Предисловие

Проблема совершения преступления гораздо более серьезна, чем кажется на первый взгляд. Преступления не только уносят огромное количество человеческих жизней, отнимают и разрушают нашу собственность; количество их за последние годы, к сожалению, неуклонно растет.

Эксперты-криминалисты, занимающиеся этой проблемой, понимают, что она очень сложна и ее надо рассматривать комплексно, в совокупности с другими, сопутствующими.

Иные представители нашего общества даже полагают, что суровое наказание за содеянное должно положить конец преступности. Когда человек совершает преступление, функция полиции — поймать виновника; суд же должен его осудить, заключить на определенный срок в тюрьму, где он отбывает положенное время в качестве наказания.

Эта мера необходима, дабы провинившийся перед законом и обществом был выведен на время из жизни и общения, — наказание должно служить предупреждением для других, склонных к совершению подобных злонамеренных поступков.

К сожалению, данная система существует лишь в теории, на практике многое нередко не срабатывает.

Около девяноста восьми процентов осужденных, отбыв срок, оказываются на свободе и вливаются в общество. С собой они несут только то, что обрели во время пребывания в тюрьме.

Наказание необходимо, но оно не может изменить, реформировать человека, оно в состоянии лишь озлобить, ожесточить его. В результате возникает серьезная актуальная проблема: как перевоспитать тех, кто попал в места заключения?

Каждый из них — это просто номер в тюремных документах, но каждый камерник — это еще и личность: он ею являлся и до тюрьмы, остается ею и там, где отбывает срок. Поэтому возникает немало сложных проблем по содержанию преступников: ведь существует множество типов заключенных, и каждый тип содержит в себе множество индивидов. Одни становятся озлобленными. Другие спокойно и меланхолично отбывают свой срок. Некоторые способны подавлять сексуальные желания во время длительного периода лишения свободы, когда общение с женщиной невозможно; другие с этим не могут справиться. Часть из них становится тайными, трусливыми и подлыми оппортунистами. Другие — просто побитыми жизнью людьми, которым больше подходит определение «отверженные, изгои общества».

Некоторые известные ученые, занимающиеся пенологией, наукой о тюрьмах, пытаются подсказать в той или иной форме, что же должно делать с преступниками. Но, похоже, приемлемыми, правильными решениями этих проблем не владеет никто.

Трудность заключается еще и в том, что «среднестатистический» горожанин, не знакомый с этими «подсказками» ученых, чаще всего мстителен и обладает непререкаемой логикой: с преступившим закон общество должно свести счеты.

Этот «мстительный» подход к наказанию за преступление, как правило, не срабатывает: зло лишь преумножается злом.

Последние десять лет я серьезно занимался проблемой тюрем и заключенных, все больше осознавая, как трудно найти выход из этих проблем. Как их решить, не знаю, но настоятельно стараюсь привлечь к ним внимание общества, выдающихся ученых в области пенологии.

Мой друг Роберт А. Хейнц прослужил в тюрьме около тридцати двух лет. Начинал первым заместителем шерифа по условному освобождению заключенных, а позже, в течение двух лет, занимался тем же в Сан-Квентине. В 1944 году стал надзирателем в калифорнийской тюрьме особо строгого режима в Фолсоме. Я знал Боба Хейнца многие годы. У этого человека были огромные кулаки, и он умел ими пользоваться. С крутыми парнями он сам становился таким же. Но под суровой внешностью билось большое доброе сердце, и Боб прекрасно понимал, что каждый заключенный — тоже человек, всегда был готов протянуть руку помощи, сказать ободряющее слово, исполнить данное обещание.

