном, хоть глаз выколи, ночном городе?

Джиллиан наконец снова завела мотор и выехала с полутемной автостоянки.

Установленные вокруг дома наружные прожектора освещали участок, словно посадочную полосу на пригородном аэродроме. Сегодня утром Джиллиан распорядилась добавить еще три прожектора, и, ей-богу, наверное, соседям пришлось надевать темные очки, чтобы заснуть. Ничего. Это еще не самое страшное. Пусть это будет самой большой неприятностью, с которой им суждено столкнуться в жизни.

Женщина проехала мимо припаркованной на улице рядом с домом полицейской патрульной машины. Сидящие внутри два офицера понимающе кивнули ей. Джиллиан помахала в ответ. Значит, Гриффин сдержал слово.

В гараж Джиллиан въехала, следуя заведенной уже процедуре. С закрытыми дверями. Оглядев помещение гаража с помощью зеркала заднего вида и внимательно следя за проемом, пока гаражная дверь полностью не закрылась. Потом проверила погруженные в сумрак углы и закоулки, придирчиво стараясь обнаружить какие-либо признаки непрошеных гостей. И, лишь убедившись, что горизонт чист и ясен, отперла дверцу и вошла в дом.

На кухонной стойке Топпи оставила для нее тарелку с едой, прикрытую пластиковой оберткой. Бутерброд с курицей, на тот случай, если она приедет голодная. Джиллиан поставила тарелку в холодильник, налила себе стакан воды и совершила цикл привычных процедур, проверяя безопасность жилища. Двери заперты. Окна надежны. Все на своем месте.

В этот поздний ночной час в доме было тихо. Тишину нарушали только тиканье часов в холле да прерывистое посапывание, долетающее со стороны комнаты Топпи.

Час ночи. Джиллиан давно пора ложиться спать. Но она продолжает крадучись бродить по дому, движимая импульсом, которому сама не могла бы подобрать названия.

Подвела ли она Кэрол? Некоторое время назад Кэрол и Мег обвинили ее в том, что она несет в себе слишком сильное чувство вины. Потом, не далее как сегодня днем, Гриффин дал ей понять, что она берет на себя слишком большую ответственность за происходящее. Никто не может полностью всех обезопасить.

Однако то была ее обязанность. Ибо сколько Джиллиан себя помнила, Либби вела беспорядочную жизнь, а весь дом и семья держались именно на ней. Малышке Триш нужны были спокойствие и стабильность. Джиллиан сплачивала их всех в семью, делала дом домом. Потом здоровье матери пошатнулось. Джиллиан и это взвалила на себя. Они были ее семьей, она любила их, а любовь подразумевает ответственность. Вот она и делала для них все, что могла. Но никогда не подпускала слишком близко к своей душе.

Точно так же, как это было у нее с Кэрол и Мег.

Впервые в голову Джиллиан вдруг закрался вопрос: испытывает ли она вину за то, что Триш погибла, или же за то, что она, Джиллиан, недостаточно любила ее, когда та была жива? Вот, скажем, все эти каникулы, проведенные на побережье, когда Триш резвилась и скакала по пляжу, а Джиллиан отдельно полеживала под зонтиком. Почему бы ей было не вскочить и тоже не побегать по песку? Почему не пошлепать по воде вместе с сестрой, поднимая тучу брызг? Чего она так боялась?

Сильная, ответственная Джиллиан, которая никогда ни с кем всерьез не сближалась. Независимая, серьезная Джиллиан, у которой на первом месте всегда была только работа, работа, работа. Гордая, одинокая Джиллиан, которая маршировала по жизни, словно та была полем битвы, и она не желала сдаваться кому бы то ни было. Ни матери. Ни сестре. Ни Эдди Комо. Ни «Клубу непобежденных».

Бедная, глупая Джиллиан, которая в тридцать шесть лет все еще так плохо разбирается в том, что важно в ее жизни, а что нет. Гриффин был прав сегодня утром. Триш любила ее. А Джиллиан понадобился почти год, чтобы вспомнить об этом.

Джиллиан двинулась по коридору, думая о Триш и о тех днях, которым никогда уже не вернуться. А потом стала думать о матери и о тех днях, которые им еще предстоит прожить вместе. О гордой, неистовой Либби, страстно постукивающей и постукивающей пальцем. О печальной, молчаливой Либби, которая так ждет, чтобы ее свозили на могилу дочери. Джиллиан подошла к комнате матери. Тихонько толкнула дверь. Увидела Либби, лежащую на кровати, омываемую голубовато-ледяным сиянием ночных огней. Глаза матери были широко открыты. Она следила за дверью и теперь уставилась прямо на Джиллиан.

— Ты ждала, когда я вернусь? — ласково, но с неподдельным удивлением спросила Джиллиан.

Мать стукнула пальцем по поверхности постели.

— Ты хотела убедиться, что я благополучно добралась?

Палец опять приподнялся и опустился на кровать.

Джиллиан сделала несколько шагов в глубь комнаты.

— Теперь ты можешь заснуть, мама. Я дома... я в целости и сохранности. — И добавила: — Я тоже люблю тебя, мама.

Мать улыбнулась, протянула к ней руки. И впервые со времен детства Джиллиан бросилась в объятия матери. И это оказалось совсем не так болезненно. После стольких нелегких лет и миль, оставшихся за спиной, это вдруг показалось таким правильным...

Мерно тикали часы в холле. Многочисленные прожектора заливали дом ярким, как днем, светом. А неподалеку в патрульной машине сидели полицейские, внимательно следя, как развернутся события.

Глава 30

Гриффин

Четыре часа утра, среда. Детектив сержант Роун Гриффин вел машину к штаб-квартире управления полиции штата. Он ехал туда рано. Очень рано. Это было совсем неплохо. Ему предстояло просмотреть донесения агентов о проведенных опросах и заявлениях свидетелей, проанализировать отчеты детективов о проделанной работе. Затем ему придется выстроить последовательность событий, составить хронологическую цепочку. Да, и еще ему хотелось составить диаграмму, включив туда последние сведения и находки по ключевым подозреваемым. Это должно порадовать лейтенанта Морелли.

Хм, Гриффину удалось спокойно поспать целых пять часов нынешней ночью. Никаких новых изнасилований, никакой стрельбы, никаких новых судебных исков. Теперь он чувствовал себя вполне бодрым и энергичным. Давно бы так.

На входе в здание службы поддержки следствия его приветствовал дежурный полицейский в форме. Гриффин кивнул ему и проследовал по узкому, освещенному желтым светом коридору к отделу расследования особо тяжких преступлений. Здание службы поддержки, унылого вида постройка образца 1960-х, было окрашено в скучный коричневый цвет и могло сойти за любое административное учреждение. Здание делилось на несколько отсеков. Отдел идентификации занимал задний правый угол с одним обширным офисным помещением, где располагались пять детективов, и несколькими более мелкими комнатами, где размещались их игрушки: помещение для детектора лжи, два помещения для автоматической информационной системы идентификации по отпечаткам пальцев, довольно большая комната для обработки улик и фотолаборатория.

В отличие от обширных покоев отдела идентификации детективам из отдела расследования особо тяжких преступлений был отведен маленький угол в передней части здания, где находилось пять небольших серых отсеков, втиснутых в пространство, застланное голубым ковром. Конечно, сами они считали, что у них лучшее помещение. На потолке высотой десять футов было совсем немного желтых водяных пятен, украшавших остальную часть здания. К тому же детективы держали свои столы в приличном, опрятном состоянии: вместо груд бумаг на них красовались семейные фото в аккуратных рамочках. За многие годы здесь появилось даже несколько комнатных растений, принесенных кем-то из детективов, и теперь массивные зеленые побеги вились по стенам разгороженных кабинетиков. В общем, помещение вполне могло бы сойти за офис бухгалтерии, если бы только у бухгалтеров задние стены кабинетов были завешаны фотографиями из серии «Разыскивается», а на передней стенке красовалась белая доска с памятками и заметками на тему убийств.

Гриффин любил помещение отдела особо тяжких преступлений. Оно было не таким унылым и безрадостным, как иные офисы, в которых размещались отделения органов правопорядка, например управление полиции Провиденса, где работал Фитц. Вот то место следовало бы безжалостно забраковать, и, возможно, такое время наступит — как только будет отстроено новое помещение штаб-квартиры по ту сторону шоссе. Во всяком случае, так было задумано.

Гриффин просунул голову в комнату, находящуюся по другую сторону коридора, — в кабинет лейтенанта Морелли. Пусто, хозяйки на месте нет. Прекрасно. Он спокойно сядет, подберет бумажки по ранжиру и к восьми утра будет точно знать, на каком этапе находится дело об убийстве Эдди Комо. Как и положено образцовому ведущему следователю. Черт, может, он даже удивит их всех и к девяти утра спокойно распутает это дело. Ох, ну и самоуверенный же он сукин сын!

Оптимизма Гриффина хватило только до семи часов, когда задребезжал его сотовый. Звонил Фитц, и голос его не предвещал ничего хорошего.

— Вам надо немедленно сюда приехать, — с ходу заявил старый детектив.

— Куда это сюда?

— В Провиденс, в наше полицейское управление, — напряженно ответил тот. — Давайте быстро.

— Что, еще одно нападение?

— Не спрашивайте. Приезжайте, и все, без разговоров. Побыстрее. Пока пресса не прознала.

Фитц не прервал связь. Гриффин посидел еще несколько мгновений, тупо пялясь на умолкший мобильник. Ах черт!

Подхватив пиджак, он заспешил к двери. Посреди коридора налетел на Уотерса, явившегося на работу. Движения Майка в это утро были несколько скованными, как после хорошей нагрузки, и при других обстоятельствах это наполнило бы Гриффина гордостью. Сейчас, однако, он только сообщил ему новости.

— Мне нужно мчаться в полицию Провиденса. Там что-то стряслось.

— Еще одно нападение? — спросил Уотерс.

— Пока не знаю. Ты не слушал утренние новости?

— Пока ехал сюда, все было тихо.

— Ну, значит, мы на шаг впереди. Это чего-то стоит. Послушай, не разберешься ли, как там дела у других детективов? Выясни, есть ли какие-то сдвиги с клиентами кризисного центра. Да, и возьми с собой еще нескольких сотрудников в рейд по крэнстонским барам. Подозреваю, что очень скоро нам... хм... еще как понадобятся успехи.

— Понял. Ты дашь нам знать, если что?

— Когда что-то узнаю, ты будешь первый, кому я сообщу. — И Гриффин быстро зашагал по коридору.

— Эй, Гриффин! — крикнул ему вслед Уотерс. — Так я позвоню в тюрьму? На всякий случай? Мало ли что.

Долю секунды сержант колебался.

— Да, — ответил он. — На всякий случай.

Выходя на улицу, Гриффин уже не ощущал прежнего оптимизма. Сегодняшний день больше не казался ему таким уж хорошим.

Управление полиции Провиденса находилось возле шоссе, в старой части города. Стремительно стареющие здания относились к своей роли главного городского полицейского участка весьма серьезно. Полы с разодранным линолеумом, потолки со следами протечек, обшарпанные, потрескавшиеся стены, обнажившиеся трубы.

Местные полицейские любили шутить, что внешний вид их помещения скопирован с «Барни Миллера». Что до отделки интерьера, то тут выбор оттенков был невелик: от просто грязного до очень грязного.

Да, разница с «Белым домом» управления полиции штата весьма ощутима. Впрочем, это не порождало ни особой обиды, ни негодования.

Прибыв в половине восьмого, Гриффин поставил свой «таурус» в зоне эвакуации рядом с главным входом. Какой-нибудь патрульный просто со зла непременно прилепит ему штрафной талон за неправильную парковку. А Фитц заставит его отогнать авто. В каждой конторе свои ритуалы.

Он прошел через наружные стеклянные двери мимо троих чернокожих юнцов в мешковатых джинсах и бесформенных жилетах, которые злобно поедали его глазами. Гриффин ответил им соответствующим взглядом и благодаря своим внушительным размерам заставил их первыми отвести глаза. Войдя в темный маленький коридор, Гриффин толкнул дверь слева и попал в еще одно маленькое и темное помещение, где за пуленепробиваемым стеклом сидели трое дежурных. Здесь толпился народ. Люди пришли сюда ходатайствовать по самым разным поводам.

— Эй, парень, мне надо увидеть инспектора.

— Послушайте, этот штрафной талон фальшивый!

Дежурные, конечно, не имели полномочий разрешать подобные вопросы, однако и препятствий не чинили.

Гриффин протиснулся вперед, козырнув своим полицейским значком, и главные двери, жужжа, вывели его в самое сердце, или, точнее, в кишки полицейского участка. Счастливчик.

Сержант поднялся по лестнице. Лифтом он воспользовался только однажды, и тот так страшно стонал и двигался с такой болезненной натугой, что он поклялся себе больше никогда не делать этого. Похоже, провиденсским копам очень повезет, если они успеют выскочить из этого здания, прежде чем оно обрушится им на головы.

Следственный отдел находился на втором этаже, вплотную к отделу идентификации. Гриффин ткнулся было в главную комнату, но не увидел там Фитца и спустился в раздевалку, где его тоже не оказалось, зато обнаружилось большое количество произведений коллективного творчества. Детективы любили развешивать на своих шкафчиках фотографии, отражающие самые интересные криминальные дела. Жертва, сложенная пополам в результате наезда поезда. Сильно разложившийся труп, обнаруженный лишь по прошествии нескольких недель. Кисти рук, прикрытые листьями марихуаны, которые были найдены в багажнике автомашины, остановленной в ходе обычной рутинной проверки. Тело, найденное днем позже и составляющее комплект с вышеозначенными руками.

Гриффин пробирался через лабиринт крохотных серых отсеков, пока не добрался до конца коридора. Именно там провиденсское управление разместило свой центр обработки улик — две примыкающие друг к другу крохотные комнатушки, набитые шкафчиками с выдвижными ящиками, столами, разными принадлежностями, а также автоматическая информационная система идентификации по отпечаткам пальцев. Перед складным столом стоял Фитц и тихо разговаривал с элегантно одетым чернокожим мужчиной, в котором Гриффин опознал сержанта Наполеона, начальника отдела идентификации. Оба подняли головы, как только он появился и заполнил собой весь дверной проем.

— Перерыв, — пробормотал Фитц.

— Вы позвонили, я примчался, — небрежно бросил Гриффин. На лице Фитца горел нездоровый румянец. Глаза еще глубже утонули в складках лица, а редкие волосы торчали в необычном даже для него беспорядке. Со вчерашнего дня он переоделся, так что, видимо, бедняге все же удалось заскочить домой. К сожалению, эта передышка ничуть не пошла ему на пользу.

— Гриффин — Наполеон. Наполеон — Гриффин, — представил их друг другу Фитц.

— Мы уже прежде встречались, — отметил Гриффин, пока они с сержантом Наполеоном пожимали друг другу руки. В отличие от Фитца Наполеон казался увлеченным. Глаза у него блестели, лицо выражало неподдельную страсть. «О нет! — тотчас подумал Гриффин. — Когда судмедэксперты взволнованны... О нет!»

— Вижу, вы получили результаты судебно-медицинской экспертизы, — сказал он.

— Н-да, — ответил Фитц.

— И что ДНК?

Бросив взгляд на открытую дверь, Фитц прошептал:

— Угу.

Гриффин подался вперед и тоже понизил голос.

— Так что?

— У нас совпадение, — шепнул Фитц.

— Причем хорошее совпадение, — добавил Наполеон.

— Мы знаем, кто изнасиловал Сильвию Блэр, — зловеще произнес Фитц. — Согласно данным министерства здравоохранения, это сделал Эдди Комо.

— Но это, конечно, ошибка, — заявил Гриффин через пять минут. Они с Фитцем и Наполеоном конфисковали кабинет здешнего лейтенанта, заперлись и возобновили свой животрепещущий разговор. Головы их почти соприкасались, голоса были чуть слышны, ибо в полицейском участке повсюду имелись глаза и уши.

— Конечно, это ошибка! — воскликнул Фитц и тут же вновь понизил голос. — Мертвец изнасиловал и убил Сильвию Блэр. Ну а теперь не хотите ли вы сказать мне, кто это сделал?

Гриффин взглянул на Наполеона:

— А что, если это какой-нибудь член семьи? Как насчет дяди, двоюродного брата, отца? Черт, может, какой-нибудь без вести пропавший брат?

Наполеон покачал головой:

— Мы получили предварительное совпадение взятых на месте преступления следов в семи пробах из семи. Мы, разумеется, отошлем их на дополнительные анализы, но все равно это удар под дых.

— Хорошо, а если пропавший идентичный близнец?

— У идентичных близнецов ДНК тоже различаются. Да, они были бы похожи, но абсолютное совпадение в семи пробах из семи...

Гриффин пробежался пятерней по волосам.

— Дьявол!

— Это не Эдди Комо, — пробормотал Фитц. — Не может это быть гребаный Эдди Комо!

— Хорошо, хорошо, все верно. — Гриффин поднял руку. — Давайте рассуждать логично. Допустим, что ДНК с места изнасилования Блэр действительно соответствует образцу, взятому у Эдди Комо. Что, если кто-то сохранил сперму Эдди Комо и размазал ее на новом месте преступления?

Они с Фитцем уставились на Наполеона, который делал вид, что старается рассмотреть такую возможность.

— Прежде всего на наличие спермы анализируются мазки с тела жертвы, чтобы определить, есть ли вообще материал для анализа ДНК, — вслух рассуждал Наполеон. — Теперь смотрите: тест на наличие сперматозоидов дает положительную реакцию только в течение семидесяти двух часов. Так что если кто-то, так сказать, достал «пробу» Эдди Комо, она должна была быть свежей. Иначе сперматозоиды погибли бы, анализ мазков на наличие спермы дал бы отрицательный результат, и больше ничего не стали бы делать.

— Человек находился за решеткой, — проворчал Фитц. — Как можно получить свежую сперму от того, кто сидит в тюрьме?

Гриффин выразительно уставился на него.

— Эй, успокойтесь, — бросил Фитц. — Я знаю, что в тюрьме больше секса, чем в борделях. Но мы толкуем не о том, что кто-то контрабандой вынес из тюрьмы запачканные простыни и подбросил их на место преступления. Совпадение составило семь случаев из семи, а это означает, что совпадают образчики с простыней, с ночной рубашки, с вагинальных мазков и т.д. и т.п. Как вы объясните этот расклад?

— Да, картина все более и более запутывается, — согласился Гриффин. — Эдди, очевидно, мог заранее сохранить образчик своей спермы. Я уж не знаю... может, спустил в тюремную кружку и потом отослал на волю?

Фитц вылупился на него:

— Интересно, с какой чертовой стати ему было это делать? Парень клялся всем и каждому, божился любому типу с микрофоном, что он невиновен. Разве бы он, мягко говоря, не удивился, если бы кто-то попросил его... э... выслать немного семенной жидкости?

— Визит супруги? — подал мысль Наполеон.

— Только не в следственном изоляторе.

— Это безумие, — пробормотал Фитц.

— Полная чушь, — подтвердил Гриффин — О'кей, что, если нам вернуться немного назад? Что, если подмена была сделана не на месте преступления? Что, если подмена произошла с пробой, взятой у Эдди Комо?

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, пробы с мест преступлений всего-навсего показывают совпадение с некоей другой пробой, имеющей бирку «Эдди Комо». Но что, если ошибка произошла именно в том месте?

— Ни в коем случае, — отрезал Фитц.

— Такого не могло случиться, — покачал головой Наполеон. — Вот как выглядит стандартная процедура выполнения предписаний ордера на получение проб ДНК: детектив Фитцпатрик и детектив Маккарти подхватили Эдди Комо и привезли его в «Рейган билдинг»[33], где ожидали мы с двумя клиницистами. Клиницисты нацедили у Комо два пузырька крови, выщипали несколько волос с его головы, затем, с помощью гребня, — некоторое количества растительности с лобка. Я лично упаковал каждый образец и снабдил его ярлыком, обозначающим улику, предназначенную для содержания под охраной. Так что вот вам пять человек, готовые поручиться, что в комнате был именно Эдди Комо...

— Я не о том, что ваши парни возились не с тем человеком, — перебил его Гриффин.

— А четыре пробы, — неумолимо продолжал сержант следственного отдела, — были все надлежащим образом запечатаны и с этикетками, которые в этом случае пришлось бы подменить. Какова вероятность всего этого?

— Это было бы нелегко, — нехотя согласился Гриффин.

— Скорее невозможно, — горячо возразил Фитц. — Чертовски невозможно! Мы умеем делать свою работу. Уж будьте спокойны!

— Тогда откуда взялись эти последние результаты? — тоже повысил голос Гриффин.

— Не знаю я! Может, это и был Эдди Комо. Мы не видели его тела.

— Эдди Комо мертв! Отдел судмедэкспертизы только что подтвердил идентичность отпечатков пальцев. Парень мертв, мертвее не бывает. Поэтому спрашиваю еще раз: каким образом, черт подери, его ДНК выскочила на месте нового изнасилования?

— Не знаю!

— Кто-то дурачит нас, потешается над нами, — сказал Гриффин. — Кто-то играет с нами. Черт!

— Что такое? — свирепо воскликнул Фитц.

— Черт! Черт! Черт! Я должен позвонить.

— Сейчас?

— Да, сейчас! Проклятие, где тут линия? Как, черт возьми, мне позвонить в город?

— Кому вы собираетесь звонить?

— Пасхальному кролику, кому бы вы думали? — Гриффин нетерпеливо тыкал в кнопки телефона.

— Детектив Уотерс, — через полминуты ответил Майк.

— Майк, это Гриффин. Ты поговорил с тюремным начальством? Что он там сказал?

— Прайс сказал... Прайс сказал, будто уже говорил тебе об этом и что по-прежнему ждет твоего визита.

Уже говорил тебе об этом... «Кто убил Сильвию Блэр, Дэвид?» — «Эдди Комо».

А, дьявол! Голова Гриффина поникла. Комната, в которой он находился, надвинулась на него и исчезла. Полтора года прошло. Восемнадцать месяцев, наполненных болью, усердными стараниями, осмотрительностью, работой над собой, пошли прахом, и он снова оказался там же, где и был. По колено увязнув в очередной запутанной и извращенной игре Дэвида Прайса. Гриффин сделал глубокий вдох, стремясь собраться с мыслями, встряхнуться. Мертвец не мог убить Сильвию Блэр. Тут произошло что-то другое. Нечто такое, благодаря чему на месте преступления оказалась ДНК Эдди Комо.

А потом в памяти опять всплыл тот разговор с Фитцем, в понедельник после полудня: «Так почему же Эдди, который не оставил после себя ни волосинки, ни частицы кожи, ни отпечатков, оставляет на месте преступления латексные жгуты? Почему он, с одной стороны, научился до тонкостей скрывать все следы, а с другой, оставляет вам буквально свою визитную карточку?»

Фитц тогда гневно заявил, что полиция Провиденса не подставляла Эдди Комо. Теперь же наконец Гриффин с ужасом и отвращением начал догадываться, кто это сделал.

Игры, головоломки... Нет, игры, судя по всему, были совсем не в духе Эдди. Но Гриффин знал другого человека — человека с еще более молодым лицом, который обожал играть в игры. Который также любил пользоваться письмами и телефонными звонками, только в отличие от Эдди в них он никогда не заявлял о своей невиновности. Человека, который вот уже два дня подряд заявляет о том, что владеет конфиденциальной информацией, и даже любезно прислал Гриффину открытку с поздравлением по случаю нового расследования.

А потом Гриффин стал опять думать про эту треклятую ДНК, про единственную улику, указывающую на Эдди Комо. Про ДНК, которая предположительно вымывалась из тела жертв с помощью гигиенического средства фирмы «Беркли и Джонсон»... Разве что... Какую худшую ошибку может совершить детектив? Позволить себе четкое и определенное допущение. А какое самое главное допущение все они сделали? Допущение о том, что спринцевание было применено с целью удалить ДНК с места преступления. Сукин сын!

Оставшиеся куски головоломки, щелкая, начали укладываться на свои места, и в какой-то момент... На короткий момент Гриффин почувствовал такое бешенство, что утратил дар речи.

— Что происходит? В чем дело? — вопрошал Уотерс с другого конца линии.

— Кто? Кто? — повторял рядом Фитц.

— К какому дню относится сообщение о первом изнасиловании? — хрипло спросил Гриффин. — Когда напали на Мег Песатуро?

— Одиннадцатого апреля прошлого года, — ответил Фитц. — А что? Что вам стало известно? Одиннадцатое апреля. Пять месяцев спустя после ноябрьского ареста Дэвида Прайса... Пять месяцев спустя после маленького срыва, приключившегося с Гриффином... Это представлялось невероятным. И тем не менее...

— Он использует нас в своей игре.

— Что ты имеешь в виду? — раздавался из трубки голос Майка.

— Кто? Что? — как заведенный неистово твердил Фитц.

— Тип, который предвидел, как все это будет происходить. — Гриффин в изнеможении и бессильной ярости прикрыл глаза. — Тип, который каким-то образом знает об этом деле больше, чем мы.

— Кто все это предвидел? — нетерпеливо спрашивал Фитц.

— Дэвид, — тихо ответил Гриффин. — Мой бывший сосед, садист и педофил. Старый добрый Дэвид Прайс.

Глава 31

Прайс

Гриффин яростно прокладывал путь сквозь лабиринт узких улиц Провиденса, направляясь к наклонному въезду на магистраль, и одновременно нажимал кнопки на своем сотовом телефоне. Тем временем сидящий рядом Фитц, вцепившись в приборную панель, негромко, но безостановочно сыпал цветистыми проклятиями. На том конце линии Джиллиан сняла трубку, и Гриффин с места в карьер перешел к делу:

— Джиллиан, мне необходимо, чтобы вы кое-что рассказали, и прошу вас быть откровенной.

— Гриффин? И вам тоже доброе утро...

— Я знаю, что вы сердиты на полицейских, — решительно перебил он ее. — Знаю, вы считаете, что ваша сестра погибла по нашей вине, и знаю, что у вас нет особого желания сотрудничать с нами. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Мне необходимо, чтобы вы ответили, встречались ли вы когда-либо с человеком по имени Дэвид Прайс. Только не лгите, Джиллиан. Это чрезвычайно серьезно.

На том конце провода повисло молчание. Сержант крепче стиснул руль, спрашивая себя, что это молчание означает. В голове у него уже набирал обороты знакомый мерзкий звон, и Гриффин внутренне молился, чтобы желудок не начало выворачивать наизнанку. Глубокий вдох — расслабление. Полтора года упорных трудов... Теперь только бы не соскочить с катушек.

— Имя звучит знакомо, — ответила наконец Джиллиан. — Погодите. Не ваш ли это бывший сосед? Гриффин, при чем тут он?

— Ваша сестра когда-нибудь упоминала его имя?

— Нет, никогда.

— Получала ли от него какую-то корреспонденцию? Может, что-то пришло по почте?

— Нет. Одну минуту. — Последовал смазанный звук — это она отодвинула трубку от уха. Потом он услышал, как Джиллиан крикнула: — Топпи! Вы когда-нибудь получали что-нибудь от человека по имени Дэвид Прайс? Спросите у мамы. — Еще один приглушенный звук, и затем в трубке снова раздался голос: — Они говорят, нет. Гриффин, ведь его арестовали, верно? Вы отправили его в тюрьму... уже давным-давно. Почему же вы теперь о нем спрашиваете?

Оставив без внимания ее вопрос, Гриффин задал свой:

— Каковы ваши планы на сегодняшний день?

— Я обещала маме отвезти ее к Триш. Гриффин...

— Не ездите.

— Не ездить?

— Не отходите далеко от дома. Или, еще лучше, вот что. Посадите Топпи и вашу маму в машину и увезите их в домик на взморье. Я пошлю пару патрульных встретить вас там.

— Он что, сбежал из тюрьмы? — тихо спросила Джиллиан.

— Нет.

— Но вы метите в него. Он как-то замешан в этом деле? Что, Дэвид Прайс каким-то образом навредил моей сестре?

— Именно это я пытаюсь сейчас выяснить. Что-нибудь слышно о Кэрол?

— Я как раз собиралась звонить в больницу.

— Я и туда пошлю полицейских, — невольно озвучил свои мысли Гриффин и тут же пожалел об этом.

Голос Джиллиан стал еще более мрачным.

— Что-то ведь случилось, правда? Что-то плохое?

— Я буду держать с вами связь, — сказал Гриффин. — И... Джиллиан... Будьте осторожны.

Гриффин щелчком отключил телефон. Главным образом потому, что не знал, что еще сказать. Или, может, даже толком не знал, что хотел бы сказать. Все равно сейчас было не время и не место, особенно когда рядом с красным измученным лицом сидел Фитц.

Он свернул на шоссе, которое должно было вывести их к Управлению исправительных учреждений, и перебросил телефон Фитцу:

— Теперь ваша очередь.

Фитц набрал телефонный номер дома Песатуро. Секунд тридцать спустя оба услышали, как трубку взяла Лори.

— Это детектив Фитцпатрик, — хрипло заговорил было Фитц и тут же прокашлялся. — Я... мне надо поговорить с мисс Песатуро, будьте так любезны.

— Детектив Фитцпатрик! — с необычной сердечностью отозвалась мать девушки. — Доброе утро. Как поживаете?

Фитц, держась грубовато-отстраненного тона, повторил все так же отрывисто:

— Миссис Песатуро, мне необходимо поговорить с Мег.

Лори Песатуро как-то странно запнулась. Со своего водительского сиденья Гриффин услышал замешательство в ее голосе, когда она взволнованно попросила Фитца минутку подождать. Прошло, однако, несколько минут, прежде чем женщина снова появилась на линии. — Прошу прощения, — чопорно произнесла она. — Кажется, Мег куда-то вышла.

— Она не дома?

— В настоящее время нет.

— А вы знаете, где она? — Фитц почуял недоброе.

— Сейчас — нет, — последовал еще более натянутый ответ.

Фитца охватила паника.

— Миссис Песатуро, вы когда-нибудь слышали имя Дэвид Прайс?

Пауза.

— Детектив, к чему эти расспросы?

— Пожалуйста, ответьте, мэм. Вы знаете или, может, когда-нибудь знали человека по имени Дэвид Прайс?

— Нет.

— Мег никогда не упоминала его имени?

— Я не припомню.

— Он никогда ничего не присылал на ваш адрес? Быть может, звонил?

— Если бы он это делал, — твердо ответила Лори Песатуро, — я бы тогда знала это имя, не так ли? А теперь я еще раз спрашиваю вас, детектив. Что произошло?

— Я бы хотел, чтобы вы нашли Мег, миссис Песатуро. Я бы хотел, чтобы сегодня вы не отпускали ее далеко от дома. Вообще-то было бы неплохо, если бы ваш муж взял сегодня отгул и провел день с семьей. Пожалуй, не повредило бы вам, всем вместе, нанести визит дядюшке Винни. Что-нибудь в таком духе.

— Детектив...

— Это просто мера предосторожности, — тихо добавил Фитц.

Еще одна пауза. Затем прозвучало:

— Хорошо, детектив. Спасибо за звонок. Вы еще позвоните?

— Надеюсь снова связаться с вами во второй половине дня, мэм.

— Спасибо, мы бы были вам очень признательны.

— Отыщите Мег, — настойчиво повторил Фитц, и тут они свернули на широкую территорию, внутри которой располагалось все тюремное ведомство.

Гриффин отыскал здание административного корпуса из красного кирпича, где размещались тюремный отдел специальных расследований, а также часть тюрьмы, находящаяся в юрисдикции полиции штата. Завел машину на парковочную площадку, выключил зажигание. Он уже больше не смотрел на Фитца. Он был весь, целиком, сосредоточен на сковывающем напряжении в плечах и на том самом, нарастающем в ушах звоне. Глубокий вдох — расслабление. Глубокий вдох — расслабление.

— Послушай, Гриффин, дружок, как ты считаешь: это плохо? Хочу рассказать тебе о твоей жене...

Фитц выбрался из машины. Через несколько секунд Гриффин последовал за ним.

Тюремный городок раскинулся на площади более четырехсот акров. Обнесенная колючей проволокой с торчащими кирпичными вышками, заметными от самого шоссе, тюрьма представляла собой полудюжину зданий, угнездившихся среди полудюжины других административных учреждений. В любое время в пенитенциарном учреждении находятся более четырех тысяч заключенных, и они подают немалое количество жалоб и прочих юридических исков как внутреннего, так и внешнего характера. Во всяком случае, вполне достаточное, чтобы занять полный рабочий день шестерых специальных следователей тюремного ведомства и двух детективов от полиции штата. Специальные следователи — это первая инстанция, рассматривающая жалобы заключенных друг на друга, то есть внутритюремные иски. Однако в криминальных случаях, когда речь идет о физическом насилии, заказном убийстве, торговле наркотиками и т. п., расследование возглавляет полиция штата.

В промежутках между этими делами детективы полиции штата отвечают на телефонные звонки от многочисленных заключенных, стремящихся настучать на собратьев по самым разным поводам. Здешние детективы получают уйму звонков. Однако лишь очень немногие из этих жалоб выводят на что-то действительно серьезное.

Именно на это и надеялся Гриффин, впервые услышав об обращении Дэвида Прайса. Но теперь он был уже не так в этом уверен.

Капрал Шарпантье, встретив Гриффина и Фитца в вестибюле красного кирпичного здания, провел их этажом ниже, где в полуподвальном офисе размещались служащие полиции штата. Гриффин поморщился, почуяв спертый воздух, а Фитц и вовсе отпрянул в отвращении.

— Знаю, знаю, — сказал Шарпантье. — Теоретически эти конструкции сейчас не содержат асбеста. Однако на самом деле, когда вдохнешь... — Конец фразы повис в воздухе. Гриффин и Фитц поняли. У обоих уже начинала болеть голова.

Шарпантье прошел в конец зала, открыл дверь и впустил их в крошечный кабинет. Два письменных стола стояли друг напротив друга, а на них громоздились терминальные компьютеры, желтые картонные скоросшиватели и множество всевозможных бумаг. Остаток и без того стесненного пространства занимали два офисных кресла и серо-стального цвета стенка из картотечных ящичков. Никаких жизнерадостных растений в горшках. Только кремово-белые стены из шлакоблоков, серый, казенного вида, ковер и тускло-желтое освещение. Вот такой яркой, завлекательной жизнью живут офицеры полиции.

— Его приведут в задний зал. — Шарпантье опустился на стул и жестом предложил им сесть. — Минут через десять, — добавил он.

— Отлично, — сказал Гриффин, так и не сев. Он опасался, как бы кто-нибудь не заметил, что у него начинаются судорожные подергивания.

— Думаю, ни хрена он не знает. — Шарпантье бросил на Гриффина внимательный взгляд.

— Как он адаптируется к тюремной жизни? — спросил тот.

— Лучше, чем можно было ожидать. — Шарпантье откинулся на стуле и пожал плечами. — Он молодой, мелкий, хлипкий, осужден за педофилию. Откровенно говоря, у него прямо на лбу написано «тюремная сволочь». Но... я и сам не пойму. Я слышал от одного из надзирателей такую историю. Якобы в тюремном душе Дэвида Прайса окружили шесть парней. Собирались устроить ему маленькую идеологическую обработку. Показать ему, как здесь обходятся со щуплыми, слабосильными детоубийцами. И тут Дэвид заговорил. Болтал, и болтал, и болтал. Конечно, сбежались охранники, ожидая увидеть кровавую баню. А вместо этого увидели, что Прайса окружают шестеро парней, которые его вовсе не бьют, не метелят, а покатываются со смеху и дружески похлопывают его по спине. По сути дела, минуты за три, а то и меньше он превратил громил в шестерых своих новоиспеченных друзей. — Шарпантье покачал головой. — Сам не понимаю, как это у него получается, но, полагаю, еще через годик он будет тут заправлять. Станет самым маленьким тюремным паханом.

— Он умеет ладить с людьми, — заметил Гриффин.

Шарпантье кивнул и подался вперед, видимо намереваясь сообщить что-то экстраординарное. Взгляд его перебегал с Гриффина на Фитца и обратно.

— Хотите услышать кое-что страшноватое? Число случаев физического насилия в тюрьме строгого режима удвоилось с тех пор, как здесь водворился Прайс. Я только сегодня снова просматривал статистику. Нештатные ситуации почти каждый день за последние девять месяцев. У них там все словно с цепи посрывались. Настоящий сезон охоты. А единственное отличие, по-моему, — это появление человека, который по-прежнему покупает себе одежду в «Гаранималз»

— Вы считаете, что он причина всего этого? — спросил Фитц.

Шарпантье пожал плечами:

— Мы не можем ничего доказать. У наших парней всегда есть причины делать то, что они делают. Но уж слишком много Дэвид болтает языком. Без умолку. Словно какой-нибудь чертов политикан. Всюду рыщет, передает записки по всему блоку. А в следующий момент — это уж известно — жди какой-нибудь пакости. Причем крупной. Вроде того, что человек кончает жизнь в лазарете, пропоротый острыми предметами. Не знаю, что именно говорит этот Прайс или делает, но в нем есть что-то жуткое.

— Он умеет расположить к себе людей, — повторил Гриффин.

— Хочу рассказать тебе о твоей жене...

На столе у Шарпантье зазвонил телефон. Капрал снял трубку.

— Хорошо. Они готовы привести его.

Здание тюрьмы максимальной охраны, иначе говоря «Олд Макс», представляет собой особенно внушительное сооружение. Это трехэтажное строение, возведенное еще в 1878 году, венчает громадный, выкрашенный в белый цвет купол. В старые времена в этом куполе горел огонь: зеленый — если все было в порядке, и красный — если что-то случилось. Тогда из Провиденса высылали коляску с лошадью, чтобы проверить, в чем дело.

Тюрьма также может похвастать старейшими в стране, но действующими и по сей день техническими системами. Многие тюрьмы в наши дни оснащены электроникой. Нажми кнопку — и с легким жужжанием откроется дверь камеры А или дверь блока Б. Однако в «Олд Макс» для открывания толстых стальных дверей до сих пор применяют механические рычаги. Заключенные, возможно, не в состоянии оценить такие вещи, но это поддерживает живой огонь под старой исторической оболочкой.

