- Совершенно верно. Но лорд так быстро и так строптиво пожелал удалиться, что я не успел предложить ему никакого средства передвижения.
      Лорд, делая над собой усилие, проговорил:
      - Я должен просить вас... Дядя с полной готовностью по
      вернул рычаг, и через несколько минут на землю опустился совершенно новый аппарат. - - Разрешите мне предложить вам этот аэроплан взамен сго ревшего.
      - Я не хочу принимать от вас ничего. Доставьте меня только до границы.
      - К сожалению, мой пилот занят, но у вас есть свой собс твенный, и аэроплан принадлежит вам.
      Лорд и его секретарь молча сели в кабину. Когда гигант
      ская птица взвилась в воздухе, дядя сказал: - Не хотел
      бы я быть на месте этого лорда, когда он возвра тится в Канберру и сделает доклад парламенту.
      Настал вечер. Перед тем как проститься с дядей я нерешительно спросил его:
      - Послушай, почему ты знаешь буквально каждую мысль человека?
      - Разве это так трудно? - видя, что я молчу, дядя подошел ко мне и, положив по своей привычке обе руки мне на плечи, сказал серьезно и почти торжественно:
      - Мальчик мой, я вижу, что пришло время поделиться с тобой одной из моих могущественных тайн. Я люблю тебя. Ты стал мне близок, как сын. Пусть же ты будешь наследником той тайны, которая - как я думал - умрет вместе со мной.
      В моей способности читать чужие мысли нет ровно ничего удивительного. Ведь ты умеешь обращаться с радио. Ты знаешь, что звук, вызывающий легчайшее сотрясение воздуха, передается по волнам в эфир. Каждая энергия может вызывать такие же волны, и такой энергией является, между прочим, человеческая мысль.
      Те аппараты, которыми я располагаю, и те возможности, которые предоставляют мне гамма-лучи и лучи Риндель-Маттью, открывают мне доступ в мыслительный аппарат человека. Я могу так усилить тончайшие волны человеческой мысли, что они заставят вибрировать тончайшую же мембрану. Разумеется, для этого необходимо, чтобы человек, мысли которого я хочу прочесть, был в теснейшем соприкосновении со мной и с моим аппаратом. Поэтому я заказал сетчатые рубашки, в ткань которых вшиты почти невидимые проволочки и точно такие же проволочки прикреплены к верхней одежде. Такая сетчатая рубашка надета на тело и соприкасается с верхней одеждой, а верхняя одежда в свою очередь соприкасается со спинкой стула, внутри которого вставлен мой передающий аппарат. Этот стул соединен особым проводом с моим креслом, и волны, идущие от моего собеседника, принимаются мною. Ведь ты знаешь, что человек слышит не только ушами; бывают случаи, когда глухие воспринимают звук зубами... Мембрана, находящаяся у меня на спине, передает посылаемые чужим мозгом волны моему спинному мозгу... Разумеется, это можно было бы упростить и прикрепить слуховой аппарат к голове, но я предпочитаю читать мысли людей так, чтобы они не подозревали о этом. Поэтому-то я стараюсь устраивать так, чтобы приходящие ко мне люди надевали специальное белье и одежду... Поэтому-то я и заставил лорда Альбернуна проехать по раскаленной пустыне в автомобиле... Мне было надо, чтобы он, вспотев, согласился переменить белье... Разумеется, для него было приготовлено мое сетчатое белье.
      Дядя крепко стиснул мою руку.
      - Ты должен дать мне честное слово, что не будешь злоупотреблять моей откровенностью. Мое изобретение - страшное оружие в руках человека. Если я предам его огласке, я возьму на себя огромную ответственность, а я не хочу этого.- Он пристально посмотрел мне в глаза.
      - Даю честное слово, дядя, что я буду молчать. Мы разош
      лись, но я долго не мог уснуть в эту ночь... То, что я
      узнал, наполнило мое сердце гордостью. Но тут же я вспомнил инженеров в кабаке.