Строгая тюремная дисциплина требует адекватного надзирателя, чтобы уметь поддерживать ее на этом уровне. Но Боб Хейнц исповедовал идею, выдающуюся для всех времен и тюремных порядков: в местах заключения, считал он, должна существовать справедливость. Основные принципы человеческого общения должны распространяться на всех, в том числе и на закоренелых преступников, за которыми тянется длинный хвост нарушений законности и порядка, должны распространяться на всех, если государство заинтересовано, чтобы большая часть людей за решеткой перевоспиталась. С другой стороны, и сам преступник должен проникнуться идеей собственного перевоспитания, иначе этот принцип гуманности окажется невыполнимым.

Для этого государство должно предоставить все имеющиеся у него средства, но этот процесс возможен, повторяю, только в том случае, если заключенный сам проникнется идеей перевоспитания.

Мне бы хотелось в этой книге дать миллионам моих читателей представление о сложнейших проблемах пенологии, рассказать об одном из самых замечательных практиков-исследователей в этой области.

Я посвящаю эту книгу моему другу Роберту А. Хейнцу, надзирателю тюрьмы штата Калифорния в Фолсоме (обычно называемой Фолсомской тюрьмой штата).

Эрл Стенли Гарднер

Действующие лица

Дональд Лэм — «мозг» детективного агентства, но ни седина, ни природное очарование не помогли ему избежать ареста как соучастника в деле об убийстве.

Берта Кул — мягкая и приятная в общении, как моток колючей проволоки, больше всего на свете она любит изображать отвратительную старую ведьму в агентстве Лэма.

Сандра Иден — голубоглазая блондинка, таинственная любовница, которая хотела бы навсегда остаться пятнадцатилетней, но ее истинный возраст — вот настоящая тайна.

Элеонор Иден — мать Сандры Иден и свояченица Эмоса Гейджа по первому мужу, она отчаянно нуждается в пище и медицинском уходе.

Джером Кемпбелл — попечитель поместья Гейдж, очень трудно выдерживать взгляд его холодных беспристрастных глаз и покровительственные манеры.

Дафни Бакли — пышнотелая расчетливая брюнетка, никак не может дождаться, пока окажется неверной женой или обеспеченной вдовушкой.

Эдит Джордан — пышнотелая легкомысленная блондинка, она пропала из виду, а затем появилась — с чужими отпечатками пальцев.

Том Аллен — любитель клубнички, бесхарактерный тип, вероятность того, что он забудет удар, нанесенный ему блондинкой, так же мала, как то, что лев не заметит кусок говядины в своей клетке.

Эмос Гейдж — склонный к кутежам и склерозу дядюшка Сандры был осужден за тяжкое преступление задолго до своего тридцатипятилетия, из-за чего не получил ни пенни из положенного ему наследства — что и привело к очень интересным последствиям.

Малкольм Бакли — владелец гоночного автомобиля номер НФЕ—801, был неоднократно уличен в жульничестве самого неприглядного свойства.

Харви Кловер — педантичный помощник шерифа в Бейкерсфильде, Калифорния, он должен был напомнить Дональду Лэму, что, даже если каждая улика в деле об убийстве что-то и значит в книжке Дональда, эта книжка была не Дональда, а его.

Глава 1

Девчонке было около пятнадцати. Она изо всех сил старалась держаться храбро и выглядеть старше своих лет, напуская на себя вид взрослой, опытной женщины.

Берта Кул норовила от нее отмахнуться. Я стоял в дверях ее кабинета, держась за ручку двери.

— Извини, я не знал, что ты занята, Берта.

— Все нормально, она уже уходит, — ответила миссис Кул.

Девочка часто заморгала, сдерживая слезы. Ей не хотелось уходить, но просить она не собиралась и с достоинством поднялась.

— Спасибо вам большое, что уделили мне столько времени, миссис Кул.

Она направилась к двери, а я продолжал стоять в проеме. Словно оправдываясь, Берта представила меня:

— Это мой партнер, Дональд Лэм, Сандра. Нам надо обговорить с ним одно важное дело.

Большие голубые глаза снова наполнились слезами, но девочка силилась улыбнуться.

— Как поживаете, мистер Лэм? — спросила она с показной вежливостью и хотела было пройти мимо, но я не посторонился.

