Глава 4. ФЕНИКС

В момент падения старика что-то зашевелилось возле ног Хорна, однако он не смог оторвать взор от жуткой пасти провала. Когда же осмотрелся, то обнаружил, что в туннеле он остался один. Они исчезли оба сразу — Ву и Лил. Наемник прислушался — внизу было тихо. Хорн, справившись с оцепенением, перехватил факел и уже более внимательно оглядел мост. В этот момент он и увидел Ву.

Старик висел, обеими руками схватившись за один из уголков фермы. Лицо его было искажено от ужаса, открытый рот подергивался в немом крике. Внезапно он отцепился — Хорн даже вздрогнул от неожиданности — и все так же, с разинутым ртом, шевеля руками и ногами, полетел вниз. Что-то слишком долго падает — эта мысль ударила в сознание Хорна. Тут в свете факела что-то блеснуло. Наемник пригляделся — это же проволока! Она была прикручена к ржавому раскосу, а на другом конце — он еще успел разглядеть это — поблескивал крюк, который был прицеплен к поясу, поддерживающему драные штаны Ву. Вот что удивительно: в том месте, где крюк касался штанов, что-то необычайно ярко посвечивало. Скорее, сияло, играя гранями. Словно бриллиант… Пламя было холодным, голубоватым, рассыпающим искры…

Ву между тем все сильнее раскачивался взад и вперед, при этом он потешно дрыгал руками и ногами. Хорн наконец справился с ознобом, охватившим тело, прошел на мост и оглядел перекладину, к которой была прикручена проволока. На всякий случай потрогал металлическую нить — существует ли она на самом деле, или это очередная шутка старого китайца. Нет, проволока оказалась вещественной, ощутимой, тончайшей и очень холодной. Она крепилась к странному, изготовленному в виде ручки карабину, который, собственно, и был накинут на металлический раскос.

Ву все еще раскачивался внизу, однако теперь он поступал так сознательно. Махи все расширялись, пока он не схватился рукой за выщербленную стену провала. Старик судорожно вцепился в выступающий кирпич, подтянулся, наконец окончательно перебрался на стену. Передохнув, принялся выбираться наверх. Хорн, раскрыв от изумления глаза, наблюдал за ним. Чудеса продолжались, хотя все, что творилось в его присутствии, трудно было назвать чудом. Фокусом? Пожалуй… Но кто мог ожидать подобной прыти от старика? Тот наконец добрался до края провала и с помощью Хорна выбрался наружу. Попугай сел ему на плечо, сложил крылья и церемонно заявил:

— Несчастье закаляет сердца. Мы благодарны тебе. Мой хозяин и я…

Ву отер пот со лба и закивал:

— Конечно, конечно. По всему видно, что ты благородный молодой человек. И к тому же очень храбрый…

— Полюбуйся, полюбуйся на меня, — посоветовал ему Хорн. — И не думай, что стоит тебе закрыть глаза, и я исчезну.

Он поднялся, воткнул факел в трещину в стене — тот отчаянно чадил, — потом вернулся, сел поодаль, достал пистолет и вновь навел его на старика.

— Послушай, дед, — сказал наемник, — я столкнул тебя с моста. У меня рука не дрогнет повторить этот фокус еще раз. Возьму за шиворот и поминай как звали. Потом сверну шею твоей птице…

Ву заметно встревожился и робко предупредил:

— Это будет очень глупо с твоей стороны. Тогда ты не сможешь получить ответы. Мертвые по преимуществу молчат.

— Точно. Но что мне до твоей жизни? Что в ней такого ценного для меня? Поверь, старик, мне глубоко плевать, будешь ты жить или нет.

Ву порывисто вздохнул и опустил голову:

— О, насилие, как ты еще живуче! Ладно, ты припер меня к стене. Правда, Лил? Он нас накрепко припер, не вырвешься. Что мы можем противопоставить силе — ты и я, два несчастных старика?

