XXXVII

Путешествие в Пхови убедило царя, что никаких вое-станий в ближайшее время не предвидится.

— Твои лазутчики преувеличили угрозу обозленных хевисбери, — говорил он спасалару. — Два раза мы обследовали Кветарский замок. Габо Кохричисдзе провел там всю ночь с конюхами, расспрашивал их подробно о том, почему в крепости восстанавливают башни. Они говорят, в Кветари боятся нападения дидойцев. Я думаю, Звиад, нам бы следовало подкупить одного из конюхов. Конь у Колонкелидзе прекрасный, он возит своего слепого хозяина по неприступным кручам. Если конюх, ухаживающий за этим конем, будет подкуплен, мы сможем всегда узнать, куда и зачем ездит эристав Колонкелидзе.

Звиад молчал.

— Я не уверен, Звиад, — продолжал царь, — что Талагва Колонкелидзе в самом деле поссорился с Мамамзе и Тохаисдзе. А история относительно дидойцев, конечно, выдумана, чтобы скрыть от нас истинную причину восстановления крепостей и башен… Звиад-спасалар полагал, что день мятежа все же недалек, но не посмел возражать царю.

В эриставствах царил мир. Царица Мариам задержалась в Абхазии. Католикос Мелхиседек уехал в Кларджети. Без них жизнь во дворце стала гораздо веселее.

У царского духовника Амбросия тело покрылось какими-то странными язвами. Весь двор и вся Мцхета желали, чтобы у него оказалась проказа и чтобы она унесла в могилу этого злого попа.

Георгий и Гиршел то охотились, то пировали. За пирами следовала охота, за охотой снова пиры, скачки, джигитовка, метание копья. Прибыл младший сын цхратбийского эристава Дачи с молодой супругой Русудан, урожденной Фанаскертели. Монашеская желтизна сошла с ее лица, грудь и бедра округлились. Мужчинам нравились едва заметные усики над ее маленьким, как колечко, ртом. С затаенной страстью опускала она веки с длинными ресницами, без стеснения ходила по городу, курила опиум и увлекалась охотой. Георгий и Гиршел спаивали цхратбийского эристава Дачи и по очереди таскали его жену с собой на охоту. Мцхетские жители сложили про нее шуточную шаири-частушку: жена эристава девяти озер не ночевала с мужем и девяти раз. Для отвода глаз Русудан прикинулась богомолкой. Муж предоставил ее иконам, она же проводила время с Георгием и Гиршелом.

В выпивке царь и эристав были сильнее ее, зато в метании копья она побеждала обоих. Эристава Дачи мало трогала предстоящая свадьба его родственницы Шорены.

Он разузнал, что царь Георгий расположен к невесте владетеля Квелисцихе, и говорил Шорене:

— Я советую тебе отказаться от замужества с Гиршелом.

Больше всего его занимала дрессировка соколов по лазскому способу: он решил в своем эриставстве ввести этот новый вид охоты. На террасах дворца до поздней ночи раздавался смех и говор гостей. Скучающие без войны азнауры собрались в Мцхете. С ними из эриставств приехало много молодых жен и вдов. Все они ехали в Мцхету, чтобы получить благословение католикоса, но Мелхиседек был в отъезде, и потому молельщики ограничивались милостями Бахуса и Афродиты. К забавам Георгия и Гиршела прибавилось еще одно развлечение: какой-то ингилоец привез царю из Кахетии двух гепардов.

Как раз в этот день Георгий и Гиршел пригласили Арсакидзе обучать сокола охоте по лазскому способу.

«До соколов ли мне? — думал мастер. — Мелхиседек скоро вернется из Кларджети, к его приезду нужно закончить Светицховели. Он привезет византийских гостей, а через несколько недель должно состояться освящение храма».

Не нравилась главному зодчему роль царского сокольничего… Дворец облетела весть о том, что привезли гепардов. В дворцовом саду собрались гости — придворные дамы и азнауры. Из дворца вышли Георгий и Гиршел. У каждого из них на левой руке сидело по соколу цвета кольчуги, а сами они были в кольчугах песочного цвета.

Царь передал своего сокола Арсакидзе и подошел к ингилойцу.

— Как ты поймал гепардов? — спросил он.

