— Давай будем откровенны друг с другом. Я не знал, что Ральф нанял кого-то следить за тобой. Я также ничего не знал ни об этих фотографиях, ни об отчете агентства, пока ты мне сама не рассказала. И до того времени я не знал, куда уехал Ральф. Для меня, во всяком случае, Петри — не более чем какая-то точка на карте… В жизни никогда не чувствовал себя более беспомощным, особенно когда понял, что ты не намерена оставить все как есть, но решила решить все проблемы разом… Однако же ты ведь меня ни во что не посвящала.
А затем, когда я узнал о том, что случилось, я понял… В общем, если взглянуть на все это с твоей точки зрения, то это не более, чем самозащита. Твоя жизнь, твое счастье, репутация, положение в обществе, все, чем ты жила, было под угрозой. Ты…
— Погоди, Пелли, — перебила его она, не повышая голоса. — Ты что, хочешь сказать, что я это сделала?
Он опять постарался найти нужные слова.
— Я только пытаюсь дать тебе понять, что понимаю и поддерживаю безусловно все, чтобы ты ни сделала, и что мое отношение к тебе не изменилось ни на йоту.
— Почему ты это сделал, Пелли?
— Что сделал?
— Я сейчас имею в виду твою попытку выкрутиться и переложить все на меня.
Его веки непроизвольно дрогнули, но ему удалось встретить ее взгляд почти спокойно.
— Послушай, Софи, а не пытаешься ли ты сейчас… О нет, только не это, это слишком жестоко.
— Ну же, продолжай, Пелли.
— Не ищешь ли ты сейчас жертву? — пробормотал он. — Не думаешь ли ты, что в случае, если все обернется скверно, я… что моя любовь к тебе… ну да, впрочем, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Она вздохнула.
— Мой дорогой, мы оба достаточно современные люди. Я надеюсь, что мы оба достаточно трезво смотрим на жизнь, вне зависимости от того, что нам нравится романтика наших отношений. Я собираюсь быть с тобой совершенно откровенной. Мне прекрасно известно, что именно ты убил моего мужа. Что до меня, то мне это совершенно безразлично. Если честно, то, по-моему, другого выхода у нас не было, но с твоей стороны так глупо ломать комедию и…
— Я же сказал тебе, что ко мне это не имеет никакого отношения, — вспыхнул Бакстер.
Она улыбнулась равнодушно и спокойно. Бакстер вскочил на ноги. В его голосе появились визгливые нотки.
— По-моему, — воскликнул он, — ты заходишь слишком далеко. Проклятье, я и представить себе этого не мог. Можно было уладить это дело как-нибудь иначе, но…
— Пелли, — холодно начала она, — если ты считаешь, что все так плохо, и пытаешься избавиться от меня…
— А по-моему, все это больше относится к тебе. Ее глаза по-прежнему были ледяными.
— Этой черты в твоем характере, мой дорогой, я раньше не замечала.
Но теперь он уж был подготовлен к этому.
— Продолжай в этом же духе, милая, — угрюмо буркнул он, — и ты узнаешь еще больше обо мне, о чем раньше и не подозревала. Да не думай вперед, что я буду таскать для тебя каштаны из огня.
Теперь они стояли лицом к лицу. Пелли Бакстер рассвирепел, но был слегка испуган. Софи Прессман, наоборот, была холодна, спокойна и полностью владела собой.
— Ты знаешь, дорогой, — с силой сказала Софи, — я смогу доказать это, если захочу.
— Софи, ты сошла с ума!
— Не надейся на это, дорогой.
— А похоже на то!
— Ты знаешь, — помолчав, продолжала она, — ведь из полиции звонили мне вчера вечером, хотели узнать кое-что.
— Наверное, им надо было знать, где ты была, когда убили твоего мужа?
— Не глупи, милый. Ничего подобного. Я ведь неутешная вдова. Им просто хотелось узнать, нет ли у меня каких-либо подозрений относительно того, кто это сделал, а также не было ли у Ральфа каких-нибудь причин для самоубийства.
— И что ты ответила?
