– Фуллин, – начала она, – ну чего ты орешь… ой! – Она замолчала, так как увидела Боннаккута.

– Я тут ни при чем, – сказал я.

Каппи не ответила, продолжая смотреть на тело.

– Он уже был такой, когда я его нашел.

– Не оправдывайся. – Моя подруга быстро огляделась.

Странно: стоило ей появиться, как ощущение опасности исчезло. Мы были одни – я это чувствовал.

– Его пистолет пропал, – пояснил я.

– И почему это меня не удивляет?

Она присела перед телом на корточки, совсем не по-женски, и поза ее выглядела вполне приличной лишь потому, что она была в штанах. Ее рука потянулась к перерезанному горлу Боннаккута, но я вовремя схватил ее за запястье.

– Не сходи с ума!

– Я еще не женщина, – ответила она.

Всем известно, что женщина никогда не должна прикасаться к трупу мужчины, так же как мужчине нельзя дотрагиваться до женского трупа. Если душа Боннаккута уже покинула тело, то она чувствует себя одинокой и раздраженной; стоит Каппи прикоснуться к мертвецу, как он всосет ее душу, сделав девушку своей «посмертной женой». Некоторые старейшины утверждали, что подобное невозможно – до Предназначения мы не можем жениться или выходить замуж ни в каком качестве. Но я не доверял Боннаккуту, живому или мертвому, и не отпускал руку Каппи.

– Надо сообщить другим.

Наши взгляды встретились. Не знаю, о чем она думала, но выражение ее лица показалось мне невыразимо прекрасным. Прошло несколько секунд, прежде чем я смог говорить.

– Ты покараулишь тело, или остаться мне?

Она слабо улыбнулась.

– Спасибо за доверие. Так или иначе, лучше остаться мне. У меня копье.

Пока я бежал обратно в поселок, в моем мозгу теснились всевозможные вопросы и самый главный из них – кто убил Боннаккута? Это интересовало меня больше всего. Тем более что имелся и главный подозреваемый – Стек. Тот, кто выбрал для себя участь нейт, способен и на убийство… Однако я не мог понять мотивов. Боннаккуту было всего пять лет, когда Стек покинула Тобер-Коув, так что питать к нему давнюю ненависть она не могла. Похитить пистолет – тоже. Служа Лучезарному, она могла получить любое оружие, какое бы только захотела, стоило лишь попросить.

Возможно, где-то неподалеку скрывался преступник; как я уже говорил, беглецы иногда забирались в наши края, скрываясь от стражников Фелисса. Возможно также, что кто-то из Гильдии воинов, с мышцами вместо мозгов, решил забрать «беретту» себе. Возможно, что кто-то в поселке ненавидел Боннаккута настолько, что пошел на убийство… Но, честно говоря, в этом я сомневался.

Мы были тоберами. Мы не подстерегали других тоберов в лесу, чтобы их убить. Единственное убийство за всю мою жизнь случилось пятнадцать лет назад, когда один человек по имени Хэльси убил своего брата в пьяной драке. Такой поселок, как наш, не приемлет хладнокровных убийств. Особенно утром Дня Предназначения.

Нет, убийца не мог быть тобером. Скорее всего, Стек или какой-нибудь беглый преступник, иными словами – чужой.

Но я думал не только об убийстве – я думал еще и о Каппи. Она прибежала со стороны дома Зефрама… Что она там делала? Просто хотела вернуть мое копье? Или поговорить со мной?

Впрочем, даже Каппи вряд ли могла предположить, что я стану обсуждать с ней наше будущее, когда у наших ног лежит труп.

И еще я думал о более насущных вопросах: кому рассказать об убийстве? Официально порядок в поселке поддерживала Гильдия воинов, но притом что Боннаккуту предстояло стать пищей для червей, странно было бы обращаться к Кайоми, Стэллору или Минцу. Мэр Теггери тоже мало чем мог помочь: он был хорош, когда нужно произнести речь или организовать сбор урожая, но в критических ситуациях от него не было никакой пользы. К Лите и Хакуру я не хотел обращаться сам. Отец Прах и Мать Пыль? Да, они объявят приговор, когда придет время, но не прибежишь же к ним с криком: «Помогите, помогите!»

Оставался лишь один вариант.

Рашид все еще сидел на ступенях Совета. Увидев, что я бегу к нему, он встал – говорят, Лучезарные инстинктивно чувствуют опасность.

Лорд-Мудрец не стал спрашивать, зачем он мне понадобился. Он просто сказал собравшимся вокруг него: «Извините, мне нужно идти» – и жестом остановил тех, кто попытался последовать за ним. Только когда мы покинули площадь, он тихо спросил:

– Проблемы?

Я кивнул.

– Убийство.

– Проклятье! И могу поклясться, эта девчонка, Каппи, уже там, лишь затем, чтобы сказать: «Я же говорила».

– Каппи не…

– Да, – прервал он меня. – Она утомила меня своими разговорами о том, будто одно мое присутствие… – Лучезарный замолчал, потом добавил: – Надеюсь, это сделала не Каппи? Просто чтобы доказать свою правоту?

– Ни за что! Никогда…

Рашид с любопытством посмотрел на меня. Я ничего не сказал, но, должен признаться, вдруг почувствовал, что уже не настолько уверен в Каппи, как бы мне хотелось. Прошлой ночью у ручья она продемонстрировала необычайное умение обращаться с копьем, что, согласитесь, странно для женщины; она вполне могла прикончить Боннаккута, особенно если застала его врасплох. Я вдруг вспомнил, что Боннаккут делал насчет нее недвусмысленные намеки. Если сегодня он случайно увидел ее, уговорил встретиться с ним в лесу, а потом попытался заставить сделать то, чего она не хотела… Не исключено, что Каппи, защищаясь, ударила его копьем. Потом она могла пробежать вперед по дорожке, стереть кровь убитого с наконечника копья и подождать, пока кто-нибудь не обнаружит тело…

После чего явилась в ответ на мой зов, изображая полнейшую невинность.

Прошлой ночью я считал, что Каппи одержима дьяволом. Потом я отказался от подобных мыслей, но теперь уже не был уверен в правильности своего отказа.

Рашид присел рядом с телом Боннаккута. Доспехи Лучезарного были недостаточно гибкими для того, чтобы нагнуться и рассмотреть труп вблизи, но он старался как мог.

– Именно в таком виде ты его нашел? – спросил Рашид.

– Плюс-минус несколько муравьев, – ответил я.

Насекомые начали проявлять интерес к телу, ползая по голым рукам Боннаккута, словно он был для них не более чем бревном.

– У него были какие-нибудь враги?

– Стек, – сообщила Каппи.

Лорд резко повернулся к ней.

– У тебя есть серьезные причины для того, чтобы подозревать Стек?

– Прошлой ночью Боннаккут пытался ее застрелить. – Каппи пожала плечами. – Возможно, Стек решила отомстить.

Лучезарный покачал головой.

– Ей не за что ненавидеть этого человека, и даже если бы было за что, она бы не поступила так до прихода Господина Ворона и Госпожи Чайки. Стек слишком долго ждала этого дня, чтобы столь бездарно все испортить. У моего бозеля есть свои недостатки, но если бы она действительно хотела кого-то убить, ей бы хватило выдержки, чтобы дождаться окончания празднества.

– Допустим, что выдержки не хватило у Боннаккута, – предположила Каппи. – Прошлой ночью он пытался убить Стек. Допустим, что он снова стрелял в нее, а она защищалась.

– Тогда бы она потом не сбежала. – Теперь настала очередь Рашида пожимать плечами. – Патриарший закон признает право на самозащиту, не так ли?

– Конечно, – кивнул я.

– Значит, Стек сразу пошла бы в поселок и заявила, что убила человека, который пытался убить ее. Она не из тех, кто стал бы бояться подобного. – Рашид грустно улыбнулся.

– Это не смешно! – возмутилась Каппи.

– Я знаю. – Лорд выпрямился, его броня при этом издала хрустящий звук. – Что случилось с пистолетом, который я ему дал?

– Исчез.

– Он не мог просто оставить его дома?

Мы с Каппи удивленно посмотрели на него – мол, ты что, шутишь?

