Перри Мейсон - Тайна падчерицы

– Как ваше имя? – спросил прокурор.

– Стилсон Келси.

– Чем вы занимаетесь?

– Я отказываюсь отвечать.

– По какой причине?

– По той, что мой ответ можно использовать против меня.

– Вы знакомы, а точнее, были ли вы знакомы с убитым, Уилмером Джилли?

– Да, был.

– Была ли у вас с ним договоренность, относительно деловых операций, которые нужно было совершить к вечеру десятого числа?

– Да, сэр, была.

– Чем вы занимались десятого числа сего месяца, мистер Келси? Сейчас меня интересует только десятое число.

– Не помню, чтобы занимался чем-то определенным.

– Как же вы зарабатывали на жизнь? Келси глубоко вздохнул и сказал:

– Я получаю пожертвования от различных людей.

– Продолжайте, – попросил Гастингс. – Какого рода пожертвования? Чем они вызваны?

Келси переменил позу, закинул ногу на ногу и ответил:

– Шантажом.

– Имели ли вы договоренность с Уилмером Джилли о шантаже кого-нибудь из членов семьи Бэнкрофтов?

– Вопрос не правоспособен, неуместен и несуществен, – воскликнул Мейсон.

– Мы предлагаем выяснить мотивы, – сказал Гастингс. – Свидетель изобличает своих сообщников. Его показания могут стать самыми существенными. Я предлагаю оставить на время вопрос о шантаже, чтобы изобличить убийцу.

– Я отклоняю возражения, – сказал судья Хобарт. – Суд должен докопаться до самой сути. Продолжайте.

– Отвечайте на вопрос, – попросил Гастингс. Келси ответил:

– Джилли пришел ко мне и рассказал одну историю.

– Какую историю?

– Протестую, – сказал Мейсон. – На том основании, что речь идет о пересказе чужих слов.

– Имела ли эта история отношение к вашим деловым контактам с Джилли?

– Да, ваша честь.

– Я думаю, нужно разрешить свидетелю дать это показание, – сказал судья Хобарт. Келси проговорил:

– Джилли очень подружился с одним человеком, снимавшим комнату в его доме.

– Что это за дом?

– Это многоквартирный дом «Эйджекс-Делси».

– Хорошо, продолжайте.

– Так вот, Джилли сказал, что он познакомился с человеком по имени Ирвин Виктор Фордайс. У этого Фордайса богатое прошлое, и как-то раз он поведал свою историю Джилли. Он сказал, что Джилли – единственный, кому он все рассказал, и что сделал это, поскольку считает Джилли своим другом и верит в его благоразумие.

– Конкретнее, что это за история, которую вам рассказал Джилли?

– Протестую!

– Протест отклоняется. Я собираюсь выслушать эту историю, чтобы иметь основание отклонить показание, если это нужно.

– Фордайс – вымышленное имя. Человек, скрывавшийся под этим именем, был в родстве с представителями высших кругов, и если бы стало известно о преступном прошлом Фордайса, могла расстроиться свадьба Розены Эндрюс и Джетсона Блэйра.

– Так что же вы предприняли?

– Мы ничего не сказали Фордайсу и решили вместе с Джилли воспользоваться этой информацией, чтобы превратить ее в деньги.

– Что вы сделали для достижения своей цели?

– Я выяснил, что у Бэнкрофтов полным-полно денег, а семейство Блэйров занимает очень высокое положение в обществе. Я решил, что без труда получу с Бэнкрофтов деньги.

– Какую сумму?

– Полторы тысячи долларов в первый заход и тысячу во второй.

– Это все, что вы намеревались получить?

– Конечно, нет. Мы решили посмотреть, насколько ценна имеющаяся у нас информация. Если бы Розена согласилась заплатить полторы тысячи долларов, а ее мать – тысячу, то мы, переждав недельку, запросили бы еще больше. И так далее.

– Хорошо. Что произошло потом?

– Мы составили письмо и подбросили его на переднее сиденье автомобиля Розены Эндрюс. Мы не хотели посылать его по почте. У Джилли была машинка, и он хорошо печатал. Он отстукал письмо, показал его мне, и я его одобрил.

