Лодка Бэнкрофтов вернулась назад.
Ветер несколько посвежел. Мейсон в бинокль оглядел все озеро, на котором почти никого не было.
— Ну как, видно какую-нибудь красную банку? — спросила Делла.
Мейсон отрицательно покачал головой.
— Один раз мне показалось, что да. Я заметил что-то красное, какую-то красную точку на гребне волны. Но сейчас я ничего не вижу. Дрейк возвращается. Очевидно, он либо сделал все, либо ничего.
— Могу поспорить, что ему ужасно не хочется расставаться с этими красотками в купальниках, — усмехнулась Делла Стрит. — Ему это явно по душе.
— Он позвонит, — прервал ее Мейсон, — и сообщит, что же все-таки произошло.
Дворецкий внес поднос с прохладительными напитками.
Ветер резко прекратился. Поверхность озера стала спокойной. Казалось, оно погрузилось в сон, в дневное оцепенение.
Дворецкий Эллиотов, сгоравший от любопытства и тщательно скрывавший это, поинтересовался, не нужно ли принести им что-нибудь еще.
— Нет, спасибо, — сказал Мейсон. — Думаю, что мы уже все закончили.
— Не желаете ли пройти в зал? Там хорошие кондиционеры и очень удобно.
— Нет, спасибо. Мы подождем здесь.
— Но днем на веранде порой бывает очень жарко. Там, за углом, гораздо больше тени.
— Нет, спасибо. Нам здесь очень удобно.
— Хорошо, сэр.
Дворецкий ушел.
Минут через двадцать зазвонил телефон.
— Вас, сэр, — сказал дворецкий, обращаясь к Мейсону.
Мейсон взял трубку. Звонил Пол Дрейк.
— Перри, это ты?
— Да.
— Банка у меня в руках.
— Все в порядке?
— Да.
— Кто-нибудь видел вас?
— Не думаю.
— Что было в банке? — спросил Мейсон.
— Письмо, полторы тысячи долларов и десять серебряных монет.
— Прекрасно. Жди меня и до моего приезда ничего не предпринимай.
Мейсон повесил трубку и кивнул Делле Стрит. Они поблагодарили дворецкого, покинули виллу Эллиотов и по южному берегу озера поехали на лодочную станцию, где их встретил Пол Дрейк.
— Теперь тебе осталось сделать немногое, Пол, — сказал Мейсон.
— Что именно?
— Ты нашел начинающую кинозвезду?
— Да. Она просто сногсшибательна.
— И жаждет рекламы?
— Да, она все отдаст ради рекламы. Для нее это вопрос жизни и смерти.
— Прекрасно, — сказал Мейсон, вынул из багажника автомобиля портативную пишущую машинку и поставил ее себе на колени. — А теперь посмотрим на содержимое банки, Пол.
Дрейк достал красную кофейную банку, на дне которой лежали десять серебряных долларов, а поверх них — полторы тысячи бумажных долларов и письмо шантажистов. Адвокат взял письмо, вставил его в машинку, забил слова «полторы тысячи» и над ними напечатал — «три тысячи». Затем вытащил из чемоданчика полторы тысячи долларов в десяти и двадцатидолларовых купюрах, добавил их к деньгам в банке и вернул ее обратно Дрейку.
— Надеюсь, лодку ты взял под чужим именем?
— Я сделал даже лучше, — заметил Дрейк. — Я вообще не брал лодки напрокат, а позаимствовал ее у своего друга. Нам пришлось заплатить только один доллар за пользование причалом.
— Великолепно. Вот эту банку с письмом отдашь своей кинозвезде. Пусть она пойдет на пляж, на спасательную станцию и скажет там, что во время прогулки на лыжах нашла и подняла эту банку, так как посчитала, что она мешает плавать. Она сняла крышку, заглянула в банку и обнаружила в ней много денег, а затем увидела это письмо. Если на станции не позвонят шерифу, пусть твоя красотка сама это сделает. Кстати, как ее зовут?
— Ева Эймори.
— На нее можно положиться?