А главное, «Олд Макс» обладает безусловной и ярко выраженной харизмой. Толстые каменные стены выглядят именно как тюремные. Массивные стальные камеры — шесть футов на восемь, сбитые в блок, в три этажа высотой и в тридцать три камеры длиной — выглядят именно как тюремные помещения. Выкрашенные черной краской стальные двери, с тяжким стоном раскрывающиеся перед тобой и с треском захлопывающиеся у тебя за спиной, производят впечатление именно тюремных дверей. Выдержанный букет запахов: пота, мочи, свежей краски, аммиака, человеческого тела — ощущаются именно как тюремные запахи. Да и все остальные звуки: человеческие крики, рев телевизора, звяканье металла, потрескивание радиоприемников, журчание водопроводной воды и струй мочи — все это воспринимается как типичные звуки тюрьмы.

Десятки тысяч мужчин прошли через эти ворота за последние сто лет. Насильники, убийцы, наркобароны, мафиози, воры. Если бы эти стены могли говорить, то это были бы отнюдь не слова. То были бы пронзительные крики, вой и скрежет.

Гриффин и Фитц оставили свои подписи в помещении при входе. Вообще-то посетителей, так сказать, гражданских лиц, обязывали пройти через металлоискатель. Однако как представители правоохранительных органов они были избавлены от этой процедуры и в сопровождении капрала Шарпантье немедленно пропущены через пару ворот, с жужжанием отворившихся перед ними, после чего попали в зону главного контроля. Меры безопасности все еще оставались жесткими. Полицейским пришлось подождать, пока ворота закроются за ними. Затем тюремный надзиратель, сидящий в закрытой будке, жестом велел Гриффину и Фитцу положить свои значки в укрепленный на вертлюге металлический лоток. Офицер подогнал лоток к себе, внимательно изучил идентификационные удостоверения, кивнул, бросил туда же два красных пропуска для посетителей и снова крутанул его, отправляя обратно.

Лишь после того как Гриффин и Фитц прикрепили пропуска к своим рубашкам, стальные ворота перед ними медленно отъехали, пропуская посетителей в замкнутое пространство, своего рода загон. Там им снова пришлось постоять, ожидая, пока ворота закроются сзади и очередные ворота откроются впереди. Только тогда они наконец на законных основаниях оказались в задней приемной «Олд Макс».

С полдюжины охранников расположились по периметру выстланного красными плитками помещения с белыми крашеными стенами. Слева находилась дверь, ведущая в камеры левого крыла здания. Дальше, за ней, размещался кабинет лейтенанта, где два надзирателя контролировали с помощью монитора банк камер особого режима, находящихся под неусыпной охраной. Прямо впереди был коридор, ведущий в кафетерий. А направо находилась комната для посещений, используемая тюремщиками для разных официальных процедур. Там, за дверью, сейчас сидел закованный в кандалы Дэвид Прайс. Снаружи перед дверью дежурили еще два надзирателя. Они подняли глаза на Гриффина, один раз кивнули, затем демонстративно уставились в сторону.

Неужели они думают, что он снова собирается напасть на этого типа? Или тем самым они намекали, что если такое случится, то им на это плевать? Похоже, Прайс держал всю тюрьму на ушах — и не важно, могли надзиратели что-то доказать или нет. Даже в тюрьме повышенно строгого режима заключенные добрых восемь часов в день проводили за пределами камеры — принимая пищу, работая, встречаясь с посетителями, болтаясь по двору и т. д. Другими словами — масса возможностей общаться с другими заключенными и масса времени, чтобы доставлять неприятности тюремщикам.

Да, это место поистине было слишком хорошо для Дэвида Прайса.

Капрал Шарпантье открыл дверь. Гриффин и Фитц последовали за ним.

Сидящий внутри Дэвид Прайс, в коричневатом тюремном комбинезоне, не походил на большинство узников. Впрочем, и никогда не походил. При небольшом росте пять футов восемь дюймов и весе сто пятьдесят фунтов, он все равно выделялся бы в толпе. Светло-каштановые волосы, темно-карие глаза, мягко очерченное круглое лицо — все это делало его похожим на семнадцатилетнего юношу, хотя ему было около тридцати двух. Не красавец, но и не урод. Приятный молодой человек — вот как охарактеризовали бы его женщины.

Пожалуй, даже Синди имела в виду именно это, сказав в тот первый день, когда он заглянул к ним:

— Гриффин, иди познакомься с нашим новым соседом Дэвидом Прайсом. Интересно, что делает такой славный молодой человек в таком месте, как это?

Сейчас сидящий в кандалах Дэвид Прайс опять улыбался.

— Хорошо выглядите, — приветствовал он Гриффина. Казалось, он не замечал ни капрала Шарпантье, ни детектива Фитца. Они не имели отношения к тому делу, которое сейчас занимало его. Гриффин это понимал, они, вероятно, — тоже. «Господи, смилуйся, убереги меня, не дай мне убить Дэвида Прайса».

А тот все улыбался. Дружеской, приветливой улыбкой. Так мог бы улыбаться паренек своему старшему брату. Это было очень похоже на Прайса. Он никогда не бросал открытого вызова, особенно тем мужчинам, которые были крупнее его. Он любил прикидываться закадычным другом, преданным учеником, верным товарищем. Он вел себя всегда уважительно, но не сентиментально, без нежностей. Он был любезен, но без слащавого лицемерия. Поначалу вы не придавали ему значения, потом он завладевал вашими мыслями все больше и больше, а еще через некоторое время вы понимали, что ищете его общества, даже ждете его похвалы и одобрения. И ситуация начинала потихоньку меняться. И менялась до тех пор, пока становилось уже не ясно, кто главный, а кто наперсник. Но, так или иначе, вы об этом уже не слишком задумывались. Потому что вам казалось, будто вы делаете что хотите — пусть даже раньше вам никогда не хотелось ничего подобного.

Мужчины любили Дэвида — он был для них идеальным другом, скромным и непритязательным. Женщины любили Дэвида — он был и для них идеальным другом, совершенно безопасным. Дети любили Дэвида — он был для них настоящей находкой, добрым дядюшкой, какого они никогда не имели.

Ну почему, почему Гриффин не убил его, имея такую возможность?

— Ну как, уже нашел замену Синди? — светским тоном осведомился Дэвид. — Или нет такой женщины, которая могла бы с ней сравниться? Должно быть, не так просто найти еще одну родственную душу.

— Заткни хлебало! — рявкнул на него Фитц.

— Расскажи нам о Сильвии Блэр. — Гриффин выдвинул стул, но не сел.

Дэвид склонил голову набок. Он был не готов к серьезному разговору. Гриффин на это и не рассчитывал.

— А знаешь, я скучаю по обедам в вашем доме. Я любил наблюдать вас вместе. Синди-и-Гриффин, Гриффин-и-Синди. Это убеждало меня, что в мире есть что-то настоящее. Надеюсь, что когда-нибудь вот так же кого-нибудь полюблю.

— Как его имя?

— Эй, Гриф, послушай, это немного невежливо, тебе не кажется?

— Мне нужно знать имя человека, который изнасиловал и убил Сильвию Блэр. — Гриффин уперся ладонями в стол и многозначительно подался вперед.

Дэвид обезоруживающе улыбнулся и поднял свои скованные наручниками руки.

— Эй, Гриф, нет никакой нужды прибегать к физическому воздействию. Я совершенно беспомощен. Разве ты не видишь? — Последовала еще одна из его проклятых фирменных улыбок.

Голос Гриффина помимо воли стал громче.

— Назови мне имя.

Вместо этого Дэвид посмотрел на Фитца.

— Вы не из тех, кто придет на выручку парнишке, — отметил он совершенно прозаически, как бы просто фиксируя факт. — А вот Майк Уотерс — тот был человек. Пантерой ринулся вперед и, что называется, принял удар на себя. А ваш приятель Гриф, он умеет приложить. Вы, случайно, не видели, как выглядело после этого лицо Майка? — Молодой человек негромко присвистнул. — Можно было подумать, что он выдержал десять раундов с Тайсоном. Не удивлюсь, если ему понадобилась потом какая-нибудь первоклассная пластическая операция, и, возможно, даже за деньги налогоплательщиков. Вам не вредно иметь это в виду, мистер городской коп. Впрочем, вам и так не помешала бы пластическая хирургия, по крайней мере слегка удалить жир там и сям. А потом — еще разок. Вот интересно, ваша любимая еда, случайно, не картофельные чипсы или еще что-то в этом роде?

— А ну говори имя, сукин сын! — прорычал Фитц.

Дэвид вздохнул. Вульгарная враждебность всегда вызывала у него скуку. Он повернулся к Гриффину:

— Я думал, ты хотя бы напишешь.

— Ты сейчас расскажешь нам все, что знаешь, — тихо произнес Гриффин. — Мы оба знаем, что ты это сделаешь. Иначе просто лишишь себя желанного удовольствия.

— Ты получил мои письма?

Гриффин запер рот на замок. Ему следовало сделать это раньше. Чтобы играть в свою любимую игру, развлекаясь за чужой счет, Дэвиду нужна подпитка извне. Перестань ему подыгрывать — и он лишится возможности манипулировать тобой. Все, никаких больше милых семейных шуток. Никаких веселых школьных приколов.

— А знаешь, здесь не так уж плохо. — Прайс изменил стратегию. — Кормят очень хорошо. Я понимаю так, что эти паразиты-надзиратели сообразили: лучше позаботиться о том, чтобы звери в зоопарке были сыты. Это удержит их от того, чтобы точить клыки друг на друга — или на них. Я здесь учусь обретать мир с самим собой, проводя бесценные часы в позе лотоса. И — можешь себе представить? — у меня открылся настоящий талант к столярному делу. Вот что, Гриффин, я сделаю для тебя стол. А на нижней стороне вырежу твое имя. В память о старых временах. Да-да, правда, заказывай любой размер.

Фитц открыл было рот, но Гриффин бросил на него быстрый предостерегающий взгляд; детектив нахмурился, но промолчал.

— У-х ты, прямо как дрессированный тюлень, — усмехнулся Дэвид. Он радостно, по-мальчишески, улыбался — весь состоящий из гладких круглых щек и огромных карих глаз. Он был омерзителен. Господи Боже, он выглядел едва ли лет на шестнадцать!

— Кто надругался над Сильвией Блэр и убил ее? — тихо спросил Гриффин.

— Эдди Комо.

— Как вы познакомились?

— Грифф, старина, я в жизни не встречал Эдди Комо. О чем я вам и толкую. Я был знаком с Джимми Вудсом. Мы провели с ним некоторое время вместе, здесь, в старом добром «Максе».

— Меня не интересует твой козел отпущения. Я хочу знать о настоящем Насильнике из Колледж-Хилла. Скажи мне, кто из вас додумался до спринцевания?

В первый раз за все время Прайс дрогнул. Впрочем, он поспешил скрыть это и проворно улыбнулся. Однако его лежащие на коленях пальцы начали беспокойно теребить кандалы.

— Тебе ведь нравится это дело, правда, Гриффин? Оно сложное, запутанное. Умное. Ты всегда любил такие дела. Как ты думаешь, которая из трех женщин наняла убийцу? Или это кто-то из их родственников? Лично я поставил бы на ту, что холодна и бесстрастна. Как там ее зовут? Ах да, Джиллиан Хейз.

— Дэвид, у тебя десять секунд на то, чтобы сказать что-то полезное, или мы все уходим вот в эту дверь. Десять, девять, восемь, семь, шесть...

— Я знаю, кто настоящий Насильник из Колледж-Хилла, — быстро проговорил он.

Гриффин пожал плечами:

— Я не верю тебе. Пять, четыре, три...

— Эй, эй, не так скоро, приятель! Сбавь обороты. Остынь. Смотри на жизнь проще. Не я погнал эту волну. Он сам ко мне обратился.

Гриффин наконец сделал паузу.

— Насильник из Колледж-Хилла обратился к тебе?

— Да. Именно.

Но Гриффин уже понял, что он врет.

— Зачем?

— Не знаю. Может, прослышал о моей репутации. Может, хотел найти подходящего, приличного и скромного, собеседника. Я не могу отвечать за то, что творится в долбаной голове у какого-нибудь недоумка. Но, так или иначе, он пришел ко мне, и мы... э... мы поболтали кое о чем.

— О том, как совершить преступление?

— У каждого из нас был свой интерес.

— Как наколоть полицию.

Дэвид Прайс ухмыльнулся:

— О да! У каждого был свой интерес.

— Мои поздравления, Прайс, — нарушил молчание Фитц. — Ты только что признался в соучастии в серийных насилиях и убийствах. Теперь тебе придется колоться дальше — просто чтобы спасти свою глупую задницу.

Дэвид смерил детектива презрительным взглядом:

— От чего мне ее спасать? От тюрьмы, где я уже и без того мотаю пожизненный срок? Да ты, приятель, может, не слышал обо мне? Я тот парень, который развлекает детишек на игровой площадке. Я угощаю их конфетами, качаю их на качелях. А потом веду их к себе домой, в свой звуконепроницаемый подвал, где сдираю их нарядную одежку и...

— Ты по-прежнему не сказал ничего нового, — перебил его Гриффин. — Три, два, один...

— Он добавляет маленьких головастиков Комо в каждую упаковку для спринцевания, — выпалил Прайс.

— Мать твою! Это я сказал тебе об этом.

— Но идея-то была моя, — серьезно возразил Дэвид. — Эта ДНК — всегда чертова заморочка. Хм, вот почему мне приходилось потом закапывать мои сладкие лакомства. Чтобы дать возможность трупному разложению сделать свою грязную работу. И тогда меня осенило. ДНК, она ведь так любит сохраняться там, во всех этих глубоких, темных местах... Так почему бы не позволить ей делать это? Зачем спорить с природой? Не надо прятать ДНК, надо о ней открыто заявить. Парень, введи ее в игру, черт побери!

Гриффин встал и выпрямился:

— Спасибо за пересказ мне моей собственной теории. Ты дерьмо, Дэвид. Был и всегда им останешься.

Он двинулся к двери. И тогда Дэвид Прайс бросил ему вслед:

— Он знал Эдди Комо. Эдди, возможно, его не знал. Но он встречался с великим Эдди Комо. Встретился с ним как-то под вечер. Провел с ним, вероятно, минут десять — как раз хватило, чтобы бедный глупый Эдди успел упомянуть, что работает в Центре переливания крови. После этого, мой друг, приговор ему был подписан. Насильник из Колледж-Хилла получил своего козла отпущения.

Гриффин медленно обернулся:

— Так он следил за Эдди Комо?

— Он выполнял свое домашнее задание.

— И что, воровал использованные презервативы у него из мусорного бака?

У Дэвида на лице появилось его излюбленное выражение проныры.

— Я не стану отвечать на этот вопрос. Но это ведь ключевой вопрос, не так ли? Как украсть у человека его мумбо-юмбо? Только это не значит, что совсем нельзя эту штуку отследить.

— Я не верю тебе.

— А что тут за китайская грамота, Грифф? Во что тут не верить? В то, что я помог кому-то нападать на молоденьких студенток? Или что вы до сих пор никак не можете нас остановить? У вас серийный насильник разгуливает на свободе, детектив сержант Роун Гриффин. Некто, кто выглядит как Эдди Комо, имеет голос, как у Эдди Комо, и результаты анализа дает, как Эдди Комо. Другими словами, у вас нет ни единой гребаной зацепки насчет того, кто он такой на самом деле. Так что лучше сядь. И послушай меня. Потому что я действительно знаю чертово имя, и за это имя я хочу у вас кое-что получить. И вы дадите мне все, что я попрошу, а не то мое лицо появится в пятичасовых «Новостях», где я расскажу перепуганной общественности, как один коп, не в меру возомнивший о себе, занимающий не свое место, намеренно и упрямо пренебрегает важнейшим свидетельским показанием, которое могло бы остановить негодяя, убивающего их драгоценных дочерей. Ну что? Как тебе такое?

Гриффин шагнул вперед. Потом сделал еще шаг и еще. «Дыши глубже!» — кричало его сознание. Но он плевал на эти предупреждения. Его руки были сжаты в кулаки, мускулы напряглись, и лицо выражало лютое бешенство. Ему следовало прикончить Прайса еще тогда. Следовало раскидать своих собственных товарищей, чтобы добраться до него и оторвать к чертям его поганую, хитрую, лживую голову.

— Ты не выйдешь отсюда! — рявкнул он. — Что бы ты ни наплел, тебе отсюда не выйти!

— Гибнут молоденькие студентки...

— Ты убил десятерых детей!

— Гарантирую вам к ночи еще один труп. Можете на это рассчитывать.

— А я гарантирую тебе перевод в «Супер Макс»! Никакого столярного дела, йоги и сидения в буфете! Вместо этого остаток дней ты будешь гнить в одиночной камере шесть на восемь!

— Ты хочешь наказать меня, сержант Гриффин, или хочешь остановить человека, который охотится на хорошеньких брюнеток? Подумай хорошенько, прежде чем ответить. Родители будущих жертв Насильника из Колледж-Хилла затаив дыхание ждут твоего ответа.

— Ах ты, ничтожная тварь... — зарычал Фитц.

Дэвид нетерпеливо оборвал его.

— В шесть часов вечера, — твердо заявил он, не сводя глаз с лица Гриффина. — Требую стандартного, рутинного увольнения на три часа. Я надеваю уличную одежду, вы оставляете на мне наручники. Я выхожу на волю под вашим надзором. Вот такая сделка.

— Нет.

— Да. Или я прямиком обращаюсь к СМИ и рассказываю им, что тот самый сыщик, который пытался свернуть мне шею полтора года назад, теперь из чистой мстительности не желает защитить их драгоценных маленьких девочек. Подумай об этом, парень. Не заключишь со мной сделку — погибнут новые девушки. Не желаешь иметь дела со мной — публика скушает тебя на обед. — Дэвид поднял взгляд на висящие над головой часы. — Сейчас десять утра. До полудня у тебя есть время, чтобы принять решение.

— Мы не заключаем сделок с педофилами.

— Конечно же, заключаете. Вы заключаете сделки со всеми, кто располагает чертовой информацией. Ну а теперь задай мне вопрос, Грифф. Давай, парень. Спроси меня о том, что на самом деле хочешь узнать. — Дэвид всем телом подался вперед. Он глазел на Гриффина с той самой широкой, просветленной улыбкой на круглом лице мальчика из церковного хора.

— Тебе не удалось нанести ей душевную травму, — вдруг ни с того ни с сего бросил Гриффин.

Дэвид Прайс прищурился.

— Тебе нравится думать, что удалось. Но это не так. Синди была лучше тебя, Дэвид. Взгляни правде в глаза. Она была и лучше меня.

— Задавай свой чертов вопрос! — пролаял Дэвид.

— Зачем тебе трехчасовое увольнение, ты, маленький дерьмовый псих?

Дэвид наконец с облегчением откинулся на стуле. Похоже, в первый раз с момента начала допроса он выглядел удовлетворенным. Он посмотрел на Фитца, на Шарпантье, а затем вновь перевел взгляд на Гриффина.

— Я хочу повидать свою дочь. Чтобы никаких тюремных интерьеров, тюремщиков и комнат для свиданий. Только я и она, тет-а-тет. Вероятно, это вообще единственный раз, когда я смогу увидеть ее, поэтому хочу, чтобы свидание прошло на высшем уровне. Возьми в толк, парень, дед и бабка никогда не привезут ее сюда.

— Дед и бабка?

— Да, Том и Лори Песатуро. Или Мег вам не говорила? Молли Песатуро — моя дочь. Видишь, я убивал не всех маленьких девочек, Грифф. Некоторым я позволял размножаться.

Через пять минут Гриффин, Фитц и Шарпантье снова были на тюремной автостоянке. Все они жадно вдыхали свежий, бодрящий воздух за пределами тюрьмы. Позже придется долго стоять под душем, чтобы начисто оттереть кожу от тюремной скверны.

— Он не выйдет на волю, — безжизненным голосом проговорил Гриффин. — Ни в шесть вечера, ни в какое другое время. Ни на три часа, ни на сколько-нибудь еще. Этот человек не получит свободы, точка!

Руки Гриффина двигались сами по себе, не подчиняясь его воле, левую ногу сводило судорогой, в ушах звенело. Да, звенело не переставая. Проклятие, он вполне мог сейчас тронуться умом. Вероятно, помешательство — это то, чем приходится платить за общение с такими, как Дэвид Прайс. Гриффин повернулся к Шарпантье:

— Мне нужны списки, уйма списков. Имена всех, кто навещал Дэвида Прайса, писал и звонил ему. Имена всех заключенных, которые могли войти с ним в контакт, в каком бы то ни было виде, форме и обличье. Имена всех известных друзей, родственников и знакомых указанных заключенных, особенно тех, что с криминальным прошлым. А потом мне понадобится список тех из числа этих заключенных, кто был недавно выпущен на свободу. Вы поняли?

— На это уйдет время, — хмуро сказал Шарпантье.

— У вас есть два часа. Мобилизуйте все ресурсы.

Шарпантье кивнул, сел в машину и поехал в свой сырой и затхлый подвальный офис. Гриффин и Фитц остались на парковке одни.

— Он не выйдет, — снова повторил Гриффин.

— Нам придется над этим потрудиться.

— Он не выйдет!

— Так найдите проклятого насильника, мать его так!

— Так найду, мать его! — Гриффин грохнул кулаком по корпусу своего «форда-тауруса».

Фитц грохнул в ответ.

Гриффин рывком распахнул дверцу.

— У него есть какой-то план.

— Несомненно.

— Он все это заранее продумал. Запустил в движение. Не позволяйте этим бархатным щечкам ввести себя в обман. Он ломаного гроша не даст за свою дочь. У него на уме что-то другое.

— Вы так думаете?

— Он не выйдет, — снова произнес Гриффин. — Ни сейчас, никогда.

Но, отъехав от стоянки тюрьмы особого режима, оба увидели, как к ней сворачивает белый новостной фургон десятого телеканала.

Глава 32

Молли

Фитц вел машину. Гриффин возился с телефоном. В первую очередь он позвонил Уотерсу:

— Вот вкратце суть. Дэвид Прайс утверждает, что знает настоящего Насильника из Колледж-Хилла и готов поделиться с нами этой информацией в обмен на личную встречу вне стен тюрьмы со своей давно утраченной дочерью Молли Песатуро. У нас два часа на то, чтобы принять решение.

— Как ты сказал?!

— Кроме шуток. Послушай, ты все еще в Крэнстоне?

— Да, слоняюсь по барам, как ты и просил.

— Отлично. Плюнь на Эдди Комо. Достань фотографию Тани Клемент. Походи по округе с этой фотографией.

— Фотографию Тани? Думаешь, верная подруга в этом замешана?

— Половина того, что говорит Дэвид, — ложь, но он прав в одном: Эдди Комо был невиновен. Настоящий Насильник из Колледж-Хилла использовал его в качестве козла отпущения, чтобы совершить идеальное серийное преступление. Так вот, для того, чтобы сделать это, настоящему насильнику пришлось добыть где-то семенную жидкость Комо. Логично предположить, что имеет смысл начать поиски с Тани.

— Она замышляла против отца своего ребенка?

— Судебный иск на пятьдесят миллионов, Майк. Подумай об этом. Все, что ей надо было для этого сделать, — принести в жертву одного парня. А потом ей — да и Эдди-младшему — уже никогда не придется ни о чем беспокоиться.

— Что ж, когда ты так формулируешь... — согласился Уотерс.

— Да. И помни: у тебя только два часа. Желаю повеселиться!

Гриффин отсоединился и тут же набрал другой номер. Через полминуты на другом конце линии раздался голос сержанта Наполеона.

— Сержант! Я звоню от имени детектива Фитцпатрика. Он хотел бы, чтобы вы провели несколько анализов.

— Ух, ох! — заохал Наполеон.

Гриффин притворился, что не слышит.

— Детектив Фитцпатрик блестяще вычислил источник ДНК Эдди Комо. Он считает, что его сперма была впрыснута в тела жертв насилия с помощью баллончика гигиенического средства для спринцевания. Что вы на это скажете?

Наступило секундное молчание. Фитц вращал глазами в безмерной признательности. Потом Наполеон сказал:

— Вот дерьмо на палочке. Черт, а ведь неглупо придумано.

— Такое в принципе возможно?

— Конечно. Вы впрыскиваете семенную жидкость в баллончик, малость встряхиваете, а потом выдавливаете содержимое в полость тела. В итоге постельное белье запачкано, а вагинальные мазки и прочее покажут тот же самый результат анализа — как будто бы спринцевание использовалось для того, чтобы удалить сперму. Конечно же, это предполагает, что насильник пользовался презервативом, а иначе мы обнаружили бы также ДНК и другого типа.

— Да, я вполне уверен, что пользовался. У вас эти баллончики еще сохранились?

— Ну, вы же знаете нас, провиденских копов. У нас так заведено — мы очень бережно обращаемся с ценными уликами.

— Неужели? Хм. Ну ладно, хватит болтать. О'кей, так, значит, вы могли бы проанализировать содержимое этих упаковок, верно? Если ДНК находится внутри самих баллончиков, тогда безусловно...

— Да, хорошо. Я проверю. Ради детектива Фитца, конечно.

— Последний вопрос. Вы говорите, что семенная жидкость должна быть свежей для того, чтобы дать положительный результат на содержание живых сперматозоидов. А что, если она была заморожена?

— Вы имеете в виду: заморожена сразу после семяизвержения, а затем разморожена при использовании?

— Ну да.

— Конечно, — с готовностью отозвался Наполеон. — Если сперма была заморожена в течение семидесяти двух часов, сперматозоиды сохранятся вплоть до размораживания. Банки спермы постоянно так делают. — Тут до Наполеона окончательно дошел весь смысл. — У-х ты! — восхищенно протянул он. — Как интересно! И тогда мертвые оживают.

— И тогда мертвые оживают, — мрачно подтвердил Гриффин и пробормотал: — Достану даже из могилы... Спасибо, сержант. Фитц будет держать с вами связь.

Он захлопнул свой телефон, и в этот момент Фитц сказал:

— Мы в Крэнстоне. Мег или Таня? Кто вас интересует в первую очередь?

— Мег, — без запинки ответил Гриффин. — Я хочу дать детективу Уотерсу время побольше разузнать о светских знакомствах Тани. Если ему хоть немного повезет, он обеспечит доставку авиабомбы, а тогда уже мы выйдем на охоту и нанесем решающий удар.

Фитц метнул на него хмурый взгляд:

— Я не говорил вам в последнее время, что я вас люблю?

— Нет. Но за это я напущу вас на нее первым.

— А, черт! И я просто обожаю эту работу!

— Два часа на все, помните об этом, Фитц. Помните об этом.

Было чуть меньше, когда Гриффин и Фитц подкатили к парадной двери дома Песатуро.

До контрольного срока оставалось всего полтора часа, а им было пока почти нечем похвастаться. Ох, ну и удивился же Гриффин, когда на стук ему открыла Джиллиан Хейз.

— Сержант! — опешила она.

Он не дал ей договорить:

— Мне надо поговорить с Мег. Немедленно!

Гриффин почти что силой протиснулся мимо Джиллиан и вихрем ринулся через небольшой коридор к гостиной; следом за ним бежал Фитц.

— Но ее здесь нет! — крикнула ему в спину Джиллиан, тоже устремляясь за ними.

— Где она?

Гриффин ворвался в гостиную. Родители Мег, Том и Лори, сидели бок о бок на диване. Том был замкнут, угрюм и вид имел самый гнетущий. Лори оберегающим жестом обеими руками обнимала Молли. Судя по ее лицу, она недавно плакала. Напротив них сидели Топпи и Либби Хейз. Словно одна большая, дружная семья. Господи, как раз то, что нужно им с Фитцем.

Гриффин обернулся к Джиллиан, очевидно, единственной, кто был способен говорить на этой встрече.

— Где Мег? — снова спросил Гриффин.

— Мы не знаем.

— Вы ее потеряли?

— Она... — Джиллиан покачала головой. — Мы не знаем. У Гриффина чуть не сорвалось с языка непечатное слово, но он вспомнил о присутствии ребенка и прикусил язык. Обратившись к чете Песатуро, он кивнул в сторону их внучки.

— Уведите ее из комнаты.

— Я, право же, думаю... — начала было возражать Лори.

— Уведите ее из комнаты!

— Я уведу, — вызвалась Топпи. Она встала, подошла к Молли и взяла ее за руку, но сначала бросила на Гриффина осуждающий взгляд. Он с лихвой вернул его обратно. Это уже не был прежний ироничный и дружелюбный сержант Гриффин. Дружелюбный сержант Гриффин был теперь грозен и натянут как струна. Что ж, пора показать этим людям, что есть страх Божий!

— Вы! — Он указал в сторону Джиллиан, которая стояла с гордо вскинутой головой, крепко упираясь ногами в пол, готовая к бою. — Если вы хотите остаться в этой комнате...

— Я гость в доме Песатуро. Они попросили меня прийти.

— Если вы хотите остаться в этой комнате...

— Вероятно, они предчувствовали, что вы поведете себя как тупоголовый упрямец и полезете в драку по этому поводу.

— Я арестую вас за то, что вы создаете помеху правосудию.

— Ох, да бросьте! — презрительно фыркнула Джиллиан. — Мы все беспокоимся за Мег.

— Джиллиан, сядьте и замолчите. Мне нужно поговорить с четой Песатуро, и, если только вы не их адвокат, я не хочу слышать от вас ни единого звука.

Джиллиан выразительно посмотрела на него. Правда, уже в следующий момент сухо и чопорно прошла в другой конец комнаты и села на стул, рядом с инвалидным креслом матери. И замолчала. Но в этот момент Либби Хейз показала ему язык. «О Господи, дай мне сил...»

— Вы! — ткнув пальцем в сторону Тома, уже тише произнес Гриффин. Действительно, было нелегко продолжать разоряться, глядя на мокрое от слез лицо Лори. — Объяснитесь!

— Это было давным-давно. Мы думали, что это не имеет отношения к делу...

— Ваша дочь имела связь с известным педофилом, а вы думали, что это не имеет отношения к делу?

— Этот человек за решеткой!

— Но не благодаря вам, а через несколько часов его там не будет!

Том замолчал и поник. Как-то сразу, в один миг, его массивные плечи обмякли. Он выглядел жалким и несчастным.

— Клянусь Богом, сержант, мы не знали. Пока вы не позвонили, мы даже не подозревали, что он имеет какое-то отношение... Ох Господи, Мег...

Детективы дали Тому несколько мгновений, чтобы он справился с собой. Все равно, Гриффину, так или иначе, пришлось сосчитать до десяти. В ушах у него звенело уже почти беспрерывно. Он знал — уронив взгляд на свои руки, увидит, что они дрожат. Если сядет на стул, начнут неудержимо трястись колени. «Потихоньку, медленно выбирай леску, спускай пары, сбавляй обороты...» Каких бы дров ни наломали эти люди, они сильно поплатились за это. Да и ему самому нужно еще некоторое время продержаться с холодной головой.

— Быть может, лучше начать с самого начала, — негромко промолвила Джиллиан. Судя по всему, в этой трудной ситуации она все-таки взяла на себя роль поверенного семьи Песатуро и участливо смотрела на Тома и Лори. Гриффину это не нравилось, хотя он сам не понимал почему.

— Мег было тогда всего тринадцать, — пробормотала Лори. — Мы и понятия ни о чем не имели. Совершенно ни о чем таком. Пока однажды я не увидела, что она горько рыдает, свернувшись в калачик на полу в ванной. Оказывается, Мег только что сделала тест на беременность, и он оказался положительным. Мы даже не знали, что она с кем-то встречается.

— Как Мег познакомилась с Прайсом? — спросил Фитц.

Гриффин повернулся к Тому и подумал, что уже знает ответ. Его бывший сосед, как и Том, был электриком...

— Моя работа... — последовал вполне предсказуемый ответ. — Мы вместе выполняли один заказ — прокладка электрокабеля постоянного тока. Он казался таким славным парнем. Хорошо помню, что он мне тогда понравился. И работу выполнял исправно. Ну и однажды упомянул, что у него нет никого из близких. Родители умерли, уж не помню почему. Ну и я вроде как прикипел к нему душой. Ему было лет двадцать пять. И вот, значит, время от времени я стал приглашать его к нам на обед.

— Он был всегда такой вежливый, — промолвила Лори, глядя в пол. Кажется, она никак не могла оправиться. — «Спасибо», «пожалуйста», «да, мэм». Даже помогал нам мыть посуду. — Она наконец подняла глаза. — Я знала, что Мег на него запала. Он был приятным молодым человеком, и, конечно же, в тринадцать лет Мег уже замечала это. Но я считала это школьной влюбленностью. Ну, вроде тех чувств, какие девочка испытывает к помощнику отца или к посыльному из магазина. Она ведь была еще так молода, я и представить себе не могла...

— Вы никогда не видели их вместе? — осведомился Фитц.

Супруги покачали головами.

— Никогда, — сказал Том. — Она тайком ускользала по ночам. Я и помыслить не мог, что ей такое придет в голову. И я был уверен, что он никогда не посмеет предложить ей подобное. Говорю вам: с Мег не было проблем. Она была хорошей девочкой, в школе получала хорошие отметки. О, Мег...

— Итак, вы обнаружили, что она беременна. — Гриффина поджимало время. — Она сказала вам, что отец — он?

— Она была так расстроена, — проговорила Лори. — Мег все нам рассказала.

— Вы говорили с ним?

Том досадливо и неловко поежился, и Гриффин истолковал это движение так, что разговор состоялся, но толку от него было мало. Тем не менее кулаки Тома и лицо Прайса при этом близко познакомились друг с другом. Гриффин все прекрасно понял.

— Если Мег было всего тринадцать лет, — вставил Фитц, — тогда по закону это форменное изнасилование. Почему вы не подали заявление? Не добились ареста паразита?

Том и Лори обменялись несчастными взглядами.

— Мы были в полной растерянности, — еле слышно ответила Лори. — Мег была унижена, напугана, ошеломлена, сердце ее было разбито. Кажется, она считала, что по-настоящему любит его. По ее словам, он предлагал ей жениться. Мы даже... — Она глубоко вздохнула, стараясь справиться с собой. — Все это казалось ужасной ошибкой. Мы с отцом уделили дочери недостаточно внимания. Мег не проявила необходимой рассудительности. Обращение в полицию только вытащило бы все это на свет и навредило бы. Поймите, мы не знали, что Дэвид и раньше проделывал такие вещи, и даже в страшном сне помыслить не могли, что он продолжит заниматься этим. Совратить тринадцатилетнюю девочку, конечно, плохо, но все-таки... Мы же никак не могли знать... — Она искренно посмотрела на Гриффина. — Пожалуйста, поверьте нам. Мы не могли знать.

— Вы скрыли преступление, — резко, напрямик бросил им Гриффин. — Ей стало жаль преступника? А как насчет десяти других семей, которых Дэвид подверг мучениям?

— У меня есть родственники, — прошептала Лори. — В северной части штата Нью-Йорк. Мы отослали ее туда на весь срок. А я стала говорить людям, что беременна. А потом, когда подошло время, я... мы... у нас появилась чудесная маленькая дочка. Мы любим ее, сержант. — Она опять подняла на него умоляющий взгляд. — Обстоятельства были отвратительны, но Молли просто чудо. Я рада, что она у нас есть, и мы уже так давно считаем ее своей дочерью. Что до меня, то она и есть самая настоящая моя дочь. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить ее.

— Он хочет видеть ее, — сказал Гриффин.

— Нет!

— Прайс располагает информацией о Насильнике из Колледж-Хилла. На самом деле мы приходим к выводу, что он принимал самое непосредственное участие в создании этого преступника, и запустил в движение всю эту адскую машину.

— Эдди Комо мертв, — твердо произнесла Джиллиан с другого конца комнаты.

Гриффин обернулся и сверкнул на нее глазами:

— Да, но это не он изнасиловал и убил вашу сестру.

Воцарилось молчание. Даже руки Либби совершенно неподвижно застыли на ее книжке с картинками. Как осознать сказанное, что ответить? У Гриффина с Фитцем было больше времени, чем у других, чтобы примириться с фактами, но и они до сих пор пребывали в состоянии шока.

Наконец молчание нарушил Фитц:

— Мы... э... мы получили результаты анализа на ДНК, проб, взятых с тела Сильвии Блэр. Пробы соответствует пробам Эдди Комо.

— Что?! — Возглас принадлежал Джиллиан. Она была бледна и потрясена. — Но это невозможно!

— Мы сейчас отрабатываем версию, что ДНК Эдди была специально привнесена на места преступлений как отвлекающий маневр. Цель — направить следствие по ложному следу. Спринцевание использовалось не для того, чтобы удалить семенную жидкость из полостей тела, а затем, чтобы впрыснуть ее туда. — Фитц вдруг замолчал и в следующую секунду, кажется, сам того не замечая, высказал вслух пришедшую на ум мысль: — Так ведь это объясняет, почему Эдди так охотно согласился сдать анализ на ДНК. Бедняга ведь знал, что не совершал этих преступлении.

— Но как же записки? — настаивала Джиллиан. — Все эти звонки и письма... Он досаждал нам!

— Заявляя о своей невиновности, — уточнил Гриффин. — А вы, находясь за решеткой за преступления, которых не совершали, — вы бы так не поступили?

Губы ее двигались, она хотела что-то сказать, но не находила слов.

— А пленка! — наконец воскликнула Джиллиан. — Пленка, которую он прислал мне. Там-то были угрозы! И в письме Кэрол. «Я достану тебя из могилы». Что это значило?

— А вы уверены, что они были от Эдди?

— Я... ну... — Она нахмурилась. — На пленке был он сам.

— Видеофайл, верно? Якобы от человека, изображение которого транслировалось по всем каналам почти год. — Гриффин посмотрел на нее. Она закрыла глаза.

— Мог быть подделан, — прошептала Джиллиан.

— Это часть подставы. Можете мне не верить, но, как только вы упомянули пленку, я тут же подумал о Дэвиде Прайсе. Это было так похоже на то, что мог бы сделать он.

— О Боже! — Джиллиан в ужасе прикрыла рот рукой. — Бедный Эдди Комо. О, бедный парень...

— Не понимаю, — сказал Том Песатуро. — Вы говорите, что все это сделал кто-то другой?

— Такова гипотеза на данный момент.

— Так кто же он, черт возьми?

— Если бы мы это знали, мистер Песатуро, нас сейчас здесь не было бы.

— Но этому типу помогал Дэвид Прайс?

— Так нам представляется.

— Зачем?

— Чтобы выбраться из тюрьмы, мистер Песатуро. Чтобы снова попасть в большой мир, где он сможет насиловать и убивать маленьких детей. А зачем бы еще, вы думали?

