Вопрос: Я корреспондент индийской газеты. У нас в Индии тоже есть много языков: хинди, урду, бенгали... Некоторые националисты хотели, чтобы именно их язык сделался государственным языком всей Индии. Были из-за этого споры и даже кровавые столкновения. Не происходит ли нечто подобное и у вас?
      Абуталиб. Подобный спор произошел однажды и у нас между двумя мальчиками. Два мальчика - аварец и кумык - ехали на одном осле. Аварский мальчишка кричал: "Х1а! Х1а! Х1ама!". А кумыкский мальчишка кричал: "Эш! Эш! Эшек!" И то и другое слово означает "осел". Но мальчишки так рассорились, что в конце концов оба упали с осла и остались без х1ама и без эшека. По-моему, это детский спор. Мы наши языки не превращаем в волков. Они у нас не грызутся. У нас так еще говорят: "Домашний глупец хулит своих соседей, аульский глупец хулит соседние аулы, национальный глупец хулит другие страны". Тот, кто говорит плохо о другом языке, у нас не считается человеком.
      Вопрос: Значит, вы хотите сказать, что по этому вопросу у вас не было ни споров, ни недоразумений?
      Абуталиб: Споры были. Но всерьез на наши языки никто и никогда не посягал. И на наши имена тоже. Пусть каждый пишет, читает, поет, разговаривает на том языке, на каком хочет. Спорить можно, доказывая, что вот это плохое или хорошее, правильное или неправильное, красивое или уродливое. Но разве могут языки и целые народы или народности быть неправильными, плохими или уродливыми? Если бы и были споры на эту тему, то в таких спорах не было бы ни победителей, ни побежденных.
      Вопрос: И все же, разве не лучше, если бы в Дагестане была одна нация и один язык?
      Абуталиб: Так многие говорят: "Ах, если бы нам один язык!" Хромой Ражбадин во время одного набега на Грузию сказал царю Ираклию: "Вся эта беда произошла оттого, что мы не знаем языка друг друга". Хаджи-Мурат писал из Хайдака-Табасарана своему имаму: "Мы друг друга не поняли".
      Конечно, лучше, когда люди легко и с первого слова понимают друг друга. Многое было бы проще, многого мы бы добились с меньшим трудом. Но, по-моему, совсем неплохо, если в семье много детей. Семья должна заботиться о каждом из них. Редкие родители раскаиваются потом, что у них много детей.
      Одни говорят: "Ну, кому нужен наш язык за пределами Дербента? Все равно нас никто не поймет".
      Другие говорят: "Куда годится наш язык за Араканским перевалом?"
      Третьи жалуются: "Наши песни не долетят и до моря".
      Но они слишком торопятся сдавать в архив свою родную речь.
      Вопрос: Что вы скажете о консолидации?
      Абуталиб: Консолидация нужна между чужими и даже чуждыми людьми. Братьям консолидация ни к чему.
      Вопрос Однако, чтобы брат говорил с братом, нужен им один язык.
      Абуталиб: Такой язык у нас есть.
      Вопрос: Какой?
      Абуталиб. Тот, на котором мы теперь разговариваем с вами. Русский язык. Его понимают и аварец, и даргинец, и лезгин, и кумык, и лакец, и тат, его понимают все. (Показывает на портреты Лермонтова, Пушкина, Ленина). С ними мы хорошо понимаем друг друга.
      Вопрос: Я читал двухтомник Расула Гамзатова. В первом томе, в стихотворении "Родной язык", он прославляет язык аварский, а во втором томе, в стихотворении с таким же названием, он прославляет язык русский. Разве можно одновременно сидеть на двух конях? Какому Гамзатову мы должны верить: из первого тома или из второго?
      Абуталиб: На этот вопрос пусть отвечает сам Расул.
      Расул: И я думаю, что нельзя сидеть одновременно на двух конях. Но двух коней в одну арбу запрячь можно. Пусть тянут. Два коня - два языка везут вперед Дагестан. Один из них русский язык, а другой наш: для аварца аварский, для лакца - лакский. Мне дорог и мой родной язык. Мне дорог и второй родной язык, который через эти горы, по этим горным тропинкам вывел меня на простор земли, в большой и богатый мир. Родное я называю родным. По-другому я не могу.
