Однажды вечером ливень застиг нас в автобусе по пути на Копакабану, в каких-нибудь пяти минутах езды от нашей цели. В скором времени на улицах остановилось движение трамваев, машин и автобусов. Из русла мостовой вода стала разливаться по тротуарам. Продавцы затопленных магазинов не успевали вылавливать плывущие коробки и перекладывать их на верхние полки. Они торопливо опускали жалюзи, чтобы хоть немножко задержать потоки мутной воды.
      Многокилометровая змея автомашин беспомощно замерла на центральной авениде; пассажиры либо спали, либо читали вечерние выпуски газет.
      Через три часа ливень кончился. И сразу же на улицах появились сеньоры и сеньориты в подоткнутых юбках, с туфельками и нейлоновыми чулками в руках.
      И лишь спустя еще два часа из головы охромевшей процессии машин были убраны автомобили с залитыми водой распределителями. Остальные инвалиды расползлись по боковым улицам, и центральная авенида снова стала полнокровной артерией города.
      Но в Рио-де-Жанейро бывают минуты, когда для уличной пробки вовсе не требуется наводнения. Едва пробьет пять часов дня, как центральную авениду Риу-Бранку заливает поток машин, помогая переселению торгового центра города в жилые предместья. В это время бурное движение в обоих направлениях приостанавливается, поток машин, следующих к порту, растекается по боковым улицам, а со стороны порта по всей ширине авениды десятью колоннами начинает катиться новый мощный вал автомобилей. По крайней мере так ежедневно планирует полиция. Но иногда, при смене направления, нити затягиваются в узел там, где этого меньше всего ожидаешь. И тогда вся эта автолавина останавливается, разливаясь в двухкилометровую реку сгрудившихся машин. У одного из шоферов лопается терпение, он нажимает на кнопку клаксона и не отпускает ее. К нему присоединяется второй, пятый, десятый, сотый — и современная авенида моментально превращается в загон со стадом блеющих овец. Одни шоферы хохочут, выглядывают из машин и машут руками девушкам в окнах контор. Другие переговариваются с соседями азбукой Морзе своих гудков.
      Пассажиры негодуют. Нетерпеливые иностранцы покидают такси и автобусы. Но искушенные кариоки остаются на местах; они знают, что и двумя километрами дальше картина та же самая, и что по другой улице все равно из города не выехать.
      Рев клаксонов постепенно затихает. Спустя двадцать минут голоса уже подают лишь отдельные машины. А через полчаса общее блеяние вспыхивает с новой силой.
      Через час стадо пускается в путь.
      Пробка произошла по вине одного-единственного лотасона, который при смене направления вклинился на конце авениды Риу-Бранку в широкий встречный поток автомобилей.
      К месту затора из боковых улиц нахлынуло много новых машин, устье авениды оказалось закупоренным, и вавилонское столпотворение на колесах было готово.
 

Лучше скрыться…

      Бразильский автоклуб часто проводит в Рио-де-Жанейро мероприятия по повышению безопасности работы транспорта. Не легкая это задача в городе с бурным уличным движением.
      Благодаря деятельности автоклуба на крупнейших площадях Рио-де-Жанейро время от времени открываются необычные выставки. На подмостках экспонируются остатки неузнаваемо изуродованных легковых машин, разбившихся при катастрофах. Создается, однако, впечатление, что для большинства посетителей этих выставок подобные экспонаты служат скорее развлечением, нежели устрашающим примером. Почти все прохожие заключают свои комментарии на один лад: «Из такого уж не скрыться…»
      Эта фраза не случайна. Достаточно лишь бегло просмотреть газетные сообщения об автомобильных авариях. На авениде Варгас произошла уличная катастрофа. Сорвавшаяся тяга пробила днище картера. За омнибусом, мчащимся на полной скорости, по бетону мостовой потянулся длинный след разлившегося масла; водители задних машин оказались в беспомощном положении, когда первая из них, заскользив, стала выделывать рискованные па. Хуже всего пришлось лотасону с десятью пассажирами и грузовику, который вез в кузове рабочих. В итоге — груда перевернувшихся машин и в них сорок трупов. Шофер омнибуса скрылся.