— Нет! — выкрикнула Лори. Она была в исступлении. — Нельзя ему позволять! Не выпускайте его!

Гриффин пожал плечами:

— Он говорит, что это единственный способ. У нас на свободе разгуливает сексуальный маньяк, который во всех отношениях формально является Эдди Комо. У нас нет его отпечатков пальцев, нет его ДНК, у нас нет даже его описания. А по словам Прайса, настоящий Насильник из Колледж-Хилла к ночи убьет еще одну девушку, если мы не дадим Дэвиду трехчасовую увольнительную, чтобы навестить вашу внучку.

Гриффин в отчаянии повернулся к Тому:

— Ради Бога, мистер Песатуро, ну почему вы или Винни не расправились с подонком, когда у вас была такая возможность? Он обрюхатил вашу тринадцатилетнюю дочь. Этого вам было мало?

— Мы же не знали, — буквально простонал Том. — А Мег была так заморочена, считая, будто любит его, что я опасался, перенесет ли она, если он вдруг исчезнет. Затем, после его ареста... когда все мы узнали, что он собой представляет... Мег заперлась в своей комнате и плакала, пока не заболела. Не могла ни есть, ни спать, у нее были жуткие кошмары. Мы боялись, что она не выкарабкается. Поэтому поклялись никогда больше не упоминать его имени. Сделали вид, что всего этого вообще не было. В конце концов, ведь Дэвид исчез из нашей жизни навсегда. В газетах говорилось, что он никогда не выйдет на свободу, никогда не увидит света дня...

— Мы начали лгать, — пробормотала Лори. — Понимаете, в нашей новой жизни уже не было Дэвида Прайса. Оставалась только Молли, наша новая дочка. И так было гораздо лучше. В эту ложь было гораздо легче поверить.

— Что ж, добро пожаловать обратно, в реальный мир, миссис Песатуро. В мир, где существует чудовище по имени Дэвид Прайс. Который, судя по всему, теперь работает рука об руку с серийным насильником и убийцей. Почему, как вы думаете, именно Мег стала первой жертвой Насильника из Колледж-Хилла?

Том опять застонал:

— Дэвид хотел отомстить. После всего, что сделал с Мег, он же еще хотел отомстить...

— Да, мистер Песатуро. И, зная Прайса, боюсь, это только начало.

Глава 33

Джиллиан

Сержант Гриффин и детектив Фитц отправились наверх, чтобы попытаться найти в комнате Мег какой-либо намек на то, куда она делась. Том и Лори сидели в гостиной с опрокинутыми лицами, изнуренные физически и морально.

— Все будет хорошо, — твердо сказала им Джиллиан. — Теперь полиция на правильном пути. Вот увидите, все закончится благополучно.

— Мег, — горестно прошептала Лори.

— Мы найдем ее. Она, должно быть, просто вышла по какому-то делу, может, купить чего-нибудь на ленч. — Но это было не похоже на Мег, и Джиллиан сама это понимала. Совестливая Мег всегда сообщала родителям, куда идет. Осторожная Мег никогда далеко и надолго не отлучалась из дома.

— Нельзя ему видеться с Молли, — пробормотал Том. — Нельзя. Ну... просто нельзя, и все.

— Все будет хорошо, — повторила Джиллиан. — Вот увидите, все наладится. — Она обратилась к матери: — Мама, может быть, ты покажешь Тому еще какие-нибудь фотографии из твоей артистической жизни. Мне нужно пойти наверх и поговорить с сержантом Гриффином.

Ее мать уныло ударила левым указательным пальцем — дисциплинированный солдат, принимающий боевое задание. При взгляде на ее лицо сердце Джиллиан сжалось. Она быстро погладила руку Либби. Удивительно: за последние двадцать четыре часа Джиллиан почувствовала, что наконец-то продвинулась на шаг вперед в своей жизни. Удивительно: за последние двадцать четыре часа Гриффин как будто вернулся на три шага назад.

В нем ощущалось какое-то совсем другое, новое, настроение. Какая-то искра едва сдерживаемого гнева. «Если бы он стоял перед боксерской грушей, — подумала Джиллиан, — то с легкостью разодрал бы ее в клочья. Потом, наверное, стал бы топтать ногами порванные, изуродованные кусочки; на шее у него вздувались бы жилы, а исходящая от него опасность все только нарастала бы и нарастала».

Он сказал, что чуть не убил Дэвида Прайса в день ареста. Двое товарищей-детективов встали у Гриффина на пути. Теперь, видя, как он свиреп, Джиллиан удивлялась, что у них хватило на это мужества. И еще задавалась вопросом, как же выглядели те два человека через пять минут после схватки.

Она расправила плечи и пошла вверх по ступеням.

Сначала Джиллиан услышала голос детектива Фитца, кажется, доносившийся из комнаты Молли. Очевидно, он там о чем-то расспрашивал Топпи. Джиллиан прошла мимо этой двери и направилась в комнату Мег, где и застала Гриффина. Он стоял перед маленьким белым письменным столом девушки. Его мощные плечи заполняли весь проем окна, заслоняя свет.

Джиллиан не решилась сделать больше ни шага вперед. Она остановилась в дверях и кашлянула.

Гриффин обернулся, сжимая в руках календарь-ежедневник Мег.

— Это официальное полицейское расследование, мэм. Выйдите из комнаты.

— Я не в комнате.

— Джиллиан! — загремел он.

— Гриффин, — ответила она и только теперь сделала шаг вперед. Она подошла прямо к нему и увидела, что руки у него дрожат, синий цвет глаз сменился грозовым черным, а челюсти были стиснуты так крепко, что, вероятно, скрежетали зубы.

— Они старались оградить свою семью, — тихо сказала Джиллиан. — Лори и Том ведь не хотели никому навредить.

— Объясните это десяти другим пострадавшим семьям. Матерям и отцам, которым в морге пришлось смотреть видеопленку, потому что видеть то, что осталось от их детей, в реальности было слишком ужасно даже для бывалых профессионалов. Расскажите это детективам, которым пришлось пройти курс лечения у психиатров — только для того, чтобы извлечь из головы эти страшные картины.

— Они же не знали, Гриффин. И никто другой не знал. Потому-то вы так и злитесь? Ведь их ошибки напоминают вам о своих собственных, и вот это-то и выводит вас из себя вновь и вновь.

Тут он зарычал. Она никогда прежде не слышала, чтобы человеческое существо проделало такое. Он зарычал на нее с яростью дикаря или дикого зверя, но в этой ярости затаилась и боль. Заметив это, Джиллиан мягко и ласково положила руку ему на грудь:

— Сейчас все по-другому. Все закончится хорошо.

— С чего вы взяли? Вы никогда не сталкивались с Прайсом. Вы не знаете, какое он получает удовольствие от хорошей игры. А для него это всего лишь игра, и ничего больше. Еще один способ поразвлечься и скоротать время до тех пор, пока он не вытащит свою задницу из тюрьмы. Что скорее всего ему и удастся сегодня, после шести, если я каким-то волшебным образом не распутаю этот клубок и не помешаю дьявольскому плану.

Джиллиан молчала.

— Что вы вообще знаете? — пугающе загремел Гриффин. — Вы и ваш смехотворный «Клуб непобежденных».

Какой насмешкой обернулось это название. «Клуб лжецов» — вот что это такое! Каждая из вас скрупулезно хранит свои драгоценные маленькие тайны, а тем временем там, за окном, гибнут живые люди. Живым людям приносят боль и страдания, лишают их жизни потому, что члены вашего клуба ни в какую не желают рассказывать полиции всего, что знают.

Она по-прежнему молчала.

— Что вам вообще известно про Мег? — безжалостно продолжал Гриффин. — По словам ее родителей, она когда-то считала, что влюблена в человека, который осужден как серийный убийца. Откуда вы знаете, что она до сих пор не влюблена? Об этом вы когда-нибудь думали? Мег меньше всех пострадала от изнасилования. На ней не было ни синяка. Вы всегда считали, что ей повезло, но возможно, она находилась в сговоре с Прайсом. Ее изнасилование было инсценировано, амнезия инсценирована, а сама Мег — всего лишь часть игры Прайса и в данный момент старается каким-то образом помочь старому дружку.

— Нет.

— Нет? Вы уверены? Абсолютно уверены, на все сто?

— Да.

— Откуда у вас, Джиллиан, вдруг такая уверенность?

И она твердо ответила:

— Я знаю.

Гриффин закрыл глаза.

— Проклятие, — хрипло пробормотал он.

— Я знаю, — прошептала она. — Я знаю. Мег сейчас нужна ваша помощь, Гриффин. Не могу сказать, где она сейчас. Но она не помогает Дэвиду Прайсу. Она не в сговоре с Насильником из Колледж-Хилла. Она просто молодая девушка, у которой в жизни уже случилось два страшных надлома: сначала совращение педофилом, потом надругательство, совершенное сексуальным маньяком. Ее изнасилование было наименее жестоким? Ну и что, ведь полиция постоянно твердит, что первое преступление насильника часто таким и бывает. Насильник из Колледж-Хилла использовал Мег для генеральной репетиции. К несчастью для всех нас, опыт удался, и тогда он еще сильней распалился. И, судя по тому, что рассказали родители, ее полнейшая амнезия наконец-то объясняется. Какую правду она могла помнить, если этой правды не было в ее жизни? Дочь Мег превращается в ее сестру, первая любовь Мег оказывается извращенцем и убийцей, а родители Мег становятся также дедом и бабкой. Господи, у меня это даже не укладывается в голове!

Гриффин открыл глаза и с любопытством уставился на нее.

— Вы так сильно любите ее, Джиллиан?

— Да, — ответила она. — Люблю.

Гриффин отступил на шаг, положил календарь на стол и невидящим взглядом скользнул по его чистой поверхности. Размышлял ли он опять о Прайсе? Может, о тех днях, когда они вроде бы дружили? Похоже, он и в самом деле когда-то хорошо относился к Дэвиду Прайсу. Вероятно, тоже когда-то безоговорочно верил ему.

— Как Кэрол? — вдруг спросил он.

— Сегодня утром врачи отключили ее от аппарата искусственного дыхания. Очевидно, это значит, что жизнедеятельность восстанавливается. Конечно, никто не скажет, поправится ли она по-настоящему, пока мы сами этого не увидим.

— Она пришла в сознание?

— Нет.

— Что Дэн?

— Говорят, не отходит от ее постели.

— Вполне вероятно, что и не может этого сделать, — пробормотал Гриффин. — В ту самую минуту, как он покинет больницу, кто-нибудь из ребят Винни переломает ему ноги.

— У меня был разговор с Винни по этому поводу.

— Пытаетесь спасти мир, Джиллиан? — удивленно осведомился Гриффин.

— Я защищаю то, что мое, — спокойно ответила она. — Хотя мне, конечно, известно из надежных источников, что нельзя защищать всех постоянно. Но все-таки я решила, что неплохо бы попытаться. К тому же меня попросила об этом Либби.

— Вы что же, взяли Дэна на поруки? Уплатили по просьбе матери его долги?

— Нет. Я убедила дядюшку Винни, что моя мать сочтет знаком особого расположения к ней, если он согласится простить Дэну остаток долга. Потом она улыбнулась ему, и вопрос был решен. Затем я сказала ему, что он поступил бы весьма любезно, сделав так, чтобы Дэн никогда не занимал у него деньги. Винни счел это изощренной жестокостью, но эта мысль ему понравилась. — Джиллиан помедлила в нерешительности. — Гриффин... Я знаю, никто не хочет об этом говорить, но что, если... Что, если сделка с Дэвидом Прайсом — наилучший выход?

— Ни в коем случае!

— Пожалуйста, выслушайте меня. Вы сказали, что он знает настоящего Насильника из Колледж-Хилла. Вы в этом уверены?

— Этот человек прирожденный лжец и хищник. Так что нет, я не уверен ни в чем.

— Но вы серьезно отнеслись к его утверждениям.

— Он знал о ДНК, — коротко ответил Гриффин. — Знал, что, когда мы возьмем пробы с тела Сильвии Блэр, результаты анализа укажут на Эдди Комо. И еще есть такой фактор, как Мег. То, что первая жертва насильника ранее оказалась первой добычей Прайса, это уж слишком много для совпадения. Ну и еще есть такой фактор, как я. Детектив, который упрятал его за решетку, а теперь возглавляет расследование по делу предполагаемого насильника из Колледж-Хилла. Черт, в самом деле! — Глаза Гриффина расширились. — Ну конечно! Это убийство перед зданием суда! Ха, ну слава Богу, три дня спустя я наконец понял, почему бедняга Эдди погиб.

— Почему?

— Чтобы вывести меня на это дело, разумеется. Потому что если Комо погибает возле Дворца правосудия, это дело автоматически подпадает под юрисдикцию полиции штата. — Гриффин желчно улыбнулся. — Да, это вполне в духе Дэвида — присылать на свою вечеринку только самые кровавые приглашения.

Джиллиан зажмурилась. О Боже, она никогда не слышала о человеке столь злом и порочном, как Дэвид Прайс. Тем больнее было говорить то, что она собиралась и обязана была сказать. Открыв глаза, Джиллиан пристально посмотрела на Гриффина. Он должен взглянуть правде в глаза, даже если эта правда так болезненна.

— Итак, получается, что Дэвид Прайс скорее всего замешан в этом деле. Тогда если он знает настоящего Насильника из Колледж-Хилла... Гриффин, я понимаю, вы не хотите иметь с ним дела. Я знаю, что сама отдала бы все на свете, чтобы держать такого человека подальше от Молли. Но, как вы сами сказали, там, за окном, гибнут живые люди. И если вы не приблизились к разгадке личности Насильника из Колледж-Хилла... Дэвид ведь просит только о трех часах, — прошептала она. — Несомненно, спасение даже одной человеческой жизни стоит того, чтобы дать Дэвиду Прайсу трехчасовую увольнительную под присмотром охраны. Неужели вы не примете во внимание хотя бы это?

Лицо Гриффина приняло пугающе холодное выражение.

— Пресса, бесспорно, согласится с вами, — произнес он тихо и зловеще.

— Пресса не всегда бывает не права.

— И тогда общественность примется названивать мэру, а мэр позвонит губернатору, а губернатор — моему начальству, и Дэвид Прайс получит то, что просил.

— Но вы-то получите Насильника из Колледж-Хилла!

— Вы действительно так думаете, Джиллиан? А как мы узнаем, что имя, которое назовет нам Прайс, то самое? Как мы узнаем, что это не еще один козел отпущения? А если даже это и будет тот самый человек, на основании чего мы выстроим дело? У нас нет ни отпечатков, ни волос, ни волокон кожи, ни ДНК. Сегодня мы его арестуем только за тем, чтобы завтра отпустить.

— Д'Амато очень изобретателен. Он выдвинет пока какое-нибудь правдоподобное обвинение, чтобы выиграть время. А вы пока соберете улики. Такое прежде срабатывало.

— Когда полиция Провиденса арестовала невиновного человека?

Уверенность почти покинула Джиллиан. Бедный Эдди Комо! Жестокий смысл известия о его невиновности еще не проник до конца в сознание Джиллиан. Но пока она не могла позволить этой мысли полностью завладеть ею. Джиллиан сделала еще одну попытку:

— По крайней мере этот арест запустит машину в действие, сдвинет дело с мертвой точки.

— То, что предложил нам Прайс, ничто, воздух, — возразил Гриффин. — Именно это удается ему лучше всего. Он предлагает вам угольки, но представляет их как первоклассное жаркое. Да, он настоящий преступник века — готовый информационный материал для сетевых «Новостей» и кабельного телевидения.

— Гриффин, но все эти девушки, эти бедные, бедные девушки...

Гриффин молчал. Джиллиан подумала, что, возможно, наконец достучалась до него, но тут он заговорил:

— Я хочу рассказать вам кое-что, Джиллиан. То, что известно лишь очень немногим. Я попрошу вас никогда не упоминать об этом. Согласны?

Джиллиан прошиб озноб. Ей хотелось сказать «нет», и она подумала, что именно такое чувство, вероятно, возникает, когда заключаешь сделку с дьяволом. Но Джиллиан беспомощно кивнула.

— Полтора года назад, когда мы пришли брать Дэвида Прайса, я спустился в подвал его дома. Я увидел десять крохотных холмиков — там, где в земляном полу он закапывал свои жертвы. Я увидел матрас, где он насиловал их, и все страшные инструменты, с помощью которых истязал их. Но, видя все это, я тем не менее еще не помышлял на него нападать. Я вызвал сотрудников отдела идентификации, чтобы те занялись местом преступления. Я велел надеть на него наручники, а сам занялся всеми процедурными моментами, связанными с возникшей ситуацией. Это был громкий арест и громкое дело. Поэтому мы все отнеслись к процедуре очень серьезно.

Глаза Гриффина встретились с ее глазами и задержались на них.

— И тут Прайс начал говорить. Стоя в наручниках между детективами Уотерсом и О'Рейли, он завел этакую непринужденную светскую беседу. О том, как знакомился с детьми, как похищал их, что с ними делал. То, что он рассказывал, да еще так спокойно... надрывало душу и было страшно даже для нас, профессионалов. Но эти рассказы были вместе с тем признательными показаниями, по всей форме, поэтому мы позволяли ему болтать, а тем временем Уотерс записывал его свидетельства на пленку. Внезапно Прайс сменил тему. Он перестал говорить про детей. Он начал говорить о Синди.

Гриффин замолчал. Джиллиан смотрела на него широко раскрытыми глазами. У нее появилось жуткое ощущение, что лучше бы ей никогда не слышать того, что он сейчас скажет.

— В последние две недели ее жизни, — тихо продолжал Гриффин, — стало ясно, что она не выкарабкается. Рак выел ее вдоль и поперек. Синди не могла ходить, сидеть, не могла даже поднять руку. Я привез ее домой, как мы и договорились, поместил ее в гостиной на специальную кровать и пригласил сиделку из хосписа, чтобы та приходила и помогала мне. Синди пока была в состоянии моргать глазами, и вот так мы с ней общались. Я задавал Синди вопросы, и она моргала один раз, когда хотела сказать «да», и два раза — чтобы сказать «нет». Очень похоже на то, как вы общаетесь с вашей матерью. — Гриффин с усилием сглотнул. — Я постоянно спрашивал ее, любит ли она меня, раз по сто в день — просто для того, чтобы увидеть, как она моргает. Чтобы удостовериться, что она еще жива. В тот момент я как раз вел проклятое дело Добряка. Многими вещами я мог заниматься дома: принимать и рассылать звонки, делать всевозможную бумажную работу... Но иногда все же приходилось выходить из дома, и иногда сотрудница хосписа тоже нуждалась в перерыве. Потому порой... порой нам на смену приходил Дэвид. Да, это так, — кивнул он. — Наш добрый друг и услужливый сосед, ранее плакавший и говоривший: «Мы победим эту напасть», милейший Дэвид Прайс приходил к нам в дом и сидел с Синди. Тогда это представлялось хорошей идеей.

Но вот мы оказались там, в этом подвале, рядом с этим матрасом и с этим верстаком и этими маленькими темными холмиками. Мы были там, и Дэвид начал рассказывать мне, что он делал теми послеполуденными часами, когда оставался с Синди. Точнее, то, что он проделывал с моей женой.

Заметив выражение ужаса в глазах собеседницы, Гриффин энергично покачал головой.

— Нет, ничего такого, Джиллиан. Синди была взрослой женщиной, а Дэвида интересовали маленькие дети. Она представляла для него нечто более ценное. Она была его безропотной слушательницей. Да, черт возьми, в лице Синди он нашел для себя хорошую аудиторию. Поймите, уже больше года Прайс занимался этими невообразимыми оргиями, воруя и умерщвляя маленьких детей. И ни у кого не зародилось ни малейшего подозрения. А это означало, что ему не с кем было поговорить, некому похвалиться. Именно желание похвастаться и завлекает преступника в ловушку, и Прайс хорошо понимал это. Но тут перед ним была Синди, беспомощная, умирающая, не способная вымолвить ни слова. И вот он приходит и рассказывает ей все. В мельчайших деталях, понимаете? Каждую малейшую, ужасную подробность о том, как он выслеживает детей, подбирается к ним, как похищает, мучает, душит и хоронит этих детей в своем подвале. Рассказывает и рассказывает — непрерывная, бесконечная исповедь порока и вырождения. И Синди не может избежать этого. Синди не может вымолвить ни слова.

«Тебе, наверное, интересно знать, — сказал мне Дэвид, — что она, должно быть, чувствовала, видя, как ты всякий раз с благодарностью приветствуешь меня, возвращаясь домой. Ты наверняка сейчас думаешь, как страстно ей хотелось, чтобы ты угадал что-нибудь по ее лицу. Или по моему. Стоило только задать нужный вопрос...» Он наслаждался тем, что моя умная, тонкая жена знает все о его страшных художествах и не может ничего сделать, чтобы остановить его. Моя добрая, сострадательная жена, решил он, будет умирать, отягощенная знанием об этих злодействах. А ее муж на протяжении всего этого времени ни сном ни духом не подозревал ровным счетом ничего. Все это время ее муж был так признателен Дэвиду, что он приходит помочь...

Вот когда я сломался и пошел махать кулаками. Честно говоря, я плохо помню, что было потом. Мне сказали, что Уотерс и О'Рейли преградили мне путь. И еще мне сказали, что Дэвид Прайс все это время улыбался.

Вот с каким человеком мы имеем дело, Джиллиан. Он заводит друзей только для того, чтобы было кого предавать. Он охотится на детей, чтобы завладеть живыми существами, которые можно было бы разрушать. И он очень умен и обаятелен, в особом, извращенном смысле этих слов. Он поистине неподражаем.

Гриффин наклонился над столом. Взял в руки какой-то блокнот, и из-под него выпорхнул на пол листок бумаги. Листок приземлился у ног Джиллиан, поэтому она подняла его первой. Это была вырванная страничка, и поперек нее крупным, круглым почерком Мег было написано: «Дэвид Прайс. Дэвид Прайс. Дэвид Прайс. О нет! Дэвид Прайс!»

— Что ж, — промолвил Гриффин спустя несколько мгновений. — Очевидно, к Мег в конце концов все-таки начала возвращаться память.

Через пять минут Гриффин и Фитц, широко шагая, выходили из этого дома. На их лицах застыло непроницаемое выражение, линии рта были жестки и беспощадны. Том и Лори остались в доме. Похоже, они были не в силах двинуться с места, не в силах переварить этот новый страшный поворот событий.

Одна Джиллиан проводила детективов до машины, посмотрела, как поспешно они садятся, как захлопывают дверцы.

В последнюю минуту она вдруг стукнула в боковое окно со стороны водительского сиденья. Гриффин опустил стекло.

— Ваша жена умерла при вас? — спросила она.

— Конечно.

— Вы спрашивали ее, любит ли она вас? Что она ответила?

Голос Гриффина смягчился.

— Она моргнула «да».

Джиллиан кивнула и отступила на шаг.

— Запомните, Гриффин. Если Дэвид Прайс все-таки добьется освобождения из тюрьмы, если вы с ним опять столкнетесь, помните это. Не он победил. Это вы победили.

Подумав, Гриффин кивнул, завел мотор и поднял стекло. Машина съехала с обочины, и Фитц с Гриффином снова тронулись в путь.

Глава 34

Мег

Сыщики отъехали только на четыре квартала от дома Песатуро, как вдруг Фитц крикнул:

— Остановитесь!

Гриффин послушно ударил по тормозам, и Фитц с уже привычной неизбежностью ударил по приборной доске.

— Черт, поглядите вон туда!

Гриффин проследил взглядом за указательным пальцем детектива и увидел направо мини-маркет. Три автомашины стояли перед его стеклянными дверями с включенными моторами, отравляя воздух выхлопными газами.

Внимание Фитца, однако, привлек только один из них — маленький коричневый «ниссан».

— Видите? — спросил он. — Машина Мег. Взгляните на номера.

Гриффин устремился на стоянку.

Сперва они обошли машину кругом. Внутри царил обычный беспорядок: пачка бумажных носовых платков, щетка для волос, отброшенная за ненадобностью почта, кроме того — волосы, намотавшиеся на ручку тормоза. Гриффин заметил просроченный талон с парковки колледжа. В это время Фитц положил руку на капот машины и объявил, что он холодный.

Мужчины обменялись быстрыми хмурыми взглядами. Если мотор уже остыл, значит машина стоит здесь давно. Они пошли к магазинчику. В помещении находились две женщины и продавец, прыщавый парень, очень похожий на служащего из «Блокбастера». Фитц показал ему полицейский значок.

— Где водитель «ниссана»?

Парень, разинув рот, уставился на значок Фитца, громко сглотнул, потом снова вылупился на значок.

— Не знаю, — выдавил он.

— Что значит «не знаю»? Как это понимать?

— Я хочу сказать, что ее здесь нет... сэр, — запоздало добавил юнец.

— Ты видел водителя коричневого «ниссана»?

— Да, сэр! В смысле, она была хорошенькая, поэтому я запомнил, сэр!

Что ж, это описание подходило к Мег.

— Она заходила сюда? — сверкнул Фитц на подростка глазами.

— Нет, сэр. То есть она, по-моему, собиралась, сэр. Но потом подкатил ее приятель, и она ушла с ним.

— С ним? — резко переспросил Гриффин.

Парень впервые посмотрел на Гриффина и, заметив внушительные размеры сержанта, побледнел.

— Д-да.

Фитц облокотился о прилавок. Обе покупательницы к этому времени перестали шарить глазами по полкам с продуктами и беззастенчиво прислушивались к разговору. Фитц не обратил на них внимания, сосредоточив его на продавце.

— Ты не мог бы точно описать, что видел? — спросил он. — Не спеши, подумай. Вспомни хорошенько.

Парень перевел дыхание. Подумал немного.

— Ну, я видел, как она выходит из «ниссана». А потом, ну, потом посмотрел опять, потому что она была очень хорошенькая.

— Во что она была одета?

— М-м, кажется, коричневый жакет. Замшевый такой, знаете, и на плече висела такая большая сумка, и еще, по-моему, джинсы. Точно не помню. Ничего особенного.

— О'кей. Так, значит, она вышла из машины, в этом своем жакете и с сумкой через плечо. Она закрыла дверь машины?

— Да, закрыла.

— А потом?

— Она сделала шаг вперед, как будто собиралась войти в магазин. Но вдруг остановилась и обернулась. Я увидел, как подъехала другая машина и вышел этот человек. Он вроде как очень спешил, понимаете? Он подбежал к ней, что-то сказал, потом они оба сели в его машину.

— Опиши человека, — приказал Фитц.

— Мм-м... не очень высокий, по-моему. Может, как вы. Каштановые волосы. Ну, в общем... обычный парень, обычной такой внешности. — Юноша пожал плечами.

Фитц посмотрел на Гриффина, и тот слегка кивнул. Обычный, ничем особо не примечательный парень. Именно так все описывали Эдди Комо. Черт!

— Возраст? — спросил Фитц.

— Мм-м... старше ее, по-моему. Я не рассмотрел его как следует отсюда, но помню, еще подумал, что он для нее слишком стар. Не знаю, почему я так подумал.

— Ты запомнил его машину?

— Отсюда хорошенько не разглядишь. Но, судя по звуку, что-то большое. Мощный мотор. Старая. Тарахтела, когда отъезжала. Пожалуй, надо сменить пробки, — беспомощно прибавил юноша.

— Он прикасался к девушке? — осведомился Гриффин.

Взгляд парня метнулся было к нему и тут же поспешно уткнулся в прилавок.

— Мм...

— Брал ее за руку, за плечо, или еще как?

— О да! Вначале, когда подошел. Он взял ее под руку. И проводил к своей машине, понимаете? Открыл перед ней дверцу. Такая девушка, понятное дело, требует вежливого обхождения. — Парень кивнул, потом мрачно вздохнул. В свои годы он, кажется, уже неплохо усвоил, как устроена жизнь и что парням вроде него никогда не достаются девушки вроде Мег.

— Он держал ее под руку, когда открывал дверцу машины? — не отставал Гриффин.

— Ну, вот сейчас... когда вы об этом спросили... Да, он держал ее левой рукой, а правой открывал дверцу.

— Он так и не отпускал ее?

— Кажется, нет.

Гриффин и Фитц снова обменялись взглядами. Все это звучало скверно. Гриффин бросил быстрый взгляд на свои наручные часы. Одиннадцать сорок шесть. Черт, им уже никак не уложиться в отведенные Прайсом два часа.

— Во сколько она подъехала? — Взгляд Фитца уловил движение Гриффина, и в его голосе появились новые, более настойчивые нотки.

— О, уже некоторое время назад. Погодите... большой «субурбан» только что залил оба бака. Это стоило пару-другую грошей. Сейчас проверю по чекам.

Парень открыл кассовый аппарат и принялся медленно переворачивать листочки бумаги. Гриффин и Фитц беспокойно переминались с ноги на ногу. Часы тикали, тикали, тикали. Парень неторопливо переворачивал один чек, говорил «хм», потом методично переходил к другому. Потом — к следующему. И еще к следующему. И уже когда Гриффин подумал, что он больше не выдержит, Фитц взорвался.

— Слушай, скажи примерно, — протянув руку через конторку и схватив парня за запястье, выпалил детектив. — В восемь, в девять, в десять? Во сколько?

— Э... — Парень уронил взгляд на побелевшие костяшки пальцев полицейского. — В девять, сэр!

— Отлично. Молодец. — Фитц уже яростно махал Гриффину. Потом крикнул, обращаясь к продавцу: — Скоро сюда подойдет патрульный в форме, чтобы официально взять у тебя показания. Расскажи ему все, что рассказал мне, плюс все, что вспомнишь. Сделаешь это?

— Мм... да, сэр.

— Это важно. Мы очень благодарны тебе за помощь. Понял?

— Понял, сэр!

— Молодец. Будем держать связь. — Фитц направился к двери, поспешая за Гриффином, который уже стоял на четвереньках возле машины Мег. Через десять секунд он углядел под машиной что-то блестящее и выудил связку ключей.

Они с Фитцем уставились на множество ключей с брелком в виде пластмассового попугая с концерта Джимми Бафита[34].

— Вероятно, она держала их в руке, — размышлял вслух Гриффин. — Затем, когда тот человек схватил ее за руку... — Он разжал руку, и ключи упали примерно туда, где лежали.

— Не думаю, что она встретила друга, — тихо сказал Фитц.

— Нет.

— Почему, как по-вашему, он схватил ее именно сейчас?

— Потому что никто не может раскрыть дело за два часа, и Дэвид Прайс это знает. — Гриффин, наклонившийся, чтобы поднять ключи, глянул снизу вверх на Фитца. — Прайс поклялся, что получит в шесть часов свою увольнительную. А когда окажется на воле, не захочет быть там один.

— Бедная Мег, — пробормотал Фитц. — Бедная Молли.

Гриффин бросил взгляд на часы. До полудня оставалось пять минут. Он сказал:

— Если Дэвид Прайс выйдет из тюрьмы, то бедные мы все. Идемте.

Не успели Гриффин и Фитц забраться в машину, как заверещал сотовый телефон Гриффина. Звонил Уотерс.

— Мои два часа истекли. Извини, Гриффин, у меня ничего.

— Сколько баров обошел?

— Две дюжины. Знаешь, этот город, оказывается, не что иное, как одна гигантская таверна. В нескольких местах узнали Таню, но в основном узнавали ее потому, что ее изображение появлялось в пятичасовых «Новостях». В одном месте сказали, что она имела обыкновение заходить, но то было еще до беременности.

— Возьми себе в помощь больше патрульных и продолжай искать. Кто-то должен был что-то видеть.

— Будет сделано.

— Майк... Пропала Мег Песатуро. В последний раз ее видели, когда какой-то незнакомец тащил ее в свою машину. Что бы ни назревало, оно уже началось. Мы должны это остановить, причем сделать это быстро.

— Гриффин, уже двенадцать...

— Я позабочусь о регламенте. А ты просто продолжай выискивать информацию о Тане Клемент. Все понял?

Гриффин дал отбой и тут же принялся энергично набивать новый номер.

— Звоните Богу, чтобы попросить о чуде? — угрюмо спросил Фитц.

— Нет, кое-кому получше. Капралу Шарпантье.

Гриффин дозвонился до пейджинговой службы, набрал номер Шарпантье, затем еще один, означающий особую срочность, и через тридцать секунд сам Шарпантье позвонил ему.

— Где вы? — спросил Гриффин, слыша в трубке какой-то сильный шум.

— На парковке перед «Максом». Морин Хэверил с десятого канала только что закончила разговор с адвокатом Дэвида Прайса. Теперь она требует встречи с Прайсом. Часы посещений для его блока камер официально разрешены в полдень. Сержант, по-моему, потеха уже началась.

— Составили для меня списки?

— Детектив Джеймс сейчас загружает имена в программу. Но вообще-то речь идет почти о сотне человек. Не понимаю, чем это поможет вам.

— У меня новая версия. Отберите имена тех, с кем познакомился Дэвид Прайс, когда был в следственном изоляторе, пока его не приговорили. А из этих имен отберите имена тех, кто так и не попал в тюрьму. Может, были признаны невиновными или выпущены по техническим причинам — любое сгодится.

— Почему именно эти люди?

— Потому что, по словам детектива Фитца, после первого изнасилования они перетряхнули всех преступников на сексуальной почве и ничего не обломилось. Поэтому, возможно, настоящий насильник не осужден как сексуальный маньяк. Был арестован, но не был осужден.

— То есть его ДНК есть в системе, — проговорил капрал Шарпантье, осмысливая сказанное, — потому что ее взяли при задержании. Сам же насильник остается на свободе.

— На свободе и жаждет найти новые способы обделывать свои делишки, — прибавил Гриффин.

— Которые и подсказал ему Дэвид Прайс, — заключил Шарпантье. — А почему бы и нет? Уж коли ты все равно в тюрьме, почему бы не поучиться у мастера?

Фоновый шум в трубке усилился. Голос Шарпантье доносился глуше, как если бы он прикрывал рот рукой.

— Сержант, я дам вам список, но на это уйдет еще примерно час, а, похоже, медиацирк вот-вот начнется. Начальник департамента исправительных учреждений хочет осмотреть оборудование телеоператора, но ему не удастся совсем удержать прессу. Сейчас начались часы посещений, и адвокат Прайса санкционировал интервью... Нас обставили.

— Сколько времени займет осмотр оборудования?

— Минут пятнадцать, не больше. Попробуем растянуть их до двадцати.

Гриффин бросил взгляд на часы. Они находились почти у дома Комо, но пятнадцати минут не хватит, чтобы расколоть Таню Клемент. А уж как только Морин сунет свой микрофон под нос Прайсу и тот заведет свою душещипательную трепотню...

— "Синий код", — внезапно осенило Гриффина. — Общая тревога.

— "Код", говоришь?

— Да. «Синий код» или «Белый», меня устроит любой цвет. Если будет объявлена общая тревога, то придется закрыть для посещения всю тюрьму, верно? Выставить всех, включая адвокатов и не в меру рьяных телекорреспондентов.

— А что, верно! — обрадовался Шарпантье.

— Ну и потребуется некоторое время, чтобы все проверить и впустить всех обратно, так? Заключенных придется обыскать и потом препроводить в помещения для свиданий. Морин и Джимми снова пройдут через всю зону охраны и проверки...

— Да, это заняло бы некоторое время, — согласился Шарпантье. Потом усомнился.

Гриффин понимал его. «Синяя боевая готовность» объявлялась только в том случае, если происходили крупные волнения и беспорядки среди узников. С другой стороны, «белую боевую готовность» объявляли по медицинским показаниям. В любом случае в тюрьме что-то сначала должно произойти.

— Начальник и сам не в восторге оттого, что в тюрьму приехала бригада с телевидения, — сказал Шарпантье. — Я мог бы поговорить с ним. Возможно, сейчас самое подходящее время провести учебную тревогу. Как особую любезность по отношению к полиции штата.

— Мы по достоинству оценили бы эту любезность, — ответил Гриффин.

— Погодите секунду. — Последовала пауза, приглушенный звук шагов, потом тихий разговор. Несколько мгновений спустя Шарпантье вернулся. — Знаете что? Оказывается, в «Максе» уже довольно давно не проводили учебную тревогу. Реальная была, но не учебная. А вам известно, как это бывает, если постоянно не практикуешься...

— Вы золото, капрал, и скажите начальнику, что мы сторонники хорошего тренинга. Только вот еще что...

— Да?

— Если интервью не состоится... попросите начальника не возвращать Прайса в камеру. Препроводите его куда-нибудь еще, но только не в камеру.

— Вы не хотите, чтобы он забрал оттуда то, что, возможно, припрятал?

— Никогда не вредно принять меры предосторожности.

— Уверен, что начальник оценит вашу мысль. Да и блоку камер, черт возьми, вероятно, тоже не повредит внезапная плановая инспекция. Какой удобный случай повышения квалификации для тюремных надзирателей!

— Повторенье — мать ученья. Работайте над списком, капрал. Я буду на связи.

Гриффин захлопнул телефон, и в этот момент машина свернула на улицу, где жила Таня.

Двенадцать десять. Сержант припарковал «таурус» перед домом.

— Идите вы первым, — сказал он Фитцу.

Детектив расплылся в улыбке.

Глава 35

Таня

Они снова завернули за угол, направляясь к задней двери дома. Поскольку неизвестно, за каким кустом может прятаться телеоператор, это представлялось вполне целесообразным. На этот раз Таня появилась после их первого стука в дверь. С присущим ей добродушным юмором она сквозь застекленную дверь бросила на Фитца испепеляющий взгляд и плюнула.

Гриффин шутливо погрозил ей пальцем. Возможно, обаяние возвращалось к нему, потому что Таня нехотя открыла дверь.

— Если вы, свиньи, пришли сюда по поводу судебного иска, — начала Таня, — то идите поцелуйте друг друга в зад. По словам моего адвоката, я не обязана говорить с вами.

— Цветисто, — обратился к Фитцу Гриффин.

— У меня и еще есть в запасе. Давайте болтайте — и вы услышите их все.

— Здравствуйте, миссис Комо. — Фитц проскользнул в дом за спиной Гриффина, оставив детектива полиции штата между собой и Таней. Миссис Комо опять стояла в кухне у плиты. Похоже, сегодня деликатесом дня была кипящая на плите похлебка из черной фасоли. Разносящийся по дому запах чеснока создавал ощущение домашнего уюта. Впрочем, пахло и отбеливаемыми пеленками.