      Вопрос: В связи с этим я хочу еще спросить Расула Гамзатова. В своем стихотворении он пишет: "Если аварскому языку суждено умереть завтра, то пусть уже сегодня я умру от разрыва сердца". Но у вас и так говорят: "Когда подходит старший, младший должен встать". Вот подошел русский язык. Не должны ли местные языки уступить ему свое место? Разве не к этому идет дело? Говоря вашими словами: нельзя носить на голове сразу две папахи. Или зачем брать в рот сразу две сигареты?
      Расул: Языки - не папахи и не сигареты. Язык не враждует с языком. Песня не убивает песню. Оттого, что в Дагестан пришел Пушкин, Махмуд не должен покидать родные края. Лермонтову незачем подменять Батырая. Если хороший друг пожал твою руку, рука твоя не исчезнет в его руке. Она станет только теплее и крепче. Языки не сигареты, а светильники жизни. У меня два светильника. Один освещал мне путь из окна отцовской сакли. Он был зажжен моей мамой, чтобы я не заблудился. Если этот светильник погаснет, действительно, погаснет и моя жизнь. Она погрузится во тьму, если даже я физически не умру. Второй светильник зажжен моей великой страной, моей большой Родиной, Россией, чтобы я не заплутался по дороге в большой мир. Без него моя жизнь будет темна и ничтожна.
      Абуталиб: Как легче поднять камень: с плеча одной рукой или с груди двумя руками?
      Вопрос: И все же горцы покидают те сакли, где их мамы зажгли светильники, и переселяются на равнину?
      Абуталиб: Но, переселяясь, они берут с собой и свой язык, и свои имена. Не забывают взять и папаху. И свет в их окнах горит тот же самый.
      Вопрос: Но в новых местах юноши часто женятся на девушках другой народности. На каком языке говорят? И на каком языке потом говорят их дети?
      Абуталиб: Есть у нас старый рассказ: влюбился юноша в девушку другой народности и решил на ней жениться. Девушка сказала: "Я выйду за тебя замуж, но сделай для меня сто дел". Начал юноша выполнять ее капризы. Сначала она заставила его залезть на скалу без единого выступа. Потом спрыгнуть с той скалы. Юноша спрыгнул и повредил ногу. Тогда, третьим делом, она заставила его не хромать. Хорошо, перестал хромать. Разные там были задачи: и переплыть реку, не замочив хурджуна, и остановить скачущего коня, и поставить коня на колени, и даже разрубить яблоко, которое невеста положила на собственную грудь... Выполнил юноша девяносто девять дел. Осталось одно. Тогда девушка сказала: "А теперь забудь свою мать, своего отца, свой язык". Тут юноша вскочил на коня и ускакал навсегда.
      Вопрос: Это красивая сказка. А как в действительности?
      Абуталиб: В действительности, когда юноша и девушка начинают супружескую жизнь, они берут на себя многие обязательства. Но никто не обязывает другого забыть свой язык. Наоборот, каждый старается узнать язык другого.
      В действительности с грустью и осуждением мы смотрим на детей, не знающих языка родителей. Вскоре и дети начинают упрекать отца и мать за то, что не учили их своему языку. Печальные люди.
      В действительности вот мы сидим перед вами. Вот наши стихи, рассказы, повести, наши книги. Вот наши газеты и журналы. На разных языках издаются они. И с каждым годом издается их все больше и больше. Огромная страна не оттолкнула наши языки. Она узаконила, утвердила их, и они засияли, как звезды. "И звезда с звездою говорит". Мы видим других, другие видят нас. Если бы этого не было, то и вы бы о нас ничего не слышали, не интересовались бы нами. Не было бы и этой встречи. Вот что происходит в действительности...
      Вопросы - ответы, вопросы - ответы. Было бы время, эта конференция, казалось, не кончилась бы никогда. У всех народов и во все времена велись и ведутся разговоры о языке, но конца этому разговору не видно.