— Что-то вас беспокоит, Сандра? — спросил я.

Девочка кивнула, потом внезапно попыталась все-таки проскользнуть мимо.

— В ее деле для нас нет ничего интересного, — объяснила Берта. — Мы не заработаем на нем ни цента.

Я обнял девочку за плечи.

— Подождите, Сандра. Расскажите мне, что случилось.

Берта посмотрела на меня с недоумением.

— Она мне уже все рассказала. Говорю тебе, что мы не сможем ей ничем помочь.

— Так что же все-таки произошло, Сандра?

Теплота моей руки, обнимавшей ее за плечи, и простая человеческая симпатия оказались свыше ее сил.

Она припала лицом к моему плечу и заплакала, вздрагивая от всхлипываний.

— Черт возьми, я ненавижу слезы и сцены! Уведи ее отсюда! — не выдержала Берта.

— Мы уходим, — ответил я.

— Я хочу с тобой поговорить! — закричала Берта мне вслед.

— Говори сейчас. Садитесь, Сандра. — И я подвел девочку к креслу. Она с сомнением посмотрела на миссис Кул, потом села на самый его краешек.

— Поверь, там нет ничего такого, что могло бы нас заинтересовать. Она хочет найти своего дядю Эмоса.

Если Эмос еще жив, то должен унаследовать деньги и в этом случае часть их даст матери Сандры, если, конечно, не передумает. Ее мать тогда сможет оплатить свои медицинские расходы: похоже, она больна и не в состоянии больше работать. Даже в том случае, если вы найдете ее дядю, нет никакой гарантии, что он вообще собирается выделить ее матери какие-либо деньги. Я уже сказала, гонораром для нас здесь и не пахнет.

Поэтому, ради всего святого, позволь решать все мне и уведи отсюда этого ребенка.

Я взял Сандру за руку и вывел из личного офиса Берты Кул, направляясь в свой офис, расположенный по другую сторону коридора.

Элси Бранд, мой секретарь, посмотрела на девочку, и в ее глазах сразу затеплилась симпатия.

— Зайди ко мне, надо кое-что записать, — попросил я.

Элси села рядом с Сандрой на диван и обняла ее за плечи.

— Так что же случилось? А?

Сандра вытерла глаза, потом улыбнулась мне и Элси, как настоящая леди, и выпрямилась. Элси Бранд, повинуясь какому-то шестому чувству опытного секретаря, сразу все поняла и сняла руку с плеча Сандры.

— Почему вы пришли именно сюда, Сандра? — спросил я.

— Я смотрю телевизионные шоу и знаю, что должен делать хороший частный сыщик. Один мой друг, он работает в библиотеке, рассказывал мне о вашем агентстве «Кул и Лэм», и я решила, что, если со мной что-нибудь случится, прежде всего приду к вам. И пришла, но вас не было, и меня согласилась принять миссис Кул.

Так что же все-таки случилось? — спросил я в который раз.

— Дядюшка Эмос…

— Как его зовут?

— Гейдж, Эмос Гейдж.

— Ну, и что с ним?

— Дядюшка Эмос… ну, он немного странный.

Я понимающе кивнул.

— Он принимает таблетки, ну… наркотики, напивается… Ни мама, ни я не можем на него повлиять. Мама говорит, что он не здоров, что он не в силах ничего с собой поделать, что это такая же болезнь, как если бы у меня была корь.

— А где он сейчас, твой дядюшка?

— Пустился в один из своих обычных загулов и еще не вернулся. Написал маме, что его запой кончился и он добирается домой на попутных машинах, но до сих пор так еще и не добрался.

— Где он живет?

— У него свой дом, недалеко от нас. Дядюшка Эмос хорошо относится ко мне и к маме.

— Он что, брат твоей мамы?

