Ответный импульс поступил откуда-то с орбиты вокруг Кирчола - из точки, находящейся за пределами досягаемости масс-детекторов "Энона". После этого источник пришел в движение, покидая орбиту с ускорением в пять g. "Энон" так и не смог обнаружить следов инфракрасного излучения, не было зафиксировано и инверсии реактивного двигателя. Радиосигналы прекратились.
      - Черноястреб. - Эта мысль одновременно мелькнула у всех эденистов на обоих космоястребах, вызвав всеобщее ликование.
      - Он мой, - передала Сиринкс Тетису в режиме конфиденциального обмена. Она еще не забыла, как ускользнул от них последний черноястреб. Ей до сих пор было обидно.
      - Это еще почему? - запротестовал он.
      - Мой, - холодно повторила она. - Ты и так овеешь себя немеркнущей славой, захватив настоящую антиматерию. Так чего же тебе еще нужно?
      - Но уж следующий встреченный нами черноястреб - мой.
      - Конечно, - проворковала она.
      Тетис, наконец, сдался, хотя его подсознание продолжало ворчать. Но он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы спорить с ней, когда она бывала в таком настроении.
      - Будем преследовать? - спросил "Энон".
      - Конечно, - подтвердила она.
      - Отлично, а то мне не совсем понравилось то, как мы упустили предыдущего. В принципе, я вполне мог бы его вычислить.
      - Нет, не мог. Там речь шла о девятнадцати световых годах. И ты, попытавшись последовать за ним, мог бы просто повредить свои энергоклетки. Наш предел - пятнадцать светолет.
      "Энон" не ответил, но она чувствовала, что он обижен. Она едва не поддалась искушению совершить прыжок длиннее обычного, но ее удержала боязнь повредить космоястребу. Это, да еще нежелание губить остальных членов экипажа среди бескрайних межзвездных просторов.
      - Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни твоему экипажу, - мягко заметил "Энон".
      - Знаю. И все-таки, как это было обидно, верно?
      - Очень.
      * * *
      Черноястреб поднялся над плоскостью эклиптики, следуя по длинной изящной траектории. Даже когда он начал тормозить для встречи с "Димазио", ни тот, ни другой космоястреб все еще не могли определить его очертания или размеры. Они находились в тридцати тысячах километров - слишком далеко для визуального наблюдения, а малейшее использование для опознания эффекта искажения тут же выдало бы их.
      Оба корабля, за которыми они следили, сблизившись до пяти тысяч километров, снова начали обмениваться радиосигналами - постоянным потоком кодированных данных. Это сразу все упростило, поскольку теперь электронные сенсоры "Энона" могли триангулировать их с точностью до полуметра. Сиринкс дождалась, пока между сближающимися кораблями не осталось всего две тысячи километров, и отдала приказ о перехвате.
      - ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ, - буквально проревел "Энон" на частоте связи. Он почувствовал, как черноястреб мысленно вздрогнул. - СБРОСЬТЕ УСКОРЕНИЕ, НЕ ПЫТАЙТЕСЬ СОВЕРШИТЬ ПРЫЖОК. ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ ДО НАШЕГО ПОДХОДА И ДОСМОТРА.
      В тороид экипажа вернулась гравитация, нарастающая с довольно неприятной скоростью. "Энон" и "Грэй" устремились к намеченным целям с ускорением в восемь g. "Энон" был способен создать в тороиде контрускорение лишь в три g, поэтому Сиринкс подвергалась довольно сильному испытанию в пять g. Ее напрягшиеся внутренние мембраны на пределе возможностей в принципе способны были справиться с подобной перегрузкой, но она волновалась, что черноястреб может попробовать ускользнуть. Их экипажи почти всегда использовали наноприспособления, позволяющие им переносить куда большее ускорение. Если бы им пришлось пуститься в погоню, экипажу "Энона" пришлось бы несладко, особенно Рубену и Оксли.