      - Эта пресс-конференция похожа на наши игры-хороводы, где одни отвечают, другие спрашивают, - сказал Абуталиб, вконец измученный столь непривычным ему собранием.
      Вопрос - стрела, пущенная на удачу, куда-нибудь. Ответ - стрела, попадающая в мишень. Вопрос - ответ. Вопросительный знак - восклицательный знак. Прошлое - вопрос, нынешнее - ответ.
      Старый Дагестан был похож на старушку, сидящую на камне. Он был вопросительным знаком. Сегодняшний Дагестан - восклицательный знак. Он сабля, выхваченная из ножен и вскинутая кверху.
      Когда в Дагестан пришла революция, испугавшиеся ее говорили, что скоро исчезнут нации, языки, имена, цвета. Меседу превратится в Марусю, а Муса станет Васей. Говорили, что человеку некогда будет даже подумать о том, какой он нации и откуда он. Уложат всех под общее одеяло. А потом более сильные перетянут одеяло к себе, а более слабые будут мерзнуть.
      Дагестан не стал слушать этих людей. Член горского правительства Гайдар Баматов, поднявшись на палубу парохода, увозящего его за границу, сказал: "Не приняли их души мои слова. Посмотрим, что будет потом".
      Что произошло потом, все видят. Об этом написано в книге, спето в песнях. Имеющий уши - да услышит, имеющий глаза - да увидит.
      Один горец, испугавшийся общего одеяла, покинул Дагестан и уехал в Турцию. Спустя пятьдесят лет он приехал к нам в горы, чтобы посмотреть, что у нас делается. Я пригласил его прогуляться по Махачкале. Бывший Порт-Петровск. Город, носивший имя русского царя, стал носить имя дагестанского революционера Махача. Я показывал гостю улицы, носящие имена Батырая, Уллубия, Капиева, улицы, названные в честь сынов Дагестана. Гость долго смотрел на памятник Сулейману Стальскому в прибрежном сквере. На улице Ленина он увидел памятник моему отцу Гамзату Цадаса. До эмиграции он, оказывается, знал моего отца.
      Его приняли ученые филиала Академии наук. Разговаривал он с сотрудниками Научно-исследовательского института истории, языка и литературы. Он ходил по залам Музея дагестанской истории и искусства. Побывал в университете, где на пятнадцати факультетах учатся молодые горцы и горянки. Вечером мы пошли в Государственный аварский театр. В аварском театре, названном именем аварца, аварцы смотрели пьесу, написанную аварцем об аварке. Это была пьеса Гаджи Залова "Анхил Марин". Когда песню Марин, старую аварскую песню, спела на сцене народная артистка РСФСР Патимат Хизроева, мой гость не выдержал, и глаза его увлажнились.
      На площади он долго стоял перед памятником Ленину. Потом он проговорил:
      - Не во сне ли я?
      - Этот сон расскажите аварцам в Турции.
      - Не поверят. Я и сам бы не поверил, если бы не увидел своими глазами.
      Абуталиб сказал так: "Первый раз я срезал тростник, сделал свирель и заиграл на ней. Голос моей свирели услышал аул. Потом я срезал древесную ветвь, сделал дудку и заиграл другую песню. Меня услышали далеко в горах. Потом я срезал дерево, сделал зурну, и голос ее услышали все в Дагестане. Потом я взял маленький карандаш и написал стихотворение на бумаге. Оно улетело за пределы Дагестана".
      Итак, еще раз спасибо тебе, раздаватель языков, спасибо за то, что не обошел наши горы, наши аулы, наши сердца.
      Спасибо и всем вам, кто поет и думает на своих родных языках.
      ПЕСНЯ
      "Бакъан". Это аварское слово имеет два значения: мелодия, мотив и состояние, самочувствие человека, благополучие мира. Когда хотят попросить: "Сыграй мне одну мелодию", говорят слово "бакъан". Когда спрашивают: "Как ты себя чувствуешь?" - говорят слово "бакъан". Итак, самочувствие и песня сливаются у нас в одном слове.