      Перед тоннелем, ведущим к Копакабане, автобус попал на мокрую мостовую, потерял управление и полным ходом въехал на тротуар. Один человек был задавлен. Шофер скрылся. В его автобус, загородивший часть дороги, врезался другой, а за ним третий. Число убитых и раненых возросло. Водители обоих пострадавших автобусов бесследно исчезли. Они скрылись сразу же, как только произошла катастрофа, несмотря на то, что могли предотвратить следующее столкновение и сохранить много жизней. Но они бежали не от страха. Ими руководил закон, которому юристы прочих стран дали выразительное название: закон «ударь и беги!» Бразильские законодатели назвали его законом in flagranti.
      Этот закон приводит к тому, что в девяноста девяти случаях из ста водители машин после катастрофы мгновенно исчезают, если они вообще в состоянии двигаться. Их не интересует ни судьба пострадавшей машины, ни участь пассажиров. Дело в том, что полиция может задержать их только на месте происшествия. После этого их держат под арестом иногда по целым неделям и месяцам, пока не придет время окончательного следствия и пока их дело не будет разбираться на очередном заседании суда.
      Но если шофер объявится по истечении двадцати четырех часов с момента происшествия, арестовать его никто не имеет права. Ему достаточно будет внести незначительный денежный залог и изъявить желание добровольно являться на допросы. До вынесения судебного решения он может не только безнаказанно ходить, но и ездить по улицам города.
      Лишь совсем недавно Бразилия поняла всю бессмысленность и отсталость закона in flagranti. Правовой комитет бразильской палаты депутатов внес предложение отменить его и ввести новый, согласно которому бегство виновника катастрофы с места происшествия должно караться двойной мерой наказания. Возможно, что этот закон и поспособствует тому, чтобы уменьшились ужасные цифры уличных происшествий в бразильской столице, но 4 тысячи убитых и раненых в 5 тысячах катастроф за один год — этот факт куда больше потрясает гостей Рио-де-Жанейро, чем его жителей. В беспощадной и жестокой стране, где человеческие жизни обрываются не только под автомобильными колесами, но и у плохо защищенных станков, и в борьбе с суровой природой, и под косой болезней, цена человеческой жизни падает. Чья-то смерть на улице не взволнует жителя Рио-де-Жанейро, который за полчаса до этого в ресторане сидел лицом к лицу с человеком, отмеченным печатью медленной смерти, — с прокаженным; этого жителя не потрясет годовой баланс в 4 тысячи убитых и раненых, если он знает, что в Бразилии проказа медленно убивает полмиллиона людей, хотя наука и дала человечеству промин, диазон, сульфетрон и много других действенных лекарств от проказы. В стране, где правительство охотнее покупает танки, нежели медикаменты для спасения сотен людских жизней, не волнует простая и будничная трагедия человека, кончившего свой путь под колесами автомобиля. Прав был один наш земляк, который свел свои бразильские впечатления к одной фразе:
      — Если здесь кого-нибудь убивают, то к его изголовью ставят две свечи, и этим все исчерпывается…
 

Такси на паркете

      На улицах Рио-де-Жанейро к вам нередко может подойти прилично одетый кариока и попросить, чтобы вы прочитали ему номер и маршрут проезжающего трамвая. Он не умеет ни читать, ни писать, как и миллионы бразильцев. По официальным данным, в Бразилии 40 процентов, то есть 20 миллионов, неграмотных. Оппозиционные круги называют цифру в два раза большую, и это, вероятно, ближе к правде. Вряд ли вы рассмеетесь над пожилым человеком, который покупает на остановке газету, садится в автобус и с Серьезным, сосредоточенным выражением лица принимается читать, держа ее… вверх ногами. Этот человек, на чьем лице жизнь отметила не одну заботу, притворяется умеющим читать только потому, что ему стыдно за свою — неграмотность перед самим собой и перед другими. Он бы наверняка стал учиться, будь у него хоть малейшая возможность. Но Бразилия дала своим гражданам только закон об обязательном школьном образовании. Строительство же школ и подготовка учителей — это пока лишь несбыточная мечта большинства бразильцев. А организация, которая об этой их мечте заявляет во весь голос, по мнению нынешних официальных представителей Бразилии — организация неконституционная и небразильская. Когда после вступления Гаспара Дутры на пост президента по всей Бразилии развернулось строительство новых церквей, на стенах президентского дворца появилась надпись, которая вряд ли смогла бы стать заголовком статьи в правительственных газетах послевоенной Бразилии:
      «Дутра действует по призванию. Ему бы быть кардиналом, а не президентом. Церквей у нас хватает, а школ — ни одной!»
