Лорел К. ГАМИЛЬТОН
      АНИТА БЛЕЙК - 1
      ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
      1
      До своей смерти Вилли Мак-Кой был дерьмом и после смерти ничуть не переменился. Он сидел напротив меня, одетый в кричащую клетчатую спортивную куртку и ядовито-зеленые полиэфирные штаны. Короткие черные волосы отступали залысинами от тощего треугольного лица. Он всегда был похож на второстепенного персонажа из гангстерского фильма - из тех, что продают информацию, бегают по мелким поручениям и которых то и дело пускают в расход.
      Конечно, сейчас Вилли был вампиром, и в расход его уже не пустят. Но он по-прежнему продавал информацию и бегал по мелким поручениям. Нет, смерть его не сильно переменила, но на всякий случай я старалась не глядеть ему прямо в глаза. Есть стандартные правила обращения с вампирами. Он всегда был засранцем, но сейчас он был засранцем-нежитью. А это для меня было новой категорией.
      Он сидел в спокойной тишине моего кондиционированного офиса. Матово-голубые стены - мой босс Берт считал, что они действуют успокаивающе навевали холод.
      - Не возражаешь, если я закурю? - спросил он.
      - Возражаю.
      - Черт возьми, ты никак не хочешь облегчить мне работу?
      Я на миг посмотрела на него впрямую. Глаза карие, как и были. Он перехватил мой взгляд, и я тут же опустила глаза к столу.
      Вилли захихикал противным смешком. Смех его тоже не изменился.
      - Вот это мне нравиться! Ты меня боишься.
      - Не боюсь, просто соблюдаю осторожность.
      - Хоть признавайся, хоть нет. Я чую запах страха, будто что-то касается моего лица или даже мозга. Ты меня боишься, потому что я вампир.
      Я пожала плечами - а что тут скажешь? Как соврать тому, кто чует твой страх носом?
      - Зачем ты здесь, Вилли?
      - Ох ты Господи, курить-то как хочется!
      У него запрыгала кожа в уголках губ.
      - А я думала, у вампиров тика не бывает.
      Его рука поднялась, чуть не коснувшись рта. Он улыбнулся, полыхнув клыками.
      - Кое-что не меняется.
      "А что меняется?" - хотелось мне спросить его. Каково это - быть мертвым? Я знавала вампиров, но Вилли был первым из них, кого я знала и до, и после смерти. Странное чувство.
      - Чего тебе надо?
      - Слушай, повежливей! Я пришел дать тебе денег. Стать клиентом.
      Я снова взглянула на него, избегая смотреть в глаза. Булавка на галстуке вспыхнула в свете лампы. Настоящее золото. Раньше у Вилли такого не бывало. Для мертвеца он хорошо устроился.
      - Я поднимаю мертвых для живых. Зачем вампиру поднятый зомби?
      Он помотал головой - резкий рывок туда-сюда.
      - Да нет, этот вудуизм мне на фиг не нужен. Я хочу тебя нанять на расследование нескольких убийств.
      - Я не частный сыщик.
      - Да, но у вас одна такая есть в резерве.
      Я кивнула:
      - Мисс Симс ты можешь нанять прямо. Незачем действовать через меня.
      Снова эти отрывистые мотания головы.
      - Она не знает про вампиров столько, сколько ты.
      Я вздохнула:
      - Вилли, нельзя ли перейти к делу? Мне надо уходить... - я бросила взгляд на стенные часы, - через пятнадцать минут. Не люблю оставлять клиентов одних на кладбище. Они начинают нервничать.
      Он рассмеялся. Этот смешок успокаивал, не смотря на выпирающие клыки. Вампиру для устрашения полагался бы густой мелодичный смех.
      - Нервничать - это точно. Это уж я тебе верю.
      И вдруг лицо его стало серьезным, будто смех стерли ладонью. У меня что-то дернулось под ложечкой. Вампиры переключают движения, будто щелкают кнопкой. Если он это уже умеет, что он умеет еще?
      - Ты знаешь про вампиров, которых пустили в расход в Округе?
      Это был вопрос, поэтому я ответила:
      - Слыхала.
      Поблизости от нового вампирского клуба растерзали четырех вампиров. Вырвали сердце и отрезали голову.
      - Ты все еще работаешь с копами?
      - Я все еще в резерве у нового подразделения.
      Он снова засмеялся.
      - Ага. Команда призраков. Ни людей, ни денег. Так?
      - Ты довольно точно описал почти все полицейские службы города.
      - Может быть. Но у копов то же отношение, что и у тебя, Анита. Убитый вампир - подумаешь, важность? Новые законы этого не меняют.
      Со времени дела "Аддисон против Кларка" прошло всего два года. В решении суда было дано новое определение, что есть жизнь и что не есть смерть. Вампиризм был признан законным в СШ старой доброй А. Мы оказались одной из немногих стран, которая признала вампиров. И парни из службы эмиграции, брызгая слюной, старались предотвратить иммиграцию вампиров целыми - ну, скажем, стадами. Чертова уйма вопросов рассматривалась в том суде. Должны ли наследники возвращать наследство? Убить вампира - это убийство или нет?
      Было даже движение за предоставление им права голоса. Да, времена меняются. Глядя на вампира по ту сторону стола, я пожала плечами. Мне тоже было все равно, одним убитым вампиром больше или меньше? Возможно.
      - Если ты считаешь, что я так думаю, зачем ты вообще пришел?
      - Потому что ты в своем деле лучшая. А нам и нужна лучшая.
      Он впервые сказал "нам".
      - На кого ты работаешь, Вилли?
      Он улыбнулся - доверительной, понимающей улыбкой, будто он знал что-то, что мне тоже полагалось бы знать.
      - А какое тебе дело? Деньги будут хорошие. Мы хотим, чтобы этими убийствами занялся кто - то, знающий ночную жизнь.
      - Я видела тела, Вилли. И сказала полиции свое мнение.
      - И какое оно было?
      Он наклонился вперед, положив ладони на мой стол. Ногти у него были бледные, почти белые - бескровные.
      - Я написала для полиции полный рапорт.
      - Так чего бы тебе мне его не рассказать?
      - Я не имею права обсуждать с тобой материалы полиции.
      - Я им сказал, что ты на это не пойдешь.
      - На что? Ты же мне ничего еще не сказал.
      - Мы хотим, чтобы ты расследовала гибель вампиров и нашла, кто или что это делает. И заплатим тебе тройной гонорар против твоего обычного.
      Я покачала головой. Теперь понятно, почему Берт, этот жадный паразит, устроил эту встречу. Он знает, как я отношусь к вампирам, но по контракту я обязана встречаться с любым клиентом, который дал Берту задаток. Мой босс за деньги готов на все. Проблема в том, что он считал, будто и я тоже. Ладно, скоро мы с ним поговорим.
      Я встала.
      - Этим занимается полиция. Я и без того помогаю им всем, чем могу. Сэкономьте ваши денежки.
      Он сидел и смотрел на меня - очень спокойно. Это не была безжизненная неподвижность давно умершего, но все-таки тень ее.
      Страх побежал у меня по спине, стиснул горло. Я подавила желание вытащить крест из-под рубашки и выгнать Вилли из кабинета. Вышвыривать клиента вон с помощью освященного предмета - более чем непрофессионально. И потому я просто стояла, ожидая его движения. - Почему ты не хочешь нам помочь?
      - Вилли, у меня клиент. Прости, что не смогла быть полезной.
      - Не захотела.
      - Считай, как хочешь.
      - Я вышла из-за стола, намереваясь проводить его к двери.
      Он двинулся с текучей быстротой, которой у Вилли не было никогда, но я это увидела и оказалась на шаг от его вытянутой руки.
      - Эти фокусы показывай девицам, Вилли.
      - Ты видела мое движение?
      - Видела. И слышала. Вилли, ты очень недавно умер. Вампир ты или нет, а тебе учиться еще и учиться.
      Он нахмурился, так и не опустив до конца про тянутую руку.
      - Может, и так, только ни один человек не успел бы так отступить.
      Он шагнул ко мне, едва не задевая своей курткой. На таком близком расстоянии мы с ним были почти одного роста - низкого, и его глаза были точно на уровне моих. Я изо всех сил смотрела в его плечо.
      Мне приходилось держаться изо всех сил, чтобы не отступить. Но, черт возьми, нежить он или нет, а это всего лишь Вилли Мак-Кой, и такого удовольствия я ему не доставлю.
      - Ты не человек, - сказал он. - Не больше, чем я.
      Я двинулась к двери. Я отступила не от него - я пошла открывать дверь. И пыталась убедить текущий по спине холодный пот, что это совсем другое дело. Ни его, ни сосущую тяжесть под ложечкой обмануть не удалось.
      - Мне действительно пора идти. Спасибо вам, что обратились в "Аниматор Инкорпорейтед". Я выдала ему лучшую свою профессиональную улыбку, бессмысленную, как электрическая лампочка, и такую же сияющую.
      В дверях он остановился.
      - Так ты не будешь на нас работать? Мне надо что-то сказать, когда я отсюда вернусь.
      Не знаю точно, но, кажется, в его голосе слышалось что-то вроде страха. Влетит ему за неудачу? Это было глупо, я знаю, но во мне шевельнулось сочувствие. Да, он был нежитью, но вот он стоял тут и глядел на меня, и это был тот же Вили, с цветастыми куртками и беспокойными ручками.
      - Ты им скажи, кто бы они ни были, что я не работаю на вампиров.
      - Железное правило? - Снова это прозвучало вопросом.
      - Железобетонное.
      Что-то мелькнуло в его лице, проглянул на миг прежний Вилли. Это была почти что жалость.
      - Жаль, что ты это сказала, Анита. Они не любят, когда им говорят "нет".
      - Кажется, ты засиделся в гостях, Вилли. Я не люблю, когда мне угрожают.
      - Это не угроза, Анита. Это правда.
      Он поправил галстук, любовно погладив новую золотую булавку, расправил плечи и вышел.
      Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Колени подкашивались. Но времени сидеть и трястись не было. Миссис Грандик наверняка уже на кладбище. Там она стоит с черной сумочкой и взрослыми сыновьями, ожидая, пока я подниму ее мужа из мертвых. Дело было в загадке двух разных завещаний. Тут либо годы судебных издержек и споров, либо поднять Альберта Грандика из мертвых и опросить.
      Все, что нужно, было у меня в машине, даже цыплята. Вытащив из-за пазухи крест, я выставила его на кофту на всеобщее обозрение. Было у меня несколько пистолетов, и обращаться с ними я тоже умела. В столе у меня лежал девятимиллиметровый браунинг. Весил он фунта два с полной обоймой пуль в серебряной оболочке. Серебро вампира не убивает, но обескураживает. Раны от серебра у них заживают медленно, почти как у людей. Вытерев потные ладони о юбку, я вышла.
      Крейг, наш ночной секретарь, яростно что-то стучал на клавиатуре компьютера. Глаза его полезли на лоб, когда я прошла по толстому ковру. Может быть, из-за болтающегося на длинной цепи креста у меня на шее или из-за выставленного на всеобщее обозрение револьвера. Но он ни о том, ни о другом слова не сказал. Соображает. Поверх всего этого я натянула свой любимый вельветовый жакет. Пистолет из-под него все же выпирал, но не слишком. Вряд ли Грандики и их адвокаты это заметят.
      2
      По дороге домой меня застукал восход. Терпеть их не могу. Восход - это значит, я выбилась из графика и работала всю ночь напролет.
      В Сент-Луисе деревьев вдоль хайвеев больше, чем в любом городе, где мне приходилось ездить. Я почти признаю, что в первых лучах рассвета деревья выглядят красиво. Почти. Моя квартира при утреннем солнце выглядит удручающе белой и жизнерадостной. Стены сливочно-белые, как во всякой квартире, которые мне доводилось видеть. Зато ковер с симпатичным серым оттенком, что куда приятнее обычного коричневого цвета собачьей шерсти. Квартира у меня была просторная, односпаленная. Мне говорят, что из нее симпатичный вид на соседний парк. Я не проверяла. Как по мне, я вообще бы окон не делала. Эти я завесила тяжелыми шторами, превращавшими ярчайший день в прохладные сумерки. Я включила радио, чтобы заглушить звуки от моих живущих днем соседей. Под тихую музыку Шопена меня засосал сон. Телефон зазвонил через минуту.
      Минуту я лежала, ругая себя, что забыла включить автоответчик. Может, не обращать внимания? Еще через пять звонков я сдалась.
      - Алло.
      - О и, простите! Я вас разбудила?
      Этой женщины я не знала. Если она что-то продает, я взбешусь.
      - Кто это?
      Я заморгала глазами, всматриваясь в часы около кровати. Восемь. Два часа проспала всего. Уй-я!
      - Я Моника Веспуччи.
      Это прозвучало так, будто все объясняло. Но я ни хрена не поняла.
      - Да?
      Я постаралась, чтобы это звучало ободряюще и любезно. Вышло рычание.
      - Э-э, гм. Я та самая Моника, что работает с Кэтрин Мейсон.
      Я обхватила трубку руками и попыталась подумать. Но после двух часов сна у меня это плохо получается. Кэтрин - моя хорошая подруга, это имя я знаю. Наверное, она мне говорила об этой женщине, но хоть убей меня - не могу припомнить.
      - Да, конечно, Моника. Что вы хотите? - Это прозвучало слишком грубо даже для меня. - Извините, если я не так сказала. Я только в шесть пришла с работы.
      - Боже мой, значит, вы только два часа спали? Вы, наверное, убить меня готовы?
      На этот вопрос я не ответила - не люблю врать.
      - Моника, вы что-то хотели?
      - Ну, в общем, да. Я тут устраиваю девичник-сюрприз для Кэтрин. Вы знаете, что она через месяц идет замуж?
      Я кивнула; сообразила, что она меня не видит, и промямлила:
      - Я приглашена на свадьбу.
      - Ну, конечно, я знаю. Подружкам невесты полагаются красивые платья, правда?
