Глава пятьдесят третья

Размером своего тела, ритмом бёдер, блеском белых когтей у самых нежных моих частей он довёл меня до оргазма. Мысль о том, что могли бы сделать со мной эти когти, только захоти они, заставила меня забиться под ним в экстазе. Все, что я не разрешала себе делать, сегодня разрешила. Я билась, вопила, извивалась, дралась, а он держал меня осторожно, нежно, но нет сомнения, что он мог бы разорвать меня в клочки без малейшего усилия. Самый нежный сеанс занятий любовью в моей жизни, и самый опасный. Не из-за того, что он делал, а из-за того, что мог делать.

Он поднял меня на колени, прижал к себе руками, и я ладонями гладила эти руки, эти мышцы, мех, такой мягкий, такой непохожий на волчий. Я гладила его не как гладят собаку, а как гладят любовника. И я ощутила, как изменился его ритм, знала, что он тоже вот-вот, ощутила, как он напрягается, чтобы не разорвать меня в клочья. Ощутила прикосновение розеток этих когтей, смотрела, как кончики их начинают скрести мне по коже, почти-почти прорезая, почти-почти прокалывая, почти-почти убивая. И в последний момент он убрал когти и прижал меня резко и сильно к собственному телу, с мехом, с этими ладонями, застрявшими на полпути от леопарда к человеку.

Ardeur жрал. Он поедал силу тела Натэниела, жар его кожи, разлив его семени, который был горячее, чем когда-либо получала я от мужчины.

И пришла мысль: он же не человек. Слова были нейтральные, но нахлынувшая эмоция просто дыру во мне прожгла. Гнев, чистейший гнев — и я знала, кто это, ещё до того, как вылетела дверь.

Глава пятьдесят четвёртая

В дверь ворвался Ричард, и его энергия разнеслась по комнате искрами от пламени. Она жгла там, где коснулась меня, как злые муравьи. Что можно сказать, если застанешь свою бывшую невесту, трахающуюся с оборотнем-леопардом? Ричард нашёл слова.

— Последний раз, когда я видел подобную мерзость, это было в порнофильме Райны.

Джейсон скатился с кровати и встал перед ним. Я думаю, он хотел дать Натэниелу время встать, отцепившись от меня. Или мне дать время. Как бы там ни было, но он встал между мной и своим Ульфриком, и это не был самый мудрый поступок в его жизни. Смелый, даже доблестный, но не мудрый.

Жгучей водой сила Ричарда заполнила комнату. Натэниел скатился с кровати, и я успела подумать, так ли тяжёл и труден в дыхании для него воздух, как для меня. Этой мысли хватило. Я знала, что он ощущал силу Ричарда как нечто, с чем надо бороться и через что проходить, как через бурю, через метель или самум. Что-то такое, что слепит и может отнять жизнь, если не найти убежище.

Моё убежище пригнулось между кроватью и дверью. Человеко-волк стоял высокий, широкоплечий, грозный; Ричард в человеческом облике должен был казаться рядом с ним хрупким, но не казался. Будь он на фут ниже, все равно при такой излучаемой им силе казался бы огромным.

— С дороги, Джейсон. Второй раз повторять не буду.

— Скажи, что ты её не тронешь, и Натэниела тоже, и я отойду, — сказал Джейсон таким рычащим голосом, что любой человек с красной кровью задумался бы, но Ричард человеком не был.

Натэниел уже слез с кровати и шёл к ним. Ричард мог бы изувечить Джейсона, чтобы убрать его с дороги, но Натэниела он бы изувечил по другой причине. Пусть он и не назвал бы её вслух, но я не хотела такого видеть. Я позвала Натэниела к себе.

Под подушкой у меня был пистолет, но я не хотела стрелять в Ричарда, а если стрелять не хочешь, то пистолет — всего лишь железяка. Я все ещё думала, что бы такое сделать, чтобы было не так ужасно, как Ричард ударил Джейсона наотмашь.