— Я сказала, что мне об этом ничего не известно, но что я могу ручаться за то, что его семейная жизнь была вполне счастливой и, насколько я знаю, не было никаких финансовых проблем.
— А что еще?
Она вздохнула.
— Они показали мне револьвер и спросили, не видела ли я его когда-нибудь и вообще принадлежал ли он Ральфу.
— И что ты им сказала?
— Я ответила, что ничего не понимаю в оружии, что всю жизнь боялась взять в руки револьвер и что никакая сила в мире не заставит меня это сделать.
— Ну и…
— Я не сказала им, — продолжала она, — что ты буквально помешан на оружии, что ты собираешь его и что этот револьвер принадлежит тебе.
Что ты говоришь, Софи?
— Да, дорогой.
— Ты сошла с ума.
— Нет, — заявила она. — Это твой револьвер, Пелли. Большой такой, с длинным стволом. Там еще на конце ствола такая маленькая щербинка… Помнишь, ты как-то показывал мне свою коллекцию, и…
— Господи помилуй!
— Да в чем дело? — невозмутимо спросила она.
— Боже мой, я совсем забыл об этом. — Бакстер со стоном схватился за голову.
— О чем забыл, милый?
— Да о том, что Ральф выпросил у меня этот револьвер уже больше месяца назад. Помнишь, когда он собирался на охоту за оленями? Он тогда сказал, что ему понадобится револьвер. Я отдал ему этот, а он его так и не вернул.
— Жаль, что ты об этом раньше мне не сказал. Тогда я могла бы сказать полиции, что это был револьвер, которым мой муж пользовался, когда ездил охотиться. Но ты ведь не говорил мне… А все потому, что ты мне не доверяешь…
— И ты еще смеешь так говорить! — воскликнул он. — Ты знала, что у него был револьвер. И знала, что он принадлежит мне. Ты поехала за ним в Петри, застрелила его из моего револьвера и… и…
— Не надо, дорогой, — перебила она. — Если ты начнешь обвинять меня, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что я ведь не потерплю этого, ты же меня знаешь, и это может очень здорово осложнить тебе жизнь. Лучше скажи, могут ли они как-нибудь, по номеру например, докопаться, что револьвер принадлежит тебе?
Он рухнул в кресло. Вся его поза: сжатые в кулаки руки, опущенная голова, остановившийся взгляд, — казалось, выражала растерянность и страх.
— Не знаю, — в отчаянии промямлил он и спустя минуту добавил: — Не думаю. Я приобрел этот револьвер уже несколько лет назад на каком-то заброшенном ранчо в Монтане.
— Ну что ж, это неглупо с твоей стороны, Пелли. А ты зарегистрировал его?
— Как ты сказала?
— Ну, ты поставил в известность полицию, что у тебя есть револьвер? Нет? Ну и правильно. Ты молодец, здорово придумал. Только не переусердствуй.
Но он, казалось, не слышал ее. — Я должен был предвидеть, что так все и кончится, это было ясно с самого начала. Ты слишком хладнокровна… Я думаю, что ты никогда бы не позволила, чтобы подобный эпизод привел к разводу и испортил тебе жизнь. Да уж не думаю, чтобы наши отношения сильно тебя волновали. А уж особенно, если из-за них тебя могли вышвырнуть без гроша! Ты изменила ему пять лет назад. И сделала это по-умному. Ты прекрасно знала, что ты делаешь, и я думаю…
— Милый, может, мне позвонить, чтобы Артур принес тебе виски со льдом?
— Замолчи! — крикнул он. — Пусть этот проклятый дворецкий держится от меня подальше. Я уверен, что он и так уже что-то подозревает.
Наступило молчание.
— Да, конечно, дорогой, — сказала наконец миссис Прессман?
— Да ведь я никогда не собиралась сообщать полиции, что это твой револьвер… Конечно, если ты меня не заставишь это сделать.
Ему оставалось только промолчать. Миссис Прессман принялась распечатывать стопку лежавших на столе телеграмм.
— Люди иногда бывают такими чуткими, такими внимательными, — произнесла она. — Некоторые телеграммы просто трогают до слез.