      Но беспокоилась она совершенно напрасно. После приказа "Энона" черноястреб свернул свое искажающее поле. Но она остро ощущала окрашивающие его мысли мрачный гнев, скорее всего бывший эхом душевного состояния капитана. Мелькнуло в его мыслях и имя или, скорее, настойчивое желание идентифицировать себя: "Вермуден".
      "Грэй" тем временем отдал радиоприказ "Димазио" - требование оставаться на месте. В случае со звездолетом адамистов наиболее практичным подходом было принуждение. Космоястреб вытянул свое искажающее поле, изменяя тем самым квантовое состояние пространства вокруг корпуса "Димазио". Теперь, если бы звездолет попытался совершить прыжок, возникшая интерференция нарушила бы стабильность в его энергоблоках, что привело бы к гибельным последствиям для корабля, поскольку мгновенно взорвались бы десинхронизированные энергобатареи.
      "Энон" и "Грэй" приблизились к преследуемым кораблям и разделились, направляясь каждый к своей цели. Теперь перед мысленным взором Сиринкс возник острый профиль "Вермудена" - чуть приплюснутая луковица диаметром в сто пять метров, сходящаяся на заостренный конус высотой около шестидесяти метров. У корабля не было тороида для членов экипажа. Вместо него на равном удалении друг от друга по периметру верхней части корпуса были закреплены три металлические капсулы. Одна из них являлась отсеком жизнеобеспечения, способным вместить пять или шесть человек, вторая служила ангаром для небольшого космоплана, третья была грузовым трюмом. Под корпусом бурлили потоки энергии - переливающиеся всеми цветами спектра вихри, свидетельствующие о крайнем возбуждении всех внутренних систем корабля.
      - Капитан Куриц, прошу вас и ваших подчиненных пройти к шлюзу, объявила Сиринкс, когда космоястреб начал торможение. - И учтите, что объем жилого отсека черноястреба составляет приблизительно четыреста кубических метров.
      "Вермуден" висел в пространстве на расстоянии трехсот километров: темный, слегка отливающий медью серп. Она чувствовала, как Чи наводит на черноястреба лазерные орудия ближнего боя, фокусируя их с помощью комбинированных электронных и биотех-прицелов.
      - Я пойду с ними, - сказала Эйлин Каруч. Она хлопнула ладонью по замку своего ремня безопасности.
      - Обеспечьте доставку капитана "Вермудена" к нам на борт, - сказала Сиринкс. - Я отправлю с вами одного из моих людей, и он отпилотирует "Вермуден" в штаб-квартиру флота. В отсутствие своего капитана черноястреб будет вынужден подчиняться эденисту.
      "Энон" при сближении с "Вермуденом" развернулся так, что казалось, будто он собирается совершить посадку прямо на верхнюю часть корпуса черноястреба. Из тороида экипажа выдвинулась переходная труба. Группа десантников в защитных скафандрах и с оружием наизготовку уже находилась в шлюзовой камере. Гравитация во всем тороиде, наконец, вернулась к долгожданному земному стандарту.
      Сиринкс приказала капитану "Вермудена" выдвинуть воздушный шлюз черноястреба.
      И тут "Димазио" взорвался.
      Его капитан, оказавшись лицом к лицу с перспективой неминуемой выкачки памяти, за которой его ждала столь же неминуемая встреча с расстрельным взводом флота Конфедерации, решил, что стоит заплатить собой, экипажем и кораблем, чтобы прихватить с собой "Грэя". Он дождался, пока начавший процедуру причаливания космоястреб окажется в каком-то километре от него, и отключил питание камер, где хранилась антиматерия.
      Пятьсот граммов антиматерии мгновенно вырвались на волю, чтобы пожрать равную массу обычной материи.
      Находящемуся на расстоянии двух тысяч километров от места взрыва "Энону" показалось, что волновой фронт неконтролируемой энергии расколол Вселенную надвое. Позади как всегда безмятежно-спокойно мерцали звезды, впереди же бесконечность исчезла, сменившись заслонившей все видимое пространство стеной яростных фотонов.
