29

Бостон пал перед одержимыми, хотя быстро распавшийся совет военных властей Норфолка не желал этого признавать.

Глядя из окна гостиницы, Эдмунд Ригби видел крутые шиферные крыши провинциального городка. На окраинах, где отряды ополченцев предпринимали попытки прорваться силой, еще полыхали пожары. По рыночной площади Девоншира в последнюю ночь Герцогини с военного звездного корабля ударил луч мазера. Гранит мостовой менее чем за секунду превратился в светящееся озеро лавы, и даже сейчас, когда поверхность застыла и потускнела, она испускала такой жар, что впору было готовить барбекю. Правда, в момент выстрела площадь была пуста: удар представлял собой не более чем демонстрацию мощи: военный флот хотел показать копошившимся на планете козявкам, что ангелы небес властны над их жизнью и смертью. Однако одержимые лишь смеялись над звездной армадой, остававшейся при всей своей чудовищной мощи совершенно бессильной. Способные испепелить все живое на планете военные не имели возможности отличить правых от виноватых, а стало быть, не могли пустить в ход свое страшное оружие. Правительства считали случившееся обычным бунтом, мятежом кучки политических экстремистов, сделавших порядочных людей — женщин, детей, стариков и старушек своими заложниками. Как бы ни жаждали военные выжечь дотла гнездо крамолы, никто не осмеливался нанести удар, который уничтожил бы агнцев вместе с волками. Кружившие на орбите грозные ангелы мщения попали в ловушку собственных моральных догм.

Даже принимая на веру ходившие по окресностями жуткие слухи о неслыханных зверствах, они ничего не могли поделать. И Бостон был вовсе не единственным отколовшимся городом, просто он оказался первым. Эдмунд Ригби рассеял споры раскола и мятежа по всем осторовам, всем городам планеты, и повсюду шел планомерный захват человеческих тел и среды обитания. Бывший капитан Австралийского флота, изучавший военную тактику и проходивший подготовку в Дармутском королевском военно-морском колледже, он погиб в 1971 г., подорвавшись во Вьетнаме на противопехотной мине, а вернувшись в мир живых, быстро осознал, что при всей наводящей ужас технологической мощи составивших Конфедерацию планет принципы ведения боевых действий ничуть не изменились по сравнению с принятыми на Земле в его время. Досконально знакомая ему вьетконговская партизанская тактика оставалась по-прежнему эффективной. А главной его целью, с тех пор как в середине лета торговый флот покинул Норфолк, был захват целой планеты.

С момента прибытия сюда дел у него было невпроворот. Приходилось копаться в грязи и убожестве, ужасе и крови, запятнавших каждую человеческую душу. Души живых, умерших… и тех, которые оказались в ловушке между жизнью и смертью.

Он закрыл глаза, стараясь отрешиться от воспоминаний о последних неделях и размышлений о том, кем ему выпало стать, но временного облегчения не наступило. Гостиница всплывала в его сознании, перед мысленным взором вставали сплетенные из теней полы и стены, люди, они и мы проскальзывали сквозь него, неприкаянные звуки, отдаваясь эхом, дробясь и искажаясь до неузнаваемости, блуждали по великолепным коридорам и величественным залам. А там, по ту сторону теней, по ту сторону всего сущего, всегда пребывала запредельность. Щебечущие души жаждали обрести существование, давая коварные обещания служить ему, любить его, сделать для него все. Все что угодно, лишь бы вернуться назад.

— Господи! — взмолился Ригби, поежившись от отвращения. — Когда мы укроем Норфолк от этой вселенной, дай нам возможность укрыть его и от потустороннего мира. Положи конец этому кошмару и даруй мне успокоение!

Трое его помощников, подобранные из наиболее устойчивых новоодержимых, волокли по коридору к его комнате пленника. Эдмунд расправил плечи, придав своему телу атлетические пропорции и величественную осанку, и повернулся лицом к двери. Буйная ватага молодых людей, выросших на задворках и считающих, что грубость и самодовольство есть непременный атрибут власти, ввалилась в помещение, и он встретил их приветливой ухмылкой.

