10

Я вела машину, Ашер показывал дорогу. И еще он опирался на спинку моего сиденья. Я не попросила его пристегнуться. Жан-Клод сидел рядом со мной и молчал, не глядя ни на Ашера, ни на меня.

– Что-то происходит нехорошее, – сказал он вдруг.

Я глянула на него:

– Что-то – в смысле не только появление совета в городе?

Он качнул головой:

– Ты не чувствуешь?

– Я ничего не чувствую.

– В том-то и дело. – Он повернулся, насколько позволял ремень, и встретился взглядом с Ашером. – Что с моим народом?

Ашер повернулся к зеркалу заднего вида так, будто хотел, чтобы я видела его полностью. Он улыбался, и при этом все его лицо натягивалось. Шрамы на коже и мышцы под ней. И вид у него был самодовольный и удовлетворенный. Та радость, которую получает кот, мучая мышь.

– Я не знаю, что с ними происходит, но ты должен знать. Ты же Принц Города, в конце концов.

– Что случилось, Жан-Клод? – спросила я. – Что там еще?

– Я должен был бы ощущать своих... подчиненных, mа petite. Если сосредоточиться, это как фоновый шум. Я слышу его приливы и отливы. В экстремальных ситуациях я ощущаю их боль или страх. Сейчас я сосредоточился, но передо мной вроде глухой стены.

– Это Мастер Балтазара не дает тебе слышать крики твоих вампиров, – сказал Ашер.

Рука Жан-Клода хлестнула с быстротой почти волшебной. Схватив Ашера за ворот, он повернул руку, сдавливая шею бывшего друга, как гарротой.

– Я – ничего – не – нарушил. У них нет права трогать моих вампиров.

Ашер не пытался освободиться. Он только смотрел.

– Впервые за четыре тысячи лет в совете образовалось пустое кресло. Кто создает такую ситуацию, тот это кресло и должен занять. Таков закон наследования.

Жан-Клод медленно разжал пальцы и отпустил Ашера.

– Я не хочу.

– Тогда не надо было тебе убивать Колебателя Земли.

– Он бы тогда нас убил, – сказала я.

– Привилегия члена совета, – пожал плечами Ашер.

– Это смешно, – сказала я. – Выходит, из-за того, что мы тогда не задрали лапки и не погибли, нас убьют сейчас?

– Никто из приехавших сюда не планировал убивать кого бы то ни было, – заверил меня Ашер. – Можете мне поверить, я голосовал за это, но оказался в меньшинстве. Совет лишь хочет удостовериться, что Жан-Клод не пытается создать свой собственный маленький совет.

Мы с Жан-Клодом оба уставились на него. Мне пришлось повернуться обратно к дороге, еще не успев перестать удивляться.

– Ашер, ты несешь чушь, – сказал Жан-Клод.

– Не все довольны теперешними правилами совета. Некоторые говорят, что они слишком старомодны.

– Так говорят уже четыреста лет, – заметил Жан-Клод.

– Да, но до сих пор альтернативы не было. И некоторые считают твой отказ занять кресло в совете ходом, направленным на установление нового порядка.

– Ты знаешь, почему я не принял это кресло.

Ашер рассмеялся, и тихие раскаты прокатились у меня по коже.

– Ты это о чем, Жан-Клод?

– У меня не хватит силы его удержать. Первый же соискатель это почует и убьет меня, чтобы занять кресло самому.

– И все же ты убил члена совета. Как тебе это удалось, Жан-Клод?

Ашер наклонился к спинке моего сиденья – я чувствовала его. Он взялся за локон моих волос, и я отдернула голову.

– Чем вы вообще занимаетесь? Ашер, ты, кажется, должен был показывать дорогу?

– В этом нет необходимости, – сказал Жан-Клод. – Они взяли «Цирк».

– Что? – Я уставилась на него, и только по одной причине джип не пошел вилять – из-за везения. – Что ты сказал?

– Ты еще не поняла? Странник, Мастер Балтазара, блокировал мою силу и силу моих вампиров, не давая им связаться со мной.

– А волки? Ты же должен был ощутить что-то от своих волков? Они же звери, подчиняющиеся твоему зову.

Жан-Клод обернулся к Ашеру:

– Только один вампир мог не дать моим волкам воззвать ко мне за помощью. Мастер Зверей.

Подбородок Ашера лежал у меня на подголовнике сзади, и я ощутила, как он кивнул.

– Отодвинься от моего сиденья, – потребовала я.

Он поднял голову, но не отодвинулся.

– Они меня считают очень сильным, раз послали сразу двух Мастеров совета, – сказал Жан-Клод.

Ашер издал резкий смех:

– Только у тебя, Жан-Клод, достаточно самомнения, чтобы поверить, будто два Мастера совета прибыли в эту страну лишь из-за тебя.