      Сиринкс почувствовала, как испепеляющий свет окутывает "Энона", превращая клетки оптических рецепторов в угольки. Телепатическая связь послушно передала вспышку пурпурно-белого света, позволив ему полыхнуть непосредственно в сознании. Вспышка была такой мощной, что Сиринкс едва не потеряла сознание. На фоне стены ослепительного света возникали пятнышки черноты, трепещущие, как угодившие в бурю крошечные птички. Проносясь мимо, они взывали к ней, издавая мысленные крики - иногда это были слова, иногда - образы людей или мест, иногда - запахи, призрачные обрывки вкуса, прикосновения, смех, музыка, жара, холод, сырость. Сознания ее брата и друзей, переносящиеся в нейроклетки "Энона". Но разрушенные, неполные. Искаженные.
      - Тетис! - воскликнула Сиринкс.
      Она никак не могла найти его - в таком хаосе это было практически невозможно. К тому же, слепящий свет начал причинять ей разливающуюся по всему телу боль. От этой боли и ненависти она даже завыла.
      В этот момент искажающее поле "Вермудена" развернулось, окрепло, подвергая структуру реальности совершенно невыносимому напряжению. В пространстве широко раскрылась щель.
      Чи нанес удар гамма-лазерами. Но их лучи пронзили лишь пустоту. Щель уже начала закрываться.
      Менее чем через две секунды после того, как взорвался "Димазио", на корпус "Энона" обрушилась ударная волна элементарных частиц, усиливая то разрушительное воздействие, которое оказало на защитный слой пены электромагнитное излучение. Космоястреб же, не обращая внимания на окружающий хаос, наблюдал, как "Вермуден" формирует пространственный тоннель - тоннель сквозь лишенную измерений бездну. Его размеры и длина детерминанты определялись выбросом энергии черноястреба. Теперь "Энон" точно знал координаты терминуса, находящегося в двадцати одном световом годе отсюда - это был крайний предел дальности прыжка черноястреба.
      - На сей раз не уйдешь! - с яростью подумал "Энон". В его энергоклетках бешено пульсировала энергия.
      - Нет! - воскликнула Сиринкс, которую настолько потрясло самостоятельно приятое "Эноном" решение, что она мгновенно вышла из вызванного горем шока.
      - Есть способ, я знаю. Доверься мне.
      И после того, как какая-то предательская часть ее подсознания дала космоястребу разрешение на прыжок, ей только и оставалось что наблюдать, как пространственная щель поглотила их, доставляя туда, где предстояло свершиться возмездию. Но осознав, что пространственный тоннель составляет в длину всего лишь тринадцать световых лет, она перестала беспокоиться. Едва начал раскрываться терминус, она почувствовала, как снова активируются энергоклетки. Тут Сиринкс мгновенно поняла, что происходит, и рассмеялась смехом, полным мстительной ярости.
      - Ну, что я говорил! - самодовольно заметил "Энон".
      Отчаянный, продолжительностью в двадцать один световой год прыжок практически исчерпал энерговозможности "Вермудена". Черноястреб чувствовал, как его пристегнутый к противоперегрузочной койке капитан лежит, выгнувшись дугой, со сведенными судорогой мускулами, и сопереживал ему. Псевдопространство тоннеля охватывало корабль со всех сторон и, хотя это не было физическим давлением, но перегрузки корабль испытывал вполне реальные. Наконец, впереди стал намечаться терминус. Проникающий в тоннель свет звезд казался странно искаженным.
      "Вермуден" выскочил в чистый вакуум нормального пространства. Его сознание излучало глубокое облегчение.
      - Отличная работа, - похвалил его капитан. "Вермуден" почувствовал, как у того расслабляются мышцы рук и груди, - глубокий вдох.
      В то же мгновение его корпус залили яркие лучи лазеров, омывая оптические рецепторы черноястреба ослепительным розоватым сиянием. Чечевицеобразная масса диаметром в сто пятнадцать метров висела в восьмидесяти метрах над ним, заслоняя демонический багровый свет Бетельгейзе.
      - Что за дьявольщина... Как? - воскликнул капитан.