— Правду, — ответил Хорн, — желательно добавить к ней немного доброжелательности, чтобы мне не пришлось пулять по твоей дубленой коже, старик.

— Как ты считаешь, — неожиданно спросил Ву, — сколько мне лет?

Хорн прищурился, прикинул:

— Семьдесят. Может, восемьдесят? — Потом скептически скривил губы.

— Мне давно уже перевалило за полторы тысячи. Ты можешь представить, что значит это? И все эти годы я ищу покой и никак не могу найти его. Знаешь, как я страстно хочу отдохнуть и в то же время все еще боюсь смерти. Вот так мы с Лил и тянем лямку…

Хорн только глаза сузил, на лице по-прежнему застыло невозмутимое выражение.

— Как и Лил, я — последний сколок своей расы, — продолжал Ву. — Или, точнее, огрызок… Я родился в Сан-Франциско, на Стоктон-стрит. В ту пору люди, подобные мне, были наиболее многочисленным народом на Земле. И самым древним. Но они накрепко вцепились в нашу старушку планету, и в то время как другие устремились к звездам, мы плодились и размножались здесь. Когда погибла Земля, погиб и мой народ. Мне же выпала другая судьба. Я эмигрировал на Марс. В городе Сиртис я завел собственное дело — открыл прачечную, которая, как я уверял своих клиентов, стирала лучше всех в мире. Впрочем, так оно и было… Это при том, что вода на Марсе была ужасная, и качество очень дорого стоило. Дешевле было купить новую пластиковую одежду, чем чистить и стирать старую. Сам понимаешь, я скоро прогорел и поступил коком на небольшой исследовательский корабль. Его хозяевам жутко повезло — в Поясе астероидов мы наткнулись на Алмазную пещеру. Вообрази, летает в пространстве гигантская глыба в несколько миллиардов тонн весом, а на ней оказалась полость, битком набитая алмазами. Собственники корабля стали обладателями самого большого состояния в истории.

Ву осторожно, на карачках, подполз к своему чемодану и вытащил оттуда бутылку спирта. Глотнул из нее, удовлетворенно крякнул, затем передал емкость Лил. Маленькие раскосые глаза Ву сразу заблестели.

— Представляете, сэр? Настоящие алмазы!.. Нет, вы не понимаете! — огорченно воскликнул Ву. — Алмазы были живые! Карбоновые слои были сдавлены во время ужасного взрыва. Их мир взорвался, понимаете? Бум — и нет никакого мира, а только горсть гигантских астероидов и камешков помельче. Вот на одном таком небесном теле мы и нашли живые алмазы. В пещере были залежи урана, и долгие годы радиоактивность питала представителей расы, к которой принадлежит Лил. Когда же количество энергии стало уменьшаться, они научились расщеплять отдельные атомы. Когда же уран был использован без остатка, они научились добывать энергию из очень холодных молекул вопреки второму закону термодинамики. Не верите? Но это правда, ведь всякая форма жизни существует в обход второго правила.

Значит, живые алмазы… Однако следует заметить, что существа, одетые в алмазные оболочки, куда более замечательны, чем их драгоценные оболочки. Как вы успели заметить, Лил не попугай. Кстати, это — она. Так называемый псевдоморф из Алмазной пещеры.

Слеза, подобная маленькому драгоценному камню, упала из зрячего глаза Лил.

— Раса, к которой принадлежала Лил, могла многое предложить людям. Их цивилизация насчитывала столько лет, сколько нашей Земле. Но время неумолимо, энергии в пространстве становится все меньше и меньше, и, хотя эти создания практически обладали бессмертием, все же конец наступил. Членам команды корабля нужны были только алмазы. Они заложили в пещеру мину и разнесли все к чертовой матери со всеми живыми существами, миллионы лет проживавшими там. Только Лил спаслась. Я спрятал ее на спасательном космоботе. С тех пор мы не расстаемся.

Тут и птица подала голос.