– Если не для того, чтобы проучить меня, то зачем? – спросил Жан-Клод.

– Наша Темная Царица хочет знать, что дает вампирам в Штатах их легальность. Мы проехали через Бостон, Нью-Орлеан и Сан-Франциско. Какие города посещать и в каком порядке, выбирала она. Наша Темная Царица оставила Сент-Луис – и тебя – напоследок.

– Зачем бы ей это? – спросил Жан-Клод.

– Царица Кошмаров может делать все, что ей хочется, – сказал Ашер. – Она велит ехать в Бостон – и мы едем.

– А если она скажет «выйди на солнце», ты выйдешь? – спросила я и глянула на него. Он был так близко, что в зеркало смотреть ни к чему.

Лицо его было пусто, красиво, непроницаемо.

– Очень может быть.

Я перевела глаза на дорогу:

– Вы сумасшедшие. Вы все сумасшедшие.

– Более чем верно. – Ашер понюхал мои волосы.

– Прекрати.

– Ты пахнешь силой, Анита. Ты воняешь смертью. – Он провел пальцами по моей шее.

Я намеренно резко вильнула, и Ашера сбросило с сиденья на пол.

– Не прикасайся ко мне.

– Совет думал, что из тебя будет переть сила, Жан-Клод. Будут сочиться обретенные способности, но ты, кажется, такой же, как был. А вот она – другая. Она новая. И еще этот вервольф – да, Ульфрик. Ричард Зееман. Ты его тоже к себе привязал.

Ашер снова влез на сиденье, но на этот раз не так близко ко мне.

– Это твои слуги обладают силой, а не ты.

– Разве Падма чего-нибудь стоит без своих зверей? – спросил Жан-Клод.

– Совершенно справедливо, хотя я не стал бы говорить этого ему в глаза. – Он снова наклонился к передним сиденьям, но на этот раз меня не трогал. – Значит, ты признаешь, что это твои слуги дали тебе силу победить члена совета?

– Мой слуга-человек и мой волк – всего лишь продолжение моей силы. Их руки – мои руки, их дела – мои дела. Таков закон совета. Так какая разница, откуда берется моя сила?

– Цитируешь закон совета, Жан-Клод? Ты стал куда осторожнее с нашей последней встречи.

– Осторожность никогда меня не подводила, Ашер.

– Но есть ли у тебя радость? – Странный вопрос от того, кто должен ненавидеть Жан-Клода.

– Кое-какая есть, а у тебя, Ашер? С тобой она уживается? Ты все еще служишь совету или согласился на это задание, чтобы мучить меня?

– Утвердительный ответ на оба вопроса.

– Почему ты не сбежал от совета?

– Многие стремятся служить ему.

– Ты не стремился.

– Наверное, жажда мести изменила мои стремления.

Жан-Клод положил руку на плечо Ашера:

– Ма petite права. Ненависть – холодный огонь, он не греет.

Ашер отдернулся, насколько позволила ему спинка заднего сиденья. Я глянула в зеркало заднего вида: он свернулся в темноте, обхватив себя руками.

– Когда я увижу, как ты рыдаешь по своей возлюбленной, мне не надо будет другого тепла.

– Подъезжаем к «Цирку», – сказала я. – Какой у нас будет план?

– Вряд ли мы можем придумать какой-нибудь план. Надо полагать, у них в руках все наши. Так что сделаем лишь то, что можем сделать вдвоем.

– Так мы попытаемся отбить у них «Цирк», или что?

Ашер рассмеялся:

– Она это серьезно?

– Она всегда серьезна, – ответил Жан-Клод.

– Хорошо, так что мы должны будем делать?

– Оставаться в живых, если сможете, – сказал Ашер.

– Заткнись. Жан-Клод, я вот что должна знать: мы врываемся, вышибая дверь ногой, или ползем на брюхе?

– Ты согласна ползать перед ними, mа petite?

– У них Вилли, у них Джейсон и кто знает, сколько еще народу. Так что, если это спасет наших ребят, я могу малость поползать.

– Я не думаю, что у тебя это хорошо получится, – сказал Жан-Клод.

– Вряд ли.

– Нет, сегодня ползать не будем. У нас нет сил, чтобы отбить «Цирк», но мы, как ты это назвала, войдем, вышибив дверь ногой.

– Как доминанты?

– Oui.

– Насколько доминировать?

– Будь агрессивной, но не безрассудно. Можешь ранить, кого сможешь, но не убивай. Не следует давать им повод.

– Они думают, что ты затеял революцию, Жан-Клод, – сказал из темноты Ашер. – Как всякий революционер, мертвый ты будешь мучеником. Им это не нужно.