Дугой взметнулась кровь, сверкнув искрами в электрическом свете, но Джейсон не сдвинулся с места. Он не дал сдачи, но и не отошёл.

— Ричард, стой! — заорала я.

Он схватил Джейсона как гантель — руки Ричарда взбугрились мышцами, — поднял вервольфа над головой и миг продержал.

Один из тех моментов, когда время замедляется, и знаешь, что сейчас случится плохое, и ты не можешь помешать. Можешь выбрать, что будет повреждено, но спасти все не получается. Я тонула в ярости Ричарда, в кипящем море силы. Мне приходилось уже касаться этой ярости, его зверя, и это сейчас был не совсем он. Только секунда у меня была, чтобы понять, откуда мне так знаком вкус этой ярости. Это была моя ярость, то есть очень похожая. Но в этот миг наития Ричард уже швырнул Джейсона — не через комнату, а на кровать. Может быть, хотел попасть в меня, но я успела скатиться, и когда Джейсон приземлился с такой силой, что сломалась рама, на кровати был только он.

Я оказалась у дальнего конца разбитой кровати, и Натэниел со мной. Он встал чуть-чуть впереди меня. Не отпихнул меня назад, как рыцарь, выручающий даму из беды, но почти. Я его Нимир-Ра, и, как считается, его доминант. Разве не я должна быть впереди?

Джейсон валялся неподвижно, оглушённый. Его бросили на кровать с расстояния меньше восьми футов, и он был оглушён. У меня нет такой способности регенерации, как у Джейсона или Натэниела. Может быть, и правильно, что меня не пустили вперёд, но, черт побери, я не знала, что делать. Как слишком часто бывало с Ричардом, я не знала, что делать.

— И чего вам всем не залезть обратно на кровать? Отличное было бы зрелище. Райна и Габриэль были бы в восторге.

Поскольку я их обоих убила, чтобы они не включили меня звездой в порнофильм с настоящим убийством, шпилька была достаточно острой. Но прошли времена, когда такие шпильки Ричарда могли меня вывести из себя. Я боялась добавить свою ярость к его ярости.

Его сила была повсюду, будто сам воздух горел и жалил. Но ощущала я не только ярость. Отвращение, ужас, и под всем этим то, что эту ярость питала… зависть. Откуда зависть?

Он был широко открыт, вообще едва ли ставил щиты. И я получила ответ.

Будто кто-то подбросил в воздух мозаику, и я увидела все кусочки. Клер и Ричард в кровати. Ричард работает энергично, как всегда. Клер дёргается, её ногти врезаются ему в спину и плечи. Клер в человеческом облике, она кричит.

Ричард бросил в меня свою ярость, и я пошатнулась, будто он толкнул меня физически.

— Не лезь ко мне в голову!

— Тогда перестань так интенсивно излучать, что просто невозможно не слышать.

Он вскрикнул — вскрикнул во все горло от ярости. Крик отдался эхом от потолка, и я услышала бегущие шаги в коридоре. И я знала, кто сюда бежит — по крайней мере, что они тут делают.

В комнату вошли трое. Одна женщина, двое мужчин, все с пистолетами. И направлены пистолеты были на Ричарда. Клодия, почти такая же высокая, как Дольф, с плечами шире, чем у многих моих знакомых мужчин, быстро оглядела комнату, замечая все. При этом тугой хвост волос мотался из стороны в сторону, поскольку завязан был высоко. Девичий хвост, компенсирующий отсутствие макияжа и эти потрясающие руки. Мужчин я не узнала, увидела только, что пистолеты они держат достаточно умело, но от ребят Рафаэля я другого не ожидала. Крысолюды любителей не вербуют.

— Что здесь происходит, Анита? — спросила Клодия.

Голос её звучал ровно, разве что чуть напряжённо, будто она переключалась в рабочий режим, и по поводу этой работы сомнений у неё было очень мало.

— Разошлись во мнениях, — ответила я.