Пленником оказался Грант Кавана. Его швырнули на пол, но он, несмотря на разбитое в кровь лицо и изорванные в клочья мундир, выглядел полным отчаянной решимости. Эдмунд Ригби смотрел на него с уважением и печалью. Он знал, что человека, верящего в себя и в Бога, будет трудно сломить, и эта мысль причиняла ему боль. Ну почему, почему они не могут просто уступить?

— Подарочек для тебя, Эдмунд, — сказал Икбал Гирц, принимая свой обычный облик стройного, затянутого в черное демона с пепельной кожей, впалыми щеками и алыми глазными яблоками. — По-моему, это кто-то из шишек. Важная птица. Пришлось его малость прижучить, чтобы не ерепенился.

Дон Падвик, лев-оборотень, зарычал, и Кавана дернулся, когда один из его пленителей опустился на четвереньки, на глазах обрастая шерстью и скаля клыки.

— Мы захватили в плен его отряд, — спокойно доложил Эдмунду Чен Тамбиах, невозмутимый азиат в древнем оранжево-черном шелковом облачении. — Правда, и сами понесли тяжелые потери. Восемь наших вернулись в потусторонний мир. Этот малый, — Чен неохотно повел головой в сторону Гранта Кавана, — хороший командир.

— Действительно? — спросил Эдмунд Ригби. Икбал Гирц облизал губы длинным желтым языком.

— В конечном счете это не имеет никакого значения, — сказал он. — Пленник в наших руках, и мы можем делать с ним все что угодно. А что нам угодно, мы прекрасно знаем.

Грант Кавана поднял на него один глаз: другой, подбитый, заплыл и не открывался.

— Слышишь ты, фарш из дерьма, когда все это закончится и твоих паршивых приятелей перестреляют, я с большим удовольствием собственными руками разорву твое тело по хромосомам.

— Да, сразу видно настоящего мужчину, — откликнулся Икбал Гирц нарочито педерастическим тенорком.

— Хватит! — оборвал его Эдмунд и обратился к пленнику: — Ты храбро сражался, но теперь все кончено. Тебе придется признать это.

— Черта с два! Если ты думаешь, что я позволю тебе и твоей фашиствующей мрази захватить планету, политую кровью моих предков, ты меня не знаешь.

— И не узнаю, — промолвил Эдмунд Ригби. — Сейчас мне не до знакомств.

— Да чтоб тебе сдохнуть! — выругался Грант и стиснул зубы, когда Дон Падвиг полоснул его по ребрам львиной лапой с выпущенными когтями.

— Не сопротивляйся, — промолвил Эдмунд Ригби, возлагая руку на голову пленника, хотя не питал иллюзий насчет возможности овладеть им без яростной борьбы. Гнев и воля этого человека придавали ему сил, позволяя противиться самому суровому давлению. Такого рода борьба неизбежно вытягивала энергию из самого Эдмунда, изнуряя его до степени, не позволявшей поддерживать величественный и властный облик.

— А пошел ты! — процедил сквозь зубы Грант.

Но Эдмунд уже погружался в изнуряющее море чужой боли, так часто омывавшее его со времени возвращения. Сознание наполнили алчущие, молящие голоса слетавшихся на маяк его концентрирующейся силы мятущихся по ту сторону душ. Раньше чужой страх забавлял Ригби, вызывал у него смех, но теперь ему хотелось одного: чтобы все закончилось.

Он медлил, и вожделеющие души шевелились за остающейся неодолимой преградой.

— Есть способы заставить Гранта покориться, муки, которых не вынесет никакая плоть, — вкрадчиво шепнула душа, скованная в темнице его разума. — Да, это постыдно, но каждый, каждый из нас в тайниках сердца лелеет змея. И как мог бы ты обрести то, что имеешь, не выпустив это чудовище на свободу?

Содрогаясь, Эдмунд Ригби позволил поднявшемуся из потаенных темных глубин желанию вытеснить отвращение и неприятие, бывшее частью его прежнего «я». Потом стало легче. Легче причинять Гранту боль. Легче совершать гнусности, радующие его помощников. Легче подпитывать все то же желание. Теперь его переполняло ощущение свободы. Полной, безмерной, ничем не ограниченной свободы. Безраздельно правившее желание помогало выискивать для Гранта самые мерзкие, самые изощренные муки. В конце концов происходящее устрашило даже Икбала Гирца и Чена Тамбиах, но к этому моменту они значили для него не больше, чем грязь.