– Какие условия ставились в письме?

– Розена должна была заплатить полторы тысячи долларов в соответствии с инструкциями, которые получит по телефону, если она не хочет, чтобы информация стала всеобщим достоянием и опозорила семью.

– Так. Что же случилось дальше?

– Розена Эндрюс получила письмо. Но все дело в том, что без какой-либо договоренности со мной Джилли неожиданно зачеркнул цифру 1500 и вписал вместо нее 3000.

– Он не сообщил вам об этом?

– Нет.

– Что же заставило его это сделать? – спросил Гастингс.

– Он хотел получить лишних полторы тысячи. В соответствии с нашим планом, мы должны были взять напрокат лодку на озере. У Бэнкрофтов есть летний дом на берегу, а Джилли – хороший ныряльщик и водолаз. Замысел был такой: мы берем напрокат лодку как обыкновенные рыболовы. Джилли достает снаряжение для подводного плавания. В должное время нам надлежало оказаться в нужном месте, чтобы сразу взять банку с деньгами, которую бросит Розена Эндрюс. Деньги надо было извлечь прямо под водой, потом незаметно влезть в лодку и переодеться. Затем надо было спрятать снаряжение в корзину и, вернувшись, сдать лодку. Таким образом, даже в случае появления полиции нас бы никто не поймал.

– Так что же произошло? – спросил Гастингс.

– Я думаю, это уже всем известно, – отвечал Келси. – Мы велели ей положить деньги в красную банку из-под кофе, но судьбе было угодно, чтобы там оказалось две банки. Одна из них была пуста, ее, вероятно, кто-то выбросил за борт, когда кончился кофе, а вторая банка была та самая, с деньгами. Так случилось, что какие-то люди, катавшиеся на водных лыжах, подняли банку с деньгами и сдали ее в полицию, а Джилли схватил пустую банку.

– Вы обсуждали случившееся с ним?

– После того, как мы прочли в газете обо всем, что произошло, мы поговорили с ним о его мошенничестве.

– Что значит «мошенничество»?

– Ну… эта его попытка огрести три тысячи вместо полутора и присвоить половину себе.

– И что же он сказал в свое оправдание?

– Он клялся, что кто-то все подстроил, и обвинил в этом меня.

– Понятно. Что же дальше?

– Когда мы обнаружили, что подняли не ту банку, Джилли позвонил Розене и сказал, что она не последовала нашим указаниям, а Розена назвала его пронырливым газетчиком и повесила трубку. Тогда он позвонил ее матери и договорился о встрече с нею у яхт-клуба. Она собиралась подняться с ним на яхту и там заплатить деньги – так как опасалась, что в дело вмешались какие-нибудь частные детективы, и очень хотела сохранить все в тайне.

– В котором часу они договорились встретиться?

– В семь часов на причале яхт-клуба.

– Вам известно, встретились они или нет?

– Я рассказываю вам лишь то, что знаю от Джилли или слышал по телефону. Наверняка я знаю лишь то, что Джилли поехал в яхт-клуб и что больше я его не видел.

– Задавайте вопросы, – сказал Гастингс.

– Как он добирался до яхт-клуба? – спросил Мейсон.

– Я не знаю. В последний раз я видел его, когда он обедал в своей комнате. Было около половины седьмого. Он всегда ест консервированную свинину с фасолью. Он сказал мне за едой, что ему надо выйти около семи и что до полуночи мы получим наши три тысячи.

– А потом?

– Потом я стал заниматься своими личными делами. Я пошел домой. Я тоже снимаю комнату в «Эйджекс-Делси». Я все ждал Джилли, а когда он не вернулся к полуночи, я подумал, что он взял три куска и смылся, чтобы не делиться со мной.

– Вы знали, что Джилли выдает себя за друга Ирвина Фордайса?

– Конечно, – И под видом друга он втерся в доверие к Фордайсу?

– Да.

– И потом умышленно использовал информацию с целью шантажа?

– Да, – сказал Келси. – Я не ангел и не стараюсь казаться ангелом, а Джилли был во всем такой же, как я.