      На самом деле мне меньше всего на свете хотелось выбрасывать сто двадцать долларов на официальное розовое платье с пышными рукавами, но замуж выходила Кэтрин.
      - Так что там с девичником?
      - Ой, я опять начала болтать, а вам же так спать хочется!
      Я подумала: если на нее заорать, это ускорит дело? Вряд ли; скорее она заревет.
      - Моника, скажите, будьте добры, чего вы хотите?
      - Ну, я понимаю, что говорю слишком поздно, но все как-то забывала. Я хотела вам еще неделю назад позвонить, но все не собралась.
      В это я поверила.
      - Говорите.
      - Девичник сегодня. Кэтрин говорит, что вы не пьете, и я подумала, не могли бы вы быть водителем.
      Я минуту просто лежала, раздумывая, насколько мне взбеситься и сколько в этом будет толку. Может, если бы я до конца проснулась, я бы сказала ей, что я думаю.
      - А вы не считаете, что сообщаете мне об этом чертовски поздно, если хотите, чтобы я была водителем?
      - Я знаю, конечно, вы меня извините. Я просто такая рассеянная последнее время. Кэтрин мне сказала, что у вас обычно ночь пятницы или субботы выходная. На этой неделе разве пятница у вас не выходной?
      Пусть так, но это не значит, что я собираюсь тратить свой выходной на эту пустоголовую болтунью на том конце провода.
      - Да, выходной.
      - Великолепно! Я вам скажу, куда ехать, и вы нас подберете после работы. Вас устраивает?
      Черта с два меня это устраивало, но что я еще могу сказать?
      - Нормально.
      - Бумага и карандаш у вас есть?
      - Вы сказали, что работаете у Кэтрин? - Я начала припоминать Монику.
      - Да, а что?
      - Я знаю, где работает Кэтрин. Мне не надо рассказывать.
      - Ой, какая глупость с моей стороны! Тогда ждем вас к пяти часам. В платье, но без каблуков. Может, будем сегодня танцевать.
      Терпеть не могу танцевать.
      - Ладно, тогда до вечера.
      - До вечера. Телефон затих. Я включила автоответчик и снова свернулась под простыней. Моника работает у Кэтрин. Значит, она адвокат. Страшно подумать.
      Может быть, правда, она лишь из тех, кто организует работу.
      Теперь, когда уже было поздно, до меня дошло, что я просто могла отказаться. Да. Быстро я сегодня соображаю. Ну и подписалась я! Смотреть, как чужие люди будут беситься до упаду. Если повезет, мне еще и наблюют в машину. Чертовски странные сны видела я, когда мне опять удалось заснуть. Все об этой женщине, которую я не знаю, кокосовом пироге и похоронах Вилли Мак-Коя.
      3
      У Моники Веспуччи был значок с надписью: "Вампиры тоже люди". Многообещающее начало вечера. На ней была белая шелковая блузка с высоким расклешенным воротником, обрамлявшим темный загар из солярия. Короткая стрижка - мастерская, косметика - совершенство.
      Этот значок должен был дать мне понятие, какого рода будет у нас девичник. Иногда я в самом деле сильно торможу. Я оделась в черные джинсы, ботинки до колен и малиновую блузку. Прическа была подстать наряду - черные кудри до плеч, падающие на красную одежду. Мои темно-карие, почти черные глаза были под цвет волосам. Только кожа выпадала из ансамбля, слишком бледная - тевтонская белизна на латинской смуглости. Очень давний мой любовник когда-то назвал меня фарфоровой куколкой. Он хотел сказать комплимент. Я это восприняла по-другому. Есть причины, почему я не хожу на свидания. Блузка была с длинными рукавами, скрывающими ножны на правом запястье и шрамы на левом плече. Пистолет я заперла в багажнике. Я не думала, что девичник настолько далеко зайдет.
      - Ты меня прости, Кэтрин, что я до последней минуты так ничего и не организовала. Потому-то нас только трое. У всех оказались свои планы, виновато сказала Моника.
      - Смотри ты, у людей, оказывается, бывают планы на вечер пятницы, заметила я.
      Моника уставилась на меня, будто пыталась сообразить, шучу я или нет.
      Кэтрин бросила на меня огненный взгляд. Я улыбнулась им обеим самой своей ангельской улыбкой. Моника улыбнулась в ответ, Кэтрин на это не купилась.
      Моника побежала по тротуару, пританцовывая. А ведь выпила всего-то два бокала. Тревожный знак.
      - Веди себя прилично, - прошипела Кэтрин.
      - А что я такого сказала?
      - Анита!
      У нее был голос, каким говорил мой отец, когда я поздно приходила домой.
      - Ты сегодня не в настроении веселиться, - вздохнула я.
      - Я сегодня собираюсь много веселиться. - Она подняла руку к небу. На ней были смятые остатки делового костюма. Ветер развевал длинные волосы цвета красной меди. Я всю жизнь гадала, была бы Кэтрин красивее, если бы ее постричь, чтобы, прежде всего, было заметно лицо, или это именно волосы делали ее красивой.
      - Уж если мне приходится жертвовать одной из немногих свободных ночей, я хочу хотя бы поразвлечься за свои деньги - и как следует, - сказала она.
      В последних словах прозвучала какая-то свирепость. Я посмотрела на нее внимательно.
      - Ты собираешься нализаться в стельку?
      - Не исключается.
      Вид у нее был самодовольный. Кэтрин знала, что я не одобряю пьянства точнее, не понимаю. Я не люблю понижать внутренние барьеры. Если я уж решала сорваться с цепи, то любила точно знать, с какой именно.
      Мою машину мы оставили на стоянке в двух кварталах. Стоянка со сварной оградой. А вообще стоянок в Приречье мало. Узкие мощеные дороги и древние тротуары строились не для машин, а для лошадей.
      Улицы промыла летняя гроза, прогрохотавшая, пока мы ужинали. Над головой засверкали первые звезды, как алмазы на бархате.
      - Веселей, инвалиды! - вопила Моника.
      Кэтрин посмотрела на меня и усмехнулась. И в следующую секунду побежала к Монике.
      - О, Боже ты мой, - буркнула я себе под нос. Может быть, если бы я за ужином выпила, я бы тоже побежала. Хотя сомневаюсь.
      - Да не тащись ты как черепаха! - бросила мне Кэтрин через плечо.
      Как черепаха? Я догнала их шагом. Моника хихикнула. Почему-то я знала, что так и будет. Они с Кэтрин прислонились друг к другу со смехом. Подозреваю, что смеялись они по моему адресу.
      Потом Моника достаточно успокоилась, чтобы фальшиво произнести театральным шепотом: - Знаете ли вы, что ждет нас за углом?
      На самом деле я знала. Последнее убийство вампира случилось в четырех кварталах отсюда. Вампиры называли это место "Округ". Люди называли его "Приречье" или "Кровавая площадь" - в зависимости от степени своей грубости.
      - "Запретный плод", - сказала я.
      - Ну, вот, испортила мне сюрприз.
      - А что такое "Запретный плод"? - спросила Кэтрин.
      Моника захихикала.
      - Отлично, значит, сюрприз испортить не удалось. - Она взяла Кэтрин под руку. - Обещаю, что тебе понравится.
      Кэтрин, может быть, и понравится. Я знала, что мне точно не понравится, но все равно пошла за ними за угол. Извитая неоновая вывеска была кроваво цвета крови. Я не преминула отметить эту символичность.
      Мы поднялись по трем широким ступеням, и перед распахнутой дверью там стоял вампир. Его массивные плечи угрожали прорвать тесную футболку. После смерти уже не надо качаться штангой? Еще с порога слышался густой гул голосов, смех, музыка. Густой бормочущий звук многолюдного тесного помещения, где люди собрались оттянуться.
      Вампир стоял у двери совершенно неподвижно. И все же какое-то движение в нем угадывалось, что-то живое - за неимением лучшего слова. Значит, он был мертв не более двадцати лет. И сегодня он уже был сыт. Кожа у него была здоровая и красноватая. И лицо чуть ли не розовощекое. Питание свежей кровью идет на пользу.
      - Ты только пощупай эти мышцы! - сжала его руку Моника.
      Он улыбнулся, сверкнув клыками. Кэтрин ахнула. Он улыбнулся шире.
      - Бад мой старый друг, правда, Бад?
      Вампир Бад? Красиво звучит.
      Но он кивнул.
      - Заходи, Моника. Твой столик ждет.
      Столик? Откуда у Моники здесь такой вес? "Запретный плод" - одна из самых горячих точек в Округе, и заказов на столики они не принимают.
      На двери висела большая табличка: "Ношение крестов, распятий и прочих освященных предметов в помещении клуба не разрешается". Я прочла табличку и прошла мимо. Совершенно не собиралась я отдавать свой крест.
      Нас окутал густой мелодичный голос:
      - Анита, как мило с вашей стороны к нам прийти!
      Голос принадлежал Жан-Клоду, владельцу клуба и вампиру в ранге мастера. И вид у него был, какого ты и ожидаешь от вампира. Слегка вьющиеся волосы, спадающие на пышные белые кружева старинной сорочки. Кружевные манжеты на бледных руках с тонкими пальцами. Раскрытая сорочка чуть показывала сухопарую грудь, обрамленную кружевным жабо. Мало кто из мужчин умеет носить такие сорочки. На вампире этот наряд казался очень мужественным.
      - Вы знакомы? - удивилась Моника.
      - О да, - ответил Жан-Клод. - Мы с мисс Блейк уже встречались.
      - Я помогала полиции, когда они работали в Приречье.
      - Она у них по вампирам эксперт.
      Последнее слово прозвучало тихо, тепло и в чем-то неясно оскорбительно.
      Моника хихикнула. Кэтрин глядела на Жан-Клода широко раскрытыми невинными глазами.
      Я коснулась ее руки, и она дернулась, будто проснулась. Я не стала шептать, потому что он меня все равно бы услышал.
      - Очень важный элемент техники безопасности - никогда не гляди в глаза вампира.
      Она кивнула. В ее лице мелькнула первая тень страха.
      - Я бы ни за что не стал вредить такой прекрасной молодой женщине.
      Он взял руку Кэтрин и поднес ко рту. Всего лишь касание губ. Кэтрин вспыхнула.
      Монике он тоже поцеловал руку. Потом поглядел на меня и рассмеялся.
      - Не тревожьтесь, мой милый аниматор. Я не трону вас. Это было бы нечестно.
      Он встал со мной рядом. Я смотрела ему в грудь, не отрываясь. Там, в этих кружевах, был почти не виден шрам от ожога. В форме креста. Сколько десятилетий тому назад кто-то ткнул крестом в его плоть?
      - Как нечестно и то, что у вас с собой крест.
      Что я могла сказать? Он был прав по-своему.
      Обидно, что вампиру наплевать на предметы, имеющие форму креста. Крест должен быть освящен и подкреплен верой. Атеист, машущий крестом на вампира, зрелище поистине достойное жалости.
      Мое имя, выдохнутое им, прошло дуновением по моей коже.
      - О чем вы думаете, Анита?
      Голос этот был такой чертовски успокаивающий. Мне захотелось поднять глаза к лицу, произнесшему эти слова. Жан-Клод был заинтригован моим частичным иммунитетом к нему. Этим - и еще ожогом в форме креста у меня на левой руке. Этот шрам его интересовал. Каждый раз он изо всех сил пытался меня очаровать, а я изо всех сил пыталась не обращать на него внимания. До сих пор я выигрывала.
      - Раньше вы никогда не возражали, что я ношу крест.
      - Тогда вы здесь бывали при исполнении, сейчас - нет.
      Я глядела на его грудь и думала, такие ли эти кружева мягкие, как это кажется. Вряд ли. - Вы настолько не уверены в собственных возможностях, мой маленький аниматор? Вы верите, что ваша способность сопротивляться мне заключена лишь в этом кусочке серебра у вас на шее?
      Я не поверила ему, но это все равно сработало. Жан-Клод признавал за собой возраст двести пять лет. За два века вампир набирает много силы. Он намекал, что я трусиха. Я ею не была.
      Я подняла руки расстегнуть цепочку. Он отступил от меня и повернулся спиной. Крест с цепочкой скользнул мне в руку серебряным ручьем. Рядом появилась блондинка, протянула мне корешок квитанции и взяла крест. Прелестно - гардеробщица для освященных предметов.
      Без креста я ощутила себе раздетой. Я в нем спала и в душе мылась.
      Жан-Клод приблизился снова.
      - Против сегодняшнего спектакля вам не устоять, Анита. Кто-нибудь вас покорит.
      - Нет, - ответила я.
      Но трудно отвечать решительно, глядя в грудь собеседнику. Чтобы изобразить твердость, надо смотреть в глаза, но это сейчас было ни-ни.
      Он рассмеялся, и звук этот прошел у меня по коже, как касание меха. Теплое и мягкое, хотя есть в нем что-то от смерти.
      - Тебе понравится, я это обещаю, - схватила меня под руку Моника.
      - Да, - добавил Жан-Клод. - Это будет ночь, которую вы никогда не забудете.
      - Это угроза?
      Он снова рассмеялся тем же ужасно теплым смехом.
      - Анита, здесь место радостей, а не насилия.
      Моника тянула меня за руку.
      - Пошли, представление сейчас начнется.
      - Представление? - спросила Кэтрин.
      Мне пришлось улыбнуться.
      - Приветствуем тебя в единственном в мире стрип-клубе вампиров, Кэтрин.
      - Ты шутишь!
      - Честное скаутское.
      Я обернулась на дверь - сама не знаю, зачем. Жан-Клод стоял совершенно неподвижно, будто его там и не было. Потом он шевельнулся, поднял бледную руку и послал мне воздушный поцелуй. Ночное представление началось.
      4
      Наш стол чуть не залезал на сцену. Зал был полон выпивки, смеха и деланных воплей ужаса, когда официанты-вампиры обходили столы. И подводная струя страха. Тот захватывающий ужас, который охватывает вас на американских горках и фильмах ужасов. Безопасный ужас.