Немного помолчав, Пелли сказал:
— Все так хладнокровно задумано и тем не менее совершенно напрасно, Софи.
— Что именно?
— То, что ты пытаешься все свалить на меня. Если что-нибудь пойдет не так, ты, конечно, захочешь выйти сухой из воды. Ты уверена, что такой красивой, умной и к тому же хладнокровной женщине, как ты, такая мелочь, как убийство мужа, непременно сойдет с рук. Предположим, у него была любовная интрижка с секретаршей, а когда это дошло до твоих ушей, то он рассмеялся тебе в лицо и спросил, что ты с этим можешь поделать.
Она внимательно вгляделась в его лицо.
— Продолжай, Пелли.
— А дальше все пошло так, как и должно было пойти. Ты обнаружила, что у него есть тайное любовное гнездышко недалеко от Петри. Нагрянув туда неожиданно, ты застала их вдвоем и предложила ей убраться как можно скорее, а мужу — вернуться вместе с тобой к семейному очагу. Но он только посмеялся над тобой. Вдруг, предположим, ты увидела оставленный открытым его портфель, а в нем — револьвер. Захотев попугать неверного мужа, ты хватаешь револьвер и наставляешь на него. Он бросается к тебе и пытается силой разжать тебе руку и отобрать револьвер. А палец твой как нарочно лежит на спусковом крючке. Ты кричишь, что тебе больно, что он сейчас сломает тебе палец, и с силой выдергиваешь руку, которую он сжимает. И вдруг ты слышишь оглушительный грохот — и вот он лежит мертвый у твоих ног. Только тут ты понимаешь, как ты на самом деле любила его, как он тебе дорог — и ты бросаешься к нему, целуешь закрывшиеся глаза, просишь не шутить так жестоко… Но в конце концов страшная истина доходит до твоего сознания, и ты понимаешь, что ему уже ничем не помочь и нужно спасать себя. Ты забираешь его портфель и уезжаешь домой.
Наступило молчание. Софи, казалось, что-то обдумывала.
— У тебя богатая фантазия, Пелли, — наконец произнесла она.
— Но ведь так оно и было, разве нет? И в этом случае тебя, по всей видимости, оправдают.
— А что, разве никогда не бывает, что женщин приговаривают к тюремному заключению?
— Ну, тебе это не грозит. Такую красавицу не только оправдают, но еще и похвалят.
— Нет уж, дорогой, — твердо сказала она. — Этот вариант не для меня. Такой жертвы ты от меня не дождешься. Не настолько я уж влюблена в тебя. Твое искреннее желание любой ценой спасти свою драгоценную шкуру на многое открыло мне глаза. Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы попытался отвести от меня подозрения, чтобы даже мысли ни у кого не возникло, что это могло быть дело моих рук. Ты бы взял все на себя, а я сделала бы все, чтобы помочь тебе. Но нет, Пелли, дорогой. Твой вариант изложения хода событий меня не устраивает.
Пелли снова встал.
— Дай мне время, Софи. Нужно все как следует обдумать. Что-то ведь нужно предпринять.
Она подняла на него глаза, улыбка появилась у нее на лице.
— И не забудь, пожалуйста, об этой маленькой черноглазой негодяйке, его секретарше. Знаешь, после того, что ты тут наговорил о ней и Ральфе, я подумала, а вдруг он действительно интересовался ею. Я как-то очень уж долго не принимала ее в расчет, обычно я не позволяла его секретаршам так долго задерживаться на этом месте. Ты ведь знаешь, Ральф легко попадал под чужое влияние.
— А ты не знаешь, как полиция думает, в какое время произошло убийство? — поинтересовался Пелли.
Она усмехнулась.
— Ты ловко формулируешь вопрос, Пелли. Как думает полиция… Погоди немного, дай мне вспомнить, что они говорили… Насколько я знаю, они считают, что это произошло вечером, но точного времени я не знаю. В это время в доме горела масляная лампа. Судебный медик, который делал вскрытие, считает, что это могло быть любое время после четырех часов и до одиннадцати вечера. Но указать более точное время убийства он не может.