— Дай ей рекламу и можешь полностью на нее рассчитывать. Реклама — вот что ей нужно. Она прикатила на собственном автомобиле, так что во всех остальных отношениях она человек совершенно независимый.
— Хорошо. Она получит прекрасную рекламу.
— Я в этом абсолютно уверен, однако при такой трактовке дела, газеты могут расписать его как трюк какого-нибудь журналиста.
— Пусть она делает все так, как я сказал, а деньги для нее — полная гарантия.
— Что же она должна сделать? — спросил Дрейк.
— Обратиться в полицию.
— И все рассказать?
— Да.
— Это может нанести только вред. Эта девушка…
— Именно, — прервал его Мейсон. — Она жаждет рекламы, она ходит по краю пропасти, но то обстоятельство, что она передаст полиции три тысячи долларов, явится свидетельством ее честности, указанием на то, что это отнюдь не рекламный трюк. Ни одна кинозвезда, будучи в ее положении, не отдаст три тысячи долларов только ради того, чтобы ее фотография красовалась в газетах.
— Ну что ж, тебе виднее.
— Теперь о ее «легенде». Она одевается, идет на станцию и рассказывает все так, как я сказал. Она должна заявить, что не знает фамилий тех, с кем была в лодке, что там она была с другом, но ей не хотелось бы, чтобы имя его фигурировало в этом деле. Девушки, бывшие с ней, собираются стать киноактрисами, и, так как они хотели покататься на лыжах, она показала им несколько трюков.
— Все ясно. В общем, она должна так сыграть, чтобы подумали, что она была с пожилым поклонником, которому не хотелось бы испортить своей репутации.
— Пойдет она на это?
— Она на все пойдет, лишь бы ее фотография в бикини появилась в газетах.
— Насколько мне известны газетчики, — заметил Мейсон, — они захотят, чтобы она была снята именно в нем.
— Ты так думаешь?
— Уверен. Кстати, Пол, а что произошло с другой банкой?
— Черт ее знает.
— На озере удил какой-то человек, и он сел за весла как раз в тот момент, когда от дома Бэнкрофтов отошла лодка.
— Я это знаю, — сказал Дрейк, — но уверяю, что он не доплыл до того места, где была брошена банка.
— Что же с ней тогда произошло?
— Она исчезла.
— Что?
— Она исчезла, — вновь повторил Дрейк.
— Что ты имеешь в виду?
— Некоторое время она была на плаву. Я ее видел даже без бинокля.
Затем, когда я втащил в лодку все принадлежности для катания на лыжах, я посмотрел в ее сторону и не обнаружил ее.
— Поблизости была какая-нибудь лодка?
— Нет. Банка просто исчезла.
— Ты думаешь, что она потонула? — спросил Мейсон.
— Вполне возможно.
— Ты что, не плотно закрыл крышку?
— Боюсь, Перри, что именно в этом причина. Нам пришлось делать замену чересчур быстро.
— Очень плохо, — заметил Мейсон.
— К сожалению, такое случается, — вздохнул Дрейк. — Ничего не поделаешь.
— И что же, никакая другая лодка не пыталась подплыть к банке?
Дрейк отрицательно покачал головой.
— Нет. На озере было несколько лодок, лыжников, ловил рыбу упомянутый тобой человек, но поблизости никого не было.
— Ничего не понимаю. Конечно, шантажисты могли распознать в тебе детектива и просто побоялись взять банку, пока ты был поблизости.
— Не думаю. На мне была кепка и солнечные очки, да и в лодке я сидел, довольно низко наклонившись вперед.
— И плотно окруженный красотками, — вставил Мейсон.
— Хорошо, — усмехнулся Дрейк, — а что бы ты сделал?
— Ну ладно, Пол, — примирительно сказал Мейсон. — Убери свою лодку.
Пусть наша звезда оденется и пойдет на спасательную станцию… Ты, кажется, говорил, что у нее своя машина?
— Да. Она поставила машину на стоянке и присоединилась к нам на пристани. Необходимо сделать еще два-три платежа и на этом все.