      - Это пока лишь лазеры наведения, - передал "Энон". - Если я почувствую хоть малейшие изменения в состоянии твоих энергоклеток, я приведу в действие гамма-лазеры и разрежу тебя пополам. А теперь выдвигай шлюз. Кое-кому у меня на борту просто не терпится познакомиться с тобой.
      * * *
      - А я и не знала, что космоястребы способны на такое, - пару часов спустя сказала Эйлин Каруч. Капитан "Вермудена" Генри Сиклари и два других члена экипажа черноястреба были надежно заперты в тюремной камере "Энона", а новая команда захваченного корабля во главе с Кейкусом знакомилась с системами управления черноястреба. По словам Кейкуса, он и его помощники были вполне способны доставить корабль на Ошанко через день.
      - Вы имеете в виду последовательные прыжки? - спросила Сиринкс. - Да, так можно покрыть практически любое расстояние, нужен всего лишь космоястреб с обостренным чувством пространства. Вроде тебя.
      - Я люблю тебя, - отозвался "Энон", ничуть не смущенный перемежающимися укорами и похвалами, которыми эденисты начали бомбардировать его после необычного маневра.
      - Похоже, у тебя на все есть ответ, да? - сказала она. Но на сей раз в ее мысли не ощущалось насмешливых ноток.
      Тетис. Его широкое улыбчивое лицо, усыпанное мальчишескими веснушками, непокорные соломенно-желтые волосы, долговязое, слегка неуклюжее тело. Столько часов, проведенных ими в веселых забавах на Ромулусе.
      Он являлся такой же частью ее личности, как и "Энон". Их объединяло столь многое, что практически они были духовными близнецами. А теперь его вдруг не стало. Его оторвали от нее, вырвали из нее, не будет больше совместных полетов, общих радостей и огорчений.
      - Я тоже скорблю по нему, - раздался у нее в голове шепот "Энона". Его мысли были полны сочувствия.
      - Спасибо. И яйца "Грэя" тоже погибли. Какое ужасное, чудовищное преступление. Ненавижу адамистов.
      - Нет, такая ненависть только унижает. Посмотри, как Эйлин и десантники скорбят вместе с нами. Дело не в адамистах вообще, а в отдельных личностях. Всегда только в личностях. Согласись, ведь даже у эденистов есть свои недостатки.
      - Да, есть, - сказала она, поскольку это было справедливо. Но все равно какая-то часть ее сознания оставалась пустой, как исчезнувшая улыбка.
      * * *
      Афина поняла, что случилось нечто совершенно ужасное, стоило "Энону" появиться возле Сатурна. Она сидела в саду гостиной, кормя двухмесячную Климену из искусственной молочной железы-биотеха, когда ее вдруг пронзило ледяное предчувствие несчастья, а страх перед будущим и тем, что оно в себе таило, заставил ее крепко стиснуть свою вторую пра-правнучку в объятиях. От потери соска и от боли малышка расплакалась. Афина поспешно передала Климену своему правнуку, который тут же постарался успокоить девочку мысленными утешительными сигналами. Затем Афина с тревогой ощутила прикосновение притупленного горем сознания Сиринкс, и только тогда она, наконец, полностью осознала весь ужас происшедшего.
      - Неужели от него ничего не осталось? - мягко спросила она.
      - Кое-что, - сказала Сиринкс. - Но так мало, мама, так мало...
      - Мне достаточно и одной-единственной мысли.
      Когда "Энон" оказался в непосредственной близости от Ромулуса, он ретранслировал фрагменты хранящихся в его памяти сознаний в разум хабитата. Драгоценные неуловимые останки жизни, единственное, что осталось от Тетиса и его экипажа.
      Покойные друзья, любовники и мужья Афины появились из глубин сознания Ромулуса, предлагая ей свою поддержку и ободрение, стараясь по мере сил смягчить постигший ее удар. "Мы сделаем, что сможем", - уверили они ее. Она чувствовала, как трепетные останки сознания ее сына медленно вплетаются в единое сплоченное целое коллективного сознания, и это ее немного успокоило.