Она засмеялась, но не так, будто ей очень смешно.

— Ну-ну, разошлись во мнениях.

— Родере здесь делать нечего, — сказал Ричард. — Это дело парда и стаи, но не крыс.

Клодия снова оглядела комнату, отмечая кровоточащего вервольфа и разбитую кровать, мою руку на плече Натэниела, чтобы удержать его рядом со мной и подальше от Ричарда. Потом повернулась к Ричарду и улыбнулась — опять же не слишком радостно.

— Что-то это не похоже на дела парда или стаи. Похоже на личные.

— Вас это все равно не касается, — сказал Ричард, и голос его прозвучал ниже. Ещё не рычание, но уже пониже.

Она снова улыбнулась — на этот раз просто показала зубы.

— Нас касается, поскольку нам платят за охрану «Цирка» и всех, кто в нем. Ты уже пустил кровь одному из тех, кто под нашей охраной, Ульфрик, и мы не можем позволить тебе напасть на кого-нибудь ещё.

— Он бросил мне вызов. Никому не проходит безнаказанно вызов, брошенный царю. Рафаэль с этим согласится.

Он повернулся к ней лицом, и я заметила, что он — один из немногих знакомых мне мужчин, которые не выглядят рядом с Клодией хлюпиками.

— С чем согласится и с чем не согласится наш царь, сейчас не обсуждается.

Она вздохнула и опустила пистолет дулом в пол. Мужчины последовали её примеру.

Ричард повернулся снова и уставился на кровать и на всех нас. Даже шагнул к нам.

— Нет, Ульфрик, ты их бить не будешь. Пусть мы не можем тебя застрелить без политических проблем, но и стоять и смотреть, как ты лупишь тех, кого мы подрядились защищать, мы тоже не будем.

Он посмотрел на неё, и вся пылающая в комнате сила вдруг отошла куда-то, сконцентрировалась, как какое-то огромное оружие. Я недостаточно близко стояла, чтобы это почувствовать, но спорить могла бы, что вся она теперь была направлена на Клодию.

Клодия мотнула головой, как от пощёчины. Двое её спутников отступили от Ричарда, будто хотели иметь место для манёвра в случае необходимости.

Клодия ответила, и в голосе её слышалась тёплая нотка собственной разгорающейся злости.

— Никто не сомневается в твоей силе, Ульфрик. Она громадна. Это с самообладанием у тебя проблемы.

Ричард был дико взбешён, он искал драки. Я бы предпочла, чтобы выступила сейчас не я, но с нами дело не зайдёт так далеко, как с крысолюдами. Кто-то будет серьёзно ранен, если не хуже. А дурное настроение Ричарда не стоит того, чтобы за него умирать. Да, конечно, конечно, вряд ли до этого дойдёт, но крысолюды — обычно бывшие наёмники или бывшие военные. Когда они дерутся, то дерутся насмерть. Ричард — ни то, ни другое. Он бесится, но убивать он не готов. И все может очень быстро обернуться очень плохо.

— А ну-ка остыли, все! — сказала я. — Не за что тут умирать.

Ричард обернулся ко мне:

— Никто не говорил насчёт убивать, кроме тебя.

— Ричард, все трое охранников, которые на тебя смотрят, думали о том, чтобы тебя убить, как только войдут в эту дверь. Спроси их. Не веришь? Спроси!

Он повернулся к крысолюдам, державшим пистолеты дулами вниз.

— Она правду говорит?

Все трое переглянулись. Ответила Клодия:

— Да.

— Вы думали просто убить меня, взять и убить?

— Мы не знали, что это ты крушишь здесь мебель, Ульфрик. Но мы вправе применять необходимые средства для выполнения нашей работы. Разрешить нападать на тех, кого мы охраняем, мы не можем.

— Но мешать мне приводить к дисциплине моих волков вы тоже не вправе.