– Ладно, – проворчал он, – спросить все же стоило. – Лучезарный обвел взглядом деревья. – Слишком тонкие, за ними не спрячешься. Убийца не мог просто выскочить и застать его врасплох. Разве что… – Он посмотрел вверх. – Нет, деревья недостаточно прочные, чтобы выдержать вес человека. Так что из засады напасть на него никак не могли.

Я тоже посмотрел на деревья. Лорд-Мудрец был прав: стволы и ветви тополей и берез были чересчур тонкими, так что даже Каппи, несмотря на ее стройную фигуру, вряд ли взобралась бы на дерево или спряталась за стволом.

– И каковы твои соображения? – спросил я Рашида.

– Жертва знала убийцу, – ответил он. – Иначе Боннаккут не дал бы себя убить. В конце концов, если видишь незнакомца с ножом, который идет тебе навстречу, ты ведь не подпустишь его к себе настолько, чтобы он сумел перерезать тебе глотку?

– Боннаккут мог. – Каппи фыркнула. – Самонадеянный придурок.

– Гм…

В голосе Рашида прозвучало сомнение, и я решил поддержать Каппи:

– Если бы Боннаккут наткнулся на беглого преступника, он бы справился с ним и без посторонней помощи. Это в его стиле. Он мог просто вытащить пистолет и сказать: «Сдавайся или умрешь».

– Но если бы этот беглец попытался ткнуть его ножом, – возразил лорд, – Боннаккут бы выстрелил, разве не так? А выстрел слышали бы во всем поселке.

Каппи искоса посмотрела на него.

– Если пистолет был исправен.

– Прошлой ночью он был вполне исправен! – Рашид явно обиделся. – Так что, если только этот идиот не забыл снять его с предохранителя… – Он махнул рукой. – Подобный вариант возможен, но… Слишком легко. Так или иначе, мне необходимо поближе взглянуть на раны. Однако, прежде чем я начну возиться с телом, следовало бы вызвать стражу. Не хочу наступать на пятки официальным лицам. У вас ведь есть стража, правда?

– Ты на нее смотришь, – ответила Каппи, показывая на тело.

– О… верно. Что ж, это развязывает мне руки, не так ли? Ты, – он показал на Каппи, – приведи мне вашего местного целителя. Специалиста по медицине. – В его голосе прозвучала легкая ирония, будто он полагал, что наш целитель – какая-нибудь деревенщина, неспособная отличить лодыжку от гланд. – А ты, – показал он на меня, – найди Стек. Я не хочу, чтобы она где-то шаталась, пока убийца на свободе.

Мы с Каппи обменялись взглядами, но приказ Лучезарного нужно было выполнять. Она направилась в поселок за доктором Горалин. Я пошел в другую сторону, втайне надеясь, что Стек нет в доме Зефрама, но был почти уверен в том, что встречу ее там.

Стек сидела, держа на коленях моего сына. Зефрама нигде не было видно.

– Где мой отец? – спросил я.

– Занят, – ответила она. – Так что придется тебе обойтись матерью.

Рванувшись к ней, я выхватил Ваггерта из ее объятий. Она не сопротивлялась. Ваггерт удивленно ойкнул, но решил, что пугаться не стоит. Я прижал его к груди, и он уютно засопел.

– Хороший малыш, – заметила Стек.

– Что тебе здесь нужно? – спросил я.

– «Чти отца своего и мать свою» – ты же знаешь Патриарший закон, Фуллин.

Она продолжала сидеть как ни в чем не бывало на моем стуле – я сидел на нем еще до того, как мои ноги стали доставать до пола.

– Как я могу чтить свою мать, если она выбрала Предназначение нейт?

– Это ведь можно считать и смелым поступком, а вовсе не глупым, не так ли?

– Это более чем глупость, это богохульство.

– Тогда почему боги предусмотрели такую возможность? – спокойным тоном спросила она. – Для тебя еще не наступил Час Предназначения, Фуллин, и ты еще не слышал голос, задающий вопрос: «Мужчина, женщина или и то и другое?» И в этих словах нет ни капли насмешки. Не стоит предполагать, что боги считают, будто «и то и другое» – вариант лишь для еретиков. Люди могут ненавидеть нейтов, но боги относятся к ним куда более терпимо.