      Свет погас. По залу прокатились вскрикивания, высокие, возбужденные. На миг воцарился настоящий страх. Из темноты донесся голос Жан-Клода:
      - Добро пожаловать в "Запретный плод"! Мы здесь, чтобы служить вам. Чтобы воплотить ваши самые запретные мысли.
      Голос его был как шелковый шепот в глухой ночной час. Черт побери, он отлично знал свое дело.
      - Случалось ли вам думать, каково было бы ощутить мое дыхание у себя на коже? Губы мои, скользящие вдоль вашей шеи. Жесткое прикосновение зубов. Сладкую, острую боль укола клыков. Сердце ваше бьется у моей груди. Кровь ваша течет в мои жилы. Вы делитесь собой. Даете мне жизнь. И знаете, что я буквально не могу жить без вас - всего вашего существа.
      Может быть, из-за интимности темноты, но я чувствовала, что он говорит только для меня, мне одной. Я была для него избранной, особенной. Но это была неправда. То же самое чувствовала каждая женщина в клубе. Все мы были его избранницами. И в этом, наверное, было больше правды, чем в чем-нибудь другом.
      - Наш первый джентльмен сегодня разделяет ваши фантазии. Он хотел узнать, каковы на вкус сладчайшие из поцелуев. И он пришел сказать вам, что это чудесно. - Он дал молчанию наполнить тьму, и оно длилось, пока стук моего сердца не стал невыносимо громким. - Сегодня с нами Филипп!
      - Филипп! - шепнула Моника.
      Ахнула вся публика, как заклинание отовсюду неслось: "Филипп, Филипп..." Звук поднимался из темноты, как молитва.
      Медленно стали зажигаться лампы, как когда кончается кино. В центре сцены стоял человек. Торс его обнимала белая футболка. Не качок, но отлично сложен. Ничего особенного. Кожаная куртка, джинсы в обтяжку и сапоги. Такой мог войти прямо с улицы. Густые каштановые волосы заметали плечи. В сумеречном молчании поплыла музыка. Человек задвигался ей в такт, медленно вращая бедрами. Он стал выскальзывать из своей куртки, почти как в замедленной съемке. В тихой музыке стал ощущаться пульс. И под этот пульс двигалось, раскачиваясь, его тело. Куртка соскользнула на доски сцены. Он минуту неподвижно смотрел на публику, давая нам увидеть то, на что было посмотреть. Шрамы охватывали сгибы обеих рук, и кожа превратилась в валики соединительной ткани.
      Я сглотнула комок в горле. Не знаю, что будет дальше, но ставлю что угодно, что мне это не понравится.
      Он обеими руками откинул с лица длинные волосы. Раскачиваясь, двинулся по краю сцены. Остановился около нашего стола, глядя вниз. И шея его была похожа на руку наркомана.
      Мне пришлось отвести глаза. Эти аккуратные следы укусов, тонкие шрамы. Я посмотрела и увидела, что Кэтрин пялится себе в колени. Моника подалась вперед на стуле, приоткрыв рот.
      Он сильными пальцами схватил футболку и стал ее стягивать. Она сползла, разрываясь по швам. Вопли публики. Его звали по имени. Он улыбался. Улыбка была дразнящая, сияющая, сексуальная, как тающая во рту конфета.
      И на гладкой голой груди тоже были шрамы: белые, розовые, новые, старые. Я только глазела с отвисшей челюстью.
      - О Боже! - шепнула Кэтрин.
      - Правда, он великолепен? - спросила Моника.
      Я поглядела на нее. Широкий воротник съехал, открыв две точечные ранки, довольно старые, почти зажившие. Этого только не хватало.
      Музыка взорвалась адским ритмом. Филипп танцевал, вертясь и раскачиваясь, вкладывая силу своего тела в каждое движение. У левой ключицы его виднелась белая масса шрамов, неровных и мерзких. У меня перехватило дыхание. Это вампир когда-то вцепился ему в ключицу, вгрызся, как пес в кусок мяса. Я точно знала, потому что у меня есть такой же шрам. Много таких же шрамов.
      Долларовые бумажки выросли в руках, как грибы после дождя. Моника мотала долларом, как флагом. Мне не был нужен Филипп за нашим столом. Чтобы Моника расслышала меня в этом грохоте, мне пришлось к ней наклониться.
      - Моника, пожалуйста, не надо его звать!
      Она только поворачивалась ко мне, а я знала, что уже поздно. Филипп многошрамный уже смотрел на нас с края сцены, и я глядела в его очень человеческие глаза.
      Видно было, как пульсирует горло у Моники. Она облизывала губы, глаза ее вылезали из орбит. Она запихнула деньги за пояс его брюк.
      Как нервные бабочки, порхнули ее руки по его шрамам. Она ткнулась лицом ему в живот и стала целовать шрамы, оставляя красные следы помады. Она опускалась на колени, целуя, и все сильнее прижималась лицом к его животу.
      Он опустился на колени, и она прижала губы к его лицу. Он откинул волосы с шеи, будто знал, чего она хочет. Она лизнула самый свежий след укуса языком розовым и тонким, как кошачий. Я слышала дрожащие вздохи ее дыхания. Она впилась зубами, сомкнув губы на ране. Филипп дернулся от боли - или просто от удивления. Челюсти ее напряглись, горло заработало. Она сосала рану.
      Я посмотрела через стол на Кэтрин. Ее лицо стало пустым от изумления.
      Толпа обезумела, вопя и размахивая деньгами. Филипп оторвался от Моники и пошел к другому столу. Моника рухнула вперед, головой в колени, свесив руки.
      Упала в обморок?
      Я протянула к ней руку - и поняла, что не хочу к ней притрагиваться. Но слегка сжала ее плечо. Она шевельнулась, повернулась ко мне. В глазах ее была та наполняющая одурь, которую дает секс. Губы ее побледнели - почти вся помада стерлась. Она не теряла сознания; она просто погрузилась в послечувствие.
      Я отодвинулась, вытирая руку о джинсы. Ладони вспотели.
      Филипп снова был на сцене. Он больше не танцевал. Просто стоял. Моника оставила у него на шее круглую меточку.
      Я ощутила в воздухе первые вихри чьего-то старого разума, поплывшие над толпой.
      - Что происходит? - спросила Кэтрин.
      - Все в порядке, - ответила Моника. Она выпрямилась на стуле, полузакрыв глаза. Облизнула губы и потянулась, закинув руки за голову.
      - Анита, что это? - повернулась ко мне Кэтрин.
      - Вампир, - ответила я.
      На ее лице отразился страх, но ненадолго. Я видела, как страх этот тает под тяжестью разума вампира. Она медленно обратила взгляд к Филиппу, который ждал на сцене. Кэтрин не была в опасности. Массовый гипноз не направлен на личность, и он не навсегда.
      Этот вампир не был ни так стар, как Жан-Клод, ни так хорош в своем деле. Я сидела, ощущая поток более чем столетней мощи, и этого было недостаточно. Я чувствовала, как он идет среди столов. Ему многих хлопот стоило добиться, чтобы бедняжки-люди не видели его приближения. Он просто появится среди них как по волшебству.
      Не часто удается удивить вампира. Я повернулась вслед идущему к сцене. Все людские лица, которые я видела, повернулись, захваченные, к сцене, глядя слепыми глазами в ожидании. Вампир был высок, с крутыми скулами, совершенен, как скульптурная модель. Он был слишком мужествен, чтобы быть красивым, и слишком совершенен, чтобы быть настоящим.
      Он шел среди столов в пресловутом вампирском наряде - черный фрак и белые перчатки. За один стол от меня он остановился посмотреть. Всю аудиторию он держал в своей мысленной ладони, беспомощную и ждущую. Но я сидела, уставившись на него, хотя и не в глаза. Он застыл, удивленный. Ничто так не может поднять дух девушке, как если удается разрушить спокойствие столетнего вампира.
      Я взглянула мимо него на Жан-Клода. Он смотрел на меня, и я отсалютовала ему бокалом. Он ответил кивком головы.
      Высокий вампир стоял рядом с Филиппом. Глаза Филиппа были пусты, как и у всех остальных людей. Потом чары или что там такое унеслись прочь. Мыслью вампир пробудил публику, и все ахнули. Волшебство.
      Внезапное молчание заполнил голос Жан-Клода:
      - Перед вами Роберт! Приветствуем его на нашей сцене!
      Толпа взорвалась воплями и аплодисментами. Кэтрин хлопала вместе со всеми. На нее это явно произвело впечатление.
      Музыка снова переменилась, задрожала, запульсировала в воздухе, громкая почти до боли. Вампир Роберт начал свой танец. Он двигался с осторожной и злой силой, будто накачивая музыку. Свои белые перчатки он бросил в публику. Одна упала мне к ногам. Я оставила ее лежать там, где она упала.
      - Подними, - сказала Моника.
      Я покачала головой.
      Какая-то женщина нагнулась от соседнего стола. От нее хорошо пахло виски.
      - Ты что, не хочешь?
      Я снова покачала головой. Женщина встала - наверное, чтобы подобрать перчатку. Моника ее опередила. Женщина с недовольным видом села обратно.
      Вампир разделся, показав гладкую ширь груди. Потом упал на доски сцены и стал отжиматься на пальцах. Публика сходила с ума, а на меня это впечатления не произвело. Я знала, что он может, если захочет, выжать автомобиль. Так что там говорить про отжимания на пальцах?
      Он затанцевал вокруг Филиппа. Филипп повернулся лицом к нему, чуть пригнулся и вытянул руки, будто готовясь встретить нападение. Они медленно закружились по сцене. Музыка стала тихой, ушла в фон, оттеняющий движения на сцене.
      Вампир придвинулся к Филиппу. Филипп рванулся, будто пытаясь удрать со сцены. Вдруг вампир перегородил ему путь.
      Я не видела его движения. Он просто вдруг появился перед человеком. Я не видела его движения! Ледяной струей пробежал по телу страх. Я не почувствовала ментальных фокусов, но так это было.
      В двух столиках от меня стоял Жан-Клод. Он поднял руку в приветственном жесте. Этот паразит торчал у меня в сознании, а я этого не знала. Но тут публика ахнула, и я снова повернулась к сцене.
      Они оба стояли на коленях, одну руку Филиппа вампир завел ему за спину. Он схватил Филиппа за длинные волосы, наклонив его голову назад так, что это не могло быть не больно.
      Глаза у Филиппа были огромные и перепуганные. Вампир его не подчинил. Он не был подчинен! Он был в сознании - и в страхе. О Боже, как он тяжело дышал, и грудь его дергалась короткими вдохами и выдохами.
      Вампир оглядел публику, зашипел, блеснув клыками в свете ламп. От шипения красивое лицо стало звериным. Голод его поплыл над толпой. Так интенсивна была его жажда, что у меня свело живот.
      Нет, я не стану чувствовать это вместе с ним! Я вцепилась ногтями в собственную ладонь и сосредоточилась. Чувство прошло. Боль помогла опомниться. Разжав дрожащие пальцы, я увидела четыре полумесяца, медленно заполняющиеся кровью. Голод плыл вокруг, заполняя толпу, но не меня, не меня.
      Я прижала к ладони салфетку и постаралась придать себе невинный вид.
      Вампир отвел голову назад.
      - Нет! - шепнула я про себя.
      Вампир ударил, зубы погрузились в плоть. Филипп взвизгнул, и эхо отдалось в клубе. Музыка резко смолкла. Никто не шевелился. Слышно было бы, как муха пролетит.
      Мягкие, влажные, сосущие звуки заполнили молчание. Филипп застонал. Снова и снова, тихие, беспомощные звуки.
      Я оглядела толпу. Они были вместе с вампиром, ощущая его голод, его жажду, его насыщение. Может быть, кто-то разделял и ужас Филиппа - не знаю. Я была вне всего этого, и, слава Богу.
      Вампир встал, отпустив Филиппа, который тяжело рухнул на сцену, сломанный и неподвижный. Я встала, хотя и не собиралась, ссеченная шрамами спина человека дергалась в глубоких, прерывистых вдохах, будто он отбивался от смерти. Может быть, так оно и было.
      Он был жив. Я села на место. Колени подкашивались. Пот тек по ладоням, и от него саднили порезы от ногтей. Он был жив, и ему это понравилось. Я бы не поверила, если бы мне кто-нибудь сказал. Я бы обозвала говорившего лжецом.
      Вампироман. Вот теперь-то я все поняла.
      - Кто хочет поцелуя? - шепнул Жан-Клод.
      Мгновение никто не двигался, потом взметнулись там и сям руки с зажатыми в них деньгами. Не так чтобы очень много, но вполне. Кое - кто смотрел с замешательством, будто проснувшись от кошмара. Моника задирала руку с деньгами.
      Филипп лежал там, где его бросили, ребра его поднимались и опускались.
      Вампир Роберт подошел к Монике. Она сунула деньги ему за пояс брюк. Он прижался к ее губам окровавленным клыкастым ртом. Поцелуй был долог и глубок, наполнен проникающими движениями языков. Они пробовали друг друга.
      Вампир отошел от Моники. Она попыталась его удержать за шею, но он вырвался без усилий. И повернулся ко мне. Я покачала головой и показала пустые ладони. Денег нет, ребята.
      Он со змеиной быстротой протянул ко мне руки. Времени думать не было. Мой стул грохнулся на пол. Я стояла чуть дальше, чем он мог дотянуться. Ни один человек не мог бы заметить его движения. Высунули шило из мешка, как говорится.
      Публика загудела гулом голосов, пытаясь понять, что случилось. Да ничего, ребята. Это всего только я, мирный аниматор, волноваться нечего. Вампир все еще на меня пялился.
      Жан-Клод вдруг оказался рядом, а как он подходил, я не видела.
      - Вы не пострадали, Анита?
      Голос его говорил такое, чего в словах и близко не было. В нем были обещания, которые шепчутся в темных комнатах под прохладными простынями. Он засасывал меня, подкрадывался, как выпрашивающий деньги пьяница, и черт меня побери, это было приятно. Грохот - визг - шум хлестнули через мое сознание, отбрасывая вампира, удерживая его на расстоянии.