— Мы роем в горах большую яму, царь-батоно, прикрываем ее прутьями, сажаем над ямой щенка с продырявленным ухом. В дыру вдета длинная веревка. Конец веревки держит в руках спрятавшийся в безопасном месте охотник. Рот у охотника завязан мокрой тряпкой. Так всю ночь и сидят они — щенок и охотник. Время от времени охотник дергает за веревку, щенок воет от боли. Гепард любит собачье мясо. Услышав собачий визг, он подкрадывается поближе и прыгает прямо на щенка. Прутья ломаются, и зверь проваливается в яму,

— А затем? — нетерпеливо спрашивает царь.

— А затем мы вытаскиваем зверя из ямы и связываем, потом колотим и морим его голодом. Снова бьем и снова морим голодом.

— В Египте гепардов ловят сетями, — заметил Гиршел. Он предложил послать за Шореной придворную даму Анчабаисдзе и Русудан, супругу эристава Дачи. Царь приказал вызвать Фарсмана, как опытного заклинателя и укротителя. Ингилоец сидел на земле и держал в руках концы веревок и плеть. Когда гепарды рычали на окружающих, он замахивался плетью, которая свистела в воздухе. Так в Грузии аробщики погоняют буйволов. В царском саду распустились иранские розы, красные, как кровь, белые, как сердцевина миндаля, и бледно-желтые, как слоновая кость. Цвели садовые маки, шафраны и гвоздики разных сортов-для описания их расцветок не хватило бы ни времени, ни слов. В беседке собрались гости: азнауры и дамы-красавицы, прибывшие из эриставств. Была тут Дедисимеди — единственная дочь владетеля Тмогвского замка, полногрудая, с бровями, натянутыми, как лук, и руками, белыми, как молоко, с длинными пальцами, какие рисовали на фресках тогдашние художники. Младшая дочь Шарвашисдзе, Хатуна, синеокая стройная девушка. И волнующая, как первый грех, Тутай, вдова Варданисдзе. Все три дочери эристава Гварама Абулели: одна светлая, другая темная и третья «солнцеликая» (так называли ее молодые люди).

Даже среди красивейших придворных дам выделя-лась своим блеском жена владетеля Цхвилосцихе, Цокала. Безукоризненно стройной была она, но рыбьи глаза придавали ее лицу глупое выражение. «Рыбьей Коровой» прозвал ее Георгий. Было у нее и другое прозвище: «Апокалиптическая Блудница». Так прозвал ее царский духовник Амбросий. Цокала была дальняя родственница царя. Говорили, что Рыбья Корова — его тайная наложница. Вызывало подозрение, что Цокала приезжала «молиться» в Мцхету как раз тогда, когда царица Мариам уезжала на поклонение святым в монастыри Абхазии или Кларджети. Рыбью Корову сопровождала на этот раз ее старшая дочь Натия, совсем еще юная девушка, стыдливая, как молодая серна. Фигурой Натия походила на мать, но глаза у нее были сапфировые. Она так нежно подымала и опускала свои длинные черные ресницы, как будто на ее веках сидели сумеречные бабочки.

— У этой девочки пьяный взгляд, она мне нравится, — вырвалось как-то раз у царя, когда он был опьянен опиумом.

Царский духовник и другие дворцовые сплетники делали свои догадки:

«Рыбья Корова мечтала о царском титуле, но ее подвели ее рыбьи глаза, теперь она пытается возвести на престол свою дочь Натию».

К группе красавиц подошли прекрасноликая Анчабаисдзе и «усатая» Русудан — супруга цхратбийского эристава, но дочь Колонкелидзе, Шорена, затмила своей красотой всех присутствующих женщин. Чуть печальной показалась царю дочь Колонкелидзе. Как роза Экбатана, блистала она в окружении цветов и прекраснейших женщин. Шорена не посмотрела ни на царя, ни на Гиршела, не удостоила взглядом и азнауров в кафтанах, расшитых виссоном и аксамитом. Лишь на Константина Арсакидзе тайком взглянула она — на того, кто, как тень, стоял среди знатных людей, выделяясь из круга холеных придворных мужчин своей простой пховской одеждой.

Коварным взглядом окинула Шорену Рыбья Корова, а затем перевела глаза на Георгия. От нее не скрылось волнение царя. Не только дамы, но и рыцари не решались приблизиться к гепардам.