– Патриарх говорил…

– Плевать мне на Патриарха, – прервала меня Стек. – Этот старый развратный фанатик извратил все то, что символизировало собой Гнездовье. До него в поселке было много таких, как я, веривших, что «и то и другое» может быть наиболее желанным для богов ответом, потому что устаревшие стереотипы мужского и женского начал слишком глубоко укоренились в мозгу, и единственный выход – стать чем-то новым. Но Патриарх оказался настолько завистлив, что не мог позволить нам выбрать лучший из обоих миров. Он не только предал анафеме тех, кто отказывался ограничивать себя, но и распределил мужские и женские роли в обществе намного жестче, чем можно наблюдать на Юге.

– Южане не могут выбирать, – уточнил я. – А вот мы – можем. Если мы выбираем мужской пол – значит, мы выбираем мужскую роль, то же самое касается женщин. Было бы странно, если бы мы выбирали себе мужское Предназначение, а потом продолжали вести себя по-женски.

– Что значит – вести себя по-женски? И мужчины, и женщины едят, спят, потеют на жаре. Впрочем, вряд ли мне стоит объяснять тебе, насколько они схожи. Фуллин, ты ведь был и тем и другим. Ты ощущал себя и мужчиной, и женщиной. Неужели разница была настолько велика? Нет. Никакой разницы, за исключением того, как к тебе относились люди и какую работу от тебя требовалось выполнять.

– Ты ничего не понимаешь! Наверное, потому ты и нейт. Какой смысл дальше об этом спорить?

– Так это, значит, был спор? – Она искоса посмотрела на меня. – А я уж думала, мы вообще подеремся… Хотя, честно говоря, я рада, что успела еще увидеть тебя бунтарем-подростком.

– И что, именно за этим ты и пришла? Чтобы наверстать все те двадцать лет, когда у тебя не было возможности читать нотации своему отпрыску?

Стек ответила не сразу, на некоторое время она глубоко задумалась.

– Я пришла по многим причинам – в том числе надеясь, что мы просто посмотрим друг на друга, и что-то произойдет, что мы не разочаруемся друг в друге из-за нашего несходства. – Она встала, и ее глаза оказались на уровне моих – надо же, мы одинакового роста. – Как зовут твоего сына?

Я поколебался, но все же решил продемонстрировать, что хорошо воспитан.

– Ваггерт.

– Забавно – Зефрам называл его так же. Мне было просто интересно, станешь ли ты мне лгать по поводу моего внука.

– Тебя ищет Рашид, – сказал я. – Он сейчас на дороге, ведущей в поселок.

– Наверное, нашел какую-то разновидность жука, которую не встречал раньше.

– Не совсем.

Она опустила глаза, затем снова устремила на меня свой взгляд.

– Давай договоримся, Фуллин. Побудь вместе с Рашидом и со мной, пока не отправишься в Гнездовье. Сделай это, и я оставлю в покое Зефрама и Ваггерта.

– Я не буду твоим сыном.

– Ты мой сын – и все двадцать лет я мысленно твердила себе, что ты мне не безразличен. Я не собираюсь убеждать тебя в выборе Предназначения нейт, если именно этого ты боишься. Ты – мое дитя, и я хочу, чтобы ты свободно принимал решение о том, кем ты хочешь стать. Но сейчас мы вместе, Фуллин. И сколько бы лет ни прошло, этот день останется столь же важным для тебя, как и для меня. Даже если ты возненавидишь меня до смерти – по крайней мере, ты будешь знать. Поверь, не знать – это очень больно.

Ненавижу, когда взрослые говорят: «Поверь мне». Дело не в том, что я думаю, будто они лгут, – просто взрослые считают меня слишком молодым, чтобы воспринять некую великую истину, которая им известна из собственного опыта. И чем болезненнее этот опыт, тем более таинственной и глубокой, по их мнению, является эта истина – хотя в большинстве случаев она не сложнее коровьей лепешки и лишь тупоголовость не позволяет это заметить.

– Ты просто хочешь побыть со мной? – спросил я.

– Больше ничего, – ответила Стек.

– И ты оставишь Зефрама и Ваггерта в покое?