Жан-Клод повернулся к своему бывшему другу:

– Так что же они от меня хотят, Ашер? Скажи.

– Им надо на твоем примере научить других. Сам увидишь.

– Если бы я пытался сколотить в Америке альтернативный совет – тогда да, я бы понял, в чем смысл. Но я знаю предел своих возможностей. Я не могу защитить кресло в совете от притязаний соискателей. Это был бы смертный приговор. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Ашер вздохнул:

– Уже поздно, Жан-Клод. Совет здесь, и они не поверят твоим заверениям о невиновности.

– Но ты ему веришь, – сказала я.

Он ответил не сразу.

– Да, я ему верю. Одну вещь Жан-Клод всегда умел делать блестяще: оставаться в живых. Бросить вызов совету – не самый лучший для этого способ. – Ашер подался вперед, и его лицо снова оказалось рядом с моим. – Помнишь, Анита: когда-то, давным-давно, он ждал, чтобы спасти меня. Ждал, пока не был уверен, что не попадется. Ждал, пока можно будет спасти меня с минимальным риском для себя. Ждал, пока погибнет Джулианна, потому что иначе риск был бы слишком велик.

– Это неправда, – сказал Жан-Клод.

Ашер не обратил внимания.

– Смотри, чтобы он не стал ждать слишком долго, спасая тебя.

– Я вообще не жду, чтобы меня спасал кто бы то ни было.

Жан-Клод смотрел в окно на проезжающие машины и тихо покачивал головой.

– Ты мне уже надоел, Ашер.

– Надоел, потому что говорю правду.

Жан-Клод обернулся к нему:

– Нет. Потому что ты напомнил мне о ней и о том, что когда-то, давным-давно, я был почти счастлив.

Вампиры смотрели в глаза друг другу.

– Но теперь тебе представился второй шанс.

– И у тебя он мог бы быть, Ашер. Если бы только ты не цеплялся за прошлое.

– Прошлое – это все, что у меня есть.

– Вот это уже не моя вина.

Ашер отодвинулся обратно в темноту, сжавшись на сиденье. Я решила, что Жан-Клод выиграл спор – сейчас. Но – назовите это предчувствием, если хотите, – я не думала, что их схватка окончена.

11

«Цирк проклятых» расположен в перестроенном складе. С фасада он похож на карнавал с афишами, зазывающими на представление уродов, а над светящейся вывеской танцуют клоуны. Сзади это просто темное строение.

Я заехала на парковку для сотрудников. Она была маленькой, потому что почти весь персонал живет в «Цирке». Если никуда не выезжаешь, машина не нужна. Оставалось надеяться, что нам машина понадобится.

Я заглушила мотор, и стало тихо. Оба вампира погрузились в бездонное оцепенение – я невольно глянула на них, чтобы убедиться, что они никуда не делись. Млекопитающие умеют замирать, но, скажем, кролик, затаившийся, чтобы лиса прошла мимо, – полон жизни. У него колотится сердце, он часто дышит. Вампиры больше похожи на змей, которые вытягиваются во всю длину и замирают. В них нет ощущения остановленного движения, ощущения, что оно потом возобновится. В такой заторможенный миг змея кажется ненастоящей, каким-то искусственным предметом, изготовленным, а не живым. Жан-Клод погружался в колодец безмолвия, где запрещено любое движение, даже дыхание.

Я оглянулась на Ашера. Он сидел на заднем сиденье совершенно неподвижно – прекрасная золотая статуя, но лишенная жизни.

Молчание заполнило салон, как ледяная вода. Мне хотелось хлопнуть в ладоши, заорать, зашуметь, чтобы они, черт их побери, ожили, но я знала, что толку не будет. Результатом будет моргнувший глаз и взгляд – не принадлежащий, а может, никогда не принадлежавший человеку.

Очень громко шуршало мое платье по обивке.

– Меня будут обыскивать, чтобы найти оружие?

В заряженной тишине мой голос прозвучал глухо.

Жан-Клод изящно мигнул, потом повернул ко мне голову. Его взгляд был скорее спокоен, чем пуст. Я подумала, не является ли такая неподвижность у вампиров видом медитации. Если переживем эту ночь, спрошу.

– Это будет вызов, mа petite. Они не станут мешать нам быть опасными. Хотя я бы не стал выставлять напоказ то оружие, что у тебя есть. Тот маленький пистолетик.

Я покачала головой:

– Я имела в виду большее.

– Большее? – приподнял он брови.

Я повернулась к Ашеру. Он мигнул и поднял на меня глаза. Включив свет в салоне, я увидела наконец истинный цвет его глаз. Синие. Но это неточно их характеризует. Они были настолько светло-синие, насколько темно-синими были глаза Жан-Клода. Светлая, холодная синева глаз лайки-хаски. Но не только глаза – еще и волосы. Раньше они казались золотистыми – обычный цвет темного блондина. В более верном свете салона я поняла, что это не иллюзия тусклого освещения, они и вправду золотые. По-настоящему золотые – такой цвет я видела только у бутылок или банок с золотой краской. Сочетание глаз и волос завораживало. Даже без шрамов он бы казался ненастоящим.

