Глава шестьдесят шестая

Кожа у него была мягкая, даже щетина бороды мягче, чем казалась на вид, такая чёрная на белой коже. Только коснувшись бороды, я знала, что волосы тоже будут мягкие, и ничего нет в его теле сухого или жилистого. Он весь был… мягкий.

Он улыбался мне, блаженно, будто видел нечто чудесное. Поскольку смотрел он на меня, я знала, что ничего чудесного он не видит, только меня, а меня можно назвать по-разному, но вряд ли чудесной.

Какое-то движение заставило меня оторвать взгляд от Эвери. Кое-кто из вампиров встал со скамей. У некоторых был недоуменный вид, будто они сами не знали, зачем поднялись. Другие уже вышли в проход, но остановились, будто сперва знали, куда идут, а теперь уже не уверены. Но ещё некоторые, примерно с дюжину, в главном проходе, недоумевать не собирались. Они смотрели на меня, как смотрел на меня Эвери, будто я была ответом на их молитвы. Мне и без того неловко видеть такое выражение на чьём-то лице, а тут ещё их так много, и все вампиры, все незнакомые… Слово «нервозность» не передаёт моих ощущений. Испуг — да, пожалуй. Испуг — точное слово.

— Вы их зачаровали, — произнёс Малькольм, и произнёс сердито.

— Как вы чаруете людей? — спросила я.

— Я не использую свою силу на людях.

— Вы хотите сказать, что не используете своей силы, чтобы выглядеть красивее в глазах людей и даже младших вампиров?

Он заморгал синими глазами, глядящими с приятного лица, но совсем не такого поразительного, какое было у него раньше при наших встречах.

— Это было бы суетно, — ответил он очень, очень тихо.

Он не стал отрицать, а я не стала выяснять. Основной мой интерес к этой «суетности» заключался в вопросе: если он использует вампирские силы, чтобы выглядеть лучше, для чего ещё он их использует? Но это вопрос не срочный.

Эвери прильнул щекой к моей руке — не потёрся, как леопарды-оборотни, но просто напомнил мне о своём присутствии. Я посмотрела на него, на других вампиров, стоящих в проходе. Они почти выстроились в очередь, будто ждали, что после Эвери я займусь ими. Такой цели у меня не было, и я не знала, как исправить ситуацию.

Мысленно я обратилась к Жан-Клоду. Его шёпот побежал по мне, зашевелил кожу, прошёл по руке в вампира у моих ног. Эвери закрыл глаза и почти сомлел.

— Это не помогло, Жан-Клод, — прошептала я. — Я хочу это прекратить, а не усилить.

— У меня нет таланта чтения чужих мыслей и чувств, ma petite, во всяком случае, до такой степени. Это не мою силу ты одалживаешь.

— А чью тогда?

— По моему предположению — Малькольма. Поскольку он первым её использовал.

— И теперь она моя навеки?

— Вряд ли навеки, как ты говоришь, но на сейчас. Используй её быстро, ma petite, потому что она может схлынуть.

— А что мне делать с этими зачарованными?

— Получи информацию от этого, ma petite, а потом я тебе помогу справиться с этой конкретной силой. А пока что я удаляюсь, чтобы не сделать хуже.

Слово не разошлось с делом — он исчез. Когда-то его исчезновение помогло бы решить проблему с завлечёнными, но не сейчас. Сейчас у меня остались Эвери у моих ног и остальные, ожидающие, желающие. И что мне с ними делать, во имя Господа? Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула. Будем решать проблемы по одной. И с катастрофами разбираться по одной. Иначе запутаемся.

Посмотрев в светло-карие глаза Эвери, я подумала: «Что случилось вчера ночью в твоей квартире?»

Передо мной мелькнула женщина, та самая, но вполне живая. Мелькнула и другая женщина, но её я не рассмотрела отчётливо. Будто часть картины затянуло туманом.

Эвери прижался лицом к моей руке, и туман чуть приподнялся, но все равно другую женщину я не могла рассмотреть. Я одалживала силу у Малькольма, но то, что было во мне, было куда более интимным видом магии. Подняв вторую руку, я взяла лицо Эвери в ладони, туман ещё рассеялся, но я будто смотрела кино на экране с измятым краем. И так сильно старалась рассмотреть повреждённую часть, что не смотрела толком все остальное. Эвери и вполне живая женщина общались очень тесно и лично. Либо у меня усохла способность смущаться, либо работа есть работа. А я была на работе.

Я знала, что вампиры умеют заставить человека забыть часы или даже дни, но никогда не знала никого, кто умел бы затуманить часть воспоминаний. Такой уровень владения силой был для меня нов. До страха нов.

Прикосновение к лицу помогло, потому что, нравится мне это или нет, сила Жан-Клода и моя — в физической близости. Я наклонилась над лицом Эвери, держа его в ладонях. Он не закрыл глаза, когда я прильнула к нему в поцелуе, но я закрыла. Всегда закрываю глаза. Когда мои губы коснулись его губ, у женщины на краю кровати оказались каштановые волосы. Поцелуй перешёл в прижатие ртов, и волны этих волос мягко наполнили руки Эвери, мягче на ощупь даже, чем на вид. Её лицо повернулось навстречу его взгляду, и снова туман заполнил глаза. Я не видела её лица. Отлично, подумала я. «Имя, скажи мне её имя, Эвери», — подумала я, но у него в голове была только ревущая тишина, будто там она тоже что-то с ним сделала, чтобы остаться неузнанной или хотя бы анонимной.

Воспоминание было не как от камеры, оно шло от глаз Эвери. Я увидела, глянув вниз, что он гол, что обе женщины тоже голые, но лицо её… лица я не видела.

Я опустилась на колени, не прерывая поцелуя. Руки Эвери обхватили меня, он прижал меня к себе, я не сопротивлялась ощущению его объятий, его тела. Я отдала себя поцелую, объятию, и будто удар молнии прорезал воспоминание. Цвета стали ярче, и я знала, каков на вкус рот Салли Кук. Я чуяла запах духов, один поострее, с большим содержанием спирта, а другой — мускусный запах чего-то дорогого. Лицо вампирши перед глазами высветилось ясно, как кристалл, и звали её Нелли, и была она мастером, и она познакомилась с ним в стрип-клубе, а не в церкви. Она привела с собой стриптизершу, которую Эвери знал как Моргану.

Мне будто открылся доступ ко всему, что Нелли ему сказала, будто я взломала компьютерный файл, и полилась информация. Она говорила о своём мастере, которого Эвери никогда не видел. Мастер настоящий, не то что Малькольм. Мастер знает, как охотиться, как пить кровь, как быть истинным хищником. Эвери пытался от неё отделаться, но она не отцеплялась. Эта мысль привела к воспоминанию о Нелли и другой женщине-вампире. Та вампирша была похожа на Нелли как сестра, если не как близнец. Её звали Надин, и она была намного моложе и намного слабее. Но они были похожи, и когда я это увидела, я увидела, что они похожи на Эвери. Те же мягкие каштановые волосы, тот же нежный овал лица, светло-карие глаза. Они могли быть родными братом и сёстрами. Надин и Нелли стали ссориться после секса с ним — Надин не хотела делить Нелли постоянно ни с кем.

Эвери под каким-то предлогом снова порвал с ними, но Нелли в тот вечер появилась в клубе, и с ней была Моргана, и они сделали ему предложение, и он не отказался. Я ощущала его чувство вины — оно было настоящим. Он очень много нарушил церковных правил — клуб, стриптизерша, а Нелли опасна, это он знал, не знал только, насколько опасна.

Он пил от этой женщины, из её шеи, потом у них с Нелли был секс. Он решил было, что вечер окончен, но Нелли стала приставать к другой женщине. Она хотела, чтобы он пил из её бедра. В самом интимном месте. И что-то в этой мысли его перепугало. Может быть, выражение глаз вампирши. Приглушённо-карие глаза, но мы оба увидели в них что-то твёрдое, и он знал, что должен встать и уйти, иначе она его уговорит на что-то… на все.

Он схватил одежду, выбежал из спальни, оделся в гостиной и оставил Моргану живую и довольную в кровати с Нелли. Он пошёл в церковь, лёг в один из гробов, которые стоят в подвале на случай необходимости. И собирался рассказать Малькольму о Нелли и её страшноватом предложении, о мастере вампиров, который знает, как надо охотиться. О Мастере, который на самом деле набирает членов церкви в свою страшноватую группу. Но Эвери хотел подождать до конца службы, а тут пришла я, и планы переменились.

Я оторвалась от поцелуя, как выныривают на поверхность пруда, быстро и сильно, пробыв под водой слишком долго. Прерванный поцелуй вырвал у меня стон, и мы с расстояния в несколько дюймов взглянули в расширенные глаза друг друга. Если бы я могла думать ясно, я бы попыталась добыть ответ на следующий вопрос тем же способом, прикосновением и вампирскими фокусами — или это некромантские фокусы? Как бы там ни было, а смотреть в лицо незнакомца с нескольких дюймов и видеть на нем выражение, очень похожее на обожание, для меня было слишком. Жан-Клод, может, к этому привык, но я нет, и я сделала то, что всегда делаю, когда меня пугает какая-то новая метафизика. Я прибегла к ординарному и человеческому поступку.

— Сегодня есть в церкви кто-нибудь, кто связан с Нелли и её мастером? — спросила я вслух.

— Да, — ответил он, ещё не обретя голос после поцелуя, — Иона. Нелли сказала, что Иона видел её мастера, и мастер ему понравился. Она предлагала нам быть втроём — Иона, она и я. Я отказался.

Я все ещё была с ним в контакте настолько, чтобы понять: последние слова были самооправданием. Смысл, конечно, был в том, что он не лёг бы в кровать с другим мужчиной, даже если в этой же самой постели будет женщина. Если он думал, что так поднимется в моих глазах, то ошибся. Мне нравятся мужчины, достаточно уверенные в своей мужественности, чтобы делить меня с другим мужчиной. На самом деле, в последнее время это стало почти необходимым условием, чтобы со мной встречаться.

Эвери хмурился, глядя на меня, будто что-то из моих мыслей до него дошло. Но у меня не было времени тревожиться на эту тему, потому что Зебровски заорал:

— Он убегает!

Я успела вскочить на ноги и увидеть, что один из вампиров прыгает по спинкам скамей. Он едва касался ногами дерева, перепрыгивая все дальше и дальше. Почти левитация, но не совсем. Он ещё не умел летать. Я люблю молодых — их ловить легче.

Летать он не умел, и потому к окнам не рвался. Я не стала гнаться за ним, а бросилась по проходу у дальней стены. Там была дверь, ведущая в притвор. Летать он не умеет, ему нужна дверь.

Пистолет я уже достала, на ходу сбросила предохранитель и загнала патрон в камеру. Вампир спрыгнул с последней скамьи и приземлился на пол легче воздуха. Шагнул к дальней двери, и тут я заорала:

— Стой, а то стреляю!

Пистолет я направляла на него двумя руками. Это нелегко — идти вперёд и держать объект на мушке, но я была дальше от него, чем хотелось бы мне быть в переполненной церкви. Да, штатские послушно собрались с одной стороны, но пуля — штука упрямая, и если спустить курок, во что-нибудь она да попадёт. И я хотела быть поближе, чтобы, спуская курок, никого не подвергать опасности. Конечно, когда достали пистолеты, народ заметался в панике. Обычно это бывает быстрее, но по какой-то странной причине я оказалась в дальнем проходе, и выстрел мне никто не загораживал, пока толпа с криком не стала метаться и рассыпаться. И кое-кто стал рассыпаться совсем не туда, куда надо. Вдруг между мной и преследуемым вампиром оказалась вопящая толпа штатских.

— Ложитесь, мать вашу, ложитесь! — закричала я. — Держите его, черт побери!

Он добрался до двери, поскольку я не могла стрелять.

Но прямо за ним оказались двое вампиров. Двое из тех, кто были в проходе. Это я была виновата, когда крикнула держать его? Или просто это добропорядочные граждане? Один хрен, блин.

Я стала пробиваться сквозь вопящую толпу, за мной шёл Зебровски, Маркони и Смит — прямо за ним. Ствол я направила в потолок. Штатские кричали, видя пистолеты, видя меня. Кричали, потому что могли кричать.

Я слышала, как Зебровски у меня за спиной давал постовым у задней двери описание нашего подозрительного вампира. Мы уже почти прошли через толпу паникующих штатских, и тут я услышала иной вопль, перекрывающий высокий визг. Мужчины вопят, но не визжат. Высунувшись из-за двери как можно меньше, я выставила ствол. Нет, я не стала стоять столбом посреди дверей, подставляя себя под выстрелы — это в кино красиво, а в жизни надо прятаться за укрытием. О героическом виде можно беспокоиться потом, если выживешь.

В конце коридора шла драка. Наши штатские, один тёмный, один светлый, поймали нашего бандита. И вроде бы побеждали. Они повалили его на землю, хотя темноволосый штатский тоже лежал на земле. Я вышла из-за двери, держа рукоять двумя руками, Зебровски сразу за мной с криком:

— Полиция! Никто ни с места!

Штатские остановились посреди драки, будучи законопослушными гражданами. А законопослушные граждане выполняют распоряжения полиции. Это была всего лишь секунда — они ослабили хватку и оглянулись на нас. Этого хватило, поскольку они отвернулись от преступника, а он, преступник, на нас оглядываться не стал и драться не прекратил. В конце концов, терять ему было нечего. У меня уже есть ордер на его ликвидацию.

Двое вампиров прижимали его к земле, но когда они остановились, один из них, должно быть, ослабил хватку — чуть-чуть. Я увидела, как в руке бандита что-то серебряно мелькнуло.

— Нож! — крикнула я, но было поздно.

Лезвие ударило темноволосого в грудь. Что-то в этом ударе потрясло блондина, потому что он рухнул на колени рядом с другом. Может быть, он думал, что бандит уже у нас на прицеле. Он потянулся к упавшему товарищу, и если бы бандит поступил обыкновенно — вскочил и бросился к двери, он подставился бы под верный выстрел. Но вместо этого он широко распахнул дверь ударом и полувыполз, полувыкатился в неё. Двое штатских загородили нам выстрел намертво.

— Блин! — заорала я и бросилась бегом.

Глава шестьдесят седьмая

Мы перекрыли дальнюю дверь — Зебровски сверху, я снизу. Маркони и Смит за нашими спинами просматривали сектор. Мы оказались в зале собраний, и посреди всех этих длинных столов был тот вампир. Кожаной курткой он закрывался от пылающих крестов наших постовых. У них у каждого в одной руке был пистолет, в другой крест, как держат фонарь, так что они могли держать пистолет двуручной хваткой, не выпуская креста. Обучение даром не прошло.

— У него нож! — крикнула я.

Один из постовых на меня покосился, но только на секунду.

— Мы его подержим на мушке, можете его обыскать.

— За юбку прячешься, Рурк, — сказал Смит у меня из-за спины.

— Скажешь это, когда будешь стоять к нему так близко.

Я навела пистолет на вампира и медленно пошла к нему, на ходу говоря:

— Медленно брось нож.

Вампир не шевельнулся, только съёжился за своей курткой.

Я остановилась и посмотрела на него вдоль ствола. Ощутила, как заполняет меня спокойствие, выводя меня туда, в то странно-тихое место, куда я иду, когда убиваю, и когда есть время туда попасть.

— Я попрошу ещё раз, Иона. Брось нож, или я всажу в тебя пулю. Третий… раз… просить… не буду.

Из меня вышел весь воздух, тело остановилось, стало спокойным и мирным, как разум. Сегодня не были слышны помехи, белый шум, было просто тихо. Мир сузился до этой скорчившейся фигуры, ничего не осталось другого. Я не осознавала присутствие полиции, Зебровски у меня за спиной, даже сияние крестов отодвинулось, и зрение обострилось, сосредоточилось на том, кого я собираюсь застрелить.

Что-то упало от этой тёмной фигуры, серебристое, сверкнувшее в белом свете, но я не отметила этого. Не подумала: «Нож». Я уже миновала точку возврата и была готова.

Голос Зебровски вернул меня к реальности.

— Анита, он бросил нож.

Голос был осторожен, будто Зебровски понимал, что я на краю. На краю, когда резкий голос может за меня сам нажать на курок.

Дыхание вернулось ко мне шипением воздуха. Я подняла ствол к потолку, потому что надо было перестать наводить его на преступника. Направить в другую сторону, чтобы его не застрелить. По закону, я имела право стрелять, но нам нужно было, чтобы он заговорил. Мёртвые — по-настоящему мёртвые — не слишком склонны к болтовне.

— Он у меня на мушке, — сказал Зебровски.

Его пистолет смотрел точно на вампира.

Я кивнула и прижала рукоять пистолета ко лбу. Она не была прохладной, была тёплой. Тёплой от моей подмышки, от груди. Будь на мне не такой лифчик, как надо, я бы поцарапала грудь, вынимая оружие, и я на опыте узнала, что все эти мини-лифчики, что разводят груди в стороны, мне не друзья, когда на мне наплечная кобура. А вот поддерживающие лифчики отлично убирают грудь с пути оружия, когда его достаёшь. Надо только убедиться, что они прикрывают тебя спереди, и можно бегать так, чтобы она не вываливалась. И чего это я задумалась о лифчиках, когда передо мной вампир, на котором два убийства, и его ещё надо взять? Да того, что я его чуть не убила. Я почти уже выстрелила прямо в его тело — не потому, что настало время, а просто такая у меня привычка. Редко мне приходится смотреть вдоль ствола, когда нельзя спускать курок.

Я его чуть не убила раньше, чем мы его допросили. Чуть не убила, потому что мои разум и тело настроились на эту волну. На то, что это и есть наша работа. Мы смотрим вдоль ствола, спускаем курок и стреляем, чтобы остановить. Смерть — лучший для этого способ.

— Анита, ты пришла в себя? — спросил Зебровски.

Я кивнула и опустила ствол к полу. Я верила, что Зебровски успеет выстрелить вовремя и затормозить вампира. Верила, что успею направить пистолет и закончить дело. Не верила я в этот момент, что смогу стоять, держа вампира на мушке. Забавно, но факт.

— Все путём, Зебровски.

Он не отводил глаз от вампира.

— Окей, ордер у тебя.

— Ага, — сказала я. — Моя подача.

Я посмотрела на вампира, все ещё укрывающегося кожаной курткой, и ничего не ощутила. Это был просто объект, из которого я должна извлечь информацию. Никакой сделки я не могла ему предложить. Закон не предусматривает сделок с вампирами, совершившими убийство. Но это проблема не сегодняшняя.

— Медленно положи руки на голову и переплети пальцы. Ну!

Голос его прозвучал странно-приглушённо:

— Пусть они сперва кресты уберут.

— Ты хочешь умереть прямо сию секунду?

На миг он затих, потом тем же голосом ответил:

— Нет.

— Тогда делай, что тебе сказано. Руки на голову, пальцы переплести, и быстро. Быстро, я сказала!

Он попытался не убирать куртку, кладя руки на голову. Глаза он зажмурил накрепко.

— Пальцы переплети.

Он послушался.

— Встань на колени.

— Руками можно пользоваться?

Пистолет в моей руке снова был наведён.

— Ты мне начинаешь действовать на нервы. На колени, блин!

Он опять послушался. Хороший мальчик.

— Ноги скрести.

— Как?

— Скрести ноги, одну лодыжку положи на другую.

И это он сделал. То есть настал момент его обыскивать. Я терпеть не могу обыскивать живых, куда легче искать оружие на мёртвом. Как узнать, не слишком ли много ты стала убивать? А это когда тебе геморроем кажется обыскивать кого-то, кто ещё способен шевелиться.

Я приставила ствол ему к затылку.

— Шевельнёшься — стреляю. Ясно?

— Да, — ответил тот же сдавленный голос.

Что ещё приятно, когда обыскиваешь уже мёртвого — не слышишь страха в голосе, не ощущаешь мелкой дрожи рук. Не надо осознавать, что причина этого страха — ты. Не надо думать, что тот, к кому ты прикасаешься, должен умереть, и ничего ни ты, ни он не можете сделать, чтобы это предотвратить. Закон — это не справедливость и не милосердие. Закон — это закон, и он не даёт выбора ни Ионе Как-Его-Там, ни мне. Точка.

У него был ещё один нож — на пояснице в ножнах под ремнём. И ещё у него были наручные ножны, пустые, и ножны побольше на шее, спрятанные воротником куртки. Никогда не встречала вампира, который носил бы с собой столько оружия. Когда он бросил нож, я подумала: значит, мне показалось, будто я видела нож в груди того, другого вампира — но нет, этот гад его пырнул, и ещё много у него ножей осталось. Запомнился нож, торчащий в груди вампира восклицательным знаком.