Эдди-младший на сей раз бодрствовал, лежа в детской корзинке, стоящей на кухонном столе. Он уставился на Гриффина большими карими глазами, засунул в рот цветное кольцо для зубов и самозабвенно заворковал. Гриффин поспешил засунуть руки в карманы, чтобы не отколоть какую-нибудь глупость — например, пощекотать толстые щечки малыша. Предполагалось, что он крупный полицейский авторитет. Часы между тем тикали, тикали, тикали. Мать честная, младенцы воистину очаровательны!

— Может, побеседуем в комнате? — предложил Фитц, дернув головой в сторону Эдди-младшего.

— Не хрена мне с вами беседовать, — заявила Таня.

— Пройдем в комнату, — решительно повторил Фитц.

Таня скорчила гримасу, но подчинилась.

Едва они оказались за пределами кухни, как Фитц открыл боевые действия.

— Мы знаем, что ты сделала, Таня. Давай выкладывай, пока не погибла еще одна девушка, и, быть может, нам удастся найти какой-то компромисс. Эдди-младший уже потерял одного родителя. Хочешь, чтобы он остался круглым сиротой?

— Вы о чем толкуете?

— О пятидесяти миллионах долларов. За такие деньги люди продают родную мать, не говоря уже о каком-то там бойфренде, который тебя обрюхатил, но так и не удосужился свести к алтарю.

— Вы о моем иске, что ли? Имейте в виду: я не намерена говорить о нем. Мой адвокат сказал, что я не обязана обсуждать его с вами, свиньями. Вы угробили моего Эдди. Теперь ваша очередь платить!

— Не будет никакого судебного иска, Таня, — твердо заявил Гриффин.

— Гроша медного не получишь, — с особой выразительностью прибавил Фитц, — если только общественность узнает, как ты на самом деле поступила с Эдди.

Таня была бесподобна. Действительно бесподобна. Сперва она посмотрела на них в недоумении, затем вся подобралась и приготовилась к бою, оскалив зубы и нацелив на них длинные ярко-розовые ногти.

— Вон из моего дома!

— Тебе лучше выслушать нас, Таня. Сейчас нам нужно твое сотрудничество; может, еще не поздно кое-что спасти для Эдди-младшего.

— Жалкие, ничтожные, гребаные, говенные, блохастые ослиные задницы. Выметайтесь из моего дома!

Детективы не дрогнули. Фитц скосил глаза на партнера.

— Вы правы, язык очень яркий.

— Под стать когтям.

— Как по-вашему, она сейчас опять бросится?

— Было бы недурно. Тогда мы могли бы арестовать ее, и ей никогда уже не вдохнуть воздуха свободы.

— Не повезло Эдди-младшему.

Гриффин пожал плечами:

— Знаете, как говорят: родителей не выбирают.

Таня взбивала во рту слюну. Гриффин проворно ринулся на дичь.

— У тебя тридцать секунд, чтобы начать говорить, — объявил он внушительным тоном. — Мы знаем, что ты подставила своего дружка. Мы знаем, что ты замешана в четырех изнасилованиях и двух убийствах. Ты немедленно выложишь нам всю правду, и тогда у Эдди-младшего сохранится шанс не остаться без матери. Но попробуй взбрыкнуть еще раз — и мы арестуем тебя. Мы скрутим тебя на глазах у твоего ребенка. Вытащим из этого дома в кандалах, и ты никогда уже не увидишь своего малыша. Тридцать секунд, Таня. Двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь...

Но Таня не желала вести переговоры. Зарычав, она бросилась на Гриффина. Одним движением он сгреб ее растопыренные руки, подсунул ступню под ее ступни, подсек и аккуратно уложил фурию лицом вниз на вытертый, некогда пушистый ковер. Фитц вытащил наручники. Валять дурака было некогда. Одним рывком они подняли на ноги Таню, шипящую и плюющуюся, и уже приготовились эскортировать ее из дома, когда в дверях комнаты появилась миссис Комо, вытирающая руки кухонным полотенцем.

— Стойте! — сказала старуха.

Некоторые инстинкты заложены в нас очень глубоко: полицейские застыли. Гриффин очнулся первым.

— Миссис Комо, — решительно произнес он, — у нас есть основания полагать, что Таня помогла подставить вашего сына, повесить на него обвинение в изнасиловании...

— Я этого не делала! — взвизгнула Таня и снова начала корчиться и извиваться, стараясь вырваться, потом попыталась лягнуть Фитца, который успел отскочить в сторону.

— Таня — хорошая девочка, — заметила миссис Комо.

— Хорошая девочка, чтоб меня! — прошипел Фитц.

— За пятьдесят миллионов долларов хорошие девочки делали вещи и похуже, — жестко отозвался Гриффин, оттаскивая Таню подальше от Фитца.

— Таня не делать иск, — сказала миссис Комо. — Я делать иск. Мне нужны деньги. Для мой внук.

— Так иск на пятьдесят миллионов — это ваша идея?

— Си.

— Но по телевизору все мы видели Таню, — возразил Фитц.

— Я не любить телевизор.

Фитц и Гриффин в смятении переглянулись и отпрянули от Тани, но лишь слегка. Та же, конечно, не упустила случая плюнуть в них обоих.

— Я бы никогда не сделала Эдди ничего плохого! Я любила Эдди, вы тупые, гнусные...

— Да, да, да! — перебил ее Фитц, заслоняясь рукой и бросая взгляд на часы. — Мы уже знаем.

— Моего сына подставили? — спросила миссис Комо, стоя в дверях. — Мой Эдди не делать плохое?

Гриффин тоже посмотрел на часы Фитца. Было уже почти половина первого. Черт!

— Миссис Комо, вы знаете, что вчера поздно вечером изнасиловали и убили еще одну девушку?

Женщина кивнула.

— Мы сделали анализ проб, взятых с тела жертвы. Они совпадают с пробами, взятыми у Эдди.

— Но этого не может быть! — воскликнула Таня. — Эдди мертв. Неужто у вас, свиней, дела так плохи, что вы охотитесь уже за мертвыми? Даже мертвому латиносу нет от вас покоя. Ничтожные, долбаные...

На этот раз уже Гриффин предостерегающе поднял руку, призывая дикарку к порядку. Он пристально вгляделся в красное, разъяренное лицо Тани. Посмотрел на замкнутое, непроницаемое лицо миссис Комо. Что-то здесь не так, он чувствовал это печенкой.

А проклятые часы тем временем тикали, тикали, тикали.

— Таня, — заговорил он, — тебе известно, что, когда сыщики обыскивали в прошлом году вашу с Эдди квартиру, они обнаружили всевозможные книжки по юриспруденции и следственной процедуре? Также кое-какие газетные вырезки, верно, детектив? Заметки о другом криминальном деле об изнасиловании в Род-Айленде.

— Я говорила полицейским, что этот хлам не принадлежал Эдди!

— Кому же он принадлежал?

— Не знаю! Коробка пришла по почте. В записке говорилось, что это от друга. Он не понял, что это значит, поэтому засунул ее в стенной шкаф. Эдди решил, что кто-нибудь потом зайдет за ней или еще пришлет. Я уже все говорила сыщикам! Я говорила им!

— Когда вы получили коробку?

— Не знаю. Давно уже. В прошлом году. Еще до того, как... — Она нахмурилась. — До того, как все это началось. Не понимаю. Как вы можете думать, что Эдди убил женщину прошлой ночью? Эдди умер, его нет!

— На коробке был обратный адрес?

— Не знаю. Я не открывала ее. Она была адресована Эдди. Гриффин бросил быстрый взгляд на Фитца.

— Нет, — ответил тот. — Это была старая картонная коробка с почтовым ярлыком. Признаться, у нас сложилось впечатление, что он использовал эту старую коробку для хранения материалов. Когда мы нашли ее, она была заткнута в глубь платяного шкафа.

— Потому что это был не его хлам! — опять крикнула Таня. — Эдди не знал, зачем ему прислали его!

— Ты когда-нибудь слышала имя Дэвид Прайс?

— Какое?

— Эдди когда-нибудь упоминал Дэвида Прайса?

— Кто такой Дэвид Прайс, блин?

— Ты когда-нибудь слышала о Добряке?

— Извращенец, который замучил много маленьких детей? — немедленно откликнулась она. — Вот уж кому точно надо было оттяпать его колбасу! Или посадить на электрический стул!

Гриффин снова внимательно посмотрел на нее. Ее карие глаза смотрели прямо и искренне. Если она лжет, то уж очень, очень мастерски.

— Таня, у Эдди была другая девушка?

Она мгновенно взвилась.

— Эдди любил меня! Почему вы не верите этому? Что здесь сложного? Эдди любил меня, а я любила Эдди, и у нас все шло хорошо. У него была хорошая работа, сами знаете, а после рождения маленького Эдди я собиралась на курсы косметики и массажа. А теперь, теперь... Ах, чтобы вы все лопнули!

Плечи ее поникли, первая за все время слеза покатилась по щеке, и девушка тут же отвернулась. Крокодиловы слезы? Или же одно из самых печальных откровений, какие Гриффин когда-либо слышал? За последние несколько дней он наслушался столько лжи, что ему было трудно отделить ее от правды. Но Гриффин подозревал, что сейчас жизнь преподносит ему свой полный иронии урок. В этом криминальном деле жертвы и их родственники лгали — с самыми лучшими намерениями, конечно, тогда как главный подозреваемый и его близкие, быть может, говорили правду.

— Таня, — негромко промолвил Гриффин, — мы сейчас теряем время. Скажи мне правду, для меня очень важно ее сейчас услышать.

— Я и сказала вам правду!

— Таня, ты передавала кому-нибудь... э... пробу от Эдди? Может, тебя вынудили это сделать, или это была дружеская услуга?

Она дико и недоуменно уставилась на него:

— Пробу? Вы хотите сказать, пробу? Вы что, совсем свихнулись? Какой дурак будет делать такие вещи?!

— Таня, сперма Эдди была найдена в теле жертвы на другой день после его смерти. А теперь объясни мне, как она туда попала?

Должно быть, до нее что-то неожиданно дошло, потому что глаза ее расширились.

— О нет! — воскликнула она. — О нет, нет, нет...

— Что такое, Таня? Что означает это «нет»? Что вы с Эдди наделали?

Она спала с лица, голос зазвучал глухо.

— Нам были нужны эти деньги, — прошептала Таня. — Я была беременна, и Эдди считал, что надо покупать мне что-то особенное, понимаете? К тому же приходилось больше откладывать...

Ах, черт! Гриффин посмотрел на Фитца и понял, что и до него тоже дошло. Это все объясняло, но кому пришло бы в голову задать подобный вопрос? Кто спрашивает о подобном?

— У Эдди было хорошее здоровье, — продолжала Таня. — Каждые два месяца он сдавал кровь, так что, сами понимаете, у него не было никаких болезней. И с виду он симпатичный. Они там любят иметь дело с симпатичными парнями.

— Где любят иметь дело с симпатичными парнями? — подстегнул ее Гриффин. Ей придется выложить все до конца. И Таня сказала:

— В банке спермы. Эдди сдавал сперму в банк, в Потакете. Пару раз. Сразу после того, как я узнала, что беременна. Они платят наличными, понимаете? — Таня беспомощно посмотрела на детективов. — Они платят наличными.

Фитц и Гриффин вышли из дома и быстро направились к машине. Часы показывали двенадцать сорок пять. В расследовании наконец появился просвет, но они по-прежнему отчаянно выбивались из графика.

— Нам нужна пара патрульных, — сказал Гриффин.

— Кто-то, кто подержит Таню под замком, пока мы не проверим ее рассказ, — согласился Фитц. Они сели в машину Гриффина, и тот включил рацию, чтобы передать запрос.

— Вам когда-нибудь приходило в голову, что мы тупые, как скунсы? — в сердцах пробормотал Фитц.

— Я не знаю, насколько тупы скунсы.

Фитц наконец немного расслабился и дал волю чувствам, звонко ударив по приборной доске:

— Проклятие! Ведь сержант Наполеон только сегодня упоминал об этом. «Банки спермы постоянно так делают». Почему бы нам не провести себе лоботомию и покончить с этим делом?!

— И лишить себя на будущее всего этого удовольствия? Ладно, время не терпит. Давайте все обсудим, — заводя машину, сказал Гриффин.

— Эдди был донором в банке спермы, — начал Фитц.

— Теоретически там соблюдается анонимность.

— По отношению к реципиентам. Но самому банку известны имена доноров, ведь банк должен сначала проверить их. Уж не знаю, сколько анализов надо сдать, прежде чем вам вручат пластиковый стаканчик и отправят в комнату, наполненную порнографией. Счастливчик!

— Значит, кто-то из персонала, — продолжал рассуждать Гриффин.

— Тот, кто имел доступ к замороженным образцам.

— И к имени донора.

Дэвид Прайс сказал, что этот тип встречался с Эдди. Что Эдди, возможно, и не помнит его, но тот с ним встречался.

Гриффин досадливо повертел шеей, пожал плечами. Ему было отвратительно придавать значение любым словам Дэвида Прайса, но с чего-то приходилось начинать.

— Возможно, он тамошний лаборант. Кто-то, кто работал в один из дней, когда приходил Эдди, и немного поболтал с ним. Может, заметил, что Эдди примерно того же роста и сложения и у него тот же самый крэнстонский выговор. Решил, что он подходящий кандидат.

— Значит, тогда он уже начал подбирать себе козла отпущения, — подхватил Фитц.

— Иными словами, к тому времени он уже познакомился с Дэвидом Прайсом.

— А это означает, что к тому времени он уже побывал в тюрьме. По крайней мере содержался в следственном изоляторе, обвиненный в каком-либо правонарушении.

— Стало быть, его данные содержатся в системе, — проговорил Гриффин. — Не это ли ключ к разгадке всего дела? Он совершил преступление на сексуальной почве, и ему это известно. И даже если его вина и не была доказана, он, во всяком случае, уже подвергался аресту. Следовательно, он знает, что его отпечатки и ДНК содержатся в базе данных. Как знает и то, что не оставит своих попыток, поскольку те, кто совершает преступления на сексуальной почве, никогда не останавливаются. Они становятся более изобретательными в своих злодеяниях.

— Он знает, что, когда выйдет на волю, новое преступление для него — только вопрос времени.

— Поэтому он свел дружбу с Дэвидом Прайсом.

— Который, вероятно, думает, что это все чертовски забавно.

— Кроме того, Прайсу приходит в голову, что он тоже может кое-что поиметь с этого. Кто-то там, на воле, будет работать на него. Тот, кого он сможет однажды обменять на свободный пропуск из тюрьмы.

— И тогда родилось их партнерство.

— Итак, кто у нас вырисовывается? — спросил Гриффин. — Некто, кому было предъявлено обвинение в сексуальном преступлении. Некто, кто сидел в следственном изоляторе одновременно с Прайсом. А это дает нам период с ноября по март. Потом этот человек выходит на свободу и устраивается работать в банк спермы.

— Неограниченный доступ к порнухе, — пробормотал Фитц. — Что еще надо сексуальному маньяку?

— Однако же он не может быть лаборантом, — заметил Гриффин. — Они досконально проверили бы его биографию, узнали о его криминальном прошлом и занервничали.

— Тогда кто-то, занимающий более низкое положение в иерархии, но с неограниченным доступом. Имеет ключи от комнат с замороженным материалом, и то, что он находится в этих помещениях в неурочные часы, не вызывает подозрений.

Оба догадались одновременно.

— Вахтер! — воскликнул Фитц.

— Или уборщик, — мрачно добавил Гриффин. — Что-то вроде этого.

Щелкнув крышкой телефона, он вызвал Уотерса.

— Извини, Грифф... — начал Уотерс.

— Мы знаем, кто это, — перебил его Гриффин. — То есть знаем, как это было проделано. Нам нужно только имя. Встречай меня через десять минут возле банка спермы в Потакете.

— Где-где?

— У банка спермы. Там, где работает Насильник из Колледж-Хилла.

— Понял, — сказал Уотерс, но почему-то голос у него был совсем не такой радостный, как ожидал Гриффин. А потом сержант услышал звуки, доносящиеся из трубки, из шумного бара, где находился Уотерс. Женский голос бодро о чем-то вещал. Там, на большом телеэкране бара. Морин Хэверил представляла почтенной публике Дэвида Прайса. Сыщики глянули на часы. Был час дня. Время, отведенное Фитцу и Гриффину, истекло.

Глава 36

«Клуб жертв»

Было темно. Мег непрестанно щурилась и скашивала глаза, пытаясь разглядеть что-нибудь во мраке. Но это ничуть не помогало. Темнота составляла плотную, осязаемую, вполне материальную и давящую субстанцию — удушливую, как шерстяное одеяло, и безбрежную, как море.

Мег изогнулась всем телом, натягивая тем самым путы, которые удерживали ее руки, туго связанные высоко над головой. Латексные жгуты немилосердно впивались в ее запястья. Она почувствовала, как теплая струйка жидкости побежала вниз по ее руке, и догадалась, что это кровь. По крайней мере Мег больше не чувствовала боли. Кисти ее рук онемели уже несколько часов назад, связанные ноги — чуть позже. Однако все еще сохранялась боль в лопатках от неудобного положения. Мег предполагала, что скоро и она тоже уйдет. А что потом?

Мег снова пошевелила связанными ступнями. Упираясь в стену, попыталась найти рычаг, чтобы облегчить тяжесть собственного тела. Как будто могла взобраться по вертикальной поверхности, пробиться сквозь океан черноты, прорваться сквозь крышу и глотнуть свежего воздуха. Конечно же, Мег не могла сделать ничего подобного. Она оставалась всего-навсего двадцатилетней девушкой, похищенной жестоким маньяком. Пленницей, мучительно вглядывающейся в темноту, вдыхающей тошнотворный запах латекса и ощущающей, как кровь струится по ее руке.

Звук. Она шевельнулась, стараясь определить, откуда он доносится. Шаги. Они раздавались у нее над головой. Справа? Слева? Раньше, до того как оказалась привязанной в этом затхлом подвале, Мег даже не подозревала, что звук в темноте так хорошо разносится.

Ближе, еще ближе. Теперь приглушенное мурлыканье. Кто-то напевал себе под нос. Мужчина, подумала она, невольно отпрянув, и затаила дыхание.

Он окликнул ее по имени на автостоянке перед мини-маркетом. Мег остановилась, повинуясь инстинкту, хотя и не узнала ни машину, ни водителя. Но не узнать кого-то было ей не в новинку последнее время, и, как правило, Мег чувствовала легкое любопытство. Как и в этот раз. Интересно, кто этот незнакомец и какие эпизоды из ее прошлого он ей готовит?

Но вместо этого он сказал Мег, что произошел несчастный случай и она немедленно нужна Молли. Пока она пыталась оправиться от шока, он потащил ее к машине и втолкнул на пассажирское место впереди. В последний момент что-то внутри Мег взбунтовалось. Она увидела, как он открывает дверцу, заметила, как он наклонился, забираясь в машину, и что-то шевельнулось в глубине ее сознания. Даже не воспоминание. Скорее эмоция. Да, страх, мгновенный и всепоглощающий страх — страх в чистом виде. Мег импульсивно схватилась за ручку дверцы, но в это время он ударил по кнопке, блокирующей замок, и показал ей пистолет.

Вот тогда она и узнала его. Она уставилась на него, и хотя черты его лица все еще не пробуждали в ней узнавания, но в памяти проснулся образ его тела, тяжко трудящегося над ней в темноте. Кряхтение, стоны, все эти нескончаемые звуки, сопровождавшие ее жгучий стыд. Ощущение того, как веревки, ужасные латексные жгуты, держат ее тело вывернутым и беззащитным, уязвимым и готовым к его услугам. И в тот момент, когда Мег подумала, что это никогда не кончится, что она больше не выдержит и тело ее разорвется пополам, он наконец затих, в изнеможении свалившись на нее бесформенной кучей и обливаясь потом.

Как потом человек рассмеялся негромким, хриплым смехом и пробормотал:

— Дэвид сказал, что ты любишь это пожестче. Хочешь братишку или сестренку для Молли, Мег? Или, может, мне лучше подождать пару лет и вместо этого испробовать маленькую Молли?

И тогда она закричала. Но кляп заглушал крик, забивая его обратно в легкие, где он разрастался, и разрастался, и разрастался. Крик, которому не было конца.

— Дэвид скучает по тебе, Мег. Дэвид хочет тебя. Не следовало тебе отвергать его. Сейчас он сидит в тюрьме, окруженный хищными зверями, которые жаждут узнать твое имя. Все мы когда-нибудь выйдем на волю, и все мы знаем, где тебя найти.

Человек скатился с нее, потянулся за рубашкой.

— Ах да, — небрежно прибавил он. — Дэвид шлет тебе привет.

И тогда крик разросся в ней до неимоверных размеров. Он взорвался в горле у Мег, пронзил ее мозг. И он все разрастался, этот звуковой удар. И вместе с тем оставался абсолютно беззвучным. Никто ничего не услышал.

А потом, так же внезапно, как начался, звук отступил, повернул обратно, снова потонул где-то в глубине тела Мег и утащил ее за собой, в темное, плотное небытие, в первозданный хаос.

Целый год она старалась вспомнить. Сейчас, сидя в машине с этим человеком, Мег хотела бы снова забыть.

Он отвез ее в ту часть города, которую она не узнавала. Отдаленную, заброшенную, унылую. В такое место, где может происходить только что-то страшное. Въехав в боковой проулок, он схватил ее руки на удивление крепкой хваткой. Мег почуяла запах латекса прежде, чем увидела его. Ее замутило. Желудок свело спазмом. Она подумала, что сейчас ее стошнит. Он накинул на запястья Мег удавку в виде восьмерки, затянул крепление, а потом по-хозяйски положил ей руку на грудь.

Значит, вот что это такое, поняла Мег.

Странно, но она подумала о Джиллиан. О занятиях по самообороне, которые они посещали вместе, о прочитанных книгах, где говорилось о том, как защитить себя от насилия.

Женщины не должны быть жертвами.

Но тогда почему существуют мужчины с такой железной хваткой?

— У нас с тобой впереди еще несколько часов, — небрежно бросил он. — Сперва мне надо сделать кое-какие дела. Но когда я покончу с этой рутиной... Не беспокойся, Мег. Я помню, как тебе это нравится. — Он щелкнул пальцем по ее соску. Потом в последний раз улыбнулся ей своей волчьей улыбкой и обвязал голову девушки скатанной рубашкой.

С тех пор она была в темноте.

Новые звуки. Звяканье металла. Открывающиеся и закрывающиеся дверцы буфета. Лязганье кастрюль. В желудке у Мег заурчало, и она вдруг поняла, что он делает. Готовит себе ленч. Этот хищник привез ее в свое логово, привязал, плененную, дрожащую, перепуганную за свою жизнь, а сам сейчас сосредоточился на своей чертовой тарелке супа.

Мег дернула руками, причиняя себе боль. Сильно потянула за веревку, привязанную к металлическому анкеру у нее над головой. Все напрасно, напрасно, напрасно! Ей хотелось кричать от отчаяния.

Женщины не жертвы! Она не жертва! Проклятие, она читала книги, она ходила на курсы. Она слушала Джиллиан, и она верила. Как может одна девушка быть такой невезучей? Как случилась, что все ее усилия за последний год привели вот к этому — к тому, что она оказалась здесь?

Мег опять дернула свои оковы. Почувствовала, что бетон держит крепко, тогда как ее плоть рвется и запястья снова кровоточат.

И тут ей захотелось рыдать.

Скоро он покончит с едой. Откроет дверь, там, наверху лестницы. Спустится в этот подвал, пропитанный затхлым запахом тлена, разложения и свежевскопанной земли.

А что потом?

Джиллиан говорила им, что они могут управлять своей жизнью. Говорила, что если они будут упорно стараться, то победят. Что они могут быть уверенными, сильными и независимыми.

Но Мег не могла больше думать о Джиллиан. Ей было всего двадцать лет от роду. И она безумно устала, и голодна, и напугана. И скоро, очень скоро, случится что-то очень страшное, хуже, чем даже Насильник из Колледж-Хилла.

Очень скоро, пообещал ей этот человек, сюда придет Дэвид.

Дэн сидел в палате интенсивной терапии и читал книгу «Как оправиться после изнасилования. Руководство для жертв и их родственников». Он купил эту книгу две недели назад. Сейчас он читал главу «Первая годовщина и после. Если вы так и не пришли в себя».

Мониторы, отмечающие пульс его жены, равномерно попискивали. Где-то дальше по коридору исступленно заверещал еще один прибор, и медсестры всполошились. Послышались крики: «Тревога, тревога, тревога!» За криками последовали звяканье катящихся колес и лязганье металла — кто-то с каталкой рысью бежал на помощь.

Но Кэрол так и не шевельнулась. Грудь ее тихо вздымалась и опадала. Голова безмятежно покоилась на подушке в ореоле золотых волос. Белые простыни, прикрывающие легкое возвышение грудной клетки оставались идеально гладкими.

Время от времени правая рука Кэрол подергивалась. За последние двадцать часов это было пока самое крупное достижение.

Дэн закончил главу, где все излагалось с точки зрения женщины, пережившей изнасилование. Сейчас он перешел к главе под названием «Близкому человеку, который рядом. Если она не в состоянии оправиться».

Дэн читал и думал, что не знал всего этого; иногда даже плакал.

Где-то в конце коридора доктора и сестры отчаянно боролись за чью-то жизнь. В то время как в здесь, в палате Кэрол, сердце больной билось ровно, легкие работали ритмично, и само это обманчиво безмятежное спокойствие грозило унести ее жизнь.

Дэн закончил главу. Поставив локти на колени и подперев руками склоненную голову, он долго смотрел на свою спящую жену. Его левая рука, которую прострелила Кэрол, до сих болела. Но Дэн уже не замечал этого.

Двадцать часов бдения. Двадцать часов надежд и молений, чаяний и безмолвных проклятий.

Дэн думал о годах, проведенных вместе с Кэрол, и о немилосердии судьбы. Обо всем, что делала Кэрол и что делал он сам. Дэн спрашивал себя: почему люди всегда причиняют боль тем, кого любят? И еще он спрашивал себя: почему для того, чтобы понять, что в жизни действительно важно, нужно попасть в палату реанимации?

Он с радостью повернул бы время вспять, если бы мог. Он забыл бы соблазны «блэкджека», нашел бы способ быть счастливым, работая в прежней корпоративной юридической фирме. Он стал бы больше бывать дома, уделять больше внимания жене, проявлять больше интереса ко всем тем мелочам, которые вызывали у нее счастливую улыбку. Он стал бы идеальным мужем — таким, кто приходит вовремя, чтобы предотвратить нападение грязного насильника, таким, кто не доводит жену до пьянства, приема рвотных средств, слабительного и транквилизаторов.

Конечно, такой возможности ему никто не предоставит. Все, что Дэн мог поделать сейчас, это бестолково брести дальше со своей раненой рукой, громадными долгами и все сильнее подавляемым чувством вины. Кэрол надломлена, он надломлен. Если верить книге, посвященной преодолению последствий насилия, такие чувства вполне естественны. И скорее всего пройдет немало времени, прежде чем один из них снова почувствует себя здоровым — если такое вообще когда-нибудь произойдет. Не надо оставлять попыток, советовала книга, преодолевать боль, не лениться искать обратную сторону медали.

Должна же быть другая сторона.

— Я люблю тебя, — сказал он Кэрол.

Ответа Дэн не получил.

— Проклятие, Кэрол, не позволяй ему вот так сломить нас!

Ответа по-прежнему не было.

Дела в коридоре, кажется, приняли скверный оборот. Уже не было лихорадочной спешки, резких звуков. Их сменила тишина, еще более зловещая. Потом прозвучал голос врача.

— Конец, — сказал доктор.

— Черт возьми! — воскликнул Дэн и отшвырнул книгу. Он сел на белую больничную кровать. Он продирался сквозь провода, магнитные ленты и капельницы, пока не добрался до жены. Дэн положил ее голову на свое плечо. Длинные светлые волосы заструились по его груди.

Дэн обнял Кэрол, прижал ее к себе и замер.

Тем временем команда экстренной помощи устало стягивалась в комнату отдыха, где санитары обратили взоры к телевизору.

— Эй, — сказал кто-то. — Да это же, кажется, Дэвид Прайс.

Джиллиан сидела в гостиной в доме Песатуро, не зная, за что приняться. Том невидящим взором уставился в пол — как будто на вытертом ковре надеялся прочитать тайну жизни и смерти. Лори скрылась на кухне, где, судя по отчетливому запаху чистящего средства «Пайн-Сол», объявила священную войну грязи. Таким образом, на долю Либби и Топпи выпало заниматься с Молли. Сейчас малышка подсунула Либби обувную коробку с кукольными нарядами, тогда как Топпи было вменено в обязанность облачить в ярко-розовую пелеринку плюшевого Винни-Пуха. Джиллиан никак не могла до конца уяснить, как относиться ко всему происходящему и что последует дальше.

Том пялился в пол, Лори драила кухню, Молли играла, а Джиллиан? Она не понимала своего места и роли во всем этом. «Клуб непобежденных» распался, раскрошился на куски. Все его члены враз отдрейфовали друг от друга, хотели того или нет. А поодиночке они явно были не так сильны, как вместе. Ожесточенная Кэрол поддалась своей страсти к саморазрушению. Чудаковатая Мег испарилась в тот момент, когда ее близкие больше всего в ней нуждались. А Джиллиан? Беспощадная, непреклонная страстотерпица Джиллиан? У нее больше не было своего воинства, чтобы вести его в бой. Она сидела рядом с матерью, медленно сжимая и разжимая в руке золотой кулон Триш с изображением Святого Христофора, и пыталась упорядочить теснящиеся в голове мысли.

Если то, что сказал Гриффин, правда, то членов «Клуба непобежденных» принесли в жертву дважды. Сначала насильник надругался над их телами. Затем — над их разумом. Он одурачил их — не просто заставив мстить, а направив эту месть на какого-то бедного парня, который пытался объяснить им, что ни в чем не виноват. Бедный Эдди Комо, отстаивавший свою невиновность вплоть до скорбного конца.

Джиллиан боялась, что если слишком долго будет размышлять обо всем этом, если будет думать, думать, думать: о том человеке, об Эдди, о них всех, о Триш, то начнет пронзительно кричать от ужаса, а кончит тем, что разнесет все в комнате в куски.

Если она будет слишком глубоко во все это вдумываться, то снова окажется в том темном подвале, где погибла ее сестра. И тот человек, изрыгая грязную ругань, опять будет стискивать ее горло. И при этом потихоньку смеяться, точно зная, что, когда потом Джиллиан попытается найти правосудие, то опять-таки будет лишь послушным орудием осуществления его планов.

А тем временем Триш будет умирать там, на кровати.

Год назад Джиллиан позвонила Мег, позвонила Кэрол. Она сказала им: да, однажды вы оказались жертвами, но такого никогда не случится впредь. Она заверила их, что они могут исправить свою судьбу, отвоевать утраченное. Она утверждала, что они победят.

Она солгала им.

Неужели вот это все, что ждало их в конце концов? Стараешься и терпишь крах, стараешься и проигрываешь. Получается, что противник не только сильнее физически, но также и хитроумнее? Можно биться изо всех сил, но все равно твоя сестра умирает. Можно арестовать, в конце концов, педофила и убийцу, но этот человек будет только улыбаться и рассказывать тебе в подробностях, как глумился над твоей женой.

Дэвид Прайс. Дэвид Прайс. Все это дело сходилось на Дэвиде Прайсе. Обаятельном и как будто совершенно безобидном человеке, идеальном соседе Дэвиде Прайсе.

Джиллиан сжала в кулаке медальон Триш. В конце концов, не так уж трудно перенести всю ярость на другой предмет. Теперь она желала смерти Дэвиду Прайсу. И теперь Джиллиан впервые по-настоящему поняла Гриффина. А потом У нее, в первый раз за последние несколько часов, забрезжила идея.

Открылась и закрылась входная дверь. Это Лори, ходившая за почтой, вошла в комнату, перебирая пачку корреспонденции.

Дойдя до середины пачки, мать пропавшей девушки вдруг пронзительно вскрикнула.

Глава 37

Морин

— С вами Морин Хэверил, я веду свой репортаж с территории ведомства исправительных учреждений в Крэнстоне. Сегодня стали известны новые потрясающие разоблачения в деле Насильника из Колледж-Хилла, которое вновь приобрело актуальность прошлой ночью, когда была зверски убита студентка университета Брауна Сильвия Блэр. Был ли двадцативосьмилетний Эдди Комо, трагически застреленный в понедельник перед Дворцом правосудия «Ликт», настоящим Насильником из Колледж-Хилла, в чем его и обвиняли? Или же Комо стал еще одной жертвой в маниакальной садистской игре? Я нахожусь сейчас рядом с тюремным заключенным Дэвидом Прайсом, уже осужденным убийцей, утверждающим, что ему известно подлинное имя Насильника из Колледж-Хилла. Однако, по его словам, полиция неоднократно игнорировала предлагаемую им помощь. Мистер Прайс, что вы можете сказать нам по поводу нападения на Сильвию Блэр?

— Добрый день, Морин. Можно я буду звать вас Морин? — произнес он дружелюбно, а затем улыбнулся ей своей самой приветливой улыбкой.

— Если вам так хочется. Итак, мистер Прайс...

— Пожалуйста, называйте меня Дэвид.

— Дэвид, по вашим словам, вы обладаете информацией, касающейся очень серьезного криминального дела. Откуда вы знаете Насильника из Колледж-Хилла?

— Ну, у нас с ним что-то вроде дружбы по переписке.

— Дружбы по переписке?

— Да. Видите ли, этот человек и есть настоящий насильник, он присылал мне письма.

— Письма? То есть больше одного?

— Совершенно верно.

— Интересно. Сколько же писем вы получили от того, кто, по вашему утверждению, и есть настоящий Насильник из Колледж-Хилла?

— Пожалуй, шесть-семь.

— И когда вы получили первое письмо?

— Больше года назад, вскоре после того, как меня приговорили к отбыванию наказания в «Максе». Конечно, вначале я отнесся к этому не слишком серьезно: зачем какой-то насильник станет мне писать? Лишь несколько дней назад я пришел к выводу, что, пожалуй, тут нет подвоха и этот человек действительно тот самый насильник.

— Могу я увидеть эти письма, Дэвид? Они у вас? Вы покажете их нашим зрителям?

— Они, конечно же, у меня, Морин...

— И что же?

— Но ведь это улика, не так ли, Морин? Письма от преступника. Едва ли такую вещь можно просто так вертеть в руках. Мне следует сберечь их для полиции штата. Это ведь расследование по делу особой важности. Я не хочу делать ничего такого, что могло бы его развалить. — Он снова улыбнулся ей.

Журналистка нахмурилась:

— Но вы ведь сказали, что полиция штата не принимает ваших заявлений всерьез, не так ли, Дэвид?

— Полиция штата не слишком жалует меня.

— Почему, объясните?

— Ведущий следователь по этому делу, сержант Гриффин, был некогда моим ближайшим соседом. Сержант Гриффин никогда меня особенно не любил. Он вечно был занят на службе, вы же знаете: у этих детективов из полиции штата очень важная и ответственная работа. Но это же означало, что его жена подолгу оставалась дома одна. Мы с ней очень сдружились, и я думаю... ну, я думаю, сержант Гриффин, возможно, видел в этом угрозу для себя. Не то что бы у него были какие-то реальные причины так считать. Его жена была прелестной женщиной, очень милой. У меня нет никого из близких, и она была так любезна, что составляла мне компанию. Она была действительно замечательной, красивой и сексуальной леди.

— Дэвид, правда ли, что сержант Гриффин — тот полицейский офицер, который арестовывал вас?

— Э... ну да. И это тоже приводит его в бешенство. В том смысле, что он потратил целый год на то, чтобы меня изловить, а я жил у него под боком. Если ты детектив полиции штата, подобные промахи немного раздражают.

— Ведь это было знаменитое дело Добряка, верно?

— Я слышал, что именно так меня называли.

— Вас признали виновным в убийстве десяти детей, не так ли, Дэвид? — Морин впилась в него суровым взглядом. — Тела детей были найдены зарытыми в вашем подвале, и сейчас вы отбываете десятикратный пожизненный срок, без всякой надежды на досрочное освобождение. Я не ошиблась?

Дэвид Прайс смиренно склонил голову. Он уже во второй раз за сегодняшний день восседал в комнате для личных свиданий, в задней части тюремного здания, но в отличие от утренней встречи сейчас выглядел раскаивающимся грешником.

— Мне стыдно говорить об этом, Морин, но вы правы. В свое время я делал кое-какие скверные вещи. С другой стороны, я думаю, именно поэтому Насильник из Колледж-Хилла обратился именно ко мне. Похоже, он считает меня своего рода героем.

— Насильник из Колледж-Хилла восхищается вами? — спросила она с выражением сомнения — быть может, даже отвращения.

— Я так думаю, Морин. Так он сказал в своем первом письме. Он занимался такими вещами, которые, по его мнению, могу оценить только я.

— Он рассказывал вам об изнасилованиях?

— В самом последнем письме. Он сообщил очень яркие подробности, Морин, в том числе такие, которые знает только сам насильник. Вот почему я пытаюсь рассказать об этом полиции.

— Вы не могли бы привести нам какой-нибудь пример, Дэвид? Какие именно подробности может знать только сам насильник?

Смущение Дэвида сменилось беспокойством.

— Но... я не знаю, Морин... Ведь идет официальное расследование. Наверное, я лучше умолчу об этом. Полиции не нравится, когда публика знает слишком много. Это вредит интересам расследования. Мне бы не хотелось делать ничего такого...

Морин заглотнула наживку.

— Речь идет о достоверности улики, — тут же откликнулась она. — Если вы сообщите нам лишь одну деталь, одну маленькую подробность, которую мог знать только реальный Насильник из Колледж-Хилла, это докажет подлинность ваших писем. И это будет означать гигантский шаг вперед в деле поимки преступника. Люди будут гордиться вами.

— Вы так полагаете?

— Одна маленькая деталь, Дэвид. Всего одна деталь.

— Ну, одну я могу вспомнить. Но она несколько натуралистична...

Морин наклонилась ближе к нему со своим микрофоном.

— Это серьезное преступление, Дэвид. Женщины Провиденса очень напуганы. Нам необходимо знать то, что знаете вы.