Я перевела взгляд на Жан-Клода. Он был красивее и без шрамов. У Ашера красота была чуть более мужественной.

– Вас создала одна и та же вампирша? – спросила я.

Жан-Клод кивнул, Ашер просто смотрел.

– Она что, хотела создать племенной завод сверхъестественно красивых производителей?

Ашер рассмеялся коротким лающим смехом, ухватился за израненную сторону лица и оттянул кожу от глаза, чтобы видна была бледная внутренняя оболочка орбиты. Лицо стало отвратительной маской.

– Ты считаешь меня красивым, Анита? – Он убрал руку с лица, и кожа щелкнула, став на место, упругая, как отпущенная резинка, совершенная в своем роде.

Я посмотрела на него:

– Что ты хочешь от меня услышать, Ашер?

– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоем лице то же, что вижу на всех лицах уже двести лет, – отвращение, омерзение, ужас.

– Извини, – сказала я.

Он наклонился вперед, выставляя шрамы на свет. Казалось, у него врожденное умение понимать, как будет падать свет и куда лягут тени. Годы практики, наверное.

Я просто смотрела. Смотрела в его светлые, безупречные глаза, на густую волну золотых волос, на полноту его губ. Потом пожала плечами:

– Что я могу сказать? Я из тех, кто западает на волосы и на глаза, а у тебя волосы великолепные и глаза восхитительные.

Ашер откинулся обратно. Он смотрел на нас обоих, и в глазах его бушевал невероятный гнев. Такой гнев, что мне даже страшно стало.

– Вот оно, – сказал он. – Вот. Ты меня боишься. Я это вижу, чую, ощущаю на вкус. – Он улыбнулся, довольный собой, даже как-то торжествуя.

– Скажи ему, чего ты боишься, mа petite.

Я посмотрела на Жан-Клода, снова на Ашера.

– Меня не шрамы пугают, Ашер. А твоя ненависть.

Он подался вперед, и – наверное, не нарочно, – волосы укали ему на лицо, как вуаль.

– Да, моя ненависть пугает. Внушает ужас. И помни, Анита Блейк: она направлена на тебя и твоего Мастера.

Я поняла, что он имеет в виду Жан-Клода. Теперь я уже не могла с этим спорить, хотя иногда и хотелось.

– Ненависть уродует, – сказала я.

Он зашипел, и ничего человеческого не было в этом звуке.

Я бросила на него скучающий взгляд.

– Брось, Ашер. Такое я уже видала, и не раз. Если хочешь изображать Большого Злого Вампира, становись в очередь.

Он резким, грубым движением сбросил пальто. За ним на сиденье упал коричневый твидовый пиджак. Ашер повернул голову, и я увидела, что шрамы уходят за воротник белой рубашки. Он начал ее расстегивать.

Я поглядела на Жан-Клода. Он сидел с бесстрастным лицом, предоставляя мне действовать самой. Ничего нового.

– Я не то чтобы не польщена предложением, но обычно у меня мужчины на первом свидании не раздеваются.

Он зарычал и обнажил грудь, не вытаскивая рубашку из штанов. Шрамы стекали по коже, будто кто-то провел по его телу разделительную линию. Одна половина бледная и прекрасная, вторая – чудовищная. На лице и на шее действовали аккуратнее, чем на груди. Шрамы пролегали глубокими туннелями. Кожа так покоробилась, что казалась ненастоящей. Шрамы уходили по животу под ремень.

Я глядела, потому что ему этого хотелось. Когда я наконец посмотрела ему в глаза, у меня не было слов. Мне когда-то промывали святой водой рану от укуса вампира. Это называется очищением, но можно назвать и пыткой. Я ползала, ругалась и блевала. Ту боль, что пришлось пережить Ашеру, я себе даже представить не могла.

Глаза у него были вытаращенные, бешеные и страшные.

– Шрамы до самого низу, – сказал он.

Перед мысленным взором мелькнула картина, которую я предпочла бы не видеть. Много что можно было бы сказать. «Ух ты!» – но это слишком отдавало бы школьными годами и жестокостью. «Сочувствую» – совершенно не к месту. Я развела руками, стоя на коленях на сиденье лицом к Ашеру.

– Я тебя уже спрашивала, Ашер: что ты хочешь услышать?

Он отодвинулся от меня как можно дальше, прижался к дверце джипа.

– Почему она не отворачивается? Почему это тело не вызывает у нее омерзения?