— Бедная старая Лил, — зарыдала она. — Она осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Ах, ах, ах… Ее народ… они все погибли. Ее мир погиб и теперь позабыт-позаброшен. И ни одного друга во всей вселенной, кроме бедного старого Ву. О, потерянный мир! Прекрасный, совершенный…

Она повесила голову. Все это слишком картинно, решил Хорн и на всякий случай навел на нее пистолет.

— Ш-ш-ш, — подал голос китаец и предупреждающе приложил палец к губам. — Не шевелись: сейчас ты увидишь то, чего ни одна живая душа, кроме меня, не видела.

Пестрый взъерошенный хохолок на голове попугая неожиданно потек, расплылся. Покрытые желтыми перышками ноги сжались и обернулись чем-то похожим на стебелек. Тело птицы словно сбросило все наносное, чуждое и превратилось в ярко блещущий в свете факела бриллиант размером с два кулака взрослого мужчины, соединенных вместе. Яркий блистающий свет теперь исходил от него.

Хорн затаил дыхание.

— Подожди, — прошептал Ву, — не торопись. Сейчас она предстанет в своем подлинном обличье.

По верху сияющего сфероида, крепившегося на стебле, побежали рубцы, и, словно бутон, драгоценный камень расцвел, обернулся подобием играющего всеми цветами радуги цветка. Лепестки — их было шесть — опустились, прикрыли стебель. Все подрагивало, сыпало искрами… Теперь лепестки стали подобны прозрачным мембранам или, точнее, белейшей паутине.

— В подобном состоянии, — шепотом пояснил Ву, — это существо способно принимать любую форму, какую только пожелает. Те следы, что ты видел — кроличьи, змеиные, — это все Лил. Она же явилась к тебе в виде кролика, рассматривающего тебя с другого берега ручья, потом превратилась в птицу. Это все она…

Хорн невольно выпустил пистолет из руки — тот с шумом нырнул к нему под мышку. Этот звук словно разбудил удивительное создание. Сияние быстро угасло, и перед наемником сидел все тот же с взъерошенными перьями попугай.

Лил опять зарыдала:

— Все ушли, никого не осталось.

— Не надо плакать, Лил, — мягко сказал китаец. Он покопался в кармане. — У меня кое-что сохранилось для тебя. Утешься, я сберег для тебя кусочек. Я выковырял его из булавки этого раздраженного инспектора компании, который хотел засадить нас за решетку за бродяжничество.

Лил тут же перестала плакать, уселась на плечо Ву и осторожно, клювом, взяла маленький, величиной с горошину, бриллиант, который тот держал в толстых скрюченных пальцах. Послышался приглушенный треск и камень исчез.

— Подарок, оставленный на завтра, — благодарно сказала птица, — дороже миллионов, полученных вчера.

Она с благодарностью почесалась клювом о морщинистую щеку Ву:

— Очень вкусный алмазик.

— Лил очень любит углерод, не важно — графит ли, уголек… Но предпочитает все-таки алмазы. Когда у нас были лучшие дни, она их десятками поглощала. Ныне мы опустились до пошлого антрацита.

Хорну наконец удалось справиться с голосом.

— Послушай, — спросил он, — как же тебе удалось прожить столько лет?

— Это все Лил. Ее народ научился многому за то время, что они провели в пещере. Они все изведали, обо всем составили понятие, многому научились — как сохранять жизнь, что есть атом. Жизнь, в их понимании, тоже своего рода материальная структура… Но кое-что они забыли. Или, скажем так, разучились делать. Так мы с ней и существуем — она поддерживает мою плоть, а я добываю ей еду.