Самец лежал, самка стояла. Увидев гепардов, Шоре на просияла и смело подошла к самке. Георгий посмот-рел на них: что-то общее было между гепардом и этой девушкой. Арсакидзе вздрогнул: не бросился бы зверь на Шорену. Желтоватая шерсть с красными крапинками покрывала самку от шеи до хвоста, точно расшитый золотом ковер. Звери походили на тигров, только глаза и крапинки на теле были у них не такие крупные. Морда, живот и внутренняя сторона ног отливали соломенным цветом, хвост самки был ярче окрашен, чем у лежавшего рядом самца. Когда самец встал, Шорена заметила его крепкие высокие ноги. Она погладила самку по спине, зверь сощурил глаза и замурлыкал, словно кошка, которая нежится на коленях у хозяина. Храбрость Шорены сконфузила азнауров: женщина оказалась отважнее мужчин.

Теперь царь тоже подошел к гепардам и обрадовался, что звери подпустили его. Он волновался: почему не идет Фарсман? Может быть, он заболел? Фарсман нарочно заставлял себя ждать. После того как с него сняли сан главного зодчего, он стремился получить должность главного ловчего. Фарсман знал, что во дворце Георгия нет людей, которые умеют дрессировать гепардов, и потому старался набить себе цену. Наконец он явился. Склонился перед царем, поздоровался с гостями и смело подошел к гепардам.

Он потер самца за ушами, погладил по спине самку. Потом повернулся к царю.

— Это персидские паланги, царь-батоно, индусы зовут их хонигами или керкалами, египтяне — гносами.

— Если не ошибаюсь, индусы зовут их читой, — пере-бил его царь.

— Да, зовут и читой.

Фарсман читал об этих зверях у арабских авторов, а о том, как дрессируют гепардов, он слышал в Каире, вот почему он обратился к ингилойцу с вопросом:

— А ты охотился с этими гепардами?

— На джейранов ходил, батоно.

— А на серну?

Ингилоец почесал себе затылок.

— На серну еще не водил их.

— Кто их обучал?

— Мы завязываем им глаза и приставляем к зверям бабу, которая всю ночь тараторит им в ухо — рассказывает сказки. Таким способом мы приучаем их к человеческому голосу.

Фарсман обратился к царю.

— Гепард-единственное животное, государь, которое может долго выдержать женскую болтовню! — сказал он и исподтишка взглянул на дочь Фанаскертели, супругу владетеля Цхратба.

Рыбья Корова обиделась за женщин. Положив руку на плечо Георгию, она шепнула ему на ухо:

— Почему ты до сих пор не убрал этого болтливого старика?

Русудан тоже обиделась, но смолчала, так как рядом с ней стоял ее муж. При нем она боялась даже упоминать имя Фарсмана.

Старик почувствовал, что шутка оказалась грубоватой, он улыбнулся дамам, а потом, взглянув на царя, добавил:

— У гепарда, как и у женщины, — злое сердце, роскошное тело и прекрасное лицо, он такой же мягкий и теплый, как женщина. Есть и еще одно качество у этого зверя, но боюсь, что красавицы обидятся на меня, а потому об этом доложу тебе, государь, в другое время…

Георгий улыбнулся Фарсману, а затем обратился к владетелю Квелисцихе:

— Что ты скажешь, Гиршел, не взять ли нам этих гепардов сегодня на охоту?

Гиршел задумался.

— Боюсь, Георгий, как бы они не сбежали, они ведь еще неприрученные. Подождем неделю.,

Царь спросил о том же ингилойца.

— Возьмите меня с собой, государь, и, если гепарды сбегут, отрубите мне голову.

Соображения Гиршела показались царю более убедительными.

В тот же день начались приготовления к охоте на ланей.

Гиршел утверждал, что гепарды раздражаются, когда их возят на арбе; в Египте их возят на колеснице. В Уплесцихском дворце давно валялась зеленая колесница, подаренная кесарем Василием Баграту III вместе с титулом Куропалата.

Георгий в молодости возил на этой колеснице охотничьих собак, пока Мелхиседек не воспротивился.

— Надо уважать христианского кесаря. Если тебе неугодно самому ездить на колеснице Куропалата, то хотя бы собак не возил на ней.

Теперь колесница пригодилась. Вместо собак на нее посадили гепардов, завязав им предварительно глаза красной шелковой повязкой. Ни один из охотников, кроме Ушишараисдзе, не соглашался сесть рядом с ними.