      Надпись на пандуре:
      Кинжал и бодрого кладет на ложе смерти.
      Пандур и мертвого поднимет с ложа смерти.
      Слова, разговор пропусти через сито - получишь песню. Ненависть, гнев, любовь пропусти через сито - получишь песню. События, дела людей, всю жизнь пропусти через сито - получишь песню.
      "Особенно трогательна для него была одна тавлинская песня. Слов в ней было мало, но вся прелесть ее заключалась в печальном припеве: "Ай! Дай, далалай!" Ерошка перевел слова песни: "Молодец погнал баранту из аула в горы, русские пришли, зажгли аул, всех мужчин перебили, всех баб в плен побрали. Молодец пришел из гор: где был аул, там пустое место, матери нет, братьев нет, дома нет; одно дерево осталось. Молодец сел под дерево и заплакал. Один, как ты, один остался, и запел молодец: ай, дай, далалай!" (Лев Толстой, "Казаки").
      ...Ай, дай, далла-лай, далла, далла, дулла-лай-уллалай! Песни родные, печальные песни гор, когда вы родились, где и как? Откуда вы взялись, такие удивительные, такие прекрасные?
      Надпись на пандуре:
      Ты думаешь, эти мелодии - дело струны?
      То звуки, рожденные в сердце, слышны.
      Надпись на кинжале:
      Две песни, два лезвия, две стороны:
      О смерти врагов, о свободе страны.
      Надпись на колыбели:
      Нет на свете человека,
      Над которым в колыбели
      Песен добрых материнских,
      Песен ласковых не пели.
      Надпись на придорожном камне:
      Дорога и песня - удел молодца,
      Дороге и песне не будет конца.
      Надпись на могильной плите:
      Он песни пел, и слушали другие.
      Теперь он слушает, когда поют другие.
      Песни старинные, песни новые... Песни колыбельные, свадебные, боевые. Длинные и короткие. Печальные и веселые. По всей земле поют вас! Слова нанизывают, словно бусинки, на серебряную нить. Слова заколачивают крепко, словно гвозди. Слова возникают и текут легко, как слеза за слезой, когда плачет красавица. Слова летят и попадают в цель, как стрелы, выпущенные опытной рукой. Слова вьются и уводят вдаль, как горные тропинки, по которым можно уйти в конце концов на край света.
      Пространство между строчками - словно улица, на которой стоит дом твоей любимой! Оно словно межа на отцовском поле. Оно как час рассвета и час заката, отделяющие день от ночи.
      Песни, записанные на бумаге, и песни, не записанные на бумаге. Но какой бы ни была песня, она должна петься. Непоющаяся песня все равно что нелетающая птица, все равно что небьющееся, нестучащее сердце.
      В горах у нас говорят: когда чабаны не поют песни, овцы перестают щипать траву. Но когда звучит песня над зеленым склоном горы, пасутся и щиплют даже неумелые, только что родившиеся ягнята.
      Один кунак попросил другого спеть песню на его родном языке. То ли не знал гость ни одной песни, то ли не умел петь, но только сказал, что у них в народе нет ни одной песни.
      - В таком случае надо посмотреть, сами-то вы есть или нет? Не может существовать народ без песни!
      Ай, дай, даллалай! Дала-дала, дулла-лай! Песни - это ключи, которыми открываются заповедные сундуки языка. Ай, дай, даллалай! Дала-дала-дулла-лай!
      Расскажу о том, как родилась песня. Об этом я давно уж написал стихотворение. Вот оно.
      КИНЖАЛ И КУМУЗ
      Аульский парень в старину,
      Что жил за перевалом,
      Имел смоковницу одну,
      Владел одним кинжалом.
      Козла единственного пас,
      Где зелена поляна...
      И вот влюбился как-то раз
      В одну из дочек хана.
      Был парень смел и не дурак,
      Но хан расхохотался,
      Когда посвататься бедняк
      Однажды попытался.
      Пускай козла, мол, своего
      Подоит он сначала
      Владелец древа одного
      И одного кинжала.