– Я оставлю в покое Ваггерта и не буду искать встречи с Зефрамом. Если он сам ко мне придет – это его выбор.

Я задумался. Мне не слишком нравилась возможность того, что мой отец сознательно пойдет на сближение с нейт, но если ему просто хотелось окончательно похоронить призраки прошлого – такое можно пережить. В конце концов, Стек пожелала, чтобы я находился рядом с ней, так что у меня имелась возможность проследить, чтобы дело не зашло чересчур далеко.

– Ладно, – кивнул я, – договорились. Я только хотел бы побеседовать с отцом.

– Он в спальне.

Сам не зная почему, я задержал на ней взгляд… но все же взял Ваггерта с собой.

Дверь в спальню была открыта. Зефрам сидел на кровати, тупо глядя перед собой.

– Наверное, мне стоило предупредить тебя, что она здесь, – сказал я.

Помолчав, он ответил:

– Было бы неплохо.

– Я поклялся сохранить это в тайне. На Руке Патриарха.

– Тогда, значит… – Он не договорил.

– Вероятно, это было для тебя потрясением.

– Да.

– Ты сам ее узнал или она подошла к тебе?

– Я узнал ее, Фуллин. Даже несмотря на то, что последний раз видел это лицо двадцать лет назад… Я узнал ее. Больше не узнал никто – ни один человек даже не обратил на нее внимания. Видимо, они приложили немало усилий для того, чтобы полностью вычеркнуть ее из своих воспоминаний. Никогда не понимал, как вообще может возникнуть желание хоть что-то забыть… – Он покачал головой. – Нет, наверное, понимаю.

– Как ты себя чувствуешь? Мне нужно, чтобы ты присмотрел за Ваггертом.

– Ты не мог бы сам, Фуллин? Сегодня, за все время… мне вдруг впервые стало нехорошо.

– Послушай, тебе нужно чем-то заняться, чтобы отвлечься от мыслей о Стек, – поспешно произнес я. – И она обещала, что оставит тебя и Ваггерта в покое, если я побуду с ней.

Я посадил Ваггерта на колени Зефрама. Медленно, словно это требовало от него немалых усилий, мой отец обхватил ладонями малыша, удерживая его рядом с собой.

– Вдвоем вам будет веселее. И ты знаешь, что делать, – ты ведь видел меня в каждый из моих Дней Предназначения.

– Сегодня я чувствую себя страшно старым, Фуллин.

– Дети делают людей моложе, – заметил я. – Все так говорят. Будь хорошим мальчиком, Ваггерт.

Быстро поцеловав сына в лоб, я вышел, прежде чем Зефрам успел возразить. Честно говоря, я не мог понять, что так не понравилось старику. Ему всего лишь нужно было присматривать за вполне послушным ребенком.

– Как там Зефрам? – спросила Стек, когда я вернулся в комнату.

– Ты его совершенно выбила из колеи. Он потрясен. Хоть об этом-то ты подумала, прежде чем сюда являться?

– Похоже, для тебя все кажется чересчур простым, да, Фуллин?

– Нет. Просто для всех остальных все стало сложнее.

Стек вздохнула.

– Я надеялась, что ты вырастешь таким, как Зефрам. Вместо этого ты вырос таким, как я. Я никогда прежде не верила в наследственность, и мне это не нравится.

Она встала, сосредоточенно поправляя юбку и блузку; похоже, прошло немало времени с тех пор, как ей доводилось носить женскую одежду. Я вдруг обнаружил, что снова смотрю на глубокий вырез, и заставил себя отвести взгляд. Еще немного, и я пытался бы заглянуть ей между ног.

– Ты готов? – спросила она.

– Конечно, Стек.

– Называй меня Мария – Рашид считает, что будет лучше, если я буду пользоваться своим именем с Юга.

– Так ты не хочешь, чтобы я называл тебя «мама»?

Она задумчиво взглянула на меня.

– Если ты когда-нибудь назовешь меня матерью, я буду знать, что ты по-настоящему меня ненавидишь.

– Тогда пойдем, ма… – но закончить слово я не смог, – Мария.

Стек слегка улыбнулась.

– Проводи меня к Рашиду. У нас впереди еще целое утро.