      Хотя смерть не являлась для Афины чем-то незнакомым, эта утрата оказалась для нее особенно тяжелой. В глубине души она всегда верила, что космоястребы и их капитаны были едва ли не бессмертными, во всяком случае, она никогда не думала, что с ними может случиться такое - глупая, почти детская вера. А превыше всего на свете она дорожила своими детьми. Ведь именно они были тем, что до сих связывало ее с "Язиусом", они были их потомками.
      Через полчаса, одетая в простую черную корабельную форму, Афина в гордом одиночестве стояла в зале прибытия космопорта. Из-за прорезавших ее лицо горьких складок она сейчас впервые выглядела на все свои сто тридцать пять лет до единого. Она смотрела, как из тьмы пространства выныривают "Энон" и его траурный эскорт из двух космоястребов эскадрильи обороны Сатурна. Наконец, "Энон" с очень похожим на человеческий мысленным вздохом облегчения опустился на свободный пьедестал. Оттуда сразу выдвинулись похожие на слепые кургузые щупальца питательные трубки и зашевелились, ища отверстия в нижней поверхности корпуса космоястреба. Его многочисленные сфинктерные мышцы, почувствовав прикосновение патрубков, растянулись, пропуская их внутрь, а потом снова сжались, плотно охватывая их и тем самым обеспечивая надежное соединение. После этого "Энон" принялся засасывать синтезируемую в недрах Ромулуса питательную жидкость, заполняя свои внутренние емкости, утоляя жажду, лишавшую его клетки жизненной силы. Они пробыли на Ошанко ровно столько, сколько потребовалось, чтобы передать Генри Сиклари и его экипаж командованию флота и дождаться, пока эденисты-специалисты по управлению черноястребами примут командование "Вермуденом". После этого Сиринкс настояла, чтобы они направились прямо к Сатурну.
      Афина смотрела па огромного космоястреба с неподдельным сочувствием.
      "Энон" был в плачевном состоянии: покрывающий корпус слой пены обгорел и отслаивался, термоотводящис панели на тороиде расплавились, электронные сенсорные системы превратились в застывшие, покрытые окалиной ручейки металла, сенсорные пузыри, во время взрыва обращенные в сторону "Димазио", выгорели, и теперь все их клетки были мертвы.
      - Я в полном порядке, - передал ей "Энон". - Повреждены в основном механические системы. А сенсорные пузыри биотехники пересадят мне новые. Да, и обещаю больше никогда не жаловаться, что меня покрывают пеной, смущенно добавил он.
      Когда из шлюза появилась Сиринкс, Афина заметила, что у нее заметно ввалились щеки, волосы безвольно свисают но обе стороны лица тусклыми прядями. Она шла навстречу матери походкой человека, приговоренного к казни. При виде убитой горем дочери Афина почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Она крепко обняла ее, утешая и поддерживая обессиленное сознание эмпатическим состраданием, стараясь облегчить душевные муки бальзамом материнской любви.
      - Это не твоя вина.
      - Если бы я не...
      - Не надо, - сурово велела Афина. - Ради памяти Тетиса и "Грэя" ты не должна мучить себя бессмысленным раскаянием. Ты сильнее этого, гораздо сильнее.
      - Да, мама.
      - Он сделал то, что хотел сделать. Сделал то, что считал правильным. Представь, сколько миллионов жизней было бы унесено, если бы эта антиматерия была использована против беззащитной планеты!
      - Много, - беспомощно сказала Сиринкс.
      - А он их спас. Мой сын. Благодаря ему все они будут жить, рожать детей и смеяться.
      - И все же, как это больно!