Все шло прекрасно, только одно обстоятельство омрачило приготовления к охоте: накануне охоты с ингилойцем случился припадок лихорадки.

Шорена очень радовалась этой охоте и просила Арсакидзе ехать вместе с нею.

— Ты обязательно должен поехать с нами, — говорила она, — к тому же царь Георгий просил тебя взять с собой соколов, обученных по-лазски.

Арсакидзе сначала отказывался.

— Не сегодня-завтра заканчивается строительство храма. Мне некогда разъезжать по охотам. Я не могу совмещать обязанности придворного лицемера с обязанностями зодчего. Если сан главного зодчего сулит мне в будущем сан главного сокольничего, то мне придется по окончании храма сделаться простым каменщиком…

Но под конец он все же уступил просьбам Шорены. Еще до зари выехали из Мцхеты царь и его свита: придворные дамы и азнауры. В зеленой колеснице сидел скороход Ушишараисдзе и держал на веревке двух гепардов с завязанными глазами.

Колесница была разукрашена цветами и зелеными ветками. За колесницей ехали: Георгий, Гиршел, главный распорядитель двора, Шорена, Арсакидзе, цхратбийский эристав Дачи и его супруга Русудан, Рыбья Корова, дочь ее Натия и Фарсман Перс.

Фарсман то и дело подгонял шпорами своего абхазского иноходца, чтобы ехать рядом с царем. Он лебезил перед ним, расхваливал гепардов, привезенных из Кахетии. Трое эриставов, семь латных всадников гарцевали за ними на арабских конях.

В конце кавалькады двигались арбы, нагруженные бурдюками и яствами, и за ними ехали верхом главный ловчий, главный загонщик, десять охотников, трое сокольничих и Эстате.

Сокольничие везли закутанных в шелковые «рубашки» соколов, дрессированных по-лазски, — одного для царя, другого для Шорены и третьего для Гиршела.

Георгий находился в прекрасном расположении духа. Он без устали скакал на своем золотистом жеребце и шутил:

— Я полагаю, не слишком ли большой почет оказан зеленой колеснице кесаря? До сих пор Эстате возил на ней собак, а сегодня на ней путешествуют звери царской крови.

Затем обратился к Гиршелу:

— Ты знаешь, Гиршел, у кесаря Василия в жилах течет кровь духанщика?

Гиршел улыбнулся и взглянул на свою невесту. Шорена разрумянилась ог верховой езды и стала еще красивее.

Фарсман. Перс нагнал царя и вступил в разговор.

— А ведь гепард и в самом деле зверь царской крови, государь! Самка гепарда считается молочной матерью Вакха — сына Зевса и Семелы…

Георгий не слушал, о чем ему говорил Фарсман, Он продолжал беседу с Шореной.

Фарсман оглянулся, и оказалось, что около него нет никого, кроме Рыбьей Коровы. Она тоже старалась ехать рядом с царем, но, неопытная в верховой езде, плохо справлялась со своим текинским мерином, и потому вышло так, что Фарсман рассказал ей все то, о чем хотел рассказать царю.

Рыбья Корова тоже плохо его слушала, она вся была охвачена завистью: царь Георгий не обращал никакого внимания ни на нее, ни на ее дочь Натию, девушку с сапфировыми глазами. Он всю дорогу беседовал только с Шореной.

XXXIX

Потянулись болота, заросшие камышом. Теперь за колесницей шли шесть охотников и помогали лошадям вытаскивать ее из ухабов.

Взлетали фазаны с полян, заросших рогозом. Напуганные кабаны метались в тростниках.

В зарослях жалобно пищали фазаньи птенцы. Охотники подъехали к покрытому бурьяном плоскогорью, с трех сторон которого высились горы, и оно вда валось в них, как морской залив. С юга к нему подступала необъятная степь.

Главный ловчий нагнал царя.

— Не послать ли загонщиков на склоны гор, чтобы они согнали зверей на плоскогорье, там их и встретят гепарды.

Главный ловчий сожалел, что гончие псы сегодня не пригодятся: гепарды, увидев собак, бросятся за ними и перестанут ловить ланей. Всадники долго стояли на степной меже. Наконец с севера донесся звук большого охотничьего рога, на склонах гор. загонщики били в барабаны. Над чащей тростников поднялись фазаны, и охотники издали любовались ими. Кабаны убегали в лес.