Души, мятущиеся души отступали, страшась той кошмарной эманации, которая просачивалась от него даже в потусторонний мир.

— Слабые, слабые, слабые. Они слабее нас. Вместе мы подавим их всех! — звучало в голове, и Эдмунд не знал, доносятся эти слова откуда-то извне или он произносит их сам.

Кошмар продолжался, и остановиться было невозможно. А потом другая душа ушла. Ушла за последний предел.

Эдмунд Ригби опомнился. И пришел в ужас.

— Это сделал ты, — прозвучал в его сознании голос заточенной души.

— Нет! Ты!

— Я только подсказал способ. А ты хотел этого. Желание было твоим, страстное, неодолимое желание.

— Это не я! Я не мог пожелать такого!

— Еще как мог. Ты просто впервые стал самим собой. Змей таится в каждом из нас, так обними же его и стань с ним одним целым. Познай себя.

— Я не такой. Нет!

— Такой. Смотри. Смотри.

— Нет! — закричал Ригби и бросился прочь, прочь от того, что совершил, как будто человек способен убежать от себя, а скорость бегства может служить доказательством невиновности, ища укрытия и спокойствия в дожидающемся в недрах его сознания темном склепе. Убежище, не имевшее ни размера, ни формы, затвердело вокруг него.

— Там ты и пребудешь, всегда оставаясь частью меня.

Квинн Декстер открыл глаза. Трое стоявших перед ним одержимых вместе с недавней самонадеянностью утратили и способность сохранять экзотическое обличье. Сейчас они представляли собой троицу насмерть перепуганных молодых людей с пепельными от ужаса лицами. Истерзанное тело Гранта Кавана дергалось в луже крови и мочи: овладевшая им душа судорожно пыталась восстановить жизнеспособность плоти. Глубоко внутри себя Декстер слышал стенания души Эдмунда Ригби.

— Я вернулся, — с блаженной улыбкой произнес Квинн, молитвенно воздевая руки. — Восстал из Тьмы, усиленный ею настолько, насколько сие дано лишь истинно верующему. Я прозрел слабость моего обладателя, его малодушный страх перед обитающим в нем змеем. И вот он, как подобает всякому, отвергшему свою истинную природу, пребывает во мне, рыдая и каясь. Свершилось должное. Брат Божий указал мне путь, даровав знание о том, что тьма не страшна для внимающего Его велениям и возлюбившего в себе подлинного себя. Увы, мало пока нас, избравших сию стезю. Вступите ли на нее вы?

Трое одержимых объединили энергетические потенциалы в попытке вырвать сумасшедшего узурпатора из захваченного им тела и вытеснить его душу в потусторонний мир. Однако Декстер лишь громко расхохотался. Бушевавшая в помещении свирепая гроза не затрагивала его. Слепящие разряды молний опаляли пол, стены и потолок, но окружавшая Квинна светящаяся фиолетовая дымка оказалась для них непроницаемой преградой.

Наконец рев энергетических разрядов смолк. Молнии втянулись в трещины и щели, оставив обугленную мебель, закопченные стены, маленькие язычки пламени, жадно лизавшие изорванные шторы, и обессиленные людские тела.

Квинн жаждал справедливости.

По его велению в телах трех недавних противников начались клеточные метаморфозы, направленные против их обладателей. Под его невозмутимым взором униженные и устрашенные души бежали в потусторонний мир, неся остающимся в запредельности весть о новой, нечаянной и страшной угрозе. Потом измученную плоть покинули и другие плененные души.

Тело Гранта Кавана содрогалось у ног Квинна, а овладевшая им душа взирала на него с трепетом. Между тем восстановление тела шло быстро: переломы сращивались, а многие раны уже затянулись нежной розовой кожей.

— Как тебя зовут? — спросил Квинн.

— Лука. Лука Комар.

— Ты видел, что я сделал с ними, Лука?

— Да, господин. Да.

Лука склонил только что обретенную голову, и к его горлу поднялась желчь.