Пелли направился к дверям.
— Я подумаю, что тут можно сделать, — без энтузиазма сказал он. — Рискованное это дело все-таки. Мне было бы спокойнее, если бы я был уверен, что ты подтвердишь мои слова.
— Да, конечно, только, конечно, не все, а ты сам понимаешь какие… И, надеюсь, ты не уйдешь, не поцеловав меня, любимый. Ты же знаешь, ты единственное, что у меня осталось. И ведь не меньше года должно пройти, прежде чем мы сможем пожениться, не вызвав нежелательных сплетен, но мне не хотелось бы думать, что твоя любовь ко мне может ослабеть. Так не должно случиться. Нет, конечно, тем более если я прощу и забуду, — впрочем, ты и сам знаешь, в чем ты виноват.
На какое-то время он, казалось, потерял дар речи. Просто стоял, не сводя с нее изумленных глаз. Затем он очень медленно подошел к ней, нежно заключил в свои объятия и поцеловал в губы долгим поцелуем. Потом резко повернулся и бросился к выходу, как будто было что-то удушливое в атмосфере этой комнаты.
У нее вырвался короткий, безрадостный смешок.
— Продолжаешь играть комедию сам с собой, Пелли? Ну давай, дорогой, целуй меня и нежно, и страстно. Целуй меня, как целуют в первый раз в жизни. Сожми меня в объятиях, как будто сама мысль о том, чтобы покинуть меня, никогда не приходила тебе в голову… И тебе действительно не удастся сейчас избавиться от меня, милый. Ты будешь моим ровно столько, сколько я захочу.
Глава 18
Девушка на телеграфе приветливо улыбнулась?
— Да, мистер Виггинс, на ваше имя есть телеграмма. Одну минуточку… Вот она.
Грэмпс с нетерпением надорвал новенький хрустящий конверт, вытащил оттуда сложенный желтоватый листок бумаги, на котором были неровно наклеены узенькие телеграммные полоски. Телеграмма гласила:
“Полицейские власти закончили допрос свидетелей тчк когда будет необходимость проводить расследование в Лос-Анджелесе мы обратимся с просьбой к полиции или о сотрудничестве к главе полиции или к шерифу если речь пойдет об окрестностях города тчк как только местные судебные органы округа Санта-Дельбарра почувствуют что возникла необходимость во вмешательстве со стороны они обратятся в соответствующие органы в Лос-Анджелесе тчк очень сожалею что вынужден просить прекратить розыски которые несмотря ни на что все-таки являются любительскими тчк ситуация значительно упростится если ваши детективные способности будут использованы при разгадывании головоломок в толстых журналах тчк вы оставили свой трейлер у меня перед домом так что я не в состоянии вывести свою машину из гаража если не убрать с дороги трейлер зпт который убрать невозможно не повредив его тчк Милдред просила передать самый нежный привет тчк искренне ваш Френк Дюриэа”.
Глава 19
Харви Стэнвуд сворачивал газету, не отрывая глаз от лица Евы Реймонд, сидевшей напротив него за небольшим столиком в коктейль-баре.
— Я просто поражен, — объявил он. Она зевнула.
— Похоже, что ты злишься из-за чего-то. Между прочим, не забывай, что я еще не завтракала. Я ведь только что проснулась.
— Ты, я думаю, еще не читала газет?
— Нет, газет я не видела… Кстати, милый, а почему ты не позвонил мне вчера вечером?
Он злобно взглянул на нее.
— Ты ведь вчера вечером ездила в Петри.
Была какая-то томная усталость в ее манере поднимать брови.
— Петри, — произнесла она, повторяя за ним это название, как будто пыталась отыскать его в памяти. — Ах да, конечно, я вспомнила. Это тот городок, о котором ты рассказывал, что там еще целый скандал возник из-за участков, на которых якобы нашли нефть.
— Ты была в Петри, — с угрозой повторил Стэнвуд, — чтобы увидеться с Ральфом Прессманом. Ты хотела попробовать уладить мои дела и попутно урвать и себе жирный кусочек… В конце концов, если между Прессманом и его женой отвратительные отношения, то почему бы не попробовать?