      - Это потому, что мы люди, причем в гораздо большей степени, чем ими когда-либо смогут стать адамисты. Наша способность к эмпатии не позволяет нам укрыть свои чувства, и это к лучшему. Но ты, Сиринкс, всегда должна помнить о равновесии, ведь именно равновесие - это цена, которую нам приходится платить, чтобы оставаться людьми: позволять себе чувствовать всегда опасно. Мы идем узкой горной тропой. По одну сторону от нас пропасть опасности скатиться к животному состоянию, по другую - высокий склон, вскарабкавшись на который легко вообразить, что мы чуть ли не боги. И то, и другое манит нас, искушает. Но не будь этих двух притягивающих душу, постоянно бередящих ее сил, ты просто не смогла бы любить. Понимаешь, именно они - эти противоборствующие стороны - будят наши души, пробуждают страсти. И то, что случилось, послужит тебе уроком, ты должна учиться гордиться Тетисом и тем, что он сделал, и чувство гордости поможет тебе подавить горе. Я знаю, это очень тяжело, а для капитана это труднее, чем для кого бы то ни было. Мы единственные, кто способен по-настоящему открыть свою душу другому, мы чувствуем глубже всех, но и страдаем сильнее всех остальных. И, зная это, зная, что тебе, возможно, предстоит пережить за долгую жизнь, я все равно предпочла родить тебя, поскольку кроме страданий жизнь сулит еще и много радостей.
      * * *
      Круглый дом, расположенный в уютной долине, ничуть не изменился. Здесь по-прежнему было полно ребятишек, за которыми присматривали чуть усталые взрослые и беспокойные домашние шимпы-биотехи. Как будто Сиринкс никогда его и не покидала. При восемнадцати детях, и пока всего сорока двух внуках, одиннадцати правнуках, и двух недавно родившихся потомках уже четвертого поколения Афина являлась главой семейства, которое не давало ей ни минуты отдыха. Девяносто процентов взрослых обитателей дома было так или иначе связано с космическими полетами, а это означало, что долгие отлучки являются нормой. Но, возвращаясь, они знали, что все равно их дом здесь, и они всегда сначала навещали Афину, а уже потом решали, оставаться им или отправиться куда-либо еще.
      - Это вообще какая-то то ли ночлежка, то ли бордель, то ли ясли "У Афины", - не раз шутила по поводу своего семейного гнезда пожилая экс-капитан.
      Младшие дети отнеслись к появлению Сиринкс восторженно, с радостными возгласами обступили ее, каждый требовал своей доли поцелуев и рассказов о планетах, которые она посетила, в то время как взрослые сдержанно приносили соболезнования. Оказавшись среди них, зная и чувствуя, что ее сердечную боль разделяет еще кто-то, она чувствовала себя легче. Немного.
      После ужина Сиринкс отправилась в свою прежнюю комнату, попросив, чтобы ее несколько часов не беспокоили. Рубен и Афина вышли в патио, удобно устроились в металлических креслах и углубились в конфиденциальный мысленный разговор. Их грустные лица выдавали глубокую тревогу.
      Сиринкс прилегла на постель, глядя сквозь прозрачную крышу на лениво извивающиеся склоны долины, освещенные последними лучами постепенно темнеющей осевой световой трубы. За семь лет, прошедших с тех пор, как "Энон" достиг зрелости, деревья изрядно вымахали, а кусты стали гуще, совершенно изменив облик знакомых ей по дням детства зеленых зарослей.
      Она слышала мысли сидящего на причальной складке "Энона", с которого счищали обгорелый слой защитной пены. Помятый тороид экипажа сейчас охватывали подвижные стрелы обслуживания, давая возможность техникам привести его в порядок. Теперь, когда космоястреб наконец завершил процесс подпитки, его мысленный голос стал возвращаться к норме. Он наслаждался тем, что находится в центре внимания, деловито обсуждая с ремонтными бригадами все подробности предстоящих работ. Два биотехника склонились над выжженным сенсорным пузырем с портативными пробоотборниками и брали образцы тканей.
      - Папа!
      - Я здесь, малышка. Я же говорил тебе, что всегда буду с тобой.
      - Спасибо. Я никогда в этом и не сомневалась. Как он?
      - Счастлив.
      На сердце у нее стало немного легче.
      - Так он готов?
      - Да. Но потеряно много, особенно из последних лет жизни. Мы сложили все, что было возможно. Основа личности жизнеспособна, но остального не хватает. Он остается ребенком, сохранилось именно то, что ты любила в нем больше всего.