— Нет. Моя мама была замужем за его братом, моим отцом, потом он умер, и мама вышла за Джеймса Идена, ну а потом они разошлись. Дядюшка Эмос очень добрый человек, он очень хорошо к нам с мамой относится, — повторила девочка.

— И что же случилось?

— Дядюшка Эмос получает деньги фонда опеки. Теперь он дает маме по тридцать долларов в месяц, а в этом месяце по какой-то причине он этих денег не получил. Во всяком случае, мы его еще не видели.

— И он вам не звонил?

— Нет. — Она покачала головой. — Он просто прислал открытку, — снова повторила она, — что он на пути домой и придет к нам сразу, как вернется, но… он так и не приехал.

— Откуда же твой дядя получает эти деньги?

— Из фонда опеки. Деньги ему оставил его дядя — Элберт.

— Тебе известно, сколько он оставил денег?

— Я только знаю, что там их очень много и дядя Эмос пока наследовал лишь часть из них. Позже он получит много больше.

— Твоя мама обо всем этом знает?

— Конечно. Он же дает маме тридцать долларов в месяц.

И обещал, что, когда получит всю сумму, будет ей давать намного больше. Но для этого дядюшке Эмосу должно исполниться тридцать пять лет. Он еще сказал маме, что завещает ей все в случае смерти. Мы с мамой единственные, кто по-настоящему ему близок. Мы его очень любим.

Я посмотрел на часы.

— Мне необходимо увидеться с Бертой Кул по очень важному вопросу. Она ждет меня. Ты, Сандра, поговори пока с Элси Бранд, дай ей свой адрес, телефон, мамино имя. И отправляйся домой. Кстати, ты хорошо знаешь, как доехать до своего дома?

Она бросила на меня испепеляющий взгляд.

— Конечно, мне же почти пятнадцать!

— Хорошо, тогда отправляйся домой, и, как только мы что-нибудь выясним, сразу же дадим вам знать.

— Но миссис Кул сказала, что вы не можете заняться этим делом, что вы разоритесь, если будете заниматься всякой ерундой, — заморгала глазами Сандра, готовая вот-вот расплакаться.

Я хорошо знал Берту Кул — сверкающий бриллиант!

Но внешность ее обманчива: внутри у нее сердце, сделанное из стали и цемента. И все же я ободряюще кивнул Элси.

— Пошел в клетку льва, а ты пока подготовь всю необходимую информацию.

Глава 2

Берта Кул временами напоминает мне огромный моток колючей проволоки. Вот и теперь она смотрела на меня с нескрываемой враждебностью своими маленькими пронзительными глазками.

— Волшебный принц из сказки! Дед Мороз! А я, конечно, как всегда, старая злая ведьма!

— Я просто хотел уяснить, чего же хочет от нас эта девочка.

— Ей хочется, чтобы к ней отнеслись с симпатией, расположением, состраданием. И все это в тебе есть, Дональд Лэм, и это худшая часть твоего существа. В тебе живут отвратительные качества, присущие всем мужчинам. Стоит только женщине любого возраста пригорюниться и выдавить из себя слезу, вы сразу разрешаете ей положить головку к вам на плечо и спрашиваете, чем можете помочь. Если бы ты не был таким законченным дураком, то многое бы понял в этой жизни. У этой незаконнорожденной есть мать, к тому же достаточно хитрая: посылает подростка в сыскное агентство только для того, чтобы вызвать к себе жалость, а не потому, что очень плохо себя чувствует.

Я стоял и слушал, расплывшись в улыбке.

— Ты хотела со мной о чем-то поговорить?

— Я не уверена, что вообще хочу тебя видеть! — взорвалась Берта. — Ты и твои необыкновенные манеры!

Твое мягкосердечие! Видит Бог, Дональд, если бы не я, ты бы разорил наше чертово сыскное агентство в первые же тридцать дней его существования.

— Это может подождать?

— Что может подождать?

— То, о чем ты хотела со мной поговорить.

— Черт, конечно нет!