— Ну хорошо. Он, э... ну, он применяет на жертвах гигиеническое спринцевание. Вот такая деталь. Он пользовался этим приемом во всех случаях после того, как заканчивал свое дело. Полиция считает, что таким образом он старался удалить из их тел... ну, вы знаете. Я не могу произносить это в присутствии леди.

— Вы имеете в виду сперму, Дэвид?

— Ну да. — Дэвид смущенно заерзал на своем оранжевом пластмассовом стуле, потом посмотрел прямо в камеру и прелестно покраснел. — Так вот: он применяет этот метод к каждой женщине после того, как заканчивает свое дело. Но полицейские ошибаются, Морин. Он не удаляет сперму. На самом деле, если верить его письмам, он... ну, понимаете, он, наоборот, вводит в них эту штуку. Он использует это средство, чтобы вводить в них образчики ДНК другого парня, Эдди Комо. Вот потому-то полиция и не может его поймать. Все улики указывают на другого человека. Сами подумайте: совершено уже четыре нападения, а полиция ни на шаг не приблизилась к установлению личности преступника. У них нет ключа к разгадке.

У сидящей по другую сторону стола Морин дух захватило.

— Этот человек считает, что изобрел идеальное преступление, не так ли, Дэвид?

— О, совершенно верно. Он горд, что совершил его. И он не остановится. Из его писем все это ясно как день. Он получает удовольствие от того, что мучает женщин. Он по-настоящему любит это дело. И собирается продолжать его, и продолжать, и продолжать...

— Вы говорили об этом полиции штата?

— Морин, я пытаюсь достучаться до них с тех самых пор, как застрелили беднягу Эдди. Узнав, что его убили перед зданием суда, я сразу понял, что эти письма не фальшивка. Этот парень, посмотрите: он подставил Эдди, а потом убил Эдди — так, чтобы казалось, будто на студенток нападает мертвец. Он хитер, Морин. Хитер и изобретателен как черт. Вот что я пытался растолковать полиции.

— Так вы говорили с полицией?

— Сержант Гриффин наконец встретился со мной сегодня утром. Но мне так и не удалось добиться толку, Морин. Он стал угрожать мне, говоря, что я вмешиваюсь и чиню помехи полицейскому расследованию. Потом он совсем рассвирепел и опять завелся о своей жене. Но, уверяю вас, мы были просто друзьями!

— Вы показывали сержанту Гриффину полученные письма?

— Он не дал мне такой возможности. С самого начала было очевидно: он считает меня лжецом.

Морин подалась ближе к нему, энергично и пристально вглядываясь в его лицо.

— А вы лжете, Дэвид?

Дэвид проникновенно посмотрел в объектив, словно в глаза телезрителям.

— Нет, Морин. И то, что я знаю о спринцевании, должно служить достаточным доказательством. Позвоните в лабораторию судебно-медицинской экспертизы, позвоните следователю из городской полиции. Они скажут вам, что на каждом месте преступления, даже на этом последнем, были обнаружены упаковки из-под гигиенического средства фирмы «Беркли и Джонсон» с ароматом полевых цветов. Так откуда же мне это знать, как не от самого Насильника из Колледж-Хилла?

Морин повернулась к камере и мрачно произнесла:

— Должна упомянуть: только сегодня утром мне стало известно из независимого источника, что присутствие на месте преступления следов спринцевания считается отличительным элементом, характеризующим почерк Насильника из Колледж-Хилла. Эта подробность никогда не раскрывалась широкой публике. Кроме того, полицейские обнаружили использованную упаковку из-под того же средства в доме погибшей студентки Сильвии Блэр, что подтверждает версию о том, что она была последней жертвой Насильника из Колледж-Хилла. — Журналистка опять повернулась к Дэвиду и все с тем же серьезным и мрачным выражением сказала: — Дэвид, я не считаю вас лжецом. И наши зрители так не считают. Поэтому откройте нам настоящее имя преступника.

И герой дня, Дэвид, грешник, ставший на путь исправления, ответил:

— Мне очень жаль, Морин, но, думаю, мне не следует этого делать.

— Ну же, Дэвид. Вы же хотите исправиться. Хотите сделать добро людям. Вот ваш шанс.

— Я скажу полиции, и только полиции.

— Но, по вашим же словам, полиция вам не верит.

— Я знаю. И это грустно, очень грустно, Морин. Потому что сегодня утром я получил новое письмо. Насильник из Колледж-Хилла провел целый год, воздерживаясь от нападений, потому что хотел прежде убить Эдди Комо и довести свой план до конца. Теперь он это выполнил и собирается отыграться, наверстать упущенное. Я почти уверен... Нет! Я абсолютно уверен, что он планирует напасть сегодня вечером еще на одну девушку.

— Он собирается снова напасть сегодня вечером?

— Думаю, да, Морин. Да, мэм, я в этом уверен.

Морин опять наклонилась к нему через стол.

Голубые глаза ее сверкали. Она так крепко сжимала в руке микрофон, что побелели костяшки пальцев. Морин опьянела от возбуждения. Ее оператор тоже опьянел от возбуждения. В этом маленьком помещении для свиданий они излучали энергию. Дэвид же забавлялся тем, что в своем воображении видел их обоих мертвыми.

— Дэвид, назовите нам имя. Однажды вы уже совершили ужасную вещь. Вы похищали маленьких детей, вы мучили их, вы принесли горе многим семьям в этом городе. Люди все еще помнят об этом. Есть люди, которые смотрят нас сейчас и спрашивают себя, почему они должны верить какому бы то ни было слову, сказанному таким чудовищем, как вы. Скажите этим людям настоящее имя Насильника из Колледж-Хилла. Покажите этим людям, что вы готовы возместить причиненный ущерб.

— Не могу.

— Что значит не можете? Что вы хотите этим сказать? — Морин уже почти кричала. — Вы знаете имя или нет? Ответьте мне, Дэвид. Помогите нам! По вашим словам, еще одна невинная студентка колледжа приговорена к смерти!

Прайс наконец позволил себе сорваться с цепи.

— Я знаю его имя! Я хочу помочь! — возопил новообращенный грешник Дэвид. — Но... но оглянитесь вокруг! Я живу в тюрьме особого строгого режима, Морин. Я живу посреди стального города, окруженный всяческим сбродом. А взгляните на меня! Мне всего двадцать восемь лет. Я вешу сто пятьдесят фунтов. Ради всего святого, знаете ли вы, что это значит — быть таким маленьким в таком месте, как это? Знаете?

— О чем вы толкуете, Дэвид?

— Информация — это власть, Морин. В тюрьме. В жизни. Эта информация — единственная, какой я обладаю. Это мой единственный шанс быть чем-то в таком месте, как это. Да простит меня Бог, но я не могу выдать ее за просто так, не могу, и все! Мне нужно что-нибудь взамен.

Морин наконец отступила. Впервые в ее голосе слышалось разочарование.

— Вы готовы открыть имя Насильника из Колледж-Хилла только в обмен на что-то? Вы ведь это пытаетесь сказать, не так ли, Дэвид? Вы поможете нам, если сами от этого что-то выиграете?

Наступила самая коварная и заковыристая часть. Дэвид склонил голову, потом бросил исподлобья быстрый покорный взгляд на своих слушателей.

— Простите, мэм. Пусть также меня простят все остальные слушатели. Я знаю, это неправильно. Но так работает эта система, а я теперь — ее часть. Я вынужден играть по этим правилам.

— Вы надеетесь выйти из тюрьмы? Вы насиловали и убивали малышей, Дэвид. Вы закапывали их тела у себя в подвале. Не важно, что вы знаете сейчас, но люди будут чувствовать себя неспокойно, если вы получите такую компенсацию.

— Конечно.

— Вы убийца, Дэвид. Давайте посмотрим правде в глаза. Вы не случайно оказались в этой тюрьме максимально строгого режима, и большинство людей рады тому, что вы здесь.

Дэвид глубоко вздохнул.

— Я отец, — сказал он.

— Вы отец?! — Ошеломленная Морин растерянно заморгала. Пожалуй, то была едва ли не единственная искренняя эмоция из всех, что она когда-либо демонстрировала перед камерой.

— Да. Я отец. У меня есть маленькая дочка. Ей пять лет. Морин, мне никогда не придется увидеть свою малышку. Я никогда не скажу ей... даже «привет».

Лицо Морин опять стало серьезным, а голос решительным и настойчивым.

— Чего вы хотите, Дэвид?

— Я хочу увидеть свою маленькую девочку, вот и все. Послушайте, я не отрицаю того, что вы говорите. Я знаю, что мне никогда не выйти из тюрьмы. Я смирился с этим. После всего, что я натворил, мне следует быть благодарным за то, что живу на белом свете. Я говорил с тюремным священником. Я читаю Библию. И если я не в силах изменить того, что уже сделал, Морин, то могу попытаться впредь быть лучше...

— Скажите нам имя Насильника из Колледж-Хилла, Дэвид.

— У меня есть дочь, — непреклонно продолжал он. — И она входит в такой возраст, когда ребенок начинает замечать, что у него нет отца, как у других детей. Пусть она знает, что это не ее вина. Пусть она знает: есть такой человек и он любит ее. Я хочу, чтобы она знала: я люблю ее.

— Чего вы хотите, Дэвид?

— Три часа, Морин. Вот, чего я хочу; вот все, о чем я прошу. Три часа, полностью под надзором полиции, в цивильной одежде, чтобы пойти повидать мою дочурку. В первый раз. В единственный раз. Только для того, чтобы сказать ей, что я ее люблю. Чтобы сказать ей, что она хорошая девочка.

Чтобы сказать ей, что я не могу быть ей отцом, но в этом нет ее вины.

— Вы хотите, чтобы власти штата освободили вас из тюрьмы на три часа? Выпустили на волю осужденного убийцу?

Дэвид поднял вверх руки:

— Краткое увольнение по всей форме, под надзором, Морин. Точно так же, как тюремные власти отпускают заключенных по случаю похорон и прочих оказий. Я буду закован в кандалы, ручные и ножные. Я буду постоянно находиться под конвоем офицеров тюремной охраны. Полицейские смогут присутствовать при нашем свидании, наблюдать, как мы добираемся до места. Я сделаю все, что мне скажут. Приветствовать свою дочь в ножных кандалах, под конвоем, все же лучше, чем просить привести ее сюда. Давайте взглянем правде в глаза: тюрьма не место для маленькой девочки.

Морин наконец снова села на стул. Она хмурилась, но, кажется, впервые была склонна рассмотреть его предложение. А если она готова его рассмотреть, то и другие тоже согласятся.

— Трехчасовое увольнение по всей форме, под тюремным надзором. А в обмен вы сообщаете властям имя Насильника из Колледж-Хилла?

— Да, мэм.

— Кто ваша дочь, Дэвид?

— Я не стану называть ее имя.

— Той самой дочери, которую вы так любите?

— Моя дочь существует, Морин. Спросите любого полицейского надзирателя. Но я не намерен объявлять ее имя во всеуслышание, с телеэкрана. Я не причиню такого зла моей маленькой девочке.

Морин сделала еще один, последний, заход:

— Почему бы вам не объявить имя насильника сейчас, Дэвид, а взамен я похлопочу, чтобы вам разрешили трехчасовое увольнение на свободу, как вы просите? Уверена, что-то можно будет для вас устроить в обмен на такую огромную услугу для города.

— Вы славная леди, Морин.

— Спасибо, Дэвид.

— Но я не настолько глуп.

— Что?

— Я получаю свои три часа. Я встречаюсь с моей малышкой. А после этого я обращусь к первому же полицейскому офицеру и назову ему имя Насильника из Колледж-Хилла. Таковы условия сделки. Надеюсь, она состоится, и ради всех нас надеюсь, что состоится скоро. Насильник из Колледж-Хилла — человек изголодавшийся. С наступлением ночи он набросится вновь.

— Дэвид...

— О, и вот что еще. Сержант Гриффин, если вы слышите нас, я повторяю: ваша прелестная жена и я... честное слово, мы были только друзьями.

Глава 38

Гриффин

Гриффин с трудом сдерживал ярость. Он стоял перед отполированным письменным столом вишневого дерева, напирая на него всем своим массивным корпусом, и обращался к молодому человеку, имевшему несчастье быть коммерческим директором банка спермы. Сержант не тратил времени на слова.

— Вахтер. Имя. Быстро.

— Я пытаюсь объяснить вам, что у нас нет вахтера.

— Кто прибирает?

— Специальная служба.

— Их имена. Быстро.

— Мне нужно посмотреть.

— Так посмотрите, черт вас дери!

Мужчина впопыхах повернулся к вишневого дерева шкафчику с картотекой и начал неумело возиться с деревянной ручкой. Даже сквозь костюм от Армани было видно, как его прошибает пот. Без сомнения, в бизнесе по обхаживанию бесплодных крутились большие деньги. Уйма денег.

Здесь же, рядом с Гриффином, стоял Фитц. Рядом с Фитцем — Уотерс. Оба напарника не сводили с Гриффина встревоженных глаз, но ни один не вмешивался.

— Фирма «Корпорейт клин», — объявил мистер Крупный Воротила две минуты спустя.

— Адрес?

Мужчина протянул ему картонный скоросшиватель. Гриффин пролистал страницы.

— Тут нет имен конкретных людей, которые занимались вашей конторой.

— Мы контактируем с «Корпорейт клин». Они сами распределяют свой персонал.

— Как часто они приходят?

— Каждый вечер.

— Как насчет дневного времени?

— Когда выполняют особые задания. Протирка внутренней стороны окон, наведение глянца на медные перила в лифтах и на лестницах. Да, и еще стирка белья. Они приносят свежую смену простыней, скатертей, полотенец и т. д. Это несколько дневных смен в неделю. Мы... э... мы любим, когда наши клиенты чувствуют себя как дома, а не как в лечебном учреждении.

— Как чутко с вашей стороны. Кто приносит выстиранное белье?

— Не знаю.

— Как велика бригада, обслуживающая это здание.

— Не знаю.

— Это всегда одни и те же люди?

— Не знаю!

— Мистер Мэтьюз...

— У нас заключен контракт с фирмой «Корпорейт клин», сержант. Простите, я действительно стараюсь вам помочь. Но нас не заботят такие подробности. Вам придется поговорить с ними.

— Спасибо за досье, — прорычал Гриффин и крупными шагами направился к выходу.

В лифте Фитц взял папку.

— Я слышал о них. «Корпорейт клин».

— Ведомство городской полиции Провиденса пользуется услугами фирменных уборщиков? — негромко и медленно, нарочито растягивая слова, изрек Уотерс. — Никогда бы не подумал.

Фитц метнул на долговязого детектива сердитый взгляд:

— Нет, но мы как-то проводили там проверку. Вам, придуркам, тоже неплохо бы знать об этом: фирма «Корпорейт клин» нанимает преимущественно отсидевших заключенных.

— Что? — воскликнул Гриффин, прекратив мерить шагами отделанный медью лифт и вперившись глазами в Фитца.

Тот пожал плечами:

— Да будет вам известно, это компания под девизом «вторая попытка». Управляется парочкой чудаковатых либералов, которые верят, что люди действительно способны искоренить свои порочные наклонности. Парень отматывает срок, выходит из тюрьмы, и ему надо с чего-то начинать. Он обращается в «Корпорейт клин» и вновь, как уборщик, становится частью добропорядочного общества. Мы совались к ним с проверкой несколько раз, но никогда не обнаруживали никаких темных дел. Все ведут себя хорошо, все усердно трудятся, все ладят друг с другом. Во всяком случае, так заверяет их владелец, Сэл Грин.

— А разве другие фирмы так жаждут, чтобы их обслуживала бригада бывших заключенных? — поинтересовался Уотерс.

— Уж не знаю, насколько они в курсе дела. Вы же слышали, что сказал мистер Банкир Спермы. У них контракт с «Корпорейт клин». А уж «Корпорейт клин» берет на себя заботу о персонале.

— Блестяще, — пробормотал Гриффин. — Значит, когда мы попросим у них список работников, имеющих судимость, таких наберется целая фирма.

— Да, но не все из них прибираются в банке спермы.

Зазвонил сотовый телефон Гриффина. Он стремительно выхватил его, но в этот момент лифт достиг нижнего этажа, и они вышли в вестибюль.

— Гриффин.

— Вы видели новости? — спросила лейтенант Морелли.

— Я слушал по радио.

— Сержант, мы хотели бы, чтобы вы вернулись в штаб-квартиру.

— Мы вышли на его след, лейтенант. По словам Тани, Эдди несколько раз был донором в банке спермы, который обслуживает уборочная фирма, состоящая из бывших зеков. Мы сейчас находимся на пути в «Корпорейт клин». Час-другой, и мы узнаем имя преступника.

— Сержант, в свете того, что в дело замешан Дэвид Прайс...

— Со мной все в порядке, лейтенант.

— Мы ценим ваши старания, но думаем, было бы лучше всего...

Гриффин сунул телефон Уотерсу.

— Скажи лейтенанту, что я в полном порядке.

Кажется, он зарычал, говоря это. Уотерс взял телефон, тогда как Гриффин завертел шеей.

— Добрый день, лейтенант. Угу. Угу. Да. Угу.

Уотерс вернул телефон Гриффину.

— Она не очень-то тебя жалует.

— Говорю тебе, мне надо попробовать новый лосьон. — Гриффин приткнул телефон к уху и открыл дверцу машины. — Лейтенант, мы возьмем его. Еще до шести и без всякого Дэвида Прайса. Мы прищучим сукина сына.

И лейтенант Морелли негромко и очень спокойно сообщила:

— Мы отдаем распоряжение, чтобы его освободили на три часа.

— Что?

— Срок выполнения задачи — шесть часов вечера. Мы действуем в тесном сотрудничестве с Управлением исправительных учреждений, судебными исполнителями и SWAT[35]. Я возглавляю команду.

— Лейтенант, не делайте этого. Именно этого он и добивается. Не делайте этого!

— Вы считаете, я не способна возглавить команду, сержант?

— Не в вас дело, — ответил Гриффин, закрывая глаза. — И не во мне. Дело в Дэвиде Прайсе. Послушайте, нападения на женщин начались больше года назад. Задумайтесь над этим. Это означает, что Прайс работал над этим больше двенадцати месяцев. Двенадцать месяцев раздумий, планирования дьявольских махинаций. У него совсем другая повестка дня. И у него есть возможности навязать ее нам.

— Вы полагаете, что я не в состоянии грамотно руководить командой, сержант?

— Супруги Песатуро ни за что не согласятся на это, — снова, уже более ожесточенно, запротестовал Гриффин, пытаясь зайти с другого конца. — Они не позволят использовать свою пятилетнюю внучку в качестве наживки.

— Песатуро сами попросили об этой встрече, — сухо сообщила лейтенант. — Именно их звонок решил дело, а не сотни звонков от сотни других лиц.

— Что? Как вы сказали? Почему?

— Они обнаружили у себя в почтовом ящике письмо. Там говорится, что если Дэвид Прайс не встретится с Молли, то им никогда не видать Мег. Письмо сопровождалось фотографией. Теперь вы понимаете, насколько обострилась ситуация?

— Он охватил все базы[36], — пробормотал Гриффин. — Если общественного мнения окажется недостаточно, то нажим со стороны родителей жертвы безусловно сыграет свою роль. Ох, и теперь мы также лишены возможности как-то навредить ему. Можно на время этого свидания рассадить вокруг каких угодно снайперов, но ни один из них не рискнет выстрелить. Случись в любой момент что-то с Дэвидом — и мы теряем Мег. Вдумайтесь в это, лейтенант. Он уже установил для себя щит в виде живого человека, даже и без реального присутствия этого человека. Это дьявольски хитроумный ход. Вот что может сделать один год тщательного планирования преступных замыслов.

Лейтенант некоторое время молчала — вероятно, была согласна. Порой, даже зная, что тобой манипулируют, невозможно избежать этого.

— Сейчас три часа дня, — негромко сказала Морелли. — Пока мы говорим, уже отданы необходимые распоряжения и идет подготовка команды прикрытия. — А потом добавила, еще тише: — Гриффин... мы понимаем, с кем имеем дело. Я понимаю, с кем мы имеем дело. Я ставлю лучших людей. Приготовления ведутся в строжайшей секретности. Мне не больше вашего хочется выпускать Прайса из тюрьмы. Но если это все-таки произойдет, если не останется другого выхода, я приму меры, чтобы все прошло как надо.

— Мы вот-вот узнаем имя преступника, — сказал Гриффин.

— Буду с нетерпением ждать звонка. И еще, сержант... если вы найдете Насильника из Колледж-Хилла первым, вспомните ту науку, которую постигали весь предыдущий год. И не забывайте, что нам еще нужно вернуть Мег живой и здоровой.

Глава 39

«Клуб жертв»

Человек спустился в подвал. Мег услышала протестующий стон старых деревянных ступеней, затем его фальшивое мурлыканье под нос. Он уже спускался к ней раньше. Вприпрыжку сбежал по ступеням, велел ей улыбнуться и включил яркий свет. А в следующий момент она услышала жужжание фотоаппарата, делающего мгновенные снимки. Мег все еще продолжала вертеть головой, пытаясь разглядеть что-то из-под нижнего края повязки, когда он без долгих рассуждений снова щелкнул выключателем и затопал вверх по ступеням. Она осталась одна в беспросветной тьме, со связанными над головой и притянутыми кверху руками, с мучительно протестующими мышцами грудной клетки. Ей казалось, что она больше не выдержит.

Теперь Мег слышала, как он опять приближается, и, непроизвольно отпрянув назад, вжалась в бетонную стену, будто та могла спасти ее.

— Как поживает наша красотка Мег? — прошептал человек, обхватив ладонью ее щеку. Девушка отдернулась, и он удовлетворенно хрюкнул и провел пальцами вниз, по ее шее, потом погрузил их глубоко под воротник ее рубашки.

— Ой-ой-ой, батюшки, а ты немножко вспотела.

С латексным кляпом во рту Мег не могла ничего ответить и даже не делала таких попыток.

— Тц-тц-тц, — недовольно зацокал языком человек, — не думаю, что Дэвиду это очень понравится. Может, даже придется устроить тебе ванну перед его приходом. Представить только: ты, связанная и голая, в ванне. Такого я еще не пробовал. Думаю, мне понравилось бы.

Его руки были теперь под рубашкой Мег, на прикрытой кружевным бельем груди. Он не сжимал ее, не гладил. Его руки просто покоились на ее грудной клетке, словно заявляли о своем праве — о том, что он может делать с ее телом все, что захочет. И Мег не могла остановить его.

— Что ж, — оживился мужчина, — у меня есть еще одно последнее дельце, о котором нужно позаботиться. Маленький подарок для Дэвида — такой, которого даже он не ожидает. Думаю, будет масса веселья. Для всех, особенно для меня. Пожелай мне удачи, милашка. Если все пройдет как задумано, у меня еще останется пара минут, чтобы вернуться и поиграть с тобой.

Теперь его пальцы не двигались. Девушка прижалась щекой к сырой стене. Она изо всех сил старалась, чтобы ее не вырвало.

Человек опять издал кудахтающий смешок.

— Скоро увидимся, Мег. — Он поцеловал ее в шею. Потом, возобновив свое урчание, двинулся вверх по ступеням.

В тот момент как Мег услышала щелчок захлопнувшейся двери, она наконец перевела дыхание, обмякла над плотно утрамбованным земляным полом. Ее ноги дрожали и подкашивались, руки ныли от жестокой боли. Она немного поплакала, но слезы была недолгими. Он не давал ей пить с тех пор, как похитил, и Мег не позволила себе понапрасну расходовать влагу.

Она похлюпала носом, сделала глубокий вдох и подняла голову к вбитому над ней в стену анкеру, которого не видела. Когда Мег потянулась вперед, ничего не произошло. Но она отчетливо помнила, что когда отпрянула от прикосновений своего тюремщика, то ей показалось — да, она была уверена, — что уловила легкое пошатывание. Если анкер сейчас чуть-чуть пошевелился, то, возможно, потом сдвинется сильнее.

Это было немного, но это было все, что имела в своем распоряжении бедняжка Мег, человек-маятник.

Сюда придет Дэвид Прайс. Сюда придет Дэвид Прайс. Мег начала раскачиваться.

Лейтенант Морелли сидела в гостиной у Песатуро. В тот момент, когда лейтенант появилась в доме, Топпи поспешно увела Молли наверх. Сейчас Морелли раскинула на полу гостиной карту города и немедленно перешла к делу. Она обвела серьезным, мрачным взглядом Тома, Лори, Джиллиан, Либби и сказала:

— Вот что мы планируем сделать. Мы хотим, чтобы встреча была, с одной стороны, открытой, на улице, чтобы мы могли должным образом проследить за ее ходом, а с другой стороны — уединенной, чтобы свести к минимуму риск вовлечения в дело прохожих.

— Вы имеете в виду взятие заложников, — пробормотала Джиллиан.

— Мы остановили выбор на этом парке в жилой зоне. — Лейтенант постучала по зеленому пятну на карте. — Он имеет прямой подход с улицы, который легко держать под наблюдением. Конечно, мы перекроем все боковые дороги и закроем это место для остальной публики. Сам парк представляет собой открытое зеленое пространство, что дает хорошую возможность для наблюдения за теми немногими местами, где можно укрыться.

— Вы полагаете, что Насильник из Колледж-Хилла готовит засаду, — подсказала Джиллиан.

На этот раз лейтенант сделала паузу и одарила ее суровым взглядом. Видимо, по мнению полиции штата, гражданам как-то дозволялось пребывать на виду, но их не полагалось выслушивать. Что ж, это объясняло отношение Гриффина.

— Мы также имеем возможность разместить на крышах снайперов: здесь, здесь и здесь, — сжато излагала лейтенант. — Другими словами, Дэвид Прайс будет у нас под прицелом на протяжении всех трех часов.

— Если вы застрелите его, что будет с нашей дочерью? — спросил Том.

— Учитывая сложившуюся ситуацию, нашим снайперам придется обратиться по радио за разрешением стрелять на поражение.

— А что это означает? — спросила Лори.

— Это означает, что мы отдаем себе отчет: Прайс располагает ценной информацией, и мы сделаем все, что в наших силах, дабы провести операцию должным образом.

— Но при некоторых обстоятельствах вы все же можете санкционировать применение силы, — снова уточнила Джиллиан.

— Мы профессионалы, — твердо заявила Морелли. — Мы знаем, что делаем.

Джиллиан, Том, Лори и Либби обменялись взглядами. Все они, кажется, поняли, о чем идет речь. Снайперы не станут убивать Дэвида Прайса до тех пор, пока он будет управляем. Но если покажется, что он хочет скрыться... Если полиции штата придется сравнивать на весах жизнь одной женщины со смертью уже приговоренного серийного убийцы, который, вырвавшись на свободу, несомненно, вернется к своим кровожадным привычкам...

— Судебные приставы штата будут отвечать за перевозку Прайса из тюрьмы в парк, — подытожила Морелли. — Перевозка заключенных — это их работа, и они знают ее как свои пять пальцев. Поскольку ситуация экстремальная, мы обеспечим еще полицейское сопровождение и, кроме того, будем следовать по заранее составленному и охраняемому маршруту. По прибытии в парк чиновники сдадут Прайса на руки двум детективам из полиции штата для проведения свидания.

— Он будет в обычной, уличной, одежде? — спросила Лори.

— Адвокат Прайса доставит ему одежду для визита к четырем часам дня. Мы, конечно, досконально осмотрим каждый предмет одежды, а также тщательно обыщем самого Прайса.

— Его руки и ноги будут скованы? — спросил Том.

— Безусловно. Лодыжки будут скованы одна с другой. От наручников протянется цепь, закрепленная на талии. Его мобильность будет крайне ограничена, уверяю вас. А теперь я хочу поговорить о Молли...

— Я не хочу, чтобы он прикасался к ней! — крикнула Лори.

— Мы планируем на протяжении всего времени держать их на расстоянии десяти футов друг от друга.

— А не лучше ли на расстоянии длины парка? — пророкотал Том.

— Мы можем увеличить это расстояние по нашему усмотрению, — ответила лейтенант.

— Другими словами, если Дэвид начнет что-нибудь откалывать... — пробормотала Джиллиан.

— Мы не подпустим его близко к Молли, — докончила за нее лейтенант.

Том тяжело вздохнул. Его большие плечи поникли, лицо выглядело измученным. Было очевидно, что ему ненавистна сама мысль о том, что должно произойти, и было также очевидно, что он понимал: другого выхода нет.

— А теперь, — энергично продолжила Морелли, — что касается эскорта для Молли...

— Мы сами ее поведем! — вскинул голову Том.

— Мы предпочли бы, чтобы вы не делали этого.

— Черт, нет! Даже не просите. Речь идет о нашей дочери... внучке. Мы нужны Молли, мы отвечаем за нее. Мы все время будем рядом с ней, не отойдем ни на шаг.

— Мистер Песатуро, мы понимаем вашу озабоченность. Но ситуация потенциально взрывоопасна. По нашему мнению, лучше свести к минимуму количество вовлеченных в это дело гражданских лиц и максимально повысить количество опытных профессионалов.

— Не пойдет. Я ее отец. Я не брошу ее.

— Мистер Песатуро, я сочту за честь сама эскортировать Молли...

— Я ее отец!

— А у меня две дочери! — не сдержавшись, вдруг выпалила Морелли, но тут же обуздала эмоции. — Мистер Песатуро, мы не знаем истинных намерений Прайса. Однако подозреваем, что они включают в себя нечто большее, чем свидание с утраченной дочерью. Если он что-нибудь выкинет, что вы тогда станете делать?

— Убью ублюдка! — Том увидел ее взгляд и поспешно добавил: — В целях самозащиты, конечно.

— А что будет с Мег?

— Я... я не знаю. — Его плечи снова поникли. Мег отсутствовала уже почти шесть часов. Шесть долгих часов, полных неопределенности и страха. Том прошептал: — А что вы станете делать?

— Я тоже не знаю, — мягко ответила лейтенант. — Подозреваю, что никто из нас не узнает этого до того, как наступит момент, требующий от нас действий. Но дело в том, что решение, возможно, придется принимать за доли секунды, а я, как человек имеющий больше опыта в таких делах, справлюсь с этим лучше.

— Нелепость какая-то, — снова вырвалось у Лори. — Мы делаем все по его указке.

Лейтенант Морелли промолчала.

— Неужели у вас нет какого-то другого способа? Какого-то способа заставить его сказать, где Мег? Назвать имя насильника?

— Он и так приговорен к пожизненному заключению, — сказала Морелли. — Это максимальное наказание, которое предусматривается в нашем штате.

— Но в тюрьме существуют какие-то дисциплинарные меры, — вмешалась Джиллиан. — Какие-то правила и процедуры для тех заключенных, которые выходят за рамки дозволенного.

— Для заключенных существует такая мера наказания, как изоляция, — когда они заперты в камере и там же получают пищу, не выходя даже в обеденное время. Это предусмотренный в наших исправительных учреждениях вариант одиночного заключения. При этом осужденного не переводят в одиночку, он остается в своей камере. Если заключенный постоянно нарушает тюремный распорядок, его переводят в «Супер Макс», где узники вынуждены находиться в своих камерах по двадцать три часа в сутки. Другими словами, они теряют все привилегии, которые имеют в «Олд Макс».

— Ну так пригрозите ему переводом! — загремел Том. — Скажите Прайсу, что отправите его в этот «Супер Макс».

— Сержант Гриффин уже сделал это. На Прайса это не произвело никакого впечатления. — Морелли наклонилась к собеседникам: — Скажу вам честно, мистер Песатуро. Будь у нас побольше времени, мы могли бы испробовать какую-то иную тактику, поместить Прайса в «Супер Макс» и посмотреть, как подействует на него эта мера. Но я убеждена, что Прайс все это прекрасно знает. Вот почему он навязал нам такой жесткий график. Вот почему у нас есть всего несколько часов. Если мы не выполним его требований, что-нибудь может произойти с Мег или с какой-то другой ни в чем не повинной молодой девушкой. Да, то, что мы делаем, далеко от идеала. Но мы все-таки намерены поступить так, задействовав наши максимальные силы и возможности. Я бы хотела сама сопровождать вашу внучку, мистер Песатуро. Обещаю вам сделать все, что в моих силах, чтобы уберечь ее.

— А чем в это время будет заниматься сержант Гриффин? — спросила Джиллиан.

Морелли бросила на нее настороженный взгляд.

— Сержант разрабатывает другую линию расследования.

— Я думала, вы захотите, чтобы он присутствовал на месте действия, — настойчиво продолжала Джиллиан, также обдавая Морелли ледяным взглядом. — Разве он не тот человек, который лучше других знает Прайса?

— Сержант Гриффин полагает, что вышел на перспективный след. Мы почли за лучшее дать ему возможность по нему следовать.

— Он полагает, что знает, где Мег? — с надеждой спросила Лори.

Лейтенант ничего не сказала, и Джиллиан вдруг поняла.

— Гриффин считает, что сможет установить личность преступника, — проговорила она. — Он пытается найти Насильника из Колледж-Хилла без Дэвида Прайса.

— Мы делаем все, что в наших силах, и стараемся уклониться от удовлетворения требований Дэвида Прайса, — сказала лейтенант.

— Ох, слава Богу! — воскликнула Лори, а сидящая радом со своей дочерью Либби ударила указательным пальцем.

— Но, — жестко осадила их Морелли, — встреча, которой требует Прайс, может все-таки состояться. Поэтому мы должны быть готовы. Я бы хотела получить разрешение сопровождать вашу внучку...

— Нет!

— Мистер Песатуро...

— Нет! — повторил он. Том посмотрел на жену и взял ее за руку. Вместе они посмотрели на лейтенанта. — Мы растили Молли как нашу дочь. Сейчас мы нужны ей. Мы сделаем это вместе. Как положено в семье.

— А если Прайс попытается что-то подстроить?

— Вот тогда мы проверим, хороши ли ваши снайперы, лейтенант.

Четыре часа дня. Гриффин, Фитц и Уотерс наконец отыскали пресловутую контору компании «Корпорейт клин». Иными словами, обшарпанный старый склад в южной части Провиденса, затерявшийся посреди еще более ветхих построек. Его вид наглядно свидетельствовал о том, что компании, специализирующиеся на уборке, зарабатывают куда меньше денег, чем банки спермы.

Парадные двери были закрыты. Гриффин начал нажимать кнопки на вмонтированном тут же переговорном устройстве, тогда как Уотерс поднял взгляд на глазок видеокамеры в системе охраны здания. Пришлось сделать четыре или пять заходов, прежде чем из коробочки прорезался скрипучий женский голос.

— Чего надо?

— Мы ищем фирму «Корпорейт клин», — сказал Гриффин.

— Зачем это?

— Мы испачкались и хотим, чтобы нас хорошенько отскребли, зачем же еще?

— Вы копы?

— Хуже, — заявил Гриффин. — Мы внутренняя налоговая служба.

Этот трюк возымел действие. Двери, прожужжав, моментально отворились. Шайка бывших уголовников не выказала бы по отношению к силам правопорядка ничего, кроме презрения. И напротив, каждый боится налоговой инспекции.

Обнаружившееся на пятом этаже помещение, в котором располагался офис «Корпорейт клин», являло собой приятную неожиданность в сравнении с остальной частью здания. Конечно, лежащий здесь серый ковер был здорово потерт, а выкрашенные в цвет слоновой кости стены нагоняли тоску, но само помещение имело вполне опрятный вид. Здесь пахло нашатырем и жидким моющим средством. Должно быть, именно здесь новобранцы практиковались в своей новой профессии.

Трое детективов подошли к пустой конторке в крохотной приемной, уставились на протянувшийся позади нее длинный коридор и нетерпеливо стали ждать, пока кто-нибудь появится. Нога Гриффина нетерпеливо и нервно постукивала. Руки он стиснул за спиной так, чтобы никто не видел, что они дрожат. Подняв взгляд, Гриффин заметил, что Уотерс смотрит прямо на него, так что, возможно, этот его трюк никого не обманул.

Четыре часа три минуты. Времени оставалось все меньше. Дьявол...

Наконец открылась дверь в конце коридора. Вышла девушка с иссиня-черными волосами и почти без одежды, зато вся утыканная металлическими украшениями.

— Чем могу помочь? — спросила любительница пирсинга, бросая на них взгляд, слишком раскованный для полуголой девушки, появившейся перед тремя мужчинами.

— Мы ищем владельца «Корпорейт клин».

— Могу я узнать, по какому вопросу?

— По вопросу налогов.

— Внутренняя налоговая служба не делает визитов.

— А вы откуда знаете? — Гриффин не обратил внимания на открытый вызов в ее глазах. Он сверкнул своим полицейским значком. — Это официальное дело. Найдите владельца. Быстро.

Девица приподняла прошитую серебром бровь, одарила их высокомерным взглядом, показывающим, что ее они не напугали, и удалилась в глубь коридора.

Другая нога Гриффина тоже начала дергаться. Он мерил шагами комнату, Уотерс и Фитц ждали молча.

Еще одна минута, долгая, бесконечная минута. Одна из слишком многих таких же, тикающих, тикающих, тикающих минут. Неужели никто не понимает, как это срочно?

Наконец девушка вернулась. Мистер Сэл Грин готов принять их. Последняя дверь налево. Постарайтесь не сшибить что-нибудь по дороге.

Но предупреждение запоздало. Они уже вихрем неслись по коридору, вихрем ворвались в небольшой кабинет и материализовались перед столом управляющего.

— Господа полицейские. — Сидящий за столом пожилой подтянутый человек в потертых джинсах, с седеющими волосами, собранными в конский хвост, приветствовал детективов. Он запоздало поднялся и сделал вялый жест рукой в сторону двух пустых стульев.

— Сержант, — резко поправил его Гриффин.

На Грина это не произвело впечатления. Пожав плечами, он заметил:

— Я мог бы сказать, что удивлен вашим визитом, но это, конечно, не так. Что же на сей раз, джентльмены? У кого-то из приемной пропал скоросшиватель, и вы явились, чтобы проинспектировать своих излюбленных козлов отпущения?

— Полиция штата не занимается исчезновением скоросшивателей.

— О, вы правы, правы. Тогда, значит, кто-то из моей команды превысил скорость. Знаете, вполне можно было вручить штрафной талон ему лично. Не все бывшие осужденные кусаются.

Кровяное давление Гриффина подскочило единиц на пятьдесят. Он повернулся к Уотерсу, и тот понял намек.