      И отдал дочку он тому,
      Кто золотых туманов
      Имел до дьявола и тьму
      Имел в горах баранов.
      И парня бедного тоска
      Под стать огню сжигала.
      И оттого легла рука
      На рукоять кинжала.
      Козла он в жертву небесам
      Принес и с камнем вровень
      Срубил единственную сам
      Смоковницу под корень.
      Кумуз он сделал из ствола,
      Как требовала муза,
      И превратил кишки козла
      Он в струны для кумуза.
      И струн коснулся он едва
      В загадочном тумане,
      Как родились на свет слова,
      Что клятва на Коране.
      Не старясь, милая с тех пор
      Ему принадлежала
      Владельцу двух сокровищ гор:
      Кумуза и кинжала...
      Гнездится в дымной вышине
      Аул, прижавшись к скалам,
      Где предо мною на стене
      Висит кумуз с кинжалом.
      Перевел Я. Козловский
      Кумуз и кинжал. Битва и песня. Любовь и подвиг. История моего народа. Этим двум вещам отводят горцы самое почетное место.
      В саклях, на настенных коврах, перекрещиваясь как на гербе, висят эти два сокровища. В руки их берут осторожно, с уважением, с любовью. А без дела и вовсе не берут. Когда будешь снимать кинжал, кто-нибудь старший за спиной скажет: "Осторожно, не оборви струну на пандуре". Когда будешь снимать пандур, кто-нибудь старший за спиной скажет: "Осторожно, обрежешь пальцы". На кинжале чеканят рисунок пандура, на пандуре рисуют кинжал. На серебряном девичьем поясе, на нагрудных серебряных украшениях изображают и кумуз и кинжал, как они вместе висят на стене, на ковре. А когда шли на войну, брали с собой и кинжал и кумуз. Пустынной, голой становилась почетная стена в сакле.
      - Но зачем же в бою пандур?
      - А! Лишь ударишь по струнам, лишь только заденешь за струну, сразу приходят к тебе отцовский край, родной аул, материнская сакля. А ведь именно за все это и надо драться, только за это и стоит умереть.
      "Аулы приближаются, когда звенят сабли", - говорили, бывало, храбрецы. Но ничто не сокращает дороги до родных аулов так, как звон пандура.
      Ай, дай, далла-лай! Далла-далла-дулла-лай!
      Махмуд пел на Карпатах, и рядом с ним был его аул, родные горы. И близко была его Марьям, потом Махмуд завещал:
      На могилу поменьше мне сыпьте земли,
      Чтобы комья мне слух не замкнули,
      Чтобы уши и сердце услышать могли
      Наши горские песни в ауле.
      Вы любимый пандур закопайте со мной,
      Чтоб от песен моих не уснули,
      Чтобы слушали голос тоскующий мой
      Все красавицы в нашем ауле.
      Будто бы Махмуд сказал еще так:
      Гора становится ниже, когда заиграю я,
      Но как мне тебя растрогать, любовь моя, о Марьям?
      Услышав напев пандура, танцует даже змея,
      Но как мне тебя растрогать, любовь моя, о Марьям?
      Хотите ли знать, откуда появилась горская песня?
      Она в мечтах народа рождена,
      Никто не знает, где ее начало.
      В груди широкой плавилась она,
      Она в крови горячей клокотала.
      Она пришла из звездной высоты,
      Из дагестанских саклей и селений,
      И прежде, чем услышал ты,
      Ее слыхали сотни поколений.
      Перевел Н. Гребнев
      Песни - потоки с гор. Песни - стремительные гонцы, вестники с поля битвы. Песни - кунаки, друзья, неожиданно приехавшие в гости. Берите пандур, чонгур, чаган, свирель, кеманчу, зурну, бубен, гармонь, барабан, берите просто таз или медную тарелку. Бейте ладонью о ладонь. Бейте каблуками о землю. Слушайте, как сабли ударяются о сабли. Слушайте, как звенит камушек, брошенный в окно любимой. Пойте и слушайте наши песни. Они послы печали или радости. Они паспорта чести и храбрости, свидетельства мысли и дел. Они молодых делают мужественными и мудрыми, старых и мудрых молодыми. Всадника они заставляют сойти с коня и заслушаться. Пешего они заставляют вскочить в седло и лететь, как птица. Хмельного они отрезвляют и заставляют задуматься над своей судьбой, трезвого делают отчаянным и как бы хмельным. О чем только нет на свете песен! Посадите горца около своего теплого очага, поднесите ему рог пенной браги и попросите спеть песню. Он запоет. Он будет петь хоть до утра, только просите его хорошенько да еще заказывайте, о чем ему петь. О любви? Будет вам песня и о любви.