— Понимаешь, они были слабаками. Жалкими, никчемными слабаками. Никто из них по-настоящему не верил в себя. Не то что я.

Квинн сделал глубокий вздох, чуть смиряя захлестывающий его восторг и преображая собственные эмоции в струящееся одеяние священника. Одеяние полночно-черного цвета.

— А ты, Лука, имеешь веру в себя?

— Да, конечно. Имею. Правда, имею.

— Хочешь, чтобы я рассказал тебе о змее? Чтобы показал тебе твое собственное сердце и освободил тебя?

— Само собой. Хочу. Еще как хочу.

— Вот и хорошо. Полагаю, что моя миссия заключается в том, чтобы творить чудеса и являть знамения. Ныне умершие восстали, дабы сразиться живыми, и грядет час пришествия Несущего Свет. Я благословен, Лука, воистину благослаовен Его силой. Моя вера в Него вернула меня обратно, меня, единственного из миллионов плененных. Я тот, кого Брат Господень избрал своим мессией.

На месте впадения притока в Джулифф ширина реки достигала ста тридцати метров. По обоим берегам то и дело попадались укрытые под куполами белого света идиллические мирные поселения. Шас Паске уже перестал удивляться этой немыслимой, невозможной безмятежности. За время неспешного плавания он увидел восемь или девять подобных населенных пунктов. Совершенно одинаковых. Таких, каких здесь просто не могло быть.

Орудуя веслами, он удерживал лодку на середине реки, проталкивая ее сквозь плотный покров перепутавшихся длинными подводными стеблями снежных лилий. В настоящий момент он находился в узком канале красного свечения, пролегавшем как раз между двумя островками естественного света, и ему приходилось пригибаться.

Организм его находился в более чем плачевном состоянии. Необходимость постоянного обеззараживания крови истощила канонические медицинские пакеты настолько, что теперь их возможности ограничивались недопущением повторного кровоизлияния. Правда, нейронаноника еще обеспечивала обезболивание, но этого, похоже, было уже недостаточно. Холодок бессилия распространялся от поврежденной ноги по всему телу. Мускулы одрябли, старческая слабость превращала каждое движение в мучительное испытание. Только за последние несколько часов все его тело сотрясали спазмы, и нейронаноника, похоже, не могла ни предотвратить их, ни прекратить. Ему оставалось лишь лежать на дне лодки, вперив взгляд в пульсирующее красное облако, и ждать, когда же пройдут постыдные спазматические судороги.

Иногда Шасу казалось, будто он видит со стороны крохотную человеческую фигурку, скорчившуюся в уносимом вдаль по жаркой и влажной белой ленте уходящей в никуда реки ялике. По берегам не было ничего — ни селений, ни деревьев, да и самих берегов тоже не было. Оставались лишь безбрежное, болезненно-красное небо, змеившаяся по нему на ветру лента снежного шелка да мерцавшая в невероятной дали, манящая, но почти неразличимая точка звездного света. Порой где-то на грани слышимости раздавались голоса. Различить слова не удавалось, однако он был уверен, что речь идет о нем, и улавливал презрительный, насмешливый тон.

Все это не было простым сном.

Мягко покачиваясь в лодке, Шас вспоминал свои прошлые задания, старых товарищей, былые сражения, победы и поражения. В половине случаев он так и не понял, против кого, на чьей стороне и за какое дело сражался. Правое или неправое? Да и откуда ему было знать, кто прав, кто не прав. Он всего лишь наемник, платный пособник насилия, разрушения и смерти. Он дрался за тех, кто больше платил, — за корпорации, за плутократов, иногда за правительства. Его жизнь не знала разницы между правотой и неправотой, и он привык не забивать себе голову подобным вздором.

Так или иначе река, белая извилистая струя, пересекающая красное небо, уносила его все дальше и дальше. Это путешествие каким-то образом вобрало в себя всю жизнь, от начала и до конца. Он знал, откуда пришел, и мог видеть, куда направляется. Место отправки и пункт назначения.

А вот сойти с лодки возможности не имелось. Разве что прыгнуть за борт и утонуть в огромном коварном небе.

Но поскольку такой конец все равно был неизбежен, торопиться не имело смысла.