– И вы решили обмануть Джилли? Вы планировали заставить Еву Эймори подписать бумагу о том, что три тысячи долларов, найденные в банке из-под кофе, принадлежат ей, и что вся эта идея – путь к известности, а потому полиция должна вернуть ей деньги. Потом вы собирались заставить ее передать деньги вам?

– Именно так. Вы меня раскусили. Джилли замышлял обмануть меня, поэтому я хотел немного подстраховаться. Джилли не был моим настоящим партнером, он не имел опыта по части таких афер, вот и обратился ко мне с просьбой вести дело. Он рассчитывал перехитрить меня и смыться с деньгами, поэтому я решил лишь немного подстраховаться, только и всего.

– Поэтому вы пошли в прокуратуру со всей этой информацией и использовали ее, чтобы получить гарантию от обвинения в шантаже?

– А что бы вы сделали на моем месте?

– Я задал вам вопрос. Что сделали вы?

– Да, я пошел в прокуратуру.

– И там вам дали денег на парикмахерскую, на новый костюм и ботинки – с тем, чтобы вы произвели хорошее впечатление в суде?

– Нет, не там.

– Кто же дал вам денег? Шериф?

– Да.

– И вы получили от прокуратуры гарантию неприкосновенности?

– При условии, что я дам правдивые показания.

– Что значит «правдивые показания»?

– Ну… надо было придумать такую историю, в которой не было бы изъянов и не к чему было бы придраться.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – если бы вы рассказали историю, которая выдержит перекрестный допрос, это считалось бы правдивым свидетельским показанием?

– Да, что-то в этом роде.

– То есть, если бы мне удалось запутать вас во время перекрестного допроса и доказать, что вы лжете, то никакой неприкосновенности вы бы не получили, да?

– Хм, дело вот в чем. Конечно, напрямик мне ничего такого не говорили, но от меня ждали правды. Если я говорю правду, никто не сможет найти изъяна в моей истории. Мне просто облегчили задачу.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – если вашего рассказа окажется достаточно для осуждения подозреваемой по данному делу, вас не станут обвинять в шантаже, верно?

– Вы сейчас пытаетесь вывернуть все на свой лад, – сказал Келси. – Ну, ладно, мистер Мейсон, я буду с вами откровенен. Я не ангел. У меня были некоторые проблемы, поэтому я не мог ответить на вопрос о роде моих занятий. Я не хочу связывать себя чем бы то ни было. Мне обеспечена неприкосновенность только по этому делу о шантаже. Я готов ответить на любые вопросы, и я собираюсь рассказать всю правду, даже если после этого буду выглядеть подлецом. Вы должны помнить, что я работал в паре с человеком, который в действительности не был моим партнером. Не успел он предложить мне провернуть дельце с вымогательством, как уже начал обжуливать меня. Я не желал этого терпеть.

– Где вы были вечером десятого числа, когда был убит Джилли? – спросил Мейсон.

– О… – с ухмылкой произнес Келси. – У меня прекрасное алиби. Я был у Евы Эймори как раз в то время, когда было совершено преступление. Потом я приехал домой и провел там всю ночь. Я возвратился домой где-то после полуночи и ждал Джилли. Он не вернулся, и я решил, что меня надули, но не очень расстроился, потому что был уверен, что смогу заставить Еву Эймори посмотреть на это дело моими глазами. Весь мир был бы зол на нее, потому что она выкинула эту штуку, чтобы попасть в газеты. Им пришлось бы вернуть ей эти полторы тысячи, а я бы смотался с деньгами.

– А что случилось с Ирвином Фордайсом? – спросил Мейсон.

– Я ничего не знаю об этом. Мне известно лишь, что он был в ярости, когда узнал о предательстве Джилли и шантаже своей семьи. Можно представить себе, каково ему было. Он чувствовал, что рано или поздно все это дело окажется в руках полиции, и она докопается до сути. Как только письмо шантажистов было опубликовано в газете, он понял, что пахнет жареным, и предпочел исчезнуть с горизонта.

– Вы когда-нибудь обсуждали это дело с ним?