      Ай, дай, далалай!
      Любовь красна, как кровь и тюльпан.
      Любовь черна, как ночь и обман.
      Как девичья лента, бела она,
      Бела, как саван из полотна.
      Голубее неба, синее льда
      Любовь прекрасная, как звезда.
      Падает снег, высыхает поток.
      Но не меркнет любви цветок.
      - Что самое красивое на свете?
      - Фиалка в горах.
      - Что красивее фиалки в горах?
      - Любовь.
      - Что самое яркое на свете?
      - Солнце утром в горах.
      - Что ярче солнца в горах?
      - Любовь.
      - Ай, дай, далалай! Ну о чем же еще вам спеть?
      - О влюбленных, погибших от любви.
      - Ромео и Джульетта, Тахир и Зухра, Тристан и Изольда... Разве мало было их и у нас в Дагестане! Сколько было у нас влюбленных, которые не смогли принадлежать друг другу! Не сбылись мечты, не слились их губы, не соединились их руки. Многих молодых людей уносила война, но многих уносила и любовь. Они сгорали в ее огне, бросались с высоких скал, прыгали в бурные реки. Вот девушка из Айзани и вот юноша из Кумуха. Вот их история, их любовь. Расскажу вам конец их любви, известный всему Дагестану.
      Юноша из Кумуха приехал в аул Айзани, чтобы взглянуть на свою возлюбленную. Но она не появляется. Четыре дня и четыре ночи ждал юноша. На пятый день сел на коня, чтобы возвратиться домой.
      Вниз поглядел - сухая земля внизу,
      Вверх поглядел - голубое небо вверху.
      Откуда же дождик заморосил,
      Бурку молодца замочил?
      На крыше невеста его Меседа,
      Слезы льются, как с гор вода.
      - Четыре ночи я ждал, четыре дня.
      Зачем ты пряталась от меня?
      - Стук подков услышав издалека,
      За четыре двери, за четыре замка
      Посадили братья мои меня,
      Просидела я там четыре дня.
      Но на пятый день, как ты сел в седло,
      Сердце вытерпеть не могло.
      Я разбила все четыре замка,
      Так любовь моя велика!
      Здесь ведь торг идет, здесь идет базар,
      Продают меня, как простой товар.
      За немилого отдают меня.
      Ты останься здесь, расседлай коня.
      Но юноша из Кумуха уже не хочет остаться.
      - Я коня оседлал. Могу ли его расседлать?
      Что скажут друзья, что соседи могут сказать?
      Мне кунак на прощанье пожелал прямого пути,
      Могу ли вернуться и снова к нему прийти?
      Я уеду, но сердце оставлю тебе свое.
      - Расклюют его братья, набросятся, как воронье.
      - Свои глаза я оставить тебе буду рад.
      - Их братья высосут, как виноград.
      Если ты все равно решил покинуть меня,
      Тише веди до конца аула коня.
      Ты его в поводу до конца аула веди,
      А потом оглянись и на меня еще погляди.
      А в долине коня накорми зеленой травой,
      А у речки коня напои холодной водой.
      Ночь придет, под буркой своей усни.
      А проснешься, опять меня вспомяни.
      Дождь пройдет, знай, что это слезы мои.
      Снег пойдет, знай, что это муки мои.
      Трижды ударил плетью коня гордый юноша из Кумуха, трижды оглянулся и покинул аул. Прошло три недели. Горы засыпал снег. Несчастная Меседа, не желая выходить за немилого, бросилась со скалы. Накануне вечером отец и братья выгнали непокорную Меседу на улицу в снежную метель.