Она кивнула:

— Ты прав. Ни одному виду животных не разрешено вмешиваться во внутренние споры других. Если ты сможешь доказать, что это — дела стаи, а не личные, мы уйдём, а ты закончишь, что начал, но сперва ты должен доказать, что это именно бизнес.

Один из двух её спутников, небольшой и смуглый, такого вида, будто он слишком много времени проводил в крысином облике, сказал:

— А как по-моему, тут ревностью пахнет.

— Роберто, ты мне не слишком помогаешь, — ответила Клодия, не отрывая глаз от Ричарда.

Джейсон перевернулся и начал садиться. Судя по его движениям, это было больно.

— Он бросил мне вызов, — сказал Ричард, указывая на Джейсона.

— Как именно? — спросила Клодия.

— Он отказался отойти с моей дороги.

— А что бы ты сделал, если бы я отошёл? — спросил Джейсон, и голос его был чуть более хриплый, чем обычно, будто во рту у него все ещё была кровь. — Если бы не бросил меня на кровать, кого бы ты бросил? Натэниела, Аниту? У неё не так легко заживает, как у нас, Ричард.

— Я бы не…

— Когда ты ворвался в дверь, ты хотел кому-то вломить, — перебил Джейсон, и струйка крови текла у него изо рта, потому что волчьей пастью плеваться невозможно. — Я подумал, что лучше уж мне.

Горящая сила стала потихоньку гаснуть. У Ричарда ссутулились плечи, и он снова закричал. Во всю глотку, во всю грудь, насколько хватило дыхания. Потом он упал на колени и обеими руками ударил по полу. Очевидно, ему это понравилось, потому что он и дальше стал лупить руками по ковру, снова и снова. Только когда каменный пол под ковром заметно просел, Ричард перестал.

Ребра ладоней у него были окровавлены о ковёр, как от сильных ожогов верёвкой. Эти окровавленные руки он поднял вверх и застыл, глядя на них. Он не плакал, не ругался — вообще ничего не делал.

Все мы застыли, ожидая, что он сделает или скажет. Наконец прошла целая минута, а он не шевельнулся. Клодия посмотрела на меня от дверей. Я пожала плечами. Когда-то мы с ним были помолвлены, были любовниками, но я понятия не имела, что сейчас делать. Одна из проблем наших с Ричардом: мы часто понятия не имели, что друг с другом делать.

Я пошла вокруг кровати, но Джейсон поймал меня за руку.

— Ближе не надо.

Я не стала спорить, просто остановилась и стала смотреть на Ричарда. А он — на свои ободранные руки.

— Ричард, ты здесь?

Он засмеялся, но очень нехорошим смехом, где было больше горечи, чем веселья. Все присутствующие вздрогнули, будто ожидали чего угодно, только не этого. А я давно научилась не пытаться угадать, что сделает Ричард.

— Я хочу слизать кровь с собственных рук, — сказал он придушенным голосом.

— Так слижи.

— Что? — Он уставился на меня вытаращенными глазами.

— Твоя кровь. И руки твои. Если хочешь облизать свои раны, так облизывай.

— И тебе не будет противно?

Я вздохнула:

— Ричард, что я думаю, неважно. Важно, что думаешь ты.

— А ты думаешь, что это противно.

Я снова вздохнула.

— Нет, Ричард, если честно, то нет. От облизывания царапины заживут лучше, а тебе вкус крови будет приятен.

Он посмотрел на меня мрачно:

— Год назад ты бы такого не сказала, — произнёс он почти шёпотом.

— Даже полгода назад могла бы не сказать, но сейчас говорю. Облизывай свои раны, Ричард, только не живи ими.

— Это ещё что за намёки? — спросил он, и его злость полыхнула, ударила горячим бичом.

— Не заводись, Ричард. Я пытаюсь жить той жизнью, что мне досталась, а не сном о той жизни, которой у меня никогда не будет.

— А я, значит, живу сном.