      Средства сообщения Рио-де-Жанейро открывают человеку, впервые попавшему в этот город, еще одну страничку жизни, общую для всех кариок. Она гораздо менее трагична, чем повальная неграмотность, однако о ней скромно умалчивают все справочники. Жители Рио-де-Жанейро знают об этом неотвязчивом мучителе. Иностранцу они не говорят о нем, а наедине и между собой награждают его самыми крепкими словечками португальского языка, которые опускаются в словарях. Причина их ожесточенности весьма прозаична.
      Блохи.
      Совершенно обычные, вездесущие блохи. Миллиарды блох, обитающих в пыли тротуаров и на лестницах министерств, в залах и номерах самых захудалых и самых фешенебельных отелей, в ресторанах, автоматах, столовых и в коврах первоэкранных кинематографов. Но прежде всего в трамваях, автобусах и такси. Все проклинают их, но никто их не стыдится. Каждый, где бы он ни находился, без тени смущения охотится за ними, если они беспокоят его: и шофер лотасона, и машинистка в конторе, и великосветская дама у накрытого стола.
      А с другой стороны, здесь существуют некоторые правила «хорошего тона» — пережитки церковной морали, которые предписывают, когда, где и как может или должен одеваться бразильский гражданин. Они не ограничиваются вывешенными у входов в церкви запретами и дозволениями с перечнем того, на сколько сантиметров ниже колен должна быть женская юбка, сколькими сантиметрами рукавов следует прикрывать руки ниже локтей и что надо иметь женщине на голове, чтобы вступить в святой храм. Мужчина не имеет права появляться на улице без галстука, а если он хочет, чтобы его считали человеком порядочным, то ему придется надеть еще и пиджак. Тщетными окажутся все попытки неискушенного иностранца сесть в трамвай, если на этом иностранце чистые короткие брюки и белая рубашка-апаш. Ему не помогут ни рассуждения о пассажирах, вынужденных при сорокаградусной жаре обливаться потом в битком набитом вагоне, ни изложение специальных вопросов гигиены, ни ссылки на невыносимый запах пота, которым пропитан любой автобус. Предписание есть предписание.
      Кроме этого, в Рио-де-Жанейро в трамвай пускают только обутого человека. Жрецы морали забыли, однако, установить, до какой степени должен быть обут гражданин Рио-де-Жанейро для того, чтобы быть допущенным в бонди. Хитроумные обитатели фавел сумели договориться между собой, и, если в трамвай хотят попасть два приятеля, из которых ботинки есть только у одного, они делят эту пару пополам. После этого кондуктор никак не может упрекнуть их в том, что они не обуты.
      Но даже самые ярые защитники подобной морали были вынуждены уступить требованиям туризма. Вся Копакабана обладает извечным правом «нравственной» экстерриториальности, и здесь не только иностранцы из отелей, но и аборигены местных жилых домов ходят по улицам в плавках. Они просто вообще отказались одеваться, чтобы только не ходить за три квартала на пляж одетыми в соответствии с предписаниями. А бразильские архитекторы поддержали их бунт тем, что в каждом новом доме стали устанавливать сразу по два лифта: один для «сухих», то есть граждан, одетых по всем пунктам предписаний, и второй для «мокрых» — для любителей солнца и воды, которые возвращаются с пляжей Копакабаны в одних плавках.
      Крупнейшие в Рио-де-Жанейро таксомоторные компании не экономят на рекламе и предлагают клиентам свои услуги через газеты и посредством пестрых неоновых огней. На каждом из этих крикливых предложений рядом со словом «Taxi» горит телефонный номер. Но на Риу-Бранку можно увидеть еще одну броскую рекламу, на которой привычный телефонный номер заменен словом: «Taxi-Girls». Это предприятие не требует для своей деятельности ни машин, ни шоферов. Под неоновой вывеской ведут вниз, под землю, зеркальные ступени мраморной лестницы, застланной ковром: вход в не менее роскошный дансинг. Посреди зала — огражденная, напоминающая ринг площадка паркета, вокруг которой двумя рядами сидят «такси-герлс» — девушки в вечерних платьях. Партнерши на танец, работающие сдельно.