Охотники видели издали, как заколыхались верхушки бурьяна. Георгию и Гиршелу показалось, что над зарослями летят две птицы, но то были не птицы, а уши двух ланей. Георгий испугался, что лани могут заметить охотников и уйти обратно в горы. Гиршел уверял, что раз уж они спустились с гор на плоскогорье, то обязательно выйдут в степь.

И действительно, лани, вынырнув из чащи бурьяна, понеслись прямо по степи. Не успели они проскакать и ста локтей, как Ушишараисдзе снял красные повязки с гепардов. Звери бросились в погоню.

Георгий, Шорена, Рыбья Корова, дочь ее, Гиршел, Арсакидзе, Дачи и супруга его — вся свита сорвала коней с места. Гепарды неслись за ланями изо всех сил. Кони от быстрого бега распластались по земле, но все же отставали от гепардов.

Сперва Георгий и Гиршел скакали впереди, но конь Гиршела вскоре отстал. Теперь текинская кобыла Шорены догнала золотистого жеребца, на котором скакал Георгий,, Арсакидзе пришпорил арабского мерина и следовал за ними на расстоянии прыжка лани. Георгий был рад, что рядом с ним скачет Шорена. В этот миг он забыл и о гепардах и о ланях. Гепард-самец первый настиг лань. Еще несколько прыжков, и он вскочил бы на спину своей жертвы, Но в этот миг лань бросилась влево — так же заяц удирает от гончих. Гепард пронесся мимо нее. Пока он изменил направление, лань ушла далеко. Вторая лань поскакала вправо и увлекла за собой гепарда-самку.

Эристав Дачи, главный управитель двора и пять всадников тоже повернули вправо, царь и остальные всадники погнали коней за первой ланью.

Несколько дам отстало. Зависть душила Рыбью Корову, она припустила коня и быстро нагнала дочь Колонкелидзе. Кобыла Шорены уступила место мерину Цокалы. Гнев обуял Георгия, когда он заметил рядом с собой Рыбью Корову. Теперь мчались в паре Шорена и Ута. Это напоминало им юношеские радости, пережитые когда-то в Пхови. У Арсакидзе мелькнула мысль опередить царя и показать ему, как умеют ездить лазы… Но даже в порыве азарта он понял, что делать этого не стоит.

Гепард— самец снова нагнал лань. Она опять взяла в сторону, но на этот раз гепард оказался умнее. Со страшной быстротой преодолел он пространство, описал в воздухе дугу и очутился на спине у лани.

Пока спешивались всадники, гепард схватил за горло свою жертву и стал жадно пить ее кровь. При этом он злобно рычал: «урррахх! урррахх!»

Даже мужчины не смели приблизиться к нему.

— Попробуй, Гиршел, подойди! — с улыбкой обратился царь к владетелю Квелисцихе.

Гиршел колебался. Он побледнел. Георгий снова улыбнулся и выступил вперед. «Урррахх!…» — зарычал гепард еще свирепее. Георгий стегнул в воздухе плетью и яростно прикрикнул на зверя. Хищник оторвался от лани, из его окровавленной пасти раздалось: «урррахх!…»

Георгий смело подошел к лани, распорол ей кинжалом живот и бросил зверю дымящиеся внутренности. Двое всадников неслись к ним по степи. Эристав Дачи и главный ловчий подскакали к царю.

— Что у вас там случилось, молодцы? — спросил Георгий.

— Гепард поймал лань, но сам пожирает ее, никого не подпускает к себе. Чуть не откусил ногу эриставу Дачи! — доложил главный ловчий.

— Плохие же вы рыцари, если одна самка напугала стольких храбрецов, — пошутил Георгий.

— Неужели гепард мог напугать даже моего мужа? — едва сдерживая смех, отозвалась дочь Фанаскер-тели.

Гиршел то краснел, то бледнел. Гвоздем вонзились в сердце слова Русудан: «Даже моего мужа». Особенно это «даже»…

Охотники снова сели на коней. Гиршел был мрачен. Вдвоем с царем мчались они впереди других. Остальные охотники ехали по степи рысью, так как ни у кого из них не было желания кормить собой гепарда Георгий был в восторге от того, что всегда печальная Шорена увлеклась охотой.