— В таком случае…

— О нет, это не так уж важно, — с сарказмом перебила она меня. — Всего пять сотен долларов в качестве предварительного гонорара, пятьдесят долларов за каждый прошедший день, триста долларов на расходы и пять сотен дополнительно, если мы сможем решить поставленную перед нами проблему в течение недели.

На пальцах Берты зловеще сверкнули бриллианты, когда она в ажиотаже размахивала руками.

— Но нет, мы этого не желаем! Мы слишком горды и независимы, чтобы беспокоиться о деньгах! Забудем о расходах, которые ложатся в подобных случаях на администрацию офиса! К черту наличные, пока мы гоняемся за миражами! Фирма «Кул и Лэм» отныне работает только с детьми!

Постепенно Берта начала успокаиваться. Сказала будто в телефонную трубку:

— Что у вас?.. Две тысячи долларов? Извините, нас это не интересует. Все служащие фирмы брошены на розыски пропавшей машины пятилетнего ребенка, который не помнит, где ее оставил…

Берта сделала вид, что бросает трубку на рычаг. А я открыл дверь, чтобы вернуться к себе.

— Куда, черт возьми, ты уходишь? — завопила она.

— Хватит истерик, у меня полно дел!

— Спешишь послужить этой плоскогрудой внебрачной с голубыми глазами? К черту! Вернись и послушай, что тебе говорят!

— Пока ничего стоящего я не услышал.

Берта в ответ сжала свои бульдожьи челюсти, протянула руку к каким-то бумагам на столе, и опять сверкнули бриллианты на ее унизанных кольцами пальцах.

— Посмотри вот это. Малкольм Гринлеаз Бакли исчез неделю назад. Его жена Дафни Бакли в отчаянии.

Она хочет, чтобы мы его разыскали.

— Почему? — явно невпопад задал я вопрос.

— Почему? — опять заорала Берта. — Откуда, черт возьми, я могу знать? Видимо, потому, что она любит этого сукиного сына.

— Что-нибудь со страховкой?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Вознаграждение назначено в пятьсот долларов. Женщины обычно не бывают слишком щедрыми через неделю после разъезда с мужем.

В глазах Берты сразу зажегся огонек интереса к моим словам.

— Нет, ты все-таки умный шельмец, Дональд! — с некоторой долей восхищения произнесла она. — Иногда я задумываюсь над тем, как у тебя это получается? И почему до сих пор женщины не вытащили золотые коронки у тебя изо рта, не сорвали с тебя рубашку, а самого не выбросили на съедение рыбам?

— Значит, все-таки дело в страховке?

— Семьдесят пять тысяч долларов и двойная компенсация в случае несчастного случая.

— Так с чего же в таком случае мы начнем?

— Ты начнешь с разговора с миссис Бакли, ее имя Дафни. Не правда ли, звучит, как название какого-то блюда?

— И ты позволяешь мне с ней поговорить?

— Не волнуйся, все финансовые детали с ней уже обговорены. Можешь спокойно дать ей возможность рассказать тебе все, положив ножку на ножку и придумывая все, что ей придумается. Но ничего не поможет.

Гонорар определен, и, если ты хочешь знать о таком типе женщин, Дональд, она даже бровью не поведет в твою сторону. Она знает, что я не дам ей ни на цент снизить мой гонорар.

— Где мне ее найти?

— В жилом квартале Рейнголд, квартира 721, она ждет.

Надеюсь, она тебе расскажет всю правду, если еще не передумала, пока ты тут ковырялся и изображал доброго дядюшку.

— А как насчет денег на расходы?

— Она оставила на расходы три сотни. И, смотри, ни цента больше, иначе придется тратить из нашего гонорара.

— Но этого будет недостаточно.

— Нет, уж постарайся уложиться.

— Хорошо, я выпишу чек на три сотни долларов, — ничего не оставалось мне, как согласиться.

— Ты можешь пока взять на расходы пятьдесят, потом зайдешь и возьмешь еще, если понадобится.