— Ты — Ульфрик Клана Тронос Рокке, и ты боишься облизать собственные окровавленные руки, потому что кто-то другой может подумать, будто это не слишком достойно человека. Так что я думаю — да, ты продолжаешь делать вид, будто тебе в этой жизни будет дана вторая попытка. Вот твоя жизнь, Ричард. Вот она. Вот кто ты, и что ты. И тебе следует это принять.

Он замотал головой, и глаза его блеснули, будто в них могли быть слезы, в этих идеальных карих глазах. Но голос его был ровен, совершенно ровен.

— Я пробовал.

Я закрывалась щитом изо всех сил. Больше я не хотела заглядывать в его с Клер личную жизнь, но высказать догадку могла.

— С Клер?

Он поднял глаза, в которых гнев победил слезы. Никогда я не видела, чтобы он так терял контроль над своими эмоциями. Он бывал злой, жёлчный, печальный, но я никогда не видела, чтобы его так швыряло из стороны в сторону. Как будто злость и печаль остались единственными эмоциями в нем.

— Значит, ты видела.

— Я закрываюсь изо всех сил. Видела, как вы всерьёз поссорились, но больше не видела ничего.

Он открыл рот, потом огляделся.

— Я никого не трону, но это не разговор для публики.

Крысолюды посмотрели на меня. Я вздохнула, думая, не дура ли я. Может быть, но все равно я так сделаю.

— Ребята, вы можете идти.

Клодия глянула на меня с сомнением.

— Не уверена, что это стоит делать, Анита.

— Я тоже, но все равно, идите, ребята.

Она покачала головой и жестом поманила своих подчинённых за собой из комнаты. Перед тем, как закрыть дверь, она обернулась.

— Мы будем прямо за дверью. Кричи, если мы будем нужны.

Я кивнула:

— Обещаю, крикну.

Она посмотрела на меня взглядом, в котором ясно читалось полное неверие в мои слова, но она вышла и закрыла дверь.

— Джейсон, выйди, — приказал Ричард.

— Ричард, это его комната, — напомнила я.

— Он этого слушать не будет.

Джейсон слез с кровати, медленно, будто ему все ещё было больно.

— Если я выйду, а ты её тронешь, ни ты себе не простишь, ни я.

Ричард посмотрел на высокого человеко-волка, какой-то миг они просто смотрели друг на друга, и вроде бы остались довольны тем, что в лицах друг друга увидели.

— Ты прав, — сказал Ричард. — Я её не трону.

— А Натэниел? — спросил Джейсон.

Ричард глянул мимо него туда, где, высокий и тёмный, стоял Натэниел.

— Ему тоже придётся уйти.

— Только Анита может мне велеть уйти, — ответил Натэниел.

Ричард посмотрел на меня, потом опустил глаза:

— У меня к тебе две просьбы: какая-нибудь одежда для тебя, и чтобы все ушли. Пожалуйста.

Насчёт одежды было трудно, потому что я все ещё была измазана густой жидкостью. И те немногие вещи, что у меня были, я пачкать не хотела. Халат бы хорошо было, но в этой комнате у меня халата не было.

Слишком долго я думала, наверное, для теперешнего нетерпения Ричарда, потому что он сказал:

— Анита, не заставляй меня говорить с тобой на эти темы, когда ты голая. Пожалуйста.

Это «пожалуйста» он сказал как что-то первоочередное, будто это было отдельное предложение, не мысль вслед, но более важное «пожалуйста», чем обычно, и его следовало выделить.

— Я бы рада, Ричард, но я вся в этой прозрачной слизи, и не хочу вымазать в ней все свои вещи.

— У меня халат висит за дверью ванной, — сказал Джейсон. — Тебе должен подойти.

— С каких пор ты носишь халат? — удивилась я.

— Мне его подарили.

Я посмотрела на него.

— Жан-Клод сказал, что у меня такой вид, будто мне холодно.

Кажется, он постарался усмехнуться, но волчья морда для этого не приспособлена.

— Так-так, дай-ка я угадаю. Чёрный шёлк?