– Я с ним никогда в жизни не разговаривал, – сказал Келси. – Я знал его в лицо, потому что мы жили в одном доме, но он был другом Джилли, а не моим. Он тоже меня не знал.

– Да, но вас знал Джилли.

– Конечно, меня знал Джилли. Я слыл человеком… впрочем, не будем вдаваться в подробности, но он хотел надуть Бэнкрофтов и думал, что я смогу подсказать ему, как это сделать.

– И вы подсказали, как это сделать?

– Не отрицаю.

– И вы были в комнате Джилли в день убийства?

– Да, часов около семи. Точнее, между половиной седьмого и семью часами.

– Что делал Джилли?

– Я же сказал. Он ужинал. Он торопился, так как ему нужно было идти. Он сказал мне, что собирается вернуть три тысячи, которые уплыли от нас, и обещал прибыть с «наваром» к полуночи. Как я уже сказал, он ел консервированную фасоль и хлеб.

– Он пил кофе? – спросил Мейсон.

– Нет, только немного молока. Он никогда не пил кофе на ночь. Наверное, пил по утрам. Я же говорю, мистер Мейсон, он не был моим постоянным напарником.

– Затем вы самостоятельно отправились на розыски. Когда вы вернулись?

– Не знаю. Может быть, около девяти или половины десятого.

– И после этого вы все время были в вашей комнате?

– Нет, я время от времени подходил к комнате Джилли, чтобы посмотреть, не пришел ли он.

– Вы заходили внутрь?

– У меня не было ключа, а он запер дверь. Я выходил посмотреть, есть ли в комнате свет. В последний раз я зашел к нему где-то после полуночи, постучал и пошел спать. Наутро, около часа дня, я опять постучал в дверь его комнаты. Тогда я пришел к выводу, что он меня надул и смылся с тремя кусками. И поделом мне: не надо связываться с дешевыми проходимцами вроде этого Джилли. Но я должен был еще позаботиться о себе.

– И как же вы позаботились о себе?

– Как я уже сказал, прежде всего заставил Еву Эймори сделать заявление. Это давало ей право на получение денег обратно. Я подумал, что Бэнкрофты не пойдут в полицию с требованием отдать им их денежки, иначе они должны были бы рассказать полиции все о шантаже, а этого они сделать не могли. Я решил, что все в порядке. Джилли обвел меня вокруг пальца, забрав три тысячи, теперь я проведу его – получу другие три тысячи, и мы будем квиты. Потом я решил взять все это дело с вымогательством в свои руки и направить его в нужное русло. Это были лишь предварительные шаги. Прежде всего, я намеревался вытряхнуть из Бэнкрофтов десять тысяч и потом дать Джилли пинка за то, что он утаил от меня мою половину.

– А как же с той половиной, которую вы скрыли от него?

– В той игре, в которую я играл, я делил добычу только с Евой Эймори. Джилли это не касалось.

– А как вы собирались заставить его отдать половину от тех трех тысяч долларов, которые он забрал у Бэнкрофтов?

– Хм, – протянул Келси. – Способов хватает. Человек, действующий в моем стиле, всегда сможет заставить обманщика поплатиться за свой обман.

– Что же это за стиль такой? – спросил Мейсон. Келси усмехнулся и сказал:

– Ну вот, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я же сказал, что не собираюсь рассказывать о своих делах. Речь идет лишь об одном отдельном случае вымогательства, а вы, мистер, все норовите меня зацепить. Я говорю правду, а вы знай себе выискиваете слабое место. Я не дурак, чтобы вступать в сделку с окружным прокурором, а потом от всего отказываться и самому лезть в петлю. Если мой рассказ подтверждается, я получаю вольную, если не подтверждается, то… Пусть про Келси говорят все, что угодно, но никто никогда не скажет, что он не знает свою выгоду.

– Значит, вы заинтересованы в осуждении подзащитной? – спросил Мейсон.

– Я заинтересован в том, чтобы в мою правдивость поверили, – сказал Келси. – Мне все равно, какие последствия это повлечет. Если это каким-то образом связывает миссис Бэнкрофт с убийством, значит, ей не повезло. Я говорю правду, и мне наплевать, кто от этого пострадает.