— Нет, я так не работаю! Начну с тремя сотнями в кармане, а потом, если понадобится, потребую еще, а если не израсходую их, то верну.

Берта начала медленно краснеть, но я не стал дожидаться нового взрыва возмущения, распахнул дверь и вернулся к себе в офис.

Элси все еще разговаривала с Сандрой Иден.

— У девочки есть какие-нибудь фотографии? — спросил я, глядя на записи, которые сделала Элси.

— Она думает, что у ее матери они есть.

— Как ты сюда добралась? — спросил я Сандру.

— Автобусом.

— Хочешь обратно доехать со мной на машине?

— С вами?

Я кивнул. У нее сразу загорелись глазки.

— С большим удовольствием, — проворковала она.

— Пошли.

Элси Бранд проводила нас задумчивым взглядом.

Я получил у кассира причитавшиеся мне на расходы три сотни, посадил Сандру в старенькую машину нашего агентства, и мы помчались на встречу с ее матерью. Они жили в довольно облезлом доходном доме, и миссис Иден, естественно, не ждала никаких посетителей.

— Я похожа на пугало, — засмущалась она, — и просто не могу сейчас с вами беседовать. Я должна надеть на себя что-нибудь поприличнее.

— Мне нужен ваш голос, а не ваш внешний вид.

И, знаете, у меня очень мало времени, миссис.

— Сандра сказала мне, что идет в ваше агентство. — Она посмотрела на Сандру, и я увидел в ее глазах огромную любовь к девочке. — А я ее предупреждала, что вряд ли это дело вас заинтересует, ведь понадобятся деньги, чтобы вести расследование.

— Ну, вообще-то вы правы, — ответил я.

— А денег у нас нет, как и многого другого.

— Вы работаете?

— Работала.

— Бросили из-за нездоровья?

— Меня попросили уйти с работы, они считали, что я ее выполняю слишком медленно. Хотя я согласилась бы работать, даже если бы боль была вдвое сильнее…

Я боролась с ней…

— А что за болезнь у вас?

— Думаю… у меня опухоль. Доктора советовали сделать операцию еще полгода назад.

— И вы ждете эту операцию шесть месяцев?

— Я должна была работать, а сейчас на операцию просто нет денег.

Я поднялся, прошел в небольшую кухоньку и открыл холодильник. В нем стоял пакет с молоком и ничего больше: ни яиц, ни масла, ни мяса.

Она разозлилась.

— Что это вы себе позволяете, идете в кухню, будто у себя дома?

— Извините, миссис Иден.

— Знаете, мистер Лэм, думаю… — голос ее задрожал, — я не могу себе позволить быть слишком гордой…

— Расскажите о дядюшке Эмосе, — попросил я.

— Его полное имя Эмос Гейдж. Он должен скоро получить деньги от фонда опеки, которые оставил ему его дядя.

— Как имя этого дяди?

— Элберт.

— Расскажите об этих деньгах.

— Эмос Гейдж должен их получить, когда ему исполнится тридцать пять лет, но только в том случае, если он не совершит до этого никакого преступления.

Если же он не доживет до этого возраста или совершит преступление, то деньги переходят к различным фондам милосердия.

— Сколько лет сейчас Эмосу Гейджу?

— Должно исполниться тридцать пять через несколько недель. До этого срока попечители выдают ему небольшую сумму на жизнь.

— Трудная ситуация… Вождение машины в нетрезвом состоянии — это уже преступление. И очень многие его совершают, находясь в разной степени опьянения.

— Ну… это именно то, что и беспокоило дядюшку Эмоса, тем более что у него бывают периодические запои. Сандра рассказывала, наверное, вам об этом.

— Мы сэкономим массу времени, если вы будете обо всем говорить сами.

— Вы хотите сказать, что ваше агентство берется за наше дело?

— Пока я еще не могу этого утверждать с полной уверенностью, но, надеюсь, мы что-нибудь придумаем.