      Визгливый бразильский джаз срывается, как с цепи; гости кивком приглашают партнерш, один за другим входят за ограду паркета, подавая билет «кондуктору» во фраке: щелкают контрольные щипцы, как в наших трамваях или как в бразильских кафе-автоматах: сандвич и пиво. Один танец, пожалуйста.
      Цена?
      Три крузейро тридцать сентаво за танец, включая общественный сбор и налог за развлечение.
      С тяжелым сердцем покидали мы через четверть часа этот декадентский притон.
      Три тридцать за штуку.
      Сюда, вероятно, не дошел строгий взгляд блюстителей нравственности в Рио-де-Жанейро, как не доходит он до целых публичных уличек с девушками за решетками окон и с официальной профилактической службой. Жрецы морали и церковные нравоучители Рио-де-Жанейро, вероятно, чересчур заняты строжайшим надзором за тем, чтобы в трамваях не появлялись мужчины без ботинок, без пиджака и без галстука.
 

Пан-де-Асукар

      Последний день в Рио-де-Жанейро.
      Последний день в сказочном, многоликом городе, блещущем экзотической красотой и умеющем мастерски прикрывать свои кровоточащие раны сапфировым сиянием Атлантического океана, унизанного жемчужными ожерельями набережных.
      Куда пойти, чтобы в последний раз взглянуть на этот город, собрать воедино всю мозаичную россыпь впечатлений и закрыть последнюю страницу Рио-де-Жанейро?
      На Корковадо?
      С вершины этого Горбуна город виден как на ладони. Но вид, открывающийся отсюда, чересчур обнажает всю подноготную его каменных колодцев. Океан с характерными для Рио-де-Жанейро бухтами отступает слишком далеко к горизонту.
      На одно из бесчисленных морру, чернеющих над морем электрического света, словно остовы выгоревших домов?
      Но здесь, на вершинах фавел, видишь слишком много лиц, разучившихся смеяться. Здесь тебя окружают, проникая до самого сердца, безмерная человеческая" бедность, страдания, унижения; тебя угнетает вид нездорового румянца чахоточных и костлявых ручонок рахитичных детей. Оттуда выходишь, как из душной тюрьмы, и тебе хочется одновременно и плакать и драться.
      В китайскую беседку под Альто-да-боа виста?
      С нее Рио-де-Жанейро кажется чересчур далеким, ненастоящим. Его заслоняет лес. И хотя внизу под тобой пляжи Ипанемы, сам город остается всего лишь отдаленным фоном.
      Пан-де-Асукар?
      Да!
      Пан-де-Асукар — Сахарная Голова! Каменный страж над городскими воротами. Гора в сердце земли и в лоне моря, символ Рио-де-Жанейро. Маяк, с высоты которого не слышно ни визга тормозов, ни дребезжания оркестров, ни детского плача на фавелах. Остров, расположенный достаточно близко, чтобы ощущать дыхание всего города-гиганта, и достаточно далеко, чтобы поддаться его романтическим чарам.
      Между Копакабаной и районом Ботафого возвышается над морем крутой горный хребет, разделяющий город надвое. Он резко обрывается к морю, переходит в низкий перешеек, который вдруг поднимается над гладью Атлантики, вырастая до конусообразного каменного массива. Его вершина привязана к земной тверди семью стальными кабелями и тросами, и по ним непрерывно проплывают в воздухе маленькие серебристые коробочки с грузом в двенадцать человечков.
      Но это еще не Пан-де-Асукар.
      Далеко в море второй, более крутой и высокий каменный конус, двойник первого, с таким же пучком стальных тросов, протянувшихся к вершине.
      Это и есть цель нашего последнего путешествия по Рио-де-Жанейро: Сахарная Голова, каменный исполин, смотрящий с высоты своих 390 метров на необозримый простор Атлантического океана, уходящего из пролива Нитерой к мерцающему вдали горизонту.
      На первой посадочной станции давка.