— Голубой, под цвет моих глаз.

Он направился в ванную, не то чтобы хромая, но вроде того.

— Я возьму. Всем стоять, где стоите, и вести себя хорошо, пока я не вернусь.

Я пошла в ванную, хотя, черт побери, не могла припомнить халат на двери. Но он там был, висел именно там, где сказал Джейсон. Красивый, голубой, одновременно и яркий и приглушённый цвет. Наверное, я устала сильнее, чем думала, раз ночью его не увидела.

Я надела халат и посмотрела на себя в зеркало. Остатки вчерашнего макияжа ещё подчёркивали глаза, хотя слегка размазались и выглядели готичнее, чем я обычно ношу. От помады не осталось и следа. Прозрачная слизь высохла на волосах сбоку, создав такой колтун, что только под душем можно будет разобрать. Тело тоже покрыто высыхающей слизью, и она начинала отпадать при движении хлопьями. Если привыкнешь заниматься сексом в презервативе, то забываешь: то, что входит, в конце концов выходит, и я потратила немного времени, чтобы слегка отмыться, потому что так было очень уж неприлично.

Голубой цвет был бледноват для меня, и халат слегка широковат в плечах. В такие минуты я искренне задумывалась, почему вообще меня кто-то хочет. Не могу понять. Конечно, такое отвращение к себе могло быть связано со страхом перед тем, о чем хочет говорить Ричард. Может быть.

Я набрала побольше воздуху, медленно его выпустила и открыла дверь. Это был один из самых храбрых моих поступков. Я бы сейчас предпочла иметь дело с кучей врагов, чем с Ричардом. С ними просто — их надо убивать, пока они тебя не убили. С Ричардом бывает по-всякому, но просто — никогда.

Глава пятьдесят пятая

Джейсон вышел, не говоря ни слова, но Натэниел сказал, что будет ждать снаружи с крысолюдами. Никому не нравилась мысль оставить нас одних. Черт возьми, я даже сомневалась, что Ричарду приятно быть со мной наедине, но он попросил этого, а не я.

Ричард остался на полу, будто вообще не собирался двигаться. Поскольку стула в комнате не было, я содрала с кровати измазанную простыню и села на край. Села вроде как наполовину положив ногу на ногу, так что одна нога свисала с кровати, но халатом я постаралась накрыть все, что можно.

Мы просидели в полном молчании не меньше минуты, хотя казалось, что намного дольше. Я не выдержала первая, потому что от этого зрелища — Ричард сидит на полу, склонив голову, мне захотелось его утешить, а это добром не кончится. Ричард уже не принимает от меня утешения — по крайней мере, не заставив меня потом за это платить, а в эти игры я уже не хочу играть.

— В чем дело, Ричард? Ты хотел говорить наедине. Мы наедине, так говори.

Он только глаза перевёл на меня, и этого взгляда хватило. Злого взгляда. Силу он не пролил, не заполнил ею комнату, но это лишь потому, что поставил щиты, наверное, не хуже моих.

— По-твоему, это так легко.

— Я не сказала, что это легко. Я только сказала, что ты хотел говорить, так говори.

— Вот так просто.

— Ричард, черт побери, ты же хотел разговора, не я.

— Ты спросила насчёт ссоры с Клер. Этим я не хочу делиться ни с кем.

— Со мной не обязательно.

— Я думаю, что это необходимо.

— В смысле?

Он так шумно проглотил слюну, что я услышала, потом покачал головой:

— Давай начнём с начала. Я постараюсь не выходить из себя, если ты не будешь меня подкалывать.

— Я не подкалываю, Ричард. Я хочу, чтобы ты начал разговор.

Он обернулся ко мне лицом, уже не столь рассерженный, но и не слишком довольный.

— Если друг тебе должен сказать что-то такое, что сказать трудно, ты так и скажешь: «Тогда говори»?

Я медленно вдохнула и выдохнула.