      ГЛАВА 7
      Война началась. Пока, правда, мы только наблюдаем, как готовится к ней Австралия. Радио передает нам все воинственные речи и боевые приказы. Мы знаем, что на нас будет выслан целый воздушный флот. Мы повсюду расставили воздушные посты, и дядя ворчит:
      - К чему это все? Если бы правительство было благоразумно, оно бы поняло, что с нами воевать бесполезно. К чему же допускать лишнее кровопролитие? Наши враги воображают, что могут забросать нас гранатами и пустить ядовитые газы, которые уничтожат всех нас в несколько часов. Наивная мысль! Я дал распоряжение загородить наши границы непроницаемыми лучами... Когда я продемонстрировал перед лордом Альбернуном действие гамма-лучей, это было неспроста... Я хотел предостеречь лорда от непоправимой ошибки. Не моя вина, если это предостережение не принято во внимание... '
      Мы с дядей летим осматривать наши посты. По всем данным австралийское правительство сегодня откроет военные действия против нас. Наш аэроплан снабжен исключительно чутким приемником, мы вооружены прекрасными подзорными трубами и электрическими "беспроволочными ушами". На нашем телеграфе принята новая, секретная азбука.
      Мы парим почти неподвижно в высоте. Я слышу шум в слуховом аппарате... Дядя берется за приемник.
      - Они идут.
      - Откуда?
      - С юга. Дядя делает мне едва заметный знак. Я понимаю:
      на юге находится гора Руссель. Враги устремились к нашим сокровищам.
      Через некоторое время до нас доносится жужжание множества аппаратов. Дядя командует:
      - На встречу! Мы с бешеной скоростью несемся к югу. До
      наших воздушных заграждений осталось не больше километра.
      Навстречу нам мчится враждебная эскадрилья. Это очень
      красивое зрелище: пятьсот аэропланов, по двадцать пять в ряд. В середине цеппелин - очевидно, в нем расположен главный штаб.
      Австралийцы - отважные молодцы. Мы слышали, как военный министр разъяснил им, с каким врагом придется сражаться. Они знают могущество наших машин, и все-таки...
      На мгновение воздушный флот приостановился. С цеппелина раздается какая-то команда. Шесть аэропланов летят прямо на нас. Они нас заметили. Они хотят вступить в открытый бой, но... все шесть останавливаются, как будто между ними и нами воздвигнута невидимая стеклянная стена. Мы даже невооруженным глазом видим, как их пилоты изо всех сил налегают на руль... Напрасно! Аэропланы не в силах сдвинуться с места.
      Они поворачиваются и летят обратно, к цеппелину. Дядя встает, выпрямляется во весь рост и разражается таким смехом, какого я еще не слыхал у него. Мы летим на высоте восьмисот метров. Дядя хохочет не умолкая...
      Там, на цеппелине, держат военный совет. Весь воздушный
      флот выравнивается в одну линию. Вероятно, на иеппелкче думают, что причиной остановки ринувшихся в атаку аэропланов является наш аппарат, такой маленький, такой безобидный на вид.
      Против нас открывают огонь. С пятисот аэропланов раздаются дружные залпы... Но дождь снарядов падает перед асе той же незримой воздушной стеной... Мы в полной безопасности и спокойно наблюдаем за этим фейерверком. Когда пули попадают в область наших лучей, они мгновенно превращаются в капельки расплавленного металла и сгорают.
      Австралийцы не трусы, но загадочность, абсолютная непонятность того, что происходит у них на глазах, приводит их в ярость.
      Вот один из аэропланов устремился вперед с таким бешеным натиском, перед которым не устояла наша стена. Вот аэроплан уже прорвался, и мы слышим торжествующий крик пилота, но в этот же момент вспыхивает столб огня. Секунда - и все исчезло в пламени: аппарат, люди, ручные гранаты. Аэроплан растаял, превратился в газ, сгорел...
      Лицо дяди бледно. Он тяжело дышит и говорит:
      - Я не виноват. Я предупреждал. Я не хотел человеческих жертв. Они не послушались меня.