— Нам нужно узнать одно имя, — сказал Уотерс.

— Да ну? Неужели?

— Нам нужно знать, кто обслуживает банк спермы в Потакете, и еще нам нужен график их работы. Кто, когда и в какое время там дежурил.

— Тогда мне нужно судебное предписание.

— Тогда тебе скоро понадобится гипс! — прорычал Гриффин.

— Ой-ой-ой. Добрый следователь — злой следователь. — Грин повернулся к Фитцу: — А вы кто у них? Комедийный кореш?

И Фитц ответил:

— А я — свидетель защиты, который подтвердит, что эти двое на самом деле не причинили тебе вреда.

— О, избавьте меня. — Грин откинулся на стуле. — Послушайте, я управляю добропорядочной компанией, где работают хорошие ребята. Ваши люди каждый месяц набегают с криками, чтобы порыться в личных делах моих сотрудников, но до сих пор еще ничего не нашли. Что бы ни было на сей раз, несите ордер. Если вы наконец-то сумели доказать, что кто-то из моих сотрудников сделал что-то нехорошее, у вас не возникнет проблем и вы легко уговорите судью выдать предписание на обыск.

— У нас нет времени, — жестко сказал Уотерс.

— А у меня нет миллиона долларов. Такова жизнь.

С Гриффина было достаточно. Он положил руки на стол и приблизив лицо к лицу мистера Грина впился в него убийственным взглядом.

— Это связано с делом Насильника из Колледж-Хилла, понял? Ты «Новости» смотришь? Понимаешь, о чем мы говорим?

Грин наконец сдал назад. Он отвернулся от Гриффина и насупился.

— Мои парни по ночам работают.

— Не каждую ночь.

— Я сам проверял их. У нас нет имевших судимость за сексуальное насилие. Иначе женщины из моего персонала стали бы возражать. Или третировать его.

— Этот человек не был осужден.

— Тогда откуда вы знаете, что это один из моих? Послушайте, сержант, я всего лишь осаждаемый со всех сторон владелец маленького предприятия, и вы ведете расследование не совсем по правилам.

— У нас есть на то причины. У нас есть очень веские причины...

— Тогда расскажите о них судье, — решительно перебил его Грин и взялся за телефон, показывая, что разговор окончен.

Гриффин схватил телефонную трубку и с грохотом положил ее на место.

— Если еще одна девушка пострадает...

— Тогда вы знаете, где меня найти, не так ли, сержант?

— Ах ты, сукин сын! — заревел Фитц.

Грин удостоил взглядом и его. Теперь он был уже зол, и это недвусмысленно читалось на его лице.

— Господа, есть такое понятие: полицейская процедура. Вы полицейские, вам следовало бы знать об этом. А теперь на вашем месте я постарался бы найти судью. Потому что уже поздно, и, откровенно говоря, я намерен в пять пойти домой.

И вот тут Гриффин почти бросился на него. Кровь ударила ему в голову. В ушах оглушительно зазвенело. Уотерс тронул его за руку, и Гриффин совладал с собой. Глубокий вдох, сосчитать до десяти. Сосчитать до двадцати. Этот человек негодяй и придурок. В мире таких полно.

— Мы еще вернемся, — сказал Гриффин.

— Вместе со Шварценеггером, — сухо отозвался мистер Грин и снова взялся за телефонную трубку.

Они быстро покинули здание. Четыре тридцать две. Время катастрофически утекало. Счет шел уже на минуты.

— Нам нужен судья, дружественно настроенный, — пророкотал Гриффин. — Я пас, от меня уже нет толку.

— Я знаю такого, — тотчас отозвался Уотерс.

— Отлично, мы с тобой едем за ордером. А вы, — он повернулся к Фитцу — следите за зданием. Я не хочу вернуться сюда с проклятым предписанием и обнаружить, что мистер Сердобольный уже ушел.

— Ух ты, я наедине со всеми этими бывшими уголовниками! Горю от нетерпения.

— И они тоже. Пошли, Уотерс. Скорее.

Фитц вернулся в здание. Гриффин забрался в машину Уотерса. Небо пока было светлым, до темноты оставалось еще часа три. Но она наступит, наступит скоро, и Прайс тоже скоро окажется на свободе и будет приближаться к своей пятилетней дочери. А тем временем какая-нибудь молоденькая студентка оставит студенческую компанию и отправится домой.

А Мег? А Джиллиан? А Кэрол?

Гриффин однажды уже подвел свою жену. Подвел десятерых беспомощных детей. Подвел самого себя. Предполагается, что теперь он старше и мудрее. Он не хочет больше никого подводить.

— Ты в силах довести дело до конца? — жестко спросил Уотерс.

— Я контролирую ситуацию.

— Только едва-едва.

— Ну вот видишь? Значит, прогресс налицо.

Четыре сорок шесть.

Тюремный надзиратель вышел из камеры-одиночки, куда временно поместили Прайса.

— Руки, — сказал охранник.

— Вы что, уже сейчас собираетесь меня заковать? Bay, да у вас парни, ей-богу, мышь не проскочит. Вы не оставляете мне ни малейшей возможности.

— Руки! — повторил надзиратель.

Дэвид пожал плечами. Зная порядок, он просунул руки в прорезь на двери камеры. Надзиратель защелкнул на нем наручники. Дэвид потянул к себе скованные кисти, и только тогда дверь камеры открылась. Охранник вытащил его за плечо наружу и повел к помещению, где производились стандартные полицейские процедуры, связанные с выводом за пределы тюрьмы.

— Можно мне зайти на минутку в свою камеру?

— Зачем?

— Мне тот туалет больше нравится. Знаете, бывает трудно расслабиться в новом месте.

— Ешь больше клетчатки, — ответил охранник и потянул его дальше по коридору. В конце коридора находилась комната, где ждали еще несколько стражников. Один из них при виде Прайса натянул на руки резиновые перчатки.

— Полное обследование полости? — выгнул бровь Дэвид. — Батюшки, да сегодня мой счастливый день.

Охранник смотрел на него каменным взглядом. Дэвид пожал плечами.

— Что ж, такова цена свободы. — Он вошел в комнату, где на столе лежали его любимые брюки и рубашка. Одежда, по-видимому, уже прошла осмотр. Теперь настал его черед.

Дэвид отвернулся от стопки вещей, стараясь не слишком сиять от счастья.

— Наконец-то свободен, — пробормотал он, поднимая руки над головой. — Наконец-то свободен. О Господь Всемогущий, я наконец свободен.

Пять часов.

Дэвид Прайс наклонился для осмотра.

Гриффин и Уотерс изложили свою просьбу судье.

Фитц стоял, уставившись на полуголую секретаршу.

Таня начала кормить плачущего, беспокойного Эдди-младшего.

Мег раскачивалась из стороны в сторону.

Правая рука Кэрол начала конвульсивно сжиматься.

А Джиллиан сидела в доме Песатуро, думая о Мег, о Кэрол, о своей сестре, о Сильвии Блэр. А потом начала думать о дьявольской игре, затеянной Дэвидом Прайсом. Что-то здесь не так, чувствовала она, и от этого рассеянно терла виски, мучительно, изо всех сил пытаясь сообразить... Что-то не складывалось, только вот что?..

А Молли сидела на полу в своей спальне и ждала.

Глава 40

Прайс

— Нам нужен ордер...

— У нас веское основание...

— Насильник из Колледж-Хилла...

— Комо был донором в банке спермы в Потакете.

— Насильник, очевидно, получил доступ к этим образцам, чтобы подбросить ложные улики на места преступлений...

— Нам нужно посмотреть кое-какие личные дела. Как можно скорее!

Это было не самое изящное и внятное объяснение, какое Гриффин и Уотерс когда-либо представляли судье, но оно сработало. В пять часов одиннадцать минут они получили предписание. В «Корпорейт клин» они мчались со скоростью миль девяносто в час, с шальным, сумасшедшим скрипом, сжигая резину. Свернули на парковку и с визгом подкатили к парадным дверям.

Первое, что они увидели, был стоящий перед дверями Фитц. Он мертвой хваткой вцепился в руку мистера Грина и что-то ожесточенно ему втолковывал. Очевидно, мистер Грин старался выполнить свое обещание уйти домой в пять, а Фитц добросовестно выполнял свое клятвенное заверение стоять стеной у него на пути.

Гриффин затормозил точно перед ними, между тем как Уотерс высунул из окна ордер.

— Требуем немедленно предоставить доступ к личным делам ваших сотрудников! — распорядился Уотерс.

Сэл Грин вздохнул и потряс головой в ответ на их настойчивость, словно не находя слов. Потом повернул назад, к зданию.

Пять минут спустя он пнул ногой старый серый металлический картотечный шкафчик, выдернул нижний ящик и сделал гостеприимный жест в сторону открывшегося взору ряда файлов.

— Здесь мои нынешние работники.

Гриффин пожирал глазами личные дела: здесь было папок сорок — пятьдесят. Они не располагали таким временем.

— Люди, которые работают в банке спермы, — коротко бросил он. — Раньше и сейчас.

— Я меняю состав бригад — это не позволяет людям расслабляться.

— Период времени: с ноября по апрель, мистер Грин. Да шевелитесь же, мать вашу!

На какой-то момент ему показалось, что Грин начнет протестовать. Прижатые к бокам руки Гриффина начали чесаться. Он воспроизвел в уме, что говорила ему лейтенант Морелли. А также то, что говорили по тому же поводу его психотерапевт, братья и Уотерс. Но главным образом он ощущал, как погружается вниз, вниз, вниз, в тот темный подвал, с его аккуратными рядами скорбных маленьких могил.

Грин начал вытаскивать папки. Гриффин подумал, что это первое толковое решение, которое этот тип принял за весь день.

Он, Уотерс и Фитц начали пробегать глазами по личным делам сотрудников. Десять минут спустя Фитц вытянул приз.

— Я знаю, кто это! Рон Виджио! Я сам арестовывал его несколько лет назад. Тогда это был заурядный любитель подглядывать в окна. Впрочем, женщина потом застеснялась и не стала настаивать на обвинении.

— Подглядывающий любитель клубнички, — повторил Уотерс. — По мне, это звучит как потенциальный насильник.

— Эй, послушайте, я знаю только одно: его раз арестовали за взлом и проникновение, — заявил Грин. — Виджио сразу же сообщил мне об этом. Это было какое-то недоразумение; он хотел доставить сюрприз в квартиру своей девушки, а соседка все истолковала неправильно.

— Так его схватили за то, что он вломился в дом к женщине? — резко спросил Гриффин.

Грин пожал плечами:

— Его обвинили, но до суда дело не дошло. Во всяком случае, так мне было сказано.

Гриффин уже нажимал кнопки своего мобильника.

— Это сержант Гриффин. Мне надо, чтобы вы пропустили через базу данных одно имя. Рональд Виджио. ВИДЖИО. Да. Угу. — И две минуты спустя: — Его нынешний адрес? — Отлично. Пошли. — И забрал папку.

— Эй, погодите! — снова запротестовал Сэл Грин, но рядом никого уже не было.

Пять тридцать.

Появились судебные приставы штата и повели Дэвида к ожидающему его фургону для перевозки. Благодаря любезности своего адвоката, своевременно доставившего ему вещи, Дэвид теперь, впервые за год, надел свою одежду: пару брюк хаки, темно-синюю рубашку на пуговицах и темно-коричневые мокасины. Одежду, конечно же, обыскали и пропустили через металлодетектор. Как и его самого.

Теперь лодыжки Дэвида, как и руки, были скованы. Судебные исполнители шагали справа и слева — по одному с каждой стороны, лица у обоих были суровые и мрачные. Дэвид втайне насмехался над своим конвоем. Усмехался над привлеченными ради такого случая в большом количестве тюремными надзирателями. Усмехался над синим тюремным фургоном. Он вообще был в отличном настроении.

Его погрузили в фургон.

— Только попробуй что-нибудь выкинуть, охламон, — предупредил один из судебных исполнителей, — и я сотру тебя в порошок. Capisce?

— Я не говорю по-итальянски, ты, умученный английским языком придурок.

Тот зарычал на него. Дэвид в ответ лишь улыбнулся.

Двери фургона закрылись. Скоро откроются ворота тюрьмы.

Пять тридцать пять пополудни. Свобода была так близка, что Дэвид ощущал ее вкус на губах. Еще пять — десять минут — и ворота тюрьмы распахнутся. Еще пять — десять минут — и начнется его настоящее путешествие.

«Спасибо, сержант Гриффин, — думал он. — Ну и, конечно, спасибо, Мег».

— Как видно, Рон Виджио не испытывал потребности сообщать работодателю весь свой криминальный послужной список полностью, — заметил Гриффин, яростно швыряя машину на магистраль, проходящую штатами, а Уотерс тем временем вызванивал подмогу. — Выяснилось, что Рона арестовали вовсе не за взлом и проникновение, а за сексуальное домогательство первой степени, то есть изнасилование. Кроме того, еще в середине девяностых он провел три года за решеткой за то, что вломился в дом к женщине.

— Итак, начинает он как простой любитель подглядывать, затем вламывается к женщине в дом, потом идет на изнасилование. Bay, да это прямо ходячий учебник.

— Да. К сожалению, обвинение в сексуальном домогательстве рассыпалось. Эта женщина прежде имела связь с Виджио — встречались недолгое время. Ну и поскольку она прежде спала с ним по доброй воле, забеспокоилась, что жюри не поверит ее заявлению. А может, просто стало не по себе при мысли о перспективе судебного процесса. Это ведь не по парку прогуляться.

— Зачем попадать на скамью подсудимых, когда можно запугать жертву?

— Вот именно. Виджио попал в следственный изолятор в декабре, а его обвинительница отозвала свой иск в январе. Вероятно, полицейский чин, осуществлявший за ним надзор как за человеком, бывшим под следствием, мог бы рассказать нам еще много всякого.

Гриффин подъехал к въезду в Крэнстон. Машины здесь двигались еле-еле, поэтому он включил мигалку и, чертыхнувшись, ринулся вперед, лавируя между ними. Какой-то хлыщ, пускаясь в обгон, выскочил прямо перед полицейской машиной. Гриффин резко придавил тормоз и разразился бранью, а Уотерс схватив мегафон, закричал:

— Немедленно возьмите вправо!

Это образумило придурка. Разумеется, водитель не преминул одарить их пакостным взглядом. Гражданские, мать их так!..

— Четыре недели из общего срока в предвариловке Виджио провел тогда же, когда там находился Прайс, — продолжал Гриффин, тяжело дыша и чувствуя, как ладони потеют, реагируя на выброс адреналина от бешеной езды и предвкушения предстоящего дела. Он углядел подходящую боковую улочку и при скорости больше восьмидесяти миль сосредоточил все внимание на рулевом колесе.

— У-ух ты, — протянул Майк. — Неужели простое совпадение?

— Или же в этом причина всего? К декабрю Виджио, вероятно, сообразил, что рано или поздно снова нападет на женщину, и это всего лишь вопрос времени. Но он также знал, что его ДНК и отпечатки уже содержатся в базе данных, и потому, как только он поддастся импульсу, два детектива вскоре постучат в его дверь. Тогда он вспомнил о старом добром Дэвиде Прайсе, который жил по соседству с копом и тем не менее сумел преспокойно замучить прямо на дому десятерых детей. О старом добром Дэвиде Прайсе, который так кстати оказался одновременно с ним в следственном изоляторе.

— Даже насильники нуждаются в ролевых моделях для подражания, — заметил Уотерс.

— К несчастью для нас. Ну а теперь — к несчастью и для Виджио. Держись, мы у цели. — Гриффин с опозданием заметил дорожный указатель, ударил по тормозам и на остаточном движущем импульсе задней части машины влетел в поворот. Потом поспешно выключил мигалку и сбавил газ. Он не хотел спугнуть Виджио, несясь по улице со всей полицейской амуницией. Сначала они просто потихоньку проедутся, чтобы оценить свою цель.

Детективы подъехали к нужному дому и тут же заметили человека, выходящего из парадной двери и направляющегося к стоящей на подъездной дорожке машине. На мужчине были темно-синие брюки, голубая рубашка из ткани шамбрэ, и, по крайней мере со спины, он мог бы сойти за двойника Эдди Комо. Наше почтение, Рон Виджио!

— Господи Иисусе! — в благоговейном ужасе пробормотал Уотерс.

— Он хочет дать деру! — предостерег Гриффин и схватился за рацию: — Всем! Зеленый свет, зеленый свет, зеленый свет!

Гриффин резко бросил машину в сторону, на подъездную дорожку, заблокировал автомобиль Виджио и нажал на тормоз. Виджио вскинул голову и увидел устремившиеся к нему две гражданские машины и один полицейский «лендкрузер». И тогда он бросился бежать.

— Вперед, за ним! — Гриффин уже выскочил из машины. Впереди он увидел Фитца, швырнувшего свой «таурус» на другую подъездную дорожку, чтобы остановить уносящего ноги подозреваемого. Виджио вскочил на капот приближающегося «тауруса», спрыгнул с другой стороны и припустил дальше.

Окрестность огласили крики.

— Стой! Полиция! — громовым голосом ревел Уотерс.

Жители выглядывали из домов и застывали с разинутыми ртами при виде разгоревшейся суматохи. Вопили выскочившие из подъехавших внедорожников полицейские в форме, тоже устремляясь в погоню.

Гриффин возглавлял гонку. Вот он перескочил через капот машины Фитца и грозным ураганом помчался по переулку. Он покажет Рону Виджио, что это значит — пробегать милю за пять минут. Смутно, боковым зрением, скорее чутьем, Гриффин осознавал, что где-то рядом бежит Уотерс. На некотором расстоянии пыхтел, задыхаясь, Фитц.

Виджио бросил лихорадочный взгляд через плечо и увидел, как стремительно сокращается расстояние между ним и преследователями. Он метнулся вправо, нацеливаясь в проход между двумя маленькими домами, и перепрыгнул через невысокий деревянный забор. Вскрикнула женщина. Залаяла собака. Все это Гриффин слышал смутно, точно издалека. Он, будто с шестом, перелетел через изгородь, почти нагнал Виджио и спикировал беглецу под ноги.

Но в последнюю секунду Виджио крутанулся влево, увертываясь от захвата, и достиг высокой решетчатой ограды. Гриффин упал наземь, перекатился кубарем и тут же снова вскочил, успев заметить, как Виджио и Уотерс скрываются за барьером. Вспрыгнув на ограду, он снова бросился в погоню.

Теперь они находились в чьем-то дворе, напоминавшем кладбище. Маленький белый домик одиноко торчал среди нагромождения погнутых, полусожженных автомобильных останков. Какое-то мгновение Гриффин вообще не мог ничего разобрать. Потом услышал металлическое лязганье — это Виджио на бегу задел груду ржавых колпаков от колес, а через долю секунды увидел Уотерса, стрелой мелькнувшего из-за другого раскуроченного автомобиля.

Гриффин прикинул, куда движется Виджио, углядел его несомненную цель — детский велосипед, стоявший у передней двери домика, — и рванул туда с другой стороны.

Он возник как из-под земли в двадцати футах от Виджио.

— Стоять! — проревел Гриффин.

Ошеломленный Виджио подскочил, беззвучно вскрикнув от неожиданности.

И тут Уотерс в летящем прыжке подсек его.

Десять минут спустя Рон Виджио сидел в наручниках на заднем сиденье «лендкрузера» полиции штата Род-Айленд и угрюмо молчал, отказываясь отвечать. Оставив его пока в покое, они нагрянули к нему в дом. В ванной комнате Уотерс обнаружил аккуратно составленные коробки с латексными перчатками. В кухонном чулане Фитц обнаружил три ряда упаковок с гигиеническим средством фирмы «Беркли и Джонсон», все с ароматом полевых цветов. Ну и, конечно же, еще пузырьки, найденные ими в морозилке.

Кухонный стол хранил в себе початую упаковку воспламенителей для модельной ракетной техники и был покрыт какой-то серой глиной. Гриффин подозрительно понюхал серый материал, потом оставил его для идентификации Джеку-и-Джеку. После этого они тщательно обследовали комнаты наверху, затем ванную комнату на нижнем этаже и все стенные шкафы. Но нигде никаких следов Мег не обнаружили.

В конце концов Гриффин раскопал под лестницей дверь, ведущую в подвал. Он перевел дыхание, сделал знак Уотерсу, и они вместе спустились по ступеням в темную глубину.

— Мег? — позвал Гриффин. Что-то задело его макушку. Конец шнурка для включения верхнего света.

Из темноты по-прежнему не раздалось ни звука.

Приготовившись к самому худшему, он дернул за шнур и включил освещение.

Тридцать секунд спустя они с Уотерсом промерили шагами всю длину сырого, промозглого, но совершенно пустого помещения.

— На полу даже нет никаких следов, — сказал Уотерс. — Не думаю, чтобы в последнее время сюда кто-то спускался.

Гриффин тоже раздумывал над этим.

— Машина? — предположил он, нахмурившись.

— Очевидно.

— Черт!

Они двинулись обратно — вверх по ступеням и вон из дома. С машиной явно что-то не так. А багажник машины — того хуже. Лучше держаться вместе. Памятуя об уроках минувшего года.

Дверь со стороны водителя не была заперта. Уотерс, в перчатках, открыл ее, а Гриффин обежал вокруг, направляясь к багажнику. В руке он держал пистолет, на всякий случай. Навел оружие на багажник. На счет «три» Уотерс рывком откинул крышку.

— Эй! — произнес он секунду спустя. — А не бомба ли это?

Кэрол шевельнулась. Дэн не знал, свидетельствовало ли это движение о хорошем или о плохом. Поначалу конвульсивно сжималась только ее правая рука. Он расценил это как добрый знак и начал гладить пальцы жены, что-то говорить, убеждать, призывая ее вернуться к жизни.

Затем начала подергиваться левая нога, и в дыхании возникла какая-то заминка. Дэн не понимал, что это значит. Доктора сказали ему, что высокая доза амбиена и алкоголя в ее сердечно-сосудистой системе эффективно заблокировали жизнедеятельность организма. Теоретически, однако, почки должны сделать свою работу, удаляя вредные примеси из системы кровообращения, и тогда Кэрол придет в сознание. По крайней мере они на это надеялись.

Что означает подергивание — признак возвращения к жизни? Случалось ли, что люди приходили в сознание после того, как пережили затруднение с дыханием?

Дэн ласково похлопал Кэрол по руке, отвел волосы с бледного холодного лба.

— Ну давай, милая, — бормотал он. — Возвращайся ко мне, родная. Все будет хорошо. Обещаю тебе, на этот раз все пойдет иначе.

Ее левая нога снова дернулась. Дыхание перешло в икоту.

Дэн всем телом подался вперед. Он неотрывно смотрел вниз, на тихое, безжизненное лицо жены, такое же красивое сейчас, как тогда, когда он увидел ее в первый раз.

И вдруг Дэн осознал, что впервые за все время грудь ее уже не вздымается. Дыхание не вернулось.

Тревожно запищал аппарат. Дэн уронил на постель руку жены и выбежал в коридор, крича как ненормальный:

— Помогите, помогите! Кто-нибудь, помогите нам! Пожалуйста!

Пять часов сорок пять минут.

Массивные тюремные ворота распахнулись. Синий транспортный фургон выкатился за пределы тюрьмы. Все еще улыбающийся Дэвид Прайс отправился в путь. В доме Песатуро лейтенант Морелли оговаривала последние детали предстоящей встречи, включая оснащение Тома и Лори пуленепробиваемыми жилетами.

Молли сказали, что они собираются поиграть в одну игру. Они едут в парк на пикник, который устраивают полицейские. Там они поучаствуют в небольшой драке понарошку, поедят пирожных, и она посмотрит, как полицейские выполняют свою работу. Может прийти и еще один человек, он тоже примет участие в игре. Но пугаться не надо. Это будет часть представления.

Молли слушала их с печально-серьезным выражением лица. Дети всегда знают, когда взрослые говорят неправду.

Они вышли из дверей, угрюмые, в мрачном настроении. И тут у Морелли зазвонил сотовый телефон.

Звонил Гриффин.

— Мы его взяли, взяли, взяли! Мы нашли целые штабеля коробок с латексными перчатками, упаковки со спринцеванием. Рон Виджио, бывший уборщик банка спермы в Потакете, несомненно, и есть Насильник из Колледж-Хилла.

— А Мег? — быстро спросила Морелли. Том и Лори застыли как вкопанные, уставившись на нее.

— Ее здесь нет.

— Где же тогда, черт побери?

— Пока не знаем. Виджио молчит. Но мы на него надавим, восстановим перед ним картину его преступлений, и он непременно расколется. Мы найдем ее, лейтенант. Это только вопрос времени.

Морелли посмотрела на Тома и Лори.

— Мы схватили того, кто, возможно, и есть Насильник из Колледж-Хилла, — тихо сказала она им, — но мы не нашли Мег.

— У них есть какие-нибудь зацепки? — спросила Лори.

— Сержант Гриффин считает, что надо подождать, это всего лишь вопрос времени.

— Сколько ждать? Есть ли у нее еда, вода? Что, если ее увезли из города? Мы хотим, нам необходимо, чтобы наша дочь осталась жива и здорова!

— Не выпускайте его, лейтенант! — взволнованно говорил в трубку Гриффин. — Не выпускайте Прайса! Мы справимся сами. Нам больше не нужен Прайс.

Морелли снова посмотрела на встревоженные лица супругов Песатуро. Бросила взгляд на свои часы. Пять пятьдесят пять.

— Мне очень жаль, лейтенант. Слишком поздно.

Глава 41

Добряк

Мег было очень страшно. Ее руки и плечи адски болели, разрываемые острой болью. Пальцы свои она едва ощущала. Они были медлительными, вялыми, неживыми, словно отделились от тела и больше ей не принадлежали.

Порой Мег ощущала какую-то влагу в волосах — медленную, равномерную струйку. Сначала она думала, что протекает потолок. Теперь понимала, что это струилась кровь из ее стертых, разодранных запястий.

Мег все еще продолжала раскачиваться взад и вперед, но теперь уже медленнее и с меньшей силой. Иногда стенной анкер шевелился, но все же крепко сидел в стене. Мег была хрупкая, восхитительно тоненькая и стройная. То есть она не обладала достаточной массой, чтобы выполнить эту работу. А сейчас Мег чувствовала себя безмерно усталой. По временам на нее нападало странное, гипнотическое состояние, когда нельзя было сказать, бодрствует она или бредит. Губы ее высохли и потрескались. Запекшийся язык был тяжелым и словно приклеился во рту.

Мочевой пузырь больше не подчинялся ей и потихоньку подтекал. Мег не была в уборной с раннего утра и не могла больше выдержать. Ощущение стыда было сильнее дискомфорта. Взрослая женщина с мокрыми штанами — такое никуда не годилось.

А сейчас, в довершение несчастья...

Мег испытывала что-то вроде тоски по своему тюремщику. В глубине души она искренне желала, чтобы он вернулся. Пожалуй, ее смутное, истощенное сознание надеялось, что он снимет ее с крюка, облегчит боль в плечах. Мег мнилось, что, быть может, он действительно отведет ее в ванную, как обещал, позволит вновь почувствовать себя человеком.

И если после этого прикоснется к ней, потребует какой-то компенсации...

По крайней мере она больше не будет в темноте. Не будет пропадать здесь одна, с мокрыми джинсами и кровоточащими запястьями. Одна в сыром, пропахшем плесенью подвале, слишком похожем на могилу.

Здоровым уголком своего сознания Мег понимала, что это нехорошие мысли. Эти мысли позволяли преступнику остаться победителем. Она должна держаться стойко, быть сильной. Она должна презирать боль. Сосредоточиться на своем гневе, как говорила Джиллиан.

«Мы не жертвы. В ту самую минуту, как мы начинаем верить, что мы жертвы, мы тем самым позволяем насильнику выиграть. Да, когда дело доходит до грубой животной силы, леди, то, пожалуй, мы не можем защитить наши тела. Но мы всегда можем управлять своим разумом».

О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть все это кончится. Прежде, чем ее руки сдадут окончательно. Прежде, чем она сделает что-нибудь, о чем будет жалеть. Прежде, чем...

Прежде, чем придет Дэвид Прайс.

Дэвид не мог как следует видеть из своего фургона, что происходит снаружи. Это транспортное средство не имело боковых окон, а между ним и судебными исполнителями находилась сетчатая перегородка, которая смазывала вид через ветровое стекло.

Но Прайса это вполне устраивало: ему было незачем знать, где он находится и куда его везут. Это не имело никакого отношения к тому, что ему сейчас предстояло.

Дэвид наклонился вперед, притворяясь, что хочет размять спину. Затем беспокойно заерзал из стороны в сторону. Пальцы заскользили вдоль левого рукава рубашки, пока не наткнулись на тоненький деревянный предмет, вшитый в манжету.

Эта штуковина была едва заметна. Толщиной всего в четверть дюйма, густо лакированная деревянная отмычка была заткнута внутрь верхнего шва манжеты, где грубая ткань и без того образовывала толстый рубец. Виджио, даже если бы не годился ни на что больше, во всяком случае, хорошо выполнял инструкции. Затем движением, которое отрабатывал на протяжении последних четырех месяцев, Дэвид наклонился вперед и куснул нижнюю кромку правой штанины. Внутри брючной манжеты язык нащупал поджидающее его сокровище — то, что выглядело как раскрошенные кусочки белого мела. Кусочки алказельцера — слишком маленькие, чтобы их было легко заметить, и, как и деревянная отмычка, не обнаруживаемые металлодетектором.

Иногда самые простые вещи дают наилучший результат.

Дэвид втянул в рот кусочки таблетки из брючного обшлага и начал жевать.

Сорок секунд спустя из глубины горла у него вырвался булькающий звук.

Судебный исполнитель бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— Какого черта? — воскликнул он.

У Дэвида Прайса, скрючившегося в задней части фургона, изо рта шла пена.

Сержант Гриффин в упор смотрел на Рона Виджио.

— Где она?

— Не знаю, о ком вы говорите.

— Не разыгрывай передо мной дурака. Где она?

— Моя бабушка уже много лет как умерла, но спасибо, что спросили.

— Ты у нас в руках, Виджио. Мы знаем все о том, как ты похитил образцы из банка спермы, потом впрыснул их в баллончики с гигиеническим средством. Тебе уже светит обвинение в двух убийствах, не говоря о четырех оскорблениях сексуального характера первой степени. Считай, что ты уже за решеткой, миляга Ронни. Раскалывайся немедленно и, быть может, получишь надежду еще увидеть когда-нибудь свет Божий.

Сидящий на заднем сиденье полицейской машины Виджио демонстративно зевнул.

— Ты что, стараешься выгородить Дэвида Прайса? Да ведь он-то уже продал тебя с потрохами. Через три часа, после окончания свидания с дочерью, он назовет нам твое имя.

Виджио рассмеялся.

— Мы взяли тебя из-за него, Виджио. Если бы он не сказал нам, что ты встречался с Эдди Комо, мы бы не догадались проверить персонал банка спермы.

Виджио нахмурился.

— Да, это так. У тебя все прекрасно складывалось. У тебя был превосходный замысел, свой блестящий маленький план. Только вот Дэвид Прайс... Он был твоим слабым звеном. Вот кто втянул тебя в это дело. Ты-то думал, что он тебе помогает, а на самом деле он всю дорогу играл тобой. Ты вовсе не блестящий криминальный ум, каким себя воображаешь. Ты всего-навсего пешка в руках Дэвида Прайса.

Виджио поджал губы. Несмотря на все его старания, было видно, что он начинает заводиться.

Гриффин пожал плечами, выпрямился, скрестил руки на груди и бросил на Виджио презрительный взгляд, означавший, что с этим дураком говорить бесполезно.

— Пешек приносят в жертву, Виджио. Парни вроде Прайса поступали так во все времена. Почему, ты думаешь, мы здесь? Прайс захотел купить себе свободу, поэтому он тебя и продал. Теперь он встречается со своей маленькой дочкой, а ты ради него сядешь в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Вряд ли это справедливо. Где Мег, Виджио? Отвечай сейчас, пока у тебя еще есть шанс.

— Пошел к черту!

— Возьми в толк, Виджио. Дэвид тебе не поможет. Ты попался, тебя накололи, обвели вокруг пальца. Все, на что ты рассчитывал, уже не состоится, все кончено. Чем ты еще ему обязан?

Взгляд Виджио непроизвольно метнулся к своей машине, заблокированной на обочине. Гриффин перехватил этот взгляд. Он посмотрел в ту сторону, и тут до него дошло.

— Там, в машине, еще одна бомба, не так ли, Виджио? Только теперь вместо наемного убийцы жертвой должен был стать Дэвид Прайс. Ты собирался ее подключить, а потом посмотреть, как твой любимый пособник взлетит на воздух. Черт, будь я проклят! Значит, и впрямь нет никакой верности между ворами. Постой! — Голос Гриффина изменился. Он резко и взволнованно подался вперед, наклоняясь к негодяю. — Ведь это значит, что Дэвид Прайс должен был сесть в эту машину. Говори, что ты знаешь, ублюдок! Что за дьявольщину спланировал Дэвид Прайс?

Джиллиан мерила шагами гостиную в доме Песатуро; Либби и Топпи молча наблюдали за ней. Правая рука ее безжалостно теребила медальон Триш. Левая была сжата в кулак за спиной.

— Это неправильно, — обратилась она к Либби и Топпи, хотя к этому моменту они, видимо, уже устали от ее тирад. — Мы сейчас нужны Тому и Лори. Мы нужны Мег. Мы должны что-нибудь делать!

— Джиллиан, — терпеливо и твердо промолвила Топпи, — мы не профессионалы. Иногда самое правильное — это ждать.

— Но ведь Дэвид Прайс вот-вот получит именно то, чего добивался! Не может быть, чтобы не существовало какого-то иного способа! Господи, почему я не могу придумать какой-то иной способ?

Либби вздохнула. Топпи выразительно уставилась на Джиллиан.

— Откуда нам знать, что он назовет имя преступника? — продолжала Джиллиан. — Гриффин прав. После того как встретится с Молли, Прайс может наплести все, что угодно, или вообще отказаться говорить. А тогда уже будет невозможно ничего поделать.

— Они могут отправить его в «Супер Макс», — сказала Топпи. — Или наказать тем, другим, способом, особым режимом изоляции.

— Ох, как будто Дэвида Прайса это очень заботит. Он обожает эти игры, он чувствует себя в своей стихии, когда заставляет всех плясать под свою дудку. Он любит, чтобы все было так, как он задумал. — Джиллиан вдруг резко оборвала себя и нахмурилась. — Ха!

— Что такое? — спросила Топпи.

— Дэвид любит, чтобы все было так, как он задумал, — медленно повторила Джиллиан. — Но вот эта встреча... Он позволил полицейским самим выбрать для нее место и маршрут, каким его повезут туда. Сам же назначил только время. Если он действительно что-то замышляет, то, казалось бы, должен был сам выбрать место. Какое-то место, которое хорошо знает или где мог бы расставить свои мины-ловушки. Или попросить Насильника из Колледж-Хилла расставить их. Это было бы логично. Дэвид помогает Насильнику совершить идеальное преступление. Взамен насильник помогает Дэвиду бежать из тюрьмы.

— Но возможно, он ничего и не замышляет, — возразила Топпи. — Вы слышали, что сказала лейтенант Морелли. Полиция бросила на проведение этого свидания все свои силы и резервы. Прайсу вряд ли удастся выйти из тюремного фургона и пройтись по земле.

Джиллиан досадливо сверкнула на нее глазами:

— Конечно же, он что-то замышляет. Если бы Прайс действительно хотел видеть свою дочь, он стал бы настаивать на этом до заключения в тюрьму. Так что в этой истории Молли вообще ни при чем. Все дело в стремлении Прайса вырваться из тюрьмы. — Она помолчала, потом снова начала рассуждать вслух. — И еще в мести. Сперва он подстроил так, что первой жертвой оказалась Мег, потом организовал убийство Эдди Комо, с тем чтобы вовлечь в дело Гриффина. Его действия всегда носят личный характер, почти автобиографический: та же самая жертва, тот же самый детектив. Но Прайс не стал выбирать место. Почему он не стал выбирать место?

И тут глаза Джиллиан расширились.

— О нет!

— Что?

— Это случится совсем в другом месте! Неужели вы не понимаете? Снайперы, лейтенант и Молли... все это лишь прикрытие, для отвода глаз полиции. Он не настаивал на определенном месте, потому что и не собирался туда ехать! Что бы он ни планировал сделать, это произойдет по дороге! Скорее, где телефон, где телефон? Мне надо позвонить Гриффину.

Из кабины тюремного фургона, который катил по шоссе номер два в Крэнстоне, судебный пристав Джерри Эткинс спешно радировал в полицейский автомобиль, едущий перед ним:

— Что-то случилось с Прайсом. У него пена идет изо рта. Господи, кажется, у него начались конвульсии. Что нам делать?

Пауза.

— Не можем же мы вот так дать ему умереть... Он ведь должен сказать имя проклятого насильника. Погодите. Ух ты! Он вырубился. Лежит на полу. Черт, сейчас подавится языком. Нужно немедленное медицинское вмешательство. Сюда, скорее!

Едущий впереди «лендкрузер» полиции штата резко развернулся и двинулся к парковочной площадке перед рестораном. Эта часть магистрали номер два представляла собой улицу, пролегающую вдоль бесконечной торговой зоны. Не самое удобное место для непредвиденной остановки тюремного фургона с опасным преступником. Но тут из задней части фургона донесся новый пугающий грохот — это неистово задергались закованные в кандалы ноги Прайса.

Второй полицейский «лендкрузер» подъехал сзади, чтобы создать что-то вроде заграждения у края парковки. Парковка была не очень переполнена. В сложившихся обстоятельствах не приходилось рассчитывать на лучшее.

Джерри выпрыгнул из кабины фургона. У него был маленький набор для оказания первой помощи и лишь самое слабое представление о том, как надо действовать.

— Вызовите «скорую»! — крикнул он полицейским.

— Мы говорим с лейтенантом!

— Она знает, как оказывать первую помощь?

— Не снимай с него кандалы!

— Господи, я что, идиот?

Джерри рывком распахнул боковую дверь фургона. Прямо за ним следовал его напарник. Очевидно, полицейские все же считали их идиотами, потому что офицер конвоя Эрни оттолкнул обоих назад. Сначала он вглядывался несколько секунд внутрь фургона, расстегнув кобуру и держа руку на рукоятке пистолета.