Впрочем, прежняя решимость еще не покинула его окончательно, но теперь она слишком часто мешалась с нарастающей обеспокоенностью своим физическим состоянием и даже с жалостью к себе. Отчасти Шас даже радовался тому, что неуклонно приближался к горестному концу. Призывно мерцающая звезда становилась все ближе.

Нет, это не могло быть простым сном.

Когда две обрамлявшие устье притока одинаковые деревушки остались позади, Шас встрепенулся, и лодка опасно покачнулась. Его вынесло на простор самого Джулиффа, реки столь широкой, что ее можно было принять за море. Безбрежное море, покрытое плотным одеялом прибитых течением одна к другой снежных лилий. Представляя собой идеальный отражатель карминного света облака, эта поверхность наполняла воздух красным туманом, в котором, казалось, тонул весь мир.

Подхваченная проталкивающим ею сквозь покрывающие поверхность реки цветы течением не слишком прочная лодка закрипела и накренилась так, что Шасу пришлось ухватиться за планшир. Даже чудовищная масса растений — могло показаться, будто ялик не плывет по воде, а скользит по ковру из отчасти подгнивших лепестков — не могла ослабить мощного течения. По мере удаления от южного берега с его почти непрерывной цепью городков и селений скорость плавания быстро и неуклонно возрастала.

Когда лодку перестало трясти и стало ясно, что она не перевернется, Шас ослабил хватку и снова свалился на дно. Он задыхался: попытка приподняться стоила ему огромных усилий. Нависавшее прямо над ним облако вспучилось гигантским ярко-мандариновым циклоном. Взор различал набухшие волны светящегося тумана, слой за слоем втягивавшиеся в чудовищную, не меньше двадцати километров в диаметре воронку и по спирали поднимавшиеся вверх, к неразличимой из-за расстояния вершине этого центростремительного водоворота. Потом Шас уразумел, что мандариновый оттенок придает небосводу льющийся из невидимой вершины исполинского конуса сияющий свет. Свет, озарявший своим небесным великолепием раскинувшийся внизу город Даррингем.

Выплывая через люк в полу на мостик «Леди Макбет», Гаура старался не делать резких движений. Шею было не повернуть, рук не поднять, да и вообще всякое шевеление отдавалось болью чуть ли не во всем теле. То, что при последнем резком торможении он отделался ушибами и не получил ни одного перелома, казалось чудом. Даже когда звездные корабли на его глазах атаковали станцию, Гаура не чувствовал себя таким беспомощным, как в те мгновения, когда чудовищная тяжесть распластала его по переборке, в глазах потемнело, а ребра затрещали от напряжения. Перегрузка не позволяла даже дышать, не говоря уж о том, чтобы издать стон. Эденнсты сумели совладать с навалившейся болью, противопоставив ей силу объединившихся сознаний, однако когда все кончилось, он был далеко не единственным, кому пришлось вытирать слезы. Этра, увлекаемый гравитационным смещением, последовал за ними в кольцо, и он, уже во второй раз в течение часа, решил, что настал конец. Однако выхлопные газы корабля адамистов уничтожили часть астероидов кольца, устранив угрозу столкновения, а капитан — второй раз за час! — сумел идеально совместить скорости и поместить корабль на круговую орбиту в самой толще кольца. Рой пустившихся в погоню и отставших от них лишь на секунду боевых ос и механизмов сопровождения столкнулся со стремительным потоком больших и малых скальных обломков. Кинетический удар обратил преследователей в брызги пламени. Проникнуть более чем на сто метров ниже поверхности не удалось никому.

Маневр был выполнен потрясающе: Гаура был бы весьма рад познакомиться с человеком, сумевшим сделать свой звездный корабль настолько управляемым, что это походило на союз между космоястребом и его капитаном.

Однако, приглядевшись к стоявшим у одной из панелей управления и тихонько переговаривавшимся двум мужчинам и женщине, он был поражен тем, что капитанская звезда красовалась на плече самого молодого из этой троицы, паренька с резкими чертами лица. Ему казалось, что столь виртуозный пилот должен… выглядеть иначе.

— Оставь предубеждения, -строго предостерегла Тайя, как и большинство эденистов, использовавшая его чувства для наблюдения за происходящим. — Капитаны космоястребов начинают летать в восемнадцать.