      В эту ночь она пела:
      Пусть роится в доме сто дочерей.
      Пусть отец их замуж продаст скорей,
      Чтоб на свадьбах мог нагуляться он,
      Чтоб золотом мог подавиться он,
      Пусть и братья богатых невест найдут,
      С нелюбимыми женами век живут.
      Пусть не губы целуют - свое добро.
      Пусть в проклятое серебро
      Превратится снег, что меня сечет,
      И вода в ручье, что у ног течет.
      Мой возлюбленный, заметает снег,
      Потеплее себе ты найдешь ночлег.
      Мой возлюбленный, под ногами лед,
      Не гляди назад, а гляди вперед.
      То ли услышал юноша стон погибающей своей Меседы, то ли сердце подсказало ему, но примчался он из Кумуха на взмыленном коне. Узнал о печальном событии. Бросил поводья и отпустил коня. Расстегнул пояс и сбросил с себя оружие. О камень разбил ружье. Обращаясь к отцу и братьям погибшей своей невесты, юноша говорил:
      - Вашей сакли мир нарушать не хочу,
      Свой кинжал на вас о скалу не точу.
      Ни сталью мстить не хочу, ни лихим свинцом,
      Покажите мне - только раз взглянуть
      Белоснежную, молодую грудь.
      Вот снимает полотно старик отец,
      Побледнел жених, стал и сам мертвец,
      Расстегнули грудь, поглядел жених,
      Покачнулся, упал и навек затих.
      Судьба их сплелась в одну, только тела лежат отдельно. Что же делать с ними, как хоронить? Тогда собрался великий совет. Со всего Дагестана съехались мудрецы, начал заседать всеобщий диван.
      Говорят прославленные пророки любви:
      Угасла жизнь, остыла кровь,
      Была любовь верна.
      Два тела, но одна любовь,
      Две жизни - смерть одна.
      Могилу ройте для двоих,
      Чтоб не тесна была.
      Жизнь разделила их на миг,
      Но смерть опять свела.
      В одну их бурку завернем,
      Один насыплем холм,
      Одно надгробие на нем
      Поставим мы потом.
      Сделали все как сказали. И вырос около надгробья красный цветок. Под снегом не вянут его лепестки. Снег, как только коснется цветка, тотчас тает. Словно огонь, этот красный цветок. У подножья могилы пробился родник. Пьют из него люди.
      А еще два дерева выросли по бокам могилы. Таких красивых деревьев не бывает даже в сказках. Холодный ветер подует - они размыкают свои ветви, теплый ветер подует - опять соединяются, словно обнимаются двое влюбленных: юноша из Кумуха и девушка из аула Айзани.
      Спел бы я еще песню об Али, но очень она длинна. Поэтому позвольте, я, как и в первой песне, где спою, где перескажу своими словами.
      Жил в одном ауле Али. Была у него молодая красивая жена, была у него старая мать. Надолго уходил он в горы пасти овец.
      Однажды пришел к Али человек с наказом от матери, чтобы бросил Али своих овец и шел скорее домой.
      Недобрые предчувствия закрались в сердце Али. Не случилась ли какая беда? Зачем он мог понадобиться? А если беда, то от кого ее можно было ждать, как не от молодой жены?
      Спрашивает он у посыльного, а тот молчит. Стал настаивать Али, стал сердиться, стал кинжалом грозить, и тогда рассказал ему тот человек:
      - Красивая жена у тебя, Али.
      Ночью тихо, все в доме спят.
      Но тогда скажи мне, о друг Али,
      Почему окошки во тьме скрипят?
      Молодая жена у тебя, Али,
      Покрывает землю снежком седым.
      Но тогда скажи мне, о друг Али,
      Чьи на свежем снегу следы?
      Не от ветра окна скрипят, о нет,
      Открывает окна твоя жена.
      Твой подарок не носит она - браслет,
      И кольцо твое не носит она.