      Бескровная битва длится весь день. Вражеская эскадрилья поднимается значительно выше. Мы следуем за ней. На всякий случай мы захватили теплую одежду и балконы с кислородом.
      Австралийцы забираются все выше и выше, рассчитывая хоть там прорваться на нашей завесой. Напрасные усилия!
      Воздушный флот поворачивает обратно. Дядя удовлетворенно
      кивает головой. - Это благоразумно. Они потеряли только
      один аппарат и отделались двумя убитыми. Мы спустились ниже. Наступил вечер.
      S4 снова нам было продемонстрировано эффектное зрелище. Отчаявшись победить нас в воздухе, австралийцы начали бомбардировку наших владений дальнобойными орудиями.
      Забавно было смотреть, как снаряды отскакивали от стены наших лучей и сгорали.
      Новое нападение! На этот раз - ядовитые газы. Их постигает та же участь. Коснувшись невидимой завесы из лучей, они мгновенно вспыхивают.
      Однако у нас есть одно уязвимое место: город Аллистер и гавань в Кэмбриджской бухте. Я был удивлен, когда мы возвращались ночью в Электрополис. На пути я увидел все наши цеппелины, аэропланы, несметное количество автомобилей, стада верблюдов и слонов... Невдалеке от города китайцы работали над разгрузкой.
      Я недоумевая спросил дядю:
      - Что это значит?
      - Город Аллистер переселяется.
      - Зачем?
      - Я сдаю гавань. Она ненадежна. Море своей огромной водяной поверхностью оттягивает лучи на себя. Недавно здесь сгорел пароход. Я не хочу рисковать вторым... Кроме того, гавань мне больше не нужна.
      - А австралийцы?
      - Австралийцы, судя по полученным мною донесениям, будут здесь со своими пушками завтра рано утром. На здоровье!
      На следующий день битва возобновилась, и мы с дядей были снова мирными свидетелями ее. Аллистер и Холльборн вылетели на двух аэропланах охранять нашу южную границу, мы же с дядей направились на север.
      Солнце взошло над морем. Покинутый город Аллистер был
      тих... Но вот -- глухой удар там, внизу, и кверху взлета
      ет столб земли, Дядя говорит: - Недурной прицел. Надо от
      дать справедливость этим грана.там, они разрыхляют землю лучше, чем наши плуги. Через три
      часа бомбардировка прекратилась, и военные суда австралийцев осторожно подходят к берегу. Надо полагать, что наши враги немало удивлены тем, что мы позволяем им стрелять сколько угодно, не оказывая никакого сопротивления.
      Дядя, глядя на великолепно снаряженные суда, говорит:
      - Достаточно в Электрополисе повернуть только один рычаг,- и все эти гордые корабли были бы объяты пламенем. Но я - мирный человек и не хочу жертв.
      Первые спущенные на волу шлюпки подошли к берегу. Когда
      солдаты высадились и перетащили из шлюпок оружие, над ними высоко в воздухе раздались голоса:
      -- Не ходите дальше! Двадцать шагов на юг - и вас ждет верная смерть.
      Мы видим, как солдаты сперва удивленно поднимают головы, потом смеются. Офицер машет рукой. Мы слышим команду. Двадцать орудий наведены на нас и... начинается вчерашняя игра; снаряды перед заградительной завесой из лучей. Мы остаемся невредимы. Минута затишья. Моряки возвращаются на корабли, которые, повернувшись к нам бортами, открывают адскую канонаду из всех орудий. Минут десять слышен сплошной грохот и гул, но для нас это всего-навсего блестящий фейерверк. Выстрелы смолкают. На мачтах выбрасываются сигналы. Суда уходят в открытое море.
      Дядя говорит:
      - Они все еще ждут нападения с нашей стороны. Напрасно!
      Мы возвращаемся в Электрополис ночью. Светит полная луна. Ночь тиха и прекрасна. Под нами тянутся длинные караваны верблюдов и слонов. С высоты, на которой мы находимся, огромные животные кажутся нам муравьями.