— У меня нет денег, я не смогу вам заплатить.

— Знаю.

— И если вы его даже найдете, это тоже может принести не много радости.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, что это именно тот случай: он, очевидно, вел машину в нетрезвом состоянии, где-то по дороге его арестовали, а он мог назвать полиции не свое имя…

— Как же это может быть, ведь водительские права на его имя?

— Он мог их и не показать. Даже мог выбросить.

— Что, он такой хитрый мужик?

— Очень хитрый и сообразительный, но не во всех вопросах.

— Хорошо, я попытаюсь его найти, но что, если его все-таки заключили в тюрьму за вождение в нетрезвом виде?

— Тогда он не получит своих денег.

— Какая сумма его ждет?

— Мне кажется, сейчас это что-то около семисот пятидесяти тысяч долларов. Сначала там было около миллиона, но часть вложили в ценные бумаги. И их стоимость за это время выросла.

— Предположим, миссис, что мы его нашли и он не в тюрьме?

— Тогда он поможет нам. Мне нужна его помощь, особенно теперь, но я боюсь, что… Я боюсь об этом и подумать, мистер Лэм. Ужасно боюсь, что именно по этой причине о нем ничего не известно, боюсь, он все-таки в тюрьме.

— Хорошо, предположим, Эмос Гейдж в тюрьме и пытается скрыться под чужим именем, чтобы опекуны не узнали о его преступлении. Мы его находим. Ведь это выдернет ковер прямо из-под ног вашего дядюшки, да и ваших тоже.

Она согласно кивнула.

— Это предоставляет детективному агентству прекрасную возможность для вымогательства денег и шантажа.

— Я не знала, что такое происходит в реальной жизни.

— Я тоже. Но вспомните книги, кинофильмы, телевизионные постановки на эту тему. Сюжетом для них, как правило, являются жизненные реалии.

Миссис Иден еле заметно улыбнулась. Я присмотрелся к ней. Она была недурна, очень изящна, совсем без косметики и губной помады, в домашнем халатике, ее запавшие голубые глаза казались особенно печальными.

— Вы сказали, что были у доктора?

— Да.

— Как его имя?

— Доктор Мортинсен Л. Беач. Он известный специалист по… женским болезням.

— Это он предложил сделать вам операцию?

— Да, он.

— Почему вы так уверены, что дядя Эмос, как вы его называете, даст вам деньги на нее, если мы его разыщем? Будут ли деньги вообще у него, вот в чем вопрос.

— Он очень щедрый человек, брат моего первого мужа. И настоящий друг. Он помогал мне, каждый месяц давал по тридцать долларов, и это было еще до того, как я потеряла работу. Теперь я просто в отчаянии… И… я вам доверяю, мистер Лэм.

— Это всегда помогает, особенно если вы хотите получить какие-то результаты, — сказал я.

— Дядюшка Эмос периодически начинал очень сильно пить, это были настоящие запои. И всегда знал, чем это кончается. Так как он понимал, что может произойти в случае, если его остановят пьяным за рулем, то, как только он выпивал свой первый стаканчик, ключи от машины отдавал мне.

— Что, Гейдж жил недалеко от вас?

— Да, по соседству.

— У него квартира?

— Нет, у него дом, гараж.

— Ну, так. Он отдавал вам ключи, а что было дальше?

— Ключи оставались у меня до тех пор, пока он окончательно не выходил из состояния запоя. Иногда, правда, он являлся и умолял, чтобы я отдала ему ключи, но мне всегда приходилось быть непреклонной до конца, пока запой не проходил.

— А как вы могли определить, что этот момент наступил?

Знаете, мистер Лэм, это трудно объяснить словами, но это возможно.

— Вы были замужем за его братом?

— Да.

— Он что, умер?

— Да.

— И вы снова вышли замуж?

— Да.

— Сандра — ребенок от первого брака?

— От первого. Она поменяла фамилию, когда я вышла замуж за Джеймса Идена.