– Вы уверены, что Джилли собирался в яхт-клуб, чтобы встретиться с миссис Бэнкрофт?

– Судя по его словам, да.

– И когда он не появился, у вас не возникло желания пойти в яхт-клуб?

– Нет. Я оставался дома и ждал его возвращения. Я подумал, что даю ему шанс оказаться «порядочным».

– А если бы он отдал вам полторы тысячи, вы, в свою очередь, поделились бы с ним деньгами, которые собирались взять у Евы Эймори? – спросил Мейсон.

– Ваша честь, – сказал окружной прокурор, – я думаю, это вопрос спорный и выходит за рамки перекрестного допроса.

– Я полагаю, при сложившихся обстоятельствах надо дать свидетелю возможность ответить, – возразил судья Хобарт.

– Я отвечу так, – сказал Келси. – Если бы Джилли вел честную игру, я поделился бы с ним этими тремя тысячами. Да, наверное, поделился бы. Я был настроен помочь ему, но начал относиться к нему с подозрением после того, как он поменял цифры в письме. Я не чувствовал к нему особого доверия и решил впредь никогда не иметь с ним дел. В нашей работе есть свои этические законы, такие же, как и в любой другой, и если люди, с которыми я имею дело, не могут положиться на мою репутацию, я просто останусь ни с чем, мистер Мейсон. Я говорю, разумеется, о данном конкретном случае.

– Спасибо, – с улыбкой сказал Мейсон. – Пожалуй, у меня больше нет вопросов.

– Приглашаю следующего свидетеля, – сказал окружной прокурор Гастингс. – Судебного медика доктора Морли Бэджера.

Доктор Бэджер занял свидетельское место. Окружной прокурор повернулся к свидетелю.

– Доктор Бэджер, одиннадцатого числа сего месяца вас вызывали для проведения вскрытия.

– Да.

– Чей труп вы вскрывали?

– Уилмера Джилли. То есть отпечатки пальцев трупа совпадали с отпечатками пальцев человека по имени Уилмер Джилли.

– Что вы можете сказать о причине смерти?

– Смерть наступила вследствие проникновения пули тридцать восьмого калибра через грудную клетку в сердце. Пуля застряла в позвоночнике. Смерть наступила мгновенно, убитый после выстрела даже не дергался, просто рухнул, и все.

– В котором часу вы производили вскрытие?

– Около половины десятого вечером одиннадцатого числа.

– Сколько времени прошло с момента смерти?

– Предположительно, двадцать четыре часа.

– Вы могли бы определить это точнее?

– По медицинским данным этот человек умер между восемью и одиннадцатью часами вечера, но я мог бы утверждать, что смерть наступила в течение полутора часов после того, как он поужинал консервированной фасолью.

– Можете задавать вопросы, – сказал окружной прокурор.

– У меня нет вопросов, – отвечал Мейсон.

– Как? – изумленно воскликнул прокурор. – А перекрестный допрос?

– Его не будет, – сказал Мейсон.

– Если суд позволит, – проговорил Гастингс, – пришло время подвести итоги. Нам нужно доказать факт убийства и связь подозреваемой с этим убийством. Мы изложили дело во всех подробностях.

– Да, все так. Если, конечно, подозреваемая не хочет сказать что-нибудь в свою защиту, – заявил судья Хобарт.

– Подозреваемая просит объявить перерыв до завтрашнего утра, – сказал Мейсон. – Я же хочу сделать одно заявление. Сообщаю, что если будет объявлен перерыв, мы устроим пресс-конференцию, во время которой подзащитная подробно расскажет журналистам обо всех событиях, имевших место в ночь убийства.

– Ваша честь! – закричал Гастингс, вскакивая на ноги. – Это возмутительно! Это профанация судебного следствия. Подзащитная помалкивает, но как только следствие добралось до нее, заявляет о намерении дать публичные показания.