— Я ведь не собирался высказывать свое недоумение вслух,— мягко возразил Гаура, проплывая мимо кольца противоперегрузочных кушеток и касаясь ногами палубы.

— Капитан Калверт? — обратился он к молодому офицеру.

Тот пожал плечами.

— Вообще-то Джошуа.

Усилием воли сдержав готовые перехлестнуть через край эмоции, Гаура промолвил.

— Спасибо, Джошуа. От всех нас.

Юный капитан кивнул, и на его щеках выступил чуть заметный румянец. Стоявшая рядом женщина уловила его смущение и украдкой улыбнулась.

— Вот видишь, -удовлетворенно заметила Тайя, — обыкновенный парень, только чертовски талантливый. Мне он нравится.

Джошуа представил Гауру Саре и Дахиби, после чего принялся извиняться.

— Жаль, но мне пришлось намертво засесть внутри кольца. Вдумай я уклониться к югу от эклиптики, другие звездные корабли заметили бы нас и устремились в погоню. Их драйвы прожгли бы орбитальную взвесь с такой же легкостью, как и наши, превратив «Леди Макбет» в неподвижную мишень для их боевых ос.

— Не стоит оправдываться, — промолвил Гаура, — все было сделано наилучшим образом. Признаться, мы все и по сию пору не можем поверить, что действительно остались в живых.

— Как ваши люди?

— Лиатри, наш врач, говорит, что повреждений, несовместимых с жизнью, не получил никто. Мелвин Дачерм помогает ей вести осмотр моих людей в вашем хирургическом кабинете. Метаболическим сканированием выявлено несколько переломов и множество растяжений. Больше всего ее беспокоят мембранные повреждения: если затянуть с лечением, они могут обернуться серьезными осложнениями. Однако Мелвин Дачерм собирает из подручных деталей процессорный блок, который сможет совместить ее интерфейс с вашими каноническими медицинскими пакетами.

Джошуа непонимающе поднял брови.

— Наши медицинские пакеты используют биотехнологические процессоры, — пояснил Гаура.

— А… тогда понятно.

— Лиатри уверяет, что все уладится. Хотя на заживление всех ушибов потребуется недели две.

— Ха, шишек набили не только ваши, — усмехнулась Сара. — Кто бы взглянул, где у меня синяки да ссадины.

— А где? Я не прочь посмотреть, — хмыкнул Джошуа.

— Это был изумительный полет, Джошуа, — сказал Гаура. — Никогда бы не подумал, что можно так ловко уклониться сразу от двух кораблей.

— Пустяки, — отозвался молодой капитан с деланным безразличием. — Я рад, что смог оказаться полезным. К сожалению, со времени прибытия в эту звездную систему мне удалось помочь очень немногим.

— Давай, спрашивай!— настаивала Тайя. — Мы должны выяснить, что к чему. Не забудь, у них на борту имелись боевые осы, и не исключено, что полет был нелегальным и нам придется давать показания. Правда, в таком случае у всех нас возникнет амнезия: никто не станет выступать против хорошего парня на стороне дерьмового закона.

-Джошуа, — смущенно улыбаясь, начал Гаура, — а можно узнать, кто ты, собственно говоря, такой? То есть я не совсем точно выразился. Хотел спросить, зачем ты прилетел на Лалонд?

— Хм… хороший вопрос. С юридической точки зрения «Леди Макбет» занесена в реестр правительственного звездного флота Лалонда и призвана помочь в восстановлении законности и правопорядка. Но командование эскадры флота Конфедерации смотрит на это по-иному, и, по их мнению, мы подлежим аресту.

— Флотская эскадра?

Джошуа, издав театральный вздох, пустился в объяснения. Эденисты, собравшиеся в боксе жизнеобеспечения Д, вдвое превосходившим по площади хирургический отсек, слушали со смешанным чувством растерянности и страха.

— Это ужасно, — промолвил Гаура, суммируя общий эмоциональный настрой эденистов.

— Видел бы ты то красное облако, — сказал Джошуа. — У меня от него мурашки по коже. Знаешь, у меня на такие вещи чутье, и я тебе точно скажу: это неправильно.