— Мать честная!

Джерри с напарником протиснулись мимо Эрни и тоже охнули. Тощее тело Дэвида Прайса, словно сложилось в несколько раз и теперь представляло собой беспорядочное нагромождение скованных железом рук и ног — бесформенную груду, которая была неестественной для человеческого тела. Пока они трое оторопело пялились на Прайса, его тело вдруг снова конвульсивно дернулось, а голова откинулась назад. Перед ними возникло жуткое лицо человека с закатившимися глазами, который пытался смотреть на них в упор белками глаз.

Джерри всколыхнулся первым:

— Скорее, скорее, выпрямите его. Надо разжать ему рот палкой, пока он не откусил себе язык. — Он запрыгнул в фургон и схватился за скованные ноги Дэвида. Эрни подскочил со стороны плеч.

У Джерри мелькнула дикая мысль. Руки Прайса были не там, где им надлежало быть. Что произошло с толстым ремнем, который должен был связывать его руки с поясом? Взгляд пристава упал на пол, и он увидел маленькую деревянную щепку. Очень похожую на отмычку. А затем, в следующую секунду...

Джерри вскинул голову.

Как по волшебству освободившаяся от наручника рука Прайса выхватила «беретту» из расстегнутой кобуры Эрни.

Джерри вскрикнул.

И пуля вышибла ему мозги.

Крики, шум, суматоха. В оцепленном полицией Крэнстонском парке лейтенант Морелли, сжимая в одной руке сотовый телефон, а другой прижимая к уху рацию, торопливо отошла в сторону от семейства Песатуро. Она отчаянно потела под толстым и тяжелым пуленепробиваемым жилетом, а взгляд ее вновь и вновь обегал окрестные крыши, где укрывались снайперы.

— Что значит — у Прайса припадок?

— Нет, не надо заворачивать на стоянку! Что? Уже припарковались? Чья это тупоумная идея?

Зазвонил ее сотовый. Она включила его с первого звонка и, продолжая слушать сбивчивое объяснение офицера Брюгера по рации, рявкнула в трубку:

— Морелли.

— Он собирается что-то выкинуть по дороге! — кричал ей в трубку Гриффин. — Он вовсе не намерен встречаться с Молли. Это просто уловка. Виджио хотел подложить бомбу в приготовленную для Прайса машину, на которой тот должен был скрыться!

— Гриффин... — И снова по рации: — Я знаю, что нельзя дать ему умереть!

— Лейтенант, где его тюремный фургон? Скажите, где мне найти его фургон?

— Проклятие, Брюгер, где вы? Гриффин кричит, что у Прайса есть план побега. Не трогайте его. Вы меня слышите? Не трогайте Дэвида Прайса! Брюгер?

Выстрелы. Внезапные, громкие хлопки, донесенные радиоволнами. Множество выстрелов. А потом мужские голоса, сыплющие проклятиями, и снова пальба, а потом булькающий звук. Совсем близко. В трубке. Человек захлебывался собственной кровью.

— Брюгер? Брюгер, вы меня слышите? Брюгер, что происходит?

— Где фургон, где фургон? — орал Гриффин.

— Брюгер!

Тишина. Полная тишина. Даже Гриффин в конце концов умолк. Тикали секунды. Струйка пота сбежала со лба Морелли на подбородок. Она медленно обернулась. Растерянно посмотрела на Тома и Лори Песатуро, которые взирали на нее, потрясенные, испуганные. Посмотрела на Молли. На славную малышку Молли, которая никогда не узнает, кто ее настоящий отец, если только на земле есть справедливость.

А затем из рации раздался голос.

— Передайте Гриффину мой привет, — сказал по рации Дэвид Прайс. — О да, может, кто-то захочет прислать «скорую помощь». Впрочем, я думаю, коронер[37] это сделает.

В рации щелкнуло, остолбеневший Гриффин выругался. Лейтенант Морелли уронила голову на грудь.

Гриффин выключил телефон. Но он тут же зазвонил снова. Несколько секунд Гриффин бессмысленно пялился на него. Они слышали все, что доносилось из рации Морелли, и теперь стояли потрясенные, с бледными, без кровинки, лицами. Оцепенело застыл как громом пораженный Фитц. Сокрушенно молчали собравшиеся вокруг полицейские. Бывают минуты, когда весь мир вокруг воспринимается словно погруженным под воду, в морскую глубину, миль на двадцать. Все звуки ощущаются приглушенно. Руки и ноги кажутся чугунными и неподъемными. Ты уносишься куда-то во тьму, далеко-далеко от поверхности, а давление воды вот-вот раздавит тебе грудь.

Телефон Гриффина зазвонил снова.

Он щелкнул по нему и весь внутренне подобрался, ожидая услышать глумливый голос Прайса.

— Он собирается что-то выкинуть по дороге! — выкрикнула в трубку Джиллиан. — Он вовсе не намерен ехать на это свидание.

— Я знаю, — прошептал Гриффин.

— Подумайте над этим, — взволнованно продолжала она. — Он позволил полиции выбрать место проведения встречи. Он никогда бы так не поступил, если бы планировал совершить побег там.

— Я знаю.

— А в присутствии всех этих снайперов и группы SWAT и со всем прикрытием... У него бы не было никаких шансов что-то сделать. С другой стороны, по пути следования, когда есть только он да еще несколько водителей...

— Джиллиан, я знаю.

— Знаете? Ну так остановите его!

Гриффин ничего не ответил. Он не нашел слов, чтобы осмыслить только что услышанное. Сколько человек было в конвое? Четыре, шесть, восемь? У скольких остались жены? Дети? Уотерс отвернулся. Фитц тяжело опустился на землю, на подъездную дорожку дома Рона Виджио, подавленно глядя на светофор. Где-то в округе выла собака.

— Гриффин? — беспокойно окликнула Джиллиан. — Он что?.. Он уже?..

— Это только что произошло.

— О мой Бог. Что...

— Я не могу.

— А Мег?

— Мы не знаем.

— Гриффин, нельзя дать ему уйти.

— Вы думаете, я не знаю? — Гриффин наконец вернулся к жизни. Он пнул ногой колесо полицейского «лендкрузера». Потом начал пинать снова и снова. Сидящий на заднем сиденье Виджио злобно пялился на него. Негодяй, должно быть, все слышал, но ему, конечно, было глубоко плевать.

Взгляд Гриффина вновь потемнел. Он вдруг отчетливо увидел свои руки. Он с необычайной яркостью, будто наяву, представил, как они смыкаются на шее Виджио, сжимая все сильнее, сильнее, сильнее...

«Глубокий вдох — выдох. Вдох — выдох. Не поддавайтесь. Вообразите себя в каком-нибудь приятном месте... что-нибудь радостное, жизнеутверждающее...» Он бы хотел сплясать на могиле Дэвида Прайса. Это жизнеутверждающий образ? Или же это попросту означает, что прошел год, а он так ничему и не научился?

— Гриффин, — окликнула Джиллиан, — лейтенант Морелли сказала, вы вышли на след насильника.

— Мы нашли его.

— Но разве Мег не у него?

— Нет. И похоже, он не настроен об этом говорить.

— Гриффин, я знаю, где она.

— Что? — Он встрепенулся, навострил уши. Уотерс и Фитц уловили перемену в его поведении и тоже взволнованно обернулись.

— Дэвид — эгоцентрик, — торопливо начала Джиллиан. — Он целиком поглощен собой. Все его интересы и помыслы замкнуты на самом себе. И так было всегда. Он зациклен на мести. Он вновь выбрал вас для ведения следствия. Он вновь выбрал Мег своей первой жертвой. А теперь в качестве грандиозного финала...

— Нет! — выдохнул Гриффин.

— Да. У него осталась невырытой одна, последняя, могила, разве вы не понимаете, Гриффин? Он начал с Мег. А сейчас собирается сделать то, что, по его мнению, следовало сделать шесть лет назад. Он собирается убить Мег. И зарыть ее в своем подвале. Он направляется в ваш старый район, Гриффин. Он направляется в свой старый дом!

Гриффин бросил быстрый взгляд на Виджио. Насильник постарался стереть с лица какие бы то ни было эмоции, но слишком поздно. Выражение растерянности выдало его с головой.

— Как ты получил доступ к бывшему дому Прайса? — рявкнул Гриффин.

— Моя мать купила его.

— Что?

— Так посоветовал Прайс. Подумайте, кто захочет покупать дом, где в подвале лежали убитые дети? Агент по недвижимости уже несколько месяцев назад махнул рукой на это дело, и моя мать купила дом по дешевке. У нее фиксированный доход, так что она, понятное дело, счастлива.

— Ты вовлек в это дело свою мать?

— Нет, конечно! Она во Флориде. Я сделал ей сюрприз в виде бесплатной поездки.

— Сукин сын! — Гриффин яростно махнул Уотерсу и Фитцу. — Спасибо, Джиллиан. Мы едем туда.

Машину Гриффина блокировал полицейский внедорожник. Они побежали к «таурусу» Фитца, и Гриффин на бегу отдавал распоряжения по рации.

У Дэвида была десятиминутная фора, да вдобавок они находились в добрых пятнадцати минутах езды от места. И снова, уже в который раз за сегодняшний день, часы отсчитывали минуты. Гриффин молился, чтобы ради Мег они поспели вовремя.

В гостиной Песатуро Джиллиан положила телефонную трубку, схватила пальто, сумку, проверила, на месте ли газовый баллончик.

— Это безумие! — тотчас воскликнула Топпи. — Вы не коп!

— Речь идет о Мег.

— Оставьте это специалистам. Пусть этим занимаются полицейские.

— У которых все идет так гладко? — язвительно парировала Джиллиан. Она повернулась к матери: — Можно, я возьму и твой баллончик? Я хочу взять все, что можно.

Либби нахмурилась, с укором глядя на нее.

— Я больше не могу сидеть сложа руки и ждать, мама! Я нужна Мег. Я должна попытаться.

Либби не шевельнулась.

— О, ради всего святого, я же не собираюсь просто так вламываться в дом! Я уже поступила так однажды и знаю, как никто другой, что это не срабатывает. Я буду осторожна. Я... я что-нибудь придумаю по дороге.

Лицо Либби начало на глазах стареть. Джиллиан наклонилась и заглянула матери в глаза.

— Я должна это сделать, — сказала она тихо, но твердо. — Я не смогла спасти Триш, разве ты не понимаешь? Я знаю, ты отчаянно тоскуешь по ней. Но ведь это я ее подвела, и мне приходится жить с этим каждый день. Да, он был сильнее меня. Да, надо винить насильника, а не жертву. Все это звучит хорошо и правильно. Но я была там. Я видела ее. И я... я не подоспела вовремя. Я не спасла ее. Я не хочу больше никого терять, мама. Я не хочу потерять тебя, Мег или Кэрол. Поэтому я должна это сделать. Пускай не в моих силах спасти мир. Но я начинаю понимать, что для меня очень важно по крайней мере попытаться. Мама, позволь мне взять твой газовый баллончик.

Либби потянулась к карману. Дрожащими руками в темных точках она вытащила баллончик. Посмотрела на последнюю оставшуюся у нее дочь с заботой, любовью и беспокойством. Потом вздохнула и опустила баллончик в ладонь Джиллиан.

Джиллиан поцеловала мать в щеку.

Потом повернулась и побежала к двери.

Глава 42

«Клуб непобежденных»

Мег впала в полубред. Теперь она была дома, в расцвеченной розовыми тонами комнатке Молли. Они наряжали Барби к торжественному дню бракосочетания. Только на сей раз пелеринка у Пуха была кроваво-красной. Мег попыталась снять пелерину, когда вдруг, уронив взгляд на мордочку медвежонка, увидела, что его пушистые щеки обернулись ухмыляющейся, глумливой физиономией Дэвида Прайса.

— Папа! — восторженно завопила Молли.

Мег в ужасе отшатнулась и вскрикнула. Державшие ее ноги подкосились, а руки изнемогали от боли, испытывая тяжесть обмякшего тела. Мег поспешила вновь обрести опору для ног на грубом земляном полу. Как назло упрямые руки и плечи разрывались все сильнее.

Звук. Там, наверху, над головой. Звук отворяющейся двери. Шаги человека, быстро передвигающегося по деревянному полу.

Мег ничего не могла с собой поделать — Насильник из Колледж-Хилла возвращался, и она была благодарна ему. Ее израненные запястья жгло как огнем, стянутые лодыжки болели. Ощущение пропитанных мочой, прилипших к коже джинсов было нестерпимо. Ей хотелось вниз, на пол. Хотелось наружу, прочь отсюда. Она хотела бы... так нестерпимо хотела вновь почувствовать себя человеком.

Мег повернула голову туда, где, по ее представлениям, находилась лестница, и затаила дыхание, ожидая его приближения.

Еще один щелчок — наверху лестницы открылась дверь. А потом...

— Здравствуй, любимая, — отчетливо пропел голос Дэвида Прайса. — Вот я и дома!

Через кляп Мег попыталась вскрикнуть.

За пять кварталов до дома Гриффина Фитц притормозил. Распиравший их адреналин, конечно, требовал, чтобы они с ревом подкатили к парадной двери и выскочили из машины, сверкая выхваченными пистолетами. Благоразумие советовало принять иной образ действий. Пока Фитц неторопливо объезжал окрестности, все трое мужчин прилежно и внимательно осматривались в надежде обнаружить какой-нибудь след Дэвида Прайса.

По одной улице в одну сторону, по другой — обратно. Вокруг этого квартала, вокруг того. Часы тикали, напряжение нарастало. Гриффин чувствовал, как в плечах надуваются узлы, тогда как Уотерс непрестанно похрустывал костяшками пальцев.

Улицы были тихи и безмолвны. Солнце садилось, расцвечивая небо в ярко-оранжевый и густо-малиновый цвета.

Они приблизились на расстояние одного квартала к прежнему дому Гриффина, туда, где он некогда жил, где любил и потерял свою жену. Затем Фитц подъехал ближе.

— Сколько входных дверей? — тихо спросил он.

— Три. Парадная, боковая дверь в патио и люк в подвал.

— Разделимся, — пробормотал Уотерс.

— Хитрая задача, — заметил Гриффин. — Дэвид вооружен и не колеблясь использует Мег в качестве щита. Это типичная ситуация с заложником, которая, учитывая жилую округу, может быстро ухудшиться.

— Надо сдержать его, — пробормотал Фитц.

— Да. То, что с ним Мег, уже достаточно скверно. Не хотелось бы, чтобы он перебрался в какой-нибудь другой дом и стал издеваться над целой семьей.

Никто из них не задал следующего, законно возникающего вопроса — готовы ли они принести в жертву Мег, чтобы остановить Прайса.

— Ну хорошо, — подытожил Гриффин.

Они вышли из машины, вынули оружие и по одному растворились в кроваво-красном от закатного солнца полумраке.

В палату сбегались доктора. Молодые, в сущности, почти дети, в непомерно больших медицинских халатах, они примчались и окружили жену Дэна. Ее левая нога судорожно вздрагивала, правая рука билась о кровать. Аппарат пищал, и доктора выкрикивали непонятные команды медсестрам, которые уже выталкивали Дэна из комнаты, одновременно вытаскивая какое-то дополнительное оборудование и в придачу еще громадный шприц.

— Кэрол, Кэрол, Кэрол...

— Вам нужно уйти, сэр.

— Моя жена...

— Доктор к вам скоро выйдет, сэр.

— Кэрол...

Медсестра решительно выставила Дэна из палаты и закрыла дверь. Он остался один в коридоре, а там, за дверью, врачи что-то громко говорили, аппарат пищал, а тело его жены сотрясалось в конвульсиях на кровати.

Дэвид дотронулся до нее. Его пальцы погладили Мег по Щеке и вкрадчиво отвели назад волосы. Она попыталась отвернуться, но все равно не могла убежать. Первым делом он снял с ее глаз повязку.

— Все-таки куда лучше видеть тебя, моя дорогая, — проворковал Дэвид.

Внезапный ослепительно яркий свет резанул ей по глазам.

— А ты подросла, — сказал Дэвид. — Жаль.

Он провел пальцем снизу вверх по ее руке, потом поднес его к губам и втянул в себя ее кровь с кончиков своих пальцев.

— Ты тут усердно трудилась, дорогая. Посмотри, какой беспорядок ты устроила. Это тебе ничуть не помогло, но приятно, что ты старалась. Ронни сказал тебе, что я приду, Мег? Неужели ты для меня так старалась?

У нее по-прежнему был кляп во рту, поэтому она даже не пыталась отвечать.

— Что ж, я действительно не могу надолго откладывать, — оживился Дэвид. — Так что давай снимем тебя с крючка и — к делу.

Мег украдкой разглядывала его. Она заметила рукоятку пистолета, торчащую из-за пояса брюк Дэвида. На одной стороне его рубашки было красное пятно, и правая щека была чуть измазана кровью. От него несло порохом и смертью. Мег не питала иллюзий относительно того, что все это значит.

Он сунул руку за спину. Когда он вытащил ее, в ней оказался отвратительный и страшный нож в черных ножнах.

— Любезность Джерри, — пояснил Дэвид, хотя она все равно не понимала, кого он имеет в виду.

Мег наблюдала, как он расстегивает кожаные ножны. Увидела, как он вытащил из них огромный зазубренный охотничий клинок, как отблески лампы заиграли на его зловещем лезвии. Надо было ей сильнее раскачивать анкер. Надо было упорнее стараться. Что с того, что руки и плечи болели? Что бы сейчас ни стал делать с ней Дэвид — это будет гораздо, гораздо хуже.

Он ткнул кончиком лезвия в ее ключицу. Влажная от пота кожа ощутила прохладную и острую сталь.

Мег закрыла глаза, вжалась спиной в стену и сказала себе, что боль не будет длиться вечно. Все, в том числе и боль, должно когда-то закончиться. Бедная Молли. Бедные мама и папа. Бедные Джиллиан и Кэрол... Бедная Мег. Ранее она начала было выстраивать по кирпичику свою жизнь. В самом деле, даже и не восстановив в памяти прошлое, Мег уже начинала с оптимизмом смотреть в будущее. А теперь... Нож двинулся по телу. Она беспомощно заскулила.

И тут Дэвид перерезал держащую ее веревку. Руки Мег резко упали вперед, камнем ударяясь о живот. В следующую секунду кровообращение стало восстанавливаться в ее одеревеневших конечностях, возвращая к жизни нервные окончания, и Мег почти вскрикнула от резкой боли.

Наблюдающий за ней Дэвид рассмеялся:

— Да, порой выздоровление хуже самой болезни. Знаешь, последний год я занимался йогой. Поверь сведущему человеку: если бы ты раньше как следует тренировала мышцы, тебе не было бы сейчас так больно. Господи, Мег, да ты намочила штанишки?

Ей хотелось ударить его. Но она не могла шевельнуть даже пальцем. Руки казались чужими и резиновыми, как будто уже больше ей не принадлежали. А в плечах было другое ощущение, слишком свободное. Казалось, отдельные части ее тела были собраны правильно, но кто-то неправильно наладил проводку.

— Я-то планировал немного здесь порезвиться, — небрежно бросил Дэвид. — Но отсутствие Ронни наводит меня на мысль, что его схватили. А если Ронни схватили, то этот дом уже небезопасен. Есть и хорошие новости: вижу, он уже раздобыл машину. Что ты на это скажешь, Мег? Едем покататься. Почему-то мне хочется, чтобы ты первой включила зажигание.

Дэвид направился к лестнице, и поскольку Мег не последовала за ним, он оглянулся, нахмурив брови.

— Ну же, пошли, долой робость. — Тут он уронил взгляд на ее связанные лодыжки. — Вижу, вижу. Похоже, Ронни, ничего не хотел оставлять на волю случая. Поверь мне: я хорошо понимаю твои ощущения. Давай, мне надо, чтобы ты ходила.

Дэвид снова вытащил нож, нагнулся и начал пилить латексные жгуты. Наконец материал с треском разорвался. Он поднял голову и с улыбкой посмотрел на Мег.

Мег улыбнулась в ответ. А потом что есть силы двинула его коленом в подбородок. Его челюсть так и хрустнула, и боль срикошетила прямо в лоб. Лицо Дэвида стало белым как мел. Он подался назад, все еще сжимая в руке нож.

«Не давай ему возможности опомниться, — учил их инструктор по самообороне. — Не оставляй нападающему времени подумать».

Мег стремительно пнула его ногой, целясь в пах — он заслонился ляжкой. Она с силой ткнула пяткой прямо в подъем его ступни. Он издал гортанью странный звук. Она прицелилась ему в коленную чашечку — и Дэвид наконец упал.

Ей нужно было бы завладеть его пистолетом. Завладеть его ножом. Мег хотелось запустить пальцы в его глазницы и вонзиться ему в мозг. Но ее пальцы не желали двигаться, руки не подчинялись.

Со своими бесполезными окровавленными руками Мег вихрем ринулась вверх по лестнице.

Позади нее Дэвид завопил:

— Еще один шаг, ты, долбаная сука, и я разнесу тебя в клочья!

Мег не остановилась.

Дэвид открыл огонь.

Гриффин медленно двигался вдоль фасада дома, приближаясь к входной двери, когда услышал первый выстрел. Вслед за ним последовало много других. Он низко пригнулся, схватился за дверную ручку левой рукой, держа в правой «беретту». Быстрый поворот ручки, он вкатился через парадную дверь и, подбежав, увидел, что Дэвид Прайс стоит на верхней ступени лестницы, ведущей в подвал, всего в четырех футах от него. Дэвид бешено вопил, размахивая оружием — точной копией того, что было у Гриффина. Неудивительно — он вооружился за счет конвоя из полицейских офицеров.

— Я доберусь до тебя, сука! — разорялся Прайс.

Гриффин нажал на спусковой крючок в тот момент, когда Дэвид, заметив его, увернулся вправо и выстрелил в ответ. Черт! Гриффин стремительно бросился в комнату налево, уклоняясь еще от нескольких неистовых беспорядочных выстрелов, и пули расщепили несколько половиц прямо у его ног. Слева от Гриффина вдруг появилась еще одна тень — это через боковую дверь патио ввалился Фитц.

— Ложись! — крикнул Гриффин.

Фитц бросился наземь, когда Дэвид опять поднял ствол и сделал еще один выстрел.

Гриффин выстрелил снова. Дэвид, крутанувшись волчком, метнулся в кухню, откуда ему открылся доступ на следующий лестничный пролет.

— Проклятие! — выругался Фитц прямо над ухом Гриффина, осторожно и неуклюже поднимаясь на ноги. — Кажется, из-за него я потерял последние волосы.

— Где Мег?

— Не знаю, но он устроил в подвале настоящее стрельбище.

— Вы идите вниз, я — наверх.

— И оставить на вашу долю все удовольствие?

— Найдите девушку.

— О да. Возражений нет.

Сам Гриффин теперь пополз по полу на четвереньках, ощущая, как непросто пробираться по разбитому настилу. Он загнал в руки две занозы, прежде чем достиг наконец двери в кухню. Гриффин просунул в помещение руку, перевернул набок маленький столик и нырнул за него, как за прикрытие.

Потом подождал, давая глазам привыкнуть к царившему в кухне полумраку. Из подвального помещения проникал свет, но, по-видимому, то был единственный источник света в наглухо закрытом ставнями доме. Гриффин моргнул, восстановил сбившееся дыхание, обратил взгляд на потолок над ним.

Сверху не доносилось ни звука. Ни шага, ни шороха, ни приглушенного проклятия.

Семь часов пять минут. Там, на улице, солнце окончательно зашло за горизонт, в доме стояла мертвая тишина, и бойцы приготовились ко второму раунду.

Джиллиан пыталась вести машину и одновременно считывать компьютерные данные с сайта map.com., чтобы отыскать прежнее местожительство Прайса, адрес которого ранее вычитала из газетных новостей, где описывали его арест. Сначала она просто проехала по этой улице. Начала было делать запрещенный U-образный поворот в неположенном месте, а потом поняла, что лучше подойти к дому пешком — больше шансов подобраться и нагрянуть неожиданно.

Один газовый баллончик она держала в руке, другой был у нее в кармане. Газ лучше всего действует, если применять его в непосредственной близости от объекта. Надо целиться в глаза и в нос — на слизистые оболочки. Поэтому невооруженному человеку вроде нее лучше подобраться к нему украдкой. В конце концов, Дэвид настроен на появление полиции. Вероятно, у него хлопот полон рот, потому что приходится вести бой с испытанными профессионалами вроде Гриффина. Быть может, ему даже трудно одновременно следить за Мег. Все это послужит отвлекающим моментом.

Джиллиан снова подумала о тогдашнем своем появлении в квартирке Триш. О тяжелом теле, навалившемся и пригвоздившем ее к полу. О том, как тот тип сумел выбрать правильное место для нападения, а тем временем ее сестра задыхалась и умирала на кровати. О том, как негодяй потешался над ее бесплодными усилиями. Как обещал хорошенько ее трахнуть.

Но нет смысла предаваться этим никчемным воспоминаниям. Сейчас ей нужно сосредоточить все внимание на боковом проулке, по которому она идет, и на виднеющемся поодаль доме.

Тогда Триш погибла, и преступник одержал верх. Прошлого изменить нельзя. Время движется вперед. Сейчас ей надо сосредоточиться на Мег. Подумать об усвоенных уроках.

А потом вернуться домой, к матери, которой она тоже очень нужна.

Джиллиан сконцентрировала все внимание на доме. Она все еще старалась прикинуть, как лучше к нему приблизиться, когда услышала низкий стон, потом мужской голос крикнул:

— Иисусе Христе! Уотерс! Ох, бедняга! Господи... Погоди, не умирай, приятель. Боже, нам нужно врача, немедленно!

Мег тяжело дышала. Тело ее начало неудержимо содрогаться, и с этим нельзя было ничего поделать. Ей пришлось вжаться в стену спальни, распластаться по ней, а не то, казалось, она разлетится на миллион кусков. Летя вверх по ступеням подвала, она услышала за спиной пистолетные выстрелы. В первый момент девушка инстинктивно пригнулась, увертываясь от воображаемых пуль, потом сообразила, что еще больше выстрелов раздается из-за спины Дэвида. Кто-то проник через подвальный люк. На миг она воспрянула духом. Кто-то пришел ей на помощь! В бой вступила кавалерия. Но тут раздался внезапный крик боли. Вскрикнул незнакомый голос. Значит, пострадал кто-то другой, а не Дэвид.

Мег бежала и бежала. И все это время слышала за спиной выстрелы, которые медленно, но верно приближались и с прежней силой возобновились в холле. Потом, так же неожиданно, как начались, они стихли. Больше не было никаких выстрелов, слышались только хриплые, злобные проклятия Дэвида, быстро взбегающего по ступеням первого этажа.

Если подоспели полицейские, значит, он их всех перебил. Было не похоже, что Дэвид улепетывает. Напротив, судя по тому, что слышала Мег, он был сейчас на втором этаже, там же, где и она. Где-то в темноте, пробираясь по коридору, он ищет ее.

Ее взгляд обежал затемненную спальню в поисках какого-нибудь пути к спасению. Задвинутые жалюзи погружали комнату в плотный серый сумрак, делая каждую тень более зловещей и превращая каждый предмет мебели в громадное неуклюжее чудовище, выжидающее момента, чтобы напасть. Мег разглядела в дальнем конце кровать. Первым ее побуждением было залезть под нее, прижаться к стене, свернувшись комочком, спрятаться. Но конечно же, он заглянет под все кровати. А как только он обнаружит ее там, она окажется в ловушке, совершенно беспомощная. Дэвид ухватит ее за лодыжки и вытащит, а в руке его наготове будет нож.

Ей нельзя загонять себя в ограниченное пространство. Ей надо оставить себе какие-то возможности для маневра. Мег старалась заставить себя думать. Что бы в этом случае сделала Джиллиан?

Ванная. Быть может, ей удастся найти бритву или лак для волос. Конечно, бритве не потягаться с охотничьим ножом, а лак для волос еще ни разу не становился преградой пистолету. Стой, а то как пшикну!

Мег чуть не хихикнула, но поняла, что у нее начинается истерика, и закусила нижнюю губу. От этого движения кляп затолкался глубже в уголки ее запекшегося рта. Из глаз брызнули слезы.

Что, если добраться до окна спальни? Она могла бы его открыть, быть может, вылезти на крышу, на козырек. Или если у дома нет выступа над первым этажом, то просто спрыгнуть вниз. Вероятно, здорово ушибется. Может даже сломать ногу или что похуже. Но по сравнению с тем, что ждет ее здесь...

Она услышала звук: шепот, доносящийся из длинного темного коридора:

— О, Мег, красотка Мег, — нежно ворковал Дэвид. — Выйди, выйди ко мне. Где ты?

Бороться или прыгать? Времени оставалось совсем немного.

Бедная, израненная Мег приняла решение.

Гриффину необходимо было пробраться на второй этаж. Он не очень понимал, как это сделать. Как и во многих домах Новой Англии, лестница была узкая и крутая.

При его росте и сложении он здесь будет служить живой мишенью. Все, что потребуется от Прайса, — это, заслышав его шаги, спрятаться за угол и открыть огонь.

С другой же стороны...

Наверху скрипнули половицы.

А затем Гриффин услышал и другой звук. Тоже постанывание старого дерева. Потом предательский скрип наконец-то подавшегося окна. Но этот шум донесся с противоположного конца.

Там наверху был кто-то еще. Неужели Мег?

У Гриффина больше не было выбора. Он выбрался из-за своего прикрытия в виде столешницы и двинулся вперед.

Джиллиан осторожно повернула за угол старого дома и оказалась во дворе. Первым, кого она увидела, был Фитц, склонившийся над другим человеком.

— Детектив Фитцпатрик! — негромко окликнула Джиллиан.

Он резко вскинул голову. В быстро спускающихся сумерках было трудно разглядеть его черты, но вся фигура выдавала изумление.

— Джиллиан, что вы тут... Впрочем, ладно. Есть мобильный телефон? Дайте скорее!

— Он... что...

— Этот подонок Дэвид Прайс выстрелил, когда он открыл дверцу люка. Наверное, Дэвид уже поджидал в погребе.

— Мег... — пробормотал лежащий на земле человек. — Прайс... хочет... застрелить ее...

— Ш-ш, там Гриффин.

— Она еще в доме?

Джиллиан поспешно опустилась на колени рядом с Фитцем и выхватила из сумки сотовый телефон. Раненый детектив выглядел плохо. Она увидела кровь, струящуюся по его левому боку. Его узкое лицо было ужасно бледным, на лбу выступила испарина. Чувствовалось: еще немного — и он потеряет сознание.

— Вот. — Джиллиан сунула телефон Фитцу, потом сорвала с себя длинное пальто и накрыла им лежащего мужчину. Его уже била дрожь. Лежать на сырой траве ему было нельзя, но Джиллиан не знала, можно ли его двигать. Она нервно оглядела пустой двор. Они находились в пяти футах от дома, где затаился вооруженный маньяк, а на проклятом дворе не было ни деревца, ни кустика, которые позволили бы им укрыться.

Фитц говорил по телефону. Приглушенной, лихорадочной скороговоркой он просил подкрепления, просил прислать «скорую», врачей для оказания помощи раненому офицеру.

— Ранен детектив Уотерс, — говорил он. — Повторяю, нам немедленно нужна медицинская помощь.

Джиллиан взяла Уотерса за руку. Его ледяные пальцы были липкими от пота.

— М-мег... — пробормотал он.

— С Мег все в порядке, — соврала Джиллиан. — Прошу вас, не беспокойтесь.

— Поднималась... по лестнице подвала. Я... отвлекал... Прайса.

— Ш-ш, все будет хорошо, детектив. Успокойтесь. Вы же слышали, что сказал Фитц. Там Гриффин. Гриффин позаботится о Мег.

Фитц закончил говорить по телефону и сейчас в замешательстве переводил взгляд с нее на Уотерса. Джиллиан поняла его терзания.

— Я побуду с ним, — сказана она. — Идите помогите Гриффину.

— Он хороший парень, — угрюмо пробормотал раздираемый сомнениями Фитц, глядя на лежащего офицера.

— Я посижу с детективом Уотерсом, — твердо повторила Джиллиан. — Помогите Мег.

Фитц бросил на Уотерса последний взгляд. Тот слабо махнул ему.

— Ид-дите.

Фитц побежал за угол, к парадной двери дома. Туда, где с пистолетом поджидал в засаде Дэвид Прайс, где Гриффин охотился за кровавым убийцей и где Мег сражалась за свою жизнь.

Джиллиан села на холодную влажную траву и сжала руку Уотерса в своей.

— Не уходите, детектив, останьтесь со мной, — проговорила она. — Мы пробьемся. Обещаю вам, мы все выберемся живыми.

Мег стояла у окна, откуда была прекрасно видна, равно как и со стороны полуоткрытой двери. Теперь она отчетливо слышала все приближающиеся шаги по коридору и поскрипывание половиц. Дэвид направлялся к ней.

Медленно и внимательно он осматривал каждый угол и шел дальше.

Времени мало, очень мало. Давайте, пальцы, за работу, скорее!

Мег подняла согнутые в локтях руки. Чувствительность возвращалась к ее распухшим пальцам, и хотя они были еще вялыми и неуклюжими, но обрели наконец какую-то способность к движению. Она подняла жалюзи. Потом начала возиться с металлическими оконными запорами в форме полумесяцев, пока не повернула их.

Теперь предстояло самое трудное. Руки все еще плохо слушались. Плечи все еще казались чужими. Она боялась, что не сможет поднять ничего, не говоря уже о старой оконной раме, прочно сидящей в своем гнезде. Но сейчас из этого дома был только один выход. Только один способ перехитрить Дэвида.

«Я не жертва. Я не жертва».

Мег тихо плакала. Дыхание давалось ей с трудом, все тело болело. Подумав о том, как сильно любит своих родителей, как сильно любит Молли, она, до крови закусив губу, вцепилась в оконную раму и толкнула изо всех сил.

Окно скрипело, руки нещадно ныли от боли, а потом... Рама взлетела вверх. Мег высунула голову на свежий, бодрящий вечерний воздух. И первой, кого она увидела перед собой, была Джиллиан.

Дэвид услышал скрип отворяемого окна. Мег! Она пытается ускользнуть! Держа наготове пистолет, он сделал два быстрых шага по коридору, затем услышал другой звук, тоже впереди, но на этот раз справа. Дэвид остановился и прислушался.

Гриффин, рассудил он. Крадется по ступенькам. Проклятие, почему он не подох еще там, в прихожей? Дэвид выбивался из графика. Время, которое он отвел себе на эти маленькие забавы, уже истекало. Проклятие, ведь у него же разработан план!

Он озабоченно нахмурился, тут же почувствовал это и усилием воли стер морщины со лба. Чем может, в сущности, помочь беглянке окно второго этажа? Что она выиграет? Упадет вниз? Сломает спину? Тем легче будет добить ее позже. Гриффин представлял собой более серьезную угрозу. Сначала он разделается с Гриффином.

Дэвид переместился в правую часть холла, прижался спиной к стене и, держа пистолет обеими руками, поднял его на уровень груди. Гриффин будет подниматься по лестнице пригнувшись, чтобы не подставляться под пули. На нем может быть пуленепробиваемый жилет. Так что Дэвид тоже будет целиться ниже и метить в голову.

Встав на колени, он опустился ниже. Дэвид казался себе гибким, подвижным, гладким как шелк с тех самых пор, как с помощью отмычки снял наручники, освободился от всех прочих пут и уложил вооруженный до зубов конвой. В каком-то смысле тюрьма было лучшее, что с ним когда-либо происходило. Он вступил под своды исправительного учреждения физически слабым и хилым, имеющим только дар обаяния, а вышел оттуда с прекрасно тренированным, необычайно гибким телом и совершенно новым пониманием человеческой природы. Прежний Дэвид охотился на детишек. Новый будет охотиться на весь мир.

Но сперва он разделается с сержантом Гриффином.

Недрогнувшей рукой Дэвид выстрелил в темноту лестницы.

— Тебе нельзя здесь прыгать! — приглушенно, лихорадочной скороговоркой убеждала снизу Джиллиан.

Мег отчаянно замотала головой и высунулась из окна.

— Проклятие, Мег, тут слишком высоко...

Мег не могла говорить из-за кляпа, а просто показала свои связанные окровавленные запястья.

— О, Мег...

Мег набрала в грудь воздуха и перекинула одну ногу через подоконник.

— Подожди, подожди! — вдруг крикнула Джиллиан. — Я придумала!

Гриффин полз на животе вверх по лестнице, по деревянным ступеням. Он держал пистолет прямо перед лицом, осторожно вглядываясь в темную пустоту, поджидающую его на верхней площадке. Он подползал ближе и ближе, зная, что в любой момент Прайс может выстрелить.

До верха осталось пять ступенек. Стоны где-то дальше в глубине коридора, дребезжание вибрирующего стекла. Не время пока об этом думать. Он должен сконцентрировать все внимание на верхней площадке лестницы.

Четыре ступеньки отделяют его от верха. Три, две...

Внезапно из мрака показалось лицо Дэвида Прайса. Вспышка огня. Грохот!

Гриффин нажал на спуск прежде, чем почувствовал, как первая пуля оцарапала ему лоб. Он перекатился в сторону и, упершись в неумолимую стену, отчаянно палил, стараясь попасть в противника, которого уже больше не видел. Огненные кольца разорвались у него перед глазами, вырвавшаяся из пистолетного дула вспышка распорола на миг окружающий его напряженный сумрак и ослепила.

Кровь. Боль. Голова.

Гриффин продолжал стрелять. Потом, с разъяренным ревом, взбежал по ступенькам.

Дэвид перебегал через холл. Он слышал, как за спиной палит Гриффин. Отлично, отлично, отлично, давай расстреливай свою чертову обойму, гад, жарь там, на лестнице. У Дэвида оставалось не так уж много патронов; и он уж точно не собирался тратить их впустую.

Он метнулся в спальню, на поиски Мег.

Прохладный ветерок овеял ему щеки. Догорали последние отблески угасающего дня. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы адаптироваться к свету, и понять, что жалюзи подняты и окно открыто. В следующую секунду Дэвид услышал тяжелый удар внизу, во дворе.

Он вихрем подлетел к окну и, высунув голову, заметил женскую фигуру, которая быстро поднялась на ноги и бросилась бежать через лужайку.

Нет, нет, нет! Это невозможно. Мег убилась бы. Не может она так просто уйти. Это его добыча, она принадлежит ему!