— Хорошо. Теперь мне нужны имена всех тех, кто брал напрокат лодки сегодня днем. Ты также должен поручить кому-нибудь узнать номера всех лодок, которые были привезены на частных автомобилях.
— Я подумал об этом. Мой оперативник уже записал номера всех машин и прицепов, а также номера лодок.
— Прекрасно. Отправь этого оперативника домой, чтобы полиция не напала на его след.
— А деньги останутся в полиции?
— Вплоть до последнего цента.
— Вполне возможно, что кто-нибудь даст Еве Эймори вознаграждение. Я скажу ей о такой возможности, — добавил Дрейк.
— Да, и скажи, чтобы у нее под рукой постоянно был купальник, — заметил Мейсон. — Это единственное, что ей нужно.
Глава 4
Мейсон вошел в контору в половине десятого утра.
— Привет, Делла. Что новенького?
— В приемной тебя ожидает очень раздраженный клиент.
— Харлоу Биссинджер Бэнкрофт?
Секретарша кивнула головой.
— Ну что ж, пригласи его, — усмехнулся Мейсон.
Вскоре Делла Стрит возвратилась с Бэнкрофтом.
— Мейсон, — воскликнул Бэнкрофт, — черт побери, что все это значит?
— Что именно? — спросил Мейсон.
Бэнкрофт резким движением швырнул на стол утреннюю газету. На первой странице ее красовалась фотография девушки в купальнике. Крупными буквами были напечатаны слова: «Купающаяся красавица находит целое состояние».
— А по-моему, неплохо, — заметил Мейсон.
— Черт побери, — прокричал Бэнкрофт. — Я надеялся на ваше благоразумие. Как вам пришла мысль довести сумму до трех тысяч? А эта полуобнаженная девица? А публикация письма шантажистов? Это дело следовало вести в полной тайне.
— Ну успокойтесь. Что вам известно?
— Мне? Только то, что вам следовало бы вести дело более осторожно.
— Ваша падчерица бросила в воду банку вместе с письмом? — прервал его Мейсон.
— Думаю, что да, я не спрашивал ее. Она, видимо, не доверяет мне, поэтому я не задавал ей никаких вопросов. Но появление письма в прессе и повышение суммы до трех тысяч! Это черт знает что такое!
Мейсон усмехнулся.
— Зато у Евы Эймори, наверное, блестящая реклама.
— Смотря, что понимать под этим словом, — проворчал Бэнкрофт. — На фотографиях она почти что голая. Видимо, сперва она появилась на страницах какого-нибудь бульварного журнала.
— Она отнюдь не голая, — возразил Мейсон, читая в задумчивости газетную статью. — Ну и что вы об этом думаете? — произнес он наконец.
— Что я думаю? — воскликнул Бэнкрофт. — Я думаю о предательстве. Я доверился вам и надеялся, что некоторые стороны этого дела будут сохранены в полной тайне.
— А разве не так?
— Да? — Бэнкрофт ударил кулаком по столу. — А сколько миллионов читателей видели вот это! Говорят, это сообщение передавали по радио и опубликовали во многих газетах по всей стране.
— Ну, не придумывайте.
— И это все, что вы можете мне сказать?
— Садитесь, мистер Бэнкрофт, и успокойтесь.
Бэнкрофт медленно сел, с подозрением глядя на адвоката.
— Во-первых, гласность — это то, чего вы хотели избежать.
— Рад, что вы напомнили мне это, — с сарказмом заметил миллионер.
— Во-вторых, — продолжал Мейсон, — гласность — это то, чего стремится избежать шантажист. Он может работать только тайно, исподтишка. И, наконец, видно, что жертва шантажа не пошла в полицию. Она все сделала согласно полученным инструкциям: положила деньги в банку, которую бросила в воду в назначенное время и в назначенном месте. Таким образом, у шантажиста не должно возникнуть и тени подозрения в вероломстве его жертвы.
— Не могу понять, — заметил Бэнкрофт, — как сумма была удвоена? Когда я прочитал письмо, в нем говорилось о полутора тысячах долларов. Вы его тоже видели и даже сфотографировали. Спрашивается теперь, как удалось шантажисту увеличить требование до трех тысяч долларов?
— Я сделал это.
— Вы?
— Да, я увеличил сумму до трех тысяч.
— Но моя падчерица сняла со счета только полторы тысячи долларов, и именно столько она должна была положить в банку. Согласно же сообщению управления полиции, в ней оказалось три тысячи долларов вместе с этим письмом и десятью серебряными монетами.
Мейсон усмехнулся.
Бэнкрофт хотел добавить что-то еще, но, взглянув на адвоката, замолчал. Выражение его лица неожиданно изменилось.
— О, Боже! — воскликнул он, как будто какая-то мысль только сейчас пришла ему в голову.
— Вот именно. Рад, что вы догадались, — сказал Мейсон. — Письмо было отпечатано на портативной машинке марки «Монарх». Я достал точно такую же машинку, забил требование «полторы тысячи долларов» и вместо этой суммы поставил «три тысячи». Затем мы положили в банку еще полторы тысячи долларов, так что всего стало три.
— Вы добавили полторы тысячи долларов?
— Да, из ваших денег, — сказал Мейсон, продолжая усмехаться. — Вот почему я говорил вам, что расходы будут большими.
— Но зачем вы это сделали? Вы полагаете, что…
— Я думаю, что в этом деле замешаны, по крайней мере, двое. Если вы заметили, в письме говорится: «мы». Конечно, это могло быть сделано просто для отвода глаз, но мне почему-то кажется, что это не так. Теперь предположим, что вы входите в тайный сговор, и у вас есть напарник. Вы доверяете ему получить полторы тысячи долларов согласно сумме, указанной вами в письме. Операция проваливается, и деньги оказываются в полиции. И вдруг выясняется, что сумма была увеличена до трех тысяч. Не кажется ли вам, что шантажист, вполне естественно, подумает, что напарник обманул его и, в надежде получить лишние полторы тысячи долларов, увеличил требование?
И, придя к такому заключению, поверит ли шантажист напарнику, если тот будет все отрицать? Я полагаю, мы можем прийти к заключению, что публикацией этого письма вынудили шантажистов перейти от наступления к обороне, что увеличением суммы до трех тысяч мы посеяли между ними зерна возможного раздора.
— Черт побери, как это мне не пришло в голову!
— Более того, — продолжал Мейсон, — я думаю, что мы выйдем таким образом на самих шантажистов. А как только это произойдет, я постараюсь им еще что-нибудь подкинуть.
— Что именно?
— Ну что-нибудь интересное, чтобы дать им работку. В таких делах следует помнить, что пока шантажисты живут за счет чужих тайн, у них самих должно быть очень много того, что они хотели бы скрыть. Если они не новички, значит, они всю жизнь живут за счет преступного вымогательства, значит, за ними тоже остались кое-какие следы, и, следовательно, они сами опасаются, как бы полиция не раскопала их делишки.
Бэнкрофт медленно поднялся.
— Мистер Мейсон, — сказал он. — Я должен просить у вас прощения.
Ведите свою игру, продолжайте в таком же духе. Звоните мне, как только что-нибудь понадобится.
— Я предупреждал вас, что игра будет необычной.
— Да, вы говорили мне, но только сейчас я понял это… Вам еще нужны деньги?
— Пока нет. В нужное время я получу деньги в полиции.
— Как?
— Когда я посылал секретаря в банк, — объяснил Мейсон, — я дал ей чек на три тысячи долларов и попросил получить их в десяти и двадцатидолларовых купюрах. Полторы тысячи долларов я положил в сейф, а остальные в красную банку. В нужное время я заявлю в полиции, что деньги, вложенные в банку, были приманкой для шантажистов и в качестве доказательства покажу оплаченный чек и заявление от банкира, что сумма была выплачена десяти и двадцатидолларовыми купюрами.
Бэнкрофт на некоторое время задумался, затем кивнул головой и рассмеялся. Он пошел к выходу, повернулся и сказал:
— Мейсон, когда я ехал в контору, я сгорал от гнева. Теперь же я спокоен.
— Еще рано успокаиваться. Вы еще в опасности, но в случае чего мы откроем заградительный огонь и тогда придется спасаться уже шантажистам.
— Я уверен в этом, — ответил Бэнкрофт.
Когда дверь за ним закрылась, Мейсон взял газету и с усмешкой взглянул на снимок Евы Эймори.
— На последней странице много ее фотографий, — сказала Делла Стрит. — Она снята и на пляже, и на лыжах, и во время падения в воду. На снимке даже видна красная кофейная банка. Шеф, а что будет с Евой?
— Возможно, ей удастся получить очень хороший контракт.
— Но она в опасности!
— Конечно, но как ее адвокат, я позабочусь о ее безопасности. Думаю, что вскоре ей по телефону будут угрожать неизвестные лица.
Глава 5
В десять тридцать в конторе Мейсона появился Пол Дрейк.
— Ну как, — спросил он, усевшись в кресло для посетителей, — получилась твоя реклама?
— Не моя, а Евы Эймори, — поправил его Мейсон.
— Пусть так, — согласился Дрейк. — Газеты, как ты и предполагал, стали копаться в этом деле. Сперва выдвигалась мысль, что все это проделано ради рекламы, но три тысячи — это такая сумма, что не смог устоять ни один журналист. В конечном счете, все клюнули на твою удочку.
Мейсон с одобрением кивнул головой.
— Как Ева?
— О, она на седьмом небе. Ей предложили выступить по телевидению в одной из передач последних новостей.
— А что заявляет полиция?
— Там провели осмотр найденных документов, и их эксперт пришел к заключению, что письмо было напечатано на портативной машинке «Монарх».
Мейсон довольно усмехнулся.
— Кстати, — заметил Пол, — так как сейчас нет никаких других подробностей, газеты поручили своим самым опытным и энергичным репортерам найти человека, которого шантажируют. Они полагают, что жертва проживает где-то на берегу озера Мертисито, на одной из вилл. Предполагают также, что кофейная банка с деньгами была подготовлена в соответствии с письмом, а затем после телефонных инструкций была брошена в озеро, где ее случайно и подхватила Ева Эймори.
— Совсем неплохо, — заметил Мейсон.
— Не стоит успокаиваться. Эти журналисты чертовски опытны и могут докопаться до самой сути дела.
— Какова бы она ни была…
— Я, конечно, не знаю подробностей, да ты мне и не рассказывал о них.
Мое дело — предупредить.
— Хорошо. Я это учту.
— Газетчики, — продолжал Дрейк, — прочесывают пристань, пытаясь узнать, кто вчера брал напрокат лодки. К счастью, сторож записывает только взимаемые суммы, а не номера лодок, поэтому, я полагаю, мы единственные, у кого полный список.
— Неужели?
— Думаю, да. Мой сотрудник записал номера всех лодок, бывших на озере.
— А удалось выяснить, что за человек удил рыбу?
— Вот здесь-то самое интересное. Эту лодку взяли напрокат на полдня два человека.
— Два? — переспросил Мейсон.
— Вот именно.
— Но ведь в лодке был только один человек!
— Интересно и другое, — продолжал Дрейк. — Когда она вернулась, в ней снова было двое!
— Их имена?
— Как я уже сказал, сторож не записывает фамилий. Что же касается самой лодки, то, насколько он помнит, это была потрепанная развалюха с маломощным мотором.
— А что говорит твой оперативник?
— У него есть только описание внешности этих двоих. Одному из них — лет двадцать с чем-то, другому — примерно сорок пять.
Мейсон нахмурил брови и задумался. Неожиданно он спросил:
— Эта красная банка исчезла, когда ты смотрел на нее?
— Да. Я только на миг отвел глаза, а когда снова взглянул, ее уже не было. Думаю, единственное объяснение в том, что она обо что-нибудь ударилась, в нее попала вода, и она затонула.
Мейсон отрицательно покачал головой.
— Нет. Мы просто имеем дело с людьми, которые умнее прочих.
— Не понимаю.
— Все ясно, — пожал плечами адвокат. — Двое мужчин взяли напрокат лодку. У одного из них, видимо, был акваланг. Когда они добрались до нужного места на озере, он его одел и соскользнул за борт. Жертве, как ты помнишь, было приказано бросить банку в определенное время, в определенном месте.
— Кстати, лодкой, отошедшей от виллы Бэнкрофтов, — добавил Дрейк, — управлял всего лишь один человек — молодая женщина. Бросив банку в воду, она сделала вокруг нее несколько кругов.
— А в это время, — продолжил Мейсон, — пловец схватил бы эту банку снизу. Ясно, что поблизости не было никакой лодки. Даже если бы была предупреждена полиция, то ей не за что было бы ухватиться. Лишь мгновенье банка была бы на плаву и сразу же исчезла.
— Черт побери, какой я идиот! — воскликнул Дрейк, когда до него дошел смысл сказанного.
— Но, — продолжал Мейсон, — неожиданно появился ты, стал валять дурака и носиться на лодке туда и сюда. Пловец побоялся показываться, пока ты там. Затем твоя лыжница нырнула в воду, подменила банки и… Пол, это, случайно, сделала не Ева Эймори?
— Нет, одна из моих оперативниц. Она — великолепная лыжница. Конечно, Ева уверяет прессу, что именно она нашла банку. Все делается так, как ты просил.
Глаза адвоката сузились.
— В этой лодке с рыбаком — решение всей проблемы, Пол. Пловец подождал, пока ты уберешься, всплыл, схватил банку, нырнул и под водой поплыл к берегу. Там он влез в лодку, снял акваланг, и они, как ни в чем не бывало, возвратились обратно.
— И к этому времени уже знали, что их обманули, — добавил Дрейк.
— Конечно, и были в ярости, полагая, что кто-то опередил их. Сегодня же утром из газет они узнали, что выловили не ту банку, в то время как их попала в руки Евы Эймори.
— И что будет теперь? — спросил Дрейк.
— Скорее всего, один из них станет обвинять другого в жульничестве и, возможно, прольется чья-то кровь.
— Ну, а потом?
— Потом нам придется играть вслепую. Главное — заставить их перейти к обороне.
— Хорошо, а что ты скажешь о жертве шантажа? — спросил Дрейк. — Представляешь, что она чувствует после газетных сообщений?
— Нетрудно догадаться, — усмехнулся Мейсон, — особенно после того, как она узнала, что в банке оказалось три тысячи долларов.
— Шантажисты ведь позвонят ей, и она скажет им, что положила в банку только полторы тысячи.
— И именно этим она убедит их в том, — подчеркнул Мейсон, — что кто-то надул их и приказал ей держать рот на замке.
— Да, представляю ее положение.
— Вот поэтому, Пол, у нее должна быть постоянная охрана. Только она об этом ничего не должна знать. Пускай за ней постоянно следят двое или даже трое человек. Установи также микрофон в ее автомашине.
— Думаю, что не нужды напоминать, — сказал Дрейк, — что ты ведешь чрезвычайно опасную игру. Эти парни знают дело.
Мейсон брезгливо поморщился.
— Я тоже знаю свое дело, Пол.
Глава 6
Вскоре после полудня в кабинет Мейсона вошла Делла Стрит и сказала:
— Тебе опять придется пережить несколько неприятных минут, шеф.
— В чем дело? — спросил адвокат.
— Пришла Розена Эндрюс. Она необычайно раздражена, просто рвет и мечет. Глаза прямо горят от ярости.
— Как ты думаешь, зачем она пришла?
— Она ничего не говорит, только заявляет, что должна видеть тебя по чрезвычайно важному, сугубо личному делу.
— Что ж, ничего не поделаешь, Делла. Пусть войдет… Интересно, что это за женщина? Вдруг она выхватит из сумочки пистолет и начнет стрелять?
Или же подойдет к столу и покажет когти?
— Она может сделать и то и другое. Она, по-моему, не считается ни с кем, если я правильно сужу о ее характере.
— Ты редко ошибаешься. Что ж, пусть войдет.
Делла Стрит приоткрыла дверь, и в кабинет прошла раздраженная двадцатитрехлетняя девушка. Ее голубые глаза излучали гнев.
— Вы — Перри Мейсон?
— Да.
— Я требую, чтобы вы не вмешивались в мои дела! Я еще не знаю, к кому именно обращусь с жалобой на вас, в ассоциацию адвокатов или в полицию…
Мейсон в удивлении посмотрел на нее.
— Я вмешиваюсь в ваши дела?
— Да, и вы это прекрасно знаете.
— Может быть, вы присядете и все подробно расскажете?
— Я не собираюсь этого делать. Этой ужасной рекламы в утренних газетах вполне достаточно. Мне известно, что мой отчим звонил вам вчера по срочному делу. Нужно отдать вам должное за этот план.
— Какой план? — поднял брови Мейсон.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Выловить банку, подменить письмо и вложить лишние полторы тысячи долларов и… Ради Бога, скажите, что вы собираетесь сделать, мистер Мейсон?
Адвокат улыбнулся и сказал:
— Но не сейчас, когда вы в таком настроении, мисс Эндрюс. Разговор произойдет только тогда, когда вы сможете взглянуть на дело совершенно спокойно.
— Но я желаю знать!
— Вы сейчас слишком возбуждены и не в состоянии внимательно слушать.
— Я имею право!
— Вы еще не объяснили мне, почему.
— Вы прекрасно знаете, почему. Это письмо было послано мне.
— Теперь давайте выясним, — спросил Мейсон, — письмо было точно адресовано вам?
— Вы прекрасно знаете, что да.
— Откуда я могу это знать?
— Возможно, от моего отчима, который все время сует нос в мои дела, нашел на моем столе письмо, прочитал его, а затем положил на место.
— А как вы узнали об этом?
— Я предусмотрительно пометила место, где лежало письмо. Мне просто хотелось знать, кто суется в мои дела.
— Должен ли я это понимать как отсутствие особой любви между вами и отчимом? — спросил адвокат.
— Ничего подобного. Я люблю его. Это внимательный, заботливый и беспокойный человек, который постоянно обо мне печется.
— Ну и что же мы сделали?
— Не знаю. Поставили меня в чертовски трудное положение. Я должна была передать шантажистам полторы тысячи долларов. Кто-то увеличил сумму до трех тысяч, кто-то в добавление к моим вложил еще полторы тысячи долларов. Вдобавок появляется некая кинозвезда в бикини. Ее фотография на первых страницах газет, деньги в полиции и… Откровенно говоря, слишком много придется платить.
— А что, от вас потребовали нового платежа?
— Нет еще, — ответила Розена, — но я чувствую, что это произойдет.
— Может быть, вы объясните мне, почему вы так уязвимы?
— Что вы имеете в виду?
— Почему шантажист выбрал именно вас?
— Я полагаю, что мы все уязвимы. В сущности, у каждого есть своя тайна.
— А что за тайна у вас?
— Это не ваше дело. Я понимаю, что вы пытаетесь как-то оградить меня, но я здесь именно потому, мистер Мейсон, что не нуждаюсь в вашем покровительстве. Я хочу сама вести свои дела.
— А мне бы хотелось, — заметил адвокат, — чтобы вы осознали, что, как только вы начнете игру с шантажистами, с вами будет покончено. Вы заплатите один раз, второй, третий, а затем будете платить до тех пор, пока у вас не выкачают все деньги.
— Никто не сможет обобрать меня до нитки. Просто я выигрываю время, вот и все.
— Выигрываете время? Для чего?
— Для того, чтобы повести свою игру. Я сама веду свои дела и не нуждаюсь в вашей помощи.
— Вы, случайно, не пытаетесь кого-нибудь выгородить? — спросил Мейсон.
— Это не ваше дело. Я говорю вам с глазу на глаз — держитесь в стороне от этого дела и не мешайте мне.
— Как вы не понимаете, что шагаете по зыбучим пескам. Вы погружаетесь с каждым шагом все глубже и глубже…
— Я знаю, что делаю, мистер Мейсон. Я хочу выиграть время. Именно поэтому я заплатила полторы тысячи.
— Затем они выдвинут новые требования.
— К этому времени они сломают себе шею.
— А вы очень решительная женщина.
— И изобретательная, — с улыбкой добавила она. — Не забывайте этого.
Мейсон в задумчивости посмотрел на посетительницу.
— Может быть, вы все-таки скажете мне, что у вас на уме, мисс Эндрюс.
Я могу дать вам совет, который поможет, если так можно сказать, объединить наши силы.
Она резко покачала головой.
— Эта информация, о которой идет речь в письме, вам она известна?
— Да.
— Может, расскажете?
— Конечно же нет. Это мое и только мое личное дело.
— Вполне возможно, — сказал Мейсон, — что по каким-то причинам вы полагаете, что сможете выиграть несколько дней или недель, а затем изменить ситуацию в лучшую для вас сторону.
— Может быть.
— Неужели вы думаете, что с течением времени что-нибудь изменится?
— Да.
— Люди, приславшие письмо, звонили вам по телефону?
— Думаю, это вполне естественно.
— Они как-нибудь выдали себя?
— Я не собираюсь обсуждать это… Цель моего визита, мистер Мейсон, убедить вас не вмешиваться. Я не нуждаюсь в услугах адвоката. Я все делаю сама, у меня свои планы, я сама веду свои дела и не потерплю вмешательства. Поэтому прошу вас держаться в стороне от моих дел. Таково мое официальное заявление.
Произнеся эти слова, она резко повернулась и вышла из кабинета.
Мейсон повернулся к Делле Стрит:
— Попытайся дозвониться до Бэнкрофта.
Несколько минут спустя секретарша сказала:
— Он на линии.
— Алло, Бэнкрофт, — произнес Мейсон. — У меня только что была ваша падчерица. Она прямо-таки горела от ярости.
— Интересно, откуда она узнала о вас?
— Очевидно, ей стало известно, что вы звонили мне вчера утром и назначили срочную встречу. Она также уверена, что вы прочитали полученное ею письмо, пока ее не было дома. Вы положили его не на то место, и она это заметила.
— Что же хочет Розена? — спросил Бэнкрофт.
— Она заявила мне, что ей не нужен адвокат, что она сама в состоянии позаботиться о себе, что у нее свои планы, и она не хочет, чтобы я вмешивался.
— Меня не волнует, что она сказала, — ответил Бэнкрофт. — Делайте свое дело. Она молода, энергична и самоуверенна. Слишком самоуверенна. Она полагает, что может справиться с профессиональными шантажистами. Но как она ошибается!
— Может быть, — заметил Мейсон, — поскольку она знает, что вы видели письмо и беспокоится о вас не меньше, чем вы о ней, вам следует откровенно поговорить с вашей падчерицей? Вы можете с ней спокойно все обсудить.
— Нет, она должна первой прийти ко мне, первой сломать стену недоверия между нами. А до тех пор, пока она не доверяет мне, я не буду вмешиваться. Тем более, что письмо послано ей.
— Учитывая ее требования о невмешательстве в ее дела, я чувствую себя несколько связанным.
— Что вы имеете в виду?
— Я не могу выступать от ее имени.
— А вам не следует этого делать, — заметил Бэнкрофт. — Вы представляете меня. Я не хочу, чтобы в обществе стали известны кое-какие факты. Я должен этого добиться. Я имею полное право нанять вас как своего адвоката. Тем более, вы так опытны, что заставили шантажистов отступить.
Делайте свое дело… Кстати, вам нужны еще деньги?
— Пока нет.
— Как только понадобятся, сразу же звоните. Но мне не хотелось бы, чтобы Розена оказалась в опасности.