— А какова нынешняя обстановка? — осведомился Гаура, указывая на ожившую приборную панель, дисплеи которой выдавали круговерть данных.

— Я выжидаю, — ответил Джошуа и датавизировал процессору панели приказ задействовать группу наружных сенсоров. На голографическом экране возникло изображение: выступающая из тьмы изрезанная каменистая глыба. Сравнить ее было не с чем, и масштаб оставался неизвестным.

— Видишь каменюку? Это самый большой обломок, который мне удалось обнаружить внутри кольца за прошедшее время. Почти монолит, в диаметре имеет двести пятьдесят метров и находится в двадцати пяти километрах вглубь от северной границы кольца. Мы удерживаем станцию непосредственно под ним. Обращаю внимание: когда я говорю «непосредственно», то имею в виду именно это, без всяких шуточек. Переднюю часть корпуса «Леди Мак» отделяет от астероида расстояние в три метра. В настоящий момент Варлоу и Эшли ввинчивают в скалу штыри, чтобы закрепить «Леди Мак» на месте с помощью силиконового волокна. Тогда мне не придется использовать силовые установки для сохранения удержания корабля в неизменной позиции. Это опасно, поскольку как только кольцо успокоится, «Маранта» и «Грамин» легко обнаружат любое ионное излучение. Конечно, наши электронные системы тоже производят эмиссию частиц, но создаваемый ими фон настолько слаб, что уловить его за толщей камня будет практически невозможно. А панели теплоуловителей я отрегулировал так, что все наше избыточное тепло будет передаваться астероиду. Конечно, со временем его температура повысится, но при такой массе это станет заметным разве что через пару месяцев. Все двигатели и пять основных расщепляющих генераторов заглушены, а резервный генератор, который сейчас работает, наделено прикрыт корпусом. Так что и магнитное поле нас не выдаст. Можно сказать, что позиция у нас приемлемая. Пока «Маранта» и «Грамин» находятся к северу от кольца, мы останемся для них невидимыми.

— А если один из кораблей отклонится к югу?

— Между нами и южной поверхностью кольца пятьдесят пять километров пространства, заполненного движущимися космическими объектами разного размера. Риск обнаружения, конечно же, существует, но он не так уж велик. Во всяком случае до тех пор, пока в зоне кольца не уляжется электрическое и термическое возбуждение.

— Понятно. А как долго ты намерен здесь оставаться?

Джошуа нахмурился.

— Трудно сказать. Сейчас мы находимся в ста семидесяти тысячах километров над Мурором, а чтобы совершить прыжок, «Леди Мак» должна удалиться от столь масштабного космического объекта самое меньшее на двести тысяч. Таким образом нам придется либо ждать, пока «Маранта» с «Грамином» решат, что с нами покончено, и уберутся восвояси, либо, коли они проявят упорство, пока поиски удалят их от нас настолько, что мы успеем рвануть и выйти в зону, позволяющую сделать прыжок. Но как ни крути, а какое-то время нам придется прохлаждаться здесь. Я думаю, не одну неделю.

— Ясно. А топлива и припасов на этот срок хватит?

— Хватит. Хотя наши ресурсы упали до сорока семи процентов — эти маневры со сверхускорением пожирают чертову пропасть криогеники, — оставшегося хватит, чтобы в обычном режиме потребления продержаться несколько лет. Так что с энергией проблем не будет. Правда, нам придется провести проверку и перенастройку экостистемы, ведь теперь на борту тридцать шесть человек. Хуже с провизией: придется установить нормы выдачи. Вот почему мне не хочется, чтобы вы забирали ваших детей из нуль-тау.

— Конечно. Предпочтительнее оставить их в капсулах, в грузовых отсеках: им же самим лучше. А как быть с вашими наемниками? С разведывательной группой?

Джошуа переглянулся с Сарой и вздохнул.

— Боюсь, тут мы ни черта не можем поделать. Вся надежда на них самих: это крутые ребята. Если кто и способен выжить там, внизу, то только они.

— Ясно. Но если предвставится возможность вернуться за ними, прошу из-за нас не колебаться.

— Посмотрим. Мудрено совершить прыжок на Лалонд, имея на хвосте «Маранту» с «Грамином».