      Это заговорил мой пейджер. Я моргнула и отшатнулась от стола.
      - Не трогайте меня! - предупредила я.
      - Разумеется! - улыбнулся он.
      Я нажала кнопку, заглушив пейджер. Слава тебе, Господи, что я повесила пейджер на пояс, а не сунула в сумку. А то я бы его не услышала. Я позвонила из бара и узнала, что понадобилась полиции в качестве эксперта на кладбище Хилл-крест. Придется в выходную ночь работать. Ур-ра! И в самом деле ура.
      Я предложила Кэтрин, что возьму ее с собой, но она захотела остаться. Много чего можно сказать о вампирах, но они увлекают. Это написано в их должностной инструкции вместе с работой по ночам и питьем крови.
      Я пообещала, что вернусь вовремя и отвезу их домой. Потом взяла свой крест у гардеробщицы святынь и сунула под блузку.
      У двери стоял Жан-Клод.
      - А я ведь почти вас поймал, мой маленький аниматор.
      Я бросила быстрый взгляд на его лицо и тут же опустила глаза.
      - "Почти" не считается, противный кровосос.
      Жан-Клод запрокинул голову и засмеялся. И смех его сопровождал меня в ночь, как скользящий по спине бархат.
      5
      Гроб лежал на боку. Вдоль темного лака тянулись царапины от когтей. Бледно-голубое полотно, имитирующее шелк, было разорвано и смято. Один отпечаток окровавленной руки был виден ясно - почти что человеческий. От трупа постарше остался только разорванный в клочья коричневый костюм, начисто обглоданная косточка пальца и обрывок скальпа. Этот человек был блондином.
      Второе тело лежало футах в пяти. Изорванная мужская одежда. Грудная клетка была разорвана, ребра торчали яичными скорлупками. Почти все внутренние органы отсутствовали, полости тела зияли дуплом в старой колоде. Только лицо было нетронуто. Невозможно вытаращенные синие глаза пялились на летние звезды.
      Я была рада, что сейчас темно. Ночное зрение у меня хорошее, но темнота скрадывает цвет. И вся кровь была черной. Труп мужчины терялся в тени деревьев. Я могла его не видеть, если не подходить. Но я уже к нему подходила. Я измерила следы укусов своей верной рулеткой. Надев пластиковые перчатки, я исследовала тело, ища ключи к разгадке. Их не было.
      Сейчас я на месте преступления могла делать все, что сочту нужным. Его уже засняли со всех возможных углов. Я была последним вызванным "экспертом". Труповозка уже ждала, пока я закончу.
      А я почти закончила. Я знала, что убило этого человека. Гули. Я сузила круг поисков до определенного вида нежити. Да уж, заслуга. Это им мог сказать и коронер.
      Я вспотела в комбинезоне, который надела, чтобы защитить одежду. Поначалу этот комбинезон был у меня предназначен для закапывания вампиров, но потом я стала таскать его на места преступлений. На коленях и вдоль штанин были черные пятна. Наверняка много крови на траве. Слава Богу, что мне не надо смотреть на это при свете дня.
      Не знаю, почему подобное зрелище днем хуже, но сцена преступления при свете дня снится мне чаще. Кровь всегда такая густая и темно-красная.
      Ночью все мягче и не такое реальное. Для меня это лучше.
      Расстегнув молнию, я распахнула комбинезон, впустив в него прохладный ветер. В воздухе пахло дождем. Надвигалась очередная гроза.
      Желтая полицейская лента обернулась вокруг деревьев и кустов. Одна желтая петля огибала каченное подножие ангела. Она трепетала и хлопала в нарастающем ветре. Сержант Рудольф Сторр приподнял ленту и подошел ко мне.
      Был он шести футов ростом и сложен, как борец. И шаг у него был решительный, широкий и отрывистый. Дольф был главой нового отдела - команды призраков. Официально он назывался Региональная Группа Расследования Противоестественных Событий и занимался преступлениями со сверхъестественной подоплекой. Назначение в команду никак не было ступенью в карьере. Прав был Вилли Мак-Кой: новый отдел был неискренней попыткой обдурить прессу и либералов.
      Дольф кому-то не угодил, а то бы его не бросили на эту работу. Но Дольф не был бы Дольфом, если бы не старался делать свою работу как можно лучше. Он был чем-то вроде стихийной силы. Он не орал, просто присутствовал, и поэтому дело делалось.
      - Ну? - сказал он.
      Таков наш говорун Дольф.
      - Нападение гулей.
      - И?
      Я пожала плечами:
      - А гулей на этом кладбище нет.
      Он смотрел на меня, тщательно сохраняя на лице беспристрастность. Это он умел отлично - стараться не влиять на своих людей.
      - Ты только что сказала, что это нападение гулей.
      - Да, но они пришли откуда-то из-за ограды кладбища.
      - И что?
      - Никогда не слыхала о гулях, которые могли бы так далеко уйти от своего кладбища.
      Я глядела на него, пытаясь увидеть, понимает ли он, что я говорю.
      - Расскажи-ка мне про гулей, Анита.
      У него в руке уже был верный блокнот, а в другой - наставленное перо.
      - Это кладбище - по-прежнему освященная земля. Гулями обычно заражены кладбища либо старые, либо такие, на которых выполнялись сатанинские или вудуистские обряды. Такие злые чары изнашивают освящение, и земля становится не святой. Когда это случается, гули либо приходят снаружи, либо встают из могил. Что именно - никто не знает.
      - Постой, что значит - никто не знает?
      - В принципе не знает.
      - Объясни.
      - Вампиров создают другие вампиры. Зомби поднимают из могил аниматоры или жрецы вуду. Гули, насколько нам известно, выползают из могил сами по себе. Есть теория, что гулями становятся злые люди. Я в это не верю. Одно время была теория, что гулем становится человек, укушенный сверхъестественным существом вампиром, оборотнем, кем угодно. Но я видела полностью опустевшие кладбища, где каждый труп был гулем. Невозможно, чтобы каждый из них при жизни был атакован сверхъестественной силой.
      - Ладно, мы не знаем, откуда берутся гули. А что мы знаем?
      - Гули, в отличие от зомби, не разлагаются. Они сохраняют форму, подобно вампирам. Они чуть разумнее животных, но только чуть. Они трусы и никогда не нападут на человека, если он не ранен и в сознании.
      - На смотрителя они точно напали.
      - Он мог быть оглушен.
      - Как?
      - Кто-то, наверное, мог его оглушить.
      - Это похоже на правду?
      - Нет. Гули с людьми не работают и с другой нежитью тоже. Зомби подчиняются приказам, у вампиров свои интересы. Гули похожи на стайных животных, может быть, на волков, но куда опаснее. Им чуждо понятие совместной работы с кем-нибудь. Если ты не гуль, ты либо мясо, либо что-то, от чего надо прятаться.
      - Так что же здесь случилось?
      - Дольф, эти гули проделали далекий путь, добираясь досюда. Другого кладбища нет на много миль вокруг. Гули так не путешествуют. Так что, может быть - только "может быть", - они напали на смотрителя, когда он пришел их пугнуть. Они должны были от него удрать. Может быть, они не удрали.
      - А не может быть, чтобы кто-то или что-то пытался имитировать работу гулей?
      - Может быть, но вряд ли. Кто бы они ни были, этого человека они съели. Это могут сделать и люди, но люди не могут так разорвать тело. Сил не хватит.
      - Вампиры?
      - Вампиры не едят мяса.
      - Зомби?
      - Возможно. Бывают изредка случаи, когда зомби сходят с ума и нападают на людей. Они жаждут плоти. Если они ее не получают, то начинают разлагаться.
      - Я думал, зомби всегда разлагаются.
      - Плотоядные зомби выдерживают куда дольше обычных. Известен случай с женщиной, которая сохраняет человеческий вид уже три года.
      - Ее выпускают жрать людей?
      Я улыбнулась.
      - Ее кормят сырым мясом. Кажется, в статье было, что лучше всего баранина.
      - В статье?
      - У каждой профессии есть свои журналы, Дольф.
      - Как он называется?
      Я пожала плечами:
      - "Аниматор". Как же еще?
      Он и в самом деле улыбнулся.
      - О'кей. Насколько вероятно, что это зомби?
      - Не слишком. Зомби не бегают стаями, если не имеют приказа.
      - Даже... - он посмотрел в записи, - плотоядные зомби?
      - Таких известно всего три документированных случая. И все - одинокие охотники.
      - Итак, плотоядные зомби или новая порода гулей. Таков вывод?
      - Да.
      - О'кей, спасибо. Извини, что потревожил тебя в выходную ночь. - Он закрыл блокнот и поднял на меня глаза. Он почти улыбался. - Секретарь мне сказал, что ты ушла на девичник в этот гадюшник. - Он вздернул брови. - Танцы-шманцы?
      - Не доставай, Дольф.
      - И не думал.
      - Ладно, - сказала я. - Если я тебе больше не нужна, я пошла обратно.
      - Давай.
      Я пошла к своей машине. Окровавленные перчатки отправились в мусорный мешок в багажнике. Подумав, я положила сложенный комбинезон поверх мешка. Еще может когда-нибудь пригодиться.
      - Поосторожней сегодня, Анита! - окликнул меня Дольф. - Не хотелось бы, чтобы ты кого-то или чего-то подцепила.
      Я сердито на него взглянула. Его ребята замахали руками и в унисон завопили:
      - Мы любим тебя, Анита!
      - Ну, вас к черту!
      - Знали бы мы, что ты любишь смотреть на голых мужиков, - крикнул один из них, - мы бы тебе могли что-нибудь устроить.
      - Тот мизер, что у тебя есть, Зебровски, и показывать не стоит.
      Хохот, кто-то шлепнул его по шее.
      - Она тебя отбрила, парень! Брось ты ее цеплять, тебе каждый раз от нее достается.
      Я влезла в машину под грохот мужского смеха и одно предложение стать моим "рабом любви". Наверняка Зебровски.
      6
      В "Запретный плод" я вернулась чуть за полночь. Внизу у ступеней стоял Жан-Клод. Он прислонился к стене абсолютно неподвижно. Если он дышал, это было незаметно. Ветер развевал кружева его сорочки. Черный локон вился по гладкой белизне щеки.
      - Вы пахнете чужой кровью, ma petite.
      Я ему мило улыбнулась:
      - Ничьей из тех, кого вы знаете.
      Его голос прозвучал тихо и низко, полный спокойной ярости. Он коснулся моей кожи, как холодный ветер.
      - Вы ездили убивать вампиров, мой маленький аниматор?
      - Нет, - ответила я внезапно охрипшим голосом. Я еще не слышала от него такого тона.
      - Вас называют Истребительница, вы это знаете?
      - Да.
      Он ничего не сделал, чтобы меня напугать, но ничто в этот момент не заставило бы меня пройти мимо него. С тем же успехом дверь могла быть заложена кирпичом.
      - И сколько у вас на счету?
      Не нравился мне этот разговор. Он не вел никуда, куда бы мне хотелось. Я знала одного мастера вампиров, который ложь чуял обонянием. Мне было непонятно настроение Жан-Клода, но я не собиралась ему лгать.
      - Четырнадцать.
      - И вы называете нас убийцами.
      Я только смотрела на него, не понимая, что он хочет этим сказать.
      По ступеням сошел вампир Бад. Он перевел взгляд с Жан-Клода на меня и занял свое место в дверях, скрестив руки на груди.
      - Хорошо отдохнул? - спросил его Жан-Клод.
      - Да, хозяин, спасибо.
      Мастер вампиров улыбнулся:
      - Я тебе уже говорил, Бад, не называй меня хозяином.
      - Да, э-э... Жан-Клод.
      Вампир засмеялся своим чудесным, почти ощутимым на ощупь смехом.
      - Пойдемте внутрь, Анита, там теплее.
      На улице было больше двадцати шести. И я не понимала, к чему он клонит. Я вообще не понимала, о чем мы с ним говорили.
      Жан-Клод поднялся по ступенькам. Я смотрела ему вслед и стояла у дверей, и входить мне не хотелось. Что-то было подозрительно, а что - я не знала.
      - Входите? - спросил Бад.
      - Вы же не пойдете внутрь и не попросите Монику и рыжую женщину с ней выйти ко мне?
      Он улыбнулся, сверкнув клыками. Признак недавно умершего - они выставляют клыки, где надо и где не надо. Любят пугать.
      - Не имею права оставить пост. У меня всего лишь был перерыв.
      - Примерно такого ответа я и ждала.
      Он снова усмехнулся.
      Я вошла в полумрак клуба. Приемщица святынь ждала меня у входа. Я отдала ей крест, она мне - квитанцию. Нельзя сказать, чтобы честный обмен. Жан-Клода видно не было.
      Кэтрин стояла на сцене. Она была неподвижна, глаза расширены. На лице ее было то открытое ранимое выражение, которое бывает у спящего, как на лице ребенка. Длинные медные волосы блестели в свете ламп. Глубокий транс я могу узнать с первого взгляда. - Кэтрин! - выдохнула я ее имя и бросилась к ней. Моника сидела за нашим столом и смотрела на меня. И на лице ее была ужасная понимающая улыбка.
      Я была уже рядом со сценой, когда за спиной Кэтрин появился вампир. Он не вышел из-за занавеса, он просто, черт бы его драл, появился. Впервые я поняла, как люди должны это воспринимать. Как волшебство.
      Вампир смотрел на меня. Волосы у него были - золотой шелк, кожа - слоновая кость, глаза - бездонные озера. Я закрыла глаза и затрясла головой.
      Этого не может быть. Таких красивых не бывает.
      Голос его после лица показался совершенно ординарным, но это была команда.
      - Позовите ее.
      Я открыла глаза и увидела, что весь зал смотрит на меня. Посмотрев на пустое лицо Кэтрин, я уже знала, что будет, но попыталась, как невежественный клиент.
      - Кэтрин, Кэтрин, ты меня слышишь?
      Она не шевельнулась, лишь едва заметно было ее дыхание. Она была жива, но надолго ли? Вампир погрузил ее в глубокий транс. Это значило, что он в любой момент может ее позвать, и она придет. С этого момента ее жизнь принадлежит ему. Как только она ему понадобится. - Кэтрин, прошу тебя!
      Я ничего не могла сделать - вред уже был причинен. Проклятие! Нельзя было мне ее здесь оставлять, нельзя!
      Вампир коснулся ее плеча. Она заморгала, осмотрелась в удивлении и испуге. Нервно засмеялась:
      - Что случилось?
      Вампир поднял ее руку к своим губам.
      - Вы под моей властью, моя прекрасная дама.
      Она снова рассмеялась, не зная, что он говорит чистую правду. Он отвел ее к краю сцены, и два официанта помогли ей сесть в кресло.
      - У меня голова кружится, - пожаловалась она.
      - Ты была великолепна! - потрепала ее по руке Моника.
      - А что я делала?
      - Я тебе потом расскажу. Представление еще не кончилось.
      Я уже знала, что я в опасности. Вампир на сцене смотрел на меня. Я кожей ощущала вес этого взгляда. Его сила, воля, личность, что бы оно ни было, ломилось в меня. Мурашки ползли по коже рук.
      - Я - Обри, - сказал вампир. - Скажите мне свое имя.
      У меня сразу пересохло во рту, но имя - это неважно. Он его мог и так знать.
      - Анита.
      - Анита! Как мило!
      У меня подогнулись колени, уронив меня в кресло. Моника смотрела на меня огромными и жадными от предвосхищения глазами.
      - Идите сюда, Анита, поднимитесь ко мне на сцену.
      Голос у него не был так хорош, как у Жан-Клода. Просто не был - и все тут. В нем не было той текстуры, но разум за ним был таким, какого мне не приходилось ощущать. Он был древним, ужасно древним. И от силы этого разума у меня ныли кости.
      - Идите!
      Я только трясла головой - и больше ничего не могла. Ни слов, ни настоящих мыслей, но я знала, что не могу подняться из кресла. Если я поднимусь к нему, то подпаду под его власть, как только что Кэтрин. Блузка у меня на спине пропиталась потом.
      - Идите же, ну!
      Я стояла и не могла вспомнить, как встала. Господи, помоги мне!
      - Нет! - Я впилась ногтями в ладонь. Разорвала себе кожу и радовалась боли. Я снова могла дышать.
      Его разум отхлынул, как отходит назад волна прибоя. У меня в голове осталась легкость и пустота. Я прислонилась к столу, и около меня оказался официант-вампир.
      - Не сопротивляйтесь! Если будете сопротивляться, он разгневается!
      Я его оттолкнула:
      - Если я не буду сопротивляться, он мною завладеет!
      Официант выглядел почти человеком - один из новоумерших. На лице его было выражение, и этим выражением был страх.
      Я обратилась к тому, кто стоял на сцене:
      - Я выйду на сцену, если не будете меня заставлять.
      Моника ахнула. Я не отреагировала. Все это неважно - только выдержать первые несколько мгновений.
      - Тогда идите, как хотите, - сказал вампир.
      Я отступила от стола и обнаружила, что могу стоять без опоры. Очко в мою пользу. И даже могу говорить. Два очка. Я смотрела на твердый полированный пол. Думай только о том, как переставлять ноги, и все будет хорошо. В поле зрения вплыла первая ступенька к сцене. Я подняла глаза.
      Обри стоял в центре сцены. Он не пытался меня звать и стоял совершенно неподвижно. Как будто его вообще не было - ужасающее ничто. И его неподвижность ощущалась у меня в голове пульсом. Я подумала, что он мог бы стоять вот так на виду, и я бы его не видела, если бы он сам не захотел.
      - Иди сюда, - прозвучал голос у меня в голове.
      - Иди ко мне.
      Я попыталась отступить - и не смогла. Пульс колотился в горле. Не давал дышать. Я задыхалась! Я стояла, и сила его разума вихрилась вокруг меня.
      - Не сопротивляйся! - крикнул его голос у меня в голове.
      Кто-то беззвучно кричал, и этот кто-то была я. Если я сдамся, это будет так просто. Как утонуть, когда устал бороться. Тихая смерть. Нет, нет!
      - Нет.
      Мой голос прозвучал странно для меня самой.
      - Как? - спросил он. И не скрыл удивления.
      - Нет, - повторила я и посмотрела на него. Я встретилась с ним глазами, за которыми был вес всех этих столетий. То, что делало меня аниматором, давало мне возможность поднимать мертвых, было сейчас со мной. Я встретила его взгляд и не шелохнулась.
      Тонкая, медленная улыбка раздвинула его губы.
      - Тогда я к тебе приду.
      - Прошу вас, не надо!
      Я не могла отступить. Его разум держал меня, как бархатная сталь. Единственное, что я могла - не идти вперед. Не побежать ему навстречу.
      Он остановился, когда наши тела почти соприкоснулись. Глаза его были сплошь карие, бездонные, бесконечные. Я отвернулась от его лица.
      - От тебя пахнет страхом, Анита. - Его холодная рука прошла по краю моей щеки. Я затряслась и не могла остановиться. Его пальцы мягко скользили по волнам моих волос.
      - Как можешь ты держаться против меня так стойко?
      Его дыхание у меня на лице было теплым, как шелк. Оно скользило по моей шее, теплое, близкое. Он сделал глубокий прерывистый вдох. Голод его пульсировал на моей коже. Его жажда сводила меня судорогой. Он зашипел на зрителей, и они пискнули от ужаса. Он сейчас это сделает.
      Ослепляющей волной адреналина накатил ужас. Я оттолкнулась от него, упала на сцену и поползла на четвереньках.
      Рука охватила мою талию и подняла меня в воздух. Я завопила, отбиваясь назад локтем. Он во что-то стукнулся, я слышала, как вампир ахнул, но рука стала только тверже. И тверже, и тверже, раздавливая меня.
      Я рванула рукав. Материя с треском поддалась. Вампир бросил меня на спину, нагнулся надо мной, лицо его дергалось от голода. Губы отъехали назад, обнажив клыки.
      Кто-то из официантов попытался подняться на сцену. Вампир зашипел на него, брызгая слюной себе на подбородок. Ничего человеческого в нем не осталось.
      Он навалился на меня ослепляющей волной голода. Я приставила к его сердцу серебряный нож. По груди его побежала струйка крови. Он зарычал, лязгая клыками, как пес на цепи. Я вскрикнула.
      Ужас разорвал чары его власти. Остался только страх. Он рванулся ко мне, натыкаясь на острие ножа. Кровь закапала у меня по пальцам и рукаву блузки. Его кровь.
      Вдруг возник Жан-Клод.
      - Обри, отпусти ее.
      Вампир заревел глубоким горловым звуком. Рев зверя.
      - Уберите его от меня или я его убью!
      Мой голос срывался на писк от страха, как у девчонки.
      Вампир попятился, полосуя клыками собственные губы.
      - Уберите его!
      Жан-Клод мягко заговорил по-французски.
      Хоть я и не понимала слов, голос был мягкий и успокаивающий, как бархат. Жан-Клод наклонился, продолжая тихо говорить. Вампир зарычал и махнул рукой, схватив Жан-Клода за запястье.
      Он ахнул, и это было похоже на боль.
      Убить его? Успею я всадить нож раньше, чем он перервет мне горло? Насколько он быстр? Казалось, мысль у меня работает неимоверно быстро. Как будто в моем распоряжении было все время мира, чтобы решать и действовать.
      Вес вампира на моих ногах стал тяжелее. Голос его прозвучал хрипло, но спокойно.
      - Можно мне теперь встать?
      Лицо его снова стало человеческим, приятным, красивым, но эта иллюзия больше не работала. Я видела его без маски, и это зрелище останется со мной навсегда.
      - Вставайте. Медленно.
      Он улыбнулся тонкой самоуверенной улыбкой и поднялся с меня медленно, как человек. Жан-Клод махнул ему рукой, и он отошел к занавесу.
      - Вы не пострадали, ma petite?
      Я посмотрела на окровавленный нож и помотала головой.
      - Не знаю.
      - Этого не должно было случиться.
      Он помог мне сесть, и я ему не мешала. Зал затих. Публика понимала, что что-то случилось не предвиденное. Они увидели правду под чарующей маской. И много было в зале бледных перепуганных лиц.
      Правый рукав у меня повис, оторванный.
      - Пожалуйста, спрячьте нож, - попросил Жан-Клод.
      Я посмотрела на него, впервые глядя в его глаза и не чувствуя ничего. Ничего, кроме пустоты.
      - Мое слово чести, что вы покинете этот дом в целости и сохранности. Спрячьте нож.
      Только с третьей попытки я вложила нож в ножны - так у меня руки дрожали. Жан-Клод улыбнулся мне крепко сжатыми губами.
      - Теперь мы сойдем с этой сцены, - сказал он.
      Он поддерживал меня, помогая стоять. Если бы его рука не подхватила меня, я бы упала. Он крепко держал меня за левую руку, и его кружева терлись о мою кожу. Вовсе они не были мягкими. Вторую руку Жан-Клод протянул к Обри. Я попыталась вырваться, и он шепнул:
      - Не бойтесь, я вас защищу. Клянусь вам.
      Я поверила, сама не знаю почему. Может быть, потому, что больше верить было некому. Он вывел меня и Обри на авансцену, и его бархатный голос накрыл толпу:
      - Мы надеемся, вам понравилась наша маленькая мелодрама. Очень реалистично, не правда ли?
      Публика беспокойно заерзала, на лицах ясно читался страх.
      Он улыбнулся в зал и отпустил руку Обри. Расстегнул мой рукав и закатал его, обнажив шрам от ожога. Темное пятно креста выделялось на коже. Публика молчала, все еще не понимая. Жан-Клод отодвинул кружева у себя на груди, показав собственный крестообразный ожог.
      Момент ошеломленного молчания, и потом - грохот аплодисментов по всему залу. Вопли, крики, свистки.
      Они подумали, что я - вампир, и все это инсценировка. Я смотрела на лицо Жан-Клода и наши одинаковые шрамы: его грудь, моя рука.
      Рука Жан-Клода потянула меня вниз в поклоне. Аплодисменты стали, наконец, стихать, и Жан-Клод шепнул:
      - Нам надо поговорить, Анита. Жизнь вашей подруги Кэтрин зависит от ваших действий.
      Я посмотрела ему в глаза:
      - Я убила тех тварей, что оставили мне этот шрам.
      Он широко улыбнулся, показав только кончики клыков:
      - Какое замечательное совпадение! Я тоже.
      7
      Жан-Клод провел нас за сцену. Там ждал еще один вампир-стриптизер. Он был одет как гладиатор, даже с металлическим нагрудником и коротким мечом.
      - Вот это и называется "номер, после которого трудно выступать". Черт побери!
      Он отдернул занавес и вышел.
      Кэтрин вошла, побледнев так, что веснушки выступили как чернильные пятна. Интересно, я тоже так побледнела? Нет. У меня цвет кожи не тот.
      - Господи, Анита, что с тобой?
      Я осторожно переступила через змеившийся по полу жгут кабелей и прислонилась к стене. И начала вспоминать, как это - дышать.
      - Ничего, - соврала я.
      - Анита, что тут творится? Что это там было на сцене? Из тебя такой же вампир, как из меня.
      Обри беззвучно зашипел у нее за спиной, впиваясь клыками в собственные губы. Плечи его затряслись в безмолвном смехе.
      - Анита? - Кэтрин схватила меня за руку.
      Я обняла ее, а она меня. Я не дам ей умереть такой смертью. Не допущу. Она отодвинулась и посмотрела мне в лицо:
      - Скажи, что случилось?
      - Может быть, поговорим у меня в кабинете? - предложил Жан-Клод.
      - Кэтрин не обязательно туда идти.
      Обри приблизился. В полутьме он сиял, как драгоценный камень.
      - Я думаю, ей следует пойти. Это касается ее - интимно.
      Он розовым кошачьим языком облизал окровавленные губы.
      - Нет. Я не хочу ее в это впутывать. Как угодно, а ее впутывать не надо.
      - Во что - в это? О чем ты говоришь?
      - Она может заявить в полицию? - спросил Жан-Клод.
      - Заявить в полицию - о чем? - Голос Кэтрин становился громче с каждым вопросом.
      - А если да?
      - Тогда она умрет, - сказал Жан-Клод.
      - Погодите-ка, - сказала Кэтрин. - Вы мне угрожаете?
      Теперь в лице ее появилась краска, и много. От гнева.
      - Она пойдет в полицию, - сказала я.
      - Вам выбирать.
      - Извини, Кэтрин, но лучше будет, если ты ничего из этого помнить не будешь.
      - Договорились! Мы уходим. - Она потянула меня за руку, и я не сопротивлялась.
      Обри шевельнулся у нее за спиной.
      - Посмотри на меня, Кэтрин.
      Она застыла. Ее пальцы впились мне в руку, мышцы задрожали от неимоверного напряжения. Она боролась. Господи, помоги ей. Но у нее не было ни магии, ни распятия. А силы воли одной мало - по крайней мере, против такого, как Обри.
      Рука ее упала, пальцы обмякли. Воздух вырвался из ее груди долгим прерывистым выдохом. Она смотрела куда-то чуть выше моей головы, на что-то, чего я не видела.
      - Прости, меня, Кэтрин, - шепнула я.
      - Обри может стереть у нее память об этой ночи. Она просто будет думать, что слишком много выпила. Но это не исправит сделанного.
      - Я знаю. Единственное, что может разрушить власть Обри над ней, - это его смерть.
      - Раньше она обратится в прах в своей могиле!
      Я уставилась на него, на кровавое пятно на груди. И улыбнулась очень продуманной улыбкой.
      - Эта царапина - везение, и больше ничего.
      - Не становись слишком самоуверенной, - сказал Обри.
      Самоуверенной. Хорошо сказано. Я еле удержалась от смеха.
      - Я поняла угрозу, Жан-Клод. Либо я делаю то, что вы хотите, либо Обри закончит с Кэтрин то, что начал.
      - Вы очень верно схватили ситуацию, ma petite.
      - Перестаньте меня так называть! Что вы конкретно хотите?
      - Я думаю, Вилли Мак-Кой вам сказал, чего мы хотим.
      - Вы хотите, чтобы я расследовала убийства вампиров?
      - Совершенно точно.
      - Это, - я махнула рукой в сторону пустого лица Кэтрин, - вряд ли было необходимо. Вы могли меня пытать, угрожать моей жизни, предложить больше денег. Вы много чего могли сделать вместо этого.
      Он улыбнулся, не разжимая губ.
      - И на это ушло бы время. И позвольте мне быть откровенным, после всего вы бы все равно отказались.
      - Может быть.
      - А так у вас нет выбора.
      В его словах был смысл.
      - О'кей, я займусь этим делом. Вы довольны?
      - Вполне, - сказал Жан-Клод. - Что будем делать с вашей подругой?
      - Отправьте ее домой в такси. И мне нужны гарантии, что этот длинный клык ее не убьет в любом случае.
      Обри рассмеялся - густой звук, оборвавшийся истерическим шипением. Он согнулся пополам от хохота.
      - Длинный клык. Мне нравится.
      Жан-Клод глянул на хохочущего вампира и заявил:
      - Я даю вам слово, что она не пострадает, если вы нам поможете.
      - Не обижайтесь, но этого недостаточно.
      - Вы сомневаетесь в моем слове?
      Голос его заворчал низко и жарко от гнева.
      - Нет, но поводок Обри не у вас в руках. Если он не отвечает перед вами, вы его поведение гарантировать не можете.
      Смех Обри затих в отрывистом хихиканье. Ни когда не слышала, как вампир хихикает. Не самый приятный звук. Смех затих, и Обри выпрямился.
      - Мой поводок никто не держит, девушка. Я сам - мастер.
      - Ну, не надо преувеличивать. Тебе больше пятисот лет, и если бы ты был мастером, на сцене ты бы со мной разобрался сразу. Поскольку вышло, - я повернула руки ладонями вверх, - что ты этого не сделал, это значит, что ты очень стар, но ты не мастер, и потому себе не хозяин.
      Он зарычал горловым звуком, лицо его потемнело от гнева.
      - Да как ты смеешь?
      - Подумай, Обри, она оценила твой возраст с точностью до пятидесяти лет. Ты не мастер вампиров, и она это знала. Она нам нужна.
      - Ее надо научить скромности.
      Он шагнул ко мне, напрягаясь от гнева, и кулаки его сжимались и разжимались в пустом воздухе.
      Жан-Клод встал между нами.
      - Николаос ожидает, что мы привезем ее в целости и сохранности.
      Обри остановился, зарычал, челюсти его щелкнули в воздухе. Зубы лязгнули с глухим злобным звуком.
      Они глядели друг другу в глаза. Их воли вились в воздухе далеким ветром. От него покалывало затылок и вставали дыбом волосы. Первым отвернулся Обри, сердито моргнув. - Я не буду предаваться гневу, мой мастер.
      Он подчеркнул слово "мой", давая понять, что Жан-Клод не "его" мастер.
      Я дважды сглотнула слюну, и этот звук показался мне громким. Если они просто хотели меня напугать, то работу проделали отлично.
      - Кто это - Николаос?
      Жан-Клод повернулся ко мне, и лицо его было спокойно и красиво.
      - Не нам отвечать на этот вопрос.
      - Что это должно значить?
      Он улыбнулся, тщательно изгибая губы так, чтобы не показать клыки.
      - Давайте посадим вашу подругу в такси подальше от греха.
      - А что с Моникой?
      Здесь он улыбнулся, показав клыки. Мои слова его искренне позабавили.
      - Вы волнуетесь за ее безопасность?
      Тут мне стукнуло - этот неожиданный девичник, на котором были только мы трое.
      - Она должна была заманить сюда меня и Кэтрин!
      Он кивнул - опустил и поднял голову.
      Я хотела пойти обратно и дать ей в морду. И чем больше я об этом думала, тем эта мысль мне больше нравилась. И тут как по волшебству она вошла в разрез занавеса. Я улыбнулась ей, и мне было хорошо.
      Она застыла в нерешительности, глядя то на меня, то на Жан-Клода.
      - Все идет по плану?
      Я шагнула к ней, Жан-Клод схватил меня за руку.
      - Не трогайте ее, Анита. Она под нашей защитой.
      - Клянусь вам, сегодня я ее пальцем не трону. Я только хочу ей кое-что сказать.
      Он отпустил мою руку - медленно, будто не знал, стоит ли это делать. Я подошла к Монике вплотную, чуть не касаясь ее, и прошептала прямо ей в лицо:
      - Если что-нибудь случится с Кэтрин, я увижу твою смерть.
      Она криво улыбнулась, уверенная в своих защитниках.
      - Они вернут меня обратно как одну из них.
      Я почувствовала, как качнулась моя голова - чуть влево, чуть вправо, медленным точным движением.
      - Я вырежу тебе сердце. - Я все еще улыбалась, наверное, просто не могла остановиться. - Потом я его сожгу и выброшу пепел в реку. Ты меня поняла?
      У нее дернулось горло вверх-вниз. Кварцевый загар приобрел слегка зеленый оттенок. Она кивнула, глядя на меня, как на страшилище.
      Я думаю, она мне поверила. Правильно сделала. Терпеть не могу зря тратить хорошие угрозы.
      8
      Я смотрела, как такси Кэтрин сворачивает за угол.
      Она не повернулась, не помахала, ничего не сказала. Завтра она проснется со смутными воспоминаниями, как повеселилась с подружками.
      Хотелось бы мне думать, что она вне опасности, но это был бы самообман. В воздухе густо пахло дождем. Уличные фонари блестели на тротуаре. Воздух так тяжел, что дышать, казалось, было невозможно. Лето в Сент-Луисе. Отличное время.
      - Мы пойдем? - спросил Жан-Клод.
      Он стоял, сверкая в темноте белоснежной сорочкой. Если сырость его беспокоила, он этого не показывал. Обри стоял в тени возле дверей. Единственный свет на него падал с багровой неоновой вывески клуба. Он улыбнулся мне окрашенным в алое лицом, а тело было скрыто в тени.
      - Слишком наиграно, Обри, - сказала я.
      Улыбка его дрогнула:
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ты похож на Дракулу из малобюджетного фильма.
      Он слетел по ступеням с тем непринужденным совершенством, которое присуще только по-настоящему старым. Уличные фонари осветили перекошенное лицо, сжатые в кулаки руки.
      Жан-Клод встал перед ним и заговорил тихим успокаивающим шепотом. Обри отвернулся, резко пожав плечами, и заскользил по улице. Жан-Клод повернулся ко мне.
      - Если вы будете продолжать его дразнить, он дойдет до точки, откуда я не смогу его повернуть. И вы умрете.
      - Я думала, вам поручено доставить меня к этому Николаосу.
      Он нахмурился.
      - Так и есть, но я не стану жертвовать жизнью, защищая вас. Вы это понимаете?
      - Теперь да.
      - Отлично. Пойдемте?
      Он показал рукой вдоль улицы, куда удалился Обри.
      - Мы пойдем пешком?
      - Здесь недалеко. - Он протянул мне руку. Я посмотрела на нее и покачала головой. - Анита, это необходимо. Иначе я не предложил бы.
      - Почему необходимо?
      - Эта ночь не должна стать известной полиции, Анита. Возьмите мою руку, изобразите обезумевшую женщину со своим любовником-вампиром. Это объяснит кровь на вашей блузке. Объяснит, куда мы идем и зачем.
      Рука его висела в воздухе, изящная и бледная. Она была неподвижна, даже пальцы не трепетали, будто он мог так стоять и протягивать мне руку целую вечность. Может быть, так оно и было. Я приняла его руку. Длинные пальцы сомкнулись на тыльной стороне моей ладони. Мы пошли, и рука его в моей руке была неподвижна. Я чувствовала, как бьется мой пульс об его ладонь. Его пульс ускорился, попадая в такт с моим. Кровоток его жил я ощущала, как второе сердце.
      - Вы сегодня питались?
      - А вы не можете определить?
      - С вами никогда нельзя ничего определить.
      Уголком глаза я заметила улыбку.
      - Я польщен.
      - Вы не ответили на мой вопрос.
      - Нет.
      - Нет - вы не ответили на мой вопрос, или нет - вы сегодня не питались?
      Он на ходу повернулся ко мне. На верхней губе у него сверкнули бисеринки пота.
      - А как вы думаете, ma petite? - Голос его был тишайшим из шепотов.
      Я попыталась выдернуть руку, хотя и знала, что это глупо и не выйдет. Рука его судорожно сжалась на моей, сдавила так, что я ахнула. Он даже не сильно старался.
      - Не боритесь со мной, Анита. - Он провел языком по верхней губе. Борьба... возбуждает.
      - Почему вы сегодня не стали питаться?
      - Мне было приказано этого не делать.
      - Почему?
      Он не ответил. Начал моросить дождик, легкий и прохладный.
      - Почему? - повторила я.
      - Не знаю.
      Его голос был еле слышен за тихим шумом дождя. Будь это кто-то другой, я бы сказала, что он боится.
      Здание гостиницы было высоким и узким и построено из настоящего кирпича. Вывеска на фасаде голубым неоном извещала: "Есть пустые комнаты". Других слов не было. Никак не узнать, как она называется или вообще что это. Пустые комнаты. Капельки дождя черными бриллиантами блестели в волосах Жан-Клода. Топ прилипал у меня к телу. Кровь смывалась. Холодная вода - идеальное средство от пятен свежей крови. Рекомендую.
      Из-за угла выехала полицейская машина. Я напряглась. Жан-Клод рывком притянул меня к себе. Я уперлась ему в грудь ладонью, чтобы не дать ему прижать меня к себе. Его сердце стучало у меня под рукой.
      Полицейская машина ехала очень медленно. Прожектор оглядывал темную улицу. Округ они патрулировали регулярно. Для туризма будет плохо, если туристы начнут пропадать из-за нашего лучшего аттракциона. Жан-Клод схватил меня за подбородок и заставил смотреть на него. Я пыталась вырваться, но пальцы его сомкнулись железом.
      - Не сопротивляйтесь!
      - Я не буду смотреть вам в глаза!
      - Даю вам слово, что не буду вас зачаровывать. Сегодня ночью можете спокойно смотреть в мои глаза. Клянусь вам. - Он метнул взгляд на машину, медленно приближающуюся к нам. - Если вмешается полиция, я не могу гарантировать судьбу вашей подруги.
      Я заставила себя обвиснуть в его объятиях, дав своему телу прильнуть к нему. Сердце стучало, как на бегу. Потом я поняла, что это не мое сердце стучит. Пульс Жан-Клода колотился в моем теле. Я его слышала, ощущала, почти сжимала в руке. Я взглянула в его лицо. Глаза его были темнейшей синевы, как полночное небо. Темные и живые, но не было ощущения, будто тонешь, они не затягивали. Глаза как глаза.
      Лицо его склонилось надо мной, и он шепнул:
      - Клянусь вам.
      Он собирался меня поцеловать. Я не хотела. Но еще меньше я хотела, чтобы полицейские остановились и стали задавать вопросы. Не хотела объяснять порванную блузку и пятна крови.
      Губы его нерешительно застыли над моим ртом. Громко отдавалось у меня в голове биение его сердца, пульс его ускорялся, и дыхание мое прерывалось тяжестью его жажды.
      Губы его были шелковисты, язык - быстрой влагой. Я попыталась оторваться и почувствовала его руку у себя на затылке.
      Нас накрыло полицейским прожектором. Я обвисла в руках Жан-Клода, давая ему себя целовать. Рты наши прижались друг к другу. Языком я нащупала гладкую твердость клыков. Я отодвинулась, и он меня отпустил. Тут же он прижал меня лицом к своей груди, я почувствовала, как он дрожит. И не от дождя.
      Дыхание его было отрывистым, сердце колотилось. Гладкая шероховатость шрама уперлась мне в щеку.
      Голод его окатил меня бешеной волной, как жар. Раньше он его от меня прятал.
      - Жан-Клод! - Я даже не пыталась скрыть свой страх.
      - Тише.
      По его телу пробежала крупная дрожь, с шумом вырвалось дыхание. Он отпустил меня так резко, что я пошатнулась и оступилась.
      Он отошел прочь, прислонился к припаркованной машине и поднял лицо к дождю. Я все еще чувствовала биение его сердца. Никогда я не ощущала так своего пульса, пульса крови, текущей по моим жилам. Обхватив себя руками, я задрожала под горячим дождем.
      Полицейская машина скрылась в полумраке уличных фонарей. Минут, может быть, через пять Жан-Клод выпрямился. Я больше не чувствовала биения его сердца, а мой собственный пульс стучал медленно и мерно. Что бы тут ни произошло, оно уже кончилось.
      Он прошел мимо меня и позвал через плечо:
      - Идемте, Николаос ждет нас внутри.
      Я прошла в дверь вслед за ним. Он не пытался взять меня за руку. Даже держался на таком расстоянии, чтобы мы не могли друг друга коснуться, пока я шла за ним через маленький квадратный вестибюль. За конторкой сидел мужчина человек. Он оторвал глаза от журнала, скользнул взглядом по Жан-Клоду и с вожделением уставился на меня.
      Я ответила взглядом в упор. Он пожал плечами и вернулся к своему журналу. Жан-Клод быстро шел к лестнице, не ожидая меня. Даже не оглядываясь. Наверное, он слышал мои шаги или просто ему было все равно, иду ли я за ним.
      Я так поняла, что мы больше не прикидываемся любовниками. Представьте себе - я чуть не сказала, что вампир в ранге мастера боялся не сдержать себя со мной!
      Мы поднялись в длинный коридор с дверьми по обеим сторонам. Жан-Клод уже входил в одну из них. Я пошла к ней, отказываясь спешить. Подождут, черт их не возьмет.
      В комнате была кровать, ночной столик с лампой и три вампира: Обри, Жан-Клод и незнакомая женщина-вампир. Обри стоял в дальнем углу у окна. И улыбался мне. Женщина полулежала на кровати и выглядела, как положено вампиру: длинные прямые черные волосы рассыпаны по плечам. В длинном черном платье. Высокие черные сапоги с трехдюймовыми каблуками.
      - Погляди мне в глаза, - велела она.
      Я бросила на нее взгляд, не успев себя проконтролировать, и тут же опустила глаза на пол.
      Она рассмеялась смехом, очень похожим по осязаемости на смех Жан-Клода. Звук, который можно подержать в ладонях.
      - Обри, закрой дверь, - приказала она. В ее голосе звучало раскатистое "р", но я не могла определить, что это за акцент.
      Обри прошел мимо меня, закрыл дверь и остался у меня за спиной, где я его не видела. Я отошла так, чтобы встать спиной к стене, откуда я видела всех троих, хотя, конечно, толку в этом мало.
      - Боишься? - спросил Обри.
      - А кровь еще идет? - спросила я.
      Он прикрыл пятно на рубашке руками.
      - Посмотрим, у кого будет идти кровь на рассвете.
      - Обри, не ребячься. - Женщина-вампир встала с кровати, ее каблуки застучали по голому полу. Она обошла вокруг меня, и я подавила поползновение обернуться вслед за ней, чтобы не терять ее из виду. Она рассмеялась, будто поняла это.
      - Ты хочешь, чтобы я гарантировала безопасность твоей подруги? - спросила она. И опять грациозно опустилась на кровать. Голая запущенная комната казалась еще хуже от присутствия этой женщины в двухсотдолларовых кожаных сапогах.
      - Нет, - ответила я.
      - Ведь это то, о чем вы просили, Анита, - сказал Жан-Клод.
      - Я сказала, что хочу гарантий от мастера Обри.
      - Ты говоришь с моим мастером, девушка.
      - Это не так.
      Вдруг в комнате стало очень тихо. Слышно было, как что-то скребется в стене. Мне пришлось посмотреть, чтобы убедиться, что вампиры все еще в комнате. Они были неподвижны, как статуи - ни признака движения, дыхания или жизни. Они все были неимоверно старыми, но ни один из них не был достаточно стар, чтобы быть Николаосом. - Николаос - это я, - сказала женщина-вампир, и голос ее вкрадчиво задышал в комнате. Я хотела бы ей поверить, но не верила.
      - Нет, - сказала я. - Ты не мастер Обри. - И я рискнула взглянуть в ее глаза. Они были черными и чуть расширенными от удивления. - Ты очень стара и чертовски хороша, но ты не настолько стара или сильна, чтобы быть мастером для Обри.
      - Я же тебе говорил, что она поймет, - произнес Жан-Клод.
      - Молчать!
      - Игра окончена, Тереза. Она знает.
      - Только потому, что ты ей сказал!
      - Объясните им, как вы поняли, Анита.
      Я пожала плечами.
      - Не то ощущение. Она недостаточно стара. От Обри исходит ощущение большей силы, чем от нее. Это неправильно.
      - Ты все еще настаиваешь на разговоре с нашим мастером? - спросила женщина.
      - Я все еще хочу получить гарантии безопасности для моей подруги. - Я посмотрела на каждого из них по очереди. - И мне надоели эти дурацкие игры.
      Вдруг Обри бросился ко мне. Мир замедлился. Не было времени испугаться. Я попыталась отступить, зная, что некуда.
      Жан-Клод, вытянув руки, бросился ему наперерез. Но он не успевал.
      Рука Обри, появившись из ниоткуда, попала мне в плечо. Удар вышиб воздух из моих легких и отбросил меня назад. Я врезалась спиной в стену. Через мгновенье о ту же стену стукнулась моя голова. Мир стал серым. Я соскользнула по стене вниз. Дыхания не было. На сером фоне замелькали белые тени, и мир стал чернеть. Я соскользнула на пол. Это было не больно, уже ничего не было больно. Я пыталась вдохнуть, преодолевая огонь в груди, и тут все поглотила тьма.
      9
      Из тьмы плыли голоса. Сновидения.
      - Не надо было ее переносить.
      - Ты хочешь ослушаться Николаос?
      - Разве я не помог ее переносить? - сказал мужской голос.
      - Помог, - отозвалась женщина.
      Я лежала с закрытыми глазами. Нет, мне не снилось. Я вспомнила возникшую из ниоткуда руку Обри. Это был удар тыльной стороной ладони. Если бы он сжал кулак... Но он этого не сделал. Я была жива.
      - Анита, вы очнулись?
      Я открыла глаза. В голову хлынул свет. Я снова закрыла глаза от света и от боли, но боль осталась. Я повернула голову, и это было ошибкой. Боль превратилась в непобедимую тошноту. Как будто кости головы пытались соскользнуть с мест. Я закрыла рукой глаза и застонала.
      - Анита, вам нехорошо?
      Зачем задавать вопросы, ответ на которые очевиден? Я ответила шепотом, не зная, чем отзовется для меня попытка заговорить. Вроде бы не очень плохо.
      - Просто великолепно.
      - Что? - Это был голос женщины.
      - Я думаю, она проявляет сарказм, - сказал Жан-Клод. В голосе его звучало облегчение. - Если она шутит, значит, она не сильно пострадала.
      В этом я не была уверена. Тошнота накатывала волнами, от головы к желудку, вместо того чтобы наоборот. Спорить можно, что у меня сотрясение. Вопрос в том, насколько сильное?
      - Вы можете двигаться, Анита?
      - Нет, - шепнула я.
      - Позвольте мне перефразировать вопрос. Если я вам помогу, вы сможете сесть?
      Я сглотнула слюну, пытаясь дышать сквозь тошноту и боль.
      - Может быть.
      Две руки скользнули под мои плечи. Кости у меня в голове поехали вперед, когда он меня поднял. Я ахнула от боли.
      - Меня сейчас стошнит.
      Я перевернулась на четвереньки. Движение это было слишком быстрым, и боль налетела вихрем света и тьмы. Живот сводило, рвота стояла у горла, голова раскалывалась.
      Жан-Клод держал меня за талию, его холодная рука лежала у меня на лбу, не давая костям головы расползаться. И голос его поддерживал меня, как прикосновение гладкой простыни к коже. Он тихо и ласково говорил по-французски. Я не понимала ни слова, но и не надо было. Его голос держал меня, укачивал, унося часть боли.
      Он прижал меня к груди, и я была слишком слаба, чтобы возражать. Боль колотилась в голове, но теперь это была далекая, пульсирующая, тупеющая боль. Голову повернуть все равно было невозможно, будто она выскользнула из шарниров, но боль была уже другая, терпимая. Он вытер мне лицо и губы влажной тканью.
      - Вам лучше? - спросил он.
      - Да. - Я сама не заметила, когда ушла боль.
      - Что ты сделал, Жан-Клод? - спросила Тереза.
      - Николаос хотела видеть ее в сознании и здоровой. Ты видела, какова она была. Ей нужна больница, а не дополнительные пытки.
      - И потому ты ее полечил. - Женщина-вампир явно забавлялась ситуацией. Николаос не будет довольна.
      Я почувствовала, как он пожал плечами.
      - Я сделал то, что было необходимо.
      Я уже могла открыть глаза, не щурясь и не вызывая боли. Мы были в темнице - по-другому и не назовешь. Квадратную камеру двадцать на двадцать футов окружали толстые каменные стены. К зарешеченной деревянной двери вели вверх каменные ступени. Даже кольца для цепей были в стенах. Факелы дымились на стенах. Не хватало только дыбы и палача в черном клобуке - такого, с бычьими бицепсами и татуировкой "Не забуду мать родную". Да, это завершило бы картину. Мне было лучше, намного лучше. Я не должна была так быстро оправиться. Мне случалось получать удары, и сильные. Не бывает, чтобы вот так просто все прошло.
      - Вы можете сидеть без помощи? - спросил Жан-Клод.
      К моему удивлению, ответ оказался положительным. Я села, прислонившись спиной к стене. Посреди пола была вполне современная сточная решетка.
      Тереза смотрела на меня, держа руки на бедрах.
      - Да, ты быстро оправляешься. - В ее голосе звучало приятное изумление и еще что-то, что я не могла назвать.
      - Ни боли, ни тошноты - все прошло. Как это получилось?
      Она ухмыльнулась, скривив губы.
      - Об этом тебе надо спросить Жан-Клода. Это он сделал, не я.
      - Потому что ты этого сделать не могла бы.
      В его голосе слышался чуть тепловатый намек на злость.
      Она побледнела.
      - Я бы этого все равно не стала делать.
      - О чем вы говорите? - спросила я.
      Жан-Клод повернулся ко мне; красивое лицо было непроницаемым. Темные глаза смотрели в мои - и это были глаза как глаза.
      - Давай, мастер вампиров, скажи ей. Увидишь, насколько она благодарна.
      Жан-Клод смотрел на меня, разглядывая мое лицо.
      - У вас была сильная контузия, сотрясение. Но Николаос не позволила бы нам доставить вас в больницу, пока не будет закончено это... интервью. Я боялся, что вы умрете или окажетесь неспособны... функционировать. - Никогда я не слышала в его голосе такой неуверенности. - Поэтому я поделился с вами своей жизненной силой.
      Я затрясла головой - крупная ошибка. Пришлось прижать руки ко лбу.
      - Я не понимаю.
      Он широко развел руками:
      - У меня нет других слов.
      - Позволь мне! - вмешалась Тереза. - Он просто сделал первый шаг к превращению тебя в слугу.
      - Не может быть. - Мне все еще трудно было мыслить ясно, но я знала, что это неправда. - Он не пытался воздействовать на меня разумом или глазами. Он не кусал меня.
      - Я говорю не об этих жалких полутварях, носящих несколько укусов и бегающих по нашим поручениям. Я имею в виду постоянного слугу-человека, которого никогда не кусают, никогда не ранят. Такого, который стареет почти так же медленно, как мы.
      Я все еще не понимала. Наверное, это выражалось на моем лице, потому что Жан-Клод сказал:
      - Я забрал вашу боль и дал вам часть моей... выносливости.
      - Значит, вы испытываете мою боль?
      - Нет, боль прошла. Я сделал вас чуть менее уязвимой. Вас теперь труднее ранить.
      До меня все еще не дошло до конца или просто это было вне моих понятий.
      - Все равно не понимаю.
      - Послушай, женщина, он дал тебе то, что мы считаем великим даром и даем лишь тем, кто показал себя бесценным.
      Я уставилась на Жан-Клода.
      - Это значит, что я теперь как-то в вашей власти?
      - Как раз наоборот, - ответила Тереза. - Ты теперь не подвержена действию его взгляда, голоса, ума. Ты будешь служить ему только по твоему собственному желанию, ничего больше. Теперь ты понимаешь, что он сделал.
      Я посмотрела в ее черные глаза. Просто глаза и ничего больше.
      Она кивнула.
      - Ты теперь начинаешь понимать. У тебя, как у аниматора, был частичный иммунитет к нашим взглядам. Теперь у тебя иммунитет почти полный. - Она рассмеялась коротким лающим смешком. - Николаос уничтожит вас обоих.
      Она пошла вверх по ступеням, щелкая каблуками по камню. И оставила дверь за собой открытой.
      Жан-Клод подошел и склонился надо мной. Лицо его было непроницаемо.
      - Зачем? - спросила я.
      Он просто стоял и смотрел. Волосы его высохли беспорядочными локонами вокруг лица. Он был все так же красив, но беспорядок в волосах делал его более реальным.
      - Зачем?
      Тут он улыбнулся, и стали видны морщины усталости около глаз.
      - Если бы вы умерли, мы были бы наказаны мастером. Обри уже терпит из-за своей... опрометчивости.
      Он повернулся и поднялся по ступеням к выходу. Шел он как кошка - с бескостной, текучей грацией.
      У дверей он остановился и глянул на меня.
      - Кто-нибудь придет за вами, когда Николаос решит, что настало время. - Он закрыл дверь, и я слышала, как задвигается засов и щелкает замок. Сквозь прутья решетки донесся его голос - густой и будто бы пузырящихся смехом. Еще, может быть, потому, что вы мне нравитесь.
      И смех его прозвучал хрустко, как разбитое стекло.
      10
      Я не могла не проверить запертую дверь. Потрясти, поковырять в замке будто бы я знаю, как открывать замки. Проверить, нет ли расшатанных прутьев, хотя через это окошко мне бы все равно не выбраться. Дверь я проверила, потому что не могла не проверить. Как нельзя не потрясти багажник, в котором случайно захлопнешь ключи.
      Мне случалось бывать не на той стороне запертой двери. Ни одна из них никогда для меня не отворялась, но всегда бывает первый раз. Только дожить надо. Так, последнюю фразу вычеркиваем как неудачную.
      Какой-то звук вернул меня снова в камеру, к ее сочащимся сырым стенам. Вдоль дальней стены кралась крыса. Еще одна выглянула из-за края ступеней, подергивая усами. Наверное, камера не может существовать без крыс, но я хотела бы дать ей попробовать.
      Что-то еще застучало когтями вокруг ступеней, и в свете факела я приняла это за собаку. И ошиблась. Это была крыса размером с немецкую овчарку, сидящая на мохнатых ляжках. Она пялилась на меня, прижав мощные лапы к шерстистой груди. Она повернула голову, скосив на меня большую пуговицу глаза. Губы отодвинулись назад, открывая пожелтевшие зубы. Пятидюймовые кинжалы резцов с тупыми гранями.
      - Жан-Клод! - завопила я.
      Воздух наполнился высокими писками, отдававшимися эхом, как из тоннеля. Я отступила к дальнему краю ступеней. И увидела его. Тоннель, прорезанный в стене почти в человеческий рост. Крысы хлынули оттуда густой мохнатой волной, пища и кусаясь. Они выхлестнули из дыры, покрывая пол.
      - Жан-Клод! - Я колотила в дверь, дергала прутья - все то же, что уже делала раньше. Бесполезно. Не выйти. Я ударила в дверь ногой и вскрикнула: Проклятие!
      Звук отразился от каменных стен и почти заглушил шуршание тысяч коготков.
      - Они не придут, пока мы не закончим.
      Я застыла с руками на двери и медленно повернулась. Голос шел из камеры. Пол кишел и дергался грудой мохнатых телец. Высокий писк, густой шорох шерсти, цоканье тысяч коготков. Тысячи их, тысячи.
      Как скалы в мохнатом прибое, сидели в камере четыре гигантские крысы. Одна из них смотрела на меня черными пуговицами глаз. И ничего крысиного в этом взгляде не было. Он был разумный, человечий. Я никогда раньше не видела крыс-оборотней; я впервые увидела их сейчас.
      Одна из фигур встала на полусогнутых задних ногах, и лицо ее было узкое, крысиное. Как мясистая веревка, обвился вокруг согнутых ног голый хвост. Она нет, это определенно был он - вытянул когтистую руку.
      - Иди к нам, человек.
      Голос звучал низкими, почти меховыми интонациями, только чуть с примесью визга. Каждое слово произносилось точно, но чуть-чуть неправильно. Губы крыс не созданы для речи.
      Я не пойду туда вниз. Ни за что. Сердце поднялось к горлу. Я знала человека, который пережил нападение вервольфа, еле выжил, но вервольфом не стал. Знала я другого, который от едва заметной царапины стал вертигром. Есть шанс, что из-за одной царапины я через месяц буду щеголять меховой рожей с глазами-пуговицами и желтыми клыками. О, Боже.
      - Иди к нам, человек. Поиграем.
      Я тяжело сглотнула слюну, будто пытаясь вернуть сердце на место.
      - Что-то не хочется.
      Он рассмеялся шипящим смехом.
      - Мы поднимемся и тебя приведем. - Он зашагал через толпу малых крыс, которые с ужасом от него разбегались, перепрыгивая друг через друга, чтобы избежать его прикосновения. Он остановился у подножия ступеней, глядя вверх на меня. Мех его был темно-медового цвета с примесью блондинистых прядей. - Если мы тебя стащим вниз, тебе это не очень понравится.
      Я еще раз проглотила слюну. Я ему верила. Потянулась за ножом и нашла пустые ножны. Конечно, вампиры его забрали. Черт возьми.
      - Давай, человек! Спускайся с нами играть!
      - Если я тебе нужна, поднимись и поймай меня.
      Он завернул хвост кольцом, пропустил его через руки. Одна когтистая рука стала чесать мех на брюхе и спустилась ниже. Я смотрела ему в лицо пристально, и он засмеялся.
      - Приведите ее.
      Две крысы размером с собаку двинулись к лестнице. Какая-то мелкая крыса пискнула и покатилась у них из-под ног. Она издала высокий жалкий визг и затихла, дергаясь, пока ее не накрыл ковер других крыс. Хрустнули мелкие косточки. Все пойдет в дело.
      Я прижалась к двери, будто могла через нее просочиться. Две крысы полезли вверх - гладкие откормленные животные. Но ничего животного не было в их взгляде. Взгляд был человеческий.
      - Постой!
      Крысы остановились.
      - Да? - спросил человек-крыса.
      - Чего вы хотите?
      - Николаос велела нам тебя развлечь, пока ты ждешь.
      - Это не ответ на мой вопрос. Что вы хотите, чтобы я делала?
      Губы отъехали назад, обнажив желтоватые зубы. Это было похоже на оскал, но означать должно было улыбку.
      - Сойди к нам, человек. Коснись нас, дай нам коснуться тебя. Дай нам научить тебя радости меха и зубов.
      Он почесал мех у себя между ляжками. Это привлекло мое внимание к нему, к тому, что между ногами. Я отвернулась и вспыхнула. Черт побери, я краснею!
      Но голос мой прозвучал почти ровно.
      - И вот это должно произвести на меня впечатление?
      Он на миг застыл, потом зарычал:
      - Стащить ее вниз!
      Великолепно, Анита. Ты его разозлила. Намекнула, что его хозяйство по размеру маловато.
      Его шипящий смех пробежал по моей коже холодной волной.
      - Мы сегодня поразвлечемся. Это я тебе обещаю.
      Гигантские крысы шли вверх, под шкурой перекатывались мускулы, толстые, как проволока, усы яростно шевелились. Я прижалась спиной к двери и стала соскальзывать вдоль дерева.
      - Пожалуйста, прошу вас, не надо.
      Голос у меня звучал таким напуганным писком, что мне самой противно стало.
      - Как ты быстро сломалась. Даже обидно, - сказал человек-крыса.
      Две огромные крысы были совсем рядом. Я прижалась к двери спиной, задрала ноги, согнув колени, выставив каблуки, слегка приподняв носки. Коготь коснулся моей ноги, меня передернуло, но я выжидала. Ошибиться нельзя. Господи, прошу тебя, только пусть они не ранят меня до крови. Усы заскребли мне по лицу, мохнатый вес навалился сверху.
      Я ударила, обе ноги точно стукнули в крысу. Она встала на задние лапы и опрокинулась на спину. Задергалась, хлеща хвостом. Я бросилась вперед и ударила ее в грудь. Крыса перевалилась за край ступеней. Вторая крыса припала к земле, издав глубокий горловой звук. Я видела, как напряглись ее мышцы, и припала на одно колено. Если крыса ударит в меня стоящую, я свалюсь за край. Я от него в нескольких дюймах.
      Она прыгнула. Я бросилась на пол и перекатилась. Ногами и одной рукой я подтолкнула ее летящее тело. Крыса перелетела через меня и скрылась из виду. Пока она падала, слышался испуганный визг. Потом - тяжелый глухой звук. Удовлетворительно. Вряд ли хоть одна из них мертва, но в этих обстоятельствах это было все, что я могла сделать.
      Я снова встала спиной к двери. Крысолюд больше не улыбался. Тогда я улыбнулась ему своей самой ангельской улыбкой. Она не произвела впечатления.
      Он сделал движение, будто рассекая воздух. Мелкие крысы бросились, повинуясь движению его руки. По ступеням стал подниматься кипящий прилив мохнатых тел.
      Я многих из них могла бы убить, но не всех. Если бы он захотел, они съели бы меня заживо тысячами мелких укусов.
      Крысы текли вокруг моих ног, копошась и ссорясь. Тельца их стукались о мои сапоги. Одна вытянулась во весь рост, стараясь добраться до края сапога. Я отбросила ее ногой. Она с писком исчезла за краем.
      На меня прыгнула крыса, цепляясь коготками за блузку. И повисла, разрывая ткань. Я схватила ее поперек туловища. Зубы сомкнулись в мякоти моей руки, промахнувшись мимо кости. Я взвизгнула, пытаясь стряхнуть крысу. Она повисла на моей руке мерзкой серьгой. Кровь бежала по ее шерсти. Еще одна крыса прыгнула на блузку.
      Крысолюд улыбался.
      Еще одна полезла к моему лицу. Я схватила ее за хвост и отшвырнула. И завопила:
      - А сам подойти боишься? Ты меня боишься? - Голос мой был тонок от страха, но я это сказала: - Твои друзья получают раны, делая то, что ты боишься сделать сам? Так? Так?
      Гигантские крысы перевели взгляд с меня на крысолюда. Он глянул на них.
      - Я не боюсь людей!
      - Тогда иди и поймай меня сам, если можешь!
      Крыса оторвалась от моей руки с фонтаном крови. Кожа между большим и указательным пальцем была разорвана.
      Мелкие крысы забегали в нерешительности, дико оглядываясь по сторонам. Одна застыла на полпути вверх по моим джинсам. И плюхнулась на пол.
      - Я не боюсь!
      - Докажи!
      Мой голос звучал чуть увереннее - как у девятилетней девочки, а не пятилетней.
      Гигантские крысы смотрели на вожака - внимательно, взвешивая, ожидая. Он сделал то же режущее движение, только в другую сторону. Крысы пискнули, встали на задние лапы, оглядываясь, будто не в силах поверить, но потекли вниз по ступеням, откуда пришли.
      Я прислонилась к двери, прижав к груди раненую руку. Колени подкашивались. Крысолюд направился вверх по ступеням. Он уверенно шел на мохнатых пятках, впиваясь в камень крепкими когтями. Оборотни сильнее и быстрее людей. Без ментальных фокусов, без манипулирования - просто сильнее и быстрее. И крысолюда мне врасплох не застать, как я собиралась поначалу. Сомнительно, что мне удастся его так разозлить, чтобы он сделал глупость, но надежда есть всегда. Я была ранена и безоружна перед превосходящим меня по силам противником. Если я не заставлю его сделать ошибку, я буду в глубокой дыре.
      Между зубами высунулся извилистый и длинный розовый язык.
      - Свежая кровь. - Он глубоко втянул воздух. - От тебя воняет страхом, человек. Кровь и страх - пахнет для меня отличным обедом.
      Язык задергался, и он засмеялся мне в лицо.
      Я сунула здоровую руку за спину, будто у меня там что-то было.
      - Иди ближе, крысолюд, посмотрим, как тебе нравится серебро.
      Оборотень застыл, пригнувшись в стойке на верхней ступени.
      - У тебя нет серебра.
      - Готов рискнуть жизнью?
      Он сцепил когтистые руки. Одна из больших крыс что-то пискнула. Он огрызнулся вниз на нее:
      - Я не боюсь!
      Если они будут его подначивать, мой блеф может не сработать.
      - Ты видел, что я сделала с твоими друзьями. И это без оружия.
      Мой голос звучал уверенно и ровно. Молодец я.
      Он оглядел меня большим кожистым глазом. Мех его блестел в свете факелов, как свежевымытый. Он чуть подпрыгнул, оставаясь вне пределов досягаемости.
      - Никогда не видала белобрысой крысы, - сказала я. Все что угодно, лишь бы заполнить молчание, лишь бы он не сделал последнего шага. Наверняка Жан-Клод скоро придет за мной. Я засмеялась резко и полузадушено.
      Крысолюд застыл, глядя на меня.
      - Ты чего это смеешься? - спросил он, и в голосе слышалась легкая тревога. Отлично.
      - Я подумала, что скоро придут вампиры и спасут меня. Признай, что это смешно.
      Ему это смешным не показалось. Вообще многие моих шуток не понимают. Не будь я так в себе уверена, я бы могла подумать, что они не смешные.
      Я пошевелила рукой за спиной, все еще притворяясь, будто в ней нож. Одна из гигантских крыс пискнула, и даже я услышала в этом писке насмешку. Если он поддастся на мой блеф, ему потом не жить. А если нет, то не жить мне.
      Как правило, человек, имеющий дело с крысой-оборотнем, впадает от омерзения в оцепенение или в панику. Но у меня было время свыкнуться с этой мыслью. Я не упаду в обморок, когда он меня коснется. Есть одно возможное решение, которое даст мне спастись. Если я ошибаюсь, он меня убьет. Что ж, лучше мертвой, чем мохнатой. Если он нападет, пусть лучше сразу убивает. Крыса - это не тот вид оборотня, который я бы выбрала в первую очередь. Если не повезет, заразиться можно от малейшей царапины.
      Если повезет и если успеть, можно пойти в больницу на прививки. Вроде как от бешенства. Иногда они помогают, иногда сами заражают ликантропией.
      Он обернул длинный голый хвост вокруг собственных рук.
      - Ты доставалась когда-нибудь оборотню?
      Я не знала точно, имеет он в виду секс или еду. Ни то, ни другое не звучало приятно. Ему надо расхрабриться, и он нападет на меня, когда будет готов. А мне надо было, чтобы он напал, когда я буду готова.
      Я решила в пользу секса и ответила:
      - У тебя нет того, что для этого нужно, крысолюд.
      Он застыл, опуская руки вдоль тела, прочесывая когтями мех.
      - Сейчас посмотрим, что у кого есть, человек.
      - А по-другому тебе никто не дает - только насильно? Ты и в человеческом виде такой же урод, как сейчас?
      Он зашипел, оскалив зубы. Звук поднялся из самого его тела, глубокий и высокий, рычащий визг. Никогда ничего подобного не слыхала. Он наполнил всю комнату шипящими раскатами эха. Плечи крысолюда сгорбились.
      Я задержала дыхание. Я вывела его из терпения. Теперь посмотрим, сработает мой план или крыса меня убьет. Он прыгнул вперед. Я бросилась на пол, но он этого ждал. С невероятной скоростью он налетел на меня, вытянув когти и вопя мне в лицо.
      Я поджала ноги, иначе он оказался бы на мне. Он схватил меня когтистой лапой за колено и стал давить вниз. Я обхватила руками колени, сопротивляясь, но это было, как сопротивляться движущейся стали. Он снова завопил и зашипел, плюясь мне в лицо. Приподнялся на колени, что бы давить мои ноги вниз из более удобной позиции. Я ударила ногами изо всех сил. Он видел удар и попытался отскочить, но обе мои ноги ударили его точно в пах. Удар подбросил его с колен, и он хлопнулся на площадку, скребя когтями по камню и с визгом пытаясь вдохнуть. Кажется, он не мог набрать воздух.
      Из тоннеля выскребся второй крысолюд, и крысы забегали повсюду, визжа и пища. А я просто сидела на площадке подальше от извивающегося крысолюда, и ощущала только злость и усталость.
      Черт побери, так нечестно! Плохим парням не полагается подкрепление, когда у них и так численное превосходство! У этого нового мех был черный, угольно-черный. На чуть согнутых ногах были надеты обрезанные выше колен джинсы. Он плавным движением показал в сторону от себя.
      Сердце снова поднялось к горлу, пульс колотился бешено. По коже мурашками ползли воспоминания о ползающих мохнатых телах. Рука болезненно пульсировала в месте укуса. Они сейчас меня разорвут.
      - Жан-Клод!
      Крысы текучим бурым приливом бросились прочь от лестницы, пища и спеша в тоннель. Я только пялилась: Большие крысы обратились к нему, носами и лапами показывая на упавшую гигантскую крысу.