Он помолчал, потом добавил:

— Мы вынуждены бродяжить. Стоит нам задержаться на одном месте, и указатель Душана сразу определяет наше местоположение. Понимаешь, они знают, кто мы. Наши описания получены после анализа многочисленных случаев хищения бриллиантов. Вот почему мы вынуждены скитаться в отдаленных местах, в пограничье. Путь на Эрон нам заказан… Но здесь так мало хороших камней…

Бродяги, вечные странники, мы посетили сотни миров. Мы так много знаем. Это тоже наводит на подозрения. Ты даже не поленился выхватить пистолет… Люди не любят, когда кто-то заживается на этом свете. Проходит некоторое время, и на меня начинают косо поглядывать, потом и на Лил начинают обращать внимание. Особенно когда она случайно обретает свое собственное тело. Если бы ты знал, сколько раз на нас покушались!

Одно у нас утешение — знать, что наступит завтра. Знаешь, а вдруг нам повезет! Вдруг удастся захватить корабль, найти девственный мир! Когда память обременяет душу, есть только один способ избавиться от этого наказания — обрести наконец одиночество. Много ли нам надо: мне табачок, Лил алмазы. И бутылочку рома для нас обоих.

Наступила тишина, в ней особенно резко прозвучал вопрос, заданный Хорном:

— И это все, ради чего ты собирал все эти богатства? Старик пожал плечами:

— А как бы ты поступил на моем месте?

— Подобные знания открывают перед предприимчивым человеком такие перспективы!.. — задумчиво ответил Хорн. — Можно было бы кое-что сделать для других. Для человечества, например. Нет такой области, где эти знания окажутся бесполезными. Это твой долг…

— Ради чего? — Ву поджал губы. — Чем человечество заслужило такой подарок? Оно упустило свой Шанс, когда его представители взорвали Алмазную пещеру.

— Первородный грех. Что с нас взять, — слабая улыбка появилась на лице Хорна. — Если с нами поступать не торопясь, отложив палку, ничего не навязывая, мы на многое способны. Наилучшую жизнь, например. На разумное отношение к себе подобным… Если вдруг восторжествует тирания, подобная империи Эрона, он, например, может…

— Один — против всей империи? Подумай сам, что ты городишь! — прервал его Ву. — Государства рождаются и гибнут — в этом круговороте нет места состраданию, разуму, предвидению. Человеку, наконец… Здесь всегда господствует сила. Все это свершается помимо воли человека, в становлении империи скрывается какая-то тайна, соизмеримая разве что с прихотью судьбы. Придет время, и Эрон падет! Но ты, скорее всего, уже давным-давно будешь мертв. Даже Лил не дано избежать подобного исхода.

— Сила, говоришь? — пожал плечами Хорн. — Откуда она берется, эта сила? Все, что построено руками, руками может быть разрушено. Нет здесь никакой тайны. Сила — в людях. В массах. Вот открыть им глаза, организовать, вдохнуть в сердца отвагу — это да. Это не каждому по плечу. Но ведь были такие люди! Они же не исчезли… Если действовать разумно, в нужное время, в нужном месте, верным образом, можно сдвинуть и неподъемный камень.

— И быть им раздавленным, — добавил Ву. — Нет, спасибо. Ты думаешь, я не пытался? За всю свою долгую жизнь?.. Даже более отчаянно, чем ты. Что ты видел за свою жизнь, за те несколько лет, что потратил на эту идею? Чем ты рискуешь, что можешь потерять? Только эту свою жизнь — больше у тебя ничего нет. Опасность для тебя — это не более чем игра со смертью, игра без правил. Я уже прошел через все это, эта память обременяет. Она как каркас, обессиливающий душу, лишающий, как ты выразился, отваги. Я должен сберечь знания, что хранятся во мне.

Хорн ничего не ответил — вытащил факел из расщелины, махнул им, приказывая старику и Лил подниматься и двигаться вперед. Ву испуганно схватил свой чемодан, глянул на Хорна.

— Вы мне не верите, сэр? — робко спросил китаец.