      В порту Рио-де-Жанейро стоит на якоре пароход, привезший из Соединенных Штатов Америки богатых туристов, Все гости с этого парохода толпятся сейчас вместе с нами на перроне подвесной дороги. Они спешат. За три дня им предстоит осмотреть весь город. Компания «White Star bine» гарантировала показать им обе Америки за шесть недель. А почему бы и нет? Все дело, в хорошей организации.
      Спросите пожилого шарообразного господина, как их обслуживает эта компания в Рио-де-Жанейро.
      — Чудесно! В первый день утром подъем по зубчатой дороге на Корковадо. Обед в Золотом зале отеля «Палас», ужин в ночном клубе. На другой день утром немножко покупались на Копакабане и потом осмотрели город…
      — За полдня?
      — Well, я тоже считаю, что этого чересчур много. Ведь полдня ездить по городу в такси — это вам не шутка. Зато днем мы были вознаграждены Копакабаной. Теперь, к вечеру, на Пан-де-Асукар, но нам следует поторопиться. В девять мы ужинаем в клубе. А там великолепный джаз.
      — Ну, а третий день?
      — На омнибусе в Петрополис. Говорят, что отель «Китандинья» — самый большой в Южной Америке. Так меня интересует, уступает ли он нашим, голливудским. Оттуда мы вернемся ночью и сразу же плывем в Буэнос-Айрес.
      — Счастливого пути!
      Счастливого пути американскому туристу и его компаньонам. Но нам их как-то жалко. Погоня за долларом приучила их спешить, спешить на работе и на отдыхе. У них нет времени понять, что узнать Рио и увидеть его — это далеко не одно и то же. Через две недели они вернутся к своему бизнесу, преисполненные счастья от того, что им еще раз удалось перехитрить секунды.
      Мы плывем по воздуху над геометрически правильными перекрестками в конце Ботафогу, над крышами новых зданий и над зеленью лесов, покрывающих подножье первой горы. Солнце клонится к западу, расточительно разбрасывая пригоршни золота по мягким волнам бухты. К порту на белых крыльях парусов летят яхты. Начинаем подниматься вдоль каменных утесов; гора медленно поворачивается к нам вершиной, горизонты свободной Атлантики расширяются, город опускается в глубину. Вагончик фуникулера остановился среди бетонных колонн пересадочной станции. С противоположной стороны горы стальные паутинки тросов повисают над морем, уходят вдаль, становятся все тоньше и тоньше, пока не пропадают из виду, уносясь в простор на крыльях морского ветра.
      С северной стороны показался венец гор вокруг Петрополиса. Их вершины тянутся к небу из воздушной колыбели облаков. У наших ног раскинулась четкая панорама Рио-де-Жанейро на фоне горных массивов. Прохладный морской ветер сгущает над ним соленые испарения, превращая их в липкое покрывало.
      Время разъезда из города. По прибрежным авенидам нескончаемо ползут змеи автомашин с головами огромных автобусов.
      За нашей спиной визжит на деревянной эстраде джаз, звякают рюмки и шумит очередь туристов на посадочной площадке. Нет, еще не наступил черед безмятежной беседы с морем и городом. Слишком еще близок он к нам. Мы еще чересчур ясно видим его подноготную. Остается каких-то несколько сотен метров, кусочек воздушной дороги до вершины Сахарной Головы.
      Огромный каменный конус над воротами Атлантики тонет в кровавом отсвете заходящего солнца. Окна машинного отделения подвесной дороги на вершине Пан-де-Асукар мечут нам в лицо огненные стрелы. Над пропастью между обоими утесами-великанами, искрясь, покачивается рубин крохотного воздушного замка; вот он приближается, растет, блекнет и превращается в серебристый домик, висящий между небом и землей на провисшем стальном тросе.
      Звонок станционного колокольчика. Посадка. Новый звонок — и мы покидаем земную твердь.
      Внизу, в сумерках, замелькали первые огни Рио-де-Жанейро — свет в окнах небоскребов и первые бледные неоновые рекламы. Вдруг по набережным и авенидам миллионами брызг рассыпались огоньки, и их сияющие диадемы отразились в зеркалах бухт. Автомобили поблекшим светом своих фар поглаживают ожерелья сверкающих жемчужинок, нанизанных на нити улиц.