      - А я могу с ним поговорить?
      - Можешь.
      * * *
      Она стояла босиком в густой прохладной траве у широкого ручья, а над головой у нее, как нить плененного солнечного света, ярко сияла осевая осветительная труба. Вокруг нее высились деревья, сгибающиеся под тяжестью свисающих с их ветвей лиан, усыпанных каскадами ниспадающих до самой земли цветов, нижние из которых плескались в прозрачной воде. В неподвижном воздухе лениво порхали бабочки, соревнуясь с пчелами за место на цветах, все кругом наполнял птичий щебет.
      Это была полянка в лесу неподалеку от дома, полянка, где она провела столько счастливых детских дней. Оглядев себя, она увидела, что на ней простое хлопчатобумажное летнее платье в мелкую бело-голубую клетку. Длинные распущенные волосы доходили до худеньких бедер. Ее телу было тринадцать лет, и, услышав, как кричат и смеются дети, она поняла, почему. Сейчас она достаточно юная, чтобы принимать участие в детских забавах, и в то же время достаточно взрослая, чтобы ее слушались, чтобы иметь возможность держаться чуть на отшибе и при этом не быть отвергнутой.
      Они выскочили на поляну - шесть десятилетних мальчишек в шортах и футболках, голые до пояса и в плавках, улыбающиеся и смеющиеся, в теплом свете мелькали сильные руки.
      - Сиринкс! - Он был в самой их гуще, светлые волосы развеваются, при виде ее на лице расцветает улыбка.
      - Привет, Тетис, - сказала она.
      - Идешь с нами? - запыхавшись, спросил он.
      Плот, на скорую руку смастеренный из силиконовых листов, балок из пористого алюминия и пустых пластиковых бутылей - знакомый настолько, что на глазах у нее появились слезы, - лежал наполовину на берегу, наполовину в воде.
      - Не могу, Тетис. Я просто пришла убедиться, что с тобой все в порядке.
      - Конечно, в порядке! - Он попытался пройтись перед ней колесом, но не удержался и со смехом шлепнулся на траву. - Мы собираемся проплыть до самого резервуара с соленой водой. Вот смеху-то будет - мы ведь никому ничего не сказали, а хабитат нас не заметит. А по пути мы можем встретить кого угодно - пиратов там, или каких-нибудь чудовищ. А можем, например, найти сокровища. Тогда я привезу их домой и стану самым знаменитым капитаном во всем хабитате. - Он снова вскочил, глаза его засверкали. Пожалуйста, ну поплыли с нами, Сиринкс! Пожалуйста!
      - В другой раз, обещаю.
      Тем времени остальные мальчишки, наконец, с криками окончательно столкнули плот в быстрый ручей. Несколько секунд он качался на быстрине с боку на бок, затем постепенно выправился. Мальчишки начали грузиться.
      Тетис смотрел то на Сиринкс, то на плот, его раздирали противоречивые желания.
      - Так ты обещаешь? Правда?
      - Правда. - Она обхватила ладонями его головку и чмокнула брата в лоб.
      - Сиринкс! - Он возмущенно вырвался и, услышав насмешливые вопли остальных мальчишек, густо покраснел.
      - Вот, держи, - сказала она и сняла с себя тонкую серебряную цепочку с подвеской из куска яшмы размером с виноградину, сплошь покрытого затейливой резьбой. - Это тебе. Всегда носи его, и тебе будет казаться, что я с тобой. А когда я приеду в следующий раз, ты мне все расскажешь
      - Идет! - И он бросился к плоту, на бегу надевая цепочку и поднимая высокие фонтаны брызг. - Только смотри, обязательно возвращайся. Ты обещала!
      - И как далеко он уплывет? - спросила она Сайнона, когда приятели втащили промокшего Тетиса на плот.
      - Так далеко, как захочет.
      - А сколько это будет продолжаться?
      - Столько, сколько он захочет.
      - Папа!