— Харви, милый, о чем ты говоришь?
— Ты прекрасно понимаешь о чем.
— Ты что, нездоров?
— Где, — очень тихо спросил он, — та пудреница, которую я тебе подарил, та самая, на которой выгравированы твои инициалы?
Она открыла сумочку, заглянула вовнутрь, потом порылась в ней и вздрогнула, как будто от внезапно пришедшей ей в голову мысли. Внезапно она подняла голову.
— Послушай, ты помнишь, я отдала ее тебе позавчера, когда мы с тобой танцевали? Ты сунул ее в карман пиджака… Ты мне ее отдашь обратно, дорогой?
Она протянула ему руку через стол.
— Ничего не выйдет, — заявил Стэнвуд.
— Что ты имеешь в виду?
Стэнвуд открыл газету на второй странице, свернул ее так, чтобы была видна фотография, и перебросил ее через столик.
На фотографии была хорошо видна женская пудреница с разбитым зеркальцем и выгравированными инициалами “Е.Р.”. Над фотографией крупными буквами был напечатан заголовок: “Полиция находит женскую пудреницу на пороге комнаты, где был убит человек”.
— Харви! — еле выдохнула она, дыхание у нее перехватило. — Что произошло?
— Убит Прессман. На крыльце его дома полиция обнаружила твою пудреницу… Может быть, будет лучше, если ты просто прочитаешь всю статью?
Она опустила глаза на газету и, с трудом заставив себя сосредоточиться, прочитала статью, озаглавленную: “В жертве нападения опознали известного бизнесмена из Лос-Анджелеса”.
Закончив читать, она подняла на него расширенные от изумления глаза, где-то в глубине которых притаился страх.
— Харви, это ты сделал?
— Не валяй дурака!
— Кроме тебя некому. Моя пудреница была у тебя в кармане позапрошлой ночью, и…
— Я отдал ее тебе тут же, как только мы вернулись к столику.
— Я что-то этого не припомню.
— Я положил ее тебе в сумочку.
— Не видела этого.
— Но так оно и было!
Голосом, в котором звучало сомнение, она произнесла:
— Хорошо, дорогой, все в порядке. Я обещаю подтвердить эти твои слова, а что тогда останется мне?
— А тебе останется, — жестоко заявил Харви, — только объяснить, что ты делала на крыльце этого самого дома в округе Санта-Дельбарра.
Она покачала головой. Стэнвуд облокотился о столик.
— Ну ладно, детка, хватить меня дурачить. Я же говорил тебе, что Прессман и его жена были на грани разрыва. Я говорил тебе, что он большой любитель красоток. Я еще говорил тебе, что, если он не вернется в контору, у меня будет шанс выкрутиться… Ты могла попробовать одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Я думаю, ты все ловко подстроила. Предположим, в машине, на которой ты ехала, кончился бензин. Тебе пришлось прошагать с полмили, прежде чем ты наткнулась на его домик. Тебе, конечно, страшно не хотелось его беспокоить, но больше нигде не было телефона, только у него, и ты спросила, не будет ли он так любезен позвонить, чтобы кто-нибудь приехал и помог тебе с машиной. Ты была почти уверена, что в этот утренний час ты вряд ли сможешь кому-нибудь дозвониться.
Внезапно маска снисходительной любезности, с которой она слушала его рассказ, слетела с ее лица. Оно стало холодным и жестким.
Ты почему сказал: “В этот утренний час”? — спросила она; слова, казалось, легко слетали с ее губ.
— Да потому, что если бы ты решила провернуть такое дело, то наверняка выбрала бы именно предутренний час: когда слишком поздно для того, чтобы он мог отказать тебе, и слишком рано для того, чтобы ему самому заняться твоей машиной.
Она одарила его сияющей улыбкой. — Ты хотел бы подставить меня, да, дорогой?
— О чем это ты?
— Да ведь это ты поехал туда и либо случайно выронил мою пудреницу из кармана пиджака, когда убивал его, либо сделал уже намеренно после убийства. Я так думаю, ты надеялся, что меня оправдают, если я смогу доказать, что действовала в целях самообороны.
— Детка, ты сошла с ума.
— Хорошо, — вдруг сказала она. — Я возьму это на себя.
— Что именно?
— Я скажу, что была там, чтобы защитить тебя.
— Но ты ведь действительно была там?!
— Конечно была, дорогой.
— Ну, черт возьми, ты ничего не должна говорить окружному прокурору.
— Но почему? Мне, например, кажется, что это именно то, что ты хотел.
— Ева, послушай меня! Была ты, в конце концов, там или нет?
— Конечно, я там была, дорогой, — если это тебе поможет выкрутиться.
— Проклятие! — пробормотал Стэнвуд, с облегчением вздохнув.
Ева Реймонд оглянулась, подзывая к столу официанта.
— Еще один коктейль для меня, — велела она.
Глава 20
Сумерки уже начали сгущаться, когда Грэмпс Виггинс аккуратно припарковал машину, пользуясь зеркалом особой конструкции, установленным на багажнике, которое было задумано специально для того, чтобы присоединять к ней трейлер.
Милдред, одетая в кокетливый фартук, появилась в дверях кухни и с угрюмым лицом наблюдала за его манипуляциями.
Пока Грэмпс возился с трейлером, он не замечал ее, затем он поднял голову и улыбнулся.
— Привет, Милдред.
— Привет, Грэмпс.
— Меня изругали последними словами.
— Это что! Считай, что ты еще ничего не слышал.
Грэмпс вылез из машины, обошел вокруг нее и прицепил к ней трейлер. Замкнув крепящее устройство, он поднялся на крыльцо.
— Ну давай теперь ты высказывайся.
— И что я должна сказать, Грэмпс?
— Ну, например, какого черта я уехал и закрыл вам выезд из гаража и все такое.
Она расхохоталась.
— У тебя мания преследования.
— Да нет, мне действительно жаль. Я как-то забыл о существовании машины Френка. Торопился очень, понимаешь, а трейлер нужно же было где-то оставить.
— Да ладно, это, в конце концов, не так важно. Френк вполне может обойтись без машины, ведь в городе полным-полно такси, а тем более для официальных поездок у него есть служебная машина… Что-нибудь съестное у тебя есть?
— Нет.
— Тогда входи и устраивайся. У меня еще немного дел на кухне.
— А где Френк?
— Он еще в офисе. Сегодня у него тяжелый день. Грэмпс вошел на кухню и с порога заявил:
— А в этом доме есть что-нибудь выпить?
— Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать, и не вздумай опять попробовать меня соблазнить какой-либо своей дьявольской смесью. Тот последний коктейль, который мы готовили по твоему рецепту, заставил меня забыть об ужине, мясо подгорело, а Френк был вообще на себя не похож.
— Ничего подобного, — возразил Грэмпс. — На лице его было написано самое невинное удивление. Он вообще был слабый. И согласись, голова от него наутро совершенно не болит, так ведь?
— Не болит, не болит.
— Ну вот, а ты почему-то сердишься. А самой-то коктейль понравился.
— Но послушай, Грэмпс, болит наутро голова или нет, это еще не самое главное в жизни. Мне бы хотелось еще по возможности ясно соображать.
— Но я же тебе говорю, он был слабый. Подожди минутку, я сейчас сбегаю и выпью глоточек, даже не буду тратить время, чтобы смешать коктейль… Ты точно не составишь мне компанию?
— Точно, абсолютно верно, даже не рассчитывай на меня, — заявила она?
— Да, кстати, раз уж об этом зашел разговор, на ужин тебя ждет рубленое мясо.
— Ну, — промурлыкал Грэмпс, — рубленое мясо — это вещь. — Но добавил с изрядной долей сомнения: — Когда его правильно приготовят.
— Пожалуйста, без инсинуаций, — оборвала она его. — Попробуй только скажи, что мясо не вкусное. В этом случае тебе будет позволено только наслаждаться его запахом снаружи.
— А лук ты туда положила?
— Ну еще бы!
— А чеснок?
— И чеснок, только немного.
— А чеснок, протертый с солью, у тебя есть?
— Есть.
Ну ладно, положи мне немножко на тарелку, я потом сам добавлю в мясо, если понадобится, — попросил Грэмпс. — Все-таки мясо без чеснока не мясо.
Он отправился на задний двор, отпер дверцу своего трейлера, прошел в крошечный закуток, который он сам именовал кухней и налил себе стаканчик смеси собственного изобретения. Вернувшись в дом, он увидел Милдред, накрывавшую на стол к ужину.
Грэмпс попробовал мясо, добавил чеснок с солью, снова попробовал и одобрительно кивнул.
— Ты еще приготовила подливку?
— Ага.
— Получилось неплохо. Только так и надо, ведь рубленый бифштекс без подливки невозможно есть. Он будет по вкусу напоминать подошву. Я, когда хочу приготовить бифштекс, вообще подливку делаю заранее. Беру сначала много-много лука и жарю его первым. К тому времени, как поджарится лук, и мясо поспеет. Ведь нет никакой необходимости зажаривать его так, чтобы оно по вкусу напоминало подошву, лучше всего его слегка обжарить с луком, а потом добавить туда подливку и чуть-чуть потушить.
— Я с тобой не спорю.
— А если туда добавить еще побольше чеснока, то мясо получится — пальчики оближешь!
— Френку нельзя есть много чеснока. Тем более что ему часто приходится допоздна засиживаться на работе… Да еще ведь он никогда не знает заранее, когда он может там понадобиться.
— Да, я понимаю. А сегодня вечером чем он занят? Все то же дело об убийстве?
— Угу.
— Докопался до чего-нибудь? — спросил Грэмпс, будучи не в силах скрыть волнение.
Она рассмеялась.
— Пока он занимается самой что ни на есть скучной, обыденной работой: допрашивает кое-кого из Лос-Анджелеса. Он вызвал их сюда.
— Угу, — промямлил Грэмпс.
— Положить тебе еще немножко подливки, Грэмпс?
— Не знаю даже, по-моему, я и так объелся, — задумчиво сказал Грэмпс. — Подливка тебе чертовски удалась. Это к тебе перешло от Виггинсов — мы все отлично готовим.
Он еще немного подумал и протянул ей тарелку.
Милдред с удовольствием наполнила ее до краев. Грэмпс снова добавил туда изрядную толику чеснока с солью и уже почти что расправился со второй порцией, когда вдруг конвульсивно дернулся и прижал ладонь ко рту.
— Что случилось? — воскликнула Милдред.
— Зуб с дуплом, — скривившись, сказал Грэмпс и передал ей пустую тарелку. Другой рукой он осторожно погладил челюсть. — Проклятый чертов зуб! Сто лет назад уже надо было его залечить! Покоя от него нет. То ничего-ничего, а то вдруг как скрутит, как сейчас. Господи помилуй!
Грэмпс, стремительно поднявшись, оттолкнул от себя стул и принялся крутить по комнате.
— Давай я тебе накапаю на вату немножко камфары, положишь ее между больным зубом и щекой, — предложила Милдред.
— А у меня нет камфары, — буркнул Грэмпс.
— Погоди, кажется, у меня есть немного, сейчас я посмотрю.
Милдред вскочила и помчалась в ванную, где она держала лекарства. Уже через несколько минут она вернулась обратно, держа в руках маленькую бутылочку и кусочек марли.
— Вот, все готово, Грэмпс. Давай, я сделаю.
— Нет уж, спасибо. Я все сделаю сам, — заявил Грэмпс. — Тем более что мне лучше знать, где у меня болит… Не сердись, Милдред, но когда зуб болит, так страшно, что кто-нибудь его заденет, ты ведь сама это знаешь.
Грэмпс взял марлю и бутылочку и ушел к себе. Через некоторое время он вернулся и вернул лекарство Милдред.
— Ну что, получше стало? — участливо спросила Милдред.