– Я не знаю закона, который запрещал бы обвиняемому давать сведения прессе, если он этого хочет. И не знаю закона, обязывающего обвиняемого давать показания следствию, – задумчиво сказал судья Хобарт. – Учитывая обстоятельства, суд объявляет перерыв до завтра, до десяти часов утра. На это время подзащитная останется под охраной шерифа. Если подзащитная желает дать показания прессе, не вижу повода отказывать ей во встрече с журналистами прямо в здании суда.

Судья Хобарт встал с кресла и вышел. Гастингс подбежал к Мейсону.

– Слушайте, Мейсон, нельзя выкидывать такие номера, это не по правилам!

– Почему? – удивился защитник. – Вы слышали, что сказал судья: все по закону.

– Ну, хорошо! Если вы намерены проводить пресс-конференцию, я тоже буду там и задам несколько вопросов, – заявил Гастингс. – Я понимаю вашу цель: вы хотите дать обвиняемой возможность все рассказать, не подвергаясь перекрестному допросу.

– Вы будете представлять какую-нибудь газету? – осведомился Мейсон.

– Да, я буду представлять газету и через пять минут получу удостоверение репортера! И уж я задам несколько вопросиков, на которые обвиняемая вряд ли сможет дать ответы!

– Ради Бога, если вы – представитель прессы. Зал судебного заседания был охвачен волнением. Газетчики окружили стол Мейсона и фотографировали улыбающегося защитника и взбешенного прокурора. Робли Гастингс повернулся к ним.

– Это беспрецедентно! – закричал он. – Со мной не бывало ничего подобного, фантастика какая-то. Теперь обвиняемой обеспечена симпатия публики. Если она хочет все рассказать, то почему не сделала этого на следствии?

– Потому что следствие велось крайне небрежно, – ответил Мейсон.

– Что это значит?

– Следователь не изучил дно залива в том месте, где яхта стояла на якоре. Возможно, там что-то есть, находки на дне озера способны полностью оправдать подсудимую. Вы можете найти, к примеру, оружие убийцы. Любой эксперт должен был связаться с подводниками и в конце концов исследовать место, чтобы найти оружие. Мы предполагаем, что убийца, кто бы он ни был, выбросил оружие за борт. А вы что сделали? Вы и шериф расследовали дело и даже не пометили то место, где яхта стояла на якоре. Таким образом, вы навсегда упустили то, что могло быть жизненно важно для обвиняемой. Поэтому она сама будет решать, что и когда ей рассказывать.

– Подождите, – перебил Гастингс. – Я собираюсь заказать по телефону удостоверение репортера. Ну, а если вы утверждаете, что все упирается в исследование дна, то почему же вы не взяли ныряльщика и не поискали сами?

– Мы не знали точного места, – ответил Мейсон. – Яхту буксировали по приказу шерифа.

Гастингс попытался сказать что-то еще, но не мог ничего выговорить от злости. Его рот задергался как в нервном припадке, лицо побледнело, руки задрожали. Он резко повернулся и пошел к телефону. Мейсон сказал шерифу:

– Будьте так добры, шериф, скажите на пресс-конференции пару слов, буквально пятиминутную речь, а мы пока должным образом аккредитуем представителей прессы.

– Погодите-ка, – возразил шериф Джуит. – Вы обвиняете меня в некомпетентности.

– Я не обвиняю вас, я лишь заявил, что вы вели расследование небрежно.

– Это одно и то же.

– Хорошо, – сказал Мейсон, – если вам так больше нравится, я обвиняю вас в некомпетентности.

– Я не знаю, стоит ли помогать вам с пресс-конференцией, – заявил шериф.

– Эй, подождите-ка, – вмешался один из репортеров, – что вы делаете? Хотите испортить нам статью года?

– Я возвращаюсь к себе в контору, – объявил шериф. Один из репортеров сказал – Конечно, шериф, пожалуйста. Но не забывайте о своих друзьях. Во время выборов мы пахали на вас, засучив рукава, но если вы испортите нам материал, я уж и не знаю… Вы понимаете, что все это значит? Богатая женщина обвиняется в убийстве на почве шантажа, радио и телевидение, столичные газеты – все слопают эту историю, а вы не даете репортерам заработать. Да и не имеете вы права мешать подзащитной делать заявления для прессы.