      Глубоко под нами плыли по воздуху цветные светлячки крыльев самолета, и в его освещенных окнах виднелись головы пассажиров. Весь небосвод быстро закутывался в ночной покров. Только на светлом фоне запада все еще вырисовывался силуэт Христа на вершине Корковадо. В сгущающейся тьме огни Рио-де-Жанейро разгораются все ярче, они множатся и сливаются в фонтаны света, который бьет из колодцев улиц, взлетая к темному небу и разноцветными струйками неона стекая обратно по стенам небоскребов.
      Западный крап небосклона прорезали лучи прожекторов и уперлись в белый бетон памятника на Корковадо. В это мгновение нам показалось, будто памятник бестелесно повис в воздухе. Огоньки предместий мерцают в туманной дымке, как звезды в летнюю ночь.
      Свет и тьма, земля к море, волнение города там, внизу, и безмолвный покой здесь, вокруг нас, окруженный молчанием субтропической ночи и безграничных просторов Атлантики. Границу этих миров неслышно пересекают океанские пароходы-гиганты, которые привозят сюда приветы от далеких стран и, набравшись сил, покидают этот порт отдохновения, продолжая свой путь за новые горизонты.
      На севере во мраке вспыхнул фейерверк молний, неистово ударяющих в скалы вокруг Петрополиса.
      Старые каменные ступени ведут нас в небольшую банановую рошицу. Уголок, скрытый за бахромой листьев, каменная лавочка, тишина. Лишь из глубины бьет цветной ^фонтан света. Мгновение, когда явь превращается в грезы.
      И вдруг — момент, превращающий эти грезы в будничную действительность.
      — А-а-а-о-о-о! Isn't it beautiful? Oh boy! Oh boy! Look! Судя по силе рева, раздавшегося прямо за нашей спиной, восторг этих вечно спешащих туристов при виде ночного Рио-де-Жанейро достиг апогея. Но не у всех. Среди восторженных выкриков иногда слышались куда более трезвые комментарии тех, кто просто принял к сведению, что они уже наверху, а через пять минут следующим вагончиком поедут вниз.
      — Certainly a well lighted city… — Действительно, хорошо освещенный город…
      Пожилая дама, едва не задевая нас по носу, тычет тростью в направлении сверкающей набережной:
      — That's what they call necklace over there? — Вот это и называют ожерельем?
      Ее супруг, видимо, не имел намерения вдаваться в подробности.
      — О'кэй. А дальше что?
      — Night club. Let's go!
      Выполнив последний пункт дневной программы, удовлетворенные туристы взяли курс на ночной клуб. А фуникулер, как конвейер, подавал на прогулочную площадку все новые и новые порции туристов.
      Наконец терраса опять опустела.
      На востоке, в темноте, сгустившейся над морем, вдруг заалели облака, и их легкое зарево отразилось в зеркале маленьких бухт. Ночной мрак собрался в темные пятна островков и гористых полуостровов между ними. Из моря выкатился громадный диск луны. В сыром морском ветерке дрожит песня цикад из недалекой рощицы, вдали маяки отсчитывают секунды. Снизу до нас долетает отдаленный шелест прибоя.
      Шум и гам на прогулочной площадке смолкли совсем. Луна застыла в мягком опале неба. Не знающие покоя волны играют в серебряной реке, текущей по глади океана и бухт и кое-где покрытой призрачными тенями гор.
      А где-то там, с другой стороны, на погрузившихся во мрак морру мелькает иногда огонек фонаря, дети и взрослые укладываются спать на земляном полу своих жестяных хибарок и сквозь щели в стенах смотрят на бледный свет того же самого фантастического светильника.
      Колокольчик на станции зовет в обратный путь.
      Огни города приближаются, растут, разделяются, поднимаясь из глубин. А сверкающая корона на челе Сахарной Головы неудержимо отходит в ночь.
      Скрываются за горами отдаленные предместья Сидаде Маравильоза, море света под нами дробится в пене прибоя, город прячется за блестящую диадему прибрежных огней.
      Пересадочная станция. Джаз и эхо американских клаксонов с набережной.
      Светлячок воздушного замка неслышно бежит между небом и землей назад, в царство грез.

РЕВОЛЮЦИЯ ПЕСЕН И ТАНЦЕВ