      Дядя уезжает в Сан-Франциско. Я уже знаю, что означают эти поездки. В нашей химической лаборатории кипит лихорадочнонапряженная работа. За последние недели мы добыли большие запасы урановой смоляной руды из рудника горы Руссель и вырабатываем радий. Он транспортируется в особых стеклянных бутылочках, обернутых в специальную изолирующую ткань.
      В рудник мы спустили большой металлический сосуд, который может вместить приблизительно два центнера руды. Дядя велел вырыть в горе еще одну маленькую боковую пещеру. Он хочет устроить там на всякий случай склад.
      Австралийцы как будто успокоились, но их аэропланы по-прежнему кружатся около наших границ. По крайней мере, прошла уже неделя, а они не сделали никакой новой вылазки. В газетах также нет ни единого слова о нас. Может быть, австралийское правительство потеряло всякую надежду взять Электрополис.
      Как бы то ни было, мы спокойно продолжаем свою работу.
      Сегодня мы закончили обработку и посев третьего опытного поля. Теперь в нашем распоряжении имеются, кроме плугов и сеялок, еще и молотилки. У нас есть два больших луга площадью в несколько сот квадратных километров, которые также были орошены искусственным дождем и на которых пасутся сотни овец. Часть из них доставили нам дикари. Для улучшения же породы мы вывезли из Европы на цеппелинах прекрасных производителей.
      Когда какой-нибудь аэроплан прилетает к нам или улетает, он окружается искусственным облаком, которое делает его невидимым. Скрытый этим облаком аэроплан благополучно пролетает через нашу непроницаемую завесу из лучей. На время пролета ток, разумеется, выключается, но мы не должны показывать это австралийцам, которые в эту минуту могут прорваться в открытую брешь. Хотя противник и оставил нас в покое, но мы должны быть всегда начеку.
      Перед отъездом дядя собрал всех нас в большом зале кази
      но. Раньше он обычно оставлял своим заместителем Холль
      борна и всем нам давал ряд более или менее срочных и сложных заданий. Затем, когда наша техника так усложнилась, что Холльборн, не получивший специального образования, не мог справляться с новейшими аппаратами, заместителем оставался главный инженер Моравец. Мы были убеждены, что и теперь он займет этот пост.
      Дядя обратился к нам с кратким словом:
      - На этот раз я буду отсутствовать недели четыре... Мора
      вец перебил его: - Вы можете отлучиться совершенно спо
      койно, мистер Шмидт. Все мы прекрасно знаем наши обязанности и выполним все, что вы нам укажете. Я лично никогда еще не обманывал вашего доверия...
      - Да. Я знаю, чего я могу ожидать от каждого из вас,сказал дядя, и мне показалось, что Моравец слегка побледнел при этих словах, сказанных самым дружеским тоном.
      Каюсь, я до сих пор не сумел преодолеть своей антипатии к Моравцу и трем его приятелям... Я вдруг вспомнил, что вчера дядя долго беседовал с главным инженером, и тот сидел в кресле, которое я окрестил "угадывателем мыслей"... Может быть, во время этого разговора дядя прочел- что-то в мыслях этого человека?
      - Мне очень жаль, дорогой Моравец, но на этот раз моим заместителем будет мой племянник,- продолжал дядя.
      Я весь вспыхнул, а Моравец стал еще бледнее.
      - Я хотел бы, чтобы во время моего отсутствия вы закончили сооружение станции высокого напряжения на посту Эдит Лагсон. Следовательно ваше присутствие будет необходимо именно там. Общее же руководство я передам моему племяннику. Прошу вас подчиняться всем его распоряжениям.
      Так торжественно дядя никогда еще не говорил со своими сотрудниками. Меня безгранично радовало оказанное мне доверие, но в тоне его слов было что-то, вызывавшее тревогу.
      Никогда еще я так не боялся за него.
      За несколько минут до отъезда дяди я набрался храбрости и спросил его:
      - Тебе подозрителен Моравец?
      - А тебе? - Он пристально посмотрел на меня.
      - Да, Моравец, Стобицер, Гельдинг и Курцмюллер.
      - Отчего ты не говорил мне об этом раньше?