Шериф на миг задумался и произнес:

– Хорошо. Через десять минут она сделает открытое заявление в судебной библиотеке.

– Да, и мы приглашаем только аккредитованных представителей прессы. Иначе моя клиентка говорить не будет, – сказал Мейсон.

– Шериф и его помощники тоже придут, – заявил шериф.

– Конечно, – Мейсон улыбнулся. – Мы ждем вас.

Глава 20

– Итак, миссис Бэнкрофт, садитесь сюда, пожалуйста, за стол, лицом к представителям прессы. Рассказывайте, – попросил Мейсон.

Бэнкрофт потянул адвоката за рукав.

– Мейсон, – сказал он, – вы уверены, что так и надо? По-моему, это нас погубит.

– Я думаю, так будет лучше. Возможно, вам и кажется, что это нас погубит, но риск вполне оправданный, – адвокат повернулся к миссис Бэнкрофт. – Ну, а теперь вперед, я задам вам несколько вопросов. Джилли шантажировал вас?

– Да. Я заплатила ему тысячу долларов.

– Когда?

– Кажется, восьмого числа.

– Я попрошу вас не рассказывать, о чем говорилось в письме шантажистов, но скажите, это произошло из-за чего-то, что вы совершили?

– Нет.

– Вы заплатили за информацию, которую он грозился раскрыть и которая, как вы чувствовали, помешала бы счастью других людей?

– Да.

– Когда вы увидели Джилли во второй раз, после того, как заплатили ему?

– На борту моей яхты «Инесса» десятого числа.

– Вы были там сначала с кем-то другим?

– Да, и Ирвином Виктором Фордайсом.

– Вы пригласили его на яхту?

– Да.

– Это был тот самый молодой человек, которого видел с вами той ночью Дрю Кэрби?

– Минутку, – прервал Робли Гастингс. – Я здесь представляю прессу, но мне не нравится, что вы вынуждаете свидетельницу давать все эти показания. Вы не могли делать этого в суде и, я думаю, не можете здесь. Теперь я вижу, зачем вы затеяли все это интервью с прессой. Чтобы заставить свидетельницу говорить вашими словами.

– Здесь вы представитель прессы, а не окружной прокурор. Я веду беседу своими методами. А теперь сядьте и помолчите, – сказал Мейсон.

– Как представитель прессы, я не обязан сидеть и молчать.

– Хорошо, – ответил Мейсон. – Я веду интервью и предоставляю миссис Бэнкрофт все возможности рассказать свою историю. Итак, господа, хотите ли вы услышать рассказ, или лучше начать задавать вопросы? Ведь окружной прокурор, замаскировавшийся под газетчика, считает, что я веду дело не правильно.

– Нет, нет! Руководите сами. Вопросы потом, – в один голос вскричали репортеры.

– Миссис Бэнкрофт расскажет все только на справедливых для нее условиях, – заявил Мейсон. – И она не хочет, чтобы окружной прокурор запугивал ее, точно так же, как и я не хочу, чтобы он запугивал меня.

– Пусть начинает, – потребовал один из репортеров.

– Я по-прежнему протестую, – воскликнул Гастингс. – Я…

– Замолчите, Гастингс, – сказал какой-то газетчик.

– Как вы смеете так со мной разговаривать?!

– Смею, потому что я – профессиональный репортер, представляющий американскую прессу. Моя газета выступала против вас, когда вы баллотировались в шерифы, и мы снова будем против на следующих выборах. А уж сгубить судебной казуистикой отличную статью мы вам и подавно не дадим.

Гастингс хотел было что-то сказать, но передумал.

– А теперь расскажите нам, что произошло, – попросил Мейсон миссис Бэнкрофт. – Чем вы занимались с Фордайсом? Зачем взяли его с собой в яхт-клуб?

– Я хотела, чтобы он плыл в Каталину на нашей яхте.

– Почему?

– Чтобы его не нашел Джилли. Я думала, что Джилли нельзя доверять. Я решила, что Джилли попытается найти Фордайса и выудить информацию, чтобы использовать ее против меня и близких мне людей.