— Нет, не скажу. Ладно. Давай так. Я прошу прощения, действительно, ты мне хочешь сказать что-то, что тебе трудно произнести. Но то, что я раньше сказала, остаётся в силе: ты не обязан мне объяснять, что за ссора вышла у тебя с твоей подружкой, Ричард. Действительно не обязан.

— Знаю, но это самый быстрый для меня способ все объяснить.

Я хотела спросить «что объяснить?», но подавила это желание. Ему явно было больно, а я стараюсь никому не сыпать соль на раны. Но это требование уединения и такая долгая подготовка меня нервировали. Насколько мне было известно, у нас с Ричардом не было ничего такого важного друг другу сообщить. И то, что он по этому поводу другого мнения, мне спокойствия не добавляло.

Я сидела на углу кровати, одной рукой придерживая ворот халата, потому что он распахивался даже подпоясанный. Слишком широк в плечах, потому и сидит неправильно. Другую руку я держала на коленях, чтобы полы случайно не распахнулись. Минуту назад я торчала перед ним голая, как кочерыжка, а сейчас мне было бы неловко от распахнутого халата. Наверное, дело в его словах, что он не хотел бы говорить со мной на эту тему, если я голая. А мне было бы трудно говорить серьёзно, будь он голым у меня перед глазами? Хотелось бы мне ответить, что нет, но честно говоря, было бы. Черт, только этого мне и не хватало.

Он снова уставился в пол. Я уже не могла этого выдержать. И решила его как-то подтолкнуть, но не так резко, как раньше, и постаралась думать о нем как о своём друге, а не бывшем любовнике, который всегда умел мне изгадить малину.

— Что ты хочешь мне рассказать об этой ссоре с Клер?

Я даже сумела говорить нейтральным голосом. Очко в мою пользу.

Он набрал побольше воздуху — и выпустил его, а потом поднял ко мне грустные карие глаза.

— Может, не отсюда надо начать.

— Окей, — сказала я таким же тщательно-нейтральным голосом. — Начни с чего-нибудь другого.

Он помотал головой:

— Не знаю, как это сделать.

«Что сделать?» — чуть не заорала я, но сдержалась. Только терпение у меня никогда не было бесконечным, и я знала, что если Ричард будет телиться и дальше, оно лопнет. Или я взорвусь. Тут мне пришла в голову мысль, что если начну разговор я, он присоединится.

— Давненько уже я не видала, как ты бесишься, — сказала я.

— Мне жаль, что так вышло. Я потерял самообладание. Я не…

— Это не упрёк, Ричард. Я хотела сказать другое: твоя ярость ощущается по-другому, чем в первый раз, когда я её наблюдала.

Он посмотрел на меня:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ощущается — ну, на вкус, — как моя собственная ярость. Не как твоя.

Теперь я завладела его вниманием:

— Не понимаю.

— Не уверена, что сама понимаю, но смотри: Ашер мне говорил, что Жан-Клод стал более беспощадным, потому что я — его человек-слуга. Но когда Дамиан стал моим слугой-вампиром, я обрела часть его самообладания. Приобрести можно лишь то, чем может поделиться твой партнёр.

Он смотрел на меня, и печаль его слабела, сменяясь задумчивостью. Где-то там прятался острый ум, беда только, что Ричард не всегда его использует.

— Окей, понял.

— Если Жан-Клод получил мою практичность, и стал безжалостнее, то что получил ты? Я получила от тебя часть зверя и жажды мяса. От Жан-Клода — жажду крови и ardeur. А ты что получил от нас?

Он задумался.

— Жажду крови от Жан-Клода. Кровь для меня почти так же привлекательна сейчас, как и мясо. А раньше не была. — Он изменил положение, сел на полу по-турецки. — Мне последнее время легче говорить с тобой мысленно, а вчера я вмешался в твой контроль над зомби.

Он поёжился, будто ему неуютно стало от этой мысли. Что ж, я его понимаю.

— Но телепатия и эта история с зомби — свежая вещь, Ричард. А что ты получил с самого начала?

Он нахмурился, глядя в пол.

— Не понимаю…

— Что если ты получил какую-то часть моего гнева?

Он поднял глаза.

— Твой гнев не может быть хуже ярости зверя.

Я засмеялась, несколько веселее, чем он до того, но не намного.

— Ох, Ричард, ты столько времени провёл у меня в голове и все ещё в это веришь!

Он упрямо мотнул головой:

— Человек не способен на такую безрассудную ярость, как зверь.

— Ты много изучал людей — серийных убийц? — спросила я.

— Сама знаешь, что нет, — буркнул он.

— Не надо дуться, Ричард, я просто пытаюсь сформулировать мысль.

— Тогда сформулируй.

— Так вот, это именно то, о чем я говорила. Ты сейчас говоришь больше похоже на меня, чем на себя. Ты легче сердишься, а меня рассердить стало сложнее — почему? Что если ты получил немножко моей гневливости, а я — твоего спокойствия?

Он снова покачал головой.

— Ты говоришь, что твой человеческий гнев хуже моей звериной ярости. Этого не может быть.

Мой черёд настал мотать головой.

— Ричард, ты все ещё думаешь, что люди лучше ликантропов. Не знаю, где ты набрался таких мыслей.

— Люди не едят друг друга.

— Ни фига, ещё как едят.

— Я не говорю о культурах с ритуальным каннибализмом.

— Я тоже.

— Сравнение ликантропов с серийными убийцами мне тоже не облегчает ощущение от того, что я — ликантроп.

— Я не о том, я только хочу сказать, что люди бывают так же переполнены яростью и одержимы разрушением. Разница в том, что вервольф для этого лучше приспособлен. Если бы у человека были клыки и когти, как у вас, то мы — или они — были бы столь же разрушительны. Не по недостатку желания, а по недостатку возможностей люди не так страшны, как оборотни.

— Если это твоя ярость, Анита, тогда это ужасно. Это хуже всего, что мне приходилось ощущать. Это вроде безумия. Быть такой злой почти все время — не могу поверить, что в тебе такое было.

— Без прошедшего времени, Ричард, могу тебя уверить. Мне давно уже пришлось смириться с тем, с чем приходится работать.

— Что значит — «приходится работать»?

— Значит, что в самом моем сердце лежит эта глубокая, зияющая, бездонная пропасть чистой ярости. Может быть, я с ней родилась. Знаю только, что заполнить её очень поспособствовала гибель матери. Но эта пропасть со мной, сколько я себя помню.

Он замотал головой:

— Это ты только так говоришь, чтобы мне легче было.

— Зачем мне говорить неправду, чтобы тебе было лучше?

Злость как по волшебству наполнила его глаза. Только что они были надёжно-карие, и вдруг потемнели, как у серийного убийцы.

— Спасибо, большое спасибо за напоминание, что я для тебя больше ни хрена не значу.

Я покачала головой, уронила руки на колени.

— Если бы ты ничего для меня не значил, совсем ничего, Ричард, мы не были бы сейчас наедине в этой комнате.

— Ты права, прости. Я просто вдруг дико разозлился.

Он попытался потереть руками плечи, но кровавые царапины сильно заболели.

— Ты говорил, что хочешь облизать раны, так давай. Меня это не трогает.

— Меня трогает.

— Нет, Ричард, тебе легче станет, если ты раны оближешь. Тебе понравится, и вот это тебя и беспокоит. Не то, что тебе этого хочется, а то, как тебе от этого хорошо станет.

Он кивнул, уставясь на свои руки.

— Я пытался принять своего зверя, Анита. Правда пытался.

— Я эмоционально была с тобой, когда ты поедал оленя. Чувствовала, как ты счастлив в облике волка. Ощущение было такое, будто ты своего зверя принял.

— В животном виде — да. Но меня страшно смущает, когда я человек снаружи и зверь внутри.

— Тебя смущает или Клер?