      - Прости, я не хотел, чтобы мои слова прозвучали легкомысленно. Возможно, лет десять или пятнадцать. Понимаешь, детство со временем поблекнет. Игры, в которые не принимаются взрослые и друзья, которые составляют целый мир, - все это очень хорошо, но основное, к чему стремится десятилетний, - это желание стать взрослым. Поведение ребенка является имитацией того, что он считает взрослым поведением. Есть старинная поговорка: мальчик - отец мужчины. Поэтому, когда он пресытится приключениями и начнет понимать, что ему этим мужчиной никогда не стать, что в этом смысле он стерилен, его личность постепенно растворится во всеобъемлющей личности хабитата. Как, впрочем, со временем растворимся и все мы, малышка, даже ты.
      - Ты хочешь сказать, он потеряет надежду?
      - Нет. Потеря надежды - это смерть, все же остальное - просто отчаяние.
      Дети уже гребли, осваивая управление плотом. Тетис, наконец оказавшийся в привычной среде, сидел впереди, отдавая команды. Он оглянулся, улыбнулся и помахал сестре рукой. Сиринкс тоже подняла руку.
      - Адамистам не на что надеяться, - сказала она. - И капитан "Димазио" тоже потерял последнюю надежду. Поэтому он и пошел на такое.
      - В этом смысле адамисты существа неполноценные. Мы-то ведь знаем, что наша жизнь продолжится и после смерти тела; какая-то частица нас будет в определенном смысле существовать еще сотни тысяч лет. Лично я даже представить себе не могу, что покину свой сегмент коллективной личности, да еще при том, что свидетелями тому станешь ты, мои другие дети и внуки. Возможно, через десять или пятнадцать поколений, когда чувство привязанности потеряет для меня всякий смысл, и я начну подумывать о том, чтобы, наконец, окончательно слиться с хабитатом и таким образом перенести свою привязанность на всех эденистов. Но это случится очень не скоро.
      - У адамистов есть свои религии. Я думала, их боги дают им надежду.
      - Да, дают, самым набожным. Но представь, в каком невыгодном положении находится обычный адамист. Какое-то мифическое Божье Царство - вот и все, чем может быть их рай небесный, и притом он совершенно непостижим. В конце концов оказывается, что бедным смертным грешникам очень трудно сохранить такую веру. Наша же послежизнь ощутима и вполне реальна. Для нас она не является вопросом веры - она факт.
      - Это не относится только к Тетису.
      - Даже он выжил.
      - Лишь часть его, имитация жизни. Плавание по бесконечной реке.
      - Любимое, ценимое, желанное, вечное.
      Плот исчез за излучиной ручья, за ивовой рощицей. Издалека доносились высокие детские голоса. Сиринкс, наконец, уронила руку. "Я еще навещу тебя, большой брат, - сказала она, обращаясь к опустевшему журчащему ручью. - И буду приходить к тебе снова и снова, каждый раз, когда буду оказываться здесь. Я заставлю тебя предвкушать мои визиты и мои рассказы. Я дам тебе то, о чем можно мечтать и на что можно надеяться. Обещаю".
      Оказавшись в своей комнате, она подняла голову и бросила взгляд на темнеющее небо. Осевая труба светилась неярким лунным светом, пробивающимся сквозь первые вечерние дождевые облака.
      Сиринкс закрыла свои мысли от других эденистов, от космоястребов, летающих снаружи, и даже от хабитата. Оставался лишь "Энон" - возлюбленный, который только и способен понять ее, поскольку они единое целое.
      Из путаницы сомнений и печали стало постепенно вырастать смутное желание, чтобы адамисты в конечном итоге оказались правы и чтобы на самом деле существовали такие вещи, как Бог, загробная жизнь и душа. Тогда Тетис не был бы потерян. Во всяком случае, не навсегда.
      Но эта была лишь слабая тень надежды.
      Мысли "Энона" коснулись ее сознания, утешая и сочувствуя.
      - Бог, если ты и в самом деле где-то есть, и если вправду где-нибудь существует нетронутая душа моего брата, прошу тебя, позаботься о нем. Ему будет так одиноко.