— Почему?

— Родственники первого мужа меня всегда ненавидели, все, кроме Эмоса.

— А дядюшка Элберт?

— Он меня так и не признал. После смерти моего первого мужа Элберт ни разу не разговаривал ни со мной, ни с Сандрой.

— Как звали вашего первого мужа?

— Норман Гейдж.

Я прекратил расспросы. Но миссис Иден, очевидно, надо было выговориться, и она, помолчав с минутку, продолжила:

— Так вот, об Эмосе. В этот раз я тоже получила ключи от его машины и знала, что он уехал куда-то, может быть, даже, чтобы подготовиться раньше времени отпраздновать свой тридцатипятилетний юбилей. Я не одобряла эту затею, и меня она очень волновала. Несколько дней назад я получила от Эмоса открытку из Карвер-Сити. В ней говорилось, что он пришел в себя и возвращается домой.

— Из Карвер-Сити?

— Да.

— Как же он собирался вернуться, если у него не было денег, а ключи от машины оставались у вас?

— Он обычно возвращался на попутных машинах, поэтому деньги не требовались.

Я удивленно поднял брови.

— Я хочу, чтобы вы поняли, мистер Лэм… Когда Эмос впадал в состояние запоя, это не означало, что он просто хотел выпить, это страстная психологическая и физиологическая необходимость…

— Не трудитесь, миссис Идещ объяснить с научной точки зрения периодические запои вашего дядюшки, мало кому это дано понять.

— Что делать, но именно так все с ним и происходит: он пьет, пока у него не кончаются деньги. Поэтому его дядя и не доверил ему больших сумм, больше тех, на которые можно хоть как-то прожить. От фонда опеки он получает триста пятьдесят долларов в месяц. Они это называют фондом транжира.

Я понимающе кивнул.

— Поэтому, когда деньги кончаются, он находит станцию обслуживания, которая принадлежит члену Ордена оленей.

— Почему именно этот орден?

— Он тоже принадлежит к этому ордену. Рассказывает обычно, кто он и что ему нужно, и, как правило, ему помогают, сажают на попутные машины. Иногда приходится менять две-три, с которыми ему становится не по пути, иногда же его сразу доставляют до места, в наш город. На этот раз я получила открытку, я вам уже говорила, из Карвер-Сити. Он написал, что у него все хорошо, что он пережил ужасный шторм и не менее ужасную встряску, что деньги кончились и что теперь он ждет на станции одного из членов Ордена оленей и надеется добраться домой в течение ближайших суток.

— И что было потом?

— Полная тишина.

— Вы не думали, что надо сообщить об этом в полицию?

— Сначала я хотела это сделать, но потом побоялась.

Если полиция об этом узнает, делу дадут официальный ход. Если Эмос и в самом деле в тюрьме, они составят документ и сообщат в фонд.

— Что касается нас, то…

— Если бы я стала вашим клиентом, то вы защитили бы меня, не так ли? Вы освободили бы его из тюрьмы, и это не получило бы огласки?..

— Вы хотите сказать, что могли бы обмануть попечителей фонда, скрыв от них правду?

На секунду она отвела взгляд, потом прямо посмотрела мне в глаза.

— Это жестокое, несправедливое условие завещания!

Оно лишало дядюшку Эмоса уверенности в себе. Если бы не оно, думаю, он бы сам справился со своей болезнью. Он ведь понимает, что ему необходимо лечиться, а члены опекунского совета надутые, лицемерные, самодовольные, ведут себя как садисты по отношению к нему.

Дело в том, что дядя Эмос должен каждый месяц приходить к ним в офис фонда, где они вручают ему наличные деньги и при этом не пропускают случая прочесть нотацию, как надо себя вести, изменить свое поведение, чтобы из пьяницы получился нормальный человек. Дядюшка каждый раз так злится, что теряет над собой всякий контроль, иногда именно это вызывает у него очередной запой.