– И что же произошло? – спросил Мейсон.

– Я хотела дать ему денег, но у меня была с собой только небольшая сумма, поэтому я пошла к друзьям, у которых всегда есть наличные. Я не буду упоминать их имен. Они выписали мне чек на три тысячи долларов. Они не хотели бы ввязываться во все это, и я их понимаю.

– Почему? – спросил Мейсон.

– Потому что они все время держат дома несколько тысяч наличными, и если их имя всплывет, они станут мишенью для проходимцев и налетчиков.

– Понятно, – сказал Мейсон. – Что случилось, когда вы поднялись на борт?

– Мотор не работал. Я привязала шлюпку и пошла в рубку. И тут я увидела чью-то фигуру на носу яхты. Человек выбирал якорную цепь. Я подумала, что это Фордайс, и включила в рубке свет. Заметив его, человек намотал якорную цепь на кнехт, повернулся и пошел обратно в рубку. Прежде чем войти, он запустил двигатель, и яхта поплыла малым ходом, таща за собой цепь.

– Продолжайте, – сказал Мейсон.

– Тогда я поняла, что этот человек – не Фордайс, а Джилли. Я спросила его, где Фордайс, что он с ним сделал, но он не ответил.

– Какая была погода? – спросил Мейсон.

– Густой туман. Яхта плыла сквозь него.

– В каком-то определенном направлении или просто дрейфовала?

– По установленному Джилли курсу.

– Что случилось дальше?

– Я испугалась. Попыталась бежать, но он стал медленно приближаться ко мне. Я опять спросила его, где Фордайс, а он пошел на меня, вытянув руки, как будто собирался задушить.

– Это только догадки, – произнес Гастингс. – Вы же не знаете, действительно ли он хотел вас задушить.

– Заткнитесь, – сказал какой-то репортер. – Все вопросы потом.

– У него был такой вид, словно он собирался меня душить, – повторила миссис Бэнкрофт. – Он вытянул руки, и его поза была очень угрожающей.

– Что вы сделали? – спросил Мейсон.

– Я была очень напугана. Тут я вспомнила, что у меня в сумке есть револьвер.

– Какой револьвер?

– Револьвер моего мужа.

– Где вы его взяли?

– В тумбочке возле кровати. Он всегда лежал там в ящике.

– Что вы сделали дальше?

– Я вытащила его, направила на Джилли и велела ему остановиться.

– Револьвер был заряжен?

– Да. Муж учил меня стрелять по мишени из такого же револьвера.

– Хорошо, – сказал Мейсон, – что произошло потом?

– Джилли в нерешительности остановился, затем снова пошел на меня. Я онемела от страха. В этот миг якорь зацепился за дно, яхту дернуло. Я не хотела спускать курок, но потеряла равновесие и выстрелила. Я попала в него, прямо в грудь.

– Откуда вы знаете?

– Я увидела это, когда он падал на палубу.

– Что вы сделали потом?

– Когда он упал, я бросилась бежать и прыгнула за борт.

– Почему?

– Я очень испугалась.

– Чего?

– Я… я не знаю. Я думала… Я не была уверена, что застрелила его. Я просто хотела бежать с яхты.

– Как вы поступили с револьвером?

– Точно не знаю. В спешке я хотела затолкать его обратно в сумочку, когда прыгала в воду. Кажется, я услышала, как револьвер ударился о дерево и упал в воду.

– А где была ваша сумочка?

– Она висели на запястье.

– Револьвер точно упал за борт?

– Я думаю, да. По-моему, я слышала звук удара о борт и всплеск.

– А ваша сумочка?

– Я потеряла ее, когда оказалась в воде, потому что она была у меня на запястье и соскользнула.

– Что вы сделали потом?

– Я поплыла, стараясь сохранить силы. Потом я увидела свет на берегу и направилась в ту сторону.

– Как далеко вы отплыли?

– Совсем немного. Я подумала, что там мелко, опустила ноги, обнаружила, что вода доходит мне до пояса, и пошла к берегу.