      - Я говорил Холльборну, и он высмеял меня. Кроме того, я же знаю, что все они очень способные люди и что ты веришь им. Я не хотел наводить тебя на подозрения, не имея в руках никаких доказательств... Я решил молчать и пока только наблюдать за ними.
      Дядя ласково потрепал меня по плечу...
      - Ты, кажется, прав, мальчуган. Возвратившись из Америки, я расторгну договор с этими господами. Но пока они еще нужны мне, и я надеюсь - они не сделают ничего дурного в мое отсутствие. Продолжай только наблюдать за ними, но делай это осторожно.
      Четыре недели прошли. Я жду дядю с часа на час. Говоря по
      правде, у меня нет причин жаловаться. Работа идет успешно. Уже закончена обработка четвертого поля; Моравец аккуратно доносит по телефону о ходе работ на посту Эдит Лагсон. Он уже почти закончил сооружение станции высокого напряжения. Все мои приказания исполняются беспрекословно, но иногда я ловлю насмешливые улыбки на лицах Стобицера и Гельдинга... Впрочем, может быть, это только мне кажется.
      Однако, сегодня произошло нечто такое, чего еще не бывало до
      сих пор. Настала ночь. Я очень утомлен, мне хочется спать,
      но какое-то внутреннее беспокойство гонит меня из дому. Я еще раз обхожу весь наш участок и заглядываю в окно кабачка. Там совершенно темно, и я уже собираюсь уйти, но вдруг замечаю чью-то фигуру в дверях. Это наш служитель Жак. Он подходит ко мне и шепчет:
      - Я уже хотел идти за вами.
      - Что случилось?
      - Не знаю... Я плохо понимаю, что говорят эти люди, но мне кажется...
      Он ведет меня по темному коридору. Я всегда ношу в карма
      не револьвер и теперь держу его наготове. Мы входим в
      комнату Жака. Она прилегает вплотную к общему залу. Жак жестом показывает мне на дверь. Я смотрю в замоч
      ную скважину и вижу Стобицера, Гельдинга, Курцмюллера. В комнате собралось еще человек пятьдесят китайцев, которые работают под начальством Стобицера.
      Я слышу его голос:
      - Нам надо спешить. Все три вагона сцеплены?
      - Да.
      - А аккумуляторы?
      - Все в порядке.
      - Мы должны ночью добраться до горы Руссель.
      - А как мы пройдем через завесу?
      - Это уж наше дело. Надо пройти. Нужно взять с собой какиенибудь сосуды для руды. Наберем ее как можно больше, а затем через границу. Утром нас будет ждать аэроплан...
      - Вы уверены, что нет никакой опасности?
      - Надеюсь. Ведь наш почтенный "шеф" мирно спит,- в голосе Стобицера дрогнула насмешка.
      Кто-то проворчал:
      - А награда? Какая будет награда?
      - Мы принесем австралийцам миллионы. Соответственно этому будет и награда.
      - Ну, если так, скорей! Они идут к выходу. Я едва сдержи
      ваю бешенство и принуждаю себя быть спокойным. Если я обнаружу свое присутствие, если они увидят, что их заговор раскрыт,- я буду убит. Видимо, они решили идти напролом.
      Невольно я хватаю за руку Жака.
      - Скорей к центральной станции... Но он шепчет взволно
      ванно: - Подождите! Дайте им уйти. Мой мозг точно молнией
      прорезает мысль: "Сегодня вечером Моравец не телефониро
      вал мне с поста Эдит Лагсон". Я спрашиваю Жака:
      - Вы видели главного инженера?
      - Да, три часа тому назад.
      - Здесь?
      - Да, он в этом кабачке разговаривал с мистером Стобицером и затем ушел.
      - Куда?
      - К аэродрому. Бегом, сколько хватает у меня сил, я мчусь
      к центральной станции.
      ГЛАВА 8
      Едва переводя дыхание, я добежал до глинобитной хижины и нажал рычаг. Впервые я негодовал на недостаточную быстроту наших автоматических слуг.
      Раздался свисток. Подошел электрический вагончик. Я вскочил в него. Через две минуты он примчал меня к машинному отделению.
      Холльборн только что закончил вечерний обход и в последний раз проверял сигнальную доску. Когда я влетел к нему, задыхаясь от волнения, он собирался закурить, но, увидя меня, застыл.
      - Что случилось?
      - Заговор!
      - Где? Какой?
      - Пятьдесят китайских рабочих... И во главе их Стобицер, Гельдинг и Курцмюллер. Я только что подслушал их разговор... Они отправились на гору Руссель... В трех вагонах.
      Холльборн быстро повернул рычаг.
      - Ток выключен. Вагоны не сдвинутся с места.
      - И все-таки... Уверяю вас, мистер Холльборн, дело очень серьезно.
      - Чего они хотят? Хладнокровие американца взбесило меня
      и я закричал: - Они хотят украсть радий! Но Холльборн и
      здесь остался верен себе. - В конце концов, это вовсе не
      cлучайно. У нас его так много. И кроме того, этим господам известно так же хорошо, как и нам, что нет никакой возможности проникнуть к горе Руссель. Она окружена лучами Риндель-Маттью. Но если кто-нибудь все-таки отважится на это... я ему не завидую!
      - А если они отведут завесу из лучей?
      - Это невозможно! Для этого нужно подойти к машине. Неужели вы думаете, что ее можно подкупить, как человека?.. Есть только единственный способ выключить ток: перерезать подземный провод, идущий к источнику. Но никому не известна маленькая потайная пещера, где этот провод находится.
      - Инженер Моравец знает это.
      - Моравец так же неподкупен и верен, как я и вы. Кроме того, он сейчас у озера Карнеджи, за тысячу километров отсюда.
      - Нет! Три часа тому назад его видели в городе.
      - Сейчас мы проверим.- Холльборн подошел к телефону и вызвал центральную: - Озеро Карнеджи? Попросите инженера Моравец.
      Я взял вторую слуховую трубку и услышал ответ:
      - Инженера Моравца здесь нет. Его заменяет инженер Вебер. Хотите вызвать его?
      - Нет. Благодарю. Теперь и на лице Холльборна промелькну
      ла тень тревоги. - Моравец покинул свой пост, не предуп
      редив нас об этом. - Да. И Моравец - ближайший друг Сто
      бицера. - Где видели его в городе? - Он направлялся к аэ
      родрому. Холльборн снова бросился к телефону: - Аэродром?
      Инженер Моравец здесь? - Вылетел два часа назад на аппа
      рате № 237. Управляет сам. - Куда полетел? - Направление
      неизвестно. - Черт возьми! Я тоже начинаю волноваться,- и
      опять позвонил на аэродром: - Немедленно приготовьте аппарат. Вышлите к центральной станции.
      В ожидании аэроплана Холльборн вызвал пост Эдит Лагсон:
      - Немедленно сообщите, если пролетит аэроплан.
      - Только что пролетел № 237.
      - Направление.
      - Гора Руссель. Трубка брошена... - Вы правы! Сигнал воз
      вещает о том, что аппарат прибыл. Но мы не решаемся занимать места. В первый раз мы боимся оставить силовую станцию без надзора. Но другого выхода нет. На всякий случай Холльборн переставляет сигналы на доске:
      - Я соединил провода другим способом. Теперь они, если даже проникнут сюда, не скоро разберутся, в чем гут дело. А всякий, кто прикоснется к рычагу, будет убит током. Надеюсь, что в наше отсутствие шеф не вернется.
      Мы мчимся сквозь тьму ночи. Моторы стучат так, что говорить невозможно... Перед нами на фоне ночного неба вырисовывается силуэт горы Руссель... У ее подножья мы видим огни. Не факелы или горящие головни, какие употребляются дикарями, а электрические фонари. Люди бегают с ними взад и вперед... Мы видим целую гирлянду огней у самого входа в.рудник.
      Холльборн уже не скрывает своего волнения:
      - Сейчас должно все решиться. Они подошли к самой завесе из лучей... Если они...
      Он не успевает договорить. Раздается страшный треск... Вершина горы Руссель - эта блестящая сахарная голова - - как будто превратилась в вулкан. Летят искры, языки пламени взлегают высоко над землей... Наш аэроплан дает крен и падает... Мы ле;*им под ним, инстинктивно закрывая лицо руками.
      И в это мгновение раздается страшный под срашный гул.
      Я встаю, шатаясь. Мне кажется, что все мое тело учыкано раскаленными булавками. При ярком лунном свете я вижу почти безумные глаза Холльборна. Одежда на нем висит клочг"ями, и все лицо и руки сплошь усеяны черными точками.
      Он хватает меня за плечо:
      - Гора Руссель исчезла! Я с трудом прихожу в себя и по
      вертываю голову. Да, Холльборн прав: сахарной головы, так четко выделявшейся всегда на горн чонте. нет.
      - Что случилось? - спрашиваю я растерянно.
      - В ее вершине была устроена мощная преобразовательная станция, которая передавала машинам ток, шедший сюда с центральной станции и производивший лучи Риндель-Маттью.
      - Да, я знаю, но... " Моравец хотел выключить ток, все
      машины взорвались. Я все еще недоумеваю: - Но как же ма
      шины могли взорваться? И какой взрыв мог уничтожить целую гору? Холльборн беспомощно разводит руками.
      - Почем я знаю... Но, впрочем, есть одно объяснение.
      Какое? - Мы оказались детьми, не видящими дальше своего
      носа. Мы удовольствовались тем, что нашли уже готовый рудник и пригоршнями черпали из него сокровища... Мы не дали себе труда разузнать, что находится в недрах этой "-ахарной головы". Возмож.-"о, что весь этот колоссальный метеор случайно упал в кратер вулкана, который теперь случайно же был чем-то разбужен, возобнови;] свою деятельность и вот...
      - Извержение?
      - Да!
      - Внутри Австралии нет вулканов, - упрямо утверждаю я. Вулканы опоясывают только ее острова. Но возможно, что эта "-:;ахарная голова" содержала в себе газ или какое-то другое, еще не открытое нами взрывчатое вещество. Когда Моравец стал выключать ток, то в аппарате могли вспыхнуть искры... Р. этот миг мь; ощутили подземный толчок. Я припоминаю, что едва заметные толчки я уже наблюдал несколько раз за последние дни, но не придавал им никакого значения... Однако, эти то.ччки могли вызвать трещины в горе... Если туда проникли искры из аппарата и если гора бь;ла действительно начинена газами, то ясно, что газ мог быть и в гроте, где мы установили машины... При соприкосновении с искрами все полетело к черту...
      Холльборн тяжело вздохнул
      - Я ничего не понимаю!.. Я знаю только, что мы каким- то чудом остались живы. Благодаря тому, что аэроплан накрыл нас, мы не были убиты каменным дождем.
      - Да... а те... там, с фонарями?..
      - Воры? Они жестоко поплатились... Я не думаю, чтобы ктонибудь из них уцелел... Посмотрите: там, где мерцали огни фонарей, лежат только обломки горы... И они уже образовали целый холм...
      Мы подошли к тому месту, где был разбит сад, первый сад, вызванный к жизни лучами радия... Вероятно потому, что он вплотную прилегал к горе, осколки которой полетели выше и дальше, он не пострадал от взрыва. Пышные цветы его благоухали по-прежнему.
      Но зато там, где был источник, осталась только воронка, как после взрыва гранаты. Сама же по себе гора представляла подобие кратера. Мы заглянули в него и увидели внизу слабо мерцающий огонь. Не было сомнений: гора Руссель была вулканом.
      Вдруг я заметил неподалеку от себя какой-то большой цилиндр, окруженный красными огоньками. Цилиндр этот медленно вращался.
      Я схватил Холльборна за руку:
      - Смотрите, это радий, который мы принесли сюда несколько дней тому назад... Два центнера радия... Он сейчас взорвется!..
      Холльборн, не сводя глаз с вращающегося цилиндра, прошептал:
      - Радий не взрывается!.. Смотрите, смотрите... он плывет по воздуху, нет... он подымается на воздух... Да смотрите же! - Он изо всех сил стиснул мне руку.
      - Вы знаете, что это? Межпланетная ракета! Первая ракета, которая послана не рукой человека... Спроектировать межпланетную ракету крайне трудно, почти невозможно. Нельзя взять с соб'ой достаточное количество продуктов горения, которые постепенно вытекали бы из заднего конца ракеты и равномерными взрывами двигали ракету вперед.
      До сих пор все применяемые для этой цели вещества, вплоть до спирта, оказались негодными. Как видите, лучшим взрывчатым веществом явился радий. Случайно мы поместили его в сосуд, заостренный с двух сторон. В нижнем конце его имеется отверстие.
      Здесь атомы радия приходят в соприкосновение с воздухом и распадаются... И вот этот непрерывный поток частиц толкает металлическое тело вперед с изумительной быстротой.
      Это межпланетная ракета, но - увы! - она бесполезна для человечества...
      Возможно, что через несколько часов астрономические станции сообщат о пролете какого-то метеора...
      Мы, не спуская глаз, наблюдали за этим изумительным зрелищем. Метеор летел все быстрее, и все светлее становилось вокруг него. Затем мы увидели в высоте сноп пламени и услыхали какой-то свистящий звук, производимый быстро падающим предметом. Мы не успели опомниться, как этот предмет уже лежал невдалеке от нас, посреди цветущего сада.
      Холльборн первый бросился к нему и крикнул:
      - Аэроплан! Я вздрогнул: - Аэроплан дяди? Через минуту мы
      уже стояли над грудой обломков, извлекая из-под них неподвижно распростертое на земле тело. Очевидно, ракета столкнулась с аэропланом, и дядя был выброшен из кабины. Лицо его было бледно и залито кровью.
      Холльборн, встав на колени, приложил ухо к его груди:
      - Он жив!.. Кажется, все цело... Он дышит спокойно, на губах нет пены. Но... я предпочел бы, чтобы он сломал себе руки и ноги, чем это...
      Он указал на большой кусок железа, лежавший возле головы дяди.
      - У него поврежден череп. Тут я бессилен!.. Я вскрикнул
      в отчаянии: - Что же нам делать? Врача у нас нет... До
      центральной станции далеко... Аэроплан наш разбит, автомобиля у нас нет... Что делать, Холльборн?
      Хольборн, не отвечая, взбежал на вершину холма, приставил руки ко рту и три раза крикнул. Это был тот пронзительный крик, которым дядя призывал вождя людоедов Мормора.
      Холльборн подождал с минуту и крикнул снова. На этот раз
      ему ответили из чащи леса таким же пронзительным криком. У меня затеплилась слабая надежда. Я вспомнил, что
      иногда дикари очень искусно перевязывают и лечат раны. Дядя начал тихо стонать. Лицо его покраснело. У него начиналась лихорадка.
      Я стоял на коленях, вглядываясь в это дорогое, за несколько минут так изменившееся лицо. Гордые губы были беспомощно сомкнуты и опущенные веки тихо вздрагивали.
      Я услышал голоса. Из лесу шел Холльборн с двумя дикарями, пестро раскрашенные тела которых были украшены затейливой татуировкой. Один из них был помоложе, другой постарше. Над головой старшего развевался целый веер из перьев. В руках дикари держали лук и стрелы. Я знал, что острия этих стрел напитаны смертельным ядом, который добывается из корней каких-то растений.
      Дикарь с перьями на голове подошел к дяде, осторожно ощупал его и что-то сказал Холльборну.
      Я разбирал только два слова: "агала" и "Тена-Инжит". Я знал, что под именем "агала" - господин, подразумевался дядя, а второе слово было именем того заклинателя, который всегда сопровождал Мормора, когда тот приходил к нам.
      Оба дикаря, поговорив друг с другом, помчались в лес.
      - Они помогут нам? Холльборн кивнул головой: - Они сдела