— Ты же не в яме? — вопросом на вопрос ответил Хорн. Что он еще мог ответить. Был момент, когда он принял все сказанное за некую истину. Точнее, за рабочую гипотезу. Этот старикашка может пригодиться. Но тут он одернул себя. Этот рассказ звучал слишком фантастично, чтобы в нем не было доли правды. Такое не выдумаешь, тем более он сам был свидетелем. Но вот сомнение в качественном соотношении лжи и правды заставило его примолкнуть. С этой парочкой еще следовало разобраться. Старик говорил о времени — вот на него и необходимо положиться. Его в этом случае много не потребуется. Века здесь ничего не решают. Дни, в крайнем случае месяцы — другое дело. Так что пока следует попридержать язычок и вести себя как и прежде.

— Давай пошевеливайся, — с мрачным видом выговорил он. — А то можем опоздать.

— Эх, — в сердцах воскликнул старик, — сколько раз тебе твердить, что твое предприятие более зависит от пригляда судьбы, чем от спешки! Даже если мы бегом побежим.

Хорн не ответил.

Скоро туннель начал расширяться. Наконец они попали в череду огромных, забитых тьмой помещений. Хорн догадался, что это были склады. Их создавали для межпланетной торговли — в ту пору она делала первые шаги. По наклонным пандусам они поднимались все выше и выше. Скоро впереди посветлело, смутным отблеском на стены легло сияние дня. Хорн воткнул факел в стену и осторожно пробрался вперед — за плавным изгибом очередного туннеля отчетливо забрезжил свет. Ясно очертилось устье широкого подземного коридора. Вход почти до верха был забит нанесенной сюда дождями и ветрами грудой мусора. Хорн по стенке, боком приблизился к выходу, некоторое время прислушивался, принюхивался, потом взобрался на преграду. Снаружи вход в туннель надежно прикрывали густо поросшие деревья и заросли можжевельника. Все вокруг было спокойно, на ветвях весело заливались птички. Наемник перевел дух, выбрал удобное место и сквозь прореху в листве оглядел прилегающую к подземному проходу местность.

Ближе всего были навалены кучи битого камня, сквозь который частоколом торчали длинные изогнутые арматурины. Трава уже заметно одолевала руины. Вот что было замечательно — бродить по этим завалам просто смерти подобно. Эти горы мусора с налету не одолеешь. Этот факт следовало взять на заметку. Тут и Ву успел подойти к нему и коротко объяснил путь, по которому можно выбраться из завалов. Когда они добрались до полуразрушенной стены, китаец ткнул Хорна в бок и указал пальцем:

— Обелиск победы.

Наемник глянул в указанную сторону.

Что-то чудовищное вздымалось в полуденное, пропитанное жаром небо. Как объяснил Ву, памятник был построен на месте причалов, на которых когда-то садились корабли с Марса. С тех пор прошло много лет — граждане

Санпорта при всей их неуемной гордыне и мечтать не могли о подобном сооружении.

До обелиска было около километра — точнее, до выполненного в форме куба основания, на которое была надвинута гигантская, из черного камня полусфера высотой в девять сотен метров. Из полусферы торчала теряющаяся в зените колонна. Поверхность ее переливалась всеми цветами радуги. Это было непосильное для непривычных глаз зрелище. На колонну на высоте не менее четырех километров от земли был насажен гигантский серо-стальной, ощетинившийся тысячами шипов шар. Каждое острие отливало густым золотистым тоном.

Ву выпятил нижнюю губу и многозначительно покивал:

— Это и есть Эрон.

— Никогда не видел ничего подобного, — ответил пораженный Хорн.

— То-то, — удовлетворенно сказал старик. — Теперь понял, что к чему? Что есть Эрон?

Хорн ничего не ответил. Он внимательно изучал прилегающую к монументу местность. Большая часть вершины горы представляла из себя огромную, ровно укатанную площадь, отделенную от развалин высоченной бетонной стеной. Вся внутренняя сторона стены была покрыта многоцветными фресками. Противоположный край площади терялся в сероватой дымке.

Старик, пристроившийся рядом, принялся объяснять: