Макдональд вздохнул.

— Мы очищаем его, — признал он. — Вселенная производит много шумов, что-то вроде шума большого города, поэтому их нужно отфильтровать.

Иеремия скептически усмехнулся.

— У нас есть методы, — продолжал Макдональд. — Проверяемые методы. Успешные. Кроме того, есть еще проблема самого сигнала. Его нужно идентифицировать и проанализировать.

Иеремия кивнул.

— А потом?

— А потом, — сказал Макдональд, — нужно интерпретировать послание. Понимаете, это не так просто, поскольку Послание пришло издалека и расстояние настолько велико, что сигналу нужно сорок пять лет, чтобы дойти до нас. А кроме того, его отправляет чужой разум.

— Значит, вы никогда не прочтете свое Послание, — сказал Иеремия, — или прочтете в нем то, что захотите, потому что понимание между различными разумами невозможно.

— А человек и Бог?

— Человек создан по образу Бога, — напомнил Иеремия. Макдональд жестом выразил свое согласие, однако продолжал:

— Чуждые разумы имеют немало общего, поскольку обладают интеллектом и живут в одной Вселенной. Повсюду во Вселенной материя имеет одинаковые свойства, образуя одни и те же элементы, которые соединяются в одинаковые молекулы; везде встречаются одинаковые источники энергии, и все подчиняется одним физическим законам. Повсюду живые существа должны подчинять себе окружающую среду, используя одни и те же основные способы удовлетворения одних и тех же основных потребностей. И если их способы общения различны, они найдут возможность сравнить опыт различных разумных существ, а если предпримут попытку связаться с другими планетами, то прибегнут к общим элементам: математике, чувственным ощущениям, воображению, абстракциям…

— Вере… — подсказал Иеремия.

Юдит крепко сжала руку Митчелла.

— Не исключено… — ответил Макдональд.

— Только не надо снисходительности, — вставил Иеремия.

— Однако мы не знали бы, как изобразить веру, — закончил Макдональд безо всякой паузы.

Иеремия нетерпеливо повел плечом.

— Я верю, что вы искренни. Может, вы и заблуждаетесь, но искренне. Покажите мне то, ради чего вызвали меня сюда, и позвольте вернуться обратно в мое святилище.

— Хорошо, — сказал Макдональд. Казалось, он побежден.

Митчеллу стало жаль его, но он мог бы заранее сказать, что любая попытка убедить Иеремию кончится ничем. В прошлом Митчелл часто и сам пытался, но Иеремия был непоколебим. Да и можно ли переубедить фанатика?

— Я бы только хотел, чтобы вы поняли, что мы сделали, — продолжал Макдональд, — чтобы вам был понятен конечный результат, показанный компьютером. Ольсен?

— Мы долго искали какой-то осмысленный порядок в принятых нами кратных импульсах энергии, — начал Ольсен.

— Скажите вы! — обратился Иеремия к Макдональду. Директор пожал плечами.

— Точки и тишина — так я сказал вам. Точки и тишина. А потом присутствующий здесь Билл заметил: «Точки и пробелы», и нас осенило. Что если жители Капеллы попытались отправить нам визуальное послание, со звуками вместо черных точек и моментами тишины в пробелах? Фрэнк Дрейк более пятидесяти лет назад обращал внимание на такую возможность. Он передал ученой братии сообщение, состоящее из рядов единиц и нулей, а его коллеги превратили его в изображение. Возможно, нам следовало подумать об этом раньше, но, полагаю, нас оправдывает то, что мы не имели непрерывного ряда бинарных знаков. Вместо них у нас были звуки и долгие паузы, и мы не знали, когда послание начинается, а когда заканчивается. Думаю, что теперь мы это определим. Компьютер получил распоряжение нанести послание на сетку прямоугольных координат, образованную простыми числами, разделив тишину на сигналы той же продолжительности, что и звуки, как если бы включал и выключал аппарат.

— Или как компьютер, — вставил Ольсен, — с двумя числами — единицей и нулем.

— Если мы интерпретируем эти сигналы как белые и черные, — продолжал Макдональд, — тогда, возможно, получим какой-то осмысленный образ.

— Возможно? — спросил Иеремия. — Вы еще не проверяли?

— Пока нет, — сказал Макдональд. — Порой у человека бывает уверенность — вы назвали бы ее откровением, — что он нашел ответ. Мне кажется, что я его нашел, и хочу, чтобы вы увидели это вместе с нами.

— У вас было откровение?

— Возможно. Увидим.

— Я в это не верю, — заявил Иеремия, собираясь выйти. — Вы пытаетесь обмануть меня. Вы не пригласили бы меня сюда, не проверив сначала своей теории.

Макдональд вытянул руку, словно желая его коснуться, но удержался.

— Подождите. По крайней мере взгляните, что мы можем вам показать.

Иеремия остановился.

— Я не желаю больше слушать ложь, — резко сказал он. — Покажите мне ваш трюк с машиной и позвольте уйти.

— Господи, — произнес кто-то из сотрудников Макдональда, — давайте кончим, наконец, с этим. — Говоривший с трудом владел своим голосом.

Из угла на собравшихся непроницаемым взглядом смотрел игрушечный страус. «Это очень удобно, — подумал Митчелл, — не волноваться, даже если тебя не понимают».

Макдональд со вздохом кивнул Ольсену, и тот нажал несколько клавишей на пульте перед собой. Завертелись катушки на одной консоли компьютера, потом на другой. На экране перед Ольсеном появились ряды единиц и нулей, исчезли, сменились другими. Бесконечная лента бумаги бесшумно поползла из принтера перед Иеремией. Несколько первых сеток явно не имели смысла.

— Безумие, — буркнул Иеремия и вновь направился к выходу.

Макдональд преградил ему путь.

— Подождите! — повторил он. — Компьютер проверяет малые простые числа для вертикальной и горизонтальной осей, а затем наоборот, изучая все возможные комбинации.

Компьютер дошел до девятнадцатого варианта; напряжение в зале росло с той же скоростью, что и разочарование. Машина гудела, бумажная змея ползла из принтера, и тут что-то осмысленное, начиная снизу, стало появляться строка за строкой.

— Что-то есть, — сказал Макдональд. — Взгляните! Иеремия нехотя глянул, затем прикипел взглядом к экрану.

— Этот квадрат внизу, — понял Макдональд, — возможно, солнце. А точки справа похожи… похожи на…

— Цифры в двоичной системе, — сказал Ольсен.

— Но что-то с ними не так, — заметил Макдональд.

— Они читаются справа. Смотри: один, три, пять…

— Ну конечно! — воскликнул Макдональд. — Почему они должны читать именно слева, а не справа, как японцы, и не сверху вниз?

— Это абсурд… — начал Иеремия.

— Но что это за символы слева? — спросил Макдональд. — И на правой грани «солнца»?

— Масштаб? — предположил кто-то.

— Формула? — подсказал другой.

— Слова? — бросил третий.

— Может, и слова, — сказал Макдональд. — Цифры справа, напечатанные вертикально, слова слева, с вертикальной составляющей. Похоже, они дают словарь и цифры.

— Ноги, — пробормотал Иеремия. — Ступни.

— Да, — сказал Макдональд. — Длинные ноги и туловище, руки… более одной пары рук. А там, справа… что это справа?

— Если слева слова, — заметил кто-то, — то одно из них повторяется три раза.

— Наверное, очень важное, — добавил другой. — Похоже, существо показывает на два из них.

Наконец рисунок закончился. Ольсен нажал клавишу, и принтер остановился, компьютер умолк. В полной тишине все смотрели на картинку.

— Если внизу слева солнце, то вверху справа — второе, — сказал кто-то. — Понятно. Два солнца. Капелла.

— А под ним группа точек, — добавил Макдональд, — Какая-то большая планета, вероятно, супергигант, с четырьмя спутниками, из которых два крупных, вероятно, размером с Землю, и существо указывает на одну из них одной из четырех своих рук.

— Не рук, — вдруг заявил Иеремия. — Вторая пара — это крылья.

— А что у него на голове? — спросил кто-то.

Иеремия сложил перед собой ладони и опустил голову, глаза его были закрыты.

— Простите меня, — сказал он. — Простите мне мои сомнения. Это Послание — от Бога.

— Что он несет? — обратился Митчелл к Томасу.

— Тихо! — прошептал тот.

Все постепенно умолкли, и в комнате опять воцарилась тишина. Иеремия поднял наконец голову от молитвенно сложенных ладоней.

— Я не буду стоять у вас на пути, — обратился он к Макдональду, — и скажу своим верующим, что видел Послание и что пришло оно от Бога. Не знаю, о чем в нем говорится, но в том, что оно от Господа, не сомневаюсь. От вас зависит, прочтете ли вы его до конца.

— Я удивлен не менее вас, — сказал Макдональд.

— В это я верю. Если бы вы спланировали представление, все было бы иначе. Это ангел. У него ореол.

— Ореол… — эхом повторил Митчелл.

— Это может быть шлем, — мягко заметил Макдональд. — Или наушники. Или у птицы большая голова.

— Думайте что хотите, — сказал Иеремия, — но это ореол. Если вы не будете возражать, что это ангел, думайте что угодно, а я не буду возражать, что Послание пришло от Бога и что есть иные существа, которых мы называем ангелами.

— Называйте их ангелами, — произнес Макдональд, словно давая официальное разрешение, — и я не скажу, что вы ошибаетесь. В этом вопросе слишком много домыслов и мало фактов.

— Идем, Юдит, — сказал Иеремия.

— Отец, — остановила она его, — Билл хотел тебе что-то сказать.

— Я ошибался в вас, сэр, — сказал Митчелл.

Старик вовсе не был фальшивым. Оказавшись перед нелегкой задачей — возвратиться к своим адептам с новой интерпретацией Послания, он не отступил. Увидев правду, он изменил свое мнение. «Возможно, — подумал Митчелл, — я сам кое в чем ошибаюсь».

— Я чувствовал, что ты не подходишь для моей дочери, — сказал Иеремия, — что ты не любишь людей.

— Я начинаю любить их все больше, — заверил Митчелл.

— Хорошо, — сказал Иеремия, подходя к двери. — Посмотрим.

— Я отвезу вас… — начал было Митчелл, но Юдит прервала его:

— Еще нет. — Пожав на прощание его руку, она присоединилась к отцу. — Попозже… если захочешь. — И она вышла из комнаты.

— Какая удача! — Митчелл повернулся к Макдональду. — Какая невероятная удача! А может быть, нет?

Томас посмотрел на Митчелла, потом на Макдональда. Тот не сводил глаз с рисунка и не слышал вопроса.

— Тебе предстоит уяснить, — сказал Томас Митчеллу, — что нет двух одинаковых людей. Чтобы понять Мака, ты должен понять, что он не стал бы обманывать.

— Даже чтобы спасти Программу? — недоверчиво спросил Митчелл. — Даже чтобы сломить закоренелый мистицизм и невежество?

— Что ни говорите, а это здорово похоже на большую птицу, — произнес кто-то.

— Если это птица, — откликнулся другой, — возможно, точка у нее под ногами означает яйцо.

— Одно из трех одинаковых слов слева, если это, конечно, слова, находится точно против этого яйца, если это, конечно, яйцо, — заметил Ольсен.

— Даже для этого, — сказал Томас. — И не потому, что не испытывал бы соблазна, даже не потому, что боялся бы разоблачения, а потому, что он таков, какой есть; потому что не может быть самим собой и одновременно обманывать. И еще потому, что он знает.

— Смотрите, — сказал кто-то, — эти два солнца разные.

Макдональд застыл, глядя на распечатку. Вокруг него продолжался разговор, но он явно ничего не слышал. Выглядел он так, словно тоже увидел ангела.

Митчелл разглядывал остальных. Каждый реагировал по-своему; каждый, как Иеремия, смотрел на одно и то же Послание, но видел его своими глазами.

Митчелл покачал головой, и взгляд его остановился на страусе в углу комнаты. Подойдя к птице, он заглянул в ее черные глаза.

— Тебя одну я действительно понимаю, — сказал он и, повернувшись, посмотрел на всех этих людей, собравшихся вокруг Послания, думая об аппаратуре и времени, потраченных на прием.

Он мысленно представил радиотелескоп, нацеленный в ночное небо, и большую сеть в кратере, собирающую звездную пыль, а потом вообразил себя, бредущего сквозь темную бесконечность, одинокого в пространстве, и содрогнулся.

«Но кто же, — в отчаянии подумал он, — поймет меня?»