      Али, конечно, спешит в аул. Сразу, не заходя к матери, спешит к молодой красавице жене. Жена хочет снять с мужа бурку и папаху, предлагает бузы, хочет, чтобы он отдохнул с дороги.
      - Раздевайся, я бузой тебя напою.
      В доме сыр и лепешка есть.
      - На какие плечи бурку мою
      Без меня примеряла здесь?
      - Ты сними и папаху, хозяин мой,
      Богатырь ты мой, молодец.
      - Ты кого поила хмельной бузой,
      Пока пас я в горах овец?
      Али выхватил кинжал и ударил два раза свою жену.
      - Счастлив будь, богатырь Али,
      Триста лет на свете живи,
      Но взгляни на меня, богатырь Али,
      На полу я лежу в крови.
      Да пошлет спасенье тебе Аллах,
      На тебе его благодать.
      Отнеси меня на своих руках,
      Положи меня на кровать.
      - Положу, - раздается Али ответ,
      Если скажешь ты мне в лицо,
      Где подарок мой, дорогой браслет,
      Почему ты сняла кольцо?
      - Ты сундук открой, богатырь Али,
      И браслет и кольцо на дне.
      Если нету рядом тебя, Али,
      То зачем украшенья мне?
      Али бросился к матери:
      - Ты зачем меня позвала, что случилось?
      - Жена по тебе соскучилась, дети соскучились. Да еще, думала, свежей баранины привезешь. Давно не ели.
      Схватился Али за голову, побежал опять на половину жены.
      Угасают очи, в них меркнет свет,
      Холодеют руки, не дышит грудь.
      Слезы льет Али, а жены уж нет,
      И никак ее не вернуть.
      В третий раз Али обнажил кинжал.
      Все в крови его острие.
      Обернул к себе, посильней нажал
      И упал он возле нее.
      Так и кончилась эта история. Похоронили их рядом. Выросли около могилы два дерева.
      Ну о чем же еще мне спеть? Разве что о Камалил Башире? Кто такой Камалил Башир? Это наш дагестанский, если хотите, Дон-Жуан. Говорят, когда он пил воду, то было видно, как льется по горлу светлая вода. Так тонка и нежна была его кожа. И вот эту-то шею перерубил его отец. За что? За то, что его сын был слишком красив.
      Ну что же, умер Камалил Башир, а о любви продолжают петь, как и пели.
      Ребенок еще в колыбели, а песни о любви уже звучат над ним.
      Еще раз я должен вспомнить нашу бесхитростную народную игру. Она называется у нас "бакиде рахьин".
      Это состязание в лиричности, соревнование в остроумии, в умении найти нужное и скорое слово - вот что такое эта игра. В каждом ауле Дагестана знают ее. В зимние долгие вечера собираются в чьей-нибудь сакле аульские юноши и девушки. Не пьют водку, не режутся в карты, не лузгают семечек, не охальничают, но играют в поэзию. Это ли не прекрасно!
      Появляется палочка. Она оказывается в руках у девушки. Девушка дотрагивается палочкой до юноши и поет:
      Возьми эту палочку, самый красивый,
      Выбери ту, что красивее всех.
      Юноша выбирает девушку, и та садится на табуретку. Между ними начинается песенный разговор.
      О красавица, красавица,
      Как зовут тебя, скажи?
      О красавица, красавица,
      Чья ты родом, расскажи.
      Все хлопают в ладоши и поют: "Ай, дай, далалай!"
      Имя я уже сказала,
      Но другому, не тебе,
      И любовь я обещала,
      Но другому, не тебе.
      Все хлопают в ладоши и поют: "Ай, дай, далалай!" Девушка встает с табурета, выбирает палочкой юношу, который сядет вместо нее. Новая пара затевает новый песенный разговор:
      Девушка:
      Снегом горы покрывает,
      И тропинок не видать.
      Златорунному ягненку
      Негде травку пощипать.
      Юноша:
      Снег растает и прольется
      Серебристою водой.
      На твоей груди пасется
      Тот ягненок золотой.
      "Ай, дай, далалай!" Выходит новая пара.
      Девушка:
      У студеного молодца,
      Под скалой дракон живет.