— Да нет пока, — проворчал Грэмпс. — Черт возьми, а ведь я знаю такие капли, которые мгновенно снимают зубную боль. Почему я вовремя не запасся ими, старый дурак… Послушай, Милдред, съезжу-ка я за ними сейчас, я ненадолго, но ты, во всяком случае, не жди меня. Я сам поставлю трейлер за домом. Постараюсь, чтобы он не мешал.
— Да оставь ты его на дорожке, — участливо предложила она. Когда ты уедешь, я просто перегоню машину Френка на другое место. В конце концов, ее можно поставить и на улице, а ты будешь пользоваться дорожкой. А если ему понадобится куда-то съездить ночью, то его машина будет у него под рукой.
— Хорошо, — согласился Грэмпс. — Но ты не волнуйся и не ищи меня, если я задержусь. Постель у меня с собой в трейлере.
Грэмпс прошел через кухню и вышел в холл, толкнул незапертую дверь и спустился с крыльца во дворик. Через несколько секунд Милдред услышала, как чихнул и взревел мотор старой машины Грэмпса, и краем глаза заметила в окне кухни проехавший мимо трейлер.
Тяжело вздохнув, как это обычно делают женщины, отчаявшись переделать невозможный характер мужчины, она вошла в холл, сняла телефонную трубку и набрала номер конторы мужа.
— Слушаю, — раздался в трубке резкий и нетерпеливый голос Френка.
— Извини, что беспокою тебя, милый, — сказала Милдред. — Но, видно уж, это наш крест. Мой почтенный дедушка появился наконец, пообедал и, услышав вдруг, что ты еще в офисе, тут же немедленно изобрел внезапно сразившую его невыносимую зубную боль. Мне кажется, это был просто предлог, чтобы удрать из дома и попробовать что-то разузнать об этом деле.
До Милдред донеслось довольное хихиканье Френка.
— Придется отдать должное его настойчивости… А ты уверена, что он все это выдумал?
— Если хочешь знать, то это была типичная симуляция. И сыграл он свою роль замечательно, только я-то его знаю, как себя, пускай дурачит кого-нибудь еще.
— Хорошо, — весело сказал Френк. — Пусть приезжает. Я для его встречи организую целый комитет.
— Ты не можешь сказать, когда вернешься?
— Нет.
— Много работы?
— Да.
— Свидетелей слушаешь?
— Да.
— Любишь меня?
— Конечно.
— Хорошо, я тебя буду ждать.
Милдред повесила трубку и с улыбкой отнесла пузырек с камфарой обратно в ванную.
Глава 21
Во всех кабинетах офиса окружного прокурора горел яркий свет. Грэмпс Виггинс повернул ручку входной двери и убедился, что дверь незаперта. Он на цыпочках вошел в приемную.
Но немедленно зазвенел звонок, проведенный от входной двери прямо в личный кабинет прокурора, и на пороге комнаты, на двери которой висела табличка: “Окружной прокурор”, немедленно появился Френк Дюриэа.
— Привет, Грэмпс, — радушно сказал он без малейшего удивления в голосе. — Как дела? Все в порядке? Ничего не болит?
— У кого? У меня? — Изумленный его внезапным появлением Грэмпс не знал, что сказать. — У меня все чудесно. И вообще, все хорошо. Да у меня, можно сказать, в жизни никогда ничего не болело.
— А как насчет зубов?
Грэмпс принял сокрушенный вид.
— Ах да, — извиняющимся тоном промямлил он. — Это так, ерунда. Кольнуло слегка, ничего серьезного. Наверно, что-то попало в дупло.
— А сейчас уже все прошло?
— Да, все в порядке… Тебе звонила Милдред?
— Да, видишь ли, она немного беспокоилась из-за тебя.
Грэмпс уже овладел собой.
— Да нет, со мной все в порядке. Я положил на зуб компресс с каким-то лекарством, оно прекрасно помогает. А Милдред сказала мне, что ты сегодня допоздна будешь здесь, и я решил заехать к тебе, спросить, может, тебе помочь чем-нибудь?