Дэвид поднял оружие, собираясь выстрелить. Но в этот момент другая тень внезапно появилась из-за за двери шкафа.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!

Дэвид стремительно обернулся.

— Мег? Что за...

Она с силой толкнула его в бок плечом, оба они ударились о стену, и в этот миг Гриффин с ревом влетел в комнату.

Дэвид растерялся. Ему было необходимо встать на ноги, обрести равновесие и восстановить контроль над собой. Одной рукой он поспешно обхватил Мег за шею и яростно отпихнул в сторону. И тут же пришел в соприкосновение с кулаком Гриффина.

Левая щека Дэвида лопнула, словно взорвалась. Он тяжело полетел на пол, осознал, что ситуация изменилась, а в комнате появилась новая угроза, и откатился влево. Быстро схватил пистолет и лихорадочно выстрелил без разбора, сам не зная куда. Но тут Гриффин сжал его руку своей мощной рукой и заломил ее за спину.

Дэвид, вскрикнув от резкой боли, по-настоящему разъярился. Все шло не по плану, не так, как он задумал! Все происходящее не вписывалось в его уравнение!

Он замер, провисая вперед — так, что внезапная тяжесть нарушила равновесие Гриффина и он покачнулся. Оба они упали вперед. Гибкий Дэвид вывернулся первым и вскочил на ноги. На сей раз в руке у него был охотничий нож. Вот так уже лучше.

Он бросился на Гриффина, стараясь ударить под ребра, но в этот момент его бывший друг и сосед выбросил вперед руку. Нож прошел сквозь рубашку и Прайс обрадовался, что первым пустил кровь. Похоже, у Гриффина не было пистолета. Вероятно, кончились патроны в обойме и он в досаде отбросил свое оружие. Гриффин всегда действовал импульсивно. Тем лучше для Дэвида.

— Я кое-чему научился после нашей последней встречи. — Дэвид прыгал вокруг как мячик и сверкал ножом. Он уже потерял из виду Мег, но решил, что это не имеет значения. Что может сделать девчонка?

— Вышивать крестиком? — подчеркнуто растягивая слова, насмешливо спросил Гриффин.

— Я не намерен возвращаться обратно, не дождешься. Я убью тебя, а потом буду уничтожать каждого долбаного копа, который встанет на моем пути. Я уже пришил не меньше шестерых сегодня. Что значат для меня еще несколько?

— Думаю, тебе следует взять машину, стоящую на подъездной дорожке. — Гриффин осторожно шел по кругу, держа Прайса в поле зрения. — А то, знаешь, Виджио затратил массу усилий, чтобы подготовить ее для тебя.

— Черт! Он оснастил ее, не так ли? Что ж, я этого ожидал. Это ведь я сказал ему, на какой сайт обратиться за руководством по изготовлению адских машин. Без меня этот дебильный говнюк был бы ничто!

Неожиданно скакнув вперед, Дэвид полоснул Гриффина по незащищенному бедру. Однако Гриффин заметил его приближение, переступил влево и нанес ему натуральный апперкот в левый глаз. Голова Дэвида дернулась назад, из глаз посыпались искры, но он не упал, а сделал сальто и перегруппировался. Да, Гриффин крупнее. Но Дэвид изощреннее и вооружен.

Гриффин больше не делал выпадов, а продолжал двигаться по кругу. Он казался странно спокойным, на удивление, почти до странности, терпеливым.

— Без тебя Виджио мог бы оставаться Насильником из Колледж-Хилла вечно, — заметил Гриффин. — Никто никогда не выдал бы его — если бы не ты.

— Я вовсе не собирался выдавать его. Какое мне дело до того, что он бегает по штату, терроризируя студенток колледжа? Я приберегал его для тебя в качестве прощального подарка. Тебе никогда не пришлось бы скучать на работе. А теперь мне придется убить тебя вместо этого.

— Вот как ты говоришь?

— Какого хрена с тобой происходит, Гриффин? Где ярость, где священная война? Ты разве забыл, что я делал с Синди? Может, рассказать тебе еще раз о ее последних минутах?

— Синди умерла, окруженная теми, кто ее любил. Хорошо бы всем нам встретить так свой последний час.

— Я рассказал ей все до мельчайших подробностей.

Гриффин ничего не ответил. Дэвид нахмурился. Ему это не понравилось. Какого черта? Где прежняя ярость Гриффина? Ему отчаянно хотелось, чтобы его старый знакомый исходил злостью, гневом, бешенством. Он подпитывался его ненавистью. Чудесной, черной, туманящей разум ненавистью Гриффина, которая всегда побуждала здоровенного детектива совершать какие-нибудь глупости.

— Она пыталась закрыть глаза, Гриффин. Я держал ее веки пальцами. Она же не могла со мной бороться.

Гриффин по-прежнему не говорил ни слова. Казалось, он смотрит куда-то на дверь, позади Дэвида. Дэвид быстро обернулся, но, увидев только затененный коридор, так же стремительно изменил прежнюю позицию, чтобы Гриффин не успел прыгнуть на него сзади.

— На что ты там смотришь? — спросил Дэвид. Он снова занервничал, поняв, что теряет контроль над ситуацией, хотя видимых причин для этого как будто не было.

— Ни на что я не смотрю.

— Никого не осталось, Гриффин! Я застрелил твоего глупого друга, тощего Уотерса. Побоялся, что ты опять свернешь ему нос. Он пытался вмешаться в мои дела там, в подвале, так что я его и прикончил.

Гриффин безмолвствовал.

Дэвид помахал ножом.

— Слышишь меня? Ты совсем один! Я убил твоего приятеля, издевался над твоей женой. Я замучил десятерых детей, а ты не смог мне ничего сделать. А теперь, мой добрый друг, я сбежал из тюрьмы. И в этом тоже помог мне ты. Да здравствует великий сержант Гриффин! Да здравствует честолюбивый друг преступника!

— А где Мег?

— Что? — От неожиданности Дэвид вздрогнул. Что-то тут не так. Все развивалось не так, как было предусмотрено в сценарии. Пот выступил у него на лбу. И Дэвид почувствовал... вдруг почувствовал себя странно усталым. Все его усилия... Он собирался поставить хорошее шоу. Какого черта произошло с его зрителями?

— Где Мег? — снова спросил Гриффин, все кружа и кружа по небольшому пятачку комнаты.

— Мег здесь ни при чем.

— Ты так думаешь?

— Что ты хочешь сказать?

— То, что ты пока не ускользнул, Дэвид. Задумайся над этим. Ты потратил массу усилий, чтобы выбраться из тюрьмы, но лишь для того, чтобы оказаться в ловушке в своем же бывшем доме. Уйма беготни, как я понимаю, но очень мало проку.

— Заткнись!

Гриффин пожал плечами:

— Как скажешь.

— Какого хрена с тобой произошло?! — заорал Дэвид. — Проклятие, вопи же на меня!

Гриффин молчал. Только все кружил и кружил.

А Дэвид... Дэвид... Что-то произошло. Что-то в его голове. Где-то за глазными яблоками. Он ощутил небольшой хлопок, как будто вся его злобная ярость, направленная на убийства, только что взорвалась, словно нейтронная бомба. Рука его взметнулась над головой, и он рванулся вперед, потому что должен был убить Гриффина. Он должен убить этого человека со спокойным лицом, твердым голосом и всепонимающими проницательными глазами.

Проклятие! После всей этой тщательной подготовки он заслуживал лучших зрителей!

И, завопив во всю мощь своих легких, Дэвид бросился вперед...

Гриффин выхватил пистолет откуда-то из-за спины и выстрелил в него в упор, прямо в грудь. Поп, поп, поп! Дэвид Прайс упал и больше не поднялся.

Через тридцать секунд в комнату вошел Фитц, который укрывал девушку в холле. Он приблизился к телу Дэвида, тогда как Мег осторожно смотрела на него от двери. Детектив наклонился над телом, попытался найти пульс, потом поднял взгляд на Гриффина.

— Мастерски было разыграно, — сурово заметил Фитц.

— Я учился у мастера, — ответил Гриффин.

Он вышел из дома, ведя за собой Мег и Фитца. Сверкали мигалки, пронзительно завывали сирены прибывших на место машин «скорой помощи». Забавно, что Гриффин не услышал, как они подъехали. Там, в спальне, его мир сузился. Он вмещал только Дэвида и усвоенные уроки прошлого. Теперь появились огни, камеры, действие.

Из-за дома вышла Джиллиан, только что исполнившая роль убегающей Мег Песатуро. Ее щеки горели, длинные волосы трепал ветер, одежда была испачкана кровью. Гриффин подумал, что никогда еще она не была такой красивой. Джиллиан повернулась к нему — вздернутый подбородок, открытый и гордый взгляд. Мег бросилась в ее объятия, и она, крепко прижав к себе девушку, гладила ее волосы.

Гриффин направился к машине «скорой помощи», куда на носилках вносили его друга. Лицо Уотерса закрывала кислородная маска, но взгляд его был живой и осмысленный.

— Как он? — спросил Гриффин.

— Надо везти в больницу, — ответили врачи «скорой».

— Постарайтесь сделать для него все возможное.

— Люди в голубых халатах делают так всегда.

— Майк...

Уотерс слабым движением поднял вверх большие пальцы. Потом носилки внесли в машину, дверцы закрылись, и «скорая помощь» умчалась.

Новые полицейские «лендкрузеры» неслись по улице; выли сирены. Снова огни, телекамеры, суматоха в самой гуще событий.

Гриффин стоял посреди этого хаоса в своем старом районе, где когда-то протекала его жизнь. Он смотрел на Мег. Смотрел на Джиллиан. Он взглянул на второй этаж дома, где сейчас в спальне лежал мертвый Дэвид Прайс.

И Гриффин прошептал:

— Синди, я люблю тебя.

По улице прошелестел ночной ветер, унося его слова вдаль.

В больничном отделении интенсивной терапии сидел Дэн, упершись локтями в колени и зарывшись пальцами в волосы. Прошло уже тридцать минут. С таким же успехом мог пройти и год. Во всяком случае, Дэну минуты показались годом.

Дверь открылась и снова закрылась. Очнувшись, Дэн поднял взгляд и увидел стоящего перед ним врача в белой куртке. Дэн попытался угадать что-нибудь по его лицу и замер в ожидании сообщения.

— Ваша жена хочет видеть вас.

— Что?

— Ваша жена... Она пережила кризис. Но, к счастью, сознание вернулось к ней.

— Как вы сказали?

— Вы хотите увидеть вашу жену, мистер Розен?

— О да! Я хочу сказать, конечно.

Дэн вошел в палату и увидел на кровати Кэрол, бледную, но в полном сознании. Его ноги приросли к месту. Он застыл как вкопанный. Дэн словно разучился ходить и не мог вспомнить, какое движение нужно сделать, чтобы пройти дальше.

— Дорогая? — робко произнес он.

— Я слышала твой голос, — прошептала она.

— Я думал, что потерял тебя.

— Я слышала твой голос. Ты говорил, что любишь меня.

— Я люблю тебя, Кэрол. Я очень люблю тебя. У меня никогда не было никого, кроме тебя. Я наделал так много ошибок, но... Кэрол, я никогда не переставал любить тебя.

— Дэн?

Он наконец заставил свои ноги передвигаться. Мелкими неловкими шагами Дэн смущенно подошел к кровати. Ведь теперь Кэрол пришла в себя и снова помнит все, что он натворил, все те моменты, когда он не был на высоте, как подвел ее, как обманул ее ожидания. Она пришла в себя, а он не был хорошим мужем, и...

Кэрол взяла его за руку.

— Дэн, — тихо сказала она. — Я тоже люблю тебя.

Эпилог

Джиллиан, Кэрол и Мег

— Как насчет этого комода с зеркалом? Оставляем или выбрасываем?

— Выбрасываем.

— А лампа?

— Конечно, выбрасываем.

— Ну, не знаю, мне она вообще-то нравится...

Кэрол, вытаращив глаза, уставилась на Мег, потом перевела взгляд на Джиллиан в поисках поддержки.

— Думаю, провинциальный французский стиль не сочетается со студенческом общежитием. — Джиллиан взглянула на Мег. — Может, все дело в этой тяжелой золотой бахроме?

— Ну а по-моему, со стульями в стиле бин-бэг[38] и лампами из пеноматериалов сочетается абсолютно все. Кажется, этот стиль называется эклектическим.

Однако Мег послушно прикрепила к лампе бирку для предстоящего мебельного аукциона, на котором должна была состояться распродажа вещей Дэна и Кэрол. Вот уже два часа Кэрол упорно пыталась оставить ненужные вещи. К счастью, немногие из предметов тяжеловесного французского антиквариата Розенов были так малы, что могли соответствовать тому жилищу, куда собиралась вскоре переехать Мег. А именно — общежитию университета Брауна в Провиденсе.

— Переходим в следующую комнату? — спросила Джиллиан.

— Переходим в следующую, — согласилась Кэрол.

— Ты уверена?

— Уверена.

Все три женщины вышли из спальни и двинулись через холл. Проходя мимо лестницы, они услышали доносившиеся снизу голоса своих родственников. Дэн и Том разбирали чулан с инструментами; Лори, Топпи и Либби оккупировали кухню. Последний, кого видела Джиллиан перед тем, как подняться наверх, был Гриффин — он помогал упаковывать утварь и выгребал все с верхних полок буфетов. Едва Гриффин помещал предмет в какую-нибудь коробку, как женщины требовали, чтобы он переложил его в другую. При этом Гриффин с притворным негодованием играл бровями, развлекая маленькую Молли, потом выполнял распоряжение дам. Молли очень нравилась вся эта кутерьма, и даже сюда, наверх, доносились ее веселые крики, когда Гриффин совершал очередной геркулесов подвиг.

В последнее время Молли чувствовала себя прекрасно и задавала на удивление мало вопросов по поводу своей странной краткой прогулки в парке, приключившейся полгода назад. Мег же, напротив, побледнела и похудела. Физически она оправилась от последствий своего похищения, как и детектив Уотерс. Но вместе с вернувшейся памятью к ней вернулись и ночные кошмары: она просыпалась в холодном поту, охваченная беспричинной паникой. Но Мег стойко продиралась сквозь все тяготы, постепенно преодолевая их. Как сказала Мег подругам на последнем заседании «Клуба непобежденных», к ней вернулась ее реальная жизнь, и она твердо решила найти с ней общий язык. Ровно через месяц Мег предстояло вернуться в университет, чтобы стать дипломированным специалистом. Ее отец, правда, все еще отстаивал право звонить Мег каждый вечер и обеспечить дочь вооруженной охраной, но этого и следовало ожидать. Ведь на свой лад Том был замечательным человеком.

Джиллиан, Кэрол и Мег подошли к закрытой двери в конце коридора. Вещи из этой последней комнаты им тоже предстояло подготовить к аукциону. Та самая комната.

— Полагаешь, тебе надо туда идти? — снова спросила Джиллиан. — Мы с Мег и сами справимся.

— Дэн тоже мне предлагал, — тихо сказала Кэрол.

— Пожалуй, тебе следовало принять его предложение.

— Я думала над этим. Ему хочется больше помогать мне. Я отвечу вам так, как и ему: мне необходимо сделать это самой. В конце концов, это всего лишь комната, одна из комнат в доме, который уже не принадлежит мне. Новые владельцы въезжают на следующей неделе. Они наполнят дом своими вещами, своими детьми, своими мечтами. Если они могут входить в эту комнату, я тоже смогу.

Джиллиан не считала, что это одно и то же, но последнее слово принадлежало не ей. Она открыла дверь в затхлое, затемненное нежилое помещение и дала Кэрол время собраться с силами.

Хозяйской спальней не пользовались уже больше полутора лет. В ней стоял нежилой, спертый запах, в углах пауки свили паутину, на полу лежал густой слой пыли. Здесь, наверное, хорошо прижились бы привидения. Джиллиан увидела массивную кровать из кованого железа и впервые отчетливо представила себе, что пережила здесь Кэрол. Она вообразила, как под покровом ночи через это окно влезает человек, как набрасывается на спящую женщину, наносит удары, затыкает ей рот кляпом, привязывает к кровати. Как она кричит, не издавая ни единого звука.

Женщина, превратившаяся в жертву в той самой комнате, где она имела полное право чувствовать себя в безопасности.

Мег испуганно ухватилась за руку Джиллиан. И тогда Кэрол решительно шагнула в комнату, щелкнула выключателем, и страшные чары мгновенно рассеялись. Комната — это, в конце концов, всего лишь комната. Кстати, нуждающаяся в хорошей уборке.

— Все отсюда — долой! — воскликнула Кэрол.

Через двадцать минут они вернулись в холл. Кэрол, устало вздохнув, опустилась на пол. Джиллиан и Мег сели рядом с ней, прислонив головы к стене.

— Жалеешь? — негромко спросила Джиллиан.

Кэрол открыла усталые глаза.

— Честно? Не так уж сильно. Меньше, чем ожидала.

— Это очень красивый дом, — промолвила Мег. — Ты должна гордиться своими усилиями. Ты молодец.

— Я и горжусь. Но знаешь, это ведь всего лишь дом. Ему было отдано много любви и внимания, но здесь произошли ужасные вещи. Нет, хорошо, что мы уезжаем отсюда. Я смогу начать все сначала. А вырученные деньги помогут Дэну начать все сначала. Наш новый дом тоже славный. Только он гораздо меньше. А та задняя гостиная... я уже обдумываю... Придется убрать стенку, добавить несколько окон, и у нас будет отличная застекленная терраса рядом с кухней. Поставим несколько растений, натрем деревянные полы...

Кэрол умолкла. Джиллиан и Мег, улыбаясь, смотрели на нее.

— Ты неисправима, — покачала головой Джиллиан.

— Я люблю дома. Вообще все дома. Вот, точно! Я домовая нимфоманка.

Она широко улыбнулась, и все они рассмеялись.

— Дэн снова будет работать в компании? — спросила Джиллиан.

Кэрол пожала плечами:

— Вероятно. Работа с твердым окладом дает, конечно, меньше свободы, но и меньше стрессов, чем свое собственное дело. Кроме того, скажу откровенно: нам нужны деньги.

— Аукцион тоже придется кстати, — вставила Мег.

— Конечно. Если мы сменим дом на меньший, а Дэн перейдет на нормальную работу, а я тоже устроюсь куда-нибудь на неполный день, то к концу года мы, возможно, разделаемся с долгами. — Кэрол невесело улыбнулась. — Не совсем то, конечно, чего мы ожидали, на пятом десятке. Ни сбережений, ни пенсионных накоплений. Ни забора из белого штакетника.

— Дэн ходит на свои собрания «Клуба анонимных игроков»?

— Он ходит на свои собрания, я хожу к своему психоаналитику. Ах, любовь в стиле яппи[39].

— Ты ведь записала новый дом на свое имя? — спросила Джиллиан.

— Муж сам настоял на этом. Машина тоже на мое имя, и, заметьте, у нас только одна кредитная карточка, которой владею я. Даже если он оступится, то большого урона не нанесет.

— Он очень старается, Кэрол.

— На самом деле я горжусь им. Возможно, жизнь — это вовсе не то, чего мы ожидаем. Но вероятно, так и было задумано. Если бы мы имели все, что хотим, то были бы жалки. Быть может, лишаясь каких-то благ, обретаем друг друга. Владеть меньшим, но иметь большее. Думаю... — голос ее опять повеселел, — надо же когда-то начинать.

— Ты любишь его? — спросила Мег:

— Да.

— Тогда ты очень счастливая.

Кэрол склонила голову набок и посмотрела на Мег.

— Ну а как ты? Ты все еще очень бледна.

— Слишком много пережила кошмаров. — Мег поморщилась. — Знаешь, что странно? Мне все еще снится Эдди Комо. Именно он — тот, кто охотится за мной во сне. Я знаю, что это неправда. Знаю, что это был Рон Виджио, но почему-то... Наши мысли так долго крутились вокруг Эдди, что, видно, мое подсознание не может перестроиться.

— Он символ, — сказала Джиллиан.

— Вот именно.

Теперь все они поморщились. Эдди до сих пор был трудной и скользкой темой для разговора. Уж слишком много времени и душевных сил ушло на ненависть к нему. Виджио казался почти абстракцией, тогда как Эдди оставался осязаемо-реальным. Бедный Эдди Комо, ложно обвиненный и схваченный за преступления, которых не совершал, злодейски подставленный психопатом и затем принесенный им в жертву перед зданием суда. И все это лишь затем, чтобы заманить в свою адскую игру одного определенного детектива из полиции штата Род-Айленд.

Таня в конце концов отозвала свой иск. Поскольку сперму Эдди обнаружили во всех четырех местах преступления, адвокат объяснил Тане, что не сможет выстроить дело о полицейской халатности или коррупции. К тому же полиция нашла компьютерную программу, использованную Роном Виджио для того, чтобы создать файл с изображением Эдди, где тот угрожал Джиллиан расправой. Это стало дополнительным свидетельством того, что Эдди был намеренно оклеветан маньяком. Да, бедняга Эдди не сделал ничего плохого — разве что и впрямь оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Подобно самим женщинам, он был всего лишь жертвой.

Два месяца назад Джиллиан, Кэрол и Мег вместе побывали на могиле Эдди и положили цветы. Это было все, что они могли для него сделать. После того визита Джиллиан подписала еще один чек для благотворительного фонда в пользу Эдди-младшего.

— Слава Богу, хоть на этот раз не намечается судебного процесса, — сказала Мег.

— Слава Богу, — отозвалась Кэрол.

Джиллиан рассуждала более трезво:

— Для Д'Амато было бы слишком трудно аргументировать судебный прецедент. Адвокат преступника знай повторял бы: Эдди, Эдди, Эдди, Эдди. И все это дело стало бы чересчур запутанным и темным. Заключение судебной сделки было, пожалуй, наилучшим выходом из положения.

— Хладнокровная рассудительная Джиллиан, — улыбнулась Кэрол.

Но Джиллиан смотрела на проблему более мрачно.

— Он убил мою сестру, Кэрол. Я хотела бы видеть его в суде. Я хотела бы услышать, как двенадцать присяжных признают его виновным. И возможно, это помогло бы нам перестроить сознание и перенести гнев на истинного виновника.

— Он никогда не выйдет из тюрьмы, — сказала Мег.

— Да. Если бы он еще умер, так же как Дэвид Прайс.

Никто не возразил ей. Выполняя одно из условий судебной сделки, Виджио обязался полностью раскрыть детали их с Прайсом преступного замысла. От этих подробностей мороз пробегал по коже. Из рассказа Виджио вырисовывалась картина того, как он постепенно все больше и больше убеждался в том, что ему нужен план идеального преступления. Виджио рассказал, как нашел подход к Дэвиду Прайсу, когда оба находились в следственном изоляторе тюрьмы. И как совместно с Прайсом они разработали безупречный план. Виджио еще раньше, во время предыдущего заключения, услышал о фирме «Корпорейт клин». Заключенные постоянно шутили, что, когда выйдут на свободу, смогут получить только одну работу: прибирать за онанистами. Все они прекрасно знали, что у «Корпорейт клин» контракт с банком спермы.

И механизм завертелся. Заметив Эдди в комнате ожидания банка, Виджио понял, что они очень похожи внешне. Он завязал с парнем разговор, выяснил, что тот работает в Центре переливания крови Род-Айленда и нуждается в дополнительных приработках, так как его девушка ждет ребенка. Виджио тенью следовал за Эдди во время проведения донорских компаний в университете и догадался, что тут открываются неисчерпаемые возможности. Он решил нападать на студенток, чтобы впоследствии скомпрометировать Эдди в глазах полиции. Обо всем этом Виджио написал Дэвиду Прайсу, и тот порекомендовал ему использовать латексные жгуты. Это придаст фальсификации неопровержимо правдоподобный характер. Дэвид также любезно предложил насильнику воспользоваться Мег как первой жертвой. Подходящий «пробный прогон», как он выразился.

Даже если Виджио в чем-то проколется, Мег, по их мнению, не станет заявлять в полицию. Она не захочет признавать свою связь с Дэвидом Прайсом, чье имя Виджио должен непременно назвать, насилуя свою жертву. То, что психологическая травма от нападения повлечет за собой амнезию, не входило в преступный замысел, но не повредило злодеям.

Других жертв Виджио присмотрел заранее. Кэрол была случайной, так сказать, аварийной заменой, выбранной в последний момент, однако не сулила ему неожиданностей: он провел много времени в этом жилом районе и хорошо усвоил: машины ее супруга никогда не бывает на подъездной дорожке. Зато Триш вполне отвечала его критерию молоденькой студентки, которая живет одна. Неожиданное вмешательство Джиллиан, конечно, огорошило Виджио, но ничуть не помешало осуществлению плана.

В этом месте повествования голос Виджио зазвучал с дерзкой самоуверенностью. Ведь теоретически он столкнулся с тремя осложнениями: амнезией Мег, вынужденной заменой в виде Кэрол и неожиданным появлением Джиллиан. Но ни одно из препятствий не остановило его. Он был непобедим. Потом женщин начали показывать по телевидению, но и это не имело для Виджио никакого значения. Полицейские поступили вполне разумно, арестовав Эдди Комо, и вторая фаза плана тоже сработала.

Содействие Дэвида, конечно, не было бескорыстным. Прайс рассматривал фабрикацию дела против Эдди как превосходную возможность выбраться из тюрьмы. Виджио получил от него инструкцию нанять киллера и сразу же после убийства перед зданием суда совершить новое нападение, опять оставив на месте преступления сперму Эдди. Новое изнасилование повергнет публику в панику. И тут на сцену выйдет Дэвид со своим предложением спасти положение. Немного дерзости, и — раз-два-три — Дэвид окажется наконец на свободе.

У Виджио, разумеется, были возражения. Но, поняв, что уничтожит Дэвида Прайса точно так же, как наемного убийцу, он уже не возражал. Виджио выполнил инструкции Дэвида, спрятав деревянную отмычку и порошок алказельцер в любимых брюках и рубашке Дэвида, которые были затем извлечены адвокатом Прайса из его кладовки и доставлены в тюрьму. После этого Виджио похитил Мег, чтобы усилить давление на полицию и таким образом освободить Дэвида. И наконец, Виджио предстояло доставить к прежнему дому Прайса транспортное средство, на котором тот предполагал скрыться.

Разумеется, Дэвид не предполагал, что Виджио взял на себя смелость подложить ему в машину бомбу. Для Виджио выход Прайса из тюрьмы означал, что тот взлетит на воздух, а он, Виджио, получит возможность нападать на женщин, терзать и убивать их вечно. Это был превосходный план. До тех пор пока полицейская машина не въехала на подъездную дорожку к дому Виджио и детектив Уотерс не схватил его в соседнем дворе, Виджио не собирался бежать.

А между тем три пострадавшие женщины делали все, что могли, дабы восстановить здоровье, нервы и вернуться к нормальной жизни.

Мег взглянула на Джиллиан:

— Теперь твоя очередь. Кэрол и Дэн начинают новую жизнь, я стараюсь переосмыслить свое печальное прошлое. Ну а у тебя какие новости?

— Не много.

Кэрол и Мег обменялись взглядами.

— Я никогда не сказала бы о сержанте Гриффине «не много», — многозначительно заметила Кэрол.

Джиллиан покраснела.

— Угу, — улыбнулась Кэрол. — Вот, значит, как обстоят дела.

— У тебя непристойный образ мыслей!

— Чертовски верно! Что поделать, мы с Дэном посещаем сексопатолога, который запретил нам заниматься сексом в ближайшие полгода. Надо же мне на ком-то отыгрываться.

Джиллиан и Мег с любопытством посмотрели на нее.

— И это помогает? — спросила Мег.

Теперь покраснела Кэрол.

— Ну, вообще-то... вообще да. Это... это снимает напряжение. Раньше, когда муж дотрагивался до меня, я цепенела. Я думала, что вот сейчас он прикоснется ко мне там и сям, а мне не вынести этой близости. Я не была готова. Сейчас... сейчас я знаю, что поцелуй — это просто поцелуй. Я могу сосредоточиться именно на нем. И на Дэне, который меня целует. И когда я делаю это, все остальное уходит. И я уже больше не вижу себя в той комнате. Уже нет этой страшной темноты в доме и вечно включенного телевизора. Я просто женщина, целующая своего мужа, с которым прожила десять лет. И это очень приятно. Клянусь, мы словно вновь ходим на свидания.

— Я сейчас зареву, — глухо проговорила Мег, потирая глаза. — Вы обе опять влюбились, а я даже не знаю, будут ли у меня когда-нибудь с кем-нибудь нормальные отношения. Посмотрите на меня! Мне почти двадцать один год, моя сестра — на самом деле моя дочь, а весь мой сексуальный опыт связан с одним педофилом, которого, как мне казалось, я люблю, и с одним насильником, который был подарком от этого педофила. Послушайте, ведь это же какое-то извращение!

— Молли и есть твоя сестра, — спокойно ответила Джиллиан.

— Ты сама сказала, что лучше оставить все как есть, — согласилась Кэрол.

— Потому что если я ее мать, то должен быть и отец. А я не хочу, чтобы Молли хоть когда-нибудь спросила об отце.

— Тогда удали его из этого уравнения. Молли твоя младшая сестренка, ты любишь ее, твои родители любят ее, и она очень счастлива.

— Да, Молли очень счастлива.

— А все остальное... Мег, тебе было всего тринадцать лет, когда Прайс впервые приблизился к тебе. Ты была слишком молода, чтобы разбираться в жизни. И уж конечно, тебе незачем упрекать себя в том, что ты попала в лапы насильника. А это означает, что ты совершила в жизни всего одну ошибку — тринадцатилетней девочкой. Теперь тебе почти двадцать один год. Ты сильная, красивая, в тебе много жизненных сил. У тебя все будет хорошо.

Мег шмыгнула носом.

— А что, если я встречу хорошего парня — того самого, единственного — и от страха замкнусь, а он уйдет?

— Значит, это будет не тот парень, — отрезала Кэрол.

Но Мег смотрела на Джиллиан.

— Я не подвергалась изнасилованию, — ответила та.

— Но на тебя тоже напали.

— Я... у меня бывают моменты.

— Ты думаешь о сестре, — тихо сказала Мег.

— Да.

— Бедная, задавленная чувством вины Джиллиан!

— Когда-то, еще во время расследования, Гриффин рассказал мне кое-что. И это оказался один из самых суровых, печальных, правдивых рассказов, который мне было необходимо услышать. Он сказал, что Триш любит меня.

— Она любит тебя, — сразу отозвалась Кэрол.

— Любит, — повторила за ней Мег.

Джиллиан улыбнулась им:

— Я как-то забыла об этом. Не знаю почему. Но теперь вспоминаю. Я... я с наслаждением... вспоминаю Триш, и мне бывает от этого очень хорошо. И Гриффин понимает, что Триш — часть меня. Так же как я понимаю, что Синди — часть его. Иногда мы просто говорим о них. И это кажется таким... правильным.

— Он счастливчик, — серьезно заметила Кэрол.

— Это я счастливица. Ну и Либби тоже чувствует себя совсем неплохо. Видели бы вы, как она с ним кокетничает. Клянусь, она не уделяла столько внимания своей внешности, пока не узнала, что бравый красавец полицейский не женат.

— У-у, соперничество! — пошутила Мег.

— Бесспорно, он маленькое приключение. Чувствую, что она вот-вот потребует внести в свой лексикон выражение «клевый чувак».

Кэрол и Мег прыснули. Джиллиан с притворной чопорностью подняла брови, но в следующий миг тоже улыбнулась. В последнее время она сама чувствовала, что ей повезло. Порой Джиллиан ловила себя на том, что мурлычет под нос без всякой причины. Клиенты казались менее раздраженными, дни более солнечными, вечера — прекрасными. Когда позволяла погода, она устраивала в парке для Топпи и Либби завтрак на траве. Иногда Джиллиан уходила с работы раньше положенного времени, иногда приходила позже, а однажды принесла четыре огромных горшка желтых хризантем — просто потому, что увидела их в цветочном магазине и они ей понравились. Подчиненные смотрели на нее с изрядным любопытством, но ни один не жаловался.

— Кстати, о семье, — заметила Джиллиан.

— Да, пора нам вернуться в стадо, — согласилась Кэрол.

— Как ты думаешь, они уже закончили на кухне? — спросила Мег. — Тогда можно сходить за пиццей.

Все единодушно решили, что перекусить было бы недурно. Подруги поднялись и направились вниз. Первый, кого увидела Джиллиан, войдя в кухню, был Гриффин. На плечах у него сидела Молли и, вооружившись тряпкой, стирала пыль с кухонных шкафчиков.

— Я — кролик-уборщик! — закричала она.

— Как приятно видеть тебя. — Мег раскрыла объятия младшей сестренке.

Гриффин ловко спустил смеющуюся малышку на пол. Левая щека его была в пыли, в волосах застряла паутина. Сегодня Гриффин отлично смотрелся в джинсах и футболке. Либби прямо-таки зарделась, когда он утром подкатил к их дому, а потом помог ей подняться в мини-вэн.

Сейчас его блестящие синие глаза были устремлены на Джиллиан, и этот взгляд теплом отзывался у нее в груди. Вечером к ним на обед собирался прийти Майк Уотерс. Топпи проявляла живой интерес к процессу выздоровления долговязого детектива. А к сегодняшнему вечеру купила себе новый наряд. Кто знает, подумала Джиллиан.

Гриффин раскинул руки ей навстречу. При этом брови его комически шевельнулись, придавая лицу плотоядное выражение. Джиллиан, конечно же, притворилась, что холодно смотрит в сторону. Гриффин с шумом пронесся через кухню и бурно сгреб ее в объятия.

Молли восторженно завизжала, Мег и Кэрол улыбались. Либби приняла осуждающий вид.

Джиллиан обхватила узкую талию Гриффина, прильнула к его теплой широкой груди, почувствовала на своих плечах его сильные руки. Он не покачнулся, не дрогнул под ее натиском.

— Пицца! — закричала Молли. И вся компания начала готовиться к обеду.

1

Комплекс тюремных учреждений в Нью-Йорке. — Здесь и далее примеч. пер.

2

Искусство обмана пользователей сети или администраторов, используемое злоумышленниками с целью выведывания паролей, необходимых для проникновения в защищенную систему (сленг).

3

Юмористическая программа на Британском телевидении под названием «Летучий цирк Монти Пайтона», знаменитая своим юмором в духе сюрреализма.

4

Химические средства, разрушающие сперматозоиды.

5

Административный центр штата Род-Айленд.

6

Магазин спортивных и охотничьих товаров.

7

Гражданский полуавтоматический вариант армейской винтовки «М-16», имеющий повышенную меткость.

8

Отреставрированная колониальная улица Провиденса, застроенная домами XVIII — XIX вв.

9

Американский конферансье и телеведущий ток-шоу, куда приглашают интересных людей.

10

Американская компания, торгующая кофе; имеет во многих городах сеть ресторанов, где подают качественный кофе и кондитерские изделия.

11

Американская компания — производитель одежды, с сетью магазинов по всему миру; «Гэп» торгует одеждой непринужденного стиля, модной, но не очень дорогой.

12

Предприятие бытового обслуживания, где клиенты могут постирать одежду в машинах-автоматах, включаемых путем опускания монеты в щель.

13

Анимационный фильм, аналог нашего мультика «Ну, погоди!».

14

Товарный знак, под которым выпускает электробытовые изделия и электронику американский филиал голландской фирмы «Филипс».

15

Полицейский сыщик, персонаж популярной в США в 70-х гг. телепрограммы. Был лыс и имел привычку сосать леденцы на палочке.

16

Популярная юмористическая телепрограмма, названная по имени ее главного героя, комедийного актера Джерри Сейнфелда.

17

«Фокс бродкастинг компани», одна из главных общенациональных телевещательных компаний в США (наряду с Эй-би-си, Си-би-эс и Эн-би-си).

18

По шкале Фаренгейта, то есть приблизительно 32 градуса по Цельсию.

19

Сорт американского мороженого, известный своей повышенной густотой и жирностью, а также набором экзотических вкусовых оттенков.

20

Имеется в виду О. Дж. Симпсон, американский футболист, а затем актер. В 1994 г. ему было предъявлено обвинение в убийстве жены и ее друга. В ходе длительного и шумного судебного процесса был оправдан коллегией присяжных. Впоследствии родственники убитых возбудили против него гражданское дело, в результате которого суд назначил Симпсону выплатить компенсацию в 8,5 млн. долл. Симпсон был чернокожим, и расовый вопрос сыграл большую роль в отношении к нему простых людей.

21

Телепрограмма об одном из нью-йоркских полицейских участков и его служащих.

22

Официальное название начальника городской пожарной охраны в США.

23

Пятая поправка к Конституции США утверждает, что человек не обязан свидетельствовать в суде против себя самого и не может быть отправлен в тюрьму или лишиться имущества без законного решения суда.

24

Американский союз защиты гражданских прав.

25

В случае отсутствия абонента телефонная компания может перевести звонок на любой номер, указанный абонентом заранее.

26

Иначе — «Цирк Барнуба и Бейли», организованный двумя предпринимателями, известными устроителями дешевых балаганов. Барнубу приписывается изречение «Легковерные зеваки рождаются каждую минуту».

27

Американский преступник, убивший в 70 — 80-е гг. множество женщин. В конце концов был схвачен и в 1989 г. казнен.

28

«Лига плюща» — группа старейших и наиболее уважаемых университетов Восточного побережья США, куда входят университеты Брауна, Колумбийский, Корнельский, Гарвардский, Принстонский, Йельский, Пенсильванский и Дартмутский.

29

Часть Конституции США, дающая гражданам страны право на свободу слова, свободу прессы, свободу вероисповедания и свободу собраний.

30

Афроамериканская актриса кино и телевидения; ведущая телевизионного ток-шоу.

31

Программа содействия поимке преступников, совершивших насилие над личностью.

32

Лейтенант.

33

Многофункциональное офисное здание в Вашингтоне.

34

Певец и автор песен, часто юмористического содержания, особенно популярный в 1970-х гг.

35

Специально обученная группа в составе американской полиции, предназначенная для борьбы с особо опасными преступниками и террористами.

36

Бейсбольный термин.

37

Следователь, ведущий дела о насильственной или скоропостижной смерти.

38

Стулья с сиденьями в виде больших круглых подушек, наполненных полистиролом или пенорезиной.

39

Ироническое название молодых людей, стремящихся сделать карьеру.